Один день министра участка

               

 На одном из совещаний, проводимых в 1987году с участковыми инспекторами в гарнизонном ДК ГУВД  по улице Новослободская . д.45, присутствовал Первый секретарь МГК КПСС , тогда еще – товарищ Ельцин. Государство проводило масштабную компанию  по борьбе с пьянством и алкоголизмом. На каждом предприятии и учреждении создавались кружки  «трезвости», «за здоровый образ жизни», «пьянству – бой» и прочие атрибуты горбачевской «перестройки». Вырубались тысячи гектаров виноградных плантаций, закрывались вино-водочные магазины и «забегаловки», где раньше было можно, купив бутерброд, заказать, в разлив, сто грамм, - выпить и поговорить  с приятелем про жизнь. На передовой линии «фронта» с процветающим и набирающим обороты ,- по городам и весям необъятной страны,- самогоноварением – оказались мы – многотысячная армия участковых инспекторов милиции.  На каждом большом и малом совещании, проводимых руководством по два раза на дню, тема социального зла – алкоголизма,- была излюбленной  притчей «во языцех». Руководство Главка решило применить тяжелую «артиллерию», пригласив на гарнизонное совещание «первого» коммуниста столицы. Борис Николаевич сидел в президиуме , слушал докладчиков – начальника управления МВД по работе с участковыми инспекторами, заместителя начальника ГУВД  г.Москвы, генерала Куликова, нескольких полковников- заместителей начальников РУВД. Наши большие начальники сыпали цифрами, взятые с «потолка», сравнивали показатели борьбы с алкоголизмом – количество составленных административных протоколов и изъятых самогонных аппаратов – с показателями прошлых лет. Бумага терпела все, на ней все было гладко и складно. После выступления одного нашего, с «низов», старшего участкового инспектора, целого подполковника милиции, на административном участке которого  находился жилой дом председателя Мособлисполкома Промыслова,  нас, сидящих в зале и молчаливо слушающих выступления «верхов», попросили  подавать , сидящим в президиуме, записки. «Низы» оживились: зашелестели служебные блокноты, послышались звуки отрываемой бумаги. Записки с пометкой- «Ельцину Б.Н.» передавались через «головы» - в руки впереди сидящего офицера.  Своему руководству не написал никто – наши челобитные предназначались только одному адресату.  Ельцин брал, услужливо подаваемые ему, записки, разворачивал, читал, хмурился.  Перед ним собралась довольно большая , белая куча развернутых жалоб, заявлений, просьб – о принятии мер. Все офицеры, подавшие  «челобитные» своему «царю», не поставили под ними свои подписи: фамилию, должность, звание.  Район указывали – Красногвардейский, Кунцевский, Бабушкинский.
 Начитавшись жалоб, Ельцин произнес: «Достаточно!», придвинув челобитные к себе, видимо, не собираясь  делиться ими с руководящим составом московского Главка.  И «царю» прекратили их подносить. Он только приготовился говорить, а в зале уже воцарилась  полная тишина. И всем бы было слышно пролетающую муху, но они, хитрюги, попрятались,- подальше от собравшихся людей в погонах.
- Ну, што? Начитался я, товарищи офицеры, ваших… предложений. Впечатлило. Почему не подписываетесь, подаете их, так сказать, анонимом, - я вас понимаю. Попади эти записки,- Ельцин демонстративно ткнул пальцем в белую «кучу малу»,- вашим руководителям, они бы провели почерковедческую экспертизу, определили писавших их подчиненных , подвергнув вас незамедлительному наказанию.  Будьте уверены, в руки вашего руководства они не попадут,- я оставлю их себе. Наша встреча, надеюсь, не последняя, - на следующую встречу я приду и прихвачу их с собою.  – Ельцин выдержал длительную паузу.  Верховное руководство нашей , более чем десятитысячной, армии , сидя в президиуме, приуныло, смотря перед собою в стол, зная о последующей в их адрес критике. Приняв Москву, Ельцин «рубил» направо и налево- снимая с должности, два раза в году, секретарей райкомов и исполкомов.
- О чем вы, офицеры, пишете- жалуетесь мне? Догадаться совсем не трудно. – Он взял, наугад, первую, попавшуюся в руку, записку, начал читать.
- Уважаемый Борис Николаевич, я работаю участковым инспектором в Ворошиловском районе более десяти лет. На административном участке проживает около двадцати тысяч населения. Я работаю шесть дней в неделю. Моя семья- жена и двое детей – проживаем в двенадцатиметровой комнате, в общежитии. Неужели я не выслужил, за это время, у государства комнаты в коммунальной квартире?  Извините, не подписываюсь, боюсь за последствия. – Ельцин замолчал, повисшая в зале гробовая тишина, удивилась сама себе: не знали ее стены такого случая, когда народу много,- яблоку упасть негде,- а шума никакого,- хоть органиста приглашай . Борис Николаевич достает из «малой кучи» вторую записку, читает. «Здравствуйте, Борис Николаевич. Я работаю девять лет в должности старшего участкового инспектора в Тимирязевском районе. Двое детей,- старшему – три года, младшему – скоро год. Семью выгнали из общежития, живем на опорном пункте. Приходят граждане, их встречают развешенные пеленки и я – в спортивном костюме и тапочках. Руководство приезжает, требует  съехать, не позорить милицию, говорят, нарожали – сами и выкручивайтесь .  Я помогаю людям, люблю детей. В чем я не прав? Извините, не подписываюсь, боюсь увольнения «.
 Тяжелым взглядом Ельцин обвел собравшихся  с ним за одним столом руководителей столичной  милиции- генерала и полковников.
- Товарищ генерал, поднимите мне начальника Тимирязевского района,- потребовал он, вглядываясь в зал, готовый растерзать, на наших глазах, поднявшегося со своего места, полковника.  Заместитель начальника Главка заерзал , что-то спросил у своего соседа - полковника, сидящего от него слева, о чем-то переговорил со вторым полковником – справа.
- Борис Николаевич, полковник Зубков на совещании отсутствует, он – в очередном отпуске,- доложил Ельцину милицейский генерал.
- Поднимите его заместителя. Сейчас окажется, что он у вас болеет,- слова «он у вас» Борис Николаевич выделил из речевого контекста. Еще больше заерзал на своем месте генерал, шушукаясь со своими соседями –полковниками. По залу прокатился шумок, наша молчаливая «армия» начала высовывать из окопов свои необстрелянные головы, - к всеобщей радости , скончавшейся, в гробу, тишине.
- Борис Николаевич, полковник Савчук – тоже отсутствует, он- в госпитале, - доложил генерал и замер – в ожидании взрыва. Вначале взорвался , от хохота, зал, затем «взорвался» молодой Первый секретарь МГК.
- Вы меня , товарищ генерал, зачем позвали сюда? Захотели удивить цифрами?  - Ельцин поднял над столом правую руку и намеревался было ударить ею по столе, как в свое время , на Ассамблее ООН , Хрущев , сняв ботинок, показал всем капиталистам «кузькину мать»,-но , увидев перед собою кучу наших челобитных, - медленно опустил ее на белые , из блокнотов, бумажки.
- Что вы делаете с людьми? В каких условиях они , - у вас,- работают? – он выделил и поставил ударение на этом слове, подчеркивая, тем самым, ответственность сидящих в зале руководителей за бытовые условия своих подчиненных.
- Я вам зачитал только две записки, а надо бы зачитать все. Люди пишут правду, офицеры – бояться вас –своих руководителей. Вас, товарищ генерал, - заместитель начальника Главка и сидящих с вами начальников районных управлений,- необходимо снимать с должностей. Вам что,- государство не выделяет жилье?  У меня, между прочим, имеются цифры, на которые вы так любите ссылаться. Я сейчас не намерен вам их зачитывать. Знаю, мне докладывали: Главку город выделяет достаточное количество жилья. Вопрос в другом- как вы, генералы и полковники, его распределяете? Вопрос –кому? Один участковый пишет: нахожу комнату, за выселением, подаю сведения в отдел распределения жилья . Комнату отбирают, а мне направляют ответ- комната занята. Трижды этот участковый находил комнаты и все три раза их у него забирали .  Какие вы, после этого, руководители, если не можете, - а быть может,- не хотите помочь своему сотруднику закрепить за ним жилье? 
 В многотысячном зале люди в погонах, послушные и дисциплинированные, беспрекословно выполняющие приказы и распоряжения своих начальников, сорвались с тормозов: заговорили между собой, одобряя услышанное от «первого» лица столицы. Взяв паузу, Борис Николаевич, чувствуя поддержку народных масс, перешел в наступление на милицейские «верхи».
 - Вас, товарищ генерал Жаранков, - за то, что вы не осуществляли никакого контроля в вопросе распределения жилья в московском гарнизоне милиции, я приложу все силы, чтобы снять с занимаемой должности. Вопрос будет согласован с начальником Главка и министром. То же самое ожидает многих, сидящих в этом зале. В стране идет «перестройка», руководители столичной милиции и перестраиваться, в первую очередь , необходимо вам. Сейчас я не намерен поднимать с места каждого руководителя района, но , уверяю вас, я это сделаю – в течение года. Здесь, в этом же зале, вы мне доложите, сколько участковых инспекторов,- не руководителей служб,- получили и закрепили за своими семьями служебное жилье. Рекомендую сидящим здесь руководителям изучить постановление Моссовета, предоставляющем служебное жилье участковым инспекторам в течение полугода их работы на административном участке. 
  По залу прошел шум, послышались выкрики «правильно!», «мы с вами!». Все офицеры , писавшие письма в различные городские инстанции с просьбой о предоставлении служебного жилья, ссылались именно  на известное постановление Моссовета, предоставляющее и разрешающее закреплять его за семьей участкового инспектора милиции. Обычно, городские власти игнорировали это решение, в своих ответных письмах не ссылались на него,  отписываясь общими фразами о невозможности предоставления жилья, поскольку его нет в наличии. Вот если бы оно было!- тогда, пожалуйста, обращайтесь, - мы будем рады вам помочь.  А на нет – и суда нет.  Ельцин решил найти «суд»- разговаривать с руководителями Главка, применив известный метод «ежовых рукавиц». Каждому москвичу- рядовому члену партии – были хорошо известны факты встреч  Первого секретаря МГК с партактивом райкомов, заводскими профсоюзами и чем они заканчивались для их руководителей.  После очередной паузы, заполненной офицерскими волнениями, выкриками одобрения поступков справедливого «царя» и молчаливым согласием с ним тех, кто пригласил его на эту встречу, будущий победитель самого большого «царя» в стране обратился к нам, - молчаливым представителям исполнительной власти  в погонах, - с яркой, незабываемой речью.
- С руководителями района, допустившим факт проживания участкового инспектора , со своей семьей, на опорном пункте, я разберусь , заверяю вас, в самое ближайшее время . С другим фактами – непредоставления служебного жилья, изложенными вами – вот в этих – записках, постараюсь тоже разобраться. На следующей нашей встрече, товарищи офицеры, я вам доложу – о принятых мерах к вашим руководителям и ознакомлю вас со списком участковых инспекторов, получившим служебное жилье. Генерал Жаранков, когда   вы планируете организовать со мною следующую встречу?
 Заместитель начальника столичного Главка оказался не готовым ответить на этот простой вопрос. Он уже был не рад этой встрече, инициатором которой являлся его прямой руководитель, поручивший ему ее организацию. И за жилье , по Главку, он не отвечал. Без вины виноватый, он впервые столкнулся с необузданным ельцинским характером и нестандартным мышлением, непросчитываемым никакими аналитиками. В своем выступлении , после Ельцина, он намеревался попросить партийного руководителя столичной организации о выделении Главку большего количества жилья, чем выделяется сейчас, поблагодарить его, от имени руководства столичной милиции, что выделил,- из плотного рабочего графика,- время, «снизошел с трона», прибыл на встречу, сказал свое весомое слово. Теперь слово сказано. Придется докладывать начальнику Главка всю «правду», вырабатывать меры по обеспечению служебным жильем участковых инспекторов столичного гарнизона милиции. Начальник ГУВД вновь поручит ему решать эту важную, никем и никогда не решаемую, до конца, задачу. А товарищ Ельцин еще и грозиться снять его, генерала, заместителя начальника Главка , с занимаемой должности. Не он меня назначал – не ему и снимать.  Что ответить ему по поводу повторной встречи? Такое мероприятие никто, с кондачка, не решает, этот вопрос надо согласовывать.
 - Этот вопрос надо согласовать, Борис Николаевич,- вслух  ответил Жаранков .
- С кем согласовывать? С министром? Вы, генерал, а не можете принять простого решения. Это подтверждает мой вывод: вы – не на своем месте.  С вашим руководством  я свяжусь лично и постараюсь в этом его убедить. – Последовала небольшая пауза. Шушукания и одобрительные возгласы очень не нравились нашему руководству, сидящему с поникшими лицами, но не могущему , при «царе», ни сделать нам замечание, ни приструнить другим способом.
 - Товарищи офицеры, обращаюсь к вам от имени руководства столичной партийной организации.
Знаю, большинство из вас, сидящих в этом зале, - коммунисты. Вы , в отличие от своих руководителей, протирающих в кабинетах штаны, ближе всего связаны с народом, стоите на страже его интересов. Труд ваш нелегкий, порою опасен и, надо признать, не всегда, оценен, по достоинству, государством. Не привыкли мы, понимаешь, ценить  людей. Так дальше продолжаться не может. Государство обязано заботиться о человеке труда, в какой бы области он не работал.  Вы знаете, в стране полным ходом идет «перестройка», развернута полномасштабная программа борьбы с социальным злом – алкоголизмом и самогоноварением. На этом рубеже «перестройки» вы- на самом переднем крае борьбы . Кто,- если не вы,- невзирая на все трудности вашей профессии, взвалите на свои плечи эту непосильную ношу, - отучив наш народ от злоупотребления «зеленым змием». Трезвость – должна стать образом повседневной жизни человека – на работе, в общественном месте, в семье. Участковый инспектор, - в границах своего административного участка,- является полноправным министром, решающим все поставленные перед ним задачи . И никакой большой начальник не вправе вмешиваться в вашу работу, препятствовать выполнению задач «перестройки».
 Ельцин говорил без «бумажки» - прямо и непринужденно. Нам было в диковинку – слушать «царя», говорящего «правду», то, что он думает, не скрывая своих мыслей. Эта «откровенность» - разговор с народом «по душам» - совпадала с нашими  чаяниями и надеждами, - дескать, вот приедет барин…   Вместо барина нам показали «царя», сидящего в одном помещении и беседующего с нами на одном языке.  Пообещав разобраться с нашими начальниками и доложить нам на следующей встрече о впечатляющих цифрах – офицерах, получивших служебные ордера на квартиры и комнаты, назвавших нас, участковых инспекторов милиции – полноправными министрами своих административных участков, Ельцин, поблагодарив нас за преданность делу и служебному долгу, не подав руки ни одному из сидящих с ним в президиуме руководителей столичной милиции, уехал и совещание закончилось.
 На следующий день, всю последующую неделю и весь месяц  в городских отделениях милиции только и говорили о встрече с Ельциным и его обещании – обеспечить всех участковых инспекторов в самое ближайшее время служебным жильем. Начальники, не присутствовавшие на этом совещании, от которых ровным счетом ничего не зависело, помалкивали, слушая нас, участковых,- активных участников и сторонников «царя Бориса», сидевшего на «московском троне».
 Участковый инспектор Кондратов, работающий со мною на одном опорном пункте, на одном из совещаний по подведению итогов работы за девять месяцев текущего года, заявил начальнику милиции Сапожкову.
- Александр Иванович, я – полноправный министр своего участка, вы – всего лишь начальник отделения милиции. Прошу вас не вмешиваться в мою работу и не препятствовать  мне выполнять задачи «перестройки».
 Два десятка участковых инспекторов, вспомнив цитату Ельцина, загоготали. Лейтенант Кондратов, самый смелый из нашей когорты, обладающий чувством юмора и свойственной одному ему откровенностью, «отбивался» от критикующих его работу начальников, сам заулыбался.
- Лейтенант Кондратов! Как вы разговариваете со своим непосредственным начальником?!- Капитан Сапожков пришел к нам, на «землю», со следственного отдела совсем недавно, не имея жизненного опыта общения с подчиненными, он всегда хотел казаться серьезным руководителем, а уподоблялся мальчишке, получившем власть над людьми в погонах, носивших служебное оружие и не желавших подчиняться ему. На помощь начальнику пришел старший лейтенант Балахнов, спокойный и рассудительный, к кому же, - интеллигент – редкостный в ментовке человек.
