Красная омега. Глава семнадцатая

                Г Л А В А   С Е М Н А Д Ц А Т А Я

   
                «...Я считаю, что нынешняя Россия должна быть
                благодарна Президенту Ельцину за то, что...» ?
               
                Из выступления Президента РФ  Медведева  на               
                открытии памятника Б.Н.Ельцину в Екатеринбурге.               
                01.02.2011г.   


       ГРЕХОВНОЕ  СОМНЕНИЕ
        Иван-колотушник проснулся очень рано.  Солнышко еще не взошло.  Широкие щели в грубой ставне только-только начали синеть. Последнее время спалось старику совсем худо. Во всю одолевали думы грешные, сомнения бесовские.
Спасаются они, божьи люди, вот уже более пятидесяти лет, а грозного конца света, скорое наступление которого пророчили старики, все еще  не  видно.  И знамений или примет каких-нибудь, которые намекали бы на близость божьего суда, тоже не замечено.

Правда, в последние годы явилось людям необыкновение чудное: некоторые звезды  ползать по небу начали, стали передвигаться промеж  других звезд. Что сие означает? Неведомо. Может и ничего не означает. Может, звезды и прежде бродили, да никто этого не замечал.

А еще махины рычащие стали иногда пролетать над скитом. Они летали низко и было видно, что  над ними что-то вертится. Крылья, наверное. Сначала приняли махины за дьявольское наваждение. Потом-то поняли, что  это блажь людская.  Мало им ерапланов сатанинских, так они еще каких-то летающих тарахтелок понаделали. А так, больше ничего заметного ни в небе, ни на земле не происходило.
 
Спасаться становилось все труднее. Люди хворать начали. Одни дохают и сохнут, другие водой наливаются, у третьих кила вылезает, то через пуп, то между ног. Горбатая Дуня с помощью заговоров, разных трав и кореньев, да топленых селякушей и отвара из мухоморов, да гажьего жира и барсучьего сала худо-бедно справляется с разными болячками, лихоманками, прострелами. И килу вправляет. И не пальцами, а возьмет помажет вздутость чем-то  вроде дегтя, а потом выпустит на мазанное место черненького жучка, тот побегает, побегает, да и сделает несколько укусов. Такую штуку она проведет три раза, пошепчет что-то свое, тайное и кила уходит в нутро. А вот сухотку и водянку одолевает с трудом и не всегда. Мрут люди.

Одеваться скоро будет не во что. Верхнюю-то одевку бабы еще вывязывают деревянными крючками из самодельных мочальных веревочек. Получается что-то вроде армяков. А уж исподнее совсем исхудилось. Скоро эти мочальные армяки придется надевать прямо на голое тело.

И урожаи стали скудные. Лук, чеснок, картошка вовсе измельчали. Видно сорта изживаются, изводятся. А на одних грибах да ягодах долго не протянешь.
Из всего огневого припаса осталась жалкая малость: горсти две пороха, ну и немного дроби и пуль. Порох всегда экономили. Стреляли лишь два раза в году. Под Рождество поднимали медведя из берлоги и всаживали в него пулю. Медведь не всегда зарывался в снег. Тогда мужики с острыми еловыми кольями дружно кидались на него и приканчивали. А еще били лося. Перед Воскресеньем Христовым. Конечно, если удавалось загнать зверя.

Вот истратим последние порошинки и останемся без мяса. Заяц или птица не в счет. Они редко попадают в силки.
Да и ребят жалко. Растут, а ничего не видят, ничего не знают окромя книг божественных, по которым  он учит их  грамоте. Правильно ли это?

Все чаще в голове старика шевелилась прелестная мысль: «А не сходить ли в мир? Узнать какая там жизнь. Может, уже и колхозов никаких нет, и люди живут по божьим законам?»

То, что за болтами жизнь все еще существует, спасавшиеся могли судить по самолетам, которые высоко-высоко, оставляя за собой белые хвосты, пролетали куда-то по своим делам. Да еще вертолеты иногда напоминали о другой жизни. Сначала староверы пугались вертолетов и при их приближении прятались, а затем попривыкли. Да и появлялись эти ревущие чудища довольно редко. Хотя в последние дни они что-то разлетались. Мотаются то туда, то сюда.  Наверное, это не спроста, наверное, в миру  случилось что-нибудь.

Старики завещали в мир не ходить, а если кто-нибудь из поганых забредет сюда, то следовало из стойбища его не отпускать, а вдруг закобенится, то  освободить безбожника от души, а грех замолить строгим постом и жаркими молитвами. Раньше-то стариком верили. А  теперь…Кто его знает?

За многие годы зимними вечерами при свете лучины перечитали раскольники все принесенные с собой священные книги от начала до конца. Читали по очереди, сменяя друг друга. Читали медленно, раздельно и хотя многое из прочитанного было не совсем понятно, сам процесс произношения высоких слов действовал на людей благодатно.

Самым начитанным был Иван-колотушник. Он знал почти наизусть все Евангелия  и в силу своей начитанности пытался объяснять людям темные места в Священном писании. Удавалось это ему не всегда.
Люди часто обращались к нему также и с вопросами по поводу тех или иных странностей в обрядах, правилах, основах вероучения.  Иван отвечал, подчас тщась растолковать то, чего он и сам не понимал. В ход шли  общие слова и религиозные штампы. Но если он кое-как отделывался от своих братьев и сестер, то от самого себя отделаться не мог. Последнее время лукавые мысли не давали ему покоя. Дьявольские сомнения одолевали его душу днем и ночью.

Прежде всего, он недоумевал почему, за какие заслуги они – эта горстка жалких, не очень чистых людишек, спасающихся на острове, попадет в царствие небесное, а все остальные люди, которых тысячи и тысячи, которые лучше и, наверное, умнее этих болотных убожеств,  отправятся в преисподнюю. Старики говорили, что у тех, остальных неправильная вера, богу не угодная. Поэтому  и нет им хода в рай. А у нас мол правильная, с исстари.

    Тут-то и было основное сомнение: кто сказал, кто истинно уразумел,  что их  от Византии вера и есть самая правильная, а другие веры и никонианская, и романская, и иудейская, и вера в Мухамеда  -- неправильные веры. Может быть,  как раз одна из них и есть истинная вера?

       И еще!
       «Ладно! Пусть наша вера самая правильная,-- думал Иван. –  Вот  мы  спасемся и предстанем перед Господом. И, что же?  Бог всемогущ. У него в руках миры. Его окружают сонмы светлых ангелов, серафимов, херувимов. Зачем же ему нужны еще и наши души, души этих темных мужиков, этих иссохших старух?  Горбатая  Дуня, умная и проницательная знахарка, так объяснила Ивану эту неясность:

      Живет человек. У него есть семья, родственники, близкие люди. А он заводит себе еще и собаку. Для развлечения. Причем из множества собак выбирает ласковую и послушную, а остальных не берет. Может быть, и у Господа есть нужда в развлечениях. Может быть, поэтому он и приближает к себе отельных людей. Именно тех, которые особенно почтительны, которые особенно ему преданы.

    Такое объяснение Иван не принял. Неужели для того, чтобы обеспечить себе такое развлечение, чтобы допустить горстку безгрешных людишек к престолу своему, Господь послал Христа искупать людские грехи, послал своего сына на смертные муки?

      Это было самым темным местом в вероучении. Если Господь всемогущ, то зачем ему жертвовать своим сыном для очищения каких-то грешников? Ему достаточно лишь одного взмаха руки, чтобы освободить людей от грехов.

     И совсем непонятно, как, каким образом  распятие Иисуса, его кровь и муки сняли с людей все их прегрешения? Со святыми отцами поговорить бы об этом. Они просветили бы. Хотя многословны очень. За словесами, как он помнил, суть, бывало, трудно уловить.

     В результате этих метаний в душу Ивана вошло главное сомнение, а не делают ли они ошибку, якобы, спасаясь на этом болотном острове; а не пора ли вернуться им в мир и зажить нормальной жизнью?


      ТРУДНОЕ РЕШЕНИЕ
      Оконные щели уже ярко горели. Дед Иван сполз с постели, накинул армяк, толкнул дверь и вышел навстречу солнышку, навстречу комариному звону, навстречу новому дню. Он перекрестился на светило, прочел «Отче наш», затем взял в руки еловую колотушку и, подражая дроби дятла, несколько раз прошелся ею по деревянной балясине, висевшей тут же, под застрехой.

     Стойбище медленно зашевелилось. Кто-то потянулся к болоту, чтобы сполоснуть лицо, кто-то засел в нужнике, кто-то принялся развешивать какие-то тряпки.  Вскоре после подъема все болотное население, умытое и причесанное, уже стояло на молитве в длинной трапезной.  Молебствие вел Иван-колотушник. Сначала хором прочитали молитву, потом пропели старинный кант. Закончилась духовная часть чтением «Псалтыря».

     Трижды с поклоном перекрестившись на древние образа, спасающаяся братия уселась за стол для вкушения пищи телесной. Еда была простой и постной, и очень пахучей. В варево, чтобы замаскировать отсутствие соли, издавна клали разнообразные душистые травы и коренья. Вместо хлеба всем столующимся было выдано по лепешке, слепленной из рубленных корней осоки и листьев крапивы с добавлением черемуховой муки и толокна

    Удивительное дело: рожь на острове не прижилась, а овес рожал
хорошо. Из дробленых овсяных зерен варили и кашу, и похлебку, делали толокно. Овсяную муку добавляли в печево, разводили из неё кисели.  Овес был основным продуктом. Сеяли его много. Чтобы сверху овсяные делянки не привлекали внимание вертолетчиков, их делали не прямоугольными, а овальными и извилистыми.

     После завтрака дед Иван всех распределил на работы. Кого на сбор даров леса, кого на заготовку дров, а наиболее многочисленная группа была направлена в дальний угол острова для разработки земли под новую овсяную делянку. В скиту остались лишь малые ребятишки под присмотром  горбатой Дуни, да дед Иван. Ему следовало бы пойти вместе с землекопами, но мочи не было, как болели ноги. Они распухли и покраснели.  Бабка Дуня наказала ему парить ноги в горячем отваре березовых листьев и череды. Вот он и решил с утра этим делом заняться, хотя верил Дуне не очень-то. Не всякую хворь она могла вылечить. Чувствовал он, что скоро ему будет конец.  Конечно, фершалы-то в миру и помогли бы, да где он этот мир?

     За соснами возникло все нарастающее тарахтение. Шум усилился и над стойбищем пролетел вертолет.

     «Что-то они, окаянные, разлетались в последнее время», -- подумал дед и начал запаривать травы в кадушке, наполненной кипятком. Однако заняться лечебными процедурами старику не довелось.  Из-за деревьев появились четыре парня и два мужика, которые были посланы в дальний угол острова. Они почти бегом двигались к Ивану, сидевшему на бревне возле своей хижины. С широко растопыренными глазами они поведали  деду о том, что на остров, вот прямо сейчас, из болота выползли два мужика с ружьями, что они разулись и выставили  сапоги на солнце, а сами залезли под корни вывороченной ветром сосны и там затихли.

     Закончив торопливый рассказ, вестники вопросительно уставились на деда, мол, что делать будем? Понятно, по завету следовало бы  этих   незваных  пришельцев отправить на тот свет. Но что-то подсказывало деду, что с этим делом торопиться не стоит. А вот, что стоит делать --  нужно подумать.

