Собачьи глаза

Добавление к  рассказу ДМИТРИЯ СТАРЦЕВА «Я и мой друг Сидор Периндрович», помещенном в Интернете в разделе ироническая проза 24 июля 2014.


   Прошедшая зима не походила ни на одну из предыдущих.
Никто из старожилов не припомнит такого обилия снега, выпавшего на город. Не успеет успокоится один снегопад, как наваливается другой. На центральных улицах едва успевают от него очищать дороги, а на окраинах   он остается нетронутым. Пешеходам самим приходится протаптывать тропинки пробираясь  по заснеженным тротуарам. Те, кто обязан расчищать их, не торопятся выполнять свою работу, разумно полагая, что за них поработает весеннее солнце.
 Морозным утром, с трудом переставляя ноги, я шел по одной из таких тропинок, протоптанной первопроходцами. Снегу было по колено. В голове вперемежку с гражданским негодованием по поводу разгильдяйства дворников  играли вполне уместные философские измышления.
- Это что же происходит? - бурлило в голове. - Откуда столько осадков? Всю Европу и Америку завалило снегом и залило дождями. Наводнения и потопы обрушились на северное полушарие. Как мог получится такой сумасшедший дисбаланс ? Ведь в природе все уравновешенно! Если где - то дожди, значит в другом месте засуха и пожары. А тут сплошные осадки! Что происходит? Откуда столько мокроты скопилось на небесах? Природа что ли обиделась на человечество? Защищается и мстит ему за насилие над ней? Или окаянные чиновники небесной канцелярии  перепились и забыли закрыть клапана.
 Тропинка была узкая, ни свернуть, ни отступить...
 И вдруг я заметил,  движущийся навстречу, какой то рыжий комок.
Он то поднимался над снегом, то сново исчезал в нем. Вскоре встало понятно, что  это собака. Она как бы барахталась в снегу. Уши ее  взлетали и  шлепали по морде. Она с трудом пробивала  дорогу и, в какой-то момент, мы уже стоим друг перед другом.
Это была породистая собака, средней комплекции, скорее всего сука.
В таких случаях собака уступает дорогу человеку. Это в ее природе. Для нее человек — Бог, хозяин и даже изверг, может пнуть. Но эта собака не собиралась уступать дорогу. Она стояла  не шевелясь    и в ее осмысленных глазах я прочитал настойчивое желание считать ее, а не меня  хозяином положения. Хвостик вяло подрыгивал, разбрызгивая снежинки. Я подумал: уж не бешенная ли она, или хамка, выросшая в дикой среде? Чего бы ей не убраться прочь?
 Ученые установили, что мозг собаки сопоставим с человеческим. Он высокоразвит. У собак есть разум. Как у людей. Наверняка  он сохранился от общего предка, которого эволюция разделила на два самостоятельных вида. Один стал на ноги, другой остался в шкуре. И теперь этот родич человека молча переживает свою участь. Печальные глаза выдают его  скорбь. Такие  печальные  глаза  бывают и у человека. Но не вечно. Собаке же суждено носить их  до самой кончины. Наверное  с  неолита  в них уже  затаилась обида
Долгое общение с гомо сапиенс наделило собаку многими чертами хозяина.
Вглядитесь в морду собаки и обязательно найдете  какое-то  уловимое  сходство с  лицом  того,  кого вы когда нибудь видели.
     У нее с человеком одинаковые эмоции, реакции на раздражение, такая же мимика, повадки, поведение и, наверное, души схожие, хотя у собаки душа куда чувствительнее. У одной собаки интеллект выше, у другой его совсем нет. Как и у человека. Взрослая собака предпочитает играть с детьми, на равных. Наверное уровень развития одинаков.  И ребенок любит собаку сильнее, чем  взрослый.  Собаку легко обидеть. Посмотрите на обиженную собаку. У нее глаза, как у побитого ребенка. Складки губ такие горестные, каких ни одному трагику не сотворить. Ей наверное хочется объяснить человеку, что она такое же разумное существо, как он, она наделена такими же чувствами. Ее в этот момент, побитую и безмолвную, можно сравнить с ребенком, который в минуты отчаяния тянется к взрослому дяде с надеждой на помощь. А тот вместо ожидаемой помощи, бьет его, сотворяя зло. Ребенок немеет от ужаса. Он не может понять природы такого обращения. Ему еще предстоит узнать, что такое человеческая подлость.
