Несказка о звёздном мальчике. 8

Знойный август не посулил в этом году никакой радости, хотя урожай был по-прежнему хорошим. Вместе с офицерами, сбежавшими в свои поместья, вернулись и солдаты, что были под их командованием, и внешне всё это выглядело тихо и спокойно. Но только в положенные дни деревенские старосты не спешили вовсе собирать подати для отправки на королевский двор. В городах одна за другой стали закрываться ювелирные лавки и мелкие ломбарды. Столичные купцы всё реже проворачивали крупные сделки – банкиры отчего-то совсем потеряли к ним интерес. Цены на рынке взлетели в четыре раза! – уверяли королевские поставщики, недоумевая, отчего это коснулось только их, а остальное население молча мрачно посмеивается у них за спиной… В три раза! – уточняли королевские стражники, уже замечая, что их браться могут иной раз спокойно сторговаться и по прежней цене, но как только факт родства становится известен, цена и для них начинает неумолимо ползти вверх, пусть и не так сильно… Портные и вовсе потеряли всякий стыд как в том, то касалось цен для слуг короля, так и в сроках исполнения заказов. Особенно страдали фрейлины инфанты – новое платье отныне стало настоящей неразрешимой проблемой, решать которую приходилось неделями! Мало того, всё это показное равнодушие и нежелание даже за заметную мзду делать что-либо быстро и на совесть, надуманные причины и сложности, граничащие с откровенным враньём в глаза тем, перед кем совсем недавно стелились шёлком, носило столь демонстративно негативную окраску, что поневоле становилось страшно. Духовенство же вовсе устранилось от этих проблем, без устали молча закатывая глаза к небу и бормоча дежурные словеса о тщете существования и несовершенстве мира, повреждённого грехом. Даже Великий Инквизитор резко вспомнил о том, что мирские дела слишком поглотили его монашеское существование, отстранился от всяких комментариев происходящего и укрылся в монастыре под предлогом того, что расследует дело о посещении королевской тюрьмы архангелом Рафаилом, а казённые дела вёл только через посыльных. В роскошных гостиных поселилось мрачное молчание и тревожные вздохи, и там, где раньше всегда царило бесшабашное веселье, не осталось никаких его следов. Зато деревенские развесёлые вечорки носили нарочито беззаботный характер, однако веселились там с таким напряжённым остервенением, будто пытались доказать невидимому врагу любой ценой, что о его существовании не знают и знать не хотят, при этом ежесекундно ожидая битвы не на жизнь, а насмерть. Даже влюблённые всех сословий и возрастов вели себя при встречах друг с другом, словно видятся в последний раз в жизни, и прощались каждый раз так, будто расстаются навеки. Над страной нависло жуткое в своей неизвестности ожидание неведомой катастрофы – и, казалось, начнись светопреставление в виде самого страшного стихийного бедствия – ни одна живая душа бы не удивилась, лишь покивав головой в знак согласия, да ещё испытав мрачное удовлетворение от того, что всё наконец-то рухнуло в пропасть и погибает уже быстро.
