Все равно - война

В четыре часа утра Киев бомбили и нам объявили, что началась война. А для нашей рассказчицы, пятидесятилетней, ладно скроенной женщины, она началась в -два часа дня. Бомбили железнодорожную станцию в 300 км от Киева в сторону западной границы. Налетели сразу шесть бомбардировщиков.
с Июньский солнечный день, теплота придавала какое-то приятное, блаженствующее состояние организму, безоблачное небо отдавало бесконечностью голубизны. И вдруг грубый рев самолетов, взрывы бомб. И как страшно испытывать в первый раз, через сознание проходит ощущение наступающей для тебя смерти, но вот бомба разорвалась вдалеке, тоже страшно, а эта казалось совсем рядом и ощущение взрывной волны вызвало сильное давление изнутри организма, сдавливающее горло и лишающее возможности разговаривать и ощущать мир.
Но все обошлось благополучно, давление потихоньку уходит вниз, возобновляется способность ощущать мир. Инстинктивная реакция - бежать подальше от места бомбежки, самолеты бомбят подвижной состав, вот они заходят на второй круг, действуют они безнаказанно, стремятся бомбить прицельно, не все получается, некоторые взрывы никакого вреда не приносят. Очутились мы в трубе под железнодорожным полотном вдвоем с Колей. •- и; ... Вместе мы окончили 10 классов в 40-м году, правда, учились в разных классах, друг друга знали, но личных взаимоотношений между нами никаких не было. Фактически для нас заканчивался год совместной работы в вагонном парке.
Взрывы бомб прекратились, гул самолетов исчез, восстановилась пронизывающая тишина, но вот жужжит пчелка, перемещаясь с цветка на цветок, струится голубой свет небесного светила.
Но мы сидим в оцепенении в трубе. И вдруг:
- Валя, дай.
- Что дай?
- Разве не понимаешь, что дает женщина мужчине. Я еще в своей жизни не пробовал.
- Коля, да, есть в жизни какие-то принципы и подходы для общения. Да я и забыла, что она у меня есть, вот почему-то с газовым ключом я не рассталась, надо понимать, что он еще рабочий инструмент и должен еще пригодиться.
- Валя, какие принципы и подходы, все летйт в пропасть, ведь все равно война.
При словах «ведь все равно война» все присутствующие громко и дружно засмеялись. Довод Николая глубоко убедителен и неоспорим.
У одного из участников разговора чуть не слетела с уст
фраза:
- Валя сразу же в трубе дала, или вышли на зеленую
травку?
Но в голове пробежали мысли, как-то грубовато и оскорбительно, в отношении столь почитаемой и порядочной женщины.
Но в сознании появилось сострадание к Николаю, неужели столь жестока к нему оказалась жизнь и он не познал любви женщины.
- Как сложилась судьба Николая, что он мог промолвить?
Женщина прервала разговор, и некоторое время молчала, напряженно ждали её ответа. Но она, вероятно, перебирала события те* дней и была задумчива. Но, наконец, со страданием:
Не удалось Коле подольше пожить. Сразу же его забрали в армию и через несколько месяцев он погиб под Киевом. Но это я узнала уже после войны.
Мне пришлось свое мировоззрение пополнять острыми ощущениями последующих бомбардировок. Меньше страха за себя, появление расчетливости - куда бежать, как скрываться. Бегать к столь неблизкой трубе бессмысленно.
Затем, безнаказанность бомбардировщиков начала пресекаться появлением наших истребителей. Захватывающая чкартина неба. Бомбардировщик торопливо сбрасывает бесприцельно бомбовый груз и торопится удрать, борясь в первую очередь, за высоту. Вероятно, в небе господствует закон: кто выше - тому больше возможности остаться в живых. Какое глубокое ощущение радости - за бомбардировщиком тянется шлейф дыма и его дальнейший полет связан с приближением к земле и долетает до уха приглушенный его взрыв.
А еще сложнее обстановка, когда бомбардировщики к цели летят под прикрытием своих истребителей, а им навстречу вылетают наши истребители.
Истребитель, поразивший бомбардировщик, оказывается в труднейшей ситуации перед вражеским истребителем. Какая горечь и разочарование, когда видишь, что в небе горит наш самолет. Какие захватывающие виражи истребителей, когда они вступают в единоборство. Какая борьба нервов противников. Томительное ожидание, чем это закончится, кто кого?
Оставшись на захваченной территории, попала, как рабочая сила, в Германию. Два года и девять месяцев провела на заводе по изготовлению боеприпасов. Многие события той жизни пролетели как бы бессознательно, инстинктивно, под давлением обстановки. Но человеку и дан для того ум, чтобы хоть временами осмыслить происходящее.
- На другой стороне фронта, на моей Родине, отдавая все силы, борется Коля, а я, ради спасения своей жизни, делаю боеприпасы врагу, которыми могут убить его. Нет, это несправедливо. Если я вполне осознаю цель своего бытия, то обязана хотя бы на самое простейшее, покончить жизнь самоубийством и при этом варианте враг лишится моей помощи, а в результате, тем, кто борется против него, легче. Не могу сказать, что ради своей родины готова была грудью закрыть амбразуру. Но и я стала вносить свой посильный вклад в разгром врага.
