Фабрика грез

      Она стояла на мосту, оперевшись руками о холодные перила и нагнувшись так, что казалось, что она вот-вот вылетит и разобьется о лед. Ее светлые волосы волнами рассыпались поверх коричневой дублёнки. Голубой взор пытался рассмотреть какой-то очень маленький, но нужный объект, который не желал появляться. На ее губах не было улыбки, а в ее взгляде не было ничего, что должно быть во взгляде красивой девятнадцатилетней девушки. Она не пила молодость, не наслаждалась страстями и не была влюблена. У меня создалось впечатление, что она точное воплощение Бриды*, только без сопровождения Мага, который учил бы ее познанию мира. Каролина, может, и не знала тайны мироздания, но она точно была уверена в некоторых вещах. Она была уверена в них так же, как любой человек, — живущий в развитой стране, конечно же, — уверен в том, что Земля круглая и вращается вокруг Солнца. На тыльной стороне ее ладони красовались две буквы: «Н.К.», сделанные хной. Меня завораживала ее мечтательность, которая тонко гармонировала с холодностью. В ней было что-то, что заставляло любоваться ею… Какая-то незримая и необъяснимая черта характера… И я смотрел на эту девушку, чувствуя как мои руки в перчатках начинают болеть от колкой боли, вызванной тридцатиградусным морозом. А ее белые ручки были покрыты снежинками и даже не краснели. Создалось впечатление, что даже на Арктике Каролина бы вряд ли стала думать о такой мелочи как погода. Ее волновало что-то другое… Она отчаянно смотрела на замерзшую речку, но кроме покрытого снегом льда там нечего было. Пустота. Чистый белый холст художника. Я даже подумал, что у Каролины в сумке спрятаны кисти и краски… Но потом я понял, что ошибся: эта девушка любит только белый цвет. И она отрицает любые другие краски, говоря, что мы видим мир таким, каковым его хотим видеть, а красный цвет в действительности может быть не красным и иметь совершенно другой оттенок. Я соглашался с ее нигилизмом, хоть иногда был против ее доводов. Но и переубеждать эту Снежную Королеву было бессмысленно. У нее была куча аргументов и контраргументов, а я исчерпывал себя уже на второй фразе.
       Каролина резко выпрямилась, но все равно продолжала стоять и смотреть на гололед. Мы стояли на этом мосту уже пятнадцать минут, и я ощущал, как пальцы моих ног немеют от ужасающего холода. Я чувствовал, что замерзаю, а моя собеседница все смотрела на лед, пытаясь что-то там найти. Занятие глупое, честно сказать. Это все равно что глядеть на стог сена и говорить: «Ах какой необыкновенный стог! Это же просто божественно!».
       — Удивительное в обыденном, — сказала она, будто прочитав мои мысли. Это входило в ее привычку: нарушать мои монологи с собой. Она могла сказать одну реплику, а потом замолчать, не пояснив ничего из своей фразы, но я точно знал, что в этой фразе не было воды…
      Мимо проносились машины и трамваи. Я начал немного завидовать людям, сидящем в салонах шикарных автомобилей… Я бы даже от трамвая сейчас не отказался. На улице было, и правда, очень холодно; солнце клонилось к закату. Последнее ничтожное тепло покидало этот провинциальный и забытый Небесами городок.
       В сумерках Каролина выглядела еще более привлекательной, чем при солнечном свете. Она никогда не вызывала у меня ассоциации с моделями с обложек журнала. В ее внешности не было ничего специфического: обычная девушка… Но людей в ней поражало то ли ее извечное молчание, то ли ее способность выслушивать. Причем она никогда не перебивала. Она слушала монолог своего собеседника очень внимательно, а ее пронзительный взгляд говорил о том, что Каролина уже давно все знает… Когда кто-то заканчивал говорить, девушка говорила несколько слов… Несколько неважных и негромких слов. Но их было достаточно, чтобы ситуация прояснилась, и человек понял, что делать дальше, как следует поступить.
       Каролина пожала плечами, нагнулась и взяла в руки немного снега. Потом она поднесла ладони ко мне. В ее горячих руках снег начинал потихоньку таять, оставляя после себя холодную мерзлую воду. Девушка улыбнулась, а потом резко развела ладони, и снег упал на ее ботинки… Она смотрела на него с разведенными в стороны руками, как ребенок смотрит на новенькие купленные башмачки… И я понял, что буду следовать за этой девушкой, даже если она скажет мне снять перчатки, обмочить руки в ледяной воде и схватиться за поручень моста в тридцатиградусный мороз. Каролина развернулась и направилась вдоль моста, а я покорно пошел за ней следом.
