Четвертое августа 2012 год. Знакомство

          Никогда не вела дневник. Даже никогда не думала об этом. Я не очень-то склонна к рефлексии. Если бы и не странные обстоятельства сегодняшнего дня, никогда и не подумала его заводить.

Проснулась от жуткого кошачьего скрипа за стенкой в соседней квартире. Это Любкин кот. Забыла вчера его покормить. От голода и жажды любовных похождений орет всю ночь. На часах едва перевалило за пять утра. Уснуть опять не представлялось возможным, поэтому я решила пойти и исполнить свой соседский долг. 

Рыжее чудовище встретило меня молящими глазами и жутким запахом мочи. Он ни на секунду не прекращал орать, даже когда ел.

Любки нет уже две недели, неизвестно, куда она на этот раз подевалась, краткое смс гласило только : «Я влюбилась, корми Бублика». Бедный Бублик тоскует, гулять ему  нельзя, иначе он пропадет или дворовые коты изобьют его до смерти, он очень боится улицы. От тоски бедняга пометил каждый угол в крошечной квартире. Долго находиться там было нельзя. Наевшись, рыжий Бублик терся о мои ноги.

- Ладно, вечером еще покормлю, а то начнешь опять жрать наполнитель для туалета, - сказала я и направилась к выходу.

По топоту жирных лап даже за закрытой дверью было слышно, как кот ринулся к открытому балкону, чтобы целый день наблюдать за дворовыми котами.
Вернувшись домой, я поставила чайник. В квартире был странный запах. Нет, не кошачьей мочи. Что-то среднее между сигаретами и прокисшим молоком.

Ложиться спать не имело смысла. Я недели две уже как нормально не спала. И дело не в стонах Бублика и не в бесконечном кашле тети Клавы из квартиры снизу. Просто приближался очередной отчет. Не могу спать. Не могу есть. Перестала даже покупать хлеб, потому что он зацветает раньше, чем я могу заставить себя его съесть. О готовке я и забыла. Последний раз готовила что-то сложнее бутерброда, наверное, когда еще была жива бабушка.

Сидя на кухне и потягивая чай, я думала о приближении очередного ужасного дня. На секунду мне даже показалось, что я уснула. Очнулась, снова услышав этот ужасный запах. Пелена застлала мне глаза или все покрылось легкой дымкой. Да нет, это был натуральный дым. Он шел из зала. Я направилась в комнату. Балкон был открыт, запах шел с улицы. Перегнувшись через перила, я увидела, что кисловатый дым идет с соседней квартиры. До сегодняшнего дня думала, что квартира пустует.

Странно, что кто-то кроме меня и Бублика не спит в такую рань.
 
Старый соседский балкон, как и мой, не застеклен, между ними только хрупкая кирпичная кладка. Заглянув за нее, я увидела, что в квартире горит свет.

- Извините, вы не могли бы не курить, весь дым летит в мою квартиру,- сказала я.

Реакции не последовало. Закрыв плотнее дверь на балкон, я вернулась на кухню. Закрывать было бесполезно, поскольку старые прогнившие двери как решето пропускают любые звуки и запахи, зимой приходится их заклеивать, запихивать вату, но толку все равно мало.

Пытаясь снова уснуть,  я подумала, что этот таинственный сосед, кем бы он ни был, мог просто уснуть с зажженной сигаретой и устроить пожар. Не может от одной сигареты быть столько дыма.

Бабушка рассказывала, как в нашем доме один раз был пожар. Тетя Света с третьего этажа забыла выключить электрическую плитку, короткое замыкание, загорелась кухня. Ее с дочкой Катей еле успели спасти. Столько лет прошло, а до сих пор на их площадке пахнет гарью, а стена их кухни немного покрыта сажей. На этой стене сколько себя помню всегда было написано «Катька- ш*ха». Катька уже давно выросла и действительно стала ш*хой. То ли тот, кто это писал, был очень проницательным и увидел  задатки еще в юном возрасте, то ли Катька от созерцания каждый день этой надписи свыклась с этой мыслью.
Я вернулась в зал, постучала по стене в надежде, что меня услышат.  Не помню как, но мгновение спустя я уже оказала на соседнем балконе.

Грязная заваленная хламом комната была вся в дыму. Тусклый свет электрической лампочки едва пробивался сквозь струящийся дым. На пожар было не похоже.

