Опалённые октябрём

    Вчера я долго не мог уснуть. Смотрел передачу  известного шоумена Соловушки  о девяносто третьем.  Собравшиеся за двумя барьерами политики  высказывались о событиях двадцатилетней давности. Вспоминали противостояние двух ветвей власти, расстрел из танков  Белого Дома – законодательной власти – Верховного Совета.  И опять, чисто по-русски:  что  делать,  и кто виноват?
   Жена, просыпаясь два раза,   делала мне оба раза  замечание:  «Зачем я смотрю эту грязную политику?» и «Не хочешь ли послать этого  Соловушку?». Оба раза я  отвечал: «Мне интересно!» и «Хочу!» 
 Досмотрел передачу до конца.  Виноватых  не нашлось,  никто из политиков  не покаялся. Интересно! Но все же, спрашиваю у себя, зачем они собрались на это шоу, если ни в ком из них не проснулось чувство покаяния?  Ответ созрел быстро: мир  обернулся покрышкой. Но причем здесь милиция?..

   Милиция молот? Милиция наковальня? Я разбудил жену и спросил…
                ***
   Наступивший октябрь был прекрасен: в Москве  во всей  первозданной красе  царствовало «бабье» лето.  Накануне тех событий,   всей семьёй мы побывали в Царицынском парке.  Гуляли возле развалин ещё  не восстановленного  Екатерининского дворца, среди вековых дубов и сосен, любуясь великолепным прудом.   Я подавал  дочерям   ещё тёплый  хлебный мякиш, они бросали его в воду  стайкам уток, подплывающим к самому берегу. Корки хлеба  я  не давал -   любил ими лакомиться  с детских лет.
- Противнючий,  отдай детям весь хлеб!  Не могу смотреть на тебя: ты голоден, что ли?  - жена,  поругивая меня, всегда  употребляла это самое нежное и ласковое  на свете слово.
                ***
   Нас, личный состав, спешно  собрали в  коридоре.  Выдали  табельное оружие -  пистолеты Макарова, резиновые палки – РП -74,  бронежилеты,  щиты  и шлемы.   Слышим от замполита:  едем  к Белому Дому  на охрану общественного порядка.  Там  будем  находиться   до особого распоряжения.   Отсидеться в стороне никому  не  удастся. 
- Прошу вас соблюдать,  по  отношению к своему народу  законность и   не нарушать права граждан, - Парубов произносит  слова, чудовищные для нашего, обласканного до сих пор стабильностью, слуха.  -  Такая, товарищи, к вам просьба.  А  сейчас – всем  в автобус.
   Подполковник  закончил,   и мы отъехали в центр столицы. Надо сказать,  это была не первая наша поездка. В сентябре месяце, нас, московскую милицию,  совместно с солдатами внутренних войск и ОМОНом,  много  раз  выстраивали цепью у здания   законодательной власти – Белого Дома.
  Ясное дело: депутаты  старой формации   никак  не могли договориться  с  политиками  новой, демократической волны -  Гайдаром  и его командой.
   Дорогой мы  балагурили,  говорили о новых политических партиях,   полемизируя  друг с другом. Юридически, полтора  года назад  однопартийная система канула в Лету истории, приказав нам, ментам,  служить народу, не вступая ни в какие партии.  Правда, приверженцев старого режима  среди нас было, хоть отбавляй.
   К примеру, дежурный по отделению капитан Смирнов  был на стороне защитников  Белого Дома.
- Игорь,- говорили ему, - ты можешь быть  только  мысленно с защитниками Верховного Совета. 
  - Это ещё почему? И душой, и телом я - на стороне законно-избранной народом власти,- отвечал наш коллега.
- Нам  приказано  охранять общественный порядок  в районе Белого Дома. Так? Ты бросишь свой пост и сбежишь к  его защитникам ?  За это, Игорь,  тебя могут поставить к стенке, если останешься в живых.  -   Рассуждал   участковый Пасечный, поправляя на себе тяжёлый   бронежилет.  - Расстреливать тебя я не буду,  всё же знаю не один год,  но желающие найдутся, можешь не сомневаться.
Ребята, словно, не понимая сложности положения, продолжали  балагурить:
 - А у меня не дрогнет рука выпустить обойму  по этим баркашовцам, или макашовцам,  из Русского Нацединства, или какого там Союза, не знаю, как их правильно называть. Но точно -  сволочи они, молодчики эти.  По ящику показывали. « За нами – будущее!  - говорил их руководитель,  -  Нас поддержит вся страна».   Россия сейчас поддержит кого угодно, только не коммунистов. За семьдесят лет власть исчерпала  к себе лимит доверия народа,  и за это  мы сейчас расплачиваемся. То обстоятельство, что ты, Сергей,  написал полтора  года назад заявление о добровольном выходе из Компартии, ни о чём не говорит. Указ Президента о роспуске коммунизма в России к тому времени  уже состоялся.  И здесь я  с тобой в корне не согласен, бывший коммунист, старший оперуполномоченный  Корников.   С баркашовцами  же, - я   называю  их  фашистами,- нам с тобой  воевать в одном окопе.  - Участковый Кондратов, сидя рядом со своим закадычным другом, похлопал его  по бронежилету.
- А я – за Жириновского. Слышали такого политика?  Он возглавляет партию нового типа, называется  -   либерально-демократическая партия России.   Этот Вольфович, забыл,  как его звать, говорит, что   Россия должна стать свободной страной,  для россиян. Я - на стороне  Жириновского,  - сильным басом вещал капитан Кужев.      Сторонников, как и  противников  этого, малоизвестного  в ту пору политика,    в наших рядах больше не нашлось.
- Ох, и наваляют же нам сегодня! Не знаю кто,  и за какие грехи, но чувствую нутром -  пилюлей  мы получим. Попомните мои слова, мужики! – Старший участковый  и мой    сосед по коммуналке Алексей  Блинов     произнёс, сам того не ведая,  почти   пророческие слова.
- Капитан Блинов  прекратите ругаться матом! – сделал замечание  офицеру  замполит. 
-  Извиняюсь,  Михаил  Иванович, вырвалось на свободу, помимо моей воли.   Больше не буду, ей-Богу!  - с чувством  ответил, в своё оправдание, сосед.  Все дружно засмеялись.
                ***
    Проезжали по Садовому кольцу.   Напротив  « ЦПКиО имени Горького» Парубов  приказал  водителю  принять  вправо, к  «Дому Художника».  Автобус,   проехав метров триста, остановился на набережной  Москвы-реки.   Около тридцати человек - сержантский состав патрульно-постовой службы, участковые  инспектора  и оперуполномоченные -  выгрузились из автобуса, привели себя в порядок и построились в две шеренги.  По другою  сторону  моста, где-то  в районе  метро «Баррикадная» и  «1905 года»  уже  слышались одиночные выстрелы, реже – автоматные очереди.  Наш командир  связался  по рации  с вышестоящим руководством,  доложил  о прибытии подразделения в заданное место дислокации и готовности выполнять поставленные задачи, а  затем  вновь обратился к нам с краткой речью.
- Товарищи.  Обстановка в городе крайне  напряжённая.   Слышите?  В районе Белого Дома стреляют. Вы сами сейчас видели, сколько народу  уже собралось   перед  «Парком культуры » и на прилегающей территории.  Стоять на месте они, я  думаю, не намерены. Маршрут их тоже известен:  Белый Дом.  Вы слышали: Гайдар обратился к народу с призывом -  выйти на защиту свободы и  демократии. Но мы- то  с вами знаем: каждый человек понимает  эти понятия по- своему. Честно сказать, я опасаюсь лишь одного – начала гражданской войны. Её могут спровоцировать те силы, кому это выгодно. Поэтому, мы, милиция, и  другие силы правопорядка,  сегодня здесь, на охране общественного порядка.  Ещё раз, убедительно  вас  прошу: ни в коем случае не применять оружие против своего народа.
- А дубинки? Меня начнут  дубасить, а мне – нельзя?  - спросил  старший лейтенант Кондратов, стоявший рядом со мной. Он всегда   отличался  от других  ментов  острословием, замешенным на нахальстве.
- Кондратов!  Вечно вы норовите  лезть  поперёд батька в пекло.   Мы - люди военные и все команды будем выполнять  по приказу.
   Никто из нас, стоящих в шеренгах,  не собирался оспаривать этот принцип военного  единоначалия. И никто  не знал, что день грядущий нам готовит.
   