       Я знал, что Каролина начнет о чем-либо говорить нескоро. Она звонила, и мы встречались на этом мосту. Потом стояли молча около часа и еще около двадцати минут ходили вдоль дороги. Иногда этим и заканчивалось, но иногда Каролина начинала рассказывать о том, что рассказывал ей Нейб, ее давний приятель. Нейб — странное имя. Я понимал, что это лишь псевдоним, я понимал что буквы на ее руке были аббревиатурой. «Н.К.». «Нейб и Каролина». А еще я точно знал, что она больше не будет ни с кем так близка, как была близка с этим парнем, от которого теперь остались лишь воспоминания.
       Я знал, что Каролина заговорит нескоро, а потому перевел взгляд на замерзшую речку и решил предаться воспоминаниям.
       Под ногами хрустел снег. Белый, красивый снег напоминал мне полотно, словно природа говорила, что никогда не поздно начать все заново. А что начать? Ведь, если вглядеться глубже, то можно увидеть лишь одно: как пласты беспощадного, холодного снега накрыли всю эту грязь: мусор, гнилые листья, засохшую грязь. Природа вокруг мертва. А пение птиц не услышать в середине января в нашей стране, славящейся своей мерзлотой в это время года. Так, стоит ли начинать? Если известно, что скрыто под пластами этой чистоты? За светлым всегда скрывается ужасное и гадкое, если вглядеться глубже. Но парадокс даже не в том, что два абстрактных понятия неделимы. Вся фишка заключается в том, что Светлое прикрывает собой абсолютною мерзость. Наивность, Мечтательность и святая Вера — это те три силы, которые никогда не устанут терпеть жестокую и уродливую Действительность. Если продолжать эту метафору, то можно с уверенностью сказать: эти три силы проигрывают. Снега тают, превращаясь в грязные лужи, оголяя прелести испачканной и оскорбленной земли. Птицы поют, да… Но почему не поют души? Почему это небо все время мрачное? Мне стоит поднять взгляд, и я вижу скорбь Небес, Высшей Силы… Скорбь не от разочарования в людях. Скорбь от того, что снега тают, а души — нет. Скорбь от того, что птицы, а не души поют. Скорбь от того, что слишком много людей на этой планете! Нас семь миллиардов! А душ? Меньше половины, если не одна седьмая…
      Она идет рядом, смотря вдаль. Но, раз уж сейчас время откровений, то можно сказать, что она не видит будущего. Ее глаза — это стекло. Нет живого блеска, нет жизни. Она — робот. Прелестный, красивый робот. Я точно уверен, что в ее душе тоже выпали снега. Но, только там, в недрах, в самой глубине, все намного хуже. Ледники, толщи льда, которые не растопить горячими слезами. Ее сердце никогда не забьется вновь. И это не потому, что она аморальная или лживая. Эта девочка просто замерзла в апатичности и жесткости этого мира. Она — живой робот, имя которому Каролина.
       Когда мы прошли мост, то повернули направо и вошли в небольшой спальный квартал. Каролина шла впереди, внимательно разглядывая дома и проходящих мимо людей. Ее взгляд был холодным, но любопытным. Она не создана для любви. Некоторые люди просто не созданы для любви. Она была из их числа. Она могла рассказывать очень много интересных сказок, и я желал услышать одну из них сегодня… Но ее сердце никогда и никого не полюбит. Жаль, что это так.
       Мы садимся на скамеечку в парке. Покрасневшими от холода пальцами, — хоть я знал, что холод не причиняет ей игольчатую боль, которую испытывают другие люди, — она выводит на снеге две буквы: «Н.К.», смотрит на них в течение некоторого времени, а потом усмехается и снова переводит свой стеклянный взгляд вдаль.
       Свежий воздух проникает в легкие и вытесняет существующую там пустоту и депрессию. Быть может, наш мир, и правда, движется к апокалипсису, но в такие мгновения, в эти прелестные секунды, сердце переполняет от любви ко всему сущему… Это длится всего несколько мгновений, но как же хочется пасть ниц, раскаяться и продлевать эти драгоценные минуты! А потом все возвращается на круги своя…
      Вертер, Электроник — это роботы, которые умели любить, умели вдохновлять и быть людьми! У них были микросхемы и чипы, а они были живее тебя, моя прелестная Каролина! А ты? В твоей груди аккумулятор, вместо сердца. Нет порывов души, есть лишь алгоритмы. Кожа твоя из металла. Ты превратилась в иную сущность…
      Потерянные души, разочарованные в жизни и людях, покидают оболочки своих хозяев и движутся по потерянному шоссе в никуда, в пустоту. Твоя душа убежала от тебя. Ты стала оболочкой. И я — последний зритель, последний, кто знает тайну твоего падения.
