Крольчатник

Ольга Фикс
КРОЛЬЧАТНИК

Часть I

1

В тихий осенний вечер, один из тех редких вечеров, когда сквозь красноватое облако смога, постоянно застилающего московское небо, вдруг робко и ненадолго пробивается свет Полярной звезды, а луна прозрачной перламутровой раковиной низко-низко зависает над еще не включенными фонарями, Марина ехала в гости к Валерьяну.
Валерьяну было девятнадцать лет, и для своего возраста он был довольно-таки занятым человеком. Сутки через трое он сторожил частную автостоянку и по четыре вечера из каждых семи - во всяком случае, в теории - учился вечерне в Универе на филологическом, изучал родной язык и литературу. От армии его надежно оберегал белый билет, хотя, в общем-то, и без билета любому дураку сразу было видно, что Валерьян псих.
Был он сутул, угловат и у него слегка косил левый глаз, что, впрочем, выходило весьма симпатично. Кроме того, он слегка прихрамывал, но Марина никак не могла запомнить, на какую именно ногу. А еще он писал стихи.
Они познакомились на поэтическом вечере в Некрасовке, где Валерьян вместе с другими начинающими поэтами читал свои творения, а Марина слушала, стоя среди других пестро одетых и безвкусно накрашенных девиц, ничем особенно среди них не выделяясь.
Это был довольно-таки редкий случай, потому что в норме Марина косметики совершенно не употребляла, а одевалась вот как сейчас - в узенькие синие джинсы и какой-нибудь свободный балахончик, желательно с капюшоном. В таком виде она ходила и в школу, и в кино, и в Консерваторию, и даже на свидания.
Но в тот день ей все осточертело. Тот день был совершенно особенным - на рассвете Марина проводила в Шереметьево свою лучшую, можно сказать, единственную подругу Аню. С Аней они дружили с шести лет, с самого первого класса, вместе сидели за партой, ни разу не ссорились и почти никогда не расставались - ну, разве что летом или когда кто-то из них болел. И вот теперь Аня уехала. Ее, как отличницу, послали на семестр по обмену в Америку. Это было совершенно невозможно себе представить, потому что всегда, всю жизнь, Аня была рядом, с ней всегда можно было перемигнуться, пошутить, на худой конец звякнуть ей по телефону, посоветоваться, как жить дальше. Не было случая, чтобы у Ани не нашлось на что-то ответа - своего собственного или взятого из книг.
Из-за Аниного отъезда весь тот день у Марины пошел наперекосяк. Ни в какую школу она, конечно, не пошла, хотя самолет улетал в шесть утра и на первый урок Марина успевала с запасом. Вместо этого она полдня проревела, уткнувшись в подушку, а вечером с мрачным видом явилась к матери в спальню и категорически потребовала косметичку. Мамину, конечно, своей-то у Марины отродясь не бывало.
Мама была даже рада: наконец-то ее Мариночка сделалась похожей на других девочек, ежедневно встречаемых мамой на улице. На Марине в тот день оказались черные лосины, черная мини-юбка и шелковая красная блузка, а на голову Марина вылила чуть ли не весь флакон маминых французских духов, так что ее длинные и темные, распущенные ради такого случая волосы благоухали на весь автобус, и люди, притиснутые к ней в давке, вынуждены были зажимать носы. Марине казалось, что все на нее оглядываются (очень может быть, что так и было), она сутулилась и втягивала голову в плечи.
Поэтов в тот вечер выступало немного, человек пять-семь. Несли они, в основном, галиматью, от которой буквально уши у всех вяли. На этом фоне стихи Валерьяна выделялись необыкновенно. Сперва они показались Марине каким-то набором слов, еле связанных необычайным, завораживающим ритмом, но постепенно проступили какие-то мысли - неизвестно только, о чем. Наизусть эти стихи не запоминались, только что услышанные строчки забывались мгновенно, но чувство, возникшее в Марине, пока Валерьян их читал,  осталось потом с ней надолго.
Прочел он тогда довольно много, все тихим, каким-то как бы бесстрастным голосом. Марина слушала, и сперва ей казалось, что она ничего не понимает, потом вдруг как-то вышло, что что-то она все-таки поняла, вот только, кажется, не в стихах, а так, в себе, в жизни...
Такая вначале была тоска, по Ане, по всему, что с ней было связано, по тому времени, когда Аня была всегда рядом и, значит, под рукой всегда был ответ на любой вопрос. Такое было одиночество, брошенность и незащищенность, такая беспросветная мгла, - и вдруг появился просвет! На душе от этих непонятных стихов сделалось вдруг так спокойно - этакий якорь спасения в непонятном и бурном житейском море. Человек, который пишет такие стихи - что-то должен наверняка понимать!
Когда все закончилось, слушатели рванулись на улицу - в еще теплую осеннюю ночь, но расходиться сперва не стали. Люди стояли во дворе и в арке у выхода, сбивались тесными группками - все, видно, между собой знакомые, не в первый раз на таких вечерах. Марина же про сегодняшний вечер узнала в школе, но никого из одноклассников видно не было, не было вообще ни одного знакомого лица. Марина стояла у стены, чувствуя себя потерянной в этой совершенно чужой толпе. "И вот так теперь будет всегда, - с тоской думала Марина. - Ах, Анька, Анька, и зачем же ты уехала?" На мгновение возникла мысль, что вот если бы ей, Марине, предложили поехать куда-нибудь одной, без Ани, она бы тогда наверняка отказалась! Но ей тут же сделалось стыдно.
Марина в очередной раз тоскливо огляделась и увидела совсем рядом, у той же самой стены, в двух шагах от себя, того единственного понравившегося ей поэта. Он тоже стоял один и курил, пуская кольцами дым.
Такие у него получались смешные колечки, этакие бараньи завитушки: серенькие, какие бывают у романовских овец. Марина смотрела на них, смотрела и внезапно рассмеялась. Так эти завитушки не увязывались со всей ее сегодняшней тоской, так выделялись, просто как из другой жизни! А Валерьян, услыхав ее смех, поднял голову, посмотрел сначала сурово, обидчиво - что, мол, тут за смешки такие, уж не над ним ли, часом, смеются, но, встретив ясный, простодушный Маринин взгляд, не выдержал и сам расхохотался. Однако тут же вновь сдвинул брови и с притворной строгостью спросил:
- Может, вы все-таки расскажете, что вы нашли во мне такого смешного?
Марина от смеха прямо-таки согнулась пополам. Однако нельзя же так, надо же было хоть что-нибудь ответить! И Марина, собравшись с силами, больно, изо всей мочи ущипнув себя за руку, чтобы не смеяться, с трудом выговорила:
- Колечки! Колечки, понимаете?
- Какие колечки? - не разобрал он поначалу. Но, сообразив, наконец, в чем дело, слегка смутился.
- Привычка у меня такая. А что, в самом деле очень смешно выходит? - неожиданно забеспокоился он.
- Да нет же! Просто у меня настроение сегодня такое дурацкое, - Марина как-то сразу угасла. Ей снова вспомнилось утро в аэропорту, долгая одинокая дорога домой.
- Эй, девушка! - шутливо окликнул он ее. - Что-то вы погрустнели. Не сотворить ли вам еще пару колечек?
- Пожалуйста! - с неожиданным жаром отозвалась Марина. - Только, если можно, давайте уж сразу целую сотню, а то два колечка, они, знаете ли, слишком быстро растают!
- Ну что ж, сотню так сотню, мне не жалко. А у вас хватит времени на сто колечек? Ведь на это, поди, весь вечер уйдет.
- Времени у меня сколько угодно, - храбро солгала Марина. Мама ждала ее самое позднее через полчаса. Но, в конце концов, не она ли всегда говорит, что Марине пора наконец повзрослеть? Правда, было тут и еще одно, немаловажное когда-то обстоятельство: Марина прекрасно знала, что Аня бы ее поведение не одобрила. Но какая, собственно, разница? Все равно Аня теперь далеко.
- Если вы не возражаете, - говорил тем временем Валерьян, - мы могли бы поехать ко мне домой.
- Не возражаю, - важно ответила Марина. Но не выдержала и снова прыснула.

 2

Ехать оказалось довольно долго. Марина прикинула, что от ее дома это прямо противоположный конец Москвы.
Валерьян жил на пятом этаже маленькой пятиэтажной хрущевки. Пока по лестнице заберешься - запыхаешься! В какой-то момент Марину стало ужасно волновать, что от таких физических усилий у нее теперь наверняка заблестит нос. Но эта мысль, едва возникнув, тут же исчезла, сметенная вихрем совсем других переживаний. Ведь она в первый раз в жизни идет вот так в гости к незнакомому человеку!
Небольшая двухкомнатная квартира, в которой оказалась Марина, поразила ее неухоженностью и явным неуютом. Клочья обоев свисали со стен, потолки были грязно-серые, все в потеках и пятнах, паркетный пол под ногами рассыпался на отдельные паркетины.
- Послушайте! - не выдержала она наконец. - Вы что, один тут живете?
- С бабушкой, - отозвался поэт, который, в три погибели согнувшись, безуспешно пытался нашарить для Марины тапочки. - А, да ладно! - махнул он рукой. - Так проходите. Все равно тут полы Б-г знает сколько не мыли.
"Да тут и от полов-то скоро ничего не останется", - мысленно добавила Марина, совершенно потрясенная всем увиденным, но вслух ничего не сказала. А она-то думала, что поэты творят в исключительно уютной, эстетически облагороженной обстановке! Впрочем, может, он здесь только живет, а творит где-нибудь в другом месте? На бульвар, например, выходит? Какой тут бульвар должен быть рядом? Кажется, Симферопольский? Марина бывала однажды в этих краях, когда двоюродный брат, прежде ни разу не виденный, приезжал в гости из Америки. Он тогда останавливался где-то поблизости, у других каких-то родственников.
Из кухни выглянула старушка в засаленном халате и неопределенного цвета шлепанцах на босу ногу.
- Валечка пришел! - обрадованно гаркнула она, да так громко, что Марина невольно прикрыла руками уши.
- А я уж знаю, у меня уж чаек вскипячен! - радостно громыхала старушка.
- Бабуль, потише, - поморщила Валерьян.
- Как чувствую-то себя? Да получше уже, получше. С утра сердце вроде бы кололо, так я валидолу под язык положила, и с тех по как огурчик!
- Зелененький... - обреченно прошептал Валерьян и махнул Марине рукой, увлекая ее за собой дальше по коридору. Марина быстро прошла за ним следом, причем у нее сложилось полное впечатление, что эта старушка ее даже не заметила. Что она, к тому же слепая, что ли?
- Внучек, а что ж чаек-то? - прогрохотало им вслед.
- Бабуль, я в комнате у себя попью! - дико проорал Валерьян, и старушка, по-видимому, расслышав, затихла.
После прихожей комната Валерьяна производила впечатление некоего оазиса. Широкая тахта была накрыта пыльным зеленоватым покрывалом, письменный стол у окна весь завален книгами и конспектами в засаленных, без обложек, тетрадках. На столе стояла лампа с прозрачным зеленоватым абажуром, не выключенная, похоже, еще со вчера. В дверном проеме виднелась потемневшая от времени круглая деревяшка турника. На стенах было множество книжных полок. Над тахтой висела картина, написанная яркой киноварью: странного вида кирпичный дом, пламенеющий в зареве заката, какой-то на удивление непропорциональный дом, правое крыло заметно меньше и ниже левого, под косыми окнами - заросли высокой, почти до середины стекол, острой рыжей травы, на коньке крыши не то флюгер, не то живой журавль, весь тоже какой-то изломанный.
Самыми уютными в Валерьяновой комнате были оконные рамы и подоконник. Выкрашенные темно-коричневой масляной краской, они издалека казались некрашеным деревом.
Люстра, вспыхнувшая под потолком, представляла собой старомодную плоскую тарелку, белую, в крупную серую сеточку. Сквозь сеточку проглядывали неопределенных очертаний красные цветы - не то розы, не то гвоздики. С люстры свисал одинокий пыльный пластмассовый самолетик.
Обои в комнате были выгоревшие, когда-то, наверное, коричневые, в едва заметный серо-желтый цветочек.
- Присаживайтесь на тахту, чувствуйте себя, как дома, а я пока за чаем сбегаю, ладушки? - суетился Валерьян.
- Может, вам чем-нибудь помочь?
- Ну что вы, что вы, я сам! - Валерьян даже, кажется, слегка испугался. - Да я быстро!
И он стремглав выскочил за дверь. Впечатление было, что он смущен не меньше самой Марины, но изо всех сил старается этого не показывать.
- Ну вот, - сказал Валерьян, появляясь минут через десять с пластиковым подносом, на котором стояли две большие, в прошлом белые фарфоровые кружки, маленький чайник для заварки с отбитой ручкой и круглая деревянная сахарница. Чуть в сторонке лежала початая коробка шоколадных конфет-ассорти.
- Угощайтесь! И давайте, может быть, наконец познакомимся, а то как меня зовут, вы, наверное, знаете, а вот как вас?..
- Меня зовут Марина, - сказала Марина и храбро пригубила чай. Изнутри чашка оказалась совершенно бурой.
- Марина, а можно на ты? А то как-то неудобно.
- Конечно, пожалуйста! - Марина даже рассмеялась. Ей вообще это казалось странным и непривычным. И как это могло кому-то прийти в голову ее, Марину, на "вы" называть?
Некоторое время они молча пили чай, уткнувшись каждый в свою чашку и ощущая некую взаимную неловкость. Потом Марина набралась храбрости и задала-таки вопрос, мучивший ее с тех самых пор, как они пришли:
- А где ваши... я хочу сказать, твои родители? Они что, отдельно живут?
Такого вопроса Валерьян, похоже, совершенно не ожидал. На мгновение он смешался, потемнел лицом и, с трудом подбирая слова, ответил:
- Они... Видишь ли, родители у меня умерли.
- Как, оба сразу? - вырвалось у Марины.
- Да, в наше время такое не так часто бывает, чтобы два довольно-таки нестарых человека... Но... помнишь, в восемьдесят шестом году авария была на Чернобыльской АЭС?
Марина кивнула.
- Ну так вот их в числе прочих послали на ликвидацию последствий. И там то ли сами они проявили неосторожность, то ли с ними не слишком осторожно обошлись, но только... - Валерьян помолчал. - В Москву-то они вернулись, а вот сюда уже нет. С полгода в больнице пролежали, а умерли, ну просто почти в один день, в течение одной недели. Отец на два дня только раньше. Они, знаешь, у меня очень любили друг друга, на порядок больше, чем меня, между прочим, хотя и нехорошо теперь так говорить. Ну ладно, я им, собственно, не в упрек, да и какие уж теперь могут быть упреки? Ну, в общем, мама без него все равно бы жить не смогла, так что это, наверное, правильно, что и она тоже... - Валерьян замолчал, достал из кармана сигареты и закурил.
"Они жили счастливо и умерли в один день", - пронеслась в голове у Марины идиотская мысль. Вот ведь некстати! Губы у нее подрагивали, как всегда в такие моменты, норовя сложиться в мерзкую, до неприличия похожую на улыбку, гримасу. Верхнюю губу Марина почти до крови закусила, а нижнюю натянула на зубы. То-то, верно, рожа получилась! Но все ведь лучше, чем этот вечно преследующий ее в тяжелые моменты истерический смех. Как прикажете объяснять, если тебе рассказывают про какое-нибудь несчастье, а ты в ответ вдруг смеешься? Но что он там такое сказал? Правильно? Как это может быть правильной чья-то смерть?!
- Слушай, ты прости меня, пожалуйста, - тихо заговорила Марина, справившись наконец с собой, и на этот раз "ты" получилось у нее совершенно естественно. - Я не думала... Я ведь не знала!
- Ну конечно, откуда тебе было знать? Да, в конце концов, это ж все так давно было! Черт его знает, что это со мной сегодня, нервы стали совершенно никуда. Ты, пожалуйста, бери конфеты, они хорошие, это мне на вечере подарили, пришлось, правда, там же открыть, угостить ребят, но ведь тут все равно еще много осталось.
- Спасибо, - сказала Марина голосом благовоспитанной барышни, и чинно, двумя пальчиками, достала из пластмассовой лунки конфету. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Чувство неловкости, возникшее было между ними, совсем исчезло.
- Как ты славно смеешься! - сказал Валерьян. - У тебя от смеха на щеках такие ямочки появляются.
- Да уж, единственная моя красота! - Марина кокетливо передернула плечом. - С пяти лет только и слышу про эти ямочки.
- Ну что ты говоришь! - возмутился Валерьян. - Как  это единственная? У тебя... - Он на минуту задумался. - У тебя глаза совершенно потрясающие. Я, если хочешь знать, вообще еще никогда таких глаз не видел! Какого хоть они у тебя цвета?
- По-моему, голубые.
- Нет-нет, это только вначале кажется, что они голубые, а если присмотреться, то в глубине они у тебя вовсе не голубые, а зеленые. Очень необычные глаза.
- Правда? Ну, спасибо на добром слове, - и оба они засмеялись.
- Почитай мне, пожалуйста, свои стихи, - попросила Марина, одолев с трудом едва ли половину чашки. Чай был явно самый дешевый, какой только можно в Москве раздобыть.
- Ты что, на вечере не наслушалась? Впрочем, ладно, давай, почитаю, если хочешь.
Никаких тетрадок или листочков Валерьян не доставал, просто уселся поудобней, слегка ссутулил плечи, ладонями уперся в колени и начал читать. Но неожиданно глаза его из неопределенно-бурых превратились в темно-карие, глубокие, черты лица прояснились, и само лицо каким-то чудом из неправильного стало правильным, из некрасивого красивым, толстые губы налились живым теплом, и Марине начало казаться, что он не стихи читает, а словно бы целует ее, Марину, через весь стоящий между ними воздух.
Каждое новое стихотворение казалось Марине лучше прежнего, хотя спроси ее сейчас, что это были за стихи, о чем они были, и оказалось бы, что она ни словечка их них не поняла, ничегошеньки не запомнила. Валерьян читал, читал, а потом неожиданно протянул к Марине свои длинные, нескладные руки, привлек ее к себе и стал в самом деле целовать.
"Как ты слушаешь! - бормотал он между поцелуями. - Нет, как ты слушаешь! Меня никто еще никогда так не слушал! Тебе и в самом деле так нравится?"
"Да, - шептала в ответ Марина. - Да, да, конечно!" Но к чему, в сущности, относилось это "да", она не смогла бы объяснить толком.
Быстрые, горячие руки Валерьяна действовали вполне уверенно. Куда девался прежний нескладный Валерьян, робеющий и смущенный? Рядом с Мариной был сейчас совершенно другой человек!
Наверное, еще не поздно было вывернуться из его рук, попытаться остановить его словом или жестом, заорать, на худой конец, так, чтобы эта глухая бабушка на кухне услышала, или ему самому сказать просто, по-человечески, что она не хочет, не может, не должна... Но, собственно, почему? Разве не мечтала она об этом последние года три почти непрерывно, тщательно скрывая это от себя и от Ани? Не из-за этих ли столь усердно скрываемых от самой себя чувств и мыслей ей пришлось недавно начать спать на полу, якобы чтобы сберечь осанку?
Но даже если и так, даже если она и хочет этого так постоянно и так безумно, все равно ведь так же нельзя! Она же не животное! Если даже считать, что брак и все такое - фигня (про себя Марина уже давно так считала), то... Все равно, должна же быть хотя бы любовь!
Но, может быть, это и есть любовь? Ну просто такая любовь... С первого взгляда.
Именно эти мысли, молнией проносящиеся в сознании, да еще судорожные попытки сохранить остатки самоконтроля - они-то и вырвали Марину по-настоящему из реальности, так что потом она никак не могла вспомнить, каким образом и в какой последовательности вся ее одежда оказалась смятой и на полу, а сама она - в постели, да еще укрытая теплым стеганым одеялом. Громко щелкнул выключатель, погасла лампа, и через мгновение Марина обнаружила себя плотно притиснутой к Валерьяну. Между ними не было ничего, казалось, даже и кожи, причем воспринималось это как нечто абсолютно естественное, будто так и надо.
- Расслабься! - шептал он. - Отчего ты такая зажатая? Ты боишься меня? Не надо, успокойся, все будет хорошо! - Голос его звучал так нежно, что Марина и в самом деле совершенно успокоилась. Конечно же, он ее любит, вот только интересно, почему он ей этого еще не сказал? С этого ж, наверное, полагается начинать? Или это только в книжках так бывает? А может быть, это ей надо признаться первой? Она же его чувствует, это самое "чувство, такое чувство, какого раньше никогда не чувствовала" - стало быть, это правда?
- Я люблю тебя, - прошептала она.
На мгновение он отпрянул, но тут же успокоился и снова привлек ее к себе.
- Я тоже, - прошептал он. - Г-споди, какая же ты маленькая, ну просто мышонок!
"И совсем не так больно, - думала, стиснув зубы, Марина. - Вполне можно перетерпеть".
"Это и не больно, и не хорошо, - решила она через несколько минут. - Это просто никак". И она ощутила горькое разочарование.

3

Крови не было. Совсем. В этом она была уверена, потому что утром сама самым тщательным образом осмотрела простыню, разумеется, далеко не белоснежную, но кровь? Нет, крови не было и в помине.
- Что ты там ищешь? - заинтересовался Валерьян. - Колечко потеряла?
- Да нет, - растерянно и досадливо проговорила Марина. - Кровь я ищу. Должна же быть кровь. Все говорят, и в книжках вот пишут...
- Так ты что... - Валерьян не договорил, с досадой закусывая толстую нижнюю губу. - Черт, мне ведь даже и показалось, но я решил, что, конечно, кажется. Слушай, как же ты теперь будешь?
- Как? - Маринины плечи слегка дрогнули и опустились. От них точно отпали крылья, державшие ее во все время этого ночного полета над собой, над собственной жизнью. Всю ночь Марина как бы летала, и оттуда, сверху, иногда посмеиваясь, а чаще с недоумением, наблюдала за тем, что происходило с нею внизу. Но теперь, когда крылья отпали, под ногами вновь оказались рассохшиеся паркетины пола, а впереди оказалась жизнь - та самая, из которой она вчера вылетела, да к тому же еще и без Ани.
И любви, конечно же, никакой такой не было - напридумывала невесть чего самой себе в оправдание. Вон он как на нее теперь смотрит. И ей, Марине, такого любить?
Ох, в самом деле, как же ей теперь?
- Не знаю, - произнесла, наконец, Марина, - как-нибудь, - добавила она неуверенно.
- Послушай, - Валерьян тяжело опустился на тахту, обнял Марину и усадил к себе на колени. - Наверное, я кретин.  С этого, конечно, надо было начинать, но все-таки, скажи мне, Марина, сколько тебе лет?
- Семнадцать, - убитым голосом сказала Марина. Ей самой сейчас это было совершенно безразлично. Наверняка он больше не захочет иметь с ней никакого дела.
- Ну, это еще не самый  худший вариант. Надо ж когда-нибудь начинать! - При этих словах Марина так резко рванулась у него из рук, что Валерьяну с трудом удалось ее удержать. Нет, конечно, все можно сказать, но не все же обязательно слушать!
- Послушай, я опять что-то не то несу. Прости меня, пожалуйста, просто все это как-то совсем... неожиданно. И... мне, наверное, надо будет обо всем об этом подумать.
- Вот-вот, и мне, наверное, тоже. - Постепенно к Марине возвращалось самообладание. Интересно, что она скажет маме? И в школе еще один день пропустила!
Марина не спеша, деловито, без тени смущения начала одеваться. В конце концов, раз уж так случилось. В конце концов, она же взрослый человек. В конце концов, да не конец же это всей жизни!
Сидя на тахте, Валерьян хмуро наблюдал за ней. Когда Марина совсем уже собралась уходить, он резко встал, обнял ее, начал целовать. "Ну нет, только не сейчас! - в ужасе подумала Марина, предпринимая судорожные попытки высвободиться.  - Вот честное слово, на сей раз я-таки закричу!"
Но Валерьян уже отпустил ее. В его глазах, неожиданно снова сделавшихся карими, теплыми, читалась сейчас искренняя тревога за Марину и какая-то... тоска по несбывшемуся, что ли? По чему-то, что еще, наверное, могло бы быть, если...
- Послушай, ты, пожалуйста, не исчезай так сразу совсем! - неожиданно попросил он. - Оставь хотя бы свой телефон, а то... Ну, я так просто не могу...
"А ему ведь, наверное, очень одиноко живется, - поняла вдруг Марина. - У меня хоть мама есть. И папа", - добавила она с некоторым запозданием.
- Хорошо, - произнесла она вслух. - Найдется у тебя, чем записать? А то я уже спешу.
- А как же? - Валерьян покопался в разбросанных по столу бумагах и извлек из-под них ручку.
- Ну да, ты же у нас поэт, - Марина слабо улыбнулась. - Записывай, - Она продиктовала номер. - И напиши, что Марина, а то еще забудешь.
- Уж как-нибудь.
Они вместе дошли до входных дверей, Валерьян отомкнул замок, дверь сразу же распахнулась, но Валерьян удержал Марину за плечо и нежно, медленно поцеловал ее на прощанье.
- Пока! - прошептал он. - Я обязательно позвоню.
"Как же, жди, - думала Марина, спускаясь по бесконечной лестнице, злясь на самое себя. На душе было пусто, как после атомной войны. - Вот взять бы сейчас, да бросить в эту квартиру гранату! Чтобы ни квартиры, ни Валерьяна, ни идиотской глухой старушки. Сразу - как будто вообще ничего не было".
- Г-споди, что же я скажу маме! - простонала она.
"А может, он все-таки еще позвонит?" - ласково шевельнулось где-то на дне души. Но Марина решительно замотала головой. Из давнего детсадовского опыта она запомнила твердо: если во что-нибудь НЕ верить, то оно, может быть, еще сбудется, а так - нет.

4

Подымаясь в лифте и уже подходя к своей квартире, Марина отчетливо слышала и даже как будто видела, как бухает под тонкой блузкой ее испуганное сердце. Ох, что ж теперь будет? Ведь еще вчера ей казалось, что  не прийти домой ночевать - вещь совершенно немыслимая, что мир от этого перевернется, маму непременно хватит удар и вернувшаяся утром Марина узнает, что ее мама в больнице или вообще сошла с ума. Ну и вот, она не пришла и даже не позвонила. Не позвонила-то почему? Вечером ведь, когда ехали к Валерьяну, Марина всю дорог думала, что надо, обязательно надо, как придет, сразу же позвонить, а в результате не удосужилась даже спросить, где у них там, в этой раскуроченной квартире, телефон? Все казалось, что есть еще время, успеется. Марина ведь вообще не собиралась там ночевать! Тогда как же так получилось? Ах, да, тогда, после всего, Марина просто сразу заснула, как-то неожиданно вырубилась, теперь даже не вспомнить, когда.
Удивительно: Марина всегда так плохо засыпает, думает перед сном, ворочается, а в поездах, например, вообще никогда не спит. И вот вдруг, в чужой постели, в незнакомой обстановке, при таких обстоятельствах, и так сразу заснуть?
Наверное, дело в том, что накануне из-за Аниного самолета, улетавшего в такую безбожную рань, Марина вообще практически не спала.
Она отперла дверь и медленно, крадучись, скользнула в прихожую. Хоть бы первые-то минуты прошли спокойно! Но не тут-то было.
Из маминой комнаты стремглав выскочил Фунтик, крошечный карликовый пинчер - когда его только принесли, он весь умещался в рюмке - и начал отчаянно лаять. Не собака, а звонок электрический, причем без выключателя. Его звонкий визгливый лай разносился по всем этажам, с первого до девятого, при том, что Маринина квартира была на третьем. С трудом подавив раздражение, Марина наклонилась и подхватила песика на руки - иначе ведь ни за что не замолчит! Он тут же излизал ей лицо и руки, искусал пальцы и даже умудрился, ловко подскочив на руках, шутливо вцепиться в ухо - не больно, но достаточно неприятно. Экая бестия!
- Ну, хватит, хватит! - увещевала его Марина. - Как ты ни старайся, а настоящей собаки из тебя все равно не выйдет. Никакая ты не собака, сплошная несуразица! Да вот! Ну, брат, ты и нахал! - На сей раз песик исхитрился ухватить Марину зубами за нос. Марина присела на корточки, осторожненько поставила собачонка на пол и подняла голову.
Прямо напротив нее, у дверей в свою комнату, стояла мама, на вид вполне здоровая, но очень растрепанная и с довольно-таки красными, слегка припухшими глазами. Мама молчала. Марина тоже. Марина даже с корточек приподнялась, несмотря на то, что обрадованный Фунтик оперся лапами о ее колени и начал старательно вылизывать ей лицо, время от времени слегка прихватывая зубами губы и щеки.
 Так вот они и смотрели друг на друга, Марина и мама, и ничто не нарушало эту жутковатую тишину, кроме разве что вечного попискивания компьютера, доносящегося из-под папиной двери.
Входя в дом, Марина ожидала криков, ругани, ее бы не удивила даже пощечина. На улице, перед домом, она с замиранием сердца посмотрела, не стоит ли где поблизости "Скорая помощь". Всю дорогу Марина заготавливала бесчисленные ответы на всевозможные будущие вопросы. Но как прикажете отвечать, когда тебя ни о чем не спрашивают?!
Неожиданно мама всхлипнула, поползла по косяку и села вдруг прямо на пол. Марина не верила своим глазам. Ее мама сидела на полу и, закрыв лицо руками, плакала, беспомощно, как ребенок.
- Мамочка! - Марина тут же подскочила к маме. - Успокойся, не плачь, пожалуйста, я же пришла, ничего же не случилось, уже все в порядке!
Мама вцепилась в Маринину руку с цепкостью маленькой девочки, потерявшей на мгновение своих в незнакомой толпе. Другой рукой она, как слепая, без конца ощупывала Маринино лицо, руки, плечи, перебирала волосы и плакала, плакала, не переставая.
- Ну, мам, ну чего ты, ты чего, мам? - тщетно повторяла Марина, которой уже стало казаться, что роли каким-то чудом переменились и старшей теперь стала она.
Наконец мама слегка успокоилась, поднялась с пола, тяжело опершись при этом на Маринино плечо, и они вдвоем перешли в кухню, где устроились на диване в обнимку.
Ни о чем Марину мама не спрашивала. Похоже было, что на данный момент ей вполне хватало того, что Марина здесь, с ней, дома, что Марина нашлась и ничего ужасного с ней не случилось. Что же до объяснений, то мама, казалось, была готова принять любые версии, хоть сколько-нибудь логичные и правдоподобные. И Марина, не особенно затрудняясь, наплела ей, что на вечере она познакомилась с одной девочкой, и "Ой, мам, такая девочка, она из французской школы, той, что у метро, знаешь?" - что после вечера они пошли к той девочке домой, - "Она, мам, недалеко тут живет, я, мам, сначала думала, зайду на минуточку, а потом мы с ней так заболтались, что я, мам, представляешь, уснула там в кресле, просто как провалилась, прямо посреди разговора, и так до утра и не проснулась, они, мам, просто не знали, что со мной делать, представляешь, как получилось? Ты не очень сердишься, мама?" Мама только рукой махнула.
- Лишь бы с тобой все было в порядке! Ходи, пожалуйста, в гости к подружкам, ночуй у них, если хочешь, тем более Аня уехала и тебе, наверное, без нее одиноко. Ты только, пожалуйста, Марина, не делай так больше, обязательно в другой раз звони! Ох, что я пережила, думала, просто с ума сойду! Чего я себе только не навоображала! Во все морги звонила, во все больницы! - и мама опять жалобно всхлипнула.
- Прости меня, мамочка! - снова и снова покаянно шелестела Марина. - Я больше никогда-никогда так не буду! Можно, я теперь помоюсь и пойду спать? По-человечески, лежа, а не сидя в кресле?
- Конечно, а есть ты разве не хочешь?
- Нет-нет, я потом.
Как хорошо, что все снова стало на свои места, и мама опять стала мамой, а Марина опять ее маленькой дочкой!  Как страшно было, когда было наоборот!
Марина зашла в ванну и медленно стала раздеваться. На трусах оказалось маленькое пятнышко. "Значит, все-таки кровь", - подумала Марина с каким-то мрачным удовлетворением.
Она быстро застирала трусы в холодной воде и небрежным жестом закинула их на батарею. Внутри все немного ныло, тянуло слегка внизу живота, а так, всерьез, нигде у нее ничего не болело. Марина залезла в ванну, намылилась, включила душ, сперва горячий, а потом холодный, чтобы прийти в себя. Сняла с полки шампунь и вымыла голову, смыв, наконец, с волос мамины духи, а заодно и въевшийся в них чужой запах.
Тщательно вытеревшись, Марина, не одеваясь, встала перед большим, с пола до потолка, зеркалом, занимавшим у них в ванной целую стену, и придирчиво себя осмотрела. Никаких видимых изменений она не нашла. Внутренние? С этим еще предстояло разбираться. Но сначала - спать. Спать. Несмотря на контрастный душ, в голове у Марины стоял туман, и из-за него все происшедшее сегодня ночью казалось чем-то нереальным, словно бы подернутым дымкой. "А был ли мальчик-то? Может, мальчика-то и не было?" - язвительно спросила Марина у самой себя, показала себе язык и вышла из ванной.
Когда она шла мимо кухни, ее окликнула мама.
- Мариночка, только одну вещь я тебе должна сказать.
- М-м-м-да?
- Марина, папа ничего не знает. Я его не стала волновать, ты ведь знаешь, как он много работает. И ты ему тоже, пожалуйста, ничего не говори.
- Конечно, мамочка!
Марина вошла к себе, легла и отвернулась к стене, устало сомкнув глаза. Черт, она ведь спала, так отчего же опять ей так хочется спать, спать, спать и не просыпаться? И, уже засыпая, Марина услышала зычный возглас:
- Люся! Обедать!
"Интересно, который сейчас может быть час?" - лениво подумала Марина и заснула.

5

Проснулась Марина уже в сумерках. На часах было полседьмого. Что там мама такое сказала последнее? Ах, да, не говорить папе. Нет ничего проще! С папой Марина и так почти что никогда не разговаривает.
Папа у Марины - мировой мужик. В своем роде. Сидит себе за компьютером, час сидит, другой, третий, день сидит, другой, третий, ночью тоже сидит, только клавиши постукивают да раздается иногда неожиданный зычный бас, вот как давеча:
- Люся, чаю! -
или:
- Люся, обедать! -
(независимо от времени суток).
Потом вдруг - стоп! Все немедленно отключается, папа вскакивает, сгребает со стола бумажки-дискетки и бегом-бегом куда-то, к кому-то.
- Леша, когда придешь?
- А черт его...
И дверь хлопнула. Может, сегодня вечером придет, может, завтра. А придет, так почти сразу опять за компьютер сядет. Нет, удобный он человек, что ни говори. А мама плачет. Ну, ее тоже можно понять, ей, наверное, нужен не столько удобны человек, сколько живой, любящий. Чтобы цветы приносил, внимание какое-никакое оказывал. Разговаривал бы хоть иногда. Маме ведь и сорока еще нет. Папе, впрочем, тоже.
Марине приснилась Аня. Во сне Марина пыталась рассказать ей обо всем, что с ней произошло, но почему-то у нее ничего не выходило. Аня просто не хотела ей верить. На все Маринины объяснения Аня только качала головой и повторяла: "Нет, Марина, нет, ты же умная, интеллигентная девочка, кроме того, ты моя подруга, да я просто тебя слишком хорошо знаю, чтобы поверить, что ты да вдруг оказалась в постели с первым встречным мужчиной! Да с какой бы стати ты вообще поехала к нему на ночь глядя? Да еще и одна? Нет-нет, ты наверняка это все просто выдумала, многие девочки нашего возраста увлекаются подобными фантазиями. Вот только не могу понять, тебе-то это зачем? Неужто больше думать не о чем?" "Да нет же!" - доказывала во сне Марина, чувству, однако, что доказать ничего невозможно и остается только повторять безнадежно, что все это было, было, было, было со мной, на самом деле. "Нет, Марина, признайся, что ты все это выдумала! Ты выдумала это просто мне назло, ты же знаешь, как я ненавижу подобные гадости. Ты, наверное, просто позавидовала, что меня послали в Америку, а тебя нет, вот и плетешь невесть что от зависти!" С отчаяния Марина начала задыхаться. Почему, почему ей Аня не верит? Будто она разговаривает не с Аней, а с каменной стеной.
Марина вытерла пот со лба. Уф, слава Б-гу, это был только сон! Лежать на полу было неудобно, вот и приснилась такая дрянь. Нет, пора, пора переходить на кровать! Аня, которая не верит ей, Марине, которая, хуже того, Марину не понимает, и ведь не потому, что не может - даже во сне Марина была уверена, что Аня может все, - а просто не хочет понять!
Есть такие вещи, которых Аня не хочет понимать, просто ей не хочется до них опускаться.
Интересно, как-то они встретятся через полгода? Тут один только день прошел, а сколько всего случилось!
Марина встала и пошла на кухню. Только сейчас она поняла, как же ей хочется есть. Мамы не было - пошла, наверное, тоже спать. В душе опять шевельнулся стыд: мама, бедная, всю ночь из-за нее не спала!
Марина взяла хлеб, достала из холодильника масло, лениво намазала бутерброд. Вчера, вроде, оставалась еще колбаса? Наверное, уже съели. В холодильнике стояла кастрюлька с супом и мисочка с котлетами, но неохота было разогревать. Чайник, что ли, поставить? Заварки, правда, почти уже не осталось.
"А завтра ведь придется идти в школу, - вдруг сообразила Марина, - так надо бы кому-нибудь позвонить, спросить, что задано". Марина отправилась к себе, достала из покрывшегося за два дня пылью портфеля дневник и ручку и пошла к телефону. Но не успела она руку протянуть к трубке, как телефон зазвонил.
- Алло! - сказала Марина, и у нее бешено заколотилось сердце.
- Алло! - сказал в трубке знакомый голос. - Марина, здравствуй, это я.
- Ты, - сказала Марина и почувствовала, как на щеках закипают слезы. Он любит ее, он ей позвонил! Это было прямо как чудо!

6

Они договорились о встрече прямо на следующий день и поначалу виделись довольно-таки регулярно.
Хотя Валерьян, как уже говорилось, был человек занятой - он и работал, и учился, и даже по гостям ходят, как казалось Марине, словно бы по какому-то обязательному графику.
- Завтра?
- Ах, нет, завтра я не смогу, я завтра еду в гости. Нет-нет, отложить никак невозможно, и до конца недели я уже не вернусь. Видишь ли, эти люди живут за городом, и электрички там ходят как-то по-дурацки, но я, как вернусь, сразу же тебе позвоню. Так что, мышь, не вешай носа, лады?
Он так и звал ее мышью, прямо с первого дня. Она уже даже привыкла, хотя поначалу ее и коробила - какая Марина мышь, вон какая длинная, мама ей до плеча.
Правда, мама у Марины была совсем маленькая - метр пятьдесят, не больше, но зато очень красивая: с огромными голубыми глазами и толстенной, вечно растрепанной, длинной черной косой. Коса была тяжелая, поэтому мама почти никогда ее не закалывала и не укладывала ни в какие прически, и все равно жаловалась, что от этой проклятой косы у нее болит голова. Почти каждый день мама грозилась эту косу отрезать или хотя бы уполовинить, Марине приходилось чуть ли не со слезами уговаривать маму не совершать такого кощунства. У самой Марины была тоже, в общем-то, ничего себе коса, смотрелась вполне прилично, особенно на фоне почти поголовного нынче бескосья. Но куда ей было до маминой! И такую красоту резать?!
Со стороны казалось, что втиснуть в плотное Валерьяново расписание еще хоть что-нибудь, а тем более регулярные встречи с девушкой, попросту невозможно. На самом же деле все устраивалось на диво просто.
Представьте себе это плотное Валерьяново расписание нанесенным на лист ватмана, вроде тех расписаний, что вывешивают в коридорах школ или институтов. Ватманский лист расчерчен на клеточки, к каждой клеточке аккуратно приклеен прозрачный кармашек. Над кармашком, к примеру, написано: "Понедельник". В кармашке лежит беленькая карточка, на ней обозначено: "Лекции в институте с 18 до 22". Так. Теперь эту карточку аккуратненько вынимаем и помещаем вместо нее другую, с лаконичной надписью: "Марина". Теперь берем, скажем, следующую карточку: "Вторник, рабочее дежурство". Так, хорошо. Ставим вместо нее: "Прогул по болезни. Не забыть взять в психдиспансере бюллетень". И внизу, буквами покрупнее, уже знакомое нам: "Марина". Видите, как все просто?
Дома к Марининым ночным отлучкам скоро привыкли, и уже не надо было врать про подружек или про полуночные подготовки к семинарам для несуществующих факультативов. Просто как-то вечером Валерьян, позвонив, наткнулся на маму и провел с ней что-то вроде разъяснительной работы, в ходе которой мама принуждена была согласиться с тем очевидным фактом, что ее Марина - уже взрослая девочка. На фоне вполне приличной учебы и ясной видимости подготовки к институту все выглядело не так уж страшно, бывает и хуже. Папа же - вот действительно удобный человек! - вообще, похоже, не замечал, дома Марина или нет, не говоря уж о таких прозаических вещах, как день сейчас или ночь.
Окончательно вопрос о  том, любят ли они с Валерьяном друг друга или нет, так и не был ею решен. То Марине казалось так, то эдак, и в конце концов она почти совсем перестала ломать над этим голову. Ведь все складывалось пока так хорошо, что лучше, может быть, и совсем не бывает. С другой стороны, например, Маринина мама: замужем, а ведь невооруженным глазом видно, насколько ей плохо. С работы она давным-давно уволилась, потому что денег там почти не платили, и теперь вот бродит день-деньской из угла в угол по квартире, вроде не одна, а по сути не с кем словом перемолвиться.
Марину же с утра до вечера переполняло удивительное, неизвестно откуда взявшееся чувство счастья. По утрам ей пелось, она так и заливалась соловушкой, от одного просто взгляда на солнышко за окном, на суету облаков, с трудом протискивающих пухлые, золотистые от солнца тела между антеннами на бесконечных московских  крышах; на птиц, весело прыгающих по карнизам и с веточки на веточку по чахлым московским тополям и липам; на радужные нефтяные блики в сверкающих на солнце лужах, искрящихся, словно огромные драгоценные камни на серой морщинистой груди асфальта.
Через этот, почти сплошь залитый асфальтом двор Марина бегала по утрам в школу, вол все стороны излучая переполнявшую ее радость. И все у Марины выходило хорошо и удачно, и на душе у нее было ясно и празднично, и все люди вокруг ей улыбались, словно им всем было приятно на нее смотреть.

7

Обыкновенно, встретившись в шестом часу вечера на "Китай-городе", то есть примерно посередине между его домом и ее, Валерьян с Мариной шли прошвырнуться по старой Москве, где оба они когда-то выросли и по которой у  обоих теперь было что-то вроде ностальгии.
Маринин прежний дом стоял на Арбате. С ним ничего не случилось, просто бывшие коммунальные квартиры стали теперь частными, и в них обитали шикарные новые русские. Старый дом был заново отремонтирован и сиял свежей краской, а крыша на солнце сверкала, точно серебряная.
Валерьянову дому повезло куда меньше. В нем уже который год (по словам Валерьяна, по крайней мере, седьмой), шел капитальный ремонт. Фактически от него остались одни внешние стены. Внутренние перекрытия были разрушены, и квартиры, где когда-то жил маленький Валерьян, не существовало больше в природе.
В этой квартире Валерьян жил вместе все с той же бабушкой, которой принадлежали тогда целых две комнаты в большой, попросту необъятной коммуналке.
- Понимаешь, я даже не знал никогда, сколько там вообще комнат и кто в них живет. Это было просто, ну,  как небольшой городок какой-то, честное слово! Я там по коридорам на велике гонял целыми днями, и ни разу даже ни на кого не наехал, представляешь?
- Не представляю! - Марина смеялась. - В нашей квартире было всего-навсего пять комнат, и в каждой жила семья с детьми. Мы там играли все вместе на кухне, просто как сестры и братья, ни дать, ни взять - одна большая семья. Так было здорово! Взрослые ссорились, конечно, но я этого ничего не помню, нас это не касалось. Сейчас, впрочем, все это уже как далекий сон. Когда мы переехали, мне было пять лет, даже немножко меньше - день рождения уже в новой квартире справляли.
- Не, я в ту квартиру, в которой сейчас живу, только в школе окончательно перебрался. Бывал там, правда, часто - там тогда родители мои жили, при них, конечно, все было не так, как сейчас. Считалось, между прочим, что и я там тоже живу, но на самом деле до школы я пасся в основном у бабушки.
- Зато родителей я в ту пору  обожал - страсть! Прямо как высшие существа они для меня какие-то были. Бабка-то что, бабка - она бабка и есть, вроде как всегда под рукой. "Валечка, супчик, Валечка, апельсинчик, Валечка, не балуйся", ну, в крайнем случае, "Валька, дрянь такая. Опять очки мои схватил, а ну, отдавай щас же, а то я тебя ремнем!" - последние слова Валерьян произнес так грозно, что Марина даже вздрогнула, после чего они, оба, конечно, рассмеялись. Они вообще много вместе смеялись, особенно поначалу. Все-то им казалось смешно: "Ой, смотри, воробей!" "Ой, кошка какая, смотри, с дерева слезть не может!" "Ой, смотри, какой у этой тетки смешной парик, ой, не могу, да он еще и набок съехал!"
- Потом-то я на родителей насмотрелся, - продолжал Валерьян. - За пять-то лет, уж будьте покойны! Такого навидался - по гроб жизни хватит.
- Так ты что, их совсем не любил? - осторожно поинтересовалась Марина, недоумевая, почему же он тогда вспоминал об их смерти с такой печалью. Если все было так, как он сейчас рассказывает отчего же он тогда так расчувствовался?
- Зря ты так думаешь. Нет, я их любил, и когда мы вместе жили, я и сейчас их, наверное, люблю, хотя немного странно любить того, кто уже умер. Просто, когда я у бабушки жил, они для меня были... ну, просто как божества какие-то, а когда вместе с ними поселился - ну, тогда я их просто любил, как живых людей любят. Понял, что и они тоже не идеальны. Тебе понятно?
- Да, конечно, что ж тут непонятного? Валь, а расскажи, пожалуйста, ну, если тебе, конечно, не слишком тяжело будет вспоминать - ты как жил, когда без них остался? Бабушка тогда сразу к тебе переехала? Она тогда, наверное, еще не такая была, как сейчас?
- Если бы! Она такая уже лет десять! Другое дело, что без нее мне квартиру бы не оставили, мне ж тогда только двенадцать лет было, да и самого меня, скорее всего, в детдом бы наладили. А так с внешней стороны все выглядело вполне прилично, мальчик с бабушкой живет, хотя на самом-то деле я, конечно, один был.
- Но как же ты выжил, еще и школу закончил?
- Не знаю. Как автомат. Я поначалу в таком шоке пребывал! Знаешь, с одной стороны, ты один, никто о тебе никак не заботится, с другой стороны, все искренне ждут от тебя, что ты будешь точно таким же мальчиком, как и раньше, то есть исправно будешь посещать школу, делать уроки, аккуратно одеваться и вести себя, как положено. Причем все они тебе вроде бы сочувствуют, ну как же, такое горе у мальчика! А с другой стороны, стоит тебе хоть в чем-нибудь оступиться, как все сразу: "Ах, хулиган, как тебе не стыдно, такой был раньше приличный мальчик, да что ж это с тобой стряслось?" Мне иной раз казалось, они и вправду не понимают - что.
- Как же ты выжил? - снова повторила Марина.
- Я ж говорю тебе - как автомат. Это же все-таки не сразу произошло, во всяком случае, не все сразу. Было все же время приспособиться. Сначала они просто уехали, наоставляли мне всяких ЦУ: "Валя, ты же большой мальчик, ты должен заботиться о бабушке, а не она о тебе! Выноси регулярно мусор, вари на ужин картошку, деньги все сразу не трать, рубашку в школу одевай всегда чистую, глаженную, стиральная машина включается так-то. Утюг на холодильнике". Я ведь и всегда довольно самостоятельным был, они у меня вечно то на работе, то еще где-нибудь. Я им еще и ужин обычно готовил, картошку ту же, к примеру.
- Ну, а потом, когда они уже в больнице лежали, отдельное дело было их навещать. Бабуле на работе выдавали ихнюю зарплату, а я после школы по рынкам да магазинам мотался, витамины им добывал.  Овощи всякие, фрукты, икру красную. Соки им варил под конец, когда они уже больше ничего не могли. Так что, когда они умерли, мне поначалу вроде как даже легче стало. До меня и дошло-то не сразу, что их уже нет, так я за тот год умотался. Учиться совершенно почти не успевал. Двоек, конечно, нахватал - страсть! Чудом на второй год не остался. По одной литературе пятерки у меня были. Ее у нас классрук вел. Во был человек! Он-то меня и спас потом. А то ходил, сам как будто тоже мертвый. Навроде зомби, ей-Б-гу! Мыслей и чувств никаких. Общаться не мог ни с кем. Мне что-нибудь говорят - я молчу. Если слишком пристанут, могу в рожу двинуть. Никак не понимал, зачем я должен с ними со всеми разговаривать?
- А как же у тебя все это прошло?
- Ну, что-то прошло, что-то на всю жизнь осталось... Я только тогда малость оттаивать начал, когда в другую школу перешел. Там все как-то сразу иначе пошло. Ребята были совсем другие, друзья у меня наконец появились. Мне классрук присоветовал туда перейти. "Иди, - говорит, - Валя, в ту школу, твое, - говорит, - спасение в серьезной учебе, голова, мол, у тебя хорошая, а остальное все приложится".
- А я что? Я пришел на собеседование, они говорят: "Молодой человек, расскажите нам, что вы любите читать?" "Да вы что, - говорю, - я читать вообще не люблю, у меня на это и времени-то нет!" Они усмехаются, думают, верно: "Во дебил-то пришел!" "Ну, - говорят, - ладно, оставьте пока документы, поглядим, как вы сочинение напишете". - Валерьян злорадно ухмыльнулся. - Ну, после сочинения-то они меня сразу взяли. Такой, говорят, у вас слог необычный, мысли такие оригинальные, чуть ли не самое интересное на весь поток сочинение!  "Конечно, вы, - говорят, - пошутили, что читать не любите? Ну, откройте же нам, кто ваш любимый автор?" "Пушкин", - говорю. "Ах, - говорят, - какой интересный юноша! Это надо же - Пушкин!" - Валерьян захохотал, потом слегка озадаченно посмотрел на Марину. Она не смеялась. - Ты все поняла? Я ж просто так сказал - Пушкин. Ляпнул чтобы отвязались, а они подумали - вправду.
- Валерьян, - медленно, задумчиво проговорила Марина, - а ты на самом деле любишь Пушкина?
- Не знаю, - Валерьян задумался. - Как сказать... Люблю, наверное... "Медный всадник" вот, например. Очень даже здорово. А ты, Марина? Ты как, любишь Пушкина?
- Да. Мне его мама в детстве много читала, потом уже я сама. Я в школе за него всю дорогу двойки получала, никак не могла писать про него то, что задано.
- Нет, со школой мне в этом смысле повезло. В школе они у нас оригинальное мышление очень даже приветствовали. Зато вот сейчас, в Универе... О, черт! - Валерьян споткнулся и чуть не упал. Лицо его болезненно искривилось. - Тьфу ты, еще и на больную ногу!
- А что у тебя с ногой-то? - рискнула спросить Марина.
- Да вот, с лошади упал неудачно.
- С лошади... - протянула она с уважением.
Они шли по Чистопрудному бульвару, скользя глазами по чистейшей, зеркальной поверхности пруда, в которой яснее ясного отражались старинные дома, стоящие на той стороне улицы. Но вот пруд кончился, и взгляд их точно натолкнулся на невидимую преграду. Впереди была какая-то неправильность, незавершенность.
- Марина! - догадался, наконец, Валерьян. - А куда же "Джанг"-то делся? Еще с неделю назад я тут проходил - стоял себе.
- Снесли! - ахнула Марина.
- Г-споди, полжизни у меня там прошло!  Чуть ли не каждый день после школы забегали. Какие люди здесь тусовались!
Марина молчала: у нее с рестораном "Джалтаранг" ничего такого интересного связано не было. Просто стоял себе дом и стоял. Всю жизнь стоял, а теперь вот нету.

8

- Тебе письмо от Ани, - сказала мама в тот день, когда Марина вернулась домой. Валька в тот вечер куда-то уезжал, и потому они не поехали, как бывало, к нему ночевать, а наоборот, Марина вернулась домой, и довольно рано, часов в одиннадцать, что ли.
Несмотря на все свои события, Марина нетерпеливо схватила письмо, тут же на месте его распечатала и почувствовала глубокое разочарование. Аня писала, что Америка себе как Америка: статуя Свободы стоит как стояла, что проходят здесь то, что в Москве они давным-давно прошли, что с языком, как и предполагалось, никаких у нее проблем нет, и что время они проводят довольно весело, хотя на первый взгляд и диковато. Вчера, например, было party, так половина народу по такому случаю выкрасила себе волосы в зеленый цвет, а другая половина - в фиолетовый, а потом один парень на спор пять золотых рыбок из аквариума живьем заглотнул и потом ко всем приставал с рассказами, что он, мол, чувствует, как они там плещутся у него в желудке.  Письмо пестрело незнакомыми Марине, но вообще-то вполне понятными английскими оборотами и в целом выглядело как-то скучно и ненатурально. Совсем не в обычном Анином стиле. Создавалось впечатление, что Аня чего-то не договаривает, даже, может быть, что-то скрывает, что-то очень важное для нее, потому она и пишет, чтоб случайно не проговориться, про всякую ерунду.
Марина отложила письмо в сторону, зевнула и принялась за уроки. Предстояло еще переворошить гору книг. Фунтик удобно устроился у нее на ноге, и время от времени она легонько поглаживала его по голове большим пальцем.

9

И тут, как-то вдруг, неожиданно наступила зима - злая, холодная и абсолютно бесснежная. Марине приходилось прятать руки глубоко в рукава - перчатки у нее почему-то все время терялись, - ежиться и горбиться, а передвигаться по возможности перебежками - то короткими, то длинными, в зависимости от количества набранного в легкие воздуха. И все-таки мерзла она  ужасно. Марине было холодно, холодно и еще раз холодно. К тому же и Валерьян в последнее время почти перестал звонить. А Марине его так не хватало! Она пробовала звонить сама, но никто почему-то не подходил. Наверное, Валерьян куда-то уехал, а бабушка не слышала телефона.
По утрам Марина уходила в школу, днем возвращалась, учила уроки, уроков бывало много, и ей еще приходилось зубрить билеты к письменным экзаменам. Маме по дому она тоже вдруг принялась помогать - мыла полы, со сдержанной яростью колотя по ним шваброй, вытирала пыль, нещадно роняя всякие безделушки, которые почему-то при этом совсем не всегда разбивались. Впрочем, что ж тут странного? На полу ведь у них лежал ковер.
А в свободные часы Марина бесцельно бродила по дому, выискивала пятый угол, и без конца спрашивала себя, что, что, собственно, такого произошло. Ведь, став женщиной, Марина ни в чем особенно не переменилась, ни внутренне, ни, тем более, внешне. Изменился, разве что, размер лифчика, да и то это произошло совсем недавно - недели, может, полторы-две назад.
И примерно тогда же ее любимые, особо узкие джинсы неожиданно оказались ей особо узки. "Толстею что-то", - подумала тогда Марина, мысленно поперебирала диеты, ни на одной как-то не остановилась и махнула на это рукой.
Прошел еще, по крайней мере, месяц, прежде чем в голову ей пришла наконец мысль о наиболее естественной причине всех этих перемен. Почему-то такая возможность ни разу не приходила ей в голову. С кем угодно, казалось, могло такое случиться, только не с ней. А почему, собственно? Цикл-то у нее всегда был с выкрутасами, наверное, просто не установился еще, и потому такая даже вещь,  как пропуск целого месяца, не показалась чем-то из ряда вон выходящим. Однако теперь, сложив два и два и получив соответственно, Марина уныло покачала головой и отправилась в женскую консультацию.
Врач с ее участка повышал квалификацию на каких-то курсах, но акушерка, ведущая вместо него прием, немедленно и с готовностью подтвердила Маринины опасения и от себя добавила, что времени на принятие каких-либо решений у Марины почти что нет - от силы недели три и не больше. "Что ж так поздно спохватилась, милочка?" Еще акушерка сказала, что в таких случаях положено извещать родителей, раз Марина несовершеннолетняя, но поскольку врача нет, сама она этого делать не будет, а вот как врач вернется, так он сам и позвонит.
Общее чувство  тоски и какого-то отупения, не покидавшее Марину весь последний месяц, не покинуло ее и теперь, после сделанного открытия. Однако надо же было и в самом деле что-то решать!
 В таком вот именно настроении ехала Марина в гости к неожиданно - будто что почуял, гад! - вызвонившему ее Валерьяну. Почти весь этот месяц он ей не звонил - ну правильно, он ведь и всегда был человек занятой.

10

Подойдя к Валерьяновой двери,  Марина храбро надавила кнопку звонка. Она-то уж имела на это право! Так ей, по крайней мере, казалось.
Однако дверь открыли далеко не сразу. Марина успела надавить на кнопку по крайней мере трижды, пока наконец не щелкнул замок и на пороге не появился заспанный Валерьян. Взгляд, которым он уставился на Марину, был полон недоумения. Он словно бы гадал про себя: "И как это она тут оказалась?"
- А, черт, это ты, - произнес он наконец и запоздало улыбнулся. Улыбка вышла кривая какая-то и неловкая.
- Валь, в чем дело, ты же сам звонил, - совершенно растерявшись, сказала Марина.
- Звонил? Кто звонил? Я звонил? - Он как бы не до конца еще проснулся. - А, да, конечно, звонил. - Тут уж он окончательно пришел в себя и вежливо отошел в сторону, пропуская Марину в квартиру.
- Тс-с, - прошептал он, когда они шли по коридору, - бабушка спит.
Марина очень удивилась -  бабушка ведь не то что во сне, она и наяву-то почти никогда ничего не слышала, - но благоразумно промолчала. Представляю, как бы Марина удивилась, узнав, что бабушки в квартире сегодня вообще нет. Была Родительская суббота, и бабушка поехала на кладбище, поминать родителей Валерьяна.
Молча, на цыпочках прошли они к нему в комнату, и Валерьян жестом указал Марине на неубранную кровать. Сам он тут же вышел.
Через пару минут Валерьян вернулся, неся на подносе чашки с кофе. Кофе в них был совсем остывший, подернутый жирной пленкой и почти без сахара. Они молча пригубили каждый свою чашку,  после чего Валерьян закурил.
- Ну, - сказал он, выпуская первое кольцо, - как там у тебя дела? - Похоже было, что он в принципе не представляет, о чем ему с ней разговаривать.
- Да вот беременна я, - немедленно выпалила Марина и тут же смолкла, ошеломленная собственной прямотой.
Валерьян так и застыл с сигаретой в руках, которая тут же погасла, но он  этого даже не заметил.
- Ты... - проговорил он наконец, с трудом, видимо, соображая, - ты это всерьез?
- Да уж куда серьезней, - фыркнула Марина, сразу ощетиниваясь. - Справку, что ли, из консультации показать?
- А... Вообще-то покажи, - неожиданно заинтересовался Валерьян.
Маринина душа с размаху ухнула в пятки - справки-то у нее никакой не было. Однако для виду она весьма деловито порылась в сумочке и поойкала огорченно: "Ой, кажется, забыла!"
- Но ты хоть вправду беременна? - уже с откровенной усмешкой спросил Валерьян, делая попытку снова поджечь сигарету, не с того, правда, конца. Опомнившись, он досадливо отшвырнул сигарету в пепельницу и в упор посмотрел на Марину.
- Ну так как?
- Да! - выкрикнула Марина, у которой все, все складывалось не так, как она задумала, и оттого в голосе ее явно проступили слезы.
Слезы эти подействовали на Валерьяна. Он встал, подошел к Марине, сначала заглянул в глаза, потом в глаза поцеловал, сперва в один глаз, потом в другой, потом снова в них заглянул, и тихо, с неожиданной нежностью переспросил:
- Но сама-то ты хоть уверена?
- Да. - На сей раз это "да" прозвучало тихо и обреченно.
- Так, - сказал Валерьян, ласково проведя рукой по Марининому  плечу и усаживаясь обратно в кресло. Сигарету он на сей раз зажег совершенно правильно. - И аборта ты, как я понимаю, делать не хочешь?
- Не хочу, - согласилась Марина, со всей обреченностью вдруг понимая, что, по-видимому, делать все-таки придется.
- И не надо! - обрадовался вдруг Валерьян. - М-да. Вот не думал, не гадал. Будет, значит, у нас новый крольчонок. Да, а как же теперь все это обделать-то? Тебе же еще и восемнадцати нет?
- Нет, - недоуменно подтвердила Марина, дивясь, что раньше его это как-то не особенно интересовало.
- А когда будет?
- Ну... Во всяком случае, ребенок раньше родится, - ответила Марина, с трепетом осознавая каждое произносимое ею слово: ребенок... родится... раньше... Раньше, чем что?
- Тогда... - вслух продолжал размышлять Валерьян, - тогда придется на тебе жениться.
- Ты хочешь на мне жениться?! - изумилась Марина.
- Я? Нет, что ты, - отмахнулся от нее Валерьян, вконец ушедший в свои расчеты. - Я не могу.
- Почему?
- Видишь ли, мышь, я ведь как бы уже женат.
- Ты? Женат? - с трудом выговорила она, холодея.
- Ну да, - досадливо проговорил он. - Да сейчас не в этом дело! Женятся на тебе, женятся, не боись, вот только кто? Ага, нашел, кажись, - и Валерьян решительно потянулся к телефону.
- Серый, алло, привет, то есть. Валька беспокоит. Слушай, ты как насчет того, чтобы жениться?
Марина смотрела на Валерьяна не мигая, как в телевизор.
- Да нет, не шучу. На ком,  говоришь? Да есть тут одна. Красивая? - Валерьян скосил глаза на Марину и оценивающе оглядел ее с ног до головы. - Да вроде ничего, - нерешительно произнес он в трубку. Да ты сам подъезжай, тогда и увидишь. Что, к зачету готовишься? Эх, вы, технари, вечно у вас какие-то зачеты-***ты! Ну, хорошо, а когда? Завтра, значит. Часиков в пять... в пять хорошо. С копейками? Ну ладно, лишь бы не с рублями, а то мне к семи на дежурство. Ну, есть. Вам того же, тем же самым по тому же месту. - И Валерьян бросил трубку на рычаг. Он посмотрел на Марину. Ее слегка трясло. Валерьян пересел к ней на кушетку, крепко обнял, зашептал жарко в самое ее трясущееся под его губами, холодное, как у зайца, ухо:
- Ну мышь, ну хватит, успокойся, ну чего ты, все будет путем, мышь, - и вдруг неожиданно принялся целовать, исступленно, как никогда, в губы, в шею, в уши, в глаза, - Это же все глупости, мышь, это же все бредятина, и неважно, и... - Он вдруг обхватил обеими руками ее голову и, глядя прямо в глаза, произнес неожиданно:
- Мышь, ты, конечно, мне сейчас не поверишь, но... Ты просто представить себе не можешь, как  я счастлив.
Вот теперь Марина совсем уже ничего не понимала. Все у нее, у бедняги, в голове спуталось и перемешалось. Она-то думала, что теперь-то уж они наверняка лягут в постель, однако не тут-то было.
Валерьян вдруг резко встал, аккуратно загасил в пепельнице сигарету и сказал, приподнимая Марину за плечи:
- Пойдем, провожу тебя. Значит, завтра в пять, поняла? И не опаздывай, а то мне на дежурство. И держись, мышь, теперь все будет хорошо, слово тебе даю, слышишь? - И, уже сам себе, недоверчиво: - Нет, ну надо же... Кто бы мог подумать!
В коридоре Валерьян опять приложил палец к губам.
- Тише, там у меня человек спит.
"Человек? - изумилась про себя Марина. - Значит, не бабушка?" - Но вслух ничего не сказала.

11

На следующий день, ровно в пять, Марина уже сидела на знакомой  читателю кушетке и яростно теребила за кисточки как всегда пыльный зеленый плед. Валерьян со своей стороны столика нервно курил. В пять пятнадцать в дверь позвонили. Валерьян швырнул сигарету прямо в стоявшую перед ним чашку с недопитым кофе и рванул открывать.
Вернулся он с невысоким стройным пареньком примерно одних с Валерьяном лет. У паренька были длинные - до плеч - светлые волосы и темно-карие глаза - сочетание довольно необычное, а больше Марина ничего в тот раз не заметила - не до того как-то было, настолько сразу они по уши ушли в технические детали.
- Справку принесла? - сразу спросил Валерьян.
- Да, - слегка волнуясь, ответила Марина, выкладывая на кофейный столик требуемый документ.
- Так, десять недель, ого, не слабо. Значит, завтра вы идете подавать заявление. О, черт, тебе же еще от родителей разрешение надо. А его где заверяют, Серень, ты, случаем, не знаешь?
- Откуда?  - изумился паренек, не без изящества вскидывая светлые бровки.
- Слушайте, а может, мне просто маму с собой взять? - неожиданно влезла Марина.
- Дело. Так, значит, и сделаешь. Значит, идете вы туда завтра вдвоем, тьфу, извини, втроем, с твоей мамой то есть, и подаете заявление. И чтоб как только, так сразу. Серег, ты им там объясни, что вам тянуть нельзя.
- Да ведь и так все ясно. С такой справкой, куда уж дальше тянуть.
- Ну, ребята, не подведите меня, хорошо?  - Валерьян был сам на себя не похож.
- Да ладно тебе, - успокаивающе сказал Сережа. - Сказал - сделаю, значит - все. - И, уже оборачиваясь к Марине: - А вы, значит, Марина. В школе учитесь?
- Да, в восемнадцатой.
- Что? - Оба, как по команде, уставились на нее. - В восемнадцатой английской? В американской, то есть?
- Ну да.
- Вот это да, - сказал Сережа. - Первый раз вижу живого человека из этой школы. Вот это да. А правда, что у вас практики в Америке каждый год бывают?
- Ну, про каждый год - это преувеличение, но за одиннадцать лет аж три практики у нас там было. Одна - две недели, другие две - по три. Ну, еще бывает, что отличников по обмену посылают, - и Марина тяжело вздохнула.
- И где вы были?
- Ну, разно. В первый раз - в Нью-Йорке только, второй - еще в Лос-Анжелесе, последний раз в Бостон возили.
- Да? Ну и как там? - И они оживленно заговорили об Америке, начисто забыв об изначальной причине встречи.
Часа через полтора Сергей заторопился уходить, Валерьян, взглянув на часы, зачертыхался, но Сергей все-таки вышел первым, точнее сказать, он вышел как бы сразу - вот сказал: "Ой, мне пора!" - и вот -  уже исчез. Но перед тем, как исчезать, он все-таки уточнил:
- Марина, так, значит, завтра на Киевской в два. Там ведь с часу  до двух перерыв, а с утра у меня лекции.
- Да, а у меня уроки, - крикнула Марина в ответ, но уже в пустоту.
Зато с Валерьяном они вышли вместе.
- Слушай, - сказал он в лифте, внимательно разглядывая ее, - а ты почему никогда ничего не рассказывала?
- О чем? - искренне изумилась Марина.
- Ну, о школе, там, об Америке.
- Так ты ж не спрашивал никогда. - Марина рассмеялась. - А сам-то ты в какой школе учился?
- В двести пятнадцатой.
- У Эмиля? В литературной то есть? - заинтересовалась Марина.
- Ага. Да я же тебе рассказывал. Да ничего интересного. Ни тебе Америки, ни даже Англии. Одни семинары да лекции, муть всякая. Другое дело, ребята у нас хорошие были - это да.
- Так уж и муть, - усомнилась Марина. - А все почему-то вашу школу хвалят. Из нашего класса даже перешли к вам два человека.
- Ну, кое-что интересное есть, конечно, - признал Валерьян. - Да и самого Эмиля со счетов сбрасывать нельзя - он, конечно, личность.
- Вот видишь! - Марина улыбнулась.
- Слушай, - уже выходя из подъезда и собираясь поворачивать в сторону, противоположную той, в которую надо было Марине, снова заговорил Валерьян. - А ты смогла бы учить детей?
- Детей? Каких детей? Чему учить? - растерялась Марина.
- Английскому, конечно, - как маленькой,  разъяснил Валерьян. - Ты же его, наверное, хорошо знаешь. - И,  видя, что до Марины все равно не доходит, быстро прикоснулся на прощанье к ее руке. - Ну, не бери в голову, там увидим. Будь. И не забудь, пожалуйста, про завтра. Это очень важно!
- Еще бы! - И Марина весело зашагала к метро. Беременность почему-то ее сейчас совсем не пугала.

Часть II

1

Летела, летела, как птица-тройка, куда-то вдаль по занесенному снегом пути переполненная вечерняя электричка. Марина сидела у окна, Валерьян сидел напротив и держал ее ладони в своих, одетых в теплые кожаные перчатки. Маринины ладошки, красноватые и покрытые цыпками, уютно устроились в этом теплом кожаном гнездышке, а вот сердечко ее трепетало. Куда, куда только ее везут?
Валерьян сказал, что к хорошим людям. Сказал, что она сама все увидит. Сказал, что потом ей все объяснит. (В двух последних замечаниях сквозило явное противоречие). Похоже было, что он и сам безумно волнуется.
С заявлением в ЗАГС все прошло как нельзя лучше. Мама, конечно, поахала, не без того, но ничего, пошла с ними и написала там, чего следует. Сложнее было объяснить ей, что никакой такой настоящей свадьбы у Марины не будет, но тут уж Марина стояла, как кремень: нет - и все. Пускай ее родственнички собираются по каким-нибудь другим поводам! С Марины хватит и того, что ей самой придется участвовать в этом фарсе, но уж чтобы на это смотрел кто-нибудь посторонний! Марина бы и маму с папой не пустила, если бы могла. Папа, впрочем, и сам, наверное, не пойдет, а мама... Да пускай ее постоит, Мендельсона послушает! В конце концов, много ли у нее, у бедной, радостей в жизни? А сколько маме  еще предстоит! И так уже заохала: "Ах, что теперь будет с инъязом?" Да ничего теперь не будет с инъязом, мама,  как стоял, так и будет стоять, авось не обвалится, ох, да фиг с ним теперь, с инъязом, и думать-то о нем теперь тошно, а Марину и так все время тошнит. Она сердито тряхнула головой, отгоняя дурные, приставучие мысли, и с любовью посмотрела на Валерьяна. Он ответил ей таким же любящим взглядом. Валерьян вообще был теперь с ней необычайно нежен, бережен, внимателен и заботлив. Даже что-то похожее на уважение светилось порой в его взоре, когда он смотрел на Марину. Но не сейчас. Сейчас он ее взглядом просто любил, и это было прекрасно.
Марина потянулась, сладко, по-кошачьи зевнула и капризно проговорила:
- Валь, а Валь!
- Ну чего тебе? - улыбаясь одними глазами, откликнулся Валерьян.
- Ну расскажи, наконец, куда ты меня везешь?
- Ох, мышь, и как тебе объяснить? Домой я тебя везу. К своим, ясно?
- Ну-у...
- Да ясно, конечно, что ничего тебе не может быть ясно. Ну вот что, - решился Валерьян наконец, - слушай.
- Когда я еще учился в школе, было у меня двое друзей: девочка Алена и парень один, Денисом его зовут. Дружили мы прямо с первого дня, как пришли в эту школу, даже сидели из принципа втроем на одной парте: Денис у стенки, я у прохода, а Алена посередине.
- А учителя чего?
- А учителя ничего. У нас вообще в школе в этом смысле анархия была полная - сиди где хочешь, хоть в проходе на полу, лишь бы уроку не мешал.
- И что, в самом деле кто-то сидел на полу?
- Да нет, вроде бы. Я, во всяком случае, не помню. Слушай, тебе что, уже неинтересно, куда я тебя везу? Я тогда не буду рассказывать.
- Нет, что ты, мне ужасно, ужасно  интересно! - испугалась Марина. - Рассказывай, пожалуйста, рассказывай, продолжай!
- Рассказывать, значит? Ну, ладно, а то смотри... Так вот, дружили мы в восьмом классе, дружили в девятом, в десятом тоже дружили, а в середине одиннадцатого как-то вдруг оказалось, что Алена беременна.
- От тебя? - с наигранным равнодушием поинтересовалась Марина, в глубине души с трудом подавляя вспыхнувшую ревность.
- Нет, тогда это было точно от Дениса, я в ту пору ни о чем таком еще и не думал, тем более, Алена для меня была... Да и теперь, в общем, есть... Ну, это так не объяснишь. Вот ты, когда ее увидишь, сама поймешь.
- Ты ее любишь? - зажимая изо всех сил слезы в кулак, рискнула спросить Марина.
- Да, - ответил Валерьян, ни секунды не колеблясь.
Марина почувствовала, что в глазах у нее все-таки закипают слезы. Но ведь она же сама спросила! Марина задержала на секунду дыханье, усилием воли отправила слезы обратно и, переведя после этого дух, почти нормальным голосом спросила:
- А ты меня к ней везешь?
- Ага. А теперь слушай и не перебивай, а то совсем не буду рассказывать.
- Так вот. У Алениного папы - а у них там вообще сложная семейная ситуация, у папы Алениного была какая-то адова прорва жен, и мама ее живет сейчас с третьим, кажется, мужем, но, вообще-то, Алена всегда с отцом жила - он у нее мировой мужик, вот тоже  увидишь, сейчас-то он, к сожалению, в отъезде, ну да ничего, еще проявится. Так вот, у  Алениного папы дача есть - огромный такой домина, а комнат там столько, что... Ну, я даже не знаю, сколько. И вот, когда Алена в первый раз забеременела, она уехала на эту дачу и родила там Никиту, а мы с Денисом ездили к ней туда через день, таскали продукты, нянчились с Китом и всячески ей помогали, поддерживали, стало быть. А потом как-то вдруг вышло, что все наоборот, что вроде скорее это она нас поддерживает. - Валерьян вдруг остановился. - Ты слушаешь меня?
Марина молча кивнула.
- Ну так вот. И в конце концов как-то так оказалось, что именно там у нас теперь наш настоящий дом. Во всяком случае, мой. Да и Дениса, по-моему, тоже. Хотя у него, в отличие от нас с Аленой, и папа с мамой нормальные, и вообще всякое такое. А потом еще Алена родила Соньку, ну, это, знаешь, настоящее чудо, а не ребенок. Вот увидишь! Ей сейчас два с половиной года, и она - Ох, этого не опишешь, нет, я, конечно, Кита тоже очень люблю, но Сонька - это другое. Не знаю даже, почему. Может быть, потому, что девочка. А может, потому, что она родилась, когда у нас с Аленой все уже по-другому было.
- А откуда у Алениного папы такая огромная дача? - полюбопытствовала Марина. - Он что, новый русский, что ли?
- Нет, этот дом у него давно, еще с до перестройки. Он писатель, ну, в смысле, настоящий, в Союзе Писателей был. Романы писал. Сысоев его фамилия, не читала?
- Нет, кажется, - Марина добросовестно попыталась припомнить.
- Ну как же, у него такие романы известные были! "Воля", потом эта, "Семья Русановых", и детская даже одна была книжка, "Маришкина заимка".
"Маришкину заимку" Марина в детстве читала, хотя сейчас уже ничего не смогла бы оттуда припомнить, кроме, разве что, того факта, что главная героиня была ее тезкой.
- Ну вот. Самая знаменитая у него "Воля". Роман, понимаешь, эпопея в пяти томах. - Валерьян, не удержавшись, хмыкнул. - За нее ему Ленинскую премию дали. На эти деньги Аленин папа сразу себе дом и отгрохал. Ух, и дом! - опять оживился Валерьян. - Да что я тебе говорить буду, сама скоро увидишь.
- Туалет, небось, на улице? - язвительно поинтересовалась Марина.
- Вот и фиг попала! И туалет в доме, и даже ванная есть! - торжествующе сказал Валерьян.
- Это надо же, какое чудо! - протянула Марина все в том же тоне.
- Можно подумать, у тебя есть из чего выбирать! - вспылил наконец Валерьян, и оба они замолчали.
Помолчав, Марина спросила:
- Значит, мы сейчас едем к Алене?
- Да не к Алене мы едем, а ко мне, понимаешь, ко мне! - Валерьян окончательно рассердился. - Алена там теперь не одна живет!
- Понимаю, еще там, наверное, живет Денис.
- Да ничего ты не понимаешь! Там сейчас целая куча людей живет. Женька, например. Но тут так просто не расскажешь. Вот ты с ней познакомишься, и тогда уж она сама тебе про себя объяснит - кто она и откуда. Еще Илья у нас есть, он там, правда, не постоянно, ну, как и я, впрочем. Вообще, знаешь,  мужчины там - существа приходящие, хотя кто-нибудь всегда есть, девчонок мы одних на ночь не оставляем, не город все ж таки. А так... - Глаза Валерьяна подернулись мечтательной дымкой. - Крольчатник там у нас. Место для женщин с детьми. У Алены вот Кит с Сонькой, у Женьки - Димыч, да у всех кто-нибудь есть. Ну, или будет. И, знаешь, Марина, - сказал Валерьян неожиданно охрипшим от волнения голосом, каким он ни разу еще не говорил с нею. "Сейчас, - подумала Марина, холодея, вот сейчас он наконец-то скажет, что любит меня, и тогда... А то о чем еще можно говорить таким голосом и с такими глазами?"
Но Валерьян сказал совсем не это.
- Марина, - повторил он, теперь уже еле слышно, - ты себе просто не представляешь, ты не можешь себе представить, как мне важно, что теперь в нашем крольчатнике будет наконец-то и мой, собственный мой крольчонок!
О! Это ведь было совсем не то, что она ожидала услышать. И все-таки это было такое то, какого Марина и вообразить себе никогда бы не смогла. Она вспыхнула, наскоро облизнула губы и, чтобы не дать себе - что? закричать? заплакать?  - быстро, тоже чуть охрипшим голосом заговорила:
- Ну, а кто еще там у вас есть? Ты же сказал - много народу?
Валерьян посмотрел на нее тоже  чуть повлажневшими глазами, дернул кадыком, точно сглатывая комок в горле, однако все-таки собрался и продолжал:
- Ну, еще у нас есть сестренка Олюшка. Она старше нас всех, ей двадцать пять лет, и у нее уже пятеро детей. Александр Денисович - это Алениного папу так зовут - говорит, что она за всеми нами присматривает, и что он ей больше всех нас доверяет. Вообще-то Сан Денисыч мужик не промах, но тут-то он, похоже, именно вот дал маху. Из всех нас, по-моему, Ольга - самая сумасшедшая. Зато видела бы ты, как она детей рожает! Вот бы тебе у нее поучиться - я б тогда и за тебя, и за крольчонка своего во как был бы спокоен!
- А ты что, видел, как она рожает? - затаив дыхание, переспросила  Марина.
- Еще бы! Роды в крольчатнике - это, скажу я тебе, событие, - кто ж такое пропустит.
- И я тоже... должна буду рожать при всех?! И на меня тоже будут все смотреть? - От ужаса глаза у Марины расширились, и Валерьян, посмотрев на нее, рассмеялся.
- Не бойся, мышь, если ты сама не захочешь, к тебе никто-никто не подойдет и никто-никто тебя не увидит. В конце концов, желание женщины - закон, особенно, когда женщина рожает. Но, мышь, - он нежно привлек ее к себе и зашептал буквально в самое ухо:
- Мне-то ты дашь посмотреть? Я ведь, как-никак, имею к этому отношение, ne c'est pas?
Марина покраснела так, как если бы он сделал ей какое-то откровенно дикое и непристойное предложение, например, взять в рот на глазах всего народа, прямо здесь, в  этой электричке. На секунду Марине почудилось, что сейчас, слыша его слова, она переживает самый сладостный, самый полный в ее жизни экстаз. Она закрыла глаза и, уткнувшись пылающим лицом в грудь Валерьяна, то ли прошептала, то ли попросту выдохнула горячее-горячее "да". Валерьян же знакомым и бесконечно нежным движением приподнял за подбородок Маринино лицо и поцеловал так, как никогда еще не целовал никого.