                ***
    Десять автоматчиков  Парубов  успел определить под арку каменного моста, как ему поступил по рации   приказ.  И замполит  скомандовал: «На мост  по лестнице – бегом, марш!»   Мы, одетые уже по-зимнему,  побежали.   На мосту находилось подразделение  внутренних войск. Солдатами командовал подполковник,  державший в руке громкоговоритель, прозванный в нашей среде матюгальник.  Его подчинённые,  совсем ещё  молоденькие солдатики,  были развёрнуты  цепью,  лицом к «Парку Культуры», где бурлила многотысячная людская толпа.  Мы встали сзади «вэвэшников»,  поставив  алюминиевые  щиты на асфальт.  Нам, вспотевшим  после пробежки вверх  по лестнице,  (поверх шинелей и бушлатов   были одеты бронежилеты)   хотелось  лишь  одного – курить.   Говорю своему соседу, что многое сейчас отдал бы за одну сигарету, выкуренную не спеша, в затяжку.  Кое- кто из милиционеров уже предпринял попытку закурить, но наш строгий «верховный» пресек в зародыше это самовольство.  Мы не понимали: почему? Не позволяла сложившаяся оперативная обстановка?  Опасная близость  к нам  многотысячной людской толпы?
  - Плевать я хотел на его запрет. Хочу и буду курить.  – Решился  мой друг и полез в карман шинели  за сигаретами.
  - Заодно, доставай и мне, - говорю Алексею, предвкушая то удовольствие, которое вскоре испытаю от сладкого сигаретного дыма.
   В этот момент  в лагере народных масс началось заметное движение:  взмыли вверх транспаранты и яркие красные флаги. Многотысячная людская толпа,  медленно разворачиваясь лицом к Крымскому мосту, начала своё поступательное победное шествие к Белому Дому.
   - Мы же не продержимся и пяти минут! Они нас опрокинут и растопчут!  - Старший лейтенант Михайлов, командир взвода патрульно-постовой службы  высказал вслух мысль, пришедшую в этот момент каждому из милиционеров и солдат,  стоявших на мосту. Курить нам с соседом тут же расхотелось.
  «Приготовиться! Поднять щиты! Плотнее сомкнуть ряды!»  - Прозвучала общая команда подполковника внутренних войск.
   Тысячи, десятки тысяч людей  приблизились к  нам на расстояние…  полёта стрелы, или брошенного из пращи камня.
   Метра на три, впереди людского потока шефствовал  человек в военной форме – шинели   и фуражке. Знаков различия было не разобрать  из-за  дальности расстояния к нему. Подполковника Теребова запомнила вся страна.  Кадры кинохроники запечатлели  этого человека во многих местах: на улицах и площадях, у стен  мэрии  и Белого Дома.
  Теребов остановился и  поднял вверх правую руку. Людской поток, повинуясь его команде, замер в ожидании. К предводителю народных масс подбежал человек, протянул громкоговоритель,  встав за его спиной.
   Подполковник внутренних войск, в свою очередь, выдвинулся  с таким же матюгальником  на несколько метров вперёд наших двух шеренг  и,  подняв  его  на уровень лица, заговорил.
  «Граждане! Указом Президента России митинги и шествия в Москве запрещены. Убедительная просьба – разойтись! Повторяю…»
   В ответ прозвучал голос предводителя народных масс.
  «Золотопогонник!  В каком ты там звании? Полковника?  Пошёл ты …  со своим Президентом!  Я обращаюсь к тебе от имени народа! Уводи своих солдат!  Не вмешивайся в политику и  освободи  для прохода мост! Народ идёт защищать  свободу и демократию!»
   «Золотопогонниками» во времена Октябрьской революции и гражданской войны называли  офицеров царской армии.  В конце уходящего века слышать это слово  армейскому офицеру  от такого же, советского офицера, было очень обидно. Мне было неведомо,  какие чувства вскипели в этот момент   в душе  подполковника,  но лично меня захлестнула волна жгучей обиды и ненависти к  этому  чуждому  нам вожаку. Наш подполковник  вновь обратился  к многотысячной толпе с теми же словами.
   «… Указом Президента  все митинги и шествия запрещены…  Просьба – разойтись!»
  Теребов перешёл в наступление.
   «Я тебя предупреждал, золотопогонник! Ты не внял гласу народа!  Сейчас прольётся кровь,  и  вскоре ты   ответишь за это!»
  Мы видели, как он повернулся   к многотысячной толпе, отдав громкоговоритель  человеку, затем  поднял  правую   руку вверх и резко её опустил. Народ расступился,  и на передний край выступили десятка два «добрых молодцов».  Они по-военному построились в одну шеренгу. Спереди у каждого из них висела объемная кожаная  сумка. Не успели мы и глазом моргнуть, как к нам уже летело «оружие пролетариата» - камни.
                ***

