Отец Василий

(Моему деду- Вохоровскому Александру Алексеевичу,  посвящается)

Отец Василий
 (Моему деду- Вохоровскому Александру Алексеевичу,  посвящается)

Александр Алексеевич, мокнув в чернильницу перо, задумался над чистым листом бумаги. Вот уже полгода, как он покинул свою дорогую Манечку и уже месяц не получал от нее писем. Весенняя распутица временно оборвала связь. Это было уже десятое неотправленное письмо, которое он писал ей в этом месяце. Как бы ему хотелось сейчас  очутиться там, рядом с ней и хотя бы одним глазком увидеть родного, любящего человека. Как она? Видно тяжело без него, без поддержки. Скоро уж родить должна. Как выложить на бумагу все те чувства, которые переполняют его душу,  тоску по ней и по родной сторонке. Здесь хоть и природа красивей, но так тянет  домой, к родным полям, к своей дорогой Манечке. Александр вновь обмакнул уже подсохшее перо и начал с дежурной фразы: «Дорогая Манечка...» Справившись о ее здоровье, поспешил заверить, что все у него в порядке, но только болит и рвется к ним душа. Излив на бумагу свои чувства и переживания, закончил вторую страницу и даже, приписав что-то сбоку,  аккуратно сложил лист, и заклеил конверт. Затем вытащил остальные неотравленные письма и, уложив все в сумку, уже хотел было загасить свечу, как в комнату зашел их бригадир:
-Ляксееич, ты говорят завтра в город едешь? Захвати золотишко-то. А то боюсь не растащили бы.
  -А много ли?
-Да с пол пудика будет.
-Опасно одному-то.
-Да я в подмогу двоих те дам. Авось как-нибудь довезете.
- Я хотел до свету, чтоб пораньше вернуться.
-Да все подготовим. Я уж бумаги нужные собрал. Все будет сделано. А то мне недосуг, а из грамотных только ты.
-Ну, ладно, хорошо.
Как только ушел бригадир, Александра охватило какое-то волнение, нужно бы лечь и заснуть, ведь завтра рано надо встать, но куда там. Сон как рукой сняло. Он присел на лежанку, а в голове все копошились какие-то мысли, душа опять рвалась домой. Встал, походил из угла в угол, но непонятная тревога не унималась. Тогда, накинув пиджак,  вышел на улицу. Было уже темно. В бараке тускло светились окошки. Видно не спят. Решил, что лучше пойти поговорить с рабочими, может отойдет. Он отворил дверь в барак и на него наплыл тяжелый дух замкнутого перенаселенного помещения.
-О, Ляксеич, заходи, присаживайся.
За столом у окна сидели одни мужики, распивая остатки спиртного. Подойдя, присел на кончик лавки, который любезно подвинувшись, освободили для него.
-Выпей с нами.
Тут же выплеснув на пол остатки воды из стакана, и налив в него водки, поднесли ему.
-Да, не знаю, вроде бы и не хочется. 
Александр почти не употреблял спиртного, но последнее время, когда тоска сильно брала за душу, то случалось и прикладывался к рюмке, тогда печаль отходила и становилось немного спокойнее. Вот и сейчас, не зная как бы заглушить душевную боль, он пришел к мужикам.
-Выпей, не чурайся. Оно и легче станет. Тебе ж завтра в долгую дорогу?
-Да, еду в город за продуктами  и на почту.
-О, водочки не забудь прихватить. Мы тебе выделим на это деньжат-то.
Александр выпил поднесенный стакан, сморщился от резкого вкуса теплой водки, закусил  хлебом. Мужики, напоив, гостя, вновь продолжили спор, громко обсуждая насущные проблемы. Александр всегда был немногословен, но в бригаде его уважали, а потому не дергали по пустякам и если только надо было что-то разъяснить, то обращались к нему, поскольку грамотный. Александр же вновь душой перенесся  к Маше, не слушая гомон мужиков.
