Проблема революции духа

В админздании номер 2, что высится над улицей Матросовой в одном украинском городке N, есть потрясающие уборные, в которых имеются "панорамные писсуары": с одной стороны писсуар ограничивает стена кабинки, а с другой - окно в человеческий рост, выходящее на проезжую и пешеходную часть, чтобы хватало на взаимосвязь с внешним миром. Но это не все чудеса этого мистического здания.
Старожилы рассказывают примечательный случай. В годы верхних чартов, одна политико-звезда и демо-идол 04-х, Ющенко-во-языцех, прибыл на местное ТВ, которое рамещается на 4-м этаже этого строения. Срочным, а потому волшебным образом, как внезапно выскочивший прыщ, в уборной появились зеркало и сушка для рук. По отъезду гостя, таким же волшебным образом эти предметы роскоши были мгновенно выведены с лица кафеля. И действительно, о них напоминают симметрично просверленные дырки. Неужто сама действительность объегорила отца-основателя, смеясь и перемигиваясь, неужто сама "матрица" не позволила ему увидеть большее?  Это - бытовая метафизика. Любопытно только, глядясь в зеркало, не возникало ли у него вопроса: погоди-ка, откуда по периметру столько странно счастливых, чисто умытых людей, потрясающе хорошие дороги и такая сочно зеленая трава, отдающая свежестью краски?
В общем, услышав об этих манипуляциях, я - так уж и быть - расчувствовался. Ведь это - потрясающей ценности этнографический материал, это фолк, это народное творчество, которое разнится от области к области, это песня, которую запевают на свой лад в разных частях страны.
Но и на этом не остановимся, потому что само админздание номер 2 есть плод народного творчества. Внимательный прохожий заметит, что оно стоит к проезжей части ухоженным передом и к лесу оборванным задом, завершая матрицу, и обретая необходимую, композиционную целостность.

***

На Руси, дети, быт – это самое таинственное таинство, потому что на Руси, дети, быта нет. Есть в ней какая-то неудобопреклонность к оному. Русь бесприютная – как точно, именно бесприютная, как согласуется, словно одно из ее исконных названий . А в Европе – в большей степени быт и за ним устремляются. Потому что безбытность, бесприютность, согласимся, утомляет.

Если бы признали, что равнение на Европу является формальностью и что так просто принято туда ориентироваться, потому что, говорят, некуда больше – сколько бы ненужных прений было удовлетворено или наоборот – низложено. Но, увы, дети, у нас нет других целей кроме равнения на Европу. «Бедные, бедные крестьяне, вы, наверное, стали некрасивыми» - как писал один поэт. Вышел из дому, и не во двор, а сразу в степь, во вселенную. Потому что это другое состояние духа – безбытное, бестелесное. Потому и работает здесь исключительно дух и появляется, например, Толстой. Или же: на первую половину 20 века одну землю в одно время топтали примерно десяток гениев. Похожее случилось в 70-е.

Вот и замечательный Василий Розанов пишет, мол, либерализм – вещь безусловно, прекрасная, удобная как носовой платок. Но молиться на носовой платок – увольте. Либерал, пишет он, красиво издаст «Войну и мир». Но либерал никогда не напишет «Войну и мир».

Стоит вспомнить, что в последние десятилетия сливали целые поколения (активно – уже в образовании). К одному из таких поколений принадлежу и я, но не это меня смущает. Доброхоты, глашатаи прогрессивных ценностей – охватив все, включая, конечно, образование - многие годы выстраивали очень «правильную», политкорректную картинку, эдакую «матрицу». Вот туда, как бы говорили они, смотри, а туда нельзя, ты же видишь – всюду кровь, мрак и хаос. А прошлое твое, история твоя – это, по меткому выражению одного писателя – половецкие пляски и соловецкие казни. Не отсюда ли берет начало этот нынешний, дикий нигилизм? Один мой знакомый, только вступивший во взрослую жизнь, так и говорил мне, удивленно озираясь. «Их беда – дикий, кислотный нигилизм, до остервенения. Как же рьяно они готовы заниматься самовымарыванием из контекста, самовыкорчевыванием из почвы – удивительно. Как же старательно они себя обедняют! Но другого прошлого не дано. И я его, знаешь, принял. Я принял это прошлое, как дорогое мне наследство со всеми его горестями и радостями. В конце концов, я наследовал землю и когда выхожу во двор – я выхожу во вселенную. И есть у меня ощущение, что стоя на предзакатном горизонте, вчуже, мой силуэт довершает ось координат».

***

Вот и я стою, как перед вечною загадкой – что это за страна такая, немного бесформенная наподобие обтекаемости купольного толка? Все приходящее извне враз – или же продержавшись некоторое время – рассеивается в этих страшных – для всего что вне – просторах: идеология ли, или чье-нибудь тщеславие и амбиции, да пролетающий мимо метеорит и тот разве что будет помянут незлым, тихим матом. Само зло вязнет здесь и сходит на нет (как бы, может, намекая, что и своего вдоволь?). Точнее оно становится карикатурным и относятся к нему даже как-то панибратски. Чудовище здесь превращается в Чудо-юдо, Дракон становится Змеем Горынычем, вампир – упырем, готическая химера оборачивается здесь в какую-нибудь барабашку. Ну, смешно же, ей-ей! Неужели все так тривиально и пространство действительно сообщает всему свое бытие? Ну, действительно, что это за невидаль? То покрываемся коростой косности и консерватизма и вдруг, опомнившись, в одночасье, сломя голову мчимся во всевозможные свободы и прогрессивные ценности, да так что вскоре наглотавшись этого, снова поворачиваем обратно, чтобы, видимо, совершить новый поворот. В этом, конечно, тоже своеобразное неудобство, потому что быт предполагает оседлость и стабильность, предполагает ту золотую, желанную середину и европейскую умеренность. То-то и восклицал поэт – а может и сообщал с прискорбием – что как бы «аршином общим не измерить». Это справедливо, наверное, в отношении к любому народу. Но мы, дети, должны равняться на Европу – хранительницу «общих аршинов» и изрядного неверия. Ох, и клюквенно мне сегодня, квасно, но сегодня я хочу говорить именно пафосно, преувеличенно и тривиально, что уж там.

Не помню, когда бы я слышал о революции духа. Сейчас революции напоминают борьбу за более свободное перемещение капиталов, например, или более органичный круговорот денег в природе. Это тоже прекрасно, отчего ж. Но это скорее революция быта, а быт на Руси это непостижимая тайна, потому что на Руси быта нет.