    В это время еще один вертолет пролетел над стойбищем. У деда в голове мелькнуло предположение: «А, не этих ли двух голубчиков они ищут?». Немного помолчав и подумав, Иван решил сначала скрутить  непрошеных гостей, забрать оружие. Затем выведать у них, кто они такие и что здесь делают, а уж после этого принимать окончательное решение.

     Мужики-лесовики серыми тенями бесшумно подкрались к вывороченной сосне. По крику сойки они дружно, как на медведя, кинулись под корни и навалились на чужаков. Как те не дрыгались, но были быстро связаны и вытащены на свет божий, пред строгие очи Ивана-колотушника.

     Незнакомцы не выглядели ни обескураженными, ни испуганными. Они злобно, с явной ненавистью взглядывали то на деда Ивана, то на толпу за его спиной.

    -- Что вы за люди, зачем сюда пришли? – обратился старик к пленникам. Один из них начал отрывисто вещать:

     -- Мы есть охотники. Немножко заблудились. На вас будем жаловаться!

     Дед сразу же отметил, что «охотник» говорит не совсем по-русски и при этом явно врет. Какие же они охотники, если оба одеты одинаково и вовсе не по-охотничьи, и ружья, по всему видно, не на зверя рассчитаны. Явно, лиходеи какие-то!
    Дед бросил в толпу:
    -- Принесите-ка их котомки, Посмотрим, что там у них водится.

     Парни сбегали к сосне и притащили два рюкзака. Дед с трудом рассупонил невиданные им ранее торбы и поочередно вытряхнул их содержимое на землю.
 Долго сидел дед, рассматривая две кучки, состоявшие из совершенно непонятных и каких-то несуразных предметов. Но это только со стороны казалось, что дед рассматривает чужое барахло.  На самом деле Иван думу думал. Думу не простую. Он прикидывал, что если они порешат этих «охотников», то в мир пути больше не будет. За убийство там по головке не погладят. Хотя, конечно, болото оно и есть болото. Поди докажи, куда делись два человека. Так-то оно так!  Но грех-то какой!? Как его потом с души снимешь?

     А с другой стороны и при стойбище оставлять их нет никакого резона. Они обязательно набедокурят, а потом сбегут.   Наконец на деда снизошло: «Властям их сдать надо. Вот что!».

     Дед Иван поднял голову, медленно обвел взглядом убогие, покрытые мхом, хижины, черные кресты маленького погоста, жалкую толпу своих соплеменников. Затем крепко  зажмурился, пошлепал губами и принял давно подспудно созревшее решение.

      Долго сидел Иван зажмурившись, не решаясь отдать повеление, а когда открыл глаза, то безоглядно приказал:

     -- А ну, ребятня, живо разложить на большой поляне четыре груды. Когда огонь хорошо возьмется, забросайте груды еловыми ветками. Чтобы дыму было побольше. Быстро!

     Однако никто не шевельнулся. На деда были обращены десятки испуганных глаз. Всю жизнь старались дымы скрывать, чтобы посторонние не заметили, а тут, на тебе, наоборот, дымить нужно.

     -- Ну, чего стали!? Хватит! В мир выходить будем! А, ну бегом, костры разжигать! – прокричал дед.

     Мужики оторопели, бабы заплакали, запричитали, дети прижались к родителям. Дед Иван был за старшего на острове и слову его  никто не перечил, но эти еретические слова ударили всех, как колом по голове: столько лет жили праведной жизнью, а теперь вдруг, на тебе!

     Иван понял, что рубанул слишком резко, что людям нужно все объяснить, что нужно добиться согласия. Он поднялся, посмотрел всем в глаза и начал:

     --Слушаёте меня, братья и сестры…

   Вскоре четыре густых сизых дыма ровно поднялись в безветренную синь, а уже минут через тридцать над островом застрекотал вертолет. Он немного покружил над стойбищем, а затем завис над поляной. Из открытой двери высунулся человек.  Люди на земле активно замахали руками, и вертолет, разгоняя лопастями дым от костров, начал опускаться на остров.
     Отшельничеству пришел конец.


      НЕЖДАННАЯ  ВСТРЕЧА
      Прохладным вечерком сидел Барсуков у окна и чаевничал. В печурке, растопленной для уюта, мирно пощелкивали еловые полешки. Он прихлебывал травяной чай и, поглядывая в окошко, с любопытством фиксировал маневры армейского вездехода, который зачем-то приближался к Камарам. Темно-зеленый «Урал» то пропадал за кустами, то вновь появлялся. Наконец, он выкатился на околицу и направился в деревню.

    Солидно порыкивая, он подрулил к избе Барсукова и стопорнул прямо возле калитки. Дверца кабины открылась, и с сиденья водителя сполз на землю черный от загара Козел.  Барсуков аж поперхнулся. Он выскочил в сени, а оттуда на улицу с воплем:

     -- Козлище!!! Морда противная!!!  Ты куда провалился?!

     Братья по детдому крепко обнялись. Барсуков продолжил:

     -- Уж я тебе звонил, звонил. И все впустую!

     -- Извини, Леха, служба. Как поется: ни сна, ни отдыха…

     -- Что ж это за служба такая? В твои-то годы!

     -- Свинья грязи найдет, ну, а твой покорный слуга – чумовой работы. Вот выкроил вечерок свободный и решил к тебе завалиться. У тебя местечко переночевать найдется?

     -- Вопрос!!!

     Друзья тут же пристроились к столу. Смертин, не доверял качеству отечественной вино-водочной продукции. Поэтому он, проезжая мимо магазина, приобрел бутыль английского джина, которую и вытащил из-за пазухи.

     Джин отлично способствовал теплому, душевному общению. Когда были обговорены все значимые вопросы, Мишка Смертин состроил интригующую рожу и промолвил:

     -- А я уполномочен передать  большой привет от довольно известной тебе особы.

     -- А привет-то действительно большой?

     -- Да, уж едва донес.

     -- Ну, тогда передавай!

     Мишка изобразил бросательное движение:

     -- Принимай!

     -- А, от кого?

     -- От Киры Ивановой!
   
     Вся шутейность вмиг слетела с лица Барсукова. Он подался вперед, вперился в Козла и выдохнул:

     -- Где она?! Где ты её видел?

     -- Очень близко отсюда. И она, между прочим, выразила желание встретиться с тобой.

     -- С ума сойти!!!  А, где ж её муж? Ты говорил, что она замужем.

     -- Муж у неё погиб в аварии. Вскоре после свадьбы. Так, что она вдова.

    -- Ой, господи! Сколько же ей лет? Она, наверное, на год младше меня. Как она выглядит?

    -- Абсолютно классная баба! И моложе тебя она ни на год, ни на два, а побольше. Ей сейчас лет, этак, под тридцать.

     -- Под тридцать? Что за чушь! Что ты плетешь? Она же наша ровесница.

     -- Это довольно темная история, Лёха! Суть её в том, что Кира участвовала в неком длительном медицинском эксперименте.  На ней и на других волонтерах опробировалась методика замедления процессов старения. Эксперимент оказался удачным.

     -- Где же проводился такой эксперимент? В Москве, поди?

     -- Как раз, и нет! А в местах не очень от Камар отдаленных.  Кстати, ты мог бы с ней и встретится. Представь, она совсем недавно проходила через вашу деревню..

     Барсуков вначале как-то пропустил мимо ушей последние слова Козла, а затем задумался, заволновался, округлил глаза:

     -- Стой! Ха! Так, значит, я не ошибся! Значит, на фотографии действительно была зафиксирована Кира.

     Смертин насторожился:

     -- На какой фотографии?

     Барсуков встал из-за стола, подошел к столику у окна и стал копаться в бумагах. Наконец он нашел искомую фотографию с тремя женскими фигурами в тумане и показал её Смертину.

     -- Так! – произнес потвердевшим голосом Козел. -- А мне доложили, что все фотоматериалы по этому делу уничтожены. Вот курвы!

     Он выдернул фотографию из рук Барсукова, разорвал её на четыре части и бросил обрывки в печку:

     --Вот так будет лучше.

    -- Ты, что, Козел!? Ты, что? Совсем оборзел?  Зачем такую клёвую фотку похерил!

     -- Во-первых, не Козел, а товарищ подполковник; во-вторых, не просто фотографию, а совершенно секретный документ; в-третьих, с тебя пузырь!

     -- За что? – не усек Барсуков.

     -- А за то, что по долгу службы я должен бы тебя сдать куда надо. За незаконное и небрежное хранение совершенно секретного документа.

     -- Ну, Козел! Ну, паршивец! Не зря тебе прилепили такую вонючую кликуху.

     -- Да, уж! Никуда не денешься. Народ как выдаст прозвище, так прямо в десятку. Тебя, к примеру, прозвали Мешком. И правильно. Мешок и есть. Это же надо додуматься: хранить документ, содержащий государственную тайну, в каком-то столике.

     -- Откуда я знал, что там гостайна?

     -- Что гостайна, может быть, и не знал. Но о том, что эта фотка не простая, особенная, догадывался. В общем, бутылка за тобой.

     -- Да, ладно. Не в этом дело. А дело в том что…

     Барсуков не договорил и задумался. Смертин тоже молчал, не мешал другу думу думати. Он примерно представлял какие мысли одолевают Мешка. Тот, скорее всего, прокручивал в уме предстоящую встречу с Киркой.  Действительно, коллизия!
     Хотя и существует целый набор объяснительных формул от  классической: «Любви все возрасты…» до народной: «Любовь зла…», однако Барсуков в своем воображении никак не мог вызвать образ юной красавицы, влюбленной в старца.

     При этом он, конечно же, не брал в расчет молоденьких вертихвосточек, которые заводят себе потертых жизнью, но богатых папсиков. Там все ясно. Там рассчет. А вот какие чувства питает к нему Кира, зная, что он уже очень, очень  не молод – это вопрос. Скорее всего, её желание свидеться – обыкновенное женское любопытство.

     -- Так, где же она, Кира-то? – вернулся к главной теме Барсуков.

     -- Почти рядом. Если не возражаешь, если есть интерес, я её завтра к обеду доставлю сюда.

     Барсуков крепко задумался. Что значит: есть интерес, нет интереса. Вовсе не это основное. Главный-то вопрос: зачем им встречаться, какова цель такой встречи?   Конечно, воспоминания о первой любви всю жизнь теплом обволакивали душу Барсукова. Но то воспоминания. А тут реальная ситуация. Нужно учитывать, что и лет много прошло с тех времен, когда пылкий Лёша рассказывал Кире сказки.  Да и странная разница в возрасте вовсе не стимул для встречи.
     Но все-таки интерес пересилил сомнения и Барсуков бросил:
     -- Ладно, Мишка, привози!

 
     КИРА
     И снова киснул за окном, как часто бывает в этих местах в конце лета, хмурый и знобкий день. И снова, но уже с душевным замиранием, наблюдал Барсуков за зеленым вездеходом, который приближался к деревне. Он замирал и представлял себе, что и загадочная Кира, покачиваясь в кабине «Урала», тоже находится не в безразличном состоянии.

     Мишка Смертин круто развернул машину, поставил её правым бортом к избе и вырубил двигатель. Из кабины, как прекрасное видение, выскользнула гибкая женская фигура в элегантном полуспортивном костюме. Барсуков обомлел, то есть буквально потерял способность управлять и всеми членами, и всеми мышцами лица, которое представляло собой застывшую маску ошеломленности. Он в растерянности попеременно метал взгляды то на невозможно красивую Киру,  то на поощрительно лыбящуюся мосю Мишки Козла.

