Глава 20. Мост загадочных откровений

       – 3 мая 1741 года в городе Т. произошел пожар, уничтоживший более 240 городских зданий, в том числе почти все лавки Гостиного двора, деревянное здание Богоявленской церкви, три общественных трактира, два соляных амбара и баню. В то время в нашем городе жил ученый путешественник Иоганн Георг Гмелин, воспоминания которого я воспроизведу тебе, мой дорогой читатель сейчас, и даже сохраню пунктуация того времени для мсье Гамиля Тониана: «В течение 1741 года было шесть пожаров. На некоторых Гмелин был и убедился, что «состояние противопожарных мер самое плохое. Однажды весь дом был объят пламенем и однако же его не ломали, потому что все багры, лежавшие на  открытом воздухе, так обледенели и смерзлись, что большая толпа народа ничего не могла сделать, чтобы отодрать их один от другого; спустя несколько недель произошел новый пожар и с баграми повторилась та же история... Возмутительно, что как на этот раз, так и прежде, пожары происходили от кормчества; виновных однако же не преследуют и не наказывают». Во время одного из пожаров Гмелин пострадал и сам – сгорел дом, где он жил. При вывозке имущества, при участии солдат, оказалось, что у него много вещей украли, как из сеней и комнат, так и дорогой», – гимнаст это заявление спокойно прочел со старой рукописной бумаги с изящной печатью и сделал еще более грозное лицо, – Это говорит о многом. Что было тогда, то останется и будет. Люди сами делаю беды для себя, все также совершая ошибки по кругу. Пожары были выгодны тогда, пожары выгодны и сейчас для чинов, которым нужно поставить в центре свое здание. А искусство, деревянное зодчество? Кому оно нужно? Зачем сохранять культуру? Нам нужно лишь выгода и никакой гармонии. А если создать мирового общего врага?

       – Знаешь, многие работают по своим правилам и существуют, но им не мешает разлагаться, а потом искупать собственные грехи. Это их жизнь, и не стоит на них смотреть. Довольствуйся тем, что имеешь.

       – Мсье Гамиль, вы не поняли. Пожар уже давно захватил наши сердца. Огонь полыхает средь нас. Мы не будем сидеть сложа руки, все они ответят за свои злодеяния. Мир объединится во имя великой борьбы с общим мировым врагом.

       – Ты собираешься совершить революцию в одиночку? Или я чего-то не уловил?

       – Вы, мсье Гамиль Тониан, ищете смысл там, где его нет. Когда я был маленьким, то читал фантастические книги, где мир представлялся иным, не то, что нам нынче преподносят. У вас никогда не будет летающей доски и путёвки на другую планету, но это ничего... XXI век оказался совсем не похож на прогнозы наших старших мыслителей. Нет ни разумных роботов, ни летающих автомобилей, ни городов на других планетах. Хуже того, мы не приблизились к такому будущему ни на шаг. Вместо него у нас ГлюкФон, Твитле и так далее, но разве же это адекватная замена? Впрочем, и они до сих пор используют операционную систему, появившуюся в 1969 году.

       Гимнаст умиротворенно продолжал свою беседу, не играя на высоких тонах голосом, и этот звук был приятен и вам, мой дорогой читатель, и Гамилю Тониану. Он не резал слух, а приятной мелодией просачивался нам в сознание, усыпляя бдительность.

       – Всё больше людей начинают подозревать, что в нашем мире все происходит не так, как должно. Складывается впечатление, что технический прогресс, если не остановился, а, по крайней мере – дал сбой. Легкомысленные гаджеты меняются каждую минуту, как погода Питере, а значительные проблемы, решение которых казалось близким и неизбежным, почему-то отложены в черный ящик до неопределённых времен. Мне понравилось одно замечание умного человека, который нынче сам и есть великая история. Он на одной из конференций сказал примерно следующее: «Одно из моих первых ярких воспоминаний на работе: я сижу перед громоздкой лупой чёрно-белого телевизора и смотрю, как один из первых космонавтов отправляется в космос. Это было великое достижение, будучи студентом, приложить руку к такому детищу. Последний старт ракетоносителя, который увидел на широкоэкранной ЖК-панели и мне стукнул 71 год.  Я наблюдал, как космическая программа приходит в упадок, с печалью, даже горечью. Где обещанные тороидальные космические станции? Мы неспособны повторить даже космические достижения шестидесятых годов. Боюсь, это свидетельствует о том, что общество разучилось справляться с действительно сложными задачами».

