А рос нормальный ребёнок...

Когда я была ещё очень маленькая, я жила не сама по себе, а с мамой и бабушкой. Мама постоянно летала в другие города, чтобы делать там загадочную работу. Можно ли делать её дома, я не спрашивала: мне нравилось, что мама привозит из разных стран подарки: из Парижа – чуть подкопчённую химеру мечты, из Лондона – металлический привкус характера, из какой-то японской провинции – методичность со сладковатым ароматом цветущей сакуры. Правда, что делать с японским сувениром, я не знала, и поставила его на полку, чтобы иногда протирать от пыли.
       Мама всё время сопровождала какое-то Важное Лицо. Действительно ли это Лицо было важным, я не очень понимала: оно всегда было скрыто под просторным капюшоном. Но голова у Лица, надо сказать, была небольшая, да и всё остальное тельце какое-то тщедушное. Я думала, что важным его называют, чтобы хоть как-то подбодрить – лишь бы оно не чувствовало себя несчастным.
       А бабушка никакую работу не делала. Она делала варенье из яблок, клубники и сливы. Сливу я терпеть не могла, одна банка даже разбилась при мне – совершенно нечаянно! Но мне до сих пор кажется, что она разбилась от того, как сильно я не люблю сливу.
       Зато ничего вкуснее бабушкиного курника никто и нигде не готовил! Когда он пёкся в духовке, в нём что-то клекотало, возмущалось и требовало выпустить наружу. Для этого неуёмного бабушка всегда оставляла отверстие в крышечке, ровно посредине, а под конец прикрывала его комочком теста. Этот комок я почему-то звала грибочком, и съесть его – самый лакомый – обязательно доставалось мне. Когда курник был готов, из него ничего не капало и не выпадало, как бы его ни нарезали. Он был таким спокойным потому, что всё неспокойное успевало выйти через крышечку, не иначе.
       Когда у бабушки было подходящее настроение, она учила меня странным словам. Мама очень сердилась, потому что маленькие девочки не должны говорить на этом языке, он для них слишком старый. Уже потом, когда бабушки не стало, я поняла: мама просто боялась – а вдруг я выдам её тайну? Конечно, она напрасно беспокоилась. Никто из сверстников мне всё равно бы не поверил: мало ли, какие словечки я там выдумываю. Когда я всем рассказывала, что у меня растёт хвостик, меня подняли на смех. Да так и звали с тех пор Хвостиком. Мне было не смешно, даже наоборот, обидно до слёз. Я тогда долго ревела. Мама подумала, что наша компания снова подралась с мальчишками с соседнего двора. Мы с ними дрались из-за того, кому прыгать с гаражей в кучу пыльных жёлтых листьев за домом. Мы сами нагребли эту кучу и придумали, как забираться на гаражи. Но мальчишки были старше и хотели непременно отвоевать наши аттракционы. Мы даже предложили им прыгать вместе. Только им, наверное, интереснее было воевать, поэтому иногда приходилось драться.
       Один из них, маленький и вертлявый, надумал даже дразниться: он подошёл близко-близко, повернулся спиной и стал крутить своим тощим задом с воплями: «Хвостик! Хвостик!» (за мной тогда уже прочно закрепилась эта кличка – никто и не помнил почему). Тут уж даже я не выдержала и вдарила по этому заду ногой. Мальчишка упал, такой он был хлипенький – чем-то похож на Важное Лицо, которое мама сопровождала на своей работе. Мне стало его жалко и стыдно за то, что не сдержалась – мама говорила, что сильный должен быть милосердным. Дома я ревела в три ручья.
       Но в этот раз мои слёзы были оттого, что мне не поверили. Мама сказала, что никто не может увидеть мой хвостик, что его не видно «простым человеческим глазом» - так она сказала. Может, просто хотела меня успокоить? Но я и сама не прочь была успокоиться, поэтому поверила. В детстве вообще легко поверить во всё что угодно.
       С работы мама часто прилетала усталая и говорила, что у неё были «тяжёлые переговоры». Ещё было видно, что она переживает. Однажды я подслушала, как они с Важным Лицом обсуждают «трудного клиента». Они говорили на том самом языке, которому учила меня бабушка. Я уже выучилась его понимать, это был наш с бабушкой секрет.
     - Он ни за что не хотел лететь, - жаловалась мама. – Он даже не поверил, что это его рейс.
     - Ты же понимаешь, - успокаивало Важное Лицо, - они никогда не хотят. Даже когда сами заказывают рейс, они к нему не готовы. Вечно норовят передумать в последний момент.
     - Всё равно, я больше не буду никого уговаривать! Это твоя работа!
     - Моя работа – забрать клиента, - спокойно возразило Важное Лицо. – Это ты выдумала своё дурацкое милосердие, вот и отдувайся теперь.
     - Но они же страдают! Им непривычно, в голову сразу же лезут все глупости, какие они слышали о наших полётах…
     - Не всем.
     - Сознательные клиенты – редкое исключение.
     - Но они есть. И я бы предпочёл делать ставку на них вместо того, чтобы носиться со слюнтяями как с писаной торбой. Вот сегодняшний, например. Верещал, цеплялся за асфальт, бормотал что-то о своих покинутых детях. Как будто им было бы легче, если бы мы оставили всё как есть. Они всё равно его уже не видели.
     - Ты слишком жесток, - устало проговорила мама.
     - Я просто внимательно читал должностные инструкции.
     - А как же человечность?
     - Я слышал, твоя мать была мудрее. Когда мы летели с ней в последний рейс, я ей так и сказал. Она всю свою человечность направила на воспитание внучки. Хорошая, кстати, девочка получилась.
       Тут я поймала себя на заглядывании в приоткрытую дверь и поспешно шагнула назад, в тёмную прихожую. Но даже оттуда почувствовала тревожную тишину. Это была мамина тревога, я откуда-то знала совершенно точно. Поэтому тихо, чтобы не шуметь, удержала хвостом равновесие и снова подалась вперёд. Что-то напряглось в области лопаток. Мама заговорила:
     - Скоро она почувствует крылья, и ей нужно будет учиться.
     - Через неделю, - ответило Важное Лицо.
     - Она ещё ребёнок, это слишком рано!
     - Ты всегда будешь думать, что слишком рано. Так она у тебя никогда не вырастет, а ты не сумеешь даже яичницу толком пожарить – не то что печь знаменитые мамины пироги.
     - А чему я должна научиться через неделю? – я поняла, что просто не могу не вмешаться в разговор.
     - Ты подслушивала? – нахмурилась мама, и тут же осеклась. – Мы говорили…
     - …на древнем наречии, меня бабушка научила, - честно говоря, я даже не знаю, было ли во мне больше любопытства или самодовольства. – Знаю, подслушивать неприлично. Но вы говорили обо мне в моё отсутствие, это тоже неприлично. Так что не считается! – странно, но я чувствовала себя на равных с двумя взрослыми, хотя раньше робела.
     - Отличный характер! – хохотнуло Важное Лицо. – Следовало ожидать, ведь это ты прошлым летом задала трёпку моему шалопаю?
       Я невольно вспомнила тощезадого мальчишку, и их сходство показалось ещё более явным.
     - Так это был Ваш сын? Извините, но он очень дурно воспитан! – за хамством я пыталась спрятать неловкость, но меня раскусили:
     - Ничего, сам заслужил. Но скоро вам предстоит совместная работа. После должного обучения, конечно. А мы с твоей мамой сможем удалиться на пенсию.
       Мама не сводила с меня тревожного взгляда, спрашивать её о чём-то сейчас было бесполезно. Поэтому я продолжила допрашивать Важное Лицо:
     - Так чему я буду учиться?

