Жанна д Арк из рода Валуа 155

- Надеюсь, мадам, знаки, которые вы подавали этим господам, не идут вразрез с моими... пожеланиями?
Шарль прошёл в кабинет, не оглядываясь, вытащил из-под стопки рисунков Брунеллески какую-то бумагу, бегло глянул на неё и только тогда повернулся к «матушке».
- Ваши пожелания звучали, как приказ, - сказала она.
Шарль, с притворным изумлением, вскинул брови.
- Неужели? И даже для вас?... Впрочем, это хорошо, потому что я собирался вам кое-что приказать. Но, раз уж мои просьбы для вас равносильны приказу, то... вот, мадам, взгляните, такое я больше видеть не хочу. И можете считать это просьбой.
Шарль протянул мадам Иоланде бумагу, которую он взял со стола, и та, ещё даже не взяв в руки, сразу узнала своё письмо к Филиппу Бургундскому.
- Там не о Жанне,  - сказала она, еле сдерживая гнев.
- Тем хуже, - в тон ей заметил Шарль. - Я ведь, кажется, говорил уже, что слышать не хочу ни о каких Девах, будь они, хоть трижды святыми! И просил вас, матушка, ПРОСИЛ уничтожить все следы этого дела. Но, видимо, тогда мои просьбы ещё не звучали для вас приказом.
Письмо висело между ними в протянутой руке короля. Мадам Иоланда медленно взяла его и, опуская руку, так же медленно скомкала плотный лист в кулаке. Из-под пальцев посыпались обломки печати.
- Моё письмо было перехвачено, или это Филипп вам прислал?
- Ни то, ни другое, - холодно ответил Шарль, тоном давая понять, что бОльшего не скажет.
«Значит, купили секретаря», - подумала герцогиня. - «Жаль... жаль»
- Филипп это не читал, - продолжил, между тем, Шарль. - и, надеюсь, не прочтёт. Но девчонка, из-за которой вы так переживаете - у него. Говорят, он совсем помешался и не желает продавать её, как было договорено.
Мадам Иоланда истово перекрестилась. Но тут до неё дошёл смысл последних слов Шарля, и рука герцогини повисла в воздухе.
- Договорено?!
- А как же, матушка. Кто-то ведь должен умереть за мою, так называемую сестру.
Мадам Иоланде показалось, что в воздухе что-то лопнуло, и она на мгновение оглохла — настолько безмолвным стало вдруг всё в этой комнате.
- Эту девочку нельзя убивать, Шарль!
Голос поплыл, густой и медлительный, словно и не свой. И герцогиня вдруг почувствовала — очень остро, очень болезненно, потому что ощущения её были почти материальны — почувствовала, что сейчас, сию минуту будет подведена черта подо всей её жизнью! Не в том смысле, что жизнь её закончится, а в том, особенном смысле, когда Судьба решает что-то подчеркнуть в происходящем, потому что здесь, в этом самом месте или развяжется, или завяжется узел, в который вплелось слишком многое...
- Нельзя?! - резкий голос Шарля пробил загустевший вокруг мадам Иоланды воздух. - Нельзя?!!! Но почему же вы тогда не убрали её подальше в тот момент, когда я просил вас об этом в первый раз?! Кто помешал вам спрятать это, как вы говорите, Божье чудо у себя в Анжу, в каком-нибудь Фонтевро?! Вы палец о палец не ударили, а теперь будете винить меня, словно я какой-то римский прокуратор?! Так вот, я тоже ничего не буду делать! Пускай Филипп сам решает, как с ней поступить, и ни вам, ни кому-то другому я не дам в это дело вмешиваться!
- И Бэдфорду не дадите? - спросила герцогиня. - И своему Ла Тремую?
- О Ла Тремуе не волнуйтесь. Я слишком благодарен вам за многое, мадам, поэтому в чём-то готов уступить. Мою новую армию я предложу возглавить вашему любимчику, мессиру де Ришемон, и вместе вы вольны делать что хотите в отношении господина де Ла Тремуя. В рамках закона, разумеется. Но могу уже сейчас пообещать — если вы с бретонцем будете достаточно убедительны, я склоню свой слух к любым доводам...
Мадам Иоланда, как во сне подошла к пустому из-за жары камину и бросила в его запылённые пеплом недра скомканное письмо. В любое другое время известие о возвращении Ришемона её бы обрадовало. Но не теперь...