   
«Укрыться щитами!»  -  прозвучала команда   подполковника внутренних войск.
  Отработанными  движениями солдаты  поставили перед собой  щиты, присев на  одно колено.     Шеренга милиционеров,   приблизившись  к   солдатам  сзади,    своими щитами прикрыли  себя и их  сверху.   В последний год мы неоднократно   отрабатывали  эти движения в своих подразделениях. Получилось что-то вроде  неприступной   «римской» когорты,  прикрытой  не кожаными, а  алюминиевыми щитами.   Казалось,  нам  не страшны ни летящие с неба  стрелы, ни падающие  сверху камни…
   Но противник  не обстреливал нас стрелами с железными наконечниками, а вот  камни забарабанили по щитам,  как  первые капли весеннего дождя по гулким жестяным крышам,  отскакивая вверх и в стороны.  Кто-то в солдатской  шеренге вскрикнул от боли – падающий камень, завершая траекторию полёта, попал ему   ниже щита, возможно,  в открытую часть ноги. Застонал  один милиционер, и громко выругался.
   Обстрел молодчиками  наших  шеренг продолжался  недолго.  Израсходовав  свой «боезапас», метатели камней  растворились в толпе, а оттуда  выдвинулся, строясь на бегу в шеренгу, другой  организованный отряд пролетариата.  К двум нашим   «железным»  шеренгам  уже  бежали   тренированные  молодые парни,  держащие в руках  небольшие отрезки проволоки.  В круглые  небольшие дырочки, проделанные    в верхней части щита,   нам   было  не  разглядеть, что куски проволоки на  конце были  изогнуты в виде крючков.
   Народные массы уже не стояли на месте и не ждали развязки – исхода схватки между   передовым   отрядом  бойцов – проволочников  и нашими двумя шеренгами. С красными знамёнами и плакатами времён мирных  демонстраций и шествий по Красной Площади, многотысячная толпа народа, ведомая умелыми организаторами, важно  шефствовала следом  за  приближавшимися к нам боевиками.
 Мы, милиционеры и солдаты-срочники  внутренних войск тоже были выходцами из этих самых народных масс, из народа, только одетые в форму. Мои чувства в эти самые минуты обострились до критического предела. Кто имел моральное право противопоставить нас, защитников правопорядка,  со своим народом? Кто вывел  народ и нас сюда, к Крымскому мосту и Белому Дому, и хочет, чтобы мы, составляющие единое целое -  народ – сегодня передрались? Ради какой такой великой цели мы должны будем сейчас вцепиться друг другу в глотки? Ведь сейчас прольётся кровь! И кто ответит за это преступление?  Может быть, в   большой  политической игре, когда  прольётся  много  людской крови,   это событие уже не является уголовно-наказуемым преступлением?   И почему мне ничего не говорили об этом преподаватели в  юридическом  милицейском ВУЗе, который я окончил в этом году?
   « Вот они - боевые отряды пролетариата, как во времена революции девятьсот пятого года»,  -  подумал я, следя за  бегущими  к нашим шеренгам  боевиками.
  « Этот низкорослый  плотный  боевик, чем-то  похожий на бульдога,  бегущий прямо на меня и прикрытого мною щитом  сверху  вэвэшника- срочника,  кажись,  не вооружен.  Но вполне возможно, он сейчас достанет   откуда-то из-под куртки  наган и начнёт в нас  стрелять. Но почему он не боится нас – вооруженных?   Наверняка,  кем-то проинструктирован,  и  знает, что приказ применять табельное оружие по безоружным людям  наши  начальники отдать не решаться. А если будет провокация со стороны митингующих  и такой приказ  всё же будет отдан? Ты, капитан Полищук,  будешь  в него  стрелять?»
  Додумать пронёсшуюся в голове  страшную мысль мне  так и не пришлось. « Бульдог» подскочил к солдату, но не стал его бить  сверху, по щиту, куском проволоки. Он сунул её в отверстие  внизу щита, и резким движением  потянул  на себя - снизу  - вверх.  «Мой» солдат завалился на асфальт, его алюминиевый щит упал, со звоном, на мостовую.  Приподнимаю   свой щит, встаю в боевую стойку.  Начинаю размахивать  резиновой  палкой, не подпуская  к себе  «бульдога». Боковым зрением  наблюдаю:  большинство солдат  лежит на асфальте, боевики   начинают избивать их ногами и проволокой.  Мои товарищи вступились  за солдат,  сошлись  с бойцами-проволочниками  в рукопашной схватке.  В воздухе  слышится  отборный русский мат, стоны и крики дерущихся людей.  Неприступная, на первый взгляд, из солдатских и милицейских алюминиевых щитов,   «железная когорта»  рассыпалась, как игрушечный домик, сложенный ребёнком из костяшек домино.  Рукопашная  рубка  с передовым отрядом пролетариата -  боевиками -   продолжалась  всего несколько   минут. На помощь  своей   рабочей  «боевой  дружине» пришёл народ.  Людская масса нас опрокинула и  растоптала, размазав нашу  кровь по  серому  асфальту  Крымского моста.

                ***
 
     Две наши   шеренги были опрокинуты  многотысячной толпой  с   такой  быстротой и лёгкостью,  с  какой  смерч, проносясь над землёй, вырывает с корнями  деревья, переворачивает автомобили и срывает железные крыши, унося их на сотни метров от места трагедии.
    Всё же успеваю   огреть,  пару раз,   палкой  «бульдога»,  но ему на помощь из толпы  подоспел    молодчик    с бесноватой улыбкой, и ещё один, ростом под два метра.    Вдруг  чувствую, как  из моих рук  какая-то сверхъестественная сила  вырывает щит.  В следующую секунду получаю удар носком ботинка в правую  коленку. Острая боль опрокидывает   меня на асфальт, по мне топчутся  чьи-то ноги, запинаются, падают,  образуя из людей  «кучу малу». Лежа на асфальте, вижу, как  ко мне пробиваются   мои товарищи  -  Кондратов и Пасечный.  Расталкивая народ щитами,  они   вытаскивают меня  из-под груды людских тел,  тащат, взяв   под -  руки,  по лестнице   к стоящему на набережной  Москвы-реки автобусу.  Подъехавшая вскоре   «медицинская  помощь»  увозит  меня в больницу.