2

- А потом мы разожжем камин, и тогда ты сразу увидишь, как у нас здорово. У нас такой камин! Сан Денисыч сам сложил! Ну, печника, конечно, тоже звал, но тот только показывал, а так Денисыч все сам, своими руками: и камин, и трубу, и кафель сверху. Решетку вот только не сам варил, врать не стану. Решетку Сан Денисыч заказывал. Такая решетка - закачаешься! На ней история любви Леды и лебедя. Знаешь, миф такой есть, древнегреческий.
Марина молча кивнула. Миф, значит. Ей, грешным делом, начинало уже казаться, что и вся эта дача - с кучей комнат и с, вот, камином, - просто какой-то миф. Ну не бывает же такого в жизни, во всяком случае, в ее, Марининой жизни, не бывает, и все. И ведь вот они уже сколько идут и идут по снегу, темно уже совсем, а они все никак не придут никуда.
И вдруг Марина увидела свет, да не из одного окна, а явно из многих и многих окон, и откуда-то с той стороны донеслись до Марины какие-то знакомые звуки - музыка? Да, точно. "Полонез Огинского".
Они еще немного прошли и уткнулись в высокий, полностью скрывающий нижнюю половину светящихся окон забор. Музыка же, однако, звучала все громче, все навязчивее.
- Пришли, - сказал Валерьян и зашарил по карманам.
"Интересно, кто там у них играет?" - подумала Марина.
Валерьян отпер вделанный в литые ворота замок, и они вошли. К ним навстречу с лаем бросился громадный лохматый пес.
- Ох! - Валерьян перехватил его на лету за ошейник. - Потише ты, Русый, с ног собьешь! - и, уже Марине: - Извини, наверное, надо было тебя предупредить?
- Ничего, - сказала Марина, с нежностью лаская громадную голову, с наслаждением запуская в пушистый мех озябшие за дорогу пальцы. - Я не боюсь собак. Его как зовут?
- Руслан. Это московская сторожевая.
- Да? А я думала -  сенбернар. Очень уж у него будка громадная.
И снова Валерьян посмотрел на нее с уважением. Надо же - будка. Слова-то какие профессиональные. М-да. Похоже, крепко недооценивал он Марину.
И снова раздались звуки музыки.
- Кто это играет? - спросила Марина.
- Не знаю, - ответил Валерьян, - наверное, Оля. Сейчас посмотрим.
За массивными дубовыми дверьми оказалась небольшая квадратненькая прихожая с прям-таки необъятных размеров вешалкой. Прямо из нее вырастала и уходила куда-то высоко вверх винтовая лестница. От лестницы шел коридор, все  дальше, и конца его было не видно.
Валерьян помог Марине снять шубу, повесил ее на один крючок со своей, переобулся и, нагнувшись, не без труда отыскал в длинном разношерстном строю подходящие на Марину тапочки.
Раздевшись и переобувшись, они пошли прямо на звуки музыки и довольно скоро оказались в огромной, обшитой деревянными панелями комнате. В центре ее  стоял стол, в середине противоположной от двери стены высился камин, а у самого окна стоял небольшой белый кабинетный рояль.
За роялем сидела высокая рыжеволосая девушка с толстой серой крысой на плече. Хвост крысы раскачивался в такт звукам, льющимся из-под девушкиных пальцев. На сей раз это была "Апассионата". Волосы девушки были перехвачены красивым фиолетово-черным хайратником, хвостик которого то и дело хлопал крысу по носу, поскольку девушка то низко склонялась к клавишам, то резко, неожиданно выпрямлялась.
- Привет сестренке Олюшке! - весело сказал Валерьян, и девушка, не переставая играть, повернула голову.
- О, Валька! А мы вас к обеду ждали! Я тебе кабачков напекла, как ты любишь, а ты...
- А мы вот только добрались, - без тени раскаяния отвечал Валерьян, - а где все?
- Детей пошли укладывать.
- А твои, конечно, как всегда, уже спят?
- Надеюсь. Но если что, уж Алена им не даст спуску. Присаживайтесь, сейчас, как все сбредутся, будем чай пить. А как там Москва?
- Да, представляешь - стоит. Высотки только вчера все пообвалились - шуму было!  А прочие дома ничего.
- Твой в том числе?
- Мой дом тут, - тихо сказал Валерьян, и Марина заметила, что, стоило им войти, как с лица его напрочь исчезло обычное угрюмое выражение, лоб разгладился, лохматые брови приподнялись, даже глаза как будто больше не косили, ноги не хромали, а на толстых губах воцарилась и никуда больше не девалась расслабленная такая полуулыбка. Марина в упор разглядывала это изменившееся лицо, дивясь всем этим превращениям. Валерьян, заметив ее взгляд, ласково подмигнул. Кончики его губ окончательно отползли к ушам.
Тем временем Оля снова склонилась над роялем. Лично Марине она не сказала ни слова, но Марина была ей за это даже благодарна. Марина была так ошеломлена окружающим ее великолепием, так напугана предстоящим знакомством с таким множеством людей, причем эти люди должны были, по-видимому, играть теперь в ее, Марининой жизни какую-то очень важную роль. Из-за всего этого Марине казалось, что, чем медленнее и постепеннее будут происходить все эти знакомства, тем легче и безболезненней они пройдут.
А сейчас она молча, издали рассматривала эту Олю, с которой Валерьян вел себя, как с близким человеком, причем куда более близким, чем когда-либо была ему близка Марина.
Ревности, однако, не было, а только острое, диковатое любопытство.
В коридоре послышались шаги, и Ольга вышла из-за фортепиано. Только теперь Марина разглядела ее всю. Ольга действительно была очень высокой - на голову выше Валерьяна, в то время как Марина едва доставала ему до плеча. На Ольге была длинная, свободная серо-зеленая юбка и мужской серый грубой вязки свитер - размера на два больше, чем нужно. На шее у нее были длинные - в два ряда и почти до пояса - бусы из яблочных косточек. Марина в который уже в этой жизни раз отметила для себя, как это потрясно - бусы из яблочных косточек.
Ольга поймала на себе Маринин взгляд и, улыбнувшись, вернула его обратно.  Улыбка была теплая, подбадривающая, и Марине сразу полегчало.
Что ж, если все они такие, как эта Оля, тогда, может, все еще и ничего. Однако не  может быть, чтобы у нее было пятеро детей! Марине не верилось, ну нисколечко (а как бы, интересно, выглядела Марина, роди она пятерых? Жуткая мысль!)
И тут эта безумно долгая минута кончилась, дверь, наконец, распахнулась, и Марина увидела Алену. Она сразу поняла, что это Алена. Волна ревности, поднявшаяся было в Марининой душе,  когда они ехали в электричке, немедленно улеглась. В Алену Марина сама была готова влюбиться, причем с первого взгляда.
Внешне Алена была настоящей Аленушкой из сказки - с толстой золотистой косой и прозрачными, как вода в реке в ясный день, серо-голубыми глазами. На гордо поднятой голове она несла высокий сифон с газировкой, который слегка придерживала рукой. Другую руку она сразу же, от дверей, протянула Марине, но Валерьян стоял к дверям ближе, поэтому  по пути Алена приостановилась и легким, нежным, бесконечно естественным движением потянулась к нему и поцеловала его в губы.
Непосредственно после этого Алена в упор посмотрела на Марину, словно желая проверить ее реакцию. Но реакции никакой не было, кроме, разве что, восхищения. И, хотя к восхищению Алена давно уже привыкла, ей все же было приятно читать его время от времени в новых глазах.
Поцеловав Валерьяна, Алена продолжила путь к Марине, по-прежнему протягивая ей руку, будто бы для пожатия, но, подойдя, неожиданно обвила этой рукой Марину за талию, притянула к себе и тоже поцеловала, не в губы, правда, а в щеку, но, тем не менее, вложив в этот поцелуй столько чувства, что Марина невольно зарделась. Ей почему-то было приятно и как-то даже забавно, хотя никогда до этого она с девочками не целовалась. Но Алена и в самом деле была удивительная девочка.
- Ну, привет, - сказала Алена, обращаясь уже к ним обоим. - И где же это вас носило?
- Так получилось, - на сей раз голос Валерьяна прозвучал слегка виновато. - На пятнадцать сорок пять мы опоздали, а к шестнадцати семнадцати, ты же знаешь, автобусов нет.
- Ну, ясно, счастливые часов не наблюдают. Голодные, небось?
- Как волки, - вырвалось неожиданно у Марины, и все засмеялись.
За дверью послышался плач младенца. Оля, скорчив недовольную гримаску, - ну вот, с добрым утром, дорогие товарищи, - двинулась было на выход, но Алена удержала ее за руку.
- Постой, кажется, Женька несет ее сюда.
- И зачем? - по-прежнему не скрывая недовольства, произнесла Ольга, но плач в самом деле приблизился, дверь отворилась, и в комнату вошла тоненькая до прозрачности девушка с обесцвеченными пергидролем абсолютно белыми, коротко остриженными волосами. На руках у нее был младенец, при виде которого Валерьян весь расцвел.
- Ой, Ничка! Какая стала! И всего-то неделю не видел, а, кажется, вдвое больше. - Он протянул было руки, но его опередила подоспевшая Ольга, на ходу задирающая свитер. Крысу она небрежным жестом перебросила на крышку рояля, где та теперь и сидела, невозмутимо умываясь сухими голыми лапками.
- Давай сюда, общий папаша! Она же голодная! Иди ко мне, Ничка-синичка, серенькая птичка!
Молча, затаив дыхание, наблюдала Марина, как Ольга кормит ребенка. Она же этого никогда не видела!
Грудь у Ольги была большая, полная и белая-белая, сквозь кожу просвечивали синеватые жилки. А младенец был такой крохотный, что Ольгина грудь была, пожалуй, в два раза больше этой, прильнувшей к ней головенки. Но сосала малышка просто как электронасос. Ольга даже слегка морщилась время от времени, было похоже, что эти крохотные губенки как-то умудряются причинять ей боль.
- Ой, какая деточка! - выдохнула наконец Марина.
- Нравится? - переспросила Ольга, заканчивая кормить и пряча грудь под свитер. - Ну, бери. - И неожиданно сунула младенца в руки совершенно оторопевшей Марине.
Все так и уставились на нее, интересуясь, что она теперь будет делать. Неловко ухватив ребенка, Марина буквально застыла столбом, мучительно сознавая всю нелепость своего положения. Они, конечно, все сразу заметили, что она впервые держит - да что там держит - видит! - такого маленького! Младенец захныкал, и положение сделалось еще нелепее. Марине было так стыдно, что покраснели не только мочки ее ушей и щеки, но и шея, и спина, и даже руки, в которых она держала малышку, вспотели и покраснели, а на лбу выступили бисеринки пота, в висках застучала кровь. За что они с нею так?! И в то же время, даже сквозь мучительный стыд Марине удалось заметить и отложить в глубину себя - на потом, на завтра - как это приятно, держать такое маленькое и теплое на руках. Если бы только они не смотрели сейчас на нее -  экая чертова прорва глаз, чужих, незнакомых, испытующих, если бы только Марина могла побыть сейчас с этим крохотным, копошащимся чудом хоть минутку наедине! Младенец меж тем, словно ощутив всю суматошность ее состояния, захныкал сильнее, потом завопил, и так бы и вопил, если бы Алена наконец не сжалилась и не забрала его у Марины.
- Ничего, научишься еще. Тем более, этого добра у нас много. Чересчур даже. Да вот, например. Откуда ты, прелестное дитя?
Все, как по команде, посмотрели на дверь. На пороге стояла маленькая, безумно похожая на Алену девочка с сонными, проказливыми глазами.
- Явление второе. Те же и Соня. Тебе что тут надо? - Алена изо всех сил старалась говорить сурово, но у нее ничего не получалось.
- Валя приехал! - не отвечая, выкрикнула малышка и, легко перелетев через всю комнату, повисла на шее у Валерьяна.
- Валька, сейчас же отнеси ее обратно в постель, а то вы у меня оба получите! - пригрозила Алена, еле сдерживая смех. Но эти двое не обратили на нее никакого внимания, целиком поглощенные друг другом.
- Я так скучала, так скучала, - счастливо поскуливала девочка, уткнувшись в грудь Валерьяну. - А это ты Марину привез? Она теперь тут будет жить? С нами?
- Да, маленькая. А ты почему еще не спишь?
- Я тебя ждала. Я так тебя ждала! Сказали, ты к обеду приедешь, и Марину привезешь, а вас все нет и нет. Я ждала-ждала. Я заболеть могла от такого ждания!
- Прости меня, пожалуйста, мы на электричку опоздали.
- Больше так не будешь? Ну, смотри, прощаю в последний раз. И завтра не уезжай, хорошо?
- Куда ж я от тебя уеду?
- Как куда? В Москву. Я же знаю, у тебя там бабушка. Ты не думай, у меня в Москве тоже бабушка есть, даже две. А Марина у тебя теперь тут. И ты к ней больше уезжать не будешь. А ты меня любишь?
- Да, - сказал Валерьян.
- А Марину?
- Нет, это просто ужасное дитя! - вмешалась в их разговор Алена. - Марш спать сейчас же, а то тебя ждут грандиозные шлепки! А ты, Валька, кончай ее баловать, а то вечно, как ты тут, так она на голове ходит.
- Тогда пускай Валя меня отнесет! - капризно потребовала девочка. - А ты, мама, пойди с нами и попой мне песенку какую-нибудь.
- Еще что? - фыркнула Алена. Тем не менее вышли они втроем, причем Валерьян с Аленой довольно долго не возвращались. Похоже было, что настоящая хозяйка здесь Соня. Впрочем, почему только Соня? Здесь ведь, по словам Валерьяна, должна быть целая куда детей. Интересно, они все тут на голове все время ходят? А взрослые пляшут под ихнюю дудку? Это как-то не совсем то, о чем Марина мечтала. А вообще, любит ли Марина детей? В смысле, не таких роскошных младенцев, как Ольгина Ничка, а таких вот маленьких, похожих на Соню, монстров? Любит ли Марина детей? Детей она любит? Марина не знала. Не знала.
И с Валерьяном здесь все опять стало непонятно. Странно, Марину почти совсем не задело вольное обращение с ним Ольги или Алены, но вот к Соньке она его взревновала безумно. С ума она, что ли, сходит тут потихоньку, или уже сошла? И как это они вышли втроем ребенка укладывать - ни дать, ни взять, счастливое семейство! Впрочем, Валерьян ведь и по дороге говорил, что Алену любит. А про нее, про Марину, он ничего такого никогда не говорил.

3

Ну, а потом они в самом деле затопили камин, поставили на стол и рояль зажженные свечи, внесли чай в большом серебряном чайнике, появилась какая-то еда, и в том числе обещанные кабачки. Марина ела, и хотела еще, и просила, и ей давали - всех, похоже, радовало,  что у нее такой хороший аппетит.
От еды, тепла и света Марина раскраснелась, размякла, ей захотелось спать. В общем разговоре она не участвовала и почти его не воспринимала. И вообще, был ли он, какой-то общий разговор? Ее, кажется, о чем-то спрашивали, и она в ответ кивала, но, кажется, невпопад. В конце концов Валерьян сжалился над Мариной и увел - да нет, почти что унес - ее куда-то по крутой лестнице вверх, уложил там в постель и, кажется, попросил разрешения вернуться вниз, ко всем и к камину. И Марина разрешила. Наверное. Во всяком случае, проснулась она утром совершенно одна.

4

Открыв глаза и сладко потянувшись, Марина осторожно откинула красное ватное одеяло и на цыпочках подошла к двери. Нажала на ручку и слегка потянула. Дверь приоткрылась. Уф-ф. А то уж ей спросонья показалось, что ее тут заперли. Теперь можно было оглядеться.
Комната, где ночевала Марина, была совсем небольшой. Здесь стояла кровать - довольно-таки широкая, этажерка с книгами, у окна - старинный письменный стол. Потолок был скошенный - наверное, это была мансарда. На полу перед кроватью лежал пестренький домотканый коврик.
Маринина одежда лежала на стуле, вплотную придвинутом к кровати. Она быстро оделась, сунула ноги в тапочки. Напротив кровати висело небольшое овальное зеркало. Марина посмотрелась в него, вынула из кармана джинсов расческу и осторожно провела ею по волосам - расческа тут же застряла. Предстояла долгая работа. Нужна была щетка! Но щетка осталась в сумке, а сумка... Кажется, в прихожей на вешалке.
Кое-как разобравшись с волосами, Марина вышла из комнаты и тут же отпрянула от неожиданности.
Из комнаты напротив прямо на нее выступил вчерашний огромный пес. Здесь, на крохотной площадке узенькой лестницы, под низкими скошенными чердачными потолками пес показался неестественно громадным и грозным. То ли дело вчера во дворе! Там-то он смотрелся вполне естественно и потому совершенно не страшно.
Устыдившись собственной трусости, Марина заставила себя сделать шаг, другой, но, не выдержав, остановилась, присела на корточки и, неуверенно протянув руку, заговорила ласково-ласково - куда ласковей, чем вчера во дворе: "Собачушка ты хорошая, ну поди, поди сюда, маленький ты мой! Поди сюда, дай лапку, давай познакомимся. Тебя как звать-то? Русланом, что ли?" Пес медленно, с достоинством приблизился к Марине и поставил ей на колено гигантскую тяжелую лапу, отчего Марина чуть не опрокинулась на спину. Ох, и тяжела же была эта лапа! Тем не менее, Марина дружески ее пожала, погладила пса по шее, потрепала по ушам, потом с чувством выполненного долга встала, отряхнула брюки от шерсти и двинулась по лестнице вниз. Пес проводил ее сверху добрым и грустным взглядом. Нет, все-таки в нем слишком много было от сенбернара. Обыкновенно в московских сторожевых как-то больше от кавказской овчарки.
Миновав второй этаж, Марина спустилась вниз и, немного пройдя по знакомому уже коридору, наткнулась на две - одна возле другой - двери: к одной была прилеплена картинка с писающим мальчиком, к другой - со стоящей под душем девочкой. Это было именно то, что Марина искала. Побывав и за той дверью, и за другой и почувствовав себя в результате куда в большей степени человеком, Марина пошла дальше по коридору, решив заняться поисками той комнаты, где они были вчера - с роялем и камином. Ей почему-то казалось, что комната эта - что-то вроде здешнего клуба, а раз так, то именно там она, скорее всего, кого-нибудь найдет. Одиночество в незнакомом доме начало ее слегка тяготить.
Знакомую комнату она обнаружила довольно быстро, и там в самом деле кто-то был. Этот кто-то стоял у окна, спиной к Марине, и сквозь зубы насвистывал довольно сложный мотив. Услышав шаги, он обернулся, и Марина невольно зажмурилась. Она увидела лицо, исполненное такой нечеловеческой красоты, такой ангельской прелести, что у нее захватило дух.
Перед Мариной стоял юноша лет примерно одних с Валерьяном, но гораздо выше, в прекрасно сшитом костюме, в белой рубашке и при галстуке. Густые золотистые волосы ниспадали ему на плечи крупными локонами. Глаза были большие и синие, с поволокой. Полные, алые губы улыбались, демонстрируя безупречно белые зубы. На покрытых нежно-розовым румянцем щеках от улыбки обозначились ямочки. Само лицо было безупречной, благородно овальной, стало быть, формы. "О Б-же мой, -  подумала Марина, - да таких красивых надо в клетке держать, в зоопарке. И как он только такой по улице ходит!"
- Здгавствуйте, - слегка грассируя, проговорил этот ангел. - Меня зовут Денис. А вы, вероятно, Марина.
- Ну... да, - с запинкой ответила Марина, еще не до конца пришедшая в себя и не совсем даже уверенная в правильности своего ответа. Голос у этого Дениса оказался тоже на уровне - низкий такой, бархатистый, богатый оттенками. Чем он, интересно, в жизни занимается - любовников на театре играет, что ли?
- Чаю или кофе? - все с той же светской интонацией осведомился Денис.
- Ко... кофе, пожалуй.
- Ну, что ж, тогда, пожалуй, стоит пгойти на кухню и поставить об этом в известность Женьку, она сегодня дежугит. Пойдем вместе, я тоже кофе хочу, а то ночью не спал почти - в два только сюда добрался, - неожиданно совершенно по-человечески заговорил Денис. И, не дав Марине опомниться, ухватил ее за рукав и потащил куда-то обратно по коридору, под лестницу.
Под лестницей оказалась еще одна, не замеченная раньше Мариной дверь. За ней была кухня - довольно большая, полная всяческих вкусных запахов. Там стоял стол -  длинный-длинный, почти во всю кухню и плита - газовая, с четырьмя конфорками, под окном стоял маленький  стеклянный столик на тех ногах.
Посреди длинного стола восседала крыса и грызла сухую корку. У плиты под окном хлопотала вчерашняя тоненькая девчушка с пергидрольным ежиком - она что-то энергично мешала в большой белой эмалированной кастрюле. На трех других конфорках тоже что-то бурлило и кипело. На стуле рядом с плитой сидела Ольга, держа на коленях Ничку, и увлеченно рассказывала о чем-то, а Женька молча кивала ей головой, основное свое внимание уделяя все же кастрюле.
- Женечка, здгавствуй, солнышко! - прокричал с порога Денис. - Все-все здгавствуйте, кого я еще не видел.
- Не ори, ребенка разбудишь, - зашипела на него Ольга.
- В этом возгасте, золотко мое, они еще ни на что не геагируют, это я тебе как вгач говогю.
- Будущий, - уточнила Ольга, дружески кивая Марине.
Про себя Марина сделала большие глаза: как, это чудо природы - врач? Пуская даже будущий, а то каким бы он еще мог быть в этом возрасте? Небось на врача не один год учатся! Ну вообще - врач?! Вот бы никогда не подумала. Гинеколог, что ли?
- Женюша, мы пгишли к тебе. Сделай нам с Магиной кофе.
- Да-а? - протянула Женя. - А кашу деткам кто варить будет? Кофе ему... Только если сам сваришь. И то в виде исключения, - и, видя, что Денис колеблется, жестко добавила: - А то смотри, и кофейника не дам, и конфорку не уступлю.
- Ну хорошо, - сдался Денис. - Но вообще - крыша у вас у всех поехала. Три бабы на кухне, а мужик сам должен себе кофе варить. И какой мужик! - Он гордо откинул прекрасную голову и тряхнул кудрями. - Чистое золото!
- Самоварное, - фыркнула Женя.
- Дениска, а ты подожди, вот я сейчас Ничку отнесу, вернусь - и сварю вам с Мариной кофе, - вызвалась Ольга. - Раз она сама не умеет.
- Да ладно тебе, - осадила ее Женя. - Первый день человек в доме, не знает еще ничего.
- Дайте, пожалуйста, кофейник и покажите, где взять кофе, - не выдержала, наконец, Марина.
Женя положила на край плиты ложку, которой мешала в кастрюле, и, подойдя к высокому, под потолок, старинному резному буфету, достала из него большой медный джезвэй, банку с намолотым кофе и сахарницу. Все это она поставила на длинный стол и кивком указала на это Марине.
И Марина принялась за дело, спиной чувствуя, что за ней внимательно наблюдают три пары глаз. Глаза, глаза, никуда от них в этом доме не деться. А ведь еще так недавно ей показалось тут одиноко! Впрочем, глаза - какое же это общество! Вон их сколько - глаз-то, а Марина перед ними совсем одна. И Валерьян куда-то исчез. Вступиться-то за нее некому!
Сладко потягиваясь, в кухню вошла заспанная Алена, подошла к столу, молча уставилась на Марину, некоторое время смотрела и наконец изрекла:
- Так. И что же это ты тут делаешь?
- Кофе варю, - в душе немного струсив, но со всей возможной твердостью ответила Марина. - Себе и Денису.
- Та-ак, - Алена перевела взгляд на Дениса, скромно притулившегося в уголке и барабанившего пальцами по маленькому столу. На Алену он вроде бы не обращал ни малейшего внимания, не поздоровался даже. Впрочем, может быть, они уже виделись?
- Та-ак, - повторила Алена. - Вот ведь что значит красивый мужик! Не успел с девушкой познакомиться, ан глядь - она ему уже кофе варит! Хорошо хоть в постель не подает. Нет, Денис, я всегда знала, что ты у нас не промах - но чтобы до такой степени! Обычно у тебя все-таки сначала постель, а уж потом в нее кофе.
- Во-пегвых, я велик и газнообгазен, во-втогых, всему свое вгемя. Сейчас утго, а по утгам я пгивык пить кофе. Подожди, еще не вечег. - И он как-то особенно проникновенно взглянул на Марину, у которой от этого взгляда прямо-таки душа ушла в пятки.
- Не смущай девушку, сейчас же отвернись! - скомандовала Алена и, подойдя, попыталась развернуть Дениса к Марине спиной. Тот, сопротивляясь, неожиданно обнял Алену, привлек к себе, попытался было поцеловать, но тут же отпустил с громким воплем: извернувшись, Алена цапнула его за руку. Все рассмеялись.
- Кошка бешеная, а не человек! - высказался Денис, потрясая укушенной рукой.
Марина выключила под кофе горелку и шепотом спросила у Жени чашку. С чашкой кофе Марина присела было за маленький стол в углу, но Женя ее остановила:
- Ой, слушай, туда не надо! Это Илюшин стол, а ты либо за большой садись, либо в столовую иди, где камин.
- Пойдемте, Марина, от них в столовую, - позвал Денис, тем временем самостоятельно наполняя свою чашку. - А еще лучше, пошли ко мне в комнату, а? - зашептал он Марине на ухо, когда они уже вышли в коридор. - А то мне чего-то кажется, что Алена права. Должна же быть справедливость: постель сначала, а кофе потом.
- Нет, почему же, у нас с Валерьяном кофе тоже был сначала, - неожиданно для себя выпалила Марина, и даже не покраснела.
- В самом деле? - Денис рассмеялся. Смех у него был тоже чудесный.

5

- А вы в самом деле будущий врач? - спросила Марина, когда они уютно расположились на диване в столовой.
- В самом деле. А почему мы все на "вы" и на "вы"? А на "ты" можно?
- Конечно, - обрадовалась Марина. - Терпеть не могу, когда мне "вы" говорят. Такой взрослой себя сразу чувствуешь, прямо даже старой
- И что, не нравится?
- Что не нравится? - не поняла Марина.
- Чувствовать себя взрослой.
- Ни капельки. - Марина тряхнула даже головой. - Два года назад я даже хотела покончить жизнь самоубийством. Накануне своего дня рождения: только чтобы взрослой не становиться. Мне тогда пятнадцать лет исполнялось.
- Ну уж это у тебя какие-то радикальные меры. Прямо-таки хирургические. А вообще ты здесь в этом не одинока. Здесь этого тоже никто не хочет. Взрослеть, в смысле.
- И как, удается? - с интересом спросила Марина.
- Да как сказать. В основном да. Но, по правде говоря, главным образом благодаря Алене, или, скорее, ее папе. В общем, дому этому. Тому, что он у нас есть. И пока он есть... - Денис помолчал, а потом серьезно посмотрел прямо Марине в глаза, прямо в самую душу заглянул:
- Вот и у тебя он теперь тоже будет. Ты на нас не обижайся, если что не так. Мы ведь не со зла. Просто мы тут все свои. Привыкли друг к другу, пообтесались. Бояться друг друга перестали, опять же. И ты, если захочешь, тоже будешь здесь своя. И, по-моему, ты захочешь, потому как, если я Вальку верно понял, деваться тебе теперь некуда. Но все-таки, так, для проформы: ты хочешь, Марина?
Взглядом он, казалось, спрашивал о чем-то гораздо большем, и Марина совершенно вдруг растерялась.
- Не знаю, - произнесла она. - Я... я как-то еще не думала.
- Когда думать будешь? - все так же ласково спросил Денис, но глаза его как будто смеялись, и смеялись не ласково. - Двенадцатая неделя идет, так я слышал? Глядишь, поздно думать будет. Ну так что?
- Я... не знаю. Наверное... да.
- Что "да"? - на сей раз жестко, глядя прямо Марине в глаза, спросил Денис.
- Да, хочу, - пролепетала Марина, вконец раздавленная его натиском.
- Ну вот и славно, - Денис сразу расслабился, опять стал светским и легким. - Тогда все в погядке. - И, наклонясь к самому ее уху, ласково, призывно зашептал: - Нам с тобой еще нужно будет поговогить. О всяких важных вещах. Сейчас-то уже вгемени нет. А ты пгиходи в мою комнату после обеда, там нам никто не помешает, ладно?
Кляня себя, на чем свет стоит, и в то же время самой себе внушая, что ничего тут такого нет - да и не может быть, не должно, - Марина кивнула.
Оставшийся кофе они допили уже молча.

6

Аккуратно приподняв белоснежный манжет, Денис посмотрел на часы.
- Так я и думал. Ровно 9.30. Часы надо не на руке носить, а в голове держать - тогда и не отстанут, и не убегут. У тебя с этим как? Есть у тебя часы в голове?
- А как же, - Марина усмехнулась. - И даже довольно-таки точные. По крайней мере, дважды в сутки определенно не врут. - И, не выдержав, сама первая рассмеялась.
Оценив ее шутку, Денис засмеялся следом, и тут где-то наверху ударили в гонг.
Почти сразу же за гонгом в столовую нахлынуло какое-то живое и орущее месиво. Невозможно было разобрать, где руки, где ноги, где головы, крик стоял невообразимый. Марина с наигранным ужасом прижала ладони к ушам. Денис резко встал и громким басом рыкнул:
- Мол-ча-ать!
Все немедленно стихло. Клубок распался, и на ковре, наподобие маленьких статуй, застыли в нелепых позах отдельные детские фигурки, вытаращив на Дениса испуганные глазенки.
- Так-то лучше! - не меняя тона, пророкотал Денис. - А ну-ка, теперь все по местам! И если что, помните: я сегодня дома!
Дети молча подошли к столу и не без труда вскарабкались на слишком высокие для многих стулья, время от времени бросая боязливые взгляды на Дениса.
- Вот так с ними и надо! - похвастался он. - У меня они зря пикнуть не посмеют! Ну что, давай знакомиться?
Марина молча кивнула.
- По старшинству, значит. Эти два оболтуса - Ольгины. - Денис указал на двух совершенно одинаковых ярко-рыжих мальчиков с прозрачными зелеными глазами. На вид им было лет шесть.
- Этот вот, слева - Сэмэн, а этот - Стэп, - довольно уверенно сказал Денис, поочередно тыкая в них пальцем.
Мальчишки разом энергично замотали головами.
- Что, ошибся, что ли?
Так же молча и энергично мальчишки закивали. Денис слегка пригрозил им пальцем.
- Но-но! Это вы другим лапшу на уши вешайте! Я-то вас не спутаю, не надейтесь! Особенно когда вы вот так рядышком сидите. С близнецами знаешь как? - он обернулся к Марине. - Когда вдвоем - сразу видно, кто есть кто. А вот если кто-то один в комнату зайдет - нипочем, бывает, не угадаешь. Мы уж их одевать по-разному пытались, но они ведь одеждой могут и поменяться. И хитрые, скажу я тебе, как черти! Особенно вот этот, - Денис шутливо дернул Стэпа за ухо и перешел к  следующему стулу.
- А это вот - Кит. Он у нас вообще-то хороший мальчик, тихий такой, послушный, особенно когда спит.
Сидящий перед ним малыш засмеялся - открыто, весело, обаятельно. "Ах да, - вспомнила Марина, - ведь это же его сын!" Но сам Денис не упомянул об этом ни словом. Впрочем, к чему слова? А чьи же еще могли быть эти синие-пресиние глаза и густые золотистые кудряшки, эти румяные щеки и нежный овал лица? А главное, главное - чья это улыбка со ставшим уже знакомым пленительным прищуром и такими чудесными ямочками?
- А вот это у нас Димыч.
Узкое, напоминающее ножик лицо, глаза, горящие черными угольками, тонкие, уже сейчас жесткие губы и худая жилистая фигурка - да это же Женькин мальчик, сообразила Марина. Единственный из всех, он не улыбнулся, а только остро взглянул на Марину и опять уткнулся взглядом в стол.
- Экий ты, дружок, нелюбезный! - укорил его Денис. - Ты б хоть поздоровался.
Димыч молчал.
Денис настаивал:
- Ну, хоть улыбнись!
И, как бы извиняясь, сказал Марине:
- Димыч у нас человек серьезный.
И тут серьезный человек заговорил. Так и не оторвав взгляда от стола, на едином дыхании Димыч выпалил:
- Так ты что, беременная, да?
От неожиданности Денис поперхнулся.
- Тебе кто сказал?
- А что, правда, да? Ну вот я же и думал. А то чего бы она приехала?
- Дурдом какой-то! - окончательно рассердился Денис. - Вот что значит - полон дом бабья. Чешут, понимаешь, языками все, кому не лень. Марин, ты не бери в голову, он же маленький еще, повторяет, как попугай, не понимая.
- Это еще почему? - возмутился Димыч. - Беременные - это те, у кого скоро дети родятся.
- Да замолчи же ты, наконец! - заорал на него Денис.
- А что, не так, да?
На Марину, уже оправившуюся от неожиданного нападения, теперь напал приступ смеха.
- Нет, ну надо же! - с трудом выдавила она. - Ну и дети у вас тут! Они что здесь, все такие?
- Нет, через одного. - Видя, что она не сердится, Денис тоже рассмеялся.
Следующей шла Соня, которая тут же завопила, что она Марину "уже вчера видела".
Последним Денис представил краснощекого толстого карапуза, про которого сказал:
- Вот, понимаешь, человек. И всего-то на полгода младше Соньки, а, кроме "мама" и "папа", ничего почти не говорит. Зато все понимает! Прям как Руслан. Верно, Иваша? - Денис ласково взъерошил белобрысые волосенки.
"Этот, должно быть, тоже Ольгин, - про себя соображала Марина. - Да плюс еще Ничка. Но это четверо. А где же пятый?"
Столовая между тем постепенно заполнялась. Появилась Алена в длинной, узкой черной юбке с разрезом, белой блузке и узорчатой жилетке. Пришла Ольга с неизменной толстой крысой на плече. Женя внесла кастрюлю с дымящейся кашей. Вместе с Денисом они торжественно водрузили ее на стол. А Валерьяна все не было и не было.
Наконец в коридоре громко и жизнерадостно затопали, и в комнату буквально ввалились трое недостающих: абсолютно счастливый, со звенящей от льдинок шерстью Руслан, улыбающийся Валерьян в лыжном костюме, с румянцем во всю щеку, и девочка лет восьми, такая же румяная и тоже одетая в лыжный костюм. У девочки были теплые карие глаза и длинная, аж до колен, толстая каштановая коса. У Валерьяна и девочки был такой довольный вид, что Марину  сразу же охватила дикая злоба - вот она тут все утро протрепалась неизвестно о чем, а эти трое наверняка чем-нибудь стоящим занимались!
- На лыжах ходили? - пряча зависть за насмешливой улыбкой, спросил Денис.
- Ага! Погода - прелесть! И солнышко, и морозец какой-никакой - не без  этого.
- Мороз и солнце - день чудесный! - провозгласила Ольга, будто кто без нее не знает. - А я-то гадаю, куда это Джейн с утра упорхнула. Представляете, пришла утром будить - а в комнате никого, и даже постель заправлена.
- Нет, Валька, ты все-таки на удивление правильный человек, - искренне сказала Алена.
- Это только здесь, - тихо, с мечтательной улыбкой проговорил Валерьян.
- И даже на завтрак не опоздал. Вот кого уважаю! - Денис с чувством хлопнул Валерьяна по плечу.
- Как можно! - шутливо ужаснулся тот.
- Ну, господа, садимся! - сказала Алена, с грохотом пододвигая стул. - Покушаем, что Б-г послал, а Женечка приготовила.
Все сели, явно соблюдая некий привычный ритуал. Марину Денис усадил между собой и Аленой, а вот Валерьян оказался совсем в другой стороне стола, рядом с детьми. Это было просто ужасно! После всех этих бесконечных унижений, всех этих подколок, проверок и душедробительных разговоров Марине просто необходимо было уткнуться в его плечо, такое знакомое и родное.
А он уселся так далеко, и сидит себе там, будто так и надо, и только изредка оттуда, из своего далека, улыбается Марине своею здешней, совершенно идиотской блаженной улыбкой. Что ж, и на том, в конце концов, спасибо, Марине сейчас и улыбка эта во как была нужна. Гораздо лучше, чем ничего.
И так ей тут было горько, страшно и одиноко, что даже близкая Денисова красота - Марина ведь и помыслить себе не могла оказаться когда-нибудь рядом с таким красавцем - не радовала ее, а, скорей, ужасала. В какую-то минуту Марину вдруг безумно потянуло домой, а впереди ведь были еще два дня, да и будущее выглядело неясным. Между прочим, если так уж трезво порассуждать, а есть ли еще у Марины дом? Как подумаешь - вроде бы уже и нету. Мама и так с трудом примирилась с мыслью, что Марина выходит замуж, потому что беременная, а если вдруг окажется, что Марина беременна, но замуж не выходит - нет, это просто невозможно было себе представить, что тогда будет! Но, с другой стороны, -  остаться тут? Надолго? Почти насовсем? Нет. Невозможно. Немыслимо. Нет, надо поискать какой-то другой выход, но какой?
И, если бы не мысль о предстоящем разговоре с Денисом, Марина сразу после завтрака накинулась бы на Валерьяна с требованием сейчас же увезти ее отсюда, а так она решилась потерпеть, по крайней мере, до после обеда.

7

Однако пока было еще только после завтрака. Марина помогла Женьке собрать и перемыть посуду - привычный, полуавтоматический жест вежливости. Посуды было много - разной, глубокой и мелкой, цветной и белой, фаянсовой, фарфоровой и стеклянной, гладкой и со сложным лепным узором. Впечатление было, что каждая тарелочка-чашечка представляет собой последний, уникальный экземпляр, чудом уцелевший от купленного в незапамятные времена сервиза. Все это посудное разношерстие как бы силилось рассказать Марине - да, собственно, не только ей, а всякому, кто захотел бы слушать - всю как есть длинную и запутанную историю этого дома и жившей некогда в нем семьи. Ведь, конечно же, все эти сервизы когда-то и кем-то покупались - для того, например, чтобы подарить их на свадьбу или день рожденья, и чтобы потом, глядя на эти сервизы, люди могли повспоминать: того, кто им их подарил, и в честь чего это было.
Но вот беда - сейчас, здесь, на кухне, не было никого, кто бы мог что-нибудь рассказать об этом Марине. И ей оставалось только гадать, как оно все тут было раньше, когда ее, Марины, тут не было и  в помине, а зато все эти сервизы были целы.
Углубившись в эти размышления, Марина незаметно выронила стеклянную плошку, и та вдребезги раскололась о край раковины. Осколочки так и брызнули во все стороны.
- Ай! - очнулась, наконец, Марина, услышав звон разбитого стекла.
- Ничего-ничего! - успокоила ее Женя, наклоняясь и подбирая заискрившиеся на солнышке кусочки стекла. - К счастью!
- Надеюсь, - еле слышно прошептала Марина, обращаясь к самой себе.
Но Женя услышала и улыбнулась. Улыбка у нее была на удивление светлая и открытая. От этой улыбки у Марины сразу потеплело на сердце и захотелось улыбнуться самой. И она улыбнулась - вот только  у Марины улыбка вышла какая-то кривая и неуверенная.
- Вы в Москве раньше жили? - все также наобум выстроила Марина следующую вежливую фразу.
- Нет. Вообще-то я из Подмосковья, из Серпухова. Знаешь, есть такой городишко, от Москвы на юг два часа электричкой.
- Кто-нибудь у вас там остался?
- Мама. Но я о ней уже сто лет ничего не знаю. Я как уехала после восьмого в ветеринарный техникум поступать, так с тех пор не видались, не слыхались, даже не переписывались. Она, понимаешь, у меня замуж вышла, а мужик тот еще, пьет, опять же, без просыху. Да и вообще, на кой я им сдалась? Да ты сама, наверное, понимаешь?
Сказать, что Марина понимала, было бы явным преувеличением. Все услышанное относилось к какой-то  чужой, абсолютно неведомой - и век бы не ведать! - жизни. Но у Жени выходило, что все это как-то обыкновенно, само собой разумеется, и у всех, мол, примерно так же. И Марина поневоле задумалась, а в самом ли деле у нее все иначе. Вслух же она спросила, на сей раз с неподдельным любопытством:
- Женя, а вы в самом деле ветеринар?
- Нет, - просто ответила Женя. - Я же не закончила. Так с тремя курсами и осталась.
- Почему?
- Как почему? Залетела, ну, значит,  и выставили за аморалку. Как раз на третьем курсе все и было. Полгода всего  оставалось. Так жалко было, до слез прямо!
- А что, разве так бывает? - Марине как-то не верилось. Со своей московской колокольни ей не виделось решительно никакой связи между беременностью и несомненным правом личности на образование.
- А как же! Чуть живот появился - и сразу выперли. Мне, тем более, еще восемнадцати не было.
- А этот... От которого ты... - Марина никак не могла найти подходящее слово.
- А он в армию ушел, - Женя потянулась за новой тарелкой. - Еще осенью.
Марина автоматически попыталась перенести эту ситуацию в свою школу - об этом, вообще говоря, стоило бы подумать, как все это будет, когда... Но все равно то, о чем рассказывала Женя, звучало совершенно немыслимо.
- И где же ты тогда стала жить? - тоже наконец перейдя на "ты", спросила Марина. А в самом деле, где жить человеку, которому домой нельзя, поскольку дома у него практически нет, и в то же время там, где он до сих пор жил, тоже нельзя остаться?
- Сначала так и жила потихонечку в общежитии, девчонки меня там прятали от начальства. Учиться уже не ходила, конечно, а так жить - жила. От комендантши - у нее свои ключи были, все чистоту проверять ходила, стерва - так я от нее в шкаф залезала. Залезу, понимаешь, в шкаф, запрусь изнутри и сижу. Один раз чуть было не задохнулась в шкафу в этом. Комендантша ушла уже, а я все дергаю дверь, дергаю, а она никак - заело что-то. А мне уже воздуха не хватает, мне и так-то уже трудно дышалось, срок большой, живот подпирает, ну, я дергала, дергала, сама не заметила, как свалилась, отключилась, ну прямо начисто, самой даже теперь не верится. - Женька замолчала, точно заново окунаясь во всю эту жуть.
- Ну? - поторопила ее Марина, не в силах дождаться развязки. - А кончилось-то все чем?
- Да ничем, - Женькин голос звучал отрешенно и равнодушно, как будто развязка-то ее как раз и не интересовала. - Потом все с занятий вернулись, пошли переодеваться, открыли, значит,  а  я, значит, оттуда и выпала
Марина поежилась.
- И как, было с тобой что-нибудь после этого?
- Ни фига, - Женька рассмеялась. - Водой из чайника облили, и сразу, значит,  все - встала и пошла. Так я до самых родов в общаге и просидела - и своим ходом ушла, между прочим, хотя от нас там километров пять было. Ну, девчонки, правда,  проводили немного, конечно, не до конца -  время-то уже позднее было, у нас общагу в одиннадцать закрывали. Ну, они, значит,  домой, а я, значит, дальше пошла. Холодно, ветер, я прям заледенела вся. Такой цирк, ежели вспомнить. И схватки! Иду, прямо не могу, согнувшись. Ну да ничего, дошла как-то. - Женя легко, стремительно повернулась, отставляя куда-то вдаль, на задний, более безопасный план какую-то особо тонкую и красивую и оттого видно особенно любимую чашку.
- А дальше, ты слушай, что дальше было! Дойти-то я дошла, а там ведь у них заперто, ну, ночь же. И звонок не работает - провода оборвало, ветер в ту ночь жуткий такой был!
- Б-же мой! - в ужасе выдохнула Марина.
- Да вот! - Женя засмеялась, явно довольная произведенным впечатлением. - На мое счастье, двери входные там стеклянные были. Как садану по стеклу сапогом со всей дури - а сапоги, между прочим, кирзовые, у нас у всех, кто в конно-спортивной секции занимался, такие были - стекло вдребезги, шум, грохот, народ набежал, давай ругаться, стекло-то, небось, денег стоит, а у меня, без очков ясно, что нет ни копейки, - Женя снова замолчала, на сей раз улыбаясь мечтательной такой полуулыбкой. Видно, чем-то все эти жуткие воспоминания были ей дороги и приятны.
- Вот, - произнесла она наконец. - Потом почти сразу Димыч родился, меньше, чем через час. И помучиться-то толком не успела. Порвалась вот только вся. Четыре-то килограмма, конечно, - последнее было сказано с классической материнской гордостью. Впрочем, сказав эти слова, Женька снова помрачнела.
- Дальше-то, конечно, хуже было, - произнесла она и опять надолго замолчала.
- Почему хуже? - не выдержала, наконец, Марина.
- Ну а как же? Жить-то ведь по-прежнему негде. Ну, родить я родила, пожалуйста, вот он, Димыч, получите и распишитесь, и валите теперь отсюда на все четыре стороны. А куда? В общежитии-то  я и одна еле-еле продержалась, а уж с малым-то, сама понимаешь.
- И что, ничего-ничего нельзя было сделать? Ну, пойти там куда-нибудь... Все-таки ведь ребенок!
- Ходить-то я ходила. И в милиции была, и в РОНО, и в Горздравотделе, везде один ответ: прописки же у вас нет - ну и катитесь отсюда на три веселых буквы. Почему именно мы должны с вами мучиться? У тебя-то, конечно, прописка есть? - неожиданно перебила она саму себя.
- Ну... Конечно, есть, - ответила Марина, испытывая нечто вроде смутного стыда по этому поводу.
- Вот то-то ты и не знаешь что это такое. Ты ее береги, - серьезно сказала Женя. - Прописка, знаешь, это такое дело... С пропиской-то ты человек, а без прописки ты как собака без привязи, любой, кто хочет, изловит и отправит на живодерню.
Женька опять было замолчала, однако справилась с собой, сглотнула и продолжила свой рассказ.
- Да, так вот, значит, и ходили мы с Димычем, ходили, и везде говорят: сдавай-ка ты его, милая, в детдом, а мы тебе так и быть подыщем работенку какую-нибудь сама  с общежитием. Ха! Как же, разбежалась! Умные какие нашлись! Своих пускай сдают. Я так там тетке одной и сказала, ух, она разоралась: "Да я тебе! Да я сейчас! Да я милицию позову!" Подумаешь, напугала! - Женькины кулаки рефлекторно сжались, и Марина невольно отодвинулась.  Однако слишком многое в этой истории оставалось еще для нее неясным.
- А где же ты жила все это время? Пока всюду ходила
- Ну, где жила? Да по-разному. В основном, у девчонки одной жила, которая техникум наш на год раньше закончила, распределение получила и дали ей от ее совхоза барак. Хибара, скажу тебе, страшная, холодина - почти как на улице. Ну, значит, Димыч у меня и заболел, от холода этого верно. Тогда его в больницу детскую взяли, ну, а пока он в больнице, и я там при нем вертелась, значит. До весны кое-как дотянули, а там... Есть-то чего-то надо? Вот я, значит, и пошла на вокзал.
- На вокзал? Это зачем же на вокзал?
Женя искоса взглянула на Марину и вдруг залилась краской.
- Работать, - процедила она сквозь зубы, взяла в руки очередную тарелку, и, споласкивая ее, затянула нарочито веселый мотив.
До Марины по-прежнему не доходило.
- И что же ты там делала?
- Известно, что, мужиков снимала! А что мне там еще-то было больше делать?!  На Юга, что ли, оттудова уезжать?! Где пальмы и кипарисы?! -  Женя почти что кричала. - Без прописки тебя ведь и в уборщицы никуда не возьмут! Потом ребенок же! - Женя судорожно вздохнула, поставила с размаху  на стол стакан и рассказывала дальше уже почти что спокойно. - А на вокзале есть комната матери и ребенка. Вот я, значит,  Димку туда заброшу, и  иду сама в зал ожидания. Потом, правда, половина денег все на ту же комнату уходила. Все-таки они ведь тоже рискуют. Им же ведь только от пассажиров детей положено принимать, с предъявлением паспорта и билета. - Выдержав паузу, но, похоже, собираясь снова заговорить, Женя сначала выключила ставшую ненужной воду - посуду они как-то незаметно всю уже поперемыли, - извлекла из-под длинного стола табуретку и, усаживаясь на нее поудобнее, спросила:
- Ничего, я закурю? Ты как?
- Кури, пожалуйста. - К возможности оказаться в роли пассивного курильщика Марина относилась равнодушно.
- Сама-то не куришь? - поинтересовалась Женька, глубоко и с жадностью затягиваясь.
- Нет.
- Ну и правильно, и не надо. А я вот, понимаешь ли, с восьми лет как начала смолить, так и все. Уже два раза бросала, да как-то все ненадолго. День-два проходит, чувствуешь - ну все, никаких больше сил нету. Ну, думаешь, и черт с ним.
Женя засмеялась, и Марина как-то невольно к ней присоединилась: чтобы пережить все услышанное, ей просто необходимо было срочно что-нибудь сделать - или выплакаться, или, вот, отсмеяться.
- А этот... Твой... - Опять не зная, как сказать, начала Марина. - Он же пришел, наверное, давно из армии?
- Ну а если и пришел? - Женька снова погрустнела, со злостью тыкая в пепельницу все никак не желающий погаснуть бычок. - Я ведь ему тогда сразу написала, что забеременела - он не ответил. Ну и на фиг пошел. А потом, думаешь, я ему теперь нужна, с вокзала-то? - Женька криво усмехнулась, и так не похожа была эта усмешка на обычную ее милую, ясную улыбку, что Марине на секунду стало совсем жутко.
- А сюда-то ты как попала? - быстро выпалила она давно мучивший ее вопрос, торопясь поскорей заболтать впечатление.
Женькино лицо посветлело. Она не торопясь закурила новую сигарету и заговорила мечтательным, совсем не похожим на прежний тоном:
- Да так и попала. Денис у нас знаешь какой? На него когда чего найдет... Снял он меня, на вокзале прямо, представляешь? - Женька рассмеялась и так дальше и говорила, сквозь смех, с трудом проталкивая сквозь него слова, то и дело захлебываясь и фыркая. - Подошел, понимаешь: так, мол, и так, девушка, я, мол, хочу в этой жизни все испытать, вот, понимаешь, пришел к вам на вокзал испытывать...
- Ну и... - Марина тоже уже давилась от смеха.
- Ну и испытал. Пошли мы с ним в парадняк знакомый. Потом дает он мне деньги, все путем, все друг другом довольны, и тут вдруг он говорит... - на этом месте Женька прервалась, чтобы отсмеяться, наконец, как следует. Покончив с этим делом и с трудом приводя в порядок дыхание, она вытерла навернувшиеся на глаза слезы и продолжила:
- Давай, говорит, я тебя хоть провожу, что ли? А то что уж мы, как две собачонки - сбежались и разбежались? Давай, говорю, проводи, благо вокзал тут рядом. Дошли мы с ним до вокзала, он мне ручку поцеловал, - как в кино, ей-Б-гу! Потом - я на вокзал, и думать про него забыла. Думала, ушел он давно. Гляжу - народу нет никого, дай, думаю, Димыча перед сном в скверике прогуляю. Только мы до скверика дошли, - и тут сразу Денис идет. И, значит,  к Димычу. Твой, спрашивает, карапуз? Ну, Димыча моего ты уже видела, он и мне иной раз слово скажет - как рублем подарит, а к Денису вдруг так потянулся! Ну и я, конечно, тоже. Голова плывет, сердце тает, не иначе, думаю, прекрасного принца встретила. - На этот раз в Женькином смехе прозвенело что-то вроде мечтательного сожаления.
- Ну вот, - закончила она, отсмеявшись. - Слово за слово, выпытал он всю нашу историю, глазами засверкал, ногами затопал, все, говорит, в мире сволочи, подхватил нас с Димычем под белы ручки, и сразу сюда. Мы и ахнуть, как говорится, не успели.
- А здесь как... Нормально встретили? - Задавая этот вопрос, Марина слегка запнулась.
- А то! Я ведь тебе уже говорила, кажется, народ здесь не злобный. А Алена - да я лучше нее и не знаю никого. - В Женькином голосе прозвучала убежденность. - Вот знаешь, что я тебе скажу? Все бабы в глубине души - змеищи. Ты с ней дружишь-дружишь, а она чуть что - и цапнуть норовит. И вот они все до одной такие - ты только нее обижайся, Марина, я не о тебе сейчас говорю, тебя я не знаю, - а Алена - нет. Нет в ней ни капельки ничего такого. За это я ее и люблю больше всех. Ну, после Димыча, конечно. Она мне как будто мама вторая, нет, правда.
- А все остальные, они что, тогда уже тоже тут были?
- Ну, почти все уже были. Ольги не было еще, она потом приехала, через полгода, примерно. Зато Илюшка почаще тогда здесь бывал - он еще только жениться собирался, все себе невесту подыскивал, никак ни на ком остановиться не мог. Да, хорошо тогда было!
Женька прерывисто вздохнула и, уже уходя от воспоминаний, заговорила как-то неестественно быстро, возвращаясь к основной цели разговора: поддержать Марину.
- Да и сейчас тут неплохо! Так что ты, Марин, главное, не волнуйся, тем более, тебе сейчас вредно, ни из-за чего не переживай, а то на тебя ж смотреть нельзя без слез, ей-Б-гу: дрожишь вся, дергаешься, мысли, что ли, в тебе какие-то бродят, не пойму никак. Да гони ты их, гони дурацкие мысли куда подальше, все у тебя будет хорошо, вот увидишь! Слышишь, что ли?
- Слышу, - тихо отозвалась Марина. В голове у нее все окончательно перемешалось - благодарность, гадливость, сочувствие, собственная беспомощность, когда ни себе, ни этой, прежней, оставшейся в прошлом, Женьке помочь ничем не можешь, а как хочется и ей помочь, и себе заодно, как хочется - не передать!
- Женя, - неожиданно для самой себя спросила Марина, - а скажи, рожать очень больно?
- Да ну, - фыркнула Женя, - и совсем даже ничего такого. Придумывают больше. Для важности. В жизни много чего и похуже бывает. Да не думай ты сейчас об этом, говорю же тебе: у тебя теперь все будет хорошо.

8

Из кухни Марина снова возвратилась в столовую, которую по предыдущему опыту у нее были все основания считать центром здешней жизни. Огромный полированный дубовый стол, тщательно вытертый их с Женькой руками, блестел в лучах яркого полуденного солнца. Лишь матово выделялись на его поверхности круги от неосторожно поставленных когда-то кем-то кастрюль.
В столовой никого не было. Марина на цыпочках подошла к роялю, тихонечко откинула крышку и осторожно надавила на клавишу. Инструмент отозвался неожиданно чистым глубоким звуком.
Воровато оглянувшись, Марина села на вертящийся стул, нажала на демпфер и вполголоса заиграла. Она не очень-то хорошо играла, вообще давно к клавишам не прикасалась, но тут, когда такой красавец стоит прямо перед носом - тут уж как удержишься?
Слушать, впрочем, все-таки было можно. Во всяком случае, закончив, Марина убедилась, что, несмотря на демпфер, послушать ее пришли, да что там, слетелись на звуки музыки, как бабочки на огонь. Более того, на окруживших ее лицах нарисовано было явное желание слушать дальше.
Оглядевшись, Марина не без удовольствия отметила присутствие Валерьяна с Соней на руках. Чуть поодаль, опершись о подоконник и покусывая кончик косы, стояла Джейн. У самых дверей, изо всех сил стараясь не шуметь, застыли Кит с близнецами, за их спинами, практически уже за дверью, угадывался Димыч. Видно его не было, но заговорил он, тем не менее, первым.
- Ты хорошо играешь, - сказал он. - Еще что-нибудь сыграй.
- А ты петь умеешь? - спросила Соня. - Лучше спой нам песенку.
- Песенку? - Марина засмеялась. Ей стало неожиданно весело, как будто все печали и тревоги отступили, стоило ей почувствовать хоть в чем-нибудь над кем-нибудь превосходство, пусть даже в такой скверной игре - зато на таком роскошном рояле! - и пусть даже над такими совсем еще маленькими детьми. Все равно, они ведь были здесь у себя дома, и потому были здесь, конечно, главнее Марины, да они этого и не скрывали. А вот зато играть они не умели. Совсем-совсем. Хотя бы даже так, как Марина. И она запела. Сперва спела Соне про розового слона, потом Димычу про трех танкистов, напоследок близнецам, которые попросили что-нибудь по-иностранному, про Билли-Боя.
Валерьян, слушая Марину, все время молчал, и она с грустью заметила, что вообще за весь этот день он еще не сказал ей ни слова - а скоро уже полдня пройдет. Но грусть эта сейчас же отошла, отступила куда-то на дальний план. Марина видела, как блестят глаза у Сони, и вспоминала себя в этом возрасте. В какой восторг она приходила малышкой, когда при ней кто-нибудь играл! Мысль о том, что она, Марина, способна вызвать в ком-то это всепоглощающее, пьянящее чувство восторга, прямо-таки окрыляла Марину и давала ей возможность примириться с такой непреложной и совершенно ужасной истиной, что роли окончательно и бесповоротно переменены.
Отныне и никогда уже не сидеть Марине у кого-то на ручках, не смотреть так восторженно, не слушать так самозабвенно такую, прямо скажем, далеко не самую виртуозную игру. Да ведь оно не важно, какая игра! Важно лишь то, что играют не где-то там, в мертвом безвременьи кассет или дисков, а прямо при тебе,  здесь и сейчас.
Марина допела и доиграла близнецам на бис "Hello, Dolly", и, едва успел отзвучать последний аккорд, как над самым ее ухом раздалось:
- Браво! Ай, браво!
Мгновенно вся сжавшись, Марина испуганно обернулась. У нее за спиной стояла Алена.
- А я и не знала, что ты играешь! Валька, а ты почему не рассказывал?
- А я и сам не знал, - признался Валерьян.
- Эх, ты! Ну, будет кому теперь играть с Ольгой в четыре руки. А то я к этому бегемоту со школы не подхожу. Одно время как-то на гитаре больше, а теперь и вовсе забросила. Руки как-то не доходят.
Алена как-то не слишком натурально вздохнула и вышла так же бесшумно, как и вошла.
- Сыграй еще что-нибудь, Марина! - попросила Соня.
Марина улыбнулась.
- В другой раз, маленькая! - И - была не была - сама первая заговорила с Валерьяном.
- Ну, а ты где бродишь все утро?
- А что? - настороженно ответил Валерьян.
- А то! - в тон ему отозвалась Марина. - Бросил меня на съеденье здешним тиграм, а сам исчез.
- Тиграм? - искренне изумился Валерьян. - Это Женька тебе, что ли, тигр? Да ее саму кто захочет съест.
- Не только Женьке. Сам же говорил - у вас тут куча народу. И вообще, приехали вроде вместе, а ты меня и не замечаешь будто. - В голосе Марины помимо ее воли послышались слезы.
- Ну-ну, ты мне только истерик не закатывай, мышь.
Валерьян аккуратно поставил Соньку на пол и, быстро подойдя, обнял Марину.
- Ну чего ты, мышь глупая? - бормотал он, ласково целуя ее в сами собой закрывающиеся глаза. От такого знакомого "мышь" у Марины защипало в носу, из-под сомкнутых ресниц показались слезы. Она виделась сейчас самой себе всеми покинутой, совсем маленькой и несчастной. "Сейчас же, немедленно перестань плакать!" - как в детстве, твердила себе Марина, и, как в детстве, ничего у нее не получалось. Слезы катились градом, плечи вздрагивали.
Валерьян вконец растерялся. Он гладил ее по спинке, целовал, говорил всякие ласковые слова и словечки - ничего, однако, не помогало. Ей просто необходимо было выплакаться, и все. В конце концов это стало понятно и Валерьяну. Усевшись в глубокое, почти как у него дома, кресло, он усадил Марину к себе на колени и качал ее, убаюкивал, как маленькую. Дети стояли молча, ничего не говоря и ни о чем не спрашивая, потом вообще куда-то исчезли. Наконец-то они остались вдвоем - Марина и Валерьян. Ей столько надо было ему сказать, о стольком расспросить! Но она ничего не говорила и ни о чем не спрашивала, просто плакала, молча прижимаясь к нему все теснее и теснее и молясь про себя: только бы, только бы никто сюда сейчас не вошел!
И никто не вошел.
Они сидели так долго, до самого гонга на обед.
Заслышав сигнал, Валерьян ласково поднял Марину с колен и осторожно, как Соню, поставил на пол. Тыльной стороной руки Марина стерла остатки слез с покрасневших глаз и послушно села туда же,  где сидела за завтраком, рядом с Денисом. Валерьян улыбнулся ей через стол и, сразу отвернувшись, заговорил о чем-то с Никитой.

9

Сразу после обеда, не дожидаясь, пока уберут со стола, Денис подмигнул Марине, и она послушно вышла за ним, вся дрожа от самых разнообразных предчувствий. Ей показалось, что когда они выходили, то абсолютно все посмотрели им вслед, однако никто не сказал ни слова. Они молча поднялись на второй этаж и двинулись по такому же длинному, как внизу, коридору. Поскрипывали под ногами рассохшиеся паркетины, из дальнего, в самом конце коридора, окна, занавешенного пыльною желтой занавеской, лился тусклый свет. Под ковриком, лежавшим перед одной из многочисленных дверей, Денис уверенным движением нащупал ключ. Замок щелкнул, и коридор затопило потоком света. За дверью была комната, две стены которой представляли собою сплошное окно.
- Вот, - с удовлетворением отмечая Маринину растерянность, сказал Денис. - Такая здесь дикая архитектура. Зима кончится, буду тебя по здешней крыше гулять водить. Здесь у нас "площадка второго уровня". Это вот окно - оно, видишь ли, еще и дверь. Нравится?
- Да, - искренне ответила Марина. Остальные две стены и пол были ярко освещены - да что там, до краев напоены солнцем.  Почти вся обстановка - почти никакой обстановки не было - была из светлого дерева. От одной стены почти до середины комнаты тянулась внушительных размеров кровать под серебристо-зеленым покрывалом.  Над кроватью висела огромная, написанная светлыми чистыми красками картина, изображавшая город в долине, - красивые старинные здания, причудливо разбросанные между склонами фиолетовых и розовых гор.
Вплотную к одной из стен-окон стояло старинное бюро из чего-то вроде ясеня или дуба с затейливыми узорами по краям откидывающейся крышки. Вплотную к бюро было придвинуто отполированное руками и задами множества людей низкое деревянное кресло. Единственным ярким пятном выделялся лежавший перед кроватью небольшой желто-черный пушистый коврик. Больше ничего в комнате не было, если не считать крючка на двери. За крючок были зацеплены плечики, на которых висел десяток аккуратно выглаженных белоснежных рубашек.
- При здешней жизни иной раз по три раза на дню рубашку менять приходится, - пожаловался Денис, устраиваясь  кресле и жестом указывая Марине на кровать. - Хорошо хоть машина стиральная есть.
"А гладить? - подумала Марина. - Неужели он сам их гладит?"
Она бросила взгляд за стену-окно. Внизу малыши неумело и азартно строили снежную бабу под руководством Алены и Валерьяна. Вокруг них кругами носился Руслан. Чуть поодаль стояла синяя коляска.
- Ну-с, - начал Денис, откидываясь на спинку кресла и явно настраиваясь на долгий разговор, - вот, значит, тебе моя обитель. Тут тебе и мастерская, и приют любви, и родильный зал, если хочешь. - Подметив Маринино смущение, Денис довольно рассмеялся, но тут же успокаивающе произнес: - Ну, ладно, ладно, извини, больше не буду. Давай лучше о деле.
- О деле? О каком деле? - Маринины брови недоуменно поползли вверх.
- Вот видишь ли, Марина, - в голосе Дениса зазвенела знакомая уже Марине по утреннему разговору металлическая интонация. - Врач-то я, конечно, еще будущий, но другого-то здесь нет! И поскольку Валька привез тебя сюда, а ты как бы решила остаться, - стало быть, я теперь за тебя отвечаю. Как носить будешь, как рожать. Понимаешь?
Марина кивнула.
- Ну, раз понимаешь, то и хорошо, - голос Дениса зазвучал вкрадчивее и в то же время еще жестче. - Потому что, видишь ли, теперь ты должна мне все про себя рассказать, а я тебя должен осмотреть.
- Как осмотреть? - не поняла сначала Марина.
- Ну как - как врач осматривает, - Денис усмехнулся.
Денис кивнул.
Щеки Марины залило краской. Она сидела ошеломленная, не в силах вымолвить ни слова.
Молчание явно затягивалось. Слышно было, как противно жужжит муха под потолком. Потом где-то рядом хлопнула дверь.
- Послушай, - снова заговорил Денис. - Рассуди сама, ты же разумный человек. До города отсюда далеко, ну, случись что с тобой, кого, где мы станем искать? Потом, извини меня, справки справками, но вдруг они что-нибудь перепутали? С них ведь станется, уж можешь мне поверить! Медицина-то у нас, сама знаешь, бесплатная. А я должен точно знать, чего там у тебя, как и сколько. Ну, понимаешь?
Марина по-прежнему молчала, опустив голову и глядя в пол.
- Ну, ты что, боишься меня, что ли? Послушай, ведь я сделаю это гораздо осторожнее, чем эти бараны из консультации. Даю тебе честное слово, что ты ничего даже не почувствуешь, ну, клянусь тебе!
В ответ он по-прежнему не услышал ни звука.
- Ну забудь ты о том, что я парень! Думай только о том, что я врач - по крайней мере, пока тебе самой не захочется думать как-нибудь иначе. Вспомни, сколько я тут уже родов принял, - заметив, что Марина как будто уже колеблется, Денис проворно слез со своего кресла, опустился на корточки и снизу вверх просительно заглянул ей в глаза. - Ну что, уговорил?
- А нельзя как-нибудь без этого?
Остатки колебания явно терялись на общем фоне согласия, ясно различимого в Маринином голосе.
- Нельзя. - Денис покачал головой. - Да не дрожи ты так! В консультацию же идти не боялась.
- И что, ты вот прямо сейчас будешь меня смотреть? - На Маринином лице нарисовался такой ужас, что Денис явно с трудом удержался, чтобы не рассмеяться.
- Ну что ты! Сначала я тебя просто поспрашиваю, поговорим о том, о сем, "как вас зовут, сколько вам лет", - и, незаметно снова переходя на деловой тон, - Месячные-то со скольких лет у тебя? 
- С четырнадцати, - старательно унимая дрожь в голосе, ответила Марина.
- Установились сразу?
- Да вообще-то и до сих пор не установились.
- А половой жизнью ты с каких лет живешь?
- С этого года.
Отвечая, Марина старательно собирала стыд в кулак и прятала его в подсознание.
- И Валька у тебя первый или до него еще кто-то был?
- Первый. - В голосе Марины явно прозвучало непроизнесенное "а как может быть иначе?"
- И как тебе это дело, нравится? - благополучно игнорируя это непроизнесенное, продолжал Денис все тем же деловым тоном.
- Ну... - Марина замялась. - Вообще-то да.
- А ты всегда кончаешь?
- Как? - не поняла Марина.
- Ну... Ты что, будешь мне сейчас лапшу на уши вешать, что не понимаешь, о чем я? В конце концов, все мы приходим в половую жизнь с изрядным опытом онанизма, что, скажешь, нет?
- Не скажу.
- И хорошо, а то бы я не поверил. Так я повторю свой вопрос: Всегда ли ты кончаешь?
- В смысле с Валей, а не когда я сама? - уточнила Марина, незаметно для самой себя углубляясь в исследование данной темы.
Денис кивнул.
- Вообще ни разу.
- Так. - Денис побарабанил пальцами по колену. - Давненько я собирался Вальке ухи оборвать, да все как-то... Ну ладно, поехали дальше. Месячных у тебя давно нет?
- Не знаю, - виновато ответила Марина.
- Как не знаешь?! Ну да, цикл же у тебя нерегулярный... И календаря ты, конечно, тоже не ведешь (Марина уныло кивнула). Ну видишь, раз так, я тем более должен тебя осмотреть. - И, видя, что Марина снова начинает колебаться, заторопил, не давая опомниться:
- Ну, хватит тебе, ты что думаешь, я баб не видел, что ли?
Мучительно краснея, Марина потянула молнию на джинсах. Денис подчеркнуто отвернулся, всем своим видом показывая, что ни сам процесс ее раздевания,  ни что у нее там, под одеждой, его ни капельки не интересует, и что только дело у него в голове, сказал же уже. Однако обернувшись спустя минуту к Марине, Денис не выдержал и присвистнул. Заметив, что ее опять затрясло, он легонько похлопал Марину по по-прежнему одетому в коричневый обтягивающий свитер плечу.
- Ну, не буду, не буду. Хотя, честное слово, с такой фигурой я бы не стал так стесняться.
"Ха! - подумала Марина, неожиданно приходя в себя и обнаруживая, что ей как-то все все равно. - Можно подумать, у него у самого фигура хуже".
- Развернись, пожалуйста, к свету, - еле слышно сказал Денис, устраивая ее на кушетке, как ему было удобнее. Пальцы его нежно, не причиняя боли, проникли в нее. Мускулы Марины рефлекторно сжались.
- Расслабься, - нежно, совсем не по-врачебному прошептал Денис.
- Не могу, - так же шепотом ответила Марина, и зубы ее слегка застучали.
- Но ведь я так тоже не могу. Положи руки на грудь.
Марина послушалась, гадая про себя, что скорее подействует расслабляюще: отключиться от всего происходящего или же, наоборот, сосредоточиться на том именно факте, что ее осматривает не кто иной, как Денис.
- Умница! - прошептал он, продвигая пальцы вглубь и другой рукой осторожно ощупывая живот.
- М-м-м, - пробормотал Денис, убирая, наконец, руки. - Ну, аборта делать я бы уже не стал. (И было непонятно, не стал бы на месте врача или на месте Марины). А так все в порядке. Полежи минутку, я еще бедра смеряю.
Покончив и с этим, он удовлетворенно сказал:
- Ну что ж, особых проблем покамест не предвидится. И... Теперь, если ты хочешь, - его рука снова прошлась там, где была, только на сей раз легко, дразняще.
- Нет, - сказала Марина, собираясь изо всех сил.
- Нет? Ты уверена?
Рука повторила свой путь, и Марине пришлось закусить губу, чтобы не застонать. Сказать она, таким образом, ничего уже не смогла, однако отчаянно замотала головой.
- Ну хорошо, - Денис пружинисто встал и отошел от кровати, давая ей возможность одеться. - Но имей в виду, тебе стоит только захотеть, и... В любое время. Когда я тут, конечно. - Он слегка поклонился и сразу посерьезнел.
- В общем, все пока, как я и надеялся. Пока все ОК. Сейчас главная твоя задача - двигайся больше и смотри, не растолстей. А витамины мы тебе добудем. Со школой решила?
- Бросаю. - Марина тяжело вздохнула.
- Да? Ну, это мы еще поглядим. Одна такая уже бросила. Но имей в виду, справки буду тебе доставать исправно и на подольше. Нечего тебе там засиживаться. Попробуй учиться здесь, а по мере необходимости ездить сдавать, глядишь - и проскочит. Ты как училась-то? На медаль, небось, шла?
- Я похожа на человека, шедшего на медаль? - ужаснулась Марина.
- Нет, конечно. Я просто так спросил. Но нормально хоть учишься-то?
- Вообще-то да.
- Ну, тогда справишься. А то куда ты после без аттестата? Неровен час, эта крыша над нами обвалится. Потом сама рада будешь.
- Да кто бы спорил.
- Ну, там поглядим, - Денис потрепал ее по щеке. - На ближайшие две недели я достану справку, потом каникулы, а дальше видно будет. Главное - не толстей. - И, уже открывая дверь, поторопил:
- Ну что, идем? Или как?
- Идем, конечно. - Марина рассмеялась. Ей вдруг стало легко-легко. За стеной-окном над забором и лесом разливался багровый закат. Снизу уже слышались детские голоса

10

Марина спустилась вниз, посидела немножко в пустой столовой. Играть больше не хотелось. Темнело, а она не знала, где у них выключатель. Настроение у нее здесь странно скакало вверх-вниз. Однажды, во взрослых гостях, с родителями, она как-то незаметно для всех и, главное, для самой себя умудрилась напиться. Тогда у нее точно так же заскакало настроение - все хотелось то смеяться, то плакать. Она тогда, кажется, кричала на родителей. Ну да, и отдельно на папу: "Ты, козел, ты ж меня и не видишь совсем, ты смотри, ты же сквозь меня смотришь, ты же меня на улице не узнаешь, я же твоя дочь, в конце концов! Ты хоть как зовут-то меня, еще помнишь?!" Мама все порывалась ее успокоить, отец молчал и смотрел по-прежнему в сторону, не хотел смотреть на Марину. Тогда она оттолкнула маму - сильная стала, черт, за это лето, - ухватила отца за гладкие - не уцепишься, - донельзя выбритые скользкие щеки, развернула к себе лицом и заглянула в глаза - хотела бы в душу. Глаза были светло-зеленые, водянистые, рассеянные - кажется, добрые? На самом донышке, пожалуй, добрые. А так, с поверхности и до самого этого донышка неожиданно, пугающе пустые. И не было в зрачках даже Марининого отражения - свет, что ли, как-то не так падал? Марине до сих пор помнилось то жуткое, щемящее ощущение ужаса от этой пустоты. Как, каким образом там могла быть такая пустота? В конце концов, ведь это же папа! Свой, родной, любимый, с детства близкий, ну, может быть, немного рассеянный.
Напуганная, сама словно опустошенная этим спьяну сделанным открытием, Марина вдруг протрезвела. Дул холодный, пронизывающий ветер - первый холодный вечер после теплого лета. Модная длинная юбка прилипла к коленям, обрисовав странно подлинневшие, какие-то словно бы чужие ноги - холодные, покрытые гусиной кожей. Тогда, в завершение того пьяно-трезвого вечера, ей ведь тоже довелось поплакать на плече - на мамином, по-прежнему мягком и теплом, пересчитывая губами знакомые родинки. И даже спала Марина в ту ночь не одна - мама взяла ее к себе в постель. А ночью Марину рвало, и она еле успевала вскакивать, перелезать через спящую маму, добегать до ванны. И все-таки потом, когда отпускало, она снова и снова возвращалась туда же, под теплый мамочкин бок - хотя и ходить было дальше, чем из своей комнаты, и стремно - вдруг не успеешь добежать в следующий раз. Папа не спал - пищал в своей комнате компьютером. Проходя очередной раз, Марина не выдержала, заглянула - может, объясниться, на всякий случай еще разок заглянуть в глаза, спьяну-то, может быть, просто показалось. В дверную щель Марина ясно видела аккуратно стриженный затылок и экран компьютера с мечущимся по нему маленьким, словно бы испуганным человечком, человечек куда-то бежал, в него стреляли, он был безоружен. "У, суки!" - прохрипел отец, как бы умирая. Марина в страхе отшатнулась и скорей-скорей побежала к маме.
Утром все случившееся показалось кошмарным сном. В семье у них об этом никто никогда не вспоминал. Зачем же ей вспомнилось это сейчас? Марина не знала. Зачем вообще что-нибудь вспоминается? Одно было хорошо - домой после таких воспоминаний хотелось гораздо меньше. Пожить здесь еще... О, боги! Ну что ж, здесь, по крайней мере, интересно. А вдруг они в самом деле здесь все не злые? А вдруг они здесь все хорошие, добрые? Скажете, так не бывает? Ну, а что, по-вашему, тогда бывает? Дач таких с каминами, комнат, как у Дениса, девушек, как Алена, вы много их видели? Откуда вообще вы все всегда заранее знаете, чего бывает, а чего не бывает? С какой стати на всем заранее ставите крест? Эх, вот если бы все здесь было хорошо! Марина бы тогда их всех так любила!
Интересно, на кого будет похож ее ребенок? Хорошо бы на Марину - сама она похожа на маму. Не дай Б-г, будут у него глаза косые или пустые.
Хотя что, собственно, такого, если будут? Марина его и таким будет любить. Уж как-нибудь приспособится, и любовь свою приспособит. А если он будет злым? И тогда, конечно, как-нибудь. Любит же Женя своего Димыча, хотя сама его, как посмотришь со стороны, как будто даже немножко боится.
Ох, и как же все это будет, когда оно все будет? И насколько легче было бы все, если бы она на самом деле, по-настоящему вышла замуж!
Так ей тогда казалось.

11

Скрипнула дверь, в столовую вошел Валерьян. Подошел к Марине, сел на подлокотник ее кресла, обнял, потерся носом о плечо.
- Ну что, мышь, пришла наконец в себя?
- Ага. А ты где был?
- Так. Гулял. - На лице его опять расплылась улыбка. - К лошадям вот ходил. Ты ведь их и не видела еще.
- Нет. А что, здесь есть лошади?!
- Есть. А ты что, ездить умеешь?
- Нет. Если только чуть-чуть.
- Ишь ты, чуть-чуть. А чуть-чуть ты когда успела?
- К бабушке ездила прошлым летом, к двоюродной. Она в деревне живет. Там считается, что город, а на самом деле деревня самая настоящая. У нее конюшня прямо за домом была. Мы там с парнем одним целый месяц коров верхами пасли.
Марина ожила от этих воспоминаний, щеки ее порозовели, глаза заблестели. Как многие люди, улыбаясь, Марина хорошела. Валерьян смотрел на нее, и она ему сейчас очень нравилась, он даже почти забыл о том, что было на самом деле для него сейчас главным: то, что он был дома, у себя, у своих. Впрочем, чего это он? Б-г даст, и Марина станет здесь своей. И тогда этой нежности не нужно будет стыдиться. Ни перед людьми, ни перед собой. В сущности, она ведь совсем неплохая девочка, эта Марина. Куда лучше многих.
Здесь есть лошади, - думала тем временем Марина. - Убиться можно, лошади, настоящие, с копытами! Нет, дура она будет, если уедет сейчас отсюда, не поездив верхом хоть капельку, не потрепав этих лошадей по холкам, потерять единственную в жизни, уникальную возможность пожить в доме, где есть лошади! Нет уж, дудки! Пусть ее тут хоть поедом едят, никуда она не уедет.
- Валь, а Валь, - запинаясь и краснея от важности просьбы начала Марина. - А можно... Сейчас... А пошли сейчас к лошадям, - выговорила она наконец.
- Завтра, мышь. Мы ведь их уже покормили и конюшню заперли. Идти сейчас, свет зажигать, они нервничать будут.  Потерпи до завтра, хорошо?
- Хорошо, - покорно согласилась Марина, заметно сникая. Навалилась вдруг усталость, захотелось спать, и пускай поскорее завтра! Марина зевнула.
- Ты чего это? Опять спать пойдешь раньше всех? До ужина еще жить и жить, а она уже зевает.
- Устала я что-то, людей тут у вас много очень.
- Это правда. Чего-чего, а людей тут хватает.
И снова, неслышно, как в прошлый раз, словно пройдя сквозь стену, перед ними возникла Алена.
- Валя, - сказала она, даже не взглянув на Марину. - Ты что же это? Вода уже нагрелась, все собрались, одного тебя ждем.
- Ах, черт, совсем из головы вон! - Валерьян поспешно вскочил.
- Вы куда? - спросила Марина.
- Детей купать, - равнодушно, уже вся в предстоящих хлопотах, бросила ей Алена. Но тут же, словно спохватившись, обернулась. - А то приходи, может, тоже поможешь чем.
- А можно? - рванулась Марина. Она уже опять устала одной, ей хотелось снова к людям, к тем, которых много, куда-нибудь в сутолоку, в толчею. Усталости как не бывало. Марина вдруг поняла, чего ей здесь не хватает. Тут все что-нибудь делали, у всех было свое какое-то место, предназначение. Здесь было мало быть просто беременной, чтобы стать своей, здесь надо было быть полезной.
Ванная, куда они с Валерьяном даже не зашли, а только заглянули с порога, полна была пара, плеска и многоголосого смеха. У края ванны стояла Ольга в длинном клеенчатом фартуке и намыливала бело-розового белобрысого Ванечку. Мокрая крыса перебегала у нее с плеча на плечо, тщетно пытаясь увернуться от мыльных хлопьев. У другого конца ванны с душем в руках стояла Женька и смывала с одного из близнецов мыло. За спиной ее в облаке пара высился Денис с большим махровым полотенцем наизготовку. Слева от двери, в уголке, Алена раздевала Никиту, а абсолютно голая Сонька дергала ее за руку и вопила: "Я, я первая буду мыться! Я, я уже разделась!"
- Готово! - выкрикнула Женя.
Денис подхватил свежевымытого близнеца в полотенце и, на ходу вытирая, понес к дверям. Пацан визжал и брыкался. Денис замотал его поплотнее. При виде Валерьяна на Денисовом лице отразилось явное облегчение.
- А, явился, не запылился! Лучше поздно, чем никогда! А то что это, я и вытирай, я и в кровать таскай, и спать тоже я укладывай. На вот, утаскивай его побыстрее, и бегом за следующим!
Денис сунул Валерьяну  в руки брыкающийся махровый сверток и тут же снова исчез в облаке пара, плотно прикрыв за собою дверь ванны. Валерьян осторожно размотал с одного края полотенце. Показались рыжий мокрый чуб и два зеленых глаза.
- Ты кто у нас? - спросил Валерьян. - Сема или Степа?
- Степа, - пацан захихикал.
- Врет он все, Степку я только что отнес, - снова вынырнул из ванны Денис, на сей раз на руках у него был Ванечка. - А чего это ты лясы вздумал точить? Мало того, что опоздал. Вот кто теперь Ивана спать понесет? Сызнова я, что ли?
- А мне можно? - несмело вызвалась Марина.
- Конечно, можно! - не скрывая радости, выдохнули в один голос Денис с Валерьяном.
- А куда его нести? - спросила Марина, осторожно принимая у Дениса малыша, туго запеленутого в полотенце.
- Валька покажет, - торопливо бросил Денис. - Я пошел Кита вылавливать.
- Пошли и мы, что ли, - сказал Марине Валерьян, двигаясь куда-то в сторону столовой. Марина едва поспевала за ним, изо всех сил стараясь не отставать, осторожно прижимая к груди свою тяжелую тепленькую ношу. Малыш что-то засопел. Марина на ходу чуть приоткрыла полотенце. На нее уставились темно-синие глазищи. Пунцовые губки плотно сжаты, соболиные бровки нахмурены. "До чего ж тут красивые детки!" - с умиленьем подумала Марина и невольно потянулась поцеловать. Из размотавшегося в ее руках полотенца немедленно вынырнула пухлая ручонка и довольно-таки сильно толкнула Марину в грудь. Марина ойкнула и чуть не выронила сверток.
- Осторожней! - не оборачиваясь, проговорил Валерьян, и Марина неловким, судорожным движением так крепко притиснула малыша к груди, что тот только охнул.
- Говорю тебе - осторожней! - На сей раз Валерьян обернулся и резким жестом закинул Марине на плечо волочившийся по полу хвост полотенца. - Не дрова ведь несешь!
Да уж конечно, не дрова! Разве дрова могут так изумительно пахнуть, так тепло шевелиться в руках, так сопеть и смотреть так сердито?
Тем временем они миновали дверь в столовую, повернули налево и оказались в неизвестном еще Марине ответвлении коридора. Стены здесь были выкрашены голубыми и розовыми разводами, пол был завален вывалившимися из стенного шкафа игрушками, Марина едва не споткнулась о трехколесный велосипед. Заканчивался этот коридор темно-вишневой дверью, которую Валерьян ловко распахнул ударом ноги.
За дверью находилась детская. Это было ясно сразу, хотя такой детской Марина никогда не видела и даже не воображала. По всем стенам, от пола до потолка, на светло-сером, почти прозрачном, как воздух, фоне, изображался райский сад. Во всю противоположную от двери стену высилось и ширилось гигантское древо, обвитое снизу доверху змием и густо увешанное сине-красными яблоками. На стене слева стояла Ева, высокая, обнаженная, вся розовая, в желтых и белых солнечных бликах. Она протягивала яблоко Адаму, занимавшему стену справа и с жадностью тянувшему к Еве сильные, узловатые ярко-розовые руки с синеватыми бицепсами. Впечатление было, что эти двое так и рвутся друг к другу, а древо и змий не дают им соединиться, и из-за этого они просто вынуждены обмениваться чем-нибудь на расстоянии - теми же яблоками, например.
Вдоль этих замечательных стен, совсем теряясь на их фоне, разбросаны были кровати: много узких детских коечек, не подходящих друг другу, разноцветных, разнотипных и разнокалиберных, типичная "мебель для дачи".
- Клади его вон туда! - скомандовал Валерьян, указывая Марине на одиноко стоящую в углу младенческую кроватку, такую старую, Б-г мой, еще довоенную - с опускающейся веревочной сеткой вместо привычных деревянных прутьев.
Кроватка была уже постелена. На подушке лежала пестрая байковая пижама с розовыми и зелеными слониками. У Марины у самой была когда-то такая. Марина развернула полотенце и осторожно, как дорогую куклу, одела малыша, флегматично протягивавшего ручки-ножки. Покончив с этим, Марина уложила Ванечку на подушку, укрыла одеялом и повернулась было уходить, но уже на пороге ее догнал басовитый требовательный голос:
- Сосу!
Марина беспомощно обернулась к Валерьяну.
- Под подушкой должна быть! - крикнул он, стремительно исчезая в дверном проеме. Дверь за ним закрылась. Под подушкой соски не было. Ванечка начал подвывать. Близнецы из своего угла противно захихикали одинаковыми голосами.
В отчаянии Марина перевернула всю кроватку, с трудом перегнувшись через не по-современному высоченный бортик, потом опустилась на четвереньки и облазила все пространство под и вокруг - ни намека на соску. Ванечка уже откровенно ревел во все горло.
- Ну что тут у тебя? - спросил вернувшийся с Китом Валерьян. - Что он орет-то?
- Соски нету! - в Марининых глазах стояли слезы.
Наскоро уложив Кита, Валерьян сам принялся за поиски, бросив перед этим на Марину уничтожающий взгляд. Однако он нашел не больше нее. Близнецы уже просто стонали от смеха, Кит с готовностью присоединился к ним. Валерьян высунулся из детской и громко, буквально на весь дом, рявкнул:
- Ольга! Ты куда соску задевала, мать твою так!
Марина невольно поежилась. Крепких выражений она не любила, ни дом, ни школа ее к ним не приучили, и теперь ей сделалось отчаянно неприятно. Так громко, да еще при детях! Дети, правда, и глазом не моргнули, продолжая отчаянно веселиться. Еще бы - такой цирк, да еще перед сном, небось не каждый день бывает.
Валерьян же, случайно взглянув на Марину, смутился. 
- Извини, пожалуйста, - неловко пробормотал он. Дальнейшее потонуло в истошном вопле доведенного до ручки Ванечки:
- Сосу дать!!!
Наконец появилась Ольга, неся в руках вожделенный предмет. Она так спешила, что крыса не смогла удержаться на ее плече, сползла на шею и царапала теперь белоснежное Ольгино горло острыми коготками передних лапок. Хвост ее в тщетных попытках удержать равновесие буквально ходил ходуном. Ловко, как затычку, Ольга сунула соску в широко разинутую вопящую пасть, и в комнате сразу же воцарилась благодатная тишина.
- Надо же! - пробормотала в наступившей тишине Ольга. - Совсем забыла, что он после обеда спал у меня, а не здесь.
Марина, у которой с непривычки еще стоял в ушах детский вопль, потрясла головой, медленно приходя в себя. Все трое, не сговариваясь, резко повернулись и поспешно вышли, не глядя ни друг на друга, ни на детей, и в дверях едва не столкнулись лбами.

12

Вечернее купание и укладка детей знаменовали в крольчатнике конец рабочего дня. Покончив с этим гвоздем программы, все так или иначе снова сбрелись в столовую. Все казались усталыми, даже Руслан не прыгал и не скакал, как утром или за обедом, а сразу тихо лег в угол между окном и роялем и задремал, вытянув могучие лапы. Розовое нижнее веко прикрывало глаза, и от этого они казались страшными, налитыми кровью, а ведь на самом-то деле он сейчас спал и ни о чем таком не думал.
Валерьян и Денис принесли дрова, растопили камин, в центре стола возник вчерашний серебряный чайник, появился - также чудо из чудес - настоящий самовар, огромный, пузатый, прямиком со страниц детской книжки.
Рассаживались тоже не как за обедом или завтраком, а так, в беспорядке и вообще не за стол - Ольга с Денисом устроились прямо на коврике перед камином, Валерьян полулег на край дивана, поближе к Ольге, Женька села за спиной у Дениса, как всегда, на самый краешек стула, точно готовясь вот-вот вскочить и куда-нибудь за чем-нибудь побежать. Алена забралась с ногами в самую глубину единственного в столовой кресла и тщательно расправила на коленях узкую черную юбку. Ольгина крыса осторожно сползла с хозяйского плеча сначала на колено, а после на пол, и в конце концов совсем по-собачьи растянулась перед огнем, вытянувшись, как неживая. Голый хвост был явно длинней всего прочего тела.
Марина сидела на диване, привалившись головой к его мягкой плюшевой спинке, пристроившись прямо за спиной Валерьяна, упершись коленями ему в спину и время от времени слегка касаясь его рукой, просто, чтобы чувствовать, что он здесь, никуда не девался.
Хотя была какая-то еда, самым важным для Марины был сейчас чай, неимоверно крепкий и сладкий. Только теперь она поняла, как же ей хочется пить! Кроме того, наверное, от всех переживаний, Марину слегка знобило. Чай же был горячий, прямо из самовара, и Марина тянула чашку за чашкой, чувствуя, как что-то оттаивает у нее внутри, и ей становится хорошо, тепло и покойно.
Огонь в камине между тем постепенно разгорался. По краям поленьев расцвели жаркие, причудливые цветы, сучья затрещали, заполняя столовую звонким треском, странно ритмичным, словно какая-нибудь нездешняя музыка. От огня шел жар, лица у всех раскраснелись, в зрачках заплясали язычки пламени. Склоненные над огнем фигуры как бы покачивались, слегка колебались в воздухе -  должно быть, дым застилал Маринины глаза. Марина вытерла набежавшие от жара слезы и улыбнулась, обхватила Валерьяна руками за шею, прижалась к нему всем телом и всем телом почувствовала, что он ей отвечает, что сейчас ему с ней хорошо. Впрочем, с ней ли? Со всеми.
Все сидящие у огня казались сейчас единым целым. Сразу было видно, как им всем хорошо, как дружно они тащатся на огонь, по-кошачьи жмурясь и протягивая к нему ноги и руки. Огонь притягивал их к себе, он был сейчас здесь, в столовой, персоной номер один, как бы еще одним членом семьи, живущим среди них своей собственной, ни на кого не похожей жизнью. Как будто раньше, среди дня, он где-то пропадал, куда-то уходил по своим делам, а сейчас вот вернулся и пришел в столовую, посидеть со всеми, и все тоже, как бы соскучившись, потянулись к нему.
Один только пес по-прежнему оставался в своем углу. Наверное, у огня ему было бы слишком жарко. Конечно - с такой-то шерстью.
Маринины глаза скользили медленно,  в ленивой полудреме с одного на другого. Женька, Денис, Ольга. Алена, Валерьян, крыса перед самым камином, пес, спящий в своем углу. Ой, а это еще кто? Бок о бок с крысой дремал невесть откуда взявшийся огромный чернющий кот. Крысья голова безмятежно покоилась на его мощной пушистой лапе. "Волк и ягненок, - усмехнулась Марина, - экий тут рай!" Глаза ее стали сами собой закрываться, она поплотней обхватила Валерьяна за шею, чувствуя себя буквально не в силах противиться дальше сну. Никого она тут больше не боялась. Все они сейчас были, словно старшие братья-сестры. И совсем-совсем не стыдно было при них засыпать.
- Пойдем? - шепнул ей на ухо Валерьян. - А то ты у меня опять уснешь.
- А что? - сонно пробормотала Марина. - Здесь нельзя спать, что ли?
- Мне бы не хотелось. - Он улыбнулся и встал, потягиваясь, протянул руку Марине, и она с трудом поднялась, не чувствуя под собою затекших ног, и медленно, спотыкаясь, выбрались они из столовой. Никто даже не обернулся.
На лестнице было прохладно, и Марина сразу проснулась, поежилась. Валерьян привлек ее к себе, на ходу согревая плечи своими непомерно длинными руками. Идти в обнимку неудобно, но зато весело и приятно. Смеясь и чуть не падая, добрались они с грехом пополам до второго этажа, ощупью прошли по абсолютно черному коридору, Валерьян достал звякнувшие ключи, наугад вставил их в замочную скважину, распахнул дверь и с порога нашарил выключатель. Абажур из выдолбленной тыквы закачался под потолком, освещая комнату тусклым неровным светом. Стол, большая кровать, этажерка с книгами, перед которой Марина буквально застыла, пожирая заглавия глазами. Здесь было все, что бы ей хотелось прочесть, все, о чем она мечтала всю жизнь и все никак не могла ни купить, ни разыскать. Было похоже на сон.
- Эй! - окликнул Валерьян, - мы же, кажется, спать шли?
- Ах... - сказала Марина. - Да... да, конечно.
Валерьян нежно развернул ее спиной к этажерке и нетерпеливо потянул кверху свитер. Марина послушно подняла руки и закрыла глаза.
- Валька, а почему я мышь?
- А ты на нее похожа - маленькая, изящная, двигаешься бесшумно. У меня тут, в комнате есть одна. Вот будешь тихо сидеть - увидишь. Я иной раз зачитаюсь - подниму глаза, глядь, а она уже по всей комнате шурует. Да быстрая какая! Раз-раз, и уже ухватила чего-то, потащила к себе в нору. А стоит пошевелиться - сразу исчезает, просто как проваливается сквозь пол!
- Может, она тебе просто чудится? И потом, у вас же здесь кот. Что ж он ее не ловит?
- Ну, кот у нас тут лентяй, и на мышей ему наплевать. Ничего не чудится, нормальная мышь, вылитая ты, особенно в профиль.
Утром оказалось, что ее одежда так и осталась лежать на полу, там, где ее снимали, этакой разноцветной горкой, в то время как одежда Валерьяна, начавшего раздеваться только, когда он уже уложил Марину в постель и укрыл ее, голую, дрожащую от холода, одеялом - аккуратно висела на стуле. На сиденье стула исправно тикали часы, которые не забыли завести перед сном.
Лежа рядом с прижимающимся к ней Валерьяном, Марина внезапно почувствовала себя от него далеко-далеко. Ей вдруг вспомнились руки Дениса, его пальцы в глубине ее лона, рука, прощупывающая живот. Какими нежными, чуткими, все понимающими были пальцы этих рук, как они были непохожи на грубые, жестковатые пальцы Валерьяна, чьи прикосновения то и дело причиняли боль. Марина поймала себя на том, что боится того, что сейчас произойдет - боится куда больше, чем в первый раз. Почудилось вдруг, что ей предстоит какая-то сложная хирургическая операция, и будто бы для того, чтобы войти в нее, Валерьяну придется ее разрезать, а иначе ведь абсолютно невозможно, и представить себе нельзя, как...
Но ничего такого, разумеется, не произошло. Как и в первый раз, все прошло бескровно и почти безболезненно. Сначала вообще ничего не было, а потом незаметно для Марины и почти против ее воли откуда-то из глубины стал подниматься жар, огонь, похожий на только что виденный в камине. Марина вздрогнула, подалась вперед, чувствуя, что ее захватывает и несет куда-то какая-то абсолютно незнакомая, чуждая сила, раскручивается в ней тугой пружиной и вот-вот вырвется, развернется совсем и ударит заостренными с обоих сторон концами, одним в пах, а другим в самое сердце.
Удар оказался мягким, словно оба конца были кем-то заботливо завернуты в мягкую, теплую, влажную вату.
- Что с тобой? - сквозь зубы, не открывая глаз, спросил Валерьян. - Что с тобой произошло?
- Не знаю, - честно ответила Марина.