    Собаке ежедневно приходится терпеть унижения. Никто ее в этом мире не избавит от пинков. Она обречена получать их. Она погружается в свои, неведомые людям, мысли. Она смирилась с судьбой и только временами  немым взглядом ведает звездам о своих печалях.
    Всматриваясь в глаза рыжего комочка,  застывшего на снежной тропинке, мне вспомнились глаза  моей собаки, - кобеля по имени Осман, недавно ушедшего из нашего мира.
   Он пришел в нашу семью двухмесячным ласковым щенком. Породистый, с паспортом и прививками, с врожденной культурой общения,  чистоплотный. Будто прошел школу общежития. Его золотистая. средней длины шерсть, длинные уши, заставляли рукам  самим тянутся гладить их. И необыкновенно печальные глаза. Они были то ли присущи этой породе, то ли, в глубинах собачей души таилось страшное предчувствие.
    Такие глаза бывают у безнадежно больного человека.
    Осман был необыкновенно популярен. Едва он показывался на улице, как его окружали дети. Тискали, садились верхом, проделывали все, что хотели. И пес отвечал им взаимностью.
   Я его выводил на прогулку без поводка. И это сыграло злую роль. Осман бегал самостоятельно, исследуя каждый закуток возле дома. Какая-то сволочь подбросила ему отраву. Говорили, что это проделала бабка с визгливым, как у всех сволочей, голосом. Она люто, не меньше, чем людей, ненавидела собак. Втихую разбрасывала мышьяк в местах их выгула, хвастаясь, что изведет всю хвостатую нечисть.
    И пес наткнулся на отраву.
   Ему уже исполнилось шесть месяцев. Он стал красивым и мощным псом. При виде его прохожие засматривались и  даже улыбались. Дар природы!
    Трое суток длилась агония. И до этого печальные глаза наполнились неописуемой тоской. Мы, как могли, боролись за его жизнь. Носили к ветеринару, пичкали лекарствами, ожидали помощи...
    Я искал слово, которым можно было бы назвать его глаза. Одним  словом. И не нашел его. Нет его в русском , самым выразительным языком в мире. Боль, горечь, ожидания помощи и услуг, отчаяние, обида, и что еще можно добавить? Разве только вопрос: За что?
     Если все грустное и горькое, что имеется в нашем языке, смешать в одно единое целое, то может и получится это слово, так необходимое Великому и Могучему. Хотя... куда нам больше тех, которые имеем?
      Молодой организм боролся со смертью.
    Место последнего обитания пса была моя комната. На вторые сутки агонии, ночью, я проснулся разбуженный какой то тишиной. Уличный фонарь освещал комнату.
    Я увидел сидящего на полу Османа. Он сидел с опущенной головой, именно сидел, а не лежал, что естественнее для больной собаки. Включив свет, я подошел к нему. Он не видел меня. Я стал гладить его, но он не ощущал моей ладони. Пес был наполовину не жилец. Он осознавал неминуемое.
- Осман... Осман... - подбадривал я его. - Песик...
Он повернул ко мне морду и в глазах его  я увидел пустоту. ничего не выражающую. Несколько позже в них блеснуло что-то вроде словесного:  - Ничем ты мне уже не поможешь, человек...
И предсмертная тоска... Боже! Зачем ты  не избавил все сущее от нее...
Днем мы его опять носили к ветеринару, но тот даже лекарств не прописал. Он знал об исходе.
В третью ночь собаку вырвало черной невыносимой жидкостью. Пес лежал в ней с закрытыми глазами, не пытаясь перебраться на чистое место. Утром его помыли в ванне. И он, вроде бы, стал оживать. И мы стали думать, что вместе со рвотой уйдет болезнь. Но нет. Вечером он умер. Тихо, наедине с собой.
Вскрытие показало страшную картину. Все внутренние органы были разъедены мышьяком, черные и расплывчатые. Никаких надежд на спасение не могло быть. Бедные собаки... Единственное существо, которое навсегда и  безоговорочно служит человеку, в силу каких-то пещерных традиции, обречено на унижение со стороны своих «братьев больших» - злых и порочных.