   Однако была одна живая душа, которой весь этот кошмар никак не касался, которая с невинной детской радостью улыбалась солнечным лучам и уже без всякого неудовольствия, с искренним восторгом любовалась ночными россыпями звёзд в бархатном небе каждую ночь. Эстрелладо напоминал сам себе засохшее растение, которое, наконец, вытащили из тёмного холодного чулана на дневной свет и полили, но сил подняться к солнцу у него по-прежнему недостаточно. Сил действительно катастрофически не хватало – вставать на несколько минут у него получалось не больше трёх раз за день, и поневоле приходилось валяться в гостеприимном монастырском саду днями напролёт, то и дело, впадая в тихое забытье. Деятельная натура прирождённого воина поначалу не желала мириться с таким безобразием и сразу потребовала занять себя хотя бы чтением книг из местной библиотеки, но последствия ударов по голове были безжалостны: сначала довольно быстро буквы начинали расплываться перед глазами и просыпалась тяжёлая мигрень, потом дыхание начинало сбиваться, к горлу подступала тошнота, и дождаться обморока было уже совсем недолго. Это было поначалу обидно до слёз – а между тем эти подлые свидетели бессилия так и норовили взять своё и завладеть неокрепшим телом на целые часы, будучи в своём праве власти над раненым, и борьба с ними выматывала довольно ощутимо. После Эстрелладо научился останавливаться всякий раз, как телом слишком сильно овладевала страшная слабость, и терпеливо ждать улучшения, ровно дыша тёплыми потоками пропитанного запахами цветов и травы воздуха. Он даже вспомнил, как отдавался этим приятным моментам слияния с природой в полной тиши, без всяких мыслей вообще – накануне самых ожесточённых битв ещё совсем недавно, на войне, которую ему всё же удалось выиграть вместе с теми, кто не побоялся идти за ним… Из-за этих вынужденных минут и часов ожидания, когда поневоле становишься спокойным, как ясный вечер, дни и ночи в ослабевшем сознании перепутались. Сначала это не на шутку испугало юношу, после, когда он заметил, что ночью из-за прохлады чувствует себя лучше и начинает верить, что выздоровеет уже скоро – бояться перестал и даже с нетерпением ждал полуночной темноты, когда можно будет всласть подышать и попытаться подвигаться, проверяя, насколько тело в состоянии слушаться хозяина. Однако координация движений пока что никуда не годилась – и только уверения монаха-лекаря, что это временно, ещё способны были как-то заглушить горечь от такой вынужденной беспомощности. Единственное, что могло ещё приносить реальное утешение – это молитва, и юноша старался, со всем пылом желающего выбраться из плена тяжёлого недомогания.
   Через две недели после вызволения из пыточной проявились первые признаки того, что лечение, наконец, пошло на пользу – Эстрелладо взялся ходить, уже держась не за стены, а лишь пользуясь тростью, и бродил по саду едва ли не часами, заметно тоскуя о горных тропах и водопадах. Седая прядь в чёлке уже не бросалась в глаза, а на щеках наконец-то поселился румянец. Ещё через неделю стало получаться читать без того, чтоб после мучиться мигренями, и юноша с азартом атаковал библиотеку аббата. Та явно не знала за несколько десятков лет такого вдумчивого и благодарного читателя, являясь, между тем не просто сборищем фолиантов, а реальным архивом для обучения наследников престола. Этакого удовольствия Эстрелладо не испытывал давно – разбираться в залежах энциклопедий, атласов и монографий для него было настоящим наслаждением, а полуночные бдения у телескопа в компании чуткого учителя и наставника, каким оказался Великий Инквизитор, окончательно примирили его даже с собственным созвездием, откуда он вроде бы как был родом. Юноша каким-то необъяснимым чутьём понимал, что знаний за пару недель он наберётся знаний таким способом побольше да получше, чем иной студент – за год, и рвался к постижению нового на всех парусах.
- Так каков общий итог деятельности античных философов? – как бы между делом поинтересовался у него однажды Великий Инквизитор.
- Доказательство двух эмпирических фактов: невозможности постижения истины самостоятельно, без помощи Господа, и целенаправленного служения философии для оправдания любых пороков человеческой души, - ответил Эстрелладо безо всякого выражения, как будто его спросили о погоде, но солидный рыцарь лишь восхищённо покачал головой, пользуясь тем, что этого собеседник не видел.
   Ещё через пару недель молодой воин с истинным наслаждением смог позволять себе тренировки по фехтованию – после того, как смог перебороть без оружия всех ведущих бойцов монастыря. Ненавистная слабость начала отступать насовсем, и однажды Эстрелладо в плену азарта молодости и вечернего сплина перемахнул старинную стену и отправился бродить по окрестному скальнику, густо поросшему хвойным лесом. Этим вечером человек, которого он называл своим отцом, не мог навестить его, слишком занятый делами при дворе короля, и хотелось уже развеять тоску хорошей прогулкой. Пара часов в самое тихое и нежное предзакатье в конце лета – что может быть более пьяняще для того, кто уже и чаял увидеть не то что лесные опушки с ягодными кустами, но даже небо над головой с белесой краюхой луны на яркой лазури неба? Заблудиться никак не грозило – склон старой горы везде был ровным и никуда не вилял, кусты и деревья хоть и росли на нём довольно бурно в почти первобытной дикости, но нисколько не мешали держать верное направление. Однако, забравшись на вершину гребня, Эстрелладо, успев наесться по дороге тут и там всякого сочного великолепия, понял, что хоть и немного, но устал.
