Елизавета. Опальная цесаревна. Кн. 2. Гл. 7

Глава 7

    Оторвав левую руку от каната, Елизавета поднесла её козырьком к глазам и увидела летящую по дороге маленькую кавалькаду.
    - Батюшки! Кто это?
    - Две амазонки и два рослых кавалера-преображенца. По форме не ниже лейб-гвардейских полковников! – крикнул Шубин.
    Высоких особ сопровождали верхами адъютанты. Немного отставая, катилась пузатая карета с арапами на запятках. За ней, тоже верхами, скакали гайдуки и две горничные.
    - Алёша, это Салтыковы! – узнала высоких гостей Елизавета. – Василий Фёдорович и Пётр Сергеич с супругами! Любопытно, каким ветром их надуло? Остановись!..
    Шубин послушался. И цесаревна, спрыгнув с доски, замахала своим, призывая тоже кончать беситься:
    - Гости, гости едут!
    Под руку с Шубиным, сопровождаемая своими фрейлинами, Елизавета неторопливо отправилась встречать гостей. Она осознавала, что вместе с девицами, выглядит очень живописно, экзотично, а то и неприлично, противно духу своего времени и рангу. Она – в зелёном, затканном золотом, летнике и венце с очельем. Каштановые волосы заплетены в длинную, толстую косу до пояса. Фрейлины – в разноцветных сарафанах, девичьих повязках, шитых речным жемчугом. Слава Богу, что Мавра Шепелева и мадам Шмидт предпочли робы французского покроя. На Шубине был наряд сокольничего времён дедушки Алексея Михайловича Тишайшего.
    Мучаясь догадками, цесаревна со своими дамами прошла значительное расстояние и встретила гостей (или, черт их там знает, с какой целью нагрянувших к ней послов от императрицы) возле дверей своего дома. Последовала церемония приветствия, придворные поклоны и реверансы, после чего, обе дамы бросились к ней с поцелуями.
    «Нет, не с проста ведь, поди явились», - думала она, отвечая на объятия и поцелуи.
    Из двух прибывших дам, Елизавета была дружна только с одной, графиней Марьей Алексеевной Салтыковой, урождённой княжной Голицыной. Графиня Прасковья Юрьевна, урожденная княжна Трубецкая, никогда не была близка к Петровой дщери. Цесаревна слышала, что она сыграла не последнюю роль в сражении Анны Иоанновны с Верховным Тайным советом. Обе были замужем за троюродными братьями императрицы. Василий Васильевич Салтыков недавно назначен генерал-полицмейстерм Москвы. Пётр Сергеевич Салтыков в армии имел чин полного генерала и назначен московским главнокомандующим.
    - Проходите, располагайтесь, гости дорогие, - с улыбкой обратилась к двум супружеским четам цесаревна. – Сейчас буду вас потчевать и развлекать, надеюсь, не сочтите меня за плохую хозяйку, не знала о визите, почти ничего не приготовила. Для начала, не выпьете ли вина?
    Проведя Салтыковых в хоромы, она распорядилась принести венгерского вина, пирожных и конфект. Для мужчин подали водку и любимые русские закуски – рыжики, солёные огурцы, сочные ломти буженины и освященные румяные яблоки.
    - Закусите, чем Бог послал, пока на поварне будут варить, жарить, парить! Кабы знала, что приедете, сама бы всего наготовила, - ворковала Елизавета, пытаясь угадать, откуда ветер подует.
    Дамы выпили венгерского, мужчины – водки – первый тост был за здоровье государыни. Как без этого? Затем выпили за здоровье всей императорской фамилии, и только потом – хозяйки дома, которая теперь относилась к царской семье, что говорится, «с боку припёку». Мимолётная тень упала на лицо цесаревны, но она быстро справилась с собой. Гостям, как оказалось, тоже нетерпелось исполнить миссию, возложенную на них царицей.  Кузены Салтыковы – крупные, большеголовые, громкоголосые, как и все члены семьи, из которой происходила мать Анны Иоанновны, царица Прасковья, хоть и заняли при дворе ключевые позиции, в фаворе не состояли. Они уже поняли, что немец Бирон будет управлять императрицей, как хочет, и угодничали перед ним, и унижались. Императрица послала своих родственников к цесаревне, как простая помещица прогнала бы приказчиков к своей соседке с письмом. Только в письме содержалось не приглашение – а строжайший приказ. Граф Василий Васильевич с нижайшим поклоном передал цесаревне большой пакет с печатями, и она, удивлённая и немного напуганная, обратилась к Мишелю Воронцову, ожидавшему приказаний, стоя за её стулом.
