Эквилибриум

«Dominus et deus noster sic fueri iubet»
«Так повелевает наш господин и бог».

Величественный и гордый, могущественный и справедливый. Быть может, именно такими были легендарные государи древности? Мудрый и рассудительный, спокойный и сосредоточенный. Лишь положительные качества увенчали голову молодого правителя. Бессердечный и жестокий, холодный и расчетливый. Самодержец с легкостью превращал свои недостатки в достоинства, так помогающие ему на мировой арене.
Мельхор очень долго взращивал в себе эти качества. Сперва он разрыхлил землю и увлажнил ее жесткой дисциплиной. Заложил зерна прекрасного образования, тщательно выращивал их, холил и лелеял, пока не появились крохотные росточки. За короткое время эти маленькие зеленоватые полосы вытянулись и покрупнели, расцвели карминовыми цветами неплохих должностей. И, в конце – концов, явились самым крупным корнеплодом – должностью Главного Клерика при Великом Вожде.
Мельхор по-королевски, даже по-императорски восседал за своим гладковыбритым столом и неспешно заполнял многочисленные бумаги только одному ему известного содержания. Все было безупречно в этом бездушном ритуале – идеально-гладкая поверхность стола, такая же идеально-белая бумага и точно такие же идеально-глупые принадлежности для письма. Ничто не могло отвлечь Главного Клерика от его прямых обязанностей.
Если бы Мельхор жил одну или две сотни лет назад, он непременно отправлял бы к себе в рот крупные лиловые ягоды винограда. Пережевывал бы сладковатый, с мускатными ароматами, сок. И виноград именно этого сорта был бы самым любимым лакомством Мельхора.
Но не в этой реальности и не в этом пространстве. В государстве под названием Либрия строго-настрого были запрещены какие-либо фрукты или овощи, имеющие яркие цвета. Только специальная еда, которую без особой любви и без особых эмоций создавали безмолвные машины Либрии.
Если бы было дозволено, Мельхор обнажил бы до конца виноградную веточку и взглянул бы на лучи уходящего солнца. Но это было невозможно, ибо не было у Мельхора винограда, а окно было наглухо заклеено специальной пленкой, сквозь которую не проникала ни одна световая песчинка.
Закутался бы поудобнее в шитый золотом пурпурный халат. Большая и плотная материя могла бы два раза обернуться вокруг изнеженного белого тела. Ноги бы несколько лениво покоились на специальной бархатистой скамеечке, отдыхали и наслаждались теплой шершавостью материала.
Но за такое страшное преступление высший Суд Либрии был бы вынужден покарать Мельхора. Любое проявление эмоций наказывалось немедленным уничтожением без права восстановления. Именно способ кремации был самой надежной казнью, которая была распространена по всей стране.
«Мы отказались от индивидуальности в пользу обобщенности. Единообразие и взаимоподобие, позволяющее всем – мужчинам, женщинам и детям нашего великого общества жить идентичными жизнями. Концепция единообразной жизни позволяет любому из нас наслаждаться полнотой каждого момента, не отвлекаясь на сравнения и сопоставления. Прозиум – спасение для слабого духом человечества – инструмент, призванный исправить ошибку природы, заложивший в человека слишком много эмоций. Без этого инструмента, ниспосланного нам богом, человека может постичь лишь самоуничтожение. Мы по доброй воле наложили на себя ограничения, без которых нас ждет неминуемая гибель. Человек с самого рождения был поражен тяжким недугом сравнения и сопоставления» - голос диктора бубнящей музыкой сыпался из всех динамиков, влияя на подсознание Мельхора и миллионов таких же рабов системы. С самого рождения и до самой смерти, одно поколение за другим – жители Либрии слышали этот голос.
Сделав последний ровный росчерк в очередном документе, Мельхор отошел к зеркалу, намереваясь ввести себе очередную инъекцию Прозиума.
Прозиум являл собой золотистую жидкость в крохотных блестящих ампулах и предназначался для того, чтобы полностью подавить все известные человеческие эмоции.
