Глава III Завтрак

        Герман стоял в зале, всматриваясь в потуоконные коттеджи. Домики, выполненные по единому проекту, росли красноголовиками на полянке среди пятиэтажек, казавшимися карликовыми березками. Шулер раскрыл форточку - комнату заполнил теневой ветерок, марля затрепетала от проникновения.

        Из приоткрытой двери в спальню катала глянул на беззаботноспящую. Людмила лежала на животе в измятых простынях, из-под накидки проглядывали загорелые спинка и ножки. Покрывало приподнималось на мерных вдохах.

        Герман на цыпочках вышел в прихожую, аккуратно надел туфли. Осторожно открыл дверь, подавив мелькнувший скрип замедленностью движений. Солнцезащитные очки угнездились на переносице.

        На улице начинался денёк. Бриз дарил прохладу. Шулер отдал ключ в будку срочного изготовления, ноги понесли к мини-маркету у дома. На доске «Их разыскивает милиция» красовались два фоторобота. Карикатурный Штерн с усами, с бородой.

        Катала огляделся. В магазинчик забежала хозяйка за подсолнечным маслом для утренних гренок, следом – усталый мужик, мучимый похмельем. Дождавшись безлюдности, Герман резко сорвал рисунки, мгновенно смял. Фотоработы полетели в близстоящую урну.
В магазине шулер затарился на месяц вперед. Долго крутился перед красками для волос. Радикально белый цвет погрузился в корзину. Два пакета потянули на шестьсот рублей с копейками. «Думал, на две штуки, а тут меньше тысячи. Этот городок мне определённо нравится! Однако, кто-то накатал заяву. Затаюсь на пару недель. Может, решат, что свалил… С известной степенью маскировки и осторожности продержусь ещё месяцок, а потом… Потом конец сезона. Денег выше крыши. С другой стороны, здесь их можно тратить долго, а в Сочах спущу за неделю. Но там играть безопасней, правда, большая конкуренция. Да и по голове могут настучать, как поездные гонщики… Что меня здесь держит? Люська? Она замужем… ну выпили вчера, вспомнили молодость… Это хорошо, что я её нашел. Даже если выйдут на бабку, концов не сыщут. Кстати, надо предупредить старушку, мол, нагостился, уезжаю. Навсегда… А у Люськи можно кантоваться сколь-угодно долго, не выдаст. Соседи сдают квартиры на лето, так что докучать, интересоваться некому. Все мы в этом мире временно».

        Забрав дубликат ключа, катала поднялся в квартиру, прислушался в прихожей – тишина. Просочился на кухню, забросил продукты в холодильник. Разгорелся газ, на сковородку упал кусок масла, растеклись яйца. Через несколько минут голубой огонёк шикнул и убрался восвояси, румяную яичницу принакрыла кастрюльная крышка. Кулинар заглянул в спальню – подруга посапывала во сне.

        Герман прошмыгнул в ванну с купленной краской, поизучал инструкцию, но спешка победила основательность. По большому счету краска просто вылилась на волосы.

        В дверь постучали.
        - Гера, душ принимаешь?
        Шулер дёрнулся от неожиданности, ударился локтем о стену:
        - Да, я сейчас.

        На кухне раздался удивлённо-радостный возглас – женщина обнаружила завтрак. Зашипел чайник, хлопнула дверца холодильника.

        Катала, вытирая волосы полотенцем, прошёл на кухню. Людмила, стоя, жевала бутерброд, прихлёбывая чаем. Увидев постояльца, она прыснула набитым ртом. Бутерброд с кружкой поспешно встали на стол. Хозяйка подавилась смехом.

        - Ты чего? – губы чуть тронула улыбка.
        - В зеркало смотрелся? Или поседел за ночь?
        - С тобой поседеешь…

        Люда быстро пресекла воспоминания о проведенной ночи, но сохранила кокетство. Сбегала в зал, вернулась с круглым зеркальцем из макияжного набора.

        Герман разглядывал отражение – Белый Бим Черный висок. Первый опыт первым блином.

        - Пошли перекрашиваться, блондинчик! – хохотнула хозяйка.