     Кира приблизилась к Барсукову и деликатно протянула ему свою руку:

     -- Здравствуй, Лёша!

     Барсуков резко подался вперед, торопливо схватил тонкие пальчики и трепетно зажал их в своих руках. Оба стояли не шевелясь. Оба не отрывали глаз друг от друга. Их оцепенение прервал Козел:

     -- Ну, бывайте, граждане! Я поехал, у меня дела!

     Он махнул рукой и полез в кабину.

     Только тут очнулся Барсуков:

     -- Ты, что Мишка!? А, отдохнуть, а, закусить!

     На что Мишка прокричал, перемогая рокот заработавшего двигателя:

     -- Буду завтра утром! Тогда и закусим!

     Мишка прикатил, как и обещал, утром, часов в десять. Его уже ждал по парадному накрытый стол.  Взглянув на просветленные лица друзей, он понял, что им было хорошо.

     Застолье длилось долго. Вспоминали детдомовскую жизнь. Своих самоотверженных воспитателей, самодеятельные спектакли, походы в театры. Вновь смеялись над курьезами и «шутками» типа наполненного водой кондома, который был сброшен почти на голову директора детдома.

     Перебирали в памяти летние дни на берегу Гауи, заросли смородины и плантации брусники, а также роскошные «салюты» и фейерверки, которые устраивались из собранных в лесу боеприпасов. Вспоминали и восхищались тем,  что в то тяжелое, послевоенное время советская страна, не в пример нынешней демократической Федерации, находила средства и возможности пригреть, приголубить, направить на правильный путь обездоленных  войной детей.
Вспомнили детдомовских друзей. После того как выпили за их здоровье, Барсуков вздохнул:

-- Интересно, где они все?   Волк, Бируля, Лача…Живы ли здоровы?

-- Про всех не знаю, а Руслан Серебров жив, но не совсем здоров. Как только он встанет на ноги я его к тебе привезу, -- заметил Смертин. – Он тоже хочет тебя увидеть.

-- Я знаю. Кира мне рассказала.
 
    Налили еще по одой. Кира пыталась урезонить Козла: мол, ты же за рулем!   
     Мишка отмахнулся:

     -- А! Такой сдучай! Я немножко. Это мне не помеха, а менты  здесь особенно не цепляются: шоферня местная сплошь «под мухой». Да милиции почти и не видно на дорогах. 

     В этом Смертин был прав. На местных трассах милицейские машины появлялись лишь в аварийных случаях, а пьяных водителей задерживали тогда, когда их просто невозможно было не задержать.
 
    Так однажды бухой тракторист, вспахав под Камарами поле, отправился домой, так и не подняв лемехи мощного плуга. В результате, только что подправленная камарская дорога была глубоко вспахана до самого шоссе. Выехав на шоссе, тракторист тормознул, вылез из «Кировца»  по нужде в кусты, где упал и заснул. В массивный трактор, который полностью перегородил дорогу, вскоре врезалась, выскочившая из-за поворота на большой скорости легковушка. Прибытие милиции сделалось необходимым.
 
     В другом случае очень нетрезвый юный водила поехал на своем могучем лесовозе на танцы в Шугозеро. Дом культуры, где танцевала молодежь, находился за стадионом, к которому вела широкая бетонная лестница. Лесовоз, ломая балюстраду,  с ревом одолел лестницу, но застрял в железных воротах. Когда прибывшая милиция открыла  кабину лесовоза, шофер в полном бесчувствии выпал наружу.   И подобных случаев можно было навспоминать с целую кучу. Позтому Смертин бестрепетно отправил содержимое рюмки в рот.

    К полудню друзья вылезли из-за стола и уселись во дворе на лавочке, продолжая интересную беседу. Немного посидев, Козел взглянул на часы и сказал:
 
 -- Ого! Нам пора. Давай, Кирочка, собирайся.

     В ответ Кира, внимательно рассматривая цветущие под ногами лютики,  тихо промолвила:
     -- Ты, Миша, поезжай… Я задержусь здесь немного… На недельку, другую.


      ДУХОВНОЕ ЗАТМЕНИЕ
      В.И.Ленин, хорошо знавший русскую интеллигенцию, дал ей неприличную по форме, но зато очень четкую по содержанию характеристику, которая в уничижительном плане определяла роль и место этой публики  в российском обществе. Следует подчеркнуть, что это ленинская  характеристика относилась не  ко всей интеллигенции, а лишь к той её большей части, которая активно поддерживала контрреволюцонеров, т.е., тем самым, выступала против Ленина. А Ильич, всех перечивших ему, всегда умел уделывать острыми, запоминающимися словесами.  И это его образное  высказывание в адрес интеллигентов-контриков запомнилось, прижилось и, что удивительно, постепенно распространилось на весь интеллигентный люд.

     С такой конкретной подачи своего вождя большевики уверенно зачислили субъектов при пенсне и в шляпах в разряд неустойчивой, подозрительной публики. Они и кликуху-то для неё придумали довольно скользкую: «прослойка». Хорошо еще, что в те бурные времена не были распространены ныне широко известные гигиенические изделия.
 
        Такие обороты, как «интеллигентские замашки», «гнилая интеллигенция», «интеллигентщина», часто использовались правоверными партийцами в качестве бранных формул, когда нужно было выразить свое недоброжелательное отношение к каким-либо слюнтяйско-либеральным  тенденциям в поведении своих товарищей по партии.

     В советский период отношение компартии к интеллигентам существенно не изменилось, хотя само понятие «интеллигент» претерпело некоторые изменения.
 Если в досталинские времена под интеллигентом понимали умного, образованного, воспитанного человека, обладавшего высокими моральными качествами, то в советскую эпоху интеллигентом считался человек получивший «корочки» и зарабатывавший на жизнь умственным трудом.  Уровень ума и порядочности в этом случае никак не обозначался. Кстати, коммунисты «пореформенной» России пошли еще дальше. Они, намекая, на то, что и образование-то у интеллигентов не ахти какое высшее, обозвали их всех «образованцами».

     Советская интеллигенция, очевидно обиженная на  пренебрежительное отношение к ней коммунистов и на нелестную ленинскую характеристику, дождалась своего часа. Как только в стране были преднамеренно ослаблены идеологические скрепы, интеллектуалы, публично демонстрируя свою микроскопическую воспитанность и посредственную образованность, со злорадством, с присвистом понесли по кочкам и «коммуняк», и «светлое будущее», и  «протухшего Ленина».

       В их трактовке Ленин представал заурядным, суетливо-сварливым социалистом (с садистскими наклонностями), начисто лишенным какого-либо нимба гениальности. И значительного, а тем более, великого, за что следовало бы ему ставить памятники, он ничего не сделал.

      Может быть и не сделал. Может, действительно, Ленин – заурядная личность. Тогда почему, даже на Западе, ему установлено более тридцати памятников? И там это количество, в отличии от стран бывшего социалистического лагеря,  не уменьшается, а, наоборот, растет. Так в последнее время, к огорчению либералов, новые памятники Ленину появились в Великобритании, Дании, Швеции, США.  Правда эти монументы не совсем новые. Они из числа демонтированных. Их продали за ненадобностью Латвия, Украина, Венгрия, Словакия.

      А либералов стоит утешить. Не везде на Западе уважительно относятся к ленинским монументам.  Так, например,  установленные в США бронзовые статуи Ленина (пять экземпляров)  не имеют статуса памятников, они проходят по разряду садово-парковой скульптуры и подчас выполняют развлекательно-декоративные функции.

     О судьбе этих ленинских изваяний в США  следлует сказать особо. Про американцев разное говорят. Некоторые утверждают, что они тупые, другие считают их сутяжниками. А еще есть мнение, что граждане США – ограниченные, самовлюбленные люди. Скорее всего это не так, скорее всего они просто непосредственные персоны, которые поступают так, как им нужно, так, как им нравится. Даже с памятниками не цацкаются. Вот несколько примеров:

     Американский бизнесмен купил у словаков бронзовую статую Ленина и установил её на одной из улиц Сиэтла.  Сразу же скульптура стала развлекательным объектом. Горожане регулярно наряжают её в карнавальные, клоунские одеяния.

    Другой памятник Ленину, вывезенный из Латвии, американцы разместили в мемориальном парке Арлингтона (штат Верджиния), предварительно лишив статую головы.  Усеченное изваяние лежит на земле, символизируя, по идее устроителей, поверженную несвободу.

      А в Лас-Вегасе владельцы казино «Манделай» поместили скульптурное изображение  Ленина у входа в свое заведения. Потакая вкусам клиентов они густо покрыли бронзовую фигуру имитацией птичьего помета.  Ну, дети! Ну, непосредственные озорники! Ну, никакого почтения к образу человека, своими деяниями потрясшего мир!

       Однако по данному поводу сторонникам Ленина не следует огорчаться: американцы – это исключение. Тем более, что во всем мире,  от поселка Пирамида на Шпицбергене до Полюса недоступности в Антарктиде, установлено такое количество ленинских изваяний, такое количество – птичьего помета не хватит!

    Любознательный москвич Дмитрий Кудинов задался вопросом: «Сколько же на Земле установлено памятников Ильичу?» В ходе многолетней писковой работы он с помощью своих единомышленников собрал фотографии  4777-ми  памятников В.И,Ленину.

      Кудинов собирал не только фотографии, но и художественные, исторические и технические сведения относительно того или иного монумента. И эти сведения довольно интересны. Некоторые из них и были помещены выше.

 «Кане-е-е-шно! -- иронизировал Александр Иванович, слушая трескучие антиленинские выступления интеллигентов-либералов, утверждавших, что Ленин ничего существенного не совершил.

     Кане-е-е-шно! если считать обыденным делом создание  из рваных  кусков Империи единой, великой державы,преемницей которой и является нынешняя общипанная  РФ, то да, Ильич  ничего не свершил.

       Исе-е-есвено! Если полагать рядовым эпизодом формирование (вместо деморализованного, наполовину разбежавшегося царского воинства) многомиллионной Красной Армии, которая вдрызг разгромила белые полчища и выбросила из страны многочисленных интервентов, то да, ничего не свершил.

      Паня-я-ятно! Если мнить пустячком проведение в обстановке хаоса ряда экономических реформ, позволивших вытащить из послевоенного коллапса экономику страны и приступить к выполнению  плана электрофикации России, то да, ничего не совершил.»

         Александр Иванович отмечал, что и творческая, и научная  интеллигенция не принимала Ленина не только как государственника, но и как мыслителя. Особенно раздражало интеллектуалов большое количество научных трудов и публицистических произведений Ленина, переведенных, практически, на все языки мира.

  А еще её, эту творческую интеллигенцию, нервировала всесторонняя образованность вождя мирового пролетариата, раздражало свободное владение им несколькими языками.

       Противники Ленина пытались всех убедить, что тиражи его книг раздуты искусственно, что книги эти ничего нового, оригинального не содержат. А что касается знания языков, то в политическом плане это не главное, а главное – это харизма. Они умилялись: «Вон Борис Николаевич не только иностранных языков не знает, но и на русском-то говорит коряво, обходясь подчас универсальным: «Шта-а-а!». Ну и что!? Зато у него могучая харизма правдолюбца, и культурный люд его обожает.»

