12 1

Шевкет Кешфидинов
«12+1»
…всякая душа божественна




история первая

БОГЕМНАЯ ДАМА               
Ночь пролетела. Теперь можно спокойно, не вызывая удивления и насмешливо поднятых бровей, покинуть этот невеселый праздник. Она, прощаясь, упорно делала вид, что все еще свежа и прекрасно очаровательна.
– Может, останешься? 
Надежда в голосе старого помятого любовника как маленькая заноза в пальце. Не больно, но досаждает. Она посмотрела на того, перед кем когда-то преклонялась, так внимательно, будто впервые. Неужели, правда любила этого невысокого почти лысого себялюбивого толстяка с тяжелым, пронизывающим (как ему казалось) взглядом? Смешно, ей Богу, смешно. Куда же делись чувства к нему? Она не ответит. Если чувства и были, то прошли, вместе с ощущением беззаботной молодости. Теперь он только напоминание – глухая старость близка, за следующим, ну может через два, поворотом.
Как безрадостно на душе, но разбирает смех. Закружилась голова. От падения на выходе спасла ручка двери, которую она оторвала, пытаясь устоять на ногах. Все-таки последние несколько бокалов были лишними. Впрочем, как и последние годы жизни…
Звонок юного ревнивого друга застал около квартиры, в которую она тщетно стремилась попасть. Не хотела отвечать. Противно слышать его требовательный голос, но если пренебречь им сейчас, глупых пустых возмущений хватит на месяц вперед. В этом друге она любила только бутоны роз, которые он ей дарил при каждой встрече. Она поднесла телефон к уху с одним желанием: поскорее лечь спать…
– Ты почему так долго не отвечаешь?
– Ты звонишь спросить об этом?   
Как нелепо! Этот разговор, вечер, самообман…
Дверь поддалась – юный друг не замолкал. Она крикнула в трубку о плохой связи и выключила телефон. Спать расхотелось. За окном первые радостные розовые лучи солнца – яркий оскорбляющий контраст ее черному состоянию. 
Когда шла к бару мимо мастерской, в которой так давно не появлялась, вскользь взглянула на автопортрет маслом двадцатилетней давности. Выразительные глаза, волной ниспадающие волосы, а главное, настроение вдохновенного поиска и бесконечного творчества. Проклятье! Двадцать лет, не так давно…
– Кого ты обманываешь? – вопрос лениво свернулся на дне бокала, который она почти до краев наполнила янтарной жидкостью. 
В немом зеркале отражалась одинокая уставшая от жизни и притворства художница, которая из последних сил лепит образ независимой, в чем-то авангардной, несомненно, вызывающей интерес женщины.
Она чокнулась со своим отражением. Кривая улыбка сделала лицо откровенно неприятным. Рука, поднеся бокал к губам, замерла… 


история вторая


АКТРИСА
– Я не помню, когда родилась. Может и не надо помнить? На самом деле мне никогда не говорили об этом. Я пошла в школу, когда мне было семь, может, восемь. Училась хорошо, даже очень, к чему скромничать (смеется), – я была лучшей в классе, в школе, в городе. Я всегда знала, что буду актрисой! Всегда, сколько себя помню. Погода сегодня дрянная, не должна быть такой, когда мы с вами разговариваем. Хочется мороженного! Я поступила в театральное училище с первого раза. Иначе и быть не могло! Я всегда мечтала побывать в Японии! Говорят, в этом заведении вкусный чай и обслуживание хорошее! Приятно, когда тебе улыбаются. Первый спектакль помню смутно, а вот цветы и аплодисменты запомнила навсегда. У вас сигареты не будет? (кокетливо поправляет паричок). Люблю синий цвет, хотя наш костюмер говорит, что мне он не к лицу (закашлялась, поперхнувшись сигаретным дымом). Извините, курю первый раз. Мерзкий вкус у этого табака. Когда играли Чехова, мой партнер – запамятовала фамилию – говорил, что я хороша. И в тот же вечер сказал, что уходит от меня. Больно не было, наверное, потому что я в обмороке была. Женечка Вахтангов – мой любимый режиссер. Я преклоняюсь перед теми, кто жертвует собой во имя Искусства. Это страшно! Когда мне вручили первую награду? Не помню. Но глаза соперниц до сих пор передо мной. У Лизы было ярко-фиолетовое платье и лимонного цвета шарфик. Жуткое зрелище. Мой сын курит много. Особенно, когда приходит ко мне. Он делает это редко. Всегда мечтала сыграть Гамлета. Как Сара Бернар: корсет, грим и сцена. «Быть или не быть…» Когда пропал голос, я запомнила хорошо. 27 сентября. Первые спектакли нового сезона. Мне сегодня приснился Константин Сергеевич (Станиславский). Он гладил меня по голове, а потом неожиданно ударил по руке и убежал по лестнице. Я даже расплакалась. А с чего? Я уверена, они скоро пожалеют, что отняли у меня весь репертуар. Медицинская сестра рассказала анекдот. Я смеялась. Недолго. Почему-то так часто вспоминаю детство. Наш двор, тетя Венера и ее торт «Наполеон», а еще кладбище недалеко от дома. Последний раз на сцене я была два года назад. Два года назад! Зрителей почти не было. А я с таким упоением продавала семечки по сценарию. Отвратительный день. О, я вспомнила – у меня же день рождения. Да-да. Как я могла забыть? Это страшно! Хочется мороженного. Я вчера умерла, меня хоронили на сцене среди театральных масок. Должны быть аплодисменты – звучали удары пощечин. Не помню, кого били. Маски улыбались, протягивая мне программки спектаклей, в которых я играла. Лиза ко всему протянула свой мерзкий лимонный, то ли фиолетовый шарф. Я взяла. Было неудобно не взять. Повязала его и снова легла в гроб. Я закрыла глаза и проснулась. Сегодня погода дрянная, почему, когда мы с вами разговариваем – она всегда такая?






