Афганские будни

Памяти ушедших друзей
посвящается
…Недоволен был Григорий Павлович этим утренним звонком, ох как недоволен… На часах было 5.30., когда он снял трубку. Звонил командир батальона спецназа подполковник Шатров.
– Хватит спать, Палыч! Наших ребят «долбят», причём недалеко, нужны твои вертушки…
Комбат тут же по телефону стал обозначать боевую задачу, а Григорий Павлович запереживал о своём, о наболевшем: ему, заместителю командира эскадрильи, было практически некого посылать на задание. Летного состава в отряде катастрофически не хватало. Штаты сами по себе и так уже неполные (под конец войны), а тут ещё кто-то заболел, у кого-то переналёт, а кто-то просто-напросто запил. Нагрузка на лётный состав зашкаливала. Майор с волнением пытался сообразить, какую же пару боевых вертолетов ему выслать на задание. «Одна пара ещё на вылете, а два экипажа второй пары только вернулись с ночной разведки, – второпях рассуждал Григорий Павлович, – и задействовать их в дневных полётах без отдыха от ночной смены я не имею права, так как это прямое нарушение Наставления по производству полётов».
Попытка объяснить комбату возникшую ситуацию с экипажами ничего не дала. Напротив, Шатров от этого только разозлился:
– Знаешь что, Палыч?! – послышался  в телефонной трубке отрывистый и рычащий голос командира батальона, – не надо мне вот здесь и сейчас рассказывать свои байки про нормы налёта и отдыха! Мои десантники неделями «пасут» караваны в пустынях и, между прочим, отдыхать не просятся!
– А мои как будто ничего не делают! – захотел было обидеться майор, но комбат перешел на примирительный тон.
– Ладно, ладно, Гриша, не обижайся, я знаю твоих орлов в деле. Вот и сейчас надо позарез нашим двум БТРам помочь, тем более, что это рядом – за горой, минут пять полёта…
Замкомэска в это время уже принял решение:
– Хорошо, полетит пара Хажин – Евсеев, сейчас их подниму.
– Добро, я своей колонной минут через сорок подтянусь. До связи!
– До связи, – ответил Григорий Павлович и положил трубку. Но тут же взял её снова и набрал дежурного по отряду:
– Поднимай экипажи Хажина и Евсеева! – скомандовал майор.
– Они же только сели! – послышалось в ответ.
– Делай, что я тебе говорю!!
Григорий Павлович хотел попить чаю, но, передумав, быстро оделся и пошел в модуль, где находился класс предполетных указаний…
Экипаж капитана Евсеева крепко спал, и посыльный долго стучался в их комнату.
– Боец, а ты ничего не перепутал?! – раздраженно спросил его Евсеев, щурясь и протирая глаза ото сна.
– Никак нет! «Готовность номер один» – вам и вашему ведущему, капитану Хажину!
– Лады, поднимаемся! – нехотя ответил Владимир. Он понял, что случилось что-то серьёзное, ведь Палыч – «буквоед» в отношении правил и наставлений полётов. Уж он-то экипаж без отдыха не выпустил бы  в полёт после ночной разведки.
– Илюха, Вован! Вставайте! Нам на вылет! – Евсеев стал тормошить летчика-оператора и бортового техника.
Бортовой встал быстро и без всяких вопросов побежал на стоянку вертолётов. Он всегда был ответственным и надежным, чего нельзя было сказать в полной мере про второго пилота. Нет, Илья был неплохим помощником, но иногда он любил порассуждать, или даже поспорить со своим командиром, что не очень-то нравилось капитану Евсееву. Вот и сейчас Кондрашов вначале долго и непонимающе разглядывал циферблат своих часов, и только потом озвучил свои мысли:
– Они что там, охренели что ли!? Мы же только что прилетели!? А, командир?!
– Ты можешь быстрее вставать? – недовольным голосом ответил ему капитан.
