Татуировка

За­пись в днев­ни­ке Ха­руно Са­куры
Ког­да-то у ме­ня бы­ла под­ру­га.
По­чему «бы­ла»?
По­тому что лес­бий­ские филь­мы пло­хо вли­яют на не­раз­вра­щен­ную мо­лодежь, пре­тен­ду­ющую на «бо­гем­ность» и «гла­мур».
По­тому что боль­шинс­тво лю­дей – би­сек­су­алы.
По­тому что я всег­да влюб­ля­лась в пар­ней, ко­торым со­вер­шенно не бы­ла нуж­на, а о тех, ко­му нра­вилась, це­ленап­равлен­но вы­тира­ла но­ги.
По­тому что она бы­ла мо­ей единс­твен­ной под­ру­гой. Мож­но ска­зать, са­мым близ­ким че­лове­ком.
По­тому что, ког­да она пред­ло­жила «поп­ро­бовать» по­цело­вать­ся, что­бы не по­зорить­ся пе­ред пар­ня­ми во­пи­ющим не­уме­ни­ем, я сог­ла­силась без вся­кой зад­ней мыс­ли.

***
- Но ты же то­же лю­бишь Сас­ке-ку­на, - Са­кура не­до­умен­но пох­ло­пала рес­ни­цами. – По­чему ты его бь­ешь?!!
- Люб­лю, зна­чит, - Ино хмык­ну­ла, вспо­миная, как пос­та­вила кое-ко­му вну­шитель­ный «фо­нарь». – Ну бью – люб­лю, так что все вер­но.
Гла­за у нее при этом блес­те­ли как-то по­доз­ри­тель­но.
Ино не зря по­сеща­ла спор­тивную сек­цию... а Сас­ке не сле­дова­ло го­ворить то, что он ска­зал, да­же ес­ли это бы­ло прав­дой.
То, что глу­пее Са­куры в ми­ре не сыс­кать.
***

За­пись в днев­ни­ке Яма­нака Ино
Ког­да я пред­ло­жила по­цело­вать­ся, она сог­ла­силась.
Не знаю, за­чем она бы­ла мне нуж­на – та­кая сла­бая, всег­да пла­чущая. Прос­то, ког­да я ви­дела ее сле­зы, мне ста­нови­лось не по се­бе. Не хо­телось, что­бы она пла­кала. Хо­телось ви­деть ее улыб­ку. Ми­лое ма­лень­кое счастье ми­лого ма­лень­ко­го су­щес­тва...
Все это ми­лое, жи­вое, не­уду­шен­ное – быс­тро­теч­но, и, ес­ли от счас­тли­вой люб­ви рож­да­ют­ся де­ти, то от нес­час­тной – про­из­ве­дения ис­кусс­тва.
Тог­да я не зна­ла об этом.
Она бы­ла для ме­ня вро­де по­теряв­ше­гося ко­тен­ка – что-то бес­по­мощ­ное и оди­нокое. Приг­реть, об­нять, уте­шить...
Нет.
Ко­го я об­ма­нываю?
Она не бы­ла ко­тен­ком и без­за­щит­ной не бы­ла то­же. Я чувс­тво­вала в ней... что-то дру­гое. То, что и прив­лекло ме­ня к ней две­над­цать лет на­зад; я всег­да лю­била цве­ты...
И на ин­ту­итив­ном уров­не мог­ла пред­ска­зать, ка­кие из них бу­дут цвес­ти пыш­нее всех.

***
Та­ту­иров­ку де­лали во­семь ча­сов.
Зе­леный ши­пас­тый сте­бель, в два коль­ца об­ви­ва­ющий пред­плечье, ухо­дящий на спи­ну, за­витуш­ка­ми пе­ресе­ка­ющий бок и за­кан­чи­ва­ющий­ся на пра­вом бед­ре. На стеб­ле цве­ли алые ро­зы: од­на, боль­шая, над грудью, и еще од­на, чуть мень­ше, не так да­леко от про­коло­того пуп­ка.
На блед­ной ко­же это выг­ля­дело страш­но­вато, не го­воря уже о том, что опу­холь не схо­дила не­делю.
По­нача­лу Ино бо­ялась смот­реть на се­бя в зер­ка­ло. По­том при­вык­ла.
Она по­нятия не име­ла, мож­но ли за­горать с та­ту­иров­кой, но бла­года­ря ну­дист­ско­му пля­жу – сво­ему но­вому ув­ле­чению – очень быс­тро за­горе­ла до чер­но­ты. Во­лосы вы­горе­ли и ка­зались те­перь со­ломен­но-жел­ты­ми, вы­зыва­юще тор­ча во все сто­роны. Ино ни­ког­да бы не по­дума­ла, что ее во­лосы мо­гут быть та­кими пря­мыми и жес­тки­ми, ес­ли об­ре­зать; кон­чи­ки до сих пор ко­лолись, ког­да она про­води­ла по ним ла­донью.
У Са­куры во­лосы дру­гие. Длин­ные, глад­кие, на­ив­но-ро­зовые, шел­ко­вис­тые, при­да­ющие ей от­кро­вен­но глу­пова­тый вид. Обыч­ная дев­чонка, обыч­ная ис­то­рия.
Обыч­ная не­нависть.
***

