Общественная труба

 Как мне надо быстро добраться до работы. Как надо все равно не доберёшься. Хочется быстрее, а водитель - женщина, кондуктор тоже женщина. Те, которые неженщины стоят с широкими спинами и длинными шеями, но движение от них не зависит. Те, кто неженщины, смотрят в окна, и держатся за общественную металлическую трубу. Труба длинная и прочная, она хорошая, потому что не даёт упасть тем, кто за неё держится. Я тоже держусь за трубу, я получил билет и еду. Билет даёт право на проезд, а без билета прав нет, и непонятно едешь ты или нет. Девушка в короткой юбочке не обращает внимания на собственные ноги, хочется открыть их ещё больше, никто не знает, какие у неё красивые ноги именно там, где их не видно. Если открыть, а вдруг узнает тот, кому вовсе и не нужно об этом ничего знать. А если не открывать, тогда вообще никто не узнает, и даже тот. Вся надежда на того, кто догадается. Одна неженщина уснул. Устал человек и уснул, а его никто и не осуждает. Даже женщина с сумками, стоит около него и не осуждает. Она прекрасно понимает, что, как только появляется женщина, и стоит с сумками около той, кто неженщина, тому, кто неженщина страшно хочется спать. А на стёклах наклеен призыв в словах тёти Сони, которая помогает без боли вылечить зубы. Над кабиной водителя висит доверительная забота о гражданах, которые бывшие малолетние узники концентрационных лагерей. Им не нужно платить за проезд, им можно бесплатно, не всё, конечно, но в общественном транспорте можно. Я не малолетний, и даже не узник, я - пассажир, поэтому я честно заплатил за движение и еду на работу. А когда приеду, то выйду и стану пешеходом. Приду на работу и буду работником, а когда захочу отдохнуть, скажу, что я - отдыхающий.
 Мы остановились. Ничего особенного, остановки и существуют для того, чтобы останавливаться. Но долго, слишком долго стоим, остановка не должна быть такой долгой, иначе она ничем не будет отличаться от движения. А, вот в чём дело. К нам пришли три неженщины. Двое встали на верхних ступеньках. Один большой, в потной рубашке в горошек, хочет быть упрямым, но не может. Другой поменьше, с глазами, которые долго смотрели на что-то тупое и красное. Штаны в полоску, закатанные на щиколотках. На нижней ступеньке - самый маленький, в жёлтой майке. Сжимает и разжимает левый кулак. Показывает, что он хоть и маленький неженщина, но сильный, и, в случае чего, может. Правым кулаком маленький курит.
-Молодой человек, это общественный транспорт, здесь нельзя курить.
Кондуктор - женщина, и не понимает, что неженщины отличаются от женщин тем, что курят там, где им хочется. Тот, кто спал, открыл глаза и снова закрыл. Девушка поправила юбку. Широкие спины сосредоточились на окне. Правильно, где увидишь ещё такие неповторимые окна. Только, когда останавливаешься, а, когда движешься - всё куда-то бежит, что можно увидеть, на чём остановить вдохновение? А кондуктор, надо же, какая упрямая.
-Вы, - говорит, молодой человек всех задерживаете, либо выбросите сигарету, либо выйдите. Я вызову милицию.
А маленький на нижней ступеньке не из пугливых. Он в пассажиров дым выпустил, с колечками, и сказал:
-А тебе-то, бабка, чего, поехали. Я, б…, курить хочу.
А я хочу движение, и не люблю долгие остановки без женщин.
-Эй, ты, "юноша бледный со взором горящим", быстро вышел, и выбросил сигарету.
Что это я Брюсова вспомнил, не знаю, нет, знаю, на то он и Брюсов, чтобы его вспоминать. А маленький - не бледный, но дым в меня не выпустил, а спросил:
-А ты, кто такой?
-Я - старший по званию!
Почему я старший по званию? Не знаю, моё звание осталось в запасе. Но я действительно, старший, старший лейтенант, а запас - дело относительное. А ещё - не хочу я на работу опаздывать. Опоздаешь, и не успеешь в начало, в начало чего-нибудь полезного, а вдруг кому-нибудь пригодится.
-Это, ты кто же, может, генерал?
Это большой  неженщина спросил, который на верхней ступеньке стоял. Стал упрямым и спросил, а рубашка у него, всё равно, осталась потной. Красный ничего не спросил, он большому доверял, и кивнул. Вот, а ещё неженщины называются, никогда не видели генералов. А раз не видели, значит, я для них генерал и есть. И никакая эта не ложь. И не просто генерал, а самый старший генерал. А у генерала таких солдат не бывает, не берёт себе генерал в горошек, в полоску, и жёлтых не берёт. Движется генерал без них, а они остаются. Думать остаются, чем женщины от неженщин отличаются. Так я им и сказал, но чувствую, что злость поднимается, от самых пяток до кадыка, и понимаю, что нельзя генералам злиться. А, ладно, думаю, генералам нельзя, а старшим лейтенантам можно. Большой ко мне близко стоял, всем своим ничего не понимающим в лейтенантах телом. Я к нему повернулся левым плечом, а центр тяжести сам понял, что ему нужно делать - доверить себя своей правой ноге. Большого, думаю, - в печень, а красноглазого - прямой в челюсть, а маленький - не в счёт, пяткой в нос, и нет его, вылетит вместе с кулаками и колечками. Маленький на меня посмотрел, и что-то про нос понял. Он сигарету выбросил и вышел, и движение восстановил. Даже попытался его ускорить - ногой по закрывшейся двери. А злость моя наслаждение не получила, плохо это, когда злость нуждается в наслаждении. Ладно, думаю, нельзя лейтенантской злости наслаждение получить, а солдатской можно. Ну, что, говорю, ребята, не хорошо вам без товарища, то же, наверное, курить хочется. На следующей остановке, говорю, - на просторы, и чтоб вас долго никто не видел. Сказал, и решил сам себя оправдать, почему не успокоился. Эти два неженщины на верхних ступеньках стояли, и держались за общественную трубу, а мне за трубу обидно. А тот, который большой, он и в солдатах ничего не понимал, и сказал:
-Мы - россейские, до куда надо, туды и едем, а ты на еврея похож.
-Да, - сказал я, - я еврей и есть, и не простой, а чистокровный и породистый.
Остановился наш общественный транспорт на законной остановке, двери открылись, но никто не вышел, никто не вошёл. Осталось добавить: "и тишина", понимая, что тишину нельзя добавить. Ну, всё думаю, ребята-неженщины, лежать вам у колёс и наслаждаться просмотром неба. А кондуктор, женщина дай ей Бог, женщина есть женщина, как между нами оказалась, я и не заметил. Сказала, как с трибуны участников всероссийского съезда по борьбе с дискриминацией:
-Ну, и что, евреи то же встречаются очень неплохие люди!
Согласился я с кондуктором, и ушёл в глубину общественного транспорта. Ладно уж, думаю, держитесь вы за свои общественные трубы, и смотрите в окна. А я буду на девушку смотреть в короткой юбочке.