В том и останусь, что раздать успел...

На родине поэта



Прокутил, прогульвасил июль своё звонкое золото.
Тридцать первому дню я прощальный цветок принесу.
Вволю выпито вин, вволю слов на муку перемолото,
и две трети всей жизни под хвост разбазарено псу.
Нелегко налегать покалеченным пальцем на клавиши,
провожая Шопеном июль. А, покинутым, нам
остаются забот августовских тревожные залежи
да билет на плацкартную полку - с грехом пополам.
"Вот и лето прошло" на две трети. Дорога к Арсению
уместилась в каких-нибудь тридцать с копейками лет.

На родной его почве стою под исконною сенью я,
и особенный льётся, сквозь зелень, Тарковского свет.
С ним и пешая поступь моя может статься крылатою
здесь, где память Ингула полна отраженьями душ,
где фортеция Елисаветы, без выстрела взятая,
мне дарует по-сестрински ветку породистых груш.
Поклонюсь его тени живой и крыльцу виноградному.
Не тускнеет Грааль его слов и гранение сот.
По мосту через реку его и по веку всеядному
за июлем вослед цельнокованный август идёт.





*  *  * 


      Хорош ли праздник мой, малиновый иль серый...

                Арсений Тарковский


Хорош ли праздник мой, иль скуден и поспешен,
но помню я – наш общий Зодиак
дарил нам щедро горсть тугих черешен,
смородинный июль дарил за так.
Я помню – море было виноцветно
задолго до того, как плыл Ясон.
Глубиннее, чем бронзово и медно,
окрашен непрерывный ток времён.

И сок пространства в реках и деревьях,
дробясь, ветвился, но не иссякал.
И в вырезе ракушечников древних
не выветрился с амброю фиал.
Хорош ли праздник мой – мне лучшего не надо.
В том и останусь, что раздать успел.
Зной на ключице, а у лба – прохлада.
На жаркой скрипке буйствует цикада,
и воздух густо-спел, и полдень бел...