Гостиница мамы

Прибытие

Прохладные сосновые рощи, заряженный воздух, сочная хурма на деревьях вдоль улицы, старинные парки, скамейки и питьевые фонтанчики… Всего этого нет в моей родной деревне. Точнее, вся эта красота начинается сразу же за горой, в 18 километрах от Следово. В самом же поселке нет ничего. То есть, совсем ничего. Я не знаю, чем «провинился» этот человек Следов, что в его честь назвали это ужасное место. Тут всем плохо! Дерзкие подростки на улицах, цыгане, застрявшие в прошлом веке магазины с деревянными дверьми, рассохшимися окнами и названиями: «Надежда», «Айсберг», «Магазин №3». В них никогда ничего не было! Я не знаю, от каких продуктов пьянеют эти мужчины, нездорово косящиеся на меня, когда я иду по улице. Я даже догадываюсь, о чем они думают: «Вроде как культурный! В коричневой курточке и чистых туфельках идет, грязь обходит! Небось, нос воротит от нас, простых сельчан, лопаты в руках никогда не держал!»

Нет, ребята, не ворочу! Я такой же, как вы. Держал в руках и лопату, и чугунные батареи, и мотороллер с закрытыми глазами смогу разобрать, и выпить могу больше каждого из здешних уродов. Просто я приехал из города в родное село к своей матери.

«Мама, я многое перепробовал! Мама, я старался! Мама, я спотыкался! Мама, я ошибался! Вот и сейчас ошибся, поэтому, мама, я попал в беду, погряз в долгах и устал!» - так бы я сказал маме. А она начала бы ругать меня и себя, говорить, что я ни на что не годен, точно такой же, как отец – козлобородник, и вода у меня в заду не держится…
 Но мама ничего мне не скажет теперь: она умерла, а я даже не успел приехать на ее похороны.

Какая бы ни была эта деревня, тут я чувствую себя спокойно: сплю как в объятиях сотен пар любящих рук райских блудниц… Ем обычную отварную картошку, как нежные осетровые отбивные, за одним столом с королем Испании.
 
Но что здесь делать? Гнить с рыночными алкашами в вагончике или стать таксистом? Каждый раз, когда студентом я приезжал домой на каникулы, после первого же вечера мне хотелось вылезти из собственной кожи и раствориться, только бы исчезнуть. Здесь некуда пойти! Совсем некуда! А дома всем заправляла ты, мама, я там даже гвоздя вбить не мог без твоего ведома. Что же мне надо было делать, мама? Наесться твоих котлет с рисовой кашей и просто сидеть в кресле?

Но теперь все изменится! Может, ты слышишь меня? Теперь я хозяин! Буду ходить по всему дому, выброшу весь хлам и переложу все вещи и инструменты так, чтобы не спрашивать у тебя каждый раз о том, где молоток или фонарик!

А еще, знаете, что сделала моя мама? Она купила гостиницу. Гостиницу в Следово! В Следово! Где не было разумного посетителя со времен атамана.
Все этот атаман Следов! Сто лет назад, он дал взятку чиновнику, чтобы тот запретил прокладывать через его станицу железную дорогу. Атаман боялся, что тогда в его селе появятся уголовники и всякая шваль. И знаете, что случилось? Железнодорожную станцию сделали за горой в Эле! А уголовники и всякая шваль почему-то остались в Следово и начали плодиться.

И что мне делать теперь, мама? Как тебе могло прийти такое в голову? Гостиницу! Какая же ты эгоистка, мама! Я ее не продам даже за пару тысяч. Почему ты не думала обо мне, когда покупала?

Наш домик тоже был шатким. Много за него не выручить, даже если бы в его погребе нашли нефть. Жить в захолустье отказываются даже за деньги. Я осмотрел вещи в нашем с мамой жилище и тут же захотел вызвать самосвал, чтобы загрузить в него весь этот хлам и вывезти на свалку.
Мне нужно было не менее полумиллиона до конца месяца, иначе… Хотя в Следово меня будет сложно найти. Единственный плюс деревни. А нет, не единственный! Теперь ведь у меня есть своя собственная гостиница!

Гостиница. Этот кошмар стоит на самой окраине села. К ней даже дороги нормальной нет. По сути это бывший фермерский склад, старое кирпичное здание в два этажа с шиферной крышей и башенкой посередине. Большой старый дом, в плане похож на крест, как церковь. Боже мой, ведь до революции это и была церковь! Амбарные замки, облупившаяся краска на дверях и окнах, заросший травой двор. Гостиницей бывший склад-церковь стал еще во времена моего младенчества. Сюда селили приглашенных на ферму итальянских специалистов, свадебных гостей, артистов из городов и ярмарочных торговцев. Видимо, ничего тебе не помогло, деревня Следово! Ни иностранные инженеры, ни праздники деторождения, ни искусство… Ты загибалось, загибалось и загнулось… Как обреченный на смерть больной человечек…

А знаете, что есть на заднем дворике маминой гостиницы? Кладбище… Старое церковное кладбище! Мама, ты с ума сошла перед смертью? На это ты потратила сбережения? В нашей деревне уже лет 20 не было туристов и важных гостей, а если бы и были, то никогда б не заехали в этот ад! Да ты все-таки с ума сошла, мама… Надеюсь, смерть тебя исцелила. Кто тебе продал ее? Председатель? Что он напел тебе?

Рядом – прекрасный Эль с близким морем и лечебными ваннами, красивыми женщинами и Подковой гор… А у меня теперь старенький дом и гостиница в никому не нужной деревне.

Следово

Хоть эта деревня никому и не нужна, даже Богу (Он отказался жить в нашей церкви), все же я люблю в ней дубовую рощу и запах сена. Осень люблю здешнюю, зимой заснеженные холмы за дамбой, ручей и изогнутую березу летом. А вот весной ничего не люблю. Всех ненавижу.

