4 глава ЗА ЧТО? Марина

      Марину сразил запах. Это запах большого скопления женщин в ограниченном пространстве, не имеющих, ни средств, ни возможностей личной гигиены. Гигиеническими  пакетами служили простые тряпки, которые невозможно было постирать из за отсутствия места стирки, воды и мыла. Выбросить тоже  нельзя, потому, что другой тряпки не было. Так они засохшимися и хранились в котомках, и служили службу следующий, следующий и следующий раз. В камере душно, несмотря на открытые окна. Все сидели на полу. Кто полураздетый, а кто, казалось, совсем голый. Все тела потные, кое где со струйками грязного пота. В углу стояло две деревянные бочки, закрытые крышками. Одна параша, другая бочка с водой и на крышке водяной бочки грязная алюминиевая кружка на цепи. Возле параши тоже не было свободного места. Несколько тел сидели впритык. Роем летали мухи. За парашей и за водой все следили. Можно было позволить выпить одну кружку воды и один раз сходить на парашу, а остальное время терпеть до утра, когда поведут на оправку. В другом углу камеры был свободный пятачок. Там сидела, довольно красивая, пышная, средних лет, дама на подушках в привольной позе, с раскинутыми ногами и тоже почти голая. Рядом с ней три другие плюгавые. Одна как опахалом орудовала над ней полотенцем, вторая растирала руку, третья тёрла ногу. Но чтобы перейти к другой ноге она задерживалась в дородной промежности. На что пышная дама отвечала: «Ох, как хорошо, ну ты Люся искусница». После этого Люся-искусница удовлетворительно ржала. Судя по физиономии  пышной дамы, она была на своём месте, в своей среде, и в своём времени.  Похоже, этой четвёрке разрешалось в камере всё
--Что нос воротишь? Не нравится как пахнем? Ничего, скоро ты будешь издавать такой же запах.- Запах был на самом деле свежему человеку невыносим.
--Что вы девочки? Меня только что арестовали и отобрали ребёнка.
--А ты хотела чтоб и ребёнка сюда впихнуть!?- Определить кто говорил было невозможно.
--Садись. Чего стоишь, как как гибрид молодого жеребца!?- Марину покоробило.
--А где... Сесть то?..
--Где стоишь, там и садись.
--Но ведь здесь совсем негде, а вон там есть немного свободного места...- и Марина указала на привилегированный пятачок.
--Ты, шалава! Не успела войти и уже порядки свои наводишь!- Это крикнула машущая полотенцем. Трущие руку и ногу залились смехом.
--Закрой свою пасть, сука! Эй коровы, ну ка уплотнитесь, дайте женщине место. Все зашевелились. Обслуживающие пышную даму, как щенки, поджали хвосты.
--Садись красотка, через несколько дней я переведу тебя ближе к себе,- и пышная лама улыбнулась.-Вы что не видите, человек только с воли, дайте женщине принюхаться. - Все шестёрки, как одна сделали серьёзные лица и зло посмотрели на Марину. Они знали, что через день — два, кому то придётся уступить привилегированное место. Марина с первых минут чем то понравилась бандарше (будем её так называть), видимо своей свежестью. Женщины, нехотя и с трудом уплотнились и Марина села. Слёзы сами собой, не плача, полились из её глаз.
--Ты чего, дурёха?.. Привыкнешь. Все мы прошли через первый день ареста, а потом видишь, ничего, живём. - Говорила товарка справа. Она была ещё не старая, но и не молодая. Так казалось. Грязная вся в прищах кожа обтягивала её кости и только непомерно большая голая грудь казалось сгибала её своей тяжестью до земли. - Марина ничего не ответила, только обильнее закапали слёзы.
--Отстань от неё, видишь человеку плохо. - Сказала соседка слева.
--Ты, чучело. Ты ещё смеешь мне указывать! - И обращаясь к Марине, добавила — это она к твоему кешеру хочет примазаться, без мыла лезет, - и показала пальцем на её котомку.
--Но там у меня ничего нет. Одна фуфайка.
--Как, совсем ничего нет, даже хлеба?
--Нет, - ответила Марина.
--Ну ты даёшь! Приходят с воли и ничего не приносят! По моему это свинство. - И обе товарки потеряли к ней интерес.

