Ответ

               

               

Случайно включаю телевизор и слышу: «Если вы заболели, вам это дано для чего-то. Не для того, чтобы жить так, как раньше». Дальше пошли обычные рассуждения – Бог не зря нам все это посылает, в испытаниях есть высший смысл…

Смысл… а какой? Это вечный вопрос. Верующие скажут, что это для испытания веры, атеисты – для развития медицины.

Пусть так. Не для жизни, так хоть для науки я пригожусь. Живой экспонат. Пытающийся зафиксировать свои ощущения. Может, кому-нибудь и пригодятся. Но я сомневаюсь, что чем-то помогут.

Помочь я на самом-то деле пытаюсь себе. Но у людей с тем или иным «диагнозом» возникает ощущение такой ненужности, отдаленности от человечества, что их согревает ощущение: им тоже есть, что дать окружающим. Пусть эта история их болезни не оригинальна.

Людям с внутренними тараканами трудно рассчитывать на сочувствие, большинство просто покрутит пальцем у виска. Но я просто не знаю, как жить с такой нервной системой, которая сверхболезненно реагирует абсолютно на все. В раннем детстве невозможно было пойти в гости, чтобы у меня не началась истерика – смена привычной обстановки представлялась чудовищным стрессом, невероятным испытанием для психики. Я не мог смотреть фильмы, читать книги так, как другие. Потом полночи не спал и целый день плакал – сила собственных переживаний меня убивала. На меня неописуемо действовала любая новизна, даже самые малейшие перемены полностью выбивали из колеи.

С детьми нормальными ничего подобного не происходило. Никто меня не понимал.

С возрастом мало что изменилось. Просто я стал хитрее. И научился скрывать то, что со мной происходит. На окружающих я производил впечатление редкостного спокойствия. Свои истинные чувства я прятал так глубоко за маской непроницаемости, что о них невозможно было догадаться.

Раньше – выплачешься, прокричишься, и все проходит. Теперь я не делал этого. И весь внутренний негатив копился во мне годами, не давая возможности освободиться. В своем собственном теле я чувствовал себя как в тюрьме.

Когда начался вот этот кошмар трехлетней давности?  Довольно невинно  –  я переболел ветрянкой в тяжелой форме. И впервые за двадцать лет заметил на своей коже воспаления. Попытался избавиться от них – тогда я еще не умел удалять нарывы. Результат был ужасен. Получилось кровавое месиво. На улицу страшно выйти. Но, как ни странно, меня это не смущало. Я никогда не был зациклен на собственной внешности.

Да, но ОНА увидит… На остальных-то мне было плевать. Живут же люди с ожогами, шрамами, а я… ну, подумаешь, какой-то нарыв? Пройдет.

Но что бы прошло, надо успокоиться. Перестать думать об этом. А этого-то я достичь и не мог. Сердце колотилось как бешеное, руки дрожали, я сам себя не узнавал. То и дело подбегал к зеркалу и пялился на себя как ненормальный. Вот час прошел – стало лучше? Еще час – ну, как?


- Если бы не эта девушка, ты бы не психовал, - говорит мне мама. Как будто я сам не знаю!

Я не хотел влюбляться в нее. Для неврастеника лучше застрелиться сразу, чем умирать медленно, день за днем, год за годом… и сколько это еще будет длиться? При одной мысли, что мы можем случайно увидеться, и она как-то не так на меня посмотрит или скажет что-то, как кажется мне, уничижительное, хотелось запереться дома на веки вечные. Приходила мысль, что во мне нарастает паника, я начинаю сходить с ума, возможно, мне нужен психолог… но я боюсь и его.

Ведь надо рассказывать, как унизительно все, что со мной происходит. Другие, нормальные парни… возможно, они и нервничают и страдают… да, но не ТАК! Не до полной потери человеческого облика. Для меня влюбленность – это что-то несовместимое с жизнью. Чтобы хотя бы изображать из себя нормального человека, я должен находиться в состоянии полного покоя.

Нет, ОНА вовсе не стерва. И даже может быть доброй. Посмотреть на меня с жалостью как на чудика… ну и как после этого жить?!

Чего-то во мне слишком много. Или я чересчур слаб, чересчур неуравновешен и в то же время чересчур самолюбив. Вот так. Все сразу. Для обычного проживания это – гремучая смесь, тяжелейший коктейль.

Я сам не заметил, что теперь часами торчу у зеркала, вглядываясь в свои нарывы. Их было не так уж и много. Страшно было не то, что они появлялись, а то, что я с ними делал, пытаясь «улучшить» картинку. Вся так называемая «болезнь» - по большей-то части ведь исключительно нервная, дело моих рук.

Никогда у меня не было огромного количества высыпаний на коже, мне вовсе не требовались косметические процедуры, как многим подросткам, на которых смотреть невозможно. Да и я уже никакой не подросток, а студент третьего курса… Но после ветрянки меня вдруг заклинило на том, как я выгляжу, и я просто на этом свихнулся.