       — После бури всегда так: тихо, спокойно и пусто.
       Я плохо понял смысл ее слов. Просто пытаюсь найти тот объект, на который она смотрит. Каролина вновь чему-то усмехается и тихо говорит:
       — Сегодня необыкновенно тихо и красиво…
      Она сидит на скамейке и болтает ногами, глядя на синее небо. Да, она живой робот, и она никогда не полюбит… Но я проникся к этой девушке. Я хочу, чтобы все было так, как есть сейчас.
       Каролина выдыхает и, опуская голову, смотрит на две буквы. Я очень хочу услышать очередную ее историю. И в этот раз мне крупно повезло. Девушка засовывает руки в карманы и переводит свой бесчувственный взгляд на меня.
       Красивая Каролина, разбей мне сердце в очередной раз, ладно? Я знаю, что такие как ты приходят в этот мир одни и уходят из него тоже одни. Мне нет места рядом с тобой, но я не буду пить в барах из-за разлуки с тобой. Просто расскажи мне…
      И она начинает:
       — Все зависит от конвейеров, ну и цехов. Если тебя сотворили в крупном, хорошо обустроенном цехе на лучшем конвейере — ты вытащил золотой билет. Кому-то повезло меньше, и они появились в маленьких провинциальных заводах, где оборудование уже поломалось, а рабочие, вместо желания получить более высокую квалификацию, мечтают вечером добраться до ближайшего бара или отколошматить свою жену за то, что она к супу подала белый хлеб, а не черный. Нередко неопытные, — или бездарные, не имеет значения, — рабочие не досматривают за качеством производства. Появляется брак. В принципе заказчик доволен, ведь чем хуже игрушка, тем лучше: можно пообещать ей отличный ремонт в больницах, хороших врачей и высокую зарплату. Продуктам стоит лишь поставить галочку в закрытой кабинке. Всего одну галочку… раз в несколько лет. И что бы кто не говорил — мир подразделяется на две категории. Одни добывают уголь, а другие думают, за сколько его продать…
      Порой я несколько ночей подряд не мог заснуть, думая о ее рассказах. Каролина никогда ничего не скажет напрямую. В ее речах сплошные метафоры и аллегории. И мне нравится это. Я научился запоминать ее рассказы если не дословно, то очень близко к тексту. И потом мне нравится часами ломать голову о ее словах, разгадывая их тайные смысл…
      Но сегодня Каролина не слишком усложняла свой рассказ. Она говорила достаточно просто. Я понимал, что она имеет в виду под «цехами» и «конвейерами». И дело даже не в том, что эта девушка усложняла свой текст намеренно или дополняла его труднопроизносимыми терминами. У нее это получалось как-то само собой. Мне кажется, ей нравилось украшать свой монолог метафорами, как природе нравится украшать грязь снегами… Обыкновенное желание приукрасить окружающую малопривлекательную действительность.
       Девушка заметила, что я задумался. Она огляделась, даря прохожим пронзительный взгляд голубых и глубоких глаз. Иногда я думаю, что этот взгляд и свел меня с ума в нашу первую встречу.
       — Но дело даже не в том, с какого конвейера ты сошел и в каком цехе был построен. Неравенство — уже давно избитая тема, — продолжила Каролина, снова смотря на меня. — Достаточно послушать какого-нибудь производителя или философа, который бьется за равенство людей, вне зависимости от их расы, вероисповедания и пола… Но слова — вода, что утекает по грязным трубам… Равенство даже между полами никогда не будет достигнуто, а что говорить уже о том, чтобы сплотиться и достичь всеобщего консенсуса? Лишь утопия… И хуже всего не цех, в котором ты произведен, и не неравенство.
       Все дело в мечтах.