«Либрас, в сердцах людей таится болезнь. Её симптомы – ненависть, гнев, злоба, ярость. Её симптом – война. Эта болезнь зовется «Человеческие эмоции». Но Либрия! Я поздравляю тебя! От этой болезни есть лекарство! Ценой подавления человеческих эмоций мы уничтожили их самые низшие проявления и вы, общество, примите это лекарство – Прозиум. Теперь мы живем в мире с собой. Человечество – едино, войны – в прошлом. О войне остались только воспоминания. Теперь нами руководит только наша совесть» - именно так обращался к жителям Либрии Великий Вождь, когда приходило время принимать Прозиум. Часы приема лекарства не менялись уже несколько столетий – восемь часов утра, три часа дня и семь часов вечера. По мнению руководства Либрии этого было предостаточно для того, чтобы навсегда побороть в человеке эмоциональность.
Мельхор торопливо зарядил пистолет Прозиумом и спустил курок как раз в районе шеи. Тут же тягучая боль на мгновение пронзила верхние слои эпидермиса, и золотистая жидкость через артерию попала в организм. Некоторое время можно было расслабиться и ни о чем не думать, после Мельхора ждала очередная работа.
Но что-то заставило Мельхора остановиться перед зеркалом и вонзить взгляд в собственное дрожащее отражение.
Стоит отметить, что это был воистину прекрасный мужчина, обладающий той редкой альбиносовой красотой, несколько призрачной и живой одновременно. Длинные и легкие лучи аккуратно прилизанных волос серебристыми стрелами устремились за уши. Более резкими становились черты лица, когда волосы были забраны подобным образом. Естественные ниточки бровей огибали чуть красноватые лепестки неживых глаз. Тонким шпилем расположился его нос точно посередине лицевого полотна. Бескровными и едва заметными волнами ложились тонике губы. Помимо того, он имел невероятно белую, даже алебастровую кожу, имеющую острую чувствительность к солнечному свету. Стоило ему хоть немного переборщить с солнечными ваннами, как тут же адская боль рассыпалась снопом искр по всему телу. Вывести ожоги было крайне проблематично, даже при его нескромных финансах.
- «Ты не должен смотреться в зеркало дольше трех секунд. Это эмоциональное преступление», - пронеслось в голове, после чего Мельхор отпрянул от куска отражающего стекла, взбудораженный телефонным звонком.
Сняв трубку, Мельхор услышал знакомый голос своего напарника Громдара:
- Доброго дня. Это Клерик Громдар. У меня для вас есть сообщение.
- Я вас слушаю, - безучастно отозвался Мельхор, продолжая бросать судорожные взгляды в зеркало.
– Операция по обезвреживанию Седьмого Кольца Пустоши прошла более чем успешно. Ликвидировано крупное объединение повстанцев. Найденные предметы искусства уничтожены. – Монотонно тараторила трубка.
- Сегодня же желаю видеть отчет у себя на столе, - равнодушно отозвался Мельхор.
- Это еще не все, Клерик Мельхор, - продолжала трубка. – Чуть далее Седьмого Кольца было обнаружено небольшое поселение. Сперва нам показалось, что оно пустует. Мы обыскали пространство и обнаружили один интересный субъект.
- Что представляет собой субъект? – вопрошал Мельхор, желая разузнать как можно больше.
- Боюсь, клерик Мельхор, это не телефонный разговор. Вас немедленно ожидают в Эквилибриум-Центре. – сообщила трубка.
- Благодарю, - отозвался Мельхор. – Через четверть часа буду на месте.
Наглухо закутавшись в неизменную очерченно-черную форму, Мельхор затянул свои белоснежные руки латексом, взял пистолет с зельем и покинул свое обиталище.