- Вы сказали, Филипп не хочет продавать девушку?
- Я не могу знать этого точно, - пожал плечами Шарль. - Ходят слухи, что за Жанну английский король предложил десять тысяч ливров, но переговоры всё ещё продолжаются. Значит, что-то мешает окончательному завершению сделки.
- Это из-за Люксембургской тётки.
- Моей крёстной? - удивился Шарль. - Надо же... Это она мне хочет любезность оказать, или вы, мадам, как всегда проявили заботу?
- Я просто знаю, что она отказалась выдавать Жанну из Боревуара. Это не могло не затормозить переговоры.
- Может быть... Но, может быть, и нет.
Мадам Иоланда глубоко вдохнула, словно ей не хватало воздуха.
- ТУ девушку нельзя убивать, Шарль! Она больше, чем просто Дева из пророчества! Ты сам только что упомянул римского прокуратора, значит, чувствуешь... понимаешь... Ты сам уверен, что Филипп упрямится из-за неё, и разве это не доказательство?!
- Доказательство чего?
Шарль отвернулся от герцогини и медленно обошёл стол, над которым, словно в монашеской келье, висело распятие. Мгновение он смотрел на тёмный крест, потом приложил руку к груди, где, поверх алого расшитого золотыми нитями камзола, висел крест уже золотой, и поднял на мадам Иоланду просветлённый взор.
- Помните, матушка, как вы учили меня быть королём? У вас это всегда было просто и понятно — соблюдай заповеди, суди по законам рыцарства, не будь слаб и обязан... А потом появился граф Арманьякский, который научил, что королю не повредит изворотливость и та жестокость, которая, единственная, порождает в подданных тот священный трепет, с которым потом о жестоком правителе станут говорить «Великий!». Я усвоил и одно, и другое, а потом ещё и третье, когда бежал из взбунтовавшегося Парижа, чтобы начать счёт своим потерям. А где потери, там страх. И тем третьим, что я усвоил, стало осознание того, что все королевские премудрости, которым вы меня учили, и все жестокие коррективы графа Бернара ничего не стоят, если этот самый народ, который чуть голову мне не свернул, не увидит во мне второго после Бога, то есть, Его помазанника! Тогда они меня не принимали, и я начал терять -  сначала уверенность, потом достоинство и разум, потом ваше уважение и свои земли... И я бы потерял всё окончательно, не появись в Шиноне эта ваша Жанна.
Шарль с горькой усмешкой покачал головой.
- Это был бы ваш величайший дар, матушка, не узнай я, что это всего-то ваш дар... Я же поверил. Правда, поверил! Я подумал — вот она, дева от народа, которая пришла сказать, что помазанник Божий есть во мне, и в него верят! Что победа возможна, а с нею возможно и то, о чём я тогда, в Шиноне, боялся даже мечтать! И вот оно, свершилось! Орлеан спасён! Потом Кресси, поход по Луаре к Реймсу, коронация... Вы, матушка, должны были лучше хранить вашу тайну. Но даже там, в походе, ещё была надежда на то, что всё получится так, как вы и хотели. Надо было сразу убрать эту Жанну. Увезти, спрятать, заставить прилюдно принять постриг, прямо там, в соборе! Как дар Господу за свершившуюся коронацию! И я бы простил... Я поверил бы вам, матушка, даже зная, что всё это чудо ваших рук дело!
Шарль отступил на шаг от мадам Иоланды и почти прошептал:
- Но она осталась.
Потом вдруг грохнул кулаком по столу и закричал по-бабьи, истерично:
- Она осталась! И требовала, требовала, требовала!!! А потом увела Алансона и всё войско под Париж! А я, коронованный помазанник Божий, остался, как дешёвый «экю», с которым благородный рыцарь воевать не пойдёт! И всё!..
Он запнулся, поискал глазами кувшин с вином и не найдя, жадно выпил воду для рук прямо с цветками лаванды, которые в ней плавали. После этого немного успокоился, судя по тому, что голос его стал снова тихий, почти плаксивый.
- Вы же сами видели, как заносчиво она стала говорить со мной... Даже если вы, матушка, ничего не сказали Жанне о её происхождении, то это сделал Алансон, я уверен.
- Нет...