- Александр Иванович, если вы позволите, я объясню вам, что имеет в виду Кондрашов. – Он замолчал и ждал разрешения начальника . Сапожков заколебался: осадить второго, грамотного офицера, он не хотел, придется послушать его объяснение.
- Почему не может объясниться сам Кондратов? Что ж, объясняйте вы, Владимир Николаевич. Слушаем вас…
- Лейтенант Кондратов привел цитату из выступления Первого секретаря эМГеКа КаПеэСэС товарища Ельцина на недавнем совещании в ДэКа ГУВеДе.  Борис Николаевич назвал участкового инспектора, - в границах своего административного участка,- «полноправным министром, решающим все поставленные перед ним задачи».  Далее Ельцин сказал,- я записал его слова: « И никакой большой начальник не вправе вмешиваться в вашу работу, препятствовать выполнению задач «перестройки». Александр Иванович, вы же знаете, Кондратов обладает повышенным чувством юмора.
- Достаточно, Владимир Николаевич, садитесь. С Кондратовым, его «повышенным чувством юмора», я разберусь. Лейтенант Кондратов, после совещания – задержитесь.
 После совещания мы, участковые инспектора, разошлись по своим рабочим местам – опорным пунктам, занимались отпиской многочисленных бумаг, строчили на пишущих машинках «отказные» - постановления об отказе в возбуждении  уголовных дел, отвечали на звонки населения , ходили, по вызовам, в квартиры, разбираясь с пьяными мужьями, кроликами, «прописанными» на балконе, от жизнедеятельности которых  задыхались соседи снизу. 
 В конце рабочего дня, отработав несколько заявлений граждан, прихожу на опорный пункт. Кондратов рассказывает Балахнову, как его дрючил, после совещания, начальник милиции Сапожков.
- … мне по барабану, что с гуся вода. Меня ругать – себе дороже встанет. Я москвич, квартирой обеспечен, говорю ему. Что вы мне сделаете? Дальше участка не пошлете, потому как я – министр участка. Не я это придумал – Ельцин сказал, а значит, все вопросы к нему. Попсиховал со мною Александр Иванович, поучил уму-разуму и отпустил.
Зазвонил телефон. Кондратов снял трубку.
- Кондратов – министр участка слушает. Почему не так представляюсь? Нормально, Александр Иванович, мне нравиться. Министр участка –звучит! К вам в кабинет? За что, Александр Иванович? Что я такого сказал? Полищук? Здесь, даю. – Кондратов протягивает мне трубку.
- Слушает Полищук.
- Семен Саныч, Сапожков говорит. У тебя завтра выходной?
- Выходной, Александр Иванович.
- Отменяется.
- Почему, Александр Иванович?
- Беги ко мне в кабинет, я объясню. Хотя, нет, слушай по телефону, чтобы не терять время. Завтра к нам приедет телевидение, будут тебя снимать. Звонил из РУВеДэ Кравчук. Ты у нас – лучший участковый, кого, как не тебя, показывать народу. Но ты должен подготовиться. Помниться, на совещании ты говорил, что у тебя в заначке имеется два самогонных аппарата. Ты сможешь завтра, с утра, реализовать их изъятие, составить на самогонщиков административные протоколы, доставить в отделение и все прочее? Мероприятие нельзя сорвать, я пообещал Кравчуку.
- Но, Александр Иванович…
- В ответ Кравчук мне сказал, что ты его не подведешь, он надеется на тебя, гордится земляком.
- Александр Иванович, дайте же мне сказать…
- Говори, Полищук, но твои слова дела не меняют.
- Александр Иванович, вы представляете, что такое в один день, - в одно утро,- изъять два самогонных аппарата ? А если никто не откроет дверь? А если мой внештатник ошибся адресом? Ему дали, ложный адрес, он – мне , я прихожу к порядочным людям с обыском. Как это будет выглядеть? Александр Иванович, вы же бывший следователь, должны знать, меня уволят из органов в один день, - если чего…
- Полищук, остановись и послушай меня. Телефон Кравчука ты знаешь. Это его инициатива – снимать и показывать тебя по телевидению. Звони ему и отказывайся. Я звонить не буду. Лучше сядь и подумай. Вызови к себе внештатника, подумайте вместе. Бросай все дела и занимайся этим. Проверьте указанные адреса, - по гражданке, конечно. Расспросите соседей. Короче, Полищук, не мне тебя учить. Не мой это приказ- Кравчука. И – не приказ это, инициатива сверху, мероприятие политическое, сорвать которое – нельзя. Могу сказать однозначно: тебе оказано высокое доверие- представлять интересы Красногвардейского района, - нет,- пожалуй, всей Московской милиции , как она борется с пьянством и самогоноварением. По первому каналу будет идти передача «Трезвость- норма жизни». В студии соберутся люди, будут рассуждать на эту тему, а к теории полагается приложить «практику» - изъятые тобою самогонные аппараты. Вот все, что мне известно от Кравчука.  Все, Полищук, думай, организовывай, мозгов тебе не занимать. Вечером отзвонись мне по домашнему: при положительном или отрицательном результате я должен доложить Кравчуку. Ты меня понял, Семен Александрович?
- Так точно, понял,- говорю начальнику и ложу трубку на аппарат.
- Что случилось, Семен? Кому понадобились в одно утро два самогонных аппарата?
- Нашему Сапожкову? Мы завтра, в субботу, проводим мероприятие? На совещании об этом не шла речь.
 Атаковали меня, одновременно, вопросами мои подчиненные – Балахнов и Кондратов.
- Проводим. Наш Сапожков здесь не при делах. Мероприятие – политическое, инициатор – замначальника РУВеДэ- Кравчук. Вызывают всех министров участков. Каждый должен,- или обязан,- изъять не менее одного самогонного аппарата, или сдать в 17-ю наркологическую больницу одного алкоголика, или направить, через суд, в эЛТеПе- лечебно-трудовой профилакторий.  Меня обязали,- сами слышали,- изъять два аппарата. Я, дурак, на совещании, вспомните, всего лишь поделился информацией внештатного сотрудника, что, дескать, он имеет непроверенные сведения о двух точках самогоноварения. Сапожков меня и повязал: давай, реализовывай завтра.  Приедет телевидение, будут снимать, придется давать интервью.
- Телевидение? К нам в Братеево? Ну, мы попали – на выходной. Ты, Семен,- на голову. Представляешь, если ты придешь изымать к честным людям самогонный аппарат, которого у них нет. Это же обыск, тебе же – секир башка,- уволят задним числом. Удивляюсь твоему спокойствию, Семен,- говорит Кондратов, - парень с юмором, двухметрового роста и сажень в плечах. – На твоем месте я бы не рисковал, отказался.
- Семен, Кондратов прав. Звони, пока не поздно, отказывайся, ты нам нужен «живой». С тобою, если произойдет осечка, никто не станет церемониться. И земляк твой, Кравчук, тебя не защитит. – Балахнов достал «столичные», протянул мне пачку. Мы с ним задымили, участковый Кондратов придерживался правила- лучше выпить рюмку водки, нежели выкурить сигарету. Снимаю трубку телефона, набираю домашний номер своего внештатного сотрудника.
- Правильно, Семен, отказывайся, за отказ не уволят, за необоснованный обыск – вмиг. Я ушел домой: два часа переработал сегодня,- Кондратов направился к дверям.
- Саша, погоди ты уходить. Алло, Геннадий? Семен говорит. Приходи на опорный есть дело, срочное. Жду.
 Мой внештатный сотрудник, Геннадий Сидоров, чуваш, для меня был палочкой-выручалочкой. Он работал на ЗИЛе, дорос до мастера цеха, но, в свое время, не «дорос» до милиционера. По какой-то причине не прошел врачебную комиссию. Пришел работать на завод, через год вновь не прошел комиссию, через два ему опять отказали. Он очень хотел служить в органах, очень переживал, что его не взяли и постоянно мне об этом рассказывал. Слушая Сидорова, я помалкивал, оформил как внештатного сотрудника милиции, видя его рвение и блеск серых глаз. Стоило мне один раз свиснуть,- позвонить,- через пять минут Сидоров уже открывал двери опорного пункта. Он обожал мои, ментовские , мероприятия: ходить ночью в засады – ловить угонщиков машин, водителей, снимающих дворники или колеса. Я писал ему на работу благодарственные письма, выписывал повестки, освобождающие от работы, начальник милиции Сапожков награждал его почетными грамотами. Надо было видеть Геннадия в этот момент! Как он аккуратно складывает, или – сворачивает в трубочку эти бумажки – букашки, имеющие для него огромное значение. Единственное, на что я никогда не решался, откладывая его постоянные просьбы на «потом», - звонить Сидорову на работу.
- Почему вы, Семен Александрович, не хотите позвонить мне на работу, поговорить с моим начальником? Сказать ему, что вы проводите спецмероприятие, что я вам нужен.
- Гена, во-первых, не называй меня на «вы». Мы с тобою – ровесники, тебе, как и мне, тридцать. Во-вторых, твоему начальнику, согласись, я нарисовал немало грамот, ходатайств о поощрении, благодарственных писем. Еще требуется? Нарисую, обещаю тебе.
- Вы бы позвонили, поговорили с ним по телефону,- умоляюще смотрел на меня мастер слесарного цеха.
- Прекрати называть меня на «вы», говори со мною на равных, тогда и позвоню,- неизменно отвечаю своему внештатнику, но Сидоров остается неисправимым.
- Семен, ты вызвал своего внештатника Сидорова? Зачем? Пойдете проверять информацию?
- Володя, ты – умный человек, сам задаешь вопросы, сам на них отвечаешь. – «Забычковав» сигарету, оставляю ее в большой, из нержавейки, пепельнице, сделанной Сидоровым в виде старинной русской ладьи.
- Саша, можешь идти домой, завтра у вас выходной. Я пошутил: никто вас, министров, не вызывает.  Все остальное – правда. Мероприятие касается только меня. Мы с Сидоровым  проверим информацию; если она, хотя бы в одном месте подтвердиться, - вечером я докладываю Сапожкову, он –Кравчуку, тот – кому-то в ГУВеДэ, оттуда доложат в Останкино.
- А если не подтвердиться? – Кондратов держался за ручку входной двери и смотрел, как я подхожу к шкафу, достаю гражданскую одежду, готовый поменять свой, ментовской, облик на неузнаваемый, обычный.
- На нет, говорят, и суда нет, и по телику вы не увидите меня. Рано, хлопцы, вы меня «хороните». Я не настолько глуп, чтобы приходить с обыском к людям, которые будут смотреть на меня невинными глазами , хлопать ресницами и делать удивленные лица. Будь здоров, Саша. Завтра, как проснешься, не забудь включить телевизор.
- Ну-ну! Поживем – увидим, говорил слепой глухому,- изрек Кондратов и, открывая дверь, пригнулся, чтобы не задеть головою о дверную коробку.  Минутой спустя, на опорный пункт входил Сидоров.
- Приветствую вас, офицеры! Мое почтение- Семену Александровичу,- он поздоровался со мною, затем с Балахновым. …и – Владимиру Николаевичу. Я не задержался, Семен Александрович?
- Геннадий, ты примчался быстрее метеора, падающего на землю. Семен сейчас расскажет тебе о завтрашнем мероприятии. Ты не поверишь, к нам в Братеево приедет телевидение, будут снимать – Семена и тебя. Обзвони, Гена, родственников, пока не поздно,- Балахнов говорил, печатая на машинке и не поднимая головы. Сидорову было трудно понять, шутит он или говорит всерьез.
- Шутите, Владимир Николаевич? Обычно, этим славиться  Кондратов. Я только-что виделся с ним, он ничего об этом не сказал.
- Гена, завтра нам с тобою не до шуток будет. Все очень серьезно. Слушай меня внимательно. Садись. – По моему лицу и внутреннему переживанию Сидоров понял, что его не розыгрывают. Он сел на стул и настолько напрягся, втянув голову в плечи, что я был вынужден разрядить надвинувшуюся, вплотную, над ним, грозовую атмосферу.
-  Выше голову, Сидоров!  Ты – внештатный сотрудник милиции – старшего участкового инспектора. Должность у меня майорская, твоя – соответствует званию старшины милиции. Тоже неплохо, правда?
- Я не знал об этом, Семен Александрович.
- Теперь – знаешь. – Балахнов, сидящий за столом , напротив меня, улыбаясь услышанному, полез за очередной сигаретой. «Хорошо, Сидоров сидит к нему спиною, не видит его лица. Почему у одних людей, - у того же Кондратова,- чувство юмора зашкаливает, а у сидящего напротив меня Сидорова совсем отсутствует?» - Гена, совсем недавно ты мне говорил о двух квартирах, где гонят самогон. Вспоминай, не забыл?
- Обижаете, Семен Александрович, как можно такое забыть. Одна точка в моем доме, в соседнем подъезде. Хозяев я знаю, - алкаши. Вторая – в соседнем доме. Мой рабочий, Василий, проживает с этими самогонщиками на одной лестничной площадке. Его постоянно угощают самогоном, он мне и проговорился.
- Хорошо, начало неплохое. Нам с тобою сегодня,- сейчас,- необходимо проверить эту информацию. Ошибиться , допустить ошибку, нам никак нельзя. Завтра, с утра, мы с тобою,- кровь из носа,- должны изъять – хотя бы один, из двух,- самогонный аппарат.  Владимир Николаевич не шутил, говоря тебе о телевидении. Наш начальник Сапожков просил меня- передать тебе следующее: он лично, от начальника Красногвардейского РУВеДэ, наградит тебя денежной премией, напишет ходатайство о поощрении тебя на работе,- не говоря о том, что нас с тобою покажут по первому, центральному, каналу телевидения.
- Я не могу поверить, Семен Александрович. Как называется передача?
- Не о передаче надо думать, дорогой ты мой, о деле. Передачу найдешь в программе. Если не ошибаюсь, передача типа «Трезвость – норма жизни» или же «Сухой закон –в действии».
- Где будут снимать: в милиции, на участке? – никак не мог успокоиться внештатный сотрудник, в звании старшины милиции, Гена Сидоров.
- Как там говорят в Одессе: а я знаю? Мне не звонили и вряд ли позвонят. Гена, мы с тобою много говорим. Собираемся, уходим.
- Да, конечно, я – всегда готовь,- соскочил со стула, как ошпаренный кипятком, Сидоров, не попавший в двадцатилетнем возрасте в милицию, а в тридцатилетнем- очень плотно сотрудничавший с ней в качестве внештатного сотрудника, чем, я подозревал, гордился перед своими многочисленными родственниками на родине, в Чувашии. Можно было представить, что произойдет завтра, в случае положительного успеха,- изъятия  самогонного аппарата и показа нас по центральному телевидению…
 О себе я не думал. Я боялся подвести Кравчука, сделавшего немало для меня и моей семьи. Несколько лет тому назад, он помог мне перевестись с отдела вневедомственной охраны Фрунзенского района в Красногвардейский район- на должность участкового инспектора. Моя семья проживала в девятиметровой комнате большой коммунальной квартиры, на нелегальном положении. Не прошло и двух лет, Кравчук «пропихнул» мою семью в семейное милицейское общежитие по улице Мусы Джалиля. Две комнаты – в трехкомнатной квартире, после тесной девятиметровки, показались жене маленьким раем. Две дочки стали ходить в детский сад, жена пошла работать. Кравчук повысил меня в должности – перевел работать старшим участковым инспектором в новый, строящийся район – Братеево.  На работу я ходил пешком.  Заместитель начальника Красногвардейского РУВД полковник Кравчук постоянно интересовался у моего непосредственного начальства о моих успехах – служебных показателях в работе. Слово, данное ему в кабинете, при первой моей встрече с ним, я держал. Обещая ему, что никогда и ни в чем не подведу его, а он , в свою очередь, не пожалеет, что перевел меня с «чужого» района в «свой»-Красногвардейский. За несколько лет работы на участке, он ни разу не вызывал меня к себе. На проводимых совещаниях, бывало, ставил меня в пример другим участковым, сравнивая их показатели служебной деятельности – с моими.  По его инициативе, меня наградили в Главке именными часами – за высокие показатели в области борьбы с социальным злом – пьянством и алкоголизмом. Среди участковых инспекторов Красногвардейского района я занял первое место – по количеству направленных, через суд, алкоголиков в ЛТП –лечебно-трудовой профилакторий, а также лиц, злоупотребляющих спиртными напитками, «уложенных» мною на пол года в 16-ю городскую наркологическую больницу – на Болотниковской улице. И вот- очередная инициатива полковника Кравчука: мне поручено изъять,- минимум,- один самогонный аппарат, продемонстрировав его всему советскому народу, сказать несколько слов о мерах, принимаемых милицией по пресечению самогоноварения. Кравчук надеялся, что я справлюсь с поставленной, кем-то свыше, перед ним, политической задачей, не подведу, в первую очередь, его, во-вторую – себя. Что ж, Семен Полищук, взявши слово – скажи, давши слово – держи.
