Сказка

                "Но  теперь  я  как  в  сказке  о  том  гвозде:
               
                Вбитом  в  стену,  лишённом  шляпки".

                / И.Бродский /



Оно  существует  уже  двадцать  с  лишним  лет  и  напоминает  пресловутую  табакерку,  из  которой  то  и  дело  с  непредсказуемой  периодичностью  выскакивают  забавные  персонажи.  Их  бесконечная  череда  удивляет  разнообразием  и  бьёт  по  глазам  контрастом.  В  ней  за  сердитым  щекастым  политиком  следует  безумная  задиристая  бабка  в  оранжевом  платке,  а  за  алчным  проходимцем-олигархом  –  майданный  сотник  Йосып  (правнук  того  самого  комедийного  Попандопуло)  в  тельняшке,  жилетке,  с  тёмными  очками  на  макушке.

При  поверхностном  просмотре  и  снисходительном  отношении  данное  зрелище  может  показаться  вполне  безобидным,  а  в  некоторых  эпизодах  –  даже  смешным.  Однако  это  далеко  не  так,  и  скрытое  присутствие  в  нём  некой  зловещей  логики  обязывает  наблюдателя  быть  бдительным  и  серьёзным.

Увы,  этому  никак  не  способствуют  декорации,  завораживающие  простодушную  публику  недоступным  умыслом  творца,  где  из  прозрачной  глубины  озёр,  из  хвойной  прохлады  лесов,  из  романтичной  дымки  гор  и  морей…  призывно  подмигивает  лукавая  тайна  мироздания…  Поэтому  многие,  очень  многие  обыватели  теряют  осторожность  и  расслабляются,  ошибочно  полагая,  будто  оказались  в  раю.

Или  почти  в  раю.  У  самой  его  границы.  У  заветной  черты,  за  которой  ещё  лучше.

Она  проходит  совсем  близко;  там,  где  за  поросшими  лесом  горными  вершинами  каждый  вечер  прячется  солнце.  Об  этом  давным-давно  Васылю  поведали  родители,  тем  самым  поселив  в  его  детском  сердечке  мечту,  со  временем  превратившуюся  в  сладкую  уверенность  в  том,  что  однажды  он  непременно  оставит  отчий  дом  и  отправится  вслед  за  солнцем…,  туда,  где  жизнь  легка  и  беззаботна.  Где  не  надо  рано  вставать,  пасти  скот  и  возделывать  огород.

С  тех  пор  всякий  раз,  когда  уставшее  светило  нежно  касается  макушек  сорокаметровых  европейских  буков,  посылая  миру  прощальные  лучи,  крестьянская  душа  Васыля  замирает  от  предчувствия  долгого  отдыха  и  сытой  городской  жизни…

 Однажды,  в  своё  пятое  лето  он  не  выдержал  и  ушёл  на  поиски  той  самой  черты,  за  которой  ночует  солнце…

Тут  бы  и  задуматься  родителям.  Тут  бы  и  спохватиться. Тут  бы  и  обратиться  (пусть  с  опозданием)  к  Корнею,  к  его  «Краденому  солнцу».  Объяснить  бы  сыну  смыслы  и  символику,  связанную  с  «мохнатым  дедушкой  Медведем»…  Да  хотя  бы  просто  прочитать  сказку!
 
Нет,  в  тех  краях  живут  иные  истории.

 Там  предпочитают  провожать,  а  не  встречать…

Слава  Богу,  нашли  тогда  Васылька!  Через  трое  суток.  Измученного,  изъеденного  комарами,  голодного.  Свернувшись  калачиком,  под  буком  европейским  лежал.  Спал,  бедняга.

Если  эту  простенькую  историю,  обнадёживающую  счастливым  концом,  населить  всякой  лесной  нечистью  и  усыпать  мерцающими  в  ночи  искорками  хищных  глаз,  то  её  можно  смело  отнести  к  любимому  всеми  нами  жанру  литературного  творчества  и  воспитывать  с  её  помощью  наших  непослушных  чад…,  которые,  раскинувшись  на  уютных,  взбитых  заботливыми  руками  подушках  и  уже  засыпая,  будут  шепотом  вопрошать:

-  А  дальше?