- Не перебивайте меня! - снова закричал Шарль. - Дайте уже высказаться самому! Хоть раз! И даже если я ошибаюсь, это уже ничего не значит! Ваша Жанна слышала чьи-то там голоса, но этого могло ведь и не быть на самом деле. Зато я действительно слышал голос! И это был глас Божий, который сказал мне: «Ты, и только ты!» И теперь я могу ошибаться, заблуждаться, могу догадываться, могу  видеть самую суть и не видеть её же... Я теперь КОРОЛЬ! Я избран не случаем, не придворными интригами и не этим народом, который чувствует только собственный голод, собственную бедность, несчастья, похоть — всё только своё, понимаете?! Меня призвал Господь для миссии более сложной и долговременной, чем та, которую все приписывали этой вашей Жанне! И я никому не позволю мешать мне!!!
Внезапно, пугая герцогиню, Шарль заплакал. Это было в равной степени неожиданно и страшно. Шарль плакал со злостью человека, обманутого в своих ожиданиях, постоянно повторяя сквозь слёзы: «Я помазанник Божий! Только я...». И мадам Иоланда вдруг похолодела. «Он ни за что не выкупит ни Жанну, ни Клод, - догадалась она. - Он не просто их не спасёт — он хочет, чтобы они погибли... Особенно Клод. Потому что соперница в праве на трон — это одно, а соперница в праве на Божье откровение — откровенная угроза тому единственному, за что он ещё цепляется, чтобы быть королём, а не считаться таковым... О. Господи! Он снова хочет убедиться в том, что достоин своего права!»
- Шарль, - ласково произнесла герцогиня, - дорогой мой сын... Мне жаль, что я забрала вас у матери так поздно. Не прилагая к тому усилий, она воспитала в вас то, что ни я, ни граф Бернар так и не смогли переломить. Вы по-прежнему мальчик, ищущий любви и уверенности в себе. Но избранный путь не даст вам того, что вы ищете, зато я знаю путь другой, который всё вам вернёт.
Шарль перестал всхлипывать. Он замер и слушал, не глядя на «матушку», но в его напряженной позе она ошибочно усмотрела желание понять и снова её послушаться.
- Выкупите Жанну, сын мой. Это ещё не поздно сделать. Выкупите хотя бы её и явите всему миру своё великодушие. Вам нечего бояться — я увезу Жанну в Сомюр, в Фонтевро — это была очень удачная мысль... А та, другая...
- О той Господь позаботится, если всё так, как вы говорите, - перебил Шарль.
Он выпрямился. И, хотя следы слёз ещё оставались на лице, глаза уже были сухи и полны разочарования.
- Плохой совет, мадам, очень плохой. А ведь когда-то я считал вас всемогущей...
От рыдающего, неуверенного в себе человека не осталось ни следа. На герцогиню смотрел холодный, недосягаемый властелин, не нуждающийся больше ни в чьих советах.
- Я решил, что с вашей Жанной всё будет куда лучше в плену. Английскому королю нужен какой-никакой процесс над ней, и я, с Божьей помощью, уже позаботился о том, чтобы этот их процесс вышел никакой. А потом Амедей Савойский обещал спрятать её в замке Монроттье, под надзором Пьера де Монтона. Чудесный человек! Поверенный во все дела герцога. Он позаботится о Жанне, чтобы выпустить, когда страсти улягутся, позабудутся, и будут заключены все необходимые перемирия и союзы. Уверен, там запоры надёжнее Сомюрских. А мне надо всего несколько лет, чтобы возвращение Жанны перестало играть для меня какую-либо роль. Но другая девица... Тут забудьте! В её бы интересах оставаться простой крестьянкой. Но, коль скоро все вокруг убеждены, что она Божья посланница, а я, как помазанник Его ни в каких посланцах уже не нуждаюсь, значит, послана она по чью-то другую душу. И, кто знает, не уготовил ли ей сам Господь участь мученицы?
- Она послана всем нам, Шарль!
- Тем более! Я один не могу быть ответственен за судьбу той, которую  вы готовы окрестить Спасительницей! Пусть Господь сам решает её судьбу через герцога Филиппа. А я охотно подчинюсь любому решению.
Мадам Иоланда опустила голову. Она ошиблась — Шарль ни в чём уже не хотел убедиться. Он просто стремился даже близко не подпустить к себе ту, которая могла бы снова его затмить. Он помешался на этом, и говорить что-то ещё совершенно бессмысленно.
- Я всегда хотела вам только добра, сын мой, - пробормотала герцогиня.