За­пись в днев­ни­ке Яма­нака Ино
Она мною вос­хи­щалась.
Я не по­няла это, вот в чем де­ло.
Я не зна­ла, что она так от­ре­аги­ру­ет на мой по­целуй. Я да­же не по­доз­ре­вала, что он мо­жет выз­вать у ме­ня по­доб­ные эмо­ции. Я до сих пор не знаю, был ли это уме­лый по­целуй... и, тем бо­лее, «нас­то­ящий».
За­то я знаю дру­гое – боль­ше ме­ня так не це­ловал ник­то. Это был не слу­чай­ный жест, не акт ми­лосер­дия, не дань тра­дици­ям.
Это бы­ло как к чу­жой ду­ше при­кос­нуть­ся.
И мне ста­ло страш­но. Тог­да я – пер­вая! – от­тол­кну­ла ее.
Я ска­зала: уби­рай­ся.
А она ме­ня воз­не­нави­дела.
Мно­го поз­же я по­няла: все по­тому, что она мною вос­хи­щалась.
Тех, кем мы вос­хи­ща­ем­ся, мы ни­ког­да не лю­бим «по-няш­но­му». Толь­ко той лю­бовью, от ко­торой – шаг до не­навис­ти.
Те­ми, ко­го мы лю­бим так, как лю­били ли бы ми­лого пу­шис­то­го ко­тен­ка, мы ни­ког­да не вос­хи­ща­ем­ся.
И она это по­чувс­тво­вала. То, что я не ви­жу в ней то, чем она ста­ла: силь­ный цве­ток, силь­ную лич­ность. То, что я не люб­лю ее са­му... толь­ко эту «пу­шис­тость».
Тог­да я са­ма счи­тала так.
Ее лю­бовь бы­ла дру­гой и не мог­ла ис­чезнуть так прос­то, как за­быва­ют о приг­ре­том на ночь ко­тен­ке; приш­лось прев­ра­тить ее в не­нависть.
Она не за­была.
Но, что са­мое стран­ное, я не за­была то­же.

***
Но­вый жур­нал. Опять на об­ложке.
- Да ты у нас кра­сави­ца, Ино, - хмык­ну­ла Са­кура, раз­гля­дывая глян­це­вую по­вер­хность. От­пи­ла за­казан­но­го глин­твей­на, на­лила се­бе еще из стек­лянно­го кув­ши­на. По­сети­телям до­рого­го ка­фе, в ко­тором Са­кура взя­ла жур­нал со спе­ци­аль­ной стой­ки, не бы­ло ни­како­го де­ла до де­вуш­ки, в оди­ночес­тве вос­се­дав­шей за сто­ликом.
До де­вуш­ки, рас­пи­ва­ющей глин­твейн на­тощак в са­мом на­чале дня...
Са­кура мог­ла с пол­ным на то пра­вом чувс­тво­вать се­бя на­еди­не с Ино.
Ино...
У нее оч­ки в ра­дуж­ной плас­тмас­со­вой оп­ра­ве и зе­леный ма­никюр на паль­цах с тя­желым се­реб­ром; по­каза­тель­но зас­тенчи­вый взгляд. В моч­ках ее ушей дыр­ки, бровь про­коло­та в двух мес­тах.
У нее та­ту­иров­ка – от пред­плечья до бед­ра. Свет­лые гу­бы смы­ка­ют­ся вок­руг кон­чи­ка не­заж­женной си­гаре­ты, у по­яса – два сти­лета; и кто-то пре­дуп­ре­дитель­но про­тяги­ва­ет ей за­жигал­ку.
Кто-то про­водит паль­ца­ми по цве­точ­ной та­ту­иров­ке, кто-то це­лу­ет свет­лые гу­бы по но­чам и не мо­жет ос­та­вить ни сле­да на за­горе­лой ко­же...
Са­кура смах­ну­ла бо­кал со сто­ла, и он раз­бился; ос­трые ос­колки.
***