    - Читай, Михайла Илларионович!
   Вскрыв печали, Воронцов прочёл следующее:
       «Ваше Императорское Высочество, наша любезная кузина и дочь! Сим письмом Мы, ныне благоденствующая Божьей милостью императрица выражаем Вам Нашу родственную аттенцию 7 и в нём же доводим, что Нам благорассудно пригласить Ваше Высочество на маскарад, который в скором времени состоится в селе Нашем Измайлове, то ись, сразу после праздника Нерукотворного Образа Господня 8. Извольте прибыть на праздничное богослужение и этим Нам доказать великую покорность и глубочайшее внимание и также желание быть для Нас приятной и послушной дочерью. Анна»
    «Дочь! – Елизавета гневно раздула ноздри и шумно вздохнула, чувствуя, как ходуном ходит щека. - Значит, императрица всерьёз видит её послушной дочерью! Ну и ну! Она, к счастью, не забыла степень родства, связующую её с императрицей! Хотя, какая теперь разница?  Кузина, дочь, или даже внучка? Да хоть квашня!»
    Она должна была покориться и прибыть в Измайлово в указанный срок. Что ж, так и будет. Она возьмёт с собой и кузин, вместе с которыми предстанет перед царицей в образе прекрасной русской Цереры 9, убранной колосьями и цветами, но одетой в летник бабушки-царицы Натальи Кирилловны.


    Обед накрыли на полсотни кувертов. Елизавета лукавила, жалуясь московским гостям на скудость угощения. И закатила, что называется, по-русски, «обед силен», на который уже неделю назад разослала приглашения всем соседям.
    К столу выступали чинно. Цесаревна выбрала своим кавалером графа Василия Салтыкова. Граф Пётр Салтыков вёл старшую фрейлину Шепелеву Мавру. Горафиня Марья Салтыкова шла с Шубиным, а графиня Прасковья с Александром Шуваловым. Лесок сопровождал мадам Шмидт. Младшие фрейлины выступали под руку одна с младшим Шуваловым, другая с Воронцовым, остальные с однополчанами Шубина. За ними двигались местные дворяне и дворянки, среди которых была мать Шубина с дочерьми. Шествие сопровождалось музыкой и пением кантов, прославляющих царствующую императрицу. «Виват, виват Анне самодержавной!» - гремели певчие цесаревны, одетые в клюквенные кафтаны с золотым позументом.
    Сияющая хозяйка дома провозгласила:
    - Высокие гости, господа и дамы, желаю всем сто лет здравствовать! Милости прошу за столы, первый тост за здоровье Её величества!
    Согласно этикету Большого двора, расселись по номерам, которые совпали с шедшими к столу парами. Лакеи с бутылками, завернутыми в накрахмаленные салфетки, бросились к гостям, предлагая вино. А еды и в самом деле наготовили целые горы.
    На серебряных блюдах подали жареную говядину, телятину, оленину и множество мелкой дичи. Основным мясным блюдом был зажареный целиком кабан, стоящий на зелени с огромным яблоком в пасти. Следующая перемена – рыбная: щуки, стерляди, сиги, окуни в сметане. Были поданы соленья-моченья: жареные грибы, солёные грузди и рыжики с чесночком и с хреном. Гости отдали должное всем блюдам, то и дело, наполняя вном и водкой бокалы. Особое внимание уделили пирогам: мясным, рыбным, с грибами, морковью, луком, с яйцами и сметаной, творогом и яблоками на десерт и блинам с ягодным вареньем. На сладкое были поданы французские пирожные – птифуры и бланманже, яблочная пастила, опять же слоёные пирожки с яблоками, ореховое печенье и. само собой разумеется, вазы с яблоками, освященными в храме. Водок самых разных тоже предостаточно стояло на столах в пузатых графинах. Водка анисовая, любимая петровская. Перцовая, гданьская мятная, коричная, рябиновая. Лакеи усердно обносили гостей винами: венгерским, шпанским, бургундским и рейнским. И, что самое главное, рекой текли крепчайшие русские меды, приготовленные местными медоварами, пиво и полпиво, сваренное по заказу самой цесаревны славным местным пивоваром.