Дальше  –  для  взрослых,  потому  что  счастливый  конец  постепенно  переходит  в  менее  счастливое  начало…

-  Начало  чего?  -  всполошатся  взрослые  в  предчувствии  захватывающей  жизненной  драмы.

Начало  болезненного  противостояния  и  бессмысленной  трагедии.

Дело  в  том,  что  параллельно,  на  другой  стороне  этой  околорайской  территории  в  небольшом  степном  городке  жил  сверстник  Васыля  по  имени  Артём.  В  пятилетнем  возрасте  он  уже  самостоятельно  читал  «Краденое  солнце»,  представляя  себя  бесстрашным  витязем,  помогающим  нерешительному  и  медлительному  медведю  восстановить  справедливость  и  наказать  злого  и  коварного  крокодила.  Для  этого  он  так  же,  как  и  Васылёк,  убегал  из  дома,  только  не  вслед  за  солнцем,  а  навстречу  ему,  но  всякий  раз  опаздывал:  оно  с  улыбкой  поднималось  над  горизонтом,  так  и  не  дождавшись  своего  храброго  освободителя.  Домой  он  всегда  возвращался  самостоятельно,  ибо  заблудиться  в  степи  невозможно.

Надо  сказать,  что  отношение  к  солнцу  в  тех  краях  особенное.  Его  не  просто  привычно  ждут  и  обыденно  встречают,  к  нему  стремятся.  К  нему  ежедневно  взлетают  из-под  земли  на  скоростных  лифтах,  чтобы  подставить  его  лучам  тёмные  от  угольной  пыли  лица.

Понять  и  прочувствовать  тончайшие  оттенки  этих  солнечных  свиданий  «могут  не  только  лишь  все,  мало  кто  может  это  делать»,  как  говорил  один  из  именитых  обитателей  вышеупомянутой  табакерки,  прозванный  в  народе  «Златоустом  Киевским».  Хоть  по  форме  и  коряво,  но,  по  сути,  верно.  Эту  удивительную  эмоциональную  способность  тесное  и  мрачное  подземелье  дарит  тем  людям,  которые  каждый  день  спускаются  на  километровую  глубину,  не  будучи  уверенными  в  неизбежности  возвращения  на  поверхность.

Боже,  как  же  она  прекрасна,  эта  поверхность!  Сказочное  население  неустанно  осваивает  её,  плетёт  причудливые  узоры  сюжетов,  наивно  мечтая  освоить  многослойный  пирог  пространства  с  помощью  незатейливых  ковров-самолётов,  медных  керосиновых  ламп,  комфортабельных  «наутилусов»,  нелепых  емелиных  печей,  резвых  «коньков-горбунков»  и  прочих  средств  передвижения…  Только  бы  подальше  от  скуки,  от  трафаретного  однообразия  волшебного  мира…

   И  тощей  одноликостью  пейзажей
   Они  зовут  в  седые  облака.

Так  Артём  однажды  в  юношеском  стихотворении  попытался  объяснить  гипнотическое  воздействие  загородных  степных  просторов,  по-прежнему  вынуждавших  его  искать  пропавшее солнце.  Только  повзрослев  и  внимательнее  вглядевшись  в  обступившую  городок  бесконечность,  в  её  едва  заметную  округлость,  мягко  намекавшую  на  неиссякаемую  беременность  пустоты…,  он  стал  догадываться,  в  чём  великая  тайна  степи…  и  в  чём  сила  её  животворного  влияния  на  характер  живущего  здесь  народа.

В  некотором  царстве,  в  некотором  государстве  –  продолжил  бы  сказочник  наш  рассказ,  связывая  таким  образом  в  единое  целое  два  параллельных  мира,  отличающихся  между  собой  не  столько  пространством,  сколько  противоположной  устремлённостью  людей  –  жил-был  народ,  одна  часть  которого  больше  любила  встречать  Солнышко,  а  другая  –  провожать.  Возможно,  в  этом  мудрый  сочинитель  увидел  бы  некое  объединяющее  и  взаимодополняющее  начало  и  построил  бы  на  нём  добрую  сказку  с  традиционно  счастливым  концом,  где  Восходная  и  Закатная  стороны  небосвода  неотвратимо  слились  бы  в  непоколебимой  хрустальной  гармонии…,  точно  так  же,  как  легко  и  просто  были  когда-то  соединены  две  разноцветные  параллельные  полосы  на  шёлковом  флаге  государства.

