В час ночной стражи

Глава 5
В час ночной стражи
Сибирь - золотое дно.
Народная пословица

Наконец-то Николай Николаевич снова дошел до окна и растворил его. Черный искрящийся асфальт старой спортплощадки, видневшейся из-за похожей вблизи на водоросли кипарисовой хвои, и благодатная сырость, умиротворяя Николая Николаевича, напомнили ему еще одно стихотворение, которое он хотел прочесть на фестивале, но забыл.

Искушение
Намедни в дождь, после работы,
                Вечно в печали, не у дел
Я брел по улице и… вот он!
Вдруг дух. На нос кроссовки сел.
Ночь. Россыпью в асфальте мокром
сияют ртутью фонари,
дисциплинированно окна
зажглись. День сгинул без зари...

Демон – поэту

Ну, друже, ты еще так долго
Будешь с толпой проспект топтать.
Забыв о зове сил и долга,
Вперед! Я стану подсоблять.
Я - верный голос в бой ведущий.
Мне место в черепе сними.
Тебе ж сниму номер в грядущем,
Хошь - Паганини? Хомейни?

Поэт – демону

Во мраке кедра, милый демон.
Напрасно выбрал ты меня.
Я ж не Сократ, дружок, разменян
Давно, еще в начале дня.
Поутру был светлейшим небом
Далёко в детство возвращен.
На завтрак, саркастично, с хреном,
Ум узурпировал расчет.
И распаляясь, одурманил
Душ дальновидный шахиншах,
И песенкою в подсознанье
Зафарисействовал, как Мах*
Все: обонянье, зренье, вкус…
Терзают, точно печенеги,
Нас самовластные пять чувств.
Набеги их - наплывы неги.

