Сон

Сон

Помните ли Вы, уважаемый читатель, себя в возрасте 2-3 лет? Нет, хотя бы фрагментарно, отдельными вспышками – озарениями, вроде «Я одет в полосатую сине – белую рубашку, сижу в своей кровати, рядом бабушка»?
А может, помните свои сны того периода?
Я очень отчётливо, до жути отчётливо, помню свой сон, который снился мне с ужасающей регулярностью лет до 5-6, пока мы с бабушкой не переехали на новую квартиру. И тогда сон стал посещать меня реже, раз в два – три года.
Эта история началась, когда мне было, как я уже писал, около трёх лет (в начале 60-х годов прошлого века). Жили мы тогда в Москве, в Колпачном переулке, д.9 а (кто не знает, это в десяти минутах ходьбы от Чистых прудов, воспетых Игорем Тальковым). Тогда там была школа №329, в которой бабушка моя, Елизавета Георгиевна Танцарова, была директором.
Это было солидное четырёхэтажное здание 1939 года постройки в форме буквы «П». Прямо в здании школы, в левом флигеле, с тыльной стороны, была директорская квартира. Она состояла из двух комнат – бабушкиного кабинета со старинным резным столом со столешницей, обтянутой зелёным сукном. Здесь же стояла бабушкина кровать, шкаф с книгами, висела неплохая копия Брюлловского Итальянского полдня. И ещё одна комната с небольшим карманом, в котором и стояла моя кроватка. А ещё в комнате был старый диван с высокой спинкой и круглыми подлокотниками в форме валиков, круглый стол со стульями, тумба с телевизором КВН. Не то, что бы я с раннего детства запомнил марку телевизора, это более позднее воспоминание, но всё остальное чётко стоит перед моим мысленным взглядом, как и полвека назад.
Так вот, когда меня укладывали спать и выключали свет, мой взгляд был направлен на противоположную стенку, где на тёмном фоне ярко выделялся, подсвеченный фонарём, сиявшим всю ночь в соседнем дворе, чёрный силуэт оконной рамы с решётками (как и сейчас, жители первых этажей ставили решётки на окна, чтобы уберечься от жуликов). Вот эти самые жулики, не помню, откуда я про них узнал, и начинали лезть по перекладинам решёток вверх, стоило мне начать придрёмывать. Я пугался, открывал глаза – никого, только тень на стене немного колышется – это ветер покачивает фонарь…
Но не это было моим ужасом – жулики были миролюбивыми, в смешных кепках и длинных пальто, в комнату так и не залезали, и иногда выделывали трюки на решётке. К ним я привык, и даже иногда радовался их появлению – спать одному было грустно, пластмассовый Буратинка не спасал от печальных размышлений. Мамы опять не было рядом, она лечилась где-то в санатории. Папу я не помню совсем – он тоже постоянно болел. Дети войны, они заболели туберкулёзом, и лечились всю свою недолгую жизнь. Когда мне было 3 года, я потерял их. Вот уже полвека в этом году исполнилось, как они нашли вечное пристанище в Москве, на Николо-Архангельском кладбище…
Так вот, самый мой кошмар начинался, когда я, налюбовавшись на ужимки и прыжки жуликов, проваливался в глубокий, липкий сон. Он был очень реален, я даже не понимал сначала, что сплю.
Вечер. Солнце уже опустилось за высокие кроны деревьев небольшого парка во дворе школы. Я, почему-то один, иду домой. Для этого нужно только повернуть направо, и, пройдя мимо густых кустов у ограды школы метров шестьдесят, повернуть ещё раз направо – и вот невысокое крылечко, и обитая коричневым, (как я помню), дерматином дверь нашей квартиры. Но только стоило завернуть, из кустов появлялась волчья (а может, собачья) стая. Я, конечно, тогда знал волков только по сказкам, и никогда не видел их вживую. Но образ вожака стаи, огромного, серого, с поджатыми ушами и оскаленной пастью, я помню до сих пор.
Волки сначала медленно, а потом всё ускоряясь, начинали преследовать меня. Я бежал изо всех своих детских сил, но, казалось, еле перемещался в каком-то вязком тумане, вдруг заполнившем двор. От ужаса я не мог кричать, горло сдавило, я еле дышал, и лёгкие, казалось, сейчас разорвутся. Из последних сил я заползал на крылечко и пытался открыть дверь. Она подавалась очень медленно, скрипя и сопротивляясь. Наконец, уже слыша за спиной хриплое дыхание хищников, которые, к удивлению, не лаяли, что было ещё страшнее, я проскальзывал в открытую узенькую щель и всем тельцем наваливался на дверь изнутри, пытаясь захлопнуть её. Страшный скрежет когтей по обшивке, звук рвущейся ткани, недовольное ворчание за тонкой преградой – но я уже успел задвинуть засов…
Я просыпался в холодном поту, сжимая в руках бедного Буратинку, и потом долго не мог заснуть, опасаясь появления страшной стаи – а что, если на этот раз убежать не получится?
Потом школу закрыли, вместо неё в здании разместился Институт международного рабочего движения, а нас с бабушкой переселили на край географии – 16-ю Парковую улицу. И волки отстали. Я видел их ещё раза четыре – пять, но это уже было не так жутко – я осознавал, что это сон, что я живу уже в другом месте.
