дороги ч2

Город

 Начав писать путевые заметки, медленно скатился на занудство. И впрямь очень много для меня заключено в слове - Закаталы. Образ этот - детство, отрочество и особая аура места. Главное же ощущение, когда представляю его - тишина. Тут всё неспешно и размеренно, и почти всегда малолюдно. Такими я помню улочки. И сейчас попробую пройти от дома Саши и Аллы до Плаца. Сам их домик неказист, построен ещё родителями. В этом же дворе дом Сашиного брата, добротное каменное строение в двух уровнях. И сами братья разнятся, как и их дома. Но это извечно - либо 100 друзей, либо 100 рублей. Расположены они в одном из тихих переулков, уходящих в гору по проспекту Азербайджана (старой дороге на Белаканы). Тихости придаёт ему и соседство со старым мусульманским кладбищем. Тут нет солидности центра, не так всё плотно и к тому же построено на крутом косогоре. Много тени.

 Спустившись к главной дороге, я повернул налево. Здесь ровнее. Дорога шире, обрамлена бетонными желобами ливневой канализации, обсажена деревцами, среди которых много фруктовых и декоративных, и имеет обустроенные тротуары. Дома вплотную к ним и перемежаются кусками высокого каменного забора. Строить из камня тут умели издревле. Канавы же, как камень домов, одна из особенностей и достопримечательностей Закатал. Очень разумное, продуманное и полезное, а главное - замечательно исполненное решение. Они ровесники города и жизненно важная его часть. Всё тут на уклонах и по ним всегда струится вода. Что интересно, я не помню их переполненными. По крайней мере, в старом городе. Путь мой лежит наверх, навстречу этим ручейкам. Прохожу мостик, слева кладбищенский утёс, но его я уже описал. Мне же надо пройти чуть прямо, потом направо - улица Кирова. Это уже старый квартал, дома почти такие же, но гуще. Попадаются и коммунальные дворы. Как раз за таким дом 16. Сейчас, бывая у этого места, я долго не задерживаюсь, и бросив взгляд на окна, иду дальше. Но как пройти мимоходом, вспоминая? За этими всегда открытыми для меня воротами осталась масса того, что дорого и ценно...

Кирова, 16

 Тут жила моя родня - дядя Сурик, его жена - сестра моей мамы Фиалка (Виолетта Михайловна), их дети - Сергей, Гена и Ада, и старушка - мать главы семейства. В довольно большом по Закатальским меркам дворе располагалось два строения. Старый, ещё дореволюционный родительский дом, где коротала последние дни Нуник и одно время, как помню, жил один из старших её сыновей Джим, и новый, гораздо более основательный дом,  который построил уже Сурен. Надо сказать, он так и не был в итоге доведён до ума за тот срок, что тут жили и оперялись дети. Как мечтал дядька, родовое это гнездо должно было достаться Генке, младшему из двух сыновей, но сдаётся мне, при любом итоге развернувшихся в будущем событий, навряд ли мой братан променял бы солидный Питер на пусть и дорогое сердцу, но далёкое, провинциальное местечко. С этим двором связана масса моих воспоминаний. Будучи в Закаталах, я очень много времени проводил и частенько даже оставался ночевать здесь. Приезжая, тут же бежал сюда. Всё дело в Сергее - брате, ровеснике и друге. Так сложилось, что сколько себя помню, мы были рядом и были очень дружны и близки. Сохранилось множество детских фоток, где мы рядом, начиная с пелёнок и заканчивая школой. Мы никогда не были похожи, ни внешне, ни характером. Серый - смуглый, статный, высокий красавец брюнет, я же рус, субтилен и на голову ниже. Он на три четверти армянин, а во мне этой крови лишь четверть. Но мы были и осознавали себя братьями. Общего в нас были и половина крови, и половина родни, и возраст, и интересы. Различия же, не внешние, скорее как раз подспудные и внутренние, стали проявляться и отдалять нас гораздо позже. Не хочу вдаваться в перипетии этих метаморфоз, мы не ссорились, просто однажды перестали общаться. Но вспомнить детство, не вспомнив Сергея, я не могу.