В это время в рекреационном зале прямо у дверей в учительскую зазвучали два мужских голоса. Говорили о замке в дверях во внутренний двор школы. Николай Николаевич узнал голоса: они принадлежпли учителю труда лысому НиколаюТихоновичу, по прозвищу Тиша, и сторожу Грише.
Острый, извилистый, раздвоенный на гонце нос Гриши виднелся из-за дверного косяка. В такт речи Гришин нос совершал возвратно – поступательные движения, вперед-назад, то выдвигаясь, то прячась за косяком.
Затем нос затрясся, - Гриша засмеялся. Он сипло рассказывал трудовику, как, не под те двери во внутренний дворик школы, врезной замок в которых они обсуждали, а под двери парадного входа, через которые, если помнит читатель, в начале нашей повести вошли в здание Наталья Васильевна и Николай Николаевич, «какие-то уроды», скорее всего ученики старших классов, бросили самодельную бомбу такой силы, что в кабинете директора и в классе НВП вылетели стекла.
— Вот, засранцы! – сказал Николай Тихонович, сделал шаг вперед, увидел через открытые двери Николая Николаевича, стоявшего в позе Ленина на крепко расставленных ногах, руки в боки, – должно быть, под влиянием воспоминания о пенопластовой скульптуре Ильича, кивнул и приветственно поднял руку. Николай Николаевич ответил ему тем же.
— Ну, счастливо, Тихонович.
 Тут в дверях появился весь Гриша, но задом, так как, прощаясь, обернулся к трудовику. Николай Николаевич хладнокровно, как на мишень, смотрел на аккуратно стриженный серовато - русый затылок своего приятеля, и покрасневшие от сырой прохлады ночи его острые волчьи уши. Затылок навел его на мысли о мозговых шишках, а затем об ушных раковинах, что сим членом тела достигается формальное единство между людьми и брюхоногими моллюсками.
— Здорово! - Гриша просиял пятиугольным плосколобым, длинноносым лицом, отчего его глаза, цвета паяльного припоя, радостно округлились, приобретя сходство с очами копченой скумбрии.
— Ба-ба-ба-ба!
Гриша пытался торговать книгами, коллекционировать антиквариат, значки и солдатиков. Сам же, читал фантастику, исторические книги и, с особым наслаждением, детские сказки, вроде «Волшебника изумрудного города». Поэтому себя он оценивал «где-то интеллигентом».
Когда он увидел, как, шаловливо посмеиваясь, прощаются с Николаем Николаевичем в конце дня девочки и нарочито громко мальчики, Гриша, так же выпучив глаза, с разочарованно - насмешливой улыбкой махнул рукой и сказал: «Та-э-э».
— Они на тебя, извини, плевать хотели.
Вот тут работал до тебя один друг. Так он, блин, одного такого молодого козла, когда тот стал, было на уроке выделываться, там орать, блатовать, задержал после звонка, запер в классе, схватил за горло, - как стал душить! Говорит: «Я тебя, сука, прямо сейчас здесь кончу». Тот: «Э-э-э» мычит… Глаза вытаращил, обосрался.
В скумбриеобразных глазах Гриши вспыхнуло торжество, и шею дернула судорога восторга.
— В прямом смысле?
— Не в прямом, - перепугался просто. Так его эти, уроды-детки, боялись, - на уроках сидели, как шелковые. А с тобой… они, ля-ля, ржут. Короче, еще раз извини, держат тебя за лоха.
Возможно, именно потому, что Гриша оказался, - и после рассказа об удушении хулиганистого ученика это окончательно стало ясно, - бесконечно далек от Николая Николаевича, общаться со сторожем нашему мыслителю было легко и просто. Вдвоем они говорили о политике, об истории и о книгах. Как ни странно, профессор Костиников оказался их общим знакомым. С молодым ученым Гриша познакомился в скверике у Летнего театра летним утром, в воскресный день. Там собирались нумизматы и коллекционеры. С порфессором  Гриша беседовал о рейхсмарках и римских монетах.
— Слыхал, что этот черт придумал? – спросил Гриша, сбросив куртку на диван.
— Какой черт? Ты, кстати, обошел здание?
— Да обошел, обошел. Друг нашего профессора, Красавко... Он же, собирал пацанов, в этот, исторический клуб…
— Так, и что дальше?
— Решили реконструировать дольмен. На бревнах стали камни…, знаешь, эти плоские плиты передвигать. Этот камень… Как его?...
- Песчанник.
- Ну, песчаник.
Потом рычагами плиты поднимать и под них подсыпать…
— Грунт.
— Ну, да. Короче, в Якорной Щели эту байду замутили.
— И построили?
— Пока нет.
— И Костиников строил?
— Нет, он был  вроде независимого наблюдателя. Но время от времени, Вовочка там тоже корячился.
— Я слышал, этот Красавко, когда в восемьдесят девятом году у нас зашел разговор о возможности проведения Зимней Олимпиады что-то учудил.
— А! Он, с понтом, там же в Якорной Щели нашел античные олимпийские объекты. Я тоже слышал.
— Вот это археолог! Истинный подвижник науки. Что, он все открытия совершает в Якорной Щели? У него там дача, что ли?
Гриша от смеха ритмически засопел носом, обнажив свои плоские лопатообразные зубы.
— Кажется, дом по наследству достался, - наконец превозмог он смех.