Тут каждый метр пространства пропитан слоями из моих воспоминаний и ощущений из детства. А когда маленьким был, не замечал, что каждый день и каждое впечатление сопровождались здесь каким-то чудесным душевным фоном. Сейчас вот иду по этим местам, собираю слой за слоем, и каждый сохраненный  душевный фон без слов за мгновения рассказывает мне целые главы из моей жизни.

Вон орешник перед нашим двором. Детьми мы любили по пятницам смотреть кино в сельском клубе. После сеанса все ребята выбегали в совхозный сад, рвали незрелые груши с фруктовой полосы, а потом забирались на орешник и смотрели на поле, что за высокими тополями. Мы тогда представляли, что поле - это африканская саванна, а густые облака – огромные горы, на которые мы когда-нибудь взберемся.

Вон ручей под холмом. Зимой дети накатывали на крутом склоне ледяной спуск с двумя трамплинами. Спуск заканчивался темным, никогда не замерзающим ручьем с ледяной прозрачной водой. Санки или кусочки линолеума обычно не доезжали до него, но бывало, что кто-нибудь из нас все-таки садился задом в ледяную воду, а после плелся домой, заплаканный и готовый к взбучке от родителей.

Когда вечерело, с заснеженного холма были видны огни теплых домов и свет от фар машин, поворачивающих с трассы. Да, к нам заезжали машины, когда работала ферма. Это сейчас тут город мертвых. Поджечь бы с четырех сторон и убить всю заразу, пока не распространилась.

Когда вдоволь накатаешься с горки, ляжешь на снег… Лежишь и смотришь, смотришь, смотришь. Сердце выпрыгивает из груди… Так хорошо было … А почему хорошо-то? А черт его знает… Потому что придешь домой, весь мокрый и заснеженный, развесишь штаны, рукавицы, шапку и пальто на батареях, а вечер тогдашний еще и не думает заканчиваться. Еще столько всего… Куда это делось?

Гостиница

В кого я превратился? Что со мной сделали? Откуда взялась эта грязь, в которой я не испачкался, но которую распространяю? Почему я смеюсь над  тем собой, которым был когда-то? Живым и добрым мальчиком, любопытным и мечтательным. Увидел бы он меня сейчас. Бесполезный призрак, не иначе; никому не нужный и всеми забытый. Никто в целом мире не захотел бы сказать мне доброго слова… Даже мертвому… Да я и есть мертвый…

Все, что у меня есть сейчас, это никому не нужная гостиница в полуразрушенном мертвом селе. Какая радость!  Я решил осмотреть ее на предмет ценных вещей или на худой конец крепких досок для починки забора и крыши нашего с мамой дома. Может быть, сокровища какие-нибудь атаман в стену замуровал, чем праматерь чертова не шутит?
В самое первое посещение маминой гостиницы я ощутил тяжелый старинный воздух, несший в себе запах мужской рабочей рубашки… От рубашки моего отца исходил такой запах: сена, навоза, опилок и дробленой кукурузы. Мой отец однажды ушел за сигаретами, и мы с мамой его больше не видели. Правильно сделал, старик.

Раньше в стены или основания церквей закладывали маленький кусочек мощей святого. То есть кусок мертвеца вмуровывался в здание. Как интересно. Знал ли святой (я не имею понятия, в честь кого была построена церковь), что кусок его тела будет находиться сначала в православной церкви, потом в фуражном складе, а после этого в мамином отеле, который теперь стал моим?

Я постоял на паперти, оглядел старые двери, которые были разрезаны поперек на две части, оставляя маленький человеческий вход вместо огромного Господнего. Правильно, раз Господь больше не живет здесь, человеку не грех и под себя все перестроить. Куполов над гостиницей больше не было, крыша была покрыта старым шифером, который наверняка пропускал звенящие струйки воды на второй этаж. Из башен осталась только центральная.

Купола олицетворяют небеса в православных церквях. В нашей с мамой церкви связь с небесами прервана…

 Церковь раньше была трехкупольной, значит внутри, в центре, был и большой алтарный зал и два придела по бокам – символы Святой Троицы. По проекту гостиница-церковь должна была выглядеть как крестообразный корабль, плывущий на восток. Верующие собирались в нем по утрам и вечерам на службу, звонили в колокол и уплывали по бурным волнам житейского моря в Царствие Небесное: от тьмы к свету, с запада на восток. Колокольни возле маминой гостиницы не было: разрушили большевики, наверное, а может, и сама упала, разочаровавшись в местных грешниках, которые больше предпочитали кабацкую музыку, нежели малиновый звон.

Я вошел внутрь моего корабля. Пробрался осторожно через заваленный старыми досками притвор, где когда-то молились наказанные грешники и ждали своего обряда некрещеные. Выходит, грешники и крещаемые одинаково были наказаны? Правильно. Одних за уже содеянное, других - за грядущее…

Откуда я все это знаю? Бабушка в детстве водила меня в районную церковь. Там молодой батюшка после служб все время играл со мной, учил молиться и рассказывал интересные истории. Мог бы рассказывать и больше, если б не грешные прихожане со своими покаяниями и исповедями… На протяжении веков… На головы всех священников… Одни и те же грехи, в одной и той же последовательности…

После школы я отучился на каменщика и пару раз начинал учиться на архитектора. Всего я не знаю, но знаю больше, чем другие люди… Мне нравились церкви, и я выучил, как их строят.

 Внутри моей личной церкви было плохо. Хуже, чем мне хотелось бы… Многое выглядело невосстановимым: вместо колонн потолок держала грязь, доски были изъедены жуками, повсюду следы пожара, треснутые, а кое-где и выбитые окна, запах мышиного помета… Да, мама… Капитан корабля из тебя был никчемный… Как ты могла селить сюда людей? Ведь если ты купила гостиницу, значит, рассчитывала принимать в нее людей?