           Описать этот вертеп насилия и издевательства над творением Бога невозможно. Невозможно, потому, что каждая из этих женщин позавидует пещерным сёстрам первобытного прошлого. Те терпели холод, терпели голод, но они могли бороться за своё существование, за свою судьбу. Они умирали, но у них были развязаны руки.Эти же, охраняемые самой гуманной конституцией, самыми справедливыми советскими законами, были лишены всего. Потому, что существовало какое то междустрочие  законов, что лишало их и прав  конституции, и прав законности, и даже скотского обращения. Комната с бетонным полом шесть на семь метров.Сорок восемь квадратных метров. Два маленьких окошка с намордниками и решёткой без стёкол. Семь квадратных метров отвоёвано камерной элитой, два квадратных метра занимают параша и бочка с водой. Остальные тридцать три квадратных метра занимают шестьдесят женщин разного возраста. Молодые, старые и совсем дети. И все поставлены в такие условия, что друг к другу относятся с остервенелой ненавистью. В камере жара, нет вентиляции, все до пояса, а то и ниже голые. Отодвинуться друг от друга невозможно, поэтому грязные потные тела прилипают к таким же грязным и потным телам. Когда ложатся спать, то все на один бок. Для того, чтобы перевернуться на другой бок- это должна делать вся камера одновременно. На спине лежать невозможно, не хватает места. Кто  то занёс вшей и они кишат в голове и тряпье каждой женщины. Кто то занёс чесотку и вся камера чешется. Молодые, ещё репродуктивные женщины про ночам занимаются мастурбацией. И не потому, что их тело требует этого дара природы, а чтобы на время отвлечься от зуда, от смрада, от грязи и потом уснуть. Старые женщины ненавидят их, и подобного рода занятия им очень противны. Малолетки развращаются.Половина политические, половина уголовники. Политические примерно такие как Марина. Уголовники-это украдено в колхозе килограмм зерна, или из хлебозавода вынесли за пазухой, обжигая грудь пол булки хлеба. Явно, все враги народа. А с врагами народа какое обхождение. Людей много, следствие идёт вяло и все сидят в такой камере по шесть по восемь месяцев. На оправку полагается тридцать минут. Выпускают в загородку. В загородке наружный туалет на двадцать очков, а женщин шестьдесят. Рядом умывальник. Это жестяное ржавое корыто подвешено на двух столбах и двадцать гусаков. Воды ограничено одним корытом, её привозят бочкой. И не дай бог какая из женщин кроме умыться, решится по быстрому и подмыться холодной и не очень чистой водой, она получает от товарки увесистый тычок. В выражениях не стесняются.
--Ты что курва выплёскиваешь на своё поддувало, а мне и умыться нечем будет. Всё! Своё израсходовала. Завтра не умоешься. - К зиме положение чуть улучшилось, но об это ниже.

            Я прошу у читателя прощение. Конечно, приятно описывать благоухающий розарий, но куда прикажете деться таким явлениям. Притвориться, что их не существует?

           Открылась кормушка.
--Дорошенко!
--Я Дорошенко.- Марина встала.
--Как зовут?
--Мария.
--Отчество?
--Захаровна.
--Правильно. Принимай передачу.Вот здесь напиши: «Всё получила» и распишись.Постой, дай пирожочек.
--Эй ты! Голодающий из поволжья. Ну ка закрой кормушку!-  Это крикнула бандарша. Кормушка тут же захлопнулась.-
--Ну, крепко ты его. И не боишься...
--А он никто. Это коридорный. Он и так переполовинил, ты за него не беспокойся.- Бандаршу зовут Елена Ивановна, дальше мы её так и будем называть.
--Так, ты с опахалом иди на место Марины, оставь только полотенце, а ты Маня подвигайся сюда. Ну ка шалавы, дайте девочке пройти!
--Елена Ивановна, зачем, я уж здесь как нибудь.
--Девочка,  здесь я распределяю где кому сидеть, где кому лежать. Учти это на будущее. И никаких дополнительных вопросов!.. Вот и хорошо... Садись, садись милая, вот на матрасик, он здесь единственный, а передачу постав сюда... Ничего, позже мы рассмотрим, что нам Бог прислал... И по мере потребности я тебе буду выдавать. Чтобы не похудела, ты такая хорошенькая сейчас.