   Валяться на густой поросли розмарина, пышным ковром затянувшего нализанную дождями гальку гребня горы, было восхитительно. Бирюзовый купол неба дразнил намёками на то, что скоро обзаведётся клочками перламутровых облаков – это будет означать, что пора в обратный путь, чтоб послушники не заметили пропажи подопечного с территории, огороженной настоящей крепостной стеной… Задремать, к счастью, тоже не грозило – вечернее тепло парным молоком обнимало выздоравливающее тело, деликатно пробравшись под рубаху и даже не провоцировало возможность взмокнуть после подъёма, но голова уже не плыла, норовя уронить в тихое забытье. Но, всё же, наслаждаясь уединением, удалось далеко не сразу уяснить, что в тишине раздался довольно недвусмысленный шорох – это означало, что рядом кто-то есть.
   Должно быть, Эстрелладо всё же ненадолго, на несколько мгновений, прикрыл глаза. Или этого не было вовсе, а он просто засмотрелся на небо, увидев там парящего орла, и загадал желание, как в детстве. Чутьё то ли не сработало, то ли не побеспокоило хозяина, зная, что опасности как таковой нет. А когда оказалось, что талия охвачена крепким объятием, было поздно. Тем более, что прикосновение было приятным и пьянящим, и от чужой руки также веяло молоком. И прежде, чем Эстрелладо соизволил полностью рассмотреть, что за красотка очутилась рядом, её вторая рука уже зазывно прошлась по его волосам. Впрочем, если бы это оказалась деревенская девка, он вряд ли позволил бы ей так вольно обращаться с собой, но взгляды двух молодых аристократов встретились легко и спокойно, после чего невидимая, но страшно мощная искра проскочила у них где-то на уровне талии… Впрочем, паузы это так и не вызвало, и молодой мужчина молча прижал девушку к себе, позволив встретиться теперь и жадным губам. Губы гостьи напоминали черешню и сподвигали продолжать порезвее, но Эстрелладо не спешил, наслаждаясь моментом, как совершенно взрослый и опытный любовник, позволяя тёмно-каштановым волнам волос девушки падать себе на шею. Он лишь вовремя с нужным нажатием двигал ладони по девичьей спине, помогая им обоим воспламеняться желанием. Наконец карие глаза гостьи полыхнули знакомой зарницей, и тонкие черты красавицы заострились в такт усилившемуся дыханию. Заметив, что гостья пытается ускорить происходящее, пытаясь расстегнуть рубаху, Эстрелладо поспешил ей помешать, быстро перевернувшись и очутившись сверху, а затем приподнялся, усаживаясь. Он просто не хотел, чтоб его новые украшения от калёного железа предстали взору – этак ещё завяжется разговор, и будет разрушено всё очарование, да и эти отметки не хотелось вовсе никому показывать, дабы не быть после узнанным по ним.
   Грудь у гостьи оказалась даже чуть крупнее, чем нужно, для её возраста – а она была явно не старше самого Эстрелладо – и рука поневоле останавливалась, саботируя слаженные движения, имевшие целью разогреть партнёршу. Оттого же смотреть сверху в глаза даме было удобнее, но говорить так и не пришлось – она ясным взором дала понять, что требует продолжения, он молча снисходительно согласился… В результате пусть и не сразу, но довольно быстро на роскошной фигуре девушки остался только нательный крест, а Эстрелладо позволил себе только расстегнуться – но стонать от сладострастия пришлось обоим. К счастью, в этот раз ни одна человеческая душа не оказалась свидетелем жарких любовных движений – хотя молодой мужчина по опыту уже знал, что случайные лесные прохожие выныривают в таких случаях из ниоткуда… На такой случай он даже не отцепил с пояса кинжал – и смог бы безошибочно метнуть его в любого любопытного так, чтоб надолго отбить желание подглядывать за кем угодно впредь, даже в самые кульминационные моменты приятного занятия. Когда же все стадии наслаждения, которые Эстрелладо с неистощимым терпением воина постарался продлить как можно дольше, остались за плечами, он аккуратно отпустил девушку – и та начала чёткими, быстрыми движениями одеваться. Почти мгновенно застегнувшись, Эстрелладо наблюдал за виновницей своего нежданного удовольствия, потягиваясь на боку, словно сытый кот – раненая спина ещё противно саднила иной раз – и, ожидая, не захочет ли она ему что-нибудь сказать. Но девушка, мигом закончив прибирать себя, только с тревогой глянула разок на клонившийся к горизонту диск солнца, уже чуть размытый маревом тихого вечера, а затем, с чувством крепко поцеловав своего любовника в губы, умчалась прочь очень быстро и по-прежнему молча. Эстрелладо неторопливо поднялся с примятого розмарина, поправил сбившуюся на лоб чёлку и ровным шагом двинулся к монастырской стене. У него вовсе не было желания выяснять, с кем он так близко пообщался, и даже улыбка не появилась на слегка покрасневших губах – в ещё неокрепшем теле вдруг взметнулась волна утомления, и надо было поскорее вернуться назад, дабы успеть до начала сумерек.