    Словом, гудел и звенел дворец дщери Петровой до самого утра, но она сама была далеко не праздна. Седце ёкало, и она, время от времени встречаясь глазами с графиней Марьей, чувствовала у себя на спине под летником холодную струйку пота.


    - Страшно представить, что мне ещё уготовано претерпеть от Анны, - вздохнула Елизавета, усаживаясь рядом с подругой на заднем крылечке дома, носящем ласковое название «выходок». Отсюда был выход прямо в сад, к молодым кустам крыжовника и смородины. – Как подумаю, что она решит отдать меня в неметчину очередному соискателю руки, так и завою, и девчонки мои вместе со мной. Злобная баба! Она меня со свету хочет сжить! Насмехалась надо мной, над моим полным сиротством. Рычала, как медведица! Кто раньше подумать мог, какая это может быть бессердечная сука! А обер-камергер! Говорил со мною учтиво, держался с таким достоинством, что трудно предположить, что скрывается под любезной личиной курляндского интригана? Как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать, вот каков молодчик!
    - Думаю, фаворит имеет на тебя свои виды, - пытаясь поудобнее устроиться на ступеньке, проворчала Салтыкова, - он расчетлив и жаден, хитёр и безжалостен, злопамятен и завистлив – то есть, этот господин имеет наилучший характер для того, кому светит великая власть. Не секрет, что он этим летом чуть не помер со страху, ведь на него покушались!
    - На него? На… Бир…? Неужели?
    - Да, по дороге в Измайлово, его сбросила любимая кобыла… прямо в лужу! Чудом не сломав шею, перепуганный и дрожащий, он прибыл на место в царской карете, лёжа и всхлипывая у Анны на коленях. Я сопровождала царицу вместе с другими дамами, но она, перед тем как поместить его в экипаж, прогнала нас и велела ехать верхами. Мы явились в Измайлово, в пыли с ног до головы! Мне эта поездка стоила нового парижского платья, такого чудесного, я только что получила его и очень им дорожила.
    - Но почему лошадь взбесилась? Почему решили, что это покушение? – удивилась цесаревна. – Могла быть плохо выезжена, да просто пуглива?
    - Нет! Представь себе, в её попоне была обнаружена огромная иголка! Вот! – Салтыкова показала руками размер иглы. – Кобыла взбесилась от дикой боли, ясно, что кто-то хотел ему смерти!
    - Надеюсь, на меня не подумали? – заволновалась Елизавета. – Скажи, какая участь готовится мне? Я не святая! Знаю, обо мне распространяют слухи, порочащие мою репутацию. Меня задумали удалить! Анна сказала, что не даст за мной приданого, назначенного моей матерью, но что она вправе распоряжаться мной! Она готова была растерзать меня за то, что я молода, здорова и красива. Усмехаясь, добавила, что я – бедная родственница, как крестьяне говорят, лишний рот. Вот ведь, до чего дожила… - цесаревна растерянно, тревожно улыбнулась. Лунный свет придал горечи её улыбке. Ночь выдалась прохладной, скоро осень, но небо, как черный шёлк, расшитый золотом. – Ну, что ты скажешь, Маша, о необычной судьбе русской царевны?
    - Твоей, ты имеешь в виду? – Салтыкова пожала полными плечами. – Не тревожься пока, тебя зовут ко двору повеселиться и себя показать, а не затем, чтобы спешно выдавать замуж. А относительно фаворита, то он при мне третьего дня, рассуждал примерно: «цесаревны политический союз с иноземцем неизбежен, но она должна быть выдана замуж с блеском, а также возможна иная комбинация».
    - Туманно…
    - Да! А относительно медведицы… Сказать по чести, я не могу знать. Насколько лично я могла убедиться, - Салтыкова внезапно нахмурилась, - гибель тебе грозит не от императицы с фаворитом.