13

Утром, еще до завтрака, они встали и пошли к лошадям. Это оказалось метрах в пятидесяти от дома, в самом углу, вплотную к забору. Высокая деревянная конюшня с сеновалом по обе стороны от входа. Внутри были два просторных денника и - о чудо! - в каждом по лошади! В деннике справа лошадь была темно-темно-гнедая, цвета горького безмолочного шоколада, нескладная, высоченная и до ужаса милая. Лошадь в деннике слева была гнедая просто, цвета обычной шоколадки, в белых носочках и с черной гривкой. Ростом эта лошадь была поменьше и вся как-то поуютнее.
- Ну, вот, - представил их Валерьян. - Справа Цыган, а слева Зорька. Кто тебе больше нравится?
- Зорька, наверное, - сказала Марина, приоткрывая дверь денника и протягивая на ладони сухарик. Замирая от счастья, погладила она длинную замшевую морду, поцеловала украдкой бархатистую верхнюю губу.
- Седлать умеешь? - спросил Валерьян, доставая из угла седла и уздечки.
Марина смутилась.
- Не, не умею... Мы в деревне как-то так, без седла...
- Ладно, сейчас сделаем.
Но сделать он ничего не успел, так как дверь конюшни распахнулась и на пороге появился Денис.
- Так. Стало быть, правильно я вас вычислил. Валька, иди сюда, ухи обрывать буду.
- А что? - В глазах у Валерьяна отразилось искреннее изумление.
- А то. Тебе как, ребенок еще нужен или нет?
- А причем тут?
- При том, что если Марина будет ездить, да еще пару раз навернется, то я лично как врач ни за что не отвечаю.
- Подожди, а Алена?..
- Сколько власти у меня или у кого другого над Аленой, всем, я думаю, известно. И что эта бешеная себе позволяет, это, в конечном счете, ее дело. Вообще единственный способ объяснить что-нибудь Алене - это ее придушить. Но вот относительно вас обоих дело, кажется мне, не столь безнадежное.
Денис выжидательно замолчал.
- Как? - Валерьян обернулся к Марине. Она растерянно пожала плечами.
Наверное, Денис прав. Поездить, конечно, хотелось, но не настолько.
В конце концов, само наличие поблизости лошадей - это уже немало. И все-таки...
- Послушай, - видя, что Марина молчит и совсем расстроилась, Валерьян тронул ее за плечо. - Давай я тебя пока на лыжах вытащу, что ли? Тут такие места есть!
- Давай, - обреченно согласилась Марина. На лыжах она ходила отвратительно.

14

До завтрака они ходили на лыжах, после завтрака возились в детской с детьми, и все было хорошо. Ко времени обеда у Марины сложилось полное впечатление, что она жила здесь всегда, да и у остальных, кажется, тоже. За обедом в столовой неожиданно появился некто для Марины новый. Все уже сидели за столом, и дежурная в этот день Алена разливала по тарелкам суп. Вдруг дверь распахнулась, и на пороге появился молодой человек, невысокий, коренастый, с коротко остриженными черными кудрями, темно-карими глазами навыкате и большим крючковатым носом. На нем были синие джинсы и клетчатая, черная с красным фланелевая рубашка. На полных губах у него играла открытая улыбка.
- Илюша! - в один голос завопили Сонька и близнецы, и даже Ванечка что-то такое радостно загукал. Остальные реагировали не так бурно, но тоже явно обрадовались. А Ольга, хоть и ничего не сказала, но вся так и просияла, откинула назад вечно спутанные волосы, и они с головой укутали бедную, ничего плохого не ожидавшую крысу.
Он подошел к Ольге, осторожно выпутал крысу из волос, погладил ее по голове большим пальцем, почесал кончиком ногтя за ухом, чмокнул Ольгу в нос и, обращаясь ко всем, сказал:
- Ну вот, здравствуйте вы.
- Привет-привет, - откликнулся Денис. - А ты что, один приехал?
- Пока один. А там и Маша с Лёвой, Б-г даст, выберутся.
- У вас все в порядке? Она себя как чувствует? - на одном дыхании выпалила Алена.
- Да слава Б-гу, а вы тут все как?
- Да как видишь, - тоже улыбаясь гордой такой улыбкой проговорил Валерьян.
- Да, ты же Марину должен был привезти! И где ж она?
- А вот.
Попривыкнув за почти два дня, Марина даже не покраснела.
Покончив с приветствиями, Илья уселся на диван. Выражение на его лице было расслабленным и безмятежным, совсем как у Валерьяна в первые здешние минуты - ну вот, добрался человек, наконец, до дому.
- Илюша, ты рыбу будешь? - ласково спросила Алена.
- Рыбу?  Ну давай, что ли.
На рыбу он набросился с жадностью, буквально чавкая и урча и чуть ли не вылизывая тарелку.
- Эх, други, и какой же я был голодный! Вам тут всем и не снилось, каким голодным может быть человек, сдавший с утра целых два зачета и так и не зашедший с тех пор домой.
- Но ты хоть позвонил? Маша-то знает, что ты сдал?
- А как же! Будь спок! Чтобы я, да не позвонил? А что, не подаст ли мне кто-нибудь гитару? Сейчас я вам что-нибудь сбацаю под настроение!
- Сбегай-ка, Джейн. - распорядилась Ольга.
- Мама, я еще не доела, - неожиданно воспротивилась Джейн, которая вообще-то всегда молчала.
- Сбегай-сбегай, потом доешь.
- Да я не знаю, где она.
- Как где? На своем крючке,  где обычно.
- Да нету ее там! Нету-нету, я сегодня смотрела.
- Оля, сходи сама, - тихонько сказала Алена.
Ольга сердито передернула плечом,  сняла с него крысу, резко поставила ее на стол и молча вышла.
- Что же это ты, Джейн? - спросил Илья. - Маму-то нужно слушаться.
- Оставь ее в покое, - резко бросила Алена. За столом повисло молчание.
Однако длилось оно недолго, потому что возвратилась Ольга с гитарой, и столовая огласилась перезвоном настраиваемых струн.
- И-эх! - выдохнул Илья, пробегаясь по струнам замысловатым перебором. - Чего бы вам такого сбацать? Что-то настроеньице у меня не очень. - И он запел "Магадан" Городницкого:
                "На материк, на материк
                Ушел последний караван".
Может, это была и не самая веселая песня, но тоскливо от нее не становилось. Марине представилось, что вот она сейчас, на этой даче, отрезана от всего остального мира, цивилизованного и известного ей мира, - не так далеко от истины, как кажется на первый взгляд. А где-то там школа, и кто-то сейчас учит английский, готовится к завтрашнему уроку, тогда как она, Марина, завтра в школу не пойдет - и пойдет ли когда еще? Далеко-далеко в Москве люди едут на троллейбусе и в метро, толкаются и толпятся, терпеливо ждут свой номер на остановке, потом проносятся по шумной, режущей глаза разноцветьем улице или по темному, глубокому подземному туннелю. Г-споди, как она здесь от всего этого уже отвыкла, и всего-то за полтора дня! А то ли еще будет? Посмотришь - станет она здесь постепенно совсем другим человеком. Может, она тогда вообще не сумеет там жить? Вот было бы забавно! Где же она тогда будет жить? Впрочем, понятно где - здесь и будет, никуда отсюда не уедет. И чего она так всех тут поначалу  боялась? И совсем Марина не удивилась, когда, допев про Магадан, следующую песню Илья запел на иврите.
Песню, которую пел Илья, Марина знала давно, потому, что ее часто пел покойный дедушка Муля, мамин папа. Дедушка говорил Марине, что песню эту придумал лет двести назад какой-то раввин с Украины. Песня была о том, что весь огромный мир - это один узенький мост, и что когда ты идешь по нему, главное -  это ничего не бояться.
Надо же - сколько ведь уже лет прошло, лет десять небось, не меньше, а Марина все еще помнит, как  ей дедушка пел, как потом про песню рассказывал,  как глухо звучал дедушкин  голос в полутемной, заставленной старинной мебелью комнате, как колыхалась в такт словам дедушкина длинная, никогда не подстригаемая курчавая серебристая борода. “Так ты поняла, Мариночка, главное - это ничего не бояться".
Марина слушала знакомую с детства песню и незаметно для самой себя беззвучно шевелила губами, а Илья с удивлением разглядывал Марину темными, внимательными глазами. Допев, он отложил в сторону гитару, набрал в грудь побольше воздуху и спросил:
- Марина, можно я тебе один вопрос задам?
- Задавай, конечно.
- Марин, ты только, пожалуйста, не обижайся, скажи - ты еврейка?
- Да как сказать, - Марина слегка смутилась. - Мама у меня еврейка. А что?
- Да ничего, собственно, просто я вот, понимаешь, тоже...
На миг над столом нависло неловкое молчание.
- Илюха, - Денис дернул Илью за рукав, - Что я вижу?! Я смотрю, ты на чужих девушек заглядываться стал. А что скажет Маша? 
- Да, - весело подхватила Ольга, - вот бы интересно послушать!
- А что Маша? Маша ничего не скажет.- Илья самодовольно рассмеялся. - Она ведь у меня воспитанная, послушная, не то, что вы тут все.
- Смотри-ка, - возмутилась Ольга, - мы, значит, ему уже не нравимся!
- Да, забаловался, - поддержала ее до сих  пор молчавшая Женя.
- По-моему, он нарывается, -  с угрозой в голосе произнесла Алена.
- А спесь-то какая, спесь! - заговорил Денис. - Нет, девки, это в нем не еврейское. Это в нем не иначе как польская бабушка заговорила. Ты как считаешь, а, Валь?
- Вестимо, так, - со всей возможной серьезностью поддержал его Валерьян.
- Бабушка там или не бабушка, а спать он у нас сегодня будет один, - подвела итог Алена, и покачала головой, с выражением комической озабоченности на лице - Давно, давно пора заняться его воспитанием.
- Да вы что? Все на одного, да? Человек, можно сказать, не успел приехать...
- А уже с порога на всех кидается, - закончила фразу Ольга. - Права ты, Женька, совсем он там в Москве одичал. Мы тут к нему со всей душой, а он, глядишь,  нас скоро и за людей считать перестанет.
- Да вы что, в самом деле! - последняя реплика Илью совсем уже доконала. Полное впечатление было, что он весь этот стеб воспринял всерьез. - Да я же в шутку, честное слово, да девки, сами знаете, для меня лучше вас никого на всем свете нет, ну просто обрадовался я, вот, вижу, родную душу встретил, а вроде не гадал и не думал, ну и расчувствовался, понес невесть что, а так-то я и не думал даже, ну что вы, Оля, Аленка, а, что вы, в самом деле, ну простите вы меня, в конце концов!
- Простим? - Ольга посмотрела на Алену.
- Условно. Посмотрим на твое поведение. Ну гляди, одно лишнее слово - и ты будешь ночевать в своей пристройке, а там, между прочим, всю неделю не топлено.
Илья в притворном ужасе прижал ладони к вискам.
- Аленушка, не будь так жестока! Я же южный фрукт, я же замерзну, я же заболею, самим же потом придется меня выхаживать!
- И не надейся, вызовем твою Машу, вот пусть она тебя и выхаживает, - твердо сказала Алена.
- Да, повезло ей с тобой, ничего не скажешь, - притворно вздохнула Ольга и добавила уже всерьез:
- Ей сколько осталось?
- Да уж меньше месяца.
- Бессовестный! - ахнула Ольга. - И что она в пятницу, одна с ребенком поедет?
- Да я вот Вальку хотел попросить, - несколько смущенно проговорил Илья. - Валька, ты как?
Валерьян несколько секунд промолчал, но, видя, что на него все смотрят, сказал, наконец, с явной неохотой:
- Что ж, ладно, привезу тебе твою Машу.
На несколько минут за столом опять замолчали, уткнувшись каждый в свою тарелку. Слышно было, как дети потихонечку пересмеиваются о чем-то  своем на другой стороне стола. Потом Никита громким и решительным голосом попросил добавки, Сонька закричала: “И мне, и мне!”, ей завторили близнецы. Женя, заглянув в кастрюлю, объявила, что на всех не хватит. Поднялся нестерпимый галдеж, и не стихал, пока Денис не поднялся и демонстративно не выплеснул остатки супа из кастрюли в свою тарелку, сказав при этом: “Ша! Я вот вам всем сейчас покажу, кто в доме хозяин!” Тогда все прыснули, и в столовой воцарилась наконец благодатная тишина.

15

Марина помогала Алене собирать после обеда посуду, когда Валерьян, ушедший с обеда первым, неожиданно возвратился в столовую. Одет он был уже по-другому, стал суше и строже, подошел к Марине, легонько обнял за плечи, чмокнул в лобик.
- Ну все, мышь, я поехал.
- Как, уже? - Марина растерялась. Прежние страхи возвратились с новой силой. Как же это она останется тут без него, со всеми этими едва знакомыми людьми? И потом, надо же как-то предупредить маму, Марина ведь только на два дня уезжала, и вещей с собой почти никаких.
- Твоим я сегодня же позвоню, мышь, сразу же, как приеду,  - твердо пообещал Валерьян, поняв ее беспокойство. - Объясню им как-нибудь, что-нибудь придумаю. Подошлю Сережку за твоими вещами, и к выходным все тебе привезу. Ну что ты, в самом деле, я же через три дня опять приеду.
От страха и острого нежелания расставаться - так сразу, после откровения вчерашней ночи, - почти не пообщавшись, ни о чем не поговорив - остаться тут совсем одной - у Марины в глазах стояли слезы.
- Очень уж ты у меня плакать любишь, - с легкой досадой проговорил Валерьян, обнимая и целуя ее теперь уже по-настоящему. Марину это не утешило, но она молча закусила губу и таким образом сдержала слезы. И в самом деле, чего это она? Небось не маленькая. Но, с другой стороны, ведь и не большая еще, правда?
- Пока, Валька, - с трудом сглатывая растущий в горле ком, сказала Марина. - Моим позвонить не забудь. И поскорей приезжай, хорошо?
- Это уж будь спок. Ну, пока. - И Валерьян обернулся к Алене. Ее он тоже обнял и тоже поцеловал, причем их поцелуй длился, наверное, целую вечность - так, по крайней мере, Марине показалось.

16

Вечер без Валерьяна и даже без надежды на него где-нибудь наткнуться показался Марине неимоверно тоскливым. Она изо всех сил старалась не думать, что осталась одна, да и не одна она была. Денис, чувствуя ее состояние, ходил за ней буквально по пятам, без конца рассказывая анекдоты и всячески уговаривая не грустить. Женька вынесла для нее из кухни кусок только что спеченного пирога, Соня подарила ей любимую бусинку, а близнецы специально для Марины нарисовали по танку и по самолету. Ольги с Ильей весь вечер нигде не было видно, но Джейн впервые за все это время сама подошла к Марине и тихо, робко спросила:
- Вы ведь нам еще попоете, да? Ну, пожалуйста!
Для ребенка, растущего в таком бардаке, она была на удивление хорошо воспитана.
В конце концов Марину, бесцельно бродящую внизу по коридору, встретила Алена, молча, ничего не говоря, обняла за плечи и утащила к себе.
Таинственным и незнакомым было для Марины это "к себе". Оказалось, что Алена живет прямо за столовой: дверь в ее комнату скрывалась за большим, с потолка до полу, ковром. Марина и внимания никогда на этот ковер не обращала: висит себе и висит, и рисунок какой-то стандартненький. Так вот почему Алена появляется всегда так внезапно и так неслышно!
Кровать у Алены -  непривычно для здешних мест узенькая, с панцирной сеткой и никелированными шариками. Возле кровати,  под окном, прялка, настоящая, старинная, безумно красивая. Рядом с ней письменный стол, широкий, светлого дерева. На столе лампа под стеклянным зеленым абажуром, рядом с ней будильник, желтая стеклянная кошка и стеклянная же низкая широкая вазочка, полная всяческой бижутерии, среди которой Марина углядела, наряду с всевозможными симпатичными фенечками, несколько вполне настоящих по виду драгоценностей. В углу над кроватью висела увитая засохшими цветами старинная икона богоматери с незажженной лампадкой. В противоположном углу стояла высокая глиняная ваза с торчащими из нее длинными камышинами. По стенам висели полки с книгами и безделушками. Казалось, что в этой комнате живет - и именно так, без никаких изменений - лет пятьдесят, не меньше, один и тот же человек. Однако ясно было, что человек этот никак не мог быть Аленой, ей ведь всего девятнадцать.
Марина видит идеальный, но совсем не давящий порядок. Возле письменного стола - глубокое, мягкое и тоже зеленое кресло. У Алены вообще много зеленого: и покрывало на кровати, и занавески. На занавесках вышиты большие золотистые птицы.
На кровати, на прикрытых покрывалом подушках растянулся вчерашний кот. Так вот, значит, откуда он приходил! За стеклами полок множество фотографий - взрослых и детских. Среди прочих - фотография обитателей крольчатника - весь здешний народ расселся летним вечером на крылечке и счастливо улыбается в объектив на фоне розового заката. При взгляде на эту фотографию Марину вдруг охватила такая тоска по весне, что перехватило дыхание и закололо в груди. И до каких только пор будет все валить и валить этот снег за окном, и когда только перестанет быть так холодно! Марина тяжело вздохнула и осторожно опустилась в кресло. Алена устроилась на кровати и словно машинально крутанула колесо прялки, затеребила кудель. Потянулась нитка.
- Чья это шерсть? - спросила Марина.
- Руслана, конечно, - улыбнулась Алена, руки которой двигались плавно, как бы сами собой.
- Как ровно у тебя получается! - восхитилась Марина. - Кто тебя научил?
- Няня. Тут, в этой комнате, когда я была маленькая, наша няня жила, и такая была няня - просто настоящая Арина Родионовна! Нас на ее шее всегда такая куча была - и для всех у нее как-то и доброе слово находилось, и меня, видишь, прясть научила.
- А откуда вас у нее была целая куча? У тебя что, много братьев и сестер?
- Как тебе сказать? - Алена на минуту задумалась. - Видишь ли, мой папа был женат четырежды, и у всех жен были дети, а еще один ребенок у него, так сказать, внебрачный. Я - самая младшая. Так что, когда я родилась, у папы уже внуки моего возраста были, мои, стало быть племянники. Но тут еще и просто дети жили, ну, всяких там родственников и знакомых. Друзей, опять же, у папы много. А здесь ведь для детей просто райское место! Так что видишь, - Алена засмеялась. - Получается, что здесь всегда был крольчатник, ну, по крайней мере, сколько я себя помню. - Смеялась Алена очень тихо и очень заразительно.
Надо же! Идея такого бесконечного крольчатника Марину просто потрясла. Вот так живешь, живешь себе, и не знаешь, что где-то в мире есть, существует такой вот теплый кармашек, специально для бездомных кроликов вроде тебя.
- А сейчас где же они все, куда подевались?
- Ну... - Алена опять задумалась. - Три брата у меня в Америке. Один - в Канаде. Одна сестра в Израиле, другая во Франции. Так что получается - одна я здесь осталась.
- А мама твоя где? - не унималась Марина, хотя и чувствовала уже, что вплотную подобралась к той границе праздного любопытства, за которой его уже называют бесцеремонностью.
- Мама в Англии. Вышла замуж за тамошнего журналиста. Я еще во втором классе училась, когда она уехала. - В голосе Алены незаметно было ни тоски, ни грусти. Движения рук, усердно тянущих тонкую нить, по-прежнему были ровны и безмятежны. - Вообще-то она меня регулярно навещает. Раз в два года примерно. Ну, там, конечно, подарки всякие шлет - это уж закон, как же без этого. Звонит даже иногда. Одним словом, не забывает. Правда, Магда - это папина вторая жена - мне все-таки гораздо ближе. Она, по крайней мере, хоть не в Англии, а в Переделкино, можно сказать, под боком. - Алена аккуратно связала концы оборвавшейся нити и ласково посмотрела на Марину: - Ну, давай ты теперь что-нибудь о себе расскажи. Валерьян говорил, ты в какой-то там супершколе учишься?
- Училась. - На Маринино и без того унылое лицо набежала новая тень.
- Английский, наверное, хорошо знаешь?
- Да знаю.
- А у меня вот - не поверишь! - в школе немецкий был. Такой вот архаизм. А теперь вот, как в анекдоте: мама в Англии, а дочка по-английски ни бе ни ме, смех, да и только! - и Алена действительно рассмеялась, а потом, немного помолчав, заговорила уже о другом.
- Ну, а кого ты хочешь, мальчика или девочку?
- Кого хочу?! - Марина никогда не ставила себе этот вопрос таким образом. Да никого она не хочет, если уж честно говорить. Другое дело, что представляет она его себе, этого ребенка, почему-то только мальчиком, но это отнюдь не значит, что она именно мальчика хочет. Все это Марина довольно сумбурно объяснила Алене, и та ее, кажется, поняла.
- А я в первый раз ждала девочку. Так была уверена... А родился Никита. - И Алена тяжело вздохнула, словно заново переживая горчайшее разочарование.
- Но у тебя ведь теперь есть Соня! - напомнила ей Марина.
- Да, теперь есть. Поэтому теперь я опять хочу мальчика.
- А что, будет? - с любопытством спросила Марина.
- Еще точно не знаю, но, кажется, да, - мечтательно протянула Алена и пристально посмотрела Марине в глаза. - Я еще никому-никому не говорила, тебе первой.
- Спасибо, - Марина и в самом деле была тронута. - А можно спросить, почему?
- Не знаю. Так. Ты мне очень нравишься.
- Ты мне тоже, - искренне сказала Марина.
- Да? Ну вот и славно, - с Алениных плеч словно упала какая-то тяжесть, и она сразу же предложила:
- Послушай, давай ты пересядешь ко мне на кровать и расскажешь мне немножко про вас с Валерьяном, ну, как у вас все получилось и почему.
- Ну... - Марина смутилась, и, хотя на кровать пересела, но на самый краешек. - Я даже не знаю... об этом ведь не расскажешь.
- Почему? - удивилась Алена. - Впрочем, я, наверное, странный человек. У меня, если подумать, просто нет ничего такого, о чем бы я не могла рассказать, зато, правда, есть много такого, о чем не хочу. - Зрачки ее на мгновение сузились, голос стал жестким. Но минуту спустя все снова стало прежним, голос - тихим и мелодичным, а сама Алена - мягкой и доброй.
- Ну скажи хотя бы, ты его любишь?
- Да, - не задумываясь, выпалила Марина и сразу, как бы сдавая назад, добавила тише: - Мне кажется, да.
- Он к тебе очень хорошо относится, - тихо, словно доверяя какую-то тайну, сказала Алена.
- Откуда ты знаешь? Он что, тебе сам сказал?
- Конечно. - И, видя, что Марина слегка расстроилась, Алена быстро добавила, желая утешить: - Он мне вообще всегда все рассказывает, еще со школы. Всегда и про все.
"Б-же мой!" - ахнула про себя Марина, пытаясь представить этакую жуткую степень откровенности. А главное, главное - внешние обстоятельства, при котором это "все" и "обо всем" рассказывается.
- А стихи он тебе читает? - осторожно уточнила Марина.
- Стихи? Какие стихи? - словно бы удивилась Алена. - Нет, до стихов у нас как-то не доходило. Нам как-то и без стихов всегда найдется, о чем поговорить. А что, он тебе стихи читал? - Алена наконец заинтересовалась. - Какие? Чьи?
- Да так, - неопределенно ответила Марина. При сложившихся обстоятельствах ей вовсе не хотелось откровенничать. - Всякие. - И поспешила заговорить о другом:
- Алена, а чьи у Вальки в комнате книжки?
- Как  это "чьи"? Его, наверное.
- Вот бы почитать!
- Ой-ой-ой! - Алена наморщила лоб и прицокнула языком. - Боюсь, что сейчас не выйдет. Валька - он же всегда свой ключ с собой увозит. Подожди уж до его приезда. А вообще ты что - читать любишь? Так ведь тут библиотека есть.
- Библиотека? - обрадовалась Марина. - Где? Большая?
- Довольно-таки.  А где... Ты знаешь, тут так не объяснишь. Пойдем, покажу.
Алена мягко, по-кошачьи потянулась и легко поднялась. Они вместе вышли и пошли куда-то по коридору, делая петли и повороты. Дорогу Марина, к сожалению, воспринимала с трудом. Похоже,  в другой раз снова придется спрашивать.
Библиотека и в самом деле оказала громадная. Размерами она напоминала столовую, а уж книг-то, книг! И каких! Ноги у Марины подкосились, она с жадностью схватила с первого же от входа стеллажа ближайший к ней томик и опустилась прямо на ковровую дорожку, проложенную между стеллажами, открыла первую страницу и... Через минуту действительность окончательно перестала для Марины существовать.
Несколько минут Алена постояла рядом, потом молча усмехнулась и неслышно вышла.

17

Следующие два дня Марина читала, буквально не вылезая из библиотеки. Сразу утром, как вставала, так и уходила туда. Завтраки, обеды и ужины она бы, конечно, все пропускала, если бы Денис или Алена время от времени не извлекали ее оттуда, обнаружив за столом Маринино отсутствие.
В библиотеке было тихо. От остального дома ее отделял небольшой коридорчик и две плотные двери. Фактически это была пристройка, здесь никто не бывал, и ничего тут не было, кроме бесконечных рядов книг на бесчисленных стеллажах. И каких книг!
С головой уйдя в беспорядочное и такое прекрасное чтение, Марина по очереди, наугад снимала с полок Бродского и Бомарше, Мопассана и Монтеня - книги были расставлены по алфавиту.
Все происходящее в реальной жизни воспринималось ею сейчас как сквозь какую-то дымку. Приехал Валерьян, зашел поцеловать, передал привет от мамы, сказал, что привез какие-то вещи. Марина даже не помнила, что она ему сказала. Спала она в эти дни в той же комнате, что и первую ночь, и тоже, конечно, с книжкой в обнимку.
В конце концов как-то утром в библиотеку решительно вошел Денис, силой отобрал у нее "Страницу любви" и сказал, что читать так много беременным вредно - ребенок свихнуться может, и что вообще настала ее очередь дежурить по кухне.
- А то как есть - так "где моя большая ложка?", а как дежурить - так ее нету!
- Ты что, Денис, я разве отказываюсь? - слабо возразила Марина. Она еще не отошла от только что прочитанного, и поэтому голос ее звучал нежно, с еле сдерживаемой страстью. Денис с интересом посмотрел на нее, хмыкнул и ничего не сказал.
По кухне деловито сновала Женя, что-то там вытирала, перекладывала, выдвигала какие-то ящички.
- Утро доброе! - радостно приветствовала она Марину. - Ты говори, что собираешься готовить, а я тебе быстренько покажу, где что лежит, а то ты же не знаешь тут ничего.
- Что я собираюсь готовить? - растерянно переспросила Марина, бессознательно делая ударение на слове "я".
- А кто же - я, что ли? - Женька усмехнулась, но, видя, что Марина и в самом деле паникует, поспешила прийти на помощь:
- Послушай, ведь сейчас утро, так? Ну и вари ты на всех кашу, всего и делов-то!
Марина с благодарностью посмотрела на нее. Вообще-то кашу варить просто. Берешь кастрюлю, наливаешь воду, сыплешь крупу, соль и сахар, добавляешь еще потом масло и молоко. Марина, между прочим, не один раз уже варила, правда, дома и для одной себя. И, во-первых, на одну себя всего нужно немного, а во-вторых, для себя, если и не выйдет как следует - кто про это узнает? А здесь... Варить на столько народу! И надо ведь, чтобы непременно вышло съедобно, а то что же они, бедные, есть-то будут? И как она, Марина потом будет в глаза им смотреть?
- Марина, ну что ты встала? - поторопила ее Женька. - До завтрака ведь всего ничего! Ты что, кашу варить не умеешь?
- Умею! - с отчаянием в голосе произнесла Марина и решительно потянулась к банке с надписью "Манная".
Минут через десять она уже сражалась с вылезающими из кастрюли жесткими комками.
- Батюшки! - ахнула возвратившаяся Женя, но, видя, как Марина расстроена, сразу же деловито добавила: - По времени не укладываемся, так что давай пока делать бутерброды, а с обедом потом что-нибудь сообразим.
И, в последний раз возвращаясь к теме каши, Женя сказала со вздохом:
- Зачем же ты ухнула целую банку?! Жди теперь, пока из города привезут!
- Я подумала, что нужно много, - покаянно сказала Марина.
- Ну ладно, не горюй! Что ж ты сразу не призналась, что не умеешь? Нашла чего стыдиться!
Женька грубовато привлекла Марину к себе, неловко чмокнула в щечку, потрепала по плечу.
- И ничего такого, все сначала не умеют. Научишься. Давай лучше хлеб резать, а то и с бутербродами не успеем.
Надо отдать им должное - по поводу нестандартного завтрака никто не проронил ни слова. За завтраком Марина не без удивления отметила отсутствие Валерьяна и спросила у Алены:
- Он же вроде уже вернулся, так где же...
- Так он же уже опять уехал, - Алену очень позабавила Маринина растерянность. - Марин, у него же каждые третьи сутки дежурство, ты что, не знаешь разве?
- А... Ну да, - пробормотала Марина и покраснела. Давненько она тут не краснела.
- Говорил: читать меньше надо! - наставительно произнес Денис. - За книжкой-то все на свете пропустить можно.
- Да ты не горюй! - утешила ее Женя. - Глядишь, завтра уже вернется.
- Как завтра? - Марина опять ничего не понимала. "Интересно, - подумалось ей, - сколько же дней я так прочитала?" И она твердо решила отложить на время визиты в библиотеку.
После завтрака она сначала готовила обед под чутким руководством Жени. Вышло, для первого раза, довольно удачно. Потом, с трудом побарывая искушение пойти почитать, Марина отправилась в детскую, где Никита показал ней, как управлять луноходом на расстоянии. Вроде простое дело,  а у Марины никак не выходило. Потом она наконец разобрала привезенные Валерьяном вещи и отложила кое-что постирать. С этой целью она пошла в ванную, отыскала там порошок и тазик и, напевая, принялась за работу.
Она намыливала уже четвертые трусики, когда в приоткрытую дверь просунулась курчавая голова Ильи.
- Можно? - вроде бы вежливо спросил он и сразу, не дожидаясь ответа, протиснулся внутрь. Его сильное, плотное тело заняло собой изрядную часть ванной. Сразу стало тесно и неуютно.
- Так слушай, Мариночка! - деловито сказал  Илья, присаживаясь на край ванны и закуривая, - я бы хотел, если ты не очень против, сразу же все выяснить.
- Смотря что это "все", - осторожно ответила Марина.
- Ну, например, как твоя фамилия.
- Зачем тебе? - отчаянно и неумело, так что побелели костяшки пальцев, выкручивая очередную часть туалета, спросила Марина, с трудом выталкивая слова сквозь стиснутые от напряжения зубы.
- Ну мало ли, - Илья неопределенно пожал плечами. - В конце концов, все мы, евреи, друг другу родственники.
- Ах, с этой целью! - Марина рассмеялась. Родственников своих она практически не знала, просто принципиально ими не интересовалась. - Фамилия моя Каплан. Может, тебе это что-нибудь и скажет, - и Марина словно бы выжидательно, а на самом деле внутренне смеясь, посмотрела на Илью.
Тот на несколько минут вроде бы озадачился, затем лицо его неожиданно прояснилось:
- Маму твою не Люсей зовут?
- Ну... Люсей. - Теперь озадачилась уже Марина.
- Ага. А папа - Алексей Львович, так?
- Ну, так.
- А меня ты совсем не помнишь?
- Нет, - не задумываясь, сразу сказала Марина. Вообще этот разговор все больше ее раздражал. Г-споди, неужели этот чувак - и в самом деле родственник? Этого ей только недоставало!
- А ты попытайся! - настаивая Илья. - 81-й год. Эстония. Эльва. Ну?
Эльва. В Эльву они когда-то ездили буквально каждое лето, до того, как перекрыли границу, и всегда в компании каких-то там родственников. Но 81-й год...
- Послушай! - взмолилась наконец Марина, увидев, что Илья по-прежнему не уходит из ванной и, похоже, по-прежнему чего-то там ждет. - В 81-м году мне было три года. Я просто ничего не помню, честное слово!
- А как я нес тебя на руках с озера? - настаивал Илья с неожиданно появившимся на лице ностальгически-трогательным выражением. - Ну вспомни, у тебя тогда был приступ аппендицита. Как мы потом с твоим папой ловили машину, чтобы отвезти тебя в Тарту, в больницу. Думали, операцию будут делать. Так все волновались!
Вот аппендицит Марина помнила. Еще бы, такое забудешь! Озеро было глубокое, прозрачное и очень холодное. И такой же глубокой, прозрачной, но только до ужаса горячей, обжигающей была неожиданно возникшая боль. Марина лежала на берегу, смотрела на сверкающие, умытые водой камушки, ей было так хорошо, солнышко греет, деревья шумят, и какая-то компания - родственнички, наверное, - катается рядом на тарзанке. И какая-то собака с большими, чудесными, пахнущими тиной ушами. Наверное, спаниель. Звали, кажется, Бьюти. И вдруг эта боль в животе.  Жуткая, резкая, острая и такая горячая. Так неожиданно! Наверное, с тех самых пор во всякий чудесный, блаженный  миг Марине вдруг начинало казаться, чудиться, ждаться, что вот сейчас, обязательно нахлынет такая же резкая, жгучая боль - как бы расплата за сиюминутное блаженство. Наверное, поэтому Марина всегда так боялась моментов, когда ей было особенно хорошо.
Сквозь туман боли Марине смутно помнилось, как ее несли - по очереди, отец и какой-то мальчик - видимо, этот вот Илья. Сколько ему тогда могло быть лет? Уж никак не меньше десяти. Марина искоса глянула на Илью. Сейчас он во всяком случае не выглядел слишком старым. Илья поймал ее взгляд и улыбнулся. Марине ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ.
Да, а у отца тогда были такие странные глаза - Марине на всю жизнь запомнилось их выраженье: испуганные, и в то же время словно бы чего-то ждущие, что ли. В иные моменты Марине казалось даже,  что он словно бы чему-то радуется, вот-вот песенку запоет.
Тьфу, жуть какая! Марина даже встряхнулась отгоняя от себя эти дурацкие мысли как наваждение. И лезет же в голову! И ведь наверняка это даже и не воспоминания никакие, да и какие там настоящие воспоминания могли у нее с тех пор сохраниться - совсем ведь малая была! Так, бред какой-то, возникший на почве боли и температуры, на который уже гораздо позже наложились впечатления и воспоминания всей  Марининой последующей жизни. Ясно же, что ничем  иным это все быть не может.
Илья, видимо, тоже что-то такое вспоминал - взгляд у него сделался задумчивый, и весь он как-то притих, сосредоточившись на какой-то ему одному ведомой мысли. Наконец Илья тряхнул головой, в точности как только что Марина и проговорил, неуверенно растягивая слова:
 - Странный он какой-то был, твой отец, или  совсем уж голову потерял от беспокойства: побежал тогда почему-то на старое шоссе вместо нового. Там и машин-то почти не бывает, просто чудо какое-то, что нам удалось тогда поймать тот "уазик". Врач потом сказал - еще б немного и поздно.
- Да ну, поздно! Разве от аппендицита сейчас умирают! - Марине никогда всерьез не верилось в возможность собственной смерти.
Теперь она вспомнила Илью, вернее, его руки - крепкие, мальчишеские, точно сплошь покрытые коркой из свежих и уже подживающих царапин, с твердыми мозолями от гребли. В то далекое лето Илья часто таскал ее на руках и без всякой болезни - наверное, ему просто нравилось возиться с малышами, странное вообще-то увлечение для мальчика его лет. Еще он катал ее на качелях, висевших почему-то над самым обрывом. Илья раскачивал качели высоко-высоко, так что Марине делалось и страшно и сладко одновременно. Она ни за что не хотела показывать ему свой страх и все кричала: " Еще! Еще!", хотя сердце, бывало, готово было выпрыгнуть из груди.
 - Ну что, вспомнила? - Илья смотрел на Марину улыбаясь.
- Ага, - ответила Марина. - Вот только я не знаю, кем ты мне приходишься.
- Проще простого. Я себе для памяти даже родословное древо нарисовал, чтоб не путаться. Зайдешь потом ко мне в пристройку, покажу. Оно у меня там на стенке приколото. А ты мне... Ну, как тебе объяснить? Вот у моей бабушки был двоюродный брат, некий Моисей Юзовский. В Гродно они жили. Так он твоей маме родной прадедушка, ясно?
- Ясно, - Марина засмеялась. - Нашему забору двоюродный плетень это называется.
- Ну не скажи, - Илья, кажется, слегка обиделся, но не выдержал и тоже рассмеялся. - А ты где белье развешивать собралась?
- Пока не знаю.
- У нас тут все на чердаке вешают, пойдем, покажу.
- Пошли.
И они отправились на чердак.
На чердаке Марину ждала новая неожиданность. На крыше, где ей, собственно, и положено было быть, оказалась полная голубей голубятня.
- Это Денискины, - объяснил Илья. - Он сам у нас - крылатая натура, и до смерти любит, чтобы вокруг него все время что-нибудь летало. Вот смотри! - Илья распахнул окно, выбрался на крышу, осторожно встал во весь рост и взмахнул шестом. Голуби разом снялись и описали вокруг него ровный, красивый круг.
- Ну как тебе? - крикнул Илья.
- Здорово! - откликнулась Марина, с восторгом глядящая из окошка.
- Вот и я думаю, - возвращаясь к ней, сказал Илья. - Ну, а теперь бегом вниз, а то простудишься.
Он только сейчас заметил, что на Марине один только тоненький халатик.
Потом этот пестрый голубиный круг часто виделся Марине во сне, словно воплощение какой-то недоступной ей крылатой свободы.

18

День дежурства, несмотря на все изначальные тревоги, заканчивался хорошо. После приготовленного вдвоем с Женей ужина Марина собственноручно очень тщательно вымыла в кухне пол, оттерла до блеска плиту и уже по собственной инициативе протерла кафель на стенах. Кухня сразу заблестела, засверкала, в ней сделалось светло и в тысячу раз уютней, чем было. Марина вымыла засиженное мухами стекло, покрывавшее небольшую картину, висевшую над маленьким столом. На картине был замок, стоящий на вершине горы и освещаемый полной луной. У подножия замка сидел волк и, по всей видимости, на эту луну выл. Низ горы утопал в густых, непроходимых темно-зеленых лесах. По темно-синему небу, направляясь к полной луне, плыло большое сиреневое облако. Это Марина так думала, что оно плывет к луне, а так-то оно, может быть, и обратно плыло. Кто там его знает.
Вытерев стекло и повесив картину обратно, Марина еще раз с удовлетворением осмотрела плоды своего труда, выключила свет и вышла. На лестнице был полумрак, тускло мерцал ночник где-то наверху. Марина осторожно обошла спавшего на полу у первой ступеньки Руслана и стала медленно подниматься вверх. Усталые ноги не слушались ее, в голове все как-то плыло, и казалось очень тоскливым, что вот лезет она сейчас куда-то на самую верхотуру во все еще совершенно чужую комнату, а ее там даже никто и не ждет...
От жалости к себе Марине тоже вдруг захотелось завыть, как тому волку, но уж этого она себе позволить никак не могла! Так что вместо воя Марина только тихонько, тоненько заскулила: "У-у-у!" Бедная она Марина, никто ее не любит, никому до нее  нет дела, все ее позабыли. В скулении этом была, разумеется, изрядная доля самоиронии, но истина оставалась тем не менее на месте: Марине сейчас было очень одиноко. Она заглянула с лестницы в темный коридор второго этажа. Ни из-под одной двери никакого света. Да, долгонько она провозилась на этой кухне! Все уже, наверное, спят. И уже без всякой надежды Марина испустила последнее "у-у-у", чуть громче и тоньше предыдущих, после чего, не оглядываясь, полезла дальше, к себе наверх.
Но не успела Марина миновать и трех ступенек, как на ее плечо легла легкая, узкая рука. Марина резко обернулась и с размаху уткнулась в чье-то уютное, теплое мягкое плечо. Несколько минут Марину обнимали и целовали, и она постепенно тонула в блаженстве от того, что страшное ночное одиночество кончилось, почти даже не начавшись. И только спустя минуту Марина смогла заставить себе очнуться и поднять, наконец, глаза. Перед ней стояла Алена. На секунду Марину кольнуло разочарование, хотя кого бы она ожидала увидеть, она и сама не знала. Валерьян ведь еще не приехал. На глаза Марины навернулись слезы, но высвободиться из Алениных объятий она даже и не пыталась. Уж слишком пугала ее перспектива оказаться снова совсем одной такой темной и длинной ночью, и даже без книжки.
- Не плачь, - прошептала Алена, обжигая губами край Марининого уха и не снимая руки с Марининого плеча. - Пойдем, посидишь у нас.
Предложение это Марину слегка напугало, но оставаться одной было все-таки гораздо страшнее.
В комнате Дениса оказалось почти светло - от снега, ковром лежащего внизу, во дворе, и здесь, на крыше, от полной луны, круглым рыбьим глазом глядящей сквозь стены-окна. Кровать была разобрана, и огромное прекрасное тело Дениса ясно вырисовывалось на ней, едва прикрытое одеялом. На Алене был легкий шелковый халатик без пуговиц, с незавязанными завязочками, и Марина в своем довольно-таки длинном махровом халате и белье показалась себе какой-то уж слишком одетой. Ночь возбуждала ее, покалывала, переделывала, изменяла на какой-то свой лад, подталкивая сделать что-нибудь такое, на что при других обстоятельствах Марина, конечно же, никогда бы не решилась. Но, собственно, она ведь пока еще ничего не делала. Но ей бы хотелось - чего? Она и сама толком не знала. В самом точном приближении желание ее звучало бы так: раздеться и раствориться в них двоих, Алене и Денисе,  перестать быть собой, Мариной, и стать вместо этого ими, обоими сразу. Самой же собой лучше было бы не быть вообще, и уж, по крайней мере, не сейчас и не в этой комнате, ибо вопиющее неприличие заключено было в ее, Марины, здесь присутствии, такой одетой и совсем на них двоих непохожей. В них-то никакого неприличия не было, с ними-то как раз все было в порядке.
Войдя, Алена сразу опустилась на кровать, а Марина так и осталась стоять в дверях, как столб, тараща на них испуганные глаза и тщетно пытаясь самостоятельно справиться с обуревавшими ее чувствами. И она простояла бы, пожалуй, еще довольно долго, а то, в конце концов, наверное, еще и убежала, ели б не прозвучал в темноте голос Дениса:
- Эй, ты что стоишь, как у праздника?
"Как у праздника", мысленно повторила Марина. Какое точное определение! Она ведь, вот именно, стоит у чужого праздника! И Марина вдруг подумала, что вот на ее, Маринину, долю никогда ничего такого не выпадало, и уж конечно никогда не выпадет, потому просто, что она, Марина, не такая - не такая красивая, не такая теплая, не такая любящая, и поэтому вовсе не для нее существуют в этой жизни такие вот прекрасные праздники. Ей, Марине, дай Б-г иметь хотя бы прекрасные будни.
Мысль эта так расстроила Марину, что опять, как только что на лестнице, губы у нее задрожали, ноги ослабли, и она просто вынуждена была присесть на эту теплую, полную волнующих запахов кровать. Изо всех сил Марина старалась не замечать всех видимых и невидимых следов этого не имеющего к ней отношения праздника. Съёжившись в уголке, она тихо заплакала, стараясь по возможности не слишком часто хлюпать носом. Алена перебралась поближе к ней, обняла, прижала тяжелую, горячую от слез Маринину голову к своей роскошной мягкой груди, а Денис с другой стороны стал нежно гладить Марину по плечу, слегка массируя руку где-то возле ключицы своими длинными чуткими пальцами.
- Забирайся под одеяло, - прошептала Алена. - Ты же совсем замерзла.
Только сейчас Марина заметила маленькую, под самым потолком, открытую форточку. Это через нее в комнату проникал холодный колючий воздух, принося с собой танцующие в лунном свете снежинки.
Марина почувствовала, как теперь, после плача, наваливается на нее тягучая, обволакивающая усталость. Молча, без возражений позволила она увлечь себя на кровать. Они лежали по обеим сторонам от нее, гладили ее, ласкали и ни о чем не спрашивали. Марине казалось, что под их ласками все тяжелое, темное, всю жизнь не дающее ей нормально дышать, постепенно куда-то уходит, сползает с нее, как надоевшее платье,  как расстегнутый чьими-то руками, ставший совсем ненужным халат. Алена осторожно просунула ей руку под спину и один за другим, словно играя, перебрала крючочки на лифчике. Другой рукой Алена подтянула лифчик вверх, к шее, и тут же Денисова рука легла на твердые, маленькие Маринины груди с закаменевшими от возбуждения сосками. Чьи руки были у Марины между ногами? Она не знала, не успевала заметить, едва успевая отвечать, принимать эти безымянные ласки, выгибаясь, двигаясь им навстречу всем телом и чувствуя, как становится там, внизу,  влажно, ждуще, трепещуще.
Марина очнулась только когда лицо Дениса внезапно оказалось над ней. Он пытался войти, а Алена ему помогала, раскрывая для него Марину осторожными ласковыми движениями. Марина вздрогнула и тут же пришла в себя. На секунду она зажмурилась, затем широко-широко раскрыла глаза, точно не веря.
- Нет! - закричала она, так громко, точно эти двое были где-то далеко и моли ее не услышать.
- Тише! - Аленина рука стремительно зажала ей рот. - Весь дом перебудишь.
И тут же Марина с облегчением почувствовала, как  скатился с нее Денис.
- Испугалась? - зашептал он Марине в самое ухо. - Ну и зря. Хорошо же было.
- Но, Денис, - чуть не плача заговорила Марина, поворачиваясь к Алене спиной, словно ее тут и не было. - Я же не могу так! Я же Вальку люблю, понимаешь?
- Ну и... - Денис фыркнул. - Или ты думаешь, его это ****? Или хотя бы подмахивает? - Он был явно раздражен и даже не пытался это скрыть.
- Его  - не знаю, - честно сказала Марина, неожиданно успокаиваясь. Ей вдруг все сразу стало ясно. - А вот меня - да. Для меня, видишь ли, очень важно, что я только с ним и ни с кем больше. Хотя, может, это для кого и смешно, - добавила она с вызовом.
- Что уж тут смешного, - снова фыркнул Денис, садясь и закуривая. Марина поднялась и потянулась за одеждой.
- Постой, ты куда это? - удержал ее за руку Денис. - Успокойся. Мы ж тут не насильники какие-нибудь.
- Да, уж что-что, а изнасилование в этом доме никому не грозит. Уж чего-чего, а желающих заняться этим делом добровольно тут всегда предостаточно. Не обижайся на нас, Марина, мы ведь как лучше хотели. Видимо, тебе одиноко, бродишь ту по ночам, стонешь, как неприкаянный грешник или привидение какое...
- В общем, хочешь - одевайся, не хочешь - не одевайся, главное - не дергайся. Тебе вообще нервничать вредно, - сказал Денис своим обычным докторским тоном. - Можешь, конечно, если хочешь, уходить, но только если ты уверена, что действительно очень хочешь. Лично я не вижу для тебя сейчас никаких причин не остаться с нами спать, особенно теперь, когда все друг друга поняли.
- Останься, Марина, - попросила Алена. - А то я буду думать, что мы тебя обидели. Ты ведь не сердишься на нас, правда?
- Правда, - неожиданно для себя Марина улыбнулась. Они вдруг показались ей такими трогательными, такими беззащитными в своей наготе, в особенности Алена. Денис же, стоило Марине обратно лечь, немедленно повернулся к ней и прошептал ей в самое ухо:
- Надо же, никогда не думал, чтобы я был такой страшенный урод! Это же вспомнить, как ты кричала! Воистину, век живи, век учись. - С этими словами Денис нежно поцеловал Марину в щечку, обнял ее и уснул. С другой стороны к Марине тепло прижалась Алена, уютно свернулась калачиком и тоже скоро заснула. Одна только Марина долго еще не спала - лежала, смотрела на полную луну, улыбалась чему-то... Ей было сейчас очень хорошо, моей Марине, но отчего, она бы вряд ли смогла объяснить.

19

Рано утром, еще в кромешной тьме, Марина с сожалением выскользнула из теплой постели, потихоньку оделась и крадучись, на цыпочках пошла по коридору к себе. На лестнице ей встретилась Женя. Женя старательно, руками, в три погибели согнувшись, мыла лестницу.
- Привет! - весело сказала она Марине. - А я вот тут, видишь, мою. Люблю, чтобы чисто было. Знаешь, когда пол везде чистый, даже воздух какой-то другой делается. Не замечала?
Марина тупо кивнула. Ей было очень неловко. Конечно же, Женя сразу догадалась, откуда Марина идет в такую рань. Иди теперь доказывай, что вообще-то ничего ведь не было.
Так, стоя на площадке верхнего этажа, Марина смотрела вниз и всей грудью вдыхала еще ночной, холодный воздух. Окно на лестнице было распахнуто, и было не просто холодно, а прямо-таки морозно. Где-то в  одной из комнат за Марининой спиной заплакал ребенок. "Ничка", - с умилением сообразила Марина. Она ее с первого вечера так больше вблизи и не видела, даже голоса ее не слыхала. На редкость, должно быть, спокойный ребенок. Почти все время Ничка спала, или у Ольги в комнате, или в коляске во дворе. Несколько раз Ольга пробегала куда-то с ней на руках мимо Марины, но на бегу что разглядишь, кроме верхней пеленки или теплого одеяльца?
Детский плач стих. Наверное, Ольга ее кормит. Хлопнула дверь, и мимо Марины по ступенькам, явно еще не окончательно проснувшись и не совсем ясно сознавая окружающее, ссыпался Денис.
- К лошадям пошел, - Женя проводила его нежным взглядом. - А ты что так рано встала?
- Не спится чего-то, - выдавила из себя Марина, изобразив подобие улыбки. - А который час?
- Часов семь, наверное, - Женя тщательно отжала выполосканную тряпку и с новой силой обрушила ее на следующую ступеньку. - Сейчас домою, и пошли со мной на кухню чай пить.
- Пошли, - Марине стало смешно. Экая, в самом деле, глупость - пытаться что-нибудь от кого-то скрыть в этом доме. Наверняка здесь все и все друг о друге знают! От этой мысли сделалось жутковато. Бр-р! Марина поморщилась. Однако что делать?  Придется привыкнуть.
Стараясь все-таки не слишком шуметь, Марина спустилась вниз и пошла на кухню. Неожиданно нахлынули воспоминания о прошлой ночи, и теплая волна залила низ живота. Марина на секунду прислонилась к стене, и губы сами собой расплылись в блаженной улыбке, глаза полузакрылись, и сквозь не до конца сомкнутые веки стали проникать радужные, красочные картины, одна другой заманчивее.
- Балдеешь? - шепотом окликнула Марину вошедшая Женя.
Марина вспыхнула было, но тут же и рассмеялась. Нет, в самом деле, настоящий сумасшедший дом, рассказать кому - не поверят. Как только она тут жить будет? В кухонном окне забрезжил рассвет.
Он уселись пить чай. В кухне было тепло и уютно, за окном шел снег, пару раз мимо окна пронесся Денис - уже окончательно проснувшийся, румяный от мороза, веселый и очень красивый. В обеих руках у него были ведра, в первый раз с овсом, второй раз с водой. "Лошади!.." - с восторгом подумала Марина. "И еще голуби", - вспомнилось ей.
- Женя! - спросила Марина. - А кто это Маша? Илюшина жена?
- Да.
- А она какая?
- Она чудесная! Вот завтра приедет, и увидишь. За что Илюхе такая жена, не представляю. Нет, он, конечно, всем хорош парень, но такой жены он все-таки ничем не заслужил. И потом - ей-то за что такое счастье, как наш Илюша? Нет, все же неисповедимы пути Г-сподни! Это ж как подумаешь... - Женька, не договорив, махнула рукой и, не глядя, плеснула себе еще заварки в опустевшую кружку. Она так и пила одну бурую заварку, без лимона и даже без сахара.
Стукнула калитка, и кто-то быстро зашагал по двору. Было далеко, и Марина никак не мгла разобрать, кто это.
- Валька вернулся! - уверенно сказала Женя. - И смотри ты, даже в дом не зашел! Сразу на конюшню помчался. Так что беги туда, встречай, если хочешь.
- Побегу, - без особого воодушевления кивнула Марина. Ей сделалось отчего-то ужасно сонно.
Однако она встала, направилась к вешалке, тщательно оделась и вышла во двор. По дороге на конюшню Марина попыталась прикинуть, как она сейчас к нему подойдет, как посмотрит, что скажет.
Валерьян стоял в деннике у Цыгана и чистил его - в одной руке щетка, в другой -  скребница.
- Здравствуй, - сказала Марина. В горле у нее неожиданно пересохло.
- Привет-привет! -  сказал Валерьян, не оборачиваясь, но по голосу было слышно, что он улыбается. Рад, значит. Вопрос только, чему.
- Эх! - заговорил Валерьян наконец. - Знала бы ты, как я лошадей люблю! Какие они нежные, какие горячие! Вот вы, женщины, и в подметки им не годитесь. Знаешь, какая у нашей Зорьки верхняя губа? Так ее хорошо в эту губу целовать!
Марина рассмеялась.
- Ты зря смеешься. Поди вот сама попробуй.
Марина продолжала смеяться. Говорить она ничего не говорила, что уж тут скажешь, только смеяться и оставалось. Такой он сейчас смешной был, такой трогательный!
- Ну, ладно, ты себе, конечно, смейся, но только попомни мои слова: если тут вдруг кентаврик родится, тогда не особенно удивляйся.
- Да знаешь, я тут вообще уже ничему не удивляюсь, - с трудом проговорила сквозь смех Марина, и вдруг смех пропал. Она поняла, что завидует, нет, на полном серьезе завидует этой самой, скорее всего, гипотетической лошади, которую Валерьян так явно и горячо любит, что, скорее всего, она-таки родит ему когда-нибудь кентаврика, и тогда Валерьян будет его любить гораздо больше, чем, к примеру, Марининого ребенка.
Все это был, конечно же, полный бред, но вот завидовалось этому почему-то до смешного всерьез. Ведь вот он как сейчас эту лошадь гладит! Марину, небось, никогда так. Марину он совсем по-другому...
Валерьян тем временем закончил с Цыганом, вышел из денника, отбросил в сторону скребницу и щетку и обнял Марину. Они поцеловались. И еще раз, и еще.
- Соскучилась? - в промежутке между поцелуями спрашивал Валерьян.
- Ага, еще как! - отвечала Марина.
- А чего же ты в прошлый раз?
- Не зна-аю. - Она и в самом деле уже не понимала и даже, честно говоря, не помнила, как оно там было, в его прошлый приезд. Главное, что вот сейчас он был тут, возле Марины, и обнимал ее, и был ей по-настоящему рад, и все было наконец хорошо и понятно, так же, как - но не кощунственно ли сейчас вспоминать об этом? - как когда-то, давным-давно, с Игорем.
День чудесно начался и так продолжался. Завтрак был чудесный, и дети были чудесные -  никто не хныкал, ничего не просил, за столом ничего не опрокидывал. За завтраком Ольга пожаловалась, что вроде Ничка кашляла сегодня во сне. Денис сразу посерьезнел - ни дать, ни взять, настоящий доктор, - притащил фонендоскоп и отправился слушать. Марина потихоньку пошла за ним. Ей так хотелось повидать Ничку! Вот если бы сейчас Ольга снова дала ей подержать малышку! Теперь бы Марина не растерялась. Так ей кажется. Интересно, откуда в ней взялась такая тяга к младенцам? Вроде не было никогда.
Вслед за Денисом и Ольгой Марина поднялась на второй этаж, миновала почти весь коридор с его бесчисленными вечно запертыми дверями, и, наконец, оказалась перед самой последней дверью с правой стороны. Эта дверь была почему-то не заперта. Ольга просто толкнула ее и вошла.
Комната, которую с порога с любопытством оглядывала Марина, была похожа на комнаты в студенческих общежитиях. Одна из стен была почти сплошь залеплена фотографиями, среди которых Марина с трудом узнала четверку "Битлз" и Высоцкого. Но больше никого она узнать не смогла, и это при том, что фотографий было очень много - два, не то три десятка. Кроме фотографий, по стенам были развешаны плакатики и таблички, в частности, над кроватью прикреплен был лист ватмана, на котором большими красными буквами было начертано: "Дадим вселенскому пинку достойный отпор!", а на прикроватной тумбочке стояла пластмассовая табличка: "Перерыв на обед с 15 до 16". Справа от двери на торчащем из стены крюке висела гитара.
Ника спала в стоящей на письменном столе плетеной корзинке. Стол вокруг корзинки был весь завален детскими вещами: пеленками, распашонками, ползунками. В углу стола, на ворохе пестрых детских тряпочек, спала крыса. Пространство под столом заполнено было пачками с памперсами. В углу у окна стояла этажерка с книгами. Из-под занавески на стене виднелись платья и юбки. Кроме того, всякая взрослая и детская одежда в полном беспорядке валялась всюду: на полу, на кровати, на двух стульях. На торчащих кое-где из стен гвоздиках болтались всяческие фенечки - бисерные, вязаные, деревянные. На плетеном коврике пол кроватью стояли теплые мягкие тапочки - это при том, что сама Ольга ходила босиком.
- Ну вот, - Ольга быстро набросила на неубранную кровать пестрое лоскутное покрывало. - Извиняюсь за беспорядок, - сказала она, обращаясь главным образом к Марине,  всем своим видом показывая, что вообще-то Марину сюда никто не звал, но раз уж она пришла и теперь ей что-то не нравится, пусть пеняет на себя.
- Ну так что там у тебя? - нетерпеливо сказал Денис. Ольга осторожно вынула из корзинки Ничку и начала ее раздевать, точнее, разворачивать на ней бесчисленные пеленки.
- Сколько раз говорил: прекрати ты ее так заматывать! Сама-то ты вон как ходишь, а на младенца бедного без слез не взглянешь - что твоя капуста, честное слово! Как же ей не простыть, она вон потная вся! - И, так как Ольга замешкалась, он взял у нее ребенка, ловко доразвернул оставшиеся тряпочки и, положив себе на колени, начал выслушивать.
- Ну вот,  - сказал он, резко мотнув головой, так что наушники фонендоскопа выскочили из ушей и послушно опустились на шею. - Как я и думал, ничего с ней такого нет. Сейчас нарисуем ей йодную сеточку на бронхах, а на ночь сделаешь масляный компресс. Знаешь как, или сейчас показать?
- Так если ничего нет, зачем тогда сеточку и компресс?
- Затем. - Денис улыбнулся и легонько щелкнул ее по носу. - Много будешь знать, скоро состаришься.  И не заматывай ты ее так, серьезно тебе говорю. Вообще, заканчивай ее пеленать, Алена же выдала тебе всю одежку.
- Да я как-то все никак не решусь, - Ольга заметно смутилась.
- Да что тут решаться-то? Ну, мать, я тебя не понимаю совсем. Пятый ведь ребенок!
"Действительно, почему она так не уверена в себе? - удивленно подумала Марина. - Ведь если у тебя пятый ребенок..."
Разбуженная Ничка наконец возмутилась и запищала. Ольга поспешно занялась ею и, похоже, даже не заметила, что Денис ушел.
А Марина осталась. Ей так хотелось погладить Ничку по вздутому маленькому животику, поцеловать в сморщенный лобик, перебрать крошечные пальчики. Распеленатая Ничка похожа была на теплого розовенького паучка. Она таращила мутно-серые глазенки, странно большие на ее крошечном лице. Марина смотрела на ребенка с порога, а Ольга кормила и, казалось,  никого, кроме девочки, не замечала. Но вдруг она сказала, не оборачиваясь:
- Да заходи ты, что стала в дверях? Садись вот на стул, в ногах правды нет.
Марина послушно села. Она еще не разобралась, нравится ей тут или нет. Очень уж тут все было непривычно, пестро и, прямо скажем, не очень чисто.
- Что такое "вселенский пинок"? - спросила она наконец.
- Это когда идешь ты, скажем, утром по улице, и кто-то тебя толкнул, ну, или обругал ни за что. И вот идешь ты такая толканутая или обруганная, садишься, скажем, в трамвай. И там сама уже не замечаешь, как одного толкнула, другого обругала, а они потом, в свою очередь, кого-то еще - надо же как-то выплеснуть раздражение. И пошло, и поехало. Ты разве никогда не замечала?
- Замечала, - Марина улыбнулась. Слишком все это было знакомо. Как она сама-то не догадалась?
- Оля, а как ты сюда попала? - спросила Марина. Это было для нее сейчас основным, животрепещущим вопросом: как люди сюда попадают.
- Ну, как? - Ольга задумалась. Сначала Денис сюда привез, вроде как в гости. Я тогда только что с мужем разошлась, вся была в растрепанных чувствах. Они меня все здесь знаешь как утешали!  Как больную выхаживали. Потом мне самой любопытно показалось, как они все тут живут, как с детьми возятся. Но, знаешь, от меня все это как-то далеко тогда было.
- Далеко? Почему далеко? Ведь у тебя тогда уже были свои дети?
- Были, конечно. Только, понимаешь, они тогда как-то были от меня далеко.
- Как это?
- Ну да, видишь ли, они все были тогда не со мной. И, главное, мне это тогда казалось вполне естественным.
- И где же они были?
- Джейн жила у моей мамы, почти с самого рождения, Ванечка у свекрови, а близнецы первые три года почти сплошь промотались по больницам. Вон сидит, видишь? - Ольга кивнула на крысу. - Мой единственный ребенок. Всю жизнь со мной, почти с самого рождения.
- Ужас какой-то! - вырвалось у Марины.
- Да? - Ольга как-то странно посмотрела на нее. - Наверное, в самом деле ужас. Но, видишь ли, мне-то тогда так не казалось. Это-то, наверное, и есть самое ужасное. Я только тогда начала что-то понимать, когда в пятый раз залетела. Я тогда сразу подумала: "А этого-то ребенка куда?" Аборта я ужасно боялась, куда больше, чем рожать. Я вообще, понимаешь ли, очень боюсь операций. Ну вот, и я тогда подумала: а этого куда, к кому?  А потом вдруг: а остальных? А остальные-то у меня где? Ведь вот, мне двадцать четыре года, у меня четверо детей, будет пятый, а я словно бы одна на свете. Ну черт с ними, в конце концов, с мужчинами, но детей-то я зачем рожала? И если уж они есть на свете, так почему их нет у меня? А они? ведь у каждого из них есть сестры и братья, а на самом деле они друг с другом почти незнакомы, и получается, что каждый из них тоже один и тоже сам по себе. И совершенно непонятно, зачем все это. А жизнь-то идет. Дурацкая какая-то жизнь! - Ольга вдруг словно опомнилась и испуганно посмотрела на Марину. - Ой, зачем только я тебе все это рассказываю? У тебя ведь и своих забот по горло.
- Да нет, что ты, говори, пожалуйста, мне все это очень важно.
- Да? Правда? - Ольга с сомнением посмотрела на нее.
- Ну конечно же!
- Ну, хорошо, коли так. - Ольга положила Нику на кровать и не спеша запеленала обратно, причем Марина обратила внимание, что указанием Дениса Ольга по-прежнему пренебрегла.
- А твой муж, где он сейчас?
- Откуда я знаю? - Ольга пожала плечами.
- Но... Ведь он же отец твоих детей. Вы разве не общаетесь, хотя бы по этому поводу? Его не интересует, что с ними?
- Отец... Отец он только Ванечке. И с тех пор, как год назад я забрала Ванечку у его мамы - с большим скандалом, между прочим, - он, муж, в смысле, так ни разу и не проявился. Его можно понять - он считает меня сумасшедшей и не хочет видеть, что я тут творю с его сыном.
- А остальные? У них что, у всех разные отцы? Ой, извини, пожалуйста, забудь, что я это спросила, - Марине было ужасно неловко за свое бессовестное любопытство. Но в конце концов Ольга же сама с ней заговорила, а ситуация казалась настолько необычной, что не спросить Марина просто не смогла.
- Можно и так сказать, - было похоже, что Ольге частенько приходится отвечать на этот вопрос, и поэтому она уже привыкла. - Видишь ли, кто был отцом близнецов, я, например, просто не знаю. Про отца Джейн, по крайней мере, догадываюсь. Ну, отца Нички ты видела - это Илья. Вообще-то, мог быть и Денис, но не сложилось. - Ольга искоса глянула на Марину. Та сидела ошеломленная, широко раскрыв свои большие голубовато-зеленые глаза. "Аквамарин, - подумала Ольга. - Так, кажется, называется этот цвет. Аквамарин. Б-же, что она сделает, эта девочка с такими глазами? С такими-то глазами я б, наверное, давно отсюда убежала. Недаром она их все время закрывает! А, впрочем, что мне за дело? Я, пожалуй, и так в конце концов убегу. Убегу ведь!" - И Ольга на секунду крепко-крепко зажмурилась, словно бы закрывая глаза от самой себя. Вслух же она сказала:
- Пошли-ка, Марин, в столовую, поиграем с тобой в четыре руки, а то я тут совершенно класс потеряла. Видела б меня сейчас моя учительница из музыкальной школы! Она ведь меня в Гнесинку прочила, нет, ей-Б-гу! А в результате я даже школу не закончила.
- И ты не закончила? - Марина сочувственно посмотрела на нее. Экое тут сборище неполученных аттестатов!
- Ага!
Обе дружно рассмеялись.
И Марине подумалось, что вот, блуждая по этому дому, тыкаясь от одного к другому, она в результате, кажется, ой, нет, не сглазить бы, - ведь так все это важно! - но кажется, кажется она нашла себе, наконец, друга. И от этой мысли ей даже сделалось жарко и пересохло во рту.

20

Они чудесно сыгрались, и вообще замечательно провели время, смеясь и дурачась, как две маленькие девочки, а после обеда Валерьян увел Марину гулять с детьми, и они пошли в лес и долго-долго бродили там тихими синими тропами, оглашая лес шумом и смехом, вдыхая чистый морозный воздух, перебрасываясь снежками и толкая друг друга в сугробы. В результате Марина набрала полные сапоги снега, а малышня, глядя на них, чрезвычайно веселилась.
К концу дня Марина чувствовала себя просветленной, точно от всего очистившейся. Но, собственно, от чего? Она ведь твердо знала - стыдиться ей в этой жизни пока что нечего. Она ничего такого никому не сделала, ей не в чем себя упрекнуть. Но изредка, в глубине души, Марина все-таки чувствовала что-то такое, что-то такое, чего она не могла ни понять, ни определить. И обычно это что-то вело себя тихо, но иногда оно вдруг бунтовало, поднимало с глубины души муть, мешало жить и дышать.
Поздно вечером, вновь удобно устроившись на диване у Валерьяна за спиной, Марина смотрела на язычки пламени, пляшущие в камине, и ощущала, как знакомо и приятно побулькивает в жилах кровь, как она постукивает в ушах, отдает в виски и в затылок. Каждой точкой тела ощущала Марина в себе жизненную силу. Она смогла бы сейчас все, что угодно, она сейчас все на свете понимала, и ничего ей не мешало, и все у нее было как надо.
- Пойдем, - прошептал Валерьян. - Я тебе стихи почитаю. Новые. Никому еще не читал.
- А ты вообще кому-нибудь свои стихи читаешь? - шепотом спросила Марина, послушно поднимаясь вслед за ним.
- Читаю, конечно, - Валерьян усмехнулся. - А ты что, полагаешь, не стоит? Как тебе вообще-то мои стихи, нравятся?
- Да, - сказала Марина и сама себе удивилась, настолько это было правдой. Нравились ей его стихи. И сам он ей тоже нравился, по крайней мере, сейчас и сегодня, и все  у них было, как в прошлый раз, и даже еще лучше, потому что дольше. А когда все кончилось - но Марина просто не помнила, когда оно кончилось, она потому что сразу уснула и не запомнила, как.


И приснился Марине сон. Во сне она была лошадью, лошадью Зорькой из здешней конюшни. Во сне она была с Валерьяном, и он целовал ее в верхнюю замшевую губу. Марина как-то особенно ощущала замшевость этой губы, хотя ведь целовала-то не она его, а он ее. Во сне она ему отвечала, но он был таким маленьким и хрупким рядом с ней! Ей приходилось все время помнить, как легко она может затоптать его копытами, и она тревожилась и боялась - ведь это могло произойти просто случайно, в порыве страсти, к примеру. Там, во сне, она любила Валерьяна так глубоко и самозабвенно, как никогда не любила наяву. Он садился на нее, ездил верхом, они неслись галопом по летним лугам, по осенним полям, вылетали на берег моря.  Там, во сне, она родила ему жеребенка, и Валерьян любил его, ах, как он любил их жеребенка - и никакой это был не кентавр, нормальный жеребенок, с черной шелковой гривкой и чуть раскосыми карими глазами. Марина кормила его своим молоком, и он жадно пил, стоя под ее животом, переступая от нетерпения тонкими ногами.
А потом он заболел. Ее - Маринин - родной жеребенок! Уже проснувшись, она долго помнила, как они с Валерьяном тогда волновались, каждый по-своему и стоя рядом. Разговаривать они не могли, но зато как хорошо понимали они тогда друг друга! А когда жеребенок умирал, у них у обоих в глазах стояли одинаковые слезы. А когда он умер, в конюшню пришел Денис и сказал нарочито бодро:
- Ну что, Валёк, слезами горю не поможешь, даже Москва - и та им не верит. Отойди-ка лучше в сторонку, - и с этими словами Денис выхватил из-за спины топор и со всего размаху обрушил его на шею ее -  Марининого - мертвого жеребенка. Голова сразу отскочила в сторону, далеко и легко, как деревянная болванка. Денис достал нож и сдернул с обезглавленного жеребенка тонкую гнедую шкурку, и тогда все они увидели, что там, за обнажившимися почему-то сразу же ребрами, как за прутьями детской кроватки, лежит, свернувшись и жмурясь на яркое солнышко, ее, Маринин, ребенок - живой, здоровый, абсолютно целый и невредимый. Денис осторожно извлек его из-под костей и передал Валерьяну. Валерьян взял его на руки и поцеловал. Это был мальчик, худой, голенький и дрожащий. Марина-Зорька все вытягивала и вытягивала во сне шею, стараясь разглядеть его получше, и никак ей это не удавалось. Она вся напряглась, в то же время сознавая тщетность своих усилий, сделала какое-то немыслимое по своей резкости, причинившее боль движение и от этого проснулась. За окном была ночь. Марина лежала одна.
Марина резко села и осмотрелась. Нет, никаких сомнений. Вторая половина кровати была пуста и совершенно уже остыла. Одеяло было целиком заботливо накинуто на Марину и даже подоткнуто с боков. Одежда Валерьяна по-прежнему лежала на стуле, не хватало, правда, трусов - вчера они торчали с самого верху, -  и еще тапочки исчезли из-под кровати. Может, он в туалет пошел? Да нет, непохоже. Кровать с его стороны совершенно холодная, и ясно, что его нет уже довольно давно.
Марина встала, накинула халат и вышла из комнаты. Из-за этого сна, такого яркого, почти реального, и такого тяжелого, ей показалось неимоверно тоскливо одной, наедине с этим сном. Сон нужно было немедленно кому-нибудь рассказать. Но кому? А может быть, Валерьян у себя?
И Марина пошла на второй этаж, с трудом припоминая всего единожды проделанный путь в его комнату. Вчера они почему-то сразу поднялись на самый верх, в комнату, которую Марина в мыслях уже давно называла своей.
Наконец она нашла и без особой надежды легонько толкнула дверь. Вообще-то все эти блуждания в темноту казались Марине продолжением ее сна, как будто она еще не проснулась по-настоящему, а, как это иногда бывает, проснулась во сне.
Дверь в комнату Валерьяна оказалась не заперта. Марина на цыпочках вошла и в свете луны увидала нечто такое, что опять-таки никак не могло быть ничем иным, кроме как дурным сном. На кровати, широко разметавшись и откинув ненужное в жаркой комнате одеяло, спал совсем голый Валерьян, а рядом, свернувшись калачиком и положив голову ему на плечо, спала Женька, и на лице у нее играла довольная, сытая улыбка.
Марина слабо вскрикнула и окончательно пришла в себя. Нет, вовсе она не спала, все так и было. И как же все это было больно - вы себе не можете представить.

21

Эти двое не проснулись от ее сдавленного крика. Ну что ж, очень хорошо. Марина неслышно вышла, осторожно прикрыла за собой дверь. В голове стучало только одно: "Бежать! Сейчас же, немедленно отсюда бежать!" С нее довольно. Больше она здесь и минуты не выдержит.
Отчаяние придало Марине деловитости. Стараясь двигаться по возможности бесшумно, она возвратилась к себе, молниеносно собралась - попросту сгребла все, что попалось под руку,  и запихала в большущую мамину сумку, привезенную в предпоследний приезд Валерьяном. Все, что не поместилось, Марина решила бросить. Черт с ним, в конце концов, главное - выбраться отсюда поскорее, а то здесь она, того и гляди, человеческий облик потеряет, станет такой, как все они тут, перестанет понимать, что можно, а что нельзя. И тогда уж ей никогда не научиться снова жить в этом мире так, как положено. А как тогда она будет жить, и кем тогда она будет?  Подумать страшно!
Марина уже не думала ни о любви, ни о ребенке, ни, тем более, о такой чепухе, как школа и сложности дальнейшего жизнеустройства. А ведь только что эти сложности казались ей попросту непреодолимыми! Сейчас главным для Марины сделалось одно - бежать, спасать свою шкуру, спасать ту Марину, которой она была, которую она знала с детства, ни в коем случае не дать ей тут превратиться в кого-то чужого и незнакомого, в кого-то, кого она, прежняя Марина, попросту боялась.
Одевшись и поудобнее приладив на плече сумку, Марина бесстрашно выскользнула из теплого дома в ночную мглу. Еле слышно щелкнул у нее за спиной замок на воротах. Лес вокруг возвышался сплошной стеной, и лишь еле заметная - или, скажем так, знакомая ей по прогулкам в светлое время - тропка указывала Марине путь к спасению. Идти ночью по лесу было бы очень страшно, если бы не была Марина сейчас так переполнена злостью, ревностью, боязнью потерять себя и прочими клокотавшими в ней переживаниями. Перед этими внутренними и такими реальными ужасами меркли и бледнели все привидения в лесу, бандитов же Марина ни в какое время суток не боялась. А между прочим, очень зря.
От дачи до ближайшей станции было примерно километров семь. Уже через два километра стали попадаться дома. Тропинка кончилась, пошла бетонка. Из отдельных, разбросанных вдоль бетонки на довольно большом расстоянии друг от друга домов постепенно сложилась главная улица маленькой, типично подмосковной деревушки. Справа из темноты возник столб с указателем. Большими, белыми, и в темноте различимыми буквами написано было: "Большие Гусляры". Маринины часы с подсветкой показывали четыре, но деревенька уже начала просыпаться: захлопали калитки, и одетые кое-как, в какое-то тряпье, замотанные с ног до головы бесформенные фигуры потянулись в одну с Мариной сторону, к концу деревни. "Куда ж это они ночью?" - изумилась Марина. Тьма вокруг была кромешная, даже луна куда-то подевалась, за облако, вероятно. На небе не было ни звезды.
Бесформенные фигуры торопливо шагали справа и слева, позади и впереди Марины, весело перекликаясь между собой. Голоса были все женские, то звонкие и молодые, то старческие, надтреснутые, но все равно зычные, громкие. Какая-то женщина толкнула Марину в бок.
- Ты чья ж, девонька, такая будешь? Что-то я тебя не припоминаю. Или гостишь у кого?
- Да вот, домой с дачи возвращаюсь. Иду на первую электричку.
- Да ведь до первой электрички времени еще ой-ой сколько! Ох, греха ты, видно, не боишься, девка, бродишь среди ночи одна. Экие вы, москвичи, бесстрашные! Что же ты, и через лес одна шла, или проводил кто?
-  Одна, - отвечала Марина, неожиданно преисполнившись гордости. И тут же, не сдержав любопытства, спросила:
- А куда вы все идете? Ведь действительно еще ночь!
- Э, девонька! - женщина рассмеялась. - Так это же для тебя еще ночь, а для нас-то уже самое утро! Доить идем, через полчасика как раз первая дойка начнется.
- И что же вы, так каждую ночь ходите?
- А то как же! У коров ведь выходных не бывает. А ты, смотри, иди осторожненько, у нас тут ребята, знаешь, какие лихие попадаются. Не скажу злые, а так, через вино больше, но для тебя ведь это все едино. А то лучше посиди у нас на ферме до свету, мало ли, чего не бывает.
- Нет, - сказала Марина, - я пойду. А то вдруг на электричку опоздаю. - И, чуть помедлив, спохватившись, добавила: - Спасибо.
- Да что уж, - женщина пожала плечами и прибавила шагу. Маринин ответ точно заставил ее сделать какие-то нелестные для Марины выводы. Больше она с Мариной не заговаривала. Ну и Марина тоже молчала. С другой стороны - а о чем бы им было говорить?
Так, в толпе доярок, Марина миновала деревню, за последним домом они свернули налево, к ферме, а Марина пошла прямо. Минут через пятнадцать ее догнало мерное, низкое, буквально все пространство пронизавшее гудение, и дальше Марина шла внутри этого гудения, точно потонув в нем, не слыша вокруг себя ничего, кроме этого неотвязного, зудящего звука, не слыша даже собственных шагов. Ей казалось, что звук исходит от шоссе под ногами, от стоявших по обе стороны от шоссе заснеженных высоких деревьев, от проводов, тянущихся высоко над головой, спускается с затянутого облаками неба. Постепенно звук сделался тише и уже не так давил на психику, но его отголоски слышались Марине даже тогда, когда она попала, наконец, на станцию. Навязчивый был звук, одним словом.
Когда стало наконец возможным расслышать хоть что-нибудь сквозь бесконечный гул, до Марины донеслось громкое тарахтенье. Она обернулась. По пустой темной дороге позади нее ехал трактор. Ехал он медленно, и для Марины отнюдь не сразу стало очевидным, что едет он не просто так по своим каким-то делам, а догоняет ее.
Поравнявшись с Мариной, трактор остановился, и тракторист - кудрявый молодой парень без шапки и в замасленной телогрейке - свесился из высокой кабины.
- Эй! - окликнул он. - На станцию, что ли, идешь?
- Да, - удивленно ответила Марина.
- Лезь давай сюда, подвезу.
Марина залезла, не совсем сознавая, что делает. Она очень замерзла и устала, ей захотелось спать. Трактор затарахтел дальше, в кабине ужасно трясло, но зато было не так холодно, как снаружи, и, главное, не нужно было идти самой. И сумку не надо было нести, а она была довольно-таки тяжелая.
- Далеко едешь? - спросил, с трудом перекрикивая шум, тракторист.
- Домой, - односложно прокричала в ответ Марина.
- Сама-то откуда будешь?
- Из Москвы.
- А чего так рано? До электрички-то еще два часа.
- Так, - не вдаваясь в подробности, ответила Марина.
Она вдруг насторожилась. И взгляд, которым буквально буравил ее тракторист, и явственно идущий от него запах перегара очень ей не понравились.
- Ты поругалась, что ли, с кем? - прокричал тракторист.
- Примерно, - все так же односложно ответила Марина, пытаясь отодвинуться подальше, насколько позволяла узкая кабина, буквально вжимаясь в вибрирующее под плечом стекло.
Трактор с веселым тарахтеньем катил по бетонке, все прямо и прямо, все ближе и ближе к станции, и Марина начала уже успокаиваться, посмеиваться над собой за свои нелепые страхи, как вдруг на шоссе появилось ответвление куда-то налево, в лес, и трактор, к ужасу Марины, свернул туда.
- Стойте! - закричала она что есть силы. - Мне же не туда! Мне же прямо надо!
- Не боись, лапушка! - забасил тракторист, ухмыляясь и обнимая Марину за талию крепкой и жесткой, пахнущей соляркой рукой. Другая рука по-прежнему сжимала руль. - Куда тебе торопиться-то? Электричка твоя не скоро. Не боись, доставлю в лучшем виде, небось не опоздаешь.
- А сю... Сюда-то мы зачем едем? - еле выговорила Марина, зубы которой выбивали дробь и от страха, и от тарахтения трактора.
- Как зачем? А побаловаться, - и тракторист засмеялся, причем смех его прозвучал для Марины чем-то вроде сатанинского хохота. Она вырвалась, вжалась опять в угол кабины, проклиная себя за дурость и изо всех сил дергая ручку двери, разумеется, безуспешно.
И вдруг - видно, ужас и отчаяние как-то придали Марине сил, - она особенно резко толкнула неподатливую дверь, и та неожиданно распахнулась. Еще не до конца осознавая свою удачу, Марина сначала выбросила вниз свою сумку, за сумкой прямо на ходу выпрыгнула сама, упала набок на мягкий снег и быстро-быстро покатилась по насыпи вниз в темный, весь заросший колючим кустарником кювет. Тракторист наверху зачертыхался, принялся тормозить трактор, затормозил, спрыгнул, стал искать Марину, то тут, то там, свешиваясь с насыпи и обшаривая кювет глазами. Потом он вернулся в трактор, проехал вдоль этого места, высвечивая его фарами. Зубы у Марины стучали, она затаила дыхание, прижалась к земле, боясь пошевелиться.
- Эх, да черт с тобой! - прогремело вдруг прямо над ее головой. - У тебя небось и ****ы-то нет!
Марина услышала, как снова завелся трактор и покатил куда-то в обратную сторону. А она еще долго лежала, съежившись между колючими кустами, сглатывая слезы, бегущие по щекам, и боясь вылезать: а вдруг он еще вернется?
Потом она кое-как выкарабкалась на дорогу, разыскала в темноте сумку и долго-долго, как ей показалось, целую вечность, шла через лес, возвращаясь обратно на бетонку. Там она протерла свежим снегом лицо и руки, кое-как привела себя в порядок и дальше пошла на станцию.
Когда она дошла, было все еще темно, но в воздухе и вообще вокруг уже как-то запахло утром. Первая электричка еще так и не приходила. На часах было 5.45. Измученная Марина села на скамейку в жарко натопленном зале ожидания, свернулась, насколько это было вообще возможно, калачиком на узком деревянном сиденье и крепко заснула.
И ей снова приснился сон, такой же яркий и цветной, как и предыдущий, один из тех снов, что запоминаются надолго, если не на всю жизнь.
Марине приснилось, что здесь, прямо на этой станции, на стене, почему-то висит плакат, вроде тех, что развешивают в кабинетах физики в школах. На плакате написано: "Пространство возникает ниоткуда, когда есть в нем потребность, и исчезает в никуда, когда потребность в нем исчезает". "Вот здорово! - обрадовалась во сне Марина. - Это же как раз то, что мне нужно! Почему я раньше об этом не знала?"
Сразу, как по волшебству, ложатся в сторону от станции новые рельсы, путь по ним уводит куда-то вдаль. Марина садится в новехонькую, с иголочки, только что возникшую электричку и катит в ней по новым, блестящим рельсам куда-то в новый, только что возникший город, где ее ждет множество домов, только что возникших из ничего, с абсолютно пустыми новыми квартирами - одну из них займет сейчас Марина, а все прочие - другие люди, которым негде жить. Марина и ее ребенок будут жить в этом городе до тех пор, пока у них не появится возможность вернуться в старую, реальную жизнь, чтобы занять свое, достойное место в мире, где живут ее родители и пропасть других людей, уже давно вписавшихся в тот мир, но где пока что еще нет места для Марины и ее ребенка.
Но когда-нибудь, когда в этом мире появятся пустые места, когда высвободятся места для тысяч и тысяч юных, неопытных и пока еще никому не нужных - тогда они все вернутся в прежний, привычный за годы детства мир, а тот город тогда исчезнет так же мгновенно, как и появился. И так все это просто и ясно, что абсолютно непонятно, как могло быть иначе.
Марина проснулась, сладко потянулась и огляделась. Народ вокруг нее, тоже только что спавший, пришел в движение. Все суетились, подхватывали узлы, сумки и чемоданы. Откуда-то из-за окна донесся свисток электрички. Марина тоже вскочила и побежала вслед за всеми. Все люди, только что сидевшие с ней на станции, бежали с ней вместе.
Когда подошла электричка, все, стоявшие на платформе, сели в нее, и через пятнадцать минут Марина уже снова спала, прижимаясь щекой к холодному оконному стеклу. Но на этот раз ей ничего не приснилось.