- О привет, - сказал спокойный голос из противоположного угла.

 Немного попривыкнув к туману как к темноте, я различила мужской силуэт, в зубах блестел огонек сигареты.

- Молодец, что зашла, присаживайся,- сказал он, словно мы были всю жизнь знакомы.

Он вынул сигарету из зубов, и красный огонек указал мне на старое кресло с порванной обивкой у стола.

Я села. Сам он кружил возле странного предмета, позже я поняла, что это мольберт.

- Куришь? – спросил он.

- Нет.

- Попробуй,- сказал он мягким голосом,- один тибетский монах мне подарил, хорошая вещь, прекрасно успокаивает,- и он протянул мне самокрутку.
Вблизи я увидела немолодое небритое лицо, он расслабленно улыбался. На незнакомце была старая растянутая майка, заляпанная красками.

- Почему вы думаете, что мне нужно успокоиться?- спрашиваю я и втягиваю в себя кисловатый дым.

Я вижу, как странный сосед пожимает плечами и продолжает орудовать кистью.
Через несколько минут наблюдения за его ловкими стремительными движениями и трех затяжек действительно успокаиваюсь. Оглядываю комнату. Стены в пожелтевшей побелке, кругом стоят картины, рамы, краски, на столе тарелка с недоеденной сушеной рыбой, какие-то инструменты в углу. Кроме небольшого стола, кресла, в котором я сижу, и маленькой табуретки никакой мебели.
-В детстве я тоже хотела стать художником,- нарушаю я тишину, он показывает один глаз из-за мольберта и внимательно смотрит. – Художником абстракционистом или писателем.

- А кем стала?

- Никем,- говорю я.

- Почему?- он спрашивает с искренним удивлением.

Я пожимаю плечами и затягиваюсь.
 
Он выходит из-за мольберта, вытирает руки какой-то грязной тряпкой, садится на низкую табуретку напротив и берет сигарету из моих рук. Внимательно глядя мне в глаза, снова спрашивает:

- Что же случилось?- он закидывает подбородок вверх, чтобы затянуться поглубже.

- Не знаю,- говорю я, усаживаясь в кресло с ногами.- Люди не становятся художниками. Я имею в виду обычные люди.

- Кем же они становятся? - он удивленно приподнимает бровь. Его лицо, измазанное краской и растянутое в легкой улыбке, вызывает доверие.

- Обычные люди становятся менеджерами, продавцами, бухгалтерами, экономистами,- слышу я свой голос откуда-то извне. – Или как я они становятся несчастными аналитиками.

- А что делает аналитик?- спрашивает он, встает и начинает снова орудовать кистью.

- Ну я, например, занимаюсь тем, что ненавижу свою работу. Я прихожу на работу и среди сотен лиц не вижу ни одного, кто бы любил то, что делает. Из сотен этих людей с десяток знает мое имя, два десятка фамилию. Моя задача раз в месяц собрать статистические данные со всего отдела в отчет и провести анализ. Я с легкость  могу сделать эту работу за четырнадцать часов, если не отвлекаться - за десять.

- А что делает аналитик в остальное время?

- Пьет чай, делает вид, что занят, перекладывает бумаги и иногда читает украдкой в туалете. А еще у меня есть целая тетрадка, куда я записываю, сколько осталось до конца рабочего дня и до обеда.

- Не очень – то весело быть аналитиком, - улыбается он и отправляет крошечный бычок метким движением в открытое окно.

- Это совсем не весело,-  говорю я и снова слышу свой голос откуда- то не из меня. Пытаюсь прикинуть, через сколько мне на работу.

- Но работа ведь не сложная, четырнадцать часов и ты свободна делать все, что хочешь. Почему она убивает тебя, что ты не можешь ни есть, ни спать?

 - Потому что от этого отчета многое зависит, - отвечаю я. – Сегодня мне сдавать очередной. Согласно ему одна из сотрудниц службы снабжения сделала ошибку в заказе. Компании эта ошибка обошлась в два миллиона. Это ничтожная сумма в масштабах компании, но Вике Петровой будет стоить карьеры.
Он смотрит на меня, опустив руки с кистями.

Я начинаю смеяться.