Собака  свои печали переживает молча. Её глаза, отрешённые и застывшие выдают внутреннее содержание.  Но иногда они  оживают, наливаются  веселым светом и задором.  Собака хочет  поделиться  нахлынувшими  чувствами со всем миром, это бывает редко и ее оживление непонятно черствым, равнодушным людям. Не признающих  не только собачьих, но и простых человеческих  порывов... В собаке сохранены  благородные начала.
  На память приходят  сценки из жизни братьев наших меньших.  Мы часто встречаем их на своем  пути, проходим мимо, нисколько не интересуясь...
Недалеко от дома  пристроилась автостоянка. Прямоугольный плац утыканный машинами протянулся от дороги к оврагу, еще не  опоганенному  бульдозером.
В самом начале стоянки и в конце ее две собачьи будки  с намертво привязанным к ним, никогда не лающими, равнодушными ко всему на свете, собаками. Псы свыклись со своей  каторжной участью и не  реагируют на  происходящее вокруг. У входных ворот  будка с рыжим кобелем, средней комплекцией и неопределенной породы. Бедняга  целыми днями лежит  на голой земле, предаваясь своим собачьим  думам. Какую пользу приносит  автостоянке  не лающий пес? Может хозяин и забыл про него?
Вдалеке другая будка, так же с привязанной к ней  собакой.  Беззвучной,  неподвижной, похожей на сенбернара, с добрыми виноватыми глазами. Старая сука. Она какая-то домашняя, тихая, окажись в другой среде,  ее бы использовали более достойно, она наверно и сама понимает,  что заслуживает лучшей доли, чем  прозябание  на цепи.  Когда  кто-то из клиентов стоянки, на ее  глазах.   бросает рыжему собрату,  сидящему у ворот,  нечто  лакомое  и тот  начинает обжираться, в ней не просыпается зависть, или  недовольство, наоборот, она радуется вместе с ним, радуется его удачи!  Сидящая вдали  от  ворот, она   наблюдает, как рыжий  сотоварищ  предается пиршеству, знает, что ей ничего не достанется,  она счастлива! Счастлива за своего товарища по каторге.  Она смотрит добрыми глазами. Она  учащенно  машет хвостом, пляшет, участвует  в празднике жизни, как будто бы и ей  достаются кусочки этого праздника. Ей не хочется показаться убогой, она улыбается.  Добрые глаза   не выдают грусти, она не завидует рыжему  псу,  может это  игра  в прятки? 
  А рыжий кобель наевшись,   укладывается  возле будки, положив голову на вытянутые лапы. Его глаза  посматривают куда то вдаль, в них не видно никаких  живинок, никакого интереса. Привыкли ко всему.
А я помню, когда   его впервые посадили на цепь. Это было несколько лет тому назад. С веселым , резвящимся  с уличными собаками, щенком,   вдруг  сотворили что то такое, что никак не укладывалось  в его  мироощущении Он вдруг почувствовал на шее  нечто  инородное  непонятное, сразу же  лишившие  возможности двигаться. Случилось  какое то  неестественное  злодейство.  Щенок  прыгал  на месте,  стараясь  продолжить  бег, он хрипел,  рвался. Но цепь   крепко удерживала его.  Для невинной Божьей твари, не начавшей жизнь  и  не вкусивших  собачьих радостей , это был  приговор. Пожизненное заключение.  Собака долго привыкала к  своей каторге. Постепенно  свыклась. Глаза  потухли. А в начале в них  столько было тоски. Пес до конца не мог понять, что с ним сделали...
 Я смотрел на него  и почему то вспоминал своего  давнего друга. Друга безоблачной юности. Его. неоперившегося  птенчика, едва закончившего среднюю школу, постигла  чудовищная перемена в жизни.   
Воровская романтика связала его с уголовниками. Потянуло на блатной дешевый кураж. В одну из летних  ночей, по глупости, за компанию, пошел на преступление. Четверо захмеленых парней, с веселыми подначками , подобрались  к,  сбитому из дощечек и , как бы специально созданному  для ограбления ,продуктовому ларьку. Накренить его не составляло труда.