Говорят же, что наше тело – это храм, в котором живет душа… В таком случае храм-гостиница была полностью похожа на меня… Чего тут только не было, кроме души…

Центральный зал был просторным, его не разделили перегородками, оставили в первоначальном виде. В стенах между большими окнами торчали  ржавые крюки и блоки со времен склада. Потолок был не церковным: вместо пространства для купола и писаных сводов построили второй этаж и обычный мирской чердак с лестницей на центральную башню.

Кое-где штукатурка со стен отвалилась и обнажила старинные фрески. Иконостаса, конечно же, не было, но на его месте поставили стену, которая почему-то напоминала его устройство. К стене вела лестница – солея, символизирующая полукруглый выступ верхней палубы корабля или горы Блаженств, с которой Иисус читал проповедь. Сразу напротив амвона (выступа) находились центральные и боковые (северные и южные) алтарные врата. Между ними висели маленькие иконы, которые, видимо, повесила мама.

Солнце набухло и покраснело в разбитом окне церкви-гостиницы. Послышались переливы мычания. Коровы идут. Это означало, что было около девяти вечера. Ветер переменился, и в окна пробрались запахи с поля. Подсолнечник, полынь, пыль и солярка… Опять воспоминания… Опять слои и чувства…

Мужчине, который в тот вечер вел службу по осмотру здания, то есть мне, можно было взглянуть на алтарь. Я аккуратно поднялся на солею и второй раз в жизни шагнул за северные ворота (в первый раз я был у церковного алтаря на свое крещение). На месте алтаря находился кабинет бывшей начальницы, моей мамы. Женщина за алтарем! Какое кощунство! В нем было достаточно свободно и чисто по сравнению с остальным пространством отеля, только привлекало внимание небольшое бурое пятно на полу перед письменным столом. Лет пятьдесят назад  у председателя свинокомплекса в кабинете сломался такой же (если не этот самый) стол.

Мама, что ты здесь делала?

Обои выцвели. На стенах иконы. Над всеми алтарными вратами – засохшие связки чеснока.

Мамочка… Я так долго не приезжал к тебе, что не понял… Ты сошла с ума и умерла, так и не простившись со мной…


В левом и правом приделе не было ничего особенного – мусор и хлам. В них были всунуты комнаты для клиентов – по две в каждом. Пятая комната обнимала колонну рядом с притвором.

Около левого придела были выложены ступеньки в темный подвал, около правого – лестница на второй этаж. Настоящая развилка между адом и раем!

Большой бардак на втором этаже: постельное белье на кроватях изорвано или изрезано в лоскуты. Вещи со шкафов вывалены и разбросаны по комнатам, везде пыль и мышиный помет. Всего тут я насчитал восемь комнат и одну глубокую нишу в стене, в которую могли поместиться трое взрослых мужчин.

Я собрался навестить отель еще и на следующее утро чтобы хорошенько вычистить его: выбросить ненужный хлам (хотя тогда в гостинице мамы не осталось бы ничего), вымыть полы, подсчитать расходы на ремонт всего, что вышло из строя. Только вот зачем? Ну, нет же и не будет посетителей в этом дурацком Следово! Природное чувство порядка и желание созидать победили здравый смысл.
Наш с мамой каменный ковчег, превращенный в очень плохой отель, был построен на одном из невысоких холмов, окружающих деревню. Отсюда открываются виды, некрасивые и неинтересные для других людей: не понятно кому принадлежажие поля, грязный пруд, бетоный забор бывшей фермы, бурьян в два человеческих роста у лесопосадок…

Но для меня эти акации в лучах заходящего Солнца, тепло, исходящее от деревьев, запах травы и мотоциклетного дыма…

Вон около дамбы – бывшая хуторская баня. Летом и в начале осени все мальчишки и девчонки собирались там по вечерам, ждали хода коров, играли, лазили по дамбе, обсуждали последние «новости».

Старшие ребята крутились вокруг Инны с Зеленой улицы, самой популярной и красивой девочки Следово. Я тоже был в нее влюблен, хоть она и была намного старше меня. Где она теперь, та Инна? Небось, растолстела и сидит сейчас где-нибудь в Эле кассиром в магазине. А дома – муж алкоголик и сынок, который уже курит с пацанами на заднем дворе.

Уборка
 
Не время мечтать, вспоминать и плакать. Денег у меня не оставалось даже на еду, не то, что на рабочих, поэтому я сам начал перелопачивать горы мусора в маминой церкви-гостинице. Я пытался превратить ее хоть в какое-нибудь подобие приличного места. В нашем с мамой доме я сделал под себя только свою комнату: расставил удобнее мебель, сорвал ковер со стены, положил его на пол, повесил картины, которые нашел около разваленной совхозной библиотеки (как потом оказалось, это были картины, написанные мамой), повесил более плотные шторы и нанес со всего дома подушек на мой разложенный диван.

С церковью-гостиницей было сложнее: на всех горизонтальных поверхностях лежала пыль слоем в два пальца. Некоторые места выглядели невосстановимыми, и я брался за них просто так, чтобы начать уборку без всякой надежды на успех, и постепенно само собой все стало приходить в приличный вид.
 
С соседом дядей Юрой, веселым толстым мужиком, который постоянно забывал, как меня зовут, мы притащили диван в зал первого этажа, и поставили его рядом с бывшим иконостасом. Во всех помещениях мы повесили занавески, починили рассохшиеся шкафы, повесили картины на стены. Сосед был очень суеверен и старался скорее уйти из маминой гостиницы. Правильно, дядь Юр, нечего нам, смертным, к загробному миру рано приобщаться. А тут все пахнет смертью. Все село пахнет смертью!

Оказывается, моя мама писала картины. Не перестаю удивляться… Мама, мы что не были знакомы с тобой?  Картины в общем хорошие, насколько я разбираюсь в живописи: цвета смешаны хорошо, между собой сочетаются здорово. Композиция как в художественных школах. Только вот сюжеты странные… Это вроде бы и пейзажи, запечатленные дворы с прекрасными садами… Но все чудились мне в ее творениях какие-то знаки и могилы. Взглянешь мельком – испугаешься; присмотришься – вроде хорошо и безобидно.