       Она помолчала с минуту, а потом продолжила. В манере ее речи всегда было абсолютное спокойствие. Каролина говорила тихо и мягко. Даже когда мы с ней спорили о чем-то, она всегда была спокойна, в то время как я всегда чуть ли не бился головой о стену, пытаясь доказать свою правоту. И Каролина всегда побеждала. Она была спокойной, уверенной и тихой. А в конечном счете я признавал ее правоту. Не во всем, конечно же…
      Но ведь противоречия составляют истину, не так ли? Черное и белое, доброе и злое сосуществуют. Сосуществуют и разные, абсолютно противоположные точки зрения абсолютно абстрактных людей.
       — Продукты, что там производят, нашпиговывают сводом разных правил, стереотипов, формируя у выпускаемой продукции абсолютно идентичное мировоззрение. Все зависит лишь от малейших изъянов. Но Дьявол в деталях, не так ли? Мы напоминаем игольницы, а из нас острыми иглами торчат наши особые и, конечно же, сугубо индивидуальные принципы. Торчат ржавыми, острыми и грязными иглами…
      Еще одной особенностью ее манеры разговаривать было то, что Каролина не жестикулировала, а поэтому было трудно определить какова же эта девушка на самом деле. Она засасывала руки в карманы, спокойно говорила и бесстрастно смотрела на все происходящее. Словно она находилась в стадии заморозки. Словно она была неживой… Словно она действительно была роботом.
       — Блондинки — дуры. Женщина за рулем — обезьяна с гранатой. Розовый цвет — гламур. Американцы тупые, а русские пьют водку. Игрушки нашпигованы этой дрянью с самого рождения и до самой смерти. Эти иглы, что торчат из них — причиняют мне ужасную боль. Я дико разозлилась, когда увидела одну свою знакомую, которая подпитывалась энергией этих игл, — хотя по ее внешнему виду вряд ли скажешь, что эту особу может что-нибудь привести в ярость. Каролина никогда не выражала своих эмоций. — Им вселяют стереотипы, подкармливают их через телевидение и Интернет. Когда они только сходят с конвейеров в различных цехах — они уже становятся продуктами потребления. Они впитывают в себя эти глупые бессмысленные фразы. Я видела одну фразу: «Да, я одна, но я не одинока». Ты знаешь, дело даже не в том, что это — абсурд. Дело в том, что людям нравится чувствовать себя особенными. Им нравится чувствовать себя одинокими, хоть в действительности они окружены заботой и лаской. Одинокий человек либо не знает, что он одинок…
      — Как это? — перебил я. Я знал, что пошел в разрез с правилами, ведь Каролина попросила ее не перебивать, когда она говорит. Но я просто не мог промолчать. Девушка умолкла, выдержав напряженную паузу, заставив меня почувствовать себя ребенком, которого при сверстниках отчитывает мать, а после продолжила:
       — Бэн Хэнском** — отличный пример. Он — маленький толстенький мальчик, затравленный своими сверстниками. Он не знал, что был одинок, пока не познакомился с Эдди, Риччи, Беверли и с другими ребятами. Человек порою бывает слеп. Он либо не знает, что он одинок… Либо не говорит об этом вслух, как ветераны никогда не говорят вслух о войне. Те кто видел ужас взрывающихся снарядов, видел, как люди становились фаршем, как погибали близкие и родные — те никогда не станут говорить о войне. Так и с одиночеством… Ты слышишь скрежет кровеносных систем, звон в ушах, звук падающих капель в кране, шаги соседей на верхних этажах… Собственная квартира превращается в камеру пыток. Ложь, когда говорят, что к одиночеству постепенно привыкаешь. В действительности хочется сбежать из этого ада, как солдату хочется покинуть войну… Поэтому все эти фразы про одиночество, покинутость — подростковый максимализм и ничего более. Все эти глупые стереотипы про блондинок, одиночество и розовый цвет вложили компьютерные программы, когда продукты изготавливались на конвейерах.
       Каролина нагнулась, взяла в руки снег и уставилась на него, пытаясь увидеть удивительное в обыденном. Она смотрела внимательно и на секунду мне показалось, что она вообще забыла о моем существовании.
       Темнело. Я хотел пойти домой, сделать горячего чаю и потратить вечер, просматривая мистические и психологические триллеры или думая над речами своей переменчивой собеседницы. Самое парадоксальное было то, что я не знал, где она живет. Я даже номера телефона ее не знал. Она сама звонила. Сейчас Каролина смотрела на снег на своих ладонях. Я опасался, что она может прервать свой рассказ и уйти. Она иногда так делала, и при этом никогда не заканчивала свои истории. Может, сейчас все это повторится?
