Мартышкин труд

   Началось всё с того, что с группой научных сотрудников я был командирован в подшефное хозяйство на уборку яблок. Высшее образование вполне позволяло нам не перепутать вершки с корешками. Тем паче, что половину своего стеденчества мы провели на вершинах деревьев. Оттого и образование высшее. Кто отказывался – у того неполное высшее.
   Сначала было трудно. Даже пару раз свалился. Но затем резервы организма сказали своё веское слово. Через месяц я так освоился, что слезать с деревьев не хотелось. Иной раз спал на ветвях. Никогда не думал, что это так удобно. Руки отросли ниже колен, а кисти стали необычайно цепкими. Ноги, напротив, сделались короче и гибче. Все тело обросло густой шелковистой шерстью. Даже плешь затянуло. Лоб стал плоским, глаза сместились выше, из-за чего обзор заметно улучшился. Нос распластался по лицу. Стоило им только повести и я знал, где прячутся яблоки. Одежда стала раздражать. Мешала перепрыгивать на соседние деревья. Приходилось снимать. Смущал только длинный могучий хвост. Но он оказался незаменимым в деле. Бывало, повиснешь на ветвях и рвешь яблоки в свое удовольствие.
   Вот только почему ягодицы покраснели, никак не пойму. Врагов в природе у меня нет, кроме доцента Чеснокова, зарящегося на мое место при кафедре.
   С моими коллегами произошло тоже превращение, что и со мной. Даже побыстрее. Видимо, научный стаж ещё не велик. Оттого и перестроились быстро. А тут ещё какой-то жалкий ассистент вожака из себя вздумал строить. Но я его быстро на место поставил. Нет, ни жалобами, ни анонимками. Помилуй, Бог! Укусил за бедро, только и всего. Человеческая речь со своим многословием стала мне не нужна. Достаточно глазом сверкнуть или издать звук, заменяющий десятки слов.
   А недавно директор совхоза приезжал.
-  Что это вы мне, - кричит, - устроили здесь обезьяний питомник!?
-  Да это же научные работники собирают яблоки, по науке, - объяснили ему. – В семь раз план перекрыли!
-  Ну и ну, - покачал тот головой, - доцентов, ведущих себя, как обезьяны видел, а вот обезьян, ведущих себя, как доценты ещё не приходилось! Выдать им, - говорит, - по ящику яблок на каждый хвост, как поощрение.
   Но вот срок командировки истек. Мы – в совхозную бухгалтерию, за расчетом! Бухгалтер, хотя ни звука не разобрала, сразу смекнула в чем дело. Язык двух пальцев международный.
-  А справки, - спрашивает, - у вас есть, что вы не обезьяны?
   Справок у нас не было, но паспорта имелись.
-  Ну и времена пошли, - проворчала она, - даже обезьянам паспорта выдают. Но, что-то, - говорит, - фотографии мне ваши не нравятся. В каком зоопарке делали?
   На наше счастье вошел директор.
-  Выдать деньги! – распорядился он. – Нынче, - добавил он, - такие времена, что можно платить не только обезьянам, а даже арендаторам. Да заплати сполна. Бананы уж больно подорожали.
   В автобус мне водитель не позволил войти.
-  А что, ежели, - говорит, - сейчас ещё жирафа с билетом припрется?!
   Пришлось ехать на крыше зайцем.
   У входа в институт я заметил своего приятеля, доцента с соседней кафедры. Он безмятежно сидел на лавочке и задумчиво курил. Я приветствовал его радостным визгом. Он взглянул на меня расширенными глазами, но сигарету не бросил. Тогда я вытащил эту гадость у него изо рта, а туда сунул яблоко.
   Мне ужасно мешали штаны. Они путались в ногах, норовя свалить. Хорош бы я был в таком виде перед ректором! Я снял их и оставил на попечение приятеля. Не ожидал, что на двух лапах так трудно шагать. Гордо помахивая хвостом, прохожу мимо секретарши. Люблю молчаливых людей. К тому же я неотразим, поскольку очень похож на Челентано, хотя рубкой дров никогда не занимался.
   У двери ректора привел себя в порядок, прилизав шерсть на груди. В просторном кабинете шло заседание ученого совета. Я тихо прошел к хозяину кабинета, сделав хвостом замысловатый реверанс – высший знак уважения. По малости своего роста я не мог дотянуться до ректора и мне пришлось взобраться на стол. Я обнял его и крепко облобызал, едва не прокусив от радости ухо.
-  Как, - спрашиваю, - поживает мое родное родильное отделение? Лапы по работе чешутся! Давно, - говорю, - маленьких обезьянок на свет не принимал. Соскучился!
   Ректор сделал вид, что не понимает. Неужели мой язык сложнее человеческого? Затрясся весь, побелел, как полотно.
-  Кто пустил сюда эту макаку, - кричит, - уберите её сейчас же!
   Схватил меня за горло и давай отдирать от себя.
-  Я, - отвечаю, - такая же макака, как и ты. Посмотри, дорогой, на меня. Неужели не узнаешь?!
-  А что, мне этот гамадрильчик даже нравится, - услыхал я голос нашего парторга Алевтины Андреевны. – Это ничего, что он скачет, визжит и бьет себя кулаками в грудь. Зато какие у него одухотворенные глаза! – лепетала она, не отрывая взгляда от моих красных ягодиц. Словно мужиков ни разу не видела, хотя пятый раз замужем.
   Тут народ сбежался, каждый норовит схватить. Я хвостом подцепился за люстру, оттуда спланировал на подоконник и был таков.
   Приятель мой, доцент, продолжал сидеть с моими штанами под мышкой. Честным оказался, хотя и человек.
   Дверь моей квартиры была заперта. Пришлось через форточку. Все обошлось. Только с моим сиамским котом удар случился. Насилу откачал. Едва откроет глаза, как опять лишается чувств.
   Вскоре пришла жена.
-  Это ты мой медвежонок!? – игриво спросила она, услышав звуки телевизора.
   Я очень соскучился по жене. Когда она вошла, я, захмелев от счастья, бросился ей на грудь. Ужасно хотелось женской ласки, нежности. Мужчины меня поймут. И надо же мне было, нечаянно, порвать ей колготки! Как она вскинулась, закричала! Кусаться стала, царапаться, утюгом мне голову едва не проломила. Короче, совсем потеряла человеческий облик. Ведь колготки-то были импортные!
   На шум примчались соседи, вызвали милицию. Делать ей больше нечего, как только доцентов отлавливать. Плюнул я на всё и подался в зоопарк. Там ещё с десяток мартышек оказалось. Утверждают, что научные сотрудники, а сами даже блох ловить не умеют. Так, мелюзга всякая. Ни одного профессора или академика. Но я подожду. Ведь сезон уборки ещё не закончился!