22

Марина шла по Москве, и ей казалось, она не была тут целый век. И, между прочим, еще бы век не бывала! Ну ни капельки она почему-то по Москве не соскучилась.
После всех ночных приключений Марине как-то особенно мерзко было ощущать себя грязной и потной, кожу от грязи саднило, хотелось спать, и вообще было ужасно тоскливо. Она шла домой и гадала, как еще ее там встретят, неожиданно ясно осознав, что никому она там не нужна, ни отцу, ни даже маме. Теперь, после эпизода с трактористом, все пережитое в Крольчатнике предстало перед ней в совершено новом свете. Ведь если так, случайно, походя, ее может изнасиловать любой - ее, Марину, с ее мечтами, чувствами, соображениями, представлениями о мире и о себе - вот так вот взять и использовать, как какую-нибудь тряпку, а потом вышвырнуть и забыть, - то в свете всего этого провести, скажем, ночь с Денисом, которого Марина, конечно, несмотря на всю его красоту, не любила, и который, разумеется, совсем не любил ее, - так вот, близость с ним, даже в присутствии Алены - мысль, от которой еще несколько часов назад Марину попросту бросало в дрожь, - теперь эта мысль показалась необычайно привлекательной и во всех отношениях приятной мыслью. Вообще причины, из-за которых Марина сбежала из Крольчатника, показались ей теперь пустяковой блажью. А вот причины, по которым она десять дней назад уезжала из дома, росли и ширились внутри Марининого проснувшегося сознания и по мере приближения к родному порогу представали перед нею во всей красе. В самом деле, что же она теперь станет делать, и помочь-то ей будет некому? Все, кто мог помочь, какова бы ни была цена за их помощь, остались там, позади, в Крольчатнике. Ну кто ей теперь поможет, мама? От абсурдности этой мысли Марина невесело рассмеялась.
От автобуса Марина брела медленно-медленно. Чертова сумка резала плечо, ноги прямо подгибались от усталости. Это сколько же она протопала за последние сутки? Заныл легонько низ живота - может, еще выкидыш будет, с надеждой подумала Марина. Она сразу же, конечно, ужаснулась этой своей надежде, но ужаснулась как-то вяло и не всерьез. Марина хорошо понимала, что эта надежда на выкидыш была у нее последней. Больше ей надеяться было не на что.
Так, в тоске и печали Марина вошла через арку к себе во двор и так и застыла с открытым ртом. Ветер, вечно гуляющий в арке, свистал у нее в ушах, хлестал ее по щекам, спутывал волосы, но она все стояла и стояла, хлопая изумленно глазами. И было ведь чему изумляться! Взад-вперед перед Марининым подъездом, явно поджидая Марину, во всей своей красе вышагивал Денис.
Но ведь этого же не могло быть! Ведь Маринина электричка была первой! Каким образом смог он ее обогнать? Летать он умеет, что ли?
Неожиданно Денис остановился, вскинул свои изумительно длинные и пушистые ресницы и увидел Марину, обрадованно заулыбался, заторопился к ней, подошел, отобрал немедленно сумку: "ты что, дура, такую тяжесть, тебе ж нельзя!", - наклонился, чмокнул в щеку, где-то возле уха. Марина глубоко вздохнула, облегченно рассмеялась и вдруг... заплакала.
Денис схватил ее под руку и быстрей-быстрей потащил за собой. Марина не сопротивлялась, ей было все равно. Какая разница, куда идти, лишь бы отсюда. Ведь по дороге от автобуса Марина так хорошо, так ясно поняла: там, куда она так  спешила, никакого дома у нее теперь нет. Вот так - всю жизнь был, а теперь нет. А раз так, то что же ей теперь, бедной, делать, как не идти покорно за тем, кто поведет, туда, куда поведет, думая о том, какое это счастье, когда тебя ведут, когда есть кому тебя вести. Для Дениса же сейчас важно было только одно - увести ее, плачущую, растерзанную, как можно скорее и дальше от этого места, а то ведь, не дай Б-г, выглянут ее родители - разговоров не оберешься.
В автобусе язык у Марины развязался - она уже слегка отошла от своих ночных приключений, все это просто начинало казаться ей дурным сном, таким же, как и все прочие сны, приснившиеся ей этой ночью - читатель их, вероятно, еще помнит. Ну так что ж, было несколько жутких снов, но сейчас ведь она проснулась, и вот, едет домой. С любимым человеком. К любимому человеку. Черт возьми, да неважно, с кем и куда, ей сейчас совсем другое важно!
- Денис, - нетерпеливо потянула она его за уши, с трудом отрывая от своих губ.
- М-м-м? - пробормотал он в этом вынужденном интервале между поцелуями - Ну чего тебе,  киса?
- Денис, объясни мне одну только вещь: как, каким образом ты оказался там раньше меня? Я же уехала на первой электричке!
- Ах, это! - Денис откинул голову и расхохотался. - Проще простого. Рядом с нашей дачей две станции двух разных железных дорог. Одна направо - там электрички останавливаются чаще, а другая налево, электричек там почти не бывает, но что очень ценно - в шесть утра оттуда отходит скорый. А идти туда гораздо ближе.



Часть III

1

В электричке Марину развезло, и она проспала на Денисовом плече до самой нужной станции, да, собственно, и потом так толком и не проснулась. Денису ничего не оставалось, кроме как поймать машину, которая довезла их до самой дачи. Чуть не на руках отнес он Марину в постель, где она проспала до самой ночи, так и не удосужившись посмотреть, засыпая, чья же это была постель. Зато, проснувшись, Марина сразу же это поняла. За стенами-окнами было уже темно. Постель была Денисова.
Сам Денис сидел на краю и что-то читал. Услышав, что Марина пошевелилась, он немедленно повернулся к ней.
- Ну что, спящая красавица, оклемалась? Небось есть хочешь?
- Ага!
Она ведь даже не позавтракала. На вокзале Денис хотел купить булку, но они уже вроде как опаздывали. А теперь!
"Надо же, как все повторяется, - подумала Марина. - Опять я, как в первый вечер здесь, страшно сонная и страшно голодная".
- А где Валька? - спросила она с некоторым смущением и страхом.
- Не бойся, ему сейчас не до тебя. - Денис успокаивающе погладил Марину по плечу. Все-то он понимал. - Валька сейчас с Женей.
- Да?! - вскинулась Марина, немедленно ощутив неожиданный и потому особенно болезненный укол ревности. Какое, в сущности, ей дело?
- Не кипятись. Боюсь, что с Женькой хлопот теперь будет побольше, чем с тобой.
- Хлопот?
- Ну да, и каких еще! С тобой-то что? Сгреб в охапку и привез, всего делов-то. А за ней, похоже, опять придется всем Крольчатником по пятам ходить, ножи-ножницы отнимать и шнурки капроновые из ботинок выдергивать.
- Зачем? - На Маринином лице было написано такое искреннее, простодушное недоумение, и оно бы так пошло к ее невинным голубым глазам, кабы не таилась в их глубине предательская прозелень.
- Не строй из себя дурочку! И ведь надо ж такому случиться! Последний раз Женька пыталась покончить с собой уже больше года назад. По-умному рассчитала, в лес отправилась вешаться. Кабы не Руслан, может, и по сей день бы там висела.  А так мы вовремя успели. С Женькой ведь гляди в оба! Сразу, как я ее привез, недели через две, наверное, она у нас в ванной заперлась. Вены, понимаешь, вскрывать наладилась. Кровищи было! Алена с Валькой еле тогда убрались. Мне-то, как, так сказать, врачу, работа поинтеллигентней досталась. Вообще, между прочим, повезло. Я ж тут тоже не круглые сутки торчу! А пока бы они добрались до телефона, да пока бы "скорая" приехала, Женька сто раз бы уже перекинуться успела. А последний раз таблеток каких-то наглоталась. От няни от Алениной оставались. Как только углядела? В общем, развлекухи с ней было! Но за этот год она, вроде, отошла. Я уж думал, пронесло. Вроде бегает, болтает, хозяйством занимается. На человека похожа стала. Так теперь еще и это. - Прекрасное лицо Дениса перекосилось в мучительной гримасе.
- Денис, но почему... Почему она все это делает?
Марина была совершенно подавлена этим рассказом, но по-прежнему ничего не понимала.
- Почему? - Денис поднял голову и внимательно посмотрел Марине в глаза.
- Послушай, - сказал он наконец, вдоволь, видимо, насмотревшись. - То, что я тебе сейчас скажу, - это даже не тайна, это ты должна похоронить на такой глубине сознания, чтоб под гипнозом не достать было. Было б можно, я бы тебе вообще ничего не говорил. Но у нас про это все знают, и не вижу я другого выхода, кроме как и тебе рассказать. Иначе ты, не дай Б-г, снова что-нибудь такое отколешь, скажешь Жене что-нибудь, например, или просто посмотришь косо - и все, пиши пропало. Потому что Женька у нас, понимаешь... Ну, она как бы человек без кожи. К ней где ни притронешься - везде болит.
- Но почему? - снова спросила Марина. - Из-за вокзала этого? С ней там кто-нибудь что-нибудь сделал? Что-нибудь особенно жестокое, мерзкое?
- Нет, вокзал тут ни причем. Вокзал как раз из тех вещей, которые забываются, или, во всяком случае, их можно забыть. Это... - Денис говорил с трудом, видно было, что каждое слово дается ему нелегко. - Это из-за ребенка.
- Из-за Димыча?
- Нет. Видишь ли, когда-то у Женьки был еще один ребенок, девочка Лена, так вот, она умерла.
- Умерла? - Тяжесть этого слова как бы придавила Маринину голову к подушке, и она просто не могла повернуть ее к Денису, посмотреть на него, увидеть выражение его глаз. Умерла? Отчего умерла? От чего вообще может умереть ребенок? Дети же теперь почти что не умирают! - Это что, был несчастный случай?
- Ну... Можно и так сказать. Понимаешь, она заболела, месяца два ей тогда было, может, продуло ее на вокзале на этом, может, еще что-нибудь случилось, и тетка эта, ну, из комнаты матери и ребенка, велела Женьке ее забрать - ну, раз температура, так мало ли что, перезаразит там всех еще. Тетку, в общем-то, тоже ведь понять можно. Пошла было Женька с ребенком в больницу, а ей говорят: Мест нет, и вообще, у вас обычное ОРЗ, ну, и опять, что нет ни прописки, ни направления. Наверное, если бы Женька им тогда все как следует объяснила... Но она ведь не могла объяснить - про вокзал и вообще, ты же понимаешь. Она просто взяла ребенка и пошла с ним в сквер, села там на лавочку, пыталась кормить, но малышка грудь не брала. Так они и просидели там всю ночь, а к утру ребенок умер, трудно сказать, от чего, может, сердце температуры не выдержало, с маленькими так иногда бывает.
Денис говорил, как будто читал - медленно, по складам - какую-то страшную книгу. Видно было, что он уже много-много раз проговорил это все про себя, наверное, такое надо много-много раз проговорить для того, чтобы в конце концов можно было жить с этим дальше.
- А Женя? - тихо спросила Марина, видя, что Денис молчит. - Что же она стала делать?
- Женя... Понимаешь, она была тогда чуть старше тебя, и у нее уже был Димыч. Она, когда поняла, что девочка умерла, в первую минуту просто ужасно перепугалась и подумала, что, если она пойдет куда-нибудь, к врачу, например, или в милицию, то там ведь могут сказать, что это она сама убила ребенка, ну, чтобы не кормить, например. Они, между прочим, и в самом деле могли так подумать, у нас ведь чего не бывает, свидетелей же не было. И вот Женька пошла в парк - у них там в городке такой парк есть, довольно большой, вроде маленького кусочка леса - стянула у тамошних дворников лопату и закопала свою девочку, она сейчас даже не помнит, где. Понимаешь, она ведь не могла рисковать. Ну, представь, если бы ее посадили, ну, допустим, даже в КПЗ, что б тогда было с Димычем? И где его потом искать? Ты понимаешь?
- Да... - выдохнула Марина. Все ее проблемы и печали показались ей сейчас детскими, ничего не значащими пустяками.
- Ты правда понимаешь? - Денис наклонился к Марине и, повернув ее лицом к себе, заглянул в глаза, в самую их зеленую глубину.
- Да. Кажется, да.
- Это хорошо. А то б я тебя удавил. - И было непонятно, шутит он или нет. - Потому что, видишь ли, от всякого, кто это знает, зависит вся Женькина жизнь. Это ты тоже понимаешь?
Денис вдруг с силой сжал Маринины запястья, вжимая ее в постель и по-прежнему не отрывая взгляда от ее глаз.
- Да, конечно, конечно, понимаю, да отпусти ты меня, мне же больно!
- Извини. - Денис отпустил Марину, сел прямо и снова стал похож на себя. На Марининых руках остались красные следы его пальцев.
- Ой,  как я тебя! - И Денис снова взял ее руки в свои, на сей раз бережно, с нежностью, слегка подул на покрасневшие места, прикоснулся губами к каждому пятнышку. Марина растрогалась, на глаза ее навернулись слезы. Денис подсел поближе, обнял ее, она положила голову ему на плечо.
- Скажи, - зашептала Марина, - а что, Женя сама тебе это все рассказала?
- Да. Не только мне, всем. После того как я с ее венами разобрался. Она потому так сразу и поехала со мной сюда. Боялась, что на вокзале о чем-нибудь дознаются. Они ведь у нее спрашивали, конечно, куда делся ребенок.
- А она что говорила?
- Говорила, к матери отвезла. А там - кто их знает. Женьке почему-то казалось, что они ей не верят, но, скорей всего, это просто ее фантазия.
- Денис, а теперь-то что случилось? Из-за чего она?
- Как из-за чего? Из-за тебя, конечно. Валька-то часа в четыре к тебе вернулся, думал, ты и не заметишь ничего. Ну, что он застал, сама понимаешь. Перенервничал, не нашел ничего лучшего, как поделиться с Женькой своими переживаниями. Нет, чтобы вдогонку побежать! Его, в общем, тоже понять можно: никому ж в голову не могло прийти, что ты у нас такая отчаянная - по ночам в одиночку по лесу шастать! Очень хоть страшно было?
- Не-а, - почти честно ответила Марина.
Денис провел языком по Марининой шее, и Марина вся изогнулась.
- Совсем-совсем?
Язык Дениса повторил свое дразнящее движение.
- Да, совсем.
Марина сделала слабую попытку вывернуться из его сильных рук.
- Не дергайся, а то откушу, - жарко прошептал ей Денис в самое ухо, слегка покусывая за мочку. - Ну что, отпустить? Отпустить?
- Нет-нет, - слабо прошептала Марина, одновременно какой-то частью души надеясь, что он не расслышит. Но он расслышал.

2

Часа через два, когда Марина снова проснулась, Дениса уже не было - ни в постели, ни в комнате. Она потянулась, все ее мышцы и косточки слегка постанывали и сладко ныли, и отчаянно сосало под ложечкой - она ж так и не поела! Марина осторожно села на кровати, спустила ноги, коснулась носками пола. Было такое чувство, словно бы она умирала, а теперь вот родилась заново. Руки и ноги слушались, но словно бы с каким-то запозданием. Марина подняла руку, поднесла кисть к глазам, слегка пошевелила пальцами. "Рука, - подумала она. - Это вот моя рука. Странно, однако". Слова словно потеряли на время свое значение и теперь обретали его заново. "Забавно, - думала Марина. - Я боялась, что стану после этого другой, но, похоже, это, наоборот, мир стал другим". Вспомнился анекдот про пьяницу: "Иде я, иде я, иде я нахожуся?" Марина улыбнулась и встала. Решив не тратить время на возню с бельем - ну его, этот лифчик с его крючками и пуговицами! - влезла сразу в джинсы и балахончик, вышла из комнаты и осторожно прикрыла за собой дверь. В коридоре было темно, и темно было во всех комнатах, но отчетливо слышно, что где-то рядом кто-то плачет. "Женя", - подумала Марина, и на секунду у нее сжалось сердце.
Хлопнула дверь, и мгновение спустя на невидимую в темноте Марину едва не налетела Алена.
- Мариш, ты? Принеси, пожалуйста, воды.
И Алена ощупью вложила стакан в Маринину руку. Стакан был холодный и гладкий. Марина сбегала вниз, набрала в ванной воды из-под крана, мельком глянула в висевшее над раковиной зеркало - "Ой, какая же я страшная!" - и так же бегом возвратилась на второй этаж. Бегать на голодный желудок было легко, совершенно как-то невесомо.
В коридоре Алены уже не было. Интересно, а где сейчас Женька? В своей комнате, или по-прежнему у Валерьяна? Марина в нерешительности постояла, потом хлопнула себя по лбу и уверенно пошла на плач.
В Жениной комнате было не совсем темно - горел маленький ночник, но из-под двери этого было почти незаметно. Женя лежала лицом к стене и плакала, а все - Ольга, Илья, Денис и, конечно, Алена с Валерьяном - находились возле нее.
- Заходи-заходи, Марина! - с каким-то неестественным оживлением приветствовала ее Алена. - Женя, Женя, посмотри, Марина пришла!
Алена схватила Марину за руку и стремительным движением притянула к кровати. При этом вода в стакане расплескалась, а Марина едва успела переставить ноги, чтобы не упасть.
Женя медленно отвернулась от стены и внимательно посмотрела на Марину совершенно обезумевшим, тупым от отчаяния взглядом. Подбородок у Жени дрожал, лицо опухло от слез.
- Марина... - медленно, с трудом выговорила Женя. - Ты... Ты не сердись на меня. Я... Я говорила Валерьяну, что... С порядочными девушками так не поступают, а он... Он меня высмеял... Сказал, что я ничего не понимаю. Они все тут все время говорят, что я ничего не понимаю!  - Последнюю фразу Женя выкрикнула сквозь опять набежавшие слезы.
- Всю жизнь! - выталкивала она сквозь рыдания. - Всю жизнь! Всегда все говорят! Что я ничего не понимаю! Что я зря не верю! Что я дурочка! А потом, потом всегда оказывается, что я была права, и что я теперь поэтому во всем виновата! Неправда! Я! Я все понимаю! А вы - вы ничего не понимаете и к тому же все всё время врете! - Зубы у Жени стучали, всю ее скрючивало от рыданий, а когда Алена протянула ей стакан воды, Женя его оттолкнула, и вся вода выплеснулась Алене в лицо.
- Так, - самому себе, одними губами скомандовал Денис. Марина угадала это по его губам. Скомандовав, он сделал шаг вперед и сильно, наотмашь ударил Женю по щеке. На ее полупрозрачной коже сразу отпечатались все его пальца. Женя немедленно смолкла, сглотнула и, тяжело переведя дыхание, почти спокойно сказала:
- Марина, скажи честно, ты очень на меня сердишься?
- Я на тебя вообще не сержусь! - затараторила Марина. - Что только тебе в голову взбрело? На что мне сердиться?
- Ну, за то, что я... За то, что мы с Валькой...
- Да что за бред? Какое мне до этого дело? Я даже не понимаю, о чем ты!
Логики в словах Марины не было никакой, но Женьке это, кажется, было вовсе не важно.
- А я... Я подумала... Марина, но ты не уедешь больше?
- Что ты, конечно, нет!
- Хорошо. - Женя закрыла глаза, откинулась на подушку, полежала минутку, а потом снова подняла голову и уже совсем другим голосом спросила:
- Марина, ты что-нибудь ела сегодня? Ты, наверное, ужасно голодная.
-0- Еще бы! - вырвалось  у Марины, хотя она тут же об этом пожалела.
- Ребята, ну что же вы? Человек же голодный! Алена, там уха от обеда осталась, и минтай жареный в миске в холодильнике. Алена, ты покормишь Марину? Ты найдешь?
- Да, конечно, конечно, не беспокойся.
- Тогда хорошо. А я... Я посплю, ладно? Я что-то ужасно устала. Вы идите, ребята, ладно?
Казалось, она уже не помнит сейчас ни своей истерики, ни причины, ее вызвавшей.
Денис махнул рукой, и все они один за другим потянулись к двери. Сам Денис выходил последним. Закрывая зверь, он остановился и озабоченно сказал Валерьяну:
- Слушай, сейчас, конечно, можно идти, но часа так через пол кто-то из нас должен сюда вернуться. Не годится ей одной до утра оставаться.
- Об чем разговор?
Валерьян выглядел усталым и озабоченным, почти как в Москве. На Марину он даже не посмотрел.
- Так я на тебя надеюсь, - настойчиво повторил Денис. - В конце концов, ты же заварил всю эту кашу!
- А что я такого сделал?! - совершенно по-мальчишески вскинулся Валерьян.
- Сам знаешь что! - вполне в тон ему ответил Денис. - А будешь много выступать...
- Ну и что? И что будет? - Валерьян, похоже, завелся всерьез. Марина смотрела на них с нескрываемым интересом. Она даже как-то забыла, что ее доля вины тут тоже есть. И немалая притом.
- Мальчики! - колокольчиком прозвенел голос Алены. - Вы что, с ума сошли?
Оба покосились на нее и как-то сразу сникли.
- Дети же спят! - устало сказала Алена. - Пошли, Марина! Ты ведь, наверное, в самом деле жутко есть хочешь!
- Может, я сама как-нибудь? - нерешительно проговорила Марина.
- Аленка, ты ведь на ногах не стоишь!
- В самом деле, Аленький, иди спать, - с глубокой, в самое сердце резанувшей Марину нежностью сказал Денис. - Мы тут с Мариной сами разберемся.
--- Да? - нерешительно протянула Алена. - Ну, хорошо. А то я в самом деле чего-то устала.

3

Они спустились вниз и свернули было на кухню, но тут Марине пришло в голову, что, прежде чем есть, не худо было бы вымыться, о чем она не без некоторого смущения сказала Денису.
- Ну что ж, - он окинул ее с ног до головы придирчивым взглядом, - нельзя сказать, что ты совсем не права. Слушай, а давай-ка я сам  тебя вымою.
Видно было, что эта мысль пришла ему в голову неожиданно, прямо сейчас. Он прям-таки весь загорелся этой идеей.
- Ну, - закончил он, - ну, пойдем в ванную, хорошо? Ну, не бойся меня, пожалуйста.
Он просил, и это так было на него не похоже, что Марина как-то легко и неожиданно для себя согласилась.
Они пришли в ванную, и Марина залезла под душ, а Денис взял мочалку и мыло и без дураков принялся тереть Марине спину и живот. Постепенно остатки Марининого смущения куда-то исчезли, и все стало казаться ей совершенно естественным.
- А у тебя животик растет, - прошептал Денис ей на ухо.
- В самом деле? С чего бы это?
И оба они захихикали. На самом деле никакого животика у Марины, конечно, еще не было - откуда, в три-то месяца?
- Наклони голову, - скомандовал Денис, выливая ей на макушку какой-то шампунь. Марина послушно наклонилась, закрыла глаза и вдруг точно ее что кольнуло.
- Послушай! - завопила Марина, хотя, едва она приоткрыла рот, в него сразу же попало мыло. - Ты там меня часом не перекрашиваешь?
Вот ведь какая идиотская мысль взбрела ей вдруг в голову! Что вот именно ради этого Денису так вдруг загорелось ее мыть! Ради какой-нибудь такой вот с виду невинной, а на самом-то деле очень жестокой шутки, для того, например, чтобы совсем ее, Марину, до конца переделать, например, перекрасив ей волосы в другой какой-нибудь цвет. Очень даже просто. Раз - и нет человека. Вы не видели тут черненькой девочки? Нет, здесь только беленькая проходила.
- Разумеется, перекрашиваю! - рассмеялся Денис. - Будешь ты у нас теперь рыжая. А ты как думала? Я ведь очень даже хитер и коварен.
Идиот, нашел, когда шутить. Марина как ошпаренная выскочила из ванны, рванулась к зеркалу... Волосы все были на месте, обыкновенные, черные, впрочем, может быть, они потом порыжеют? Когда высохнут? Марина ведь никогда не красила волосы. Она провела по голове руками. С волос текла вода. Обыкновенная, прозрачная. Голубовато-зеленые глаза испуганно смотрели на Марину из глубины зеркала дико расширенными зрачками. Она провела рукой по лицу, точно снимая с него невидимую маску. Бесполезно! Кто смотрит на нее из зеркала? Б-г с ними, с волосами, но чье это выражение, чей это взгляд?
- Эй, что ты там увидела? Черта?
Голос Дениса прогремел как бы прямо в Маринином мозгу, каждое слово отозвалось эхом, прокатившимся по всей ее взбаламученной душе: что-что-что-что... там-там-там-там... Словно маленький такой барабанчик простучал тревогу. Черт-черт-черт-черт...
Какая огромная черная бездна отделяет эту сегодняшнюю, стоящую перед зеркалом девушку от прошлогодней ученицы 9-А класса 18-й спец города Москвы.
Марина почувствовала, что капли воды на ее щеках потеплели. Она провела рукой по глазам - ну конечно, слезы. Сердце болело невыносимо. Она все как-то вдруг возненавидела: себя, новую и непохожую, мир вокруг, такой злобный и нелепый, людей, Дениса. Нет, Дениса она, кажется, не ненавидела.
Сверху на нее упало сухое, жестковато-шершавое махровое полотенце. Денис завернул в него Марину всю, как ребенка, и унес по лестнице обратно к себе в постель. Пока Марину несли, она понемногу успокаивалась. "Опять я как пьяная, - вяло думалось ей. - То все хорошо, то все плохо... И никогда ведь не узнаешь, как оно там на самом деле".
Однако минут через пять ей было уже очень хорошо. По-настоящему хорошо, в этом не было никаких сомнений. Вот только есть по-прежнему хотелось.

4

На часах было два, когда они снова спустились и, на сей раз никуда не заходя, прямым ходом направились в кухню. У Марины сна не было ни в одном глазу - за последние сутки время так перемешалось, так перепуталось, что сделалось абсолютно неважным, что сейчас - день, ночь или что-нибудь там еще.
В кухне, к их изумлению, горел свет. За маленьким столиком в углу сидел Илья и с необычайной жадностью поглощал всяческую еду - ею был уставлен весь столик. Тут были и вареная курица, и жареная картошка, и множество разнообразных консервов в причудливых банках, связка желтых бананов, россыпь зеленых яблок, конфеты, печенье и много-много чего еще. Над всем этим богатством возвышалась массивная фигура Ильи, уплетавшего все подряд так, что лишь за ушами трещало.
Заслышав их шаги, Илья обернулся и, не прекращая жевать, жестом указал им на все, стоящее перед ним - присоединяйтесь, мол. Марина с Денисом не заставили себя долго просить! И только слегка утоливши голод, Денис обратил, наконец, внимание на необычное поведение Ильи.
- Слушай, а чего это ты сидишь тут один и жрешь так, что подумать можно - три дня не жрамши?
- Три не три, а сегодня с утра маковой росинки не имел, - в голосе Ильи прозвучала неожиданная гордость.
- Вчера, ты хочешь сказать, - Денис выразительно указал на тикавшие на стене ходики.
- Ну вчера - сегодня, какая разница! С вами же разве поешь толком!  Здесь же  у вас не дом, а форменный крейзи-хауз! То мы  Марину все утро искали, то с Женькой три часа просидели, пошел к себе - услыхал по дороге, что дети орут, пришлось им два часа сказки рассказывать, песенки распевать. Наконец, дошел до своих - а там Левка разоряется, а у Маши чего-то спина разболелась. Так уж я с ним ходил, ходил из угла в угол, только что руки не отвалились, живот у него болел, что ли.
- Но сейчас-то он спит? - В Денисе немедленно проснулся профессионал. - А то, может, пойдем посмотрим?
- Да вроде спит.
- Ну давай, глянем все-таки, чтобы мне поспокойнее было? А то ведь я завтра с утра уеду. Ты как там, Марина, наелась уже?
Марина и в самом деле уже наелась, и теперь лениво размышляла, что ведь вот как  оно бывает, не думала не гадала, выдержала целый пост, хоть и не по своей воле. В лагере это у нее сроду не выходило, а тут на тебе! И надо же, вера верой, а на душе все же как-то поспокойнее вроде. Смех! Нет, в самом деле, смешно устроен человек. А куда это Денис завтра уезжает? Вроде он ничего и не говорил об этом.
- Ну, пошли, что ли? - Денис уже стоял в дверях кухни. Марине и Илье ничего не оставалось, как встать и пойти за ним.
Они вышли из кухни, миновали столовую и детскую, дальше была совсем отдельная лестница, маленькая, всего в пять ступенек, за нею плотная массивная дверь и маленький после нее коридорчик. Они вошли в этот коридорчик и немедленно услышали громкий стон. В коридорчик выходили две двери, из-под одной из них выбивался свет.
- Так, - сказал, останавливаясь, Денис, - сколько там у твоей Машки недель?
- Черт ее душу знает, - у Ильи сразу вытянулось лицо. - Что-то вроде тридцати семи, может, больше.
- Да-а. А ведь мне завтра на работу. Хорошенький вы мне тут отдых под конец устроили! И надо же, чтоб все в последнюю ночь, как нарочно! Но, с другой стороны, а что б вы тут завтра делали без меня?
- Так ты думаешь... - Илья все никак не мог до конца врубиться в происходящее.
- Тут и думать нечего. - Денис рывком распахнул дверь.
На большой двуспальной кровати, скорчившись от боли, лежала маленькая черноволосая девушка. Постель вокруг нее была вся мокрая.
- Ну, привет! - сказал Денис, с трудом нащупывая на кровати относительно сухое местечко и заваливаясь туда. - И давно ты тут трудишься?
- Да часа два, наверное, будет, - отвечала девушка, которую сейчас как будто отпустило.
- А меня позвать слабо было? - Денис приподнял натянувшуюся на высоком животе рубашку.
- Так сначала казалось, рано еще, а потом как-то сразу прихватило. Уже не до того стало, чтоб за тобой идти. Ждала, когда Илюшка придет, а его все нет и нет. - Она с упреком посмотрела на мужа.
Неожиданно речь ее прервалась, она вскрикнула, вначале как будто не совсем всерьез, словно бы подсмеиваясь над собственной несдержанностью - что-то вроде "уй-юй!", но закончилось все это каким-то совсем уже звериным воплем.
- Ага! - одна рука Дениса снова нырнула под рубашку, другая замерла на животе сверху. - Ну, слушай, так все просто здорово! Там уже сантиметров семь есть! У тебя воды-то давно отошли?
- Почти сразу, как началось. А-а! - ее снова схватило, и Денис опять радостно улыбнулся.
Марина посмотрела на Илью. Вот он как раз не улыбался. Лоб у него был сморщен, нижняя губа закушена, глаза уставились в одну точку.
А ей, Марине, как все это показалось? Она еще не поняла. Ей было жутко и в то же время словно бы как-то радостно, а еще хотелось чем-то помочь, как-нибудь поучаствовать. Но пока что делать ей было совсем нечего, только стоять и смотреть. Денис тем временем разговаривал с девушкой.
- Так ты совершенно уверена, что не хочешь встать? Походила бы, глядишь, легче стало бы.
- Нет! - девушка отчаянно замотала головой. - Нет-нет, и не предлагай, и пробовать не стану!
- Ну, как хочешь. Я так думаю, в любом случае у тебя это надолго не затянется. Как у тебя в прошлый-то раз было, я уж и не помню?
- Совсем не так! - И она хотела было рассказать, как, но ее уже скрутило снова.
- Ладно, я пойду перекурю, пока время есть. - Денис обращался уже к Илье и Марине, но тут Маша отчаянно вцепилась ему в руку.
- Не уходи, пожалуйста, не уходи!
- Но я же ненадолго, и Илюшка ведь тут остается.
- Нет-нет, не уходи! - Лицо Маши искажали одновременно и боль, и отчаянный страх.
- Ну хорошо, хорошо, успокойся, малыш, я не уйду! Ну вот же я, здесь, видишь,  не ушел никуда.
Впечатление было, что Денис повторяет все это просто, чтоб что-то сказать. Слова говорились не ради смысла - может быть, ради интонации? И Маша вроде бы его не особенно слышала, вся изогнувшись на кровати и вцепившись всеми десятью пальцами в его руку. На минуту, на полминуты ее отпускало, и тогда она словно бы улыбалась, и становилось видно, какая она на самом деле красивая.
Прошло еще минут пятнадцать, не больше, и вот в очередном промежутке между болью и болью Маша взглянула на Дениса как-то более осмысленно и торопливо проговорила:
- Кажется, начинается! - и на этот раз, когда боль накатила на нее, Маша не вскрикнула, а напряглась, и все, что до этого выражалось в крике, словно бы перелилось в это напряжение. Лицо ее покраснело, на лбу выступил пот, рука Дениса снова нырнула под рубашку, и он согласно кивнул:
- Ага, точно, есть! - и обернулся к Илье:
- Илюшка, иди сюда, подержи ее за плечи!
Илья совершенно смутился:
_ Слушай, Денис, я ж тебе и в прошлый раз уже говорил: не могу я, никак, ты уж не обижайся,  давай как-нибудь без меня, ладно? И так ведь я еле держусь, еще упаду как в тот раз в самый патетический момент, помнишь ведь небось, как это со мной в прошлый раз было...
- Черт, да ничего я не помню! - и Денис резко отвернулся от Ильи и вновь занялся Машей.
- Нет, Денис,  только чтоб без обид, ладно? Ну бывает же ведь так, что человек чего-то не может, ну правда же?
- А иди ты! - сказал Денис. Лицо у него было напряженное и озабоченное, почти как у Маши. Казалось, что оба они задействованы в происходящем совершенно одинаково, и до всего остального, тем более до всех остальных, им нет сейчас никакого дела. Маша уже не кричала, а только напряженно, сквозь зубы, постанывала. По ее лицу катился градом пот.
- Устала? - спросил Денис.
- Ага! - Она даже, кажется, улыбнулась.
- Марина! - не оборачиваясь, бросил Денис. - Подержи-ка ты Машу за плечи. И - у тебя есть платок? Вытри ей, пожалуйста, со лба пот. А ты, мудак, - так же не оборачиваясь и все тем же деловым тоном, - присел бы уж, что ли. Тут еще работы на полчаса, никак не меньше.
- Да ладно уж, постою как-нибудь, - вяло отозвался Илья, но его, кажется, никто не услышал.
Марина сжимала Машины плечи, и ей казалось, что вся ее, Маринина сила переливается сейчас в Машу, что наравне с Машей она участвует в каждом толчке. И Марина тоже вся раскраснелась, и пот тоже потек по ее лицу - эх, кто бы вытер! И она уже даже почувствовала, что начинает уставать, особенно, когда Маша пробормотала что-то вроде: "Не могу больше!" - на что Денис прошипел, сурово сдвинув брови:
- Вот я тебе не смогу!
И тут наконец, когда казалось, что силы у всех совсем уже кончились, оно вдруг родилось, и сразу же заорало - никто его не шлепал, никто к нему даже не притрагивался, оно даже еще не до конца вышло оттуда.
- Лля! - кричало оно. - Лля!
- Уф, - выдохнула Маша и улыбнулась. - Дениска, кто там у меня?
- Погоди, сейчас посмотрю, - Денис улыбался, с осторожностью извлекая крохотные плечики и все остальное.
- Девочка. - Денис переложил пищащего младенца на Машин сразу же опавший живот. Крик прекратился.
Марина смотрела на ребенка, не мигая, словно боясь упустить что-нибудь важное. Г-споди, какое же это было чудо! Ведь вот только что его совсем-совсем не было, и вдруг оно появилось, такое маленькое, красное, все покрытое каким-то пухом, и все-таки такое живое и настоящее, совсем как человек, даже пяточки есть, и ладошки, и глаза - опухшие, черные-черные! Марине казалось, что они глядят прямо на нее.
Возвратился Денис - куда-то он уходил, оказывается, - разбил над столом ампулу с шелком, перевязал и перерезал пуповину, снял с Машиного живота малышку - она была вся мокрая, в крови и какой-то слизи, - положил ее на руки Илье.
- На, папаша! На некоторых людей ну просто зла не хватает! И за что, спрашивается, тебе такая классная девка?
Илья держал свою девочку осторожно-осторожно. Похоже было, что она вся целиком умещается в двух его ладонях. Он смотрел на нее не отрываясь, стараясь не дышать, и постепенно глаза его заполнялись слезами. Одна из слез капнула малышке на лицо, она сморщилась и чихнула.
Марине казалось, что в момент рождения ребенка в комнате словно бы открыли какое-то окно, и сквозь него в комнату заструился не просто свежий воздух, а некий Б-жественный нектар, которым дышится глубоко-глубоко, от которого проясняется в голове и сердце, и в душе, и в жизни - да, это было именно окно в жизнь, в какую-то другую, неведомую, более правильную, более настоящую, чем та, которой все обычно живут - жизнь, где всегда был именно такой воздух. И Марина дышала и дышала, и все никак не мгла надышаться. Ей хотелось всех вокруг обнимать и любить, и она бросилась целовать Машу, Илью, Дениса, бормоча какие-то поздравления и чувствуя, что всего этого недостаточно, что всего этого позорно мало для того, чтобы выразить все, что она к ним сейчас чувствует, и она плакала и смеялась одновременно, и Маша ей улыбалась, и, Б-же мой, какая она сейчас была красивая, и как смотрел на нее Илья с девочкой на руках, и как завидовала ил она, Марина!
- Ну, пошли, что ли? - Денис ласково обнял ее за плечи. - Нужно же и поспать хоть немножко! Г-споди, уже скоро шесть, а в восемь мне вставать! И вы все тоже сейчас же ложитесь спать! Дорадуетесь еще. Завтра будет время.
Денис ушел и увел за собой Марину, и уже на лестнице, поднимаясь к себе на второй этаж, он потер переносицу и произнес:
- Нет, ну надо же! И бывают же такие легкие роды! Впрочем, вторые роды всегда полегче.
"А первые?" - с внезапным испугом подумала Марина. Все, что она увидела, ей очень понравилось, но только вдруг у нее у самой все будет по-другому? Впрочем - Марина искоса, с нежностью взглянула на Дениса, - с ним ей, пожалуй, ничего не страшно.
Они поднялись и легли, и, уже засыпая, закрыв глаза, Марина неожиданно ясно увидела Валерьяна. Он смотрел прямо на нее, и губы его шевелились. Он читал стихи, но Марина не смогла разобрать ни слова. Лицо его показалось ей в тот момент таким милым и родным, что она даже застонала и вся потянулась навстречу - кому? Денис уже спал, из его полуоткрытого рта на подушку тонкой струйкой стекала слюна - было не противно, а как-то даже умилительно. "Г-споди, - подумала Марина. - Так кого же из них я теперь люблю, Дениса или Валерьяна? А то, может, все-таки Игоря?" И уже во сне Марина сама над собой усмехнулась, и тогда в сон проник крик ребенка, и Марина счастливо чмокнула губами, словно сама пристраиваясь к материнской груди, и теплая, мягкая, уютная чернота окружила ее, обняла и приняла в свое лоно.

5

Она проснулась от поцелуя. Денис, уже одетый, как всегда, в белоснежной рубашке и при галстуке, стоял возле кровати.
- Малыш, я поехал, пока, теперь до среды.
Сон с Марины как рукой сняло.
- Подожди, как до среды? Подожди, я хоть провожу тебя! Подожди! - Она уже накидывала халат, - не свой, кем-то здесь забытый, кажется, Аленин, впрочем, неважно.
Денис стоял в дверях, смотрел на нее с нежностью и улыбался, прекрасный, как греческий бог, - если вам, конечно, удастся вообразить себе греческого бога в костюме и при галстуке.
- Ну пойдем, проводишь меня до дверей. Ох, и мороз-то сегодня какой! Жуть!
Марина приникла к нему, обняла насколько могла крепко, прижалась. Как же она вот так, сейчас прямо без него останется? Осознание этого причиняло прямо-таки физическую боль.
Они наскоро перекусили в кухне остатками вчерашнего Илюшиного пиршества, Аленин кот составил им компанию. Денис подхватил его с пола под живот, поставил на стул, придвинул к нему тарелку с куриными костями.
- Кушай, Борька, пока возможность такая есть, а то кто тут теперь о тебе позаботится?
- Борька?
- Его вообще-то Бароном звать, ну, знаешь, "Я цыганский барон!" - пропел Денис, и они рассмеялись.
В кухню вошла Женя - бледная, прозрачная, похожая на тень. Впрочем, она ведь и всегда, кажется, такая.
- Привет, Женечка! - ласково сказал Денис. - А знаешь, у Ильи с Машей ночью девочка родилась.
- Правда?! - Женино лицо расцвело. Она даже порозовела от радости, засияла ямочками на щеках. Марина раньше не замечала, чтобы у Жени на щеках от улыбки появлялись ямочки. Может, просто не приглядывалась? И потом, Женя ведь редко улыбается. Марина стала вспоминать, как Женя здесь, на кухне, рассказывала ей свою историю, и как они под конец вместе смеялись. Были тогда ямочки? Нет, теперь не вспомнить. Вообще тогда как-то не до того было. А интересно, что было бы с Мариной, услышь она тогда Женину историю целиком, со всеми опущенными в тот раз подробностями? Перепугалась бы до смерти? Сбежала бы сразу? Одно ясно - застань теперь Марина Женю в постели хоть с Денисом, хоть с Валерьяном - и бровью не поведет. Вот что хотите с Мариной делайте - ревновать к Жене она теперь просто не в состоянии. Все равно, что ревновать к Соне или... к Барону вот. Как будто они с Женей люди разной породы. Впрочем, если вдуматься - это же было очевидно с самого начала.
- Ну, мне пора! - Денис встал, Марина поспешно вскочила, обняла его, повисла на шее. Денис легонько чмокнул ее в лоб, отстранил от себя, перекинул через плечо стоявшую до того под стулом сумку и пошел к дверям. По дороге он обнял, прижал к  себе и поцеловал Женю и уже от дверей на ходу бросил:
- Всем пока! И не выходите в прихожую, там холодно.
Марина хотела было все равно броситься за ним, но ноги точно приросли к полу. Мысленным взором она видела, как он сейчас одевается, зашнуровывает ботинки, застегивает куртку - шапки он не носил, - перекидывает снова сумку через плечо. Хлопнула входная дверь, и под окном захрустел надламливаемый торопливыми шагами наст. Стукнула калитка. Марина по-прежнему не шевелилась, затаив дыхание, вслушиваясь во все эти звуки. Потом она тряхнула головой и очнулась. Женя стояла у окна и смотрела Денису вслед, хотя он давно уже скрылся из виду. Наконец она обернулась к Марине и сказала:
- Вот так оно здесь всегда. Все время кто-нибудь уезжает, все время кого-нибудь провожаешь.
"Но ведь всегда все в конце концов возвращаются", - подумала Марина. Жене она этого говорить не стала, просто подошла и обняла Женю за плечи. Они стояли  молча, и плечи у Жени были худые-худые, и вся она была такая хрупкая, тоненькая, как ребенок, и Марина чувствовала себя рядом с ней сильной и старшей. Такое с ней было впервые, и оказалось это очень приятным.

6

Остаток утра Марина с Женькой провели очень славно. Они навестили лошадей, накормили их и напоили, потом поднялись на чердак и накормили также голубей, заодно прибрались у них и почистили. Чистить конюшню они не стали - Женька сказала, что это дело мужское - вот встанет Валерьян, и тогда...
Спускаясь с чердака, Марина еще на лестнице услышала тихие, неуверенные аккорды, точно кто-нибудь из малышей добрался до рояля и теперь пытается что-нибудь из него извлечь. Марина заглянула в столовую. У инструмента стояла Джейн. Робкими, боязливыми пальцами Джейн трогала то одну клавишу, то другую. Похоже было, что она пытается что-то подобрать.
- Играешь? - улыбаясь, спросила ее Марина. Джейн была ей ужасно симпатична своим абсолютным несоответствием окружающей обстановке: маленькая, всегда аккуратная, с туго заплетенной косичкой, в тщательно отглаженном платьице или чистеньких джинсах и джемпере, вот как сейчас. Джейн почти всегда молчала, а иногда она улыбалась, но не весело и открыто, как, к примеру, Кит или Сонька, а вежливо и отстраненно.
- Учусь, - сосредоточенно вглядываясь в клавиши, ответила девочка.
- Помочь тебе?
- А у вас получится? - Джейн недоверчиво посмотрела на Марину. - Потому что вот моя, например, мама не умеет. То есть сама-то она умеет играть, а вот научить не может. Мы уже сколько раз пробовали, но ничего не выходит. Она только кричит и ничего не объясняет. Без нее у меня все куда лучше получается. Вот, слышите? "Happy birthday to you!" Вот слышите, слышите?
На мгновение лицо девочки озарилось победной улыбкой, которая тут же погасла. Джейн настороженно глянула куда-то поверх инструмента и боязливо втянула голову в плечи. Марина посмотрела вслед за ней и увидала Ольгу.
- Джейн, ты упражнения по русскому написала? Я тебе отметила в учебнике, ты написала?
- Да, - голос Джейн звучал очень напряженно, так, словно она то ли боялась, что на нее сейчас заорут, то ли сама боялась заорать.
- А математику? - не отставала Ольга. - Я тебе шесть номеров подчеркнула, ты решила?
- Решила.
- Ну тогда пойдем английским заниматься!
- Мама, но я только что закончила с математикой! Можно я хоть немножечко отдохну?
- Нет, потом у меня времени не будет. Ника проснется, обед будет, и еще я сегодня дежурю. Пойдем, Джейн, довольно тебе бренчать без толку!
Джейн послушно вылезла из-за рояля, едва уловимым, но очень точным движением избежав Ольгиной попытки ухватить ее за плечо. Ольга кивнула Марине, сделала гримаску: "Дела, мол, все дела, сама вот видишь, а то бы мы сейчас..." Они вышли, дверь за ними закрылась. А Марина осталась и стала бессознательно, сама не зная зачем, наигрывать: "Happy birthday to you! Happy birthday to you!" "А между прочим, - пришло ей вдруг в голову, - кое у кого и в самом деле сегодня день рожденья, причем самый первый и самый главный. Надо бы зайти навестить!"
Маша встретила Марину приветливо. Она была уже на ногах и деловито сновала по комнате. Малышка спала в розовой матерчатой сумке-кроватке. У нее был Машин овал лица и губы, а брови и нос Илюшины. В ногах кровати сидел розовощекий мальчик - вот уж точная копия Илюши! - и грыз яблоко. На Марину он посмотрел недоверчиво и на всякий случай забрался на кровать подальше.
- Ты уже ходишь? - удивилась Марина.
- Бегаю! - фыркнула Маша. - Тут полежишь, когда Левка в шесть утра просыпается!
- А Илья где?
- Отсыпается. Шутка ли - всю ночь не спал человек! - И было непонятно: чем черт не шутит - может, это она всерьез. Но, наверное, это все-таки была ирония, потому что Маша вдруг рассмеялась и не подошла, а буквально подбежала к Марине, затормошила ее, закружила по комнате, толкнула в кресло, придвинула к ней корзинку с яблоками, вынула из шкафа коробку конфет. Ни с кем не было так сразу весело и свободно, ни с кем не хотелось так смеяться, прыгать в кресле, как маленькой, грызть конфеты одну за другой.
- Ну, а ты как? - спросила Маша, доставая все из того же бездонного, как видно, шкафа, банку с вишневым вареньем, стеклянную розетку и ложечку. - Поди, натерпелась вчера со мной страху?
Похоже было, что они с Мариной знакомы давным-давно, а вовсе не с минувшей ночи, может быть, вместе выросли. А может, это как раз пережитое вчера их так сразу сблизило?
- Нет, что ты! - вежливо и в то же время совершенно искренне ответила Марина на Машин вопрос. - Мне было очень интересно. - И тут же искоса, с испугом, на Машу посмотрела: не покоробило ли ее такое определение, не обиделась ли она? Ведь ей, наверное, было очень больно!
Но нет, Маша не обиделась. Она все так же ясно и безмятежно улыбалась, и Марина вдруг подумала, что вот такой безмятежной улыбки она тут еще ни у кого не видела. Даже  у Валерьяна, когда он только сюда приезжает и ходит по нескольку часов кряду  выражением какого-то скрытого блаженства на лице, но в то же время и страха, как поняла сейчас Марина, ну да, страха источник этого блаженства потерять. И у Жени, когда она улыбается, так тепло и открыто, точно протягивает тебе руку для пожатия, ну да, конечно, за этой открытостью у нее всегда прячется боль, и Марина даже знает теперь, что там за боль - не приведи Г-сподь испытать!
А вот у Маши за ее улыбкой ничего, кроме ясного, безмятежного света, и почему-то сразу возникает уверенность, что она так улыбается всем, всегда и везде, а не только здесь и сейчас или, скажем, потому, что именно сегодня она ужасно счастлива - ведь у нее только что родился ребенок.
Марина неторопливо и с удовольствием огляделась и поняла, что из всего множества здешних комнат лишь эта ей в полной мере напоминает дом, домашнюю обстановку - вот сюда приходишь, и сразу ясно, что здесь люди не выпендриваются, не окапываются, не пережидают очередную житейскую бурю, не прячутся от мира - а просто живут. И это было так здорово, что хотелось остаться и никуда отсюда не уходить, хотя, по сравнению с некоторыми другими комнатами Крольчатника, беспорядка здесь, скажем прямо, было куда побольше, к тому же здесь было гораздо прохладнее. Но к прохладе быстро привыкаешь, и это был какой-то уютный, жилой беспорядок, не как, скажем, у Ольги - там был общежитский, возникающий из-за того, что, в сущности, несмотря на плакаты и всяческие ухищрения, человеку все равно, где и как жить.
Эту комнату не так-то просто было бы описать словами. В самом деле, кровать как кровать, стол как стол, стулья как стулья и шкаф как шкаф, все старенькое, обшарпанное и незамысловатое, да и не в этом дело.
Марина вдруг заметила, что давным-давно молчит. И Маша тоже молчала, и улыбалась молча, и от этого молчание выходило не неловкое, а тоже какое-то уютное - вот, встретились двое настолько близких людей, что даже и слова-то им уже не нужны.
Малышка запищала, Маша взяла ее кормить, потом перепеленала. Все, что она ни делала, выходило у нее ловко и деловито, в каждом движении сквозила спокойная уверенность - какой здесь был контраст с Ольгой! Марина даже почувствовала что-то вроде легкого укола стыда за такие мысли. Все-таки они с Ольгой столько уже знакомы, уже почти что дружат, а такими мыслями Марина как бы предает их дружбу.
Левушка загрустил, потянулся к малышке, лежащей на маминых руках, занес над ее головенкой маленький кулачок для удара.
- Стой-стой-стой, глупый, что ж ты делаешь? Это ж твоя сестричка!
Маша отложила задремавшую девочку на безопасное расстояние и приложила к груди теперь мальчика. Он успокоенно зачмокал, на лице его появилось выражение довольства. Немного пососав, он тоже задремал. Маша аккуратно положила его на кровать с другой стороны от себя и весело прошептала:
- Ну вот, я и свободна. Давай теперь с тобой, Марина, чай пить, пока они не проснулись!
Из бездонного шкафа был извлечен на сей раз электрический чайник, в него начерпали воды из стоящего в коридорчике ведерка, через мгновение он уже кипел. Маша разлила по стаканам в подстаканниках чай и нарезала яблочную шарлотку.
- Вот, успела вчера испечь. Как раз перед этим самым, ты представляешь? Думала - непременно надо что-нибудь сладкое, Илюшке из поста выходить. Да вот отнести не успела. Ну ничего, зато теперь мы съедим.
- А в чем же ты здесь печешь?
- Да вон, видишь, на шкафу микроволновка?
Этот дом внутри дома был, пожалуй, самым чудным чудом из всего, что Марине здесь встретилось, словно в самый миг, когда у Марины от страха и ужаса перед всеми внешними и внутренними изменениями окончательно замерло сердце, ей вдруг приоткрылся этакий карман в кармане - уютный, теплый кармашек, куда можно забиться, прийти в себя - новую, прежнюю, любую, перевести дух, выплакаться.
И Марина заплакала. Сказалась, наверное, усталость от сумасшедших предыдущих суток. Так сладко ей здесь еще не плакалось. Она свернулась клубочком в углу кровати, положила голову на подушку, подтянула ноги к подбородку. На этой кровати она ощущала себя как бы еще одним, третьим ребенком - вчерашний акушер, сама будущая мама, лежала и плакала тихо-тихо, даже не всхлипывая, чтобы не разбудить малышей. А Маша не спрашивала ее ни о чем, а просто достала из шкафа старенький шерстяной клетчатый плед и укутала им Марину до самого подбородка. И Марина плакала себе под пледом, пока не заснула, жалея лишь, что не может тоже приложиться к Машиной груди.
Впоследствии, вспоминая этот первый месяц в Крольчатнике, Марина удивится тому, как часто она здесь тогда плакала, и Денис скажет, что это типично для начала беременности. Но вот этот, конкретный, ныне описываемый плач, оказался по-своему переломным. Отныне, если Марине хотелось плакать, она стремилась делать это уже не у кого-то на плече, а просто сразу срывалась с места и убегала сюда, в Маши-Илюшины комнаты, даже если их обитатели куда-то ненадолго уезжали и здесь переставали топить. Температура здесь в таких случаях становилась почти как на улице. Ничего! Марина забивалась на постель, зарывалась сразу под два одеяла, зная, что никто не будет на нее потом за это сердиться, свертывалась калачиком, все равно, конечно, мерзла, но терпела и не уходила отсюда, не выплакав до конца всех своих обид и огорчений и не умывшись после этого тщательно из стоявшего в коридорчике ведерка, даже если для этого приходилось пробивать ледяную корочку.
Так что с этих пор в Крольчатнике не видали Марининых слез, наоборот, она постепенно прослыла человеком очень выдержанным и стойким - даже, может, слегка холодноватым и флегматичным. И одна только Маша знала, что на самом деле это вовсе не так. А Маша ведь никому не говорила.

7

Следующие дни высвечиваются далеко не столь подробно. Объясняется это тем, что Марина уже сумела войти в некий ритм, вписаться и ощутить себя здесь своей. Отдельные элементы подобрались и сложились в целостную картину, в которой Марине каким-то образом удалось найти свое место и как бы то ни было устроиться в нем. Она выучила дни своих дежурств и послушно вскакивала в эти дни в семь часов утра, чтобы успеть с уборкой и завтраком к девяти; она, как и все здесь, радовалась, когда приходило время купать детей, и с удовольствием сидела по вечерам у камина.
Она помирилась с Валерьяном - да, собственно, они и не ссорились, просто какое-то время избегали встречаться взглядами, а потом неожиданно перестали. Впрочем, о прежней близости между ними, конечно, не могло быть и речи.
Спала Марина одна. Приезжавший со вторника на среду Денис никак не показал своего стремления провести с нею эту ночь. С кем он спал - с Аленой, Ольгой или Женей, а может, вовсе один? Марина не интересовалась. Она вообще старалась в эти отношения не вникать, уже поняв, что в Крольчатнике невозможно разобраться, кто тут с кем. Так, однажды утром Марина натолкнулась в коридоре на Илью, выходящего из Ольгиной комнаты, притом, что Маша с детьми ночевала тут же, в пристройке. Женя несколько ночей провела у Алены - Марина узнала об этом тоже совершенно случайно и даже не пыталась представить себе, чем они во время этих ночей занимались.
Однажды вечером, когда все уже разошлись из столовой, Марина почему-то задержалась одна у камина. Спешить ей было некуда, никто ее за собой не звал и к себе не ждал. Марина смотрела на догорающие угольки, покусывала по привычке кончик косы и разглаживала натянутые на коленках джинсы. Ткань на них абсолютно побелела и истерлась почти до дыр.
Неожиданно в столовую возвратился Илья - оказалось, забыл на столе зажигалку.
- Сидишь? - спросил он, присаживаясь около нее на диван, будто сам не видел.
- Ага, - Марина не обернулась.
- А чего ты такая одна? - закуривая, спросил Илья.
- Зато ты у нас в высшей степени не один! - огрызнулась Марина. - Где сегодня спать будешь, герой-любовник? С кем, я хочу сказать? - Марина бессознательно утрировала тон, принятый здесь в обращении с Ильей. Над Ильей здесь все время подшучивали, иной раз довольно-таки злобно, но он почему-то никогда не обижался и только иногда как бы пугался, если ему казалось, что на него всерьез кто-нибудь сердится. Почему-то он всегда ужасно боялся кого-нибудь рассердить - Марина никак не могла понять, почему, вроде бы его все здесь любили, непонятно, правда за что.
Маринина шутка Илью явно задела.
- Ты это всерьез? - печально спросил он, заглядывая Марине в глаза своими прищуренными бархатисто-черными глазами. Зрачки у него при этом сузились, как у кошки.
- Да не то чтобы, - Марина сделала какой-то неопределенный жест, не то махнула рукой - мне, мол, все равно, - не то отмахнулась от Ильи с дурацкими его вопросами. На самом деле на этой неделе Марине наконец довелось испытать то, о чем она до сих пор только слышала или читала в книжках, а именно - чистый, вульгарный сексуальный голод. Как раз сегодня вечером ей уже так откровенно хотелось, что было уже почти все равно - где и с кем. Естественно, будучи девочкой нравственной, Марина мечтала только об одном - чтобы этого ее состояния никто здесь не заметил. На ее счастье, все здесь были так заняты каждый собой, что не обращали на Марину внимания. Дениса ни сегодня, ни вчера в Крольчатнике не было, а так - кому какое до Марины дело? Это Денису всегда есть дело до всех, и, может быть, Алене. Но она плохо себя чувствовала сегодня и раньше всех ушла спать.
Вот и вышло, что Марина сидела сейчас одна в столовой у догорающего огня, и чувствовала себя такой заброшенной и ненужной, что прям-таки выть хотелось.
- Знаешь, - заговорил снова Илья, - я ведь тебя маленькую довольно-таки хорошо помню. Года три тебе тогда было, так ведь?
Марина кивнула, пытаясь мысленно перенестись в те далекие, напрочь уже забытые дни, застилаемые теперь к тому же туманом боли.
- Глазищи у тебя уже тогда были в пол-лица, огромные, светлые, голубо-зеленые. Сама  темная, загорелая, как негритенок, а волосы - ух, я до этого и не знал, что у детей такие волосы могут быть! Темные, густые, и чуть не до пят!
- Ты что, был влюблен в меня?!- спросила Марина со смехом.
- А как же! А то чего бы я ринулся  бы тебя спасать? Твой отец меня ведь и не звал вовсе.
- Тебе самому-то тогда сколько лет было? - Маринины глаза от смеха уже заполнились слезами.
- Мне-то? Погоди, сейчас припомню... Двенадцать, наверное.
- Между нами такая большая разница? - Марина поглядела на него недоверчиво. Парень как парень, ни лысины, ни морщин, ни брюшка. Неужели ему уже целых двадцать шесть лет?!
- Разница как разница, - Илья, кажется, слегка смутился.- Тебе кажется, что большая?
Теперь смутилась Марина.
- Да нет, наверное, Только...
- Что только?
- Только, понимаешь, я никогда еще не общалась как с равными с людьми настолько старше себя. Понимаешь?
Она посмотрела на него с испугом - не смеется ли он над ней. Но Илья и не думал смеяться. Скорее он сам казался слегка испуганным и погрустневшим.
- Тебя это смущает? Но почему? Разве со мной что-нибудь не так? Ну, посмотри на меня попристальней.- Темные глаза Ильи вплотную придвинулись к Марининому лицу. - Скажи, разве я не такой же как все здесь, Марина? Марина, ты боишься меня?
- Немного, - Лицо у нее пылало. Удивительно, как мог такой простой вроде бы разговор так ее взволновать. И ведь она же ни капли не влюблена в него, совсем нет, даже напротив.
Илья между тем продолжал:
- Марина, послушай, но ведь и я тоже боюсь тебя.
- Ты меня?! Ты шутишь?!
- Нисколечки!  Как ты не поймешь - ведь все люди друг друга всегда бояться. Слегка. В особенности незнакомые. Знаешь, почему лошади так опасны? Ведь в сущности, лошади же обычно такие добрые.
- Ну?
- Понимаешь, лошади ужасно пугливы и близоруки. И вот, если к ним  неожиданно кто-нибудь подойдет они пугаются и забивают копытами. Насмерть. Просто от страха.
- Н-да... - Секунду Марина помолчала, в ошеломлении от нарисованной им картины. - Но ты-то меня почему боишься?
- А ты разве не понимаешь?- Илья в волнении облизал пересохшие губы.- Ты... такая красивая Марина.
Несколько минут оба они молчали. Марина была смущена  вихрем чувств, охватывающих ее”. Ведь я же его не люблю, я ж совсем его не люблю!” - твердила она про себя, без конца, точно заклинание. Ничего однако не помогало. Медленно, точно загипнотизированная, Марина подняла голову, встретилась с Илюшиным взглядом, робким, молящим, переполненным желанием и любовью. “ Нет же, это совсем невозможно”, - беспомощно повторила она себе, и почувствовала что буквально тонет в глубине его темных глаз. Медленно, несмело Илья протянул к ней руку.
Марина не смогла его оттолкнуть.
Легко и естественно, точно всю жизнь были они близки, Марина скользнула в его объятия. Они сидели молча в обнимку, тесно прижавшись друг к другу, пока в камине не догорели последние угольки.
- Марина, - горячо зашептал Илья ей в самое ухо.- Пойдем ко мне сейчас, ты хочешь?
-  Илюша, - тихо сказала Марина, - я, пожалуй, еще не знаю, хочу я или нет. Я немножко подумаю и скажу, хорошо?
- Хорошо, - он доверчиво улыбнулся.
- И потом, - Марина все же не до конца понимала.- А что же скажет Маша?
- О,- Илья успокаивающе провел по Марининой руке вспотевшим от возбуждения  большим пальцем - Маша ничего не скажет. Маша любит, когда мне хорошо..

8

Стараясь не шуметь, они тихо-тихо прошли мимо детской в пристройку. В первой комнате горел ночник. Левушка спал в своей зарешеченной кроватке, светлые кудри разметались по подушке. Маша полулежала на краю постели и кормила их с Ильей девочку, такую крошечную, что на миг Марине стало жутко - да нормально ли это для ребенка быть таким маленьким? Ведь даже Ольгина Ника, уж на что крошка, и та была по крайней мере в два раза больше!
- Привет! - Прошептала Маша. Казалось, она ничуть им не удивилась.
- Привет! - Илья  улыбнулся Маше с такою нежностью, что Марине сделалось совсем уж неловко. Она с испугом глянула на Илью: может она как-то не так его поняла? Он ободряюще сжал ее руку.
- Вас чаем поить - Машина рука с готовностью потянулась к вилке электрочайника.
- Потом, - остановил ее Илья.
Он сел на кровать, увлекая за собой слегка упиравшуюся Марину. "О Б-же! - пронеслось у нее в голове. - Это что, все при Маше будет?!” Однако через секунду она умудрилась об этом просто забыть, точно о пустяке, не имеющем никакого значения, вся  растворившись в ласках Ильи. Прикосновенья его рук и губ,  поначалу легкие, дразнящие, постепенно перешедшие в чувственно-грубые, властные, порой даже причиняющие боль, совершенно свели Марину с ума. Она стонала, кричала, извиваясь на широкой постели, кусалась, царапалась, приходила в себя на мгновенье, с мыслью: "Что ж такое со мной твориться?”, и тут же вновь погружалась в сладостный, пьянящий дурман.
- Илюша, - шепнула она, из последних сил удерживая ускользающее сознание, - Илюша, что же ты со мной делаешь?!
Голос ее звучал жалобно и недоуменно. Илья приподнялся над ней на локтях, поцеловал в пересохшие от возбуждения губы, спросил с нежностью,
- А тебе что, не нравится?
- Ох, нет, нравится, как еще нравится, только...
- Что только?
- Никто никогда еще не делал со мною так.
Он тихо рассмеялся:
- Ох, и сколько всего тебе еще предстоит узнать!
Повернув голову, Марина осторожно взглянула на Машу. Маша сидела молча и не мигая смотрела на них. Казалось, ей нравится то, что она видит. Когда все закончилось, Маша тихо подошла и поцеловала Илью в лоб. Илья потерся о ее плечо головой. Марина почувствовала, что сейчас у нее окончательно  съедет крыша. Глаза у Марины стали  сами собой закрываться, секунд двадцать она еще сопротивлялась этому, потом сдалась и начала погружаться в сон. Сквозь сон Марина чувствовала, как чьи-то руки, более мягкие и нежные, чем руки Ильи, снимают с нее остатки одежды и осторожно перекладывают на простыню. Коснувшись головою подушки, Марины неожиданно разрыдалась, так и не просыпаясь и не открывая глаз, сама не понимая о чем. Слезы лились по ее лицу, заливаясь в уши и в нос. Чей-то голос, ужасно похожий на  голос Марининой мамы ласково прошептал Марине в самое мокрое от слез ухо: “Не плачь, что ты, все будет хорошо”. Марина  пробормотала в ответ что-то благодарное, повернулась на бок и бесповоротно уже  провалилась в долгий, глубокий, почти без сновидений сон. 

9

Просыпаясь, Марина услышала звуки флейты и не могла сначала понять, во сне это или наяву. Потом Марина открыла глаза и окончательно поняла, что это не снится. Она посмотрела на Илью - он тоже уже не спал. Марина огляделась. Ни детей, ни Маши в комнате не было. Вероятно, они ушли спать в комнату рядом.
- Кто это? - спросила Марина. - Кто это играет?
- Это Вика, жена Валерьяна, - ответил Илья. - Вика приехала. - Лицо его озарила радостная улыбка, и не подготовленное к этой улыбке, застигнутое врасплох Маринино сердце привычно-болезненно сжалось. "Что это? - подумала Марина. - Я ревную? Кого, к кому мне тут ревновать?" И опять на помощь пришла полузабывшаяся со вчера спасительная мысль: "Э, да ведь тут же все не всерьез, понарошку!" Марина успокоилась, положила голову на теплую грудь Ильи и расслабленно замурлыкала. Ей было хорошо-хорошо, и чудесные звуки флейты обрамляли и подчеркивали это состояние.
- Она кто? - осторожно спросила Марина, не поднимая головы. Курчавые волоски, росшие на Илюшиной груди, щекотали ей губы и ноздри.
- Наркоманка, - коротко отозвался Илья с веселой легкостью в голосе, точно это было профессией.
- Ужас какой! - произнесла Марина, но как-то совершенно не панически, без положенного для этой фразы выражения. - А что она делает?
- Да все! Колется, колеса глотает. Да не в этом дело! - перебил он сам себя с неожиданной резкостью и замолчал. Марина почувствовала, как грудь под ее щекой пожестчала и напряглась. Это Марину слегка напугало. Но она все-таки не сдержалась и задала главный вопрос:
- Илья, но послушай, если она его жена, тогда почему он с ней не живет, или, по крайней мере, она не живет здесь с нами?
- Все потому же. Вика - человек бескорневой. Она, в сущности, нигде не живет, а везде - и здесь в том числе - иногда бывает. У нее случаются нервные и прочие срывы, и тогда добросердечные папа с мамой - а они, между прочим, большую часть жизни пребывают в хроническом поиске Вики, прямо как болезнь у них такая, ей-Б-гу! - вот когда они ее наконец находят, - а уж кто ищет, тот всегда найдет! - так тут же норовят упрятать ее в психушку, ну, а Валерьян тогда на правах мужа оттуда ее выцарапывает. Он, собственно, затем на ней и женился. Потом он привозит ее к нам сюда, и мы всем кагалом приводим ее в порядок.
- А потом? - но ответ Марина в принципе уже знала - А потом, разумеется, опять уезжает. - Илья тяжело вздохнул и потер большим пальцем переносицу. -  Но иногда, вот как сейчас, наведывается. И знаешь, когда она здесь, то со стороны всегда кажется, что и ей тут вроде  как  хорошо, ну и мы тоже, конечно,  довольны:  не надо лишний раз беспокоиться: где там она, что с ней? Да и  вообще, Вика, она, знаешь, сама по себе такой человек хороший - чистый, светлый, такое прям ясно солнышко, да вот сама сейчас увидишь...   
- Слушай, Илья, а как так вышло, что ее родители до сих пор не знают здешнего адреса? - перебила его Марина, не в силах дальше молчать, чувствуя, как захлестывает ее с головой волна нестерпимой ревности. - Это же ведь, насколько я понимаю, довольно долго уже все тянется?
-  Да знают они, конечно! Но им Сан Саныч  пару раз тут такую встречу устроил - до сих пор небось трясутся! У них, видишь ли, знакомые общие есть, так Саныч им пригрозил репутацию испортить, если еще когда здесь появятся. Дескать,  много будете выступать - так завтра же весь свет узнает, как вы тут с дочерью родной обращаетесь. Знаешь, я сам даже удивился, как это на них подействовало. Так что здесь для Вики прямо как карман какой-то, этакий домик - ну, знаешь, как малышня играет: "Не тронь меня, я в домике!" - Он помолчал. - А может, она потому здесь не живет, что тут ей от Дениса никакого покоя нет.
- В смысле?
- В смысле, что как только Вика тут обживется хоть чуть-чуть, так у Дениски сразу руки чешутся, с иглы ее снимать, человека из нее делать. Прямо душа его медицинская гореть начинает. А Вике это все не в кайф, конечно. Ну, ее тоже можно понять, верно? Да, в общем-то, всех можно понять, если цель себе такую поставить. - Тут Илья неожиданно резко сел, и Марина с него скатилась.
- Эй, ты чего? - со страхом спросила она.
- Да ничего, вставать уже пора, вот что. А ты что подумала? - Илья наклонился и снисходительно чмокнул Марину в нос. - А ну, кто мне расскажет, чье сегодня дежурство?
- Ах! - ахнула Марина и как ошпаренная слетела с постели. Накидывая на ходу халат, она диким бегом понеслась в кухню. На часах было десять минут девятого. "Кошмар! - думала Марина. - Что ж теперь будет-то?" И как только она могла забыть?
С разбегу Марина перемахнула через порог, пронеслась дальше и остановилась только на середине кухни. У окна стояла незнакомая девочка с флейтой в руках - ясное дело, Вика.
- Привет! - наскоро поздоровалась с ней Марина и, не смотря больше в ее сторону, полезла доставать крупу. Пакет был дырявый, а движение - слишком резким, и полпакета, конечно, просыпалось, некогда было собирать. Ссыпав остатки крупы в кастрюлю, Марина побежала к раковине - наливать воду, потом, с полной кастрюлей, так же бегом - к плите, по дороге, разумеется, половина воды выплеснулась на пол.
- Тьфу, черт, ничего нынче не получается! - обозлилась Марина и ахнула со зла всю эту кастрюлю на пол.
Девочка у окна залилась сухим, трескучим смехом. Марина неприязненно посмотрела на нее. Ей-то чего тут надо? Сидела бы себе в столовой, или шла бы к себе в комнату. Наверняка же у нее есть тут своя комната, у всех ведь есть.
- Ты всегда так забавно завтрак готовишь? - спросила девочка, давясь от смеха.
- А что? - Марина уже начинала закипать.
- Ну не злись, не злись, хочешь, я тебе лучше помогу?
"Ну что за народ? - подумала Марина, по-прежнему продолжая злиться. - Не люди, а какая-то сплошная скорая помощь". Однако она хмуро кивнула - а что ей еще оставалось? Вдвоем они в самом деле управились довольно быстро, так что даже завтрак не запоздал.
В разгар готовки в кухню заглянул Илья, нежно обнял и поцеловал сперва Марину, а после Вику и лениво поинтересовался, не отпуская Викиных плеч:
- Ну, чего прискакала?
- Не прискакала, а приехала! - Вика дернула плечом, высвобождаясь из его объятий. - Приехала на Сонин день рождения. Я ведь ей как-никак крестной матерью прихожусь!
- А разве... - начала было Марина какую-то вежливую фразу, но вдруг перебила сама себя. Ей было и без того о чем подумать. “ Ох, что же я наделала! - стукнуло вдруг ее. - И как же я теперь, после всего этого жить-то буду?  Это ведь не любовь", - тоскливо думала Марина. Не любовь. На сей раз она знала это точно. Марина с нежностью взглянула на Илью. Ее третий мальчик. Меньше, чем за полгода. Есть о чем задуматься. Если так пойдет, то уже года через два ей не хватит пальцев на руках и на ногах, чтобы сосчитать тех, каждый из которых должен был стать единственным. И почему бы, собственно, нет? Ведь у Ильи такие глаза, теплые, глубокие, бархатистые... И Валерьян по-своему тоже неплох, взять хоть эти его разговоры о лошадях, а про Дениса и вообще говорить нечего. Марина готова была бы всю себя отдать любому из них, загвоздка  только в том, что ведь никому из них это не нужно. Никому она не нужна!
Марина зябко повела плечами. За окном шел снег, стекла были в морозных узорах, но внутри, в Крольчатнике, было тепло и даже почти жарко. Во всем доме было центральное отопление. Так почему ж тогда Марине так холодно?
"Я одна, - думала она с тоской. - Б-г ты мой, я такая одна, что, кажется, однее не бывает!"
Она опять посмотрела на Илью. Он о чем-то беседовал с Викой, слов было не слышно, точно между ними и Мариной внезапно выросла тонкая стеклянная стенка. "Фенечка", - всплыло вдруг в голове, словно обрывок какой-то ужасно важной мысли. Ну конечно же, именно фенечка! Нужно немедленно пойти к себе и перебрать все сваленные на дне рюкзака "драгоценности", выбрать что-нибудь покрасивее для Соньки. Что-нибудь совершенно необыкновенное. У Марины есть пара таких вещиц. Сонька будет рада - она ведь такая кокетка!
На сердце у Марины потеплело, и она радостно побежала наверх, к себе.

10

От приготовления обеда Марину практически отстранили - на кухне всем Крольчатником готовились Сонькины любимые блюда. Подарками Соньку начали заваливать с самого завтрака, но Маринины фиолетово-черные бусы были, тем не менее, оценены весьма высоко. Сонька с ними не расставалась. Весь день они болтались у нее на шее, и даже перед сном Сонька не пожелала с ними расставаться, так в бусах и легла. А ночью, во сне, сделала, видимо, какое-то слишком резкое движение, или нитка была уже старая, в общем, утром оказалось, что бусы рассыпались по всей кровати. То-то было горе! Впрочем, это было только утром, а зато весь тот день Сонька проходила в Марининых бусах, с гордостью демонстрируя их всем и каждому: "Вот! Марина! Мне подарила!" И Марина чувствовала себя ужасно польщенной.
К обеду съехались все. Ведь такое событие! Валерьян и Денис, отсутствовавшие накануне, входя в столовую, как обычно, перецеловали всех подряд попавшихся по дороге девочек - вот так впервые за эти дни Валерьян поцеловал Марину - небрежно, походя, а все же как сладко ей это показалось! Как Марина, оказывается, соскучилась по нему - все-таки, как-никак, Валерьян был ее первым мужчиной. Марине вспомнилось, как она долго и почти безнадежно пыталась все время его полюбить - полюбить по-настоящему, как же, ведь иначе нельзя, ведь нельзя же, чтобы она отдавалась не по любви, а по чему? Из любопытства, что ли? Вообще интересно, зачем она все это делает? Это выглядело весьма благодарной темой для размышлений, вот только времени на эти размышления пока что не было. Неожиданно под окном зашумел мотор - небывалый, непривычный для Крольчатника звук. Приехала Магда.
Женщине, вошедшей в столовую, могло быть сколько угодно лет. Если припомнить рассказ Ильи, то выходило, что ей никак не меньше семидесяти. Но даже слова "прекрасно сохранилась" ни капли с ней не вязались. На Магде было узкое и длинное бархатное платье, темно-вишневое, почти что коричневое. Сама Магда была скорее сухощавой, чем полной, с широкими бедрами и поступью львицы.
Окружающих она всех без исключения называла деточками, но каждый раз это "деточка" звучало у нее по-разному: то ласково, то как бы механически, а то вроде бы слегка игриво.
- Деточка! - войдя, обратилась она к Марине, вежливо и без всякого особого выражения. - Позови мне, пожалуйста, Алену. Скажи ей, что приехала Магда. Она уж знает.
Сей же миг Марина обнаружила себя не просто бегущей, а буквально теряющей на бегу сандалии, которые она носила здесь вместо тапочек. "Алена! Алена! - кричала она на бегу. - Магда приехала, она тебя спрашивает!"
- Странно было бы, если бы она спрашивала кого-то другого! - проворчал  Валерьян, которого Марина на бегу нечаянно задела плечом. Немедленно укоризненно прозвучало:
- Неправда, неправда, деточка, И сам же ты прекрасно знаешь, как вы все мне тут дороги. Просто с Аленушкой мы  все-таки знакомы немножко дольше, чем с тобой.
Но Алена уже спешила навстречу гостье, дошла, почти добежала, по-детски широко раскинув руки, сжала подошедшую Магду в объятиях, буквально повисла у нее на шее.
- Приехала! Приехала! Ты все-таки приехала! Нет, ну почему ты так долго не приезжала? Я жду тебя изо дня в день, буквально всю осень, а вот уже и зима - почему ты не приезжала? - И заключительный, звонкий, на высокой-высокой ноте, всплеск эмоций: - Я так волновалась!
- Малышка моя! - растроганно, громко, на весь коридор шептала Магда. - Девочка моя дорогая!
Весь коридор вокруг них звенел и вибрировал, и самый воздух казался теплым и сладким, точно в пекарне.
"А я-то, я-то, дура, чего радуюсь? - удивленно спросила себя Марина. - Нет, будто в лагере родительский день, и жара, как всегда в середине июля, и мама, моя собственная мама приехала, и я ей рада так, как можно радоваться только в детстве, без оглядки, без рефлексии".
Украдкой она огляделась. Всем, похоже, было так же. "Мама приехала!" - написано было у каждого на лице.
Поздним вечером, когда все дети, включая и именинницу, давным-давно были уложены, остальное население Крольчатника по вечному своему обыкновению собралось в столовой, возле огня. Магда, весь день ведшая себя чрезвычайно сдержанно и почти ничего не говорившая, неожиданно оживилась, устроилась прямо на ковре перед самым огнем, аккуратно расправив платье на коленях. Взгляд ее перебегал с лица на лицо, а на губах играла легкая, загадочная улыбка.
- Ну, сказала наконец Магда глубоким, хорошо поставленным голосом, - а теперь я хотела бы познакомиться поближе с Мариной. Ты откуда взялась, прелестное дитя?
Как ни странно, Марина не смутилась - привыкла, что ли? Ей, скорее, было забавно.
- Из Москвы.
- Батюшки! Кто бы мог подумать! - Это прозвучало так натурально, что Марина, да и все остальные тоже, не выдержали и рассмеялись.
Магда, как и следовало опытной актрисе, подарила им паузу на смех и продолжала:
- Так все-таки, деточка, расскажи же мне, кто ты и что ты? Не обижайся, пойми, что  это вовсе не праздное любопытство, просто в отсутствии Александра Александровича  должен же хоть кто-нибудь  следить за порядком.
Магда улыбалась, и в ее вечно молодых темно-карих глазах светились ум и желание понять, разобраться. Но как, скажите на милость, можно ответить на подобный вопрос?
- Я... - Марина глубоко вздохнула. - Я... Ну просто... как сказать... Человек.
- Это заметно.
Смеется она над Мариной, что ли?
- Ну хорошо, а что ты любишь, что ты умеешь делать?
- Люблю... Ну, я читать люблю. А умею... - Тут Марина окончательно растерялась. В самом деле, ну что она такого умеет? Такого, о чем стоило бы распространяться? Выходило, что вроде бы и ничего. Ох, в самом деле, позор ведь как подумаешь, девке скоро восемнадцать лет, матерью скоро станет, трех любовников, можно сказать, переменила, а сама ничего! Ровным счетом! Не умеет делать!
- Ничего не умею... - сказала  Марина убитым голосом и, как провинившаяся первоклашка, уставилась в пол. Она готова была зареветь от стыда. На натертом ради праздника паркете играли огненные блики.
- Магда, ну зачем ты так?
- Обожди, Денис. Я ведь не просто так спрашиваю, я вижу, что все тут рады Марине, все ее здесь любят, и слава Б-гу, конечно, но я вынуждена вновь напомнить вам, деточки, все то же самое - в трубу вы вылетите с этой вашей благотворительностью. Ну не можете вы себе такого позволить! Рано или поздно вам станет не на что кормить детей. Хотите вы этого или нет, но ваша компания может существовать лишь тогда, когда каждый из вас в меру своих сил и способностей  участвует в добывании средств к существованию. Ну, по крайней мере, пока никто из вас не разбогател и не стал миллионером.
- Магда, ты не права, работать должны мужчины! Так мы и работаем. - Валерьян горячился, но по всему было видно, что он говорит это далеко не в первый раз.
- В самом деле? - ядовито переспросила Магда. - Это ты свое топтание на  дурацкой автостоянке, где тебе только и дела, что хлопать сутки напролет ушами, рискую получить, в конце концов, от угонщиков пулю между глаз либо проворонить очередную "Вольво" и схлопотать штраф, который, интересно, кто будет оплачивать, называешь работой? Нет, деточки, так дело не пойдет. - И Магда обвела взглядом всю компанию, как бы обнимая ее. - Пока вы все, здешние представители сильной половины рода человеческого, предпочитаете елико возможно валять дурака - о тебе, Дениска, я не говорю, но согласись: в чем другом ты, может и специалист, но деньгодобытчик из тебя никакой, - так вот, пока вы, мальчики, валяете дурака, придется и вашим девочкам хоть сколько-нибудь о себе позаботиться. Простите, деточки, что я  так с вами разговариваю. Но это правда, нахлебников вы себе позволить никак не можете.
Магда перевела дух и, словно желая сгладить впечатление от последних слов, ласково обратилась к Марине:
- Деточка, ты ведь на меня не обиделась?
- Что вы! - искренне ответила Марина. - Я совершенно с вами согласна! Вот только я совсем не думала обо всем об этом... И... И я в самом деле не знаю, что бы я могла...
- Ну что ты прибедняешься? - Валерьян с жадностью ухватился за новый повод возмутиться. - Английский-то ты знаешь? Магда, она в восемнадцатой школе училась, в Америку ездила!
- Английский? - Магда оживилась. - Это уже кое-что! Ну что ж, я попробую достать тебе переводы. А с компьютером у  тебя как?
- С компьютером? - тут Марина по-настоящему испугалась. - С компьютером у меня никак! - И для верности отчаянно замотала головой. Ей вспомнилась вечно сгорбленная фигура отца, точнее, его постоянно обращенная к Марине спина. На мгновение ей даже послышалось знакомое попискивание, прерываемое зычным криком: "Люся!"
- Ну ничего, ничего, - говорила между тем Магда, - это дело поправимое, вот Илюша тебя в два счета научит. Он у нас в этом деле специалист, ведь правда же, деточка?
Илья тут же расцвел, закивал с готовностью много и бестолково, наподобие китайского болванчика.
- А к следующей среде я, думается, уже сумею прислать тебе, деточка, - это уже Марине, - что-нибудь на пробу. Вот и разобрались, вот и славно, вот и давайте покамест, деточки, обо всем об этом забудем. Пускай Илюшенька принесет гитарку и мы с вами вместе что-нибудь попоем. Давно я уже с вами не пела. И твоего, Аленка, голоса давным-давно уже не слышала. Так соскучилась! Мне даже во сне однажды приснилось, будто я укладываю тебя спать, а ты самой себе "Спят усталые игрушки" поешь. Тоненьким таким голосочком, просто как колокольчик звенит. А утром просыпаюсь - что такое? Или это у меня в ушах звенит, или галлюцинации на старости лет, и правда, как колокольчик: "Динь-динь-динь! Динь-динь-динь!" Да ясно так, звонко! Посмотрела - а это, оказывается, на форточке синица сидит и заливается: "Тень-тень-тень! Зень-зень-зень!" А голос - ну просто как ты в детстве!
Алена ничего не сказала на эту прочувствованную тираду. Она сидела на полу, чуть поодаль от остальной компании, обхватив руками обтянутые узкой черной юбкой колени, и, не отрываясь, смотрела на огонь своим огромными, как вода прозрачными глазами. При взгляде на нее возникало впечатление, что Алена сейчас где-то далеко-далеко. Наконец, точно почувствовав, что все на нее смотрят, Алена встрепенулась, подняла голову и теплым, но каким-то еще абсолютно нездешним голосом глухо проговорила:
- Ты что-то сказала, Магда? Извини, я не слышала.
Магда слегка растерялась.
- Да нет, деточка, в общем-то, ничего особенного...