       Следующие полчаса он рассказывал мне странные сказки, в которые я почему-то сразу поверила. Дескать, испокон веков души умерших остаются в мире одни-одинёшеньки и не знают, куда податься – если при жизни не были особо продвинутыми. Чтобы попасть туда, где их ждут, им нужны проводники. Эту работу выполняют традиционно двое представителей древних родов. Проводника в чёрном балахоне люди по ошибке называют смертью. Дурацкая манера всё очеловечивать, смерть – это сам факт перехода в другое состояние, а не скелет в чёрном плаще. Важное Лицо на секунду откинуло капюшон: лицо как лицо, никакого голого черепа. Разве что очень бледное, ну так ничего удивительного – сколько у него было шансов принять солнечную ванну? К тому же эта навязчивая худоба. Вот чьё-то сильное воображение и создало образ Смерти с косой. Никакая это, кстати, не коса, а специальный шест, чтобы удерживать равновесие верхом на большой высоте. Так называемая Смерть всегда летает на драконе. Вернее, на драконице. Это и есть второй проводник. На этом месте рассказа я снова почувствовала напряжение в области лопаток и поёжилась. Девочек традиционно учат летать и находить души, а мальчикам открывают, куда их вести… Неудивительно: женщинам легче развить интуицию, а целеполагание отвечает мужской природе. Есть, конечно, исключения, куда без них. Я представила себе изящную всадницу на огромном золотом ящере – куда как естественней, тоже мне, исключение!
     - А я точно превращусь в дракона? – я выбрала самую осторожную формулировку, но Важное Лицо по-прежнему видело меня насквозь:
     - Что, не очень-то хочется всё время возить чью-то ленивую задницу? – фраза сопровождалась заразительным смехом. Я кивнула.
     - Если честно, не знаю. У тебя есть хвост, скоро будут крылья – какие могут быть ещё варианты, как думаешь?
       Мне нечего было ответить, зато было над чем подумать.

       В прихожей раздался звонок. Мама выскользнула из комнаты, чтобы открыть дверь. Вскоре послышался неуверенный ломающийся голос:
     - Здрасьте, а папа у вас?
       Мама что-то ответила, и почти сразу в комнату вошёл тот самый тощий кривляка с соседнего двора. Только на этот раз он показался мне взрослее и… не таким жалким, что ли.
     - Вот, можете пожать друг другу руки, - весело заявило Важное Лицо. – Тем более что вы вроде знакомы.
       Лица я по-прежнему не видела, но до сих пор уверена, что на нём была хитрая полуулыбка.
       Я первой протянула ладонь, и мальчишка пожал её, слегка нахмурившись и ссутулив плечи.
       Мама за моей спиной хихикнула, а Важное Лицо смущённо кашлянуло.
       Интересно, а как они познакомились?


*************************


В ночном небе, почти невидимая в тучах, парила лиловая драконица. В её сердце пело чувство пути. На её спине, скорчившись, пыталась удержаться маленькая чёрная фигурка, прижимавшая к груди светляка. Они летели на запад.