Нарыв должен созреть, прежде чем придет время его удалять. Аккуратно прокалываешь иголочкой, надавливаешь, и гной выходит наружу. Потом протираешь это место спиртом… хотя это вовсе не обязательно, можно пересушить кожу. А у меня она и без того сухая.

Это если все делать правильно и иметь терпение. А я метался по квартире в какой-то лихорадке и, стоило только появиться малейшей красноте на коже, я с остервенением пытался от нее избавиться. И начинал сдирать кожу – пласт за пластом. Довольно долго я и сам не понимал, что мной движет. Дело было только в желании выглядеть как обычно, иметь чистую кожу? Да нет же… Боль физическая отвлекает от боли внутренней, даже снимает ее. Переключает внимание человека на ВНЕШНИЕ раны. И он забывает о том, что гложет его внутри. Хотя бы на время. Но все же…

Я вдруг потерял интерес ко всему – учебе, телевизору, книгам, журналам, газетам, фильмам… В девяностые годы у нас еще не было интернета. Все, что теперь меня интересовало, – бесконечное изучение своих зияющих ран в зеркале. И чем страшнее они были (причем исключительно по моей вине), тем больше я одновременно пугался и… успокаивался. Теперь у меня есть занятие. Я могу отвлечься от болезненных мыслей о НЕЙ. От тоски. Наваждения. Страха.

Теперь у меня есть причина не выходить из дома. Я нашел оправдание своей панике.  На меня же без слез не взглянешь. Разве может такой, как я, мечтать хотя бы о том, чтобы поздороваться с девушкой? Признаться самому себе, что я ее просто боюсь? И то, что я чувствую, меня в ужас приводит.

Я теряю себя. И уже не понимаю, кто я. Комок нервов, трясущийся псих, боящийся собственной тени. Если уж мне не дано ощущение внутреннего покоя, то для чего изводить меня чувствами, с которыми я не знаю, что делать?

Господи, если Ты есть, не посылай мне влюбленность. Лучше убей. Любовь – это пытка.

В таком отчаянии я никогда еще не был.

А если разобраться… хотя бы попытаться… то, что происходит? ОНА – веселая жизнерадостная компанейская девушка. И я совершенно точно знаю, какие парни ей нравятся. Те, с кем можно беззаботно порхать, с удовольствием проводить время в клубах. И при деньгах. Для нее это важно. ОНА этого и не скрывает. Даже если допустить, что я каким-то чудесным образом перестану трястись и смогу изобразить хотя бы видимость нормального поведения, мне ничего «не светит». ОНА может только меня пожалеть.

Не сразу я это понял так четко, что смог сформулировать. На наблюдения за НЕЙ ушли долгие месяцы. Как-то раз ОНА ко мне обратилась с невинным вопросом и даже сделала попытку продолжить разговор. Я застыл на месте как истукан. Попробовал улыбнуться, но… боюсь даже думать, как я выглядел со стороны. А когда пришел домой, меня лихорадило так, что на нервной почве вырвало.

Если бы я просил Бога о чем-то, то это было бы только одно: не посылай мне никаких чувств. Умоляю. Для меня это хуже самой страшной смертельной болезни.

При том, что я очень, очень и очень самолюбив. И мысль о том, как я выгляжу в глазах окружающих, и какие шуточки могут они отпускать на мой счет, убивает меня куда больше, чем безразличие девушки.

- Я не могу смотреть, как мой сын сходит с ума, - плачет мама. – Давай обратимся… к специалисту.
- Но ему надо рассказывать не только о следствиях, но и о причине… а этого я не хочу.
- Сколько это будет продолжаться? Ты уже два года ходишь с истерзанным лицом, меня все спрашивают, что с тобой случилось? А я говорю: аллергия. Не могу же я сказать людям, что ты приходишь домой после лекций, запираешься в ванной и часами сдираешь кожу с лица. И по ночам – дождешься, когда все уснут, и идешь туда. Причем тебе кажется, что ты делаешь лучше. Но ты же ничем не болен! Оставь в покое свою кожу. Дай ей время зажить. Не подходи к зеркалу месяц, другой. И будешь таким же, как прежде. Ты все время заносишь в раны инфекцию, не даешь им зажить. Если бы это была болезнь! Но ты сам себя таким делаешь!

Я тоже так отвечал: аллергия. Чтобы люди отстали с вопросами. Я маскировал раны корректирующей жидкостью белого цвета. И лицо напоминало маску. Казалось неестественным, как будто загримированным. Но я-то знал, как оно выглядит. Когда, приходя домой, я смывал все это, то сам ужасался – огромные кровоподтеки, раны, которые просто отказывались заживать, потому что я сам не давал им этого делать.