– Могу! – с таким же недовольством и раздражением отвечал старший лейтенант Кондрашов, – я только не пойму: мы что, крайние, что ли? А как же обязательные 12 часов отдыха между дневной и ночной сменой? И как тебе нравится выполнение норм НПП, а командир?
– Ты не в Союзе, не ной, раз поднимают – значит, так надо! Не думай, что замкомэска хуже тебя Наставление по производству полётов знает. Беги, давай за картами, получай оружие и помогай бортовому технику готовить вертолёт к вылету!
– Есть, – неохотно ответил Илья и не спеша пошел к выходу, лениво застёгивая летный комбинезон. Если бы в тот момент он знал, что именно в эти минуты крупная банда душманов уже расправляется с двумя нашими бронетранспортёрами, в одном из которых ведёт неравный бой его друг – Андрей Гончар, то побежал бы гораздо быстрее.
Пара Ми-24 уже давно стояла на ВПП в готовности к взлёту, а команды "на взлет" все не поступало. Солнце ещё не прогрело пустыню, и пятнадцать градусов тепла в феврале было нормой. Кругом куда ни глянь – был один песок, и лишь вдалеке по курсу к самому подножию горы, прижимался небольшой кишлак.  Илья посмотрел на небо и подумал о погоде: «Все здесь, как всегда за последние полтора года, ясно и безоблачно. Никакого разнообразия в этой пустыне…», – сделал вывод Кондрашов и надел солнцезащитные очки. А меж тем время всё уходило.
«Три минуты молотим за зря воздух лопастями, – думал про себя каждый из членов экипажей, – ну когда же взлёт?!»
– Чего стоим? Кого ждём? – решил сумничать Илья.
– Команда "на взлёт" должна прийти из Кабула, – ответил спокойно командир экипажа. Он решил, что не будет обращать внимание на колкости своего второго пилота, иначе они могут поссориться в очередной раз, а это ни к чему хорошему в полетах никогда не приводит, проверено…
Наконец вертолёты одновременно оторвались от взлётной полосы и перешли в разгон скорости. Разрешения на взлёт так и не поступило, в Кабуле никто не взял на себя ответственность за выпуск вертолётов на боевое задание после того, как начался вывод войск из Афганистана, поэтому, когда из-за ближайшей с севера горы повалил густой, черный дым, ведущий пары сам дал команду: «Внимание! Взлёт!»
Вертолеты шли на предельно максимальной скорости и на минимально допустимой высоте, если, конечно, три метра высоты можно было считать допустимыми. Бетонная дорога на Шиндант, разделявшая пустыню Дашти Марго на две части, упиралась в подножие большого горного хребта. Скалы «вырастали» на глазах, и ведущий довернул вправо. «Мы не будем заходить со стороны бетонной дороги, – вспомнил слова своего ведущего на предполётных указаниях капитан Евсеев, – там нас наверняка ждут, поэтому выскочим справа от горного хребта вот в этом первом проходе». Пара боевых вертолетов, чуть довернув влево, перешла в набор высоты. Тряска вертолета в горах усиливалась, но Владимир четко выдерживал интервал и дистанцию. Илья не без зависти следил за всеми действиями своего командира. «Когда-нибудь я тоже буду так летать, если, конечно, с войны вернусь», – думал старший лейтенант Кондрашов. Он, как и любой второй пилот, всегда немного завидовал своему командиру.
Картина боя, развернувшегося на земле за горной грядой, в небольшом по длине и ширине ущелье, начинала вырисовываться перед взглядами летчиков. Но не всё сразу стало понятно в ней. Колонна, состоящая из трех КАМАЗов с продовольствием, стояла на дороге и была наполовину разграблена. На бетонке у самой скалы черным дымом горел один БТР. Другой – вел огонь метрах в ста от него. В направлении огня никого не было видно. «Где духи?» – единственный вопрос, который волновал экипажи вертолетов в те секунды, когда они выполняли заход для атаки.