Дядя Юра вскоре ушел в запой, и я сам продолжил разбираться с маминой гостиницей. Иконы со стен я снял и аккуратно положил в чулан. Не нравились мне эти иконы, кроме того они портили и без того унылый вид маминого отеля, который я хотел превратить в свой.

Я замазал трещины в стене и посадил на раствор недостающие куски плитки на полу. Думаете, я неженка? На каменщика учился 3 года перед университетом!

Выцветшие обои где-то просто подклеил, где-то оборвал и закрыл дыры шкафами. Вокруг алтаря, в кабинете, покрасил стену в нежно-голубой цвет. Благо, у соседки тети Любы краска оставалась ненужная.
Я реально не понимал, зачем все это делаю, но заняться чем-то и забыться в этот период жизни мне было просто необходимо. В Следово уже и дорога стала разбитой. Путникам нужно было бы очень постараться, чтобы попасть в село. Но есть успокаивающий фактор: посетителей нет, не было и не будет! А заниматься бесполезной ерундой – это нормально для человека.

Во дворе тоже было полно работы. В сарае я нашел древнюю косу, сломанные грабли и садовые ножницы без пружины. К тому времени я уже пару дней не ел ничего, кроме яблок с деревьев, абрикосов и орехов. Если бы соседка тетя Люба увидела меня в те дни, то заохала бы и тотчас потащила б меня к тарелке с супом.

Я наточил косу, починил грабли и ножницы. И вот трава во дворе скошена, кусты вдоль дорожки к бывшей церкви подстрижены, деревья освобождены от сухих и сломанных веток. Я тщательно убрал и вокруг могил на заднем дворе, а после подробно вчитался в надписи на каждой из них. Священник, матушка, пара новорожденных и пара немых могил за оградкой. Да уж…

Медленно и со скрипом гостиница мамы превращалась в мою гостиницу.  Конечно, работы оставалось еще очень много. Это здание было из тех, что требовало на свое обустройство всех заработанных за год денег, поэтому я просто оставил все так, как было сейчас.

Точно как в детстве, когда я любил наводить порядок и чистоту в своей комнате. Медленно, основательно и тщательно. Любил потом находиться в знакомом помещении и наслаждаться новыми перестановками… Вот и сейчас испытываю то же чувство. Только чего-то в гостинице мамы не хватало.

Мужчина все равно будет в хозяйственных делах уступать женщине… Как же я мог не заметить? Зеркал нигде нет! Как же в гостинице без зеркал? Непременно нужно одно большое перед алтарем, хотя бы по маленькому в каждую из 13 комнат или по одному крупному на этаж.

Прежде чем идти по соседям в поисках зеркал, я решил расчистить вход в подвал и… Вот где они прячутся! Целехонькие! Большие и маленькие зеркала стоят и лежат на цокольном этаже, накрытые плотной тканью. Хватит на всю гостиницу! Там же я раскопал настоящий камин, который будет обогревать меня зимой! Какая радость!

Но откуда тут столько хлама? Весь подвал заполнен мусором до самой крыши. Нет, это был не совсем мусор: начатые пачки сигарет, запыленные портреты, засохшие булочки, бутылки с забродившим соком, старые чемоданы, сумки…. Когда-то бывшая церковь горела и часть всех этих вещей превратилась в пепел. Наверху я отмыл и закрасил все следы пожара. Здесь же нужно было работать целый год, чтобы просто навести порядок. Было бы неплохо разобрать весь этот хлам, порыться в нем, и может быть, накопать что-нибудь интересное.

Вот теперь все! Мы с вышедшим из запоя дядей Юрой вернули последние детали в головоломку – повесили зеркала. Гостиница даже преобразилась, стала светлее и наряднее. Теперь тут даже хотелось жить!

Как в детстве, с одноклассниками и учительницей с замиранием сердца готовишься к новогоднему утреннику: наряжаешь школьный зал, сцену, учишь слова, делаешь костюм… Сейчас такое же ощущение. Только вот приготовления заканчиваются, праздник проходит, а что потом? Да, что потом? Вот я разобрался с гостиницей, вынес кучу хлама, починил проводку и мебель… По счетам пока еще не платил, потому что денег нет совсем. Но что дальше?

Открытие

Следующим вечером в кабинете - алтаре я случайно разбил зеркало и сильно порезал руку об острый край. Крупные капли крови упали на пол и впитались между рассохшимися досками.

От злости я ударил ногой в кресло, перемотал рану каким-то тряпьем и направился к двери, чтобы побродить у пруда, успокоиться и, может быть, поймать чью-нибудь курицу, скрутить ей голову, ощипать и приготовить себе нормальный ужин.

В дверь постучали. Я вздрогнул. Глухой и сотрясающий стук. Никакого звонка не надо.

Я говорил уже, что посетителей здесь быть не могло, а значит это дядя Юра опять пришел просить самогона в бывшей церкви. Это также мог быть инспектор с бригадой электриков. Я давно жду, когда мне отключат свет и воду за неуплату.

Но это был не дядя Юра и не инспектор. За дверью стоял средних лет мужичок с утомленным лицом. За его спиной висел большой рюкзак. Видно было, как ноша давила гостю на плечи и неудобно выгибала спину.

Посетитель! Клиент! Да лучше б я с ума сошел!

Я не нашелся, что сказать гостю. Вокруг было безлюдно. Только одна тетя Люба пробиралась через высокую траву от заправки к бане, махая прутиком и погоняя корову. Увидев меня издалека, она улыбнулась и громко поздоровалась.

Солнце клонилось к закату.

Посетитель молча вошел, оставил рюкзак у северного придела и, не говоря мне ни слова, направился по лестнице на второй этаж в одну из комнат. Шел он уверенно, будто жил здесь уже много дней.