- Знаю, - равнодушно ответил Шарль. - Знаю и ценю это. Ценю настолько, что уже предложил в супруги английскому королю вашу лотарингскую внучку Мари. Думаю, эта партия откроет новое, безграничное поле деятельности для вас, матушка, и даже наш Рене от такого союза не откажется. Кстати, как он? Всё воюет с Водемонами?
Мадам Иоланда не смогла даже кивнуть в ответ. Ей снова показалось, что все звуки вокруг растворились в густой, как патока, тишине.
О, нет, Шарль не помешанный! Он, действительно, стал, наконец, королём — почти таким, как она и хотела — и только что откровенно купил её покорность. Причём, сделал это блистательно, в точно рассчитанный момент, так что все его истерики и слёзы показались герцогине тоже тонко рассчитанным действом. А может - чем чёрт ни шутит, она же сама его обучала - может, всё это он продумал уже давно?
- Кто вам всё рассказал о Жанне, Шарль? - внезапно спросила герцогиня.
- Кто? - переспросил Шарль. - Разве это важно?
Он неторопливо подошёл, посмотрел без насмешки и издёвки.
- Зачем вам это знать, матушка, теперь, когда все ваши планы рухнули?
Не говоря ни слова, мадам Иоланда поклонилась. Потом глухо спросила нужна ли она ещё его величеству, или ей позволено будет удалиться? На что Шарль церемонно ответил, что более её светлость не задерживает. Но у самых дверей мадам Иоланда услышала вдруг, что он смеётся. Она обернулась.
- Знаете, матушка, что мне больше всего нравится в этой истории?
- Знаю, Шарль, - тихо ответила герцогиня, берясь за дверную скобу. - Вас радует то, что я, наконец, ошиблась.

*   *   *

Она степенно вышла за двери. Медленно и, как всегда величественно, прошла несколько шагов по коридору, где стояли стражники и несколько дворян из свиты короля. Немного помедлила, любезно всем улыбнулась, потом, не стирая с лица улыбки, прошла сквозь строй придворных, толпившихся перед приёмной. Старательно отвечала на поклоны и преувеличенно любезно подавалась вперёд, слушая обращённые к ней, то ли жалобы, то ли просьбы...
Но она не слышала и не понимала. Она хотела только одного — скорее уйти с этого просматриваемого тысячью глаз пространства, чтобы выдохнуть из себя всё то, что приходится сдерживать, и дать волю гневу, пусть даже и бессильному!
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мадам Иоланда добралась, наконец до выхода в галерею, где её никто не мог видеть. Она готова была побежать к своим покоям, как только пройдёт мимо ещё вон тех трёх господ, которых какой-то чёрт сюда занёс... И, что им тут нужно, в самом деле?!
Герцогиня снова растянула губы в фальшивой улыбке, намереваясь кивнуть и пройти мимо, но тут узнала в обернувшихся к ней господах Алансона, де Ре и Ла Ира. Они послушно её дожидались, и улыбка на лице мадам Иоланды мгновенно увяла.
- Зря стоите. Он ничего не хочет слушать, и не захочет никогда! - сказала она, еле сдерживая ярость. - Возвращайтесь в Анжу, Алансон, если не хотите снова оказаться под арестом. Вы, Ла Ир... Полагаю, на приказы вы плевать хотели, но послушайте хотя бы доброго совета: не пытайтесь поступить по совести — этого вам не простят. А вы, де Ре... Пожалуй, вы, маршал, можете проводить меня, если желаете. Но имейте в виду — о Жанне все разговоры теперь бессмысленны.
- Я провожу вашу светлость, - сквозь зубы процедил де Ре и двинулся за стремительно удалявшейся герцогиней.
Оставшиеся, потеряв дар речи от быстрых и коротких приказов герцогини, некоторое время смотрели им вслед. Потом Алансон, что есть силы, ударил кулаком в стену, а Ла Ир неспешно перекрестился и закатил глаза.
- Господи! - воскликнул он, - соверши для Ла Ира то, что ты хотел бы, чтобы Ла Ир совершил для тебя, если бы ты был Ла Иром, а Ла Ир Господом!
Алансон нервно дёрнул плечом.
- Как ты можешь паясничать?! Нашу честь изваляли в выгребной яме и запрещают утираться! Во всём этом даже Господь, стань он Ла Иром, хотел бы только одного...
- Того же, что и Ла Ир, даже не будь он Господом! - прорычал в ответ капитан.