По серебряной лестнице он спустился в пыльный мегаполис, где чавкающая серая масса захватила его отсутствием всякой индивидуальности. Изо дня в день Мельхор наблюдал за этими человеческими точками в серых, синих и черных одеждах, с одинаковыми прическами и с отсутствием всякого выражения на лицах. Тупоумное стадо суетливой одинаковой поступью измеряло асфальт улицы, не имея при этом никакой цели – всякую их цель поглотило государство, ибо они - вечные рабы его системы.
Мельхор водрузил своё блестящее тело в отполированный до блеска автомобиль и вскоре подъехал к Эквилибриум-Центру. Тут же на мужчину надвинулась исполинская серая башня, укоризненно тычущая своим пальцем в небо. Здание имело в себе ровно пятьдесят этажей и вмещало в себя различные департаменты и другие государственные организации. Все было выдержано в минималистичном черно-белом стиле.
Тут же к машине подошел Громдар, встречающий с зонтиком Главного Клерика – погода расплакалась очень некстати, и зонт был крайне необходим.
Молча, не перебрасываясь никакими мячами слов, оба Клерика вошли в здание. Тут же рой насекомых-работников Эквилибриум-Центра захватил их своей волной и понес в направлении комнаты для допросов на тридцать третьем этаже.
- Вам необходимо допросить субъект и занести необходимую информацию в отчёт. – Клерик Громдар протянул Мельхору планшет. – Отчёт следует доставить Вождю.
- Позвольте? – Уточнил Мельхор. – Разве Вождю я должен отдавать Отчёт?
- Дело крайне серьезное, - ответил Громдар и удалился.
Мельхор несколько кратких мгновений простоял в размышлении о том, что ему сделать в первую очередь – допросить преступника или выполнить свою основную работу. Он немедленно выбрал первое, так как дело должно было быть отдано Вождю, а тот не потерпит отлагательств.
Мельхор осторожно протиснулся в переполненный людьми лифт и взлетел в направлении тридцать третьего этажа. Выйдя из лифта и пройдя несколько операционно-белых коридоров, Главный Клерик оказался в круглом помещении, где одна из дверей вела в комнату для допросов. Та пустовала и из этого следовало, что Мельхору следует пройти в то самое помещение, где содержались особенно опасные преступники. Таких немедленно следовало казнить. Но Мельхора больше всего смутило то обстоятельство, что персонал, отвечающий за эти помещения, отсутствует по каким-то непонятным причинам.
- «Что побудило этих людей покинуть комнаты?» - мысленно спросил сам себя Мельхор, после чего глазами врезался в табличку следующего содержания: «Преступник потенциально опасен. Присутствует угроза заражения эмоциональностью. Рекомендуется провести немедленную операцию по кремированию».
Теперь Мельхор уяснил для себя, что имеет дело с крайне острой формой эмоциональности и стоило бы быстрее ликвидировать этот источник заразы.
Клерик осторожно отворил дверь, после водрузил своё прекрасное тело в просторное помещение.
Это была ничем не примечательная, но очень крупная комната с высокими потолками, ярко горящими лампами и сиротливо-поскрипывающим стулом посередине. Но то, что было приковано к потолку электрическими наручниками тут же притянуло к себе все внимание Мельхора.
Мельхор только теперь точно осознал, что совершил тяжелейшее эмоциональное преступление, что сфокусировалось на его лице целым ворохом из самых разнообразных чувств. Среди них было удивление, легкий шок и какое-то еще одно чувство, природу которого Мельхор не смог объяснить даже самому себе.
Перед Мельхором стояло совершенное создание. Будто это мифическое существо было создано в каких-то иных мирах, иных галактиках, иных вселенных. Оно напоминало высокого и стройного темнокожего бога – иногда таких изображали на запрещенных в Либрии предметах искусства. Нельзя сказать, что он принадлежал к негроидной расе, представители которой практически вымерли в эпоху Либрии. Нельзя было так же сказать, что перед Мельхором был чистый европеец. Незнакомец имел в себе ту самую, почти забытую, приторно-сладкую индийскую красоту.