       – Но это лишь небольшой застой. Обществу не дано принять все как должное, нужно переждать, чтобы новое поколение прижилось ко всему.

       – Ты меня удивляешь. Сам видел, как и что происходит внутри огромного механизма, как крутятся шестеренки. Они привыкли «жить по уставу» и ничего не поделаешь с коррумпированной мафией наших систем. Это не единственный довод в пользу теории, что прогресс замедлился. Ты хотя бы присмотрись к вычислительной технике. Всем фундаментальным идеям в этой области самое меньшее сорок лет. Unix через год исполнится 45 лет. SQL придумали в начале семидесятых годов. Тогда же появился интернет, объектно-ориентированное программирование и графический интерфейс. Гамиль в этом мире явно что-то не так и никто не желает приложить руку, дабы изменить его…

       – И как ты желаешь его менять? – они продолжали двигаться вдоль самой оживленной жилы, откуда начинается путь в сам город, плавно переходящей из моста в трассу, – у тебя есть какой-то определённый план?

       Темень окутывала округу, и мокрый влажный снег обрушивался огромной стеной на город, затмевая видимость. Он не переставал идти уже несколько дней. Как наш герой привык к нему, мне не понято, но видать непогода ему не мешала нисколечко. Он как атомный крейсер пробивался свозь глыбы льда и стену вертикального снежного покрова. Из затуманенного города мы коротко или долго, попали на открытое пространство, главную венозную магистраль, единственный ближайший выезд, этакий побег из свободного города иллюзий простирался южный мост через реку Т. в городе Т., или Коммунальный мост. Это был мостовой переход длинной более 2 км: в его состав входят мост через реку Т. со сталежелезобетонными пролетными строениями в виде неразрезной восьмипролетной балки, двухуровневые развязки на обеих сторонах реки и железобетонный трехпролетный путепровод. Ширина проезжей части моста позволяла потоку автомобилей бежать из города двумя полосами, устремляясь на юг, и также две полосы встречали приезжих прекрасным подъемом куда-то ввысь, в гору. Не стоило бы забывать про два тротуара по краям моста, где на одном из них нашего героя уже ждали.

       – Я видел ту часть мира, которая отражала всю действительность. Все то, что пропало раз и навсегда, – в этот момент, даже не знал что делать, стоя посередине комсомольского моста, смотря нашему герою в глаза, – Заглянув за ту сторону вселенной, выйдя за грань нашего понимания, я понял суть потустороннего мира. Поистине жизнь – это ад, который общество и создало само же для себя, тот огромный чан с кипящей и бурлящей жидкостью нечистот, что подливаем сами же, – тут эмоции перехлестнули меня, крича, размахивая руками,

       – И ты говоришь, что этот мир имеет право на жизнь? Зачем? Ради какой цели? Когда человек однажды увидит черную изнанку общества, то никогда не сможет забыть ее, побоится повернуться к ней спиной, зная, что сразу же получит удар ножом. Теперь, могу сказать точно! Я больше не притворюсь, что ее не существует. Моя реальность была искажена чужими мнениями, и только сейчас осознал всю иллюзорность ваших представлений. Темнота поглотила наши души, но мы до сих пор чисты. Интересно, но так гласят наши экраны всюду и везде. Все что я помнил о себе, умерло, исчезло без следа, когда Страхов открыл мои загноившиеся очи. Истинная боль ушла, и как феникс восстал из пепла. Не переживай, мое дело только начато.

       Манящий запах крови делал нас всегда одержимыми, и не имеет значения, что хотим от себя. И знакомый гимнаст продолжал свою речь.