11

Они разошлись совсем уже ночью, и, как Марине показалось, абсолютно неожиданно, как-то все вдруг разом встали и пошли кто куда. В дверях Магда подошла к Марине и снова спросила, ласково так, тревожно:
- Так ты на меня не обиделась, деточка?
- Ну что вы, что вы! - снова воскликнула Марина, стараясь изо всех сил сделать свое восклицание как можно более убедительным.
- И правильно, деточка! И скажу я тебе - Даже настоящим, законным женам, тем,  кого муж вполне обеспечивает, так вот даже им, по-моему мнению, следовало бы хоть немного работать, ну, просто хоть чтобы не распускаться, чтоб себя ненароком не потерять, а уж вам-то здесь... - и Магда махнула рукой. - Так ты не обиделась?
- Да нет же! - быстро проговорила Марина и, чтоб как-то переменить разговор, добавила скороговоркой:
- Какое у вас красивое платье! И так вам идет!
- В самом деле? - Магда придирчиво оглядела себя, стряхнула с груди невидимую пылинку и вдруг поцеловала Марину в висок. - Ты добрая девочка, - сказала она, понизив голос, точно сообщая великую тайну, и исчезла в темноте коридора.
На самом деле Марина трусила, как маленькая, а от одной мысли о компьютере ее начинало трясти. Разве что то,  что учить ее будет Илюша. Но куда ж он сам-то, интересно, исчез? Выходили они из столовой, вроде бы, все  вместе, но в дверях Марина задержалась из-за Магды, и в результате где кого теперь искать?
А какой сказочной была ночь с Ильей! Марине ни с кем никогда еще так не было.  Она совершенно  потеряла голову , и Что самое смешное - вовсе этого не испугалась, наоборот даже - было так здорово, так ни на что  доселе испытанное непохоже! Как они понимали друг друга без слов! Марине казалось, что она различает в его глазах отражение собственной души. Это было еще одно отдельное чудо: быть физически близкой с человеком, которого чувствуешь еще и душой.
И вдруг  сегодня, сразу, с места в карьер  весь день эта кутерьма, шум, беготня - и в результате всего лишь один-два на лету перехваченных поцелуя, все чем пришлось довольствоваться, и это после такой сумасшедшей ночи , а вечером еще эта ошеломляющая информация, что, похоже, в этой невзаправдашней жизни придется вполне по-взаправдашнему работать...
А теперь вот еще и ночь, в которой Марина неожиданно для себя опять осталась одна, один на один со своей напрочь  перебаламученной душой.
Марина бесцельно брела по коридору второго этажа. Ей было тоскливо, тоскливо. И она боялась куда-нибудь постучать, потому что вдруг, и очень может быть, и почти что наверняка именно за этой, выбранной наугад дверью именно сейчас занимаются любовью.
Любовь! От здешней любви Марину скоро начнет мутить. Сегодня когда закончилось детское застолье, безумно, разумеется, затянувшееся по случаю дня рожденья, Марина даже слегка всплакнула от умиленья и зависти.  На все ее бесконечные расспросы - ну как же вы все уживаетесь вместе, как вам это удается, нормальные взрослые браки разлетаются за полгода, а здесь такая групповуха существует уже скоро четыре, и разваливаться, похоже, не собирается, взять хоть сегодняшний детский день рождения - атмосфера хорошей, крепкой, абсолютно здоровой во всех отношениях семьи, да у самой Марины в детстве не всегда такое бывало, а ведь вроде бы нормальная девочка из вполне благополучной семьи - так как же им-то удается устроить такое в теперешнем сумасшедшем мире? - ей все наперебой отвечали: "Да просто мы любим друг друга по-настоящему, без балды! ".
Марина злобно пнула ногой деревянную стенную панель. Панель слегка покачнулась  - да, видно, не так уж он крепок, этот роскошный дом, как кажется с первого взгляда. На секунду Марине стало легче, но она тут же снова скрипнула зубами от злости. На все, на все у них тут  вечно один ответ - "любовь". Любовь-морковь. Ну какая такая может быть любовь - на одну ночь, что ли? На через ночь? Так, люди добрые,  это ж совсем по-другому называется. Конечно, жизненного опыта у Марины совсем никакого нет, это правда, но уж книжек-то она начиталась достаточно, для того чтобы понимать такие вещи.
Неожиданно из-за одной из дверей, которые Марина уже прошла, отчетливо послышался плач. "Не мое дело!" - одернула она себя, осознав, что готова срочно бежать и смотреть, что ж там такое делается. Можно подумать, все они здесь в самом деле ее семья, и все ее здесь касается. Марина хотела было идти дальше, сделала два шага и в нерешительности остановилась. Одно обстоятельство неожиданно разрушило Маринино равнодушие. Плач был детский. Ребенок? В этой части дома - ребенок? А, конечно же, это Джейн, вот же рядом Ольгина комната! - и решительно двинулась на звук. По мере того,  как она приближалась, плач становился отчетливее, в нем уже ясно различались отдельные слова, перемежаемые звуками рыданий. "Ты! Ты! Ты не моя мама! Я тебя не знаю и знать не хочу! Ну как, как можно забыть! Бабушка никогда! Хочу к бабушке! И к Володе! Меня вовсе бабушка родила, а не ты!"
На этих патетических словах, вроде бы указывающих на наличие в комнате второго человека, Марина было приостановилась. Но странно, почему Джейн никто не отвечает? Паузы между возгласами ничем не заполнялись. Почему никто не порывается ее утешить? И Марина решительно распахнула дверь.
Джейн была одна. Ее слова, казалось, были обращены к закрытой двери, ведшей в соседнюю, смежную с этой комнату. Увидев Марину, девочка немедленно замолчала, и теперь слышны были только сдержанные всхлипы. Буквально через минуту Джейн справилась с собой и спросила не слишком-то дружелюбно:
- Чего вам?
- Ты почему плачешь? - ласково спросила ее Марина.
- А что, нельзя, что ли? Что, здесь уже и плакать нельзя?
- Я... Не знаю, - полушепотом ответила Марина. - Наверное, можно. А давай плакать вместе?
Джейн несколько опешила. С минуту она сосредоточенно обдумывала предложение, потом нерешительно улыбнулась и сказала:
- Нет. Так, наверное, не получится. Я ведь уже больше не плачу.
- А почему ты не спишь?
- Я... - нижняя губа у Джейн дрогнула. - У меня вчера... тоже был день рожденья. И никто... Ничего... Даже мама. - Джейн повалилась на кровать и снова разразилась плачем. Говорить она уже ничего не говорила, видно, весь запас горьких слов у  нее иссяк, но плач ее звучал так безутешно и уже почти совсем не по-детски, что у Марины даже не нашлось что сказать. Она молча присела рядом с ней на кровать и стала гладить Джейн по спине, надеясь, что это хоть сколько-нибудь поможет.
Неожиданно дверь в смежную комнату резко отворилась, оттуда брызнул яркий свет, и на пороге возникла Ольга.
- Джейн, ты это почему же еще не спишь? Еще и Марину переполошила! Марин, ты иди, пожалуйста, мы уж с ней теперь сами разберемся.
Джейн украдкой бросила на Марину затравленный, умоляющий взгляд.
- Да нет уж, - твердо проговорила Марина. - Разбираться мы будем вместе. И для начала скажи-ка мне, если помнишь, ты когда ее родила?
- Я? Ее? А ты-то здесь при чем? Ну, в декабре, если тебе это так уж нужно.
- А поточнее? - Голос Марину сделался ледяным.
- Ну, где-то в этих числах, кажется.
- А еще точнее? - этот голос принадлежал уже стоявшему в дверях Денису.
- Да что вы все тут, с ума посходили? Да какое вам дело? А, так вот оно что! - Голос у Ольги из уверенно-дерзкого сломался на виноватый. - Джейн, голубушка, прости меня, пожалуйста, совсем ведь из головы вон, нет, ну бывает же! - Сквозь Ольгину виноватость ясно слышалось спасительное предложение оценить ситуацию прежде всего как забавную, и всем вместе сейчас посмеяться. Она не понимала, что это было немыслимо.
- Так как же? - Денис с Мариной смотрели Ольге прямо в глаза, и Джейн, хоть и молчала, но тоже смотрела ей прямо в глаза своими темно-карими, опухшими от слез вишенками.
- Да что вы все, чокнулись тут, что ли? - испуганно забормотала Ольга. - Ну, забыл человек, ну, со всяким ведь может случиться!
- Нет, Оль, не может, особенно, если этот человек --- мать и у нее дети.
Это сказал Денис. Он по-прежнему стоял на пороге двери в коридор и с брезгливым презрением разглядывал Ольгу.
- Ты хоть представляешь себе, что она чувствовала весь день, когда все вокруг поздравляли Соню? Сам я, конечно, тоже хорош - давно надо завести блокнот и записать, когда у кого из детей день рождения. Вообще у меня ведь где-то про всех записано, или я забыл посмотреть?
- Нет, Денис, ты не забыл, - до Ольги окончательно дошло, что шутки кончились. На ее внезапно сильно побледневшем лице беспорядочным множеством точек проступили веснушки. "Веснушки? Зимой? Как странно!" - вяло удивилась про себя Марина. - Ты не забыл и не перепутал, ты даже спрашивал меня, а я... Я действительно забыла. Мне, ребята, ужасно стыдно, но я в самом деле не знала точно, помнила, что в этих числах где-то... - И Ольга беспомощно расплакалась, обхватив худенькие плечи Джейн.
Теперь мама с дочкой дружно плакали вместе, друг у друга в объятиях, а Денис с Мариной тщетно пытались их утихомирить.
Наконец, когда все глаза были вытерты,  носы высморканы и,  казалось бы,  обстановка в комнате чуть разрядилась, мама с дочкой начали высказывать друг другу взаимные претензии.  В основном претензии были у Джейн, и ей бы ни за что не удалось их высказать без помощи Дениса. Только он смог заставить Ольгу дать дочке возможность выговориться. Ведь на каждую претензию у Ольги находилось не менее десятка возражений и оправданий. Под конец из сумбурного монолога удалось выявить, что Джейн осточертело здесь жить, что мама, по ее мнению, не понимает ее и не любит, что она, Джейн, в свою очередь, маму до переезда сюда почти не знала, и теперь хочет Джейн жить, как раньше, с бабушкой и Володей, и ходить в нормальную школу, где все ребята.
- Толковый ребенок, - отметил Денис. - А Володя - это кто?
- Мой сводный  брат, - неохотно пояснила Ольга. От ее раскаяния уже и следа не осталось. Наоборот, она вся прямо кипела от возмущения. - Сын моего отчима от предыдущего брака. Отчим у меня альпинист был, погиб два года назад в горах, а Володя так с мамой и остался.
- И сколько ж ему лет?
- Ну... Я не знаю... Лет двенадцать, наверное.
- Четырнадцать, - возразила Джейн. - И он хороший, и бабушка тоже. А тебя я не люблю.
- Ну, тихо, тихо! - Денис примирительно похлопал Джейн по плечу, провел рукой по спине, и она затихла. - Так чего, граждане, делать будем?
За стеной заплакала Ника. Ольга досадливо передернула плечом, но, поймав выразительный Денискин взгляд, молча встала.
Вернувшись, Ольга уселась на прежнее место и пристроила младенца к груди. Видно было, что ей очень хочется курить, но она не смеет - наверное, из-за Дениса. В соседней комнате раздался писк. Из полуоткрытой двери бесшумно метнулась по полу какая-то темная тень.
- Ай! - вскрикнула Марина, проворно поджимая ноги.
- Тише ты, это же просто крыса! - успокоил ее Денис. Крыса пробежалась по комнате, посидела, оглядываясь, на середине, обнаружила Ольгу, по штанине забралась к ней на колени и свернулась там клубочком рядышком с Никой.
- Так как решать будем? - повторил Денис свой вопрос. - Мы тут еще никогда никого насильно не держали, и уж тем более ребенка.
- И что из этого? - тревожно спросила Ольга. - Мне, что ли, манатки прикажешь собирать?
- Да ты-то здесь при чем? - Денис устало провел по глазам рукой. - Давай-ка, Джейненок, собирайся, мне с утречка на работу, заодно и тебя отвезу. Хочешь завтра к бабушке?
- Хочу! - обрадовалась Джейн и захлопала в ладоши.
- А я что, уже права голоса не имею? - Ольгины брови метнулись вверх.
- Не имеешь, - жестко сказал Денис. - Захотел ребенок к бабушке - ну и пусть едет. Обратно захочет - так я ей расскажу, как меня в Москве по телефону найти. Она у тебя грамотная, разберется. А ты лучше смотри, чтобы у тебя остальные не разбежались. Их ведь у тебя много! - Денис встал, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Он подал Марине руку, и они вышли вдвоем в темный коридор.
- Зачем ты с ней так? - шепотом спросила в коридоре Марина, когда они отошли немного от Ольгиных дверей.
- Надо. И Ольге надо, и девчонке. Пусть поскучают друг по дружке, глядишь, обеим на пользу пойдет.
- Но... Они ведь жили так годами, и ничего... Не получится ли потом, что ты сам их оттолкнул друг от друга, и теперь уже навсегда?
- Нет, Марин, думаю, так не получится, - голос Дениса звучал уверенно, но грустно и бесконечно устало.
- Откуда ты можешь знать?
- Интуиция у меня, малыш, интуиция. - Он зевнул, прикрывая рот рукой. - Пойдем, малыш, спать, устал я сегодня, как собака! Такой день длинный был. Еще Магда из-за тебя сто часов морали читала.
- Магда? - изумилась Марина. - Слушай, я все хочу спросить - а кто она вообще-то такая и  какое ей дело?
- Ну... С формальной-то точки зрения, может, и никакого, но ведь дача-то Сан Денисыча, а она ему вроде как... - Денис хмыкнул. - Старшая жена. Нет, ну правда, и нечего тут усмехаться. Они, правда, с Санычем за жизнь бессчетное количество раз сходились и расходились, так, что даже сын Магдин единственный от другого человека родился, в смысле не от Алениного отца. Ну и сам Саныч, ясное дело, в Швейцарии сейчас с кем-то другим живет. Но как-то у них так всю жизнь считалось, что это все так, мол, фигня всякая и неважно, и на их великие и глобальные отношения никак повлиять не может. Ну, и Алене Магда, как ни крути, всю жизнь была все равно, что мать, тем более, что своей настоящей матери Алена, можно сказать и не знала совсем. Да и вообще. Ты, конечно, можешь не верить, но ведь Магда  за нас за всех  и в самом деле, по правде переживает. Да небось и Саныч ей время от времени письма с вопросами шлет: как, мол, они тут все, дом хоть еще не спалили? И ведь она, если что здесь и впрямь случиться, она, ну я-то уж ее знаю, ни за что себе не простит.
 И  ведь ей, в сущности, очень немного от нас надо. Ей просто надо, чтобы все тут было в порядке. Пускай в особом и необычном - это-то она как раз может понять, - но в порядке.
Ох, да ладно, главное, можешь пока спать спокойно, убедил я ее. Аргумент у меня был - закачаешься! "Должна ж, говорю, хоть одна из наших девчонок школу закончить!" Магда сразу и замолчала. А что, в самом деле, скажешь? Так что спи пока спокойно, прямо завтра никакая работа тебе еще не грозит. А у тебя небось уже душа в пятки ушла?
Марина только кивнула, слегка потрясенная необычной горячностью его речи.
- Ну а как тебе сама Магда?  Понравилась? Правда ведь, она совсем необыкновенная?
- Да ты уж не влюблен ли в нее? - Марина даже рассмеялась, сраженная нелепостью этой мысли.
- Ты знаешь,- ответил Денис  совершенно серьезно, - Магда, по-моему, из тех женщин, в которых на самом деле влюблены все. Даже те, кто их еще не встретил.
- Но, Денис,  ведь ей же наверняка Б-г знает сколько лет!
- А разве это важно?
- Послушай, Денис, -  помолчав сказала Марина. - А  Магда правду сказала, что вы тут все работаете? То есть, я хочу сказать, по-настоящему работаете, за деньги?
- Ну, деньги-то, прямо скажем, небольшие, в смысле, у кого, конечно, сколько, а в остальном все правда.
- И кто же тут что делает? Ну, ты, я знаю, медбрат, хотя разве это деньги?
- Это смотря как устроиться. Я вот в частной клинике вкалываю, так у нас платят без дураков, а то стал бы я! Практики-то мне и тут с вами хватает. Ну, Валька машину сторожит, Илья что-то с компьютерами химичит.
- Ну, а девочки? Они-то что делают?
- Да кто что, - Денис говорил неохотно, видно было, что предмет разговора ему крайне неприятен. - Алена вяжет всякие штуки, вышивает, у нее красиво получается, за ее вещи хорошо платят. Только времени на каждую штуку у нее уходит уйма. Ну, еще она переводит с немецкого, документы всякие, анкеты для отъезжающих. Немецкий теперь не самый частый язык, так что кое-что перепадает. С Магдиной помощью, конечно.
- А Ольга, а Женя?
- Ольга - художница. У нее тут под крышей - дверь напротив твоей - мастерская. Она, между прочим, довольно много пишет, за ее картину неплохие бабки дают. А Женя... - тут Денис рассмеялся. - Вот у нашей Жени настоящая служба. Она ведь как тень - то есть, то нет - не замечала? Работает наша Женя, почти что каждый день на работу уходит, и утром, и днем, и вечером. Тут в лесу, километрах в трех, частная конно-спортивная база есть, так вот она там в конюхах. Хозяин там, итальянец один, хорошо платит тем, кто работает как следует. Мы там все раньше время от времени подрабатывали, ну, просто так, ради удовольствия, пока своих лошадей не было. Он нам за работу ездить разрешал, вроде как зарплата такая. Час вкалываешь - час ездишь. Ну, а Женьку-то он сразу заприметил, почувствовал, что она профессионал, а не любитель. Посмотрел-посмотрел - и предложил ей постоянную работу. За настоящие деньги, как полагается. Вот она теперь и ходит. Какой-то у них там свой уговор, особый график: день-утро-вечер, день-вечер-обед или еще как-то. Но платит исправно, не хуже, чем мне в клинике. Он говорит, что, чем больше конюху платят, тем лучше живется у него лошадям.
- Здорово! - восхитилась Марина. - Хочу такую работу! А Валерьян почему у него не работает? Лучше же, чем машины стеречь?
- А он и работал, - Денис помрачнел. - Черт их знает, что у них там не получилось. Характерами не сошлись, что ли? Обидчивые оба больно. А как славно было! Хоть один мужик, да каждую ночь тут ночевал. Все на душе спокойней. А то что мы все всё приезжаем да уезжаем? - Денис вздохнул. - Вообще скажу тебе прямо: Вальке при его характере толковой работы не видать, это уж точно. Ну, так мы идем спать или нет? Вот уже моя дверь.
- Мы? - брови Марины поползли вверх, и она в упор посмотрела на Дениса - хорош ли она его поняла. Денис в это время толкал дверь и ее не слушал. Дверь была заперта. Чертыхнувшись, он опустился на четвереньки и полез под коврик искать ключ. Найдя, он обернулся наконец к Марине. - Да ты что, сердишься на меня за что-нибудь, что ли?
Ей хотелось воскликнуть: "Еще бы! Еще бы мне не сердиться! После той ночи ни разу даже не подошел! А ведь сколько раз уже приезжал!" Но на Денисовом лице было написано такое искреннее недоумение, что Марина сдержала слова, бывшие уже на кончике языка, скрипнула зубами, напряглась и вдруг улыбнулась.
- Ну что ты, Денис, с чего ты взял? Вовсе я на тебя не сержусь!
- Ну слава Б-гу, а то я уже испугался. С вами ж никогда ничего не поймешь!
Денис нежно привлек Марину к себе и поцеловал. О! Во всем Крольчатнике только он один умел так целоваться! Куда до него Илюше с Валерьяном!
Когда они уже лежали на Денисовой широченной кровати и Денисовы руки ласково и настойчиво бродили по Марининому телу, и она уже чувствовала, как внутри у нее нарастает сладкая дрожь, Марина вдруг задержала дыхание, с трудом высвободилась из нежного плена Денисовых рук и уселась на постели. Ей обязательно нужно было кое-что выяснить, нечто очень важное, просто необходимое. А потом времени - она в этом убедилась - может и не случиться. О чем он там говорил с Джейн? Ну вот, так и есть, завтра с утра ему опять уезжать!
- Дениска, ответь мне, пожалуйста, на один вопрос.
- Только на один? - По голосу было слышно, что он улыбается. - Ну, давай.
- Почему, ну скажи, почему ты стал врачом?
- Б-г с тобой, разве это так важно? - Денис рассмеялся. - У тебя прямо-таки голос дрожит, я уж думал, что ж ты такое спросишь? - Он попытался опрокинуть ее обратно на простыню, но Марина вывернулась.
- Но все-таки?
- Ну хорошо, скажу, раз тебе это так нужно. Из-за Алены. Я такого страха натерпелся, когда она Никиту рожала, что потом, когда все благополучно обошлось, другого пути для себя я не мыслил, считал, что мне про это дело надо все досконально знать, а то мало ли чего?
- И узнал?
- Ну, все не все, а знаю теперь порядочно. Правда, в основном из опыта, а не из института. Сама понимаешь, у меня ж тут с вами не жизнь, а сплошная акушерско-гинекологическая практика.
- Да уж! Тебе как, еще не надоело?
- Нет, - коротко сказал Денис и снова потянул ее к себе. На этот раз Марина не стала сопротивляться. Но и лежа она тем не менее пыталась продолжать разговор:
- Денис, а ты тут тогда с Аленой один был? Ну, когда она Никиту...
- Угу.
- А где же тогда был Валька? И папа ее?
- Валька был в Москве, у него в тот момент с бабушкой какие-то проблемы были, а Сан Денисыч во Флоренции, у него аккурат тогда очередной медовый месяц случился. В таких случаях он раньше, чем через полгода, не объявляется.
- Денис, а ты не думал, что она может умереть?
- Кто, Алена? - Денис досадливо передернул плечами. - Алена, по-моему, вообще умереть не может.
- Но все-таки, наверное, надо ж было "Скорую" вызвать?
- Невозможно, - Денис резко сел на кровати. - Понимаешь, если б мы вызвали "Скорую" - мы ведь думали об этом, а как же? - нам бы, скорее всего, не отдали потом ребенка. О прочем мы, конечно, в тот момент и не думали, я только потом узнал, что в роддомах вообще рожать опаснее, чем дома.
- Погоди, как это - не отдать? Вашего собственного ребенка?
- Ну да, нашего собственного ребенка. Алена ж была несовершеннолетняя, а в таких случаях обычно ребенок выдается под расписку родителям матери, или его в детдом передают.
- А как же Женя?
- Ну, Женьке в какой-то мере повезло. Говорят же - дуракам счастье. Роддом-то  у нее был захолустный, деревенский, в таких местах иной раз про правила и не думают. А здесь-то все-таки почти Москва, здесь на такое рассчитывать нечего.
- А Аленин папа, как же он так мог уехать, если знал, что она беременна? Ему что, все равно было?
- Нет, что ты, какое "все равно"? Сан Саныч Алену знаешь как любит! Можно сказать, больше всех своих многочисленных детей! Тут дело в том, что Алена от отца все скрыла, точнее, вначале-то она ему вроде все рассказала, а потом, когда поняла, чем ей такая откровенность грозит...
- В смысле?
- Ну, видишь ли, - Денис привлек Марину к себе и натянул им обоим на плечи одеяло. - Сан Саныч - человек не простой. Прямо тебе скажу - неоднозначный. И к сексу, например, у него подход на порядок сложнее, чем у нас у всех тут, а проще говоря - что он о чем на самом деле думает, не разберешь и с поллитрой. Женат он был - ну, если неофициальные браки считать - раз восемь, и каждый раз, чтоб ты знала, по любви.
Марина, не удержавшись, фыркнула.
- Попрошу не фыркать! - строго произнес Денис, сдвигая брови на переносицу. Тут уж Марина вообще зашлась от хохота. Она смеялась, тесно прижавшись к Денисовой груди, и под ухом у нее - "бух, бух!" - бухало Денисово сердце, и совсем в таком же ритме шумела кровь в Марининых ушах.
- Ну, хватит тебе смеяться, а то ничего тебе больше не расскажу! - проворчал Денис, прижал к себе Марину поплотнее и поцеловал ее в ухо.
- Так вот, Алену все это тоже, надо сказать, весьма удивляло. То одна мама, то другая, куча братьев и сестер, а ни одного толком не знаешь. Это уж потом Сан Денисыч эту дачу выстроил, специально, между прочим, чтоб всех своих детей хоть время от времени вместе собирать. А то нарожал, понимаешь, десяток, а толку чуть.
И вот Алена все время спрашивала: почему да почему, папа, все у тебя так выходит? А тут Сан Саныч совсем в меланхолию впал. Шутка ли сказать - в седьмой раз ничего не вышло! И начал он тогда Алене целую телегу гнать: нынче, мол, все в мире сгнило, никакой семьи не осталось, только и есть, что любовь, да и та редко встречается, ну, и дети, конечно. Дети, говорит, прежде всего. Раз, говорит, с семьей ничего не выходит, тогда человек - ну, чтобы ему человеком остаться, а не подлецом - должен прежде всего о своих детях думать, как ему о них в этом изменившемся мире все-таки суметь позаботиться.
- Он-то, конечно, имел в виду в основном себя, но Аленка тогда этого не поняла, а все приняла за чистую монету. Знаешь, в тринадцать-четырнадцать лет часто кажется, что весь мир на одном только тебе и замкнулся, и что все вокруг тебя прежде всего касается. Она и спрашивает: "Значит, мне, папа, замуж выходить и пытаться не стоит?" Он сразу завелся: "Ой, замуж - это вообще гиблое дело, жениться еще можно попробовать раз-другой, но замуж идти - полная безнадега, полнейший мрак, сразу тебе говорю!"
- Он-то откуда знал? - не выдержала Марина. Рассказ Дениса пробуждал в ней какую-то совсем нешуточную злость, одновременно, правда, с желанием посмеяться.
- Резонно. Теперь слушай дальше, дальше самое главное. Мне Алена столько раз этот разговор пересказывала, что я его почти что наизусть запомнил.
- Ну вот. Аленка наша все это схавала и говорит чуть ли не со слезами на глазах: "Ну как же тогда жить, папа, если все это правда? Что делать? Тем более, если женить тебе не светит, а замуж выходить, ты говоришь, не стоит?" Тут Сан Саныч ей и выдал, совсем, наверное, увлекся: "А просто, говорит, надо жить, Алена, найди, говорит, себе кого-нибудь, роди, говорит, от него ребенка и воспитывай по своему разумению. Буде парень стоящий попадется - сам захочет принять участие, а нет - я тебе, как отец, помогу на первых порах". - Денис перевел дух, и Марина с удивлением заметила, что грудь у него напряглась, сердце бухает чаще, а в глазах откуда-то взялся недобрый блеск.
- Сказал он так - минута, видно, такая вышла, настроение, видите ли, такое напало, - а бедная наша Алена всему поверила. С неделю этак поплакала, попричитала, депрессуха на нее черная напала - в самом деле, как жить, когда тебе пятнадцать лет, а в мире, оказывается, ничего хорошего нет и не предвидится? Ну, а потом стала она думать над всем над этим, и неожиданно ей все это понравилось. Так понравилось, что она даже мечтать начала об этом, то есть, как она будет жить с этим ребенком, и что родить его надо пораньше, чтоб успеть ему побыть не только мамой, но еще и как бы сестричкой, как она его будет воспитывать, как она его никому не отдаст, и никаких тебе не будет ссор с мужем, никаких сложностей, никаких игр "люблю-не люблю", в завтрашнем дне абсолютная уверенность - все то же, что и сегодня. Одним словом, малина, а не жизнь, если так на нее посмотреть. - Денис горько рассмеялся. - Она ведь, знаешь, и теперь так думает. Она такая, Алена, - что в душу запало, колом не вышибешь! И вроде умница, а никак не поймет, что ребенку отец нужен, а женщине муж.
- Зато ты понимаешь! - Марине стало вдруг невероятно забавно. - И готов поэтому стать отцом каждому ребенку и мужем - каждой женщине!
- А что? - Денис повернулся к Марине в профиль, изогнул красивую бровь и подмигнул. - Думаешь, не получится?
- Ох! - Марина так смеялась, что у нее даже в боку закололо. А Денис начал ее целовать, все более и более страстно, жадно, так что Марине казалось - она была для него самой любимой и самой желанной; и в самой Марине, изнутри ее существа поднималось навстречу Денису нечто, заставляющее ее чувствовать себя сейчас так, точно для нее всегда существовал он и только он один.
Это было совершенно необыкновенно. С Денисом Марина точно погружалась в другой, совершенно неведомый мир. Опытный любовник, он увлекал ее за собой куда-то все дальше и дальше, в какие-то неизведанные глубины, все время точно поддразнивая Марину: "А так ты можешь? А так? А если вот так?" Но и в самой далекой дали, и в самой неведомой глубине, Марина все время чувствовала его твердую, уверенную силу, и шла за ним и не боялась.
Когда же все кончилось и они лежали рядом, расслабленные и донельзя довольные друг другом, Марине вдруг захотелось вернуться к так чудесно прерванному разговору.
- Послушай, но ведь разве не следует из того, что ты мне рассказал, что Сан Денисыч как раз должен был помочь Алене? Раз он сам научил ее так поступать?
- Да ничего из этого не следует! - Денис неожиданно разозлился и изо всей силы трахнул кулаком по подушке. - У этих взрослых, будь они хоть лучшие в мире, никогда ничего ни из чего не следует. Все всегда один треп!
- Как это?
- А вот слушай. Где-то года через пол после этого разговора мы с Аленой стали близки. Ты пожалуйста, не думай, тут ничего такого, я Алену давно люблю, я в нее вообще чуть не с первого взгляда влюбился, честно, вот как мы в классе в одном оказались, так сразу и по уши.
- И - на всю жизнь, - иронически закончила Марина, но Денис этой иронии просто не заметил.
- Да, и на всю жизнь. А когда Алена сказала, что ждет ребенка, мы такие счастливые оба были, ну прямо как дураки. И ни капельки, поверишь ли, не волновались - как же, у Алены такой отец, ей так повезло, он все так хорошо понимает и нам непременно поможет! Ну, кретины были, одним словом. - Денис замолчал, уставившись в одному ему ведомую точку на потолке. - Действительно, чуть было не помог, - процедил он сквозь зубы. Марина погладила его по плечу.
- Ну, а что на самом-то деле получилось?
- А на самом деле он жутко перепугался. Сказал, что Алене надо срочно аборт делать. Это Алене! Которая скорей сама умрет! И ведь ты подумай - он же все знал про наши с ней отношения, прямо с самого начала!
- Но тогда почему же он так?
- Алена тоже его об этом спросила. А он сказал - "Я думал, ты у меня современная женщина".
У Марины просто не нашлось что сказать. С минуту они оба молчали, наконец она не выдержала:
- Ну как же вы... Я хочу сказать, как же вы все-таки вышли из положения?
- О, - тут Денис впервые за весь рассказ улыбнулся. - Ты еще не знаешь Алену. В трудных ситуациях у нее самообладание, как у йога. А актриса какая! Все уговариваю ее в ГИТИС пойти, а она не хочет.
- Вот слушай. Она за весь этот разговор с отцом ни слезинки не проронила. Сидит, головой потряхивает, будто так и надо. На следующий день ей отец велел к врачу ехать, ну, врач, конечно, знакомый, старый друг семьи, все такое. Аленка его с пеленок знает. И вот приходит она к нему и говорит примерно следующее: "Знаете, Иван Иванович, я ведь отца обманула, я его просто попугать хотела, я вообще, - говорит, - еще девочка. Вы уж меня, ради Б-га, не осматривайте, пожалуйста, а то мне так стыдно, это такая неприятная процедура!" Нет, ну ты представляешь! - Денис дальше не смог сдерживаться и весь зашелся от смеха. Марина тоже расхохоталась.
- И что, он так ее и не смотрел? - еле выговорила она сквозь смех.
- Ну да, - и оба они снова так и покатились. И так они катались и катались по кровати от смеха, пока снова не сплелись в тесный клубок на самой середине. А потом, когда все закончилось и Денис откатился на самый край, чтобы закурить, на Марину вдруг накатило чувство такого беспросветного одиночества, такая вдруг на нее напала тоска!
- Денис, - несмело дотронулась она до его руки, - а мне показалось... А я думала... Что мы уже никогда... - На глаза у нее навернулись слезы.
- Ну что ты, малыш, что ты такое говоришь?  Я же люблю тебя.
- А что же тогда... И почему же тогда... Ты за столько времени не подошел ко мне ни разу? - Марина торопливо глотала слезы, стараясь изо всех сил, чтобы Денис их не увидел.
- Не подошел? Да, правда! Но успокойся, малыш, это, честное слово не из-за чего такого. Просто я был занят. А ты с кем прошлую ночь спала? Я к тебе под утро заходил - тебя не было.
Щеки у Марины залило краской:
- С Ильей, - еле вымолвила она смущенно
- А-а,- Денис понимающе и ужасно тепло улыбнулся. - С ним тебе небось хорошо было. Илюшка - он ведь вообще-то хороший, особенно как раскрутится, Комплексов только вот у него больно много. Ох, и любит же напускать на себя. - Денис потянулся и широко, во весь рот зевнул. -  Ну ладно, малыш, мир? И давай спать, хорошо? А то ведь уже скоро утро, а я так ужасно устал.
 С этими словами Денис крепко обнял Марину, она доверчиво прижалась к нему, и они уснули.

12

Марине приснился сон, будто она играет на берегу озера в Эльве, того самого, где они  снимали дачу в тот год, когда Марина познакомилась с Ильей и у нее был аппендицит.
Будто она сидит у самой воды и смотрится в нее, как в зеркало. Лицо ее отражено ясно-ясно: огромные голубо-зеленые глаза, широковатый нос, пухлые, как у негритенка губы, каскад иссиня-черных волос. Изображенье в воде спокойно, глаза, как всегда, чуть прищурены, губы улыбаются безмятежно, И вдруг - точно чей-то чужой, злобный взгляд скользнул у нее по спине! Марина оборачивается, но никого не видит. А солнышко  так славно, так ласково пригревает! Марина лениво пожимает плечами и вновь поворачивается к воде. И тут изображение на поверхности воды неожиданно приходит в движенье - волосы на голове Марининого  отражения  начинают шевелиться, точно от ветра. Но ветра ведь никакого нет! Марина оторопело проводит по голове рукой - нет, с этими, с ее волосами, ничего не происходит. Шевелятся только те, что в воде, волосы отраженья. Они даже уже не просто шевелятся - колеблются, рвутся куда-то в сторону, и немного вверх, точно языки пламени. И качаются, гнутся из стороны в сторону там, в воде окружающие Маринино отраженье отраженья деревьев. Кажется, что там, под водой, бушует страшный, чуть ли не ураганный ветер. Деревья там, в глубине, гнутся уже чуть ли не до самой земли, так и кажется, что ветер вот-вот вырвет их с корнями, так же, как и волосы той, отраженной в воде Марины. Той Марине в толще воды жутко, она горбится, подымает руки, пытаясь защитить ладонями от порывов ветра глаза...
Той Марине, что сидит и смотрит на нее с берега, тепло и даже немного жарко. Вокруг нее по-прежнему ни малейшего ветерка, на небе над ней ни облачка, деревья вокруг сонны и спокойны, и ни один лист ни шевельнется на них.
А там, в воде, бушует уже настоящая буря, небо там грозовое, темное, на нем блещут молнии, и так странно, что грома не слышно на берегу.
От страха Марина тяжело дышит,  но она смотрит в воду не отрываясь, хотя ей так хочется куда-нибудь поскорей убежать. Но - ”Подожди, уговаривает она себя,- ведь на самом деле так же не может быть, и нужно же разобраться, что это и почему это так, а то ты вот сейчас уйдешь, и так никогда  ничего этого и не узнаешь”
Но тут с  неба, отраженного в воде, внезапно падает камнем огромная черная птица, падает прямо на плечи отраженной в воде Марине. ”А-а-а!” - в ужасе кричит на берегу Марина настоящая и, не удержавшись, сваливается в воду.   
 Марина проснулась вся в холодном поту. Почему-то после этого сна ей казалось логичнее проснуться в постели Ильи, ну, в крайнем случае, в своей собственной, и было просто непонятно, что она делает рядом с Денисом. Неужели это с ним, таким всегда желанным и в то же время таким далеким, Марина провела эту ночь? Это с Денисом они катались по кровати, проговорили почти всю ночь, любили друг друга? Да, с Денисом это все так красиво, что иначе, чем любовью, не назовешь, язык не повернется.
Но сейчас, утром, все происшедшее ночью кажется просто невероятным. Марина смотрит на прекрасное тело, лежащее рядом с ним, разглядывает ясные, ангельские черты, и ей не верится... Не верится...
Денис спал с видом ребенка, которому пока что просто неведомы ни страх, ни стыд. Одеяло с него слетело, рот во сне сложился в обиженную гримасу. Марина наклонилась и легонько поцеловала его в оттопыренную нижнюю губу. Денис что-то промычал, но не проснулся. В какой-то из соседних комнат пробили часы. Восемь. У кого-то затрещал будильник. Марина опять вспомнила свой сон, и на мгновение ее опять охватило чувство холодного ужаса. Нет, этот сон надо было срочно кому-нибудь рассказать, надо было его как можно быстрее выплеснуть из  себя. И во всем Крольчатнике был только один человек, с который действительно мог сейчас Марине помочь.

13

У Ильи уже завтракали. Маша сидела за столом, держа ребенка у груди, и свободной рукой кормила Левушку, сидящего рядом с ней на высоком стуле. Он отталкивал ложку и болтал ногами - видно, уже наелся. Илюшка, сидя перед полной тарелкой, рассеянно ковырял в ней вилкой, с головой уйдя в газету "Пульс Тушина".
- Это ж надо, чего пишут, гады! - восклицал Илья время от времени. - Того гляди, по Москве погромы пойдут! - И Илья с шумом втягивал в себя воздух.
- Марина, привет! - радостно воскликнула Маша. - Экая ты сегодня ранняя пташка! Да заходи же, чего стоишь? Завтракать с нами будешь?
"Нет, это определенно какой-то бред, - думала между тем Марина. - Или, может, мне все это снится? Сидит нормальная семья, прямо как из "Букваря", мама кормит детишек, папа листает газету, в комнате царит атмосфера прочного благополучия и полного довольства друг другом. И где же все это происходит? В Крольчатнике, где трудно разобраться, кто с кем спит и у кого чей ребенок! Вот этот самый муж обнимал меня вчера так, что ребра мои до сих пор об этом помнят, и это именно на его плече я вчера проснулась. Нет, что-то из этого никак не может быть правдой! Иначе... Иначе у меня крыша поедет!"
- Марина, здравствуй, ты что, заболела? - Илья наконец заставил себя оторваться от газеты. - Маша спрашивала тебя: ты завтракать с нами будешь? Картошка жареная с луком и ватрушка с творогом. Ты пробовала когда Машины ватрушки?


- Марин, - сказал после завтрака Илья, - тебе там Магда кое-чего передавала. Заодно просила, чтобы ты на нее не сердилась.
- Да не сержусь я на нее, не сержусь, сколько можно повторять? - досадливо отмахнулась Марина и с некоторой настороженностью развернула газетный сверток.
Внутри оказалось Магдино платье.
- Что это значит?
- Надо полагать, она тебе его подарила, раз велела передать.
- Ничего не понимаю! - растроганно прошептала Марина, поглаживая чудесную ткань рукой.
- Это я давно уже заметил, - усмехнулся Илья. - Ну да не огорчайся, Мариночка, не всем же быть понятливыми! - Он едва успел увернуться от Марининых кулачков.
- Детки, не ссорьтесь! - погрозила им Маша. - Будьте паиньками, уберите со стола и помойте посуду! Илья, ты помнишь, что ты сегодня гуляешь со всеми детьми?
- Еще бы! - отозвался Илья. - Эх-ма! Марина, пошли со мной! А Машку мы сейчас спать уложим. Она, бедная, из-за этих спиногрызов уже которую ночь не высыпается.
- Пошли! - Марина обрадовалась. Ведь на прогулке ей наверняка подвернется случай рассказать Илье про свой сон. Дети не помешают - они ведь еще ничего не понимают! Хотя кто их знает? Ей вдруг вспомнился суровый, обличающий голос Димыча: "Ты беременная, да?"
Они отправились в детскую и не без труда одели всю команду как можно теплее. "Давай, чтобы уж гулять, так гулять, а не думать все время, что кто-то из них замерз!"
Потом Илья сбегал за Никой, уложил ее в коляску, а собственную дочку пристроил за пазуху в "кенгуру". Левушку  Илья посадил в рюкзак за спиной.
- Теперь я двугорбый верблюд! - похвастался он.
- Вы уже решили, как маленькую назовете? - спросила Марина.
- Лиза
- Красивое имя, мне нравится! - Марина улыбнулась. Из всех детей ей по-прежнему больше всего нравились младенцы. Непонятно было, что с этим делать: ведь как ни крути, а собственный ребенок все равно когда-нибудь вырастет!
Они шли и шли по заснеженному лесу, Илья толкал впереди себя коляску, обе малышки спали, и Левушка  в рюкзаке тоже стал засыпать.
- Жалко, нету Джейн! - вздохнул Илья, когда они уже отошли достаточно далеко, так что даже их длиннющий зеленый забор перестал мелькать за деревьями. Руслан, в начале прогулки носившийся вокруг них кругами и все норовивший лизнуть в лицо, до смешного напоминая Марине Фунтика, только гигантского и обросшего шерстью, бежал теперь ровно, чуть впереди, то и дело оступаясь с тропинки и по грудь проваливаясь в глубокий снег.
- Да, Джейн мне будет не хватать! - повторил Илья. - Забавно было с ней разговаривать. Вообще, интересная девчушка, верно? Обо всем думает, обо всем имеет свое мнение!
- А мне казалось, вы с ней не ладите, - призналась слегка удивленная Марина.
- Как я могу не ладить с ребенком? - возмутился Илья. - Ну что ты говоришь? Просто у Джейн, как я уже сказал, на все свои понятия. В частности, ей было не до конца ясно, что я делаю время от времени по ночам в комнате ее мамы.
- А откуда она об этом узнала? - спросила пораженная Марина. Ей представилась ночь, тоненькая фигурка Джейн, одетая в очную рубашку, стоящая на пороге Ольгиной спальни, где на постели... От ужаса Марина даже зажмурилась. Илья меж тем объяснял:
- Ну, скажем так: она пару раз нас засекла. Да ты не пугайся - в тот момент ничего такого не было, просто лежали и болтали, но ей все равно очень не понравилось.
- А почему вообще Ольге ее возле себя поселила? Жила бы Джейн внизу, с остальными, ничего бы и не случилось!
- Ну, видишь ли, чтобы жить с остальными, она действительно слишком велика. Ей ведь и учиться надо! Правда, в школу она здесь так и не ходила - не успела. План у нас был - записать ее в здешнюю, деревенскую, но сразу как-то не сложилось, документы из Москвы никак выцарапать не могли. Тогда решили, что до следующей осени. Но Ольга с ней занималась, всерьез, между прочим, без дураков, хотя и нельзя сказать, что слишком успешно. Вообще, скажу я тебе, хуже нет заниматься с собственным ребенком. Вот я, когда в школе учился, в пятом классе полгода проболел, и мама со мной занималась. Ох, скажу тебе, был ужас! До сих пор мороз по коже дерет!
- Да уж! - кивнула Марина, вспоминая давнишнюю сцену в столовой. - Мне тоже кажется, что вряд ли у них хорошо получалось. Может, вообще в этом все и дело? Может, Ольге с Джейн стоило просто пожить какое-то время рядом? Попривыкнуть друг к другу, а заниматься с девочкой мог бы кто-нибудь другой. Нас же тут много! Чего там - второй-третий класс! Чепуха, небось, какая-нибудь!
- Может быть, - Илья не без удивления смотрел на Марину. Ишь, как завелась, кто бы мог подумать!  Нет, действительно, как близко к сердцу приняла Марина эту историю! И снова, в который раз, Илья порадовался про себя: "Нет, не зря Валерьян привез к нам эту девчонку! А красивая какая! И за что только этому уродцу Вальке такое счастье?! "
Словно уловив мысли Ильи, Марина неожиданно обернулась к нему лицом, и Илья опять, в который уже раз, ахнул про себя - так его всегда поражали, прямо в самое сердце эти ее глаза - пронзительно светлые на смуглом, всегда как бы загорелом лице. А ресницы! Длинные, загнутые, иссиня-черные, когда Марина прикрывает глаза, тени от ресниц ложатся на щеки - как любовался Илья этими тенями в ту, первую их с Мариной ночь, когда она, устав от ласк, заснула у него на плече.
Илья попытался припомнить, как выглядела Марина ребенком - тогда, тем далеким, совместно проведенным летом. Илье казалось, что ее глаза он запомнил еще с тех пор, и что не узнал Марину сразу лишь потому, что само ее появление здесь, в Крольчатнике, казалось ему чем-то уж слишком невероятным. Да, глаза  были те же, но вот сам образ вырисовывался в памяти смутно, расплывчато - нечто маленькое, пухленькое, все в ямочках и перевязочках, с неожиданно толстыми и длинными для столь юного возраста косами. Каждое утро Марина усаживалась на крылечко их маленького финского домика и долго-предолго, явно кокетничая, водила щеткой по темным, блестящим, каскадом струящимся волосам. Во взрослой Марине Илья не находил и тени того детского кокетства - наоборот, казалось, ее совершенно не волновало, как именно она выглядит.
Взрослая Марина поражала Илью своей чуткостью, обостренным восприятием всего окружающего. Все-то она замечает, до всего-то ей дело есть!
И сейчас вот, на прогулке - вроде бы они разговаривают, Марина, казалось бы, вся ушла в разговор, а вот пробежал мимо Димыч, шапка у него набок съехала, - остановила, поправила. У Ванечки рейтузы сползли - поймала и подтянула. Можно подумать, она всю жизнь тут живет, и все они тут - ее дети!
- Марина, ты споешь нам после обеда? - попросила Соня, улыбаясь своей самой лучшей, для особых случаев улыбкой, которая всегда и на всех действует неотразимо.
Только не на Марину.
- Ты же знаешь, маленькая, что после обеда надо спать.
- Ну капельку! - заныли близнецы. - Ну одну только песню! Про пиратов, как в прошлый раз!
- Про пиратов? Это какую же? Я много песен про пиратов знаю.
- Ну, как им все время капитан плохой попадался, и они его за борт скидывали, - объяснил не то Сэмэн, не то Стэп.
- Нет, иногда и связывали, - поправил брата не то Стэп, не то Сэмэн.
- А, это Щербакова. Но после обеда петь нельзя. Все будут сердиться! Лучше мы придем чуть пораньше, и до обеда я вам спою, хорошо?
- Хорошо! - обрадованно завопили все, но Соня осталась недовольна.
- Не про пиратов, а про любовь! Или тогда две песни!
- Но, Соня, ведь все хотят про пиратов!
- А я тогда буду орать, и орать, и орать, и никто ничего не услышит, пока ты не споешь мне про любовь!
- Экая ты вредная! Да про какую такую тебе любовь надо?
- Про маленькую.
- Ну ладно, сдаюсь, спою вам три песни: мальчишкам про пиратов, Соне - про маленькую любовь, и еще одну для Илюши. Ты, Илюша, какую хочешь?
Илья задумался.
- Из Визбора что-нибудь, - застенчиво попросил он наконец. - Знаешь "Ты у меня одна"?
- Чего?! - глаза у Марины сделались круглые-круглые, но, заметив, что Илье и без  того неловко, быстро-быстро закивала:
- Хорошо-хорошо, спою.
- Маринка, а откуда вообще ты так хорошо знаешь КСП? - неожиданно заинтересовался Илья. - Тебе ведь вроде бы по возрасту не положено.
- От мамы, - Марина улыбнулась. - Она у меня в молодости была заядлая КСПшница, ну, когда еще училась.
- А где она у тебя училась?
- В Универе, на биофаке. Она у меня орнитолог и вообще всякое зверье любит. В детстве КЮБЗовкой была, все время в зоопарке ошивалась. Я в этом смысле в нее, тоже всех зверей люблю. И собак, и кошек, на лошадей вообще смотреть не могу без дрожи. А папа у нас животных не любит, - Марина вдруг потускнела. - Фунтика, и того еле-еле терпит. А до Фунтика у нас кошка была, так папа ее совсем не выносил! Ну, не без оснований, правда: повадилась она гадить ему под компьютер, но ведь она еще котенок была, мы бы с мамой ее приучили, - Марина неожиданно замолчала. Глупо, конечно, но и сейчас, когда Марина вспоминала о Пуське, у нее начинало щипать глаза.
- А что с ней случилось, с кошкой-то? - осторожно поинтересовался Илья. Марина тяжело вздохнула.
- А никто не знает. Просто пропала. И может даже, папа тут совсем ни при чем. Вот только в тот день, когда она пропала, он на три часа исчезал из дому. А он далеко не каждый день из дому выходит. А на три часа - и вообще никогда. Он у нас, знаешь, если уж ушел - так иной раз и до завтра не возвращается, а уж чтобы его всего три часа дома не было - я такого вообще не припомню.
Воспоминания эти очень расстроили Марину. В самом деле, кому приятно думать о своем собственном папе, что он... И кошку опять же жалко.
- Да ладно, может, это еще и не он? - попробовал успокоить ее Илья.
- Да, правда, может, - вяло согласилась Марина... и тут ей снова вспомнился сегодняшний сон. Как же это она могла про него забыть? Она ведь и гулять с Ильей напросилась  только для того, чтобы об этом сне рассказать! А им уже скоро обратно поворачивать.
- Илья, - быстро заговорила Марина, чтобы, не дай Б-г, снова не забыть, - послушай-ка, что мне сегодня приснилось! - И она подробно, стараясь ничего не упустить, пересказала ему свой сон.
- Бред! - коротко отреагировал Илья. Но, увидев, что Марина разочарована, поправился: - Ну, может, конечно, и не бред, но только, скажу тебе, при нашем уровне знаний мы с тобой наверняка не сможем разобраться в этом сне правильно. А от всяких приблизительных домыслов, поверь мне, только хуже будет. Наверняка окажется, что мы все поняли с точностью до наоборот. Так что забудь-ка ты лучше этот сон поскорее, и не думай о нем никогда. А то ты прямо с лица спала, пока рассказывала! Смотреть было жутко! Я сам испугался, ей-Б-гу! - И он рассмеялся, а вслед за ним и Марина, и в этом смехе растаяло всякое воспоминание об этом тяжелом сне.
Снег вокруг лежал всюду - на деревьях, на протянувшихся высоко над головой проводах, на холмах, показавшихся вдруг вдалеке. Все вокруг покрывала спокойная, ровная белизна, почти без оттенков. Даже небо, сплошь затянутое облаками, было сегодня белым, даже солнечные лучи, изредка прорывавшиеся сквозь эту молочную белизну, светили белым холодным светом. И только маленькими язычками пламени выделялись толстенькие снегири, облепившие раскидистую березу, росшую на повороте дороги.
Они повернули и оказались высоко-высоко на берегу реки. Река, как положено зимой, была скована людом, и лишь по самой середине ее змеился узенький черный ручеек. От воды в этом месте шел пар.
- Что там? Отчего там не замерзает? - спросила Марина.
- А там никогда не замерзает, - пожал плечами Илья. - Какой год уже удивляюсь. Наверное, под этим местом ключ.
- Красиво тут как! - вздохнула Марина. Воздух был чистый-чистый, голова от него становилась ясной, как стеклышко.
- Да, - согласился Илья. Пейзаж визу казался выписанным китайской тушью. При одном взгляде не него отступали все тревоги, все страхи, печали, и даже радости становились мелкими и несерьезными.
"Г-споди, - подумала Марина, - и какого черта я занимаюсь всякой фигней? Жизнь, в конце концов, дается человеку один раз, и, по совести говоря, ее всю следовало бы прогулять по таким местам, чтобы не было потом мучительно больно за бесцельно прожитые годы!"
Медленно-медленно, нехотя, повернули они обратно - было уже поздно, вот-вот дети захотят есть. По дороге домой они не разговаривали, боясь расплескать впечатление, полученное на берегу.
Снимая куртку, Илья неожиданно обнаружил на боку прореху в подкладке. "Надо будет Маше сказать", - подумал он.

 14

После обеда, когда все дети ушли спать и в Крольчатнике наступила относительная тишина, Марина решила подняться к себе, чтобы тоже соснуть немножко. Ночь в Крольчатнике изобиловала приключениями, дни тоже выходили довольно бурными, и спокойная минутка, годная на то, чтобы спать, выдавалась не часто.
Взобравшись к себе наверх, Марина с удивлением заметила, что дверь в мансарду напротив, почти всегда плотно закрытая, теперь распахнута. Оттуда доносились смех и громкие голоса.
"Вот некстати!" - расстроилась Марина, у которой уже совсем слипались глаза. Заснуть под этот шум было, разумеется, невозможно, голоса за стеной жужжали, точно назойливые мухи. Промучившись несколько минут, Марина встала, накинула халат, босиком подошла к соседней двери и решительно постучала.
- Входи, не заперто! - бодро откликнулись оттуда.
- Это заметно, - ядовито сказала Марина. - Слушайте, вы хотя бы дверь запирайте, и вообще, нельзя ли потише?
Ответа не последовало. Впечатление было, что Марининых слов вообще никто не услышал. Тогда она вошла и огляделась.
Комната, никогда прежде не виденная Мариной, предстала сейчас перед ней вся окутанная клубами дыма. Эта комната была примерно в два раза больше Марининой, и в рей было целых два больших, с потолка до пола, окна, почти что как у Дениса. Сам потолок был здесь совсем уж какой-то немыслимой конфигурации.
Повсюду валялись холсты, картонки и листы плотной бумаги, с начатыми и почти всегда неоконченными рисунками. Тут были наброски головок, лиц, рук, ног и пейзажей, какие-то загадочные дома, которые начали изображать почему-то с крыши и остановились где-то примерно на середине стены, чаще всего какой-то одной.
К подрамнику, стоящему в центре комнаты, был прикреплен холст с натюрмортом, где рыбья голова с выпученными глазами и судорожно раскрытой в предсмертной агонии пастью торчала из кистей крупного винограда, живописно разложенных на серебряном блюде.
Из прочих законченных картин, так же валявшихся там и сям, Марине особенно бросились в глаза горящий маяк на острой скале в бурном бушующем море, - если какой корабль сдуру поплывет на него, непременно ведь разобьется!  - и разрез колодца на краю деревни с лежащей на дне утонувшей собакой.
"Какая жуткая живопись! - содрогнулась Марина. - И как от нее становится муторно на душе!" Марине вспомнился вид с обрыва на реку, которым они любовались сегодня с Илюшей. "Рисовать надо, чтоб было так, как там, или совсем уж не рисовать!" - решила она про себя.
За кучей подрамников, ящиков с красками и еще черт знает чем Марина в конце концов обнаружила Ольгу и Вику. Обе сидели на голой брезентовой раскладушке, курили и пили что-то из пыльной, без этикетки, бутылки. В углу за ними спала в своей корзинке Ника, а крыса свернулась клубочком у нее в ногах и, похоже, тоже спала, подрагивая во сне усами.
- Присаживайся, Марина! - тоном радушной хозяйки пригласила ее Ольга, указывая на стоявшее вплотную к раскладушке старое продавленное кресло покрытое слоем вековой пыли. Марина слегка отряхнула его рукой и почему-то послушно села. От Ольги, когда она бывала в решительном настроении, исходил словно бы какой-то магнетизм, и тогда на любое ее, даже самое дикое предложение, так и хотелось ответить: "А почему бы и нет?" - и немедленно согласиться.
- Выпьешь с нами? - Ольга кивнула на бутылку.
- Нет-нет! - Марина решительно замотала головой. - Нет, что ты, Оль, я же не пью.
- Дениса боишься? - съязвила Ольга.
- С чего ты взяла? - искренне удивилась Марина.
- А с того, что все вы здесь его боитесь! Что он ни скажет - все ему так в рот и смотрят!
- Интере-есно! - протянула Вика, шумно прихлебывая из стакана.
- Что тебе интересно? - подозрительно посмотрела на нее Ольга.
- Интересно, почему ты считаешь, что в рот Денису все смотрят от страха? Ежу ведь ясно, что страх тут никакой ни при чем!
- А что тогда при чем? Что при чем?! - с пол-оборота завелась Ольга. - Чего он вообще тебе так сдался? Ты вот тут сидишь, и все время, все время, что бы я ни сказала, тут же бросаешься его защищать! Можно подумать, у тебя на нем свет клином сошелся! Муж он тебе, что ли?
- Туше! - сказала Вика, поднесла к губам флейту и сыграла это туше. Крыса от резких звуков так и подскочила, а Ника только почмокала губами во сне и глубоко вздохнула.
- Вот! - сказала Вика, погладив крысу указательным пальцем между ушами. - Понимает! Потому как слух есть. А дитю твоему медведь на ухо наступил, не иначе.
- Просто она в отца, - вступилась Ольга за дочку. - У Ильи тоже слух никудышный.
- Бедный ребенок! Нет чтобы в мамочку пойти!
- Ох, не дай Б-г! - Ольга тяжело вздохнула. - Вот скажи, пожалуйста, Марина, вот вы вчера со своим распрекрасным Денисом все так распрекрасно решили, отняли у меня Джейн, увезли ее обратно в Москву. К кому? Нет, ты мне ответь - к кому?
"Вот оно, - подумала, не на шутку струхнув, Марина. - А ведь действительно, нас с Денисом вчера было двое, действовали мы, слепому видно, заодно, а что решение принимала не я - так это ж теперь пойди докажи! Вчера-то я промолчала! Почему промолчала? Я ж была не согласна, я же спорила потом с Денисом за дверью, но тогда, при Ольге-то, я что, язык проглотила? Тогда-то легко было молчать, за Денисовой спиной. А сейчас-то я Ольге что скажу? Хорошенькое дело!"
Марина молчала.
- Я тебя спрашиваю - к кому ее Денис повез? А, не знаешь! - продолжала Ольга, не дожидаясь Марининого ответа. - Он к моей маме ее повез! К той самой, что меня воспитала. И что с ней, по-твоему, теперь будет? Да то же самое, что со мной! Она уже сейчас - вылитая я в детстве! А на кой хрен, скажи на милость, кому это нужно?
- А мне вот что интересно, - перебила ее Вика, - вот что мне интересно: скажи ты мне пожалуйста, почему ты все это говоришь сейчас, здесь, и, главное, - Марине? Которая никого, между прочим, не увозила? И почему б тебе не повторить все то же самое, по возможности, без купюр, самому Денису? И скажи мне пожалуйста, где ты была сегодня утром, когда он за Дженькой пришел? Спала, да? Небось, ему еще и вещи самому пришлось собирать!
- А неужели ж я буду?
- Девочки, потише, пожалуйста! - взмолилась Марина, страдальчески приложив к вискам тонкие указательные пальцы. - Ну, ради Б-га! Голова же раскалывается! Так спать хотелось, а тут вы орете, просто как на улице!
- Ночью надо спать! - мрачно сказала Ольга. - А не чужими делами заниматься.
Марине стало совсем стыдно.
- Олюшка! - робко сказала она, притрагиваясь к Ольгиному плечу. - Не переживай так, пожалуйста! Подожди, вернется твоя Джейн! Я уверена! Соскучится по тебе и вернется! Мама - она всегда мама! Вот увидишь! Никакая бабушка маму не заменит! Это ей только от обиды на тебя вчера показалось, что ей здесь плохо. Не может быть, чтобы она не понимала - здесь же на самом деле для ребенка сплошной рай! Честное слово, будь я сама ребенком - да ни за что бы никогда отсюда не уехала!
- Верно, Ольга, да брось ты переживать! - поддержала Марину Вика. - Твоя Джейн просто забыла, каково оно в нормальном доме живется. Сейчас вот приедет, осмотрится, вспомнит - и вот помяни мое слово, двух часов не пройдет, как она обратно запросится!
- Ну уж ты скажешь - двух часов! - Ольга недоверчиво посмотрела на Вику.
- Ну, не два часа, так два дня. Два дня - это максимум, точно тебе говорю.
- Да ну, какие два  дня! - Ольга безнадежно покачала головой. - Не знаете вы моей Джейн! Она у меня до того правильная - иной раз просто страшно делается, как посмотришь.
- Ха, правильная! Ты себя лет до тринадцать вспомни! Тоже была не девочка - картинка!  Мы Ольгой в одной музыкалке учились, - пояснила Вика Марине. - Нет, Ольга, хочешь на спор - недели не пройдет, как ты свою Джейн обратно получишь. Ну, спорим? - И столько было в ее голосе азарта, что Ольга даже нехотя улыбнулась.
- Тебе бы все спорить, хлебом не корми! Ну, давай, что ли, все равно проиграешь!
Они пресерьезно подали друг другу руки.
- Разбей, Марина! - сказала Ольга.
- Погоди, так нельзя, - задержала Маринину руку Вика. - На что спорить будем?
- Да потом видно будет, все равно проиграешь.
- Тогда на американку, идет?
Ольга торопливо кивнула. Марина стукнула по их сомкнутым пальцам ребром ладони, и в тот же миг в дверь постучали. Илюшкин голос громко проговорил:
- Оль, ты тут, что ли? Там Денис обратно приехал и тебя к себе требует!
- А самому, небось, слабо подняться! - задиристо откликнулась Ольга.
- Ему так и передать? - кротко поинтересовался Илья из-за двери.
- Да ладно уж, так и быть, спущусь, раз ему так не терпится! - сказала после некоторой паузы Ольга, заметно сникнув и послушно поднимаясь с раскладушки.
- Ты иди скорее, - посоветовал ей Илья. - Там Дженька твоя приехала, и с ней еще один малый, говорит, брат.
Ольга поспешно вышла. После ее ухода Вика без слов посмотрела на Марину. Глаза ее смеялись. В щедро заливавших мастерскую лучах закатного солнца клубились тучи пылинок, а смеющиеся Викины глаза казались не карими, а золотыми.
- Эх! - тряхнула Вика короткими своими соломенными волосами, так что они разлетелись, да так и остались потом торчать в разные стороны. - И попляшет же у меня теперь Ольга! Заставлю ее сегодня вечером два часа мне на фоно аккомпанировать! Во концерт выйдет! Ты, Марин, приходи слушать. У нас в школе, когда мы в последнем классе учились, все учителя,  бывало, собирались, когда мы с Ольгой вместе играли. Говорили - вы, девочки, непременно должны вместе держаться, в одно муз.училище подавать. Вот только Ольге к концу года уже не до училища было. Ну, а как Джейн родила - так она музыку и вообще, считай, забросила - во всяком случае всерьез к ней перестала относиться. Начала картиночки свои малевать - а что, тоже дело, кто ж спорит. - Вика вздохнула, зажгла новую сигарету, затянулась и продолжала. - Между прочим, играть со мной Ольга теперь страсть как не любит! Воспоминания у нее, вишь, от этого всякие. Ну и пусть! А не фиг было спорить! Верно ведь, а Марин? - И Вика опять залилась дробным своим трескучим смехом.
У Марины не нашлось что сказать. И только потом уже, в своей комнате, блаженно вытянувшись наконец в тишине на постели Марина подумала, закрывая глаза: "Ну хорошо,        ну вот окончила Вика училище, стала профессиональным музыкантом, и что? И что из этого? Стала ли она от этого лучше? Счастливее? Что-то не очень на это  похоже". И,  перевернувшись на другой бок, Марина заснула.

15

Марину разбудил громкий, настойчивый стук в дверь. Похоже было, что стучатся уже давно. Марина даже припомнила, что что-то такое она слышала вроде бы сквозь сон, вот только никак не могла сразу проснуться.
- Марина, вставай, слышишь, вставай скорее! Да ну же, слышишь,  Марина! - В дверь колотили уже ногами.
Еще не до конца проснувшись, Марина соскользнула с кровати, собираясь откинуть крючок. Однако она не успела: еще один удар ноги - и дверь слетела с петель.
- И что за бредовая у тебя идея - запираться? - сердито спросил Денис, весь взъерошенный, со странным блеском в глазах.
- Я... Да я... - начала Марина, не совсем понимая, что же она, собственно, собирается сказать.
- Ладно, оправдываться в милиции будешь. Ты скажи - верно ли я помню, что ты вроде как на лошади ездить умеешь?
- Ну, чтобы умею - это сильно сказано, - осторожно ответила Марина.
- Но ты в седле хоть раз сидела?
- Ну... Да. Конечно. А чего надо-то? - Марина наконец проснулась и начала чего-то соображать.
- Надо доехать до деревни и вызвать оттуда по телефону "Скорую помощь".
- А что случилось-то?
- Да вот, с Димычем плохо. Главное - я ведь уже два часа, как приехал, а Женька - вот дурища такая! - ни слова. "Ты, - говорит, - такой уставший был! Я, - говорит, - хотела, чтобы ты сперва отдохнул немножко!" Боком нам этот отдых выйдет!
- А что с ним такое? Мы же с ними утром гуляли со всеми - вроде все в порядке было.
- Аппендицит у него, самый натуральный. А что с утра гуляли - так ведь он же у нас стоик, весь в мамочку. Пока насмерть не прихватит - нипочем никому ничего не скажет. Все терпеть будет да ждать, авось само пройдет. Теперь говорит - еще со вчера болело.
Сон с Марины как рукой сняло. Она наскоро оделась, подталкиваемая нетерпеливыми замечаниями Дениса: "Ну, скоро ты уже? Сколько можно, в конце концов, копаться?"
- Денис, а почему вдруг мне ехать, а не Алене там  или Вальке? Ну, они же все-таки лучше меня верхом ездят?
- Хватилась! Валька еще с Магдой уехал, экзамен сегодня у него в Универе, а Алена же у нас в католички записалась, в Москву ускакала, в костел. Нынче у этих самых католиков Рождество. Да все вообще как нарочно! Так бы я дал тебе, к примеру, Зорьку - так ведь она уже не просто жеребая, а прямо на сносях. Родит тебе еще там, в лесу, что делать будешь? А Цыган у нас, что ни говори, с норовом, жеребец как-никак. И Женьку саму я посылать никак не могу - я ей даже не сказал еще ничего. Она и не знает, бедная, что дело так плохо.
- Почему, Денис? Ей же, наверное, надо знать! Она же все-таки мать!
- Да? Ей скажешь - так у меня вместо одного больного сразу двое на руках окажутся. Кто знает, что ей там в башку втемяшится с перепугу? В общем, крутил я и так, и этак - хочешь не хочешь, а тебя посылать придется. Потому как я Димку сейчас бросить никак не могу, сама понимаешь, Маша только после родов, а Илья, мудила хренов, лошадей до смерти боится. Да ты дорогу-то хоть помнишь?
- Я... Да вроде бы... - Большой уверенности у Марины не было. Вроде бы за лесом сразу же налево. А там - кто его знает? Да нашла же тогда ночью, а сейчас ведь почти что день!
На самом деле правильнее было бы сказать, что сейчас уже почти что ночь - до темноты оставалось чуть-чуть. С помощью Дениса Марина оседлала и вывела жеребца, Денис подсадил ее в седло.
-  Въедешь в деревню - спроси сразу,  где правление, там у самых дверей - автоматная будка. Ее, может, снегом позанесло, но все равно - вблизи ни с чем не спутаешь. Дозвонишься до 03, говори - острый аппендицит у мальчика четырех лет, поняла? Пусть едут в деревню, а оттуда ты их проводишь. Все поняла?
Марина кивнула. Острый аппендицит... В последние дни ей, Марине, было здесь так хорошо, что порой казалось: вот-вот схватит ее та самая, острая, знакомая боль. И в том, что боль настигла в конце концов не ее, а Димыча, было нечто нелепое, явно несправедливое.
- Ну, вперед! - И Денис щелкнул жеребца хворостиной. Тот чуть шарахнулся в сторону, отчего Марина едва с него не слетела. Ворота были распахнуты, и они с разбега выскочили на тропу. Жеребец разошелся и шел теперь махом, противной, тряской рысью. Ветки, нависавшие над узкой тропинкой, хлестали Марину по лицу, одна чуть не заехала в глаз. В первые минуты у Марины создалось даже впечатленье, что она не сидит в седле, а летит над лошадью, изредка на секунду опускаясь и тут же снова подлетая высоко вверх, как мячик. "Сейчас как взлечу повыше, так пока опускаться буду - лошадь вперед ускачет!" - невесело пошутила Марина, изо всех сил пытаясь взять себя в руки. Эх, давно она все-таки не ездила! Прошло минут десять, в течение которых Марина делала судорожные попытки справиться с лошадью, а заодно и с собой. Когда ей наконец удалось это сделать, выяснилось, что она потеряла дорогу. Пока плутала, выискивая верный путь, прошло еще минут двадцать. "А Димыч там мучается!" - то и дело повторяла себе Марина, однако это не слишком ей помогало. Вот и знакомая береза, что с утра была вся усыпана снегирями. Значит, Марина  взяла сперва слишком сильно вправо. Ох, да что же это такое? А Денис-то, небось, думает, что она давно уже позвонила, тут ведь и ехать-то всего с полчаса, если по-человечески! Вот куда сейчас повернуть, направо или налево? И тут вдруг крупными хлопьями повалил мокрый снег, в мгновение ока стерев с лица земли нужную тропинку. В полной растерянности Марина остановилась. "Так, - сказала она. - Все ясно. Типичный случай пространственного кретинизма. Да, все это было бы так смешно, когда бы не было так грустно". Перед ее мысленным взором опять предстал скорчившийся от боли ребенок. Бедный Димыч, всегда такой рассудительный! Такой уверенный в себе! Привыкший сам всегда справляться со своими детскими невзгодами, и вот, когда в кои-то веки ему действительно потребовалась помощь взрослых... Марина даже зубами заскрипела от злости на самое себя. И надо ж было уродиться такой идиоткой! Изо всех сил пнула она ногой в бок ни в чем не повинную лошадь и в отчаянии поскакала наугад, вообще уже не разбирая дороги.
Марину вынесло к маленькому, одиноко стоящему в центре заснеженного луга деревянному строению. Издалека оно напоминало небольшой, довольно-таки ровный крест. Прямо над самым центром этого креста ярко горела в черном небе Полярная звезда. Вокруг нее роились бесчисленные прочие звезды, мало знакомые Марине - их ведь редко когда увидишь в вечно затянутом смогом московском небе. Луна тоже светила так ярко, что  с вершины холма, где Марина остановилась, можно было различить любую, даже саму мельчайшую деталь: торчащие клочья сена на крыше крестообразного строения, высокие тонкие доски окружавшей его ограды, лопата, воткнутая в снег посреди двора и черная обледенелая куча навоза, возвышающаяся слева от ворот.
"Вот там, может быть, человек умирает, а тут такая красота!" - злобно сверкнула глазами Марина, сердясь непонятно на кого. Она снова ударила по коню пятками. "Что ж ты совсем встал? Уснул, что ли? А еще жеребец!" Цыган коротко всхрапнул, сделал ма-ахонькую свечку и легко, в два прыжка, перенес Марину к воротам. Там она спешилась и подняла голову.
Марина подскакала к воротам и в свете горевшего над ними фонаря - в общем-то, абсолютно лишнего на фоне всех прочих светил - прочитала надпись: "Конно-спортивная база "Рассвет", - и ниже, более мелкими буквами: - Частное владение". Под вывеской чернела кнопка электрического звонка. "Это конюшня, где работает Женя! Далеко ж меня занесло! Деревня ведь куда ближе и совсем в другой стороне! Однако что же делать? Надо, наверное, позвонить! Даже если здесь нет телефона, наверняка кто-нибудь может показать мне дорогу!"
Марина решительно надавила на звонок. Звука она не услышала, но мгновение спустя за оградой хлопнула дверь и послышались звонко хрустящие по насту шаги.
- Кто там? - спросил из-за ворот ломкий, пожалуй, слишком высокий для взрослого мужчины голос.
- Это я! - выпалила Марина первое, что пришло ей в голову.
- Да? Это интересно, - за воротами рассмеялись, потом щелкнул замок и приоткрылась маленькая, не замеченная раньше Мариной калитка. За ней стоял низенький, ниже даже самой Марины, по-мальчишески стройный человечек с длинной, окладистой, как у гнома, бородкой. На голове его была красная шерстяная шапочка, тоже в точности, как у гнома, связанная каким-то колпачком с кисточкой. Из прочей одежды на человечке были зеленые лыжные брюки, весьма относительно чистые, и красно-зеленый, до колен, полосатый свитер.
Человечек несколько минут с любопытством разглядывал Марину, после чего не без ехидства заметил:
- Да, вы не ошиблись, это и в самом деле вы. Однако что же вам надо? Лошадь, как я вижу, у вас уже есть.
- Понимаете, - не слишком уверенно, однако очень горячо начала Марина, - вот у вас работает Женя.
Человечек согласно кивнул, не перебивая.
- Так вот у нее заболел ребенок. У него аппендицит, и нужно срочно вызвать "Скорую помощь". Скажите, у вас есть телефон?
Человечек снова кивнул, однако на лице его проступило явное недоумение.
- Да, понимаю, - сказал он. - Но скажите, неужели Денис послал вас сюда? В такую даль? Ведь телефон есть в деревне.
- А что, собственно, вас так удивляет? - в Марине наконец проснулась настоящая злость. В конце концов, ей срочно нужна помощь! Сейчас ночь, зима, и на несколько километров вокруг нет больше никаких людей, и даже эта помощь нужна не лично ей, а маленькому ребенку, так неужели ж  это все не ясно и нужно еще что-то выяснять! Однако, справившись с собой, она все-таки сказала, стараясь произносить слова по возможности вежливо:
- Видите ли, я плохо езжу верхом и поэтому заблудилась. И... если от вас можно позвонить, я бы хотела сделать это немедленно.
 Она изо всех сил старалась говорить совершенно спокойно, без конца повторяя про себя, что, если ей не удастся сейчас убедить этого чертова гнома помочь, и как можно скорее, то это может очень и очень худо отразиться на Димыче. А она, Марина, перед ним и так уже кругом виновата. "О, Г-споди, только бы все кончилось хорошо! " - изо всех сил взмолилась она про себя, а вслух снова повторила:
- Вы абсолютно правы, меня послали не сюда, а в деревню, но я...
- Но вы заблудились. - Подвижное, смуглое лицо гнома расцвело неожиданной улыбкой. Он точно принял какое-то решение. - Проходите. В конце концов, соседи и впрямь должны помогать друг другу, по крайней мере, в таких вот случаях. И простите, что я продержал вас там столько времени, - говорил он, пропуская Цыгана с Мариной вперед и запирая за ними калитку. - Поймите и вы меня: время сейчас позднее, а место здесь мало сказать глухое, так сказать, наиглушайшее. Коня оставьте пока во дворе. Не беспокойтесь, он отсюда никуда не денется. Ему ведь это место ой как знакомо - он здесь родился.
Они прошли длинным коридором, по обеим сторонам которого стояли лошади. Под потолком горела тусклая, пыльная лампочка. Точно такая же светила в комнате, где они оказались, и поэтому там было полутемно и почти ничего не видно. Да Марине и не до разглядывания было. Главное она увидела сразу: широкий стол, стоявший на самой середине комнаты, а на нем - телефон, факс и компьютер.
Видимо, эта комната находилась в самом центре странного крестообразного здания, и со всех четырех сторон его окружали конюшни. В конюшнях стояли лошади, и именно от их мощного, горячего дыхания в комнате было относительно тепло.
- Вот, звоните, пожалуйста, - гном хозяйским жестом указал Марине на телефон. А что, интересно, он думал, она по факсу "Скорую" вызывать будет? И вообще, зачем ему факс? Но думать было некогда.
- Набирайте сначала 88, сказал гном, - а потом 03. Говорите, чтобы ехали сразу сюда, скажите: "Частная конюшня Бруно", они уж знают. У нас ведь тут, к несчастью, случаются травмы.
Марина так и сделала. Но на диспетчерском пункте ей сказали, что ждать придется часа два, если не три? Ведь район большой, и на него на весь всего лишь две машины. От этих слов Маринины глаза сами собой наполнились слезами. Кусая губы, чтобы не разреветься, она дрожащей рукой положила трубку и без сил опустилась на стоящий тут же длинный, обитый потершейся кожей диван. Непривычные к верховой езде ноги отчаянно ныли. "Идиотка! Кретинка! - ругала Марина себя. - Если Димыч теперь умрет, это будет из-за тебя! Почему, почему ты не сказала Денису, что ни за что не сумеешь найти в темноте дорогу, что так отвратительно ездишь, на авось понадеялась? Так вот же тебе!" Марине вдруг вспомнилось виденное некогда на кладбище детское надгробье. Оно было совсем недалеко от бабушкиной могилы. Марина заметила его, когда несколько лет назад ездила туда с мамой. На плите был цветной медальончик с фотографией розовощекого улыбающегося малыша. Под ним змеилась широкая надпись золотыми буквами: "Воскресенский Дима 1987-1992  Дорогому сыночку от безутешных родителей". Марина видела сейчас это надгробье так ясно, так отчетливо, она буквально различала на нем каждую мелочь, шероховатости камня, неглубокую выбоинку справа от медальона. На мгновение лицо на фотографии затуманилось, и вместо него с медальончика на Марину взглянули черные глаза Димыча. Марина вскрикнула и замотала головой. Нет-нет, этого не будет! В конце концов, она ведь сделала все, что могла. Может даже, она и не так уж опоздала, а теперь уже скоро, ну, пускай не очень скоро, но все-таки, приедет "Скорая помощь", и может быть, может быть всё все-таки еще будет хорошо? В конце концов, надо же надеяться! Надо надеяться. Ведь вот с ней же, с Мариной, все в свое время кончилось хорошо. Стало быть всегда надо надеяться.
- Выпейте, - гном протягивал Марине высокую хрустальную рюмку с чем-то темным. Она, не думая, взяла и сделала глоток. Горло обожгло, и Марина закашлялась.
- Что это? - спросила она, еле отдышавшись.
- Ром, - ответил хозяин и подмигнул. - Допивайте, вам же нужно согреться.
- Нет, я больше не могу, - для верности Марина помотала головой. Однако гном вдруг рассердился:
- Делайте, что вам говорят! - резко сказало он мальчишеским фальцетом, ухватил Марину за плечи, запрокинул ей голову и насильно влил в рот содержимое рюмки. - На вас же все мокрое, вы что - упали?
- Нет, просто снег же шел, - объяснила Марина. Ей казалось, что выпитое буквально галопом понеслось по жилам, доходя до самых кончиков озябших пальцев.
- Сколько же вы там проблуждали? Снегопад, наверное, с полчаса, как кончился.
- Да? А я даже не заметила, - Марина равнодушно пожала плечами. Вопреки всему гном внушал ей все меньший и меньший страх. А вначале ведь она - теперь-то уже можно себе признаться! - здорово испугалась.
Он выкатил из-под окна ближе к центру комнаты масляный калорифер, и вдвоем они развесили на нем Маринину куртку, шапку и свитер. Джинсы Марина снять решительно отказалась, заявив, что они и на ней высохнут не хуже.
Время шло. Они все ждали и ждали, а машины "Скорой помощи" все не было и не было. Хозяин вскипятил электрический чайник и разлил по жестяным кружкам ароматный травяной чай. В Маринину кружку он подлил еще немного рому. На этот раз Марина не стала сопротивляться и безропотно выпила все до капли. От лошадиных шагов деревянные пол и стены, казалось, все время вздрагивали. Изредка то из-за одной, то из-за другой стены доносились храп или заливистое ржание.
Неожиданно из-под дивана, на котором сидела Марина, послышалось что-то вроде мяуканья. Звук шел, казалось, прямо у нее из-под ног. Марина проворно вскочила. Хозяин, рассмеявшись, извлек на свет большой деревянный ящик, в котором, свернувшись, будто и впрямь два котенка, лежали ягнята: серый и черный.
- Ой, какие лапочки! - Марина всплеснула руками, на мгновение забыв обо всем на свете. - Можно потрогать?
- Трогай, - разрешил гном, которого явно забавляла ее реакция.
- А на руки можно взять?
- Возьми.
Марина прижала к себе хрупкое шерстистое тельце. Какой чудесный, худенький, угловатенький, не похож ни на щенка, и на котенка! Глаза какие огромные! Янтарные. Одно слово - овечьи.
Однако ягненку на Марининых руках совсем не понравилось, и он снова громко, требовательно заорал - замяукал или замекал. Хозяин тем временем извлек две бутылочки, нагрел молока на маленькой плитке, и они с Мариной вдвоем накормили ягнят из соски.
Когда успокоенные ягнята наконец заснули в своем ящике и хозяин ногой задвинул его обратно под диван, Маринин взгляд упал на висевшие над столом часы. Десять вечера! С тех пор, как она вызвала "Скорую", прошло уже два часа! Ох! Страшно даже подумать, что может сейчас твориться в "Крольчатнике"! Да проще было бы самим отвезти ребенка в Москву! Однако она тут же сообразила, что в такой поздний час электрички отсюда не ходят.
Хозяин сочувственно посмотрел на Марину.
- Не переживайте так, - тепло сказал он. - У меня предчувствие, что все кончится хорошо. И главное, не вздумайте грызть себя. Вы сделали все, что могли. Уверяю вас, все просто обязано кончиться хорошо! И в особенности сегодня. Вы знаете, что сегодня за ночь?
"Ночь? О чем он говорит? Что сегодня за ночь такая? Ах да, он же итальянец, а итальянцы все католики, и сегодня ихнее католическое Рождество. То самое, которое поехала праздновать Алена", - с трудом сообразила Марина. И снова все в ней болезненно сжалось. Уехала! Алена из-за этого уехала! Действительно, особенная ночь! Марина и не припомнит, когда же это Алена не ночевала дома. Ах, как же все это некстати! Просто как нарочно!
- Да, сегодня Рождество, - сказал хозяин. - Следовало бы по этому поводу еще выпить, - и он снова наполнил Маринину рюмку.
- Вас как зовут? - неожиданно спросил он.
- Меня? - она даже слегка удивилась. Сидели-сидели, и вдруг, ни с того ни с сего...
- Марина.
- А меня - Бруно, впрочем, вы, наверное, слышали.
- А по отчеству?
- Отчества не надо. Я все-таки как-никак итальянец, а это ваш типично русский обычай. Впрочем, вы, Марина, наверное, тоже не русская? У вас такая смуглая кожа, почти что как у меня. У вас в роду были итальянцы?
- Нет, - несмотря на свое состояние, Марина не сдержала улыбки. - Я просто еврейка.
- Ну что вы такое говорите? Для просто еврейки ваша кожа все-таки слишком темная. Если не итальянцы, то, может быть... Испанцы? На худой конец, цыгане? Вы неплохо ездите верхом, это, наверное, цыганское.
- Да нет же, нет! Ни цыган, ни испанцев у нас в роду не было, а только одни сплошные евреи, и верхом я езжу ужасно.
- Наверное, вы просто не знаете, в наших родословных порой скрыты такие вещи... например, поверите вы мне, если я скажу, что в моем роду были короли?
Марина недоверчиво посмотрела на него. Короли? Это что-то из детской сказки.
- Ну какие теперь могут быть короли? - фыркнула она.
- Нет, ну кто говорит про теперь? И цыгане у меня в роду были, и у вас тоже, я точно знаю. Я просто чувствую в вас родственную душу. А хотите, Марина, я вам погадаю? По-настоящему, по-цыгански?
"Ишь как разошелся! - не на шутку встревожилась Марина. - Еще кинется на меня, и что я тогда буду делать? Ночью, одна, и кругом одни только лошади!" Однако, услыхав последнее предложение, Марина радостно закивала, надеясь, что это хоть немного отвлечет ее сделавшегося излишне любезным хозяина. А там, глядишь, и "Скорая" приедет. Украдкой Марина снова взглянула на часы. Четверть одиннадцатого. Плохо дело. Выехала она из дому примерно в шесть...
Бруно, между тем, уже вытащил карты.
- Снимите, Марина. Так. Вы у нас - беглый взгляд, - по-видимому, дама треф. О, вокруг вас целых четыре короля, один другого лучше! Блондин, брюнет, шатен и... Этот, кажется, рыжий. Ну... или, скажем, каштановый. Боюсь, что вам предстоит нелегкий выбор. Впрочем, у вас также есть три соперницы. Вот, смотрите, все три дамы, они легли слишком близко, чтобы не таить в себе угрозы. Будьте осторожны, Марина, а то смотрите, уведут они от вас всех королей! Впрочем, ведь дам только три, а королей четыре. Один-то уж наверняка останется! Интересно только, который?
- Интересно, - кивнула Марина, поймав себя на том, что уже всерьез гадает, кто ж такой этот четвертый король и откуда ж он мог на ее голову взяться? Ведь не сам же это Бруно, не дай Б-г? Нет, быть не может!
В окне засверкали фары, послышалось урчание мотора.
- "Скорая"! - Марина от радости так и вскочила с дивана. И тут на нее неожиданно напал припадок суеверного страха. Она быстро обернулась на все еще разглядывающего карты хозяина и скороговоркой спросила:
- Бруно, вы мне только скажите быстро - у вас там нет туза пик? Ведь туз пик, я точно знаю, это удар в сердце, то есть несчастье!
Бруно ласково, успокаивающе улыбнулся.
- Нет, Марина, успокойтесь, - он улыбался ей так, точно они были давно знакомы и он очень-очень к ней хорошо относился.
- Не бойтесь, Марина, - повторил он. - Нет там никакого туза пик. Вокруг вас только хорошие карты. Счастливые карты.
Они вместе вышли из странной крестообразной конюшни, и Бруно, не дожидаясь вопросов, подробно и ясно растолковал шоферу "Скорой", как ему быстрее проехать к "Крольчатнику". На прощанье он сильно и нежно стиснул Маринину руку и буквально обжег ее горящим взглядом своих угольно-черных глаз.
- Верьте мне, Марина, - повторил он. - Все, все будет хорошо. В такую ночь просто не может случиться никакое несчастье.
Машина тронулась, и тут Марина услышала крик. Она с трудом разобрала отдельные слова.
- Пусть ваши не беспокоятся о лошади! С ней все будет в порядке! - кричал ей вслед Бруно.
"Надо же, - с запоздалым раскаянием подумала Марина. - А я ведь даже и не вспомнила".