                ***

 Прихожу в себя, лёжа на койке в белой палате.  Почему-то  меня доставили не в милицейский госпиталь на   Приорова,  а в спортивный диспансер №1, что расположен на Садовом кольце, у Курского вокзала. Здесь «собирают» ( местное  обиходное  выражение ) спортсменов, получивших травмы на соревнованиях.  Моя правая  нога  в гипсе, и висит,  на подвязке.  Лечащий врач, проводивший   операцию на ноге,  сообщил,  что  при доставлении меня в больницу  коленная чашечка  болталась   всего на двух связках.
- У вас  теперь один мениск искусственный, второй - настоящий. Две недели поваляетесь в кровати, и ещё две - проведёте в спортивном зале.  Затем вам предстоит разрабатывать коленку самостоятельно, под присмотром врача вашей ведомственной поликлиники.
- Когда я, хоть примерно, смогу приступить к работе, Игорь Владимирович? – интересуюсь у хирурга.
- А вам не терпится скорее  встать  с кровати  и бежать  воевать?  Вам мало досталось?  Вы кто по должности?
- Старший участковый инспектор.
- Советую вам, Семён Александрович, не торопиться  с  выпиской. Впрочем, в ближайшие два, два с половиной месяца вы подружитесь с костылями и тренажёрами, если хотите «встать в строй», чтобы вас не комиссовали  по инвалидности.  А сейчас  - отдыхайте, старший участковый инспектор…