 Особенно Закатальскую его часть. Мы вместе читали книги, бродили по городу, когда надо работали, когда могли - развлекались, порой шкодили, что случалось нередко, и если играли, то как правило в одной команде. Я был начитанней, хоть и бессистемно (за что Сурик наградил ироничной кличкой "профессор"), но Серый всегда отличался атлетизмом. При всей детской лености к домашнему труду, с удовольствием колол дрова и тягал как штангу колёсную пару от вагонетки. Что тут говорить - собственно жизнь на свежем воздухе и в отрыве от большинства комфортных городских примочек делает человека выносливее и сильнее. Короче, даже в проказах мы удачно дополняли друг друга.
 
 В доме, о котором веду речь, всегда было много охотничьего оружия, дядя был инспектором в заповеднике и на этой ниве заслужил в городе и авторитет, и что греха таить,  массу не всегда лестных оценок. Охота была одной из неотъемлемых составляющих местной жизни, что само по себе гарантировало возникновение сложных ситуаций, а помноженное на характер - вдвойне. Вернусь, однако, к ружьям. Что-то из них было личным, что-то конфискованным. Естественно, такая кладезь запретного не могла пройти мимо нашего внимания. Я, с чистой совестью могу заявить, очень далёк от пиетета к огнедышащему металлу, но Серёга никогда не проходил мимо тира, не постреляв. Так и однажды, едва мы остались в доме одни, я услышал не без чёрта в глазах: Пошли... Оказалось, он нашёл место, куда отец прятал затвор от "геки", мелкашки ТОЗ-8. Оказывается Сурик, заметив, что оружием пользуются, начал сначала пытаться прятать винтовку. Потом, видя, что это не помогает, стал укрывать затвор. Истина же вечна: ищущий, да обрящет. Короче, в этот день мы славно постреляли по воробьям. Это оружие привлекало главным образом тем, что звук от выстрела очень негромкий. Но идиотами мы, конечно, были полными. Несмотря на малый калибр, штука эта грозная. Прицельная дальность километр. И стреляли мы, как правило, настильно. Не зря соседи потом "стучали" на Серого. Была у нас ещё забава. Когда кончились патроны у отца в заначках и был израсходован коробок целевых, спортивных, случайно обнаруженный в вещах дяди Джимика, внимание оболтусов привлекла целая россыпь боеприпасов для карабина. Сам ствол Сурик давно сдал, а патроны, солидные, "мосинские", остались. Вопрос встал очень остро и, что называется, ребром. Молодость не знает преград и неразрешимых задач. Не сложный анализ и оценка имевшегося в распоряжении арсенала показали, что наиболее подходящей альтернативой штатному будет одноствольное ружьё 32 калибра. Оружие, годное разве что для стрельбы по мелким птичкам, усилиями нашего изощрённого воображения превращалось в чрезвычайно грозное. Это была завораживающая перспектива. Смущало тогда лишь одно, конический патрон чудно заходил, но качался в стволе. Но сомнений было немного. Что до безопасности... Мы ж обматывали цевьё тряпкой перед каждым выстрелом. Стреляли по бутылкам и жестяным банкам, прям во дворе. Слава Богу, ума хватало выбирать безопасное направление выстрела. Пули эти доказали свою силу во всех главных войнах прошедшего века. Пальба наша не могла пройти незамеченной. Это и солидный звук, и главное, борозды,  остававшиеся в стволе после каждого выстрела. "Гааавнюк ..." - наверняка с этого любимого Суриком эпитета начиналось тогда по-кавказски эмоциональное объяснение отца с обалдуем сыном.

 Вспоминается и ещё одна история, в которой я принимал участие. По ощущениям, было это не летом, что, впрочем, не важно. Генка, младший из сыновей Сурика, всегда ходил в любимчиках отца. Рассудителен и меланхоличен он с детства. А поскольку был на три года младше нас с Серёгой, то и потребностей на тот момент, по нашему разумению, имел в три раза меньше. Короче, дело в том, что однажды Сурик подарил ему копилку и даже частенько стал давать, что в неё положить. Полагаю, что отчасти это делалось в назидание старшему – вот, мол, как надо относиться к деньгам. Что до выводов из этого урока... В один из приездов как всегда бегу в этот дом. Поговорили, решили сходить на площадь. В карманах, правда, разве что кукиш. Тут Сергей прикладывает палец ко рту и манит в детскую. Тогда-то и увидел я в первый раз заветную жестянку. Несколько манипуляций спицей, не много потрясти... Видно было, что процесс отработан, и жизнь, оказывается, полна перспектив. Взамен в кубышку полетела пара металлических шайб.