--Елена Ивановна, но ведь это моя передача, я готова делиться, но почему вы мне будете что то выдавать? - Трущие руки и ноги, и даже дама с опахалом громко рассмеялись.
--Ты слышишь милая, девочки смеются. Давай в дальнейшем не смешить порядочных людей. - И Елена Ивановна расплылась в милейшей улыбке. Потом эта улыбка постепенно трансформировалась в оскал обезьяны, потом в гримасу тигрицы и эта последняя гримаса прошипела змеиным голосом: «Ты видишь милая, девочки смеются. Не устраивай клоунады». - И опять милейшая улыбка божьего ангела. Дама с опахалом подняла с пола своё  вшивое барахлишко и заняла прежнее место Марины. Она чувствовала себя шавкой которую только что вытащили из общественного туалета.
--Ну что гадина, кончилась твоя власть?!
--Закрой свою вонючку!
--А за вонючку ты получишь! - И соседка попыталась дать даме с опахалом пощёчину, но та оказалась проворней и руку перехватила. Ощутив перевес в силе соседка успокоилась. И уже, как бы для примирения дама с опахалом сказала.
--Ничего, передача этой сучки закончится и я опять пойду на прежнее место.
--Да нет, наверно не получится, ты посмотри какая Машка ладненькая, не то что ты с лошадиным рылом. - Дама с опахалом со злой укоризной посмотрела и на этот раз размолвка закончилась. Такие вспышки возникали ежедневно в каком то отдельном очаге этого людского ковра, но крупных потасовок не было, все были изнурены. И самое большое что случалось это расцарапанная физиономия. В основном из за горбушки хлеба. Полагалось каждой постояльце четыреста пятьдесят грамм хлеба. Его выдавали по утрам. И это была кровная пайка. На неё по тюремным законам никто не имел права посягнуть. Но были куски выкроенные из середины и были куски почти со сплошной корочкой. По весу они одинаковые. Но горбушки практически имели немного больше хлебной массы. И был установлен порядок, если ты сегодня получаешь серёдку то завтра горбушку.  Этот порядок разными хитростями старались нарушать. И не только этот порядок. Человек,который день и ночь невыносимо хочет кушать, теряет человеческий ориентир. И в этой толчеи, часто кровная пайка не доходила до адресата. Страдали совсем обессиленные. Однажды было так. Десять часов вечера. Отбой. Тихо. Кое где только шёпот. И вдруг стралальческий дрожащий голос.-
--Девочки, а может у кого есть кусочек луковицы?- Все молчат.
--А может у кого есть кусочек картошиночки?- Все молчат.
--Ну тогда дайте сала, хоть маленький кусочек... - И вся камера грохнула от демонического смеха. К утру бедная женщина тихо скончалась. Это говорит о том насколько можно загнать человека в такие нечеловеческие условия, где он теряет своё человеческое назначение. И такие условия человеку создаёт человек.

                Марина сидела уже месяц. На допрос её не вызывали. Однажды открылась в неположенное время камера и на пороге вместе с двумя охранниками появился рослый красивый мужчина, лет пятидесяти в форме морского офицера. Конечно, он опешил.
--Начальничок, ну как девочки?
--Выбирай любую...
--Да что любую, бери хоть пачками...
--Но начинай с меня, смотри какие формы.
--Закрывайте,  - скомандовал он и удалился. Это был новый заместитель начальника следственного изолятора. Начальник был в отпуске и командовал парадом он. По утрам во время оправки женщины видели какое то небывалое оживление во дворе. Что то строили из дерева и кирпича, варили какие то металлические  баки, делали какие то загородки. Через неделю всё прояснилось. Камера открылась и скомандовали утром идти на оправку, но при этом забрать все свои вещи. Вокруг туалета и умывальника из металлической сетки был сооружён своеобразный вольер. На полу вольера положили асфальт. Установили прожарочные печи. Поставили чан с холодной водой, под другой чан солдаты подкладывали дрова. И пошла санитарная обработка. Партиями по двадцать человек раздели женщин до гола и под машинку состригли волосяный покров со всех мест. Волоса бросали в бочку с огнём и только слышно было как потрескивают сгорая вши. Всю одежду поместили в прожарочные камеры, после разрешили постирать трусы и тряпки и тут же повесить их для просушки. Для всего этого по черпачку выдавали дегтярное мыло. Так провели  женщине на улице весь день. Стирались мылись, ещё раз стирались, мылись. И никто не роптал, что были нарушены права человека и пришлось раздеться перед охранниками — молодыми солдатами. Своеобразным парадом командовал, не отходя ни на шаг, мужчина в форме морского офицера. К вечеру, перед тем как одеться всех заставили тело с ног до головы смазать вонючей серной мазью. В камере тоже было новшество. Стены побелили известью, бетонный пол был чисто вымыт и порядочно вонял хлоркой. В эту ночь первый раз женщины уснули младенческим сном и даже показалось, что прибавилось места. И не одна женщина сказала-
--Ух, как на свет родилась... Так продолжалось две недели с интервалом через день. А в немоечный день уже разрешили выходить на оправку не один раз, а два раза. Утром и вечером. Потом всё  прекратилось, но дело было сделано. Но вместе с прекращением заведённого порядка,  куда то пропал  и начальник в морской офицерской форме.