    На следующий  день меня навестила жена, а дней через десять приехал и сосед Алексей.
  - Извини, Семён, раньше не смог. Только вчера отменили  комендантский час. Больше недели  нас держали на казарменном положении. Работали -  ели и  спали  - в конторе.  Тебе повезло, в самый подходящий момент попал на больничную койку. Отъешься, отоспишься здесь.  Шучу, конечно, не обижайся. Что с ногой?
  -  Ты же всё знаешь: шёл, споткнулся, потерял сознание, очнулся  - гипс. Потрогай, постучи, может, врач засунул туда  бриллианты?  Тоже шучу.  Лучше расскажи: после того, как меня увезли на «Скорой»,  как дальше   развивались события?
    -  Помнишь,  мы ехали в автобусе, и  я сказал, что нам, милиции, достанется в первую очередь?
  - Что-то не припоминаю.  Базарили  тогда о политике, и  все одновременно:  кто  какую поддерживает партию, кто за Верховный Совет и Хасбулатова, а кто за Ельцина и демократию.
 - Ладно, к чёрту эту  грязную политику,  лежи и слушай, что было дальше.   Отбили  тогда  тебя  от   толпы, ты помнишь,   Кондратов и Пасечный.   Привели к автобусу и отправили на «скорой» в больницу.  Наши, избитые,  в крови,  стали,  по- одиночке, спускаться  с моста  к автобусу. Лейтенанта Скворцова  толпа чуть не растерзала. Он умудрился каким-то образом, лёжа на асфальте, вытащить  пеэм,  отстегнуть  от ремешка, и сбросить его с  моста. Потом его нашла одна женщина, подошла к нам и говорит:  «Вон там лежит чей-то пистолет, заберите его, от греха подальше, вы же  милиция. Пойдёмте,  я покажу». Избитый Скворцов  пошёл за ней, поднял пистолет, а он -  его.  Он так обрадовался! За утерю пистолета, сам знаешь, прокуратура все кишки наружу выпустит.
  Стоим, значит, у автобуса, зализываем раны.  И тут к  нам  автобусу подходят две пожилые  женщины и мужчина с длинной  палкой,  а на ней намотана белая простыня.  Спрашивают у нас:  можно ли развернуть возле вас  передвижную больничку, лазарет, значит.  Мы говорим: не возражаем, разворачивайте.  Мужик оказался  фельдшером. Он вставил палку в расщелину асфальта,  развернул  простыню, на  которой  ещё дома красной   краской  нарисовал   крест.  Женщины, как потом выяснилось,   раньше работали медсёстрами. Они принесли в сумках бинты, вату, хлорид натрия, перекись водорода, йод,  зелёнку.  Уж не знаю, купили ли  в аптеке, или  у них были свои запасы, мы их не спрашивали.  Эти  две пенсионерки и фельдшер  обработали наши  раны и синяки, забинтовали -  кому голову, а кому-то  залепили пластырем   разбитый  нос или лицо.  К  лазарету   начали  спускаться по лестнице  граждане, которые пострадали, - чего греха таить  - от нас и солдат.  Короче,  сердобольные  медсёстры  оказали  медицинскую   помощь   всем пострадавшим в этой дурацкой  потасовке на мосту. Когда мы уезжали, замполит поблагодарил  эти две женщины и мужика,  и всё выспрашивал их фамилии.
  «Зачем вам наши фамилии? Меня зовут Ольга,  мою  подругу - Наташа, а   мужчину - Иван»  - ответила  Парубову  медсестра.  Мы, Семён, уехали, а они остались там, на набережной.  Такие у нас разные  люди:  одни  шли  в центр горлопанить,   другим дай  подраться и  пограбить, третьи -  расстреливали  запросто так   ни в чем неповинных граждан. А кто-то, как эти жалостливые  женщины,  воспринимали  чужую боль, как свою и помогали всем пострадавшим по зову своего сердца.  В этой   маленькой  гражданской войнушке были, как видишь, свои   безымянные герои, и антигерои, которых заклеймит история.
- Да,  жалко,  что так глупо произошло со мной,  и  я многое, как ты,  не видел, -  говорю соседу с огорчением.
- Семён, ты жалуешься?  Скажи спасибо, что, волею случая, ты  оказался  здесь, в больнице,  правда,   травмированный, но живой.    А  мог бы на следующий день, четвёртого октября,  быть тяжело раненым, или убитым. Тебе, и мне, и всем  нашим ещё очень повезло: никого не убили.   Лёгкое ранение  в пятку  получил  опер  Ульяничев  на следующий день, у Белого Дома.   Заместитель по службе Придатков   набрал  четвертого числа добровольцев и повёз их к Белому Дому. Человек  тридцать -искателей приключений -   молодёжь из  пепеэс,  и розыска.  Результат:  большая половина  милиционеров   вернулись  избитые и травмированные, один – легко раненный. 
- Алексей, ты  не рассказал,  как  сам  уцелел,  и  что было дальше  с нашими, кто побежал, под натиском толпы, на ту сторону Крымского моста? -  интересуюсь у друга.
  -Слушай. Когда боевики - проволочники и шедшая сзади них  толпа  развалили  нашу неприступную, из щитов,  стену, я начал отмахиваться палкой, никого к себе не подпускал. Толпа меня обтекала и шла дальше. Краем глаза я видел, как  тебя повалили на асфальт.   На помощь к тебе поспешили Кужев и Пасечный.  Я также успел заметить, что многие  в форме, милиционеры  и солдаты,   побежали, под натиском толпы, по мосту.   Отмахиваюсь палкой и вижу,  как молодчики набрасываются  на упавшего  Скворцова, срывают с него  бронежилет и шинель, пытаясь  разоружить.    Как он  успел отстегнуть  от ремешка пистолет и выбросить его – не могу понять до сих пор.  Я рванулся к нему, но  меня самого  уже  окружили подготовленные  к  уличным стычкам   несколько боевиков  и  начали  теснить  к краю моста.  Хорошо, что не в противоположную сторону, а к  лестнице, по которой мы поднимались. Одному  из них удалось схватить  палку, второй ударил  меня чем-то  сзади, третий  - достал  ногой в бок. Порвалась  на руке  верёвка, и боевик завладел палкой.  От избиения меня спасло только то, что я удержался на ногах. Дальше я прокладывал   себе дорогу сквозь толпу одним щитом - до самой лестницы.  По ней   спустился вниз, к автобусу.  Там  уже было несколько наших во главе с замполитом, ну и десять автоматчиков. Мы  уже ничего не предпринимали,  стояли  толпой  и тупо ожидали развязку.   Я тебе рассказывал: нам  самим  начали  оказывать  неотложную медицинскую  помощь  две санитарки и фельдшер.  Прошел час, может,  два, а народ  всё валит и валит по мосту.  Наблюдаем такую картину: с моста сбрасывают что-то объемное, вроде, как людей. Мы и подумали: сбрасывают  милицию и солдат. Издалека, толком не разобрать. Присмотрелись: а это щиты летят с моста в воду. К этому времени наших собралось   двадцать три человека.  Где остальные, что с ними? Стоим, гадаем на кофейной гуще. Всякие дурные мысли лезут в голову.  Автоматчики говорят  Парубову:  надо было, товарищ подполковник,    взять нас   на охрану моста. У нас – автоматы, мы бы там навели порядок!  Каждый из нас шмальнул бы  очередью в воздух, толпа и забоялась лезть на автоматы. Парубов, надо отдать ему должное, умный мужик. Если бы он взял этих десять автоматчиков с собой, и они начали стрелять вверх, запугивать народ, то ещё неизвестно, чем бы закончилась  их  стрельба. Боевики отобрали бы у них автоматы, постреляли нас всех на мосту, и ушли, вооружённые, к Белому Дому. Замполиту тоже досталось:  разбили нос и сосчитали рёбра,  но он начал переживать не за себя, а за личный состав. Сосчитал нас:  нету девять человек. Идти на поиски? Куда пойдёшь? По мосту,  в сторону Белого Дома,  всё шел народ.
 - И что было дальше?  Когда  и откуда  возвратились  те девять    человек, которые под натиском толпы,  оказались на другой стороне  Крымского моста? - спрашиваю соседа, подтягивая чуть выше, под  голову,  подушку.
 - Известно откуда  -  с той стороны  моста.  Вернулись  часа через три, когда опустел мост. Подходили поодиночке, по двое.  Лейтенант Михайлов  рассказывал в автобусе, когда мы уже возвращались  в отдел.  Он  с двумя своими подчиненными - Корольковым и  Назаровым  -  под натиском   толпы  отступали, отмахивались палками,  а затем и побежали  по мосту.  Свернули с моста направо,  и ещё раз направо. Толпа не стала их преследовать.  Там находится какой-то отдел милиции.  Они, втроем, начали барабанить в ворота  и  стучать в дверь проходной. На них смотрят в окна  сотрудники милиции, но двери открывать не спешат. Можешь себе представить такое?  Наших так и не пустили в отдел,  не вышли к ним и не посочувствовали. Михайлов говорил, что этот факт – неоказание помощи –  возмутил его  больше всех событий того дня.  От отдела милиции они побежали в жилой сектор, и спрятались там,  в подъезде дома. Переждали, пока всё устаканиться, а затем вернулись, по мосту,   к месту дислокации.
   Когда все собрались,  стало очевидно, что нам, милиции, делать здесь, у Крымского моста,  больше нечего.  Более того,  подполковник – вэвэшник  собрал своих избитых солдат и  увёз на машинах  в казармы.  А мы всё чего-то выжидаем.  Тогда я  подхожу к замполиту и спрашиваю:  чего мы ждём, Михаил Иванович?  С моря – погоды?   Чтобы кто-то  из руководства  отменил  нам   приказ об охране общественного порядка на Крымском мосту? Такого руководителя не сыщется.  А  в  эфире милицейских раций стоит сплошной мат: все они работают на одной волне.  Нас, милицию,  слышат в Белом Доме   вице-президент со своими генералами, а наши,  милицейские генералы и полковники, слышат их.  Полный бардак и неразбериха. Говорю Парубову:  принимай решение, подполковник:  пора нам  отсюда сматывать удочки. Поначалу  он пристыдил меня, начал  взывать  о чувстве долга и ответственности за происходящее, но затем, под давлением ребят, понял,  что не прав. И дал водителю команду -  ехать в контору.
 -  Так  бесславно и  бестолково  закончилось наше участие  в маленькой гражданской войнушке на Крымском мосту  третьего октября,   - заключил капитан Блинов.

