Были-небылицы. Неразлучная пара

   Фарфоровые чашка и блюдце не расставались, их и создали друг для друга. На чашке красовались румяные пастух и пастушка, а блюдце покрывали розовые цветы, и казалось, что влюбленные стоят на цветущем лугу. Нарядная пара привлекала взоры, ее охотно представляли гостям, и те, отхлебывая чай, наслаждались и напитком, и прозрачностью фарфора, и изяществом рисунка. Когда чашку с блюдцем разводили, они сиротливо молчали и теряли смысл своего существования, словно каждый уносил с собой очарование другого. Не находила места чашка, мозолило глаза блюдце, пока их не соединяли вновь. Тогда к ним возвращался радостный блеск, красота гибких линий, мелодичный звон, а пастух с пастушкой обретали надежную опору.
   Рядом щеголяли и другие пары – целый сервиз, и отдельные чашки и блюдца, которые сами по себе были хороши. И пастушки однажды загрустили, им прискучило мять одни и те же цветы, взирать на золотистые каемки. Блюдечко приметило неподалеку высокий стройный фужер и впало в меланхолию: «Какой красавец. Хоть бы на мгновение прикоснуться к его ножке и почувствовать тяжесть точеного тела». Началось охлаждение. Чашка норовила сесть на другое блюдце, а блюдце – увильнуть от чашки. Это удавалось редко, по случайности, и тогда они молчаливо переговаривались на расстоянии: «Ну, что? Ты думал, что единственный и бесценный, что без тебя я пропаду? Как видишь, ничего подобного, мне хорошо и приятно». Но приходилось возвращаться к своей половине и продолжать совместную жизнь.
   Однажды случилось непоправимое: блюдце соскользнуло со стола и разбилось вдребезги. Чашка посмотрела на розовые осколки, но не стала переживать. «Раньше или позже, это произойдет со всеми, – подумала она. – Не страшно, найду замену, вон их сколько», – и она развернулась в сторону буфета. Действительно, уже к вечернему чаю под ней стояло другое блюдце – чужое и холодное. Вместо цветов непонятные треугольники, ромбы и скрещивающиеся черные линии, а выемка такая широкая, что донышко чашки ерзало в разные стороны. Все, кто был за столом, вместо мелодичного звона услышали сухое резкое щелканье. Пастух с пастушкой сразу заболели: исчез румянец, опустились плечи, лица приобрели страдальческое выражение. Они как будто умоляли: «Верните любимые цветы, мы искололи свои нежные ножки».
  Чашка начала быстро стареть. Появился несмываемый темный налет, едва заметные, как паутина, морщины и даже щербинка на кромке. Чашка через силу принимала в себя жидкость и с отвращением прикасалась к блюдцу: «Какая же мы пара? Мы случайные сожители. Нет, довольно!» И усталая, обездоленная чашка прыгнула на пол.