16

"Скорая" повезла Димыча не в районную больницу, а прямо в Москву: врач сказал, что дело плохо. Женька с Денисом уехали с ними, никто Марину не ругал, всем было попросту не до нее, а ей самой, конечно, и в голову бы не пришло акцентировать на себе внимание. Никто даже не спросил, куда она девала лошадь. Спасибо, Маша и Илья напоили вконец измотанную Марину чаем, потом Илья увел ее спать к себе. Но в эту ночь им обоим было абсолютно не до секса. Вообще Марина как легла, так сразу и провалилась, но спала беспокойно, вздрагивала, вскрикивала. Илья просыпался, успокаивал ее. Уже под утро Марина горько заплакала во сне, всхлипывая и по-детски пришлепывая губами. Слезы ручьем текли по ее лицу, падая на подушку. Когда подушка совсем промокла, Марина проснулась. Илья стоял у окна, лицом к восходящему солнцу, и, быстро шевеля губами, почти беззвучно молился. Марина вытерла слезы. Ей вспомнились вчерашние слова странного маленького итальянского гнома: "Не бойтесь, Марина, все будет хорошо. Вокруг вас только хорошие карты". И еще про королей и про дам. Если бы он только знал, насколько это похоже на правду! Но все-таки, кто же такой четвертый король?
Марина взглянула в стоящее возле кровати на тумбочке зеркало. Да, лицо опухшее, глаза красные, под глазами темные мешки, а кожа... Да, кожа у Марины и в самом деле очень смуглая. Надо же, никогда не замечала. Привыкла, что ли? Папа с мамой ведь гораздо светлее. И Маша с Ильей, оба хоть и смуглые, но с Мариной никакого сравнения. Неужели у нее в роду и вправду были цыгане? Или даже итальянцы? Надо же, какая чепуха с утра лезет в голову!
Часам к двенадцати приехали Денис с Валерьяном, и с ними Алена. Женя осталась в больнице, у Димыча был разлитой перитонит. Операцию ему сделали, но шансов, что он выкарабкается, было немного.
Марина в отчаянии смотрела на Дениса.
- Это я, я во всем виновата!
- Ну что ты, Марина? Это ведь не Москва, тут вечно проблемы со "Скорой".
- Да нет же, это я виновата! Ты ведь не знаешь ничего! Я же заблудилась! И звонила не из деревни.
- А откуда же?
- От Бруно.
Хлопнула входная дверь. Это Валерьян возвратился из конюшни.
- Где Цыган? - с порога заорал он. - Что вы тут, с ума все посходили? Куда мою лошадь дели?
- Тише ты, - оборвала его Алена. - Ишь разорался. Можно подумать, это сейчас главная печаль - куда делась его лошадь!
- Главная не главная, а вот где она, - он кивком указал на Марину, - мою, ну хорошо, нашу лошадь дела? Что ж теперь, по-вашему, если человек умирает, то и лошади заодно пропадать? Бросила, небось, где-нибудь в лесу, лошадница хренова? Ну, чего молчишь, отвечай!
- Валька, на полтона ниже, - Алена сурово и вместе с тем бесконечно устало взглянула на Валерьяна, и тот сразу сник. - Ну подумай сам, при чем тут Марина? Она что, кататься ездила? А Цыган, вероятно, у Бруно, так ведь, Марина?
- Ах, у Бруно! - Валерьян немедленно снова завелся. - Тогда пусть она сама за ним и идет! Я к этому козлу вонючему сроду не пойду, хоть вы меня убейте! А Женька теперь, по всему видать, не скоро вернется.
- Валька, сбавь обороты, кому сказала! - с угрозой в голосе повторила Алена. - И оставь Марину в покое, видишь же - она и так не в себе. Успокойся, я сама схожу за Цыганом.
- Ты? - Денис с Валерьяном недоверчиво уставились на нее.
- А что тут такого? Ну, выскажет он мне еще раз, что он там обо мне и обо всех нас думает. А то я не знаю? Или мне не все равно? Тоже мне, проповедник нашелся, отец духовный! " Человек должен сознавать, что минуты любовного забвенья есть минуты слабости, коих всю прочую жизнь должно стыдится!" Вот он и стыдится! Ишь, подумаешь, какой святой! Забрался от людей подальше в медвежий угол, грехи замаливать! А ну его! - Марина поняла, что услышала отголоски давнего спора. Выходит, у Бруно со здешними идейные, так сказать, разногласия. Забавно!
- Аленушка, Валька! - произнесла Марина примирительно. - Да было бы о чем! Да я сама схожу! Что я, не смогу что ли? Уж как-нибудь не заблужусь, я теперь поняла где это.
- Да уж, ты сходишь! Хотел бы я посмотреть, как ты... - начал было Валерьян и вдруг сорвался. Он тяжело рухнул на стул и закрыл лицо руками. - Ребята, простите меня, - сдавленно произнес он из-под скрывших лицо ладоней. - Я уже сам не знаю, что говорю. Я просто не могу думать о том, что вот мы с вами тут, а Димыч сейчас, может быть... Нет, не могу! - Валерьян клацнул зубами. - Он же мне как собственный сын!
Он вдруг опустил руки и беспомощно обвел их всех глазами. - Денис, скажи, он ведь не умрет, нет? Скажи, ведь он не умрет? Ведь все еще, может быть, обойдется?
- Возьми себя в руки, мужик! - жестко проговорил Денис. - Марина, принеси ему воды. Ты лучше о Жене подумай, ей-то сейчас каково?
- Просто Женя - неимущий. Помните, как в Библии? - подала свой голос неожиданно возникшая в дверном проеме Вика. - И Толстой в "Войне и мире" то же говорит. - Что вот есть такие люди, у которых просто по жизни ничего никогда нет и быть не может. У таких все всегда отнимается. Вот у нее был один ребенок - и умер. И другой теперь тоже умрет. Просто ей так на роду написано, и ничем тут не поможешь.
- Круто! - заметил Илья. - Это что же выходит, есть такие люди, которым лучше и не жить просто?
- Да, есть, - это сказала уже Ольга. - Вот я, например.
- Кто о чем, а вшивый о бане! - Денис, изображая беспросветное отчаяние, схватился за голову. - Ну можешь ты хоть на миг забыть про себя?
- Ну, могу. А зачем? От этого Димычу легче, что ли, станет?
- Слушай, Оль, иди в свою комнату и думай о себе там. И Вику с собой, пожалуйста, прихвати, а нам всем от этого будет легче. Это уж будь уверена, - распорядилась Алена. - И вообще -  в этом доме еда какая-нибудь есть? А ну, кто сегодня дежурный?
- Женя, - еле слышно ответила ей Марина. Последовала тягостная пауза.
- Ну хорошо, - голос Алены зазвучал устало и как будто откуда-то издалека. - Тем не менее, нам всем нужно что-нибудь поесть, а потом отоспаться. И... кто-то должен заняться детьми, накормить их и тоже уложить спать. Кто там с ними сейчас?
- Маша, и там с ней этот, ну, который с Джейн приехал, Володя, - отозвался Илья. - Неплохой парень, вроде бы, и ребятня к нему сразу как прилипла. Ты не беспокойся, Алена, мы все сделаем, как надо.
- Я сейчас что-нибудь приготовлю, - поддержала его Марина. - Ты пойди, Алена, пока приляг, я тебя потом позову.
- Пойдем, Аленький, я тебя уложу, - сказал Денис, бережно обнимая ее за плечи.
Они ушли, и вообще все разошлись по своим делам и углам, Марина, в частности, в кухню. И туда же, к ней, спустя минут пять, притащился Валерьян, потерянно постоял у стола, потом, не глядя, опустился на табуретку.
- Я все думаю, - сказал он, с какой-то щенячьей беспомощностью смотря на Марину, - что же теперь будет? Понимаешь, у нас ведь никто никогда не умирал.
- Подожди плакать, - сказала ему Марина. - Еще ведь никто и не умер.
Почему-то сквозь весь туман боли и напряжения Марину не покидала наивная детская вера, что все как-нибудь обойдется. Может быть, из-за слов Бруно? "Марина, вокруг вас только хорошие карты".
Валерьян подошел к Марине, ткнулся ей в плечо, потерся об нее носом.
- Мышь, ты уверена? Ты что, в самом деле так думаешь, мышь?
В глазах его светилась наивная мольба.
- Ну конечно, - Марина с ласковой снисходительностью потрепала его по волосам. - А то стала бы я говорить?

17

Наступил канун Нового года. С утра Илья с Валерьяном сходили в лес и приволокли оттуда большую, красивую елку. Денис был в Москве, торчал с Женькой и Димычем в реанимации. Положение Димыча на этом свете оставалось неясным, но и то уже было хорошо, что он пока еще здесь, а не там: прошла ведь уже целая неделя! Денис обещал к вечеру вернуться, и все его ждали, понимая, что без него и праздник не в праздник.
Дети с Русланом носились по двору, как ошалелые - ни у кого не было времени повести их куда-то далеко гулять. Младенцев уложили валетом в одну коляску, которую на всякий случай прислонили к забору, чтобы кто-нибудь нечаянно не опрокинул. Аленин кот развалился на полу в кухне и старательно вылизывал теплый мохнатый живот.
- Эй, каких ты там еще гостей намываешь? - Валерьян, проходя мимо, легонько толкнул его ногой в бок. - Не будет нам сегодня гостей, Бароша. Свои-то и то не все соберутся.
Настроение, однако, несмотря ни на что, у всех обитателей Крольчатника было приподнятое. Валерьян сам, несмотря на все свои страшные клятвы, привел накануне Цыгана и теперь начищал его перед конюшней до блеска, приговаривая:
- Ишь ведь как запылился, паразит! Известное дело - не дома! Дома-то с тебя все до одной пылинки сдувают, а в гостях-то кому ты нужен?
На крыльцо вышла Алена, без пальто, набросив на плечи цветастую шаль.
- Эй, малышня, бегите наряжать елку! - закричала она.
- Ура! - разом взревели все пятеро глоток. Даже Джейн, несмотря на свою кажущуюся взрослость, орала сейчас чуть ли не громче всех. И лишь одного голоса недоставало сейчас в этом хоре. Впрочем, Димыч ведь и здоровый не больно-то орал.
Минут через десять Марина с любопытством заглянула в столовую. В центре круглого стола высилась огромная плетеная корзина с игрушками. И каких только игрушек тут не было! Тут была, например, целая куча ангелочков, позолоченных, посеребренных и просто фарфоровых; тряпичные и картонные паяцы, которым, судя по их выцветшим, когда-то пестрым одежкам, было уже Б-г знает сколько лет; золоченые орехи, старинные причудливые хлопушки, а рядом - привычные нам всем серебристые гирлянды стеклянных бус, тонкие серебряные и золотые шары и великое множество свежекупленного дождика, которым под конец окутали всю-всю елку, с верхушки до крестовины на полу! На вершине укрепили золоченый шпиль, острием упиравшийся в потолок. Ой, такой елки Марина никогда еще не видела - ни дома, ни даже в детском саду! То есть Марине устраивали, конечно, елку, ну, по крайней мере, когда она была еще маленькая, но совсем другую. То была елка скромненькая, складная, из бледно-зеленой пластмассы. Круглый год она хранилась на антресолях, и рядом с ней - ящик с игрушками, и даже этих игрушек было вроде бы довольно много, и каждый год докупались новые, но такой елки она не видела никогда!
Марина обернулась. Оказывается, кое-кто еще вместе с ней любовался елкой! У дверей, привстав от восхищения на задние лапы, стояла совершенно обалделая крыса, горящим взором разглядывая это прислоненное к роялю зеленое сверкающее чудо. На вид крыса была в полном отпаде. "Надо же, зверь, а понимает!" - подивилась Марина и, кажется, впервые протянула палец и погладила крысу между ушами. Было очень странно, что такой маленький зверек принимает ласку, словно собака, доверчиво подставляя под Маринин палец серую остренькую мордочку. "А еще говоря, что крысы противные! - рассуждала Марина. - И хвост, говорят, у них гадкий, потому что голый. А ничего ведь подобного, очень даже милый хвост, такой весь бархатистенький!" Крыса поймала лапками подол Марининого платья и деловито вскарабкалась ей на плечо. "Царапается, однако, падла", - заметила Марина уже без прежнего умиления, но прогонять животное все-таки не стала. Так, с крысой на плече, она и вернулась на кухню, где Ольга с Викой вдвоем разделывали индейку, а Маша, сосредоточенно отслеживая температуру, пекла какой-то совершенно особенный торт.
Когда стемнело, под окном, наконец, заскрипел снег. Родные, легкие, такие любимые шаги!
- Дениска! - Все разом ломанулись в прихожую. - Ну рассказывай, что там, как?
Денис вошел и молча разделся, никак не реагируя на устремленные на него со всех сторон нетерпеливые взгляды и возгласы. Не спеша повесил пуховку на плечики, пригладил перед зеркалом свою растрепавшуюся на ветру роскошную шевелюру, сдул невидимую пылинку с лацкана пиджака и только тогда обернулся к ним, сделав вид, что только сейчас что-то заметил.
- Что это вы понабежали? - спросил он в своей обычной насмешливой манере, от которой они все тут за эту неделю почти совсем успели отвыкнуть.
- Да хватит тебе! - заорал ему в лицо Валерьян. - Развел тут, понимаешь! Говори, наконец!
- Я тебя не понимаю. О чем ты? - Денис приподнял брови, якобы в полном недоумении.
- Да расскажи же наконец, как там Димыч? - Валерьян ухватил Дениса за пиджак и затряс его изо всех сил, угрожая вытрясти совсем. - Душу он из меня вынет, актер недорезанный!
- Что? Димыч? - не меняя своего легкого игривого тона, будто это вовсе не его сейчас трясут, произнес Денис. - Ах, Димыч! - И Денис обвел всех сияющими от счастья глазами. - В порядке Димыч! Его сегодня перевели из реанимации.


Ровно без десяти двенадцать все обитатели Крольчатника, не исключая и самых маленьких, которых принесли на руках, собрались за столом, буквально ломившимся от всяческих яств, изготовленных здесь или привезенных кем-нибудь из Москвы. Кое-что было привезено уже давно и заботливо припрятано специально к этому дню. В разношерстных бокалах - у кого хрустальных, у кого пластмассовых, кому какой попался - пенились вино или пепси-кола. Илья, кряхтя и ругаясь, настраивал неизвестно откуда извлеченный радиоприемник, ребятня галдела, как сумасшедшая, требуя включить и не выключать больше сразу все обвившие елку гирлянды, в то время как по первоначальному замыслу Ильи они должны были зажигаться по очереди, одна за другой.
- Черт, еще десять минут! - громко прошептал Валерьян Алене, сидевшей чуть ли не через весь стол от него. - Я сбегаю все-таки, хорошо? Что-то мне тревожно.
- Давай, - кивнула Алена, - только быстро. Мы-то что, мы подождем, а вот Новый Год ждать не будет.
Валерьян выскользнул из-за стола и, как показалось Марине, не позднее чем через мгновение снова показался на пороге.
- Чуваки! - оглушительно заорал он. - Там Зорька жеребится! Вы как хотите, а я пошел!
Вот так они и встречали Новый Год - не за столом, как все нормальные люди, а в конюшне с жеребящейся Зорькой. И хотя кобыла - честь ей и хвала! - управилась всего за каких-нибудь двадцать минут, Новый Год, однако, не стал ее ждать. Он пошел себе дальше, ко всем прочим людям, с удивлением взглянув на накрытый стол, за которым никто не сидел.
"Вот ведь как оно бывает, - думала Марина, разглядывая мокрого, иссиня-черного, ужасно длинноногого жеребенка с еле заметной белой звездочкой во лбу. - И ведь как нарочно подгадал, в самый Новый Год". Марине вспомнился давнишний сон, и на мгновение ей показалось, что это не Зорька, а она сама родила этого жеребенка. Она испуганно зажмурилась, потом открыла глаза и осторожно заглянула в денник. Нет, это Зорькин жеребенок, Зорькин и больше ничей. Вот она стоит, спокойная и счастливая, и вылизывает своего детеныша с ног до головы теплым шершавым языком.
- Кто хоть это, мальчик или девочка? - шепотом спросила Марина у безмерно гордого - можно подумать, он сам родил! - Валерьяна.
- Кобыла! - громко ответил он. - А назовем мы ее Зигзица.
- Г-споди, какой ужас! - ахнула Марина. - Бедненький жеребеночек! Ну и имечко! Сам придумал?
- Не сам, а "Слово о полку Игореве" читать надо! А потом правило есть такое: берется начальная буква клички матери и обязательно где-нибудь в середине должна быть начальная буква из клички отца. Мать у нее зовут Зорька, отца - Цыган. Тебе ясно, мышь? - Валерьян снисходительно скосил глаза на Марину: где. Дескать, тебе разобраться! Потом неожиданно крепко прижал ее к себе и припал губами к ее губам. - А наш-то, наш-то, Марина, он ведь тоже скоро уже родится! - жарко зашептал он ей в самое ухо. - Ты ведь его уже чувствуешь, наверно, Марина, скажи?
- Нет, - ответила Марина. - Ничегошеньки я еще не чувствую. Я даже не до конца еще верю. Одно хорошо, - весело добавила она, видя, что Валерьян заметно сник от ее ответа.
- Что? - заинтересовался он.
- Да вот то, что нашего ребенка не придется называть по этому жуткому принципу
- А что? - Валерьян фыркнул. - Назвали бы его как-нибудь Марвален или Марвалена. Тебе что, не нравится?
- Да? И чтобы все думали, что это в честь Ленина и Маркса? - и они счастливо засмеялись и пошли рука об руку обратно в дом, впереди всех, точно счастливые супруги, оставив новорожденного с его матерью на попечение Алены.
"Г-споди, как давно я тут не бывала! - думала Марина, раздеваясь в комнате Валерьяна. - Даже и забыть уже успела! А вот они, те самые книги, которые мне так хотелось прочесть. Подумать только, сколько дней я уже вообще ничегошеньки не читаю! Раньше я бы просто не поверила, что можно столько времени ничего не читать!"
"Просто здесь все время что-нибудь случается, - пришло к ней объяснение секунду спустя. - Какой вообще выдался странный год! Все, все, начиная с Аниного отъезда - все происходит как будто бы не со мной, а с кем-то совершенно другим. Я словно читаю какую-то захватывающе интересную книгу".
- Эй, ты что, так и будешь там стоять? - Валерьян, уже почти совсем раздетый, сидел в трусах на краю кровати и насмешливо смотрел на нее. Потом он встал, обнял Марину, прижал к себе, торопливо стал сам ее раздевать. "Подожди, глупый, порвешь, это же Магдино платье! - А, ерунда, Алена зашьет, так что и не видно будет! - Б-же, как я соскучился по тебе, и как я жил без тебя столько времени, просто не понимаю..."
Под утро Марина проснулась от странного, никогда раньше не испытанного ощущения: точно рыбка плеснула внизу живота. Показалось? Нет, вот снова.
- Валька, Валька! - затормошила она Валерьяна. Тот спросонья никак не мог понять, что ей нужно.
- Маринка, имей же совесть, дай человеку поспать! Ну ты что, взбесилась, что ли, мышь?
- Валька, да проснись же, глупый! Проснись наконец! Понимаешь, оно шевелится! Шевелится, слышишь?
Наконец Валька проснулся, сонно притянул ее к себе и поцеловал, положил руку на указанное место и, разумеется, ничего не почувствовал.
Марина лежала рядом с ним, чувствуя себя такой счастливой, какой не была еще никогда. "Какая же я была глупая! - думала она. - Ах,  какая же я была глупая! Ведь это же и есть самая, самая, самая настоящая жизнь!"



Часть IV

1

Марина сидела на кухне и перебирала гречневую крупу. Ей помогали Джейн и Володя, сводный брат Ольги.
— Послушай, Володя, — начала Марина, на секунду привставая, чтобы ссыпать в банку очередную порцию перебранной крупы. — Не удовлетворишь ли ты мое неуемное любопытство?
— Ради тебя что угодно, Мариночка!
Хотя Володе, оказалось, даже не четырнадцать лет, а пятнадцать, все равно он был еще слишком молод для того, чтобы в самом деле быть тем, что он ставил из себя. Худенький, темноглазый и темноволосый, он даже не был одним из тех бесчисленных в наши дни акселератов, про которых никогда сразу не скажешь, пятнадцать ему или двадцать. Его высокий и, вероятно, в будущем очень чистый лоб в настоящее время покрыт был бесчисленными прыщами, голос, при надлежащем самоконтроле звучавший достаточно хрипло, то и дело срывался на фальцет. Кроме того, он весь был какой-то нескладный, точно составленный из отдельных кусочков: руки слишком длинны, ноги слишком коротки, да к тому же еще и чуть кривоваты. Словом, красотой Володя покамест не блистал. Разве что глаза у него были хороши;  темные, глубокие, они тоже казались взятыми словно бы с какого-то чужого лица — это, наверное, было лицо кого-то мудрого, проницательного, этакого философа, причем, безусловно, он был на много-много лет старше самого Володи.
Едва появившись в Крольчатнике, Володя немедленно оказался  буквально вездесущ, точнее сказать, он был везде, где от него могла быть хоть какая-нибудь польза. Он не гнушался ничем: выносил мусор, пеленал младенцев... Дети ходили за ним по пятам, не сводя с него восхищенных глаз, что при других обстоятельствах заставило бы всех взрослых обитателей Крольчатника ужасно ревновать. Но Володя и старших умудрился подкупить, причем кого чем: Марине он помогал на кухне, перед Аленой часами простаивал с протянутыми руками, покуда она наматывала и сматывала с них свежеспряденную шерсть, Илью забрасывал вопросами об иудаизме, у Дениса без конца выпытывал всякие акушерские подробности, с Валерьяном возился на конюшне.
— Так о чем ты хотела спросить у меня, Марина?
— Да просто я хотела узнать, как же это так получилось, что вы с Джейн оказались у нас прямо-таки в тот же вечер? У Дениса ведь в тот день было дежурство? И потом... Ну, Джейн понятно, у нее тут мама. А ты... Ну, одним словом, под каким предлогом и за каким фигом ты здесь пасешься?
— У-у-у, сразу столько вопросов! Отвечу-ка я тебе для начала только на первый, ладно?
— В порядке очередности, так сказать, — Марина, понимающе улыбаясь, кивнула. У него все это выходило так забавно, гримасы, интонации, стиль... Временами он казался этакой пародией на Дениса, и ужасно хотелось узнать, кто же он такой на самом деле, что за черти скрываются в этом тихом омуте? "Он же еще совсем ребенок!" — одернула Марина себя. "Подумаешь! — моментально вскинулась встречная мысль. — Всего-то на пару лет младше!"
— Приехали, значит, Денис с этой дурищей, — Володя шутливо пихнул девочку пальцем в бок, отчего Джейн зарделась и как-то абсолютно неестественно хихикнула, — часов в девять утра. Мы с мамой Нелей еще спали. Ну, мама Неля обрадовалась, конечно, сразу кудахтать стала: "Ах ты, моя деточка, ах, как ты похудела, ах, ноготки нестриженые, ах, нет ли у тебя температурки, да уж не больна ли ты, бедная такая, ах, ну конечно же, ты совсем-совсем больная, сейчас я тебя сразу в постельку уложу и пойду поскорее звонить Софье Марковне!" — это врачиха наша детская, участковая. Идиотка ужасная, между прочим. Еще и слепая к тому же! Я столько раз градусник прямо при ней набивал, а она ничего, пишет не глядя справку об ОРЗ, а мне, ясное дело, того и надо, страсть как не люблю в школу ходить.
— Ты, наверное, двоечник, — Марина едва сдерживала смех. Так он смешно рассказывал!
— Ну что ты, как можно? Круглый отличник.
— Рассказывай! — недоверчиво фыркнула Марина.
— Зря не веришь, — Володя вроде бы даже обиделся. — Я, между прочим, серьезно. У Джейн вон спроси, она мой дневник сколько раз видела. А в школу ходить все равно не люблю, потому что чего там делать? Учиться надо дома, с комфортом, за своим письменным столом, в мягком кресле, и чтобы через каждый час в дверь стучались: "Деточка, тебе чаю или какао? Яблочка скушаешь или печеньица? А то, может быть, ты голодный?" У-у-у, я на таком режиме за один месяц могу школу закончить!
— Что ж ты до сих пор не закончил? — поддела его Марина. Володя прищурился и усмехнулся.
— А вот как ты думаешь, в каком я сейчас классе?
— Ну... В девятом, наверное? — неуверенно предположила Марина.
— Держи карман! В одиннадцатом, так же, как ты! Да я бы эту школу еще два года назад закончил, если бы в нее можно было вообще не ходить. Но им же не объяснишь! Волнуются, маме Неле звонят, она за валидол сразу хватается: "Ах, я за тобой плохо смотрю, я тебя недостаточно хорошо воспитываю!" Или, знаешь, совсем уже патетически: "Да, Владимир, мне так и не удалось заменить тебе мать!"
— А ты тогда что? — поинтересовалась Марина. Ей уже начинало казаться, что она в подобном доме не выдержала бы и двух часов.
— Ну как что? Я, это, как его, обнимаю, целую, плачу и клянусь, что больше не буду. А как же иначе-то? Она ведь, в общем-то, неплохая баба, ее жалко иной раз делается до ужаса! Ну что это такое: все ее всю жизнь бросают, никто с нею жить не хочет, никому она в сущности не нужна. Отец ведь с ней почему только не развелся? Он дома-то почти что и не бывал, можно сказать, годами. Он инструктором работал, группы водил, по Памиру там, по Тянь-Шаню, — Володя замолчал и шумно перевел дыхание.
— Володя, а мама у тебя есть? — осторожно поинтересовалась Марина.
— Мама-то? А как же, конечно, есть. У всякого человека должна быть мама. Вот только я свою маму не помню уж, когда и видел. Подожди, дай сообразить... Ну да, лет десять назад это было. Я ее, вообще-то, понимаю, с таким мужем, как мой батя, только мама Неля и смогла столько лет продержаться. А моя мама — нормальная женщина, поэтом она сначала сама с ним все по горам лазила, потом я родился, она, вроде, со мной засела, сидела-сидела, потом вдруг говорит: "Да на кой мне это надо!" Взяла и оформилась на учебу в Австралию. Приехал батя в отпуск, а ему подарочек: забирай к себе дите, сам родил, сам и нянчись, а мне нынче недосуг, мне учиться надо.
— И что ж, она с тех пор так и не приезжала?
— Как же не приезжала, конечно, приезжала! Аж три раза! Когда мне два года исполнилось, когда три с половиной и когда четыре. Я только последний раз и запомнил, впрочем, тоже, надо сказать, довольно смутно. Но, судя по фотографиям, ничего себе дамочка, эффектная такая. Пахло от нее тоже, насколько я помню, довольно клево.
— Но почему же она перестала приезжать, она что, замуж там вышла?
— Она-то нет, да вот отец мой вроде как женился. Для нее, ты знаешь, это такой удар оказался, что ты! Она ж думала, что у них ужас до чего крепкая семья: она в Австралии, он на Памире, дите в Харькове — я у бабки тогда в Харькове жил. А бабка умерла — куда меня девать? Ну, отец тогда, конечно, сразу и женился. А что ему еще делать-то было? У него ведь и времени-то, считай, не было. Месяц отпуска, всего ничего. Свадьбу уже, можно сказать, за свой счет гуляли.
— А ты-то откуда про все это знаешь?
— А мне, ты думаешь, не рассказывали? Я же у мамы Нели главный дружок. Этакий священник-исповедник, особая ценность коего в том, что он ничего еще не понимает. А когда маленький, так я такой слушатель был, что ты, вообще! Я же в четыре года и не говорил почти, потому как бабка у меня была глухонемая.
— Зато теперь очень хорошо научился.
— А то! С тех пор уж десять лет прошло, небось хватило времени всему выучиться, и тому, и этому, и еще кое-чему.
Володя как-то странно посмотрел на Марину, и она поспешно сменила тему, точнее сказать, вернулась к первоначальной:
— Володя, а ты ведь так и не рассказал мне, почему вы тогда сразу уехали?
— Да неужели ж не рассказал? А мне показалось, я уж так точно все изобразил, прямо в красках и в лицах! Ну хорошо, вот тебе, так сказать, комментарий для тупоумных. Как только Джейн услыхала про Софью Марковну и осознала, что грозит ей теперь строгий постельный режим сроком минимум на две недели, к нашей Джейн мигом возвратилась память, и принялась она орать благим матом, что она уже передумала и хочет обратно к маме.
— Хорошо, с Джейн мне примерно ясно. Но ты-то сам как здесь оказался?
— О, вот это уже другой вопрос. Я в это время сидел в своей комнате и, как подобает приличному мальчику, делал вид, что учу уроки. Слышу, Джейн вопит. Прислушался — ушам не верю: вроде бы она к маме просится. Я лично всегда считал, что Ольга — такая редкая мамаша, что от нее даже к маме Неле сбежать можно. Да что я тебе говорить буду — сама знаешь.
— Так что лучше помолчи, — Марине совсем не понравились его последние слова. Ольга, какая ни на есть, а своя, а этот Володя — шут его еще знает! — Рассказывай лучше дальше. Ну, ты удивился.
— Да не то слово! Джейн, конечно, дурища, но чтобы ей хотелось к Ольге! Стал я в ее рев внимательно вслушиваться, и, наконец, осознал, что Ольга в кои-то веки вписалась в клевую тусовку, ну и, стало быть, я не я буду, ежели не сяду ей на хвоста. И поднял я тогда рев не хуже нашей Джейн. Я, когда надо, и это умею.
— Да ты, я погляжу, просто уникум. Все как есть умеешь. И что ж ты такое орал?
— У-у-у, никогда не догадаешься! Я орал, что жить не могу без Джейн, что я без нее весь извелся, что я с ума без нее сойду, дня не проживу.
Марина посмотрела на Джейн. Джейн смотрела в окно. Губы у нее были плотно сжаты, под ресницами закипали злые слезы, но Джейн решительно закусила губу, тряхнула головой и не заплакала. Б-г весть, чего ей это стоило. Марине было ее безумно жалко. Бедная Джейн наверняка приняла тогда эти вопли за чистую монету.
— Ну, мама Неля, конечно, в слезы, — продолжал Володя, — "Владимир, после всего, что я для тебя сделала, ты смеешь говорить, что привязан к этой сопливой девчонке больше, чем ко мне!" — клянусь, можно было подумать, что я женат и решил развестись! "Нинель Сергеевна", — говорю...
— Подожди, разве ты ее не мамой зовешь?
— А как же, конечно, мамой. Когда ведет себя хорошо. А когда выдрючивается, я сразу: "Нинель  Сергеевна!" Она сразу: "Ах, Володечка, чего тебе хочется?"
— А ты?
— А я, ясное дело, говорю, чего хочется. Хочется мне, говорю, поехать с Джейн, потому как соскучился и хочу посмотреть, как она там живет. Тем более, говорю, что там загород и здоровый образ жизни, а не то, что у вас в Москве. А ведь я, говорю, недавно так ужасно болел: по три раза на дню на градуснике сорок набивал, аж умаялся! Да неужто она не помнит? Ну, и что я ожидал от высокоуважаемой Нинель Сергеевны более внимательного отношения к моему здоровью. Ну, уж после второй-то "Нинель Сергеевны" она сразу шелковая сделалась.
— Погоди, ну, она-то сдалась, это я понимаю. А Денис-то как же? Вообще, объясни ты мне, наконец, как же это так получилось, что Денис вдруг так круто изменил свои планы, не пошел даже на работу? На него ведь это совсем не похоже!
— А что Денис? — Казалось, Володя вполне искренне удивился. — С Денисом мы и не разговаривали даже! Как мама Неля угомонилась, так я сразу манатки в рюкзак, рюкзак в зубы и в коридор. Прямиком к входной двери. Поехали, говорю. Денис только глянул молча, свистнул сквозь зубы, чемодан Дженькин подхватил, и мы сразу вышли. Правда, на улице он сказал: "Погодь, братва, позвонить надо!" Что уж он там говорил в автомат, с кем разговаривал — откуда мне знать, я ж не подслушивал. Ну, а когда мы сюда приехали — тут же сразу всякая кутерьма началась с вашим Димычем, ты же помнишь, уже и не до выяснений было.
— А по дороге?
— Что по дороге?
— Ну, по дороге-то он тебе вопросов никаких не задавал? Ну, кто ты, что ты, зачем к нам едешь, надолго ли? Дорога-то сюда длинная!
— Какие вопросы? Как вошли в вагон, Денис сразу сел в уголок, к стенке привалился, и такого задал храпака — люди в этот вагон не садились, думали, моторный. Мы чуть станцию не проехала, хорошо хоть Джейн его толкнуть догадалась. У нее, между прочим, соображаловка иной раз здорово  работает. Верно, Джейн? — И он опять подмигнул Джейн и опять ткнул ее пальцем в бок, а Джейн опять покраснела и опять захихикала.
— Ну, хорошо, — устало сказала Марина. — Но, может, ты хоть мне сейчас расскажешь, зачем тебе это надо было? Ты ж не Джейн, из своей мамы Нели ты, похоже, веревки вьешь, живешь в Москве, в центре, все удобства, даже вон врачиха участковая — и та слепая попалась! Я, например, никогда в жизни не видела, чтобы одному человеку так везло. Так чего ж тебе там не жилось-то?
— О! — Володя прищелкнул языком, слегка прищурился, откинулся на спинку стула и оглядел Марину с ног до головы таким взглядом, что ей сделалось очень сильно не по себе. Несмотря на прыщи, Володино лицо неожиданно показалось ей сейчас вовсе не детским, и не взрослым даже, а... старческим, что ли? Это было лицо Мефистофеля, ну, или, на худой конец, сатира. Марина на секунду зажмурилась, а когда снова открыла глаза, на Володином лице уже изо всех сил сияла простодушная детская улыбка.
— Марина! — сказал он. — Ты уж прости, но я не отвечу тебе на последний вопрос, хорошо?
Как-то ужасно мило прозвучало это "хорошо?", так по-детски наивно, точно его произнес не Володя, а кто-нибудь из малышей.
— Я, может быть, потом тебе все расскажу, ну, когда мы познакомимся немножко поближе.
"Ужас какой-то! — ахнула про себя Марина. У нее наконец-то составилось о Володе четкое мнение. — И вот с этим чудовищем мы теперь будем жить! Вот не было печали!" Марина резко встала и, высыпав последнюю порцию крупы, поставила банку на полку.
— На сегодня, — произнесла она как можно спокойнее и доброжелательнее, — хватит. Выматывайтесь-ка вы оба из кухни, дальше я и сама справлюсь.


Поздним вечером, после того, как потух камин, Марина с Аленой и Ильей отправились к Денису, посидеть, поболтать. Вот когда Марина не сдержалась!
— Я не могу с ним жить! Этот парень — законченный подонок, как вы все не видите! Он влез к вам ко всем в доверие с какой-то черт его знает какой целью,  видели б вы его глаза, когда он мне все это рассказывал, для него ж нет ничего святого!
— Марина, постой, не слишком ли ты торопишься? — В глазах Дениса привычно заплясали смешинки.
— В смысле?
— Ну, вроде как жить тебя с ним еще никто не заставляет.
— Ну, знаешь! — от возмущения Марина задохнулась. — А как еще прикажешь называть совместное пребывание под одной крышей?
— О-хо-хо-хо, — Денис растянулся на кровати и, не глядя, подпихнул под затылок подушку. Глаза его жестко, с укоризной уставились на Марину.  — Ты ж его совсем не знаешь, этого парня. Эко дело — разик поговорила! Может, у него сегодня просто такое настроение?
— Ну ответь тогда, что, что он здесь делает? Он что, беременная девушка, или ты поверил, что он не может обойтись без Джейн?
— Да уж скорее без Ольги! — Денис невесело усмехнулся.
— Вот Ольгу-то он как раз и ругал!
— А ты что хотела, чтобы он ее хвалил? Она ж знает его, небось, как облупленного! Так не самое ли лучшее — прикинуться, что они попросту в ссоре и поэтому она наговаривает на него со зла?
— Марин, ты просто не понимаешь, — вступил в разговор Илья. — Здесь у нас ведь отнюдь не клуб возвышенных и чистых душ.
— Скорее уж убежище для изгоев! — фыркнул Денис, и оба они рассмеялись.
— Он — кукушонок, — тихо и, как всегда, словно бы про себя проговорила Алена. — Ты, наверное, не понимаешь,  Марина, а он просто кукушонок. Никто его никогда не любил просто так, нигде он не жил просто так, никому никогда он по-настоящему не был нужен, вот он и привык везде выгрызать себе место под солнцем.
— И надо думать, зубы у него острые, — задумчиво проговорил Илья.
— Да послушайте, мы же просто не можем так рисковать! У нас же дети! — Марина просто доходила до отчаяния от этой их полной тупости. Козлы! Они ж просто не понимают, с кем имеют дело!
— Он тоже ребенок, Марина, — мягко сказал Денис, ласково беря Марину за руку и с нежностью перебирая ее пальцы. — Как и ты, как и все мы тут. И мы все должны друг другу помогать, по мере возможности.
— По крайней мере, — как эхо, отозвался Илья. И тут же, оживившись, добавил: — Да, но злодеев у нас тут еще не было. Интересно! А правда, ребята, что нам с ним делать?
— Гнать в три шеи! — сквозь зубы процедила Марина, сердито отталкивая Денисову руку. — Придурки чертовы! Юродивые!
— Такие вещи должны лечиться любовью и хорошей жизнью, — будто и не слыша ее, проговорила Алена.
— Ну, вы его, если можете, любите, а я не могу!
— Да-а, насильно мил не будешь! — сочувственно проговорил Денис, неожиданно крепко стискивая Маринины плечи и плотно прижимая ее к себе. — А ну, Илюха, помогай мне! Сейчас мы ей покажем, как надо любить!
— Всех! — уточнил Илья, включаясь в игру и хватая Марину за ноги. — Щекотки боишься?
— Ай! Боюсь! Не надо! — завизжала Марина.
— Тс-с-с! — строго сказал Денис, прикладывая палец к губам. Марина испуганно стихла. — Детей перебудишь! А ты, Илья, щекочи, щекочи ее, не отвлекайся!
Постепенно на кровати из них сложилась куча-мала. Потом еще откуда-то сверху на них кошкой прыгнула Алена, и так они катались, щекотались, ласкались, еле слышно повизгивая, стараясь, по возможности, не шуметь, чтобы и в самом деле никого не разбудить. Им было так бесконечно хорошо друг с другом, что в конце концов Марина и вправду поверила, что просто она мнительная дурочка и что ребятам, конечно же, виднее. Наверняка у них и в самом деле есть способ справиться как-то с этим ужасным Володькой! Раз уж они говорят...

2

Утро для Марины началось с полной растерянности.
Она проснулась одна в широкой Денисовой постели — ух, какой здесь у них вчера был сексодром! — проснулась от стука в дверь. Машинально взглянула на Денисовы часы со светящимся циферблатом — они лежали на стуле перед кроватью. На часах было пять. "Что за  черт? — подумала она. — Кто же это и зачем будит меня так рано?"
— Малыш, ты одна тут? — спросили из-за двери. — Малыш, можно, я зайду?
— Конечно, зачем ты спрашиваешь?
Только Денису могло прийти в голову стучаться в собственную комнату!
— Что случилось, почему ты не спишь? — сонно прошептала она, с любовью глядя в его прекрасные глаза, в которых не было и тени сна. "С кем он спал?"
— Случиться ничего не случилось, а бужу я тебя вот почему — мы с тобой сейчас едем в Москву.
— В Москву?! Сейчас?!
— Ну, не прямо сейчас, конечно. У тебя есть... — Денис искоса поглядел на часы, — еще ровно сорок пять минут. Вставай, малыш, на самом деле это совсем немного.
— Но почему?
— Потому что послезавтра у тебя кончаются каникулы, тебе надо в школу, по крайней мере, для того, чтобы официально освободиться от обязанности ходить туда каждый день. И еще потому, что через десять дней твоя свадьба. И уж поверь мне, с этим тебе тоже предстоит немало мороки. Кольца покупать и всякое такое. Так что скорей вставай и начинай собираться.
Денис легонько щелкнул Марину по носу, и Марина окончательно проснулась. Она села на постели, запустила пальцы в волосы и слегка приподняла над затылком свою тяжелую роскошную гриву.
— Денис, а что ж ты мне вчера ничего про это не сказал? Ты что, сейчас только вспомнил?
— Нет, малыш, я не только знал, я об этом думал буквально всю неделю. Как нам всем будет тебя не хватать и вообще... А не говорил, потому что не хотелось тебя огорчать. Ты последнее время ходила такая счастливая, обо всем на свете забыла. И тут вдруг я с этой окаянной прозой жизни! Я все собирался и собирался, все никак не мог сказать и...
— Дотянул до последнего, — с улыбкой докончила Марина. — Ты знаешь, а я не так уж и огорчена, — сказала она в основном для того, чтобы его подразнить. — Знаешь, я, оказывается, соскучилась, по маме и даже по отцу, потом, начинается третья четверть, значит, скоро уже должна приехать Аня. Может, она даже и уже приехала, — мечтательно протянула Марина.
— Кто это Аня? — спросил Денис.
— Моя лучшая подруга, — Марина встала и принялась лихорадочно одеваться.
— Не спеши так, мы ж все-таки еще не опаздываем, — растерянно глядя на нее, произнес Денис. — Но неужели тебе так хочется поскорее отсюда уехать?
— Сейчас — да, — Маринина всклокоченная голова вынырнула из балахона. — Потому что это же ненадолго, правда? — Марина вдруг испуганно взглянула на Дениса: может, она его не так поняла?
— Фу ты, а я уж было испугался, — Денис облегченно вздохнул. — Решил, что ты нас бросить надумала.
— Что ты, Денис, как тебе только в голову пришло? — ужаснулась Марина. В порыве раскаяния она бросилась ему на шею и быстро, по-птичьи, поцеловала в губы, будто клюнула — этакий типичный для Крольчатника поцелуй на бегу. Раньше Марина себе такого не позволяла, но в последние дни в ней появилась и довольно быстро крепла уверенность в себе и в других, та самая уверенность, которой ей так раньше недоставало.

3

Она ни с кем не попрощалась! На вокзале, в Москве, Марина вспомнила об этом и ревела белугой.
— Малыш, родной мой, не плачь! — успокаивал ее Денис на глазах у всего честного народа. — Они все до одного знают и понимают, что ты не нарочно, у всех поголовно есть твой телефон, у кого нет, я дам, мы же не бросаем тебя, звонить будем и вообще... А вот здесь я тебе записал свой рабочий и в какие дни у меня дежурства, — Денис сунул ей в руку маленькую вчетверо сложенную бумажку. — Глядишь, и встретимся.  Милая моя, девочка моя, успокойся, пойми, мы же теперь без тебя никуда! Не плачь, возьми себя в руки, ты же будущая Крольчиха!
— Кто я? — Марина вытерла слезы. — Вот дождетесь, рожу вам и вправду не ребенка, а какого-нибудь кролика, — пригрозила она.
— Делов-то! Что ж ты думаешь, мы твоего кролика не будем любить?
— Да, вы уж будете! Вы-то всех будете любить, вам только дай! Вот только этого, Володечку, любите уж как-нибудь... поосторожнее, что ли.
— С презервативом? — немедленно уточнил Денис.


Денис довел ее до подъезда за ручку. В подъезд не зашел и даже на всякий случай не поцеловал — вдруг кто из родителей в окно смотрит?
— Ну, счастливенько! Не скучай, ходи в школу, веди себя хорошо и будь умницей! Большего от тебя не требуется. Сергей тебе на днях позвонит, обсудите с ним про свадьбу. Ну, и мы будем звякать, не бросим, не беспокойся.
— Я не беспокоюсь, — чуть слышно прошептала Марина, — всем пока и привет!
— Ага, — Денис легонько притронулся к рукаву Марининого пальто, повернулся и побежал. При входе в арку он оглянулся и послал Марине воздушный поцелуй. Она, конечно, ответила, но он к тому времени уже скрылся в темном провале арки.
Марина почувствовала, как рвется у нее в груди сердце. Ей не просто хотелось немедленно бежать за ним, она физически не могла не бежать, и непонятно было, почему она вообще до сих пор стоит! Но бежать было нельзя. Для верности Марина изо всех сил вцепилась в дверную ручку. И тут из окна до Марины донесся знакомый, родной, несмотря ни на что, все-таки самый близкий на свете голос:
— Маринка, доченька! Приехала наконец? Что ж ты там стоишь, поднимайся скорее!
Марина через силу улыбнулась, кивнула маме, вошла в подъезд и пошла по лестнице вверх, все убыстряя и убыстряя шаги, гадая про себя, почему же это мамин голос раздался именно в этот момент, а не, скажем, минутой раньше. Интересно, видела ли она Дениса? Мама ведь у Марины чуткая, болезненно деликатная, и на нее очень было бы похоже дождаться, пока Денис уйдет, и только после этого закричать.

4

Дома ничего не изменилось. То же большое зеркало в прихожей, та же люстра под потолком ("пластмасса под стекло, которое под хрусталь", как говорит о ней мама), тот же Фунтик, с лаем выбежавший из комнаты.
Вот только... Марина прислушалась. Нет, ей вовсе не показалось. Компьютер молчал!
— Папа дома? — спросила она осторожно. Мало ли что у них за это время произошло!
— Дома, дома, — послышался из кухни полузабытый и вообще очень странно звучащий голос, и в коридоре появился папа собственной персоной, в новом тренировочном костюме, гладко выбритый, с дорогой сигаретой в зубах. Папа — вот чудеса! — подошел к маме и положил ей на плечо руку. На мамином лице тотчас появилась незнакомая Марине блаженная улыбка.
Мама тоже изменилась. Что же с ней не так? Марина склонила голову на плечо и слегка испуганно оглядела маму с ног до головы. Ну так и есть! Точно!
— Мам, как же ты могла? — сдавленным голосом спросила Марина.
— Что? Ах, косу-то отрезать? Но, доченька, это ж была такая тяжесть, просто терпеть невозможно! Я просто уже не в том возрасте, чтобы таскать такое на голове! Но не расстраивайся так: я ведь ее сберегла, она в твоем шкафу, на верхней полке.
"Так, — ужаснулась Марина. — Главное дело, про это не забыть, а то ведь наткнешься неожиданно, со сна, к примеру, сунешься за чем-нибудь в шкаф, а там... да, на верхней полке — холодные, мертвые волосы, словно принадлежащие трупу, легкие, скользкие, липнут к рукам. Бр-р!" — она содрогнулась.
— А по-моему, Люське так идет, — проговорил папа с совершенно неожиданной в его голосе легкой, игривой интонацией. И, что было совсем уж невероятно, любовно потрепал маму по коротко остриженному затылку.
На маме был абсолютно новый, никогда раньше Мариной не виденный халат. Синий, шелковый, с золотыми драконами. "А ведь ей в самом деле так хорошо, — с большим удивлением подумала Марина. — С этой прической мама теперь просто как девочка! С другой стороны, ежели Магда в свои семьдесят лет умудряется оставаться такой ослепительной красоткой, то уж Марининой маме, которая в сравнении с ней в самом деле еще девчонка в свои какие-то там тридцать восемь, и сам Б-г велел!"
А как смотрел на нее папа! Марине и в голову не приходило, что взрослые люди могут так друг на друга смотреть. Им-то, казалось бы, зачем? Ну, еще если любовники, тогда ладно, но эти ж вроде бы законные супруги? "По-моему, они тут без меня взбесились, — подумала Марина в легком трансе. — Погоди, как он ее сейчас назвал? Люська? Не, определенно свихнулся! А смотрит-то, смотрит-то как! И она... Г-споди, как же я теперь с ними жить-то с такими буду?"
Все трое молчали, и чем дальше, тем больше создавалось впечатление, что им попросту нечего друг другу сказать! Возникла неловкость. "Черт дери, — сообразила, наконец, Марина, — так ведь я же им теперь, чего доброго, мешаю! А мне ж тут еще целый месяц жить!"
"Ну ничего, ничего, — неуверенно успокаивала себя Марина, — уж как-нибудь, все ж таки родные мама и папа, авось за дверь не выкинут... Я в конце концов тоже здесь прописана!"
— Ну, здравствуйте, мама-папа! — вымолвила наконец Марина, не в силах дальше терпеть эту паузу, на всем протяжении которой эти психи безотрывно пялились друг на друга. — Как вы тут без меня живете?
Но она, пожалуй, уже сама могла ответить на этот вопрос.


Распаковав вещи и с наслаждением выкупавшись в своей родной ванне, Марина сочла, что все вообще-то не так уж плохо и влюбленные предки ей ни капельки не мешают, может, даже наоборот: избыток внимания Марину сейчас никак не порадовал бы.
Вымывшись, Марина с четверть часа разглядывала себя в их огромном, во всю стену, зеркале. Да, живот у нее появился, или, вернее сказать, все еще пока не живот, а так, животик, но все равно, про любимые джинсы придется забыть — даже в нелюбимые она и то с трудом влезет. Пожалуй, придется вскоре переходить на брюки от тренировочного костюма, и резинку в них наверняка придется ослабить. А свитер сверху посвободней — так вообще никому ничего в голову не придет!
И вполне довольная собой Марина в своем стареньком розовеньком халатике, разрисованном светло-зелеными кубиками, похожими на крохотные дома, в каждом из которых тебя кто-нибудь ждет, прошествовала в свою комнату.
Войдя, Марина с разбега кинулась на тахту, легла на спину и на радостях закрутила ногами "велосипед" — она дома, дома, дома! Что ни говори, все-таки это очень здорово — ощутить себя снова маленьким ребенком.
— Мариночка! Завтракать иди, детка! Блинки будешь?
— А то!  — Марина легко спрыгнула с тахты и понеслась в кухню. Фунтик с лаем кинулся за ней. Папа с порога маминой комнаты проводил их тяжелым взглядом.
— Надо же, замужняя женщина, а скачет, как коза! Все твоему мужу расскажу! — мама шутливо погрозила Марине пальцем. — Кто он у тебя, кстати, такой?
— А черт его знает! — едва не ответила Марина, но вовремя прикусила язык и дипломатично произнесла:
— Ну как тебе сказать, мам? Человек.
— Да уж наверное, не кошка и не собака! — мама рассмеялась
Мама  взяла сковородку прихваткой и перекинула Марине блины на тарелку.
— С вареньем тебе или с медом? — спросила ласково .
— Со всем! — Марина подошла к маме, обняла ее и поцеловала.
— Мамочка ты моя! — зашептала она ей в самое ухо. — Как же я тебя люблю! Как же я по тебе соскучилась!
— И я по тебе, — мама нежно прижала к пышной высокой груди Маринину голову. — А новостей-то сколько накопилось, сколько надо тебе рассказать! Ты знаешь, твоя Аня приехала!
— Приехала! — ахнула Марина. — И ты мне до сих пор ничего не сказала? Ой, раз так, тогда я побежала звонить, мамочка, ты уж прости, но я ведь просто  есть не смогу, пока ей не позвоню! Ведь это шутка сказать - полгода не виделись! Мамочка, прости меня, пожалуйста, я только позвоню, скажу ей, что я тоже приехала - и сразу назад, ничего еще и остыть не успеет. А  и остынет, так тоже  не беда — твои блины я и холодными съем! — И Марина  стремглав ринулась к телефону.
Аня взяла трубку сама, но голос ее показался Марине таким далеким, точно она говорила еще из Америки. Впрочем, Аня ей как будто обрадовалась.
— Марин, ты где ж  пропадаешь? Я ведь уже неделю целую дома! Звоню-звоню, а тебя все нету и нету! Мама твоя говорит — вышла. Но нельзя же постоянно все выходить и выходить, надо же и приходить когда-нибудь! И в школе говорят, что ты  последние три недели перед каникулами пропустила. Что с тобой было-то — болела?
— Да. Нет. Слушай, нам надо встретиться, это все как-то не по телефону.
— Да почему ж  это не по телефону? Слушай, и голос у тебя какой-то странный. Ты  почему на письмо мое не ответила? Случилось что-нибудь?
— Еще как случилось! — завопила в трубку Марина, лихорадочно соображая, что бы ей такое сказать. "А, ладно, скажу как есть!" — решила она наконец и радостно проорала:
— Понимаешь, Аня, я замуж выхожу! И еще у меня ребенок будет! Представляешь?
Марина постаралась прокричать обе эти новости по возможности легко так и беззаботно, стараясь не зацикливаться на том, что каждая из них способна вызвать у Ани шок.
Аня и вправду ошалело замолчала.
— Эй, — сказала она спустя минуту совсем-совсем другим тоном, — эй, Марин, ты что, все это всерьез?
— Серьезней не бывает! А что тут такого? Ничего особенного! Ты знаешь, я очень счастлива!
— Хм! — сказала Аня. — Да, голос у тебя в самом деле  странный. Знаешь что, приходи-ка ты действительно сегодня ко мне. Будем разбираться.
— Да хоть сейчас! — все тем же бездумно-эйфорическим тоном прогромыхала Марина в трубку. — Вечером, часиков этак в пять, хорошо? Шутка ли, сто лет я тебя не видела! Как хоть оно там, в Америке, было?
— В Америке? — медленно, раздумчиво переспросила Аня. — Ты знаешь что? Это, пожалуй, тоже не по телефону.

5

— Ну, рассказывай скорей, мамусь, что тут у вас без меня стряслось? Что это вы с отцом оба как шальные бродите? — еле выговорила  Марина с полным ртом , возвратившись наконец к блинам. — Его что, с работы выгнали?
— Нет, что ты! — мама неожиданно засмеялась, хотя, логически рассуждая, Маринино предположение должно было бы ее ужаснуть. — Совсем в другом дело.
Мама уселась напротив Марины на табурет и внимательно поглядела ей в глаза.
— Видишь ли, Марина, ты девочка уже взрослая — нерешительно начала мама, замолчала, секунду помедлила и наконец выпалила:
— Одним словом мы решили завести еще одного ребенка.
Ребенка? Еще полгода назад Марина встретила бы эту новость с восторгом, но тогда она сама еще была ребенком, и весть о братике или сестричке, этакой живой кукле, которую можно будет нянчить, играя потихонечку в маму — да что может быть лучше?
Но сейчас все изменилось. "Ну вот, — тоскливо думала Марина, — ну вот, стоило мне уехать, как они... попросту обо мне забыли. Ну ясно, теперь я им не нужна, раз они  скоро родят  другую. Подумать!  Другая девочка будет жить в моей комнате, спать в моей постели, играть в оставшиеся от моего детства  игрушки, а мне, если я, скажем, приеду вдруг в гости, постелют на диване в кухне. И... что же тогда? Это значит больше уже не моя мама, раз у нее  теперь  будет другая дочка?" Марина почувствовала, что на глаза у нее сами собой наворачиваются слезы. " Тьфу, какая чепуха! О чем я? — подумала она со стыдом. — И можно ли себя так накручивать! Не говоря уж о том, что ведь еще только  сегодня утром я хотела навсегда остаться в Крольчатнике, вообще больше никогда не приезжать в Москву!"
Однако чувства  в Марине явно брали верх над разумом. Никакие рассуждения, никакие самоуговоры не помогали. И к тому же Марина со всей очевидностью понимала, что сама во всем виновата. Ну в самом деле раз у нее, у Марины, теперь своя жизнь, так почему у родителей не может быть своей?  Г-споди , что ж она наделала, уехала на сто лет, ни с кем не посоветовавшись, ни у кого толком не спросившись, ну  хорошо, пусть не на сто лет, пусть всего лишь на месяц - все равно теперь, поезд уже ушел, в прошлое нет возврата , не быть больше Марине маминой маленькой девочкой.
"Я ведь даже не звонила! — с запоздалым раскаянием ужасалась Марина. — Действительно, кому нужен ребенок, который, семнадцать лет прожив в родительском доме, потом уезжает и за целый месяц ни разу даже не звонит? Я ушла от них, и вот теперь у них будет другая. Я не подумала о них, и вот теперь они не будут думать обо мне. Очень даже
просто."
 Полными слез глазами Марина обвела кухню. Г-споди, как же так! Это теперь совсем, совсем, по-настоящему не ее дом! И ведь одно дело — самой себе так говорить, и совсем другое — обнаружить, что это и в самом деле так, все, точка, отрезано, назад не переиграешь! . А что если теперь в Крольчатнике что-нибудь вдруг поломается? Это ведь , что ни говори,  довольно-таки странная семья. Куда же тогда Марина пойдет? Теперь ведь ей  некуда больше пойти! Ох, что ж она наделала! И Марина горько заплакала, уронив голову на лежащие на столе руки. Порыв ветра из форточки отогнул сиреневенькую занавесочку на окне.
— Марина, доченька, что с тобой, что ты, не плачь! — испугалась мама. — Ты что ж это  подумала? Ты  подумала, что мы тебя разлюбили? — Марина молча утвердительно затрясла головой, не переставая плакать. — Какая же ты глупая! Родной мой, успокойся, не плачь! Выбрось из головы! Поверь мне, ведь ты же уже сама почти мама:  это просто невозможно, немыслимо — перестать любить своего собственного ребенка, свою кровиночку! Ну что ты,  да Г-сподь с тобой, ну  поверь мне, это даже никак не связано одно с другим, ну  или по крайней мере почти не связано. Слушай, да успокойся же ты в конце концов ! — Марина продолжала плакать. — Ну хочешь, хочешь... Ну раз ты так к этому относишься... Хочешь, я  аборт сделаю?  - У матери на глазах показались слезы.
— Не смей! — белугой заревела Марина, бросаясь к маме на шею. — Не смей, мамочка! Он ведь тоже маленький! Он жить хочет!
Теперь уже они обе плакали навзрыд, рыдали в голос, тесно прижавшись друг к дружке, и Маринин ребенок толкался у нее внизу живота изо всех сил, точно стремясь к ним присоединиться.
Наплакавшись вволю и в конце концов успокоившись, они так и остались сидеть на диване в обнимку, и, чувствуя себя не столько мамой и дочкой, сколько подружками, принялись болтать о своих ощущениях и переживаниях. — А у тебя так бывает? — Ага, и особенно по утрам. — А вот когда я тебя носила... "Меня, — с грустным удивлением подумала про себя Марина, — нет, не меня, конечно, а того младенца, который когда-то был мною". На секунду ей стало жалко, что она никогда не видела этого младенца,  теперь-то от него  остались одни только карточки. Марина вспомнила одну из таких фотографий: пухленькая, голенькая, смуглая дочерна малышка, черней даже, пожалуй, чем сейчас Марина, лежит на спине в корзинке, а корзинка стоит на мраморных ступеньках террасы какого-то дома. На заднем плане все синее — раньше Марине считала, что это небо, теперь ей вдруг показалось, что море, надо бы снова посмотреть, ведь в самом деле, откуда вдруг море?.. В руках у младенца на фотографии какой-то огромный лист, да-да, ужасно большой лист, и необычный к тому же, не кленовый, не дубовый, чей же тогда? Перед Марининым внутренним взором вдруг ясно-ясно предстала та давнишняя фотография, и она увидела, что в руках у младенца была магнолия. Лист магнолии — его ни с чем не перепутаешь, Марина их навидалась в свое время у соседской девочки Эльвиры. Они были беженцы из Абхазии и привезли с собой оттуда массу всякой экзотики. Странные люди, не слишком-то похожие на обычных кавказцев, какие-то слишком поэтичные, что ли? Они здесь недолго жили, года полтора, что ли, потом уехали на постоянку в Израиль.
— Мама, — вслух сказала Марина, — когда я родилась, на Кавказе же еще не было войны? Ну, в Грузии там, Армении, в Карабахе?
— По-моему, нет. А почему ты спрашиваешь?
— Ну, я просто подумала, как же вы меня маленькую могли туда возить, если война? Но тогда, наверное, туда все ездили отдыхать летом, ну, как сейчас в Крым?
— А почему ты думаешь, что мы тебя маленькую возили на Кавказ? — мама вдруг нахмурилась, как всегда, когда она пыталась скрыть волнение.
— Ну как же, мама, помнишь, на моей первой фотографии, я там лежу на террасе в корзинке и играю листом магнолии. Мне ведь там месяцев пять, верно? Наверняка это где-нибудь на Кавказе снято, там и горы где-то есть на заднем плане, я сейчас вспомнила. Мам, скажи, это Кавказ, да?
— Да, — мама как-то странно поглядела на Марину, и вдруг мечтательно улыбнулась. — Да. Ты тогда была совсем маленькая.
— Так, значит, я все-таки была на Кавказе, хоть теперь ничего и не помню. —Рассмеялась Марина. — Вот здорово! Ужасно люблю путешествовать!
— Особенно в закрытой корзинке! — поддела ее мама, которая, похоже, совсем уже успокоилась.
— Мама, — спросила Марина минуту спустя, — но все-таки почему ж вы решились, так вдруг, именно сейчас, то есть я хочу сказать - сейчас ведь такое трудное время... — машинально Марина произнесла одну из фраз, миллион раз слышанных ею в метро или во дворе . — И потом, вы ведь уже не молодые.- выдала она очередное клише.
— А ты считаешь, что рожать могут только  несовершеннолетние, вроде тебя? —  Выпрямившись, мама откинула со лба густую, вьющуюся, черную как смоль челку. — Мне всего-то тридцать восемь, а рожают и в сорок, и в пятьдесят. А время... Да, думается мне, время никогда не бывает слишком легким, я, во всяком случае, не помню в своей жизни никакого такого особенно уж легкого времени. Другое дело, что трудности во всякое время разные. С другой стороны, мы ведь давно хотели, и теперь, когда ты стала уже совсем большая... —  Мама не договорила
Марина склонила голову на плечо и снова внимательно оглядела красивую, совсем не старую женщину, сидящую рядом с ней. "Вот это вот моя мама?  Ох, даже как то не вериться. Может,  просто я за этот месяц  успела совсем ее позабыть? Нет но ведь этого влажного блеска в глазах, этих полных, чувственных губ, этого ясного, матово-смуглого лба с так красиво лежащими на нем блестящими иссиня-черными завитками — этого же всего не было! Или я просто не замечала? С ума сойти! Нас же можно принять за сестер!"
Мама тем временем встала с дивана, тоже новым, незнакомым, гибким и плавным движением, легко ступая, подошла к плите, выключила газ под чайником и приготовила им обеим кофе.
— Маринушка, подлить тебе сливок? — заботливо спросила она.
Марина машинально кивнула. Она не знала, что с ней такое. Однако, что бы ни было, она безусловно, безумно любила эту женщину, свою маму.
"Может быть, попытаться ей все рассказать? Мне кажется, она все поймет. Или не стоит?.."
— Люсь, ты где там пропала? — послышался из коридора игривый, с хрипотцой папин голос.
— Лешенька, мы тут, — с нежными,  какими-то прямо-таки кошачьими модуляциями откликнулась мама. — Приходи к нам пить кофе!
— Мама, — быстро проговорила Марина, — я, пожалуй, потом попью, ладно? Что-то мне сейчас не хочется. Я пойду лучше прилягу, хорошо?
— Давай, — уже даже и не глядя на Марину, легко согласилась мама. Она смотрела на папу, который уже появился на пороге кухни и, в свою очередь, смотрел на нее. И как смотрел! Это стоило видеть! Его голубые, слегка навыкате глаза, казалось, были готовы выкатиться совсем, волосы же он, в отличие от мамы, наоборот, отпустил, и теперь они были — ну да, Марина буквально не поверила глазам — стянуты на затылке аптечной резинкой в пока еще не слишком длинный, но густой темно-русый хвост.

6

Ровно в полшестого вечера Марина находилась перед подъездом роскошного сталинского дома неподалеку от "Академической" и на разные лады изо всех сил нажимала кнопку домофона. Идиотское устройство ни за что не хотело соединять Марину с Аниной квартирой. Отчаявшись, Марина злобно саданула по нему кулаком. Из ближайшего окна на первом этаже высунулась старушка и заголосила:
— Вы чего тут хулиганите?
— Чем орать, лучше вышли бы и открыли, — с усталым безразличием отозвалась Марина.
— А я что тут, зарплату  получаю, всем ходить и открывать? — проворчала старушка. Но почему-то сразу исчезла из окна, а минут через пять и в самом деле открыла дверь.
— Спасибо! — растроганно сказала Марина.
— А что мне ваше спасибо? — Старушка только махнула рукой. — Сижу тут у окна вторую неделю, как привратница прямо. Ну не работает эта  штука, какой день уже не работает.
"Ну и сломали бы давно этот замок к черту!" — подумала Марина, вызывая лифт.
Аня жила на верхнем этаже. Когда Марина выходила из лифта, с чердака до нее донеслись привычные звуки матерной ругани. Там уже который год обитало сложное, разветвленное семейство бомжей со своей предводительницей — бойкой бомжихой Светкой, неопределенных лет, но явно еще не старой. Они разгуливали по всему подъезду, как по собственному дому, одетые кое-как, — в частности, Светка, как правило, в цветастый засаленный халат и тапочки на босу ногу, — и по-хозяйски покрикивали на законных жильцов подъезда. Бомжи — точного числа их никто не знал — Светку слушались, а жильцы старались не вступать с ней в пререкания, полагая, что это, во-первых, ниже ихнего достоинства: кто я, а кто какая-то бомжиха, которой и вообще-то тут, строго говоря, быть никакой не должно, а во-вторых — мало ли чего ей в голову взбредет, двинет еще между глаз бутылкой, поминай потом как звали.
Несколько раз жильцы писали на Светку и ее соплеменников заявления. Пару раз бомжей даже и забирали, один раз приезжала милиция, другой — ОМОНовцы. Как раз после второго раза те, кто писал заявления, закаялись это делать — уж больно страшно выглядит вблизи ОМОНовский рейд, совсем не хочется, чтобы твои дети видели такое, тем более в собственном доме, в двух шагах от своей квартиры. Вообще люди посерьезнее просто делали вид, что никаких бомжей у них, в приличном доме, разумеется, нет — раз не должно быть, так, значит, и нет. Когда же они случайно сталкивались с ними в подъезде, то всегда старались скроить хорошую мину при плохой игре — проскальзывали бочком, молча и заискивающе улыбаясь.
Уже у самых дверей Аниной квартиры Марина услыхала сверху какое-то особенно захватывающее непечатное выражение и чисто инстинктивно подняла голову. У распахнутой решетчатой двери на чердак стояла Светка и курила, ежеминутно сплевывая в лестничный пролет.. Светка с откровенной насмешкой разглядывала Марину во все глаза. Марина на всякий случай тоже себя оглядела  — может, с одеждой что не в порядке? Да нет, все вроде бы на месте . Тогда она оставила себя в покое и вместо этого глянула  чуть пристальнее на Светку.
Тут-то Марина и заметила, что Светка беременная, и немедленно прониклась к ней сочувствием. Одни ее вздувшиеся на голых ногах вены чего стоили! Да и живот-то какой огромный! Неужто же и у Марины такой будет?
Светку  Маринин ответный взгляд отнюдь не порадовал. Она, так же, как только что Марина, придирчиво оглядела на всякий случай себя, но все ее в собственном облике удовлетворило. Тогда она крикнула:
— Ну, чего уставилась, или никогда беременных не видела? Ты, я чую, тоже скоро с прибавлением будешь!
— А что, разве уже заметно? — ахнула Марина, искренне удивившись.
— Да нет, не то чтобы, — Светка задумчиво сплюнула себе под ноги. — Только вот... Корнями ты будто проросла вся. Да ты иди, иди себе — чего стала? Ты ж к Введенским шла, так и иди себе. Чай, подружка-то твоя тебя давно дожидается, — и Светка захохотала, точно сказав что-то остроумное, на самом же деле — чтобы скрыть неловкость. С ней же никто обычно не разговаривал. В смысле по-человечески.
— Спасибо,  не беспокойтесь, сейчас пойду — вежливо сказала Марина. Светка бормотнула что-то себе под нос, швырнула сигарету в лестничный пролет и, громко хлопнув решетчатой дверью чердака, удалилась, шаркая разношенными тапочками и ворча, что в доме жить становится невозможно.
"Интересно, — задумалась Марина, — а вот бомжи эти — они-то как сюда  попадают? У них что, свой ключ есть, или им открывает кто-нибудь?"
Аня встречала ее в огромной, полутемной, увешанной картинами и зеркалами прихожей. На ней были узкие черные бриджи и какая-то совершенно умопомрачительная длинная сиреневая блуза.
— Привет! — сказала Марина, с замиранием сердца целуя ее в  щеку. — Это тебя в Америке так приодели?
— Ага, — Аня вернула ей поцелуй. Девочки порывисто обнялись, буквально повиснув друг у друга на шее. Похоже было, что первое мгновение было нужно каждой из них для того, чтобы убедиться, что перед ней в самом деле именно ее лучшая подружка, а не кто-нибудь другой, совершенно новый и незнакомый. На первый взгляд все было в порядке. Это и в самом деле Марина, а перед ней и в самом деле Аня.
— Ну, подружка, и хороша же ты стала! — Аня оглядела Марину и восхищенно прицокнула языком.
— А ты! — И обе они счастливо засмеялись.
— Маринка, но ты же совершенно не похожа на беременную! Ты меня не разыграла, часом, по телефону?
— Увы, — Марина счастливо улыбнулась, чувствую внутри себя знакомые легкие толчки.
— А незаметно.
— Ну, еще будет заметно, я думаю.
— Сколько у тебя?
— Да всего четыре месяца, пятый только-только начался.
— Должно быть уже заметно, — тоном знатока произнесла Аня. Она затащила Марину в свою комнату, поставила ее перед трюмо, и они вдвоем долго рассматривали Марину со всех сторон  и сошлись под конец на том, что кое-что все-таки заметно, хотя, конечно, если не приглядываться...
- В общем, ты думаешь,  в школе завтра сойдет? — на всякий случай уточнила Марина
— А ты все-таки собираешься появиться в школе? — Аня округлила глаза в притворном изумлении. — Они мне там сказали, что уж и забыли, как ты выглядишь.
— Ну, так тогда они тем более ничего не заметят! — и обе они весело засмеялись.
"Здорово! —  думала с облегченьем Марина. — Это и в самом деле Аня. Моя Анечка, не кто-нибудь! Прям непонятно, и как только  я жила без нее так долго?"
Ответ, разумеется, напрашивался сам собой: событий было так  много! Вот если бы Марина вместо всего этого ,просто ходила бы как приличная девочка,  каждый Б-жий день в школу — у-у-у, тогда бы она сошла с ума от тоски!
— Ну, рассказывай, — весело проговорила Аня, когда они уселись наконец вдвоем на угловом диване в их чудесной, целиком отделанной деревом кухне. И стены здесь были деревянные, и потолок, и даже пол был деревянный, и, Б-же, как приятно было ступать по лакированным, чуть теплым, казавшимся живыми доскам! Совсем не то, что по вечно холодному и какому-то словно бы липкому линолеуму.
Они сидели вдвоем и пили какой-то безумно вкусный, привезенный из Америки кофе. Аниных родителей дома не было , во всяком случае, Аня объявила, что весь вечер в их с Мариной распоряжении, и вообще было бы здорово, если бы Марина осталась здесь ночевать. "В конце концов, я тебя просто не выпущу, надо ж нам наконец когда-нибудь наговориться вдосталь!"
Но вот кофе был разлит и даже наполовину уже выпит, а разговор как-то, можно сказать, и не начинался.
— Ну, рассказывай сперва ты.
— Нет, сначала ты!
— В конце концов, кто из нас был за границей?
— А кто из нас собирается замуж?
Марина не выдержала первой.
— Послушай, — сказала она, — Ань, ну это ж просто нечестно! Я тебе все-таки кое-что уже выболтала. А ты мне пока, можно сказать, ни полслова. Я же вижу,  что-то у тебя там в этой Америке произошло. Ну, так колись уже наконец!
— Видишь ли, — осторожно и без большой охоты, явно подбирая слова , проговорила Аня, — ну, что, собственно... Ну, Америка как Америка, тряпки, во всяком случае, точь-в-точь такие же серые, как у нас.
— Какие тряпки? — не поняла Марина.
— Да вот, которыми пол моют, или со стола, к примеру, вытирают. — Аня машинально схватила тряпку и смахнула ею со стола крошки. — Да вообще много чего как у нас. А кое-что даже и похуже.
— Раньше ты как-то по-другому говорила...
— Ну раньше.... Раньше я, ну как все туристы,   на фасад больше смотрела. Ах, витрины, ах, магазины, ах, стиральная машина буквально в каждом подвале! А сейчас — ну, что же, конечно, у Робертсов (так звали семью, куда поселили в этом семестре Аню и где они с Мариной две недели прожили прошлым летом на языковой практике) целый дом, а у нас всего только эта квартира. Но вот честное слово, можешь, конечно, не верить, но мне в ней не тесно!
Марина фыркнула. Анина четырехкомнатная квартира всю жизнь служила для Марины тайным предметом зависти. Нет, дело даже не в количестве комнат, — в конце концов, главное ведь, чтобы отдельная комната была лично у тебя, остальное уже не столь важно. Но вот, например, величина коридора — или здесь это уже называется холл? — высота потолков — лет шесть назад, в совсем, можно сказать, далеком детстве, Аня однажды сказала, что, когда она приходит к Марине, ей все время кажется, что потолок ее вот-вот раздавит. Марина тогда долго дулась на нее за это про себя, даже Аня заметила и все приставала, в чем дело, но Марина ей так ничего и не сказала.
А кухня, где они сейчас сидели! Не кухня, а, можно сказать, гостиная! Одних диванов здесь целых два — угловой, на котором они сейчас сидят,  и большущая кушетка у двери, где спала раньше Анина бабушка, пока не умерла в прошлом году.
И между прочим, Анины родители никакие не новые русские, а просто в этой квартире — тогда еще коммунальной, с двумя соседками — когда-то выросли Анина мама и ее брат. Брат женился и уехал к жене, обе соседки, одинокие старушки, как-то незаметно скончались (одну из них Марина смутно помнит. Когда Марина училась  в первом классе, она, стало быть, еще живая была). Анин дедушка еще до Аниного рождения ушел куда-то из семьи (Аня до сих пор не знает, куда, хотя дедушка регулярно их навещает, приносит Ане примерно в месяц раз всегда одинаковый килограммовый пакет трюфелей и потом не спеша гуляет с ней по полчаса в скверике, беседуя на общие темы). Бабушка, как уже говорилось, год назад умерла, и, таким образом, их в этой квартире осталось трое — мама, папа и Аня. Уж надо полагать, им здесь не тесно!
— О чем ты думаешь? — спросила Аня Марину.
— Да вот о квартире об вашей! — выпалила Марина не задумываясь и тут же вспыхнула: так это нелепо вдруг прозвучало, можно подумать, она, Марина, спать не может от зависти! Какое ей дело, у кого какая квартира? Но, к счастью, Аня Марину не поняла.
— О квартире? — переспросила она удивленно. — А чего о ней думать, квартира себе как квартира, в Америке, между прочим, далеко не у всех такие.
— Надо думать! — рассмеялась Марина. — Но все таки, что ж там у тебя в Америке произошло?  Ань, хватит тянуть, рассказывай!
— Да чего рассказывать? — на Анины глаза неожиданно навернулись слезы. — Вот мы тут... — с трудом выговорила она, — живот твой рассматривали... А у меня у самой... Мог быть... Такой же и даже больше! — Не выдержав, Аня уронила голову на стол и разрыдалась. Марина бросилась ее утешать.
— Анька, родная, не плачь! Ну не плачь же ты, Г-споди! Все как-нибудь образуется! — бормотала она, сама, между прочим, понимая, что мелет чушь. Такой живот "как-нибудь" образоваться не может. И вообще — ну хорошо, она, Марина, в глубине души всегда про себя знала, что она не более чем дурочка, но Аня-то, Аня-то как же могла? А может быть, ее изнасиловали? У них там, в Нью-Йорке, бандитизм ведь покруче нашего! Пошла себе, к примеру, сдуру в Гарлем... Впрочем, нет, Анька не дура и в Гарлем ни за что не пойдет. Чего ей там делать-то? Да и вообще, наверняка ее Робертсы никуда одну не выпускали!
— Ань! — Марина решительно тряхнула ее за плечо. — Ну ладно, хватит тебе реветь! Расскажи лучше, что случилось, авось легче станет!
— Ага! — Аня вытерла слезы и попыталась улыбнуться. — Только ты, Марин, никому! Такое дело, сама понимаешь... Мне Катерина Андревна и так всю дорогу мозги полоскала: "Смотри, Аня, если кто узнает, это нанесет удар всей школе" — ну и ей, ясное дело, тоже! Как же, руководитель, не уследила, и зачем вы вообще девочек за границу возите, раз там у вас такие истории приключаются? Может, вы их там потихонечку в бордель сдаете, заради языковой практики? Ну и, сама понимаешь, прикроют эту языковую практику вообще, а младшие классы чем виноваты?
— Это тебе Катерина все наговорила?
— Ага. Но я и сама... Я, Марин, даже маме ничего не сказала, я просто не знаю, как? Она спрашивает: "Нюшка, ты чего там так похудела? Там вроде еда должна быть нормальная? Или ты на диете какой была?" А я говорю: — тут Аня совершенно как-то по-детски всхлипнула: "Занималась, говорю, мамочка, много, так вот поэтому".
Марина прижала к себе Анину голову, и Аня снова заплакала, уже тише, но гораздо горестнее, так что Марине просто стало не по себе. Впервые в жизни Марина чувствовала себя гораздо счастливее и удачливее Ани. В этом был даже какой-то нонсенс: ведь это Аня всегда была счастливее и удачливее, да и умнее, и красивее, если уж на то пошло, и тут вдруг теперь...
Только сейчас Марина заметила то, что в первые минуты скрылось от ее глаз в полутьме коридора: да, Аня и в самом деле очень похудела. Само по себе это могло быть вовсе не плохо — ведь раньше Аня скорее была девочкой слегка полноватой, но она похудела как-то неестественно, словно бы не постройнела, а высохла. На лице ее теперь особенно выделялись скулы, из выреза блузки торчали ключицы, глаза были обведены сиреневатыми кругами, подбородок заострился. Казалось бы, похудеть для современной девушки — счастье, однако приходилось признать, что Аню это отнюдь не красило.
— Анька, да что они там с тобой делали, эти американцы, воду на тебе возили, что ли?
Аня слегка улыбнулась.
— Зачем воду? Там везде водопровод есть, не хуже, чем в Древнем Риме. Марин, ты лучше скажи, ты Патрика хорошо помнишь?
Патриком звали старшего сына Робертсов, высокого, широкоплечего очкарика лет восемнадцати-девятнадцати, ужас до чего нескладного, как большинство американских парней, с мордой, несмотря на почтенный возраст, до сих пор еще закиданной угрями. Он учился где-то в колледже и домой приезжал только на уик-энды, здорово играл в теннис и все рвался их с Аней научить — собственно, тогда Марина впервые взяла в руки ракетку.
— Патрика? А что, у тебя с ним было что-нибудь?
— Еще как было! — Аня тоскливо вздохнула. — Еще летом ведь началось. А ты что же, совсем ничего не замечала?
— Нет, — Маринины глаза расширились от удивления. Нет, может, она бы что и заметила, но ведь  тогда ей и в голову не могло прийти, что Аня, такая  умная, такая рассудительная, такая всегда сдержанная в своих чувствах... Впрочем, это ведь и разумно по-своему — немедленно после школы выйти замуж за американца и поселиться там навсегда, причем не в качестве беженца и иммигранта, а сразу же на правах полноправного члена влиться в обеспеченную, респектабельную семью. Положа руку на сердце: кто ж от такого откажется? Тем более Аньке, что бы она сейчас там не говорила, Америка всегда нравилась...
— Так ты что ж, замуж за него хотела? — не выдержав, спросила Марина вслух.
— При чем тут? — Аня вспыхнула. — А если б  даже и да, так что тут такого? Я... Я была влюблена, я совсем потеряла голову.  Я... Я думала, ты человек, а ты... Ты как они все, ты ничегошеньки не понимаешь! — И Аня опять разразилась слезами. Марине сделалось жутко стыдно.
— Ну что ты, Ань! Прости меня, пожалуйста! Я же просто так сказала! Да, в конце концов, это же совершенно естественно — хотеть за любимого человека замуж!  (Правда, саму Марину хоть застрели, она бы за этого Патрика не пошла, но ведь говорят же, что любовь зла!)
— А он... — осторожно поинтересовалась Марина, — он что, тоже...
— Да! — выпалила Аня. — У него, если хочешь знать, вообще до меня никого не было.
Да, уж в это Марине поверить было легче легкого.
— А миссис Робертс что? Как она вообще-то отнеслась? Напала небось на тебя, как тигрица?
— Марин, ну вот опять ты ничего не понимаешь! Миссис Робертс, она, между прочим, очень хорошая! Она, если хочешь знать, за мной как родная мама ухаживала, она мне, можно сказать, самый близкий человек там была. Она меня и к врачу возила, и клинику оплачивала, она даже Катерине ничего не хотела говорить, чтобы меня из школы не выгнали, сидела там со мной, в клинике три часа, пока я от наркоза не очнулась.
До Марины, наконец, дошло.
— Так ты что, — спросила она, холодея, — ты что, ты там аборт сделала?
Марина, похоже, совсем забыла, как еще полтора месяца назад сама не видела для себя другого выхода! Сейчас Марина была абсолютно убеждена, что аборт — не что иное, как убийство, причем не кого-нибудь, а крошечного, беспомощного младенца, вроде Ники или Мирьям. На сегодняшний день аборт виделся Марине вещью совершенно немыслимой.
— Конечно, сделала! А что еще оставалось, не рожать же мне было! Мы с миссис Робертс целую ночь перед этим проговорили, и так, и этак крутили — ну нету другого выхода, понимаешь, нету! Неужели ты думаешь, что мне вот так уж хотелось аборт этот делать?
— А что, жениться на тебе твой Патрик не захотел? Такой вариант что, даже и не рассматривался?
— Он, может, и хотел бы, но он... знаешь, он еще такой ребенок, ты себе представить не можешь! Без мамы он никуда, у них там миссис Робертс всем заправляет. Ну, а миссис Робертс — ну, она сказала, что в принципе это не исключено, но что у них цивилизованная страна, у них так не делается, чтобы такие молодые люди, как мы с Патриком, не завершив своего образования... В любом случае, сказала она, надо подождать лет по крайней мере десять.
— Десять? — у Марины округлились глаза. — Почему десять?
— Патрик же на врача учится, а у них там на врача пятнадцать лет надо учиться.  И потом она сказала: "Подумай, дитя, ведь у вас с Патриком совершенно разный бэкграунд, для семейной жизни это же очень важно, и со временем вам станет все труднее и труднее находить общий язык, что лет через пять приведет вас к неминуемому разводу.
— В общем, обрисовала вам перспективу на пятнадцать лет вперед. Кассандра, а не мамаша у твоего Патрика!
— Не говори!
Девочки замолчали.
— Послушай, — осторожно начала Марина, — может, об этом не надо спрашивать, но мне все-таки хотелось бы знать, ну, хотя бы чтоб представлять себе... А скажи, ну, ты его еще... Ну, этого своего Патрика... Ну это, как сказать... Ты его еще... — Марине просто на язык сейчас не шло так хорошо знакомое, обкатанное в Крольчатнике слово. Но Аня сама догадалась.
— Нет, — ответила она просто, зябко пожимая плечами. — Больше я его не люблю. После того как... Ну, в общем, после операции все сразу, в один момент ... Ну просто как рукой. Ты просто не поверишь! Так что теперь я уж и сама толком не знаю, то ли я была в него влюблена, то ли мне и впрямь просто хотелось найти благовидный предлог, чтобы остаться в Штатах, — и Аня неожиданно снова заплакала, тихонько всхлипывая, как ребенок, а Марина обняла ее и стала просто, без слов, поглаживать легонечко по спине, по плечам, молча, потому что слов у нее на сей раз не нашлось никаких.

7

Настала, однако,  Маринина очередь рассказывать. После того, как Аня вытерла слезы, Марина позвонила маме и предупредила, что не придет ночевать (похоже, маму это не слишком расстроило), они с Аней молчаливо допили свой остывший кофе и поставили вариться новый. Аня непривычными Марине, какими-то ломаными, резкими движениями взяла со стола чашки и понесла их сполоснуть в раковину. Марина бросилась ей помогать. Казалось, эти чашки для Ани сейчас — непомерная тяжесть, и она просто не донесет их до раковины, непременно раскокает по дороге.
Налив новый кофе в благополучно вымытые чашки, девочки снова уселись друг против друга на угловой диванчик. Аня поджала ноги под себя и откинулась на жесткую диванную спинку. Губы ее были плотно сжаты, взгляд какой-то горящий и словно бы ищущий, что б такое испепелить. Марина глянула на нее и просто испугалась. Нет, такой Ане, конечно, ничего не стоит рассказывать. Нечего даже пытаться. Она явно ничего не расположена понимать. Эта Аня, скорее, находилась во всеоружии, в полной, так сказать, боевой готовности все вокруг не понимать, ломать и крушить, так что даже казалось странным, что именно она так плакала только что на Маринином плече.
— Ну, — вымолвила наконец Аня, — что ж ты не поделишься со мной своим счастьем, не расскажешь мне о своем будущем муже? Рассказывай же скорее! Как ты с ним познакомилась, кто он, чем занимается? И как это тебя угораздило так быстро подзалететь?
— Ань, а может, не надо? — робко проговорила Марина. — Ты сейчас так расстроена, и вообще... Может, как-нибудь в другой раз?
— Да нет, зачем же в другой? Да я до другого просто не доживу! Ты даже не представляешь себе, как мне интересно! Его как хоть зовут-то?
— Его зовут... — Марина сделала паузу, лихорадочно соображая, какое бы имя назвать. — Сережа его зовут, — произнесла она наконец несколько неуверенно.
— Сергеем, значит? Довольно плебейское имя, между нами говоря.
— Да хоть горшком назови! — Марина, не удержавшись, фыркнула. А интересно, что сказала бы Аня насчет Валерьяна?
— А кто хоть он у тебя? Слесарь-сборщик?
— Да нет, зачем же? Он у меня, знаешь, как твой Патрик, студент-медик.
— Даже так? — Аня явно издевалась, непонятно только, над собой или над Мариной. — И где же он учится? В Академии, во Втором или же в Стомате?
— Во Втором, — опять немного подумав, ответила Марина. Вроде бы Денис что-то говорил ей насчет Второго.
— Ну а где вы живете? Конечно, с его родителями?
— Нет, мы с его бабушкой живем, у него родители умерли.
— Как, оба сразу? Как же это вам так повезло?
— Анька, что ты говоришь, опомнись, какое тут может быть везение? Они были физики-ядерщики, нахватались рентген и умерли оба от лучевой болезни, когда Ва... когда Сергей еще в школе учился.
— Бедный мальчик! Но ведь это ж все давно было. А сейчас-то вам с ним полная лафа! Квартира-то почти пустая, ни тебе свекра, ни, главное, свекрови, никто ни во что не лезет, мечта, а не жизнь!
— Аня, ну зачем ты так? Ну не надо, ну я же говорила, не надо сейчас про это, ты только сильнее расстроишься.
— Кто, я? Ты что думаешь, я завидую? Да было бы чему! Аттестат на носу, а у тебя теперь вместо Иняза брюхо будет. Пойдут потом кастрюльки-пеленки, здесь тебе не Америка, здесь ты со всем этим во как намаешься.
— Не пугай! — Марина потихонечку начала заводиться. — Памперсы теперь и здесь продаются.
— Разлетелась!  На стипендию, ты, что ли, станешь памперсы покупать? Или, может, ему родители наследство богатое оставили?
— Оставили! — неожиданно для самой себя выпалила Марина.
— Что же они такое могли ему оставить? Ты ж говоришь, они еще в доперестроечные времена перекинулись?
"Г-споди! — ахнула про себя Марина. — Это надо же! Что аборт с людьми делает! Да в жизни я от Аньки ничего подобного не слышала! Это ж слово-то какое — перекинулись!" Вслух же она сказала:
— Они оставили ему большой загородный дом с камином, мезонином и городскими удобствами.
— Врешь! — выдохнула Аня. — Кем же они у него были, эти родители, что такой себе дом отгрохать успели?
— Какие-то секретные физики, — беспечно отозвалась Марина. Ей теперь было море по колено.
— Н-да, — протянула Аня, на зная даже, что и сказать. Выходило, однако, что у Марины теперь будет жизнь — никакой Америки не надо.
— Слушай, — сказала она наконец, — вы, может, и в церкви венчаться будете?
— Что ты! — Марина совершенно искренне возмутилась. — Ты забыла, что я некрещеная?
— А он?
— Ну и он, конечно, тоже еврей, — уверенно произнесла Марина. "А вот теперь все, — добавила она про себя. — А то я окончательно заврусь, и Анька, она же ведь вовсе не дура, выведет меня на чистую воду".
Аня сидела задумавшись, обхватив ноги руками и положив подбородок на острые тощие коленки.
— И все-таки, — сказала она наконец, — и тем не менее, поверь мне, Марина, зря ты не сделала аборт...
Обе замолчали, в полном обалдении разглядывая друг друга, как будто они увиделись в первый раз.  Марина первая нарушила их затянувшееся молчание.
— Мы с тобой все-таки жутко изменились.
— Да уж, — согласно кивнула Аня, не отрывая от Марины своих горящих глаз.
— Так что ж теперь делать?
Марине сделалось вдруг так больно, так тяжело, да еще и стыдно к тому же — зачем она, действительно, наврала бедной Ане с три короба? С другой стороны, было совершенно очевидно, что сказать правду невозможно, немыслимо. И так-то сомнительно, чтобы Аня смогла такое переварить, а уж сейчас, когда она в таком состоянии!.. Но... С другой стороны... С другой стороны, Марине просто хотелось плакать! Все ее детство, все школьные годы, вообще вся ее жизнь пошла рядом с Аней, и вот теперь все разламывалось так по-дурацки! Марине казалось, что она рвется на части, и одной из этих частей было безумно жаль так неожиданно и навсегда закончившегося детства, другой — такой замечательной и все-таки не выдержавшей испытания временем дружбы, третьей Марининой части просто хотелось выть о том, как нелепо все на свете получается...
Марине вспомнился тот давнишний сон, где она пыталась оправдаться перед Аней за свою близость с Валерьяном. Как же давно это было! Сейчас бы она, пожалуй, вполне нашла бы для этого соответствующие слова. Так, может быть, когда-нибудь потом придут слова рассказать про то, что теперь? Придут и будут не нужны, потому что некому будет рассказывать, никакой Ани рядом с Мариной больше не будет.
— Марина, — неожиданно заговорила Аня каким-то совершенно другим голосом. — Скажи, а ты уже думала, как назовешь своего ребенка?
— Нет, — ответила совершенно растерявшаяся Марина. — А что?
— А я своего Олегом хотела назвать. А  Патрик хотел назвать Билли. — Аня дотронулась до Марининой руки. — Марин, ты прости меня, это я, наверное, просто от зависти. Ты, наверное, ужасный молодец, что решилась рожать. Вот. — Марина неуверенно улыбнулась. Эти бешеные скачки Аниных настроений совершенно сбили ее с толку. Раньше Аня была совсем не такая.
Аня потерла глаза и, аккуратно прикрыв рот ладошкой, зевнула.
— Маришка, а давай-ка мы с тобой пойдем спать? — проговорила она совершенно сонным голосом. — Знаешь, я, как приехала, постоянно хочу спать, не знаю даже, почему.
— Наверное, из-за разницы во времени. А твои-то где?
— У папы командировка в Италию, а мама с ним за компанию разъезжает.
Анин папа был ученый с какой-то редкой специальностью. Таких ученых по всему миру было всего-то человек десять, и они все постоянно переписывались и перезванивались, обменивались информацией и друг к другу обращались по именам. Однако раньше Аниному папе было трудно, почти невозможно вырваться куда-нибудь за границу для личной встречи. Теперь-то с этим стало куда проще!
Раньше, когда Анины родители уезжали куда-то вместе, Аня оставалась с бабушкой, но сейчас, когда бабушки уже год как не было, и тем более теперь, когда Аня такая несчастная, растерянная, как же ей, наверное, тоскливо и одиноко совсем одной в этой ужасно огромной квартире!
— И надолго они тебя бросили? — сочувственно спросила Марина.
— Да всего на неделю, — Аня как-то неопределенно пожала плечами. Она точно хотела попросить о чем-то, да не решалась, заранее уверенная, что все равно из этого ничего не выйдет.
— Ань, а хочешь я пока с тобой поживу? — предложила Марина.
— А муж?
—  Ну, я ж все-таки пока еще не замужем. А потом,  я ему все  объясню. Что же он у меня, не человек, что ли?
— Ну что же, — проговорила Аня, с трудом скрывая радость за нарочито небрежным тоном. — Живи, конечно, то есть это будет даже просто здорово! Чего-чего, а места тут хватит! Можешь в принципе и мужа с собой прихватить.
— Да ну его! — И тут они обе расхохотались. И с этим смехом с них вдруг слетело все то непомерно тяжелое, что они тут друг другу порассказали, вся та ложь, перемешанная с правдой и полуправдой, все взаимное непонимание, что давило на них весь вечер, не давало им жить и быть самими собой. Девочки смеялись истерически , дергаясь, точно змеи, сбрасывающие с себя кожу, смеялись, пока на них не осталось только более или менее светлое и чистое, то, с чем можно было жить дальше, ходить в школу, смотреть людям в глаза и улыбаться.
И тут девочки снова обнялись, вложив в это объятие все чувства, которые им удалось, несмотря ни на что, сохранить друг к другу.
Первой опомнилась Аня.
— Что ж это мы, как две дурочки? — проговорила она, высвобождаясь, наконец, из Марининых рук.
— Ага, — Марина тоже отстранилась и, не сдержавшись, добавила: — Ну почему "как", даже обидно? — И обе они снова зашлись от смеха.
— Будет тебе! — с трудом проговорила Аня, смахивая с глаз набежавшие от этого смеха слезы. — С ума я от тебя сойду. Пойдем я тебя лучше спать уложу, хорошо?
Аня постелила Марине в отцовском кабинете, где было аж два книжных шкафа со множеством книг, в том числе там стояло полное собрание сочинений Льва Толстого. Спать Марине как-то еще не хотелось, и, оставшись одна, она все читала и читала, пока не заметила, что ночь уже почти что прошла. Хороший все-таки писатель Лев Толстой, не зря его в школе проходят!
И уже засыпая, Марина снова заплакала, тихонько, чтоб не услышала Аня. Она плакала о том, как ей сейчас одиноко, и о том, что так хорошо в Крольчатнике, и о том, что никто-никто этого  не поймет. Никогда.