   Но к следующему вечеру он почувствовал себя намного лучше, чем можно было ожидать, и в трёхминутке одолел своего напарника по фехтованию. Тот лишь молча с восхищением покачал головой – ему ведь столько приходилось тренировать лучших бойцов королевства… Таким образом, эта небольшая новость донеслась до Великого Инквизитора раньше, чем тому пришлось, ступив на монастырский двор, увидеться с тем, кто был ему на склоне лет вместо сына. Однако, оценив размеры изумления доложившего известие, солидный рыцарь всё же решил успокоить того кратким комментарием:
- И что в этом удивительного, если учесть, что этот гранд подарен нам небом? Порядок, стало быть.
   Послушник хлопнул себя по лбу, а затем застыл в почтительном поклоне. Однако, двигаясь один к кабинету, где Эстрелладо расположился с книгами, Инквизитор промурлыкал себе под нос некий лиричный мотив, правда, этого не слышал никто, кроме каменных сводов коридора:
- «Поймете ли меня, решите ль удивиться – мне, право, все равно, я нынче - свой двойник. Но вы, тоску кляня, способны хоть напиться. А я уже давно от этого отвык», - и, затем, уже остановившись перед дверью, он почти прошептал с игриво-великосветской интонацией. – Сеньор Пилат, выделка щенка под капитана почти закончена, так может, уже пора идти де-семь?
   Эстрелладо бросился молча обниматься с вошедшим к нему тевтонцем, и тихо прижался к тому, кто был ему единственным в мире родным человеком. Тот позволял юноше наедине с собой такие порывы, отлично понимая, каким на деле ранимым оказался молодой командующий армией, спасший страну. Затем оба уселись за столом – как раз в этот момент дверь открылась, пропуская послушника с подносом. Дождавшись, когда монах расставит всё нужное для ужина и исчезнет прочь, Вальтер фон Цоллерн неторопливо разлил вино по бокалам, краем глаза следя за движениями юноши, и без труда заметил в них ту бессознательную плавность, о которой не догадывается никогда тот, у кого она проявляется…
- Хм, так вот отчего ты у нас теперь такой ловкий стал, - с лёгкой усмешкой обронил взрослый рыцарь. – Что ж, поздравляю тогда.
   Щёки Эстрелладо заметно порозовели, и он даже опустил взгляд.
- Не было повода отказывать как-то, - смущённо проговорил он. – Налетела сама, как ветер, и умчалась.
- Жалеешь? – весело поинтересовался собеседник, отпивая из бокала.
- Нет, - холодно покачал головой юноша. – Она не дала понять, что я ей ещё как-то интересен, даже имени не спросила. Так что ещё раз я, пожалуй, не стану.
- Если она довольна, значит, захочет ещё раз, не сомневайся. А кто ты, она могла и знать, - спокойно откомментировал старший мужчина, и, заметив, что ресницы младшего дрогнули, добавил. – И не смей краснеть, если она была довольна – других поводов у мужчины для этого нет, запомнил?
   Эстрелладо со вздохом отпил половину бокала.
- Зря я расслабился, стало быть. Потом не докажу ничего и останусь виноватым в чём попало.
- Ну, если не хочешь продолжения, то можешь и забыть сам об этом, это твоё право. Но обычно ведь не хочется забывать, верно? – хитро осведомился Инквизитор, приступая к еде.
- Желание и любовь – разные вещи, - хмуро заметил Эстрелладо, следуя его примеру. – А люди их путают постоянно… Я оказал услугу незнакомке, но я люблю не её.