В образовавшийся лаз, как самого шустрого и молодого, пихнули  романтика. Мой  неразумный друг снял с полок с десяток  бутылок, несколько консервных банок и выбрался наружу. Всю ночь компания веселилась. Свою выходку   рассматривали, как невинную  шутку, развлечение. Стадный инстинкт вытеснил  реалии.
Тем же утром компанию повязали. Был скорый суд.
В  далекие пятидесятые годы сроки наказания были посолиднее и непременно учитывалась «груповщина». Дали птенчику семь лет.
И птенчик не мог осознать что случилось с ним. С таким молодым, красивым. завтрашним студентом, привыкшим к семейному уюту. В его глазах, еще вчера  источавших веселье и радость , застыл  ужас. Еще вчера он был хозяином жизни, центром Вселенной, любимцем всех и вся. А сегодня никто.
Переполненная  камера, унижения, вонь, вши, никаких намеков на изменения. В голове не укладывается...  Бред какой то, страшный сон, непонятное, нереальное. Как такое перенести...Тюрьма  не для него. Его место на воле, среди друзей, в семье, а не в камере среди.  непонятных ему, личностей.  На долгие годы...
Во время этапа, совсем  обезумевший, сделал «рывок». Побежал куда глаза глядят, где  нет этого кошмара, охраны, абсурда.
Его, конечно, изловили., добавили срок, упрятали подальше. Бедняга был на грани помешательства. Спасла амнистия 1953 года. Обрел свободу Но лицо не обрело   прежнего  безмятежного   выражения .  В глазах навеки застыл  ужас . .
Такой  бывает только у обиженных судьбой  Божьих творениях.
 Но  у цепных собак    амнистий не бывает...   
      Продолжая всматриваться в глаза    встреченной  на своем пути собаки, я  ощутил , что она читает мои мысли! Она знает, что  я уступлю ей дорогу! Больше того, она уверенна в этом! И я, повинуясь какому-то неведомому чувству, или магнетизму с ее стороны, действительно уступил собаке дорогу! Ноги сами собой шагнули в снег. Царь природы, Бог и хозяин жизни. преклонился перед безмолвным животным. Собака приняла мой поступок, как должное. Подпрыгивая, она проследовала мимо  и тут я все понял.
     У собаки не было левой задней лапы. Страшный обрубок торчал почти из живота. Бедному животному стоило большого труда передвигаться. Сойди она с тропинки в рыхлый снег, то сколько усилий пришлось бы потратить, что бы вернутся на место. Собака понимала, что человек посочувствует инвалиду. Она дышала человеческими правилами.  И в силу этих правил я подумал, что в знак благодарности она бросит на меня счастливый взгляд, вильнет хвостом, протявкает благодарность. Но нет...
     Мне приходилась выручать собак попавших в бедствие. Вытаскивал из воды, из ям, освобождал застрявших в дырах заборов. Но ни от одной из спасенных я не получал и молекулы благодарности. Однажды был такой случай. Это было в порту, ночью. Меж стоящих лагом, кормой к берегу, двух судов, меж бортами каким-то образом оказался пес. Он барахтался в воде, случайно обнаруженный вахтенным матросом. Вплотную сдвинуться судам не давали кранцы. Если бы не они, собаку раздавило. Ей бы плыть в сторону спасительного берега, но ее, очевидно, сбили с толку, собравшиеся на обеих палубах люди — она ожидала помощи от них, но помощь придти не могла. Единственная возможность добраться до собаки — спустится по штормтрапу. Но это сопряженно с большим риском. Суда играли бортами, могли и сблизится. Положение пса было безнадежно.
    Он барахтался из последних сил. Временами голова исчезала под водой и ее уже не ожидали увидеть снова. Одно из судов была химзачистная станция. Из отливной трубы она извергала горячую замазученную воду и собаке приходилось глотать ее. Никто так не загрязнял бухту, как эта, с позволения сказать, зачистная станция. Вокруг нее все живое умирало, а грунт под ее днищем покрылся асфальтом — результат оседания мазута. От воды шло ядовитое испарение. Люди молча наблюдали за гибнущим псом. Временами в луче фонарика сверкали его глаза, именно сверкали,  наверно так умирают звезды подавая последние сигналы.
     Что могло спасти его? Только сумасшедшее действо.