             В белоцерковской прокуратуре, в кабинете прокурора сидели четыре человека. Прокурор, два совсем юных старших лейтенанта и морской офицер в звании капитана второго ранга, наш знакомый по следственному изолятору. Из присутствующих, его   военный чин был самым высоким. Разговор начал прокурор, как бы извиняясь.
--Фёдор Захарович, здесь у особистов к вам есть несколько вопросов.-
--Задавайте, особистам отвечу. А почему не в особом отделе, там вопросы звучат повесомей?
--Фёдор Захарович, вы перешли на службу в МВД, поэтому я настоял, чтобы беседа происходила здесь у меня. Особый отдел любезно согласился,- ответил прокурор.
--Благодарю вас, капитан.- Прокурор был в чине капитана. Заговорил один из старших лейтенантов.-
--Полковник, некоторые вопросы, мы действительно зададим тебе в особом отделе. А здесь я спрашиваю, что это ты за стриптиз устроил в своей малине из врагов народа.
--Послушайте, старший лейтенант, я гораздо выше вас по званию, да и по возрасту в два раза старше. Не забывайтесь.
--Что ты сказал?! Да я сейчас сорву с тебя твои погоны, тем более, что ты уже во внутренних войсках. И не известно в каком звании ты окажешься.
--Да. На самом деле Фёдор Захарович, что вы там затеяли, - спросил прокурор.
--Вытравил вши и коросту, то что должна была сделать тюремная медицина.
--Ты смотри на него, он устроил санаторий для этих ублюдков.- Вмешался тот же старший лейтенант.
--Товарищ капитан, все эти женщины только под следствием. Я уверен, что половина из них будет оправдана и они выйдут на свободу. Зачем же распространять свои болезни?
--Слушай гуманист, кто тебе сказал, что хоть одна из них выйдет на свободу. Как минимум через три года. - Прокурор подтвердил его слова наклоном головы. - Наши солдаты в окопах кормили вшей, сражаясь за родину, а ты решил избавить от вшей тех кто продавал эту родину. Так я понимаю?! Ты пособник их! Так я понимаю?!- При этом он стукнул кулаком по столу.
--Старлей, вы спускались хоть раз в эти окопы? - Полковник говорил спокойно.
--Это не твоё дело! Мы выполняем сейчас важное государственное дело и верно служим Советскому Союзу. Товарищ прокурор, вы тут сегодня выполняйте кадровые вопросы, а завтра полковник, чтобы ты был у нас. Вот тебе повестка, на восемь часов утра. Распишись.- И старший лейтенант вручил полковнику под расписку повестку явиться в особый отдел при министерстве государственной безопасности.

               Лейтенанты ушли. Они остались вдвоём.
--Фёдор Захарович, ваша семья здесь?
--Нет у меня семьи. Жена и лва сына погибли в Севастополе при бомбёжке.
--Сочувствую... Живёте один, или завелись уже другой семьёй?
--Нет капитан. Пожалуй другой семьи у меня уже не будет.
--Ну сейчас, я понимаю, слишком жгучая память. Но и жить бобылём?..
--Что делать? Стараюсь быть полезным людям.
--Вот ваша полезность и довела вас до особого отдела. Кто то написал кляузу и они начали копать. И здесь вся ваша жизнь и служба.
--Мне за службу не стыдно. Я своим миноносцем потопил два вражесих корабля.
