Серафимка

 - Ванюша, бабушка не разрешила уходить со двора! Узнает - заругает, расскажет папе, тебе попадёт, -  Серафимка в длинном зимнем пальто, тяжелых не по размеру сапожках еле поспевала за старшим братом, который ослушавшись взрослых, убегал к ребятам на вал у замёрзшей речки кататься с горки, потащив с собой младшую сестру, за которой должен был приглядывать.
 
- Мы быстро, они не узнают. Смотри, Серафимка, не выболтай! - он на бегу погрозил ей пальчиком.

 В этот момент они пробегали мимо дома бабки Аглаи, старой местной ведьмы, которой стращали мамаши своих детей в деревне, когда они не слушались. Дом её был на самом отшибе, почти у реки сразу за поворотом на коровий пляж. Говорили, что она заманивает к себе домой маленьких детей, которые припозднились вечером на улице, сажает их на лопату и отправляет прямо в горящую печку.

 Ванька, который был старше сестры на два года, косясь на дом бабы Аглаи, побежал ещё быстрее, так, что маленькая Серафимка совсем отстала от него и на каток прибежала, когда брат успел уже спуститься с горки со своими дружками. Снег на пятачке, откуда все спускались был смешан с чёрной мёрзлой землёй, ребятишек было очень много и , чтобы скатиться стояла очередь из мальчиков и девочек, румяных от трудной беготни на горку и радостного спуска вниз. Солнце быстро уходило за горизонт, так и не успев подняться выше деревьев, и ранний вечер быстро нагонял сумрак, в котором уже с трудом выделялись очертания других детей. Брата она уже не видела, а только слышала.

 - Айда, Серафимка, садись, скатимся вместе, - крикнул ей её дружок Стёпка и показал, куда надо садиться на его санках.

Серафима села и Стёпка, разгоняя ногами свои санки, маневрируя то вправо, то влево, притормаживая то одной ногой, то другой, занёс свои санки далеко, на середину речки, и завернув так, что Серафимка на крутом повороте выпала из санок и покатилась за изгиб реки, успев зацепиться подолом своего длинного пальто за торчавшие коряги возле берега, рядом с полыньёй, из которой бабы брали воду для хозяйства. До Серафимки доносились крики и смех детей, она пыталась сама докричаться до них, но никто её не слышал оттуда из-за поворота в темноте, и, наверное, думала она, не сразу бросятся за ней в такой весёлой суматохе. И когда она почувствовала, как ледяная вода прошла сквозь одежду и коснулась ещё горячего её тельца, она успела шепнуть куда-то в сторону, где был брат: "Видишь, Ванюша, я же говорила, будут ругать тебя, что не послушался бабушку!"

 Серафима очнулась от приятного покачивания и тёплого дыхания над её лицом. Скрипнула калитка, её занесли в незнакомый дом, где топилась печка, пахло сушёными грибами, и положили на кровать. Кто-то зажёг керосинку и Серафимка смогла увидеть, как над ней наклонилась та самая ведьма, бабка Аглая. Она быстро раздела её и укутала в тёплое одеяло. Сердце Серафимки замерло, когда она увидела, как Аглая наливает в большой чан воды и ставит его на огонь печи.

 В углу комнаты сидел чёрный кот с белой манишкой на груди, белыми длинными усами и мыл свою шёрстку с таким остервенением, что казалось от шерсти скоро ничего не останется. Ведьма стала заваривать в котелке травы, которые сушились под потолком в углу комнаты. В воздухе по всей избе разнёсся тёрпкий аромат летнего леса. Бабка опустила локоть в воду в чане, определяя нужное тепло воды, сняла его с печи, вылила туда травяного настоя, запарила в нём берёзовый веник, отлила настоя в кружку, и, взяв Серафимку на руки, опустила осторожно её в чан с тёплой водой. Тело Серафимки окатило приятным теплом и ей сразу захотелось спать от жара, идущего от горячей печи, тёплой душистой пряной воды, но страх, что её сейчас зажарят в печи не давал сомкнуть глаз. Ведьма окунала веник в кипяток и била им  спину и грудь девочки, одновременно проговаривая какие-то слова, которые Серафимка не могла понять. Затем вынув её из чана и обернув в простынь, уложила в постель, дав попить заваренных трав...

 Утром Серафима проснулась от запаха свежеиспечённого хлеба, который Аглая как раз вынимала из печи. Та, увидев, что она проснулась, ласково улыбнулась ей.
От благоухающего аромата Серафимка сильно захотела есть. Аглая одела её в  бельё, которое успела и простирнуть и высушить за ночь, и дала ей кружку горячего молока и ломоть такого же горячего хлеба.
 
- Ты не будешь меня есть? - спросила девочка у старухи, копошащейся у печки.
 - Есть? - та выпрямилась и опустив на передник длинные, как плети, руки, заохала, глядя на девочку.
- Да, что ты, Бог с тобой! Я спасла тебя, а ты "есть"!

 Колдунья в чёрном полушалке на голове вдруг засуетилась, завертелась по избе, топнула в сердцах на кота, который стрелой сиганул из избы на мороз, и начала причитать с жалобами и проклятиями, с громким шумом перебирая с места на место кружки и миски на столе. Потом угомонившись оделась и вышла из избы.
 
 Вскоре вернулась она с отцом и матерью Серафимы, которые, увидев её живой и невредимой, заплакали от счастья, не веря своим глазам, потому что не чаяли уже увидеть её. Они одели дочь в пальто, которое Аглая также высушила за ночь в жаркой грубе печи, завернули в принесённый с собою пуховой платок, завязав узлом на груди поверх пальто и, поблагодарив хозяйку дома за её спасение, унесли домой.
 
- Мама, а Аглая не ест детей, она добрая, - говорила Серафимка по дороге домой.

У ворот дома уже с нетерпением её встречали бабушка, вся в слезах, и Ванька, который радостно кричал, завидев её издалека, "Серафимка нашлась, Серафимка!" Потом он ещё долго, когда вспоминали этот случай, прятал свои виноватые глаза от сестры.

- Фимочка, Фимочка, где же ты была? Папа и мама тебя искали всю ночь на реке, - прижимаясь своим носом к золотистым и пушистым волосам сестры, пахнувшие лесными цветами и травами, шептал, всхлипывая Ванюшка, засыпая на печке рядом с уже уснувшей сестрой.