Что  же  видим  мы  в  реальности?

Выскакивания  чёртика  из  табакерки  учащаются,  постепенно  превращаясь  в  непрерывные  дикие  танцы,  которые  представляют  собой  нечто  среднее  между  канканом  и  боевым  гопаком.  И  главная  беда  здесь  не  в  эпатажных  кривляньях  глупой  и  безголосой  певички-танцовщицы,  а  в  затухании  у  зрителей  способности  вздрагивать  и  негодовать.  Табакерка  становится  обыденно-привычной,  утратив  своё  пугающее  предназначение.

Более  того,  она  начинает  нравиться  публике.

И  вот,  спустя  какое-то  время,  с  высоты  птичьего  полёта,  а  точнее,  с  крыши  ещё  не  сгоревшего  Дома  профсоюзов  мы  видим  восстание  масс  на  Козьем  болоте,  мы  слышим  бой  барабана  и  грозный  гул  скачущей  в  туземной  пляске  толпы…

Толпа  жаждет  чуда.  Она  верит,  что  сможет  приостановить  Солнце  и  вынудить  его  заканчивать  свой  дневной  путь  не  где-то  там  за  горами,  а  здесь  на  Козьем  болоте.  И  тогда  горячие  лучи  покорённого  светила  упрутся  в  каменную  стену  народной  воли,  согнутся,  сломаются,  распадутся…  на  миллионы  золотистых  осколков  и  превратятся  в  достойные  зарплаты  и  пенсии;  его  освобождённая  космическая  энергия  окончательно  вытеснит  вражий  газ,  оживит  умершие  заводы  и  наполнит  теплом  дома,  школы,  больницы;  его  вечерний  оранжевый  свет  разбудит  спящие  города  и  заблудшие  людские  души…

Отныне  и  во  веки  веков  закат  будет  происходить  не  в  Европе,  а  у  нас  –  в  Доме  Заходящего  Солнца!

Вот  оно  –  обыкновенное  сказочное  чудо!

-  А  что  же  дальше?  -  тихо  вопрошают  самые  любознательные  слушатели.

-  Не  важно,  -  обрывают  их  вспотевшие  плясуны,  -  сейчас  нужно  скакать.

А  кто  не  скачет,  тот  враг!

Приблизительно  в  этот  миг  мы  замечаем,  как  накренившийся  сверкающий  хрустальный  купол  обрезанного  небосвода,  теряя  равновесие,  порождает  на  поверхности  земли  природные  и  социальные  катаклизмы.

Мы  наблюдаем  начало  войны.

С  парящего  над  землёй  ковра-самолёта  нам  видно,  как  внизу  в  муках  корчится  степь,  как  чёрные  кусты  дымов  внезапно  вырастают  по  всей  её  выпуклой  бесконечности…  Нам  отчётливо  видно,  как  две  параллельные  линии,  по  которым  медленно  передвигаются  Васыль  и  Артём,  переходят  в  пунктирные  и  начинают  сближаться,  чтобы  сойтись  жарким  летним  утром  в  роковой  точке.  Да-да,  в  мире  искривлённого  пространства  подобные  пересечения  не  исключены.

И  всё  же,  пунктир,  символизируя  вероятность  событий,  внушает  надежду  читателям,  позволяет  уповать  на  счастливый  конец  после  своевременного  вмешательства  свободы…,  -  свободы  от  лживой  пропаганды  и  фальшивых  ценностей,  от  надуманных  обязательств  и  глупых  фантазий,  от  врождённого  инфантилизма  и  недообразованности,  от  хуторянской  зависти  и  преступной  доверчивости…  Необходимость  этого  вмешательства  диктует  сама  оптимистичная  логика  сказки,  в  нужный  момент  заставляющая  лёгкие  читателя  опасливо  затаить  дыхание,  чтобы  затем  шумно  и  облегчённо  выдохнуть  застоявшийся  и  окислившийся  воздух…  И  тогда  фатальная  цепочка  не  осуществится,  тревожный  пунктир  останется  лишь  пунктиром,  а  линии  вновь  разбегутся,  успокоив  всех  нас  своей  безмятежной  нейтральной  параллельностью.
 