- А самое смешное, что Вика Петрова ни в чем не виновата. Ошибку в заказе сделала руководитель ее отдела Олеся Игоревна, и только мы с Олесей Игоревной  об этом знаем. И с немой просьбы Олеси Игоревны мне придется сегодня отправить отчет руководству, а Вику на биржу труда.  И никто ничего не скажет.  Вика всего полгода работает, она не первая и не последняя.
Резким движением он бросает кисти на пол, трет щетинистый подбородок.

- Мы должны спасти Вику Петрову.

Я мотаю тяжелой головой.

- Мы не можем ее спасти. Олеся Игоревна должна остаться не причем, иначе меня уволят.

- И пусть! – говорит он,- Зачем тебе такая работа, где твоими руками губят жизни других людей?! Зачем тебе так жить, если ты не можешь ни спать, ни есть? Что тебя держит там? Что за работа, где ты можешь читать только украдкой?

Он заходил из стороны в сторону.

- Я ведь не могу просто уйти, мне  нужна работа, мне нужно как-то жить.
- Зачем?- Удивленно спросил он,- Чтобы корить себя за подлость, чтобы считать секунды до конца рабочего дня или до конца жизни? Ждать пока корпорация капля по капле выпьет тебя до дна?!

Я ошеломленная смотрела на него.

- Просто наберись смелости собрать всю свою злость в кулак и послать их куда подальше. Ты ведь набралась смелости перепрыгнуть на чужой балкон, в незнакомую квартиру.

- Действительно отчаянная,- задумчиво пробурчала я.

- Вот, держи,- он стал копаться в дальнем углу комнаты, в котором была сложена груда каких-то инструментов, - держи вот это,- он протянул мне что-то вроде кувалды, старой, грязной,  с длинной железной ручкой, она была, по-видимому, настолько тяжелой, что он держал ее двумя руками.

- Собери всю  свою злость, весь гнев, что кипит в тебе, всю несправедливость, которая когда-либо случалась с тобой, и одним махом избавься от нее. – С этими словами он тяжело замахнулся и со всей силы ударил в грязную пожелтевшую стену, которая разделяла наши квартиры. Показалось, что содрогнулась земля. Стена покрылась паутинкой трещин, посыпалась штукатурка.
 
- Это весело,- сказал он, вытирая со лба пот и краску и протягивая мне железного монстра. Довольно улыбался.

- Теперь твоя очередь. Просто почувствуй силу своего гнева и направь его на стену, а потом иди на работу, и скажи им: Корпоративные монстры!- он взмахнул рукой,- Перестаньте видеть в людях мясо! Идите на **й!

С этими словами он рухнул в кресло.

В нерешительности я взялась за ручку кувалды. Действительно, чем я это заслужила, думала я, разве стоят они моих бессонных ночей, разве для того меня растила бабушка, для того ли я пришла в этот мир, чтобы изо дня в день ненавидеть свою жизнь, считать минуты до конца. До конца чего?

Как же я их всех ненавижу - людей, которые видят меня каждый день и не знают по имени, вонючих мужиков в троллейбусах, правительство, соседку, которая постоянно храпит! Свою никчемную жизнь я ненавижу! Стоит ли каждое утро вставать с кровати, чтобы снова видеть все это?!

Что было сил, я схватилась за рукоятку, с огромным усилием сделала замах, и вся моя злость ушла в ненавистную стену.
Посыпалась штукатурка, запахло пылью. На секунду показалось, что дрожат стены.
«Ну вот и дом рухнул»,- подумала я и провалилась.

***

Очнувшись, я обнаружила себя в постели. На часах было полдевятого, будильник не звенел, из-за бессонницы он был не нужен.

Какой странный сон.

Я чувствовала жуткий голод, как будто организм вспомнил, что ему все-таки нужно питаться. Пожарив единственное яйцо и допив кефир не первой свежести - на этом мои запасы закончились -, я поспешила на работу.

Успеть вовремя не представлялось возможным.

Угрюмые серые улицы мелькали в окне троллейбуса. Я вспоминала детали сна, все было так реалистично, кажется, я даже чувствовала запах дыма, которым пропахли волосы.
Вдруг опоздать на работу показалось  не страшным. Странное чувство. Как в детстве, когда получил двойку, но знаешь, что ее в журнал не поставят, или нашкодил, но уверен, что наказания не последует.