-Ляксеич, вот ты нам разъясни, это как - мужиков раскулачивают, правильно аль нет. Это  что ж получается. Коль я роблю, то меня в кулаки записывать, а коль дурака валяю-то герой, выходит так?
-Да, чего ты плетешь. Раскулачивают только тех кто на чужом горбу ездит, кто эксплуатирует-вмешался Платон, считавшийся в бригаде передовиком.
-Постой, Платон, тут такое дело тонкое, ты не прав. Вот пусть Ляксеич нам разъяснит, кто кулак, а кто подкулачник - снова напустился Кузьма- вот разъясни Ляксеич, ты чай грамоте обучался. Кто такой кулак.
Все немного притихли и обратили свой взор на Александра, ожидая от него справедливого ответа.
Ему совсем не хотелось вступать в этот бессмысленный спор, но так как все ждали, то пришлось сказать свое мнение.
-По закону кулак-это, как правильно сказал Платон, тот, кто наживается на эксплуатации чужого труда.
-Ну, что? А я об чем?- обрадовавшись, что его поддержал авторитетный голос, выкрикнул Платон.
-А почему ж тогда моего батю раскулачили? Никого он не эксплуатировал. Нас сынов у него было семеро, все своим горбом зарабатывали. А пришли голощипы наши местные и все отобрали-вновь не унимался Кузьма.
-А выходит, что вас эксплуатировал-вступился Иван и тут все рассмеялись. И даже Александру стало смешно. Повеселившись мужики опять начали громко спорить.
Посидев еще немного, развеявшись, он вернулся в свою избушку. Стрелка часов уже приближалась к 12. Александр разделся и лег спать.
Спал беспокойно, ему снился дом и Маша, будто они в лесу  и вдруг она потерялась, он стал кричать, аукать, но так и не найдя ее, проснулся. За окном брезжил рассвет. На душе было нехорошо. Глупый сон снова навеял все ту же непонятную тревогу. Умывшись и одевшись, взяв сумку, он вышел из дома. Невдалеке стояла уже собранная и запряженная телега, возле которой  суетились два мужика и командовал бригадир. Александр поздоровался с мужиками.
-Ну, вот Ляксеич, мужички надежные. Вот документы.
Бригадир передал тяжелую сумку Александру. Забравшись на телегу, двинулись в путь. Солнце  только показалось за горизонтом, осветив макушки деревьев. Птицы кричали и пели  на все лады. До леса ехали на телеге, но как только началась ухабистая дорога, пришлось идти пешком, иначе растрясли бы все бока. Худая лошаденка, опустив голову, плелась нога за ногу. Один из сопровождавших шел впереди, держа вожжи, второй чуть сбоку сзади. Шли молча, думая каждый о своем. Александр придался воспоминаниям. Как познакомился со своей Марией в церковном хоре, где она была запевалой, как ухаживал за ней. Как счастливы они были, хоть и недолго, виделись ведь только по выходным. Как сообщил его приятель про кляузу, которую накатал на него один из сослуживцев, метя на его должность. Как  пришлось срочно уехать подальше, чтобы затеряться на время здесь на Урале, а иначе ссылки или тюрьмы было бы не избежать, тогда точно лет 10, а то и поболее не увидел бы свою родную Манечку. Как хотелось получить от нее долгожданную весточку, от чего сердце билось сильнее. Так, задумавшись, шел не спеша за лошаденкой. Вдруг вскрикнул Петро, что был сзади. Александр оглянулся, увидел чужих мужиков и тут  погасло в глазах. Сильный удар по голове и он упал как подкошенный.