       – Ты думаешь, что эти борцы за свободу от идейной власти будут желать нового? Они хотят продвинуть свой мягкие места наверх, к теплому очагу, чтобы потом делить торт между такими, как они сами. Активисты называется! Они не сделали ничего полезного, кроме как ворошить руины мертвых, и так кое-как дышащих городов. И вспомните, дорогой Гамиль, если вы хотите что-то создать, то нужно предыдущее разрушить. Я уже столько лет прожил на этой земле, столько веков и столетий, и видел как пал Рим, как были уничтожены древние цивилизации такими активистами. Они лишь проблема. Я же, желаю идеальных условий: если уничтожать, то все конкретно и сразу.

       – Ты лестно и складно говоришь, но что ты истинно хочешь? Почему делаешь то, что не прикрыто тайной завесы? Зачем все эти жертвы? Зачем ты погубил только что распустившийся цветок?

       Беседуя, они медленно передвигались к середине моста. Никто из них явно не торопился никуда и не спешил. Попытка узнать хотя бы имя неизвестного убийцы была тщетна. Гамиль в один прекрасный момент остановился, осознав, что это ловушка. Но уже было поздно. Раздался резкий хлопок и дымом окутало тротуар. Герой ни чего не успел сделать и даже убежать из замкнутого пространства, ограниченного автомобильной магистралью и пропастью над рекой. Все произошло быстро, Тониан ощутил оплетку знакомой давно веревки на шее своей и дым рассеялся. Пред нами, мои дорогие читатели предстала статическая картина: Гамиль с натянутым узлом Линча и в метре от него, распершись на полу шпагат на поручнях моста, находился гимнаст с маузером в руках, и одной ногой связанный в цепке с нашим героем.

       – Я не возненавидел свободу. Я не возненавидел тебя. Просто то, что ты сделал, привело меня к такой жизни. Нет никаких личных мотивов против тебя, и смерти твоей не желаю. Но принцип, на что пошел, требует этого. Либо ты, либо я – пану жертвой во имя справедливости. Ибо дал обет вечному служению принципам своих идей и мыслей, и цель наметили сверху, очертив пунктирную черту до пункта назначения и дав выбор, – и гласом тяжелым, металлическим звоном, он произнес, неведомы слова, – Имя мне – легион, потому что нас много! И много просили Его, чтобы не высылал их вон из страны той. Паслось же там при горе большое стадо свиней. И просили Его все бесы, говоря: пошли нас в свиней, чтобы нам войти в них.

       – Кем ты себя возомнил, милый друг? – Гамиль удивленно спросил его, дрожащим голосом, сквозь стянутую шею петлей, что при каждом движении затягивалась сильнее и сильнее, – Что за бред ты несешь?

       – Я знаю, что ты понял мою суть. И жаль, что познакомился не с теми людьми. Считай меня посланием, началом новой эры – для всех нас, и началом всех начал – для тебя. И девушку я не убивал, она сама просила меня об этом. Освободи меня, говорила она. Избавь от этих мучений, что принесла мне смертная жизнь.

       – Это как так? И если ты мне предлагаешь смерть, тогда зачем ты говоришь о новой эре?

       – Я тебе уже ответил. Я не возненавидел свободу. Я не возненавидел тебя. Нет никаких личных мотивов против тебя, и смерти твоей не желаю. Если хочешь жить готовься. И прими мое признание, – он протянул диктофон и положил его в карман Гамилю, – Я знаю, что ты записывал наш разговор. Тут и он продублирован, и мое признание.

       После последней фразы гимнаст прыгнул с моста и Тониан только успел ухватиться за веревку двумя руками, чтобы узел сразу не затянулся и не сломал шею от рывка. Злодей повис на шее Гамиля, провисая над полузамёрзшей рекой Т., где еще не везде проступали белые льдины, огромная пустыня с большим количеством оазисов – обычной полыньи.

       – Не переживай она динамика, – злодей приставил маузер к веревке, шедшей от ноги и прострелил ее, – Еще увидимся, мой милый друг. Имя мне – легион!

       И тело грубо хлюпнулось в воду, спокойно и безмятежно уйдя под лед, постепенно растворяясь во мраке. Глоток, свежий воздух вбрёлся в легкие Гамиля сразу же, как петля освободила шею. Он всматривался в холодную тьму, в блики на воде, вымощенные волны вызванным падением тела. Солнце показало свои лучи и начала освещать реку под углом. Небо разъяснилось, снег и ветер покинули наш край на время.