- Эге, да ты уже совсем взрослый, раз даже имени не спросил, - нарочито беззаботно проворчал рыцарь, растягивая слова. – Этак тебе и корона будет в самый раз, если что.
- Что случилось с королём? – потемнев, тихо спросил юноша. – И причём тут я вдруг?
- Пока ничего, - пожал плечами собеседник. – А ты просто симпатичнее, чем марионетка Парижа или его соседа через Ла-Манш.
- Разве есть идиоты, желающие сделать такую рокировку? – с горечью покачал головой Эстрелладо. – Предположим, я удрал на море или к русским – и что, банда де Солера рассчитывает усидеть? А не проще ли помирить народ с королём?
- Идиотов, жаждущих прирезать короля под недовольство народа, найдётся всегда – не забывай про бродячий цирк, в который попала твоя мать, - в тон ответил Инквизитор. – Если ты удерёшь из страны, тем вернее это случится – а де Солер со своими уже и сам не рад содеянному, но полезет к трону в любом случае. Ему придётся удерживать власть реками крови, пока не прибудет родовитый назначенец, который сам со страху всё ему позволит. Но когда ты объявишься живым, народ тебя сам занесёт к трону – и уж тогда соседи предпочтут иметь дело с тобой, чем с этой компанией. Наша задача – сделать так, чтоб крови, особенно простолюдинов, пролилось как можно меньше. Иначе этой стране конец, и ты зря воевал за неё.
- Хорош же я буду, дожидаясь, пока короля убьют! – вспыхнул грозовыми молниями в изумрудных глазах молодой воин. – Да и казнить всю эту банду высокородных негодяев мне не будет особо приятно, подобные вещи не способны принести чего хорошего. А лично король мне и вовсе пока ничего плохого не сделал, просто мы друг друга не поняли. Нет ли способа спасти его, в таком случае, и чтоб без чего жёсткого?
- Что ж, ты настолько его моложе, но уже настолько умнее, - задумчиво проговорил Инквизитор, что-то вычисляя в уме. – Есть, конечно, успеть ещё можно, но тогда придётся вытащить тебя пред очи Его Величества при всей державе – а тогда и твоя жизнь будет под угрозой сразу, понимаешь?
- Прикрыть собой короля достойнее, чем ждать, когда его прирежут, чтоб наказать убийцу, - сурово обронил Эстрелладо, пожимая плечами. – Что мне будет, пока я не встретил свою единственную, лишняя царапина, да и всё. И я не могу себе позволить ждать, когда убийцы покажут своё истинное лицо, дорвавшись до власти – нетрудно видеть, что это будет, просто вырежут всех дворян сперва, а после и народ уморят голодом, это ведь мечта апологетов освобождения из бродячего цирка.
- М-да, ты хорошо понял по книгам, что такое республика, - сокрушённо покачал головой Инквизитор, - а ведь я тебя с этим контингентом ещё и не знакомил никак. Итак, ты действительно хочешь спасти страну и короля?
- Выбора нет, - спокойно посмотрел в глаза собеседнику молодой воин. – Кто, если не мы?
- Послезавтра придётся рискнуть уже, сынок, - севшим голосом обронил рыцарь и опустил глаза.
- Не дрейфь, папа, прорвёмся, - весело улыбнулся Эстрелладо. – Бог не выдаст, свинья не съест.

Празднество по случаю дня Воздвижения Креста Господня при дворе короля в этом году пышным не было, отдавая скорее заметной скромностью – с присущей моменту строгой торжественностью. Молодой цвет дворянства не блистал, почти полностью отсиживаясь в поместьях под разными предлогами, и даже фрейлины инфанты разочарованно глядели по сторонами скучающими взорами. Взамен была просто прорва молодого духовенства младших чинов, прибывшая вместе с кардиналом и едва не лопавшаяся от гордости, что попала ко двору – но кого из уже городских жеманниц могли интересовать эти праведные провинциалы? Такого добра дома – завались, в любом приходском храме сыщется пара-тройка, не за этим стоило в столицу ехать. С посланниками из других земель с их сопровождающими уже с месяц как тугая напряжёнка – после Преображения, когда сообщили о исчезновении из тюрьмы Эстрелладо де Астероса якобы на крыльях архангела – их и вовсе стало как-то не видать. Народ на улицах подобострастно улыбался ризам да иконам, но было заметно, что больше угрюмо молчал, словно перепивший завсегдатай кабака, от которого уже в любой момент можно ожидать чего угодно. Всё напоминало о том, что невидимая пропасть уже вольготно разверзлась под ногами, и ничего хорошего никто уже, кроме привезённых кардиналом неунывающих в своей истовой вере, не ждал. Праздник прошёл с достойным церемониалом, но радости, как раньше, не принёс почти никому, заставляя поневоле делать вид, будто всё хорошо. Оттого отлучку Великого Инквизитора на несколько минут перед самым завершением действа, не заметил никто, даже король.