история третья


L'AMOUR FATALE
        Нежная, такая красивая, его любимая музыка Мишеля Леграна. Напевая, я замерла около зеркала. Зная, что он вот-вот придет, оценила как выгляжу, заправила выбившийся локон. Может, сменить прическу? Я неуверенно улыбнулась. Столько лет вместе, а все еще боюсь, что недостаточно хороша для него – моего Бога. Мурашки по телу от мысли, что еще немного, и он будет здесь: надежный, обаятельный, лучезарный. С букетом роз или лилий. Неважно. Главное он! Я снова расцвету; на губах заиграет счастливая улыбка любимой и любящей женщины!
          Долгожданный звонок. За дверью никого, только у порога белый конверт, в нем фотографии, на которых он… на которых… он с другой…
Вечернее платье струящимся шелком мягко упало к ногам. Он всегда раздевал меня сам. Но сейчас я остановила. Я сегодня главная: сильная, роковая, опасная. Ему понравилась смена ролей. На мне остался лишь украшенный бриллиантами кулон – его подарок, который никогда не снимаю. Он не выдержал, бросился ко мне, начал так страстно целовать, что я боялась умереть от счастья в эти мгновения. Безумица, я не дышала в его присутствии, и не хотела – когда его не было рядом. Стоны. Экстаз. И он уже просит пощады. Выпив вина, довольно улыбается, засыпает. А я еще долго не свожу с него жгучего взгляда…
До рассвета несколько сигарет. Я знаю, что сделаю это, но все же кто-то другой во мне с ужасом, с отчаянием следит за часовой стрелкой. От кофе болит голова, пачка давно пуста …
Я не простила измены. Не смогла. Почему он так со мной? Ведь я беззаветно любила, была готова ради него на все. А он? Горькие вопросы, ответы на которые не хотелось искать. Правда оскорбляла и сводила с ума. Ревность верно, дотла в считанные минуты сожгла все внутри.   
Он обнаженный неподвижно лежал с широко раскинутыми руками. Моя последняя любовь. Кровь быстро пропитала белоснежную постель. Трудно понять, что выражает взгляд, скользящий по рукоятке ножа, вонзенного в предавшее меня сердце.
Светало…    
Не помню, сколько просидела отрешенно, вырвав себя из реальности. Очнулась, только когда хрустнуло стекло безжалостно сдавленное пальцами. Израненной ладонью провела по лицу, шее; нащупала цепочку его подарка. Сорванный символ былой любви со следами моей и его крови опустила в бокал, из которого он недавно с наслаждением пил вино.
На пороге дома в ожидании полиции стояла единая, опустошенная, более несуществующая тень. Это была я. Все. Теперь все. И что без слез – это правильно. Ни к чему. Даже под щемящую музыку его любимого композитора я отказывалась оплакивать прощание с l'amour fatale.    