Его кожа имела оттенок темного шоколада глубокой, почти черной густоты. На плечах возлежали тяжелые кольца сливовых кудрей, несколько спутанных, но очень мягких. Исподлобья яростным огнем стреляли прозрачно-изумрудные глаза, такие редкие для его национальности. Удлиненный и несколько скошенный книзу нос, полные алые губы – мало сказать, что он был красив до безумия. Он был больше чем красив, намного больше – такое юное и нежное индийское божество, вскормленное раскаленным солнцем и жгучими поветриями юга. В нем было что-то небрежно-изящное и диковатое, что-то такое, лежащее на поверхности и что-то такое, к чему нельзя подобрать никаких слов.
Взирая на него больше положенного времени, Мельхор стал ловить себя на мысли, что оторвать взгляд от мальчика просто невозможно.
Тут же рука автоматически потянулась к Прозиуму и лошадиная доза препарата распласталась у Мельхора под кожей. Буквально все испытанные до этого чувства улетучились в небытие, оставив такую уродливую и ничем не заполненную пустоту. Мельхор глубоко вздохнул, дабы сбросить с себя это тягостное ощущение и уселся на стул. В руках покоился отчет, который необходимо было заполнить вручную. Он бросил еще один взгляд на мальчишку, чтобы удостовериться, что Прозиум подействовал – всё то же безразличие.
- Приступим, - дрогнувшим голосом сказал Мельхор, после чего откашлялся. – Как ваше имя?
- С какого перепугу я должен сообщать свое имя, когда меня все равно казнят? – С вызовом спросил мальчишка, не сводя восхищенных глаз с альбиноса Мельхора.
- Этого требует Великий Вождь, - терпеливо ответствовал Мельхор. – И прошу вас избегать грубых высказываний.
- Плевать я хотел на вашего Вождя! – Гаркнул прикованный, отчего наручники стрекотнули током.
- Смею вам напомнить, что ваше положение оставляет желать лучшего. Если вы не будете сотрудничать с Нами, вы будете уничтожены. – Глухо пробубнил Мельхор.
- Я буду казнен, даже если я БУДУ с вами сотрудничать! – Кажется, юноша уже наперед знал свою судьбу.
- И, тем не менее, мне следует узнать ваше имя, - напомнил ему Мельхор, делая кое-какие пометки в отчете.
- Хорошо, я скажу вам свое имя, но перед этим я должен знать имя своего палача… Как вас зовут? – Это заставило Мельхора поднять голову и вопросительно уставиться на юношу.
- Я не обладаю такими полномочиями, - Мельхор старался избегать всякого разговора с преступниками, выполняя лишь свои формальные обязанности. Ибо Мельхор знал, как это может быть заразно и каким эмоциональным преступлением это может обернуться. – Я не палач. Я Главный Клерик. Я вижу, вы не хотите сотрудничать с Нами.
Мельхор неторопливо встал, подошел в угол комнаты и вышел оттуда с зажатой электрической плетью, предназначенной именно для выбивания информации. Такая тонкая, искрящаяся анаконда искусственным светом извивалась у него в руке.
Чуточку размахнувшись, Мельхор сильно ударил мальчика по обнаженному торсу, после чего раздался ломаный крик. От рассеченной плоти шел пар, доставляющий арестованному ужасные, подобные агонии, страдания.
- Шайтан, - едва выдохнул тот, после чего Мельхор все спокойно записал в блокнот.
- Сколько вам лет? – Бездушно вопрошал Мельхор, совершенно не обращая внимания на то, какую страшную боль он причинил.
- Семнадцать, - сквозь слезы отвечал Шайтан. Он не просто плакал или рыдал, он захлебывался слезами отчаяния, зная, что уже ничего нельзя изменить. – И я не хочу умирать! Кто в моём возрасте хочет этого? Я ведь не совершил ничего плохого! Я никого не убил, я ничего не украл! У вас нет никаких оснований для того, чтобы казнить меня!
- Как долго вы не употребляли Прозиум? – Мельхор пропустил молитвенную проповедь мимо ушей, продолжая допрос.