– Работать будем поочередно, рассредоточиться! – послышалось в эфире. Ведомый оттянулся и «встал в хвост» ведущему. В это время подбили второй БТР, и неуправляемые снаряды от первого вертолета накрыли площадь, откуда был выстрел из гранатомета. Экипаж Евсеева тоже отработал по этой площади. Пролетая над колонной, Владимир заметил несколько вспышек справа. «Ага, кое-кто уже обозначил себя огнем…» – подумал командир.
Ведущий «двадцатичетверок» в это время наладил связь с одним из бронетранспортеров. Тут же подошла пара "Ми-8-х" и предложила забрать наших раненых и убитых с дороги.
– Не надо! Подождите… Они собьют вас, пока будете садиться, – послышался голос сержанта из второго подбитого БТРа. – Давайте лучше я вас наведу на цели, я знаю все места, где они спрятались.
– А как же ты! Ты же горишь! – ведущий недоумевал.
– Ничего… Все уже убиты… Минут десять.. я думаю, продержусь… – голос сержанта становился плохо слышен, связь прерывалась, но он успевал передавать координаты бандитов. В это время у него уже горели ноги, а выбраться самостоятельно он не мог, так как был ранен. Ситуация была драматическая, и видели её только летчики.
– Прощайте, ребята!.. – это были последние слова сержанта с земли.
Илья смахнул рукавом правой руки слезу. «Его БТР догорает, а мы ничем не можем помочь!.. Поздно прилетели…» – с горечью думал он. Илья Кондрашов ещё не знал, что там, у дороги, лежит среди убитых и его друг – старший лейтенант спецназа Андрей Гончар. Он был первым, кто пришел на помощь колонне автомашин, но не заметил засады.
«Ми-восьмые» все-таки принимают решение садиться на все еще простреливаемую со всех сторон бетонную дорогу. Пара Хажина – Евсеева продолжает вести огонь по выявленным  погибшим десантником целям и этим прикрывает посадку "восьмерки".
Один из душманов неожиданно близко от вертолёта встаёт в полный рост и в лоб открывает огонь из автомата… Командир мгновенно отреагировал своим огнём. Вместе с очередью ударов по металлу и стеклу вздрогнул и Илья: он понял, что не успел увернуться… Однако экипаж спасла обшивка брони и пуленепробиваемое  лобовое стекло.
– Откуда он взялся?! – воскликнул по радио Евсеев. – Ты жив, Илья?
Кондрашов поднял голову и увидел два несквозных отверстия на лобовом стекле своей кабины. «Слава тебе, Господи! Опять пронесло…» – мелькнуло в его сознании.
– Всё нормально, – нажав кнопку связи, ответил он, – две отметины в лобовом…
– И у меня то же самое, – послышался голос командира.
Бой шел уже минут 20, как стали подтягиваться наземные подразделения десанта. Три БМП появились из-за горы. Они шли на полном ходу, оставляя позади себя огромные клубы пыли и песка.
«Вовремя, – подумал капитан Евсеев, – а то ведь боезапас на борту уже на исходе…»
Комбат дал команду боевым вертолетам сопровождать восьмерку с грузом 200 и 300 (погибшие и раненые), а заодно и пополнить боезапас на аэродроме Шиндант.
Весь полёт до точки Илья нервничал. Уже прошла горячка боя, но вопрос: «кого из наших убили?» – не давал покоя. Он словно чувствовал, что там кто-то близкий. Поэтому, как только борт зарулил на стоянку, Илья выпрыгнул из своей кабины и, махнув рукой своему командиру, побежал к «восьмерке». Убитых было больше, чем раненых. Старшего лейтенанта спецназа вынесли на носилках из вертолёта первым. «Андрюха… – узнал Илья товарища, – я так и думал, – ездил домой, в отпуск, по случаю рождения дочери… Не дождались мы тебя… Не дождались… И жена ещё не знает…» Тонкая красная полоса от крови на щеке Андрея надолго приковала взгляд Ильи. Ком стоял в горле, и хотелось выть на эти седеющие невдалеке горы… «…Совсем немного нам осталось, Илюха, совсем немного – и будем дома… Даст Бог…», – вспомнил Кондрашов недавние слова друга-десантника возле летной столовой…
– Он вообще на том перевале случайно оказался, –подошел к Илье незнакомый офицер, – на заставе у друга-однокашника по выпуску заночевал, а утром рядом с ними нападение на эту колонну произошло… Разве мог он усидеть на заставе?..