история четвертая

ВЕСНА ДЛЯ ПТИЦЫ ФЕНИКС
Мою бабушку зовут Рефика, но мы называем ее Феникс. Правда, я никогда по-настоящему не задумывался, почему? Сегодня в доме большой праздник: 85-летие бабушки. Виновница торжества только грустно вздыхает. Она знает, среди гостей нет ни одного человека ее возраста. 
Последняя, парящая в заоблачной выси птица. 
Бабушка редко делится воспоминаниями. Это ее единственные сокровища, она перебирает их наедине, словно четки при молитве. 
Бабушка только умылась, когда приехал мой дядя. Дом тут же наполнил громкий голос, неизменная фраза: «Как живешь, француз?» (Француз – это я, наверное, из-за своего картавого «р») и резкий до тошноты табачный запах. Бабушка лишь отмахнулась на мои возмущения. Любимому сыну она позволяла все, в том числе курить при ней, не самого здорового, признаться, человека нашей семьи. 
Но Рефика на самом деле любит запах табака. После депортации, молодая «враг народа», бывшая в войну медсестрой, в поисках работы оказалась перед входом в местную больницу. Зайти не решалась. На нее: худую, измученную, чего-то выжидающую смотрели с опаской, но не прогоняли. И это было утешением для почти потерявшей веру девушки. На крыльцо перекурить вышла высокая, прихрамывающая на левую ногу женщина. Начальница. Бабушка быстро научилась определять таких.
– Чего ты хочешь?
– Работу.   
Она стала санитаркой. Чутье Рефику не подвело: Инесса Владимировна так звали женщину, оказалась заведующей больницей и единственной, кто не побоялась взять на службу депортированную. Чтобы избежать ненужных расспросов, переименовала бабушку в Раю. Благодарная девушка на всю жизнь запомнила эту даму: всегда пахнувшую табаком с хриплым голосом и отважным сердцем…
Такие эпизоды о прошлом бабушки хранятся в нашей семье особенно ревностно. Ведь это фрагмент той мозаики, полный вариант который никто из нас не увидит. Размышляя над этим, я сервировал стол. Отвлекся и не заметил салатницу на краю. За сценой, как я скрываю оплошность, меня застала Рефика. Взамен строгих наставлений – озорная полуулыбка, помощь и новое воспоминание…
Она вышла замуж и попала в большую очень несхожую по характерам семью. Было нелегко. Жили впроголодь. Каждая минута – борьба. В тот светлый день, мой практичный дед чудом раздобыл мясо. Мясо! И ужин они готовили не на воде, а на бульоне. Все были так оживленны, так радовались! Надо же такому случиться, что Рефика споткнулась и опрокинула казан с супом. И ни слова упрека. Она запомнила это: с той поры никогда никого не осуждала…
 
В день, когда Рефике исполнилось 86, дом накрыл траур.
А на следующее утро наступила весна, и в чистом мирном голубом небе парила птица.
 
                история пятая

ЖЕНЩИНА В СТИЛЕ ШАНЕЛЬ               
«Есть время любить. Есть время работать. Никакого другого времени нет», – так говорила Коко Шанель. Я простой торгаш, но слова великого кутюрье в сложные минуты ободряют и меня. Что за женщина! Какая редкая сила, уверенность в каждом шаге. Я всегда брала с нее пример. Но сейчас мне кажется, что время любви прошло, работать я буду до конца – не под силу мне ничего не делать, что остается?  Настанет ли время просто жить? И в чем смысл «просто жить»? 
Ветер холодными порывами отгонял от меня тяжелые размышления. Под стать размышлениям и сумки в руках. Наступила пора теплой зимы, снег таял, и слякоть вязала шаг. Но я упорно шла и посмеивалась, вспоминая утренний звонок племянницы. Она не первый год семейная дама, но недавно встретила мужчину. Человек этот завладел всеми ее мыслями. Бедная девочка, не знала как на что-то решиться и позвонила мне. Я не люблю пустых разговоров, поэтому не даю советы, но мне казалось  отказывать себе в любви, по меньшей мере, странно. Какая разница, кто, что скажет? Мой последний сердечный друг был на пятнадцать лет младше. Какое это вызвало негодование среди друзей-знакомых! Меня осуждали, кто-то, не помню их имен, даже отказал в общении. Мне было плевать! Я откровенно радовалась жизни. А пришло время, отпустила. Теперь он к каждому дню рождению, тонко напоминая о себе, присылает марку любимого мной вина. А что сплетницы? Они успокоились, некоторые навечно, а мне есть, что вспомнить и поныне…
Когда подошла к железнодорожному переходу, объявили о проходящем поезде. Я остановилась. Спрятав выбившиеся волосы под берет, смотрела по сторонам. Шанель, я уверена, одобрила бы девушку прошедшую мимо. Ничего лишнего. Изысканность и простота. Модные сапожки, элегантный клатч, дорогой парфюм. Продуманный до мелочей образ. Я давно перестала красиво одеваться и краситься. И это не от избытка самомнения. Так получилось. Но я всегда с интересом отмечаю людей, у которых есть стиль. Единственное, что мне не понравилось – наушники и громкая музыка в них. Это не было стильно.
Машинист приближающегося поезда отчаянно сигналил, но девушка не слышала, уверенно шествовала вперед. До мира, где для нее будет звучать только тишина, оставалось несколько метров. В последнюю секунду, на обрывистом гудке, я успела схватить ее за локоть. Поезд промчался перед нами. Это длилось миг, а казалось вечность. Незнакомка спрятала лицо в ладони и прижалась к моему плечу. Когда поезд исчез из виду, девушка стерла набежавшую слезу – мы обе понимали, что она избежала – сухо поблагодарила и пошла дальше. Мне даже показалось, улыбнулась встречному мужчине.
Я рассказала на работе о случившемся. Мне заметили: «Ты спасла человека – уже не зря живешь!»
Вернувшись с работы, я приняла душ, сделала маникюр, макияж. Надела, не помню, сколько провисевшее в шкафу классическое черное платье. Распаковала набор фужеров на удивительно тонкой ножке. Принесла лед. Достала подаренную бывшим сердечным другом бутылку белого вина.
Тост мой был за смысл жизни, который не надо искать.
Шанель открыла миру современную женщину.
Я спасла одной из этих женщин жизнь.