 Не спеша, мы идем с Сидоровым к его дому, обсуждаем детали операции. Вначале заходим к соседям, проживающим этажом выше и ниже самогонщиков, - по стояку. Запах самогона можно унюхать, зайдя в туалет. Затем обходим соседей, проживающих на лестничных площадках – нижней, верхней и той, где живут нарушители советского алкогольного законодательства. Сидоров дает мне слово, что не будет лезть поперед батьки в пекло- самостоятельно задавать вопросы. Были случаи, мой внештатник ставил перед хозяевами такие вопросы, что люди не знали, как на них отвечать и с какого боку подъехать. «Почему вы уехали на дачу, не поставив квартиру на сигнализацию? Вот и произошла у вас кража». Я поправлял своего подопечного, а выйдя из квартиры, долго объяснял ему – что к чему и почему нельзя задавать глупые вопросы.
 Находим нужный подъезд, поднимаемся на восьмой – этажом ниже. Звоню в дверь, представляюсь. Открывает дедушка, лет под семьдесят. Он проживает с дочкой и внучкой, их дома нет. Он плохо слышит, глуховат на одно ухо, из соседей знает только тех, чья дверь рядом. Не получив интересующей нас информации, уходим. Поднимаемся на десятый – этажом выше. На звонки никто не отвечает, не подходит к двери. Делаем вывод – в квартире никого нет.
- Вернемся сюда после того, как отработаем все квартиры. Эта квартира для получения информации самая нужная. Согласен, Гена? – Сидоров соглашается, объясняя, что запах паров самогона поднимаются по стояку вверх, к жильцам именно этой квартиры. Обходим жильцов верхней площадки. Никто из них не знает интересующих нас лиц, проживающих этажом ниже. По лестничной площадке спускаемся на восьмой этаж. Одна женщина вспоминает, что в интересующей нас квартире –на девятом этаже – проживает средних лет мужчина, которого она неоднократно видела пьяным. Другие соседи информацию на своих не «сливают», не хотят помогать милиции. Геннадий возмущен.
- Что за люди?! Какая несознательность! Должна же у них быть гражданская позиция, как вы считаете, Семен Александрович?
- Как у тебя?  Люди, как ты – редкость. У многих, вместо совести и гражданской позиции, вырос – сам знаешь что. Одни считают, соседей сдавать- западло. Другие – радуются, что соседа повязали. У третьих – моя хата скраю, как говорят украинцы, - в стороне, значит. Все люди разные и позиции у всех разные. Недопустимо, Гена, служить в милиции и возмущаться, что тебе не помогают. Ты видел когда-нибудь, чтобы я возмущался? Был недоволен – той или иной позицией граждан?
- Нет, не видел, вы всегда правильно ведете себя.
- Ну, брат, не скажи. Я очень много ошибаюсь, а значит, веду себя неправильно, но об этом помалкиваю. Обдумываю то, что сделал, подвергаю себя критике.
- Правда?
- А ты как думал. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Хорошо учиться на чужих ошибках, но редко у кого это получается. Согласен со мною?
- Согласен.
- Замолкаем, пришли. – Нам осталось отработать площадку, где проживают «наши» потенциальные самогонщики, которые, возможно, и не гонят самогон, а здорово поддают, или же,- привозят его от родственников с деревни. Пока мы располагаем скудной информацией: одна бабка сказала, что видела мужика из этой,- а может быть с другой?- квартиры, несколько раз пьяным. Выпившим – или – пьяным? Купил в магазине, выпил с друзьями, пришел домой. С каждым мужиком случается такое. О причинам рассуждать не будем. Звоню в квартиру – на противоположной стороне лестничной площадки. Вопросы в «лоб» здесь неуместны. Под предлогом знакомства с жильцами нас приглашают в квартиру. Минут двадцать я разговариваю с женщиной, лет пятидесяти, рассказываю ей обо всем на свете: о строительстве, в будущем, в нашем микрорайоне станции метрополитена, - как продолжение Люблинской линии, об угонах автомашин, о квартирных кражах, предлагая поставить квартиру на сигнализацию во вневедомственной охране. На соседей, говорю, нет никакой надежды, - увидят, будут выносить вещи из вашей квартиры,- в милицию не сообщат. Спрашиваю, какие отношения с соседями, доверяет ли им, что за люди проживают. Женщина, не подозревая ничего плохого, рассказывает о соседях: хорошие, общаемся со всеми, кроме одних, - чья квартира напротив. Интересуюсь, почему так, почему не сложились отношения.
- Мужик там сильно пьющий. Живет с женою, престарелой матерью и взрослым сыном,- пришел недавно с армии. Он и сына втягивает в это дело: пьют на пару. Начал моего мужа приглашать к себе, угощать самогоном. Я стала ругаться, поставила условие: говорю, будешь к ним ходить, пить,- разведусь. Помогло, отучила, перестал туда захаживать . Вы не подумайте, Семен …
- Александрович,- подсказывает ей Сидоров.
…Александрович, все мы люди, праздник есть праздник, к примеру, Новый год, день рождения.
- Я вас понимаю, Наталья Петровна, все мы пьем- по праздникам. Почему не выпить? Не поднять настроение? Вы молодец, нашли таки уздечку на муженька, - припугнули разводом, он и образумился.
- Пришлось прибегнуть, а что мне оставалось делать? Не в милицию же, к вам, сдавать его.
 Остроумие женщины поддерживаю смешком и улыбкой, смеется Сидоров, заулыбалась и женщина.  Из этого разговора необходимо «правильно» выйти, - учил Тихонов-Штирлиц. Женщина не должна даже, в мыслях, подумать, что сдала соседей, и, тем более, рассказать мужу о состоявшемся разговоре с участковым инспектором. Перевожу разговор на ее работу, интересуюсь графиком работы, заработной платой. Минут через пять прощаюсь, благодарю за потраченное на меня время, вручаю ей визитную карточку, объясняя, куда звонить, где расположен опорный пункт. Расстаемся как хорошие знакомые, знающие друг друга не один год. Свою работу строю на полном доверии ко мне населения, а для этого нужно потратить немало времени – на одного человека, - чтобы он доверял тебе. Эта женщина, уверен, встретив меня на улице, не пройдет мимо, всего лишь поздоровавшись. Она обязательно остановиться, вспомнит мое имя-отчество, начнет расспрашивать меня и сама рассказывать о себе, о муже, - обо всем, о чем бы я ее не спросил.
 Еще час был потрачен на две семьи, проживающие бок –о-бок с интересующими нас лицами. Ближайший их сосед встретил нас весьма подозрительно- ходят тут всякие. Показываю удостоверение, достаю визитку, начинаю знакомиться, плавно переводя разговор на квартирные кражи, постановку квартиры на сигнализацию, соседей, на которых нельзя ни в чем положиться. При упоминании соседей, мужик напрягается, отвечает общими фразами, разговор со мною его тяготит. Делаю пару бесполезных попыток перевести разговор на тему пьянства и борьбы с ним. Сосед самогонщиков парирует почти каждое мое слово свободой выбора человека: хочу- пью, хочу – не пью, у нас нет, как у арабских странах, сухого закона и ты, участковый, не вешай мне лапшу на уши, разберусь без тебя. Поддает мужик, - вероятно и очевидно, возможно, со своим соседом и его сыном. Надо делать ход «конем»: говорю, пора мне закругляться, -  хожу с утра по квартирам, - устал, ухожу домой, когда-нибудь продолжу знакомство с населением. Оставляем с Геннадием негостеприимного жильца, вызываем лифт и уезжаем. На улице останавливаюсь, закуриваю, чтобы выпивоха увидел и успокоился,- не побежал к соседу. Дело, наполовину, сделано. Информация подтверждается, правда, не на все 100%.. «Козачка» бы заслать – купить бутылочку «первачка», - тогда бы с гарантией, наверняка. Однако, воздержусь: придет чужой «козачок», наследит, сойдутся два соседа, вместе покумекают и сообразят – участковый обкладывает со всех сторон.
 - Гена, ты знаешь самогонщика лично или опосредовано? – спрашиваю у внештатника, но он не понимает, что значит «опосредовано». Объясняю: знать лично, это здороваться, водить с ним дружбу, покупать у него товар. Опосредовано –означает: знать его через друзей, знакомых, соседей. Сидоров малый смекалистый, - не зря выбился в мастера,- разобрался – что к чему, объясняет.
- Знаю опосредовано, через знакомых по дому: два раза слышал от мужиков, забивающих во дворе «козла», что здесь, где мы с вами были, можно купить крепкий самогон, но «чужаку» не продадут ни за какие деньги.
- Все правильно, Гена,- береженного и Бог бережет, но, как видишь, не всегда. Мы с тобою одну точку отработали, имеем гарантию – 90 из 100.
- Будем завтра брать?
- Как там в пословице – «не говори «гоп»…
- …пока не перепрыгнешь»,- заканчивает внештатник Сидоров и почему-то хихикает и улыбается. Хитришь, брат, Гена, - насквозь тебя вижу, но ты мне нужен такой, какой ты есть.
- Идем на вторую точку? – у мастера слесарного цеха, смотрящего мне в рот, загорелись в глазах огоньки. Он готовь работать сутками, лишь бы его нахваливали, доверяли ему и слали на работу положительного содержания бумаги. В тридцатые-сороковые годы мой вештатник далеко бы шагнул, многого достиг, свысока бы падать пришлось ему.
- Интересно? Не устал еще?
- Какой там! Вы- настоящий дипломат, Семен Александрович, с вами всегда так интересно.
- Куда метишь. Не дорос я, Гена, даже до делопроизводителя посольства, хотя в моем дипломе имеется научная дисциплина «делопроизводство» и стоит оценка «хорошо».
 По лицу Сидорова определяю, - из сказанного мною он ничегошеньки не понял. Ну да ладушки! Мой ромб на милицейском пиджаке являлся для него ореолом безграничного доверия ко мне, некоей святостью, к которой ему не дотянуться и не достичь до конца своих дней. Мой ромб- раскрытая «книжка»- похожий, как две капли воды, на юридический, свидетельствовал об окончании мною одного из московских исторических ВУЗов. Работая на участке, я стал всерьез подумывать о поступлении в юридический ВУЗ. На такой поступок у меня были весомые причины.
 Мы подошли к дому 33 по улице Братеевская, где проживал рабочий Сидорова, нашептавший ему о второй «точке» самогоноварения. Выходя из лифта, на нас налетел плюгавенький мужичонка, покрыл нас матерными словами, изрыгая изнутри себя устойчивый запах самогона. Сидоров, будучи «старшиной милиции», не прощал такого оскорбления. Он схватил мужичка за руку и, если бы я не рявкнул «Гена!», выкрутил ее, заломал плюгавого, раздавил бы здесь, возле лифта. Я успел заметить, как мужичок, освобождаясь от Сидорова, все время держал левую руку в кармане пиджака, что навело меня на определенную мысль. Садимся в лифт, Геннадий извиняется, спрашивает, не обижаюсь ли я на него, но мне сейчас не до этого. Я высказываю внештатнику мысль, что мужик нес в кармане пиджака бутылку самогона, купив ее в «нужной» нам квартире, вычислить которую не составило труда. Поднимаемся этажом выше и я нажимаю, два раза, на кнопку звонка. К двери подходит женщина, она ругается, еще не открыв входную дверь. Щелкает замок, открывается дверь и на нас наступает внушительных размеров женщина-танк, стреляя из рта-пушки по двум стоящих перед ней воробьям.
- Какого хера звоните, алкаши проклятые! Счас как двину- костей не соберете! Ваша хата – этажом ниже! Уе… те отсюдова, пока милицию не вызвала! Каму гаварю?!!
- Тише женщина, тише,- шепчу я, прикладывая указательный палец к своим губам. – Милицию вы уже вызвали,- говорю чуть громче и достаю из кармана продолговатое красное удостоверение. Протягиваю, на вытянутой руке, к ее лицу и говорю.
- Я- ваш участковый инспектор. Не ругайтесь, разрешите пройти к вам в квартиру, где мы спокойно поговорим. У женщины «стопор», однако, мало-помалу, она приходит в себя, тихо произносит «проходите». Она приглашает нас на кухню, где выдвигает, из-за стола, два стула и все это время извиняется. Я говорю ей, что не стоит извиняться, на ее бы месте я спускал бы этих алкашей с лестницы. Прошу женщину рассказать о тех самых соседях, к которым народ бегает за самогонкой. Она эмоционально рассказывает, мы слушаем, поддакивая и сочувствуя ей.
- Нету никакой жизни из-за них. Месяца три, или четыре, как алкаши толпами валят к ним- и днем, и ночью. Только уснешь- звонят, откроешь дверь, спрашивают: «самогон есть?», «продайте бутылку». Подробно расспрашиваю : кто живет в квартире, кто торгует, по какой цене, продают только «своим» или всем, кто приходит. Задаю самый главный вопрос: слышен ли ей запах самогона.
- Сама я не пью, поэтому постоянно его нюхаю, извините, в туалете. Там он стойкий, по стояку, видимо, поднимается вверх. Можете пройти туда сейчас.
- Можно, я схожу?  Я – не пью, если есть малейший запах,- определю точно,- Сидоров посмотрел на хозяйку, затем на меня.
- Сходите, идите, молодой человек,- открыто и простодушно сказала женщина. Сидорова не нужно было просить дважды. Он сорвался со стула и через несколько секунд было слышно, как открывается , а затем закрывается, дверь туалета.
- Мой внештатный сотрудник, рабочий парень, без него я- как без рук.
- Понимаю, помогает вам, молодец. А я, дура, как заругаюсь на вас – до сих пор стыдно.
- Не переживайте, всяко бывает, я не обиделся. Что хочу вам сказать, Мария Павловна: то, что вы мне рассказали – о соседях- останется между нами. Можете быть уверены, я – нигде и никому не заикнусь об этом.
- Нашли об чем переживать. Вы бы дали мне свой пистолет, я бы там всех их, алкашей, перестреляла. Как они мне надоели – в печенках моих сидят. Надо будет подписать вам какую бумагу- присылайте ко мне своего помощника. Я не токмо подпишу, - по роже кому-нибудь съезжу. Я их не боюсь, они сами меня, как огня, боятся.
 Скрипнула, дважды, дверь туалета. Геннадий пришел на кухню, сказал.
- Там стоит такой духман, думаю, сегодня ночью будут гнать.
- Правильно, завтра же – суббота, уже с утра народ потянется к ним. По соседям вы не ходите, у них многие покупают. Найдутся доброжелатели, нашепчут им, вам двери не откроют. Хорошо, вы ко мне попали. Я же вас матом встретила,- извиняюсь, Семен Александрович и – как вас? – Она повернулась к Сидорову.
- Геннадий,- представился мой внештатник.
- А отчество?
- Можно и без отчества.
- Нет, без отчества нельзя. Вы –уважаемые люди, как санитары, очищаете наше общество от всякой нечисти- пьяниц, тунеядцев, воров и бандитов.
- По отчеству я – Васильевич.
- Спасибо вам, Семен Александрович и Геннадий Васильевич. Если что, - обращайтесь, заходите, я вам всех тунеядцев своего дома перечислю. Знаю их всех, - до единого. Я – инвалид второй группы, не работаю, часто сижу на скамейке, всех вижу, знаю, кто чем занимается, чем дишит .
 Мария Павловна провожает нас до дверей, тихонько их открывает, прощается и шепчет.
- Вы по соседям не ходите, послушайте меня, я еще пригожусь вам.