                ***
    Ко мне в палату заглянула медсестра, сказала, чтобы я готовился к перевязке.  Сосед спросил у неё, где ему можно  покурить.  Получив ответ,  он ушёл и долго отсутствовал. Я уже начал думать, не ушел ли мой  друг по-английски, не попрощавшись со мной,  как  он  резко  открыл дверь, заявив с порога.
- Три сигареты выкурил, одну за другой. В последнее время много нервничаю, и  очень много курю.  Уходит  две  пачки  в день,  иду на сутки – беру с собой три  пачки. А ты, Семён, как терпишь?
- Молча. Лежу, терплю. Подумываю всерьёз:  не бросить ли насовсем. Стаж  уже  немалый, с третьего числа не курю.
- И правильно сделаешь. Бросай это грязное дело!  Любой врач тебе скажет:  лучше выпить рюмку водки, нежели выкурить одну сигарету. Только одной рюмкой у нас, в России, не обходятся.  Приехали мы в тот день в контору. Знаешь, что, в первую очередь, надумали?
 - Догадываюсь:  послали за водкой, -  делаю предположение, потому, как в таких, экстремальных  ситуациях не придумали ещё  другого  способа -  как  снять стресс без водки.
- Правильно, Семён. Только  посылать было некого:  у нищих, говаривал Жиглов,  слуг нет.  Всей гурьбой:  с  белыми повязками на головах,  измазанные йодом и зелёнкой,  заявились мы на рынок,  к палаткам, торгующим спиртными напитками.  Хозяевам  из кавказских республик  даже не пришлось ничего доказывать. Нас они поняли  с полуслова:  привезли  водку и закуску на двух машинах во двор родной конторы.  Ну, а дальше, сам знаешь – снимали стресс почти до  самого утра. Мы же  на казарменном положении,  домой спешить не надо.  Замполит видит такую картину:  мы уже   лыка не вяжем – кто вырубился и спит, обняв автомат, а кого-то потянуло на подвиг – собирается к Белому Дому. Парубов подходил к каждому, тормошил, вёл, по одному, в оружейную комнату, разоружал, отводил обратно и укладывал спать. Утром, часов в девять , нас построили, сосчитали: все на месте, всё обошлось, слава Богу,  без всяких там  ЧэПе по личному составу.
  - И на этом  для вас всё  закончилось?  Не верю.  Наступило, ведь, четвёртое  число:  расстрел  Белого Дома из танков, гражданская война в центре Москвы в самом разгаре.  Где вы в этот день находились?
 - Я и не говорил, что для нас всё закончилось третьим октября, на Крымском мосту.  Зам по службе  Прихватов  обратился к личному составу  с речью:  кто  желает, добровольно,    принять участие в охране общественного порядка  в районе Белого Дома,   пусть тот идёт в оружейную комнату и получает, дополнительно,   автоматы,  ну и, само собой  -  бронежилеты, каски, щиты, дубинки.  По всей форме, как мы третьего числа.  Никто из нас, побывавших   на Крымском мосту, даже не шелохнулся.   Уехали, я тебе говорил, добровольцы,  человек тридцать,  в основном молодёжь,  в головах которых  ещё не выветрилась романтика свободы, равенства и бредовой  демократии.  Вернулись они поздно вечером.  Как и мы – потрёпанные, перевозбуждённые,  нервные. Ульяничеву  шальная пуля, а может и не шальная, попала в ботинок,  прошла навылет, через пятку.  Он сейчас в госпитале.  В основном, обошлось  для личного состава,  слава Богу, без существенных потерь.  Мы находились ещё чуть  больше недели на казарменном положении. В основном, патрулировали свою территорию,  задерживали лиц, нарушающих  Указ  Президента о комендантском часе, доставляли их в контору и составляли  административные протоколы.  Ничего  необычного и  неординарного  не происходило. Хотя, четвёртого октября мне запомнилась встреча с ОМОНом   на посту ГАИ, при выезде с микрорайона, перед МКАДом. 
   Меня и Михайлова начальник отдела Мазур  направил  на пост ГАИ:  проверять водителей  и досматривать автотранспорт, следующий  в Москву и в сторону области на предмет провоза, в первую очередь, оружия и взрывчатых веществ. Мы прибыли  на пост, доложились.   Оказываем, значит, гаишникам  содействие.  Вдруг подъезжает  милицейский генерал.  Мы все -  по стойке «смирно». Майор-гаишник доложил, какая   задача поставлена перед нами руководством.   «Выполняйте свою задачу», говорит майору  генерал, а сам  не уезжает, стал в сторонку, наблюдает.  Не прошло и десяти минут, как со стороны аэропорта  на большой скорости  к посту ГАИ подъехали несколько  милицейских автобусов, остановились.  Из первой машины  выскочил  командир в чёрной  форме, без знаков различия,  подбежал к генералу и рапортует:  «Товарищ генерал!  Сибирский ОМОН в  количестве  восьмидесяти  человек прибыл в ваше распоряжение, экипирован,  вооружён  и  готов вступить в бой!»  Я, услышав такой доклад, обомлел: какой бой?  С кем они приехали воевать?
 - Известно, с кем -  Верховным Советом и его защитниками.  Своих, внутренних резервов в столице  не хватило, армия в лице министра обороны  на тот момент не определилась,  за  кого она выступит, потому они и  приняли решение - привлечь дополнительные силы из дальней глубинки – Сибири.  Самолётами перебросили  в Москву  ОМОН в ночь с третьего на четвёртое  число.  Или я не прав?
 - Выходит, прав.  Омоновцы  уже были проинструктированы  своим руководством и вооружены – до зубов.  Они  знали  наверняка:  в аэропорту  им предоставят   автобусы, а на въезде в Москву встретят и поставят задачу.  Генерал,  не знаю, с какого он ведомства,  направил  ОМОН  в сопровождении  ГАИ  в центр города,  а сам сел в  свою машину, видимо, доложить  вышестоящему руководству  о прибытии  в столицу дополнительных сил.   Спустя  час,  возле  нас прошли  колонной   беэмпешки, и генерал  уехал вместе с ними.  А  после обеда, начиная часов с двух, может, с трёх, начался обстрел Белого Дома с танков. Мы с Юрой заходили на пост ГАИ, там стоял телевизор -  велась прямая трансляция тех печальных событий, которые смотрела  вся страна.  А ближе к   вечеру всем стало известно, кто празднует победу, а кто потерпел поражение.