история шестая

СЕРДЦЕ МАТЕРИ               
– Дима, сынок, что ты делаешь? Одумайся! Посмотри на меня. Да, люди расстаются: так было и будет! Слышишь? Димочка, не надо! Я умоляю тебя…
Сын не хотел видеть моих слез, не слышал ни криков, ни мольбы в голосе. И только когда я опустилась на колени, он не выдержал. Целуя руки, зарыдал, но не отступил от принятого решения.   
Как ни горько, я должна смириться. Она – необыкновенно красивая, надменная, смеющаяся над ним, оказалась сильнее. Но я все равно пошла к ней, умоляла не губить моего мальчика. Просила помочь его отговорить. Она лишь окинула меня недоуменным взглядом. Для нее он один из многих в мире, а она и есть его мир. Со мной с тех пор повсюду холод этой встречи. Дима не верил, что его отвергли, не верил, что он не нужен, на несколько дней сын словно оцепенел. Как простить предательство первой любви? Как? Он не понимал. И видел только один выход – убежать, скрыться, как можно дальше… 
По заледенелой ежесекундно угрожающей падением дороге на вокзал идут, едут, спешат беззаботные, задорные, сделавшие выбор, юнцы. Рядом с каждым мать, прячущая слезы и бескровными губами шепчущая молитву. В многоголосой толпе я не сводила с сына глаз. Не верила, что это происходит наяву. Зачем?! Я в отчаянии, пытаясь повернуть реку вспять, кричала этот вопрос ему вслед; повторяла, когда он записывался добровольцем в действующую армию; захлебывалась им, когда поезд увозил моего единственного мальчика в страну, где война… 
За срок службы Дмитрий так и не ответил себе, зачем он здесь. В мыслях все чаще звучало слово ошибка. Сын часто получал письма от друзей, один из них сообщил о том, что она вышла замуж. Новость не вызвала в нем никаких ожидаемых чувств. Ему стало понятно: любовь, из-за которой так много было выстрадано, прошла. 
В лагере объявили тревогу. Дима, спрятав лист в карман, выбежал из палатки. Для себя решил, вечером подаст рапорт об увольнении. Он готов снова жить с широко открытыми глазами.
Их окружили, это стало понятно, когда один за другим падали, сраженные пулями, друзья и сослуживцы. Невысокие холмы, скудно покрытые растительностью, были слабым укрытием. Единственная надежда спастись – дать сигнал о помощи. Чтобы добраться до убитого радиста нужно покинуть укрытие.
Вражеский снайпер, заметив движение, точнее настроил прицел. Высокий, с широкими плечами солдат стал отличной мишенью.
Вокруг затравленная тишина, и от жары плавится воздух…
Выстрел. 

В городском парке часто встречаешь немолодую женщину и статного красавца солдата. Пара вызывает гордость, восхищение, сочувствие.
Мать ведет за руку слепого сына. 