За­пись в днев­ни­ке Ха­руно Са­куры
На са­мом де­ле я ею вос­хи­щалась.
У ме­ня до сих пор что-то дро­жит и ло­па­ет­ся в гру­ди, ког­да я ее вспо­минаю.
Это всег­да так; пер­вая лю­бовь...
Я слиш­ком поз­дно по­няла, что она бы­ла мо­ей пер­вой лю­бовью – тог­да, ког­да она ме­ня от­тол­кну­ла.
Тог­да дождь стал мо­им со­юз­ни­ком, тем­но­та – вер­ной под­ру­гой, а она...
Она ста­ла мо­ей не­навистью.
Стран­но, но это чувс­тво бы­ло да­же силь­нее.
Стран­но, но она ни­чего не име­ла про­тив...

***
Она бы­ла пь­яная и грус­тная; ни­какая.
- Опять про­жига­ешь жизнь, - Ино улыб­ну­лась, свер­кнув ров­ны­ми бе­лыми зу­бами. – Как глу­по с тво­ей сто­роны... Са­кура.
- По­чему ты за­хоте­ла встре­тить­ся... имен­но се­год­ня... – нес­мотря на то, что Са­кура спа­ла на хо­ду, выг­ля­дела она луч­ше, чем три ме­сяца на­зад, в их пос­леднюю встре­чу.
Она боль­ше не ка­залась... обыч­ной. И де­ло бы­ло не в чер­ном ла­ке для ног­тей, не в чер­ных сет­ча­тых пер­чатках, не в по­каза­тель­но де­шевой би­жуте­рии – что-то из­ме­нилось.
Ино нах­му­рилась:
- Сни­ми пер­чатки.
Са­кура по­кача­ла го­ловой:
- Нет.
Ино уда­рила на­от­машь. Го­лова Са­куры мет­ну­лась из сто­роны в сто­рону. Ха­руно при­жала ру­ку к го­рящей ще­ке:
- Нет.
Ино по­жева­ла блед­ны­ми гу­бами:
- Или ты по­казы­ва­ешь мне то, что пря­чешь, или мы боль­ше не встре­ча­ем­ся.
Гля­дя толь­ко на свои ру­ки, Са­кура стя­нула пер­чатки. Сна­чала – од­ну. По­том – дру­гую. Бро­сила их на пол – вмес­те с осы­па­ющи­мися с рук ук­ра­шени­ями.
Чер­ный ма­никюр на об­ло­ман­ных ног­тях слег­ка об­лу­пил­ся, тя­желые коль­ца из ду­того се­реб­ра ос­тавля­ли на паль­цах тем­ные сле­ды, а на за­пясть­ях Са­куры об­на­ружи­лись по­лосы раз­дра­жен­ной, кое-где сод­ранной ко­жи... брас­ле­ты из кро­вопод­те­ков.
Ино зна­ла, что та­кие кро­вопод­те­ки бы­ва­ют от ве­ревок.
***

За­пись в днев­ни­ке Яма­нака Ино
Я го­ворю ей – но ты, ты же не жи­вешь, как ты мо­жешь быть та­кой кра­сивой?
Я го­ворю ей – но ты, у те­бя да­же ра­боты пос­то­ян­ной нет, и дру­зей, и в квар­ти­ре бед­лам, как ты мо­жешь быть та­кой кра­сивой?
Я го­ворю ей – но ты, ты же жиз­ни не зна­ешь сов­сем, по­чему то, что ты го­воришь, та­кое нас­то­ящее?
Она мол­чит. Прос­то улы­ба­ет­ся со ста­рой фо­тог­ра­фии, ко­торую я по­веси­ла над кро­ватью.
***

На ли­це Ино бы­ла на­писа­на боль. Мно­го, очень мно­го бо­ли; так, что Са­куре ста­ло не по се­бе, и ми­гом вы­вет­ри­лись ос­татки ал­ко­голя.
Ин­те­рес­но, вся эта боль – от­ку­да?
Ино до­билась все­го, че­го хо­тела. Ино из­вес­тна в кру­гах зо­лотой мо­лоде­жи, ее лю­бят, ею вос­хи­ща­ют­ся, муж­чи­ны, ко­торые по­яв­ля­ют­ся вмес­те с ней на раз­во­ротах жур­на­лов, ка­са­ют­ся ее так, как Са­кура ни­ког­да не смо­жет...
Ино дол­жна быть счас­тли­ва. Ино не дол­жна зво­нить Са­куре и про­сить ее о встре­че, не дол­жна поз­во­лять Са­куре не­нави­деть ее, не дол­жна...
- Ударь ме­ня, - ска­зала Са­кура, под­ни­мая взгляд.
И Ино уда­рила, не жа­лея сил, чуть не вы­вер­нув за­пястье из сус­та­ва – так, как не би­ла ни­ког­да.
Са­кура упа­ла на ко­лени. Зад­ра­ла го­лову, гло­тая кровь.
А Ино вы­тяну­ла изящ­ные ступ­ни:
- Прис­ту­пай.
У паль­цев ее ног был прив­кус жел­чи.
Па­радокс, но иног­да лю­ди нас­толь­ко не лю­бят се­бя, что при­вязы­ва­ют­ся силь­нее все­го к тем, кто их уни­жа­ет...
***