 Про себя я решаю – оформить Марию Павловну доверенным лицом. Сама напросилась, а к ее житейскому совету надо прислушаться.
- Уходим, Гена. Сегодня нам здесь больше делать нечего. Наведаемся завтра.
 Перед Сидоровым я ставлю задачу: завтра утром найти человека, - соседа, знакомого, войти с ним в «долю» и послать к самогонщикам за «товаром».
- Я буду наблюдать за вами издали. Как только мужик отойдет от дома на приличное расстояние, я подойду и «повяжу» его. В конторе оформим изъятие и только потом – начинаем мероприятие.
- Зачем, Семен Александрович? Там этого добра- завались.
 Терпеливо объясняю внештатному сотруднику, «старшине милиции», маленький нюанс. На суде самогонщики могут заявить, что, дескать, гнали самогон для себя – родимых. Ну, поставили бражку – один-единственный раз, ну, сделали самогонку- впервые в жизни. Попались, наказывайте, больше не будем. Если же мы с тобою, не будь дураками, представим в суд доказательство – изъятую у мужика бутылку водки, - это меняет дело. Самогоноварение – плюс продажа с целью наживы. Дело из административного законодательства переходит в разряд уголовного. Уразумел, брат Геннадий? 
 Так точно, вас понял,- отвечает по уставному Сидоров, видевший неоднократно, как я докладываю начальнику милиции Сапожкову. Он хочет быть похожим во всем на меня, а я – не возражаю. Перед расставанием, еще раз спрашиваю у Сидорова, справиться ли он с поставленной задачей, - найдет ли человека, есть ли у него на самогонку деньги.
- Обижаете, Семен Александрович, все сделаю, как вы учили. Мне очень нравиться это задание. И вообще, мне нравиться наша милиция, как она работает. Жаль, меня почему-то забраковала медкомиссия. Может, мне у Сапожкова попросить ходатайство и еще раз попытаться пройти комиссию?
 Устремляю на «старшину милиции» свой неласковый взгляд и, набрав полные легкие воздуха, так внятно, при выдохе, произношу «у-у-у», что этого ответа оказалось вполне достаточно. Договариваемся с ним о времени- назавтра и расходимся. Я иду на опорный и докладываю начальнику о проделанной работе.
- Можно гарантировать, стопроцентно, Кравчуку, как считаешь, Семен Александрович?
 Про себя я подумал- про козу, которую можно, а Сапожкову отвечаю, дескать, одному Господу известно, что и как там произойдет, мы же с Сидоровым постараемся отработать два варианта и, думается, в одном случае нам повезет. Ложу трубку, переодеваюсь в повседневную форму и следую в контору – сдать оружие и рацию,- прежде, чем идти домой. В это время мой прямой начальник – капитан Сапожков докладывает или, возможно, уже доложил заместителю начальника РУВД полковнику Кравчуку о своей готовности, или моей – выполнить политическое мероприятие: встретить группу телевизионщиков, обеспечив им гарантии при сьемке программы Первого канала Центрального телевидения.  Маховик завтрашнего сценария закрутился, как сжатая пружина механических часов, готовая проворачивать часовую и минутную стрелки по велению их аккуратного хозяина, отрежиссировавшего наперед завтрашнюю алкогольную пьесу.
   Огромных размеров женщина, с руками-коротышками и такими же ногами, кричала во всю ивановскую: « Не открывайте ему дверь! Мать вашу… Это – участковый! Он пришел за самогонным аппаратом. Вас отправят в суд, а его покажут по телевизору».  Я рассердился на Марию Павловну и, задыхаясь от волнения, кричу ей в ответ: « Вы же обещали мне помогать! Вы… вы обманули меня!». Жена тормошит меня за плечо и просит.
- Не кричи, детей разбудишь. Кто это – Мария Павловна? Ты можешь мне сказать, что она тебе обещала?
- Какая Мария Павловна? – не могу понять спросонок. – Ах да, Мария Павловна.
- Молодая? – продолжает расспрашивать жена.
- Очень молодая и красивая. Расспросишь у Сидорова Гены. Мы к ней вдвоем ходим. Завтра, уже сегодня, опять зайдем. Будем изымать самогонный аппарат. Кстати, утром включи телевизор на Первый канал. Будут показывать, как мы с Геной боремся с самогонщиками.
- Болтает черт-те што. Спи, давай, - только пять утра.
 Уснуть мне так и не удалось. До пол шестого ворочаюсь с боку-на-бок, затем встаю, иду на кухню и завариваю крепкий чай- насыпаю треть кружки индийского «слона», заливая его крутым кипятком и накрывая полотенцем.  Ледяной душ и льняное, материнское полотенце приводят тело и мысли в рабочее состояние. Чефирю,- маленькими глотками пью чай, - обдумывая детали сегодняшнего, субботнего мероприятия.
  За минут сорок до условленного времени становлюсь, по гражданке, напротив подъезда Сидорова, ожидая его выхода во двор. Томительно тянется время. Наконец-то показывается Геннадий. Что-то в нем мне не нравится, но что- понять не могу. Ах ты, стервец! Разоделся – костюмчик с иголочки, белая рубашка, галстук. Вынарядился, значит, для съемок. Делать нечего, иду ему навстречу. Он увидел меня издалека, приближаясь, улыбается. Мое лицо было, видать, страшнее атомной войны, сведя улыбку внештатника на нет, посеяв в нем неуверенность и панику.
- Товарищ «старшина милиции!» Как это называется?! Люди, посмотрите на этого разодетого франта! Кто-нибудь покупать водку пойдет с ним? Гена! Что ты делаешь?! Ты вышел сниматься или работать? Быстрей домой! Переодевайся в самую грязную одежду и – бегом сюда, во двор. Ищи собутыльника, с которым пойдешь за самогоном. Ко мне не подходи! Ты меня понял?!
 Я высказался на одном дыхании. Сидоров впитывал в себя мои слова с замедлением, но вскоре сообразил, развернулся и не пошел – побежал к своему подъезду. Я сменил наблюдательную позицию, закурил, успокоился, улыбнулся даже, вспомнив утреннее «обдумывания» деталей предстоящего мероприятия. Разве кто может стопроцентно гарантировать успех?  Одна маленькая деталь, костюм, могла погубить весь план. Увидев Геннадия выходящим с подъезда, повторно, окончательно успокаиваюсь. Он одет в неброскую рубашку, брюки, на голове старая кепка. Любой мужик с таким работягой выпить не дурак, если деньги водятся. «Старшина милиции» стал прохаживаться вдоль подъездов, затем завернул под «грибок», где мужики любили забивать «козла». Ждать пришлось прилично. Только к девяти утра мужики потянулись к своему излюбленному месту отдыха.  Вот один мужик достал домино, предложил Геннадию и еще одному составить ему компанию. Сидоров поначалу отказался, подумал и принял предложение. Через минут десять к ним подошли еще два мужика, а через пару минут Геннадий и хозяин домино, уступив свои места, ушли по направлению ко второй, отработанной нами, точке, где продавали самогон всем подряд – были бы желающие. Про себя, похвалил Сидорова. Покупать «товар» в своем доме рискованно: могут не продать, а купив, необходимо идти к мужикам, под «грибок». Попробуй подойди, по гражданке, к нескольким мужикам, жаждущих выпить или пустивших, по кругу, стакан. Ксивой таких не напугаешь, могут отобрать ее и съездить в харю, разбежавшись по домам.  Одного уработать,- напугать,- проще, опыта мне не занимать.  Гена с мужиком ушли в подъезд и отсутствовали целую вечность.  Они вышли из подъезда и Сидоров правой рукою почесал себе затылок – условный знак, - самогон в кармане, Семен Александрович, не зевай, готовься. Уверенно иду на сближение. Приготовил удостоверение и наручники, подаренные мне в день рождения моим наставником – Юрием Ивановичем. Наручниками я пристегнул кисть своей левой руки. Второе «колечко» держу в той же, левой руке. Нет ничего проще, чем набросить его на кисть правой руки. Браслет защелкнется сам. Жонглеры в цырке сколько колец подбрасывают вверх, считали? Я научился работать с двумя. Когда браслет защелкнулся, а я сунул под нос мужику свою ксиву, Сидоров дал от нас деру.  «Погоди, попадешься и ты мне!»,- кричу вслед убегающему внештатнику.
- Будешь дергаться, сожму браслет так, что рука посинеет,- предупреждаю мужика-неудачника.
- Не буду, снимите только браслет, прошу, больно.
- Ага, так я и поверил тебе. Идем спокойно, мы с тобою друзья.
- Причем, закадычные,- с чувством юмора говорит мужик, покорно следуя со мною до конторы. Завожу мужика в обезъянник, расстегиваю браслет и отбираю бутылку самогона. В дежурной части меня встречает Сапожков.
- Первая часть мероприятия прошла успешно? – интересуется он.
- Александр Иванович, цыплят по осени считают. У меня нет времени. Я напишу рапорт на задержанного, а вы дайте указание дежурному, чтобы он составил административный протокол и акт изъятия самогона. Мне еще бежать на опорный переодеваться и – на квартиру, изымать аппарат. На это уйдет уйма времени.
-Хорошо, Семен Александрович, на все – про все даю тебе два часа. Оружие не бери, держи связь по рации. Я подъеду на машине, свяжусь с тобою.
- Куда нести изъятое? На опорный? В контору?
- На опорный, конечно. Ты работаешь совместно с общественностью. Так и скажешь в своем интервью. Садись, пиши рапорт, дежурный сделает остальное. – Только сейчас замечаю, что Александр Иванович одет в белую рубашку, а форменное обмундирование отутюжено, ботинки начищены до блеска. Свою форму я даже домой не стал брать, висит в шкафу. «И хрен с ней, одену такую, какая есть. Не для съемок стараюсь, боюсь Кравчука подвести». Через десять минут, прихватив рацию, выбегаю из конторы. Возле опорного пункта меня ждет Сидоров. Пожимаю ему руку, передаю привет от Сапожкова,- любит Гена эти приветы, как дите малое игрушку-побрякушку.
- Гена, нам некогда с тобою расслабляться. Идем изымать, держи папку с бумагами,- сую в руки Сидорову папку, закрывая двери опорного пункта милиции. Смотрю на внештатного сотрудника милиции и не верю своим глазам: Сидоров стоит передо мной, как конь перед травой- в том же костюме, рубашке, без галстука, в начищенных ботинках. Опускаю глаза на свои ботинки и отвожу – Гена выигрывает, говоря.
- Не ругайтесь, Семен Александрович, вдруг и правда, - приедут с телевидения и будут нас снимать. Не мог я оставаться в той одежде.
- Ладно, ты молодец, хорошо сработал. Не боишься встретиться с тем мужиком?
- Я не из робкого десятка, поверьте, если что.
 Сидоров, на самом деле, был хорошо сложен, посещал спортзал, не пил, не курил и мог дать «сдачи» двоим-троим дворовым «козлозабивальщикам». С одной стороны, он мне нравился: правильный парень, без вредных привычек, помогает мне в трудном деле, иной раз, лезет на рожон, не боясь за последствия. Обратная сторона сидоровской монеты блестела повышенным самолюбием и жаждой власти над людьми, к которой он постоянно устремлялся, но не дотягивался. Иной раз я не мог понять его поступков – нелогичных и мстительных,- по отношению к людям, оказавшихся на «дне»: бомжам, тунеядцам, алкоголикам, судимым. Чтобы узнать Сидорова, необходимо было наделить его властью; сделать этого я не мог, «властные» полномочия исполнительной власти меня самого тяготили, «доставали» мою совесть, повергая в глубокие раздумья: правильно ли я поступил, наказав того или иного человека,- отправив на лечение в ЛТП, осудив за тунеядство. Моего же внештатного сотрудника категории совести и чести не мучили и сомнения не доставали. Нет людей без грехов и недостатков, я тоже был не белым и пушистым, а послушать жену, - с каждым годом становился все нетерпимее и невыносимее. Того же Сидорова я использовал в своих, ментовских интересах: в какое бы время дня и ночи не понадобился мне свидетель или понятой – звоню внештатнику, прошу оказать помощь. Не припоминаю ни одного случая, чтобы он отказался, не пришел. Геннадий мог бросить все- семью, работу, - стремглав бежать ко мне и выполнять все мои поручения. Ему бы в милиции работать, он бы горы мог свернуть…
 Недалеко от подъезда нужного нам дома делаем остановку, кратко инструктирую Сидорова.
- Идешь, метров на двадцать, впереди меня. Поднимаешься на лифте, звонишь и входишь в квартиру. Ты должен войти в квартиру, понимаешь меня?
- Понимаю, чтобы,- в случае чего,- открыть вам дверь.
- Молодец! Следом – звоню я. Ты не открываешь, - предоставь это хозяевам. « В случае чего», как ты говоришь, если они поймут, кто стоит у них за дверями и попросят тебя переждать , побыть у них в квартире, пока не уйдет мент, - только в этом, крайнем, случае, ты самостоятельно откроешь мне двери. «Старшина милиции», ты все понял?
- Так точно, все понял и все сделаю, как вы учили,- рапортует мне внештатный сотрудник; хорошо, не прикладывает руки к виску головы.
- Тогда иди, - с Богом,- благословляю Сидорова, хотя верующие люди говорят, - нельзя всуе упоминать имя Господа. Да простит меня Всевышний, если он все-таки есть.  Внештатный сотрудник входит в незапертый подъезд, я тоже медленно приближаюсь к нему, пару минут выжидаю, вхожу и направляюсь к лифту. На одиннадцатом этаже горит лампочка. Геннадий, надо полагать, в квартире, покупает самогон. Медлить нельзя. Нажимаю кнопку лифта, жду. Спустя минуту, я – на одиннадцатом этаже. Не успеваю нажать на кнопку дверного звонка, - входные двери открываются, хозяева, - два брата,- пытаются выставить Сидорова за дверь. Его уже развернули лицом к двери, у него в руке, замечаю, бутылка самогона. Геннадий вяло сопротивляется, ожидая поддержку «извне». Я- на пороге. Не ждали такого «гостя»?
- Граждане, что у вас тут происходит? Драка?  Я – ваш участковый инспектор. Обхожу квартиры, знакомлюсь с жильцами. 
 Позволяю себе разыграть маленький спектакль по названием «Я шел мимо». Переступаю порог , вталкивая Сидорова обратно в квартиру, закрывая за собою дверь. Близнецы-братья, немолодые, в возрасте люди, стоят посреди коридора, опешив от неожиданного поворота событий, отпустив внештатника. Достаю удостоверение и, держа его в правой вытянутой руке, провожу раскрытой книжечкой перед лицом одного, затем второго, хозяев квартиры.
 - Я спрашиваю,- что здесь происходит? Почему деретесь? Кто этот посторонний человек и что он тут делает? Отвечайте! В рот воды понабирали?
- Кто там пришел? Гриша, Паша… - из глубины квартиры доносится слабый голос пожилой, видимо, лежачей женщины. Вся квартира провоняла парами самогонки, но,- до поры, до времени,- этой субстанции я не замечаю. Сидоров будет сегодня дважды героем, если мне подыграет, но он молчит.
- Я… это…
- Мы с Гришкой не дрались… пустили в квартиру человека, а он не хочет уходить,- один из братьев, что посмелее, высказался за двоих.
- Погодите, давайте разбираться. Кто прописан в квартире, принесите мне паспорта. Вы- тоже приготовьте документы,- обращаюсь к Сидорову. Что у вас в руках? Никак самогон?
 Два брата, застыв в оцепенении, смотрели на незнакомого им человека, очень жалея, задним числом, что пустили в квартиру и продали ему запрещенный  алкогольный продукт.
- Да, самогон, купил, вот, у них, дерут втридорога, барыги. По  три с полтиной за пол-литра. Сдачу давать не пожелали, хотели набить морду, выставляли за порог,- мало-помалу, мой внештатник смекнул, что от него требуется и начал говорить.
 - Паспорта, живо! Иначе – в суд, в тюрьму!  - На людей, ранее не сталкивающихся с нарушением закона и милицией, претворяющей его в жизнь, крик милиционера действует отрезвляюще, словно на вас, голого, вылили на морозе ведро ледяной воды. Этот нехитрый прием в ментовке называется «взять на испуг».  Из дальней, от входной двери, комнаты снова доносится слабый женский голос.