история седьмая


ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО АМАЗОНКИ               
«Мне вынесли приговор. Казнь завтра. Только предав, можно избежать судьбы. Это бесчестно – я никогда на это не пойду. Правду говорят, у каждого свой путь. Но не все с этим согласны. Я с теми, кто борется за другую жизнь. Это мой выбор! Родной, пишу без переходов, твое обручальное кольцо обменяла у тюремщика только на лист бумаги, карандаш и обещание передать письмо тебе в руки. Мне повезло – в моей жизни был ты: такой благородный, великодушный. Всепрощающий. Ты ведь знал, что дело не только в борьбе? Да, ты прав я ушла от тебя к другому. И из-за него в тюрьме. Для меня высшее счастье быть с ним до конца. Вдвоем навсегда! Это жестоко писать тебе о любви к другому. Но это мое последнее письмо, есть повод быть откровенной. Прости, прости меня за все и за эту браваду. Из последних сил храбрюсь, но мне жутко страшно. Тороплю минуты, чтобы залп и  забвение; то молю время остановиться. У меня провалы в памяти. До одури боюсь смерти! Неужели ты прав, и место женщины дома: у очага и колыбели? Господи милосердный!! Завтра казнят за свои идеи, а я все сомневаюсь. В лицее нас учили определять время по солнцу, ничего не помню. Сколько же? Сколько еще до края? Нет! Это наваждение. Блажь. Я ни в чем не раскаиваюсь! Уничтожила бы письмо, но нет бумаги написать другое. Милый друг, ты помнишь, как мы познакомились? Как долго я не замечала твоих ухаживаний? Помнишь стих – твое признание в любви? Я так смеялась над заимствованной рифмой! Ах, какие теплые воспоминания! Ты часто повторял, что был счастлив со мной. Надеюсь, это так! А еще ты мечтал о дочке – Верочке. Но не свершилось. Я не с тобой радовалась материнству. Мы назвали ее Вера. Дорогой, родной, яви мне свое милосердие последний раз. Возьми мою девочку себе в дом, называй своей, не говори обо мне, но не оставь на произвол. Когда нас арестовывали, за ней обещала присмотреть соседка, но эта женщина непостоянная, алчная, злая. Ты ведь знаешь адрес. Умоляю. 
Зашел охранник. Прячу слезы. Снова воительница, снова в броне. Я не отступлюсь. На смерть так твердым шагом. Жаль на мне платье несвежее. Mon cher, я верю в ваше благородство. Вы позаботитесь о моей девочке, ее будущее будет по-настоящему светлым. Без борьбы. А я, благодаря вам, уйду спокойной. Прощайте и не судите! Мужчины не имеют права судить женщин – они никогда не окажутся на их месте».

Она дрожала всем телом, но до последнего вздоха сохраняла достоинство. Когда на нее надели мешок, в многолюдной, жадной на зрелища толпе, кто-то надрывно кричал, что выполнит все, о чем она просила в письме.
 




               
история восьмая

ЛЮБОВЬ КОРОЛЕВЫ               
Ее Высочество, чуть приподнимая уголки губ, кивала склонившимся в почтении гостям. Бал давали в честь долгожданного окончания войны. Радовались все вокруг, и только посвященные в тонкости, угрюмо молчали. Многие из них считали цену, заплаченную за мир, позорной. Но так распорядились судьба и Королева...
Страна разорена. Обессиленная армия терпит поражение одно за другим. Королевский двор в страхе бежит на север, оставляя за спиной выжженные поля, разграбленные дома, голодающих людей, разуверившихся в своей королеве. Но она, вопреки всем обвинениям, дни напролет, как в бреду лихорадки, ищет выход: думает, просчитывает, сомневается. Одно знает точно: можно быть королевой без трона, но королевой без народа – никогда. 
Ее дипломаты ведут сложные переговоры. Интригуя и недвусмысленно намекая на союзников, создают впечатление, что им есть, чем воевать. Блефуют, но так уверенно, что им верят. И тогда от перемирия ее страну отделило три шага. Противник в виде отступных возжелал земли, золото и опального принца, когда-то нашедшего пристанище при дворе Ее Высочества. Его отца и верных престолу людей казнили. Грозила смерть и наследнику короны, но ему удалось бежать. В многолетнем изгнании, он все же лелеял надежду на возращение домой. Верил: народ рано или поздно восстанет против самозванцев и вернет законного правителя…
В поклоне перед троном застыл начальник стражи. Пряча взгляд, он несмело кивнул на немой вопрос королевы. 
Все условия – до последнего – выполнены.
Она на мгновение прикрыла веки. В эту минуту от нее требовалось лишь сохранить величие. Медленно поднялась с трона. Никто ничего не заметил. Придворные услужливо кланялись, восторгались, поднимали бокалы за мир. Музыканты, если и устали, то не показывали вида. Праздник продолжался. Жизнь продолжалась. И она снова была ими любима! Но направляясь в свои покои, королеве казалось, что шелка ее платья не шуршат – гремят. Боль аплодисментами в ее честь стучала в висках.
А перед глазами он: для всех принц в изгнании, избранник сердца для нее. Стоило ему взять ее за руку, отчаяние отступало, появлялись надежда и силы. В его прикосновениях была жизнь. Он умел веселиться. Так страстно говорил о любви. Однажды признался, что готов все оставить, поступиться престолом, забыть о мщении, лишь бы быть с ней. Если властвовать, то только в ее сердце. И что он получил взамен? Предательство той единственной, которой верил. 

Слезы душили ее. Наконец, одна. Но и в одиночестве не предаться горю – у стен есть уши. Держась за стену, она с трудом дошла до ложа и рухнула на колени. Еще вчера здесь был он, и разбуженный беспокойным сновидением спрашивал: «Почему Вы не спите, моя королева?». Она и презирала, и ненавидела себя. Но и понимала, что не могла поступить иначе. «Мне так жаль, так жаль. Любимый мой, прости меня…».
У королевы нет друзей. Она дружит с надеждами будущего и тенями прошлого. И сейчас тень далекой предшественницы прошелестела: «От любви не умирают». Она не верила, молилась и готовилась к завтрашнему дню.
А за окном еще долго продолжался праздник. 