На  этом  отрезке  наше  внимание  усиливается,  и  мы  пристально  следим  за  каждым  эпизодом,  предполагая,  что  именно  он  может  стать  долгожданным  turning  point  в  нашей  драматичной  истории.

Их  довольно  много,  этих  возможных  поворотных  пунктов,  способных  выровнять  линии  и  предотвратить  пересечение.  Взять  хотя  бы  ту  могущественную  страну  за  горами,  которую  вслед  за  солнцем  регулярно  посещает  отец,  и  из  которой  он  год  назад  привёз  Васылю  подарок  на  совершеннолетие  –  наручные  часы  Bruno  Sohnle.  Именно  это  государство,  пользуясь  своим  влиянием,  может  остановить  войну,  и  большие  коровьи  глаза  его  канцлерины  почему-то  заставляют  нас  в  это  верить.  Посему,  с  нетерпением  ждём  её  дальнейших  встреч  и  телефонных  переговоров  с  чернокожим  президентом  недоброй  и  воинственной  Заокеании…,  а  также  с  тем  богатырём,  чья  непобедимая  сила  давно  вырвалась  за  пределы  сказки  и  заставила  реальный  мир  освободить  для  неё  высшую  ступеньку  рейтинга.

Собственно,  с  этим  Ильёй  Муромцем   и  связаны  наши  основные  ожидания…

А  ещё,  особая  надежда  –  на  родителей,  преждевременная  скорбь  которых,  влажным  туманом  накрыла  горы  и  озеро,  заполнила  двор,  дом  и  комнату  Васыля,  после  того,  как  он  объявил  о  своём  желании  добровольцем  пойти  на  войну.  Преодолевая  эту  скорбь,  он  старается  не  смотреть  в  покрасневшие  глаза  матери,  избегает  оставаться  наедине  с  отцом,  и  только  с  Евой  храбрится,  представляя,  как  в  августе  или  в  сентябре  вернётся  с  орденом  на  груди,  и  тогда  они,  наконец,  сыграют  свою,  множество  раз  обговоренную  свадьбу…

Недели  за  две  до  вызова  в  военкомат  вдруг  замерцал  тусклый  огонёк  спасения:  президент  объявил  перемирие.  Родители  молятся  Пресвятой  Деве  Марии,  плохо  спят,  посреди  ночи    сутулыми  тенями  выскальзывают  во  двор,  где  долго  сидят  на  лавке  под  луной,  тесно  прижавшись  друг  к  дружке…

 Всё  напрасно.

Убитые  горем,  прощаются  у  заведённого  КРАЗа…  Мать  суетится,  говорит  о  зашитой  в  кармане  иконке,  ещё  о  чём-то  малозначительном,  хочет  почему-то  забрать  часы  (не  нужны  они  ТАМ),  плачет,  целует…  Отец  молчит  и  лишь  в  последний  момент,  когда  машина  уже  поехала,  кричит:

-  Береги  себя,  сынку!

Всё  меньше  шансов  противостоять  пунктирной  вероятности  остаётся  и  у  Артёма.  Шахта  уже  неделю  не  работает,  деньги  заканчиваются,  все  друзья  в  ополчении…   Родители  сидят  дома  в  депрессии…  Вероятность  ускоренно  трансформируется  в  неизбежность.

В  ту  минуту,  когда  Васыль  выехал  за  ворота  военкомата,  Артём  вышел  из  подъезда  и  направился  в  гастроном.  Никогда  не  забыть  ему  тот  жуткий  свист,  взрыв  и  горячую  волну,  отбросившую  его  на  несколько  метров…  Пришёл  в  себя,  поднял  глаза  и  увидел  на  третьем  этаже,  там,  где  была  его  квартира,  огромную  дымящуюся  дыру.

На  следующий  день  после  похорон  того,  что  осталось  от  отца  и  матери,  Артём  записался  в  ополчение.

Они  идут  навстречу  друг  другу,  и  всё  меньше  остается  промежутков  в  прерывистой  линии.

-  Стоп!