--Потом и сами подорвались. Как это случилось? Знаете Фёдор Захарович их интересует почему только вы остались в живых.
--Мина была магнитная и лежала на дне. Мы проплывали, вот она и всплыла. А остался в живых не только я, ещё мичман, он меня спасал и два матроса.
--Дай Бог отыскать им этих людей.
--Не отыщут. Они погибли на Сапун Горе уже в рядах морской пехоты.
--Жаль...- Прокурор закурил, долго смотрел в окно, потом сказал.- Фёдор Захарович, сейчас я кажется, сделаю должностное преступление. Вы симпатичны мне. Да и поступок ваш говорит о вас много. Всё это хозяйство с мылом и мазью где брали? Купили за свои?
--Что за свои, что друзья помогли. Товарищ капитан, женщины не должны страдать. Страданье женщин ложится тяжёлым бремям на всех мужчин мира. Женщину очень легко довести до скотского положения и очень тяжело психологически вывести него. Не знаю как кто, но я уверен, что я явился в нужное время и в нужном месте.
--Согласен. Но это философия и о ней можно долго спорить. А у нас время только до завтрашнего дня.
--Капитан, я ещё не собираюсь умирать.
--Так то оно так. К стати, меня зовут Борис Петрович.
--Очень приятно, Борис Петрович.
--Фёдор Захарович, уезжайте от сюда. Отдел кадров ещё работает. Вы ещё успеете. А зарплата... ну сколько там той зарплаты? Пожертвуйте.
--А как же вы, не боитесь меня отпускать?
--Нет, я получил указание уволить вас. По приказу я вас уволю, а в ваших документах напишем по собственному.- Воцарилось глубокое молчание.
--Нет Борис Петрович, попробую отбиться.
--Не отобьётесь. Думаете мне не жалко, тех женщин, что пожалели вы, думаете я не знаю, что девяносто процентов их нужно отпустить на свободу. Но все они получат сроки. Берии нужны люди.
--И вы не боитесь всё это говорить?
--Не боюсь. Поверят мне а не вам. Вот так то.
--Ладно. Утро вечера мудреней. Ночку подумаю, а там на что то решусь.
--Но учтите, что у вас нет ночки.- И они пожали друг другу руки.

            Федор Захарович быстро забежал домой взял банку ещё армейской тушёнки, краюху хлеба рейсовым автобусом добрался до следственного изолятора. Он ещё был начальник. Приказ о увольнении придёт только завтра утром. Он зашёл в кабинет и приказал вызвать на допрос Дорошенко Марию Захаровну. Марина набросила кофточку и в сопровождении дежурного зашла.
--Оставьте нас.- Дежурный ушёл. Полковник закрыл дверь на ключ. Марина была очень удивлена, когда он открыл консервы, разрезал хлеб и предложил вместе поужинать. Потом у неё закралось недоброе предчувствие: «Или будет покупать, или предложит интим». Поэтому вначале от ужина отказалась.
--Гражданин начальник, что вы хотите. Вызвали на допрос. Допрашивайте.
--Меня Фёдор Захарович зовут. Видите в нас отчество одинаковое. Нет, я не буду вас допрашивать и не буду вас насиловать Мария Захаровна. - У Марины душа начала почему то оттаивать.
--Кушайте, пожалуйста, Мария Захаровна. Это последнее, что я сегодня для вас могу сделать, завтра меня уже здесь не будет.
--Как? А как же мы? Как же мы все?- Каждая из женщин сама по себе увидели в нём ангела хранителя, и как то каждая по своему влюбились в него.
--Так Мария Захаровна... Судьба...- Во время санитарной обработки его взгляд как то незаметно для самого себя останавливался на Марине. Ну красивая хорошая женщина со свастикой на груди.  И только когда обстоятельства сложились  так, что он больше её не увидит, его сердце заныло. Он почувствовал очень странную, но очень сильную связь. Связь непонятную. Марина закончила ужин и поблагодарила его.