история девятая


НЕ МОЯ НАДЕЖДА
Между нами – шесть лет любви в стиле Платона. Шесть лет нескромных шуток, нелепых ужимок, нерешительных намеков. И только. В этом невинном романе сладкими были лишь слухи о нас. Эти слухи позволяли свысока смотреть на одиноких друзей и думать, что все еще будет. Но признаться, я мечтал совсем о другом. С Надей мое воображение не знало границ. Казалось, я люблю.
Она красивая, и с годами становится все характернее. Как настоящее всегда не по карману французское вино. Темноглазая, чернобровая,  незабываемая, и все же редко довольная тем, как выглядит. Всегда на диете, истязающая себя физическими нагрузками (пресс: 50 отжимов за раз, тренажеры, бассейн). Мы виделись почти каждый день. Мне нравилось, как Надя, поджав ноги, смотрелась в моем любимом кресле. Как будто она здесь навсегда.
Я лишь однажды признался в своих чувствах. В восьмом классе изменив почерк, отправил валентинку. Позже осторожно разузнал: послание получено, и, увы, не только от меня. Почему иногда, кажется, что именно вокруг тебя вертится Земля? Я поплатился за эту уверенность. Не обладая ничем, уже мирился с соперником, а по ночам вгрызался от ревности в подушку.      
Прошло время, и я получил от нее письмо, в котором среди фраз маскировок прозвучал вопрос: «Как ты ко мне относишься?» Я ответил по-чеховски кратко: «Хорошо!» Думаю, именно тогда нить между нами опасно натянулась, а к выпуску из школы вовсе порвалась. Надя никогда не была девушкой-воином, не увлекалась философией, не разделяла взглядов феминисток. Она жила сегодняшним днем, хотела хорошо выглядеть, стильно одеваться, не зная, что это такое, желала серьезных отношений. Она не представляла, каким должен быть ее принц и, наверное, поэтому так долго терпела меня. Но вот появился другой. С ним можно было ходить за ручку, именно он подарил пустые встречи, бесконечные разговоры по телефону. Это были отношения, в которых протяжные фразы «понятно», «почему ты молчишь?» и «мне не нравиться, когда ты красишься» являлись ключевыми. Они скоро расстались – она заслуживала лучшего. И я ей искренне этого лучшего желаю.

Иногда мы случайно встречаемся. Бывает, она идет с тем, кто сейчас make love with her. Мы улыбаемся друг другу. Я первым здороваюсь с тем, кто держит Надю за руку, и никогда не запоминаю его имени. После этих встреч часто думается, что наши отношения только мне казались романом. Жалеет ли она, что не я рядом с ней? Жалею ли я?
У человека должна быть единственная несбывшаяся Надежда.








история десятая


НОЧЬ НОЧЕЙ
Связи с мужчинами, даже незнакомцами, когда ты замужняя дама? Это порочно. Это опасно. И это было уже не раз. Зарема не задумывалась. Для нее это природа. Проклятье. Инстинкт. Как ни называй – суть неизменна. И нет возможности сопротивляться, нет сил бежать от нарастающего с темнотой возбуждения; оно жгло ее и гнало из дома. Зарема не знала, можно ли жить по-другому. Давно в детстве она спросила: « Есть на Земле мужчина только для нее?» Мама, усмехнулась, промолчала. Девочка не отступила, с годами поиск ответа напоминал помешательство. 
Она вышла замуж и ненадолго поверила, что нашла ответ. Ведь первые года внутренний демон безмолвствовал. Но вскоре смятение души вернулось, постоянная тревога заполнила все внутри. Зарема не воспринимала реальность. Наступил день, она сдалась и снова начала искать. Узнать истину любой ценой стало выше морали, страха, боли. Мятежная, отчаявшаяся, на грани нервного срыва она спешила навстречу ночи…
Клуб «Восход солнца» открыли недавно. Много людей, громкая музыка, особое настроение. Главное, заведение закрывалось лишь с восходом солнца. Зарема подошла к барной стойке, осмотрелась. Увидев его, намеренно села за соседний столик. Почему этот студент? Она не объяснит. Наитие. Ей нравилось, как он танцует, как напрягается, когда она близко, как не дает себя поцеловать. 
Он не привык ни искушать, ни быть искушенным. Но в его глазах она видела, какие желания будит в нем. Зарема смеялась, снова и снова приглашая танцевать. Ее возбуждали его молодость, наивность, желание отношений, где есть любовь. Кажется, будто они знакомы много лет. Заблуждение? Пусть так. Главное, верить.
Они, держась за руки, шли к морю. Он жалел, что не знает стихов. Луна бледно-лимонного цвета беззаботно отражалась в волнах Черного моря. Молчать казалось естественным. Мир вокруг – гармония. Стихи могли разрушить хрупкое спокойствие ее души. Зарема зажмурилась от счастья и поняла: она нашла, что искала…
Его горячее дыхание щекотало шею. Она отпустила все мысли, прильнула к нему и ласково отвечала на поцелуи. Он дарил свою любовь неумело, страстно, искренне. Это было блаженство. Неповторимое мгновение. Она никогда не забудет эту ночь.