Потом мы уехали из Москвы во Мгу – небольшой пристанционный посёлок городского типа, в 49 км от Московского вокзала Ленинграда (час езды на электричке). Там я окончил школу, поступил в военное училище в Питере, и после выпуска уехал служить на Урал. Сон меня больше не тревожил, но я не забывал о нём.  И даже, когда я женился, и у меня было уже двое сыновей, рассказывал семье о преследовавшем меня в детстве ужастике.
В очередной приезд в отпуск в Москву, я предложил семье показать, где мы жили в детстве, благо находились недалеко, в Третьяковке. Но младший сын устал, и они с мамой уехали «домой» - мы останавливались в отпуске обычно у моей старшей двоюродной сестры Татьяны. А со старшим мы добрались до Чистых прудов, погуляли по парку, по набережной, прошли мимо Покровских ворот, свернули направо на Покровку, и вскоре опять свернули налево, в Колпачный. Ещё несколько минут неспешным шагом, и вот оно, с детства памятное мне здание школы, то есть теперь кучи каких-то институтов, издательств и прочих учреждений, населивших престижную недвижимость в центре Москвы. Мы с сыном прошли через двор, завернули направо и ещё раз направо. Дверь была замурована, и о её былом существовании напоминал только фонарь над входом и полуразрушенные ступеньки крыльца, ведущие в никуда, в стенку. Я показал сыну бывшие наши окна (там сейчас был какой-то офис, внутрь заходить я постеснялся – чего людей зазря беспокоить), и мы отправились обратно, к Татьяне.
Прошло несколько лет, и уже вдвоём с женой мы гуляли по Москве. Я предложил ей зайти в Колпачный – очень уж хотелось ещё раз увидеть знакомые с детства места, и показать их любимой. Она согласилась, но с некоторой неохотой. Но я с энтузиазмом потащил её знакомой дорогой, по пути рассказывая о событиях своего детства, связанных с этими местами. И вот мы заходим в калитку и направляемся к бывшей нашей коморке. Вдруг из тех самых кустов появляется собачья стая из 6-7 псов, и неспешно направляется к нам, по дуге отрезая нас от выхода из двора. Мы попробовали обойти здание с другой стороны, но стая неуклонно преследовала нас. Я обратил внимание на вожака. Это был Он, тот самый пёс из моих детских кошмаров. Огромный, похожий на волка, со злобным оскалом, и глазами, горящими жёлтым огнём.
Я как бы слышал его мысли: «Ну вот, ты сам вернулся. Я ждал тебя все эти годы. Сейчас не убежишь – двери больше нет».
Жена испуганно замерла рядом. Не то, чтобы мы боялись собак в принципе – у нас была своя собачка, и немаленькая – породы бобтейл, или староанглийская овчарка. Но это была стая одичавших дворовых псов, и возглавлял её Кошмар Моих Детских Снов.
И тут я сам, неожиданно для себя, встал в угрожающую позу, поднял с земли валявшуюся там большую суковатую палку, тоже оскалился и прищурился, и пошёл на стаю. Мысленно я отвечал Кошмару: «Я тебя больше не боюсь. Я не тот маленький мальчик, я вырос. У меня своя стая, и я буду её защищать».
Видимо, Кошмар всё понял. Медленно, продолжая скалиться, он сделал несколько шагов в сторону, освобождая нам проход. Стая, поджав хвосты, отошла ещё дальше.
Мы с женой, не поворачиваясь к стае задом, выскользнули в калитку, и только тогда смогли перевести дух.
Не помню, как мы добрались до Татьяны. Когда мы ей поведали о произошедшем, упомянув заодно и о моём навязчивом детском кошмаре, к нашему большому удивлению, она рассказала о своём детстве. Когда Таня училась в школе (ещё до моего рождения), несколько лет она жила у бабушки, в той же квартире. И ей снился подобный сон, причём тоже неоднократно. «Это, видимо, какое-то нехорошее место. Тут, в соседнем доме №11, в 1948—1951 годах была особняк-квартира министра государственной безопасности СССР и начальника военной контрразведки СМЕРШ Виктора Абакумова. В 1951 г. Абакумова арестовали по подозрению в сокрытии «сионистского заговора» в МГБ СССР и, по прошествии нескольких лет нахождения в тюрьмах, он был расстрелян в 1954 г. Дом же был передан КГБ. А где-то во дворах, напротив его дома, по слухам была тюрьма НКВД, где пытали политических, «врагов народа», выбивая из них показания на себя и друзей – сослуживцев. Место кровавое, напитавшееся ужасами, болью и смертью. Возможно, эта негативная энергия и выплёскивается таким вот необычным способом».
Не знаю, так ли это, или это просто совпадение, но детский сон мне больше не снится, и я  больше не навещал это место. Хотя и скучаю по нему иногда – ведь здесь я, хоть и очень недолго, жил с бабушкой, мамой и папой.
Мне очень их не хватает…

   *     *     *

На фото – я с бабушкой и сестрой Татьяной возле тех самых кустов около нашей школьной квартиры.