Я, сбиваясь, предложил ему чистое полотенце и чай (в баре оставалась только полупустая пачка листового чая, но заваривать его пока было негде). Мой гость покачал головой, и мне пришлось оставить его одного в комнате.
Никогда раньше не занимался гостиничным делом, поэтому не знал, когда нужно было просить деньги, что предлагать постояльцам и сколько брать за ночь.

Закат наступил быстро. С вечера горел фонарь на башне - мой маяк, который я починил в первый же день. Между туч замелькала полная луна, которая была настолько мала, что ничего не освещала, а просто напоминала о себе на этом сером деревенском небе.

Привести гостиницу мамы в приличный вид – это одно, но сделать отель готовым к приему посетителей – это работа намного сложнее. Я осматривал шкафы с посудой, рылся в погребе, когда в двери снова постучали.
Еще клиенты… Праматерь человеческая, да что же это такое?
Со следами сажи на щеках, злой от щиплющей боли под неудобной повязкой на ладони, я открыл дверь и запустил пожилую женщину в черном платке, старика в соломенной шляпе, толстую тетку с младенцем на руках и молодую девушку в нарядном платье с кружевными оборками.

Когда мама принимала гостей в доме, был не то что бы праздник, но что-то новое и необычное. Мне нравилось это ощущение. Приходилось спать на полу (а детям такая игра всегда нравится)… Сейчас же я чувствовал, что не владею ситуацией. Я пытался рулить брошенной с обрыва машиной.

У старика со старухой были большие пыльные сумки, которые они с трудом катили за собой. У девушки был небольшой рюкзачок, перекинутый через плечо. Толстая мадам несла узел со своим скарбом, а у ребенка вещей с собой не было совсем. Все это они оставили у северного придела и поднялись по лестнице на второй этаж.

Я спросил новых посетителей о том, какие комнаты они предпочитают (как будто в маминой гостинице был большой выбор номеров), что еще им нужно… Им ведь могло быть что-то нужно? Может, еду приготовить, может, помыться… Да праотец черта его знает, я не занимался никогда обслуживанием людей. А нужно ли их было обслуживать? Старуха только махнула рукой и покачала головой.

Они все молчат. Святой Седьмой с ними. Разберемся. Я всегда во всем разбираюсь, дайте только мне немного тишины и времени.

В ту ночь комнаты заполнились все. Люди все заходили сами, осматривали меня, потом молча оставляли вещи у ступенек в подвал и занимали каждый свое место. Они без моей помощи находили себе места и чувствовали себя здесь свободно. Черт знает что! И праотец черта. И чертова праматерь. Мам, ты что-то от меня скрывала?

В полутьме я пытался рассмотреть лица этих людей… Они были мрачными, даже злыми. Какая-то безысходность, отчаяние и бесполезная жалость к себе как чеканным станком были выдавлены на всех этих темных физиономиях.

 Несправедливость. У каждого из них была ноша. У кого-то тяжелая, у кого-то полегче, но одно объединяло все эти сумки, узелки и чемоданы: они тяготили, были тяжелы и неудобны. Они как будто мешали проходить в двери, не пускали туда, куда нужно было пройти их хозяевам… Двадцать семь человек и один ребенок поселились в ту ночь в тринадцати комнатах моей гостиницы. Мне казалось, что кто-то даже ночевал тогда на чердаке и в подвале.

Посетители

Гости моего отеля не любят разговаривать, а я, как и любой пройдоха, очень болтлив. Втираюсь в доверие, делаю вид, что мне интересны проблемы, выслушиваю, становлюсь лучшим другом… Почти в каждом городке на береговой линии у меня есть притянутый за уши друг, у которого можно переночевать и бесплатно пообедать.
Но с этими странными личностями все было по-другому… Это потом я узнал… Увидел… Научился слышать…
Так я и стал к двадцати четырем годам хозяином полноценной сельской гостиницы, в которой всегда был аншлаг.  Жильцы покидали мой отель обычно на третьи сутки, а на их место тут же приходили новые. И все то же самое: безысходность на лицах, тяжелые ноши, гробовое молчание…

Я очень умный и догадливый парень. Очень скоро я разгадал секрет маминой гостиницы… К своим годам я уже увидел слишком много, чтобы не удивляться по пустякам, но все же… Мама… Ты правда с ума сошла?

Местные жители ходили за коровами по дороге рядом с бывшей церковью, агроном Алексей Иванович проезжал с обратной стороны на тракторе, разнося по всей округе цокотание поршневых пальцев… Дети катались на велосипедах рядом с гостиницей, бросали камни в пруд, ловили рыбу…. Те из деревенских жителей, кто узнавал меня, махали мне руками, здоровались со мной... Они что правда ничего не замечали раньше и не замечают сейчас?

Мамина бывшая церковь стала гостиницей для призраков! Все гости теперь уже моего отеля мертвы!

Мам, ты ведь могла мне рассказать, правда? Быть может, ты подвергала единственного сына опасности… Может быть… Да что тут разглагольствовать? Была ли обязана родная мать сообщать сыну о том, что она самая настоящая ведьма? Спрошу ли я у нее теперь? За месяц до всех этих событий я был уверен, что загробной жизни не существует… А оно видите как?

Мама, услышишь ли ты меня? Я тебя понимаю… И люблю. У меня теперь есть надежда, что ты придешь в мой отель. Тогда я скажу тебе все эти слова… Этот отель для неупокойников, а ты одна из них, к сожалению…
Я научился понимать… Научился слышать… Истории моих посетителей хоть и разные с первого взгляда, но пугающе одинаковые, если вдуматься… Как это объяснить? Например, первый мужчина, постучавшийся ко мне вечером, был моряком. Проводил много времени в моторном отсеке, перебирал двигатели. Его руки были постоянно испачканы маслом и отработкой. Тот же раб на галерах, только официально свободный. Он не смотрел стран, в которые они приплывали, не нюхал морского воздуха, приправленного ароматом соснового леса и заряженного грозовым ветром, не вглядывался в даль, как это делают матросы в старых фильмах… Его задача была проста: дать денег жене, чтобы она одела детей, собрала их в школу,  накормила… и вылечила. Праматерь чертова знает от чего, может, от гриппа или от какой-нибудь астмы. Когда корабль начал тонуть, все, кто был сверху, спаслись, а нашему ремонтнику не повезло. Сначала он ничего не понял, бродил девять дней вокруг порта, смотрел в окна своего дома… Прошло 40 дней, полгода, год, а он так и не успокоился… Больно ему было за жену и детей. Пока не увидел свет моего маяка на башне.