   - А от кого?
   Прозрачные серые глаза Салтыковой, когда она, пугливо оглянувшись, посмотрела на цесаревну, заискрились гнвом.
   - От твоей же первейшей сторонницы, которая неустанно о тебе хлопочет, смекай!
   - В толк не возьму!
   - Ах, головой думай! Настя Нарышкина считает, что ты должна сама обезоружить безумную интриганку! В её деле, кроме неё, уже несколько дурёх замешано…
   - Батюшки мои! - по напряженной спине Елизаветы тысячами иголочек пронеслись мурашки. Откуда-то налетел ледяной ветер. Цесаревна закуталась в епанечку 10.
   - Присунься поближе, - позвала её Салтыкова, - Чуешь? Она предлагала и нам участвовать, да мы отказались наотрез! Тогда она задурила башку Дохтуровой, а та Мельгуновой… и затеяли злодейки ворожить, чтобы Её сжить со свету…
    - Прасковья?! – взвизгнула, теперь-то поняв, о ком идёт речь, Елизавета.
       - Тише! Тише! – зашипела на неё Салтыкова. - Голубушка моя, цесаревна, тсссс! Ты только сиди, да слушай и молчи, а я поведаю тебе всё и про двор медведицы, и про злодейские интриги, которые заведены, чтобы тебе открылась ровная дорога...  к престолу!
    - Не могу поверить! – прговорила, всхлипывая, цесаревна. – Я просила Прасковью! Я не знаю, она повредилась умом, или заразилась высокоумием? Более того, начинаю думать, что её старший брат Бориска за дело её тузил. Я знала, что она упрямица, своенравная, но никак не ждала себе беды от княжны Юсуповой, нет, я не верю! Я не могу поверить! – повторила она звенящим от слёз голосом.
    - Ну, матушка, верь, не верь, а выслушай, - придвинувшись и обнимая её за поникшие плечи, шепнула графиня Марья. – Ты долго жила вдали от двора, и ты плохо знаешь, кто и чем сейчас дышит, какие плетутся интриги и строятся козни. Высокого градуса добились, знаешь, кто? Умеющие льстить, заметать лисьим хвостом, проливать крокодильи слёзы, способные безумолку трещать, стервы, или уж такие, как «бой-баба», у которой язык поганее клозета. Высокое происхождение и богатство используется императрицей в своих целях. Салтыковы торжествуют, Голицыны пока не попали в немилость, как Долгорукие. Анна взяла гофмейстериной жену моего дяди Михайлы Михайловича меньшого, княгиню Татьяну Борисовну Голицыну. Статс-дамы, ты знаешь их имена, все, как одна, услужливые тихони. Перед царицей трепещут, даже княгиня Марья Юрьевна Черкасская.
    - Да, я это приметила… – пробормотала цесаревна, - в прошлый раз меня просто бесила её покорливость, когда она на хамский зов Анны, входила и выходила, без всякого выражения на лице. Оно не изменилось, и когда Анна назвала её дочь, высокородную княжну, Варькой и чуть не ударила! Я бы не стерпела. Господи! Хотя была минута, когда я сама едва не подверглась оскорблению, а Нарышкина была самым жестоким образом избита и ошельмована. Ты ведь знаешь?
    - Да как не знать? Анна составила план укрощения знатных наследниц огромных состояний. Половина её фрейлин – претендентки на скорый, по приказу самой царицы, брак. Анна держит под рукой «золотых курочек», чтобы раздвать их, как конфекты, тому, кто заслужил и в первую очередь, братья Бирона и другие курляндские проходимцы –братья Левенвольде, Тротта фон Трейдены, Корфы, Менгдены, Бисмарк. Княжна Черкасская уже обещана красавчику Рейнгольду Левенвольде, а вторая на очереди – Полинка! Ходят слухи, что её Анна наметила отдать за Густава Левенвольде.
    - Ох, бедняжки!
