Глава 4. 16. Эскиз к портрету

Глава 4.16. Эскиз к портрету

Как приятно наблюдать за подружками. Но сестричка впервые смотрит на меня с таким нескрываемым интересом. Значит, мой первый вариант её зацепил — так же, как когда-то редактора, когда мне было восемнадцать.

— Что, Виктория, так оценивающе на меня смотришь? Чтобы мы сейчас ни сказали, ты всё равно поступишь по-своему. Пожалуй, девочки, впервые…
—Я что, вызвала у тебя уважение, сестричка?
—Я помню твои глаза, когда взрослые собирались за общим столом. Девочки, она была совершенно непроницаемой. А здесь — такое в восемнадцать лет выдать! Теперь я понимаю твоего первого редактора, почему он попросил тебя написать пьесу.
—Ему, Вероника, нравились диалоги и монологи моих героев.
—Надежда с Милой в оцепенении, а вот Тина ничему не удивляется.
—Вероника, Мила её сейчас тоже хорошо понимает.
—Вика, можешь объяснить нам с Надеждой?

Мила смотрит на меня с лёгкой грустью. Ей всегда казалось, что в школе я была беспечной, а вот Тина всё поняла уже на втором курсе, когда вышла замуж за Воронцова и переехала в Петербург. Я иногда бывала у них в квартире, особенно когда приезжала её старшая сестра. Тина часто вспоминала наказ своей бабушки перед смертью. Та считала меня сильнее и мудрее своей внучки, которую оберегала с детства. А стала ли я мудрее сейчас? Вероятно. Но сколько бы экспериментов я ни проводила в последнее время, у меня нет ощущения, что открыла для себя что-то принципиально новое. И мой первый редактор это знал. Ада, когда Володя привёз ей в Сан-Хосе мою «Исповедь», направила меня к нему неслучайно. Она тогда напугала меня, сказав о его даре сразу разглядеть автора. «Если он твою рукопись положит при тебе на окно, можешь его больше не беспокоить».

Не забыть его нетерпение, когда я вошла в кабинет редакции, предварительно созвонившись с ним. Он уже по трепету в моём голосе по телефону всё понял. И когда я переступила порог, он стремительно подошёл к столу, не дав мне опомниться, и я пролепетала: «Здесь вся правда жизни». Он взял из моих рук единственный экземпляр, который сделала специально для него, и вежливо сказал позвонить через полтора месяца, опустив глаза в рукопись и тут же забыв обо мне. Я тогда мысленно назвала его наркоманом от литературы, который ищет таланты, не выходя из кабинета. Это были самые тягостные недели в моей жизни. Но волнения оказались напрасны. Он тогда обласкал и похвалил меня именно за диалоги и монологи героев. Хотя для меня это было самым простым. С детства, читая книги, я не могла сосредоточиться — спорила с автором, иногда забывая о сюжете, начинала сама разговаривать с его героями, а опомнившись, пыталась понять уже самого писателя.

Вот и Анна Ефимовна часто ставила меня на уроке истории, пытаясь заставить слушать хотя бы так. Но ребёнок в двенадцать-тринадцать лет, стремясь успеть за взрослыми, уже многое знал из истории и литературы. Этим я могу объяснить свою рассеянность — и в школе, и в университете, когда приходила на лекции уже подготовленной, прочитав весь материал. А в нашей домашней библиотеке его было достаточно, как и у Тины. Дима и в школе был прекрасным математиком, окончил университет с отличием. Память у него уникальная. Он не раз с юмором перед сессией демонстрировал, как, прочитав огромный абзац всего один раз, можно запомнить материал дословно.

— Девочки, поедем на пляж, не будем мешать сестричке создавать новую главу.

Но подружки не поддержали Веронику, потребовав, чтобы я переоделась и поехала с ними. И мне самой хочется услышать их мнение. Я так и не стала править свой первый вариант. Хотела ли я оставить размышления восемнадцатилетней девочки? Нет, в том возрасте я была ещё ребёнком, многого не могла объяснить. В первом варианте — лишь мои наблюдения, которым я тогда не давала оценки. Поэтому редактор и сказал, что мне нужно подрасти. И когда он внезапно ушёл из жизни, я в тот трагический день лихорадочно искала хоть что-то о себе. Почему-то была уверена, что найду. И интуиция меня не подвела! Я обнаружила то главное, сказанное им очень осторожно обо мне. Хотя он и не назвал моего имени — понимал, что оно вымышленное, — но догадывался, что меня к нему направили общие знакомые. Он верил в меня, потому и обронил в разговоре при всех ту самую фразу, зная, что я пойму!