        Под чуткими пальчиками опытной женщины жесткие волосы разделились на пряди. Кисточка завозила по корням, двигалась быстрыми и равномерными движениями. Обработав корни, краска распределилась во всей кроткости волос. Людмила оставила подопечного на полчаса: прикончила надкусанный бутерброд с остывшим чаем, подпилила коготки. Вернувшись, заставила дружка наклониться над ванной, намочила волосы и смыла краску теплой водой. На сей раз вышло прилично.

        За разогретой яичницей хозяйка поглядывала на жильца, вспоминая крашеное шоу, подхихикивала.

        - Зачем решил перекраситься?
        - Говорят, блондины больше нравятся женщинам.
        - Голубоглазые блондины, - Люда поперхнулась смехом. - Кареглазый, глазки перекрашивать будешь?

        Шулер попытался вывести разговор из затянувшегося конфуза:
        - А что это за домики, напротив твоих окон?
        - Живут всякие депутаты, чиновники…
        - Скромненько.
        - У нас такие чиновники, что трудятся за «спасибо».
        - Долго так не протянешь. Воруют, наверное?
        - Если бы воровали, давно б посадили. Ты не веришь, что можно делать что-то просто так, а не ради денег?
        - Не верю. Всё в этом мире из-за или ради денег.

        Людмила моментально взгрустнула, задумалась. Локон упал на щёку, в глазах появились кристаллики надвигающейся мокроты.
        - Ладно, мне пора. Скоро муж вернётся, надо срочно домой. Забудь, что было. Пьяная женщина… сам знаешь.

        Хозяйка поднялась, двинулась на сборы. Катала преградил путь, попытался обнять. Люда убрала мужские руки, помедлила:
        - А я тебя любила… просто так, - и прошла в спальню.

        На Германа накатили виноватость, растерянность, стыд. Некстати вспомнился французский фокусник. Шулер присел обратно на стул, погрузился в думы.

        Людмила зашебуршала в прихожей. Катала подошёл, заглянул в грустные глаза вчерашней любовницы, протянул руку. На ладони железился ключ.

        - Ты уходишь?! – испугалась она. – Я не обижаюсь, ты не подумай…
        - Бери, если надумаешь иногда навещать. Я сделал себе дубликат.
        - Ах ты! - хозяйка мягко обозначила атаку на приятельскую грудь. – За тобой нужен глаз да глаз. Вдруг надумаешь квартиру обчистить. Смотри мне!

        Она схватила ключ и, словно школьная озорница, выбежала за дверь. Герман постоял в коридоре, прислушался. Стук каблучков, спускающихся по разбуженной лестнице. Шулер вернулся в зал, из окна пронаблюдал, как давняя любовь поймала такси.
Теперь метнуться к бабке – забрать вещи. Как чешутся руки!

        Катала извлёк колоду из кармана брюк. Помешал, сделал несколько вольтов. Бросил на стол, карты мягко расползлись. Посеревший пластырь слез с безымянного пальца, обнажилась тату, будто подмигивая. Герман почесал размякшую кожу. На кухне в навесном шкафу, среди сваленных в кучу лекарств, нашелся кружок лейкопластыря. Липкая материя заботливо спрятала черви.


        Людмила ехала в такси на заднем сидении. Ветерок прорывался сквозь полуоткрытое окошко, на душе щебетали пташки. Она смотрела в окно сквозь пролетающие улицы, деревья, жизнь. Хитрая улыбка играла в уголках губ, довольность лоснила разум.
Сколько раз она представляла эту встречу, сколько проклятий припасла, сколько слёз затаила. А встретились, и снова накатило счастье. Со Стасом история повторилась. Погуляли пару недель по кабакам, музеям и… замуж. Предложи тогда Герман, тоже бы нырнула в омут без разбега.

        Изменила, а вина и совесть разошлись без взаимной давки. С Сорокиным наклеили ярлыки «муж» и «жена», и будто сто лет вместе. А с Германом? Он, как перекати-поле – сегодня здесь, завтра растаял в тумане. Гнездо не свить, раз хронические нелады с законом. У Стаса впереди исключительно радужные перспективы, но именно к Герману тянет сердце. Хотя он зачастую молчит, как истукан, но приятно просто в присутствии. Сорокин же, как огонь, сам горит и окружающих сжигает.
        Людмила уставилась в татуированное предплечье таксиста.