 На что мы тратили деньги? Серёга любил пострелять в тире. Такой как раз был на Октябрьской, чуть выше бабушкиной квартиры. Стрелял он непременно оперёнными стрелками по мишеням, это было солидно. Я же, чтоб не позориться, стрелял, как правило, в кругляши над всякими измочаленными пульками зверушками. На плацу можно было купить мороженое в автомате. Сейчас такое я бы есть не стал, но тогда лучшего мы не знали. Были там и любимые аттракционы. В любом случае, мы уже знали, как тратить деньги. Весёлое было время и оптимизма нам было не занимать. Впрочем, опять увлёкся. Как вскрывали копилку - я не видел, но чётко представляю физиономию Гены, обозревающего свои богатства, кривую улыбку дяди Сурика, и уж конечно, знаю, с какого слова он начал тогда свою тираду...

 Не надо думать, что мотовство и праздность были главным в той нашей жизни. Мы любили бродить по окрестностям, конечно же кино - это у нас семейное, и безусловно, книги. Мы очень много читали. Это было и модным, и по-настоящему увлекало. Может, библиотека в этом доме и уступала нашей Мингечаурской размерами (почти не было занудной классики), но тут было несколько очень интересных для меня книг. В первую очередь, россыпь номеров "Искателя " и "Подвига", "Гризли" и "Казан" Кервуда, томики Конан Дойля, впрочем, последние я прочёл благодаря другому дому, но об этом позднее. Лежали на полках перенесённые из дома на Октябрьской подшивки "Вокруг света " пятидесятых годов. Та же энциклопедия Брокгауза чего стоила! Помню, в ней рассмешила статья об аэропланах. Картинка с аппаратом Блерио и вывод автора статьи: дело, в принципе имеющее мало перспектив. Тогда я ещё и не предполагал, что судьба сделает меня тоже (пусть и не на долгое время) отчасти сопричастным к небу.

 Была и ещё одна книжка, думаю именно она определила выбор Сергея: "Чайка по имени Джонатан". Он всегда с восторгом вспоминал её. Решение брата пойти в лётчики в итоге навеяно,  несомненно, полётами на этих страницах.
Обнаружил однажды на этих полках я и другую книжку. Очень знаковую для меня - "Затерянный мир". Издание конца пятидесятых. Привычным для неё местом была этажерка бабушкиной квартиры. Там я для себя её открыл и привык находить. Перемещение же реликвии  вызвало во мне прилив ревности и возмущения: Ааа... Раз так... то и я без особых колебаний экспроприировал её в свою пользу, тем более что в собрании сочинений, стоявшем на этих же полках, этот текст тоже был. Мне нравятся подобные старые издания. Как правило, они изрядно потрёпаны и зачитаны до дыр. В этой же книжке дырочки есть и от какого-то червячка,  наделавшего ходов в одном из уголков. К тому же в наличии превосходные перьевые иллюстрации, придающие шарма любой старой книге. В моей иерархии печатных ценностей этот фолиант всегда занимал почётное второе место после "Робинзона Крузо ", но это уже из других картинок, связанных с другим городом и другим другом...

 А возвращаясь и к этому дому, и образам, связанным с братом, вспомню ещё пару историй. Это уже из другой поры, когда юность перешла в молодость, но тоже связано с Закаталами. Мы уже окончили школу, где последние два года учились в одном классе. Я ещё был студентом, а Серёга уже летал. Приехав на каникулы в феврале, с удивлением узнал, что братан сидит дома, а не в Евлахе. Поводов проведать бабушку и родное местечко стало больше.