- Гриша.. Паша, кто там так громко кричит? Алкоголики ваши…
 Братьям не до матери. Павел, что посмелее, отвечавший на мой вопрос, бросился в комнату искать паспорта, близнец Григорий отступил, после моего окрика, назад, не зная, чем заняться и куда деваться.
- Что за запах стоит в квартире? Самогон гоните? Отвечай! Или – вызываю наряд милиции и вас увозят в каталажку. – Придвигаю к себе рацию и нажимаю на тумблер переговорного устройства. «Донецк, Донецк, ответь четырнадцатому». « На приеме Донецк». « Донецк, четырнадцатому нужны два понятые. Запиши адрес: Братеевская улица, дом 33, квартира 195». Как понял, Донецк? « После непродолжительного молчания рация дежурного ответила голосом Сапожкова. «Четырнадцатый, ответь Донецку». «На связи четырнадцатый». « Повтори адрес». «Братеевская улица, дом 33, квартира сто девяносто пятая. Пятый подъезд, одиннадцатый этаж. Как понял, Донецк?». «Донецк понял тебя, четырнадцатый. Минут через десять подвезу тебе двоих понятых»,- ответил начальник милиции, избавив меня от поиска понятых. Свои услуги вчера предложила соседка сверху- Мария Павловна. Не буду ее «светить», она мне еще пригодится. Остался незасвеченным  «казачком» и Сидоров. Неплохое начало. Надо переходить в наступление, искать самогонный аппарат. Времени у меня осталось – чуть больше часа. Пока я вел переговоры по рации, Павел принес три паспорта, протягивает мне.
- Прописаны мы с братом и мама. Товарищ участковый, может не надо проводить обыск? Может договоримся – как-нибудь?
Осмелел, окреп голос у наглеца, но рука, протянувшая мне паспорта, заметно дрожала. Надо идти на хитрость: обыск делается с понятыми, я же предложу хозяевам выдать самогонный аппарат добровольно. Составлю, при понятых, акт добровольной выдачи, обойдусь без обыска.
- Почему-может? Давай договариваться. Мое условие: вы добровольно выдаете мне самогонный аппарат. Я иду вам навстречу, не завожу на вас уголовного дела. Вы оплачиваете штраф и – до следующего раза,- пока не попадетесь. Договорились?
- Договорились, я сейчас… - Шустрый Павел ушел по коридору, завернув на кухню. По опыту, знаю – нельзя ни на секунду упускать с поля зрения преступника или правонарушителя. Отвернулся, все,- будь здоров, участковый,- ищи ветра в поле. Следую за хохяином на кухню. И – мама мия! Вся кухня заставлена трехлитровыми, двухлитровыми, литровыми и поллитровками, наполненными чистым, как слеза- не ребенка- алкоголика самогоном.  Меня всегда раздражали фильмы о гражданской войне, о батьке Махно, где показывают нам, зрителям, мутный, сивушный самогон в стеклянных четвертях. Его разливают в граненые стаканы, залпом выпивают, опять наливают и снова выпивают. Вспомните «Свадьбу в Малиновке». Сколько один человек там выпивает самогона и сколько он может выпить в жизни? Сколько раз в те, «сухие» годы мне приходилось изымать этот шестидесяти-пятидесятиградусный горячительный напиток, признаюсь вам, ни разу он не был ни мутным, ни сивушным.  Если бы на кухонной плите не стоял аппарат-красавец, из нержавеющей стали, вместимостью на два десятилитровых ведра бражки да не вноссшибательный ее запах, можно было бы подумать, что хозяева запаслись, впрок, водопроводной водой, набрали ее в стеклянную посуду, отстаивая от хлорки, собираясь поливать цветы да варить супы-борщи.
- Мы выдаем все добровольно, добровольно все отдаем, товарищ участковый. Не судите нас, не отправляйте в тюрьму, у нас больная мама, она умрет без нас,- взмолился близнец Павел, а его братец Гриша, с перекошенным от испуга лицом, заглядывал на кухню с коридора, боясь заходить. Раздался звонок и пока я выходил из кухни в коридор, Сидоров открыл входные двери. Забыл мой инструктаж, здоровается с начальником за руку, ну да Бог с ним.  Сапожков пропустил в квартиру двоих понятых – мужчину и женщину.
- Проходите, понятые, осматривайте квартиру. Наш старший участковый инспектор – Полищук Семен Александрович,- представил меня понятым начальник милиции, будучи в приподнятом настроении, при белой рубашке, отглаженным кителе и брюках, с рацией в руке.
- Здравствуйте. Проходите прямо на кухню, посмотрите, чем занимаются хозяева- братья-близнецы.  Прохожу на кухню сам, за мною следуют понятые, за ними- мой начальник. Понятые ахают, начальник восклицает, я смотрю на часы и говорю.
- Александр Иванович, пора приступать к работе. Хозяева сделали заявление о добровольной выдаче самогонного аппарата и его производной продукции. Вся она – перед вами.
- Приступайте к  изъятию, составляйте акт, Семен Александрович. Не буду вам мешать,- говорит Сапожков и покидает кухню.
- Хозяева квартиры – проходите на кухню, ваши паспорта у меня., - привычно распоряжаюсь и открываю папку, доставая оттуда листы бумаги, копирку, бланки объяснений. Работы примерно на час.
 Когда все было закончено – составлен и подписан понятыми акт, опрошены хозяева, составлен на них административный протокол, прошу братьев найти сумку, с отдачей, сложить в нее банки с самогоном. Требуется решение суда – об уничтожении этой продукции. Сидоров берется за самогонный аппарат, понятых благодарю за оказанную помощь и прошу донести сумку до опорного пункта милиции. Прощаюсь с притихшими братьями и, проходя по коридору, заглядываю в дверь комнаты, откуда, время от времени, раздавался женский голос. Встречаюсь с глазами лежащей на кровати старой женщины. Она смотрит на меня немигающим взглядом,- с того, потустороннего света и тихо, одними губами, спрашивает.
- Вы кто?..
 Закрываю дверь. Рядом со мною стоят, похожие, в одинаковой одежде, близнецы-братья – сорокалетние мужики, которым на заводе пахать надо, но они, вместо полезного и почетного труда, занялись антиобщественной деятельностью – варят самогон, спаивают население и обижают родную мать. Кулак правой руки подставляю под нос одному, затем, другому братцу и говорю.
- Бездельники! За мать – мозги вам повышибаю. В понедельник, к девяти часам, явитесь к начальнику милиции- Сапожкову, - к тому, который заходил к вам. Паспорта будут у него. Повестки не выписываю, все равно – не работаете. Вам все понятно?
 В ответ братья что-то лепечут,- что придут к начальнику, будут ухаживать за матерью, с самогоном завязали – варить не будут, устроятся на работу.
- Я – проверю, а вас – ставлю на учет , как самогонщиков.
 Вчетвером, мы выходим из квартиры. Открываю двери подъезда, придерживая их, давая возможность Сидорову и понятым вынести большущую сумку и самогонный аппарат на улицу. По рации меня вызывает Сапожков. «Четырнадцатый, ответь первому». «На связи четырнадцатый». «Четырнадцатый, вы закончили работу?» «Работу закончил, нахожусь у подъезда дома». «Проследуйте на опорный пункт мимо дома 34 по Борисовским прудам. Как понял, четырнадцатый?» «Первый, четырнадцатый вас понял»,- докладываю начальнику и отпускаю тумблер.  "К 38 дому , где располагался опорный пункт милиции, дорога проходит мимо тридцать четвертого дома, если не идти вокруг, через Алма-Атинскую улицу. К чему такое указание? Сапожков , очевидно, подъехал на машине к опорному пункту, ждет нас там, - хочет поблагодарить понятых и Сидорова за оказанную мне помощь. Идем между жилых домов,- дорогою, которой я прохожу, ежедневно, по нескольку раз за рабочий день. Дом №30, 32-й –общежитие завода ЗИЛ, за ним – 34-й,- корпус первый, а следом, сзади – второй.  Между 32-м и 34-м домами замечаю необычное, для субботнего дня, людское оживление. Возможно, руководство ДЭЗа организовало какое-нибудь мероприятие. Издалека замечаю Татьяну Ивановну – дэзовского техника, обслуживающего несколько домов. Она является моим доверенным лицом, - снабжает меня подробной информацией о неплательщиках квартирной платы, неработающих лицах – тунеядцах. Предыдущий самогонный аппарат я изъял, благодаря ее осведомленности. Почему она так вырядилась, - как в театр собралась? Подойдя метров за двадцать, замечаю два больших, необычных автомобиля, возле которых суетятся люди, подростки из окружающих домов. Да здесь народа – сотни людей. Что они тут делают?  Меня осенила неожиданная мысль – телевидение!  Вот почему так много людей. В Братеево сегодня праздник. Кому-то праздник, а мне будничная работа. От одного съемочного автомобиля отделяется человек и приближается ко мне. Успеваю застегнуть на кителе пуговицы. Корреспондент что-то говорит в микрофон, а подойдя ко мне, здоровается, вытянутую руку с микрофоном подносит ко мне.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте.
- Это – Первый канал,- Центральное телевидение. Представтесь, пожалуйства.
- Старший участковый инспектор 172-го отделения милиции, старший лейтенант Полищук.
- Ваше имя, отчество?
- Семен Александрович.
- Скажите, Семен Александрович: в стране, по решению партии, претворяется в жизнь программа, направленная на трезвый образ жизни. Какие меры предпринимаются вами в области алкогольного законодательства, по уменьшению употребления населением спиртных напитков. Кто помогает вам в вашей работе?
- В своей работе, прежде всего, я опираюсь на общественность. В области алкогольного законодательства предпринимаем меры к несознательным гражданам, занимающихся самогоноварением.
- Я вижу, вами изъят самогонный аппарат?
- Да, сам аппарат и алкогольная продукция, находящаяся в сумке. Имея таких помощников, как Сидоров Геннадий, работающий на ЗИЛе… - показываю на своего внештатного помощника, поставившего свою, не совсем легкую, ношу на асфальт,- или…- нахожу глазами техника Татьяну Ивановну,- … вот там стоит работник ДЭЗа Татьяна Ивановна Масанова. – Корреспондент поворачивается в сторону собравшихся и смотрящих на нас людей, я киваю ему головою на нарядно одетую женщину, продолжая рассказывать. …- С ней мы изымали две недели назад предыдущий самогонный аппарат. Имея таких активных общественных помощников, нами было изъято в этом году четыре самогонных аппарата; квартиросъемщики поставлены на особый учет – в паспорт административного участка. Кроме того, мною, при помощи общественности, выявлено и поставлено на учет 95 граждан, злоупотребляющих спиртными напитками; из них – 12 человек направлены, по решению суда, на принудительное лечение в лечебно-трудовой профилакторий сроком на два года, а 35 человек – отправлены, по решению врача-нарколога, с их добровольного согласия, в 17-ю городскую наркологическую больницу – сроком на пол года.
- Достаточно, Семен Александрович, большое вам спасибо. Желаю вам успехов в вашей нелегкой службе на благо всех советских людей.
- Спасибо,- говорю уходящему от нас к съемочной группе корреспонденту и поворачиваюсь к своим помощникам. – Идемте, до опорного – рукой подать.
 Сидоров и понятые поднимают, каждый свою поклажу, и мы следуем своей дорогой- между первым и вторым корпусом дома 34 по улице Борисовские пруды. За нами следят сотни людских глаз. Замечаю, чуть в сторонке от съемочных автомобилей, своего начальника – Сапожкова, разговаривающего с Алексеем Владимировичем Трошиным – начальником ДЭЗа.
- Семен Александрович, нас будут показывать по телевидению? Скажите, если знаете, когда? – интересуется у меня женщина-понятая – Надежда Васильевна.
- Показывают прямо сейчас, по Первому каналу, Надежда Васильевна, правильнее сказать,- показали. Мы были в прямом эфире, передача называется «Трезвость – норма жизни», но я могу ошибаться, возможно, «Сухой закон – в действии» или что-то в этом роде.
- А повторять ее будут, чтобы посмотреть на себя,- не знаете? -  спрашивает Игорь Николаевич, понятой.
- Это мне не ведомо, как тому корреспонденту, бравшему у меня интервью. Видимо, когда-нибудь повторят. У нас все повторяется: история – на новом витке спирали, человеческая жизнь – в образе какого-нибудь животного. Цивилизация, надеюсь, слышали на земле не первая. Стоп, пришли, наконец. Открываю двери опорного пункта, расположенного на первом этаже. На всех окнах трехкомнатной квартиры поставлены железные решетки. В одну из комнат, где уже хранятся два самогонных аппарата, Сидоров вносит третий, а понятые ставят на пол сумку, наполненную стеклянными банками с самогоном. Один самогонный аппарат я, имея судебное решение, списал по акту об уничтожении, подарил Сидорову. Целый месяц, после изъятия, он не решался меня попросить, говоря не напрямую, по-мужски, а намеками, что, дескать, в деревне, его многочисленной родне он бы пригодился . Сам он не пьет, я об этом знаю, а вот родичи. На этом месте мой внештатный сотрудник глубоко вздыхал  и замолкал. Мне все было понятно без комментариев.
 Прощаюсь с понятыми, пожимаю руку Игорю Николаевичу, извиняюсь, что отнял у них много личного времени.
- Об этом не беспокойтесь, Семен Александрович, нам компенсировалось: мы сегодня, наравне с вами, вошли в историю,- улыбаясь, говорит Надежда Васильевна.
- В историю самогоноварения нового московского микрорайона «Братеево», - добавляет от себя Игорь Николаевич и мы, втроем, хохочем. В это самое время Сидоров, дозвонившись домой, спрашивает у жены.
-Это я, Люба. Ты телевизор смотрела? Нас с Семеном Александровичем показывали? Да ты што? Интересно? Целых две минуты? Хорошо, приду домой, расскажешь в подробностях.
 Геннадий опускает на рычаг трубку, он улыбается, покачивая головой, говорит.
- Надо же! Кто бы мог подумать? Даже не верится. На работе не поверят.
 Понятые уходят. Я отпускаю Сидорова домой, благодарю за оказанную помощь. Он достает из кармана пиджака поллитровку самогона.
- С этой – что делать?  Можно оставить ее у вас? Вы же знаете, я не употребляю.
- Уноси домой. Сам не пьешь,- кто-то зайдет в гости, угостишь, расскажешь ее историю, как покупал, на телевидение, благодаря ей, попал. Эту поллитровку, Гена, необходимо сохранить для внуков и правнуков. Это мое мнение, а ты – думай сам, - говорю полушутливо, но Сидоров, - не будь он чувашом,- воспринимает сказанное мною серьезно. Еще несколько минут он рассуждает на эту тему, удивляется, как ему не пришла в голову эта мысль, распинается в благодарности, пожимает мне руку и, наконец, собирается уходить.
- Я всегда к вашим услугам, Геннадий Васильевич. Эту идею дарю вам бесплатно. На следующей неделе, Гена, если говорить серьезно, я тебе позвоню. Сапожков грозился выбить тебе премию в РУВеДэ и написать на работу благодарственное письмо, - в том случае, если наше мероприятие будет иметь успех. Свое слово мы сдержали, с делом оно не разошлось. Теперь слово за Сапожковым. Будь здоров, привет жене.