        До вчерашнего сильно обижалась на мужа, а сегодня, будто простила. Скорее он должен прощать, но на душу наступило «всё равно». И ничего страшного, если заподозрит, догадается, поймёт. Разведутся. Со многими бывает.

        Опять забыла спросить фамилию! Герман и Герман. Имя редкое. Любую фамилию приставь, всё едино.

        - Ошибки молодости, - заметив пристальное внимание, таксист выпятил выдающуюся челюсть. Нервно задёргал рукой, стараясь спрятать, от вонзившегося взгляда.

        Люда отвернулась к окну, вздёрнув носик. Нацарапал и нацарапал, кому какое дело?

        Вспомнился муж. Опять с претензиями, ворчанием, вечным недовольством. Гулёна смахнула чёлку, словно отгоняя саднящие мысли, смирилась с будущим.

        Машина остановилось у коттеджа. Быстрый расчет, и пассажирка выпорхнула из авто.

        Дверь оказалась открытой. Неужели забыла? Тюха! Но валяющиеся в прихожей носки прояснили ситуацию. Людмила машинально подобрала, свернула в клубок, на цыпочках прошла в ванну.

        - Где ты шляешься?! – разразился укором зал.

        Женщина выпрямилась, бросила носки в корзину для грязного белья. Выход преградил Сорокин:
        - Опять с подругой всю ночь гужевали?! Меня это уже достало!

        Супруга потупила взор, просочилась между мужем и косяком, задела бедром мужской таз. Мужнины руки попытались обхватить, притянуть. Людмила мягко отстранила, прошла на кухню. Коротко вздохнула, пряча усталое раздражение.

        - Где болталась?! – обделённый порцией ожидаемой ласки решил насесть с обвинениями.

        Жена промолчала. Пятнадцать минут назад окрылённая птица рвалась в полет, но сейчас ощутила золотое кольцо, прикованное цепью к камню супружества. И вся свобода – в пролете, вокруг привязи.

        - Что молчишь? Я с тобой разговариваю.

        Невольная «птица» очнулась, подняла крышку чайника, убедилась в достаточности воды. Нажала серую кнопку, выступили беззвучные слёзы. Стас растерянно смотрел на жену, теряясь в догадках, вновь попытался приласкать.

        - Не трогай меня, пожалуйста, - пролепетала вторая половина, пряча глаза.
        - Муж возвращается из командировки, а ты не трогай?! Это уже ни в какие ворота! Я только с поезда, лечу домой, а ты… Решено! Я лично переговорю с Гольц, и ноги её больше не будет в моем доме!
        - Я сама выбираю друзей…
        - Что?! Да ты сама ничего сделать не можешь! Я тебя кормлю, пою, обуваю, одеваю…
        - Накормил… - шептала Людмила.
        - Живёшь под моей крышей, поэтому будешь делать то, что я тебе скажу!
        - Сама справлюсь. У меня тоже есть деньги…
        - У тебя?! Деньги? Да ты даже бабкину квартиру сдать не можешь! Какие, к чёрту, у тебя деньги?! Всё я. Понятно?!
        - Нет…
        - Что?! Не слышу!
        - Нет…
        - Ты попутала, что ли? Я твой муж, ты – моя жена. И что я сказал, должна исполнять по стойке «смирно»!
        - Не собираюсь…
        - Что?! Не слышу!

        Люда закусила губу.

        - Ещё раз спрашиваю – где шлялась?!
        - Где надо, там и шлялась.
        - Может ты еще и любовника завела?!
        - Может и завела, - Людмила глянула беспомощным щенком.

        Звонкая пощечина пронзила щёку, помутнело в глазах, опустела душа.

        - Тогда катись к чёртовой бабушке! Мне такая жена не нужна. Она будет ночами шататься неизвестно где, неизвестно с кем, а я и слова не скажи?! Ни копейки больше не получишь!

        Сорокин выскочил в коридор, спешно обулся, приложил к уху мобильник:
        - Вадик, забери меня… Да! На работу! – и выбежал за калитку.

        Люда присела на стул, сгорбилась, затаённые рыдания прорвали плотину отчуждения.

        Продолжение - http://www.proza.ru/2014/08/21/641