 Февраль в Закавказье - начало весны. Уже тепло и народ в пиджачках... (Всегда было смешно видеть земляков, клацающих зубами и плотно стягивающих полы своей одежонки на холодном самарском ветру в Курумоче, когда возвращался грызть гранит ракетного дела.) Но не буду отвлекаться. А тогда, приехав, застал Сергея вовлеченным в уголовное дело, по которому он проходил свидетелем. Помню, как ожидал его у здания суда на площади у чинары. История же такова. Группа молодых людей собралась на охоту. В этом не было ничего необычного. Охота -  неотъемлемая часть жизни этого городка. Для кого-то это был досуг, кто-то занимался этим профессионально. Дед мой только, пожалуй, был редким исключением, даже не знаю почему. Может, война тому виной? Присутствие же Сергея в той тусовке не удивительно, и сам он не терял местных связей, и авторитет отца гарантировал компанию от осложнений. Но в общем,  ребята просто привычно коротали время. Беда случилась вечером, когда они сидели у костра.

 Описываю с чужих слов, но не надо быть Перовым, чтобы представить этот привал. Шутили, обсуждали увиденное, вспоминали байки, пили красное вино. Именно последнее позволяет мне предположить, люди собрались отдохнуть. Насколько я понял, была уже ночь, когда один из сидевших вдруг повалился навзничь лицом в костёр. Опешившие было ребята тут же подняли и оттащили товарища. Самым страшным было то, что из его груди торчала рукоять охотничьего ножа. Сергей рассказывал, что никто толком и не заметил, как это произошло. Удар был стремительным и внезапным. Поняли, кто, когда один из сидевших сорвался и побежал в темноту. Кто-то бросился за ним, кто-то пытался оказать помощь раненому. Но всё было тщетно. Как оказалось впоследствии, причиной этой роковой вспышки ярости стала неосторожная шутка. Беглеца же поймали внизу в ущелье. Жестоко, в пылу эмоций, избили и бросили. Сами же отправились к костру помогать спускать товарища с гор. Сергей говорил, им казалось, что ещё можно спасти друга. Какие-то хрипы первое время он издавал. Но экспертиза показала, что удар был фатальным. Самым страшным во всей этой дикой истории, как запомнил её я, было то, что даже дети участников ссоры не только учились в одной школе, но и сидели до того за одной партой. Следствие, в общем как и суд, были недолгими, но пару месяцев Сергей вынужден был провести, не отлучаясь от дома.

 Можно было бы сказать -  обычная бытовуха и суд, в общем, это подтвердил, девять лет колонии, не приняв в расчёт попытки обвиняемого представить дело так, что убил он, защищаясь от избивавших его. На этом можно было бы поставить точку, если б уже тогда глухо не звучали иные мотивы. Думаю так же, что и сидел обвиняемый недолго. Дело в том, что убил он армянина. Пройдёт ещё пара лет, и подобное вообще выйдет в этих краях за рамки уголовного кодекса. Как эхо тех событий и нынешние страсти по поводу урода, переданного Венгрией Азербайджану. Осуждённый за подлое, исподтишка, циничное убийство на пожизненный срок, он тут же был обласкан и помилован. Превращён в герои. И это на фоне рассуждений о толерантности, миролюбии и гостеприимстве. Не хотел и вовсе возвращаться к теме межнационального и межконфессионального, но ведь зачастую то, что мы видим и делаем сами, напрямую связано с тем, что нам дозволяют делать безнаказанно. Знаю наверняка, что многие из моих друзей азербайджанцев не подали бы руки выродку, способному зарубить спящего. Но и государственная поддержка подобного, причём на самом высшем уровне, тоже достаточно красноречива. Ну и всё об этом, подобная грязь оставляет несводимые пятна на очень многом, что по-настоящему дорого.

 Единственное, что способно хоть как-то нивелировать и нейтрализовать зло, растекшееся по всему Кавказу, это покаяние. Искреннее, всеобщее и честное. Пожалуй и слово это всплыло не случайно в описании событий времён "перестройки", фильм Абуладзе, наделавший тогда много шуму, был в чём-то даже пророческим. Нужна ли дорога, если она не ведёт к храму? Вопрос, задать и ответить на который должен каждый.