Сказочник  недоумённо  почёсывает  затылок,  выдерживает  многозначительную  паузу  и…  отказывается  продолжать  повествование:

-  Довольно!  Не  желаю  больше  нарушать  основополагающий  принцип  жанра.  Конец  близок,  а  ясности  нет.  Где  добро,  и  где  зло?  Вскользь  упомянут  богатырь,  а  о  драконе  –  ни  слова.  Какие-то  малопонятные  параллели  и  пунктиры  вместо  чёткого,  жирного,  разделяющего  белое  и  чёрное  перпендикуляра.  Что  мне  ответить  детям?  Хватит,  я  удаляюсь!

Не  пытаемся  его  удержать.  Мы  ведь  отпустили  его  давно;  сразу  же  после  того,  как  нашли  под  буком  маленького  Васылька.  Мы  предупреждали,  но  он  не  уходил  и  вместе  с  читателями  всё  надеялся  на  счастливый  конец…  А  когда  понял,  что  дети  будут  плакать,  а  взрослые  грустить,  он  ушёл.

И  всё  же,  чтобы  хоть  немного  успокоить  бедного  старика,  отправляем  ему  вдогонку  несколько  сомнительных  мыслей  местного  философа,  подводящих  к  весьма  циничному  выводу  о  том,  что  зло  есть  болезненная  форма  добра.

Иными  словами,  зла  нет,  а  это  значит,  что  наша  сказка  теряет  остроту,  а,  может,  и  смысл,  и  не  вызывает  в  финале  мелкого  и  сытого  чувства  удовлетворённости.

Между  тем,  за  час  до  рассвета  два  противоборствующих  отряда  выдвигаются  на  свои  позиции:  один  –  в  лесопосадку  у  дороги,  другой – на  блокпост  у  деревни.
 
Васыль  залёг  под  кустом  и,  возможно,  даже  слышал  в  невыносимой  тишине  тиканье  подаренных  отцом  Bruno  Sohnle.  Кто  знает,  может,  он  думал  о  времени,  о  небесной  матрице,  которая  просчитывает  до  секунды  жизнь  каждого  человека  и  которая  почему-то  на  скучное  постылое  существование  отмеряет  годы,  а  на  счастье  и  восторг  –  часы,  а  то  и  минуты…  Может  его  мысли  были  о  доме  в  горах,  о  скорой  свадьбе…  Кто  знает…

Мы  не  можем  сказать,  о  чём  думал  Артём,  сидя  на  «броне»,  всё  ближе  и  ближе  подъезжая  к  тому  самому  кусту…

Зато  мы  знаем  точно,  что  тот  «час  до  рассвета»,  точнее,  его  последняя  секунда  истекла  в  миг  восхода,  когда  Васыль,  целясь  в  Артёма,  нажал  на  курок.  Да,  всё  в  мире  рассчитано,  в  том  числе  и  время  восхода  солнца,  которое  своим  острым  лучом  ослепило  стрелка,  отведя  пулю  в  просыпавшуюся  степь.

Артём  спасён.  Он  стреляет  в  ответ.  Но  не  наугад,  а  во  вспыхнувшую  солнечную  точку  в  нижней  части  «зелёнки».  Там,  прикрывая  глаза  от  яркого  света,  Васыль  подставил  лучу  свои  немецкие  часы.

Бой  закончился.  Артём  подходит  к  кусту,  под  которым  лежит  первый  убитый  им  человек.  Его  подташнивает  от  увиденного,  от  двойственного  ощущения  пустоты  и  какой-то  неведомой  тяжести…  Будто  весь  мир  своим  наклонившимся  свинцовым  небосводом  лёг  на  плечи,  и  вот-вот  раздавит  уставшее  тело…

Оставляем  его  в  предсказанной  нами  роковой  точке,  где  сошлось  множество    непознанных  смыслов,  неосуществлённых  надежд,  перечёркнутых  и  неродившихся  жизней,  где  сконцентрировалась  родительская  боль,  где  нашла  выход  ненависть,  где  Восходная  и  Закатная  части  несостоявшейся  гармонии  соприкоснулись  и  заискрили  в  жестоком  противоборстве…

Мы  покидаем  его  не  потому,  что  не  хотим  ему  помочь,  а  потому,  что  знаем:  выбираться  из  всего  этого  можно  только  в  одиночку…