Гл-6 Проповедь

    Было забавно и трогательно наблюдать за тем, как обездвиженный неделями человек заново приручает своё тело. Михайло, прислушиваясь к ощущениям в закостеневших суставах и с опаской присматриваясь к перебинтованным ранам, легонько потягивался, пытаясь распрямиться во весь рост. Широченная госпитальная кровать с деревянным щитом вместо матраца под его могучим телом казалась детской кушеткой. После нескольких попыток, выдохшись, безразличный ко всему на свете он притих, смирно полёживая с закрытыми глазами. Морщинки на лице то разглаживались, то снова сбегались в частокол у переносицы, то лучиками от уголков глаз разлетались к вискам. Он улыбался, хмурился, снова улыбался, чуть заметно покачивая головой из стороны в сторону.
Наконец заговорил. На этот раз голос звучал тихо, отрешённо, с грустной иронией и горьким сожалением. Так говорит человек лишённый всяческих иллюзий: привыкший жить внутри чужой тайны, ставший неотъемлемой частью её, смирившийся не с собой – внутри себя.
    От его слов волосы на голове шевелились. А он говорил и говорил, стараясь освободиться от непомерного груза. Сначала запинаясь о слова, потом еле поспевая за ними, меняясь на глазах по мере того, как глубже и глубже погружался в себя: незнакомого, чужого, потерявшегося. Чем дольше он говорил, тем становилось очевидней, что «тайна» – это их общая судьба: Михайло и епископа Луки. Судьба, познавшая страх, предательство, лицемерие, безверие, разочарование. А тут появился шанс покаяться – призрачная возможность вернуться в «начало»; туда, откуда всё и началось; и страх, и предательство, и лицемерие, и безверие. В «начале» встретиться с собой: с глазу на глаз, без свидетелей. Попытаться понять себя простого… не придуманного. Люди выдумывают много лишнего: возможно, от слепоты своей, от желания отличаться от других, от страха потерять себя среди всех, от боязни забыть себя…
    Временами казалось, что говорил вовсе и не Михайло, а кто-то другой – за него; это походило и на исповедь, и на проповедь одновременно. Постепенно он раскрывал суть изнанки своего двойника, привыкшего на всё смотреть издали, чужими глазами, который чуть было не погубил его душу, годами отравляя её ложью. Мельчайшие подробности десятилетней давности он помнил наизусть.
Михайло погрозил кулаком в сторону двери:
– Не с той стороны мир взялись рушить, не с той перестраивать. С чёрного хода вошли – с запретной стороны, неведомой простому человеку. Людей смутили, от веры отвернули, сами с толку сбились. В ереси захлебнулись, душу за понюшку табака продали. Людей божьих узнавать перестали, от святости бежим, сломя голову. О расплате не вспоминаем. Наивные. Надеемся, что спросить с нас будет некому. Как бы не так – придёт время и каждому воздастся по делам его. Небесная канцелярия без выходных работает – промашек не допускает. У них там всё по полочкам – и ангелы, и грешники – вместе и порознь. Не нам решать, кого по какую сторону оставить. Все чего-то боимся, грозим друг другу несчастьями, распаляя свои страхи, боимся того, что сами и делаем, – своих мыслей и слов. Чем больше безумных идей в воспалённых мозгах, тем дальше и дальше от истины удаляемся. «Начало» проскочили, – нарочно и проскочили, – жизнь упростили до примитива, бегом живём. Мечты людские в чашке с баландой утопили. Тяжёлый дух на нашей стороне: серой воняет, кровью и смрадом. Многие неладное заподозрили – обозлились! Только не туда злоба. Друг против друга злятся; не сообразят, что все виноваты: и умные, и глупые. Им ложь подсунули, а они с радостью за неё ухватились…
    Стёпа и Санёк сидели как заворожённые, не смея шевельнуться. Сердца почуяли опасность: как набат с неба – оглушил. В груди этот гул эхом откликнулся: «Вот оно как: разными дорогами ходим, а мимо не проскочить – не получится. Один на один с собой придётся решать. Вот оно как».
– Ну, что присмирели, полчане? Это вам не с фрицем в рукопашной: тут зверь пострашней будет. Он вроде свой, а приглядишься… ослепнешь, покуда разглядишь… и не разглядишь, а ослепнуть – ослепнешь. Мы ведь с нашей идеей «о мировой революции» научились своих «сеятелей» взращивать. Вот только сеют они порченые семена; прорастают из них неживые всходы. Нового человека культивируем. Веры в нём ни на грош, зато ересью до макушки напичкан; в «примитиве» ему вольготно живётся, потому что сам он – «при-ми-тив». Рабочие, по большому счёту, не ради того революцию поддержали, чтобы улучшить своё положение, а потому что им со стороны внушили безумную мысль: взять в свои руки заводы, фабрики и вообще всю власть в стране. И что из этого вышло? Правильно: Хаос! Обитель Антихриста! Простое, ясное исчезло, отовсюду непонятное вторгается. Люди появились неприятные. О любви к ближнему, о сострадании, о добродетели речи не идет. Глухих культивируем, слепых, равнодушных. Из камня вырубаем, из бронзы отливаем. По живому пашем, в бороздах крови по колено. Вопли, стоны отовсюду. Не слышим, не замечаем – не желаем замечать. Всходов не дожидаемся – и по всходам пашем. Историю государства Российского кровью пишем.
    И в это смутное время находятся люди, которые осмеливаются пойти наперекор: зовут назад вернуться, к «началу». Подобно доброму самаритянину: людей утешают, раны исцеляют душевные, слёзы утирают… рядом с отвергнутыми, униженными живут.
Силы не равны. Но если, благодаря им, не прозреем – сгинет люд православный. Без веры мы обречены! Пустыми глазницами на небо глядим – пустоту и видим; где правда, где ложь – слепцу всё едино.
Мне повезло: я с таким человеком повстречался – прозрел! И вам повезло, и тем, кто за вами идёт, – благодаря вам тоже прозреют. Ну вот: на расстрельную статейку наговорил, а на сердце песня – легче дышать стало. Смерть не так страшна – все умирают. В темноте век прожить тошно...
    Со стороны казалось, что в этом железном мужике уживаются два непохожих друг на друга человека. По совсем неприметным признакам – скорей интуитивно – Санёк чувствовал, что эти двое, непримиримые враги в прошлом, вот-вот сольются во что-то единое, несокрушимое. Удивительное дело: этот опасный человек излучал любовь!
Наверное, так и формируются сильные натуры. Именно формируются! Должен быть безукоризненный (бесстрашный) пример – образец для подражания. Будто сосуд, до краёв наполненный любовью. Испив из него, ты умираешь навеки ради того, чтобы родился другой – «непохожий» – и похожий на тебя человек.