– Да - а…  Это на него похоже…– у Ильи невольно потекли слёзы. «Второй раз за день, да что же это такое?!» – подумал он об этом. Уже, казалось, чего только не было на войне, кого он только не терял из боевых друзей… И все же было очень обидно нести потери после объявления вывода войск.
– Зачем воевать, если уже две недели, как объявлено перемирие?.. – с горечью выдавил Илья.
– Но ведь не мы на них первыми напали! – ответил офицер. Спорить было неуместно, но мысли закрутились разные…
«Логично, – горько думал Кондрашов, – но если считать, что мы первые пришли к ним в Афган, а не они к нам, то картина становится совершенно неясной и запутанной… Какого черта мы вообще здесь делаем?! И кому нужна эта война?!..»
Носилки с убитыми понесли к санитарным машинам, а Илья пошел назад к своему вертолёту. Командир с бортовым техником уже заправили борт и подсчитывали пробоины в фюзеляже, а группа вооружения в это время пополняла боекомплект.
Евсеев сразу заметил понурый и отрешенный вид своего оператора.
– Кто-то из наших? – спросил он подошедшего Илью, слезы которого уже высушил горячий афганский ветер.
– Гончар-десантник с ДШБ… Ты помнишь его, мы ещё первый караван с ним брали.
– Помню, конечно…Ты, кажется, с ним дружил?..
Илья кивнул. Покрасневшие глаза предательски выдавали его. И, посмотрев на свой вертолет для того, что бы перевести тему, он спросил:
– Сколько дыр-то нашли?
– Пока шесть, – ответил командир, – но и за них получим от начальства. Хорошо еще, что ничего серьёзного не привезли. Ни маслопроводов, ни лопастей не задело.
«Вот ещё абсурд! На войне ругают за пробоины и повреждения, странная концовка у этих военных событий…», – с обидой рассуждал Кондрашов. Он и его командир ещё до конца не понимали, что руководство ругало  их за случайные попадания в вертолет, а не за боевые отметины. Потому как жизнь экипажа  по-прежнему ценилась дороже «железа».
А Илья, тем временем, все уходил в себя и выглядел очень расстроенным. Евсееву стало жаль парня. «Как-никак, у него это – первая война, а я-то и Джелалабад прошел», – подумал капитан. Он не спеша, подошел и, обняв оператора за плечи, негромко сказал:
– Ну ладно, Илья, соберись и успокойся. Старлею и  десантникам уже ничем не поможешь. А нам снова надо лететь туда, бой- то ещё не закончен…
Духи были зажаты в плотное кольцо тремя боевыми машинами пехоты и несколькими бронетранспортерами. И все же некоторым удалось вырваться из окружения, и они вдоль скал уходили все дальше и дальше в глубь ущелья. Кто-то сначала даже умудрялся тащить на себе мешки с продовольствием. Но от вертолета далеко не уйдешь. Вскоре это ущелье в результате совместных действий авиации и наземных войск было очищено от крупной банды, и только трое моджахедов сдались в плен. На аэродроме Илья подошел посмотреть на тех, кто убил его друга. Это были старик дехканин да два совсем еще молодых парня. «Это не они, эти слабые, но зато уже понимают, что война никому не нужна – не им не нам. Скорее бы… Скорее бы уйти  отсюда».