 Сидоров уходит, я сажусь за печатную электрическую машинку «Оптима», закладываю три листа бумаги, между ними – две копирки и достаю материалы заявления гражданки Веселовской о нанесении ей побоев бывшим мужем. Бывшие супруги на данный момент в состоянии «мира», «война» окончена неделю тому назад, что подтверждается  встречным заявлением с просьбой прекратить уголовное дело, согласно 112 статье УК РФ. В течение часа выношу постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, печатаю письменный ответ, подшиваю материалы большой «цыганской» иголкой. Время послеобеденное, на работу я ушел в 6-30 утра. Пора собираться домой, как никак, у меня сегодня выходной, согласно месячного графика, утвержденного начальником и им же он отменен. Вспоминаю о рации, необходимо сдать ее на хранение дежурному по отделению милиции. Хорошо, что дорога в Орехово-Борисово проходит мимо конторы, загляну на минуты две и – домой. Жена, видимо, заждалась, сказал – буду не позже 13-ти и, в очередной раз, обманул, не сдержал слово. Сколько таких слов и обещаний  было произнесено и не сдержано. По работе, чужим людям, своим начальникам,- если даешь слово, стараешься его сдержать: исполнить, в срок, заявление, составить не менее ста – в месяц, административных протоколов или возбудить за полугодие, минимум, одно уголовное дело.  Жене, самому близкому и дорогому человеку, даешь слово, а вечером, как в той сказке, берешь его обратно. Иду в контору и вспоминаю один весьма курьезный случай, произошедший со мною в предыдущем отделении милиции. В день рождения жены, отгул, как известно, не предоставляется. Утром, поздравив жену, иду на работу, обещая прийти с цветами не позже восьми вечера. В тот день, оказалось, был день рождения у моего товарища по опорному пункту милиции – участкового инспектора Артамонова. Мы со старшим участковым- Юрием Ивановичем – поздравили нашего юбиляра, крепко пожали ему руки, наговорили много хороших слов, но он сказал, что примет наши поздравления за домашним, праздничным столом. Жил он рядом с конторой, на Ореховом проезде, в пяти минутах от Мусы Джалиля, где не так давно мы с женою и двумя детьми получили две комнаты в семейном общежитии. Глупо и неразумно было отказываться от приглашения Артамонова. Я решил зайти к нему на пять минут: поздравить, выпить рюмку водки и распрощаться, сказав, что у жены сегодня день рождения, она мня очень ждет, а я дал ей слово прийти пораньше. Жена Артамонова, приготовив праздничный ужин, не стала с нами садиться за стол, ушла в комнату, оставив нас троих. Слово- за –слово, рюмка – за рюмкой, вспоминаю о жене, смотрю на время – 23-50. Прощаюсь с Артамоновым и Юрием Ивановичем, они выходят меня проводить. Несмотря на поздний час,- в июне на улице светло,- я узнаю свою жену, идущей с отделения милиции домой. Она подходит ко мне и мы, не разговаривая друг с другом, идем с ней домой. Впоследствии оказалось, жена, в 23 часа, уложив дочек спать и попросив соседку присмотреть за ними, ушла меня искать. Пришла в контору и обратилась к дежурному Шилову с вопросом – где мой муж? Дежурный, не получив от меня никакой ориентировки, ответил, что я, сдав оружие, ушел, три часа тому назад, домой. Жена ответила, что меня дома тоже нет, а значит, я – пропал. «Объявите мужа в розыск», - попросила жена у Шилова и он пообещал ей сделать это, для наглядности, сообщил по рации своим мобильным экипажам и группе немедленно реагирования, чтобы обследовали всю территорию Орехово-Борисово на предмет обнаружения пропавшего меня и незамедлительно доложили ему. Жена очень долго не могла мне простить «испорченный» мною ее день рождения, а Шилов, зараза, подкалывал меня каждый раз, когда я приходил к нему «сдаваться» - сдавал, после рабочей смены, оружие и рацию.
 Захожу в родную контору, отдаю рацию дежурному Минаеву, интересуюсь, работает ли  начальник.
- Сапожков давно уехал, сразу же, как закончилось твое мероприятие, Семен.
- Почему – «мое»?
- Извини, не мое же. Ты его организовал, тебя, говорят, по телевизору показывали, готовь на погонах, очередную, капитанскую дырочку. С меня – две звездочки, с тебя – изъятый самогон. Шучу, шучу, не обижайся, иди домой, Семен, отдыхай.
 Я не обижаюсь, менты – народ своеобразный и – разный.  У одного, через слово – включается автоматически мат-перемат, другой – завидует твоим успехам: ты у начальства на хорошем счету, тебя нахваливают, ставят в пример, он – лодыря гоняет, ничего не делает, тебя подкалывает, проходу не дает. Третий хочет с тобою выпить, - по поводу, а чаще – без повода, обижается, если ты отказываешься. На таких обижаться – встанет себе дороже.  Я знаю, кому я чем-то обязан и кому должен. Полковнику Кравчуку обязан многим и долг свой отдаю, но предпочитаю об этом помалкивать.  Осталось  сходить в туалет по малой нужде и ничего больше, -сегодня,- в конторе меня не держит. С чувством глубокого удовлетворения выхожу с туалета, прохожу возле окна дежурного, забранного железной решеткой.
 -Полищук! Семен! Погоди! – орет Минаев и я подхожу к небольшому, полукруглому окошку, через которое дежурный разговаривает с гражданами, принимает от них письменные заявления и устную информацию.
- Извини, понимаю, ты – отработал свое, спешишь домой, но просить мне больше некого: машина ГеНеЭр стоит сломана, автопатруль – на обеде, под рукой – никого, кроме тебя. Твой же участок: звонила женщина, ее дочь укусила соседская собака. Она звонила через «02». Сходи, Семен, прими от нее заявление. Тебе же завтра разбираться . Я не приказываю, прошу,- дежурный сует в окошко мне записку с адресом звонившей женщины. Беру бумажку, читаю адрес: Борисовские пруды, дом 28. Участок мой, стало быть, звонившая гражданка – моя, не чужая. Делать нечего, надо идти, разобраться. По времени, это еще на полтора часа.
- Семен, спасибо, рацию можешь не брать, примешь заявление, разберешься и оттуда – прямо домой.
- Спасибо, обрадовал, век тебя не забуду, Володя!
 Возвращаюсь на участок, поднимаюсь в квартиру звонившей женщины. Расспрашиваю, устно, маму и плачущую, шестилетнюю девочку, советую срочно обратиться в ветлечебницу, называю адрес. Женщина пишет заявление, я опрашиваю ее письменно. Втроем, мы выходим из подъезда, женщина указывает мне на соседний подъезд.
- Хозяин с собакой живут на четвертом  этаже, окна выходят во двор. Найдете? – спрашивает женщина, поглаживая забинтованную руку дочери.
- Найду, Марина Владимировна, обязательно найду и разберусь с этим негодяем. Идите на автобус, поезжайте в Коломенское, я в понедельник вам обязательно позвоню. Придете ко мне на опорный пункт,- Борисовские пруды, дом 38. Договорились?
 Женщина с дочкой уходят на остановку, а я иду в соседний подъезд разбираться с хозяином дворняги, забывшего или не захотевшего выгуливать собаку на поводке.  На звонок в квартире залаял виновник происшествия, но его хозяин, посмотрев в глазок на участкового в гражданской одежде, не хочет открывать двери, не верит, что я милиционер. Вступаю с ним в длительные переговоры, прошу позвонить по телефону в дежурную часть 172 отделения милиции, спросить у дежурного Минаева, поручал ли он мне принять заявление от женщины, дочку которой покусала ваша собака. Хозяин минут десять не подходит к двери, наконец, открывает мне дверь, собаку закрывает на кухне. Прошу его рассказать, как все произошло. Он рассказывает свою «правду», дескать, девочка сама виновата, размахивала руками перед его, собачьим, носом, Шарик этого не любит, вот и тяпнул ее за руку. С большим трудом убеждаю хозяина пса, что, в первую очередь, виноват все-таки  он, поскольку выгуливал Шарика без поводка и носамордника, во вторую – девочка, но она – маленькая, не отвечает за свои поступки, ему же – придется ответить. С такой постановкой вопроса мужчина соглашается и я опрашиваю его письменно, ставляю административный протокол и беру с него обязательство отвезти Шарика в ветлечебницу и пройти там полный курс процедур.
- Если вы, Илья Петрович, этого не сделаете, боюсь, женщина настроена решительно, пройдет все инстанции, чтобы встретиться с вами в суде. Я, со своей стороны, буду ходить к вам каждый день, вызывать в милицию, вам это нужно?
- Нет, не нужно, обещаю вам, Семен Александрович, выполнить все, что вы скажете. Когда мне вести Шарика в ветлечебницу?
- Чем быстрее, тем лучше для вас. Можете сейчас, сегодня суббота, врачи работают. После первого укола – Шарику, отзвонитесь мне на опорный пункт, желательно, в понедельник.
 Достаю визитку, показываю телефон, прощаясь, говорю.
- Все сделаете, что потребуют от вас врачи, придете ко мне, я вызову женщину и устрою вам «мировую».
- Как понимать – «мировую»?
- Так и понимайте, Илья Петрович: «мировая» - от слова «мир»- между вами и вашей соседкой. Я вызову вас и Марину Владимировну, предварительно, уговорю ее о примирении с вами.
-А если не уговорите?  Меня вызовут в суд?
- Уговорю, Илья Петрович, не сомневайтесь, работа у меня такая – уговаривать людей, чтобы жили мирно. Помните, что говорил кот Леопольд? Давайте…
- …Жить дружно,- заканчивает Илья Петрович.
- Правильно, только Леопольд обращался к детям, я же обращаюсь с этим призывом ко всем взрослым людям. У вас жена есть, Илья Петрович?
- Имеется, как же без жены?
- Советую вам рассказать о случившемся жене, не сгущая краски. Вы меня понимаете?
- Понимаю.
- Посоветуйтесь с ней, какой бы подарок купить, в разумных пределах, пострадавшей девочке. На опорный приходите с подарком. Остальное сделаю я. Договорились?
- Спасибо вам большое, Семен Александрович. Извиняюсь, долго держал вас за дверями, не хотел пускать в квартиру.
 Прежде, чем уйти, хозяин провожает меня на кухню, приоткрывает дверь. На полу лежит, не шевелясь, дворняжка, чувствующая, собачьим нутром, свою вину за происходящие вокруг нее события. Прощаюсь с хозяином за руку и ухожу,- с единственной мыслью- иду домой, нигде не задерживаясь. Успеваю сделать несколько шагов от подъезда и слышу знакомый голос мужика-собачника, доносящийся сверху.
- Товарищ участковый! Семен Александрович!
 Поворачиваюсь, поднимаю голову вверх. Меня зовет Илия Петрович, открыв кухонное окно. Первое, что пришло на ум: что-то оставил, забыл у него. Так уже бывало – оставишь в квартире рацию, не успеешь далеко отойти, хозяйка стремглав бежит, кричит: «Товарищ участковый! Вы забыли рацию!» Рацию с собою я не брал, папку с бумагами держу в руке. Что мог я оставить?
- Вам дежурный звонит! Просит подойти к телефону! Говорит – срочно. Что ему ответить? Вы подойдете?
- Иду!
 Возвращаюсь назад, теряясь в догадках. Что такого может произойти на участке в выходной день? Все, что угодно: муж, пропьянствовал с дружками пол дня, пришел домой, еле-еле держась на ногах, избил жену, чтобы не приставала к нему с глупыми вопросами – где был, с кем пил и где взял деньги? Друзья, отмечающие день рождения лучшей и красившей подруги – Светки Соколихи, не поделивших ее любовь – на всех, поровну.  Одинокая старушка, тихо скончавшаяся в квартире неделю тому назад. Приехавшие родственники звонят в милицию, просят дежурного прислать милиционера,- они собираются взламывать входную дверь. У городских людей найдется тысяча – и еще одна – причина, чтобы позвонить в милицию и вызвать участкового милиционера. Сельские люди могут прожить всю жизнь в своем доме и помереть в нем, не видя ни разу милиционера в форме. 
- Полищук у телефона.
- Семен, не буду тебя долго мучить – в доме 3 по улице Паромная – кража. Квартира 175. Подъезд 4, этаж 7. Соседка из 176 квартиры обнаружила взломанную дверь, заходить боится. Для проверки информации я направил ГеНеэР, подойди и ты. Твой участок, тебя же дрючить будут, если в доме не отработан жилсектор.
- Ну, спасибо тебе, Минаев,- второй раз удружил.
- Семен, отзвонись мне, если кража подтвердится, мне следственную группу из райотдела вызывать.
- Да уж отзвонюсь. Будь добр, передай мне рацию генеэровцами.
- Не получится, они уже уехали. Сходи, посмотри, только без фанатизма, может быть, соседке померещилось. Кража в субботу, когда все дома? Маловероятно, хотя,- все возможно.
 Дежурный повесил трубку, я же – несколько секунд слушаю короткие гудки – пи-пи-пи.
- Что-нибудь случилось, Семен Александрович? – обращается хозяин квартиры, выводя меня из задумчивости.
- Случилось, Илья Петрович. Всегда что-нибудь, где-нибудь случается, особенно, когда ты этого не ждешь. В соседнем доме, по Паромной 3, кража. Взломана дверь. Нужно срочно идти. У нас с вами все, о чем мы говорили, остается в силе. Жду от вас в понедельник звонок. До свидания.
 К четвертому подъезду дома я подошел, а УАЗик с группой немедленного реагирования подъехал – почти одновременно.
- Семен, ты откуда здесь взялся? Мы тебя видели на съемках, издалека. Ты домой не уходил, или понравилось работать? – здороваясь, засыпал меня вопросами старший группы лейтенант Высоткин.
- Понравилось работать, Коля. Работа, в отличие от волка, в лес не убегает, сколько бы ты не работал, ее меньше не становится. Согласен?
- Этточно! Работа дураков любит. Пойдем, Семен, посмотрим, кража там или соседке привиделось.
 Мы поднимаемся на седьмой этаж, заворачиваем за угол лифтовой кабины. У квартиры, расположенной у самой лестницы, взломана, но прикрыта, входная дверь. Высоткин достает ПМ, снимает с предохранителя, я толкаю дверь папкой,- не оставляя на ней следов, и мы входим в квартиру. Соблюдая меры предосторожности, обследуем двухкомнатную, обставленную дорогой, заграничной мебелью, квартиру. В комнатах, и даже на кухне, вытащено со шкафов, серванта, комода и сброшено на пол буквально все: дубленки, костюмы, платья, женское нижнее белье. Воров-преступников интересовали, видимо, малогабаритные ценности – золото, деньги, облигации, хрусталь. Размер ущерба должны оценить отсутствующие и, судя по дорогим вещам, отнюдь не бедные хозяева. Обмениваемся с Высоткиным мнениями, выходим из квартиры и звоним в соседнюю – 176-ю. К нам выходит пожилая женщина,  мы задаем ей дежурные вопросы: кто проживает в квартире, когда она обнаружила взломанную дверь, где могут быть хозяева.
- Проживают муж с женою: Василий Степанович и Валентина Валерьевна. Они- люди богатые, имеют машину «волгу», дачу.  Он работает в какой-то закрытой организации, она – в торговле. Вчера вечером я их видела: машина стояла у подъезда, они собирались на дачу. Приезжают с дачи в воскресенье, ближе к вечеру. Где дача, - я не знаю. У них взрослый сын, живет за границей. Час назад я уходила в магазин, ничего такого не заметила, а возвращалась, вижу – дверь взломана. Я сразу же позвонила в милицию.
 На мой вопрос, была ли дверь взломана, но она ее не заметила, или – цела, не повреждена, когда она уходила в магазин, женщина ответить затруднилась. Я благодарю ее за бдительность и спрашиваю разрешения позвонить в милицию. Высоткин остается на лестнице,- ему теперь от квартиры не отойти ни на шаг,- я звоню в контору, докладываю Минаеву о реальной краже, со взломом входных дверей, рассказывая ему все, что удалось узнать самому от женщины-соседки.
- Вызывай, Владимир, Сапожкова, следственную группу из РУВеДэ, мы с Высоткиным  будем ждать у квартиры. Да, я схожу в опорный пункт, одену форму и вернусь.
- Не повезло тебе сегодня, Семен- суббота, выходной день, а ты, как папа Карло, пашешь с раннего утра, и неизвестно, когда попадешь домой.
- Не везет в работе, повезло в любви. Я побежал, пока,- вешаю трубку, выхожу на лестничную площадку, говорю Высотнику, что сбегаю в опорный, переоденусь.
- Давай, Семен, одна нога – там, другая – здесь. Если приедет Сапожков, я объясню ему, где ты есть.
 По лестнице, не вызывая лифт, мчусь на первый этаж, испугав, на втором этаже, выходящую из квартиры, старую женщину с костылем. Быстрым шагом, минут за пять, прихожу к опорному пункту, в дверь которого барабанит знакомая гражданка – Веселовская Татьяна. Она заплакана, увидев меня, затараторила.
- Семен Александрович, я – к вам. Я видела вас утром. Мой опять запил, меня избил, выгнал из дому, не пускает в квартиру. Дети орут, он кричит «поубиваю всех», я – к вам, помогите. Посажу его, изверга, сил моих больше нет – терпеть его издевательства.