И всё-таки, есть что-то знаковое в том, что происходит во время моих потуг на ниве бумагомарания. Только помянул любимую книжку Сергея, и тут же в новостях сообщают, что автор " Чайки по имени Джонатан Ливингстон" разбился на своём самолёте. Было ему под восемьдесят.
 
Но как и всё в этой жизни, грустное неотделимо часто от смешного. Такой историей и хочу завершить эту главу. Это был тот же так нескладно начавшийся для брата год. В Закаталы снова я попал уже летом, после сессии. Удивительно было, что и Серёга был в это горячее для сельхозавиации время в родительском доме. Бегу к ним, стремительно поднимаюсь по длинной наружной лестнице... В дверях меня перехватывает тётя Фиалка, и жестом просит не шуметь: Серёжа только лёг и неважно себя чувствует. - этими словами, произнесёнными еле слышно, она поманила меня на кухню. Там, за закрытой дверью, я и услышал эту историю. Не спеша и негромко, она начала говорить о том, что Сурику (дяде), чтоб избавится от мух, кто-то посоветовал налить в яму туалета керосин. Последнего под рукой не оказалось, зато бензина хватало. Я понимал, что тётя говорит о грустном. Интонации, голос, всё говорило о её волнении и переживании. Однако я уже знал, что Серый свободно перемещается в пространстве, значит худший этап позади, и после слов: Сурик вылил целую канистру бензина в туалет, а Сергея попросил там не курить... - едва сдерживал улыбку.

 Надо сказать, сделать это было непросто. Не хотелось обижать тётю и подобного приключения с огнём никому не пожелаешь. Когда через несколько часов Сергей проспался и мы наконец увиделись, сага о муках пламени прозвучала уже из первых уст. На вопрос о самочувствии  отмахнулся: Спина в рубцах и не все раны затянулись, но жить уже можно. А сегодня приходили друзья и с ними хорошо провёл время в винном погребе. Оказывается, почти месяц пролежал пластом и только последние дни начал ходить. Ожоги были серьёзные, до первой степени. Само происшествие, могущее стать наглядным примером вредности курения, Сергей рассказывал, активно жестикулируя и порой в самых горячих местах переходя на фальцет: Слушай, это как реактивная струя, пламя с гулом вырывалось из очка, и это было так неожиданно... Честь и достоинство не пострадали прежде всего потому, что спустив штаны, присесть собрался только лишь закурив... Смех и грех, но раны, оставшиеся на пояснице, были очень красноречивы и вызывали сострадание. Воистину, беда редко приходит одна, и этот год в жизни брата был тому подтверждением. Что до мух, о дальнейшей судьбе этих тварей история умалчивает.
 
Вот так и пора покидать этот бывший всегда гостеприимным для меня дом, оглянувшись, вижу ещё массу мелькающих и тающих вдали картинок: тётя, вечно занятая своим рукоделием или лелеющая розочки в маленьком палисаднике под балконом, брат Генка, сидящий у бетонной стены на большом бревне и играющий охотничьим ножиком, скромница и тихоня Ада, младшая в этом доме, шумные крики дяди Сурика, сгорбленная с клюкой старушка Нуник, задумчивая и глядящая куда-то вдаль… И ещё одна картинка, которую представляю, это, в общем, финал очередной главы... На улице беснующаяся толпа. Крики, шум и эта заряженная и заражённая злом масса подходит к дому. Камни начинают лететь в окна. Хозяева дома, наверху, но никто не решается подойти к проёмам. Пол усеян осколками битого стекла. Страсти накалены до предела. Кто-то распахивает ворота, и молодёжь устремляется во двор. Там стоит дядькина гордость - машина. Потрёпанный ЛуАЗ, неповторимое чудо советского автопрома, гибрид "запорожца" с "джипом ". Вошедшие в раж подростки поднимают машину, выкатывают на улицу прямо под окна и поджигают. Пламя это и последнее предупреждение, и знамение конца. Конца не только истории нескольких поколений одной семьи в этом месте, но и другого - самобытности, неповторимости, особого духа и традиций одного из самых красивых городов Кавказа.
 
Теперь уж точно всё, пора топать дальше. И в этот раз, и в раз последующий, я даже толком не постоял у этих дверей. Глянул и пошёл...

продолжение http://www.proza.ru/2013/12/31/198