Очнулся от холода. Тело его трясло. Он открыл глаза, вокруг лес,  солнце высоко. Попробовал приподняться, голова сильно болела и кружилась, невольно дотронулся до лба, рука почувствовала что-то липкое-кровь. Оглянулся. Вокруг никого, кроме лежащего невдалеке лицом вниз мужика. С трудом поднялся, подошел к нему, попытался перевернуть, но тот уже остыл. «Что я, где я?»- возникли в голове мысли, но ни как он здесь очутился, ни кто он, Александр так и не смог вспомнить, а любая попытка напрячь память, вызывала жуткую боль в голове. С трудом, собирая последние силы, он пошел наобум по дороге, от движения стал немного согреваться, но ноги то и дело цеплялись за коряги, спотыкался, падал, вставал, снова падал. Невдалеке в колее увидел лужу, наклонился, чтобы попить, в отражении на поверхности увидел почти черное, измазанное кровью лицо, ужаснулся. Зачерпнул немного воды, с жадностью выпил, вторая порция была уже замутненной, но все равно выпил еще, затем, немного обтерев кровь, вновь двинулся дальше. Сил оставалось все меньше и меньше. Наконец, совсем изнемогая от боли и усталости, он споткнулся, упал, и, видно ударившись головой, потерял сознание.Степан и Марфа возвращались из города домой, продав картошку и яйца, да еще кой-какую снедь, они купили то, что необходимо  было в хозяйстве. Дорога пролегала через лес, первую половину прошли спокойно, никого не встретив. До деревни оставалось с пол версты и вдруг на развилке в стороне увидели человека. Он лежал на спине, вид его был ужасен, лицо распухло от укусов мошек и комаров и было черным с потеками крови, русые волосы слиплись от запекшейся крови. Марфа вскрикнула от неожиданности и испуга. Степан попридержал лошадь.
-Кто ж его родимого так? Вот ироды-то креста на них нет, убивцы. Поди глянь, может живой еще?- запричитала Марфа.-Как бы нам греха с ним не надыбать. Чей-то не местный, одежка-то вишь какая. Хай его лежить.

-Креста на тебе нет, а вдруг он жавой ишо, а коль нежавой, надоть  земле придать- запозорила Степана Марфа.
Степан нехотя подошел к лежащему, а за его спиной подкралась и Марфа. Тронув за плечо Александра, отскочил от неожиданности, когда тот застонал. Марфа опять вскрикнула от испуга.
 -Во, говорю же жавой.
-Ну-ка, подсоби. –Степан попытался приподнять и усадить раненого.
Александр открыл глаза, перед ним стояли незнакомые мужчина и женщина, он с тревогой глядел на незнакомцев.
-Ты чьих будешь?-спросил Степан.-Звать-то тебя как?
Александр попытался ответить, но вместо слов вырывались только непонятные мычащие звуки.
-Ну-ка дай-ко ему испить - обратился он к Марфе. Та шустро схватила корзинку с провизией из телеги и, вынув бутылку с каким-то напитком, поднесла Александру. Он дрожащими руками взялся за нее. Степан вытащил бумажную пробку и помог ему поднести бутылку ко рту. Сделав несколько глотков, Александр вновь бессильно опустил руки.
-Вишь ироды, что с человеком  исделали?-вновь запричитала Марфа.
-Ладно выть-то, подмоги лучше.- Степан попытался поставить на ноги Александра, того сильно качало. Обхватив его с обеих сторон, подвели к телеге.  Уложили на сено и, подсунув под голову мягкую одежку, двинулись в путь.  Александр лежал молча, закрыв глаза, но каждый толчок на ухабах сопровождался его стоном. Часа через полтора были уже на месте. Издалека завидев телегу, прибежала детвора. Небольшая деревня, куда привезли Александра, представляла собой жилье беглых переселенцев-бывших кулаков. Жили они здесь не так давно года 3-4 и еще не полностью освоили эту землю. Домов было с два десятка и маленькая церковь, отличавшаяся от остальных построек небольшой маковкой с крестом. Постепенно стянулись и другие обитатели деревни все с любопытством рассматривали раненого на телеге. Собравшиеся мужики стали обсуждать, что же делать с этим человеком, ни бумаг, ни документов при нем не нашли. Одни говорили, что нужно сдать властям, другие были против, так как сами жили здесь нелегально. Посему решили подлечить, а там пускай сам решает, куда идти. Определили его в дом Степана, поскольку он его нашел и был бездетным.