Волны смыли ее следы, задолго до того, как он проснулся. 
Зарема шла домой, к сыну, к нелюбимому мужу, без которого не могла жить. Тревога покинула ее. Вернулось самообладание. Она ощущала себя по-настоящему счастливой женщиной. Впервые.
 



история одиннадцатая

ВОЛШЕБНИЦА
            Линду Гринстрит давно называют первой сказочницей страны. Вот уже несколько поколений воспитываются на волшебных историях писательницы. Почти каждый ребенок, да и взрослый читал ее книги. Но мало кто похвастается, что видел Линду в лицо. Она не выходила в свет. Это было ее твердое правило. Мне, молодому, неизвестному, честолюбивому художнику, такое поведение не понять. Собственно, чтобы открыть миру эту загадку я и шел к ней. Мне для галереи выдающихся современников поручили написать портрет мадам Гринстрит. Сложнее, чем получить заказ, было уговорить саму писательницу. Последняя надежда переубедить – ставка на мое обаяние и назначенную на сегодня встречу.
Дверь открыла приятная женщина в фартуке. Наверное, домработница. Я так и думал, что у знаменитой, успешной писательницы есть прислуга. Доброжелательно улыбаясь, меня пригласили в дом. Невольный возглас восхищения. Каждый предмет обстановки был описан в какой-нибудь ее сказке. Все казалось таким знакомым, родным, уютным. Словно в детство вернулся. И кругом картины, картины. Хозяйка дома не скрывала, что не верит в фотоискусство.
– А где мадам Гринстрит?
– Кофе? – сделав вид, что не услышала, любезно предложила дама, возраст которой мне определить не удалось.
           Потягивая из фарфоровой чашечки крепкий напиток, я мрачно заметил, как трясутся руки. Писательница все не появлялась. Нарочно заставляла волноваться? Неужели и она любительница дешевых приемов? Зато прислуга  ни оставляла ни на минуту. Дождавшись, когда я допью, домработница перевернула чашку, предлагая погадать. Я терял терпение, но помнил, хозяева прислушиваются к мнению своих слуг. Пришлось согласиться. Мне необходим этот заказ! Она долго и серьезно всматривалась в кофейную гущу.
– Почему вы выбрали именно Линду?
– Это не мой выбор!
           – Вам все равно, чей портрет писать?
           – Я не знаю, какая она. И боюсь, кумир моего детства окажется обыкновенной. Вот вас бы я написал! У вас интересное лицо. Чувствуется непростой характер. Извините мою излишнюю откровенность. Как бы ни было, для меня этот заказ – единственная возможность быть замеченным.
– Ждете подарков судьбы? Напрасно. Признание публики – это ежедневная работа, а не случайность. Поверьте, я имею право давать такие советы. Разрешите представиться? Линда Гринстрит. Хотите знать, что я увидела в вашей чашке? Вы обязательно добьетесь успеха, но впредь не делайте опрометчивых выводов! Так что, если у меня все еще «интересное лицо», приступим?

            Услышав, что Линда Гринстрит впервые выпустила книгу для взрослых, я бросился в магазин. Каково же было мое удивление, когда понял, что прообразом главного героя стал друг писательницы, известный художник, который когда-то написал весьма удачный ее портрет. 