Опоздав на сорок минут, я зашла в офис. Огромный кабинет был уже полон людей, уткнувшихся в свои мониторы и монотонно чирикавших клавишами. Поймала свое отражение в зеркале- красные распухшие глаза, согнулась в три погибели, бабушка бы зарядила мне между лопаток.

Увидев меня, Олеся Игоревна дала безмолвный знак зайти в ее кабинет.
- Почему опоздала,- спросила она и, бросив на меня единственный брезгливый взгляд, продолжила перебирать бумаги.

В животе заурчало от голода. На столе лежала нетронутая раскрытая плитка черного шоколада.

- Сегодня нам сдавать отчет, а ты позволяешь себе опаздывать! Следующий раз будет последним.

И она брезгливо посмотрела на меня, словно я кусок протухшего мяса.

- Вы не уволите меня,- неожиданно для себя говорю я. – Пойду готовить отчет,- отламываю кусок шоколадки и ухожу, оставив ее в оцепенении.

Усевшись за свой стол, пытаюсь понять, что со мной произошло. Включаю компьютер. Не могу смотреть туда, не могу смотреть вокруг. Все противно. Привычным движением достаю тетрадку, чтобы записать, сколько осталось времени до обеда.

Ко мне подходит Остапов, берет мою ручку, начинает крутить ее в руках - ненавижу, когда так делают -, наклоняется, заговорческим тоном спрашивает:

- Ходят слухи у нас недостача на 3 миллиона. Надеюсь,  это не мой косяк?

Олеся Игоревна смотрит на нас сквозь прозрачную стену в своем кабинете.
Ничего не говорю. Поднимаю голову, провожу взглядом поверх столов. Все знают про недостачу.

Бедные, что они сейчас чувствуют?

Переживают, чья голова полетит.

Нет, боятся, как бы ни полетела их.

Они заслужили это. Стадо безмолвных овец, ждут, кого следующего поведут на бойню. И ради чего? Чтобы пастух изредка дал им пощипать вялой травы.
Посылаю к черту Остапова. Ни секунды не мешкая, открываю отчет и спасаю Вику Петрову.
Отправляю отчет письмом, всех ставлю в копию. В теле письма пишу:

«Корпоративные монстры! Перестаньте видеть в людях мясо! Идите на **й!»

Я сижу, сложив руки в замок.

Секунду спустя вижу, как одна за одной головы над столами поворачиваю в мою сторону. Олеся открывает дверь, прочищает горло, старается держаться.

- Ника!

Я улыбаюсь.

Секунда, и я залезаю на стол, смахиваю ногой клавиатуру.
 
- Вы свободны! – весело говорю я и развожу руками. Овцы смотрят на меня с недоумением.

- Нет,- смеюсь, меня осенило, - эта я свободна!

Спрыгиваю со стола и ухожу. Овечка перемахнула через забор на соседнее пастбище.
Позади себя слышу блеяние:

- Ника!

- Сошла с ума!

Я чувствую такую легкость во всем теле, кажется, еще немного и мое тело взлетит.

Я спасла Вику Петрову!

 Я спаслась!

Это словно сдать все экзамены сразу.

До чего же ясное сегодня небо.

***

Когда я пришла домой, эйфория от обретенной свободы понемногу рассеялась.
Я думала о том, как теперь жить, что на меня нашло, и пожурила бы меня бабушка.
Усевшись в зале на пол, я ела купленный на остановке пирожок и перебирала варианты, куда можно устроиться на работу.

Вариантов немного.

Вдруг послышался резкий шум на балконе, я испугалась. Мгновение спустя в комнату с балкона зашел сосед-художник. До этого момента я была уверена, что мне все приснилось. Он был все в той же растянутой грязной майке и широких штанах, с которых стряхивал пыль.

- Ну как все прошло?- спросил он, как ни в чем не бывало, весело улыбаясь, сел рядом.- Смотрю, к тебе вернулся аппетит. Удалось спасти Вику Петрову?
Я кивнула и улыбнулась. Мне было радостно, что он оказался настоящим.

- Сказала им, чтобы шли на **й.

Мы смеемся.

- Все-таки здорово они тебя разозлили. Смотри.

И он отодвигает ковер, который висит на стене, возле которой мы сидим. Старый бабушкин ковер, впитавший в себя пыль десятилетий.