Мог ли я ему помочь? Мог! Я нашел его спрятанные деньги.  Можно было и семью его отыскать, чтобы отдать ей эти гроши, подбодрить ее, рассказать что-нибудь приятное... Бред какой-то… Полный бред.
Эти истории поначалу разрывали меня на части, ставили перед трудным выбором, не давали спать ночами… Я должен был… Я был что-то должен…

Как я уже и говорил, истории моих гостей разные, но в чем-то схожи. Вот молодая девушка в платье с кружевными оборками страдала по любимому, который однажды уплыл на корабле матросом, конечно же, обещая вернуться, но покинул ее навсегда. Она ждала, плакала, рассматривала лица в порту, писала на песке его имя, чтобы дать слизать его волнам. Так и прождала она год, целуя по ночам статуэтку из обожженной глины, которую он подарил ей в день знакомства. Один местный матрос-шутник встретил однажды девушку на рынке, и рассказал ей, может, вправду, может от скуки языком наплел, что плавал он недавно с ее любимым морячком и видел, что в каждом порту у него такая же дурочка наивная живет, а дома у этого красавца есть любимая жена и пара детишек. Расплакалась девушка, убежала на край утеса, да и вроде как случайно сорвалась с него в море. Только не прошло и недели, как вернулся морячок ее ненаглядный. Денег заготовил на свадьбу, благословения у отца выпросил… А любимой и нет уже. Не понимала сначала бедняжка… Все рвалась к нему, звала и рыдала… Только зов и плач этот живым не слышен был…  Наплакалась красавица, скомкала свою боль в мешок, и отправилась на свет моего маяка над бывшей церковью. Статуэтка из обожженной глины валяется теперь в моем подвале.
Чем я помогу тебе, дорогуша? Я не священник и не знаток… Как там складывается у людей дальше… Есть ли второй шанс на Земле родиться, или в вечные сады отправляются все покойные и неупокойные души? По мне, так везде плохо: и здесь, и в аду каком-нибудь… А в раю и подавно. Представляю себе... Видишь все как во сне, ногтями скребешь, переживаешь, сокрушаешься, а сделать ничего не можешь – вот ад пострашнее детских страшилок.

Старик в соломенной шляпе память потерял еще при жизни. Одним жарким днем стоял он в саду под яблонями, и не заметил, как сначала тишина наступила небывалая, затем ноги и руки чувствительность потеряли, а после и земля перестала держать и свет вокруг потух. Бродит старик по свету и вспомнить не может, что его тутушки на земле грешной держит… И такое бывает.
И старушка с ним была странной… Она всю жизнь писала летопись деревни, в которой жила: что важного происходило, кто умирал, рождался, женился, влюблялся… После ее ухода никто не продолжил ее дело, и она тихо горевала от этого… Велика важность… Но хоть что-то новое! В основном все скучают по близким или страдают от неразделенной любви. Все это на самом деле значит, что не удалось всласть поманипулировать и до конца получить желаемое. Окружающие люди, видите ли, больше никогда не доставят им наслаждение, находясь рядом, и больше не заставят чего-то добиваться или о чем-то мечтать. Вот как я это вижу! Обижайтесь – не обижайтесь.
А полная женщина с ребенком? Она жила одна-одинешенька со своим маленьким сыном. Муж ее куда-то делся: может, утонул, может, напился и получил нож между ребер. Одним пасмурным вечером хлопотала женщина по хозяйству: пеленки стирала, на зиму готовила соленья всякие… Хоть и некому их было давать, но все равно делала больше, чем самой нужно. Расплакался ребенок, взяла она его на руки, чтобы укачать, спустилась вместе с ним в погреб за банкой-склянкой, да обратно уже не поднялась… Сердечко бедное остановилось. Теперь вот смотрит на меня и умоляет, заклинает, гипнотизирует… Ребенок. Ребеночек остался там, в погребе.

- Да как же я тебе помогу, милая? Особенно сейчас мне ваших проблем не хватает! – думал я, а у самого сердце не на том месте болталось. Отдыхать и спать не мог, все думал, как поступить: посвятить все время свое и жизнь на утешение мертвецов этих или просто отбирать у них балласт, говорить, утешать, мол, все сделаю, а самому просто выпроваживать их дальше, чтобы шли налегке и скорее забывали этот бред… Я выбрал второе…
Ну, сами подумайте, сколько лет непокойна эта женщина? У нас, в отличие от них, время идет нормально… Как я спасу ее ребенка? Где найду его и сколько с тех пор воды утекло?
 Тот ребенок, с каким она в гостиницу пришла, не ребенок вовсе, а ненужный багаж, тяжкое воспоминание, которое назад ее тянет, мысли тревожит. Но бедняжка не понимает, отпустить и бросить боится… Его она должна была оставить в моем подвале, чтобы дальше уйти и упокоиться…
Чем помогу семье того бедняги, что старался для семьи? В наш век уже давно не погибают от голода, лишившись кормильца. Им его жалких денег хватило бы на пару недель, а мне они помогут гораздо лучше! Разве ЖИВЫЕ не справляются со своими проблемами без этих зазнавшихся мертвецов? Ты посмотри, какая важность! В мире каждый день умирают миллионы людей, но жизнь на Земле от этого не заканчивается! А сколько их приходит ко мне в день? Сколько? Нет, ребятушки, мертвым – мертвое, а живым – живое!