история двенадцатая

ФУРИЯ – ЭТО Я
             Я бежала так долго, что перестала разбирать дорогу. Захлебываясь слезами и отчаяньем, забыв о боли в боку, все же надеялась на спасение. Вконец обессилев, беспомощно повалилась на землю. В шуме ветра не разобрать ни звука. А в голове гнетущая тишина, но не слышно собственных мыслей.    
             Тяжело дыша, я поднялась на колени. В эту секунду что-то поменялось. Не оборачиваясь, я знала, кто ждет за спиной. Меня охватил смертельный ужас. Дрожащей рукой откинула волосы со лба, поднялась. 
             Жуткий вопль разорвал тишину. Это бесновала Фурия. Личная богиня мщения с моим лицом, голосом, душевными тайнами.
– Тебе не скрыться от меня! Я – это ты! Запомни!
– Не надо! Я все исправлю…
– Поздно! Ты нарушила священную клятву: клятву данную себе. Ты будешь наказана…
             Я так и не свыклась с мыслью, что эта страна – моя новая Родина. Неустанно повторяла, что дом – там, где остались родители, сестра, брат. В душе только пустота, за пределы которой не вырваться. Безнадежность как тень, всегда рядом. Каждый день черного цвета. Но появилась она – Ангел-хранитель и убедила, что нет иного выхода, как идти вперед. Мой корабль судьбы обрел капитана. С поддержкой того, кто парит за плечом, я чудом избежала рифов, но так и не справилась с унынием. Перестала смеяться. Перестала плакать. Сдалась. Однажды в новогоднюю ночь, я спряталась под одеялом от салютов, чужой радости и позволила себе забыть, что за тысячу километров в житейских невзгодах завязла семья. Забыла, что я для них маяк, обязанный осветить путь к лучшей жизни. Я устала! Устала. Я на миг взбунтовалась. Мне хотелось наплевать на все. Вырвать из сердца проклятые слова «надо» и «должна». Я была переполнена ими. Хотела хотя бы на миг…
В полночь лик ангела исказился. Я впервые услышала неистовый вопль Фурии, не простившей отказа от борьбы. Отныне она преследовала меня повсюду и желала одного – моей гибели.
– Ты всех предала! Ты меня предала! Как смела? Тягаться со мной! Поздно!
– Я не хотела! Дай отдышаться… Я смогу…
– Ложь! Все ложь! Ты отступилась. Это конец. 
            Место, в котором я волею случая оказалась, обрывалось пропастью. И Фурия, жаля упреками, беспощадно толкала меня к ней. Медленно отступая, я умоляла: «Не надо, пожалуйста. Пожалуйста».
Порыв ветра, усиливаясь на краю, опрокинул меня в бездну…

Никогда мои сны не были так реальны. Бортпроводник объявив, что самолет идет на посадку, попросил пассажиров пристегнуться.
Новая Родина приветствовала меня.   



P.S.


ПОКА СВЕТИТ СОЛНЦЕ…
Старинные бумаги. Грамоты, дипломы. Они никому не нужны. Победители и те не хранят их. А я берегу. Пусть нет такой страны, многих из родных уже не стало, а я все равно берегу. Это история. Особенно дороги фотографии: еще черно-белые, некоторые цвета сепии. Лучшие костюмы, обязательно цветы в вазе, торжественные лица. Так наивно, искренне. Это родное. 
Фотокарточка деда в альбоме первая. На ней он в возрасте. Спокойный, уверенный взгляд, плотно сжатые губы, чуть выдающийся вперед подбородок. Мудрый глава семьи. Только таким его и знаю. Я родился, когда его не стало, но это мой лучший друг.
Когда грустно, перебираю пожелтевшие от времени бумаги. Ищу в этом успокоение. Сколько раз мне повторяли: «Это невоспитанность: читать чужие письма!» Но разве они мне чужие? Ведь при личной встрече уже не расскажут.
Из одной такой исповеди на бумаге узнал, что дед до войны был писателем. Но уже ничего не писал после Великой Победы. Говорить правду во время умышленного уродования жизни было невозможно, опасно. Ничего не изменить, а предаваться фантазиям он не хотел. Предпочел предать замыслы забвению. Ни одной из его работ я не нашел. 
Но видимо есть секреты, которые должны быть раскрыты. У старого книжного шкафа подломилась ножка, и все содержимое оказалось на полу. Складируя папки, и пересматривая их содержимое, я обнаружил несколько историй про женщин: сильных и в то же время слабых, блистательных, порой воинственных, всегда восхитительных. Про женщин, у которых есть характер. Дед писал о тех, кто воплощал красоту, гармонию, материнство. С замиранием сердца я снова и снова перечитывал короткие рассказы, героини которых перевернули в свое время жизнь моего предка. Это были его мысли, вдохновение, талант. В конце каждого повествования, после отпечатанных на машинке текстов, от руки приписано: «Всякая душа божественна».
Дед умер, не изменив отношения к литературному труду. Он не вывел своих героинь в свет. В моей жизни тоже есть женщины, про которых хочется рассказать. С оглядкой на них – противоречивых, интригующих, обворожительных – я начал писать.
Героини сборника непостижимы, как и образ женщины. Они головокружительные, яркие, загадочные. Прекрасные, лукавые, обаятельные, утонченные, манерные. Изящные, изменчивые, яростные. Мятежные, безжалостные, стремительные. Проклятые и благословенные.
Их мир противоречив, самобытен, непосредствен. Их мир – стихия состоит из выдуманных картин, реальных историй и размышлений мужчин.
В конце каждого рассказа после слов деда о божественности души, я, не боясь быть непонятым, писал: «Женщинам нельзя верить. Только любить».