- Что? – мальчик весь скривился от подобного безразличия. – Я не знаю, о чем вы говорите.
- Вы не знаете, что такое Прозиум? – Мельхор оторвался от своих записей, ненадолго задержав взгляд на Шайтане. Даже в таком плачевном состоянии тот был неслыханно красив.
- Нет, - покачал головой Шайтан. – Я слышал о нём, но не пробовал и никогда не стану.
- Кроме вас в том поселении ещё кто-нибудь проживал? – Мельхор на несколько мгновений перестал писать, но услышав отрицательный ответ, продолжил.
В комнате для допросов раздались знакомые, уверенные в своей правоте шаги Громдара, после чего он явился собственной персоной.
- Меня отправили к вам, узнать, как прошел допрос. – Безучастно выдавал слова Громдар.
- Мы уже закончили, - отчеканил Мельхор.
- Каков вердикт? – Громдар так же побросал несколько восхищенных взглядов на Шайтана, но завидев настороженно-неприятный взгляд Мельхора, перевел глаз обратно.
- Кремировать завтра на рассвете, - Мельхор отдал отчет Громдару, повернулся на каблуках и вышел.
- Нет! Нет! Вы не можете! Я же ничего не сделал! – В спину ему, точно на острые скалы, бросались тела слов.
Мельхор в ответ лишь глянул на часы, дабы удостовериться, что время без пятнадцати семь, и ему пора в свое обиталище. Теперь оставалось лишь выйти из Эквилибриума и последовать до своего личного автомобиля.
Но какая-то заноза влезла в его голову, желая обратить его мозг в кровавое месиво. Какое-то сомнение в правильности только что совершенного поступка. Что-то терзало Мельхора изнутри, что-то такое, чего Мельхор объяснить не мог в силу отсутствия эмоций.
- «Семнадцать лет…» - вдруг всполыхнуло в мозгу. Мельхор поймал себя на мысли, что он вдвое старше, и он останется жить. А эта совсем юная, даже ещё девственная душа погибнет безо всякой причины. – «Семнадцать лет…»
Сидя в машине, Мельхор вдруг вспомнил себя в этом возрасте. Молодой, стройный, ветреный – не чета этому суровому старику, что сидит сейчас на заднем сиденье автомобиля и истязает себя запрещенными мыслями.
В те дальние времена буйной молодости он чуть было не примкнул к повстанцам, но был вовремя остановлен родителями и руководством Либрии. Он даже помнил запах той листовки, что попалась к нему в руки, когда он направлялся после школы домой:
«Жители Либрии! Мы призываем вас вспомнить о ваших чувствах! Любовь… Страсть… Дружба… И многое и многое другое! Великое множество прекрасных ощущений протекает мимо вас! Вы не живете полной жизнью, употребляя Прозиум и следуя глупым наставлениям Руководства. Вы хороните себя заживо, закапывая в могилу полной неэмоциональности! Оглянитесь вокруг себя! Как прекрасен мир! Как совершенна природа, которая и подарила нам все те чувства, которые мы по глупости стараемся подавить в себе! А живопись? Музыка? Литература? Сколько всего уничтожается по прихоти Великого Вождя! Жители Либрии! Мы призываем вас сбросить этот тягостный груз зависимости от Прозиума и пополнить наши ряды, ряды свободных эмоциональных людей!»
Это заставило семнадцатилетнего Мельхора задуматься над тем, правильно ли он живет. У него уже побежали сомнения и сопоставления, так нежелательные для истинного либрианца.
Как раз сейчас перед Мельхором промелькнул тот перекресток, на котором и начались все те события. Мельхор даже помнил, как он сорвался с места и подбежал к тому черноволосому мальчугану, что раздавал эти листовки.
Главный Клерик помнил эти добрые и немного грустные глаза, заманчивую искреннюю улыбку, ворох непослушных кудрей. Только имя своего первого любовника память поглотила в свои глубины.