Башню от бронетранспортера, на котором была еще видна кровь советских десантников, погибших в том бою, установили на постамент, как раз напротив окон экипажа капитана Евсеева. Каждое утро вставая, а вечером ложась спать, Илья долго смотрел на этот памятник, мысленно возвращаясь к тому времени, когда они были вместе…
Война входила в завершающую стадию. Боевых вылетов становилось всё меньше и меньше. Какое-то время все ждали замены, но её не было. Затем объявили, что замены не будет совсем, а это означало, что летчики и техники Лашкаргахской эскадрильи остаются в Афганистане на неопределенный срок. На месяц, на полгода, а может, и на год… И тут все опротивело: и пустыня, и горы, и даже вертолеты. Народ начал пить ещё больше. Отношения между людьми стали портиться. От сплоченности некогда дружного коллектива не осталось и следа. Участились драки и пьяные разборки. Майора Савосина побил один из его подчиненных. Григорий Палыч готов был простить этого впавшего в «белую горячку» летуна, но руководство приняло решение наказать… И отправило его в Советский Союз. «Здорово, – подумали многие, – теперь он раньше всех будет дома …»
Экипаж капитана Евсеева старался ни с кем не ссориться и сохранять дружные взаимоотношения как между собой, так и в отряде в целом. «Терпеть, надо терпеть» – каждый мысленно говорил сам себе. Нельзя было терять чувство собственного достоинства даже в условиях затянувшейся, никому не нужной войны. Тем более, что их экипаж уже прошел и пережил многое. Помогали разнообразные хорошие привычки. Илья был спортсмен и частенько уговаривал своих друзей из экипажа позаниматься на спортивных снарядах. Володя Евсеев был охотник и мог часами говорить о своем увлечении, вспоминая жизнь до Афгана. Разговоры про охоту затихали в комнате далеко за полночь. Иногда они имели продолжение в полете, когда незаметно от руководства летчики охотились с вертолётов на диких коз или джейранов. Кормить в столовой после объявления вывода войск, надо сказать, стали неважно, и летчикам зачастую приходилось добывать пищу таким вот образом.
Однако был один случай, когда командир и оператор опять поссорились.
Они возвращались после очередного вылета на досмотр караванов (ведь задачи по поиску групп мятежников никто не снимал).
– Смотри, какой матерый черный волк бежит по пустыне, – увидев животное, доложил Илья командиру и тут же пожалел об этом.
– Вот это волчара! – с азартом охотника ответил Владимир.
– Ты что, хочешь его подстрелить?
– Конечно, – прозвучал в наушниках уверенный голос Евсеева.
Кондрашову почему-то стало очень жалко этого изо всех сил убегающего от них хищника.
– Не надо, Володь, оставь его. И потом, ты все равно не попадёшь.
– А ты попадёшь?
– А я и стрелять не буду.
– Потому что боишься промазать. А я попаду! – с этими словами командир выполнил один единственный выстрел из пушки…
Облако пыли почти моментально накрыло то место, где бежал волк. Через пять секунд облако рассеялось, и ничего больше в пустыне не напоминало о бедном животном.
«Просил же его… – Кондрашов, начинал злиться на своего командира, – не настрелялся еще за всю войну…»
– Ну как ?!.. – чувствовалось, что охотник ждал похвалы. Однако Илья молчал и тупо смотрел вперед. Там по курсу надвигались горы. «Немного до горной гряды не дотянул серый, а там, наверное, у него семья или стая…», – продолжал размышлять Кондрашов.
– Что молчишь-то? Обиделся что ли? – не унимался командир. Но оператор так и не заговорил с ним до самой посадки. Может, по-своему Кондрашов был и прав, но он не понимал многого другого в жизни. Евсеев был гуманист и не терпел алчной вседозволенности как среди людей, так и среди животного мира. Волки во многих странах вне закона, и Илья просто не представлял, какой урон они наносят, он ведь не был охотником.
С аэродрома они тоже пошли молча. Каждый думал о своем. Но когда вернулись из столовой к себе в расположение, разговор все-таки состоялся.
– Ну, и на что мы обиделись, товарищ старший лейтенант?! – как бы с шуткою спросил Евсеев.
– Зачем ты его убил? Я же тебя просил: «Не надо»…
– А, вон ты о чем… – Владимир начинал догадываться о причине обиды. – Тебе стало жалко его! А что до этого мы творили в Афгане – тебе не жалко, да?!
– Я всегда сожалел об этом…
– Да ты у нас просто Мария Тереза!!