                ***

   - Я выйду, Семён,  покурю, а затем расскажу тебе  ещё одну историю  про ОМОН.
   -  ОМОН?  Тот самый – Сибирский?  -  спрашиваю  Алексея, но он уже открывает  дверь палаты.
  Лежу, размышляю о событиях десятидневной давности на Крымском мосту, в которых пришлось побывать.  Обижаться на народ – глупо, меня учили в институтах, что историю делает  народ, и он  всегда прав. Развалили Союз, Россия делает новый выбор пути развития,  как в начале века. Какой он будет?  Демократичный? Авторитарный  - по личности победившего Президента?  Время покажет. Делать выводы  пока рановато.  Поживем, как говорит народ,  увидим.
   Долго не было соседа, успеваю заскучать. Вот и Алексей.
 - Опять три выкурил? – интересуюсь.
 - На этот раз - только две. Ты спрашивал про Сибирский  ОМОН? 
 - Да, интересно, рассказывай.
-  Тут, Семён, совсем неинтересно – плакать хочется.
- Что так?
- А вот так, мой друг! Мотай на ус. Когда ни- будь, выйдешь ты на пенсию, и от нечего делать, вспомнишь эти события .  А вспомнив, напишешь в газету, или журнал.  Ты же всегда, сколько лет  тебя знаю,  хотел стать писателем.  Помню, ты рассказывал, что после армии, по приезду в Москву, хотел поступать в  Литературный институт,   а оказался в милиции.  Вот и напишешь  про октябрь девяносто третьего,  только не ссылайся на меня.
 - Алексей, ты – боишься?  Не похоже на тебя.  Не ожидал.  -  Опираясь  локтями в матрац, привстаю  на кровати, и смотрю другу прямо в глаза.
 - Ты, Семён, того…  не очень  геройствуй.  Четвёртого числа,  когда  у Белого Дома шла гражданская  война,  наши ребята слышали  своими – не чужими – ушами, как по рации  вице - Президент  воодушевлял своих афганцев: поднимайте, говорит, самолёты и летите бомбить Кремль.  А ещё пошёл среди нас  такой слух:  всех милицейских генералов и полковников, кто их  не поддерживает  -  снимут и сошлют  в Сибирь,  всех офицеров -  до лейтенанта  включительно – вышлют  из Москвы, а рядовых – выведут за штат и пропустят  сквозь «сито» проверок.  Такие дела!  Теперь представь себе: победили они.  В этом случае, я бы сейчас не сидел  перед тобой. Нашлись бы во всех отделах и РУВДах  начальники, которые  на следующий день заявили: а мы ва-ас, руцкие и хазбулатовы,  поддерживали. В душе были заодно с вами, но наши вышестоящие начальники нас повязали приказами  по рукам и ногам. Такое бы наплели победившей власти, чтобы только  сохранить  свои насиженные должности.  Согласен со мной?
 - Согласен, Алексей,  на все сто. Большинство людей – слабые создания, что им говорят, то они и делают.    Теперь расскажи про ОМОН.  Что-то произошло с тем - Сибирским?
 - Не буду утверждать, что  именно с тем,   сибирским, но точно – не  московским.  Да, ты  же не в курсе, что происходило в центре Москвы после четвертого числа -  пятого, шестого, седьмого. Можешь себе представить? Грабежи и разбои средь бела  дня: вооруженные люди  в военной  форме  врывались в квартиры, грабили хозяев квартир, кто сопротивлялся – избивали.  Разграбили  многие ювелирные и антикварные магазины в центре Москвы.  Происходило то же самое, как во времена революции  и гражданской войны. К нам в микрорайон тоже прислали ОМОН, повторяю - не московский.  Подходим мы с Михайловым  к конторе. Видим, на дороге, напротив   конторы стоит автобус, рядом – омоновцы.  Проезжает  автомашина. Трое останавливают её. Водитель остановился, но  не хочет выходить, подаёт омоновцу документы через окошко. Бац! И он уже на асфальте, а к животу приставлен автомат. С пассажиром поступили также.  Мы с Юрой  обалдели от их нахальства.  Подошли к конторе.  С  отдела  вышел их старший -  майор,  и трое наших.  Интересуемся у дежурного: куда поехали служивые?  Минаев  рассказывает:  они прикомандированы к нам в отдел. Интересовались криминогенными местами. Начальник направил их на рынок. Ты представляешь, какой они там шухер навели? Ребята – Баранчиков, Балахнов и Лукьянчиков, впоследствии рассказывали. Приехали к рынку, построились в шеренгу.  Взяли в руки автоматы – одной за ствол, другой – за приклад, подняли на уровне груди и – пошли на людей.  Народ торговал   кто чем: колготками, обувью, яблоками, грибами и прочим  барахлом.  Майор  подал команду: «Всем – на землю! Живо!»  Что там творилось! Кто-то упал, многие  - побежали, началась паника и хаос. Они прошлись по всему рынку  -  до конца и обратно, попинали  кавказцев, сели в автобус и - обратно в контору, докладывают Мазуру: навели на рынке порядок.  «Где ещё у вас криминогенные точки»? – спрашивают.  « Давайте нам адреса общежитий». Начальник отдела схватился за голову: вот так подсобили  омоновцы- навели порядок!  Короче, чтобы ты, будущий писатель, был в курсе, и  когда-нибудь написал правду, одну голую правду.  Жители  Москвы  начали писать в милицию жалобы и заявления  – на людей в форме. Ясное дело:  где-то грабили наши, в других случаях – бандиты и мародёры – «под  милицию». Сейчас  каждый второй  щеголяет  в пятнистой форме.   В городе, я слышал, новая власть  уже создала  солидную комиссию по расследованию  случаев  мародёрства, грабежей и  насилия, происходивших в те дни.  В верхних эшелонах власти через неделю сообразили, что к чему.  Поступил чей-то приказ,  и весь немосковский ОМОН из  Москвы был отправлен по месту дислокации службы.  Помогли  центральной власти в самую трудную минуту -  спасибо вам с кисточкой, ребята!  Езжайте домой, получайте там внеочередные звания, и держите языки за зубами -  чем вы занимались в  столице целую неделю. Как я тебя, Сеня, впечатлил?
 - Есть немного.  Ну, а нам, кто принимал участие в этой войнушке, звания, награды  власть обещала? -  спрашиваю со смешком.
 - Мы интересовались, и начальник отдела на каком-то совещании в Главке задавал  этот вопрос. Видимо, не он один. Известно, среди милиции оказалось  много раненых, есть убитые, ты, вот, пострадал. Чего греха таить? Мы и военные помогли этой новой власти  взять власть, и удержать её. Она, по всем канонам, должна, обязана не забыть своих героев. Так, Сеня? Ты же историк, знаешь историю лучше меня…
 - Не отрицаю. Известно, на примере Октябрьской революции, что власть большевиков не забывала  никого из тех своих героев, кто помогал ей с оружием в руках сбросить царский режим, устанавливал в городе и на селе ту   самую -  власть Советов. В том случае, если революционер отдал свою жизнь за дело революции, его семья получала от новой власти все преференции:   жены – персональные пенсии, пособия на детей, льготы для поступления  в училища и ВУЗы, и так далее.
- Вот видишь! Так поступила власть, которую сейчас поносит и хает каждый второй.  Запомни, или запиши:   что ответила новая власть на вопрос  наших милицейских начальников на недавнем совещании в Главке.
- И что же  она ответила?
- Передаю слова нашего начальника, поскольку сам лично не присутствовал на той встрече.   «Вы воевали со своим народом, а за это не награждают». 
- Ты веришь Мазуру, Алексей?
- Верю, почему я должен ему не верить?  Мы спросили у него, он – у нашего генерала в Главке, назначенного новым Хозяином страны. От его имени генерал и ответил. Поживем – увидим, может, власть ещё не успела повернуться лицом к своим героям. Засиделся я у тебя, сосед! Поеду.  Военное положение отменили, но мы работаем без проходных и  выходных. Когда уже отосплюсь, как ты, и не знаю. Говорю  -  повезло же тебе, Семён! Коленка, травма твоя,  заживёт, будешь ещё отплясывать на   свадьбах своих дочерей. Не забудь меня позвать. Ну, будь здоров, герой ты наш – Семен Полищук!
   Сосед пожимает мне руку и уходит   служить дальше  -  новой российской власти,  прочно установившейся,  наконец,  в столице и на самых её дальних  окраинах – от  Калининграда до Камчатки.