    Повинуясь не разуму, а скорее жалости к гибнущей твари, я схватил валявшийся на палубе манильский кончик, совершенно не понимая, как эта толстая такелажная веревка может принести пользу. Просто другой подсказки не  было. Я перегнулся через планширь, сотворил из кончика даже не удавку, я просто сложил его пополам, и опустил в направлении утопающего. С палубы противоположного судна продолжали светить фонариком. Испарение жгло глаза. До поверхности воды было не менее двух метров. От отчаяния, не веря в успех, я начал водить концом по воде, делая какие то неразумные движения. Случилось чудо. У собак, наверное, тоже есть ангелы хранители. Каким то маневром толстая полупетля попала под брюхо собаки и пес прижал ее крепко лапами.
      Руки уловили тяжесть. Оставалось начать подъем.
     Обливаясь потом, задыхаясь от нефтяной вони, я тянул веревку и про себя думал: «Ну псина! Сейчас я тебя вытащу и задам трепку! Будешь знать, как тревожить честной народ! Нашел место  принимать лунные ванны!»
    Дотянув собаку до фальборта, я вцепился в загривок обеими руками и, обессиленный, свалился на палубу, увлекая за собой, что то грязное, липкое и тяжелое. С десяток секунд мы лежали не шевелясь.
    Наконец я встал и с любопытством начал разглядывать спасенного.
    Это был обычный лопоухий пес, каких на берегу не счесть.
Полуживой он встал на ноги, отряхнулся, поднял хвост и, не удостоив своего спасителя даже взглядом, побежал  к корме, к сходням, на берег. По своим собачьим делам. Наверное спешил поведать сородичам о своем необыкновенном приключении. Ну как не понять хвостатую тварь? Собака знает, что человек у нее в вечном долгу, стоит ли его благодарить за такую мелкую услугу? Обойдется...

И трехлапая собака поступила так же, как все из ее племени. Она не обвернулась, не махнула хвостиком, не удосужила взглядом. Зато я долго смотрел вслед за прыгающим рыжим комочком...
Как ни странно, но эта встреча имела продолжение.
Собаки помнят первого хозяина. Это у них как первая любовь. Может только хозяина-злодея собака не пожелает признать. Сделает вид, что не знает... Одноногая собака еще раз встала на моем пути. Но это уже было летом. В пригороде. Я жил в частном домике, с садом, огородом и двором. Двор охранял дворовых кондиции чуткий пес, не терпевший не только чужого присутствия, но и посторонних запахов. Днем он   сидел на цепи, на ночь отпускался на волю, собаке надо бегать. Он шнырял по поселку и утром, как миленький являлся на службу, покорно подставляя шею под  цепное ярмо. Для его побегов в заборе специально оставляли дыру.
Однажды утром, осенним и дождливым, я вышел во двор проведать пса. И что же я увидел! Рядом с его конурой, не прячась от дождя, на голой земле лежала старая знакомая безногая собака! Да, да, та самая! Она лежала на земле, а пес, высунув кончик морды из конуры, безучастно поглядывал  в мировое пространство. Что произошло? Она сама пришла, или мой дворняга, испытывая нежные чувства, подобрал ее на улице и привел отогреться. А потом спохватился и сейчас делает вид, что он не при чем?
 Морду мой пес  сотворил такую, которую дано сотворить не каждому народному  артисту. Неописуемую и ублаждающюю. Она напоминало лицо   Сергея Мартинсона в фильме «Поединок»: где он просит денег у советского разведчика Кадочникова.
-  Периандр Сидорыч! - устыдил я его. - Как Вам  не стыдно держать даму под дождем? Мог бы и в конуру пригласить, жилплощадь то позволяет.
Периандр Сидорыч   делает вид, что ничего не слышит, и вообще отстаньте от него.
Я взял трехлапое животное на руки и понес в дом. Собака не сопротивлялась. Может быть  эта ночь отняла много сил, а скорее всего, поверила в мои добрые намерения. Я постелил на кухне старую тряпку, подвинул к носу миску с остатками еды. Есть она не стала. Она только смотрела на меня печальными глазами, будто чувствуя, что я прочту в них все ее горести. Я оставил ее наедине с собой, ушел из дому.