    Возбужденные нтеллигенты-публицисты, крикливые интеллигенты-ораторы  взахлеб занимались не только очернительством  положительных качеств Ильича. Они с еще большим старанием раздували, преувеличивали действительные, а в большинстве случаев мнимые, недостатки «кремлевского мечтателя».

     Сильнее, активнее всего интеллигентных господ возбуждала, якобы, инквизиторская жестокость Ленина. В качестве примера ими обычно приводилась (и приводится) известная санкция Предсовнаркома на расстрел священников, выступавших против советской власти.

      Во-первых, пример – это не доказательство, а лишь иллюстрация процесса, а во-вторых, процесса-то, как такового и не было вовсе. Не зверствовал Владимир Ильич, не лютовал, а действовал в соответствии с жестким законом политической борьбы: «если не я тебя, то ты меня».

     Действительно, что прикажешь делать с попами, которые все поголовно были на стороне белых, которые не только помогали контрреволюционерам проповедями, продовольствием, деньгами, но и с оружием в руках вступали под белые знамена, создавая полки Пресвятой Богородицы, Иисуса Христа. И это в то время, когда власть большевиков едва держалась лишь в небольшом ареале, который со всех сторон атаковали враги. А попов, кстати, расстреливать не стали. Наверное в силу гуманности, так присущей коммунистам.

     Большевики уже на второй день после захвата власти, то ли по наивности, то ли ради жеста, отменили в России смертную казнь. Несмотря на растущий саботаж, многочисленные заговоры, повсеместный бандитизм, ленинское правительство не только отказалось от расстрелов, но и вообще заметно смягчило всю систему наказаний.

     Теперешние российские либералы зазубрили формулу: «Усиление строгости наказания не снижает уровня преступности.» Они в качестве доказательства этого утверждения обычно приводят  экспрессивную сценку активной «работы» карманников при публичной казни карманного же вора, которую придумал талантливый романист. Разве эта беллетристика может что-либо доказывать ?!  Ложность либеральной формулы легко определяется доказательством от противного: исторически выявлено, что и при Владимире Святом, и при французском Генрихе, и при Елизавете Петровне отмена смертной казни неизменно приводила к всплеску преступности.  И при Ленине -- тоже !

     Ленинский Совнарком был самым образованным правительством в мире. Безусловно, красные наркомы, не в пример либералам, хорошо знали историю, а вот, поди ж ты, свернули на либеральную тропу доброты,  что и привело к росту в РСФСР противоправных действий. По этому поводу пламенный революционер Л.Троцкий заметил: «Главное наше преступление в первые дни революции заключалось исключительно в доброте».

      Чтобы получить фактический материал по обозначенной теме, Александр Ивонович нарыл кучу информации, выборку из которой расположил следующаи образом:

      «Летом 1918 года положение Республики становится очень шатким. В мае восстал Чехословацкий корпус. Его подразделения свергли советскую  власть в городах, рсположенных вдоль Транссибирской магистрали от Урала до Владивостока. Свержение большевиков сопровождалось массовым террором.

     6 июня власть в Самаре захватил эсровский КОМУЧ. Вскоре  он распространил свое вдияние на большую часть Поволжья. За период его властвования было казнено более 4 000 сторонников советской власти.

    20 июня убит В.Володарский.

      6 июля в Москве восстали левые эсэры. Мятежи произошли также  а Ярославле. Рыбинске и Муроме. Особенно кровавым был  Ярославский мятеж.

      16 августа разгорелся Ливенский бунт десяти тысяч военнослужащих. Бунтовщики уничтожили все советское руководство.

       27 августа совершено покушение на Зиновьева.

       Бунтовали крестьяне. Особенно много таких бунтов было в Тамбрвской губернии. Бунтовщики  безжалостно расправлялись с «краснопузыми». Более 40 тысяч вооруженных крестьян ушли в леса. Произошли выступления рабочих в Ижевске, Воткинске, Перми.

       Летом 1918 года безззаконие, насилие, преступнось в России стали обыденностью.

       30 августа убит глава Петроградского ЧК М.Урицкий.

        Пределом терпения большевиков явилось  покушение на Ленина. Глава правительства был тяжело ранен 30 августа, а   5 сентября 1918 года  СНК РСФСР принял  Постановление  «О красном терроре». И начались расстрелы...»

        Сколько  контры  извели чекисты в период красного террора  точно не известно.  В разных источниках называют цифры  от 50 до 140 тысяч человек.

       Жестокий закон борьбы за власть универсален. Ему следовали как красные, так и белые. И белый террор был ничуть не слаще красного, а с учетом вождлений беляков «украсить» улицы обеих столиц большевиками, повешанными на фонарных столбах,  еще не ясно, чей козырь старше. За время Гражданской войны белыми были казнены более 300 тысяч человек.

      И действовал этот безжалостный закон борьбы не только в России. Вон в Европе сколько венценосных головушек было публично поотрубывано! Сколько благородных персон было гильотинировано, повешено, расстрелено! А швейцарцы, так те не только ликвидировали свою правящую феодальную верхушку, но и перебили вообще всех аристократов, а их земли поделили между собой.

       После столь развернутого исторического рассмотрения,  Александр Иванович резонно сделал следующий вывод: в деле организации революционного террора В.И.Ленин не был ни исключением, ни, тем более, первопроходцем. Он просто следовал максиме: «Террор – это революционная необходимость».   

     Низвергая Ленина, нынешние интеллигенты-либералы попутно чернили, осмеивали, отрицали социалистические ценности, коммунистические идеалы, марксистско-ленинское учение. Конечно, в наше время главный бзик Ленина и большеаиков: «мировая революция», представляется ошибочным и даже вредным, но основы учения о справедливом и благополучном обществе невозможно сбросить со счетов.

     Александр Иванович был весьма озадачен антикоммунистическими  иллигентскими выкрутасами. Он считал, что кто, кто, а образованные-то люди, знающие всемирную историю, знакомые с идеями социалистов-утопистов, изучавшие исторический материализм, должны понимать, что учение о коммунизме – есть наиболее стройное, логичное и привлекательное учение; что коммунистическое общество – это самое справедливое общество, в котором, не в пример ницшеанскому обществу господ или буржуазно-демократическому обществу равных возможностей, будут красиво и насыщенно жить не малочисленные элитарные группки, а все члены общества. Разве это не благородно!? Разве это не прекрасно!?

      И тем не менее, интеллектуалы отрицали и отрицают социализм (а заодно и коммунизм), приводя в качестве «несокрушимых» аргументов в пользу этого отрицания те ошибки и просчеты, которые были допущены в ходе  становления социализма в СССР. При этом они основной упор делают на довольно спорные построения, относящиеся к периоду «культа личности Сталина».

       Александр Иванович считал, что, увлекаясь филиппиками в адрес социализма, господа интеллигенты игнорируют очень существенный момент: в любом, даже в самом благородном проекте возможны ошибки и сбои.

 Ведь никто же в наше время не клянет католическую церковь, хотя на совести её и сотни тысяч невинных жертв, и такие лицемерные акты, как торговля индульгенциями, крестовый поход детей, христианизация Южной Америки и т.д.
Ведь никто в наше время не бойкотирует американскую демократию, хотя грехов на её совести побольше, чем на совести сталинского социализма. Одна хищная работорговля  чего стоит. Миллионы людей погибли мученической смертью! Куда там ГУЛАГу!

      И еще – самое, самое главное. То, что тов. Сталин называл социализмом, на самом деле далеко отстояло от социализма. Политический строй, бытовавший в сталинском  СССР, правильнее определить, как социал-тоталиторизм, который многие известные социал-демократические деятели называли надругательством над марксизмом.

     Таким образом «несокрушимые» аргументы наших доблестных образованцев, направленные на очернение социализма, на самом деле никакими аргументами не является, а представляют собой всего лишь каркас логической ошибки называемой подменой тезиса. И хорошо еще, если данная ошибка не преднамеренная. Но, скорее всего – это обыкновенный софизм, зловредно-правдоподобный выверт, состряпанный интеллигенцией для обеспечения либеризации своей деятельности, т.е для снятия всех запретов и ограничений. Вот тогда-то, по их мнению, при полной-то свободе и забьют мощные фонтаны творчества, которые заполнят Россию нетленной прозой и поэзией, шедевральными кинофильмами и спектаклями,  бессмертной живописью и скульптурой. 
            
     Это-то волнительное (по интеллигентской лексике) заблуждение и понесло творческий люд на многотысячные митинги и шествия, направленные против коммунистической власти, на сборища, где разгоряченные очкастые дамы воздевали над толпой транспаранты с волнующими призывами: «Горбачёв -- палач!", "Руки прочь от Литвы!", "Ельцин -- это правда!».

     Так подробно разобравшись с вкладом интеллигенции в контрреволюцию  1991-1993 годов, Алексондр Иванович сделал вывод: «До чего ж умен и прозорлив был Ильич в своей оценке рссийской интеллигенции».


    КРЮКОВ  КАНАЛ
     «...Творец распорядился, чтобы люди  плодились и размножались. Но он не только отдал это правильное распоряжение, но и создал необходимые условия для его исполнения. В частности, по соизволению всевышнего любая особь женского пола всегда могла найти подходящую ей особь противоположного пола. И наоборот.  То есть, устанавливалась некая сексуальная гармония, исключавшая  такие ненормальности как несчастная любовь, неравный брак, старая дева, гомосексуализм, адьюлтер, ревность. Попервости все так и было. А потом народ стал умнеть, приобщаться к культуре, к политесу. Вот тогда-то и обозначились в отношениях полов вредные побочные влияния цивилизации, а именно: любовные страдания, дуэли, самоубийства, браки по расчету, убийства из-за ревности, однополые браки, проституция. Почему же цивилизация так небланоприятно сказалась на человечестве?», -- задал вопрос в конце этого  небольшого вступления профессорского вида лектор.
 
     В полупустом зале внимали профессорским словесам  несколько десятков человек. Среди них был и Дима Крюков. Попал он в эту компанию совершенно случайно.

     Примерно раз, а то и два раза в году нападала на Диму жесткая хандра.
Приключалась она, как он считал, от воздействия на  психику высотных вертикалей, серых, плоских поверхностей, унылых параллелепипедов городских новостроек. И хотя из окон Диминой квартиры был виден кронштадтский собор, с одной стороны, и трамплин в Юкках, с другой, хандра все-таки наступала.   Для её снятия  садился Дима в трамвай и катил в город, но не на Невский н не в Александровский сад, и даже не на стрелку Васильевского острова. А катил он в Коломну, катил, чтобы расслабиться в мире  её  спокойных улиц, чтобы лишний раз полюбоваться на Крюков канал -- творение своего знаменитого предка.
 
      Это место по Диминому мнению было самым петербургским районом города. Ни прагматичных доходных домов ленинградской периферии, ни чуждыых севернрму городу фризов, колонн, фронтонов, привнесенных в центральную часть Петрополя архитекторами-южанами, ни больших универмагов с роящимися перед ними толпами провинциалов.  Ничего такого в Коломне  не было. А было очарование старинных зданий, магия воды, гипноз имен, проживавших здесь в разное время великих петербуржцев.