--Мария Захаровна, фамилия моя Рыбин, зовут меня Фёдор Захарович. Я вас прошу запомните это имя, пожалуйста, запомните. Ваше я помню. Нам не известно что в жизни может случиться, но если я вам понадоблюсь, я вас найду. Не удивляйтесь. Я вас найду. Не спрашивайте ничего, я вас найду. А сейчас нам нужно избавиться от свастики. Не дай Бог вас осудят и попадёте в лагерь, то учитывая послевоенную обстановку, над вами будут издеваться. Простите за откровенность, но я не могу допустить этого. Я взял иод, скальпель и бинт.   Сейчас мы сделаем по четыре царапины на каждой груди, соединим крылья свастики и будет просто нарисовано окошко. Со временем всё это сойдёт, но со временем.- Она ему поверила.
--Ну всё. Дайте я поцелую ваши руки. Я не сделаю ни одного недостойного движения. Только ваши пальчики. - Дежурный уводил Марину в камеру и ей казалось что в неё вливается сила и уверенность. Фёдор Захарович исчез и исчез на долго, но мы к нему ещё вернёмся.

            Было душно, но Марина не снимала кофты пока не зажили царапины на груди. Когда она сняла кофту Елена Ивановна спросила,-
--Слушай, а как ты это сделала?
--Что сделала?
--Как что? Ведь у тебя была выцарапана свастика.
--Никогда у меня не было свастики, что вы выдумываете!
--Ты что меня за дурочку считаешь?
--Что - что, а за дурочку я вас не считаю. С чужими передачами вы хорошо расправляетесь.- В разговор вступила одна из массажисток.
--Лена, что ты терпишь! Тресни ей в морду! Хочешь я за тебя это сделаю?! - Марина вскочила.
--Ну ка попробуй!- И сделала один шаг вперёд. Массажистка отступила.
--Девочки, девочки, успокойтесь. Поцапаться ещё будет время.- Елена Ивановна взяла Марину за руку и потянула к себе.
--Садись моя дорогая. Подумаешь свастика! Ну показалось мне. Эй, бабы! Вы видели свастику у Марины на груди?- Так как все ненавидели Елену Ивановну, то закричали_
--Нет не видели, не видели! Видели какие то царапины.
Ну вот и хорошо.- И Елена Ивановна попыталась погладить грудь Марины, но та отстранила руку.

            Поздно ночью Марина проснулась от того,  что кто то сильно давил её грудь, горячо дышал в пах и старался раздвинуть ноги. Не разбираясь кто это Марина со всей силы коленком двинула в подбородок. Голова откинулась и клацнули зубы. Потом она с силой отшвырнула руку со своей груди.
--Ну ты и сука!- прошипела Елена Ивановна. - Ничего, я проучу тебя свободу любить.-Из  центра камера раздался сдержанный смешок. Свет выключать нельзя. Спали при свете. Всё на виду. Никакого интима. С этого момента Марина уже не уснула. Не спала и Елена Ивановна. Всё ворочалась и что то бурчала себе под нос. Массажистки отвернулись и никакого участия в этом фиаско не приняли. Нужно признаться, они испытывали ревность. Елена Ивановна, в последнее время больше уделяла внимания Марине. Между Еленой Ивановной и Мариной наступил холодок и с каждым днём он усиливался. Но до открытой агрессии пока не доходил. А дней через десять Марине принесли передачу.
--Так. Сюда, сюда. Это сюда, ты что забыла?!
--Почему это вдруг туда? Елена Ивановна, я вас конечно угощу, но это моя передача и ее содержимым буду распоряжаться только я!
--Что?! Что ты сказала, пакость негодная!? Девочки, вы слышали?
--Ничего, сейчас она будет шёлковая. Людка, хватай её сзади, сейчас мы ее обработаем.-  Но Марина успела вскочить.  Елена Ивановна отвесила ей увесистую пощечину. Марина пошатнулась, но не упала.
--Людка пиши её!- и Людка полоснула её по левому плечу огрызком лезвия безопасной бритвы. Силы оказались не равные.  Остальные женщины потеснились от места события и образовался пустой небольшой пятачок. Все они с испугом наблюдали, не принимая никакого участия. В замешательстве Марина была одно мгновение. Потом как тигрица бросилась к параше, схватила за ручку деревянную крышку. Одно мгновенья и она нанесла удар по голове Елене Ивановне. Та рухнула на пол. Ещё удар по виску Людке. Она тоже упала.