Помнится, он взял Мельхора за руку и повел за собой как раз туда, где скрывался один из входов в Пустошь.
Сгнившие, полуразрушенные здания, церкви и магазины унылым пейзажем застилали им дорогу. После их заменила буйно разросшаяся растительность такого свежего и изумрудно-ласкового цвета, какими были глаза Шайтана.
Они сидели с тем мальчиком на берегу озера. Серебристая водная гладь лениво плескалась по каменистым берегам и пробуждала подавленные Прозиумом чувства. Шелестел в древесных кронах неугомонный ветер.
Мельхор даже не сразу заметил, как чьи-то малиновые губы прикоснулись к его губам – сначала ласково и несколько неуверенно, после уже настойчиво и страстно.
- «Мы свободны делать то, чего мы желаем больше всего…» - шептали в воспоминаниях эти сладкие уста.
Руки сплелись точно плети – белые, смуглые, как кофе совокупляется с молоком, дабы получить единую субстанцию. Сладкие однополые ласки вызывали головокружение, легкий озноб и несколько приятных ощущений в самом низу живота. Даже боль, которая обычно сопровождает такого рода занятия вскоре сошла на нет под давлением всех этих нежностей. Два обнаженных тела лежали рядом. Грудь вздымалась как от быстрого бега, а сердце готово было растерзать ребра и вырваться наружу кровавым любовным месивом. Все это помнил Мельхор. Стоило ему один раз вдохнуть воздух свободы и лёгкой вседозволенности, как эти воспоминания в один миг стали такими дорогими его сердцу.
Но тоскливее всего было вспоминать те перепуганные насмерть и такие любящие глаза с огненной поволокой. Мельхор присутствовал на кремации и видел, как погибает его любовь. Видел этот предсмертный ужас, застывший на лице. Видел, как жар печи топит его прекрасное лицо.
- Как же тебя зовут? – Ревел Мельхор уже у себя дома. Ворвавшись в пустую квартиру, он рухнул на кровать, содрогаясь от рыданий. – Я даже не помню, как тебя зовут! Как?
Постепенно его плач перерос в неспокойный тревожный сон, в котором тот безымянный мальчик развернулся к нему лицом и спросил:
- А ты способен делать то, чего больше всего желаешь?
- Я… Я не знаю… - качал головой Мельхор. – Но… Подожди! Как тебя зовут! Я должен вспомнить! Скажи мне! Скажи!
Мельхор вскочил точно ошпаренный горячей субстанцией. Белье вокруг него было влажным от пота и мятым от быстрых передвижений по сновидению. Голова гудела так, как будто была колоколом и по ней ударил его язык. Память была абсолютно пуста за некоторым исключением тех самых крупиц сновидения, что там осели. Имени Мельхор так и не вспомнил, но взглянув на часы, ужаснулся – через полчаса Шайтана должны кремировать.
Половину шестого утра показывал красными цифрами черный жидкокристаллический дисплей будильника.
Мельхор сбросил с себя с кровати и быстро направился в ванную комнату. Там он успел вылить весь Прозиум в раковину и наскоро привести себя в божеский вид, дабы не заподозрили в эмоциональном преступлении. Оделся, обулся с той тщательностью, которая подобает Главному Клерику. Зарядил пистолеты и покинул квартиру. Молча завел автомобиль и понесся на всех скоростях по пустому шоссе в Отдел Кремации Эквилибриум-Центра.
- Клерик Мельхор? – удивленно спросил работник Отдела Кремации, но тут же встал как по струнке, лишний раз доказывая, что он лишен эмоций.
- Следует немедленно остановить кремацию, - твердо отчеканил Мельхор, собирая на себе уже менее удивленные взгляды. – Поступила информация, что этот эмоциональный преступник укрывает некоторые важные сведения. Я должен его повторно допросить.
- Что ж… Я не имею права возражать Главному Клерику. – Отозвался все тот же работник. – Прекратить кремацию!