                ***

     Утром следующего дня, после передачи «Поединок»,  мне позвонил Блинов. Мы с ним полноценные,  нищие  пенсионеры:  майоры в отставке, получающие от государства  чуть больше десяти тысяч в месяц. Этого пенсиона, хватает лишь на то,   чтобы не умереть с голоду.  Наши жены ещё работают,  поэтому  мы  не собираем в мусорных контейнерах бутылки и алюминиевые банки.    В конце девяностых, когда служить нам стало совсем невмоготу  - из-за  коррупции, захлестнувшей все государственные структуры общества, в  том числе и милицию,  мы  вышли в отставку, пошли работать в частную охрану. Денег там много не заработаешь,  а  двадцать дней в месяц  проводишь на работе.  Десяти лет в охране   нам  с лихвой хватило, чтобы  окончательно  подорвать  своё здоровье,  уже  и так надорванное нелёгкой, двадцатилетней службой.  Сейчас  сидим  с ним   дома,  в двух километрах друг от друга, часто перезваниваемся  да   жалуемся  один другому  на свои болячки,  а  ещё провожаем, по утрам, внуков   в школу , чтобы быть хоть чем-то полезными своим семьям.
 - Привет,  пенсионер! -  бодрым голосом  здоровается  Алексей.
 - Здоров, Блинов!
-  Внучку в школу отвёл? 
- А то!  Начал  борщ готовить, да вот фасоли дома нет, придётся идти в магазин.  Приезжай к обеду, возьму «кристаловскую», посидим, вспомним молодые  годы. Когда мы собирались в последний раз?  Полгода  назад, на твой день рождения. 
 - Сегодня не могу, как-нибудь в другой раз. Я чего звоню?  Ты вчера смотрел  «Поединок»?
- Смотрел.
- Понравился?
-Какой там! Шоу  и есть шоу!  Собрались, поговорили - для рейтинга - да разъехались по шикарным особнякам.  Хоть бы один из этих политиков и бывших генералов  встал, преклонил голову и покаялся. Без покаяния нет,  и не будет  им от народа  прощения.  Все они, собравшиеся там, на этом политическом шоу, были  тогда, в  начале девяностых,  во власти, не бедствовали в те годы, не  нищенствуют, как мы с тобой, и сейчас.
- Не прибедняйся, Семён!  Мы с тобой не нищие, с голоду не пухнем. На хлеб с маслом хватает, и,  слава Богу.  Другое дело,  в этом шоу никто не отразил нашу с тобой точку зрения, не защищал нас, простых милиционеров.  Это несправедливо.  Я тебе говорил в больнице, вспомни: ты должен высказать от нашего имени, нашу позицию.   Написать всё, как было.  Какая сумятица царила  в наших головах,  какую, непонятную, на то время,  власть мы тогда защищали.  Защитили, отстояли,  и, в итоге,   что от неё получили – десять тысяч в месяц и – никаких льгот.   Ты мне обещал.
 - Что обещал? – спрашиваю у друга, не совсем понимая, к чему он клонит.
- Ты забыл? Написать о тех событиях роман, или – повесть, на крайний случай – рассказ.
- Для этого надо быть писателем, Алексей!  Я кто, писатель?  Обыкновенный пенсионер, мечтавший, в молодые годы, поступить в Литературный.  Ты, уж извини.
- Нет, не извиняю!  А наши ребята,  которых опалил тот октябрь девяносто третьего,  не простят тебе этого.  Никогда не простят: мог и не написал.  Многих их них - Саши  Кужева, Володи  Минаева, Миши  Нетбая, того же начальника отдела Мазура   нет уже в живых.  Напиши, Семён, ради их памяти,  ты же служил с ними!
- Но я же  не  писатель, Блинов, черт тебя возьми!
- Ничего не знаю, и знать не хочу!  Назвался груздем - полезай  в кошелку:  хотел поступать в Литературный, значит, садись и пиши. Всё, будь здоров, писатель! -  недружелюбно  говорит мне друг и бросает трубку.

15.11.2013.Москва