       Пошел снег. Снежинки на светлых волосах загадочной девушки, что могла неподвижно сидеть или стоять в одной позе, словно в кататонии несколько минут, завораживали меня. Каролина в сумерках… Порой мне казалось что сама она тень, лишь знамение… Появляется и тут же исчезает как мираж… Может, так оно и было.
       — Не важно в каком обществе мы живем: в тоталитарном, авторитарном или демократическом. Даже не важно какую идеологию навязывают директора наших цехов. Можно сказать, что дело совсем не в них… Порой продуктам самим нравится это. И самое страшное даже не иглы, которыми нашпигован каждый житель этой планеты. Все дело в мечтах… Заработать денег побольше, выйти замуж за богатого мужчину, жениться на умной и красивой женщине, получить два высших… Если бы можно было брать отпечатки душ, как берут отпечатки пальцев… Представляешь сколько было бы бесчисленных копий? И никто бы в этой бесконечности не нашел свою душу… Люди передают из поколения в поколения свои стереотипы и мечты. Абсолютно одинаковые мечты. Когда они стареют — они достают из себя не повредившиеся запчасти, отдают их уже тем продуктам, которые начинают изготавливаться на конвейерах. Кто был приготовлен в лучшем цехе, у того и запчасти лучше. Новое стереотипы и новые грезы… Купить яхту и крутую машину, пообедать с Аль Пачино, съездить на Аллею Звезд… У кого-то запчасти похуже: прокормить семерых детей, перетерпеть побои мужа, вырваться из клетки и хотя бы один раз в жизни съездить на море…
      Она замолчала и снова взглянула на потемневшее небо. Теперь я точно знал, что ее рассказ закончен. Я знал, но в этот раз мне не нужны были пояснения. Каролина была ярой нигилисткой, но это и помогало ей видеть мир правдивым. Когда отрицаешь все, то от цепей стереотипов и идентичных грез тоже избавляешься. Выбор Каролины прост: никакой мечты. Лишь пласты снега, отрицания, холодности и мрачности. Может, это и неправильный выбор, но лучший способ покинуть эту дьявольскую фабрику грез.
       Я тоже перевел взгляд. Но меня привлекало не звездное небо. Меня привлек снег, что поблескивал. Свет фонаря освещал небольшое пространство, но мне было достаточно, чтобы увидеть то, что видела Каролина.
       На снегу не было никаких узоров и ничего особенного, что должно бы было быть по законам жанра… Зимний холодный снег. Мерзлая вода. Сугробы, которые поблескивали при свете фонаря… И теперь я точно понял, что удивительное в обыденном. Теперь я точно понял, что чтобы снять оковы, надо отказаться от этих игл, извлечь их из себя…
      Чтобы снять оковы, достаточно просто видеть красоту, что заставляет разрываться в безмолвном крике. Видеть красоту и молчать, сидя рядом с умной и загадочной девушкой. С роботом, у которого металл вместо кожи и аккумулятор вместо сердца. Но, знаете, ее аккумулятор лучше сердца, которое нам дарят на фабрике. Ее металл теплее кожи девушек на Гаити…
      Не стоит отрицать все, Каролина, в этом ты не права. Но порою лучше отказаться от некоторых вещей, чтобы стать свободными…
      И еще я понял кое-что. Я понял, что душит ее и злит. Отсутствие у людей желания сопротивляться. Они плывут по течению предсказуемой жизни, нашпигованные иглами и идентичными грезами. Они думают что контролируют свою жизнь, что они управляют ею… И это еще один стереотип — уверенность в собственной лживой духовной силе. Уверенность в собственной уникальности и безупречности. Они не сопротивляются, Каролина. Знаешь, меня это тоже злит… Но ты уже в курсе, что переделывать общество бесполезно.
       Остается лишь любоваться переливающимся снегом и твоей красотой в сумерках. Да, сегодня необыкновенно тихо.
       «Мне очень нравится этот глагол — «сопротивляться». Сопротивляться тому, что нас душит, сопротивляться предрассудкам, поспешным выводам, стремлению судить других, всему плохому, что сидит в нас и только и ждет случая вырваться наружу; сопротивляться желанию бросить всё и всех, жажде сочувствия окружающих, потребности говорить о себе, забывая о других, модным веяниям, нездоровым амбициям и царящему вокруг хаосу. Сопротивляться… и улыбаться!» Эмма Данкур
 
Примечания:
* имеется в виду роман Пауло Коэльо «Брида».
 ** отсылка к роману Стивена Кинга «Оно».