Они разошлись по своим углам, так и не найдя понимания в этом вопросе.
Фраза: «Никто не рожден для войны» – не относилась к поколению восьмидесятых годов. А Володя и Илья были как раз и были из этого поколения. К тому же существовал негласный приказ Министра обороны Советского Союза: «По возможности, пропустить всех вертолетчиков через войну в Афганистане».
И все-таки через час Илья первым подошел к своему командиру со словами:
– Извини, Володя, давай забудем…
– По рукам! – оттаял душой капитан, – забыли!
Ему морально стало значительно легче оттого, что Илья первым подошел помириться, потому что обычно за оператором такого не наблюдалось. Спокойный и уверенный в себе командир экипажа Владимир Евсеев был, несомненно, лидером и авторитетом в своем экипаже. Светловолосый, с голубыми глазами и с открытой добродушной улыбкою, он всегда был строг к себе и ко всему тому, что касалось летной подготовки. Он был иногда горяч в споре, но всегда справедлив, меток и вынослив. Именно таким запомнился Илье командир их «двадцатьчетверки».
… Субботнее утро следующего дня было, как всегда, солнечным. Летчики и техники неохотно выходили из своих комнат и строились перед модулем в две шеренги. Командир соседнего экипажа, Мишка Дымов, пришел на построение пьяный. С ним такое уже не раз случалось. Было видно, что в этот раз они пили экипажем всю ночь. Григорий Павлович сделал вид, что не заметил этого. У руководства уже не было сил бороться с пьянством в отряде. Указаний на выходные дни было немного, и майор Савосин довольно быстро закончил свою речь. Однако перед строем неожиданно появился майор Дымов. Среднего роста и крепкого телосложения, довольно немолодой летчик. Покачиваясь и сильно щурясь от солнца, он обратился к присутствующим:
– Моё объявление касается лётчиков-операторов!
– Михаил, не сейчас! – попытался перебить его замкомэска, но сразу понял, что это бесполезно.
Илья стал внимательнее слушать этого уважаемого, но начинавшего спиваться «старого» летчика – майора.
– Так кто полетит со мной на разведку в базовый укрепрайон Л….х? Есть желающие?!
Среди строя прошел ропот: «Совсем что ли спятил Михаил?! К этому району ближе 10 км никто никогда не подходил и не подлетал… Все обстрелы военного городка шли именно оттуда. Нашел дураков, да ещё под конец воины!.. И вообще непонятно: шутит он или говорит всерьёз…»
– Я полечу, – неожиданно для самого себя ответил майору ст. лейтенант Кондрашов.
Илье не хотелось, чтобы кто-то из лётчиков и техников подумал: «Да… Нет здесь смелых вторых пилотов…»
– Ну, вот и хорошо, – уже улыбаясь, сказал Дымов. – Сейчас я просплюсь немного, и зайдешь ко мне. Задачу боевую поставлю.
Летчики засмеялись.
– Да ты до завтра не проспишься! – выкрикнул кто-то.
– Не надо переживать, – парировал он.
…Ближе к вечеру майор Дымов пригласил в свою комнату Кондрашова, ведомый майора со своим лётчиком-оператором уже были там. Вид у всех был еще помятый, но на лицах уже читалась собранность и готовность к выполнению серьезного задания.
Дымов деловито объяснял ситуацию:
– Штабу бригады срочно понадобились разведданные об этом укрепрайоне. Послать туда по приказу никто не имеет права, так как, во-первых, идет перемирие, а во-вторых, это место настолько опасное, что там никто никогда не решался летать, но у руководства есть просьба: все-таки выполнить разведку этого района с целью дальнейшего нанесения удара истребителями – бомбардировщиками.
Илья почесал затылок и спросил на всякий случай:
– А может, и необязательно лететь туда, раз это не приказ?
– Так ты боишься что ли? – Дымов с пренебрежением посмотрел в сторону Кондрашова.
Илья попытался объяснить, что риск-то необоснованный получается, но майор резко отрезал:
– Боишься – иди отсюда!