Пару раз я пытался сделать так, как мама советовала. Не подходил к зеркалу неделю, другую, третью… и вроде бы физиономия становилась практически прежней. С таким лицом уже можно было нормально гулять, ранки казались такими маленькими, что с виду напоминали царапины. Но я снова срывался, кидался к зеркалу, и все начиналось с начала.

Мне казалось, так моя внутренняя боль, агрессия, злость на самого себя находит выход. Я и забыл, что когда-то у меня было лицо как у здорового человека, и его даже находили красивым. К зеркалу меня тянуло как магнитом, как будто я сам себе не принадлежал.

- Потом ведь следы останутся, - говорила мне мать. Но мне было плевать. Боль внутри разрослась до таких размеров, что я порой и дышать не мог, только и отвлекался на бесконечный процесс заживления своих внешних ран, которые без конца бередил, не давая ни им, ни себе покоя.

Прошел еще год. Мне стало казаться, что выхода нет. Неужели я не вернусь к себе прежнему, каким был до этой истории? По учебе я съехал, хотя и не фатально, но стали появляться «тройки», чего прежде никогда не было. Меня это не огорчало – вот до какой степени стало на все наплевать. Я и поверить не мог, что когда-то придавал значение каждой оценке.

Влюбленность моя уходила... Видимо, правы психологи, когда говорят, что любовь живет три года, моя ровно столько и прожила. Три худших года в моей жизни, воспоминания о которых до сих пор меня не отпускают.

Но невроз-то остался. Что же все-таки мне помогло? Интернет. У нас его подключили. И я «завис» там.

Стал забывать о том, что проходит час за часом… день за днем… ночь за ночью… И мне было не до зеркала.

Через несколько месяцев я обнаружил, что уже и забыл, как жил ДО интернета. О своих «бдениях» у зеркала и яростном сдирании кожного покрова. О ненависти к самому себе – вот такому. Презрении.

Я пережил тяжелейший невроз, но излечиться смог только по принципу «клин клином». Интернет – это то еще «лекарство», одна зависимость «перешибла» другую.

Нет, я вовсе не стал спокойнее. И все же пошел к психологу, понимая, что мне без специалистов не обойтись. Женщина вдвое старше меня, она воцерковленная.

- Вы внешне спокойный, но внутренне очень тревожный человек, причем вы все загоняете вглубь, поэтому вам так трудно открыться. Смирения вам не хватает… Когда болит не только душа, болит САМОЛЮБИЕ… это еще тяжелее. Вам надо учиться…
- Чему?
- Умению открыто выражать свои чувства. Не обязательно конкретному человеку. Вот лист бумаги возьмите и напишите все это… хотя бы себе. И пусть никто не читает. Вам даже ЭТО сделать будет стоить таких усилий над собой, это будет самая настоящая психологическая ломка… Откройтесь. Не мне. Но сами себе. А вы даже и в диалоге с самим собой остаетесь закрытым.

Я так и сделал. И странно – если отпустить самолюбие, переломить гордыню, действительно легче дышится. И я чувствую, как ощущение смиренного ПОКОЯ наполняет мою душу. Я слишком слаб, чтобы жить без веры. Что такое вера для меня лично? Мечта о том, чтобы внутренние демоны перестали терзать меня, рвать на части, мне действительно нужен свет – как лампада внутри.

Любовь для такого, как я, - это не только испытание психики и разрушение и без того шаткой нервной системы, но и вызов самолюбию, а как раз этого-то я и не могу пережить. Мне нужно смириться… но с чем? Здоровые-то никому не нужны, а уж такой псих, как я… Дело не в том, любят меня или нет, так было бы слишком просто. А в том, как я сам рассыпаюсь и превращаюсь в посмешище. Причем в своих собственных глазах. И меня начинает тошнить от самого себя. Жалкого и нежизнеспособного.

У меня идеальный цвет лица. Глядя на меня сейчас, и не подумаешь, что было с моей кожей несколько лет назад. Если следы от ран и остались, их можно разглядеть только под лупой – они бесцветные и все равно не видны на висках под спадающими волосами. Никому ничего и в голову не придет.

Я встречаюсь только с девушками, которые мне безразличны. И меня абсолютно устраивает собственный пофигизм. Это дает мне ощущение внутренней свободы, контроля над ситуацией. Конечно, что-то я к ним испытываю, но ровно тот минимум, который необходим, ведь иначе вообще ничего не получится.

Никто из них даже не подозревает, каким я могу быть, если начну увлекаться… мне этого просто нельзя. Противопоказано. Это отнюдь не победа над гордыней. К смирению в полном христианском смысле я не пришел. Может быть, для меня это и невозможно.

Но я иногда молюсь. Обращаюсь к Всевышнему лишь с одной просьбой: пусть я буду безразличным, холодным, бесчувственным, равнодушным… ведь только так я могу играть роль нормального. И не буди мое сердце. Пусть спит вечным сном.