     Для Димы одним из удовольствий, связанных с паломничеством в Коломну, было стояние на Пикаловом мосту,  от которого на все четыре стороны простирались водные глади. Удивительным свойством моста было то, что с него просматривались  еще семь живописных мостов, а прямо перед ним  разворачивалась картина, потрясшая сотни художников и тысячи  фотографов.

 Конечно, эту картину лучше созерцать воочию, но её можно представить и заочно если мысленно сочленить такие элементы как задумчивость вод, обрамленных гранитом и чугунной решёткой, художественные фрагменты Красногвардейского моста, золотистые главы Никольского собора, радостную, как благодатная молитва,  колокольню Чевакинского, скопированную водной поверхностью, но уже в перевернутом виде, и добавить сюда перспективу канала с нависщим над ним элегантным  Кашиным  мостом.

     Доподлинно известно, что в один из июльских дней 1991 года стоял на Пикаловам мосту Дима Крюков и впитывал в себя истинно петербургскую ауру, источаемую, очевидно и скрещением двух каналов,  и зелеными древесами под просторным небом, не зажатым уродливыми городскими строениями, и старинной архитектурой. Вдоволь навпитавшись этой неосязаемой субстанцией и всяческими прекрасностями он двинулся по набережной Крюкова канала в сторону Дворца культуры им. Первой пятилетки, где намеревался слегка перекусить в буфете, а затем пройтись к таинственной Новой Голландии. От её краснокирпичных стен он планировал выйти к Пряжке, а после этого прогуляться по блоковским местам. Наконец, финишная прямая – Лермонтовский проспект, где можно полюбоваться на синагогу и на памятник Лермонтову, после чего перейти через Обводный, нырнуть в метро и домой, на свою Сантьяго-де-Куба.

       К сожадению, этот хороший план споткнулся об афишную тумбу, которая стояла на углу набережной канала и проспекта Римского-Корсакова. На ней, кроме всего прочего, было размещено красочное объявление о том, что сегодня в Зале малых форм  Дворца культуры  им. Первой пятилетки профессор Сорокин А.Р. прочтет лекцию на тему: «Чем люди любят». Вход свободный.

     Дима зло сплюнул, его покоробила провокационность названия лекции. Он мысленно ответил лектору: «Чем, чем? Всем. Даже пальцем». А потом подумал и решил, что не может профессор опуститься до банальностей, что лекция должна быть о чем-то более серьезном, чем процесс совокупления, а провокационность анонса можно объяснить желанием профессора привлечь на лекцию побольше публики.  «Только зря он старается. В теперешнее время мужики больше пекуться о хлебе насущном, чем о любви», -- подумал Дима и зашагал дальше.

      При подходе к ДК увидел Дима еще одну афишу, приглашавшую народ на встречу с  Сорокиным А.Р., но Диме дубляж подобного объявления  был  ни к чему. Он уже принял решение. Его заинтересовала возможность услышать что-либо новое о сексе. В последнее время он стал очень серьезно относиться к этому вопросу. Причиной такой серьезности была Машка с её слишком бурно округлявшимися формами. 

     Час,что оставался до начала лекции, Дима потратил на перекус и на слоняние но этажам Дворца. Интерьеры этого очага культуры, как и его внешний вид, впечатляли. Здание, построенное в стиле сталинского неоклассицизма по проекту архитектора П.Митурича считалось памятником архитектуры.

     Диму приятно поразило большое количество поситителей Дворца. Из-за дверей бесчисленных аудиторий слвышалась музыка, декламация, пение. В просторном холле расположились юные художники. На небольшой сцене танцоры репетировали матросский танец. Откуда-то сверху доносились наигрыши струнного оркестра. И взрослые петербуржцы, и дети активно приобщались к искусству, к культуре.
 
    Когда подошло время, Дима занял свое место в зале и приготовился внимать профессорским откровениям. После вводной части лектор приступил к основному вопросу:

     -- Бытует железный штамп: «Мужчина любит глазами, а женщина – ушами». Этот штамп давно пора  сдать в утиль. Научно установлено, что  глазами любит женщина, а мужчина, как болшинство самцов у позвоночных, любит носом. У женщин в подмышечной области и в районе промежности существуют маленькие желёзки. Раньше их относили к потовым железам. На самом деле это очень хитрые объекты.

Они вырабатывают внешний секрет –  эссенцию  привлекательности, но вырабатывают его не всегда, а только тогда, когда женщина визуально контактирует с понравившимся ей мужчиной.  Испаряющийся секрет обволакивает тело женщины невидимым ядовитым облаком, легкий запах которого индивидуален для каждой особы. Мужчина, несколько раз  вдохнувший этой отравы, становится как бы наркозависимым.  Его постоянно тянет нюхать этот дурман, ему постоянно хочется быть возле этой женщины. Она для него самая лучшая в мире. В данном случае все говорят о том, что он  влюбился, а фактически он отравился.

     В состоянии любовного отравления мужчина становится нерешительным, постоянно комплексующим: любт, не любит.  А зря. Он просто не знает, что если он влюбился в конкретную женщину, то это означает только одно: женщина отравила его, женщина его хочет. Следовательно , нужно не комплексовать, а брать даму крепкими руками... Если же он будет тянуть, то его пассия может встретить другого, более интересного  мужчину и непроизвольно  отравить  того запахом своей эссенции привлекательности. Вот вам и треугольник. Вот вам ревность, соперничество, ненависть...

      У Димы созрел вопрос к лектору: «Почему секрет привлекательности, выделяемый дурнушками, любовно не отравляет мужчин?»  Чтоб задать вопрос нужно  ждать конца лекции. Такое ожидание было ему не по душе. Лектор все больше и больше скатывался к пошлости, а Дима пошлость не терпел. Поэтому он медленно поднялся с кресла и стал осторожно пробираться к выходу.

      На улице повеяло вечером. Пора было, вместо экскурсии по блоковским местам, возвращаться домой.  Возвращаться Дима решил через Театральную площадь. Там шумел и колобродил демократический митинг. Диме захотелось послушать, что беспокоит демократов, что им еще нужно. Уже Россия продекларировала суверенитет, и другие республики также сделались суверенными. Уже и армяне с азерами всласть повоевали. Уже любимый демократами Ельцын заделался Президентом РСФСР. Что еще?

     На площади дамочки интеллигентного вида, скорее всего учительницы, врачихи, домохозяйки с высшим образованием, ну и лобастые интеллектуалы дико орали и визжали, одобряя призывы запретить  КПСС и покончить с Советской властью, которые неслись из динамиков.     Дима дошел до канала Грибоедова, а шум митинга все еще продолжал долетать до него.

     «Ишь, интеллигенция раздухарилась, -- заметил Дима. --  И чего горлопанят? Умные, а не понимают, что луше, чем при социализме  не будет. Этих  очкариков новая власть, скорее всего, первыми и кинет». Дима  перешел на другую сторону канала  и обернулся лицом в сорону Коломны, чтобы еще раз полюбоваться на её красоту. «Хорошо, что весь этот район является охранной зоной, -- подумал Дима. – Хоть сюда-то не сунутся рвачи со своими стеклянными городухами».

     Дима никогда не был на Ближнем Востоке. Ведь кавказское побережье Черного моря, которое однажды Дима с друзьями  прошел от Батуми до Сочи,  не Левант же.
А Ближний Восток – это очень интересный кусок Азии. Дима об этом знал по фотографиям. Но впечатляли его на снимках не восточные базары и не купола мечетей, а древние руины греческих храмов. Особенно выразительно смотрелись колоннады. На фоне синего-синего южного неба вид стройных ослепительно белых колонн, иногда с уцелевшим антаблементом над коринфскими капителями, воспринимался как мажорный   привет из эллинского далёка.

     Но однажды, уже в нулевые, подобный архитектурный пейзаж, помещенный в иллюстрированном журнале, ему очень не понравился. Там на фоне бледно-голубого неба поднимались в высь, ничего не поддерживая, кроме уже порядочно раскуроченного архитрава, шесть серых колонн. Не поглянулся же Диме этот пейзаж потому, что небо на фотке было не южное, а петербургское, и элементы архитектуры – не античные руины, а еще не обрушенная колоннада, которая прежде украшала  главный вход  Дворца культуры им. Первой пятилетки.

 Сам-то Дворец был уже снесен. На том месте, где он стоял, рабочие готовили площадку для возведения на ней современного  театра оперы и балета, Мариинки-2. Для ублажения оперной музыкой  интуристов и богатеньких горожан популярному  Маэстро  уже было мало подмостков Мариинского театра и Концертного зала.

    « И куда теперь бедному петербуржцу податься? Где теперь все эти гитаристы, чечеточники, декламаторы, рисовальщики, что кучковались в «Пятилетке», найдут новое пристанище?», -- подумал Дима, рассматривая изображение сиротливой колоннады. Напрасно сокрушался Дима относительно гитаристов. Он не знал, что с началом капитализации страны,  культурная жизнь в «Пятилетке» стала затухать. Перед сносом ДК в нем вовсю орудовали арендаторы.

      Небезосновательно Крюков назвал петербуржцев бедными. Им вся эта строительная деятельность, все это умножение сценических площадок было, как говорится, -- дпд, поскольку  реально выделить из своего семейного бюджета нужную сумму для посещения что Мариинки-1, что Мариинки-2  они могли только с очень большой натужностью. Дима не поленился и покопался в статданных. Полученные результаты его разозлили.  Оказалось, что, если средний петербуржец в течение  месяца не будет  есть, пить (разные напитки), пользоваться транспортом, оплачивать счета ЖКХ, то он на свою зарплпту  сможет посетить оперу пять-семь раз, а пенсионер на свою пенсию – один-два раза.  Ленинградец же (при тех же условиях, плюс гнет «коммуняк») имел возможность заглянуть в Кировский театр пятьдесят раз, а пенсионер – двадцать.

     А Маэстро не зря увеличивал число театральных сцен. Иностранная публика валила «на Гергиева». А тому было что  показать. И не только русскую классику.

      Хотя за  последние тридцать лет не написано ни одной заметной оперы (нельзя же считать оперой музыкальный опус А.Чайковского  «Один день Ивана Денисовича»), хотя оперы старых европейских мастеров затерты до лоска (что «Кармен», что «Тоска»), у него, помимо руссской классики, имелся неисчерпаемый резерв. Этим резервом являлись почти 250 опер, сочиненных советскими композиторами, от модернистских типа «Нос», «Леди Макбет Мценского уезда», до производственно-лирических и официозно-патриотических. Если эти оперы классно срежиссировать, дать современное техническое оформление (декорации, эффекты и т.п.), да немного подправить либретто и партитуры, то для оперных гурманов такие музыкально-драматические вещи станут пикантным лакомством. 

     А еще имеются нехилые советские балеты, начиная с «Красного мака» и заканчивая «Броненосцем Потемкиным». Правда, относительно последнего у Димы имелся определенный скепсис: не балетная это тема. Несмотря на свою любовь к балету , он так и не рискнул ознакомиться с хореографической версией матросского бунта, представленной в свое время на подмостках театра им. С.М.Кирова.
   

     ИНТЕЛЛИГЕНТСКАЯ  СУТЬ
     Когда члены руководящего центра заговорщиков обеспечивали ослабление цензурно-надзирательного режима в стране, они рассчитывали на буйную антисоветскую реакцию интеллигенции.  Их расчеты не были беспочвенны. Известно, что характерной чертой старой русской интеллигенции  являлось  критическое отношение к существующей власти и, как следствие, ехидное высмеивание и самих правителей, и порядков, ими установленных.

