Я не химик и сожалею или о 3 ужасных событиях

Какой кошмар. Какой форменный ужас. Меня угораздило закончить театральный институт.

Иногда я целыми часами просиживаю одна в кресле, не зажигая свет, вцепившись ногтями в подлокотники - щеки горят, глаза на выкате, мне чрезвычайно стыдно!

Это я бегала с другими профурсетками по прокуренным коридорам не то театрального института, не то питейной, что в общем и целом почти одно и тоже, поскольку одна единица стремится к другой с бесконечным ускорением.

Это я, изображая Марину Цветаеву, заламывала руки и кричала не своим голосом в маленькой пыльной аудитории.

И это, наконец, тоже я, с пучком на голове и с лицом, изображающим вечный траур и приверженность к высокой поэзии одновременно, вставала и с удовольствием и праведным гневом кляла и порицала всех тех, кто пропустил фехтование и основы этнического танца.

Я давно с ужасом, а не с благоговением, встречаю всех тех, на ком еще стоит
эта позорная печать, эхо театрального ВУЗа. Вся эта ветошь напоминает мне ужасное - какой была я сама и в каких невероятных заблуждениях пребывала.

А началось все просто.

Я лишилась невинности в конце первого курса посещаемого мной культурологического факультета.

Факультет был скучный, однокурсники мои были настолько скучными, что даже факультет на их фоне казался веселым. Я не училась, меня не выгоняли, поскольку в группе было всего трое человек, в свою очередь это была одна единственная группа на культурологическом факультете. Выгон меня означал крах всего профессорско-преподавательского состава,  уменьшение ставок, ликвидацию факультета и прочие ужасы и кошмары.

Так недоучка Суворова тащила весь факультет.

И от того, появлюсь ли я на лекциях в субботу или не появлюсь зависело почти все, кроме глобального потепления.
Преподаватели сами заходили за мной, аккуратно постукивая в дверь комнаты в общежитии.

И тут ЭТО случилось...

На следующий день я пришла к ректору, бухнулась на стул напротив и счастливым от счастья голосом завопила, что немедленно, сию же секунду хочу учиться на театральном факультете. Карты сошлись! Я даже не имела представления, с какой скоростью судьба будет выполнять мое пожелание!

Ректор, имевший личные счеты с деканом культурологического факультета, вдруг радостно фыркнул. Он крянул: "так-с", открыл новую пачку дорогих сигар и с удовольствием закурил.
Напевая и постукивая каблучком, он шлепнул мне печать и в тот же миг из скучного культуролога я превратилась в студентку театрального факультета.

Жизнь продолжалась, неслась и увлекала в невероятные приключения.

Всё у меня было хорошо, а иногда плохо, но потом, естественно, снова хорошо.
Я начала курить, носила дорогую замшевую сумочку и бессовестно высокие каблуки.
Все что я хотела - это блистать! Блистать на сцене этого института, где днем проводились занятия, а вечером накрывались столы и происходила обыкновенная пьянка под сумасбродные безобразные песенки.

Меня ругали. За слабый голос и плохую позу, на неуверенность и самоуверенность, за выбор плохих отрывков и за замах на слишком хорошие отрывки слишком хороших авторов. Я тряслась за кулисами и думала только о том, чтобы убедить своих вечерних собутыльников, сидящих в зале, что я нормальная и очень даже гожусь в актрисы.

И все же, я была уже - актриса!
Я пила и курила, охала и заливалась слезами, вела беседы о любовных перипетиях в судьбах русской интеллигенции и главное - часами рассуждала о том, что поэзия никому не нужна.

Продукт был готов для немедленного запуска в театры нашей страны для дальнейшего своего самопрозябания.

Но тут случился еще один немыслимый поворот в моей маленькой жизни, а именно - тот самый возлюбленный мой с режиссерского факультета,  вернулся из путешествия в Париж, и что самое удивительное совершеннейшим образом мне опостылил.

Я вдруг задумалась о вечном, бросила курить, променяла каблуки на кеды и осознав всю горечь неправильной и несовершенной жизни, стала журналистом.

Писать я умела, со школы еще, ошибки проверял специально обученный человек (имеются такие в газетах), а все остальное решили связи, ну и то, что человек я неплохой, естественно.

Я слагала слова в фразы с упоением сердца, прослушивая звучание каждой буквочки и каждого предложения,  вставляла в каждую свою статью стихотворения Фета, цитаты из произведений Платонова и считалась почти интеллектуалкой.

Пока не случился еще один ужасающий случай.

По заданию редакции я бодро открыла дверь и прошла в кабинет, в который кроме меня между прочим не каждого и пускают. Это был директор центра по обязательному медицинскому страхованию N. Улыбчивый и немолодой Сергей Павлович в клетчатом пиджаке предложил мне лучший стул в своем кабинете, распорядился подать чаю с мандариновыми корочками и мятой и стал вещать. Вещал он о том, что...

"Центр обязательного медицинского страхования закрывается и всем гражданам на руках которых имеется полис обязательного медицинского страхования немедленно стоит позаботиться о его замене,поскольку с сегодняшнего дня он теряет силу".

Статья произвела фурор. Уже утром ни в одном киоске, ни в одном магазине не было ни одного экземпляра газеты, не было их и в редакции. В городе остановилось движение, люди не вышли на работу, а в школах не начались занятия. У центра обязательного медицинского страхования выстроились километровые очереди людей, спорящие между собой, кто первый.

В редакции оборвали все телефоны и в тот момент, когда я появилась на пороге я услышала  рев обезумевшего и несчастного Сергея Павловича.
В кабинете начальства под бесконечный звон телефонов,  директриса бегала с сердечными каплями за Сергеем Павловичем по всей редакции и плакала. Вот она слава, подумала я. Мое имя действительно было у всех на слуху.

Сергей Павлович кричал, что убьет меня, что я ужасный человек и совершеннейшее полено. Что он вбивал в мою голову примерно полтора часа, что полис обязательного медицинского страхования подлежит обмену, обязательному обмену у тех, у кого кончился срок. И что сделать это нужно в течение месяца, в обычном порядке. 

Мне ничего не оставалось как понять, что очевидно и журналистика не такая уж счастливая и романтичная профессия...

В последнее время мне все чаще нравятся стеклянная посуда, колбочки и таблица. Менделеева, естественно.