   Когда же церемонии подошли к финалу уже в тронном зале, некоторые епископы взялись тихо шушукаться, заметив, что рослая фигура тевтонца обозначилась около короля на таком расстоянии, что следовало ожидать сегодня некой неизвестной ещё новости… Лишь бы только эта новость не была того же сорта, что и в прошлый раз, заметил один. Но вообще-то, приличный срок по выяснению дела о чуде с архангелом уже на исходе, напомнил другой. Нынче повод самый что ни на есть подходящий, подытожил третий, не в день же Девы Марии сообщать подобные вещи. А если сообщать и вовсе нечего? – цинично усмехнулся сосед второго, не меняя никак своего восторженного выражения на лице, подобающего восприятию благодати в святой день. Обсуждение норовило стать бурным, и кардинал неодобрительно глянул в сторону праздноболтаюших клириков. Рты закрылись, но глаза загорелись хитрым огоньком. Было отчего – услышав же протокольные слова о радости, ниспосланной небом на страну, которым с изумлением и тайной надеждой внимал король, лица их преосвященств и вовсе засияли неземным блаженством.
- Установлено достоверно, что не далее как сегодня на рассвете сей посланец архистратига воинства небесного вновь снизошёл на землю перед воротами монастыря, что расположен…
   Где именно находился и какой монастырь, не расслышал никто, – и вовсе не из-за общего полувздоха-полустона… Пока Инквизитор ронял слова без всякого выражения, на пороге зала появилось шестеро людей в монашеском одеянии, с капюшонами, надвинутыми полностью на лицо, а посреди них шагал ещё один человек, со слишком правильной фигурой для монаха, слишком высоким ростом и чеканным шагом для простолюдина, полностью закутанный в плащ до пола, с опущенной головой – это было, впрочем, излишне, ведь его лицо также безнадёжно скрывал капюшон. Эта странная подчёркнуто скромная процессия неторопливо, но и вовсе немедленно двигалась к трону, замерев неподвижно лишь на положенном расстоянии от него.
- Братия сочла необходимым доставить того, кого оставил нам в сегодняшний великий праздник Воздвижения Креста Господня сам архангел Рафаил сюда, без всяких промедлений, - деловитым тоном пояснял Великий Инквизитор, при этом лицо его оставалось полностью непроницаемым, без малейшего намёка на какую-то эмоцию или мысль. – Они считают, что это принесёт радость и славу королевству в столь особенный день.
- Что ж, значит, нам стоит познакомиться с этим человеком, видимо, - озадаченно произнёс король, совершенно не зная, как ему реагировать на происходящее, и, увидев краткий вежливый кивок умолкнувшего собеседника, осмелел и проговорил с обычным апломбом повелителя. – Приветствую тебя, посланник неба, ты можешь уже и открыть своё лицо. Я буду рад увидеться с тобой.
   Монахи застыли, явно припав на одно колено и не поднимая почтительно склоненных голов, а человек, шедший между ними, выпрямился окончательно – стало заметно, что роста он отнюдь не маленького и в плечах довольно широк, однако капюшон ещё полностью заслонял его лицо. Это движение произошло уже в полной тишине, казалось, даже воздух в зале застыл на месте на несколько мгновений.
- Рад слышать столь радушные слова, Ваше Величество, - произнёс незнакомец чуть глухим голосом, который пока ещё не узнавало ни одно, самое хитрое шпионское ухо. – Я просто пришёл поздравить Вас с праздником, мой король, - вежливо сказал он спокойным тоном и резким движением сбросил капюшон с головы на плечи. – Да благословит Вас Господь, - Эстрелладо вежливо склонил голову, и на глаза ему лихо упала чёлка цвета белого золота, со слишком заметной полосой седины для того, к кому он обращался.