    - И не говори! – махнула полной рукой Марья Салтыкова. – Курляндцы ластятся к родовитым фамилиям, чтобы заручиться их поддержкой. Бирон послал сказать моим дядьям фельдмаршалам, что де, если они станут ему друзьями, то он будет их ласкать. Анна же во всём соглашается с фаворитом, хотя и она себе на уме, да и зрак у неё острый. Князя Григория Дмитриевича Юсупова, покойного, она в чем-то подозревает, и дочь его любимую отдаст Биронам, как пить дать, отдаст. Хотя ещё не говорят о сватовстве, это дело решённое, и произойдёт очень скоро, если не случиться беда, куда как худшая! Княжна Прасковья гораздо упрямее императрицы. Тебе ли её не знать? Она поступает всегда, не как все! – Салтыкова бросила тревожный взгляд на Елизавету. – Боюсь, что попав в девичью, Юсупова решила сбросить ненавистное иго и плетёт сети, в которые сама же и попадётся, да и ты вместе с ней. Есть… подозрения… и, если ты достаточно умна, моя цесаревна, чтобы понимать всю опасность поведения княжны, то ты немедленно отправишься в Измайлово и остановишь эту проклятую дурочку, пока она не зашла слишком далеко! Почему, ты думаешь, мы привезли тебе приглашение на маскарад? Настасья Нарышкина мне сказала: «Отправляйся за цесаревной и привези её, пока Полюшка не наломала дров!». Ты веришь Нарышкиной, цесаревна?
    - Кому же мне ещё верить? – проворчала Елизавета.
    - Ну, так вот, мне не составило большого труда заинтриговать мою невестку, которая никогда не бывала в твоём поместье, а ей царица всецело доверяет. Мы здесь, и я пытаюсь рассказать тебе, какая гроза над тобой нависла, - Салтыкова поколебалась и добавила. – Ведь если её, дурочку, поймают с поличным, то казнят, и всех Юсуповых сошлют в Сибирь, как уже сослали Долгоруких.
    - Батюшки мои! - Елизавета выглядела потрясенной. Помотав немного головой, чтобы прояснить мысли, она обеими руками вцепилась в Салтыкову. – Говори… – и вся напряглась.
    Салтыкова мягко высвободилась из её пальцев:
    - Могу ли я быть уверена, что нас не услышать, ваше высочество? – не дожидаясь ответа, она встала и пошла по дорожке, к нарядным цветочным клумбам. – Ах, как благоухают флоксы! Ах, какие гладиолусы! А георгины! А золотые шары! – сорвав пару красавцев георгинов, она поднесла их к лицу, шумно вдыхая аромат. – Бесподобно пахнут… ой-ёй!
    В три прыжка настигнув Салтыкову, цесаревна крепко ухватила её за руку и потащила через сад к реке, где без церемоний затолкнула в лодку и, заскочив следом, схватила вёсла и принялась с размахом грести. Выгребя на середину, она злобно прошипела:
    - Сказывай, а не то брошу в реку…
    - Всё началось с того, государыня моя, - начала говорить, как можно мягче, Салтыкова, - что княжна Прасковья попыталась завербовать нас с Нарышкиной в свои сторонницы, а мы дружно отказались. Тогда Юсупова в ярости обозвала нас худыми собаками. Попробовали мы её пристыдить, а она принялась шипеть:  «Такая жизнь не по мне, не быть мне курляндской графиней! Мой отец бы того не захотел, и мне ваша Ивановна не царица! Отец решил её ссадить с трона, но его Бог взял, да зато я осталась! Я высокородная княжна, а не какая-нибудь девка! Император Пётр Великий меня жаловал и в голову целовал, и матушка-императрица Екатерина Алексеевна была до меня милостива, и государыня-цесаревна Елизавета Петровна тоже ко мне милостива-премилостива. Ежели бы она стала императрицей, то за курляндских зайцев нас бы не отдавала! Я дённо и нощно молюсь, чтобы увидеть Елизавету на троне!» Мы чуть со страху не умерли! Ведь только за то, что в нашем присутствии сеется крамола, нас бы взяли в Тайную канцелярию к допросу, на дыбу…
    - Постой-ка! Разве Тайная канцелярия возрождена? – удивилась Елизавета. – Покойный государь уничтожил это позорное заведение по просьбе своей сестры на смертном одре!