За­пись в днев­ни­ке Ха­руно Са­куры
Я слы­шу в зву­ке во­ды, те­кущей из кра­на, сот­ни го­лосов, но о чем они го­ворят, я, на­вер­ное, не уз­наю ни­ког­да.
Ко­роб­ка со спич­ка­ми про­мок­ла, и за­жечь огонь уда­ет­ся да­леко не с пер­во­го ра­за.
Це­лый чай­ник го­ряче­го чаю; буд­то под­ми­гива­ет, гор­де­ливо вздер­нув нос – ну что, про­ведем па­ру ча­сов вмес­те, род­ная?
Ког­да я за­вари­ваю чай, мне ка­жет­ся, буд­то на­чина­ет­ся но­вая жизнь. Дру­гая. Луч­ше в мил­ли­ар­ды раз.
И это моя уто­пия.
***

Бли­же к но­чи на Ино на­пало глу­хое раз­дра­жение, так, что зу­бы ныть на­чали. Боль, не­нависть, лю­бовь... Ино не мог­ла ос­та­новить­ся на чем-то од­ном, да и не хо­тела ос­та­нав­ли­вать­ся.
Об­ре­зан­ные во­лосы, дыр­ки в моч­ках ушей, за­во­еван­ные вер­ши­ны – все это бы­ло ни­чем. Как и рань­ше.
Как и рань­ше, Са­кура ос­та­валась силь­нее. Ни­кому не из­вес­тная, де­вуш­ка, про ко­торую ни ра­зу не на­писа­ла са­мая за­валя­щая га­зета, оби­татель­ни­ца ма­лень­кой зах­ламлен­ной квар­тирки, го­товая прий­ти по пер­во­му зо­ву Ино и по­лучить под­питку собс­твен­ной не­навис­ти – в единс­твен­ной фор­ме при­кос­но­вений, ко­торая бы­ла дос­тупна Ино...
Эта де­вуш­ка бы­ла силь­нее.
Она на­учи­лась справ­лять­ся без Ино.
Нет, не так – она наш­ла се­бе ко­го-то на за­мену. Ко­го-то, кто свя­зыва­ет ей ру­ки и ос­тавля­ет кро­вопод­те­ки от ве­ревок по все­му те­лу...
Ино ме­талась в кро­вати, пы­та­ясь зас­нуть и уже по­нимая, что не смо­жет это­го сде­лать, а Са­кура во­зилась на кух­не, гре­мя по­судой. Съ­ем­ная квар­тирка, пред­назна­чен­ная спе­ци­аль­но для этих ред­ких встреч – Са­кура не дол­жна уз­нать, чья фо­тог­ра­фия у Ино над кро­ватью...
Са­кура не дол­жна уз­нать, что про­рос­ла сквозь те­ло алы­ми ро­зами, об­ви­лась ши­пас­тым стеб­лем – и не вы­ведешь те­перь.
- Эй, Ино! Чай бу­дешь?
Ее го­лос зву­чал на удив­ле­ние спо­кой­но, и это зас­та­вило Ино под­нять­ся, нап­ра­вить­ся в кух­ню, ос­та­новить­ся в двер­ном про­еме.
Са­кура обер­ну­лась ей навс­тре­чу. Ино вздрог­ну­ла, уви­дев си­няк у нее под гла­зом.
« - По­чему ты его бь­ешь?!!
- Люб­лю, зна­чит...»
С че­го на­чина­лось, к то­му и при­дет; пос­ле то­го, как все прой­де­но, а до пос­ледней чер­ты все­го ни­чего, это от­кро­вение вос­при­нима­лось на ред­кость пар­ши­во.
По­это­му Ино пред­почла за­быть. И, за­быв, нет, за­бив, шаг­ну­ла навс­тре­чу Са­куре:
- Да.