Вечером после работы наше знакомство продолжилось.
Собака поела, после прогулки по двору  была в хорошем настроении.
       Я избегаю сюсюканья с собаками. Я разговариваю с ними на равных, я вижу в каждой собаке достойного  собеседника. Никогда не повышаю голос — боюсь унизить. Собаки молча переносят обиду.
- Ну, давай знакомиться! - сказал я как можно вежливее. - Как вас зовут уважаемая? Сильва? Кармен? Эсмеральда?
Собака с недоумением уставилась на меня. При чем здесь имена цыганок? Я русская собака. И вовсе не черная, а рыжая.
Пришлось перебрать еще с десяток собачьих имен. Но ни на одно из них  гостья не отреагировала должным образом.
- Ну, хорошо. Классика вас не устраивает. Тогда мне придется величать вас просто  Жучка!
В ответ последовала презрительная гримаса. Явно эта плебейская кличка ее унижала.
- Ага! Тогда, тогда... Я вас буду величать просто Мадам? Годится?
Собака склонила голову набок, как бы погружаясь в раздумья и тут же на морде обозначилось нечто вроде удовлетворения.
- Итак, заметано! Отныне вы Мадам! Вы разрешите  называть   вас именно так?
Более внимательного собеседника не было в мире. Собака читала мои мысли и я еще раз убеждался, что к собаке надо подходить с почтением. Она приосанилась и с ее  морды уже не сходила улыбка.
- Так! Всемилостивейшая Мадам! А как звать меня вы знаете? Нет? Как будете ко мне обращаться? Гм... как же меня звать? Ага! Меня зовут Гав Гав!
- Тяф! Тяф! - раздалось радостное.
- Да не Тяф Тяф, а Гав Гав!
Собачьи глаза блестели, голос звенел, она стояла на трех лапах, готовая прыгать и резвиться. Как надо мало собаки для ее счастья.
- Тяф Тяф Тяф! -  срывалась она на тройное повторение  и  я ее упрекал в незнании арифметики. Она исправлялась  в математическом плане, но орфография была явно не по зубам. Ну что ж,  Тяф Тяф тоже не плохо...
Целую неделю трехлапая Мадам  счастливила меня своим присутствием. Мы подружились, и я уже подумывал навсегда «прописать» ее в своем доме. По утрам она просилась во двор. Нагулявшись, звала меня  тявканьем, ни разу не сбиваясь на трель. Бежать на улицу  не собиралась, понимала свое инвалидное положение, да и я бы ее не отпустил.
Расставание пришло неожиданно.
Каким-то образом на ее  следы  наткнулась ее настоящая хозяйка. Она проходила мимо нашего двора и услышала знакомый голос.
Старая женщина ворвалась во двор и кинулась к собаке. Та ее почуяла, как только она появилась. Потом было, что то драматическое. Старуха прижала собаку к груди, плакала, целовала, и я не знаю, кто кого больше облизывал и целовал. Собака лаяла и скулила, визжала и хрипела. Встреча обрадовала обоих.
- Нашлася, нашлася — стонала старуха. - Чапа! Чапа! Милая! Я извелась!
Дворовый Периандр Сидорыч    веселым лаем оживлял сцену и тоже радовался за мимолетную подругу. Наверное  извинялся за бестактность во время первой встречи.  Собаки солидарны.
   Старуха была плохо одета. Стоптанные кроссовки, заношенная кофта, сгорбленная с неухоженным лицом, скорее всего одинокая. У таких часто приживаются бездомные  собаки и кошки  и они дополняют друг друга. Они делятся добротой, которой их обделила жизнь. Животное единственный друг  обездоленных  пожилых людей. Потеря одного из них  конец всего...
Потом они ушли, старуха и собака. Двор опустел.
И я опять стоял, провожая Мадам затуманенными  глазами и думал:
- Неужели собака и здесь не проявит никакой благодарности ко мне, к своему благодетелю? Не вспомнит? Не попрощается? Впрочем, сейчас ей не до меня. Она снова обрела хозяина любимого и единственного  и дышит им.
И уже подходя к перекрестку, где дорога уходит в сторону, собака вырвалась из рук хозяйки, соскочила на три лапы и, повернувшись в мою сторону, будто зная, что я  где то рядом, радостно сотрясла пространство:
-Тяф Тяф! -  И  только после этого побежала к хозяйке.