     Царь интеллигентам не нравился. Они сочиняли куплеты, памфлеты, фельетоны, направленные против монарха. Они обзывали его «кровавым». Они рисовали карикатуры на императора, изображая его то с ночным горшком на голове, то с голой задницей. Но литературными и художественными упражнениями интеллигенты не ограничивались. Их ручонки, в конце концов, потянулись к револьверчикам, к динамитику. Загуляли по столицам нигилисты, анархисты, бомбисты. И, при царском попустительстве, многовековая монархия была поколеблена.

   Ткперь-то интеллигенты сожалеют об этом,  теперь-то они гадкого  «Кровавого» называют «Святым» и безоглядно идеализируют «бывших» --  от Столыпина до Колчака. Только из-за таких фортелей, не считая других завихрений в интеллигентных головушках, необходимо, полагал Александр Иванович,  запретить допуск на общественные сцены этой несерьезной публики.

     Люди из «Сектора Б» предполагали, что «передовая советская интеллигенция» полностью подобна интеллигентам  царского розлива, то есть не чужда фронде и мятежности по отношению  к существующей (советской) власти.  Полагали они справедливо: интеллигенция не обманула ожидания заговорщиков.

     С помягчением цензуры и ослаблением идеологического пресса активно засуетились разнокалиберные подписанты, диссиденты, правозащитники; обильно вылез на поверхность крикливый художественный, литературный, музыкальный андеграунд; возбудилась, заерничала вся интеллигентская масса,  вознеся над собой, как хоругвь, образ неадекватного Сахарова.

     Ах, с каким наслаждением началось интеллигентское оплевывание ликов партийных и государственных деятелей СССР; изничтожение социалистических идей; попрание всегда нелюбимой интеллигенцией Советской армии, вообще, и офицеров, в частности. А уж про органы и говорить нечего: в Москве, на глазах у чекистов пьяная толпа с помощью автокрана бесцеремонно стащила с пьедестала бронзового «Рыцаря революции».

      Дрожжами в этом пыхтящем, исходящем неароматными пузырями интеллигентском тесте, безусловно, являлись, как и в начале ХХ века, интеллигенты-евреи.

         Если антимонархическое революционное движение привлекало евреев возможностью занять в постреволюционном обществе достойное  положение и вывести евреев России из того униженного состояния, в котором они пребывали со времен Екатерины П , то теперь евреи-интеллигенты активно диссиденствовали, чтобы улучшить свою жизнь (выехать в более благополучные страны, прибрать к рукам лакомые индустриальные и сырьевые кусочки и т.п.). Для того, чтобы устроить себе удобную жизнь, они были готовы безжалостно распатронить этот вонючий «Совок» (так презрительно они называли Советский Союз).


     КРАХ
    Реально, в  конце 80-х годов страну охватил либеральный психоз. Пресса безумствывовала в припадке правдоискательства. Националисты в союзных республиках организовывали массовые выступления.  Различные общественные организации выводили на улицы городов тысячные толпы разгневанных (и обманутых) граждан, начались забастовки шахтеров.  По всему было видно, что государство неуклонно движется к своей гибели.

      А, что же коммунисты!? А, ничего!!!

      За десятилетия своего всевластия они привыкли к безропотности масс, к отсутствию оппозиции, а поэтому полностью утратили и способность к борьбе, и чувство самосохранения. Их отдельные акции, направленные против активных демократов, выглядели неуклюжими, а подчас просто смешными.

      Следует отметить, что неудачи коммунистов на этом ристалище  определялись не только их неповоротливостью, не только дубоватостью  их идеологических акций, но и индифферентной, а подчас явно пораженческой позицией коммунистических боссов, которые не хотели больше жить по-старому.
     До тошноты заформализованная  многомиллионная партия, которую предавали её же вожди, бездарно отступала. Она  безвольно сдавала одну позицию за другой, смиренно ожидая своего полного разгрома и запрета.

     Александр Иванович отпал от телевизора и смешно шлепнул себя по плешке. Сей жест в зависимости от  ситуации мог означать и озарение, и досаду, и догадку, и озабоченность, и другие движения души . В данном случае шлепание по голове выражало сожаление. Идейный коммунмашевец  сокрушался, что он не коммунист, что не может занять место в партийных рядах, где его штык в теперешнее смутное время  был бы совсем не лишним при отражении вражеских атак.

 Нет, в душе-то он был коммунистом (с тридцатилетним партстажем), но членом партии уже не был.  Уходя на пенсию, он написал заявление о входе из КПСС и вручил его вместе с пртбилетом секретарю партбюро.  В ответ на удивленный взгляд секретаря Александр Иванович отчеканил: «Ты не думай, я не дезертир. Просто я стар, я уезжаю в деревню и от меня партии никакого проку больше не будет. Ну разве что взносы. Несколько рублей. Но я считаю, что Партия без них спокойно обойдется».

     И вот теперь он сожалел, что обретался вне партийных рядов. Но это сожаление длилось не долго. Получилось так, что партии его штык был не нужен. Оказалось, что многомиллионная   партия – это фантом, пшик, оказалось, что 19 000 000  членов КПСС – это не идейные бойцы, а инертные прилипалы. Поэтому никакие партийные ряды не поднядись, чтобы отстоять «ум, честь и совесть нашей эпохи».
            
     Контрреволюционная ситуация, сложившаяся в стране, разрешилась переворотом и отстранением от власти КПСС. К рычагам управления плотно припали так называемые демократы (в основном бывшие видные члены КПСС). На вершину властной пирамиды усилиями интеллигенции был взгроможден перманентно пьяный выходец из глухой уральской деревушки, который безумно начал кромсать страну и народ, город и деревню.  К изумлению и смущению интеллигенции, кстати, ничего не выигравшей в результате переворота, первый российский Президент в самом начале своей деятельности совершил акты, абсолютно противоположные основным ленинским деяниям, то есть:

      -- развалил великое государство на пятнадцать  враждебных друг другу частей;

      -- превратил Советскую армию в полураспавшуюся структуру, не способную успешно противодействовать даже горстке воинственно настроеннвх  добровольцев;

      -- обвалил экономику страны до беспрецедентного, пятидесяти процентного уровня;

         А ведь умные деятели, в частности Николай Рыжков, предупреждали руководство страны: «Ельцын…по натуре своей – разрушитель. Наломает дров, вот увидите! Ему противопоказана большая власть. Вы сделали уже одну ошибку, переведя его в ЦК из Свердловска. Не сделайте еще одну, роковую.»
       Однако сделали.
 
     Люди из „Сектора Б“  поздравляли друг друга. «Белая омега», (с шероховатостями, конечно), была воплощена в жизнь: Коммунистическая партия Советского Союза без кровавого противодействия прекратила свое существование. 

     Теперь оставалось ждать того времени, когда  ввергнутый в нищету народ  решительно отвернется от новых властителей, когда подойдет срок запуска в действие «Красной омеги».
            



       ТОЖЕ  ВЫБОР
        Это просто отвратно, когда на некое медицинское сооружение, напоминающее своим хромированным внешним видом гинекологическое кресло, помещают зрелого, крепкого мужика. А еще отвратнее, когда в его посиневшую от страха головку члена вгоняют тонкую иглу шприца.

     «Отвратно, не отвратно, а терпеть надо», -- утешал себя Юра Перепрыгов, наблюдая как седовласый профессор вправлял ему в мочеиспускательный канал гибкий шнур, оснащенный на конце миниатюрной телекамерой и очень ярким источником света.

      Неприятности с мочеиспусканием возникли у Юрия Михеевича давно, а к настоящему времени они разрослись до нетерпимых явлений, которые сопровождались болезненными ощущениями.

     Профессорские исследования почек, предстательной железы и мочевого пузыря показали, что Юре нужно срочно ложиться на операцию. Это было то, чего он боялся больше всего на свете. Перед операцией он дрожал, переживал, пил успокаивающие средства, а оказалось, что операция вовсе не страшная штука. Страшнее оказались последствия: здоровье Юры после операции не улучшилось, а наоборот стало быстро ухудшаться.

     Когда медики заговорили о химии и о лучетерапии, он понял, что нужно готовить себя к пристойному покиданию этого света. Он не хотел мучиться сам, а, тем более, мучить родных и близких, поэтому в голове его стали прокручиваться различные способы добровольного ухода из жизни.

     Он сразу же отверг женские способы самоубийства. Известно, что женщины, в силу своей натуры, не могут допустить, чтобы даже после смерти их тело (а тем более лицо) выглядело обезображенным. Поэтому у них в ходу такие занудные приемчики как отравление, утопление, вскрытие вен.

    Юра не верил романистам, посылавшим горе-героинь под колеса машин и поездов: бросаются под транспортные средства в основном мужики. Они также не прочь при случае повеситься или пустить себе пулю в лоб.  Это были быстрые смерти, но очень уж страшные.

     Долго соображал Перепрыгов, какую же кончину избрать, чтобы уменьшить чувство ужаса перед решающим шагом. Он думал, думал и придумал.

     Однажды пасмурным утром, когда Иры не было дома (она уехала в Петербург по каким-то своим делам) Юра съездил в Шугозеро. Там он купил две бутылки местной «Тигоды», четыре бутылки пива и целую сумку разнообразной закуски. Приехав домой, он сварил чугунок картошки, обильно нарезал в миску огурцов и помидоров и вместе с купленной снедью выставил все это на стол. Затем налил пол стакана водки.

     Перекрестившись, Юра выпил водку и, не торопясь, отведал картошечки с салатом, после чего вылез из-за стола и начал заклеивать скотчем  щели в кухонном окне. Когда это дело было закончено, он выпил еще, но уже полный стакан, плотно захлопнул дверь, проверил, закрыта ли печная труба и повернул до отказа вентили газовой плиты. Под ядовитое шипение газа Перепрыгов уселся за стол и продолжил последнюю в своей жизни трапезу.

     Ира вернулась из Петербурга вечерним автобусом. День уже угас. Солнце опустилось за елки, но его лучи все еще подсвечивали облака, которые розовыми пушинкпми висели над деревней. Ира удивилась отсутствию освещения в их доме. Удивилась потому, что  Юра никуда уйти не мог, а спать ложиться  было еще рано.

     Она вошла в сени, включила свет, а затем открыла дверь на кухню и автоматически щелкнула выключателем. Тугая, жаркая волна подхватила её и легко перекинула  за ограду палисадника. Оглохшая и потрясенная ударом о землю, Ира сидела на траве, с ужасом наблюдая, как быстро распространявшееся пламя охватило внутренности избы, а затем с громким треском перекинулось на бревенчатые стены и крышу. Изба, переложенная из колхозной риги,  горела азартно и жарко. Температура развилась такая, что кроме чугунных сковородок  плавились все металлические предметы.

     Похоронив на Серафимовском кладбище все, что осталось от Юрия Михеевича, Ира уединилась в своей петербургской квартире. Ужасная смерть мужа больно ударила по её психике. Она как бы немножко тронулась. Часами, не одетая, сидела Ира на кровати. Она пристально рассматривала узоры на обоях. Её мучило наваждение, неотрывно сверлящая мысль о том, что камарский огненный кошмар – это наказание свыше, эта кара за невинно погубленного ею Женю Иркутского.