Совершенно обессиленного Александра внесли в избу и уложили на лавке. Марфа, суетливо бегая туда-сюда, согрела воды, заварила какую-то травку, нарвала тряпиц и начала заботливо обрабатывать рану, предварительно аккуратно ножницами удалив вокруг волосы.
Степан, войдя в горницу увидел облагороженного умытого с перевязанной головой Александра и суетливо копошащуюся возле него Марфу.
-Вечерить-то мы сегодня будем, али как?-сурово спросил он.
-Щи в чугунке, в печи. Горячи ж, чичас накрою на стол- виновато произнесла Марфа.
Перекусив, Степан подобрел.
-И его покорми, а то помрет, не дай Господь.
 Марфа налила в плошку жидких щей и стала из ложечки кормить больного. Он немного поел и сытый спокойно заснул.
На другой день Александр проснулся, когда солнце уже вовсю светило в маленькие оконца.  Он огляделся, хата была пуста. Тихо, тепло, пахнет хлебом. Хотел было подняться, но голова кружилась, снова прилег на подушку, начал перебирать в мыслях, что с ним. Про вчерашнее происшествие он помнил, но если пытался вспомнить что-то еще, то от напряжения начинала нестерпимо болеть голова. В горницу вошла Марфа, завидев, что больной очнулся, подошла.
-Ну, как ты очухся?
-Д.д.д.а...-заикаясь с трудом произнес Александр.
-А звать-то тебя как?
-Н.н.н е.. з.н.н.а.ю- опять с большим трудом заикаясь вымолвил он.
-Вот те раз. Не знаить. Ну, будь Василием что ли.  Марфа  налила в кружку парного молока, отрезала краюшку хлеба и дала больному.
-На, поешь.

Вместо слов Александр благодарно коснулся руки Марфы, она отдернула ее, отвернулась и уголком платка смахнула слезинку.
Через неделю Александр уже окончательно окреп. Мог ходить и помогать по хозяйству, но на тяжелых работах его боялись использовать, да и по виду он был не крестьянского происхождения. Добиться от него- кто он и откуда -так и не смогли. Да особо и не приставали. Стали кликать его Василием с легкой руки Марфы. В субботу Марфа попросила его зарубить курицу, чтобы на завтра сварить праздничный обед. Александр послушно принял из рук Марфы  топор и жертву и только приготовился нанести удар по шее несчастной курицы, как тут же упал и начал биться в припадке. Освобожденная курица пустилась наутек. Увидев столь жуткое зрелище, Марфа завопила в голос, не понимая, что произошло и что предпринять. На крик прибежал Степан, увидев, корчащегося Александра, бросился на него, прижав его своим телом к земле, крикнул очумевшей Марфе: «Нож дай». Но она онемела от ужаса. «Нож дай,  дура, зубы ему разжать надоть». От второго окрика мужа Марфа  пришла в себя, схватила нож, которым резала во дворе траву, и стала пытаться засунуть между зубами больного, но у нее ничего не получалось. «Держи его, я сам». Поменявшись местами, они наконец-то справились с его припадком. Александр притих, и лежал на земле бледный и полностью обессиленный. Недовольный Степан и растерянная Марфа присели на лавке. «Креста нет, креста нет, от дура»- ворча, передразнил Степан Марфу- «И на кой шут, нам этот припадочный? Связались. Ну, чо с его возьмешь,  птицу забить и то не мочь». Но Марфа, все еще находясь в шоковом состоянии под впечатлением припадка,  не слышала  слов мужа, ей очень было жаль этого, тронувшего ее сердце человека. За  неделю прикипела она к нему душой, и выливала всю свою нерастраченную женскую нежность  на  голубоглазого  Василия.  И этот страшный припадок, о которых она до сих пор  ничего не знала, был для нее каким-то ударом молнии. Курицу так и не зарубили, день завершился в общем смятении. Степан был зол и недоволен, Марфа обескуражена и расстроена, а Александр ослаблен и тих.