Кондрашов стоял и продолжал тупо смотреть на полетную карту, разложенную на столе, где оставалась еще закуска и недопитая бутылка самогона. Он пожалел о том, что только что сказал.
– Кандагарцы через два дня будут вот здесь, – несколько успокоился майор и ткнул пальцем в карту,- где гарантия, что с Л…ха их не обстреляют?!
Все вопросы у Кондрашова отпали сами собой.
…С рассветом они вылетели в сторону высокого горного массива, который на десятки квадратных километров раскинулся в пустыне Регистан. Как всегда, зашли с солнечной стороны. Ведомому экипажу была дана команда остаться на предельно малой высоте и барражировать в зоне ожидания. Кто-то должен был находиться недалеко и в случае чего оказать помощь ведущему экипажу. Ведущий «свечкой» пошел вверх, выполняя маневр «горка».
«Перевалим хребет – начнем фотографировать. Огонь ни в коем случае не открывать. Не надо их злить…», – вспомнил Илья слова Дымова. Его задача была  дублировать фотосъемку, которую вел командир, и все позиции противника отмечать на своей карте.
Эти пять минут полета над базовым районом, казалось, будут длиться вечно. Душманы выбегали из укрытий и открывали беспорядочный огонь по энергично маневрирующему на малой высоте вертолету. Илья то и дело ронял и поднимал карту, фломастером отмечая цели. Первоклассным мастерством летчика, который казался Кондрашову до этого спившейся личностью, можно было только восхищаться. Но оператору было не до этого. Страх и работа всецело поглощали его. Вертолет по диагонали пересекал базу моджахедов, успевая при этом вести разведку и уворачиваться от летящих вслед автоматных очередей.
«Вот это Мишка! – успел подумать о командире Илья, когда они, наконец, перевалили горную гряду и в последний раз подставили брюхо под огонь. – Вот это адреналин под конец войны!». Дымов же буквально бросает вертолет с полуторакилометровой высоты вниз и с предельным углом тангажа скользит вдоль теневой стороны скалы. У Кондрашова снова захватывает дух.
Когда он выравнивает борт на высоте десяти метров над пустыней, то произносит по переговорному устройству одну только фразу:
– Ну, вот и всё! А ты боялась…
Илья понимает, что этот камень в его огород. В это время ведомый борт пристроился в «хвост» ведущему, и пара боевых вертолетов взяла курс на свой аэродром. Невероятное облегчение пришло на душу Илье, когда колеса их вертолета коснулись железной полосы. Данные разведки тотчас передали замкомэске. Бомбардировка укрепрайона намечалась этой же ночью.
– Ну, как помощник? – спросил Григорий Палыч майора, показывая рукой в сторону летчика- оператора.
– Молодец, не струсил! – похлопав по плечу Кондрашова, с прищуром ответил улыбающийся Дымов. Илья заулыбался им в ответ: «Ох, и хитрый же ты, Дымов!»
– А теперь пойдем дальше водку пить! – торжественно объявил майор, когда они вышли от замкомэски.
– Ну, ты даешь! – только и смог сказать Илья.
Он теперь по-другому смотрел на вечно щурившегося Дымова. «Вот тебе и алкаш, как некоторые говорили про него за глаза. Не суди, да не судим будешь», – подвел итог своим размышлениям Кондрашов.
… Потом была еще одна временная контузия, от которой Илья полностью потерял на целую неделю слух. Потом был госпиталь, и только потом был вывод войск и долгожданная встреча с женой и дочкой. Илья не верил в свое счастье. Ему казалось, что вместе с закончившейся войной в Афганистане останутся позади все мытарства и беды, все его печали и страхи, все заберет с собой война. И даже «другие люди в Советском Союзе будут тоже счастливы, ведь закончилась война!..» Но у судьбы были другие планы, о которых никто, в том числе и он, не знал. Шлейфом за ним тянулся груз воспоминаний о печальных событиях того времени, и нести этот груз становилось год от года все тяжелее.