Он посмотрел Алансону в глаза и отрицательно покачал головой.
- Я действительно плевать хотел на приказы, но тебя с собой не возьму, не проси. Поезжай в Анжер, как сказала мадам, и посиди там тихо какое-то время. Войска у тебя всё равно нет, а вот следить за тобой будут — это точно — во сто глаз!
- Как будто за тобой не будут! - фыркнул Алансон.
- А за мной пусть попробуют, - злобно оскалился Ла Ир. - я воюю с бургундцами, с англичанами, с чертями из преисподней, и никого не касается, куда и зачам я веду своих людей! Воины должны сражаться, если не хотят закиснуть на соломе! И всякого, кто осмелиться мне перечить, я вот так вот...
Он поднёс к лицу Алансона широкую короткопалую ладонь и медленно, с кожаным скрипом своей истёртой перчатки, сдавил её в тугой кулак.
Алансон сжал губы. Почти с мольбой проговорил:
- Если у тебя получится... Если всё удастся, обещай, что сразу же дашь мне знать!
Ла Ир засмеялся и зыркнув по сторонам, спросил с притворным изумлением:
- Что получится? Чёрта в преисподней победить? Ну, так если получится, ты и сам узнаешь — такое пекло начнётся!
Он повернулся, чтобы уйти, но Алансон схватил его за руку.
- Всё-таки, дай знать, Виньоль! Ты должен понимать...
Ла Ир неторопливо покачал головой.
- Нет, Алансон, с некоторых пор я осознал, что никому ничего не должен. Только Жанне. Но ей мы все должны. Жаль, не все рвутся долг отдавать.
- Ты сам не берёшь меня с собой!
- И не возьму. Слышал, что сказала мадам? «Возвращайся в Анжер, Алансон!». А когда мадам так говорит... я имею в виду, когда она так злится, лучше делать, как она говорит.
Алансон снова фыркнул. Но Ла Ир приблизил к нему лицо и сипло выдохнул:
- А ещё лучше, не мешать мне, когда злюсь я... Так что, прости, Алансон. И возвращайся в Анжер!


Тем временем, на другом конце той же самой галереи, де Ре, выслушав всего несколько фраз, произнесённых мадам Иоландой, молча, но благодарно ей кивнул и быстро пошёл вон, так и не проводив герцогиню до её покоев.
Впрочем, она и не ждала, что проводит. Самой требовалось собраться с мыслями и срочно, не упуская ничего, сделать несколько распоряжений.
Первым делом герцогиня отослала в Сомюр секретаря, чья надёжность стала вызывать сомнения. Потом сама, опасаясь прибегать к помощи фрейлин или какой бы то ни было прислуги, достала бумагу, писчие принадлежности и села писать письмо для Рене.
«Не смей сюда приезжать! - торопливо выводила она, цепляя пером за неровности на бумаге, раздражалась, зло толкала перо в чернильницу и, роняя кляксы, снова писала: - Занимайся своей тяжбой и ни во что больше не вмешивайся! Дело с Жанной закончено — Шарль стал королём, как мы и хотели, и уже устроил будущее Анжу лучше, чем можно было мечтать! Поэтому теперь нам следует быть особенно осторожными, чтобы не дать повод заподозрить кого-то из семьи даже в желании чихнуть без воли короля! Напиши герцогу Карлу - пусть отошлёт отца Мигеля из страны в какую-нибудь общину в Германию или в Брабант. Отправь надёжных людей в Вокулёр, чтобы внушили Бодрикуру, что и как отвечать, если вдруг приедут и станут спрашивать о Жанне! Вспомни всех, кто мог бы свидетельствовать о твоей причастности к этому делу и спрячь, убери их так, как считаешь нужным! Сам, если надо, сдайся в плен — я тебя выкуплю, когда всё тут уляжется! Но, Бога ради, не наделай глупостей! Участь девочек пока не так уж страшна, а нам сейчас главное закрепить безопасность Анжу...»
Она писала долго, вроде бы убеждая сына, но более всего себя саму. Истратила ещё один лист, рисуя перспективы, которые откроются перед ними, если договор о браке маленькой Мари и английского короля будет заключён. Но, когда письмо уже было почти закончено, успокоенная деятельностью ума рука герцогини дрогнула и, словно сама собой, вывела в конце: «Прости...» вместо прощания.




Продолжение: http://proza.ru/2014/09/08/1227