--Я ничего, я ничего,- взмолилась вторая массажистка, но тоже получила несколько ударов увесистой крышкой. С горящими глазами, с одним рукавом облитом кровью, эта  Юнона наносила удар за ударом всем троим не давая им подняться. Крышка раскололась на две части. Она схватила их в две руки. И размахивала ещё, пока не устала. Здесь сокамерницы поняли, что власть в камере поменялась
--Помогите, убивают! - Кричали все трое. Дверь раскрылась и вбежали три охранника. У Марины отобрали крышку и увели. Марине полагался карцер. Но изолятор был маленький, а арестованных много, так что каждая камера уже сама собою служила карцером. Охранники обратили внимание на руку Марины и всё поняли.
--Кто это сделал?
--Не помню, одна из них, но не Елена Ивановна. - После небольшого обыска обломок лезвия отобрали. Марина зашла в камеру. Все трое лежали и зверем смотрели на Марину. Она забрала свою передачу, вернулась на своё место возле двери и всё содержимое передачи раздала своим соседкам. Елена Ивановна стонала и время от времени повторяла:-
--Ну ты запомнишь... ну ты запомнишь этот день на всю свою жизнь, если доживёшь... А я ведь тебя любила...  Сучку такую... Да как любила, стерву.

              На следующий день Елена Ивановна попросилась к следователю, так как вспомнила некоторые раньше не заявленные обстоятельства по её делу. Она скоро пришла, а часа через два вызвали Марину. Следователь стоял среди комнаты с широко расставленными ногами и слегка покачивался взад — вперёд. Это была ранняя тёплая осень и он был в одной рубашке с расстёгнутым воротником, а оттуда выглядывала густая седоватая щетина. Но чувствовалось, что грудь его впалая. Лицо гладко выбрито, но настолько несимметрично, что казалось оно состоит из двух половинок разных людей. Одна круглая одутловатая, вторая плоская, как обтянутая жёлтой кожей кость. Подбородок тяжёлый, резко выдвинутый вперёд от этого казалось» что рот, с очень тонкими губами где то далеко в глубине. Вдобавок его прикрывал очень длинный крючковатый нос. Глаза широко раскрыты, почти бесцветны с сильно опущенными наружными уголками. Так он стоял минуты три, как бы что то решая.
--Это ты там устроила драку фашистская шлюшка.
--Я не шлюшка.
--Как не шлюшка? Говорят у тебя даже свастика на груди.
Ничего у меня нет.
--Нет, говоришь? Ну ладно я твой следователь, работать нам придётся долго, так что ещё рассмотрим. Всё рассмотрим.- И он криво улыбнулся. Садись на табуретку. Марина села.- Твоё дело вести себя хорошо и отвечать на вопросы... Так, так... Отвечать на вопросы и вести себя хорошо. Потом всё подпишешь.
--Подпишу, если это будет отвечать действительности.
--Подпишешь... Всё подпишешь.- Говорил он очень монотонно и с такой интонацией как будто всё говоренное им не имеет отношения ни к настоящему времени, ни к сегодняшнему дню ни к подследственной, ни даже к текущему столетию. И как будто эти звуки издаются не его ртом, не его гортанью, а с какой то очень глубокой и очень страшной впадины. И смысл этих звуков не терпит возражений и обязательный к исполнению. Говорил он почти не глядя на Марину и лишь один раз бросил на неё мгновенный взгляд, и в этом взгляде Марина увидела лишь белки над радужной оболочкой, и они повергли её в дрожь. Следователь достал лист бу маги положил на неё ручку и сказал:-
--Ну так, начнём с главного.- При этом он расстегнул свою ширинку , подошёл вплотную к Марине и скомандовал, как бы очень ласковым голосом,- целуй!- Марина в ужасе отшатнулась.
--Ну ка не выпендривайся!  Целуй!- Он взял её руками за плечи и притянул плотно к себе. Марина с невероятной силой его оттолкнула. Упасть ему не дал стол, на который он натолкнулся.
--А мне нравятся стервочки.- Марина вскочила.-Сядь!- его голос усадил Марину. Он неспешно подошёл к ней и дал две пощёчины с одной и другой стороны. Потом, также неспешно подошёл к столу, вынул с ящика наручники, закрутил её руки назад и защёлкнул на замки.