- Татьяна, успокойся. Во-первых, сейчас я переоденусь, пойдем, разберемся с твоим алкашом. Во-вторых, его ты не посадишь: он твой кормилец, куда ты без него- с двумя детьми? Могу отправить его на лечение в эЛТеПе. Небольшие деньги тебе будут присылать,-они там работают,- но ты должна решить: сможешь ли ты два года сама растить детей, перебиваясь, с хлеба на воду. Сейчас не отвечай, подумай. Подожди меня здесь.
 Через десять минут я и Веселовская стояли возле ее квартиры и уговаривали мужа открыть дверь. Пьяный Веселовский матерился в адрес жены,- мне тоже досталось,- двое маленьких детей истерично плакали, вышли две соседки и сосед, подключившись к уговорам открыть дверь. В конце концов, Веселовский согласился открыть дверь и впустить жену, потребовав, чтобы ушел участковый, то есть – я.  Татьяна  на это не соглашалась. Еще минут десять я вел с ним переговоры, в результате чего мы пришли к взаимному консенсусу: я не отправляю Веселовского в ментовку, он – не трогает жену, ложиться спать. Детям была нужна мать, мне надо было срочно бежать на кражу, соседям был необходим мир и покой в доме.
- Дайте слово, что не отправите меня в свой обезьянник,- в который раз, повторял Веселовский, коверкая слово, производное от обезьяны, обозначающее место в помещении милиции, где содержаться задержанные лица не более трех часов. Очередной раз даю слово офицера, и, после непродолжительного затишья, щелкают замки, дверь открывается. Веселовская говорит мне- в который раз?!- спасибо, переступает порог, я и соседи расходимся – каждый по своим делам.
 Прибегаю к дому 3 по улице Паромная. Вместо нашего, ментовского УАЗика, закрепленного за группой немедленного реагирования, у подъезда припаркованы- автомобиль следственно-оперативной группы, служебная «розыскная» «волга» и наш УАЗ, за рулем которого читает журнал водитель Неверов. Подхожу к нему, здороваюсь, расспрашиваю, кто из руководства РУВеДэ приехал на кражу.
- Точно не знаю, «волга» закреплена за уголовным розыском, я привез Сапожкова, она уже стояла. Подойди к водителю, спроси,- советует Неверов и вновь принимается за чтение интересного, с иллюстрациями, журнала. Прохожу мимо «волги», водитель которой тоже занят чтением толстой книги. Решаю не отрывать служивого от интересного романа. У каждого своя работа: кто-то на работе почитывает книги и получает за это удовольствие – зарплату, другой пашет, как ишак у Али-Бабы, огребая за свою тяжелую ношу – кнутом и матом.
На месте происшествия, в 175-й квартире, было многолюдно: оперативно-следственная группа приступила к работе. Криминалист колдовал с открытой входной дверью: обмакивал кисточку в специальный порошок и обмахивал ею врезной замок, наклеивая и снимая пленку с оставленными на нем отпечатками пальцев хозяев квартиры и, возможно, преступника. Второй оперативник ходил по квартире и фотографировал следы преступления: разбросанные вещи, раскрытые шкафы, сервант, выдвинутые ящики. В коридоре стояли мой начальник – Сапожков, одетый по форме, старший оперативник Нестеров и заместитель начальника уголовного розыска районного управления майор Агеев – по гражданке. Как и положено военному человеку, захожу в квартиру,- криминалист у открытой двери посторонился, пропуская меня,- подхожу, метра за полтора, к начальникам и рапортую. «Старший участковый инспектор 172-го отделения милиции, старший лейтенант милиции Полищук!» Воцарилось молчание. Оно затягивалось. Я ждал их указаний или вопросы, на которые я мог ответить, но таковых не последовало. Задавать вопросы начальникам- не положено,- яйцо курицу не учит. Мне оставалось одно – терпеливо ждать, что я и делал, испытывая неловкость от затянувшейся молчаливой паузы.
- Ну и… дальше- что? …  Что дальше будете делать, товарищ старший лейтенант?  Где ваша рация? Оружие при себе? Отвечайте!
 Милицейская молва гласила: Агеев в своем деле – профессионал, в разговоре с подчиненными – полный дурак, - придурок. Не терпит возражений, не переносит тех, у кого нет мозгов или кто «включает дурака». Офицеры, испытавшие на себе его «гнев», советовали отмолчаться, пока «Агей» не выпустит весь пар. Отмолчаться у меня не получается, необходимо отвечать на поставленный вопрос.
- Я сегодня не вооружался…
- Почему?! Рация, где ваша рация?!
- Рацию я сдал, хотел уйти домой…
- Вы зачем сюда пришли? Это ваш участок?
- Так точно, мой.
- Ваша фамилия, товарищ старший лейтенант?
- Полищук.
- Я запомню,- Полищук.  Капитана ты у меня не получишь, товарищ старший лейтенант Полищук. Завтра, Полищук, ты получишь выговор! И – неполное служебное соответствие занимаемой должности. Пришел на участок, где совершено преступление, - не взял рацию, не вооружился, - прогуляться вышел!  Сапожков, в понедельник подадите мне представление на Полищука, - обратился разозленный и вышедший из берегов горного Алтая – Агей, родом из тех краев. Мой молчащий, до сей поры, начальник – мочальник, вместо того, чтобы взять меня, своего подчиненного, под свою защиту, остановить этого горлопана, отвести в сторонку и потихоньку нашептать: «Полищук сегодня выходной, но работает с семи утра, обеспечил, по заданию полковника Кравчука, политическое мероприятие – изъял самогонный аппарат, стал героем дня – дал интервью Первому каналу Центрального телевидения», Сапожков ответил вышестоящему начальнику одним словом – «Слушаюсь» - и вновь замолчал. «Ему не людьми руководить, - бумажки из ящика в ящик перекладывать, да рапортовать начальнику следственного отдела о количестве  возбужденных уголовных дел. На кой ляд его прислали к нам- на землю?». Свою мысль я вслух не произнес, а замолчал, стиснув зубы. Пускай, - один потешиться властью, другой – рабской мыслью, что дрючат не его.
- Полищук, ты почему еще здесь? Кто будет отрабатывать жилой сектор на предмет квартирной кражи? Я?!
 Резко разворачиваюсь на 180 градусов и ухожу, не отвечая «есть» и не прикладывая руки к фуражке. Таким начальникам, как Агеев, а заодно с ним и Сапожков, никогда не угодишь, сколько ни старайся. Служить бы рад..
 Вначале обхожу квартиры четвертого подъезда, где произошла кража. Начинаю с 14-го этажа и спускаюсь вниз. Знакомлюсь с жителями дома, раздавая им визитные карточки. Кто-то из жильцов меня знает, кого-то вспоминаю я. На «отработку» одной квартиры уходит, в среднем, 10 минут. Всем задаю одни и те же вопросы: находились ли дома,- примерно с 18-00 пятницы по 17-00 субботы,- объясняя, что в подъезде обворована 175 квартира; видели ли в этот период незнакомых, подозрительных людей, что можете сказать по существу происшествия, знаете ли хозяев этой квартиры. Как правило, люди отвечают однозначно: были дома, никого не видели. Чаще задают вопросы, касающиеся пострадавших хозяев- кто они такие, много и что именно у них унесли воры. На мое предложение – поставить свою квартиру на сигнализацию во вневедомственную охрану- отвечают, дескать, у нас и брать-то нечего, - золота и денег нет, из хрусталя – шесть рюмок в серванте. В своем блокноте записываю фамилии жильцов, с кем беседовал, их необходимо указать в рапорте, который попадет к оперу в оперативно-розыскное дело. Помечаю квартиры, в которые не удалось попасть: не открыли двери, никого не было дома. Многие участковые «отрабатывают» квартиры, сидя в опорном пункте: выписывают из домовой книги в рапорт фамилии жильцов, которые были опрошены на предмет кражи. Этот способ отработки жилого сектора не отнимает много времени- в течение часа можно отработать два-три жилых 14-ти этажных дома. Я предпочитаю вариант отработки жилого сектора «вживую» - ходить из квартиры в квартиру, знакомиться с людьми, задавать им вопросы и отвечать на интересующие их вопросы. Иной раз, достаточно десяти-пятнадцати минут беседы с человеком, чтобы составить  о нем безошибочное мнение- что он собою представляет: открыт он или замкнут, интересен тебе или опасается тебя. Если же такой человек тебя, мента, боится, не идет с тобою на контакт, ты делаешь определенный вывод: у него есть причины сторониться тебя, не открывая тебе, лишний раз, свою дверь. Народная мудрость гласит: чтобы узнать человека, нужно съесть с ним пуд соли. Пол пуда соли со своим внештатным сотрудником Сидоровым я уже съел, однако, что он за человек, почему «страдает» по милиции, мне не разгадать до конца своих дней. Человек-загадка- внештатник Сидоров! Что он сейчас делает, кому хвастается о своих сегодняшних подвигах – изъятом самогонном аппарате, сьемках на телевидении?   
 С 14-го этажа по 8-й я, отработав, не получил абсолютно никакой информации, могущей пролить свет о совершенном преступлении на моем административном участке. На седьмой этаж, где была совершена кража, я спускаться не стал,- обошел его по лестнице. Жильцов 7-го этажа мы с Высоткиным опросили сразу же, прибыв проверить информацию о краже от женщины, проживающей в 176-й квартире. Дойдя до второго этажа, звоню в квартиру, расположенную у лестницы, с которой выходила пожилая женщина с костылем, испугавшаяся меня, несущегося по лестничным пролетам со скоростью ветра. Она просит меня, представившегося участковым инспектором, стать напротив дверного глазка. Выполняю ее просьбу, становлюсь, приближаю лицо к самому глазку и женщина долго рассматривает, в упор, мое лицо, наконец, говорит.
- Я вас недавно видела. Вы тот самый человек, кто бежал по лестнице, напугав меня до смерти. Почему вам надо было так быстро бежать? И почему тогда вы были гражданский, а сейчас – милиционер?
 Свой быстрый бег по лестнице я объяснил, что очень спешил в опорный пункт милиции, - с единственной целью – переодеться в форму милиционера, потому, как в 175-ю квартиру залезли воры, выломав дверь. Советую недоверчивой женщине выглянуть в окно и сосчитать милицейские автомобили, припаркованные у подъезда, которые «просто так» не приезжают.
- Хорошо, пойду, посмотрю, а вы – обождите, если я вам так нужна.
 Она уходит от двери и минуты через две начинает отпирать, последовательно, - верхний, средний и нижний – три врезных замка.  Приоткрыв дверь на длину навесной цепочки, женщина изучает меня секунд тридцать «вживую», с недоверием, впускает в квартиру-крепость.
 - Здравствуйте, и – доброго вам здоровья, уважаемая – не знаю вашего имени-отчества,- начинаю выстраивать свою линию поведения с недоверчивым пожилым человеком, повидавшим на своем длинном веку  многое и многих. Ключик откровенности мною вынут, осталось вставить его в замочную дырочку, провернуть и – человек-замок откроется.
- Я вас слушаю… - строго говорит загадочная женщина и я вижу, как она щурит глаза –за толстыми линзами- стеклами, рассматривая меня с близкого расстояния. Закрыв за мною двери, она обошла и стала в коридоре, на расстоянии метра от меня, не называя своего имени-отчества и не приглашая пройти в глубину квартиры. Поведение женщины было явно подозрительным, но мне не удавалось его «расшифровать». «Ну и будь букой, старая кочерыжка, задам свои дежурные вопросы, получу на них стандартные ответы – « никого не видела, ничего не знаю», - и – будь здорова, загадочная старушенция!»
 - Если вам так удобно, не знаю, как вас зовут, беседовать с милиционером, - вашим участковым,- пожалуйста. 175-ю квартиру, на седьмом этаже, обворовали. Случилось это, примерно, с 18-ти часов пятницы – до 17-ти часов субботы, когда мне сообщила об этом женщина из 176-й квартиры. От нее-то я и побежал вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. На опорном я , как видите, переоделся, хожу, из квартиры в квартиру, задавая всем одинаковые вопросы: может быть, в этот период вы находились дома, смотрели в окно и видели выходящих из подъезда незнакомых, показавшихся вам подозрительными, людей. Ваша наблюдательность, в этом случае, поможет нам, милиции, установить преступника, или – преступников. Пострадавшие жильцы еще не знают, что в их квартире побывали воры. Если бы вы знали, - не знаю, как вас зовут, - какой беспорядок они там устроили- все вещи и ящики – на полу…
- Меня зовут Клавдия Петровна,- так звали певицу Шульженко, - чтобы вам легче было запомнить,- оборвала меня неприветливая хозяйка. -  Я знаю этих жильцов, правда, не знаю, как их зовут. У них автомобиль «волга». Вчера, около 18-ти часов они садились а машину,- я сидела на кухне и видела в окно. Видимо, уехали на дачу,- они почти всегда уезжают в пятницу, реже – в субботу утром, а возвращаются всегда в воскресенье, к вечеру. Они – состоятельные люди, но меня не интересует их состоятельность,- пожилая, 75-летняя женщина поставила ударение на слове «состоятельность». Меня интересуете вы, -молодой человек…
- В каком смысле, Клавдия Петровна? – успеваю спросить и на ее непроницаемом лице замечаю признаки неудовольствия человека, которому не дали высказать свою мысль до конца, оборвали на полуслове.
- … Вас зовут Семен Александрович,- насколько мне не изменяет память?.. – Подтверждаю, и женщина-загадка продолжает. -…Вы, Семен Александрович, родились и выросли в деревне, - в Украине,- получили образование в Москве, но не юридическое. Вы – «недовоспитаны» во всем,- если можно так выразится: в образовании, в манере разговаривать с людьми,- не обучены выслушать человека до конца, обрываете его мысль. Отсюда вывод- психологию человека вы не знаете, изучаете стоящего перед вами человека, как сейчас меня, интуитивно. Да, интуиция вам помогает, по натуре вы любопытны, но если вы обидчивы,- обидитесь на меня, - это ваш большущий минус. Теперь вы можете ответить, кто я по профессии… Говорите же…
- Врач-психиатр…
- Правильно, только не простой психиатр, у меня есть ученая степень. Всю жизнь я изучаю людей- их поведение, поступки, психологию. О Фрейде и его «психоанализе», надеюсь слышали?
- Слышал, немного интересовался Фрейдом, но, Клавдия Петровна, у меня сейчас мало времени. Мне необходимо собрать от жильцов дома хоть какую-то информацию, проливающую свет на эту кражу. Отпустите меня, Клавдия Петровна, вы- интересный собеседник, я зайду к вам как-нибудь в другой раз.
- Не отпускаю, Семен Александрович, да вы сами не уйдете от меня. Я видела человека, который обворовал 175-ю квартиру. Проходите на кухню,- ошарашила меня заявлением врач-психиатр с ученой степенью.. Иду за ней на кухню, она садится на стул, предложив мне сесть на второй стул. Сажусь.
- Вы готовы слушать?
- Весь во внимании.
- Не говорите так, Семен Александрович. Воспитанный человек сказал бы- «готовь» или «слушаю». Ради Бога, не обижайтесь на меня. Если бы я обижалась на людей, на наши органы безопасности, - в конце сороковых годов было громкое «Дело врачей», слышали?
- Знаю, проходили.
- Вы сказали «проходили», а я уже могу сказать вам, кто вы по профессии. Ваш ромбик- книжечка на пиджаке – не юридический и не педагогический ВУЗ, а исторический. Я не могу ошибаться.
- Вы правы, я заканчивал исторический.
- В своих способностях «разгадывать» людей я не сомневаюсь. Ваши способности в психиатрии  не дотягивают до оценки «неуд». Поскольку у вас нет времени, но вы мне дали слово, что заглянете на досуге ко мне, слушайте, а лучше всего, запишите в свой блокнот приметы вора, которого я видела вчера, примерно через полчаса после того, как состоятельные жильцы из 175-й квартиры сели в «волгу» и уехали на дачу. Я сидела на кухне, как сижу сейчас. Смотрела на проходящих мимо окна людей, анализировала их поведение- ходьбу, скорость движения, возраст, пол, внимательность, рассеяность, осанку- все,- как это делал Шерлок Холмс, - составляла их психологический портрет. Многих людей я видела многократно, некоторых – несколько раз, дополняя штрихи к уже составленным портретам. Того молодого человека я увидела впервые. Он шел оттуда, куда смотрите вы, я же видела его со спины. Ростом – высокий- метр восемьдесят- восемьдесят пять. Одет в темный плащ и такие же брюки. Носит, или одел на время, темные очки. Повернув к подъезду, я мельком видела его в профиль, - запомнились темные очки. Волосы совсем короткие: или постригли в тюрьме, или в парикмахерской. Вчера я подумала – посещал парикмахерскую, сегодня, ввиду изменившихся обстоятельств, можно сказать, что перед выходом на свободу – постригли. На спине, через правое плечо, у него висела пустая сумка, тоже темного цвета. Я подумала- идет в гости с пустой сумкой. Обычно, в гости ходят с цветами, тортом, подарком, но без сумки. Логично, Семен Александрович?