Без вас проблем хватает. Скажите спасибо и за это…

А что же мама моя? У нее какая история?

Мама

Пока я валял дурака в городе, ты ходила к колдунье. Тебе было совсем плохо. Рак съедал тебя из-за твоих обид и злости… Колдунья (ее раньше все дети боялись, называли Бабка Клянтачиха) сама была на смертном одре. Она и рассказала тебе про бывшую церковь на холме. И вот ты стала заниматься отелем. Точно так же восстановила его почти из руин, сделала комнаты уютными и пригодными для жизни… Окропила в полнолунье алтарь своей кровью, зажгла фонарь на башне, и… к тебе начали приходить посетители. Неупокойники. Они не просто приходили. Гостиница помогала им. Ты помогала им, мама. Они оставляли свои тяжелые ноши у тебя в подвале и дальше могли идти налегке туда, куда раньше их не пускали накопленные за жизнь грехи и привязанности. А они взамен одаривали… Я уже понял, что наша гостиница не бесплатная. Ты получала кое-что.
Мама, ты была впечатлительная женщина. Грубая, неблагополучная, вспыльчивая, но все же впечатлительная. Не гоголевская Солоха. Одна, без помощи и поддержки… Настал день, когда ты испугалась всех этих мертвецов. Испугалась до паники. Побежала в районную церковь, хоть и отродясь туда не ходила… Наставила свечей, налила в баклажки святой воды, намолила себя с ног до головы, после чего приехала обратно в Следово и все разрушила. Спрятала зеркала, навешала лики святых на месте бывшего алтаря и иконостаса. Ты перестала капать кровью на алтарь, разбила маяк на башне и превратила гостиницу в непригодное для наших странных посетителей место. Облила все святой водой, зачем-то повесила чеснок над дверью, а потом и вовсе попыталась сжечь все к праматери чертовой. Мне после тебя потребовалось очень много сил и времени, чтобы вновь собрать по кусочкам этот отель – мозаику. Далее ты потеряла свою сомнительную подпитку, что давали постояльцы в благодарность за твои услуги… Медленно в течение года, ты затухла от своего недуга, и однажды утром добрые соседки закрыли тебе глаза. За год до этого ты и начала писать картины, чтобы успокоиться и забыться. Отличные картины, мама, ты молодец! Хотя это были не картины, а истории, исповеди наших постояльцев. Призраки безмолвны – я не мог ни о чем их спросить. Твои картины рассказали мне грустные истории твоих постояльцев, после чего я научился слышать истории своих... Вот и твоя история как на ладони, мама…

Все банально, мама. Ты всю жизнь мечтала о чем-то, но твоя мечта так и не осуществилась. А я и не знал… Вот же видно… Смотрю, и слезы наворачиваются… Мама… На одной из твоих картин стоит женщина. Она здорова и красива, смотрит на уютный сад в старинной английской деревне. Там у тебя мягко, тепло и хорошо. Недалеко стоит заведенный автомобиль, готовый вести тебя в Лондон, Оксфорд, Эдинбург. Где-то за морем (не так уж и далеко) Париж… Я знаю, что бы ты там делала и на что бы хотела посмотреть, где задержаться дольше, что купить…  Эти места ты видела в кино, которое мы смотрели однажды с тобой в клубе. Ты хотела увидеть все своими глазами. Много читала об этом, вечерами долго смотрела на карту… Но вот что было по-настоящему важно: рядом с женщиной стоит мальчик и нежно держит ее за руку… На переднем плане… Тебе важнее было отправиться туда со мной… С настоящим мной, а не с этим ничтожеством, в которое я превратился. Мать любила меня и таким, каков я был. Она видела во мне ребенка… Как и все матери...

Так, со всеми разобрались. А я? Что со мной не так? Какая картина расскажет о моей жизни?

Я

Мама ничего не знала обо мне, кроме того самого важного, что должны знать все матери о своих детях. И слава Богу. Ты не стала писать картины моей жизни, и предпочла запомнить меня тем маленьким Мончиком, который прибегал к тебе, испуганный, посреди ночи с подушкой и одеялом. Мончиком ты называла меня дома вплоть до моего тринадцатиления. Помню: я очень боялся, что друзья узнают об этом и станут меня дразнить.

Если бы в мире существовала моя картина (теперь я не сомневаюсь, что где-то у Бога она есть), то на ней было бы изображено следующее…

На переднем плане стояла бы женщина, гладящая взрослого ребенка, дарящая ему ласку, открывающая ему свое незащищенное сердце. Из лица, рук и сердца ее торчали бы глупые, детские, но отравленные стрелы. Вокруг мужчины и женщины было бы все красиво и светло, потому что, сами того не понимая, они бы освещали участок тьмы, наступающий на них с заднего плана картины.

Нет, это не моя мама была бы женщиной на картине. Но взрослый ребенок – я.

Когда я приехал в город учиться, то очень скоро стал легкой добычей для всех грехов и соблазнов, существующих по ту строну Подковы гор. Безотцовщина, деревенщина, наивный, малолетка… Это все оправдания…

В городе я влюбился в девушку, которая соответствовала всем стандартам малолеток и мнительных глупых мужчин (именно на таких девушек принято было оглядываться на улице и мечтательно присвистывать, показывая друзьям свою мужественность). Мужчины придумали себе таких женщин, чтобы записывать их в свои трофеи, ругать их за бесчувственность и жалеть друг друга, страдая от выдуманных измен и непонимания.

Я тоже хотел тогда жаловаться друзьям на то, как она крутит передо мной хвостом, капризничает и требует от меня чего-то. В то же время я думал о том, как было бы престижно идти по улице с этим «трофеем» в дешевых темных очках и на высоких каблуках со стершимися набойками.