За ковром зияет сквозная дыра в стене шириной в полкирпича. Сквозь щель я даже вижу кресло, в котором сидела утром. Неужели, я такая сильная.

- Здорово. Правда? – весело спрашивает он, видя мое изумление. Сможем перекрикиваться теперь.

- Как еще весь дом не рухнул, -говорю я.

- Да что ей будет, старой хрущевке, еще нас переживет.

Я улыбаюсь.


- Ну, что теперь будешь делать на свободе? – спрашивает он и с энтузиазмом потирает руки.

- Не знаю, буду искать новую работу.

- Стоп, зачем?- недоумевает мой странный сосед. – Ты только избавилась от этого гнета.

- Мне же нужно чем-то заниматься.

- Начни жить, - воодушевленно говорит он.

- Мне нужно жить на какие-то средства, что-то есть, раз у меня проснулся аппетит.

- Ах ты об этом, -радостно говорит он,- о материальном. Так это не проблема.

Он встает и что-то пытается достать из кармана своих широких штанов.

- Смотри.

У него в руках небольшая железная коробочка, покрыта пылью и ржавчиной.

- Что это?

Я беру коробочку, она перетянута резинкой, крышка сидит неплотно.

- Открой.

Я открываю. Внутри связка красных, перетянутых такой же резинкой купюр.

Я с удивлением поднимаю глаза на художника, его лицо сияет.

- Клад,- смеется он.- Это было в стене, которую мы разломали, скорей всего, один из кирпичей отошел, и там лежала эта коробочка, поэтому ее так легко было пробить. Твоя бабуля, видимо прятала пенсию за ковром.

- Да это похоже на бабулю,- говорю я. Не знаю даже что и думать, так много удивительных событий в этом дне.

- Там тысяч пятьсот, наверное, я не считал,- говорит он и скользит взглядом по рядам старых  книжных полок, которые занимают две стены маленькой комнате,- Представляешь, какая удача ударить именно в это место в стене.

- Да, -говорю я, - невероятно.- Стараюсь пересчитать деньги, но мысли путаются.

- И все- таки, чем займешься?- не унимается он,- Я бы предложил прокутить, но решать тебе.

Я смеюсь.

- Не знаю, правда, не знаю, это так неожиданно все. Слушай, я должна тебя поблагодарить. За то, что открыл мне глаза и за деньги…

- Ой, да брось,- машет он в мою сторону и прохаживается мимо книжных полок.

- А я даже не знаю твоего имени.

- Иван Художник.

-То, что художник, я видела.

- Это фамилия,- говорит он. Время от времени берет одну из старых пыльных книг и листает ее.- Бывает такое,- смотрит он в мои удивленные глаза и подмигивает.

- Когда каждое утро просыпаешься со знанием, что ты художник невольно задумаешься.
Слушай, а ты ведь утром говорила, что в детстве мечтала стать художником-абстракционистом или писателем,- он подсаживается ко мне.

- Да, -загораюсь я,- с удовольствием возьму у тебя несколько уроков.

- Не, не, не, забудь,- Художник машет руками в мою сторону и встает, облокотившись на крышку открытого секретера, тот скрипит.

- Почему бы тебе ни писать.

Он проводит пальцем по аккуратной стопке нетронутых толстых советских тетрадей, которые лежат в секретере, оставляя ровную чистую от пыли полоску. Берет одну из них с радужной полосатой обложкой, листает, шурша чистыми листами, и бросает мне.
Озадаченная я поворачиваю голову в сторону балкона, откуда с криками бежит Бублик. Видимо, он залез на вишню и с нее спрыгнул на мой открытый балкон. Радостный и гордый и трется о мои ноги, щекочет углом тетради усы.

- Бублик, ты как на улице оказался? - восклицаю я.

- Он такой молодец,- сосед присаживается рядом и гладит жесткую рыжую шерсть - целый день гонял дворовых котов.

- Он никогда на улице не был,- говорю я.

- Иногда достаточно одного прыжка… - загадочно говорит Художник и откуда-то в зубах у него появляется сигарета.

***
И вот я пишу о событиях этого странного дня, Бублик свернулся калачиком на ногах, я слышу, как за ковром ходит и что-то напевает мой сосед- Иван Художник.

Продолжение следует.