    - Нынешнему правительству нет никакого дела до указов прежнего, - шёпотом пояснила Салтыкова. – Официально Тайная канцелярия ещё не работает, но генерал Андрей Иванович Ушаков, назначенный её начальником, уже везде роет носом, есть и первые жертвы. Ушаков обо всём докладывает лично императрице и сотрудничает с Бироном и Остерманом. Князь Борис Юсупов, только что получивший ключ камергера - Ушакова правая рука. По вскму видно, что князь Бориска не нашёл лучшего места, чтобы выслужиться и добиться полного расположения императрицы. Он хочет, чтобы его покойного отца объявили полоумным и вернули ему родовые поместья, оставленные князем Григорием Дмитриевичем княжне Полине. А она, то ли не понимает, то ли, в гордыне своей, считает себя неуязвимой. Ты же знаешь её лучше меня, милая цесаревна! Княжна вспыльчива и злопамятна, а уж если чего вобьёт в башку, то навеки. А теперь, слушай, главное! После того, как она с нами разбежалась, быстро нашла замену, схлестнувшись с двумя дурочками – фрейлинами Дохтуровой и Мельгуновой. Третьего дня Настя застукала их втроём в уединенном алькове. Она подкралась к ним на цыпочках, и слышит, как княжна шепчет: «Шу-шу-шу… возьмём ейную парсуну, вырежем рот и глаза, возьмём две свечки, два зеркала и заключим между зеркалами сими ту парсуну… Ольга! – это она Мельгуновой. – Ты, намедни говорила, что-де у вас в имении в лесу живёт ворожея, гадающая по сухой медвежьей печонке? Вот бы раздобыть ту печонку для нашей медведицы, чтобы уж покрепче было!»
    Вот после этого случая мы и приняли решение, во что бы то ни стало,  цесаревна, предупредить тебя. Тебе не сдобровать, если Ушаков выследит и схватит трёх сумасбродок. Подумай о своём сахарном теле, ведь тогда тебе не поможет твоя принадлежность к царствующему дому! Дыба, кнуты, шелепы…
    - Проклятье! – подпрыгнув на месте, воскликнула перепуганная Елизавета. – Матушка Царица Небесная, спаси и помилуй мя! О Господи, за что караешь, Царю Небесный? – она истово трижды перекрестилась и потом, схватив за полные плечи Салтыкову,  принялась с силой трясти, выкрикивая. – Где эта полоумная? Я должна немедленно ехать ко Двору! Вези меня сегодня же в Измайлово! Я найду на княжну управу, я её своими руками задушу и вместе с ней старую татарскую ведьму няньку Василису! Эта крещёная магометанка сбивает княжну с толку. Учит мерзостям! Если она будет упрямиться, я отдам бабу в руки церкви!
    - Да что ты! Не горячись ты так, Христа ради, моя цесаревна! – замахала на неё руками Салтыкова. – При княжне в Измайлове живёт только её горничная, калмычка Марья, а нянька Василиса не показывалась. Плюнь ты на эту бабу! Тебе надо основательно собраться и выехать в Измайлово после нас, суток через трое. И вот ещё что скажу! Не вздумай при дворе наряжаться в старинные царские уборы! Ты ведь не хочешь дразнить медведицу в её же собственной берлоге? Тогда не надевай ничего из платья твоей царицы-бабки, чтобы она тебя не уличина в претензии на корону! Лучше всего твоему высочеству подойдёт костюм Душеньки, сиречь Легкомысленной Психеи со свитой бабочек, мотылков и Зефира-ветра.
     Моли Бога, чтобы княжну не взяли с поличным до твоего в село Измайлово, цесаревна, визита! С каждым часом опасность растёт, будто снежный ком!
    - Зачем же тогда медлить? Я умру здесь!
    - Терпение! – погладила её по руке Салтыкова. – Ты едешь в медвежье логово, но всё в руках Божьих!
    - Воистину так! - Елизавета почувствовала, что по её щекам текут слёзы. Она не ведала, какой красивой была в эту минуту, когда глаза по-особенному засияли от слёз. Осколками звёзд в них отражался лунный свет. – Святый Боже, спаси и сохрани мя…