Как ни контролировали нас, и какова бы ни была жестокой обстановка, заподозренных во вредительстве расстреливали. Но прочувствованные в свое время бомбежки закалили нервы, а выигрывает тот, у кого крепче нервы. И пошел с моих рук частенько брак, который боевой снаряд превращал в простой кусок металла, и я знала, как выдержать систематический контроль и, не дрогнув, все же делать свое дело. Поэтому не всегда этими боеприпасами можно было поражать цель. А разобравшись конкретнее со всеми обстоятельствами подневольной жизни поняла, что одиночка есть одиночка, а при коллективных действиях и эффект побольше и опасность поменьше.
Стараюсь, как правило, не делиться впечатлениями о той жизни. Вызывать к себе сострадание - есть ли в этом резон? Если отвлечься от той военной обстановки и выделить только нашу сторону жизни, то нужно описывать бесконечные истязания и мучения, а человек их переносивший, должен выглядеть героем. А фактически мы же боролись не до конца своих сил и жизни, и право на жизнь выторговали подневольным трудом. А те, которые не вернулись, ради победы без остатка отдали себя и не искали к себе сострадание. :
Попозже, когда тяготы войны были перенесены и появилась возможность всем почувствовать себя людьми, заговорить о своих и стали проявлять сострадание к тем, кто сдался в плен и ждал победы, когда ее добудут другие. А суровое отношение к бывшему пленному у себя на родине расценивается, как несправедливость и неоправданная жестокость не разрешать судить об этом тем, кто это перенес. Ведь была самая крайняя трудность с напряжением всех сил и возможностей и чаша равновесия в ожесточенной борьбе могла быть нарушена самым малозначительным действием и, наверное, справедливо, что все было подчинено, чтобы чаша перетянулась в сторону победы. Кто не испытывал этого напряжения, может ли тот судить о прошлом времени?
Писатели, изучая обстоятельства жизни блокадного Ленинграда, первоначально имели намерение судить мать, которая убила одного своего ребенка, чтобы лучше кормить другого. Окончательно они пришли к выводу, что они не испытывали тяжести того времени, не пережили те события и поэтому не могут судить ее.
Не берусь сама быть судьей, но еще раз повторю - я сама не вижу, что перенесенное мною дороже той борьбы, которая выпала на долю тех, кому пришлось отдать жизнь. По отношению к ним я всегда менее значительная и поэтому не хочу рассказывать о виденном и пережитом.
Те, которые отдали жизнь без остатка, могли занять и такую позицию. Если бы ты не поднял руки и не сдался в плен, то враг на убийство тебя потратил бы патрон, а этот патрон прервал мою жизнь, но дал возможность победить другому. Поэтому ты свое право на жизнь заработал моей смертью. А ведь могло быть и такое, что все мы втроем смогли бы победить врага, а после твоей сдачи в плен нам не хватило бы сил на победу. Так зачем ты считаешь, что мы должны с состраданием относиться к тебе.
Да, время поменяло обстановку, так молодое поколение - делайте свою жизнь, а почему у вас часто появляется потребность, прежде чем организовать свою жизнь, иметь критические претензии к нашей.
Призадумайтесь, справедливо ли это?
Отдыхала летом на море, пошла посмотреть монумент защитникам. Высокий бетонный штык, а от него как бы знамя - волнистая длинная бетонная стена, на ней тысячи фамилий воинов. В начале 1941 года Азовская корабельная береговая батарея сдержала натиск наступающих войск, разгромила врага, превышающего численностью. Монумент создан, чтобы отдать память погибшим. А здесь надписи: «а что вы нам завоевали», матерщина и брань «как не повезло родиться в этой стране».
- А что ты сделал для своей страны?
- Не могу понять, что мы не так сделали - не тогда, а сейчас, ведь фактически отдавали жизнь. Касаясь тех прожитых двух с половиной лет подневольного труда, скажу, что у меня закрадывается все больше и больше сомнений в божественности происхождения человека. Как часто приходилось видеть, что человек проявляет ту же звериную сущность, но человеческий ум делает ее более изощренной.
- Ну, что же мы все о грустном?
- Приближается мой любимый праздник 23 февраля. Мне казалось, что я больше должна чтить день победы. Но к нему разные отношения, особенно тех, кто оказался в лагере непобежденных. Сначала это был день победы над Германией.
Затем, что же мы будем укорять всех германцев, стал днем победы над фашистской Германией. А потом суждения, а сроки давности, одно поколение непримиримо, а второе будет снисходительнее относиться, и начинаются противоречия. А у этого праздника нет конца, всегда нужен воин для защиты, борец за правое дело справедливости, и нам, женщинам, всегда приятно опираться о твердое мужественное плечо мужчины и быть благодарными ему.

18.03.2004 г.