8

Утром Марина собралась в школу первой. Собственно, ей и собирать было нечего: Аня одолжила ей свою старую сумку и пару чистых тетрадок с ручкой. После школы Марина думала забежать домой за всем прочим.
Одевшись, Марина вышла из квартиры и пошла вызывать лифт. У дверей чердака снова маячила Светка, мяла в руках сигарету, но не курила. Выражение глаз у Светки было довольно-таки тоскливое.
— Эй, ты! — свесилась она через перила. — Тебя как звать-то, Марина, что ли? Огоньку у тебя не найдется?
— Сейчас посмотрю, — вежливо сказала Марина, которая не курила и по этой причине, разумеется, не носила с собою спичек. Однако она вернулась в квартиру, чуть не сшибив при этом с ног выходящую уже Аню, протопала прямо в сапогах через весь холл в кухню, взяла там с края плиты коробок спичек и вернулась обратно. На глазах у изумленной Ани Марина поднялась на чердак и вручила коробок Светке из рук в руки.
— Как ты могла? — в ужасе спросила ее едва опомнившаяся Аня, когда они вдвоем вышли из подъезда. — Подняться к ним на чердак! Да там же от одного запаха задохнуться можно!
— Так я ведь туда и не заходила.
— Да все равно! Ты дала ей эти дурацкие спички прямо в руки! Ты к ней прикасалась! Как тебя только не вырвало?
— Да не прикасалась я к ней, к спичкам я прикасалась!
Всю дорогу до школы Аня не могла успокоиться и все переживала этот случай. Выходя из троллейбуса, Аня даже нерешительно предложила:
— Слушай, Марин, может, тебе не надо у меня ночевать?
— А что, стесню, что ли?
— Да не в этом дело! — Аня было не до шуток. — Просто кто тебя знает, полезешь еще в другой раз с ней целоваться!
— Аня! — Марина тоже постаралась говорить серьезно. — Я просто отнесла человеку коробок спичек. Что тут такого, в конце концов?
— Человеку! Да не люди они вовсе, и мне странно, как ты можешь этого не понимать!
— Да? И чем же это они не люди? У них что, рожки на голове торчат, лили где-нибудь в одежде хвост припрятан?
— С тобой просто невозможно разговаривать! — И Аня обиженно замолчала.
Школьный день прошел довольно мирно и мило, вот только одноклассники без конца подтрунивали над Мариной и Аней, что, мол, они махнулись не глядя — раньше Аня была толстя, а Марина тощая, а сейчас — наоборот. Однако истинные причины этих перемен никому, похоже, в голову не приходили.
Сразу после уроков они расстались — Марина поехала домой за вещами и учебниками, Аня — за книгами в Иностранку. Они договорились встретиться у Ани дома где-нибудь после шести и разбежались каждая в свою сторону.
Едва Марина вошла домой, как раздался телефонный звонок. Звонил Сергей, насчет регистрации и так далее. Марина договорилась встретиться с ним завтра после уроков, но не успела положить трубку, как телефон зазвонил снова. На сей раз это был Денис.
— Малыш, как ты там? Мы все ужасно по тебе соскучились! — Голос доносился откуда-то издалека. Наверное, он звонил из деревенского автомата.
— Я тоже! — радостно завопила Марина в трубку, чувствуя, что внутри у нее все сжимается при одной мысли о том, что она еще долго их всех не увидит.
— Валька звонил тебе вчера, но тебя не было. Очень беспокоится, говорит, что звонил довольно поздно. Где ты гуляешь?
— Я была у подруги и собираюсь там ночевать всю ближайшую неделю, — объяснила Марина и на всякий случай продиктовала Денису Анин телефон.
— У тебя все в порядке? Как дома, как в школе?
— Везде все о-кей! У вас-то как, все здоровы?
— У нас все в порядке. Малыш, у меня к тебе дело. Ты не могла бы сегодня навестить Димыча в больнице? А то я Женьку сегодня с большим трудом увез — надо же ей хоть денек отдохнуть от всего этого, в себя прийти немного, а то сколько же она там, три недели, считай, безвылазно сидит! Через пару дней его уже выпишут, но ты все равно съезди к нему сегодня или хотя бы завтра, хорошо?
— Конечно, о чем речь? — Марина даже слегка обиделась, что он мог сомневаться.
— Записывай тогда, — Денис продиктовал адрес больницы и как проехать. — Там у них приемные часы с пяти до семи, не опаздывай, а то зря проездишь. И, если сможешь, привези ему яблок.
— Привезу, — пообещала Марина. — Яблоки она видела вчера в холодильнике.
— Я тебя целую и очень люблю!
— Я тоже, — последние слова Марина произнесла еле слышно, но Денис все равно услышал. Сквозь треск в мембране до Марины долетел звук поцелуя, раздался щелчок  и вслед за ним частые гудки.
Марина положила трубку и огляделась. Папы и мамы нигде не было видно. Она прислушалась — из родительской спальни до нее донеслись ритмичные скрипы кровати и прерывистые вздохи вперемешку со стонами. Марина на цыпочках прошла в свою комнату и начала быстро собираться.

9

— Вы ищете Диму Короткова? — спросила у Марины сестра, худенькая, рыжеволосая девочка, на вид не старше самой Марины. — Он теперь вот в этой палате, пойдемте, я вас провожу.
Больница была старая. Кирпичные стены, красные снаружи, изнутри оказались серыми, все сплошь в подтеках от бесконечно протекающих сквозь крышу дождей. Палаты были огромные, коек на двадцать пять. Из-за высоких потолков палаты эти казались похожими на залы какого-то древнего, полуразвалившегося замка. Каблучки Марининых сапог звонко постукивали по кафелю, и эхо разносило их стук далеко-далеко по длиннющему коридору. И только запах сразу указывал вошедшему, что здесь именно больница. Обычная больничная смесь — запах пота, мочи и хлорки.
В палате, куда они вошли, большинство детей были выздоравливающими. Человек десять сбились на полу тесной группой и играли во что-то ужасно увлекательное на плитках кафеля, как на игральной доске. Димыч был в самом центре и что-то горячо доказывал какому-то мальчику, на вид приблизительно в два раза старше.
— Димыч! — тихонько окликнула его Марина. Он даже не обернулся.
— Димыч! — крикнула она громче.
— Чего надо? — он нехотя повернул голову и тут же вскочил. — Марина!
— Чуваки! — важно сказал он окружавшим его ребятам. — После доиграем. Сами видите, ко мне пришли.
Он встал и не спеша, вперевалочку подошел к Марине. У нее сжалось сердце. Димыч был бледный, как лист бумаги, и похож на маленьких скелетик. Пижамка болталась на нем, как на вешалке. Димыч шел медленно-медленно, точно нарочно сдерживая шаги. Когда же до Марины осталось всего ничего, он вдруг неожиданно присел и с разбегу запрыгнул к ней на шею.
— Я ждал! — горячо зашептал он Марине в самое ухо. — Денис сказал, что ты обязательно приедешь, вот я и ждал.
— Димка, что ты делаешь? Наверняка тебе вредно так прыгать! — Марина с нежностью прижимала к себе ставшее почти невесомым мальчишеское тельце. — Димка, ты тут все ешь? Вас тут хоть прилично кормят?
— Кормят тут хреново, а ем я все. А раньше вообще нельзя было есть, меня тогда через вену кормили, у меня там в животе от гноя все кишки слиплись.
Марина поморщилась, постаравшись скрыть это от Димыча. Он же взахлеб выкладывал ей все подробности своей болезни, точно эта болезнь была для него захватывающим приключением, а то, что он чуть не умер, — знаком его, Димыча, особой доблести, этаким геройским поступком, который ему прямо-таки повезло совершить.
— Димка, вот тут тебе яблоки.
— Спасибо, — он даже не взглянул на пакет. — Марина, а знаешь, меня послезавтра уже выпишут! Доктор сказал, уже все. И тогда мама приедет с Денисом или с Валей и сразу меня заберут!
— Тебе тут плохо? — сочувственно спросила Марина.
— Да нет, ничего. Ребята попались — во! — Димыч показал большой палец. — Мы тут все время играем. Но домой тоже хочется. Марина, а у тебя скоро ребенок будет?
— Не скоро.
— У-у, жалко. А ты кого хочешь, мальчика или девочку?
— Не знаю, — Марина смутилась. Хотя она уже давно свыклась с мыслью, что у нее будет ребенок, она по-прежнему совершенно не представляла его себе и не думала о том, каким он будет. — А ты кого хочешь?
— Пацана, — Димыч был категоричен.
— Но у нас ведь и так мальчиков больше, чем девочек! Посчитай-ка по пальцам!
— Ну и что? На что нам много бабья-то? Рожай пацана, Марина, слышишь?
— Ладно, — Марина улыбнулась. — Там посмотрим.
Оба замолчали, не зная толком, что друг другу сказать, и ощущая от этого сильную неловкость, как будто отсутствие общих тем разговора указывало на отсутствие взаимной любви.
— Марина, — тихо проговорил Димыч. — спой мне, пожалуйста, песню, как тогда, про пиратов.
— Песню? Знаешь, Димыч, но мне как-то неудобно здесь петь, здесь ведь все-таки больница.
— Марина, а ты тихонечко, — упрашивал Димыч. — А то я так давно не слышал! Пожалуйста, ну хоть шепотом!
— Какая же песня шепотом? — начала было Марина, но оборвала сама себя. В глазах у Димыча светилась такая мольба, что устоять было невозможно.
— Ну хорошо, только давай мы с тобой где-нибудь спрячемся, что ли?
— Давай! — Димыч от радости даже подскочил. — Я знаю где, пошли!
Марина осторожно поставила его на пол, и он мгновенно юркнул в коридор, махнув Марине, чтобы шла следом. Они прошли по всему коридору до конца и вышли на лестницу. По лестнице они поднялись на один пролет и остановились у большого окна с широким подоконником.
— Вот, — сказал Димыч, с разбегу влезая на подоконник и устраиваясь поудобней. — Здесь почти никто не бывает. Сюда большие ребята курить ходят. Пой!
И Марина запела. Она спела Димычу про бригантину, про пиратов, которым не везло со шкиперами, про возвращение в Портленд и про то, что "никогда мы не умрем, пока качаются светила над снастями". На этой песне Марина решила уже останавливаться, но только она замолчала, как откуда-то снизу до них донеслось:
— Браво! Ай, браво! Ну умница, ну до чего ж хорошо спела! Я прям душой тут с вами отдохнул. Везет тебе, Димка, такой концерт за бесплатно!
Снизу к ним поднимался какой-то врач, маленький, толстенький, средних лет. Подойдя в плотную, он опять с нарочитым восторгом похлопал и сказал, положив Димычу руку на плечо:
— Тебе пора в палату, Дима. Попрощайся со своей гостьей и поторопись, у вас уже ужин.
— До свиданья, Марина! — сдержанно сказал Димыч, развернулся и тут же исчез.
— Ишь ты! — проводил его взглядом врач. — Уже бегает! Как на щенке все зажило, вот ей-Б-гу! Я его оперировал, — пояснил он Марине. — Дежурю вот сегодня. А вы ему кем приходитесь, родственница?
Марина молча кивнула.
— Занятный, между прочим, пацаненок. Пятнадцать лет здесь работаю — другого такого не видал, вот ей-Б-гу! Характер железный, боль переносит молча, любую. В его состоянии все другие криком кричат, а этот лежит себе да еще и улыбается улыбкой такой кривоватенькой. Мне иной раз кажется — другие потому и погибают, что боли этой самой не выдерживают. Устают от боли и перестают бороться. Тут им и амба, значит. — Врач показал рукой на горло. — А этот нет! Характер! Лишний раз пить не попросит! Лежит, будто и не с ним все происходит. Если б еще взрослый человек — ну, тогда понятно. А такой пацаненок, ему ж пять лет всего! И откуда в нем такое? Ну характер! — Врач помолчал и неожиданно остро взглянул на Марину. — Вы уж его поберегите. Видали, как он сейчас побежал — будто так и надо, будто все давным-давно прошло и не болит ничего больше. А на самом-то деле у него там внутри еще ой-ой-ой что творится! Нет, уважаю! Вот он — пацан пятилетний, я — взрослый человек, а я его уважаю!
Марине стало не по себе. Доктор явно был пьян, хотя вином от него и не пахло.
— До свидания. — сказала на тихо и бочком, бочком, по стеночке попыталась протиснуться мимо него. Доктор поймал Маринину руку и поцеловал.
— Это за концерт, — сказал он, не выпуская ее руки из своей, довольно жесткой и твердой. — Очень уж вы хорошо пели.
Марина насилу вырвала руку и понеслась по лестнице во всю прыть. Сверху до нее долетел смешок. "Хорошо, что Димыч завтра отсюда уже уходит, — подумала Марина. — Но неужели же этот хмырь его оперировал? Действительно, странно, как он еще жив остался!"
Гардеробщица выдала Марине пальто, и, побыстрее накинув его на плечи, Марина, застегиваясь на ходу, побежала к дверям. Но у дверей ее остановил знакомый врач. На сей раз на лице его не было улыбки.
— Я, кажется, напугал вас, простите, — произнес он скороговоркой. — Просто... У меня вот только что мальчик умер, вроде вашего Димки. От болевого шока как раз. Вот. Простите, — повторил он и, не дожидаясь ответа, повернулся и немедленно ушел.
А Марина еще немного постояла, приходя в себя и собираясь с мыслями. Куда же она сейчас едет? Ах да, к Ане. И она медленно-медленно пошла к метро.

10

Дома у Ани они почти ни о чем не успели поговорить. Поужинали и сразу пошли спать. А ночью Марину разбудил звонок. Телефон стоял на столе, в кабинете, де она ночевала.
— Hallo! — сказал мужской голос с явным американским акцентом. — May I speak with Ann?
— Wait a minute! — Марина вышла в коридор и постучала в Анину дверь.
— Ань, проснись, там твой Патрик звонит из Америки!
— Скажи ему, что меня нет дома!
— Аня, это невозможно. Давай я лучше скажу, что ты не хочешь с ним говорить.
— Скажи что хочешь. Впрочем, постой, я все-таки подойду.
Аня босиком подбежала к телефону.
— Алла! Да, это я! — быстро заговорила она по-английски. — Зачем ты звонишь? Да, я понимаю, но это неважно. Да, я понимаю, но это неправда. Это не имеет никакого значения. Тогда потрудись его забыть. Подумай лучше о том, что скажет твоя мама, когда увидит счет. Тебе того же! — и Аня злобно грохнула трубку на рычаг.
Резко, точно ноги у нее вдруг подогнулись, Аня опустилась на Маринину кровать. Зубы у нее стучали, всю ее трясло. Невидящими глазами она посмотрела на Марину.
— Вот какого черта он звонил? — проговорила она. — Какой смысл орать через океан то, что имеет смысл говорить, только когда сидишь на расстоянии вытянутой руки?
— Ты это серьезно? — Марина с сочувствием смотрела на нее. Вот как, все, оказывается, гораздо сложнее, чем казалось на первый взгляд.
— Аня, ты, по-моему, ошибаешься.
— В чем же?
— Ну невооруженным глазом же видно, что ты его еще любишь!
— Да я его вообще никогда не любила, если хочешь знать! Я просто хотела переехать в Америку.
— Аня, это не так! То есть, может, сначала это и было так, ну прости меня, я ж не знаю... Но теперь-то это явно не так! Да ты подойди к зеркалу, посмотри в свои собственные глаза!
— Что-то ты больно умная стала с тех пор, как залетела!
Обе замолчали. За окном была непроглядная темень, даже в доме напротив светились всего одно-два окошка где-то  под самой крышей, и фонари совсем не горели, и только где-то далеко-далеко внизу то и дело уныло взлаивала какая-то, по голосу судя, небольшая и несытая собака.
— Ладно, давай спать, — сказала наконец Аня.
— Хочешь, ложись со мной, — предложила ей Марина. Диван в кабинете раскладывался и в таком виде был довольно-таки широким.
— Нет, — Аня слегка передернула плечом. — Пойду лучше к себе. Выспаться надо, завтра первым уроком физика. Гуд найт, бэби.
— Гуд найт, — словно эхо, отозвалась Марина.
Когда Аня ушла, Марина долго еще не спала, лежала и думала в темноте о том, как все в этом мире сложно.

11

На следующий день, после последнего урока, Марина сразу же заторопилась в раздевалку, крикнув Ане "пока!"  буквально на бегу. На улице она едва не сшибла пару встречных старушек. Ветер свистел у нее в ушах. Падал легкий снег, и, уже стоя на эскалаторе, Марина, зажатая со всех сторон спешащими куда-то людьми и вынужденная из-за этого прервать  свой бег, рассматривала причудливые снежинки, тающие у нее на обшлагах рукавов.
В вестибюле метро ее ждал Сергей. Марина едва его узнала. Он был в широченной пуховке и шапке-ушанке.
— Привет! — сказал он. — Ну чего, как дела, невестушка?
— Неплохо, женишок! — в тон ему ответила Марина.
— Поедем куда или прямо тут переговорим?
— Нет уж, тут, пожалуйста, не надо! — испугалась Марина. — Сюда сейчас все мои однокласснички набегут.
Тут подошел поезд, они вошли в него и поехали куда-то. Марина в суматохе даже не обратила внимания, в какую он был сторону.
— Куда мы едем? — спросила она, так и не разобрав названия следующей станции. Микрофон в вагоне барахлил и вместо слов только кряхтел и кашлял.
— Куда? — Сергей задумался. — А поехали ко мне, — сказал он наконец. — Не возражаешь?
— Да нет, наверное. А далеко это?
— Три станции. Потом еще две остановки на троллейбусе, но они небольшие, можно даже пешком пройти.
— Тогда, конечно, поехали!


Квартира, в которую они вошли, была однокомнатной. У дверей лежал круглый вязаный половичок, направо сразу был вход в комнату, дверь налево вела в санузел, а прямо, шага через три, начиналась кухня. Пол был линолеумный и абсолютно белоснежный. Вообще кругом было ни пылинки. Квартира прямо-таки дышала чистотой и порядком. Обои были зелененькие в мелкий розовый горошек. И везде — на подоконниках, на столах, на специальных полочках на стенах — стояли и висели цветы, которым, судя по всему, жилось здесь совсем неплохо.
Кухня была выкрашена в светло-серый спокойный цвет, и на стенах нигде не видно было ни пятнышка. По одной стене в кухне шел стол, над ним висели хозяйственные полки, и заканчивалась эта стена узким высоким кухонным шкафом. У другой стены стоял детский раскладывающийся в длину диванчик, а в углу у самого окна приткнулся секретер с откинутой крышкой, на которой были разложены вперемешку учебники и тетради. Над секретером висела книжная полка с книгами. Среди книг Маринин глаз сразу выхватил однотомник Булгакова, трехтомник Высоцкого и двухтомник братьев Стругацких.
— Присаживайся! — Сергей показал Марине на диван. — Чаю хочешь?
— Ага! — Марина энергично кивнула, только сейчас сообразив, как же она голодна. В Крольчатнике в это время как раз был обед.
— Ты тут вдвоем с мамой живешь? — Спросила Марина, откусывая от огромного трехэтажного бутерброда с маслом, сыром и колбасой.
— Ну да, — Сергей сидел на стуле напротив нее и, слегка улыбаясь, смотрел, как Марина ест. — Тебя приятно кормить, — вымолвил он наконец. — Ты с таким удовольствием ешь!
— Да уж, что-что, а поесть я люблю.
— А по тебе не скажешь. Так что, давай мы с тобой набросаем некоторый план. Регистрация у нас с тобой восемнадцатого, это через пять дней, в воскресенье. — Марина кивнула. — Ты запиши себе куда-нибудь, а то забудешь, а Валька мне потом голову оторвет.
— Мне тоже, — Марина послушно вынула из портфеля ручку и какую-то тетрадку и записала на обложке сзади: "Воскресенье, 18-е число".
— В котором часу?
— В 12.30. Значит, прибыть туда надо за полчаса в парадной форме. У тебя, кстати, есть что надеть?
— Найдется, — Марина даже слегка обиделась. Все-таки она была пока что единственной дочкой.
— А у меня вот не факт. — В данный момент на Сергее была индийская рубашка в мелкую неброскую клетку и чистенькие, но ужас до чего обтрепанные джинсы. — Так, а с кольцами что мы будем делать?
— Не знаю, — честно сказала Марина. — Денег у меня нет и не предвидится. Может, можно без них как-нибудь? Или давай Вальке позвоним? Если он в Москве, так, может, он что-нибудь придумает?
Сергей молчал. В голове у него явно роились какие-то мысли. При этом взгляд его рассеянно скользил по Марининой фигуре, задержался у нее на лице, на глазах. Внезапно Сергей тряхнул головой, точно приняв какое-то решение.
— Нет, — твердо произнес он. — Сам добуду. — И, видя, что Марина слегка встревожилась, тут же добавил: — Да ладно, не бери в голову. Есть у меня кое-какие соображения. Уж как-нибудь, на собственную свадьбу, для своей невесты...
Оба рассмеялись, остро чувствуя двусмысленность этой фразы.
— Послушай, — тихо проговорил Сергей, — вот смотрю я на тебя и никак не могу понять — ну как же ты попала в такую дурацкую историю? Такая красивая девочка, и вроде неглупая даже.
— Ну, как попала, как попала? Как все попадают.
— Ну, все! — не согласился Сергей. — Тут то-то и оно, что ты далеко не все. У тебя такие глаза...
— Таких глаз ты никогда не видел, — с улыбкой завершила Марина фразу, давно уже ставшую для нее привычной. — Вот примерно так и попала. Сначала глаза, потом руки, после ноги, а дальше — оглянуться не успеешь, уже ситуация.
Сергей не засмеялся. Он сидел молча, по-прежнему в упор разглядывая Марину.
— Я, кажется, понял, — сказал он. — Вся твоя беда в том, что ты совершенно себя не ценишь. Ну как можно так бездумно, так глупо растрачивать свою жизнь? Когда у тебя...
— Такие глаза, — снова сострила Марина.
— Да при чем тут глаза! — Сергей, кажется, всерьез рассердился. — Ты вся необыкновенная! И как ты вообще такая по улицам ходишь? Вот я тебя сегодня в метро увидел — голова закружилась, ей-Б-гу! На тебя мужики из подворотен еще не кидаются?
— Не кидаются. А голова у тебя не могла от голода закружиться?
— От голода? Почему?
— Да ты ж совсем ничего не ешь!
Сергей смутился.
— Да я, собственно, имел в виду тебя. Сам-то я и потом поем, вместе с мамой.
— Почему? Я что, такая страшная, что со мной уже и есть нельзя? Вон ты себе даже чаю не налил! Уж чаю-то мог бы со мной попить? Мне даже неудобно!
— И правда, чего это я... — Сергей потянулся и снял с полки чашку, потом все так же, не вставая, достал с плиты чайник и плеснул в чашку кипятку.
"Как же у них тут тесно, в этой ихней кухне! — Марина поежилась. — Нет, я б тут, например, просто не смогла бы готовить!"
— Сергей, а скоро твоя мама придет?
— Не раньше шести, а что? Ты сиди, сиди, не беспокойся!
— И что, ты бы так до шести часов и сидел бы голодный?
— Да. Нет. Не знаю... Может быть...
— Ну ты даешь! Так ведь и помереть недолго! Немудрено, что у тебя уже голова в метро кружится!
Наевшись, Марина неожиданно почувствовала, что ее клонит в сон. Ну да, она же две ночи почти не спала. Потом еще в школу ходила...
— Который час? — спросила она, с трудом сдерживая зевок.
— Полчетвертого. А что, тебе пора? Ты что, спешишь куда-нибудь? — Было такое впечатление, что он испугался.
— Да, — Марина слабо улыбнулась. — Домой. Спать. Я, знаешь ли, очень хочу спать. Я две ночи почти совершенно не спала.
— Что так?
— Да вот, у подруги всякие сердечные неприятности.
— Тебе что, своих неприятностей мало?
— Каких? — Марина искренне изумилась.
— Ну ты даешь! — Сергей рассмеялся. — Сколько я помню, тебе семнадцать лет. Ты залетела от человека, который не собирается на тебе жениться. Тебе приходится срочно оформлять фиктивный брак. И это называется — никаких неприятностей?
— Ну, это не неприятности.
— А что же это?
— Это так, — Марина задумалась. — Проза жизни. — И, не выдержав, улыбнулась. — Ну, или, если хочешь, поэзия.
— Ни хрена себе поэзия! — Сергей захохотал. — Нет, правду я сказал — цены ты себе не знаешь!
— Да? И какая же мне цена, по-твоему?
Марина чувствовала, что глаза у нее слипаются и что она сейчас заснет прямо здесь, за столом, в этой крошечной незнакомой кухне. Глаза у нее сами собой закрывались, голова свешивалась вниз. Г-споди, что же делать, она же так не доедет к Ане?
— Эй, что с тобой, тебе плохо?
— Нет, — собственный голос показался Марине неожиданно далеким и каким-то чужим. — Нет, просто я очень хочу спать. Жутко хочу спать. Просто уже засыпаю.
— Эй, подожди, не засыпай пока, дай я тебя уложу, что ли, как следует!
Послышался скрип, сиденье под Мариной задрожало, похоже, Сергей взялся раскладывать диван, на котором она сидела.
— Вот теперь ложись, слева от тебя подушка.
Она послушно легла и почувствовала, что ее укрывают чем-то теплым.
— Ничего, если я посплю? — спросила она тихо, чувствуя, что спрашивать, в общем-то, надо было раньше. И вообще, как это глупо — прийти по делу к совершенно незнакомому человеку и вдруг так сразу свалиться и заснуть.
— Ничего, — услышала она шепот у самого своего лица, как будто Сергей стоял перед диваном на коленях. — Ты спи, спи, пожалуйста. Спи и ничего не бойся. — И потом еще тише, с какой-то особенной нежностью: — Марина.
Она спала.

12

— Да не волнуйся ты, спит она еще, спит! — высокий голос подрагивал от возбуждения. — Скажи мне по крайней мере, кто это хоть  такая?
— Друг.
— Это теперь так называется? Прийти к парню, развалиться на его кровати, будто так и надо... Зовут-то ее хоть как?
— Неважно.
— То есть как это неважно? Человек пришел ко мне в дом, так могу я, по крайней мере, узнать, как его зовут?
— Она пришла не к тебе, а ко мне. Марина ее зовут. Ты потише не можешь разговаривать?
Голоса звучали прямо над головой. Высокие истерические нотки ударяли прямо по мозгам. Спать стало невозможно, но открыть глаза, по меньшей мере, неудобно. Получалось, что она как бы подслушивает! Однако и лежать становилось чем дальше, тем нелепее. А времени, времени-то уже наверняка сколько! Что он там такое говорил перед тем, как Марина заснула? Его мама должна была прийти в шесть! Так теперь, стало быть, уже больше шести?
Марина рывком уселась на диване. Ей же нужно бежать! Аня давно уже дома! Наверняка кто-нибудь звонил! И потом... Уроки, кажется, какие-то задавали... О, черт! И нужно же было ей так заснуть! Просто как провалилась. Как нелепо, как глупо, как... по-детски, в конце концов!
— Проснулась наконец-то! — проговорил уже знакомый высокий голос. Голос принадлежал худощавой женщине в выцветшем халатике с льняными, словно бы тоже выцветшими волосами. Черты лица ее были такими же тонкими, как и у Сергея, брови, к примеру, тоже были точно нарисованные карандашом.
— Ну что, спящая красавица, выспалась? Где же это ты, интересно знать, так умоталась?
Марина вспыхнула. У нее просто не нашлось, что сказать.
— Ну мама! — закричал Сергей, покраснев едва ли не ярче самой Марины. — Ну что ты говоришь такое? Ну разве так можно? Незнакомому человеку! Ты же ее впервые видишь!
— А незнакомому человеку можно спать в моей кухне на диване? Да ладно уж, нечего краснеть! Будто мы сами молодыми не были!
"Интересно, кто это мы?" — злобно подумала Марина. Никаких признаков отца Сергея и вообще какого-либо взрослого мужчины в доме не наблюдалось. Или это она самого Сергея в старики записала?
— Извините, пожалуйста, — стараясь говорить как можно вежливее, произнесла Марина. — Нам с Сергеем нужно было обговорить одно дело. И... Просто я себя неважно почувствовала.
Это объяснение показалось ей единственно подходящим из всех пришедших в голову. Ведь не говорить же, в самом деле, что ей попросту очень захотелось спать?
— Вам стало плохо? Сережа, что же ты мне сразу не сказал? Может, лекарство какое-нибудь нужно? Да как же ты пойдешь-то сейчас, детка? На тебе же и вправду лица нет!
— Дойду уж как-нибудь, — понемногу входя в роль, пробормотала Марина слабым голосом, потихоньку вставая. Сергей, одураченный этим спектаклем, кинулся подставлять ей плечо.
— Ничего, ничего,  — слабо пискнула Марина и бочком, бочком проскользнула мимо Сергеевой мамы, выбралась в коридор и там начала с лихорадочной быстротой одеваться.
Сергей, опомнившись, ринулся вслед за ней, набросил на плечи куртку, застегиваться не стал, не глядя сунул ноги в сапоги и быстрым движением отворил дверь.
— Сережа, постой, куда же ты? — донеслось до них уже на лестнице.
— Сейчас приду! — прокричал в ответ Сергей, и боа они с быстротой молнии ссыпались вниз по лестнице.


— Марина, давай дойдем до метро пешком! — попросил Сергей, когда они оказались у троллейбусной остановки. — Ну пожалуйста, здесь же совсем близко!
Голос его звучал жалобно и моляще, карие глаза смотрели на Марину буквально по-собачьи.
— Ты же обещал своей маме, что сейчас же вернешься! — мстительно сказала Марина.
— Да черт с ней, с мамой! Марина, ну пожалуйста!
— Слушай, я тебе поражаюсь! Из-за тебя я только что пережила самые неприятные минуты жизни. Клянусь, так стыдно мне еще ни разу не было!
— Марина, прости меня! Ты понимаешь, моя мама...
— Да что мама! С мамой-то как раз все ясно. Не в маме дело, а в тебе!  Ты что, не мог меня пораньше разбудить? Ты же знал, что она в шесть придет!
— Марина, прости меня, я осел! Я даже сам не знаю, как так получилось. Ты... Ты так сладко спала, я все сидел, смотрел на тебя и все думал: вот, вот сейчас я ее разбужу, еще пять минут, еще десять, я ведь и на часы все время поглядывал, часы ведь у меня на руке были. Марина, прости меня, я просто не смог! Ты так сладко спала, так чудесно было на тебя смотреть.
Марина искоса взглянула на него. Чем черт не шутит, похоже, он не врет.
— А потом было уже поздно. Она уже пришла. — упавшим голосом завершил Сергей. — Марина, прости меня, я сам уже не знаю, что говорю. Марина, скажи мне, ведь ты прощаешь меня, прощаешь?
Он был само раскаяние.
— Но ты хоть понимаешь, как мне все это было?
— Ну еще бы! Мне ты можешь не рассказывать. Я ведь стоял там и чувствовал... Вот можешь мне не верить, но чувствовал я то же, что и ты, может еще и еще в квадрате.
— Нет, отчего же, я верю.
Марина шла слева от него, рассеянно скользя взглядом по ярким витринам маленьких магазинчиков, мимо которых они шли, по светящимся в темноте окошкам палаток со сластями и напитками. Совсем рядом зазвенел трамвай, посыпался сноп искр, издалека видных  в черном морозном небе.
— Ладно, — проговорила наконец Марина. — Замнем для ясности. Так, погоди, до чего мы с тобой в конце концов договорились? Ну, перед тем, как я заснула?
— Значит, ты... Ты больше не сердишься на меня? — переспросил Сергей робко и недоверчиво.
— Да не сержусь же, сказала. Напомни мне, пожалуйста: мы встречаемся восемнадцатого, в двенадцать, у дверей ЗАГСа, в парадной форме. Правильно?
Он молчал, глядя на ее губы.
Очнулся с трудом, тряхнул головой и медленно, слегка заикаясь, проговорил:
— Мар-рина, а р-раньше мы не можем встретиться?
Марина рассмеялась, так он был трогателен и в то же время забавен. Но, еще смеясь, она поняла, насколько он ей вдруг стал близок, и ведь буквально за считанные часы, так близок, как  до него не был ни один человек в мире. А Сергей шел рядом и больше ничего не говорил, а только смотрел на нее и улыбался.
Незаметно они подошли к метро.
— Ну, — нерешительно произнесла Марина, — ну, пока, что ли?
— Пока, — так же тихо ответил Сергей, но оба не тронулись с места. Наконец, точно повинуясь чьему-то стороннему приказу, действуя точно не по своей воле, Сергей протянул к Марине руки, обнял ее, притянул к себе и впился губами в ее трепещущие, ждущие его губы. Несколько мгновений оба не шевелились, они точно целиком ушли в поцелуй, и не было ни метро, призывно мерцающего красной буквой "М", ни мельтешащих вокруг людей, ни троллейбусов, ни трамваев.
Какой-то хмырь, по-хозяйски заехавший на своей "Вольво" на тротуар, гуднул им, чтобы они сошли с его дороги. Они даже не услышали. Глаза у них были закрыты, и они не слышали ничего, кроме бешеного биения крови. "Вольво" же пришлось возвращаться обратно на проезжую часть и уныло достаивать там, сколько положено, в пробке.
— Завтра, — пробормотал наконец Сергей, отрывая от Марининых губ свои.
— Ага, — Марина кивнула.
— У тебя когда уроки кончаются?
— В два пятнадцать.
— А у меня коллоквиум в три, но я сбегу. Я люблю тебя, Марина, ты это знаешь?
— Да.
— А ты?
— И я. Кажется... Сережка, мы сошли с ума! У меня ведь ребенок будет в мае!
— Люблю, — Сергей крепче прижал Марину к себе. — И тебя люблю, и твоего ребенка. И завтра я буду ждать тебя ровно в два двадцать в вестибюле метро, там же, где и сегодня, хорошо?
— Да.
— До завтра.
— Да, до завтра.
Они с трудом оторвались друг от друга, и Марина начала медленно спускаться по ступенькам метро, чувствуя, что потихонечку сходит с ума. Что же она делает, в конце-то концов? А как же Крольчатник? Но отказаться от Сергея не было сил.
"А восемнадцатого наша свадьба, — вспомнилось вдруг Марине. — Забавно. Что ж, может быть, в этом и заключен перст судьбы?"
И Марина зашагала быстрее и веселее, точно вдруг найдя ответы на все мучившие ее вопросы.

13

— Тут тебе какой-то парень весь вечер названивает, — встретила Марину Аня. — Велел тебе, как придешь, сразу ему перезвонить. Назвался Валерьяном. Ну и имечко! Это кто ж такой? Твоего ведь мужа, кажется, Сергеем зовут?
— Сергеем, — Марина согласно кивнула, продолжая улыбаться своим каким-то мыслям. — Валерьян телефона не оставил?
— Нет. Сказал, у тебя должен быть.
— Да. В самом деле. Кажется, я его еще наизусть помню.
— Ох, ну и трудная же у тебя личная жизнь! — язвительно процедила Аня. — Это подумать только, когда я отсюда уезжала полгода назад, у тебя, по-моему, вообще знакомых мальчиков не было!
— Ну почему же? — Марина медленно, задумчиво повесила пальто и теперь не глядя засовывала ноги в тапочки, принадлежащие, судя по размеру, Аниному отцу.
— Марина, одень другие тапочки. Эти с тебя сразу же слетят, ты в них шагу не сделаешь!
— Почему же? — по-прежнему погруженная в свои мысли, повторила Марина. — Вот с Игорем я знакома была, мы даже, кажется, целовались один раз...
— В девятом классе, — уточнила Аня. — Я тогда скарлатиной болела и два месяца в школу не ходила. То-то ты без меня разошлась! Но я тогда вовремя вернулась, успела, можно сказать, спасти тебя от горького разочарования. Как он потом от тебя к Ленке-то переметнулся, не помнишь, а?
— Да, после того, как ты заставила меня два раза подряд пропустить свидание, можно сказать, сломала мне личную жизнь, — Марина несколько принужденно рассмеялась. Сделав несколько шагов в тапочках Аниного отца и незаметно потеряв их где-то в середине коридора, Марина добралась до кабинета и, плюхнувшись на диван, завертела диск телефона.
— Валька, это я. Тебе мама моя дала здешний телефон? Нет, только на неделю. Голос веселый? Так жизнь хорошая, и вообще... Нет, почему же, скучаю, по вам по всем, да, и по тебе в особенности. Слушай, вы Димку-то забрали сегодня? Ну, слава Б-гу! Жуткое, по-моему, место — эта больница, не дай Б-г никому туда загреметь! Чувствуя себя хорошо, лучше не бывает. Тебе что, по голосу не слышно? Ну тогда чего спрашиваешь? Встретиться? Да, можно, конечно, почему ж не встретиться. Завтра... Ой, погоди, Валька, завтра я, кажется, никак не могу...
И к ту же секунду Марина почувствовала, как она смертельно, жутко соскучилась по Вальке. По ним по всем, конечно, но по Вальке особенно. Как-никак он был у не первый...
Но... Как же тогда Сергей? Не встретиться завтра с ним было никак невозможно. Да что там, Марина просто умрет, если завтра его не увидит!
Но ведь не повидать Валерьяна тоже никак нельзя! А послезавтра он уже уезжает.
— Валька, слушай! — сообразила она наконец. — Раз такое дело, прогуляю-ка я завтра школу. Ну не всю, конечно, а хоть половину. Встретимся на Пушкинской, на Тверском, у фонтана напротив Макдональдса, в половине двенадцатого, хорошо? Ну пока, до завтра. Да, да, конечно, и я тебя вдесятеро крепче! Не веришь? Ну, это ты зря.
И Марина, весело рассмеявшись, положила на рычаг трубку. Затем она обернулась и увидела Аню. Аня стояла в дверях, и выражение у нее на лице было таким, что Марине сразу захотелось завыть и куда-нибудь убежать. Ну что она ей сейчас объяснять будет? Тут самой себе ничего не объяснишь толком, а уж Ане... Однако же Аня просто рвалась пообщаться.
— Марин, у тебя вообще-то все дома? Что с тобой происходит? Это кто звонил?
— Друг, — нехотя отозвалась Марина. — Ань, у тебя поесть ничего не найдется?
— Нет, постой. Что это у тебя за друзья такие появились, что ты ради них школу прогуливаешь, с уроков сбегаешь? Тебя кто сегодня встречал в метро?
— Слушай, ты что, следишь за мной, что ли? Ну, муж встречал! — с некоторым вызовом проговорила Марина.
— А звонил тебе сейчас кто?
— Друг, — Марина уже начала закипать.
— И много у тебя таких друзей, позволь мне полюбопытствовать?
— Много. А тебе завидно, что ли?
— Завидно?! Да что ты говоришь такое, чему тут можно завидовать? Тебе мало того, что у тебя в семнадцать лет ребенок будет? Тебе нужно еще непременно разрушить собственную, еще даже не начавшуюся толком, семейную жизнь?
— Аня, — Марина уже едва-едва сдерживалась. — Заруби себе, пожалуйста, на носу: моя личная жизнь — это моя личная жизнь, а уж никак не твоя. И вмешиваться в нее я никому не позволю, тебе в том числе. Да со мной моя мама так не разговаривает!
— Марин, ты дура и ничего не понимаешь! Ты слушай, что тебе умные люди говорят! Это надо же, нагуляла ребенка и хоть бы хны, продолжает себе прыгать, как девочка! Друзья у нее! Да другая бы на твоем месте...
— Ань, я, пожалуй, пойду, — Марина безуспешно попыталась нащупать под диваном давно потерянные тапочки. — По-моему, мы с тобой уже все друг другу сказали.
Так и не найдя тапочек, Марина встала и направилась к входной двери. Аня следила за ней, стоя у дверей кабинета.
— Ты так мне ничего и не расскажешь? — спросила она, наблюдая, как Марина достает пальто с вешалки.
— Нет.
— Послушай, как ты можешь? Ведь я же беспокоюсь за тебя!
— Нет. Ты не беспокоишься. Ты лю-бо-пыт-ству-ешь. А мне это мерзко.
— Вот ты какая стала!
— Да. Такая.
Они стояли друг против друга, готовые буквально вцепиться друг другу в волосы. Прошла минута, другая. У Ани первой дрогнуло сердце.
— Марина, не уходи, пожалуйста, куда ты пойдешь на ночь глядя?
— Домой. У меня есть дом. — Марина вовсе не была в этом так уж уверена.
— Марин, останься. Марин, ну извини меня, ну хочешь... Я больше не буду ни о чем спрашивать! Марина, не уходи! Мне будет без тебя так одиноко!
Марина стояла на пороге, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Ей было жалко Аню, и в то же время обида еще не до конца прошла.
— Ну ладно, — промолвила она наконец, — только обещай больше никогда не задавать мне никаких вопросов.
— Ну конечно, конечно, раз ты не хочешь...
— И не высказывать ни о чем своего мнения, пока тебя о нем не спросили!
— Ну... Если тебе это неприятно...
— Еще как неприятно! Набросилась на меня, что твоя миссис Робертс, или, на худой конец, наша Катерина!
— Марина, прочти меня, черт знает, что на меня нашло!
Аня произносила эти слова неохотно и явно вынужденно, но ей так не хотелось оставаться одной в этой бесконечно пустой квартире! Она даже как будто боялась этого. Марина представила себе, как бы на тут одна осталась, с этими уходящими ввысь потолками и бомжами за стенкой. Таким поздним вечером Марина и сама их боялась.
— Ладно уж, мир! Остаюсь, если будешь себя хорошо вести.
Обе девочки засмеялись, обе с явным облегчением.
— Так найдется у тебя что-нибудь поесть? — снова спросила раздевшаяся по второму разу Марина.
— Всерьез-то, наверное, нет, — Аня слегка смутилась, — но ведь всегда можно сделать бутерброды.
— Эх ты, бутерброды! — передразнила ее Марина — Картошка хоть у тебя есть? А крупа какая-никакая найдется? Пойдем, я тебе что-нибудь приготовлю, а то сдохнешь еще от этой сухомятки!
Через минуту Марина уже весело и умело стряпала, а Аня наблюдала за ее действиями с восхищением и завистью.

14

Марина увидела Валерьяна издалека. Он стоял у фонтана, пытливо всматриваясь своими близорукими глазами в толпу, движущуюся от метро к Макдональдсу. Марина сделала круг, обежала фонтан с другой стороны, подкралась к Валерьяну сзади и с размаху хлопнула его по плечу, благо он был не слишком-то высок ростом.
— Ай! — он так и подпрыгнул.
— Не ждали?
— Ну, ты даешь, мышь! Экая ты вдруг бойкая стала! А ну, поворотись-ка, сынку! — он, прищурившись, с улыбкой разглядывал ее, точно и впрямь отец — родимое детище, и наконец прищелкнул языком с восхищением: — Нет, мышь, что ни говори, а Москва тебе явно на пользу.
— Что, нравлюсь? — Марина видела, что нравится, ей было приятно это сознавать и еще приятнее об этом слышать.
— Что есть, то есть! Черт, я ведь думал, что ты сама мне первая позвонишь! Стоскуешься тут, в Москве, и позвонишь.
— Позвоню? Зачем бы это?
— Ну как? Выбраться вместе погулять по старой памяти.
— Но... Мне как-то все казалось, что ты там, — Марина растерялась.
— Да ты что, разве не помнишь? Я ж в Москве едва ли не больше времени провожу, чем там у нас. Честно говоря, я думал, что у тебя уже был случай изучить мой график.
— И вправду. Не сердись, Валечка, — Марина виновато потерлась щекой о его плечо. — Не до того как-то было. Совсем я тут завертелась. Школа, потом еще к свадьбе надо готовиться...
— Да, а как там со свадьбой? Вы уже встречались с Сергеем?
— Да, — Марина немного смутилась.
— Ну и что, все уже обговорили?
— Да нет, не все еще. Еще сегодня встречаться будем.
— Вы давайте, а то время идет. Не век же ты в Москве жить будешь!
"И вправду, — холодея, осознала Марина. — Не век. А как же тогда мы с Сережкой? Впрочем, ему, наверное, можно будет все объяснить? И он будет приезжать меня навещать... Там. А ну как он не поймет? Тогда ведь все полетит, сразу, даже и не начавшись. А ну, с другой стороны, пусть себе летит! — подумала Марина, неожиданно озлобившись про себя непонятно на что. — Если окажется, что он такой дурак, что не сможет понять, так и на кой он нужен!" И Марина решительно тряхнула головой.
— Мышь, ты чего это такая смурная? — спросил внимательно наблюдавший все это время за ней Валерьян.
— Какая?
— Ну... Задумчивая, что ли, сверх меры, и вообще — загадочная. Этакая незнакомая дива.
— Кто? Я дива? Да я тебя сейчас!..
Марина вдруг наклонилась, подобрала комок снега, ловкими от лепки пельменей пальцами скатала снежок и кинула в Валерьяна. Снежок попал где-то в районе шеи, раскололся, часть снега просыпалась за воротник.
— Ах ты дрянь такая! — Валерьян, в свою очередь, запустил в Марину снежком, и они со смехом понеслись по Тверскому, перебрасываясь снежками, а люди, мимо которых они пробегали, провожали их завистливыми взглядами.
Валерьян с Мариной отлично провели время в тот день. Они прошвырнулись по своим самым любимым местам, выпили кофе в маленьком баре при Литинституте, постояли во дворе бывшего Марининого дома, глянули, как движется ремонт в бывшем Валерьяновом. Они почти не разговаривали, правда, Валерьян успел-таки выложить Марине все последние новости: у Димыча все, вроде бы, в норме, и он счастлив снова быть дома; Ольга у себя в мастерской ухитрилась все-таки в дым напиться, из-за чего у нее был нешуточный скандал с Денисом (поговаривают, что без Володечки тут дело не обошлось, но доказать ничего невозможно); у Ильи приболела мать, и они с Машей и детьми перебрались пока что в Москву; без них и без Марины в Крольчатнике как-то тоскливо. Вот, собственно, и все. Да, Бруно передал Марине с Женькой записку, вот она, имей в виду, ее никто не читал. (Марина спрятала записку в карман, решив ознакомиться с ней попозже, когда никто не будет мешать).
А в общем, всерьез ни о чем они с Валерьяном не говорили. Ужасно было похоже на то, как было у них с Мариной в самом начале, еще до ее беременности и до Крольчатника. Валерьян даже не стал ее спрашивать, как она себя чувствует, сказал, что и так понятно.
В Колокольном переулке они, повинуясь внезапному порыву, зашли в какой-то подъезд, поднялись там на пару лестничных пролетов вверх и, сев на низкий широченный подоконник, на несколько мгновений буквально припали друг к другу. Валерьян нащупал под ворохом зимней одежды Маринин живот и в который уже раз попытался почувствовать, как оно там шевелится. Но ребенок, как только на Маринин живот легла Валерьянова рука, вообще перестал двигаться.
— Денис говорил мне, что так бывает, — сказал Валерьян, похоже, самому себе в утешение. — Они откуда-то знают, что это их отец, и перестают шевелиться, если чувствуют его руку.
— Не расстраивайся, все равно рано или поздно увидишь его всего целиком.
— Скорей бы уж! — Валерьян вздохнул.
— И что тебе так не терпится? Можно подумать, это твой первый ребенок!
— Да кто его знает? Вполне может быть, что и так.
— Да что ты говоришь? — возмутилась Марина. — По Крольчатнику детей бегает без счета!
— Так-то оно так, но откуда же я знаю, который из них мой?
— А тебе надо обязательно знать точно? Между прочим, Сонька на тебя очень даже похожа. Я иной раз посмотрю на нее — ну прямо вылитый ты!
— Ты что, и в самом деле так думаешь? — Валерьян недоверчиво покосился на Марину. — Или ты только так, чтобы меня утешить?
— Утешить? Что за глупости? Честное слово, я всегда думала, что Сонька — твой ребенок. А почему бы тебе прямо не спросить у Алены? Или она сама точно не знает?
— Не в том дело. Может быть, она и знает, но только ни за что не скажет. Принцип у нее такой — никто не должен знать, какой ребенок чей, чтобы ко всем было одинаковое, ровное отношение. Правда, так все равно не получается.
— Тогда плохо твое дело, — Марина вздохнула сочувственно. — А интересно, чей ребенок у Алены теперь? Вдруг тоже твой, а?
— Да все может быть. Я тогда вообще многодетный папа выхожу! Тогда, с твоим если считать, трое получается. Но это все треп и никогда я про это ничего не узнаю. Да, может, она и права: какая, в конце концов, разница? Ту же Соньку я все равно люблю, просто потому, что ее не любить невозможно.
Но по всему было видно, что на самом деле для него это очень важно.
Они простились в метро, поцеловавшись на прощанье.
— Я тебе еще позвоню на той неделе! — пообещал Валерьян.
— Позвони на той неделе, — рассеянно откликнулась Марина. Мысленно она была уже далеко.
— Нет, мышь, все-таки ты нынче какая-то не такая. Что-то тут с тобой все-таки произошло. — Валерьян серьезно и нежно заглянул ей в глаза, приподняв слегка Маринино лицо за подбородок, но ничего в них не увидел. Валерьян ведь был далеко не лучшим в мире читателем по глазам. Вот если б на его месте был Денис...
— Ладно, мышь, пошел я, — нерешительно произнес он, переминаясь с ноги на ногу. Похоже было, что ему очень хочется, чтобы Марина попыталась как-то его задержать, сказала бы, что хочет поехать сейчас с ним, к нему, они ведь так давно не были вместе! Но Марина, разумеется, ничего подобного не сказала. Она только кивнула ему на прощанье с ничего не значащей дружелюбной улыбкой, так, точно Валерьян и все, связанное с ним, неожиданно стало для нее далеким-далеким прошлым.

15

На свидание с Сергеем Марина приехала за пятнадцать минут до назначенного часа и, конечно, увидела, что он давно уже ее ждет. Он стоял у стены и читал какую-то книгу.
— Привет! — тихо прошептала Марина, подойдя к нему почти вплотную.
Сергей вздрогнул, оторвался от книги, увидел Марину и весь просиял.
— Ты! Пришла! Подожди, — взгляд его скользнул по циферблату наручных часов. — Но ты ведь раньше!
— Да. Чуть-чуть, — Марина виновато улыбнулась, улыбнулась вся сразу — глазами, губами, ямочками на щеках.
— Ну, — выдохнул Сергей, — куда мы пойдем?
— Только не к тебе! — для верности Марина даже замотала головой.
— А почему, собственно? Мама придет...
— Не раньше шести, — докончила за него Марина, многозначительно посмотрев ему прямо в глаза. Сергей немедленно сник.
— Ну... Ладно. Но я, собственно, не знаю... Впрочем, может быть, у тебя есть какие-нибудь идеи? Предлагай!
Марина задумалась. К маме и папе, понятное дело, нельзя — там сейчас форменный сумасшедший дом, да и вообще как-то неудобно. Может, потом, уже когда они распишутся... Куда ж тогда?
И тут Марина сообразила, что у нее теперь есть свой ключ от Аниной квартиры, потому что Аня утром сказала, что придет домой не раньше пяти, сперва опять поедет в библиотеку, потом куда-то еще, Марина не помнит точно, но это ведь и не важно. Главное — Анина квартира сейчас в их полном распоряжении.
— Поехали! — Марина схватила Сергея за руку, и они вскочили в отходящий поезд. Двери уже закрывались, Сергею пришлось даже придержать их чуть-чуть для Марины.


Переступив порог Аниной квартиры, Сергей буквально остолбенел.
— Это твоя квартира? — испуганно спросил он.
— Нет, — Марина засмеялась. — Подруги. Ну, чего стал, пошли!
Сергей и вправду как вошел, так и стал, смешно озираясь и разглядывая все вокруг: стены, потолки, паркетный пол с вытертой ковровой дорожкой посредине.
— Это ж надо! — проговорил он наконец, — даже не верится, что тут люди живут!
— А то кто же? — Марина фыркнула. — Волки, что ли, или леопарды? Да очнись же ты наконец, проходи.
Сергей нагнулся, аккуратно снял уличные ботинки и послушно пошел вслед за Мариной. А ботинки так и остались одиноко стоять посреди прихожей.
На них-то сразу и наткнулась Аня, возвратившаяся домой чуть раньше,  чем ожидала.
Войдя, она недоуменно уставилась на эту нелепую, изрядно порыжевшую пару туристских ботинок. По ковровой дорожке вокруг них расплылось влажное пятно. Откуда они тут взялись?
— Марин, ты дома? — крикнула она. На лишь слабое эхо было ей ответом.
Аня прошла через всю квартиру, осторожно заглядывая в каждую комнату, и, наконец, обнаружила их в кабинете. Глазам ее предстала весьма любопытная картина.
Марина и Сергей сидели друг против друга на диване, молчали и улыбались.
— Эй, привет! — громко сказала Аня. Но они ее не услышали. Тогда Аня решительно вошла в кабинет, подошла к Марине, наклонилась и гаркнула ей в самое ухо:
— Добрый вечер, Марина, ты меня слышишь?
Марина словно бы очнулась от сна.
— А, ну да, — произнесла она протяжно и томно, точно не до конца еще понимая, где она и что с ней происходит. — Добрый вечер, Аня! Познакомься, пожалуйста, это Сергей, мой будущий муж. Сережа, это Аня, хозяйка квартиры и моя лучшая подруга.
— Что? — недоуменно переспросил Сергей, так же с трудом приходя в себя. — Ах, ну да, конечно, здравствуйте, Аня, очень приятно!
— Мне тоже! — с чувством сказала Аня, протягивая Сергею руку. Сергей взял ее руку обеими руками и несколько секунд тупо разглядывал, не понимая, что ему с ней делать, пока, наконец, Аня не забрала руку обратно.
"Вот психи-то! — озадаченно подумала Аня. — Это ж подумать только, какая любовь! Трудно не позавидовать! Вообще-то, учитывая состояние Маринкиного живота, могли бы уже и попривыкнуть друг к другу. Все-таки не вчера познакомились!" Вслух же Аня сказала:
— Эй, ребята, вы что ж, так ничего и не ели? Пошли, я вас хоть чаем напою, что ли!
— Чаем? — встрепенулась Марина, неожиданно и впрямь почувствовав голод. — Ты знаешь, Ань, пожалуй, это будет здорово! Это ты хорошо придумала — чаем! Сережа, ты чаю хочешь?
Он кивнул, кажется, не до конца соображая, о чем его спрашивают.
— Ну, тогда пошли в кухню! — Аня уже начинала сердиться. Нет, конечно, их надо было просто оставить тут, и пусть бы они сидели и пялились друг на друга, пока не поумирали бы от голода и жажды!
Разливая чай, Аня исподтишка рассматривала Сергея. Как-то он не вязался с Марининым описанием сына богатых родителей.
— Сережа, у вас сейчас сессия? — спросила Аня, чтоб хоть как-нибудь завязать разговор.
— Сессия? — Сергей оживился. — Да, сессия-то у меня сейчас полным ходом. Вчера наконец сопромат свалил. Теперь бы еще так же удачно с матанализом разделаться!
— Сопромат? — Аня сделала большие глаза. — Это разве проходят в медицинском?
— В медицинском? — Сережа пожал плечами. — В медицинском, наверное, не проходят.
Аня вопросительно взглянула на Марину. Та сидела вся красная, вцепившись рукой в край стола.
"Так!" — торжествующе подумала Аня и поинтересовалась, как бы невзначай:
— Сережа, а где вы учитесь, если не секрет?
— Какие уж тут секреты! — Сергей рассмеялся. — В Стали и Сплавов, а что?
— Скажите, Сережа, а кем были ваши родители?
— Были? А почему "были"? То есть отца-то у меня, правильно, отродясь не было, сбежал, подлец, еще до моего рождения. Такой был кобель, если верить маме! А мама у меня воспитательница в детском садике.
— Трудно, наверное, приходится! — посочувствовала Аня. — Зарплата ведь там, небось, небольшая.
— Не знаю, — Сережа пожал плечами. — Я как-то и не думал никогда об этом. Живем себе, хлеб жуем. Тем более теперь, когда я уже и сам не маленький. — Тут Сергей счел нужным многозначительно подмигнуть Марине, чтобы она, значит, не сомневалась. — Всегда можно найти какие-нибудь источники, были бы руки целы и голова на месте..
"Да, у него-то голова еще, может, и на месте, — подумала Аня, — а вот Маринка свою, похоже, совсем потеряла. Интересно , на что же эти два психа думают растить своего ребенка?"
"А ведь он, наверное, прав, — думала тем временем Марина. — Всегда ведь можно найти какой-нибудь выход". Однако сразу он почему то не находился.
Эх, и угораздило же так вдруг, ни с того ни с сего, влюбиться! Да в кого! В собственного будущего мужа! И как же теперь быть? Рвать сразу и навсегда с Крольчатником? Немыслимо, невозможно. Попытаться как-нибудь совместить (В конце концов живут же в крольчатнике Маша с Ильей)?" Марина искоса глянула на Сергея и, в который раз уже, отбросила эту мысль, как заведомо невозможную. Но тогда что же делать?
И Марине стало вдруг  не до Аниных разоблачений и выводов. Г-споди, какая же это все чепуха, если так посмотреть! Да ведь и с самого начала это было всего лишь шуткой, довольно-таки глупой, между прочим. Узнала заодно, где он учится, спасибо Ане! Самой, глядишь, и в голову бы не пришло спросить. А, глупости! Все это совершенно неважно! По-настоящему ее волновал только один вопрос: как теперь жить дальше? "А чего я дергаюсь-то? — зло подумала она вдруг. — Мы ж пока ни о чем таком и не говорили...”
Они вообще еще ни о чем не говорили, хотя вроде бы и собирались. Так и просидели почти два часа, не сказав ни единого слова, с самого начала, в тех самых позах, в каких их застала в конце концов Аня, не в силах ни оторвать друг от друга глаз, ни хотя бы прикоснуться друг к другу.
Войдя в кабинет, Сергей только и успел, что обшарить разок взглядом стены, сплошь заставленные книжными стеллажами — "книг-то здесь сколько, книг!" — и тут же забыл обо всем об этом. Квартира с ее комнатами, стенами, потолками и даже книгами как-то сразу куда-то исчезла. Для Сергея больше не существовало ничего, кроме Марины.

16

Проводив Сергея до дверей и договорившись с ним о завтрашней встрече, Марина возвратилась в кухню, где ее поджидала Аня.
Марина ожидала упреков, вполне, кстати, справедливых, криков и возмущения. Она была приятно разочарована, когда ничего этого не последовало. Аня спокойно пила чай, прыская время от времени в чашку, отчего чай весь шел пузырями и иногда выплескивался.
— Ну, Марин, ну, ты даешь! Ой, ну ты сейчас сидела — это ж со стороны посмотреть! А он-то, он-то, "Да, - говорит, в медицинском сопромат не проходят! Мама моя, - говорит, - в детском садике работает!" Да какое уж там наследство, одни ботиночки чего стоят! — Аня начала было смеяться, но захлебнулась, закашлялась, и на глазах выступили слезы. Марине пришлось хлопать ее по спине, причем она, надо сказать, едва удержалась, чтобы не вдарить изо всей силы. И чего она все смеется? Неужели это так смешно? А может, она в самом деле дура, а просто раньше Марина этого не замечала?
— Нет, ну как же мне в голову не пришло, что ты все наврала? Студент-медик, покойные физики, пустая квартира, да еще и дача эта в три этажа! Надо ж такое придумать! Марин, ты романы случайно не пишешь? У тебя, по-моему, должно получиться.
Тут до Ани, наконец, дошло, что Марина никак не участвует в этом веселье, а сидит, наоборот, с грустным видом над чашкой свеженалитого и абсолютно нетронутого чая, размышляет о чем-то, качая время от времени головой в такт своим невеселым мыслям.
— Эй, Марин, ты чего такая вареная? Расстроилась, что я вывела тебя на чистую воды?
Марина мотнула отрицательно головой.
— Не в том дело, Анька.
— А в чем же? Ты думаешь о том, как вы будете жить вместе с его мамой? Она хоть как из себя, ничего?
— Ничего.
— А какая там на самом-то деле квартира? Ну, раскалывайся уж, Марин, говори.
— Однокомнатная.
— Фью! Тогда как же вы там все поместитесь, еще и с ребенком?
Марине и самой хотелось бы это знать, но чем дальше она об этом думала, тем яснее становилась ей горькая правда: совместная жизнь им с Сергеем, похоже, никак не светит.
"Черт, ну что же мне делать?" — чуть не выговорила Марина вслух, но, покосившись на Аню, осеклась.
Аня, заразившись Марининым настроением, тоже вдруг погрустнела. Похоже было, что ей вспомнилось что-то свое. Они молча допили свой чай, бросая время от времени друг на друга сочувственные, теплые взгляды.
Только перед самым сном, в ванной, Марина наконец осталась одна и тут же вспомнила о записке от Бруно.
Марина осторожно развернула бумажку, за день успевшую скататься в кармане в маленький шарик. Там стояло всего несколько фраз:
"Смуглой соотечественнице большой горячий привет! Обращаю Ваше благосклонное внимание на то немаловажное обстоятельство, что с нашим молодым другом все и в самом деле кончилось хорошо. Надеюсь, что теперь Вы вполне убедились в том, что карты мои никогда не врут? Хочется ли Вам знать, что предсказывают они теперь? Они предвещают вам большую любовь". Ниже следовала витиеватая роспись латинскими буквами.
Марина быстро пробежала записку глазами и впервые за последние пару часов улыбнулась. На душе у нее заметно полегчало.
Сквозь сон она слышала, как опять звонил из Америки Патрик. На этот раз Аня сама успела подойти и разговаривала совсем не грубо, а наоборот скорее, даже ласково. Пару раз в ее голосе  явственно промелькнули виноватые нотки. И когда Марина, на секунду проснувшись, поймала обрывок их разговора, ей показалось, что никакой между ними не океан, а так, расстояние вытянутой руки.

17

Встреча с Сергеем была назначена на четыре — раньше он никак не мог, у него ведь был экзамен.
Они условились встретиться в переходе метро с Тургеневской на Чистые Пруды. Но вышло так, что Марина оказалась там гораздо раньше — уроков в тот день у нее было мало, пятым и шестым часом вообще была сдвоенная физкультура, от которой Марину надежно ограждала выписанная Денисом справка.
Не зная, куда девать себя, Марина бесцельно слонялась по всему переходу взад-вперед, скользя глазами по бесчисленным  крошечным прилавочкам с мылом, зубной пастой, телевизионными антеннами и женскими лифчиками. Нагнувшись, Марина рассеянно погладила маленького серого котенка, испуганно скорчившегося на дне глубокой корзинки, не спеша выпрямилась и вдруг услышала музыку.
Это была флейта, певшая тоненьким голоском какой-то ужасно знакомый мотив. Марина пошла на звук и в углу, у стены, увидела Вику. Марина сразу заметила, что с момента их последней встречи Вика очень похудела, вокруг глаз у нее темнели круги, но зато сами глаза сверкали ярко, как звезды, лучась каким-то неземным светом. На Вике были дырявые истертые джинсы и коричневый бесформенный свитер. Рукава свитера были чуть закатаны, и из-под них выглядывали худенькие запястья, сплошь увитые причудливыми бисерными феньками. Сиреневую, не по сезону легкую куртку Вика сбросила прямо на мраморный пол.
У Викиных ног стоял опрокинутый высокий цилиндр, из тех, какие носят фокусники. Марина не удержалась и заглянула в него, поймав себя на том, что ничуть не удивится, увидев на дне цилиндра букет цветов или, на худой конец, живого кролика.
Но вместо кролика в цилиндре сидела Ольгина крыса и умывалась передними лапками, щурясь на яркий свет кроткими глазками-бусинками.
"А она-то что здесь делает? — ахнула про себя Марина. — Что ли Ольга тоже в Москве?"
Но она тут же забыла обо всем на свете — так хорошо пела флейта.
Вика не замечала Марины, хотя та стояла прямо напротив нее. Похоже, Вика сейчас вообще никого и ничего не замечала, глядя прямо перед собой, широко раскрытыми, невидящими глазами. Тревожная мелодия флейты привлекала к себе все больше и больше народу. Люди вокруг останавливались, поворачивали на звук головы, застывали, завороженные, точно кобра перед факиром.
Марина почувствовала, что и ее тоже увлекает куда-то за собой мотив, поначалу показавшийся простеньким. Он таил в себе силу и звал, манил куда-то в горние выси.
Перед раскрытыми глазами Марины проносилась вся ее, Маринина жизнь, с ее радостями и печалями. Ей хотелось то плакать над своей жизнью, то смеяться от радости, что все так получилось, и смеяться хотелось все чаще, пока, наконец, вся ее жизнь не показалась ей такой нечеловечески прекрасной — вот именно что нечеловечески, человеку б такое сроду не выдумать! А музыка тем временем звала ее, не давая опомниться, еще дальше, еще выше, над собой и над своей жизнью, чтобы она с этой недосягаемой высоты сумела понять, что, как ни хороша ее, Маринина,  жизнь, но весь этот мир вокруг неизмеримо больше нее и гораздо, гораздо прекраснее.

18

Музыка закончилась, и люди стали расходиться. Кто-то толкнул Марину локтем, кто-то заехал ей в лицо рюкзаком. Кто-то положил ей на плечо руку. Марина резко обернулась.
— Сережа! Но как же так? Ведь еще только... — Она посмотрела на часы.
— Как хорошо, что ты здесь! — сказал он, не отвечая, с нежностью глядя ей в глаза. — А я так боялся, что вот приеду, а тебя не будет!
— Смотри-ка, Марина! Эй вы, там, привет! Надо же, даже не отвечает! Слишком гордая, что ли, стала?
Вика, похоже, только сейчас ее заметила. А сама Марина только сейчас разглядела, что Вика, оказывается, стоит тут не одна. У стены чуть поодаль стоял лохматый парень с гитарой и неряшливая толстая девица с длинной, до лодыжки, косой и ободранной, видавшей виды скрипкой. У ног девицы валялся раскрытый футляр. Оба они молчали, глядя подчеркнуто в сторону и никак не реагируя на Марину.
— Здравствуй, Вика! — Марина хотела сказать, что слушала, рассказать о том, какое впечатление произвела на нее Викина музыка , но неожиданно обнаружила, что у нее нет на это слов. Марина смотрела на Вику и думала: вот это странное, худенькое до прозрачности существо доставило мне только что такое наслаждение, по сравнению с которым весь этот ихний секс — ничто! И этому не в силах были помешать ни теснота и духота подземного перехода, ни толпы людей, стоящих и бродящих вокруг. И откуда бы в Вике, на вид почти невесомой, такая вдруг сила? От невозможности выразить все свои чувства словами на глаза у Марины навернулись слезы.
— Вичка! — вымолвила она наконец. — Вичка, ты такой молодец, ты так здорово играешь! Так хорошо! Нет, хорошо — это не то слово. Ну я не знаю...
— Да что ты! — Похоже было, что Вика  смутилась. Она посмотрела на Марину долгим взглядом и произнесла медленно, тихо, точно выдавая некую тайну:
— Вообще знаешь что, Марина? Когда я вот так играю, это ведь уже не совсем я, точнее, это даже совсем не я, скорее, это... ну, вот как бы мною кто-то играет, а я будто делаюсь сама инструмент. И я даже не всегда слышу, что там такое получается.
Лохматый парень подошел к ним ближе, хлопнул Вику по плечу, и она точно сразу опомнилась
— Пока, Марин, я побежала!
Вика на бегу чмокнула Марину в щеку, мгновенным движением запихнула флейту в длинный брезентовый мешочек, висящий у нее на шее, и полетела вслед за своими.
Марина проводила ее точнее, их всех, взглядом. Впереди, расталкивая на ходу толпу, двигался лохматый парень, размахивая гитарой, точно это была алебарда. За ним пыхтела толстая девица, чья коса едва не подметала мраморные плитки пола. В одной руке она несла свою скрипку, в другой тащила цилиндр с Ольгиной крысой, слегка припорошенной деньгами. За ними, пробираясь сквозь толпу  изящно, словно танцуя, бежала Вика, и длинные светлые пряди волос развевались у нее за спиной.
— Ты их знаешь? — спросил Сергей.
— Ее знаю. Остальных — нет. Ну что, пошли отсюда?  Вот только куда? Боюсь, что Аня сегодня дома.
— А пошли просто гулять? Сегодня вроде не холодно.


— Ты давно подошел? Ты слышал, как она играли? — спросила Марина, когда они уже вышли, наконец, на воздух.
— Кто? Твоя знакомая? Да слышал краем уха
— Правда здорово, а?
 Сергей помолчал, потупился и мужественно признался:
— Знаешь, Марина, я ведь, честно говоря, ничего в этом не понимаю. Слон на ухо наступил.
— Да-а? — недоверчиво протянула Марина. — То что же, хочешь сказать, что  не любишь музыку?
— Ну, что-то вроде. — Сергею явно было очень стыдно.
— Подожди, что, совсем никакую?
— Совсем.
— Что, и классику, и рок-н-ролл, и всяких там бардов, и даже Битлов?
— И даже Битлов.
— Но так же не может быть! Ну хоть что-нибудь же ты должен мурлыкать себе под нос, когда у тебя хорошее настроение, когда ты что-нибудь мастеришь, или... Ну, я просто не знаю! Ты ж все-таки человек, в конце-то концов!— Марина посмотрела на Сергея умоляющими глазами, точно прося подсказать.
Сергей сперва не отвечал, потом произнес с явной неохотой:
— Ну даже если я что и напеваю иногда, так это уж тем более никакая не музыка! Надо полагать, петли дверные несмазанные — и те поют слаще! Меня даже мама родная больше пяти минут вынести не может, если я вдруг запою.
— И все-таки, что же ты тогда, например,  поешь? — Марина, похоже, пропустила мимо ушей по крайней мере половину этой тирады.
— Ну... Не знаю... Ну, что придется. — И, видя, что она все равно не отстанет, Сергей обреченно пробормотал:
— Ну, хоть вот это: — И вдруг взревел на неожиданно низкой ноте: "Я буду долго гнать велосипед! В густом лесу его остановлю!" Прохожие начали шарахаться, но смутить Сергея было уже невозможно: "Нарву цветов и подарю букет! — Огромный черный кот слетел с забора, мимо которого они шли, диким бегом наискосок пересек перед ними улицу и умчался куда-то в непроглядную даль. — Той девушке, которую люблю! — От смеха Марина уже не могла двигаться дальше. Ей пришлось ухватиться за забор, чтобы не упасть. Сергей тоже остановился, но петь по-прежнему продолжал: — Она пройдет, не поднимая глаз! Не обернется даже, ну и пусть!"
— Милицию надо вызвать! Совсем народ распустился — пьяные по улицам ходят! — завозмущался старичок, сидящий неподалеку на скамейке. Сергей продолжал петь. Голос его с каждой нотой крепчал, становясь все громче и проникновенней. Слуха у него и впрямь не было никакого, но зато ах, какая же у него была глотка!
Из ларька, торговавшего спиртными напитками, высунулся какой-то нацмен и с искренней, доходящей до самого сердца мольбой произнес:
— Слушай, дорогой, пять минут помолчи, да?
Сергей замолчал, и Марине показалось, что никогда еще в жизни рядом с ней не было так тихо. Сергей стоял с пылающим лицом, его глаза отчаянно блестели, и ясно было, что море ему сейчас по колено.
— Ну как? — хрипло произнес он. — Мне продолжать или уже хватит?
Марина сразу перестала смеяться.
— Сережа, — проговорила она нежно и вместе с тем восхищенно, — Сережа, у меня нет слов. Это было потрясающе! Я... Я люблю тебя!
— Что? — он словно задохнулся. — Что ты сказала?
И тут Сергей неожиданно обнаружил, что он осип, охрип, и что там еще может случиться у человека с голосом.
— Повтори! — прохрипел он из последних сил и прибавил совсем уже сиплым шепотом:
— Пожалуйста!
— Я люблю тебя! — она не смеялась.
Сергей схватил Марину за обе руки, изо всех сил сжимая ее запястья потными от волнения пальцами, склонился к Марининому лицу и медленно приник губами к ее губам. Марине показалось, что мир вокруг них остановился, застыли большие часы на столбе, исчезли люди вокруг, и нет больше ни улицы, ни дома, ни школы, ни Крольчатника, вообще ничего нигде в мире больше нет, кроме них двоих.
Поцелуй все не кончался, перед глазами у Марины все плыло, под ногами покачивался асфальт, и кровь шумела в ушах.
— Давно бы так! — ехидно проскрипел голос со скамейки. — А то придумали тоже — орать на всю улицу!
— Папаша, — не оборачиваясь, сказал Сергей, — попридержи свой язык, а то я тебя сейчас задушу.
На скамейке испуганно охнули.

19

— Все равно из этого ничего не выйдет!
— Ну почему? Почему ты так сразу сдаешься? Прямо, можно сказать, без бою.
— Потому что у меня будет ребенок, и я должна о нем думать.
— Но я ведь уже сказал — это теперь наш ребенок!
"Ха, легко сказать! А что, интересно, скажет на это Валерьян? И Денис? И все остальные?" Марина даже головой помотала для верности — нет, нет и нет, не сможет она сейчас так поступить. Она им нужна, и они ей тоже. Вот только как все это объяснить Сергею?
— Сережа, понимаешь, это все не так просто. А Валька как же?
— А что Валька? Валька его навещать будет, я ж не против! Я ж все понимаю.
— Сереж, а ты уверен, что ты не против? Он ведь не только ребенка, он ведь  и мня навещать будет!
Сергей задумался.
— Слушай, а причем тут это? Мне-то казалось, что ты его уже не любишь. Ну, если вообще когда-нибудь любила.
— Сережа, я ведь уже сказала, что все это не так просто, — Марина посмотрела на него умоляющими глазами. "Пойми, ну пойми же хоть что-нибудь!" Он не понимал.
— Ты только что сказала, что любишь меня. Ты же не можешь любить двоих!
— А, собственно, почему?
— Да потому, что это абсурд! Потому что так не бывает!
— Этого не может быть, потому что не может быть никогда! — закатывая глаза, процитировала Марина.
— Именно! — процедил сквозь зубы Сергей и отвернулся.
— Сережа! — Марина испуганно дернула его за рукав. — Ты что же думаешь, я не хочу?! Но подумай сам — ну где мы с тобой будем жить — в твоей квартире на кухне? Да еще и с ребенком!
— Мы могли бы что-нибудь снять.
— На твою стипендию?
— Я брошу институт, все равно от него никакого толку.
— И тебя сразу же заберут в армию. Вот здорово будет!
Это был тупик.
— Ну что же ты от меня хочешь, в конце концов? — на Сергея было жалко смотреть. Жизнь еще ни разу не задавала ему неразрешимых вопросом, и он явно не понимал, за что она с ним сейчас так?
— Ну хорошо, убедила! И что теперь? Разбежимся? Сделаем вид, что ничего не было?
Марина покачала головой. Так она тоже не могла.
— Сережа! — она встала на цыпочки, что было непросто сделать в зимних сапогах, и погладила его по головке, как будто он маленький мальчик. — Прости меня! — произнесла она покаянно. — Зря я завела этот разговор. Давай лучше сделаем вид, что нет у нас с тобой никаких проблем. Пойдем, прошвырнемся по переулкам, поглазеем на витрины, ты мне еще что-нибудь споешь...
Сергей нехотя рассмеялся:
— Нет уж, только не это! Я и так уже всех котов распугал, в радиусе двух километров!
— А ты что, очень любишь кошек?
— Ну да, а ты нет,  что ли?
И они пошли дальше, беседуя о котенке, который у них когда-нибудь обязательно будет, словно и не было в самом деле у них других никаких забот.
Они гуляли долго, до темноты, и потом еще дольше в темноте — зимой ведь темнеет рано. А в девять часов Сергей проводил Марину до Аниного подъезда.
— Ну что, до завтра? — уточнила Марина, почти не сомневаясь в ответе.
— Боюсь, что нет, — Сергей замялся. — Завтра у моей мамы день рождения.
— Ой! Тогда, значит, до субботы?
— Действительно ой. Боюсь, что в субботу я тоже не смогу.
Марине уже начало казаться, что он это нарочно, что просто он не хочет с ней больше видеться.
— Что ж, тогда до свидания, — стараясь не разреветься, быстро проговорила Марина и, не дожидаясь ответа, повернулась и вошла в подъезд. У нее теперь был свой ключ и не нужно было возиться с домофоном.

20

В коридоре Аниной квартиры было темно, в кухне тоже. Марина заглянула в Анину комнату. Аня спала на неразобранной постели, не раздевшись, закутавшись в теплый плед. Марина попыталась ее растолкать и удивилась тому, какие холодные у Ани руки. Потом ахнула, сжала Анины запястья и с трудом нащупала еле заметную ниточку пульса. Да что ж с ней такое? Марина щелкнула выключателем, вспыхнул свет, и глаза выхватили из беспорядка, царившего на прикроватной тумбочке, большой пузырек из-под люминала. Пузырек был открыт, лежал на боку и был абсолютно пуст. Марина кинулась к телефону. По идее, нужно было вызвать "Скорую", но почему-то этот наипростейший выход не пришел ей в голову. Вместо этого Марина с трудом нащупала в кармане завалившуюся за подкладку бумажку с рабочим телефоном Дениса. К счастью, он оказался на месте.
— Сейчас подъедем, — сказал он после того, как Марина продиктовала ему адрес. — Держись, малыш, все еще может кончиться хорошо. Главное, что она еще жива. Это, между прочим, само по себе удача!
Слова его напомнили Марине Бруно. "Вокруг меня только хорошие карты", — медленно, громко произнесла она вслух. Слова гулко отозвались в тишине огромной квартиры. Марина села на кровать рядом с Аней и сжала виски руками. И чего они сегодня так долго гуляли? Г-споди, как нарочно! Приди Марина хоть на полчаса раньше, и шансов на спасение у Ани оказалось бы гораздо больше. А приди Марина раньше на час — может, и вообще ничего бы не было?
Зазвонил телефон.
— Наверное, Денис, — подумала Марина, подходя. На в трубке зазвучал голос Сергея.
— Марина, это я! Я просто так, хотел услышать твой голос.
— Да, — ответила Марина. Голос ее звучал совершенно безжизненно.
— Эй, что с тобой случилось? — испугался Сергей. — Ты там жива еще?
— Да, я-то жива, спасибо, — ответила Марина таким тоном, точно саму ее это обстоятельство весьма удивляло. — Аня вот отравилась.
В трубке сдавленно охнули.
— Марина, но она хоть жива?
— Пока еще да.
— Слушай, я сейчас к вам приеду.
— Не надо! — Марина с ужасом представила, как Сергей сталкивается в коридоре с Денисом, как они оба разом подходят к ней, одновременно протягивают к ней руки, обнимают ее и целуют. Она зажмурилась, пытаясь прогнать это жуткое видение. — Сережа, ни в коем случае не приезжай! Пока ты доедешь, здесь уже никого не будет! Приедет врач, и мы все уедем в больницу.
— Хорошо, — согласился Сергей после небольшого колебания. — Только обязательно позвони мне из больницы! Я хочу знать, что у вас и как. Позвони обязательно, слышишь, я буду жать звонка и не лягу спать!
Марина пообещала.
Не успела она положить трубку, как в дверь позвонили. Да, амбуланс из Денисовой клиники — это вам не "Скорая".
Санитары перенесли Аню на носилках в реанимобиль. Марина с Денисом устроились рядом с ней в машине. Марина испуганно смотрела на синеватое, бескровное лицо Ани. У нее в изголовье тихонько причмокивал аппарат для гемодиализа. Неужели она умрет? С Аниного лица Марина переводила глаза на Дениса, а он каждый раз только сжимал покрепче Маринину руку и едва заметно пожимал плечами, дескать, что ж я могу поделать, я ж не волшебник!
В больнице Аню сразу увезли в процедурную, а потом перевезли в палату и установили над ней капельницу.
Комната, где Ане предстояло лежать, ничем не походила на обычную больничную палату. Светлые обои, мебель светлого дерева, горизонтальные шторы на окнах, над кроватью фотография в рамке — какой-то морской пейзаж.
"Интересно, кто будет за все это платить?" — на секунду ужаснулась Марина, но почти сразу об этом забыла. В конце концов, во-первых, у  самой у нее денег нет, а во-вторых, какая разница? Главное, что Аня осталась жива. Ей было уже явно лучше, краски постепенно возвращались на ее лицо, дыхание из прерывистого, едва заметного, сделалось глубоким. Теперь Аня просто спала, обычным, ну пускай немножечко слишком крепким и долгим, сном, но все равно это был сон такой, из которого просыпаются.
Денис потянул Марину за рукав.
— Пойдем, малыш, я тебя уложу. На тебе ж лица нет.
Марина послушно пошла за ним. Денис привел ее в крохотную комнатенку под лестницей, где не помещалось ничего, кроме узкой железной кровати и деревянной тумбочки. При одном взгляде на эту кровать Марина почувствовала, что и в самом деле жутко хочет спать. Сколько же сейчас может быть времени? Час, два?
— Ложись, малыш, тебе нужно выспаться!
— Денис, погоди! — спохватилась Марина. — Выспаться — это конечно, но сначала мне нужно позвонить.
— Это обязательно? — темные красивые брови Дениса вопросительно изогнулись. Марина кивнула.
— Тогда погоди.
Денис вышел и почти сразу вернулся с радиотелефоном в руках.
— Говори! — сказал он, вытаскивая антенну.
Сергей подошел сразу — видно, ждал звонка. Марина вкратце обрисовала ему ситуацию
— Ну, слава Б-гу. Ты уже дома?
— Нет, я останусь ночевать в больнице.
— А там есть где спать?
— Да-да, Сережа, все в порядке, я уже ложусь.
— Ну, спи. Спи и помни — я люблю тебя.
— И я.
— Повтори погромче, я не расслышал!
"Врет небось", — подумала Марина. Она покосилась на Дениса. Тот стоял к ней спиной и чертил ногтем по стене. "А черт с ним", — решила Марина и выпалила во весь голос:
— Я люблю тебя!
Денис аж даже вздрогнул.
— Да, — выдохнули на том конце провода. — Теперь я пойду спать. Спокойной ночи, маленький, и до воскресенья.
— До воскресенья.
Марина положила трубку и обернулась. Денис смотрел на нее с нескрываемым интересом.
— Ты влюбилась, — произнес он тоном радостного изумления.
— Это плохо?
— Что ты! — Денис рассмеялся. — Наоборот! Это хорошо. Ты сейчас такая светлая, теплая. — Он подошел ближе. — Об тебя даже  греться можно.
Денис обнял Марину, и они вместе сели на кровать. Почему-то все теперь показалось в два раза легче, чем раньше, точно самым главным было — одобрит Денис или нет. Раз одобрил — значит, все в порядке.
— Валька знает? — спросил Денис, нежно сжимая Маринины плечи.
— Никто еще ничего не знает, кроме тебя.
— И что ж ты думаешь делать? Уйдешь теперь, небось, от нас?
— Ну что ты говоришь! — Марина вспыхнула. Как он мог про нее такое подумать? Сейчас это более, чем когда-либо, виделось невозможным.
— А что делать будешь? Позовешь его к нам? В принципе, места хватит.
Марина вздохнула.
— Боюсь, с ним этот номер не пройдет.
— Так как же тогда?
— Не знаю, — честно сказала Марина и зарылась лицом Денису под мышку., вдыхая до боли родной, знакомый запах его пота. — Денисушка, я совсем ничего не знаю. Это все так сразу, вдруг...
— Такие вещи всегда происходят вдруг, — по голосу она услышала, что он улыбается. — Малыш, ты только не вздумай плакать. Это ведь хорошо — то, что с тобой происходит!  Настоящая любовь — это же здорово!
— Ох, Денисушка, и что ж тут здорового? — Марине и впрямь уже начинало казаться, что ничего в этом хорошего нет, кроме разве что новых проблем.
— Ох, видела б ты сейчас себя со стороны! А скоро ты станешь еще лучше! И ведь это ж не только внешние изменения..
— А какие  еще? — спросила Марина, без особого, впрочем, энтузиазма.
— Ну, ты будешь лучше понимать многие вещи, станешь глубже чувствовать. Понимаешь, в любви человек как бы заново раскрывается...
— Скажи уж лучше, что у меня прорежется третий глаз!
— Ну, в какой-то мере.
Они оба засмеялись.
— Денис, а я еще вот чего не понимаю: у вас же, наверно, все очень дорого, в этой вашей клинике.
— Ну.
— Так как же ты думаешь, кто за это за все будет платить? Анины родители? А вдруг у них не окажется денег? Они ведь, знаешь, не самые богатые на свете люди.
— А, не бери в голову! Шеф вычтет из моей страховки. Я так уже однажды делал. Собственно, для них в этом нет никакого убытка — сам-то я ведь никогда не болею.
— Ну да?! А почему?
— Да такой уж я, видно, сверхчеловек.


