Прага. Рождество круглый год

ПРАГА. РОЖДЕСТВО КРУГЛЫЙ ГОД

В Прагу въехали вечером.
По преданию, в долину эту упал камень с короны Люцифера.
И правда, искушение, а не город.
Тьма. Голоса. Густые купы деревьев. Старинные фонари. Средневековая музыка. Пряничные домики, бросающиеся на вас из-за угла, как звери.
Весь город – маска, а в прорези смотрят тысячи грезящих, неземных, пугающих глаз.
Петли улиц затягиваются  у вас на шее.
 Вдруг прямо под ноги кидается скелет с виселицей, а за ним цепочкой пробегают измождённые, как жертвы Освенцима, люди с подозрительно радостными лицами.
Абсурдно деловитый водитель объясняет: это экскурсия по мистическим местам.
Но это было, скорее, предзнаменование.
И началось.
Ты думаешь: католический храм, - а это музей знаменитого композитора. И на пороге прямо под звёздным небом стоит пианино, и какие-то, по виду, чистые инопланетяне, отбившиеся от стаи, играют на нём и пьют вино.
Музыка вплетается в парк. Парк – запутался в ночи. Гордиев узел, а не Прага.
Всё не такое, каким кажется.
Во дворе музея игрушек, казалось бы, предназначенного для детей, стоит бронзовый обнажённый юноша с отполированным до золотого цвета причинным местом: одинокие гражданки натирают себе женское счастье.
На канализационных люках – герб города.  В окне нежные снежинки, - а это пивнушка. В центре столицы - кормят хлебушком лебедей.
Когда в пражский Град приезжают иностранные правительственные делегации, - они смиренно пропускают туристов, а не наоборот.
На участках земли не разбивают грядки. Пиво не закусывают рыбой. Арабские обменники – самые честные.
Жители номинально католики, - а в душе протестанты.  Черты лица  немецкие, - а язык славянский, родной, упоительный.
И в этой точке всё опять переворачивается с головы на ноги.
 Здесь иная вера, иные лица, иная архитектура, иные обычаи.  – Но язык похожий, - и всё становится родным.
На языке мы думаем. Наши мысли – это мы сами. Язык – это наша душа, и с чехами она у нас общая.
И понимаешь, почему сейчас на Украине сражаются и погибают за родной язык. Там отстаивают свою душу.
Всю ночь из соседнего кабачка несётся блюз. Трамваи, которые ходят круглосуточно, дзенькают деликатно, как интеллигентная барышня, вызывающая горничную.
Вацлавская площадь – на самом деле бульвар. Пороховая башня 14 века – в одной упряжке со зданием в стиле модерн. Чёрная мадонна – за решёткой.
В готических проёмах – золотые Будды. Улочки запираются на ключ ночью, словно шкаф. Древнейший в Европе университет – размером с курятник. На пороге театра, где людям положено радоваться и развлекаться – жуткая статуя Командора без лица.
Живые скульптуры с попугаями угадывают вашу судьбу, - преемники Командора.
У церкви Марии Снежной, скопированной у Рима, где снега, конечно, завались, - монах-францисканец. Перепоясан средневековой верёвкой, но в джинсах, кроссовках и со смартфоном.
И все здесь такие же кентавры: половина – в прошлом, а вторая половина – в будущем.
Нет настоящего.
Поэтому часы  не показывают время. Они показывают астрологический знак, пророчествуют, напоминают о смерти и покаянии.
Но время часы – шифруют, запутывают, искажают. Время невозможно вычислить без таблиц и сложнейших расчётов.
Колдовской акт: превращения времени во что-то гораздо более важное.
Шоу продолжается.
Парижская улица, самая престижная, - на месте еврейского гетто, несчастливого места, где ещё в начале ХХ века не было ни воды, ни канализации.
Еврейское кладбище, где покойники лежат в шестнадцать слоёв. Торт «Наполеон» в жутком исполнении.
Протестанты не были тут кроткими, как в книге «Королева Марго».  От их надругательств спрятали тело католической аббатисы и забыли – где. Потом не могли сотни лет её канонизировать. Ватикан, оказывается, исповедует святое правило российских ментов: нету тела – нету дела.
Мужчины, писающие на карту Чехии. Мост с замочками – из-под Карлова моста (из-под пятницы – суббота).
Музей Кафки – жутковатый, и Ян Непомуцкий, исполняющий желания, - рядом.
Прага завешана марионетками. Все умиляются, а знак-то так себе: марионетки – это же мы сами.
Туристы из Израиля просят сфотографировать на фоне берёзки в Вышеграде: тоскуют о Родине, о России.
Виноградники в центре города. Холодная Влтава, где живут угри и форель.
Спартанское воспитание детей: никто не бросается утирать им нос из-за разбитой коленки. Дети и не плачут, никто ведь не отзывается.
Говорят, им в три года выдают деньги на карманные расходы, чтобы привыкали к самостоятельности.
Впрочем, у нашего экскурсовода  дочь – акушерка. Утверждает, что дети и в роддоме не плачут. Нервная система у них что ли другая?
Или понимают, что родились в приличном месте и, в отличие от наших грудничков, чехам особенно реветь не из-за чего.
Крыши, как крылья. Вся Прага – как жар-птица. Взмахнёт крышами – и ищи-свищи.
Храм святого Витта – хитросплетенье Вечности, лабиринт бессмертия, поставленный вертикально. Где-то внутри снуёт между небом и землёй – Минотавр.
Магазинчик, круглый год торгует новогодними игрушками, словно Рождество здесь продолжается все 365 дней. И целый оборот Земли вокруг Солнца  здесь обоснованно ждут чуда.
И Прага, как и положено на Рождество, всем воздаёт по заслугам, награждая хороших детей и обделяя плохих, непослушных. Кого-то на Карловом мосту обворуют. А кому-то исполнят желания.
Вот только деление на плохих и хороших здесь особенное. Не поддающееся разумному объяснению. Всё по-нашенски, по-славянски.
Туристы, без сил осевшие на ступенях.  Злата уличка – домики для Барби. Здесь, по преданию, жили алхимики, варившие золото из свинца и открывшие секрет философского камня, даровавшего вечную  жизнь и абсолютную мудрость.
В шесть утра уезжаю из города, где дома танцуют, а звёздам музицируют.
И, с чего всё начиналось, - то и обнаруживаю в конце: у порога музея  сидит негр в соломенной шляпе и прямо под рассветным небом играет на пианино.
События выстроились в кольцо.  Может быть, это и есть та самая вечность, секрет алхимиков, который Прага напоследок мне дарит.