     Она не включала телевизор, не отвечала на телефонные звонки, никого не впускала в квартиру и сама никуда не выходила. Пищу её составляли маленькие кусочки булки, которые она отколупывала от высохшего батона и какие-то крохи сыра и творога, завалявшиеся в холодильнике. В запасе имелось еще несколько банок консервов, но у неё не было ни сил, ни желания вскрыть их.

     Когда она, наконец, выползла из затворничества, ни соседи, ни консьержки не узнали её. Вместо прежде жизнерадостной, яркой женщины пред ними предстала худющая, понурая особа, которая, в ответ на их приветствия, бурчала что-то очень похожее на слово «гадины».

     Она совершенно не воспринимала окружавшие её реалии. Её душа терзалась и мучилась в каком-то другом, темном мире. Ира зачастила в церковь.    За короткое время она обошла почти все городские храмы, от деревянной церквушки Дмитрия Солунского, что в Удельной, до экстравагантной церкви «Кулич и Пасха», расположенной за Невской заставой. Из всех храмов больше всего пришелся ей по душе Князь Владимирский собор.  В нем было немноголюдно, не суетно. Там менее, чем в других соборах, ощущалась публичность, соприкосновенность молящихся друг с другом.
 
     Ира не понимала и не любила церковные службы, поэтому она приходила в собор днем, после обедни. Проводимые в это время обряды отпевания усопших не напрягали её, а, скорее наоборот, умиротворяли.

     Монотонный голос священника, позвякивание кадила, редкие похоронные удары колокола, молчаливые, горестные группки людей с горящими свечками в руках создавали ауру отрешенности, потусторонности.

      В иконах она не разбиралась и не особенно их чтила. Лики святых и угодников были, по мнению Иры, все на одно лицо. Она четко различала лишь образ Богородицы и иконы с изображением Спасителя.

      И, все-таки, имелась у неё любимая иконка. Бабушкино благословение. Божья матерь Неопалимая купина. Там на золотой фон был наложен квадрат со вдавленными сторонами, а на него – ромб, стороны которого тоже были слегка вдавлены. В пазухах этих геометрических фигур и вокруг них в черно-красной гамме  изображалось тридцать  действующих лиц. Четверых из них Ира знала. Это были помещенные в углах квадрата символические начертания евангелистов: Иоанна (орел), Луки (вол), Матфея (ангел), Марка (лев). Остальные персоны, очевидно, представляли собой архангелов и святых старцев. В центре этой сложной композиции, в огненном кольце восседала Богородица с младенцем на левой руке. Взгляды их были устремлены на молящихся. Икону, видать, часто использовали для утихомиривания пожаров: от жары в нижнем правом углу краска на иконе почернела и вспучилась мелкими пузырями. Этой-то иконе и поверяла Ира свои самые сокровенные мысли.
 
     И молитв она не знала, да и знать не хотела. Она в храме не молилась, т.е. не воздавала хвалу Господу и не утруждала его просьбами путем произношения каких-то стандартных, канонических  текстов. Вовсе нет!

   Суть её пребывания в храме заключалась в духовном общении с богом. Обычно она останавливалась перед большим образом Иисуса, расположенном на южной стене её любимого храма, прижимала руки к груди и начинала мысленную беседу с богом. Это для неё была действительно беседа, так как она ощущала ответную реакцию на свои мысли. Ира рассказывала о своих печалях, делилась планами, винилась в грехах и получала в ответ душевное подкрепление и утешение.

      Со священниками она не якшалась. Ира считала их не то чтобы плутами, но большими притворщиками.  Конечно, православные батюшки выглядели более прилично, чем их католические коллеги, эти жирные, бритые коты, при виде которых  в памяти Иры сразу же всплывали образы  «святых» пройдох из комического «Праздника святого Йоргена». Но, все равно, она была убеждена в том, что подавляющее большинство  православных попов в бога не верят, а службу они правят вовсе не ради спасения своей паствы, а лишь для  добывания средств на свои житейские нужды.

     Ира помнила как в начале периода «реформ» экзальтированные демократки визжали о необходимости вознесения креста над Казанским собором, о потребности воссоздания храма Христа Спасителя, о нужности возвращения церкви реквизированного большевиками церковного имущества. Если это сделать, убеждали они легковерных слушателей, то боженька смилостивиться над грешной Россией, и жизнь в стране наладится, а отношения между людьми станут прекрасными.

     Вознесли, воссоздали, возвратили! Кроме этого, понастроили множество новых церквей. Попов и монахов развелось, ну просто очень миого.

      «И что же? Стали ли люди жить лучше? Стали ли они душевнее, чище, порядочнее? Да ни в коем случае!!! Такой бедности, такой преступности, такой наркомании, такого пьянства и проституции не было в Расеюшки ни при царе-батюшке, ни, тем более при коммунистах.

     А попы? Они и не помышляют о нравственном воспитании человеков, токмо стремятся к обслуживанию богатеев, то есть воров и бандитов, чтобы сорвать пожирнее куш.

    Да и вообще все эти религиозные мифы, обряды, службы, праздники,  песнопения вовсе не от бога, а придумки ушлого духовенства. Для охмурения простаков.  Единственное, в чем церковники правы --  это в том, что бог, то есть более могущественное и более развитое существо, чем человек, действительно существует. Но знает ли он о нас бренных, слышит ли нас – это большой вопрос. Может быть мои душевные контакты с богом – всего лишь бред больной души.»
     Вот такие невеселые мыслишки вились в голове у Иры. Но, несмотря на все её   душевные колебания, божественная терапия делала свое дело: душа Иры постепенно отмякала, расправлялась. И настал день, когда она вновь вошла в жизнь, а, войдя, почувствовала вдруг какую-то неясную тревогу.
     Вскоре она поняла и причину этой тревоги,  поняла и испугалась: ведь она же преступница, она самовольно оставила свой пост в Камарах. В Управлении наверняка считают её дезертиром, со всеми вытекающими из этого обстоятельства нешуточными последствиями.
     На следующий день она с утра заторопилась в Управление.

 
     ДРУЗЬЯ ВСТРЕЧАЮТСЯ ВНОВЬ      
     Подводник и танкист, с одинаково расслабленными, умиротворенными физиономиями сидели на широком диване, доверчиво привалившись друг к другу.  Перед ними на журнальном столике исходили паром две большие, керамические кружки с кофе. Сначала-то жена подводника предложила им чуточку напитка в двух изящных японских фарфоринках. На что моряк, сделав решительную отмашку, заявил:

     -- У нас длинный разговор.

     Тогда и появились глиняные сосуды с ароматным питьем, которым они и стали  запивать каждый добрый глоток очень правильного бренди.

     Только что разошлись родные и близкие Павла Леонтьевича, радостно отметившие и его очередной юбилей и в большей степени его второе рождение, возвращение к жизни, чудесным образом организованное военными медиками Окружного военного госпиталя, куда он был переброшен из Тихвина еще в день ранения
.
     Хотя по понятиям врачей Павел Леонтьевич был «практически здоров», он все еще имел некоторые проблемы с продырявленным легким, да и рука двигалась не совсем свободно. Несмотря  на эти досадности, друзья были счастливы от того, что моряку удалось выплыть из смертельного водоворота. Они сидели, пили кофе и увлеченно строили плана на будущее.

     Прежде всего, они твердо решили организовать экспедицию на Петровский завод и все-таки вытащить оттуда плавающий танк.

    -- Представляешь, Паша, какой это будет подарок для музея! – мечтал Константин Викентьевич.

    -- Хорошо было бы ввести этот танк в экспозицию ко дню Победы. И экспонат шикарный, и ветеранам приятственность. – добавил подводник.

     -- Увы, Паша, по сравнению с такими, утраченными музеем экспонатами, как танки Т-60, Т-34, КВ, «Тигр», Т-Ш, «Пантера» и другие, эта плавающая малютка есть всего лишь одинокий осколок большого витража. – сетовал танкист.

     Павел Леонтьевич подбадривал друга:

     -- Ничего, ничего, Костя. Все начинается с малого. Вполне возможно, что музей вновь обретет некоторые экземпляры броневой техники времен войны.
 
     -- Особенно желательно разжиться танком КВ. Именно этот тяжелый танк на протяжение всей блокады выпускал Кировский завод.

    Помолчали, Отхлебнули по глотку бренди. После чего Константин Викентьевич продолжил:

     -- Конечно, нужно искать, шевелиться. Само собой ничего не появится.  Кроме плавающего Т-38 следует с Петровского завода вывезти корпус немецкого Т-Ш. Правда, он без башни, но для начала можно на него пристроить деревянный макет башни.

     А еще неплохо бы организовать поиски на дне Невы в районах бывших переправ. Там тоже можно много чего найти. Вон в Мурино перед зданием Диорамы уже установлены два танка-утопленника, поднятые со дна реки.

     -- Вообще-то, на эту тему нужно будет с ветеранами покалякать. Под праздник и блокадники, и бывшие бойцы Ленинградского фронта потянуться в музей.
     -- У-у-у! Ветеранов-то пред днем Победы в музее будет много. Победа – это единственная утеха, которая у них осталась. Все остальное, что было значимым для этого поколения, демократы умудрились обесценить и обгадить. Буквально все: от знамен и орденов, до символов и песен.

     -- Да и эту-то всенародную гордость и славу пытаются принизить и полить грязькой разные недоумки и замаскированные антирусситы.

     Дескать, и Победа-то была пирровой, то есть  людей ради этой победы положили, не в пример культурным немцам, не меряно, и генералы Красной Армии – тупые дуроломы, которые только и умели, что матом гнать красноармейцев в лобовые атаки, и Главнокомандующий – полное военное ничтожество.

      В этот момент перед друзьями появилась жена подводника. Она попыталась прекратить этот самодеятельный политпросвет и уложить обоих спать.
     Куда там! Единственное, что ей удалось, это изъять из обращения споловиненную бутылку бренди. После ухода хозяйки Константин Викентьевич с заметным раздражением продолжил:

     -- Активнее всех глумятся над Победой и её творцом представители так называемой творческой интеллигенции. Совсем недавно известный артист Макс Рувимский , высказываясь о роли Генералиссимуса Сталина в войне, без стеснения выложил в Интернете: «…Сталин негодяй и подлец. Он обманул не только союзников, но и свой народ.»

     -- Костя, ну, что с этого Рувимского возьмешь? Здесь явно проявилось влияние шипучей смеси из семитской неуемности, интеллигентской безответственности, и недостаточной просвещенности. Таких Рувимских много, особенно среди писателей, музыкантов, журналистов, актеров, младших научных сотрудников, певцов, фигуристов и прочих плясунов.

         Говоря так, Павел Леонтьевич не мог даже предположить, что вскоре к своре «плясунов» присоединятся  и благообразные бтюшки. Так, архиепископ  волоколамский  Илларион, публично обозвав Сталина чудовищем и духовным уродом, провозгласит: «Победа в Великой Отечественной войне была дкйствительно чудом, потому что Сталин перед войной сделел  все  чтобы разрушить страну... Победа в войне – это победа народа.»

      Итак, подводник не мог даже предположить, что и попов потянет попинать мертвого льва, а поэтому продолжал:
    
      -- Меня волнует другое: почему Рувимские и им подобные могут активно заниматься искажением истории войны? Неужели государство, церковь, патриоты не способны дать решительный  отпор либералам-фальсификаторам?