В воскресенье все пошли в церковь, и впервые после болезни взяли с собой Александра, хотя он и не совсем оправился от припадка, но попросился сам. Войдя в церковь, он, как положено, снял шапку, перекрестился и встал в сторонке. Как только началась служба и хор разноголосо запел, Александр, вдруг сильно заволновался, и будто что-то вспомнив, подошел к певчим, взял из рук  фальшивившего паренька ноты, начал петь чисто, не заикаясь, красивым тенором. Все присутствующие в храме, включая батюшку, на мгновение  застыли от неожиданности. Затем, придя в себя, старенький священник продолжил вести богослужение, но теперь хор, ведомый поставленным голосом Александра, пел слаженно и ровно. Никогда, за все время существования их деревушки, не было такой красивой церковной службы. По окончании богослужения тут же в храме обсудили, что быть Василию регентом, а там глядишь, и батюшку заменит, так как отец Никодим уж восьмой десяток разменял. На том и порешили. Александра перевели жить в дом к отцу Никодиму и даже определили ему довольствие. Одна только Марфа с грустью восприняла это решение, уж больно глянулся ей этот красивый, не похожий на их деревенских мужиков, Василий. Дрогнуло сердце у  еще молодой и здоровой Марфы.
Так и остался Александр в этой Богом забытой деревеньке. Служил регентом, а через 2 года, когда не стало отца Никодима, сменил его. Вел службы. Память так и не вернулась, только часто во  сне  приходил к нему из прошлого все один и тот же женский образ, звал его, он пытался схватиться хотя бы за ниточку, вспомнить, но просыпался, и все вновь ускользало. Мучили его и припадки. Видно такой силы удар затронул  мозг.
 Марфа, через два года  потерявшая мужа, которого поломал медведь, стала прислуживать в церкви, а заодно и ухаживать за отцом Василием. Кормила его, убирала и во время припадков всегда была рядом, хоть и боялась она страсть как их, но со временем пообвыкла и приобрела сноровку.
Деревенька постепенно разрослась. А про удивительного батюшку узнали уже и в соседних селениях, стали приезжать люди, и маленькая церковь  не всех могла вместить. Отец Василий службу вел хорошо, чисто, без заикания, но говорить ему было трудно, поэтому не надоедали ему сильно. А если кто приставал с вопросами, так тут поспевала Марфа и прогоняла, знала она хорошо, что после таких бесед от напряжения у батюшки вновь разыграется припадок. Однажды из дальнего села привели крестить уже большенького, годков четырех, мальчика. Отец Василий погладил по головке  русого вихрастого мальчишку, долго о чем-то с ним беседовал. Марфа из-за угла наблюдала как заика-батюшка и картавый мальчонка так лихо разговаривают и видать понимают друг друга хорошо. Марфа ладонью смахнула слезинку, не дал Бог ей детишек. После беседы батюшка обнял пацаненка, поцеловал вихрастую головку и начал обряд крещения.
           Вскоре началась война. Все мужики ушли на фронт. Остались только старики, женщины и дети. Отец Василий помогал, чем мог односельчанам, не прекращая вести службы, так как в церковь шли и шли люди, за утешением, за молитвой, за советом. А тут и сирот появилось много и эвакуированных и своих, всех принимали батюшка и Марфа. Много было хлопот и забот. Здоровье батюшки совсем пошатнулось. Прожил он после победы меньше 10 лет и умер, не дожив до 50 лет двух месяцев. Хоронили батюшку, как говорится, всем миром, приехали и из соседних деревень, похоронили здесь же рядом с церковью, а на кресте написали: «Отец Василий».
        А где-то далеко в подмосковье жила его Манечка, растила сына, и все ждала, ждала. Много ей пришлось перенести страданий и лишений, да и война прокатилась по ним своими беспощадными гусеницами. Не знала, что и думать и как молиться за мужа своего. Жив ли, метв ли? То терзалась обидами, то нет. Что сказать сыну – где его отец? И как скажешь кто он, не навредить бы. А сын все приставал-расскажи, да расскажи  про отца. Не стала ничего придумывать мудрая женщина, сказала только: «Это был очень хороший человек, таких сейчас нет».