- Логично, сам бы так рассудил.
- Вы записываете?
-Записываю, Клавдия Петровна. Предполагаю, в сумке он пронес инструмент : фомку, которой отжав, взломал двери, возможно, небольшой топор.
- Я хотела в конце вам об этом сказать, но вы меня опередили. Я рада за вас, вы- не сыщик-профессионал, но грамотный милиционер, участковый милиционер. Слушайте дальше. Отсутствовал он, был в «гостях», минут сорок – пятьдесят, не больше. Вышел из подъезда и повернул в ту сторону, куда я смотрю. Я опять видела его профиль всего несколько секунд, иначе бы, поверни он налево, я увидела и описала вам его лицо. Нос, однако, у него прямой и толстый. Ботинки, на фоне темных брюк и плаща, не выделялись, будь они светлые, я бы это отметила. Я подумала про себя: какой-то темный субъект, пришел в гости, не прошло и часа, вышел с полной сумкой и удалился восвояси – в сторону остановки. Что могли такого наложить в сумку знакомому? Родственником он не был, иначе бы я его видела раньше. Эти вопросы я задавала себе вчера, а сегодня получила на них ответ. Это был вор, - на вашем языке – домушник, или просто профессионал своего «дела».  Работал он, как вы говорите, по «наводке», или его надо искать среди знакомых этих, не совсем бедных, жильцов, - решать вам, или вашим начальникам с уголовного розыска. Больше не смею вас задерживать, Семен Александрович.
 Клавдия Петровна провожает меня до дверей, продолжая негромко говорить.
- Мысль, которую вы не дали мне закончить, следующая: вы, Семен Александрович, интересуете меня с научной точки зрения, как тип человека. Да, я собираюсь вас изучать. Этого не следует бояться. Я всего лишь буду тестировать вас, задавать вопросы, вы будете отвечать на них. Вам будет не больно, а полезно. Уверяю, вы узнаете многое о себе и людях, которые вас окружают. Вы согласны?
- Да, я согласен. Клавдия Петровна, вы не сказали свою фамилию,- мне необходимо при написании рапорта указать вашу фамилию.
-Мою фамилию знают все культурные и образованные люди – Бехтерева.  Если вы не слышали эту фамилию, не приходите ко мне. Прошу вас, отвечать сейчас не надо.
 Я стоял у полуоткрытой двери, готовый уйти и не приходить сюда больше никогда. О Бехтереве, крупнейшем русском ученом, организовавшем на заре Советской власти и возглавившим Институт по изучению мозга и психической деятельности, я знал мало, Его труды по рефлексологии и психиатрии не изучал. Спроси меня Клавдия Петровна об имени – отчестве своего знаменитого родственника, я бы затруднился ответить. Не то –Владимир Михайлович, или же – Владимир Петрович. Как историк, я знал несколько фактов из жизни этого ученого: он являлся представителем древнего рода Бехтеревых, известного с начала 17-го века. Во время проведения Первого Всесоюзного съезда невропатологов и психиатров в конце 20-х годов ученый с мировым именем скоропостижно скончался и был похоронен на Волковом кладбище в Ленинграде, а его мозг хранится в Институте мозга. Бехтерев является основоположником новой науки – рефлексотерапии, его семитомный труд – об «Основах учения о функциях мозга», изданный еще до Октябрьской революции, изучают, без сомнения, во всех медицинских институтах нашей страны и за рубежом. Его именем названы многочисленные психоневрологические институты, больницы и диспансеры, улицы в Москве, Ленинграде и других городах. На этом, уважаемая Клавдия Петровна, мои познания о вашем родственнике Бехтереве заканчиваются. Я не собираюсь быть психоневрологом, изучать его труды и, тем более, становиться вашим объектом для изучения современной психиатрической наукой.
- Спасибо вам, Клавдия Петровна, вы оказали нам, милиции, неоценимую помощь: по приметам, записанных мною, с ваших слов, будет составлен фоторобот преступника. А это- ниточка, зацепка, которая поможет в его розыске.
- Вы сейчас думали не об этом, что говорите вслух. Вам не нужно становиться психотерапевтом, изучать труды Владимира Михайловича. Поймите же вы, наконец, одну вещь. Вы работаете с людьми и вам необходимо знать людскую психику, как она устроена, как влияет на жизнь человека. Семен Александрович, закройте двери с этой стороны, две минуты в вашей жизни большой роли не сыграют, но могут и произвести в ней большие перемены. Такое диалектическое противоречие.
 Она обождала, когда я вновь, закрыв двери, оказался в квартире, готовый ее слушать.
- У Бехтерева есть много замечательных книг, помимо той, которую вы знаете. Есть труд-концепция психического здоровья нации, есть книга о проблемах развития и воспитания человека- как правильно воспитывать детей. У вас есть дети – двое, их воспитывает жена, вы же знаете только работу. Бехтерев более сорока лет занимался изучением и лечебным применением гипноза, разработал, при этом, теорию внушения. На основании закона сохранения энергии он обосновал закон о психической энергии человека, которая не может исчезнуть бесследно, отсюда «бессмертие души». Своим ученикам он рекомендовал провести научные исследования в этой области, чем я всю жизнь и занималась, помимо основной научной работы. Зачем я вам об этом рассказываю? – спрашиваете вы себя. Я знаю ответ на этот вопрос. Я обладаю немного гипнозом и телекинезом и вижу вашу неуемную скрытую энергию, которая может быть разрушительной для вас, в вашей работе. Я имею в виду ваши отношения с начальниками. Вы пришли ко мне, пережив сильнейший психологический стресс. Если вы направите скрытую энергию своего организма против тех, которых не любите,- их не за что любить,- правильнее сказать, -не уважаете, вы погубите себя. Я хотела сказать, - свою карьеру в милиции. Не начинайте войну с системой. Я хочу вам помочь, чтобы вы не оступились, не сломались, а вы решили больше ко мне не приходить. Не отвечайте. Уходите, вас ждут. Подумайте, Семен Александрович. Вам необходимо сменить профессию, но сейчас, знаю, это сделать невозможно. И напоследок: ваш фоторобот, приметы которого вы записали, с моих слов, окажется без лица, а это уже не фоторобот. Ко мне придут другие люди, но я не открою им дверь. Запомните, Семен Александрович, последние мои слова. Я лишь потому так долго живу, что научилась, благодаря книгам моего дяди, не расходовать, по пустякам, свою психическую энергию, научилась ее накапливать и управлять ею. Пересмотрите свою позицию по отношению ко мне. Вам теперь не забыть меня до конца ваших дней. Идите, до свидания. До скорого свидания со мной- Клавдией Петровной Бехтеровой.
 Покинув ее квартиру, долгое время не могу прийти в себя. Отрабатываю квартиры 2-го и 1-го этажа автоматически, задавая вопросы, делая в блокноте пометки. Теперь спрашиваю у жильцов, не видели ли они вчера, от 18-00 до 20-00 высокого человека, лет тридцати-тридцати пяти, высокого роста- 180- 185 сантиметров, одетым в темный плащ, темные брюки, темные туфли, в темных очках, волосы совсем короткие, нос прямой, большой. За спиною, через правое плечо, нес темную сумку. Ответы у всех однообразны: «нет, не видел». «пришла с работы в девятом часу», «были дома, на улицу не выходили».  Отработав последнюю квартиру на первом этаже, выхожу из подъезда, прохожу под окном, думая о враче-психотерапевте Бехтеровой . сидящей на кухне, изучающей меня по походке, скорости движения, взмахе правой руки,- в левой – папка с бумагами, блокнот.
Через пять минут я уже сижу в опорном пункте за рабочим столом, составляю рапорт по отработке жилого сектора 4-го подъезда дома №3 по улице Паромная по факту кражи личного имущества из квартиры №175 у граждан Левушкиных. Фамилию нахожу в амбарной- домовой книге. Любопытства ради, листаю книгу, нахожу фамилию Бехтеревой Клавдии Петровны, 1912 года рождения, уроженки Санкт-Петербурга. Однокомнатная квартира, прописана одна. В первом рапорте, не несущем никакой полезной информации по раскрытию кражи, перечисляю номера квартир и фамилии жильцов, с кем беседовал, подводя, в конце, итог: «…от вышеперечисленных граждан, по существу задаваемых им вопросов, информации по раскрытию данного преступления не получено.  Составляю второй рапорт, в котором «довожу до сведения руководства», что в процессе отработки жилого сектора по факту кражи личного имущества из 175 –й квартиры у граждан Левушкиных, гражданка Бехтерева Клавдия Петровна из 123-й квартиры сообщила следующие факты. Жильцы квартиры №175 в пятницу, около 18-ти часов, садились в  личную  автомашину, уехав, видимо, на дачу. Около 18час.30мин. в подъезд дома вошел человек, имея следующие приметы:» Подробно перечисляю приметы «темного субъекта», ставшие мне известны от Клавдии Петровны. «Примерно, в 19час.20мин. неизвестный вышел из подъезда и направился в сторону остановки общественного транспорта. На спине, через правое плечо, он нес полную сумку неустановленных предметов или вещей». В конце рапорта указываю, что « неизвестный человек посетил подъезд №4 впервые (со слов Бехтеревой К.П.) и является предполагаемым преступником. Считаю необходимым провести повторный опрос жильцов на предмет посещения их квартир неизвестным лицом ( по указанным гр.Бехтеревой К.П. приметам), чтобы окончательно убедиться в его причастности к совершенному преступлению».  Старший участковый инспектор  Полищук С.А. Расписываюсь, указываю число, месяц, год. Перечитываю рапорт, отдавая себе отчет, что я только-то, собственной рукой отменил себе завтрашний выходной день. В понедельник опрашивать жильцов поздно: утром люди уйдут на работу, останутся одни пенсионеры. Что может вспомнить и рассказать вечером уставший человек? Хорошо бы сделать это сейчас, но я не нахожу в себе силы, называемой Бехтеревой психической энергией человека.  Моя «неуемная внутренняя энергия» иссякла. Я вспоминаю, что весь день ничего не ел, живот давно перестал подавать мне сигналы «сос» и вот-вот приклеится к спине.  Смотрю на часы-20-05. Пора. Собираюсь, закрываю опорный пункт,  прохожу между первым и вторым корпусом дома 34 по улице Борисовские пруды, где утром  производились сьемки Первым каналом. Не испытываю никакой радости и удовольствия. Возле дома 3№ по улице Паромная припаркован один автомобиль – оперативно-следственной группы. Поднимаюсь на 7-й этаж. На лестничной площадке нахожу лейтенанта Высоткина Николая,- с автоматом и рацией. Он удивляется моему появлению, сам он выставлен дежурным Минаевым охранять, до утра, взломанную преступником квартиру граждан Левушкиных. Навстречу ко мне выходит старший  оперативно-следственной группы майор Назаров, нисколько не удивляясь моему приходу. Я обязан, отработав жилой сектор, принести рапорт и доложить о результатах опроса жильцов дома.
- Хоть какая-нибудь зацепка имеется? Или – все впустую? – уставшим голосом спрашивает меня оперативник и я подаю ему два рапорта: один – пустой, другой – с зацепкой.
-  Так-так! Заходи в квартиру, обсудим, - он оживает, встряхивает с себя усталость. В квартире Назаров собирает группу и в течение получаса они разбирают мой рапорт «по косточкам», «пытают» меня, требуя пояснить каждое написанное слово. Рассказываю, вкратце, о враче Бехтеревой, наблюдательной пожилой женщине, сидящей, целыми днями, у окна.  Упускаю момент составления ею «психологического портрета человека» по методу Шерлока Холмса, о психической, регулируемой, внутренней энергии, о ее родстве с создателем «Института мозга человека» Бехтеревым В.М., а также о том, что приглашен посетить ее на досуге. Оперативники активно включаются в обсуждение  моей – ( версии Бехтеревой) о предполагаемом преступнике, которую необходимо проверить, опросив, повторно, жильцов подъезда. Назаров выражает желание самому «побеседовать с Бехтеревой», а мне рекомендует, не теряя времени, завтра утром начать опрос жителей. Я соглашаюсь, прошу разрешения уйти домой, не сказав, что Клавдия Петровна  не намерена никому открывать двери. Старший оперативник разрешает мне уйти домой, благодарит за чрезвычайно полезную информацию о предполагаемом, «хитром и профессиональном» преступнике, работавшим в перчатках, забравшим с собою инструмент и не оставившим  на месте преступления никаких следов. Пожимая мне, на прощание руку, он говорит, что, в случае, если моя версия подтвердиться, он напишет рапорт на имя начальника Красногвардейского РУВД  полковника Довжика о поощрении меня денежной премией. Ехидно улыбаясь, хмыкаю в нос и говорю.
- Три часа тому назад мой начальник Сапожков получил указание составить на меня представление о неполном служебном соответствии занимаемой должности, вы  напишете рапорт о поощрении. Объясните, товарищ майор, как это сочетается?
- Не надо принимать критику руководства так близко к сердцу. Вижу, Семен Александрович, ты слишком обидчив. На обидчивых воду возят. Прими к сведению. Будь здоров.
У меня зачесался язык ответить Назарову пришедшим на ум похабным выражением: «хорошо, близко к сердцу принимать не стану, приму близко к ж…», но я сдерживаю себя, говорю вслух «и вам не хворать, товарищ майор» и покидаю место преступления.
 Домой прихожу около десяти вечера, принимаю душ и, не находя на кухне растворимый кофе, ложусь спать. Утром надо встать раньше жены, тихонько одеться, попить чая с бутербродом и уйти на работу,- избежав объяснений.
 Через две недели я приеду в отпуск, на десять дней, к матери, - помочь убирать в огороде урожай – картошку, свеклу, морковку.  Сосед Владимир, старше меня на два года, с которым еще тринадцать лет назад гоняли по полю мяч, попадая ботинком не только по мячу, но и по ноге, кричит мне со своего огорода.
- Семен! Смотрю, ты зазнался там,- в своей Москве! Знаменитостью стал, не подойдешь, нос воротишь!
- Не понял? Какой еще знаменитостью я стал? – бросаю копать картошку, подхожу к нему, здороваюсь. Мы обнимаемся, как и положено, старым уличным друзьям, не видевшихся лет пять. 
- Ну, рассказывай, как ты на телевидение попал. Думаешь, мы здесь не видели, как ты изъял самогонный аппарат и давал Первому каналу интервью? Недели две прошло. Я рассказывал твоей матери. Мать не поверила, пока ей не рассказал твой двоюродный брат Василий.  Он тоже смотрел эту передачу, и не только он – пол деревни тебя смотрели. Не скромничай, четвертую звездочку еще не получил?
- Нет, еще срок не вышел, через полтора года, может быть, получу, если выговор висеть не будет.
- Что такое выговор, я понимаю, а что означает «не будет висеть»? При выговоре, пока не снимут, в звании не повышают?
- Слушай, Володя, давай поработаем, а вечером приходи ко мне, посидим, вспомним, как мы пасли коров, играли в футбол, гоняли в хоккей, привязывая коньки веревками к битым валенкам. Придешь?
- Зовешь, приду, значит. Дай слово, что расскажешь, как изымал самогонный аппарат и попал на телевидение. Это очень интересно.
- Интересно – тебе, мне – совсем не интересно, ну да ладно, расскажу, даю слово…
   
 Возвращаюсь с отпуска в Москву, жена встречает меня словами: «Ты знаешь, нам квартиру дают. Звонил замполит РУВеДЭ, спрашивал, когда ты выходишь на работу, просил ему позвонить. Видимо, Ельцин тогда, на совещании в ДеКа ГУВеДэ, нагнал страха на ваше руководство, оно и забегало».
- Ага! Испугал козла капустой!  Не зря, значит, я вкалываю семь лет, с утра до ночи, с одним выходным днем в неделю.

   27.08.2012.  Москва