— Да-а… А сам что сейчас читаешь?
— Чейза, а ты?
— Шопенгауэра.
— Философия? С лениво-надменным ехидством полюбопытствовал Гриша?
— Философия. Тебе бы тоже следовало умудриться, взять карандаш, конспект и «сериозно» поработать с Гегелем, Кантом, Фейербахом.
— Ага, сейчас…
— А также, классики марксизма-ленинизма по проблеме дольменов.
— Хорош прикалываться,- Гриша вновь затрясся от смеха, - ты что? Издеваешься?
— А ты, как довольно и злорадно ржал?
— Когда-а?
— Когда ты уломал меня поменяться. Выклянчил у меня Яна «Чингисхана» в обмен на Рериха.
— Да ты сам согласился. А что, плохая книга?
— Ты вспомни свой хищный, хитрый, воровской, плотоядный оскал, когда ты прятал книжку за пазуху. Я, признаюсь, подумал, что в этой книге стольник лежал, и ты об этом знал.
— Нет, ты сам же согласился! – с сияющей физиономией возражал Гриша. Правильно, конечно я радовался, - долго мечтал собрать всего Яна. Ну, а Рериха я тоже не силой тебе пихал. А что, хорошая книга. Там стихи прикольные. «Страхи, страхи…» там старик в кустах прикалывался.
— «Неведомый старик» … У Рериха сейчас много поклонников.
— Та, знаю, сейчас, вон, и кришнаиты на горе появились, в колокольчики-бубенчики бьют.
— У меня родилась гениальная идея. Снять фильм о том британском полковнике, следившем за экспедицией Рерихов в Тибете и всячески ей пакостил.
— А, ну, что-то припоминаю.
— Этому офицеру сниться какой-нибудь Йоркшир, стриженые газоны, живые изгороди, по которым бегают доги, бульдоги, бультерьеры, пинчеры… Снятся чаепития с юными леди, скачки, травля лисиц, аристократические клубы... Что, там, в этой поганой Англии было? Теннис? Бокс? Футбол? Смог? «Лордсройсы», словом, весь британский набор, вся эта англоманская зараза, принесенная ветром с Запада, по которой сходят с ума наши холуи-западники.
Гриша слушал с удовольствием, ему нравилась речь приятеля: «Помяло у Николы нехило подвешено».
— Ну. Вот. Снится это ему, сниться, сниться, а потом он просыпается и оказывается в суровой действительности, среди азиатских пустынь, в горах Тибета. И исполняя свой долг, как офицер Его Величества, бедолага обязан отслеживать движение и ставить всевозможные рогатки экспедиции, возглавляемой четой странных, что бы не сказать, полоумных, мистиков.
— Да, круто ты завернул.
— Ты-то сам читал «Сердце Азии»?
— Да читал, читал.
— Горловым пением, не балуешься? - Э-э-э-э.
— Иди в баню! – Гриша отвернулся в полоборота и опустил голову, дабы вновь не засмеяться.
— Тнбе как раз подолщло бы. А с мудрой женщиной Востока не экспериментировал? С китаянками не кувыркался?
— Гриша сделал Николаю Николаевичу знак рукой, остановится, и даже нашел силы хрипло выдавить из себя: «Постой».
Николай Николаевич щелкнул зажигалкой и стал курить в окно.
— Как раз хотел по этой теме тебе кое-что сказать. Так, пепел на улицу стряхивай. Как у тебя в личном плане?
— Как офицер запаса, как филолог и педагог, наконец, просто, как интеллигентный человек, скажу: полная жопа.
— Ну, вот. А у нас, для вас, как раз… И как раз в ту тему, о которой ты говорил.
— Напомни.
— Ну, о женщине Востока.
— Мудрой женщине Востока, - поправил Николай Николаевич.
— Во-во. Короче, хочу тебя познакомить с одной особой, двадцать шесть лет, зовут Минзиля.
— Национальность?
— Татарка.
— Образование?
— Высшее, инженер программист.
— Раскосая?
— Не очень. Глаза здоровые.
— Бюст?
— Да, миниатюрная она, то есть, маленькая. Но так, фигурка – ничего.
— Откуда она?
Гриша назвал город нефтяников в нижнем течении Оби, который Николай Николаевич, путаясь, после, ошибаясь, долго называл Сумгаитом. - Летом приедет.
— Как же, ты с нею познакомился?
— Тоже летом, но в прошлом году. Тут был детский лагерь, как его?.. этого Приобь…. «Приобьэнерго», - вспомнил Гриша. - Они с еще одной девкой Ольгой вместе работали, - приехали с детьми на халяву, как уборщицы. Понятно, с утра там шваброй полы поелозят, а потом целый день на море пропадали, по кафешкам, на дискотеки бегали.
— И тут ты с ними установил контакт.
— Первый с ними познакомился Кобчик, в смысле, Серега Конюков, партийная кличка – Кобчик. Потом мы с Андрюхой присоединились. Помнишь, я тебе рассказывал, Андрюха, он до тебя здесь физиком работал.
— Тот, что, едва не задушил в классе ребенка?
— Ага, - видел бы ты того ребенка. Ну и Андрюха с этой Ольгой законторил. Потом они поженились. А я лазал с Минзилей.
— Прелестно! То есть ты попользовался. А теперь, надкусив, и разжевав, сей персик…
— Да, ни фига! Отвечаю. Между нами ничего не было!
Гриша не мог совладать со своей улыбкой, и глаза его были вытаращены, казалось, он бесстыдно врет, да еще нагло смеется над Николаем Николаевичем.
— Такое впечатление, что ты, падла, гонишь мне, нагло в глаза, да еще и ржешь в лицо.
— Так, нафига ты смешишь?