Что, будем сопротивляться?.. Целуй милая... Целуй сука!..  Целуй собака, враг советского народа!.. Целуй!... -Он схватил её голову и прижал к себе.- Во... Вот так, так... вот видишь умеешь если тебя хорошо попросить, а я умею хорошо просить... не так ли?! Так... так... так!-Всё что было у Марины в груди, голове и сердце, взорвалось, вылилось наружу, она почувствовала прилив жара и со всей мощи, какое ей придало возмущение, сомкнула челюсти и откинулась назад. Она свалилась с табуретки на спину и потянула за собой следователя. Раздался нечеловеческий крик! Ещё крик! Ещё крик, с каким то горловым клокотаньям! Крик зверя! Когда в комнату ворвались охранники, Марина лежала на полу и выплёвывала комки крови, а следователь скакал, конвульсируя от боли, зажимал в руках фаллос, а между пальцами фонтанировала кровь.

                Открылась дверь камеры и охранники бросили как кусок мяса всю окровавленную со сплошными синяками и с распухшими губами полуживую Марину.
--Ну, что, сучка, получила свое? Постарайся дожить до утра, чтобы ещё тебе добавить.- Это говорила Елена Ивановна.  Марина стонала целую ночь.Воля к жизни, желание хоть когда то  увидеть своих детей поставили Марину на ноги. За ней ухаживала почти вся камера. Елена Ивановна дня три побесилась, в основном в своей душе, а на четвёртый объявила. Девочки сегодня весь сахарок давайте отдадим Марине. Ежедневно арестованному полагалось десять грамм сахара. Возражения ни от кого не последовало.

               Прошло две недели. Марину повели на допрос. За столом сидел пожилой весь белый следователь. Марина ждала грубого обращения и вся сжалась. Следователь это заметил.
--Мария Захаровна, так кажется Захаровна?
--Да.
--Расслабитесь, я ничего плохого вам не сделаю.- Марина на него посмотрела с удивлением.- Да, Марина Захаровна, мы сейчас мирно с вами побеседуем. Я очень опечален, что мы с вами сейчас по разным сторонам баррикад, но закон есть закон, и я и вы обязаны его выполнять, каждый в своём ключе. Согласны?
--Согласна.
--Я не оправдываю действия своего коллеги, но то что вы с ним сделали это ужасно. Это ужасно Мария Захаровна. Не знаю, будет ли он подавать на вас в суд, дело  то деликатное. Но если даже будет, то учитывая ваше положение, это вам не очень навредит.
--Вы допросите меня по этому поводу?- Следователь ответил не сразу.
--Вы голодны?
--Какое это имеет значение?
--Имеет значения. Я хочу побеседовать с вами по душам, а по этому мы с вами хоть в чём то должны быть равны. Хотя бы оба не голодные. Вот жена моя испекла пирожки, я захватил несколько штук. Сейчас я заварю чай и мы вместе с вами поужинаем.
--Ну если у вас такой способ вести следствие, то я действительно, как и все здесь, голодная.
--Ладно. - И он разлил чай. - Мария Захаровна, мне печально это вам говорить, но раньше как через десять лет вы от сюда не выйдете. Статья политическая, пятьдесят четвёртая- измена родине. Председатель вашего сельсовета присылала свидетелей. Они свидетельствовали в вашу пользу, но такие свидетельства здесь не приветствуются. У меня к вам предложение.
--Какое?
--Марина Захаровна, во время оккупации в вашем селе была предана группа партизан. Возьмите это предательство на себя.
--Я никогда этого не сделаю.
--Дальше. В соседней деревне три месяца тому назад был ограблен магазин. Возьмите это ограбление на себя.
--Вы ужасный человек!
--В той же деревни была обворована квартира директора школы. Возьмите это воровство на себя. Вот и всё Мария Захаровна. Хоть за одно преступление, хоть за все три вы получите десять лет, не больше. Так что помогите следствию.
--Ты ужасный старик!- и Марина выплеснула недопитый чай ему в лицо. Следователь без никаких эмоций вынул из кармана платок и спокойно вытер своё лицо.
--Напрасно вы вылили чай, в чайнике воды больше нет. Но пирожок то вы доешьте. Мария Захаровна, вы всё подпишите. Подпишите, или спокойно со мной, или эмоционально со следователем, которому вы откусили фаллос. Выбирайте.- И Марина всё подписала.- Вот и хорошо, теперь вы спокойно будете ждать суда и никто вас не тронет. Даже Елена Ивановна.