Кремация была безоговорочно прекращена. Бледный до ужаса Шайтан вышел из Печи, а Мельхор взял его под локоть и повел окольными путями к машине. Шайтан совершенно не скрывал своего удивления по поводу такого поворота событий, но всю дорогу до автомобиля Мельхора он хранил похоронное молчание. Лишь изредка его глаз стрелял очередной стрелой подозрения в Мельхора.
Молниеносными шагами они добрались до выхода с Эквилибриум-Центра – одного из тех запасных, откуда вытаскивались мешки с прахом эмоциональных преступников.
- В багажник, быстро! – Не терпящим выражений тоном приказал Мельхор, после чего мальчик был вынужден повиноваться.
Переполненный чувствами, Мельхор уселся за руль и резко газанул в направлении Пустоши. Вместе с Шайтаном они пролетели несколько километров пустынных улиц и оказались на самой границе города.
- У меня срочное задание, - Мельхор показал охране своё удостоверение Главного Клерика и со спокойным сердцем проехал в Пустошь.
Около получаса Главный Клерик ехал до того самого участка, где был найден Шайтан, а потом резко повернул назад и остановил машину как раз в том памятном месте, где он впервые познал мужчину.
Осень уже подступала к зиме и имела честь содрать со всех деревьев зелень. Ветер проледью скрипел в оголенных ветвях. На озере бесновался шторм.
Мельхор выбрался из машины и открыл багажник, из которого вытянул ошарашенного Шайтана. Поставил мальчишку перед собой, снял наручники и содрал мантию. Несколько секунд молча созерцал нездешнюю красоту Шайтана, после чего кивнул вдаль и нетерпеливо крикнул:
- Иди домой!
- Что? – не веря ни ушам, ни глазам, спросил Шайтан. – Ты отпускаешь меня?
- Иди домой! – Рявкнул Мельхор, после чего облокотился на машину и разрыдался.
- Эй! Ну ты чего? – Шайтан сочувственно погладил Мельхора по плечу. – Что случилось?
- Я не вижу в своей жизни никакого смысла… - содрогался от рыданий Мельхор. Только теперь он смог выплеснуть все свои чувства. – Зачем я столько лет топтал ногами землю? Ради чего? Ради кого? Зачем?
- Мне кажется, тебе нужно немного подождать… Совсем немного… И тогда ты сможешь ответить на свой вопрос. – Шайтан гладил Главного Клерика по голове, по плечам, по рукам, желая хоть как-то помочь ему. – Совсем чуть-чуть…
- Можно я кое-что скажу? – Мельхор утёр слезы тыльной стороной ладони, отчего его левый глаз жутко покраснел. – Ты такой красивый… Тёплый… Нежный… Я тебя люблю… И я ужасно завидую тому, что ты свободен… Ты свободен делать то, чего желаешь больше всего… А я не могу так…
- Ты можешь! – Ласково улыбнулся Шайтан, взяв лицо Мельхора в руки. – Если ты говоришь о своих чувствах, значит ты уже можешь! Просто перестань принимать эту гадость и ты заживёшь новой жизнью!
Неожиданно в поле зрения Шайтана и Мельхора появилась маленькая простоволосая девчушка лет двенадцати. Она была огненно-рыжей, рябой и в цветистом пестром платьице. Ей было совершенно не холодно, несмотря на царившую в округе ледяную погоду.
- Вы знаете? – с восторгом воскликнула она, но увидев Мельхора перепугалась на мгновение. Но хватило её только на мгновение, ибо новость, крутящаяся на языке, заглушала любой страх. – Великого Вождя убили! Убили! И теперь мы свободны делать то, чего мы больше всего желаем!
С этими словами она запрыгала дальше, желая как можно большему количеству людей рассказать об этом.
- Вот видишь? Теперь ты точно сможешь ответить на свои вопросы. – Шайтан некоторое время взирал на вампироподобного Клерика, после чего вонзил сладкий меч своего поцелуя тому в губы. – Вождя убили… Убили…
- Убили… - многозначительно повторил Клерик.