     -- Здесь и напрягаться-то особенно не нужно. Достаточно толковым образом преподнести общеизвестные факты
.
     -- Это точно! Например, относительно «пушечного мяса». Наши недоброжелатели ошарашивают публику жуткими цифрами, причем взятыми с потолка. Одни из них утверждают, что на каждого погибшего немецкого солдата приходятся три красноармейца, Другие идут еще дальше, доводя это соотношение до 1:4 и даже до 1:5.  Причем такие  данные либо ничем не аргументируются, либо обставляются ссылками на тенденциозные зарубежные источники.

     Факты же свидетельствуют, что в Отечественной войне наши военные потери в живой силе были вполне сопоставимы с немецкими.
     Подводник медленно поднялся с дивана, пошатываясь подошел к письменному столу, покопался в одном из его ящиков и извлек оттуда записную книжку:

     -- Слушай, Костя, здесь у меня выписаны последние, наиболее точные данные о наших потерях. Это результат многолетней работы большой группы военных историков.

     -- И что же они там накопали?

     -- На основании многочисленных документов они определили, что наши безвозвратные потери за всю войну составили 11 444 100 человек. Из них  число пленных равняется 4 559 000 человек.

     -- А немцы сколько потеряли?

     Подводник заглянул в  записную книжку:

     -- Немецкие безвозвратные потери (явно заниженные), вместе с потерями союзников,  определяются в 8 649 200 человек. Из них 4 376 300 – пленные.

     Таким образом, немецкие и наши безвозвратные  потери соотносятся как 1,0:1,3, но не как 1:4, а тем более, не 1:5. Для наших полководцев, учитывая вероломное нападение немцев, это соотношение очень деже почетное.
    
     -- Скоты-демократы! И чего они так любят все преувеличивать, искажать. Ну, свиньи! Из-за их свинства и западные политики начали бухтеть, что Сталин, мол, – ничтожество, что войну выиграли западые союзники,  что сталинизм и гитлеризм – одно и тоже. А чего стесняться? Сами русские так утверждают. Хотя так утверждают вовсе не русские, а московская либеральная вшивота.

     -- Как ты думаешь, на Западе  сознательно выдают колготанание наших либералов отностиельно сталинизма за мнение всего русского общества?
     -- Конечно, сознательно! Им это выгодно.
 
   Танкист умолк, а Павел Леонтьевич стал заканчивать свою тему:

     -- Как видишь, пленных с той и с другой стороны было примерно поровну. Только в советском плену умерли 420 000 немцев, а в культурном немецком плену были умерщвлены более двух миллионов наших бойцов.
 Так просто взрывается  миф о советском «пушечном мясе».

         Константин Викентьевич слегка задумался, а затем возразил:

     -- Нет, Паша, миф просто так не взрывается. В твоих цифирках смешаны живые и мертвые, пленные и погибшие. Это не совсем правильно. Говорить следует только о погибших.

     -- Так возьми и вычти из  безвозвратных потерь количествло пленных. Получишь боевые демографические потери.

     -- Дай калькулятор.
   
      Потыкав в кнопочки, танкист провозгласил:

      -- Соотношение боевых демографических потерь составляет 1,0:1,6. Вот такая арифметика.
     -- Следовательно, на двух погибших немцев приходится трое наших.Это конечно не блеск, но и не 1:5.  И объясняется такое невыгодное для нас соотношение не тупостью  красных маршалов, как уверяют либералы, а объективными причинами. Например, в результате внезапного нападения немцев Красная Армия в начальном периоде войны понесла громадные потери. Только за первый месяц войны мы потеряли убитыми 800 000 военнослужащих,  немцы – 100 000.

     -- Внезапность нападения – это существенный аргумент, но не главный. Основной  же причиной, в силу которой Красная Армия в сорок первом обильно оросила кровью  приграничные леса и поля, -- это неумение воевать (а отчасти и измена).  Потом-то, набив кровавых шишек, коневы-рокосовские разобрались что к чему. Но и после повзросления  сталинских  полководцев, наша  армия несла  заметно  большие потери, чем немцкая. В этом деле  нельзя сбрасывать со счетов уверенность некоторыыых советских военачальников в том, что людской потенциал СССР практически неисчерпаем.

     Допив кофе, Константин Викентьевич продолжид беседу:

     -- А, что касается тупости наших генералов, то возникает резонный вопрос: «Если немецкие фельдмаршалы такие умные, то чего же они до Нюрберга-то допрыгались?»

     -- Опять же факты – упрямая вещь. По военной науке наступательная операция может быть успешной, если атакующая сторона имеет трехкратное превосходство в живой силе и технике. Однако советские полководцы умудрялись громить немцев, имея равное соотношение сил. Примером может быть легендарная Сталинградская операция.  А разгром немцев под Москвой Жуков учинил, имея даже меньше сил, чем гитлеровцы. Я уж не говорю о такой блистательной операции как «Багратион».

     -- А еще эти пидоры любят издеваться над глупостью Сталина и бестолковостью наших маршалов, которые не сумели организовать оборону на границах и подставили под удар всю кадровую Красную Армию.

     -- Здесь-то все ясно. В ту роковую ночь Красная Армия была изготовлена не для обороны, а для других целей. И ни какой глупости со стороны Сталина не было, а было, скорее всего, горе от ума. Он совершенно логично обосновал невозможность германского удара в 1941 году.

     -- А обороняться наши маршалы умели. Классический пример – Курская дуга.

      -- Теперь о Сталине. Я полностью согласен с антисталинистами в том, что Верховный главнокомандующий был неважным полководецем. Даже более того: он вообще не был полководцем, поскольку не имел ни военного образования, ни заметного  опыта управления войсками. А зачем Главнокомандующему быть полководцем? Для вождения полков у него есть генералы и маршалы.  Верховный главнокомандующий – это стратег. Сталин был великим стратегом. Он уже в 30-е годы стал побеждать Гитлера в резултате создания гигантов передового танко и авиастроения, строительства заводов по производству новейших артиллерийсеих систем и автоматического стрелкового оружия...

    -- А еще он заменил командиров времен Гражданской войны на молодых, активных военачальников и, в добавок, предотвратил возникновение в стране «пятой колонны».

     -- Послелднее – очень важно. За всю войну в СССР, в отличии от Рейха, не нашлось ни одного желающего подложить бомбочку под вождя.

     Перед друзьями вновь появилась жена подводника:

     -- Всё, граждане! Кончайте заниматься самоедством. Это просто горе: нахлебаются кофе и колобродят до утра.

     Она набрала воздуха и проскандировала командирским голосом:
     -- От-бо-й, господа офицеры!

     Оба бывших военнослужащих с неохотой поднялись с насиженных мест и двинулись в сторону гостиной, продолжая на ходу обмениваться своими высокоумными соображениями:

     -- Самое потешное то, что демократы, принижая роль Советского Союза в победе над могущественным врагом, помалкивают о том, что правители нынешней демократической России не смогли сладить даже с малочисленной, нерегулярной чеченской армией.

     Павел Леонтьевич тут же оседлал своего любимого конька:

     -- Здесь все более  или  менее ясно!     С одной стороны, кавказские горцы – это очень смелые и упорные бойцы. Я не буду останавливаться на примерах из многолетней Кавказской кампании, а приведу некоторые данные из времен Великой отечественной войны. Подожди минутку.

     Подводник вернулся в кабинет и вскоре вновь возник с записной книжкой в руках.

     -- Смотри, Костя! Здесь у меня табличка, где приведены данные о количестве Героев Советского Союза, приходящемся на сто тысяч представителей каждой нации, которые проживали в СССР в годы войны. По этому показателю первые пять мест (вместе с русскими) занимают горцы Северного Кавказа. Открывают список осетины. Шестыми идут украинцы.

     -- А на каком месте храбрые евреи?

     Павел Леонтьевич заглянул в свой кондуит:

     -- Храбрые евреи занимают в моем списке восемнадцатое место. На пять миллионов советских евреев  приходится   107 Золотых звезд. Евреи располагаются позади армян, грузин, татар, белорусов, казахов, которые занимают соответственно 10, 11, 12,13, 15 места.

     -- А кто на последнем месте?

     Подводник вновь обратился к записной книжке:

     -- Последнюю пятерку составляют   якуты, латыши, литовцы, эстонцы и молдаване. Они идут сразу же после удмуртов, узбеков, киргизов и таджиков.

     -- Данные, хотя и чисто формальные, но все равно интересные. Дай списать.

     -- Да, пожалуйста.

        И еще! Ты, наверное, не знаешь, что в рядах защитников Брестской крепости были чеченцы и ингуши. Так вот: среди уцелевших бойцов не оказалось горцев. Ни один из них не сдался в плен. Все они до конца выполнили свой воинский долг.

     Итак, возвращаясь к началу разговора о причинах поражения России в чеченской войне, повторюсь: с одной стороны горцы – храбрые воины.

      А с другой стороны в стране, практически открыто, действовала мощная «пятая колонна».   Чеченская диаспора, особенно в Москве,  осуществляла финансовую и информационную поддержку боевиков.

     Либералы, правозащитники, «демократы» разлагали армию, клеймя её как душительницу свободы. Офицеры, в их понятии, все сплошь были жандармами. Проводились разнообразные акции для поддержки «свободолюбивых» чеченцев.
     Подлые политики предавали армию. Только наши войска стеснят боевиков в горах, как следует приказ: остановиться и начать переговоры. В результате чеченцы получали передышку. Они передислоцировали свои подразделения, довооружали боевиков, пополняли поредевшие отряды наемниками.

     Продажные средства массовой информации работали в пользу чеченцев. Экраны телевизоров были забиты трупами русских солдат. Бедные российские матери падали в обморок, получали инфаркты, а то и расставались с жизнью, когда в груде мертвых тел, щедро выложенных на фоне дымящихся  руин,  они вроде бы узнавали родное лицо.

      При этом чеченская сторона подавалась телевидением в оптимистическом ракурсе: гордые чеченцы исполняют воинственный танец, мальчишки с автоматами на груди клянутся в верности Дудаеву, седобородые старцы со старинным знаменем в руках благословляют добровольцев на войну с неверными.

     Наблюдая всю эту журналистскую свистопляску, заслуженный журналист-ветеран с горечью  возмущался: « Что же вы, стервы, делаете?! Да если бы мы во время Великой Отечественной войны в подобном стиле освещали военные события, то никакой Победы не было бы!»

     -- Видно твоему ветерану было невдомёк, что так называемые демократические СМИ были скуплены разными березовскими, для которых чеченская нефть была важнее чести России.  А журналисты, они и есть журналисты. Не нами сказано: «Журналистика сродни проституции».

     -- Ну, все, Костя! Начали с Победы, а кончили проституцией! Давай-ка заканчивать эту пустую беседу. И вообще, чего это мы убеждаем друг друга в том, в чем и так убеждены. Нужно других убеждать! А, что если в вестибюле нашего музея создать стенд, где были бы приведены наиболее яркие данные о Великой отечественной войне.

     -- Хорошая мысль! Конечно, лет через 100 эти данные будут не актуальны. Сейчас ведь никого не интересует соотношение погибших с той и другой стороны, скажем, в Полтавской битве или в войне с Наполеоном, или в Крымской войне. Главный интерес – кто победил?

        Ну, а при теперешнем-то политическом раскладе вопрос о военных потерях СССР в нашей последней войне с Германией является очень даже животрепещущим.
     Подталкиваемые хозяйкой, друзья, наконец, разошлись на ночлег.