- Прощайте, Мадам! - крикнул я вдогонку.
- Тяф Тяф! - донеслось уже из за угла.
И когда в ушах растаяли прощальные звуки, я тоже, несколько подавленный, бросил взгляд на Периандр Сидорыча. Он совсем приуныл. В его глазах застыла такая тоска, такая горечь! Пес переживал разлуку не меньше, чем я. Он считал себя лишённым маленького собачьего счастья, которого нет в этом мире, ни для кого. Глаза его увлажнились...
Собачьи глаза. Они, как у обиженного ребенка. В них застыл немой вопрос, непонятный для тех, кто не способен чувствовать чужую боль.
Несколько лет тому назад я отдыхал в санатории «Сахарный ключ», это под Владивостоком. Трехнедельная путевка, лечение, тишина, покой.
И одновременно со мной в санаторий прибыла пожилая женщина с ребенком-инвалидом на руках. Оба по путевке. Ребенку шесть лет. Без содрогания на него было трудно смотреть. Вывернутые ноги и руки, склоненная голова, нарушена речь. Держась за, похожую на этажерку, высокую колясочку, он передвигался по асфальтовой дорожке, останавливаясь каждую минуту. Сопровождающая его старуха, не очень внимательно относилась к нему, видно устала.
Как она потом рассказала соседям по лавочке, он, брошенный спившимися родителями, ребенок. Совершенно никому не нужный, без обнадеживающих перспектив на лечения. Живут они вдвоем в районной глубинке, в старом доме на ее и его пенсию. М.., так зовут ребенка, все время проводит в закрытой комнате, один, без игр и развлечений.
- Я умру, - говорит старуха, - и он следом. Без меня ему не жить.
Находящиеся на лечении санаторники, как могли принимали участие, угощали фруктами, развлекали разговорами, катали коляску. И ребенок расцветал. Новое, интересное, живое, - все это возбуждало детский ум. Мальчонок со многими перезнакомился, рад проходящих мимо. Кончилось однообразное заточение! Сколько новых впечатлений и нет им конца! Бабка носила его на процедуры  и он был счастлив, если это слово можно отнести к инвалиду.
Как раз в этот заезд было много детей из детдома. Здоровые подвижные они наполняли санаторий неведомой ему жизнью. И он смотрел на них искалеченный, прикованный к коляске, что у него было на душе? Видимо свыкся со своей участью, так уж ему выпало...  И хорошее настроение не покидало его.
Двадцать один день длится путевка. Двадцать один день неземного счастья.
И оно вдруг нелепо и жестоко оборвалось.
Нашлась попутная машина, которая может доставить ребенка - инвалида прямо к дому, в далекий поселок. Оказия к месту. Вот только беда — рейс у машины на пять дней раньше окончания срока лечения...
И в разгар солнечного дня, под звуки музыки, ребячьего веселья, бабка объявила внуку, что надо немедленно ехать домой, машина ждет у ворот. Бедный мальчуган надеялся еще пять дней побыть в раю. Настроил себя побывать в сказке, весь его организм был устремлен к общению с людьми. И  вдруг все так внезапно обрывается. Его лицо минуту назад живое и веселое вмиг окаменело. Губы поджались так, что их не стало  видно. А глаза... молчаливые и устремленные мимо людей, мимо  мира сего, сухие, повзрослевшие. Ребенок даже не возмущался такой неожиданной перемене. Он уже привык к худшему. Он уже настроен на него. Надо ехать. Машина ждать не будет.
В «Уазике» его уже ждали. Девочка лет двенадцати и два мальчика по -моложе. Приехали за ним, соседи, наверное. Бабка остается в санатории заканчивать путевку. Кое-как  поместили на сидении. В это время он не произнес ни слова, он покорен судьбе, бессилен что  либо изменить. Только глаза... их невозможно описать и не дай Бог встретить.
Детские обиженные глаза. Они как у побитой  собаки, в них застыл немой вопрос не понятный для тех, кто не способен чувствовать чужую боль.
Кто знает, может, и покалеченная собака  переживает не меньше, чем этот
 обиженный судьбой малыш.