Утренние рамсы Цикл Очерки о тюрьме

Пробуждение ото сна в тюрьме никогда не вызывает положительные эмоции—ещё всего несколько мгновений назад ты был в окружении красивых девчонок, находился  на дискотеке, в институте, или, вообще, в неведомом сказочном месте, и вдруг—на тебе: ты вновь видишь грязные серо-зелёные стены,  мрачный потолок, двухъярусные «шконки»,а на уши давит попсовое радио. Хочется спрятаться, закрыться от отвратительной реальности, но делать нечего—надо вставать, умываться, справлять нужду и т.д., и т. п. Вот тут-то они вас и подстерегают—УТРЕННИЕ РАМСЫ. Дело в том, что ты в камере не один, а ещё три-четыре человека намереваются сотворить то же самое, что и ты. Каждый из них испытывает такие же  негативные эмоции ко всему окружающему, и поэтому находится в крайне раздражительном состоянии. В таких случаях конфликты неизбежны—да, они мелочны, просты, но в твоём настроении запросто могут вывести из себя. Тюрьма, в данном случае, камера—это маленький, замкнутый мирок, и в силу этого здесь все мелочи увеличиваются, как под лупой. То, что на свободе мы можем просто оставить без внимания, здесь вызывает раздражение, а то, что на свободе вызывает раздражение, здесь вызывает подлинный гнев. Тут всё зависит от темперамента, психологического и психического состояния индивидуума. У Хирурга и то, и другое требовало основательного капремонта. Кроме того, учитывая низкий уровень умственных способностей, и как некую компенсацию—потрясающую физическую силу, вступать с ним в полемику было, мягко говоря, небезопасно. Зная об этом, я предусмотрительно оставался на «шконке», терпеливо пережидая, когда он закончит свой утренний туалет. Мелкий воришка Бабуин, на свою беду, не обладал такой прозорливостью, и ещё не отойдя ото сна, ринулся  наперерез Хирургу. Произошло столкновение, и следующие полчаса все обитатели камеры с интересом выслушивали справедливые обвинения, водопадом обрушивающиеся на уши несчастного Бабуина.
В таких ситуациях люди, сохранившие толику здравого смысла, старались не раздувать конфликта, но, к сожалению, они оказывались чаще в меньшинстве. Большинство же, наоборот, как бы стараясь отвлечься от своей горькой участи, вовсю поддерживали глупую склоку и даже подливали масла в огонь. Впрочем, «утренние рамсы» длились недолго, до тех пор, пока старый цыганский барон не просыпался и не пресекал распри благодаря своему авторитету. Но постепенно постоянные участники утренних склок приноровились «рамсить» тихо, вполголоса, что делало атмосферу ещё драматичней, а саму свару продолжительней. «Подъёмные» дрязги перерастали в «умывательные», а затем незаметно захватывали и завтрак. Завтрак, вообще-то, очень ответственное  занятие в жизни каждого заключённого, и он требует расчетливости, практичности и душевного равновесия—качеств, которых многим недоставало.
Около половины седьмого утра на входной двери распахивается спецоконце, именуемое «кормушкой», и раздаётся приглушенный голос баландёра: «Завтрак».
В камере тут же настаёт оживление. Первыми, гремя «шлемками», и издавая утробные звуки, к кормушке подлетают «грачи». Вечно голодные, они толкаются и создают нездоровый ажиотаж. Каждый пытается подсунуть баландёру свою «шлемку», опередив по возможности других. Наконец, раздача каши кончается, и «грачи» спешат к «общаку», чтобы занять лучшие места. Едят они торопливо, азартно скребя ложкам по дну, но одновременно зорко следят за тем, чтобы другие не положили в кашу лишнюю порцию сахара. «Положняковый» сахар  выдавался через день, и усмотреть, чтобы всем доставалось поровну, никогда не удавалось. «Положняковый» сахар был своего рода яблоком раздора в среде арестантов. Традиционно виной тому были наркоманы, истощенному организму которых не хватало глюкозы, и те пытались восполнить его за счёт других. Учитывая всё это, завтрак начинался достаточно напряжённо—«грачи» быстро глотали горячую кашу, чавкали, и дьявольски вращали глазами по сторонам. Постепенно их движения  замедлялись, агрессия сменялась на  неустойчивое благодушие, и вот, они уже были способны на непритязательную беседу. Причём разговоры их практически всегда одинаковы, и выглядят примерно так:
—У нас же есть ещё сухое молоко?—сделав вид, что якобы только вспомнил о нём, восклицает Бабуин. На самом деле он хорошо видел, что некоторые уже съели кашу  и вовсю пили чай. Его же «шлемка» была пуста только наполовину, и он намеревался обильно сдобить водянистую «сечку» сухим молоком.
—Молока осталось мало,— насуплено отвечает Хирург, который действительно забыл о его существовании, и теперь горько жалеет об этом—кашу он съел, и уже допивает свой чай.
—Тогда я возьму варенья,—не теряет оптимистического настроя Бабуин.
—Варенье кончилось,—мягко остужает его пыл тактичный Киллер.
—Когда же оно успело кончиться?!—уже негодует Бабуин.—Вчера был целый «бамбасик»…
Киллер скромно потупился—он не стал распространяться о том, что ночью он и Жила сами, не заметив как, слопали весь запас варенья.
—Всё в этой жизни когда-нибудь заканчивается,—глубокомысленно заключает Жила, и на этом «утренние рамсы» заканчиваются, перетекая в легкую вялотекущую словесную перепалку…