Дальше все было банально: я влез из-за нее в долги, потому что при близком общении она сразу же начала плакаться мне о своих проблемах… А я же был рыцарем и воином! Думал, что после этого мы будем вместе навсегда, все у нас свершится и я останусь для нее героем на всю оставшуюся жизнь! Как бы ни так!

Время шло, проценты по долгу росли, девушка без зазрения совести крутила хвостом перед другим, а я только злился. У меня не хватало смелости отомстить ей, поэтому я мстил себе и другим… Тем, кто не защищался…

Тогда я думал, что для страдающего юноши похвально бросить учебу из-за неразделенной любви. Я устраивался на разные работы, играл на деньги и давал обещания, которые не следовало бы давать…

В то время мне повстречался настоящий ангел, прекрасный цветок, который зачем-то расцвел среди гор мусора в моей жизни.

Нежная, тихая, открытая и ласковая девушка, будто небесами приставленная ко мне, вдруг согрела все пространство вокруг  этого злого города и дала мне почувствовать забытые вкусы любви и вдохновения.

Обозленный, я не принимал ее нежности, отталкивал и грубил … Но в глубине души, желал ее общества и сам того не понимая, по вечерам часто оказывался рядом с девушкой, которой зачем-то понадобилось тратить время и силы на такого никчемного человека… Да, я чувствовал себя лучше в ее компании; да, мне льстило, что она не отвечает на мои выпады, смеется над моими глупыми шутками и смотрит в мои глаза с такой добротой, с которой не смотрел еще никто…

Я просто вампир, потребитель и паразит…

У ангела был небольшой изъян – дефект речи. Девушка немножко заикалась, но это никак не мешало нашему общению. Она же очень стеснялась этого.

Однажды в компании общих друзей, будучи не в настроении, я увидел, как девушка-ангел разговаривает на скамье с каким-то парнем. Во мне проснулась старая обида на женщин, жившая с того самого времени, когда я сам был рад обманываться ими… В полушутку, но со злостью я сказал тогда, что она мне безразлична, что этот парень может жениться на ней, если его не пугает заикание…

В общем в нашем физическом мире ничего особенного не случилось тогда. Кто-то перевел мои слова в шутку, сменилась тема разговора и после никто об этом больше не вспоминал… Даже девушка… Но в невидимом мире, в моей душе, произошло нечто страшное… В тот момент, когда она посмотрела в мои глаза…

Представьте, что на вас смотрит чистая, доверившаяся вам душа, которую вы только что вероломно ударили в самое больное и незащищенное место, открытое только вам…  С каким страхом и удивлением на вас смотрело бы любящее, безмятежное существо, готовое пойти за вами куда угодно, ждать вас сколько нужно? До последнего вдоха… А вы в него внезапно вонзили нож… Оно не верит, заглядывает в глаза, ищет причину в себе… Продолжает любить даже с ножом в сердце, обливая свою кровавую рану слезами…

Я не помнил, как добрался до своей съемной квартиры, как провел ночь… Помню утро… Я ненавидел свои глаза и все, на что они смотрели. Ненавидел себя за каждый вдох, который делал с трудом и отвращением… Ненавидел свои руки и ноги. Не хотел подниматься с кровати и находиться в этом мире… Мое тело на автомате с ненавистью впихивало в себя еду, мыло себя и зачем-то одевало… Идти мне никуда не хотелось… Ничего не хотелось…

Это милое создание… Этот ангел… Эта ласковая девушка… Убила мою душу… И самое страшное то, что этот вердикт был окончательным… Позже я просил прощения, молился, выплакивал все глаза… Бесполезно… Скребешь ногтями, пытаешься на что-то повлиять, но тщетно… Вот он ад, пострашнее детских страшилок.

Святому Петру было легче, он наплакал себе бороздки на лице, моля о прощении за то, что трижды отрекся от Христа… Мои же слезы были бесполезными… я чувствовал это. Никаким плачем нельзя воскресить мертвое. И я не мог этого сделать…

Далее моя история известна. Я собрал свои жалкие пожитки и вернулся туда, где кредиторы не смогли бы грозить мне смертью каждое утро, -  в свою родную деревню Следово. Тут молодой неудачник стал хозяином гостиницы для призраков.

Чтобы удержаться на этой странной должности, нужно всего лишь стать таким, как я… В этом и заключается мой секрет.

Хозяин гостиницы

Со мной теперь все будет хорошо, мама! У наших постояльцев есть деньги, и им не надо напоминать об оплате! И не только деньги! У неупокойников на земле остается гораздо больше, чем у обычных покойных мертвецов. Внезапная смерть не позволяет многого понять и отказаться от того, что любил при жизни. Привычки, здоровье, страсти, незавершенные дела… Ты помогаешь им от этого освободиться, а они платят тебе за проживание, причем платят отлично!

В нашем мире есть и другие маяки, что светят затерявшимся на этой земле душам.  Кто их создал? Праматерь человеческая знает… Может, Бог сжалился над погибшими овцами своими заблудшими, может, колдуны в свое время открыли… Уже неважно … Главное, что я, твой сын, теперь самый настоящий директор гостиницы!

Надо всего лишь регулярно сжигать ненужный хлам, забрав себе из него все ценное. А еще не забывать давать несколько капель крови алтарю каждое полнолуние. Следить за маяком на башне. Так просто! Я отлично здесь устроился! Не пыльная работенка!

За пару месяцев я расплатился с долгами и даже начал копить на новый дом! Здоровье у меня стало отличным: щеки порозовели, я поправился и даже стал выше ростом.

Быть хозяином такой гостиницы мне не только не сложно, но даже приятно. С высоты моего поста видно, какие глупые у постояльцев желания и неоконченные делишки. В первый раз за свою жизнь я могу сказать, что мне нравится моя работа. Я нашел свое жизненное предназначение. Мне легко это делать, мама, и я никогда не испугаюсь, как испугалась в свое время ты… Знаешь почему? Да потому что я умер гораздо раньше своего тела!