"А ведь я совсем-совсем без него не смогу", — думала Марина, лежа без сна на Денисовом плече. Они занимались любовью несказанно долго, и так  это оказалось неожиданно хорошо — Марина даже успела забыть, как это бывает. И какая же она была голодная! Потом Денис сразу же уснул, а Марина долго еще не спала, лежала у него на плече и решала про себя разные там вопросы, типа: измена то, что сейчас произошло, или нет? И что сказать Аниным родителям, если они вдруг позвонят или приедут? А может, им вообще ничего не надо говорить? И что же теперь, все-таки, со всем этим делать?
"Я ведь не люблю его, — думала Марина, имея в виду Дениса. — Или, во всяком случае, люблю совсем не так, как Сережу. Но все-таки жизни без Дениса я себе не представляю. И без Вальки. И без Ильи. И без детей, и без наших девчонок. И без Сережи, конечно, без него-то уж совсем никак невозможно! И почему, если хочешь что-то иметь, обязательно нужно отказываться от чего-то другого?"  И так она все думала, думала  пока не уснула.
А в шесть утра Денис растолкал ее безо всякой жалости и довез сперва д Аниной квартиры, чтобы Марина взяла там портфель, а потом и до школы.
Прощаясь, он крепко поцеловал ее в губы. Они стояли во дворе, метрах в ста примерно от школьных ворот, Марина была уверена, что никто ничего не заметил.

21

Зря она была так уверена. На ближайшей перемене к Марине важно подплыла их классная руководительница, Екатерина Андреевна, и сказала глубоким, прочувствованным контральто:
— Марина, мне нужно с тобою поговорить.
— Да, Екатерина Андревна? — Марина вежливо наклонила голову и приготовилась слушать. Наверняка речь пойдет о ее недавних прогулах.
— Разговор у нас с тобой будет конфиденциальный, — сладко пропела учительница, делая таинственное лицо. — Пойдем-ка, Мариночка, в мой кабинет.
Екатерина Андреевна преподавала биологию. Со всех шкафов в ее кабинете на Марину укоризненно уставились стеклянными глазами чучела сов, белок и кроликов. Из банок с формалином таращились на нее ужи, лягушки и саламандры. На стене висел плакат, изображавший фазы развития паразитического червя аскариды. Было очень холодно, окна в кабинете были распахнуты настежь, чтобы все хорошенько проветрилось к началу следующего урока.
Екатерина Андреевна уселась за свой стол, слегка облокотилась о микроскоп и жестом указала Марине на первую парту.
— Ну, Мариночка, — проворковала она нежным, прямо-таки материнским тоном, — ты ничего не хочешь мне рассказать?
— Ничего, Екатерина Андреевна.
Учительница шутливо погрозила Марине пухлым пальцем.
— Детка милая, мне кажется, ты не права. Мы ведь, учителя, тоже люди и все понимаем. Ты что ж думаешь, я молодая никогда не была? — (Марина иногда именно так и думала). — Я тогда тоже считала — лучше всех все понимаю. Это как болезнь, свойственная всем детям. — Екатерина Андреевна меланхолично вздохнула, припоминая свою молодость. — Ах, дети, дети, если бы вы побольше доверяли нам, взрослым, от скольких бед мы смогли бы вас уберечь! — Она скользнула взглядом по Марининой фигуре. — Впрочем, в твоем случае это, может быть, даже уже и поздно. Но все равно — никогда не поздно обо всем рассказать! И вместе мы могли бы разрешить все твои проблемы! А эта ваша подростковая скрытность — она, знаешь ли, никого еще не доводила до добра!
— Да нет у меня никаких проблем!
— Да? А что это за мальчик целовал тебя сегодня возле школы? Да мне от одного взгляда на него сразу стало ясно, отчего ты вдруг так растолстела! Сразу все точки встали над "и"!
Марина молчала.
— Я гляжу, ты, милая моя, последний стыд потеряла! Ты хоть понимаешь, что в таком виде, как у тебя, не садятся за парту рядом с приличными девочками? Это ж до чего дошло! Совсем обнаглели! Беременными в школу стали ходить!
Тут Марина, видя, что терять уже явно нечего, процедила сквозь зубы, изо всех сил стараясь не разразиться злыми слезами:
— Я-то, во всяком случае, за партой еще помещаюсь, а вы вот...
- Ах ты дрянь такая! Я с ней по-доброму, хотела ей чем-нибудь помочь, а она!.. Вон отсюдова, проститутка, глаза твои бесстыжие! Чтоб я тебя тут больше не видела! Родители пускай за документами приходят! Опозорила всю школу и ходит, как ни в чем не бывало!
— Да ради Б-га! — Марина неловким, каким-то ломаным движением пожала плечами, пытаясь изобразить полную беспечность. На самом деле все лицо ее пылало, на щеках выступили красные пятна. И когда на негнущихся ногах Марина выходила из кабинета, она все-таки не удержалась, схватила стоящую на одной из полок высоченную бутыль с саламандрой и ахнула ею об стенку. Вонь, визг, звон разбитого стекла — но все это было уже без Марины. Она как на крыльях слетела по лестнице, пронеслась мимо раздевалки, рванула на себя пальто, напрочь оборвав вешалку, и не останавливаясь пролетела дальше, на ходу засовывая руки в рукава.
Маринин портфель так и остался стоять одиноко в кабинете химии. Ну и фиг с ним. Из всего портфеля Марине было жалко только одной тетрадки, той самой, на обложке которой она, сидя на Сергеевой кухне, записала когда-то: "Воскресенье, 18-е января, 11.30".

22

Марина поехала прямо домой — надо ж было пересказать маме все, что произошло, пока ей не позвонили из школы.
Дома, как назло, никого не оказалось. Дверь в родительскую спальню была распахнута, родительская постель удивляла живописным беспорядком. Фунтик радостно ткнулся Марине в ноги, она рассеянно подхватила его на руки, предоставляя ему тем самым возможность вылизать свое лицо. С губ потом долго не сходил пресный вкус собачьей слюны.
От нечего делать Марина начала выдвигать ящички маминого бюро. Там скопилось множество сокровищ — все, что мама успела привезти домой за годы экспедиций: засохшие травы, обломки кораллов, причудливые ракушки, птичьи яйца, разноцветные камушки и множество фотографий, по разным причинам не включенных в большой семейный альбом, лежащий на почетном месте в салоне на пианино.
Маринино внимание привлекла фотография молодого мужчины, чем-то похожего на испанца, с огромными, в пол-лица, темными глазами и жесткой, почти негритянской шевелюрой. Несмотря на всю экзотичность, в его облике чувствовалось что-то ужасно знакомое. Марина долго вглядывалась в это умное, волевое лицо, но так и не поняла, что в нем делало его таким родным и близким. Вслед за этой фотографией Марина наткнулась на какой-то изрядной давности документ. Кожаная обложка потемнела, бумага обтрепалась по краям. Это был заграничный паспорт, выданный, судя по надписи на обложке, аж в Мексике. Надпись была сделана на двух языках — английском и, по-видимому, испанском. Интересно, откуда бы взяться у них дома такой экзотике? На вид он был вполне настоящий. Насколько Марине было известно, никто из их семьи в Мексике, да и вообще ни в какой загранице никогда не был. Страшно заинтригованная, Марина раскрыла паспорт на первой странице и чуть не выронила его от изумления: паспорт был выдан пятнадцать лет назад на имя гражданки Мексики Мендоза Марианны. В нем стояла дата ее, Марининого рождения, и приклеена фотография. С фотографии на Марину смотрела она сама в двухлетнем возрасте. Ошибиться было невозможно — точно такая же карточка хранилась у них в семейном альбоме. Марина сдавленно ахнула и выронила паспорт на пол.
Дожидаясь прихода мамы, Марина понемногу пришла в себя. Она пошла на кухню, разогрела найденные в холодильнике остатки супа, тщательно вымыла за собой посуду, протерла стол и плиту, на которую случайно попало несколько капель. Домашние дела помогали отвлечься от бури, бушевавшей в Марининой душе. "Кто же я, кто я на самом деле?" — без конца спрашивала она себя.
Время, однако, шло, а родители все не появлялись. "Куда они девались, в конце-то концов?" — подумала в раздражении Марина, протирая от нечего делать пол в кухне и в коридоре.
Потом она зашла в бывшую свою комнату. Все было в абсолютном порядке — книги, одежда, даже игрушки, в которые Марина давным-давно не играла. Она покатала кукольную коляску со спящей в ней плюшевой лисичкой.
— Лиска-Алиска! — шепнула Марина в выцветшее бархатистое ушко и испуганно зажала рукой рот. Что же она, совсем, что ли, с ума сошла? Сама скоро мамой станет, а все туда же, как маленькая. Услышал бы кто-нибудь, вот стыдно-то было бы!
Часы на кухонной стене пробили полшестого.
"Так я, чего доброго, не успею к Ане в больницу! Туда ведь довольно далеко ехать, и дорогу я точно не помню. И кто его знает, до скольки там посещения?"
Раздражение на родителей сменилось злостью. Ну где их черти носят? Совсем с ума посходили с этой своей нержавеющей любовью!
Решив больше не дожидаться, Марина быстро оделась и вышла на улицу. Уже давно стемнело, горели фонари, и ярко сверкали в морозном небе рассыпаемые трамваями искры.

23

К Ане Марину не пустили.
— Она не хочет никого видеть, — объяснил Марине лечащий врач, пожилой, широкоплечий мужчина с густой копной седых волос и ослепительной голливудской улыбкой.
— А домой ее когда выпишут? — растерянно спросила Марина, прижимая к себе пакетик с купленными для Ани бананами.
— Боюсь, что об этом рано еще говорить. Сейчас с ней работает наш психиатр.
— Психиатр?! Но она же не сумасшедшая! Она просто... — Марина запнулась.
— Попала в сложную житейскую ситуацию, — пришел ей на помощь врач. — А кстати, когда возвращаются ее родители?
— В понедельник, — сказала Марина упавшим голосом. Лопнули все ее надежды скрыть эту историю от родителей Ани.
— Успокойтесь, — врач положил Марине на плечо руку. — В вашем положении вредно волноваться. ("И далось же им всем мое положение! — в панике подумала Марина. — Неужели это теперь так заметно? Еще вчера ведь ничего не было!")
— Мы вовсе не считаем вашу подругу сумасшедшей. Тем не менее, человека, пытающегося разрешить свои проблемы таким вот образом, вряд ли можно считать абсолютно нормальным. А скажите, где сейчас тот молодой человек, из-за которого, собственно...
— В Америке.
— Да, ситуация, — врач потер указательным пальцем переносицу. — Однако не отчаивайтесь, в жизни всякое бывает! Мы пока подержим ее у себя, не будем без крайней надобности никуда переводить. Однако поймите и вы нас: ваша подруга проснулась далеко не в лучшем состоянии духа. Нет никаких гарантий, что, выйдя отсюда, она не сделает немедленно то же самое. Вы же не сможете все время за ней следить! Вы согласны со мной?
Марина неохотно кивнула.
— Ну что ж, тогда я с вами прощаюсь. — Врач не торопясь направился к лестнице. На ходу он обернулся и сказал, указывая рукой на бананы:
— Вы можете оставить передачу у дежурного.
Вконец расстроенная Марина вышла из клиники. Надо было ехать к Ане, забирать свои вещи и решать, что делать дальше. Ехать к родителям? Но ведь ей всего только надо было продержаться до воскресенья! Со школой вопрос так или иначе был решен, свадьба была уже в воскресенье. "Раз так, не стоит и огород городить! — решила Марина. — Доживу эти два дня у Ани, все равно там никого не будет до понедельника!"

24

Подходя к Аниной квартире, Марина услышала жуткие стоны, вперемешку с ругательствами несшиеся с чердака. Закрыв за собой квартирную дверь, Марина попыталась выбросить их из головы, но оказалось, что это совершенно невозможно. Душераздирающие крики проникали сквозь плотную, обитую дерматином дверь, и каждый из них, словно ледяная рука, сжимал Маринино сердце.
"Что ж никто не делает ничего? — бесконечно спрашивала она у себя, бродя по коридору с полными слез глазами. — Человеку же плохо! Нужно же, наверное, "Скорую" вызвать!"
Минут через пятнадцать нервы у Марины сдали, и она почувствовала, что должна хотя бы пойти посмотреть, что ж там такое происходит. Марина вышла на лестничную клетку. Двери всех квартир на их этаже были заперты, ни из-за одной не вылетало ни звука. Тишину разрезали только громкие, через определенный промежуток времени повторяющиеся стоны, и сопровождающая их матерная ругань.
"Ну как же так? — подумала близкая к панике Марина. — Кто-то стонет там так ужасно, что прямо сердце разрывается, и никому нет до этого дела! Время восемь часов, не может быть, чтобы никого не было дома! Что же они все там — не люди, что ли?!"
Марина представила себе, как она, например, поднимаясь по лестнице, поскальзывается и ломает ногу. Интересно, сколько бы она тут пролежала? К ней бы ведь, наверное, тоже вряд ли кто-нибудь пришел на помощь! Да, пожалуй, в пустыне или где-нибудь на Северном полюсе рассчитывать на людскую помощь было бы реальнее, нежели в этом переполненном доме.
Марина решительно потянула на себя зарешеченную дверцу чердака. С металлическим скрежетом дверца раскрылась. Входя, Марина опять оглянулась назад. Ей показалось, что за каждой из трех запертых дверей стоит некто, припавший правым или левым глазом к глазку, и смотрит на нее, затаив дыхание от любопытства, ждет, что же будет. Марину всю передернуло, и она громко захлопнула за собой дверь чердака.
За дверью было полутемно. Под потолком горела тусклая пыльная лампочка, под ногами был истертый и заплеванный кафель. Сделав несколько шагов и едва не поскользнувшись, Марина наконец разглядела в полутьме у стены человек пять неопределенного возраста и пола, одетых во что-то бесформенное и грязное. Сидя на куче тряпья, они резались в карты. Рядом с ними стояла бутылка, вокруг нее — пара граненых стаканов. В воздухе стоял густой, терпкий запах давно не мытых тел. К нему примешивался слабый по сравнению с ним запах перегара.
В другом углу возвышалось нечто вроде топчанчика, застеленного засаленным ватником. В изголовье было свернуто какое-то тряпье в виде подушки. Поверх всего этого лежала Светка, испуская леденящие душу стоны и отчаянно ругаясь в паузах между ними.
— А, ****ь! — проорала она при виде Марины. — Чего ты приперлась?
— Я... Я... — еле слышно забормотала Марина, у которой при виде Светки душа неожиданно ушла в пятки. — Я просто услышала... Я хотела посмотреть, что с вами?
— Едит твою мать! — простонала Светка. — Рожаю, не видишь? Ничего, сама скоро узнаешь! Тогда-то тебе ничто не поможет, ни квартира, ни прописка московская, ни шмотки никакие, ни мамочка родная! Как миленькая ляжешь и начнешь корячиться, вот так же, как я! А, етить-колотить через коромысло! — и Светка в бессильной ярости застучала по топчану ногами.
— Света, может быть, вам все-таки врача вызвать? — робко предложила Марина. — Ко всем ведь приезжают, если сказать, что роды, независимо от прописки!
— Да, и везут потом на Соколинку, как всех беспаспортных! А-а, мать твою перемать! Нет уж, спасибочки! Бывали, знаем! Там же не врачи, а садисты, двух детей мне там уже сгубили. Ты, говорят, с твоим сложением все равно по-человечески не родишь, мы, говорят, так их перетак, не виноваты! Не могут, так и без них обойдусь!
Тут Светка слегка приподнялась на топчане и с ненавистью уставилась на Марину.
— А ты, шалава, тут не стой, здесь тебе не театр! Ребя, а ну-ка выведите ее, сил моих больше нет! А-а, блин! — и Светка снова откинулась на топчан и снова заколотила по нему ногами.
Двое игроков поднялись из своего угла и угрожающе направились к Марине. Марина испуганно попятилась, на ходу развернулась, вскрикнула и пулей вылетела с чердака. Вслед ей понесся хохот и немедленно возобновившиеся Светкины стоны.
Не помня себя от страха, Марина ворвалась в квартиру, защелкнула за собой замок и два раза повернула барабан. "Черт! — подумала она. — Вообще отсюда никогда теперь не выйду! Так здесь и умру! Как вспомню про тех двоих... Вот так выйдешь на лестницу, а они там тебя дожидаются! И как только люди в этом доме живут? Нет, права была Аня, черт мня понес на этот чердак!" И тут через запертую дверь до Марины донесся уже не стон, а настоящий вопль. "А-а, ****ь! — вопила Светка. — Суки позорные, помрем сейчас, помогите!"
"Г-споди, и что же делать?" — подумала Марина, бессильно опускаясь на стул в коридоре, чувствуя, как внизу ее живота испуганно забился ребенок.
В этот момент в кабинете раздался телефонный звонок. Держась за стенку и без конца повторяя: "Г-споди, Г-споди, Г-споди!" — Марина пошла туда и дрожащими руками сняла трубку.
— Малыш, ты дома?
— Д-да, — ответила Марина, слегка постукивая зубами. Она даже не сразу сообразила, кто это.
— А я вот, видишь, не уехал сегодня к нашим. Застрял тут с делами сам не знаю насколько.
Марина молчала, не в силах сообразить, что бы ей сказать.
— Эй, малыш, ты слышишь меня? Это я, Денис, ты меня узнала? У тебя там все в порядке?
— Денис, ты можешь прямо сейчас приехать? — опомнившись, быстро-быстро заговорила Марина в трубку.
— Ну, могу, наверное... А что случилось-то, тебе плохо?
— Нет, мне хорошо. Денис, понимаешь, у нас тут на лестнице, на чердаке, женщина рожает. Понимаешь, она бомж, нигде не живет и боится ехать в больницу. Приезжай, Денис, сделай хоть что-нибудь! Пожалуйста, я больше не могу, она так ужасно кричит!
В трубке некоторое время помолчали, после чего Денис произнес свойственным ему в таких случаях жестким деловым тоном, который Марина про себя называла "профессиональным":
— Сейчас приеду. У вас есть горячая вода?
— Да.
— Вымой как следует ванну, жди меня и постарайся не волноваться. Как бы ты там сама не начала рожать! Тебе-то это сейчас совсем ни к чему.
В трубке зазвучали частые гудки, и одновременно новый вопль долетел с чердака.
"Г-споди, Г-споди, Г-споди!" — запричитала Марина снова, сжавшись в комок на кабинетном диване и заткнув пальцами уши. Но в том состоянии истерики, в котором Марина сейчас находилась, ей ничего не помогало. Даже не слыша в действительности Светкиных воплей, Марина не то воспринимала их как-то телепатически, не то сама уже начала их воображать. Во всяком случае, ни успокоиться, ни отключиться от происходящего на чердаке у нее не получалось.
Минут сорок спустя — Марине они показались годами — она услышала, как стукнул на их этаже лифт. Страх перед чердачными жителями у Марины к тому времени слегка поутих, и она в нетерпении выскочила на лестничную клетку.
— Слышишь? — спросила она, хотя не услыхать было невозможно.
— Слышу, слышу, не дергайся. Пошли туда, что ли?
Вдвоем они поднялись на чердак. Там ничего не изменилось. Светка по-прежнему лежала на топчане, а те, у стены, по-прежнему играли в карты.
— Ну, чего надо? — угрожающе произнес тот, что был повыше и помощней. — Пошли отсюда, здесь не цирк!
Видя, что они не уходят, он встал и пошел на них, сжимая пудовые кулаки.
— Спокойно, мужик, все путем! — произнес Денис бодрым голосом. — Я врач.
— Вызвала все-таки! — яростно простонала с топчана Светка. — У, стерва! Гоните их, ребята, гоните в шею! Пусть хоть ОМОН вызывают, никуда я не поеду! А-а, бля!
— Ну что, парень, слышал, что ли? Иль повторить?
— Мужики, тут какое-то недоразумение, — Денис поднял обе руки, как бы призывая окружающих к мирным переговорам. — Я работаю в частной клинике и со всей этой официальной медициной ничего общего не имею. Если бы дама не возражала, я бы отвел ее в квартиру тут же, на этаже, желающие могли бы пройти туда с нами и убедиться, что ничего плохого я там с ней не делаю. С другой стороны, слыхали ли вы, мужики, что от родов и помереть недолго? Вам что тут, труп понадобился? Или вам в этой жизни неприятностей не хватает?
— Пацан, брось трепаться, проваливай... — прервал Дениса верзила, угрожающе взмахивая кулаком.
— Погодь, Вася, он дело говорит! — заговорил из угла другой мужик, щупловатый, пониже ростом. — А ну как Светка и впрямь дуба даст? Вот она уж сколько орет, и все без толку! А ты, пацан, и вправду врач? Не загибаешь? Смотрю, молод ты больно!
— Правда, — Денис улыбнулся. — Помогите мне ее перенести.
Вместе они дотащили брыкающуюся и вопящую Светку до дверей Аниной квартиры, внесли ее в ванную.
В ванной комнате Денис резко, не дав Светке опомниться, сдернул с нее засаленных халат, под которым ничего больше не оказалось, и поставил ее под струю душа.
Стоя под водой, Светка присмирела, больше не вырывалась, а только вскрикивала и охала от боли.
Когда Денис с Мариной на пару отмыли Светку хоть сколько-нибудь, Денис вставил пробку, наполнил ванну теплой водой и, нажав Светке на плечи, заставил ее опуститься. Светка села и блаженно зажмурилась.
— Ну как, — спросил у нее Денис, — легче стало?
— Угу, — промычала Светка и неожиданно улыбнулась. — Еще б не легче! Полгода, считай, не мылась!
— Откуда сама-то? — Денис пустил воду погорячее. Прочие бомжи, потоптавшись в дверях ванны, потихоньку развернулись и бочком, бочком вышли из квартиры. Марина осторожно проводила их, следуя на несколько шагов позади, и тщательно заперла за ними дверь. Теперь они остались втроем — Денис, Марина и Светка.
Лежа в горячей воде, Светка перестала стонать и только изредка кряхтела, прерывая этим кряхтеньем рассказ о том, как она росла в Куйбышеве — теперешняя Самара, — как в восьмом классе столкнулась с дурной компанией, как в четырнадцать лет пошла по рукам, а в шестнадцать угодила в колонию за групповое изнасилование — поймали с подружками одну девку и подсунули ее своим ребятам, — как после колонии отчим отказался прописать ее обратно в Самару, и как с тех пор она уже скоро лет десять кочует из города в город, не имея нигде ни прописки, ни своего угла.
— В Москве-то я уж третий год скоро. Город большой, жить можно!
Спокойный период разговоров за жизнь закончился неожиданно скоро. Светку снова повело, стало корчить от боли, она опять заорала, Денис сунулся посмотреть — на сперва отбросила его ногой, потом покорно раздвинула бедра, напряглась, и Марина сквозь прозрачную толщу воды увидела, как между ногами показалась головка, сморщенная, круглая, вся в крови и сереньких волосках.
— Тужься, Света, тужься! — говорил Денис, производя руками какие-то непонятные Марине манипуляции. — Ну, — бормотал он, — ну! Еще немножко! А сейчас вот как раз не надо, сейчас погоди. Потерпи капельку. Ну, а теперь давай, шуруй вовсю! Давай, говорю, да не щеки надувай, щеки твои мне совсем не нужны! Ну вот, теперь хорошо, еще немножко, молодец, молодец, ну, вот, есть! — И мгновение спустя Денис извлек из воды красное, маленькое, отчаянно вопящее существо.
— Девочка, — сказал он устало. Пуповина тянулась вниз от ее живота.
— Пойди принеси мой рюкзак! — бросил Денис Марине.
В рюкзаке оказалась сумочка из искусственной кожи, откуда Денис извлек два пластмассовых зажима, ножницы и зеленую бумажную пеленку. Перерезав пуповину, он завернул девочку и передал ее Марине.
Марина держала ее осторожно, едва дыша. Она разглядывала крохотное личико и дивилась тонкости бровей, длине ресниц, точеному носику.
— Какая красавица! — выдохнула наконец Марина.
— А? Что? — Денис наконец разогнулся с последом в руках. Светка лежала расслабленная, на губах ее играла блаженная улыбка.
— Ее нужно вытащить отсюда и перенести в постель, — пробормотал Денис. — Света, вставай! — он потряс женщину за плечо. Она оперлась обеими руками на его руку и послушно встала. Живот свисал между ее ногами, как лопнувший воздушный шар. Ноги у Светки были все в синеватых раздувшихся венах, плоские груди  свисали, точно ушки у спаниеля.
"Б-же, до чего же она отвратительная! — подумала Марина. — И ведь она ж даже еще не старая! Неужели и я когда-нибудь стану такой?" В это было невозможно поверить.
Денис помог Светке вылезти из ванны, и Марина, не выпуская из рук ребенка, проводила их в Анину комнату. Они уложили Светку в Анину постель. Из ванной за Светкой тянулась кровавая дорожка и, разумеется, она испачкала пододеяльник и простыню
"Завтра с утра надо будет все застирать!" — озабоченно подумала Марина. Вдвоем с Денисом они вынули из шкафа ящик, поставили его на пол рядом с кроватью и положили девочку прямо на сложенное в нем белье.
Когда со всем этим было покончено, вода в ванной спущена, сама ванная вымыта и везде вытерт пол, Марина напоила Дениса чаем с захваченным из родительского дома печеньем. Оба они еле держались на ногах.
— Спать, — пробормотал Денис. — Сейчас же спать. — И он откинулся прямо на спинку стула.
— Эй, не засыпай только здесь, пожалуйста! — Марина потрясла его за плечо, и он послушно поднялся и пошел за ней в кабинет. Там Марина прислонила полуспящего Дениса к стене, быстренько разложила диван и толкнула на него Дениса, который послушно свалился и тут же заснул. Марина устроилась у него под боком и тоже сразу заснула, не раздевшись.
А в соседней комнате спала Светка, впервые за Б-г знает сколько времени спала на настоящей кровати, с пододеяльником и простыней. В ящике на полу спала рядом с ней маленькая, только что родившаяся девочка. Она смешно хмурила во сне лобик, а тонюсенькие, точно нарисованные, бровки то и дело взлетали вверх, точно дитя недоумевало, как же это так получилось, что она вдруг родилась на белый свет, и пыталось решить, что же теперь делать дальше.

25

Среди ночи раздался звонок.
— Патрик? — сонно переспросила Марина. — Патрик, Ани нет дома. — И спросонья Марина сразу же, не особо задумываясь, на ходу подбирая подходящие английские слова, выложила Патрику все насчет того, где Аня сейчас и как она там оказалась.
— О-о! — Патрик, казалось, был совершенно потрясен. Несколько мгновений он молчал, и вдруг...
— Марина, — решительно сказал он. — Передайте Ане, что я приеду! Какое-то время могут занять формальности, однако, что бы там ни было, на следующей неделе я буду у вас. Вы слышите меня, Марина? Передайте Ане, что я еду к  ней! Вы меня поняли?
— Да, Патрик, да, я вас поняла, — Марина уже окончательно проснулась и почувствовала дикую радость. — Я все поняла, Патрик, — изо всех сил кричала Марина в трубку, — и обязательно, обязательно передам все Ане!
— Передайте ей, что я, видимо, больше не буду звонить, а просто сразу приеду! Передайте ей, что я ее люблю! Марина, вы поняли, вы сумеете передать?
— Да-да, я поняла, я сумею!
В трубке щелкнуло, раздались гудки. Марина осторожно положила ее на рычаг и на цыпочках, босиком пошла в соседнюю комнату. Там она склонилась над стоящим на полу ящиком и долго вслушивалась в тихое, еле различимое дыхание девочки. Осторожно коснулась ее щечки рукой. Малышка сморщилась и чихнула. Света пошевелилась во сне, и Марина испуганно отпрянула.
Так же на цыпочках Марина возвратилась в кабинет, забралась под одеяло и прижалась к Денису. Он пробормотал что-то, не просыпаясь, повернулся к Марине и обнял ее одной рукой. Она всунула озябшие ноги между его ногами, согрелась и опять заснула.


Марину разбудила Светка. Она подошла к постели, осторожно потрясла ее за плечо.
— Вставай! — проговорила Светка хриплым шепотом. — Накинь чего-нибудь и выдь на кухню, поговорить надо.
На самой Светке был уже ее прежний засаленный халат.
На кухне Светка оперлась о плиту — еще бледная, но уже вполне похожая на саму себя.
— Слышь, дай закурить!
Марина протянула ей Денисову пачку сигарет и спички. Светка жадно затянулась.
— Слышь, не знаю прямо, как теперь и быть-то
— А что? Плохо себя чувствуете?
— Не, чувствую-то я себя хорошо, дрова на мне возить можно! А только что вот мне теперь с девкой этою делать?
Марина сперва даже не поняла и хотела было спросить — с какой такой девкой? Но потом, к счастью, сообразила: это ведь Светка про ребенка своего говорит.
— А что? С ней что-нибудь не так?
— Да не в том дело! — Светка даже руками всплеснула от такой Марининой непонятливости. — Подскажи лучше, куда мне ее девать? Не к нам же на чердак! Ты ж там бывала, видела, что у нас делается. По-твоему, можно туда ребенка волочь?
— Наверное, нет.
— То-то и оно, что нет! — Светка сплюнула себе под ноги. — В Дом ребенка бы ее надо, вот что. Там за ими и уход какой-никакой. А мне бы хоть самой продержаться!
— Света, а можно, я ее к себе возьму?
Надо сказать, Марина мечтала об этом с той самой минуты, как младенец в зеленой бумажной пеленке очутился у нее на руках. Ей казалось, что она уже любит эту живую, теплую, реальную девочку куда больше, чем собственного своего, не разу еще не виданного будущего ребенка.
— А чего ж? — обрадовалась Светка. — Бери, конечно! Ты девка добрая, а маленько время пройдет — самой будет казаться, что у тебя близнецы. И мужик у тебя, опять же ,что надо, ишь ведь как он меня вчера раскурочил — раз-два и готово, те врачи, в Соколинке, небось по сто часов каждый раз возились, а он ишь ты, даром что пацан еще совсем! Правда, те у меня парни обои были, а тут все-таки девка, она стало быть поменьше , так что может еще и поэтому. Но все равно, все равно, по всему видно, большой доктор он у тебя будет, да и сейчас уже .Ишь спит, умаялся вчера видно со мной. Он как ,проснется - возражать-то не будет?
— Что вы! — уверенно воскликнула Марина.
—    И ладно, и хорошо! — Светка явно была рада, что все так легко обошлось и не нужно будет тащиться в Дом ребенка. — Только вот просьба у меня к тебе будет.
— Какая?
На миг у Марины возникла безумная мысль, что сейчас Светка потребует вернуть ей девочку, когда та вырастет.
— Ты  знаешь что? Ты ее Ксенией назови, в честь матери моей покойницы. Назовешь?
— Да, Света, конечно же, непременно назову! — От нахлынувшего на нее счастья Марина готова была ее целовать. — Света, вы только не волнуйтесь, пожалуйста, с ней все будет хорошо, с девочкой вашей, мы ее с Денисом за город увезем, на свежий воздух! Я ее больше, чем родную, любить буду! И... И спасибо вам! — Марина смолкла, не зная, что бы сказать еще, как полнее выразить обуревающие ее чувства.
— Ну, девка, ну ты и псих! — пробормотала Светка не то растроганно, не то с испугом, и торопливо пошла к дверям, точно боясь, как бы Марина не передумала. — Пойду я, волнуются небось мои-то! Решают, небось, жива ли. Ну, я-то им сейчас задам шороху, небось разберутся! — И Светка дробно засмеялась, предвкушая будущее веселье. — Мужику своему передай спасибо, он у тебя большой доктор будет, уж это точно!
"Почему будет? — обиделась про себя Марина. — Он и теперь вполне..." — но вслух ничего не сказала.
Дверь за Светкой захлопнулась, и в квартире сразу стало тихо, только в кабинете, разметавшись на разложенном диване, лежа на спине, бессовестно похрапывал Денис.
Марина в одиночестве пила в кухне чей и хотела и никак не могла решиться пойти посмотреть на свою девочку. Марина точно боялась, что девочка вдруг растает у нее на глазах исчезнет так же неожиданно, как и появилась.

26

Проснулся Денис что-то около двух от отчаянного детского плача. Потянувшись, он сел на диване, свесил ноги и некоторое время соображал, где он сейчас находится и как тут оказался.
Кое-как припомнив, он встал и громко крикнул в коридор:
— Марин, разбуди эту бабу и скажи, чтоб покормила ребенка!
Марина молча улыбнулась, стоя у дверей кухни. Вдруг она испугалась. Действительно, что же делать? У нее же еще нет молока! Что ж теперь, бежать на чердак за Светкой? Да нет же, наверняка Денис что-нибудь придумает! Не может быть, чтобы он не знал, что ту делать, после стольких-то крольчат!
Марина пошла в Анину комнату, взяла на руки свою дочку.
— Ксюша! — прошептала Марина в ярко-розовое, почти что красное ушко, все в нежном пушку. — Не плачь, Ксюша, все будет хорошо. Мама что-нибудь придумает!
"Мама". Это звучало так торжественно, так непривычно, так сладко! "Мама, — повторила Марина про себя. — Я, значит, теперь мама". Малышка на Марининых руках не вопила больше так громко, а как-то недовольно покряхтывала. Ничего-ничего, сейчас все как-нибудь образуется.
С торжествующей улыбкой Марина внесла девочку в кабинет и молча встала перед Денисом. Денис с недоумением уставился на них обеих.
— Ну? — спросил он наконец. — Зачем ты ее принесла? Я ж сказал уже — она голодная! Так пусть мамаша ее покормит. Или она не знает, как кормить?
Видя, что Марина улыбается и по-прежнему ничего не отвечает. Денис наконец разозлился.
— Ну чего ты молчишь? Я тебя русским языком спрашиваю — почему эта твоя баба не кормит ребенка?
— Денис, ее нет.
— Кого нет? Бабы? А куда ж она подевалась?
— Не знаю, — Марина пожала плечами. — К себе, наверное, ушла, на чердак.
— А ребенка она что, тебе оставила?
— Ну да. Это теперь моя дочка. Ее зовут Ксюша.
От неожиданности Денис на мгновение потерял дар речи. Он молча пялился на Марину, потом набрал в легкие воздуха и шумно выдохнул:
— Кранты! — И захохотал.
— Ну вы даете! — повторял он сквозь смех. — Ну даете! Ну бабье! Нет, я не могу! С вами не соскучишься! С вами ж никакого цирку не надо! Нет, это прямо конец света какой-то!
Тут он неожиданно перестал смеяться.
— Ты соображаешь хоть что-нибудь? Ну чего ты стоишь, будто миллион в лотерею выиграла? Чем ты ее кормить-то будешь? У самой-то у тебя молока еще месяца четыре не будет! И что ты будешь делать все это время? Велишь ей подождать, да? Ну что ты сейчас делать будешь?
— Я... — растерялась Марина. — Я думала, ты мне подскажешь...
Денис опять рассмеялся — невесело, коротко. А Марина почувствовала вдруг в ногах свинцовую тяжесть. Она опустилась в кресло и смотрела оттуда на Дениса с тоскливым недоумением. Она была так уверена, что Денис непременно разделит с ней ее радость, ведь в конце концов в какой-то мере это был их общий ребенок. Это же Денис принял его вчера ночью, вместе они слышали его первый крик. Как же так получилось, что для Марины этот ребенок в одно мгновение стал родным, а для Дениса он, похоже, ровно ничего не значил?
— Денис, — робко сказала Марина, — неужели ты вправду хочешь чтобы я отнесла маленькую на этот ужасный чердак? И что может быть плохого в том, чтобы взят ее в Крольчатник? Там что, места нет для еще одного ребенка? И неужели нет способа ее выкормить? Я слышала, у многих женщин вообще не бывает молока!
Денис смотрел на Марину грустными большими глазами. Он подошел к креслу, где она сидела, присел на корточки и снизу вверх заглянул Марине в глаза.
— Малыш, — ласково сказал он, — ну конечно, в Крольчатнике на всех хватит места. И конечно, можно выкормить ребенка молочной смесью. Я только хотел бы, чтобы ты понимала, насколько все это серьезно. Это ведь не игрушка, не котенок и не щенок. Это человек, хотя еще маленький. Его нельзя сегодня взять себе, а завтра отдать его кому-то другому. Ребенку нужна мать.
— Ну так я и буду ей матерью!
— Ты еще не знаешь. Быть матерью чужому ребенку стократ труднее, чем собственному. А эта девочка! Да ты лучше меня знаешь, в каких условиях она вынашивалась! И потом, у тебя нет на нее никаких документов! Что если эта Светка через недельку передумает и заявит на тебя в милицию, что, мол, ты украла у нее ребенка?
— Да не заявит на! Светка милиции как огня боится! Нет, скажи, ты вправду хочешь, чтобы я отнесла ее на чердак? Да я просто не смогу этого сделать! Это невозможно!
— Ну хочешь, я сделаю это сам?
— Ты? — от изумления глаза у Марины расширились. На вскочила с кресла и отбежала от Дениса подальше, точно боясь, что он выхватит у нее из рук ребенка.
— Денис, но Светка же сама хотела сдать девочку в детский дом!
— Так пусть сама и сдает, а мы тут при чем?
— Да ты что, белены объелся, что ли? Не отдам я ее никому, это мой ребенок, понимаешь?
— А вдруг она больна?
— Ну и что? А если бы у меня родились близнецы, и один из них оказался бы больным, что ж тогда, я тоже должна была бы сдать его в детдом? Вы что в свой Крольчатник, только здоровых детей принимаете?
— Мы детей не принимаем, а рожаем! И если уж на то пошло, друг от друга. А так как сами мы, если уж на то пошло, вполне здоровы...
— И у здоровых людей, бывает, рождаются калеки!
Малышка, которой надоело ждать еды, испустила, наконец, громкий, жалобный крик. Оба они опомнились и сразу перестали спорить.
— Черт с тобой! — Денис устало махнул рукой. — Пойдем-ка лучше на кухню. Найдется где-нибудь в этой квартире сухое молоко?
Сухое молоко нашлось.
Когда малышка, сытая и довольная, снова уснула, Марина долго сидела с ней на коленях, изучая крохотное личико и нашептывая ей всяческую нежную чушь. Денис сзади подошел к ней, наклонился, поцеловал Марину в шею и жарко зашептал в ухо:
— Отложи ее теперь хоть на минутку, а?
Чуть усмехнувшись, Марина выполнила его просьбу, устроив малышку в глубоком кресле прямо в кабинете. Они с Денисом легли на диван и долго, исступленно ласкали друг друга. Но уже готовясь совсем раствориться в его объятиях, Марина вдруг словно что-то вспомнила и слегка отстранилась.
— Дениска, скажи, пожалуйста!
— Ну, чего тебе, киска?
— Скажи, неужели я буду так же рожать? Так же ужасно, как вчера Светка? Мне будет так же больно, я буду так же кричать?
— Проснулась! — Денис резко сел на кровати. — А тебе что, кто-нибудь говорил, что рожать приятно?
— Нет, но вот, например, Маша — с ней ведь все было совсем не так!
— Во-первых, у Машки роды были поразительно легкие. И не забудь — это ведь были вторые, — Денис нашарил на столике возле дивана  сигареты и спички. — Во-вторых, она человек другой. Боль, например, исключительно терпеливо переносит. — Денис закурил и курил долго и молча. Марине показалось, что молчал он целую вечность.
— Малыш, — произнес он наконец. — Ты, конечно, не поверишь, но на этот твой вопрос нет ответов. Есть женщины, которым безумно больно рожать, а есть и такие, которые совсем почти ничего не чувствуют. Это зависит от массы причин, и, может быть, самая важная — это твой настрой. Главное — не дать первым приступам боли себя запугать, а то дальше пойдет только хуже. Но вообще-то, — тут Денис впервые слегка улыбнулся, — это, знаешь, как лотерея, кому как повезет. — Он обнял Марину и крепко прижал к себе. — Будем с тобой, малыш, надеяться на лучшее. И потом, — он проникновенно заглянул ей в глаза, — не забывай: я ведь буду с тобой! Ты веришь мне, Марина?
— Да, — она ни секунды не колебалась.
Так хорошо им, кажется, никогда еще не было.

27

По телефону Денису удалось убедить знакомого врача пропустить к Ане Марину. Сам Денис остался сидеть с ребенком, а Марина поехала в клинику.
Аня, еще более худая, чем до этого происшествия, лежала ничком на кровати в той же самой уютной комнате, где они с Денисом оставили ее два дня назад, только капельницу уже унесли.
— Аня, здравствуй! — сказала Марина.
— А, это ты, — Аня не обернулась. — Зачем ты пришла?
— Аня, послушай, я должна сказать тебе что-то очень важное!
Фигура на кровати не шевельнулась и никак не проявила интереса.
— Аня, Патрик приезжает! Он просил меня передать, что любит тебя и постарается устроить все так, чтобы быть с тобой!
Аня резко села.
— Опять все с начала! Зачем, зачем он все это делает? Ведь все равно из этого ничего не выйдет! Зачем же нужно меня снова мучить? Разве мало было того, что... — Аня не договорила и вдруг заплакала. Почему-то Марина подумала, что в Анином положении лучше все-таки плакать, чем вот так вот лежать на постели, будто ты уже в самом деле труп. Марина поэтому стояла молча, не делая никаких попыток Аню утешить.
Рыдания сами собой становились все тише, глуше, наконец, совершенно затихли. Аня сидела неподвижно, упершись взглядом в стену перед собой.
— Уходи, — произнесла она, наконец, беззвучно, едва шевеля губами. — Сказала — и уходи. Не хочу тебя больше видеть.
— Но Аня, ведь теперь все будет хорошо, вот увидишь! Патрик приедет, и все сразу как-нибудь решится!
— Он не приедет, — на Анином лице возникла мрачная, безнадежная улыбка. — Мама ему не разрешит.
— Ну Аня, может быть, все-таки...
— Уходи! — тоскливо повторила Аня. — Ну не мучь хоть ты меня, уходи скорей! Как ты не понимаешь, что даже если он приедет, даже если любит, все рвано это ровным счетом ничего не значит! Ведь для того, чтобы быть со мной, ему придется бросить буквально все — семью, страну, колледж, образ  жизни, самого себя, такого, какой он там — да никакая любовь не стоит таких жертв! И еще вопрос: будет ли он такой другой мне нужен? — Впервые за время разговора Аня посмотрела на Марину в упор.
— Уходи, — сказала она, на сей раз вежливо, почти что ласково. — Уходи, Марина, пожалуйста!
— До свидания, — прошептала Марина, с трудом нашаривая за спиной дверь, не в силах повернуться и оторвать взгляд от бледного, похожего своей неподвижностью на маску, Аниного лица.
Выйдя и закрыв за собой дверь Аниной палаты, Марина, не в силах дальше сдерживаться, прислонилась к стене и горько заплакала. Там, за этой дверью, была ее лучшая подружка, и ничем, ничем нельзя было ей помочь! А ведь после звонка Патрика Марина была так уверена, что уж теперь-то все будет наконец хорошо! Разговор с Аней разрушил все эти надежды.
— Ничего, — прошептала Марина, обращаясь к самой себе, — всегда остается последний выход: подождать. Всегда можно надеяться, что рано или поздно Аня обо всем забудет и отыщет в себе силы как-то жить дальше.

28

Настало воскресенье — день Марининой свадьбы. Накануне вечером, будучи не в силах опять заходить домой, Марина самым бессовестным образом перебрала в гардеробе все Анины платья. Марина была уверена, что, будь Аня здесь, она, конечно, не стала бы против этого возражать.
Марина остановилась на светло-сером, похожем на балахон, шелковом платье с вышитой на груди большущей кремовой розой. Это, конечно, было не Магдино платье, даже и близко не лежало, но все равно, выглядело оно вполне прилично. И что главное — сама Марина вполне прилично в нем выглядела.
Разобравшись с платьем, Марина собралась наконец позвонить маме. Совесть ее давно уж изгрызла - что, в самом деле, опять она неделями не звонит, мама же ведь наверняка давно уже беспокоится. По опыту Марина знала, что сама мама позвонит только в самом крайнем случая, из-за присущего ей чувства болезненной деликатности. Ох, как ведь на самом дел Марине повезло с мамой, это ж подумать только, а она ведь не ценит!
Была тут, правда,  и еще одна причина, тщательно скрываемая Мариной от самой себя. Дело в том, что она теперь не до конца понимала, как именно ей с мамой разговаривать. Паспорт, найденный в мамином бюро, никак не давал Марине покоя. По десять раз на дню Марина задавала себе вопрос — да кто же она такая на самом деле? Может быть она и не Марина вовсе? Однако мама несмотря ни на что, оставалась мамой, и Марина чувствовала себя кругом перед ней виноватой: ушла из дома, не звонит, так ничего и не рассказала о событиях в школе... Впрочем, если бы Екатерина дозвонилась до мамы, мама бы наверняка уже давно перезвонила бы сюда.
И потом, мама ведь хотела присутствовать на ее, Марининой, свадьбе.
На звонок Марине ответил отец. Голос его по телефону звучал глухо и как-то отстраненно.
— Алла, папа, здравствуй, это я, Марина! Как у вас дела? Можешь позвать маму?
— Марина, здравствуй, дела у нас довольно неважно, маму я позвать не могу. Она лежит  в больнице.
— Что с ней? — Марина услышала, как у нее громко-громко забилось сердце. Ответ отца едва дошел до нее через этот грохот.
— Марина, боюсь, что я ничего не смогу тебе толком объяснить. Ну... Ты девочка уже взрослая, насколько я знаю, мама рассказывала тебе, что ждала ребенка?
— Ждала?
— Да, но все оказалось не так просто, и теперь маме необходимо сделать операцию.
— А ребенок?
— Ребенка не будет.
Казалось, отец уже успел свыкнуться с этой мыслью, однако в процессе этого свыкания потерял всякую способность радоваться чему-нибудь или огорчаться.
— Папа, — тихо спросила Марина после небольшой паузы, в течение которой она пыталась осмыслить все только что услышанное, — а когда маму будут оперировать?
— Дней через десять. Сейчас ее готовят к операции.
— Хорошо, — машинально произнесла Марина, хотя ничего хорошего в этом, конечно, не было. — Я обязательно позвоню тебе. А в какой она больнице?
— В Первой Градской, — сказал отец и повесил трубку, не потрудившись поинтересоваться, как дела у самой Марины. А когда он интересовался?
"В Первой Градской, — соображала Марина. — Нет, далеко. До отъезда ни за что не успею. Если б знать заранее..."
Вчера вечером Денис повез девочку в Крольчатник, а Марина должна была ехать туда сегодня, сразу после свадьбы. Одна. Кто-нибудь выйдет ее встречать к электричке — не идти же одной через лес, сейчас так рано темнеет!
Сергей не звонил ни в пятницу, ни в субботу, и теперь Марину прямо-таки ужасала мысль, как они встретятся, что скажут друг другу. А что, если он вообще не придет? При одной только мысли об этом у Марины отчаянно заныло под ложечкой.
Но все страхи ее оказались зря. Сергея она увидела, еще даже не дойдя до ЗАГСа. Он вышагивал взад-вперед, беспокойно поглядывая то на часы, то на дорогу от метро. Он тоже заметил Марину сразу, бросился к ней, обнял, поцеловал, даже чуть приподнял от земли, пытаясь прижать к себе потеснее. Из этого, правда, все равно ничего не вышло — мешал Маринин живот.
— Пошли скорее, а то там очередь! — и Сергей за руку потащил Марину к дверям ЗАГСа.
Внутри было жуткое множество нарядных людей. Все буквально были так разодеты, что просто невозможно было понять, кто жених, кто невеста, а кто гости. Марине показалось, что чуть ли не каждая вторая девушка в той или иной степени беременна. Сергей помог Марине раздеться, сдал в гардероб пальто.
— Какая ты! — выдохнул он, прикоснувшись кончиками пальцев к чудесному шелку ее платья.
— Это не мое! — поспешно уточнила Марина. — Это Анино, и обращаться с ним надо как можно осторожнее, не дай Б-г порвать или запачкать.
— А что, Аня тебе этого не простит?
— Сама я себе этого не прощу! Сперва взять без спросу, а потом еще принести не совсем в том виде! Нет уж, пожалуйста, давай его побережем, хорошо?
— Хорошо, — сказал Сергей без улыбки, — буду беречь и тебя, и платье.
В такой толчее это и в самом деле было нелишне.
В конце концов настала их очередь идти в маленькую комнатку у входа в главный зал — там на самом деле оформлялись документы.
— Чью фамилию будете брать? — спросила у Марины девушка-регистратор.
— Ничью. Свою оставлю, — не колеблясь ответила Марина.
— Мужнину, значит, не хотите, — уточнила девушка и сделал соответствующую отметку. — Распишитесь, пожалуйста, здесь и здесь.
Сергей с Мариной поставили свои подписи.
— Все. Теперь подождите. Скоро мы запустим вас в зал.
— А можно мы туда не пойдем? — решилась наконец Марина. — Мы так спешим, и вообще нам туда не хочется...
— Вообще-то можно, — девушка-регистратор слегка смутилась. — А вы уверены, что это будет правильно? Все ж таки это ваш первый брак.
— Совершенно уверены. И кроме того, я себя неважно чувствую, — Марина выразительно показала на свой живот.
— Что ж, тогда обождите в коридоре минут пятнадцать.
Они вышли в коридор.
— Марина, зачем ты так? — тихо спросил Сергей, опустив голову и не смотря на Марину. — Ты что ж, совсем не придаешь всему этому никакого значения?
— Что ты, Сережа?! — Марина с нежностью взяла его руку, провела этой рукой себе по губам, поцеловала в ладонь. — Ты только не сердись, но мне так не хочется идти в этот зал! Я там была однажды, когда моя двоюродная сестра замуж выходила. Там все такое тоскливое, холодное, стоит какая-то толстая тетка с лентой через плечо и чушь какую-то городит. Ну правда, ну хочешь, я ей скажу, что мы передумали? Мне и в голову не приходило, что для тебя это вот так важно!
— Да нет, теперь уж не стоит ничего менять, — Сергей по-прежнему выглядел огорченным. — Делай как хочешь. Только скажи честно, ты что — за эти два дня совсем меня разлюбила?
— Ты что, с ума сошел? Как тебе такое только в голову пришло? Только, понимаешь, Сережа, за эти два дня столько всего успело произойти!
Видя, что Сергей снова нахмурился, Марина поспешно схватила его за рукав.
— Совсем, совсем не то, что ты думаешь! Подожди, вот мы сейчас уйдем из этого жуткого места, я тебе все объясню, хорошо?
— Хорошо, — Сергей наконец улыбнулся.
— Поцелуй меня, — робко попросила Марина. Ей вдруг стали безразличны все эти толпы людей, бродящие вокруг них.
Сергей подошел к Марине, положил ей руки на плечи, наклонил голову, их губы слились и, как бывало уже не раз, все исчезло для них двоих.
— Молодые люди, вот ваше свидетельство о браке! — девушка-регистратор решительно потрясла Сергея за плечо. — Дома, дома успеете нацеловаться! — и вдруг рассмеялась и произнесла совсем другим тоном: — Счастья вам, молодые люди, чтоб все у вас было хорошо!
— Спасибо! — хором ответили ей Сергей и Марина.

29

— Знаешь, Марина, я все это время думал о нас с тобой, — заговорил Сергей, едва они вышли на улицу. — Я понял, что не смогу без тебя жить. Нет, конечно, все это правда, — жестом руки он предотвратил Маринины возможные возражения. — Нам с тобой негде жить, и совершенно неясно, как быть с Валькой и с твоим ребенком, да заодно не худо бы выяснить, чей мужской голос отвечал мне вчера и позавчера по твоему телефону. Но... — Сергей понизил голос. — Не знаю, поймешь ли ты, но в каком-то глубоком, вселенском, я бы сказал, смысле, все это совершенно неважно, а важно то, что я уже сказал — люблю тебя и не смогу без тебя жить. Марина, ты понимаешь меня?
Марина с восторгом кивнула. Сама она чувствовала примерно то же самое, но вряд ли смогла бы выразить это словами. А Сергей продолжал:
— Ну хорошо, ну мы подождем, мы будем просто встречаться время от времени, это же не катастрофа, нам же еще так мало лет! Марина, ты сможешь ждать? Я, мне кажется, готов ждать хоть целую вечность, лишь бы потом мы смогли быть по-настоящему вместе!
— Конечно, Сережа, я буду ждать! — отвечала Марина, совершенно очарованная его словами, не до конца, однако, понимая, что это такое — ждать, и в чем это должно, по мнению Сергея, выражаться.
— Ну вот, я же и знал, что ты меня поймешь! — и счастливый Сергей заключил Марину в объятья.
— Знаешь, — зашептал он ей прямо в ухо жарким прерывистым шепотом, — я тебя сейчас украду! Я увезу тебя в одно место, я всю субботу старался это устроить, и наконец получилось!
— Что получилось?
— Ну, я конечно, понимаю, что мы сейчас не сможем быть по-настоящему вместе, я ведь уже сказал, но хотя бы одни сутки, одни только сутки, двадцать четыре часа — подари мне их, Марина, пожалуйста. Черт с ней, со школой и со всякими делами, не говори только, что это невозможно! Подумай, Марина, что значат эти двадцать четыре часа в сравнении с тем, как мы любим друг друга! Мы же ведь так и не были еще ни разу по-настоящему вместе! Марина, пожалуйста! — он был буквально готов заплакать.
Марина молчала, думая, что же ей сказать. А как же Ксюшка? Что же с ее, Марининым, обещанием Денису?
— Марина, не молчи! Скажи, что ты поедешь со мной! Скажи, а то я умру!
— Я... — произнесла наконец Марина, — Ой, даже и не знаю, что тебе сказать.
— Скажи "да"! — в глазах Сергея светилась такая мольба, что сердце Марины не выдержало.
— Да, — сказала она, сознавая, что хочет этого не меньше, чем он, как бы даже не больше. Денис поймет все остальные поймут, должны понять, ведь это же одни только сутки, одни лишь сутки, а там будь, что будет!


Ехали они долго — сперва на метро, потом в электричке по другой дороге, совсем не по той, что вела в  Крольчатник. Шли потом через лес, чужой, незнакомый. Стемнело уже, когда они наконец дошли до какого-то заброшенного дачного поселка. Единственный живой человек — сторож — выдал им ключ, которым Сергей торжественно отпер дачу, небольшую деревянную хибару, внутри которой все заиндевело от холода.  У Марины зуб на зуб не попадал, пока Сергей не растопил печь. Впрочем, и потом прошло еще часа три, пока все вокруг не согрелось хотя бы немножко.
Дача состояла из одной этой отапливаемой голландкой комнатки. Был еще закуток для кухни и неотапливаемая веранда, при одном взгляде на которую Марине становилось холодно. Впрочем и так тут было нежарко. На плите Сергей согрел целый котел воды, и они пили чай и вино, привезенное Сергеем с собой, шампанское, которое выстрелило в потолок с оглушительным треском. Когда стало, наконец, можно сбросить пальто,  они уселись вдвоем, тесно прижавшись друг к другу, на большой железной кровати с латунными шариками, накрывшись сверху ватным одеялом. Потом погас свет, и Сергей зажег на столе свечу, и они смотрели на эту свечу с кровати, и, наверное, каждый про себя вспоминал Пастернака, но все равно они никак не могли ни на что решиться.
От близости Сергея у Марины кружилась голова, и однако, стоило ему попытаться проявить хоть какую-нибудь активность, как она испуганно отшатывалась, а Сергей сразу же терялся и не знал, что ему делать.
— Что с тобой? — беспомощно спросил он наконец. — Чего ты боишься?
— Я боюсь... — Марина на секунду замялась, не зная, как ему объяснить. — Я боюсь, что все будет так, как оно уже бывало не раз, так, как бывало у меня с другими.
— Не бойся. Посмотри на меня — разве я похож на других?
— Нет, — Марина улыбнулась.
— А разве ты любила этих других так же, как меня? И скажи, разве кто из них любил тебя так, как я?
— Нет, нет, конечно!
— Вот видишь! Не бойся, любимая моя, ничего не бойся! Иди ко мне, я так долго ждал этого часа!
— Да, — сказала Марина. — Да.
Напряжение последних часов оставило ее. Вдвоем с Сергеем они аккуратно сняли Анино платье, повесили его на спинку стула, подальше от печки, чтоб случайно не подпалить.. Маринины плечи сразу же покрылись гусиной кожей, и она нырнула под одеяло, где на ощупь, путаясь и сталкиваясь пальцами, они освободили друг друга от всей остальной одежды. Марина стонала и вскрикивала, таким наслаждением наполняло ее каждое Сергеево прикосновение. Он провел рукой по внутренней стороне ее бедра, и Марина, не в силах ждать дальше, вся изогнулась к нему навстречу.
— Иди ко мне! —прошептала она. — Иди, пожалуйста, ну что же ты?
Огромное ватное одеяло,  отгородило их, казалось, от всего мира, холодного, безразличного, и создало специально для них  отдельный, крошечный теплый мир, специально для их любви. Сергей взял ее, и Марина закричала. Она кричала долго и громко, не боясь, что ее услышат. Кому было слышать ее в пустом доме, в пустом поселке, в ночном лесу? Сторож наверняка давно уже спал. Одна только луна смотрела на них сквозь запотевшее окно. И когда Марина, прийдя в себя, рискнула высунуть из-под одеяла нос, ей почудилось, что луна улыбается.




Часть V

1

- Марина приехала! - закричали, казалось, разом все дети, едва Марина появилась в дверях. Пес Руслан пулей вылетел из-за рояля, взгромоздил Марине лапы на плечи и одним движением мощного широкого языка разом вылизал ей все лицо.
Дети обступили Марину со всех сторон. Они визжали, прыгали, оглушительно вопили что-то нечленораздельное. Отстранив собаку, Марина каждого из них по очереди, да и без очереди, обнимала и целовала. Ох, как же она по ним по всем соскучилась! Одного Марина подхватывала на руки, другой тем временем подставлял стул и со спины норовил вспрыгнуть ей на шею, третий, цепляясь за одежду, карабкался к Марине на плечи, как обезьянка. Дети дергали ее за руки, за волосы и даже за уши, тянули ее в разные стороны за подол платья.
- Перестаньте немедленно! - перекрыл наконец гвалт звенящий голос Алены, и тотчас же волна детей послушно начала спадать. По одному, по двое дети отходили в сторонку смущенно-вежливо улыбаясь, и вот уже стало можно разглядеть за их спинами лица взрослых, которые, в отличие от детей, не только не кричали “Ура!”, но не спешили даже и просто поздороваться. Один только Илья крикнул было: “Привет, Марина!” - но тут же смолк, испуганно покосившись на Дениса.
Марина молча и растерянно стояла у двери, чувствуя, что опять безнадежно краснеет, и что в уголках глаз уже закипают слезы. “Ой, сейчас разревусь, вот стыдно-то будет!” - мысленно одергивала Марина самое себя, чувствуя, однако, что еще минут пять этакого мерзкого, унизительного молчания - и ничто уже ей не поможет.
Но тут из-за стола, где они все сидели, поднялся Денис. Видно было, что он приготовился высказать ей все это заранее, подобрав слова поштучно и задолго до Марининого прихода.
- Явилась не запылилась! - проговорил Денис ядовито, не без удовольствия растягивая слова. - Немножко поздно, дорогуша, тебе не кажется?
Марина опустила голову и виновато зашмыгала носом. Ну что она теперь будет говорить? Нет, у Марины, конечно же, нашлось бы, что сказать, но только не так, не при всех! Каждому из них в отдельности Марина бы в два счета объяснила причину своего опоздания, и даже, наверное, сумела б высказать это так, чтобы именно он, тот кому она рассказывает,  не стал бы на нее сердиться. Но сейчас, когда они все вместе сидели за столом, все сразу смотрели на нее так, как будто она...
- Прости меня, Денис, пожалуйста, я больше так не буду! - совершенно по-детски пробормотала Марина, по-прежнему глядя в пол.
- Не будешь? Ах, вот спасибо! - по-прежнему ледяным голосом произнес Денис, но вдруг не выдержал и сорвался на крик:
- У дочери своей прощения проси, не у меня! От кого угодно ожидал, от Ольги, от Алены, от Жени даже, но чтобы ты... Ты что ж, скажи на милость, себе позволяешь? Подкинула нам, понимаешь, ребенка и исчезла на целые сутки! Я вчера три часа встречал тебя, как дурак, на станции, замерз, как цуцик, потом шел через лес в час ночи, потом качал до пяти утра твою малышку, она тут, между прочим, сегодня спать никому не дала, ты это учти! Мы думали, с тобой что-нибудь случилось, не знали, куда бежать, у кого спрашивать, а она, глядите, является, как ни в чем не бывало! Простите ее, пожалуйста!
- Денис, ну может, хватит уже, может, не надо так? - примирительно проговорил Илья.
- Молчи уж - не надо! Да все вы тут хороши, эгоисты чертовы, всем на всех наплевать! Я для них не ем, не сплю, в лепешку буквально расшибаюсь, думаю день и ночь, чтобы они и дети ихние в порядке были, а они все словно не люди, а дикие кошки! Одна вдруг уезжает на неделю, бросив пятерых детей, никому ни слова не сказав, точно ей тут все обязаны, другая... Да суки подзаборные о своих щенках больше думают, чем вы!
- Денис, - тихо и повелительно сказала Алена, - очумел ты, что ли? Дети же здесь!
Денис сразу замолчал и, тяжело дыша, опустился на стул. Молчали и все остальные.
“Возьму вот сейчас Ксюшку и уеду от них нафиг в Москву! - думала сквозь слезы Марина. - Другие пусть как хотят, но я здесь больше ни за что не останусь! После такого? Нет уж!” И, решительно засопев носом, Марина резко спросила:
- А где мой ребенок?
- У нас, - просто ответил Илья. - Маша ее как раз сейчас кормит.
- Как - кормит? - не поняла поначалу Марина.
- Ну как детей кормят? Обыкновенно - грудью. Да ты не волнуйся, с ней все в порядке! Чудесный ребенок, ей-Б-гу, все б такие были!
- А ты что думала, - опять вмешался Денис, - что мы тут при двух кормящих матерях дадим дитю  искусственником вырасти?
- И она что, - спросила Марина дрожащим от волнения голосом, - и она что же - ест? В смысле - сосет? Сама?
- Нет, вливаем через зонд! - Денис махнул рукой и неожиданно рассмеялся - Он встал, подошел к Марине, обнял ее и поцеловал так крепко и нежно, как умел только он один.
- Только никогда так больше не делай! - громко прошептал Денис Марине в самое ухо. - Знала бы ты только, как ты нас всех напугала, дурочка!
- Не буду! - слезы безудержным потоком хлынули из Марининых глаз. Ей было так стыдно, так стыдно!
Вслед за Денисом стали подходить к Марине все остальные. Алена небрежно поцеловала Марину в щеку, Женя порывисто обняла ее, Ольга ободряюще хлопнула по плечу, Илья, отстранив остальных, долго и обстоятельно целовал Марину в губы. Валерьян подошел к Марине последним, целовать не стал, обнять, правда, обнял, но довольно небрежно, долго пристально смотрел Марине в глаза и произнес наконец тихо-тихо, чтобы только Марина одна услышала:
- Ох, мышь, я уж думал, что никогда больше не увижу ни тебя, ни своего ребенка!
- И что б ты тогда делал? - так же тихо поинтересовалась Марина, которая уже начала понемногу приходить в себя.
- Черт его знает! - рассмеялся Валерьян. - Усыновил бы, наверное, твою Ксюшку.
Марины едва хватило на то, чтобы поздороваться со всеми. Уже на подходе к даче она чувствовала, что должна немедленно, сию же секунду, увидеть свою девочку, убедиться, что с ней все в порядке. Потеряв наконец терпение, Марина, ни слова не говоря, растолкала всех и бросилась в пристройку.
Маша сидела в кресле, а Ксюшка лежала у нее на коленях.
- Тихо! - прошептала Маша, прикладывая палец к губам. - Не буди ее, она только что уснула.
Как, однако, описать бешеную ревность Марины, увидевшей на чужих руках своего ребенка?

2

Как ни странно, появление Ксюши не слишком изменило Маринину здешнюю жизнь. Может быть, где-нибудь в замкнутом пространстве городской квартиры все было бы по-другому, но только не в Крольчатнике, где была такая куча детей, что лишний ребенок никому не бросался в глаза, и такая куча многоопытных взрослых, что всегда было кому дать совет. Разумеется, Марина сама купала, сама пеленала и даже сама кормила Ксюшу по ночам сцеженным машиным молоком, испытывая каждый раз ни с чем не сравнимое наслаждение от прикосновения к нежно-розовому детскому тельцу. Но она не знала того знакомого многим матерям отчаяния, когда ты видишь, что с твоим ребенком явно что-то происходит, а ты мучаешься, не зная, на что решиться - то ли бежать немедленно звать на помощь, то ли ждать, пока оно само пройдет. Не знала Марина и чувства одиночества, превращающего подчас молодую мать в узницу, запертую на долгие дневные часы в собственной квартире наедине со своим ребенком. И чувство бесконечной усталости после бессонной ночи тоже не было Марине знакомо - ведь в Крольчатнике всегда можно было найти кого-то, кто бы посидел с твоим ребенком час-полтора и дал бы тебе отдохнуть.
Дни летели как птицы. Марина жила здесь уже неделю, а ей все казалось - она приехала только вчера. Несмотря на разлуку с Сергеем, Марина чувствовала себя все спокойнее и счастливее. Здесь у нее был дом, была своя комната, друзья, покой, комфорт и относительная свобода.
По вечерам у камина, уютно свернувшись в чьем-нибудь теплом объятии, Марина смотрела на огонь, лениво протягивала к нему то одну, то другую руку, наблюдая, как кожа от тепла розовеет, делается прозрачной, а отблески пламени пляшут на ногтях.  Валерьян брал Марину на колени чаще других. Он осторожно гладил ее по животу, стараясь сквозь кожу и сквозь одежду почувствовать движение своего ребенка.
Женя разливала всем чай и давно уже не спрашивала у Марины, сколько ей положить сахару или налить заварки.
Алена предоставила Марине в распоряжение все свои беременные наряды. Марине больше всего полюбился широченный сарафан из полосатой джинсы, который можно было носить буквально с чем угодно, в том числе и с любимым Марининым черненьким балахончиком.
У самой Алены живот еще только намечался, так что ей эти наряды были пока что ни к чему.
Лишь одно изменение произошло в Марининой здешней жизни. Спала она теперь всегда только одна. Обнималась и целовалась с кем угодно, по-прежнему легко и охотно,  но дальше этого дело у нее ни с кем не заходило. И не то чтобы Марина сознательно приняла такое решение, просто после той единственной проведенной с Сергеем ночи у Марины как-то не возникало желания быть с кем-нибудь другим.
Расставаясь с Сергеем на вокзале, Марина не оставила ему никаких своих координат, ничего не сказала о том, как долго продлится ее отсутствие, пообещала просто позвонить сразу же, как только появится в Москве. Все Маринины мысли в тот момент были заняты тем, как ее встретит Денис и что она скажет ему в свое оправдание. Марина чувствовала себя Золушкой, опоздавшей вернуться с бала.
И хотя Марина по-настоящему очень скучала по Сергею, особенно по ночам, ей не хотелось спешить. В глубине души Марина была совершенно уверена, что эта любовь - на всю жизнь, а раз так, никуда от нее не уйдет.

3

- Марина, хочешь, я вместо тебя погуляю с Ксюшей? Ты такая усталая, а мне сейчас совершенно нечего делать.
- Нет, Володя, спасибо, я лучше пойду сама. Как раз сейчас мне нужно побольше бывать на свежем воздухе.
- А можно тогда я пойду с тобой? Что-то меня совсем тоска заела в четырех стенах.
Марине совсем не хотелось идти гулять вместе с Володей. Она по-прежнему не очень ему доверяла. Все же, подумав, Марина кивнула. Вдвоем гулять веселее, чем одной.
- Хочешь узнать, куда и зачем ездила Ольга? - хитро прищурившись, спросил Володя, едва они вдвоем выкатили коляску за ворота.
- Ну? - Марина была не в силах сдержать природное любопытство.
- У-у! Она ездила к своему бывшему мужу. Хотела проситься обратно. Только шиш он ее возьмет с таким выводком! Это я ее надоумил! Сболтнул ей, будто бы невзначай, что, мол, Олег на днях с гастролей приедет, она и кинулась на всех парусах! Нику к Машке подбросила - ну ясно, у Машки ж молока, как у коровы, на десятерых хватит.
- А на каких он был гастролях?
- А он ударник в рок-группе. Из себя ничего мужик, Ванька на него похож очень внешне. Только вот Ольга ему на кой?
- Послушай, а раньше он что, не знал, сколько у нее детей?
- Ну, раньше! Раньше-то все по-другому было. Ну, считай: Джейн с мамой Нелей жила, близнята в больнице жили прямо с роддома, и все время не ясно было - будут они живы или нет, останутся нормальные или будут дураки какие-нибудь, тогда вроде зачем их брать домой? Когда Ольга замуж выходила, все считали, что все так и останется. А теперь другое дело! И близнята здоровые, и Джейн Ольга к себе забрала, да тут еще и Ника у нее народилась! Да какой же нормальный мужик... Нет, я Ольге прямо поражаюсь! Я ж ей только намекнул, а она тут же сорвалась и поехала. Думала, небось, что он, как ее увидит, сразу сопли распустит, обо всем на свете забудет, только фиг попала! Я, говорит, с такой бабой, как ты, и насчет Ваньки-то теперь сомневаюсь, а уж всю эту прочую ораву вы****ков кормить - да на кой мне надо! Ольга там чуть дуба не дала от такого поворота. Залегла, говорят, сразу носом к стенке и лежала у них там с утра до вечера, чуть койку не пролежала!
- У кого - у них?
- Да к хиппам она каким-то подалась знакомым. Спасибо, девка там одна оказалась, со здешними знакомая, да знаешь ты ее - ее Викой звать. Так вот Вика эта позвонила Вальке, рассказала ему, что и как. Ой, они тут с ума сходили! А я, конечно, мог им  подсказать, но решил на всякий случай помалкивать. Со стороны, знаешь, как забавно было смотреть! Бегают, мечутся, гадают - куда Ольга пропала? С чего она вдруг в бега бросилась, все вроде хорошо было? Ну, а как Вика им позвонила, Валька с Денисом поехали и сразу ее забрали. Ольга еще ехать не хотела, говорят, матом их поливала, из рук по дороге вырывалась, еле довезли! Никаких резонов не слушала. Денис ей: “Ты о детях своих подумай!” А она ему: “Да на кой они мне нужны, эти дети, раз я сама себе теперь не нужна?”
И здесь она тоже поначалу на всех кидалась. Да и сейчас еще, бывает, косится. Не замечала? Эх, Ольга, Ольга! А я ведь ей когда еще говорил: раз ты такая ****ь, спираль надо ставить!
- Ты говорил? Когда это?
- Ну, когда? Когда у нее еще только Джейн одна народилась.
- Погоди, а самому-то тебе тогда сколько было?
- Ну, восемь, а что?
- Так откуда ж ты тогда слова-то такие знал? Ну там, спираль, и так далее?
- Ну, откуда? Книжки надо читать! В книжках ведь все написано.
На это у Марины не нашлось ничего возразить, и она в который раз посмотрела на Володю с легким испугом. “Гофмановский какой-то персонаж, ей-Б-гу!” - подумалось ей. Володя поймал Маринин взгляд и усмехнулся.

4

Вечером того же дня к Марине заглянула Ольга. Ольга молча села на край кровати, сгорбившись и обхватив руками колени, и долго-долго всматривалась в одну точку - Марина потом проверила на всякий случай и убедилась, что в этом месте на обоях не было даже цветка. Глаза Ольги были тусклые, рыжие волосы свисали нечесанными сальными прядями.
Посидев немного, Ольга резко тряхнула головой и выдохнула без предисловия:
- Не могу больше так жить! Так все надоело! Жизнь здешняя надоела.
- Но почему?
- Не настоящая она! Никто так не живет!
- Ну хорошо, а как же живут? Вот мне лично, например, казалось, что все живут по-разному.
- Ей казалось! Ты, Марин, не обижайся, но просто ты еще маленькая. А на самом деле люди живут вдвоем, чтоб только ты, да я, и больше никого.
- Подожди, как это “никого”? Они ж не в вакууме живут? А куда ж тогда все остальные люди деваются?
- Ну, остальные... - Ольга в задумчивости убрала волосы со лба. - Остальные, они все как бы вокруг оказываются. И родители, и друзья, даже ихние дети.
- Оль, а этим твоим двоим, им как, не скучно?
- Может быть, иногда и скучно.
- Ну, тогда мне совсем непонятно, что во всем этом хорошего и зачем к этому так уж стремиться.
- Да пойми ж ты, что по-другому жить попросту невозможно! И потом, скучно становится иногда и не как правило, а вообще-то это больше, настоящее счастье. Эх, да что с тобой разговаривать! Все вы тут блаженные какие-то! - Ольга резко отвернулась и опять уставилась в свою точку. Марина осторожно потрясла ее за плечо:
- Оль, ну а вот скажи мне по-честному, сама-то ты видела когда это самое счастье? С тобой что-то такое бывало, или, может, с друзьями какими-то?
- Со мной не бывало, а с друзьями - сколько раз! Хотя вообще-то как узнаешь? В душу же к человеку не заглянешь. Со стороны, по крайней мере, казалось, что у них все путем... Ах, да при чем тут это? - Ольгины плечи опять бессильно поникли. - Просто, понимаешь, Марин, я так ужасно устала! У меня больше ни на что нет сил! Никому я тут не нужна.
- То есть как это “никому”? А детям? А детям своим?
- Ох, это только так говорится - детям! Ну подумай сама, что я могу им дать? У меня ж нет ни своего угла, ни постоянного заработка, мне не на что купить им одежду, даже выдать им каждому по куску хлеба с маслом! Представляешь, сколько нужно хлеба на пятерых?
- А твои картины?
- А что картины? Кое-как прокормиться на них, может быть, и можно, но уж квартиры на эти деньги точно не купишь! А потом, когда же я стану писать картины, если с утра до вечера буду заниматься детьми? Знаешь, я тут недавно видела Ванькиного отца, ну, мужа своего бывшего. Так он мне сказал: “Оля, но ведь это же кошмар - быть в наше время матерью пятерых детей! Это же тупик, мрак и ужас!” Так он сказал. И добавил, что содрогается при одной лишь мысли о том, чтобы иметь с этим со всем хоть что-нибудь общее. И ведь он же не зверь, Марин, ты не думай, он играет на гитаре, поет песни, любит стихи, читал мне когда-то по ночам Пастернака.
- Да? А по-моему, он дурак, и никакой Пастернак тут не поможет. Дурак и сволочь. Ну хорошо, ну не любит он тебя, так ведь не один же он на свете! И подумай, ты жила без него здесь почти три года, что такое вдруг с тобой случилось?
- Марина, ну как же ты не поймешь, что одних детей женщине мало? А меня... Меня ведь здесь никто не любит по-настоящему.
- Как то есть? А мне казалось, Илья... все-таки у вас же ребенок...
- Илья?! Да на кой я ему сдалась?! Ты вообще когда-нибудь замечала, как он на свою Машу смотрит?
- Да, замечала конечно. Только все равно я, убейте меня, не пойму, что у них там за отношения. Ну, хорошо, но  тогда Денис, или, может быть, Валька...
- Валька, по-моему, любит тебя, если уж так, начистоту, говорить. А Денис... Ну, вообще, конечно, на первый взгляд, кажется, что он любит всех, но на самом деле, на самом деле, ты знаешь, Марина, я сама только недавно это поняла: по-настоящему Денис любит одну Алену, а другое все у него - ну, как бы тебе сказать, от отчаяния, что ли, из-за того, что она так к этому относится.
- Не привлекает, одним словом, Алену это твое счастье для двоих.
- Ну, знаешь, с таким отцом, да еще с такой дачей, и я б, может быть, по-другому рассуждала! Однако мой-то отец улепетнул в Америку еще до моего рождения!
- И все-таки, Оль, насчет Вальки это тебе кажется. Валька любит не меня, а своего будущего ребенка. На этот счет у меня давным-давно нет никаких иллюзий.  - (“И не надо!” - добавила она про себя). - И потом, ну хорошо, а как тогда, например, Женя? Что-то она у тебя выпала из общей картины.
- Ну, Женя после всего, что ей довелось пережить, вообще уже не человек, а какая-то живая икона. Великомученица. И потом, Женя же работает! Откуда нам знать, может, у нее уже давным-давно роман с Бруно!
- У кого, у Жени роман с Бруно? - Чтобы не расхохотаться, Марина изо всех сил ущипнула себя за предплечье, но Ольга все же успела заметить искорки смеха, пляшущие на дне аквамариновых глаз. И, конечно, сразу обиделась.
- Пойду я, - произнесла Ольга прежним, глуховатым, тоскливым голосом. - Как-то там Ника без меня? И вообще... - Ольга нарочито зевнула. - Спать хочется чего-то.
Она встала и вышла, не потрудившись даже прикрыть за собой дверь, так что Марине было слышно, что Ольга пошла вовсе не вниз, а к себе в мастерскую.
“Может, напишет сейчас чего-нибудь этакое, навроде той собаки в колодце, и все у нее пройдет”, - подумала Марина без особой надежды.
Однако Ольга неожиданно вернулась, села на край кровати и заговорила снова, горячо, быстро, захлебываясь и запинаясь:
- Знаешь, когда я носила Джейн, я была такая счастливая! Наивная была тогда ужасно! Мне тогда все сочувствовали, как же, такая маленькая, сама почти ребенок! А не так просто петь хотелось от счастья! И ни капельки я не боялась! Ни родов, ни остаться одной с ребенком. Экая, думала, глупость! С ребенком - ну, так, значит, уже не одна! И потом, у меня ведь была мама. И даже, знаешь, не в маме дело - просто, понимаешь, мне тогда казалось, что все люди вокруг меня, ну разве что кроме самых злых и глупых, радуются сейчас вместе со мной, ждут вместе со мной появления на свет моего ребенка, потому что ведь это же не только мой ребенок, он как бы всехний, он всего мира, с ним потом всем этим людям жить! И мне казалось, что, конечно же, им должно быть так же, как и мне, важно, чтобы с этим ребенком все было в порядке, чтобы он был здоровый, счастливый, ни в чем не нуждался! - Ольга перевела дыхание и искоса посмотрела на Марину - не смеется ли она? Марина не смеялась, больше того, она только что призналась самой себе, насколько собственные ее внутренние рассуждения похожи, оказывается, на Ольгины! Ольга меду тем продолжала:
- Глупо, конечно, я знаю, но тогда... Тогда я этого не понимала. Можешь себе представить? Я родила Джейн и спокойненько сбежала от нее - ей тогда было всего три месяца, - мне это казалось совершенно естественным. Я уехала стопом в Крым с целой компанией ребят, они все были постарше меня, почти все студенты. А я ведь даже не кончила школу! Мне так лестно было, что они обращаются со мной, как со своей, интересуются тем, что я говорю, что думаю, славные такие ребята, умные, интеллигентные! Выпить, правда, любили. И меня понемногу приохотили. Потому, наверное, и близнецы родились такие, ну, не слишком здоровые. Они к тому же еще и недоношенные были. Вот когда они родились, мама мне сразу сказала: “Знаешь, Ольга, на сей раз на меня не рассчитывай!” Я тогда так удивилась, так мне странно было, как она это сказала, словно бы они и не дети, и ей не внуки родные, а так, щенки подзаборные. Они ведь были так долго в больнице просто потому, что мне их отдавать не хотели. Ну как же, беспомощная одинокая девочка, к тому же еще и несовершеннолетняя, и родители отказываются помогать - мама им тогда целое заявление про это написала, и есть уже еще один ребенок, здоровый. Они тогда так и говорили: “Ну куда тебе два таких больных мальчика?” У них ведь чего-чего только не было: и сердце, и легкие, и с головой даже было непонятно.
- Зато теперь-то у них с головой явно все в порядке!
- Сейчас-то конечно! - Ольга улыбнулась. - Но тогда ведь этого никто не знал. Ну вот, а потом мы встретились с Мишей.
- А ты ему что, не сказала, что ли, сколько у тебя детей?
- Ну что ты, сказала, конечно! Но он тогда не то чтобы не поверил, а понимаешь, как-то не до конца понял, что ли? Они всегда для него как бы не совсем существовали на самом деле, ну, вроде как такая безликая часть моего далекого прошлого. Ей-Б-гу, моя крыса была для него куда реальнее и значимее, чем какие-то где-то там мои дети!
Ну вот. Мне тогда исполнилось уже восемнадцать лет, уже, значит, была совершеннолетняя, вышла я наконец замуж, и тут вдруг мои мальчишки начали резко поправляться. Я ведь не отказывалась от них никогда, ты не думай! Я их навещала - ну, не каждый день, конечно, даже, может, не каждую неделю, но все-таки время от времени. И вот, представляешь, встал у них в больнице вопрос, что надо их куда-то переводить. В Дом Ребенка, наверное, или еще куда, где здоровых детей держат. Никто, между прочим, этого не ожидал, врачи тамошние даже удивлялись. А я, когда мне сказали, была такая счастливая, я даже не сомневалась - конечно, я их домой теперь заберу! Обрадовалась, побежала домой делиться! Во дура-то была, представляешь? Мишина мама на меня, как на идиотку, посмотрела. То есть как это, взять двух чужих мальчиков в нашу тесную, маленькую трехкомнатную квартирку? И такие ли уж они здоровые? И ведь правда, - Ольга неожиданно по-детски шмыгнула носом, - у Семки тик, - ну, глаз дергается, не замечала? - у Степки припадки бывают до сих пор, вроде эпилептических. Давно, правда, уже не было, год, наверное, или даже больше. Денис ему порошки какие-то давал гомеопатические.
И потом, я ведь уже была снова беременная!
В общем, удалось мне тогда договориться, чтобы их из больницы перевели пока в санаторий. Временно, конечно. А что дальше будет, я и не знала. Я прямо заболела от этого. Они мне снились тогда все время, рыжие такие, одинаковые, похожие на меня.
Джейн забрать свекровь мне тоже не разрешила, все говорила: зачем девочку срывать с места, ей ведь там хорошо!
Потом Ванька родился. Я поначалу думала, что уж с ним-то я наконец побуду по-настоящему, не как с теми. Это ведь семья, не что-нибудь! И потом, я же не учусь, не работаю, все время дома.  Но знаешь, свекровь меня к нему даже не подпускала. “Уйди, уйди, ты все делаешь не так!” Молоко? Какое может быть молоко при твоем образе жизни? Ведь ты же куришь, наверняка тайком пьешь! Она и вправду как-то нашла у меня под кроватью бутылку. Да и все равно, мол, не хватит ему твоего молока. Так что лучше уж сразу дать ему бутылку. Мишка тогда уехал на гастроли, я чувствовала себя там такой ненужной, такой лишней!
Вот в те дни я  и познакомилась с Денисом. Он сперва не верил, что у меня четверо детей, а потом вдруг так обрадовался. Тебя-то, говорит, нам и надо! А как мы детей всех сюда забирали! Это ж каждый раз была отдельная детективная история! Никто буквально не хотел отдавать! Ни мама моя, ни свекровь, даже в санатории сомневались: “Девушка, да куда ж вам их, у вас ведь и так своих двое!” Своих, представляешь? А эти мне что, чужие?
Я, когда сюда приехала, так сразу ожила! Сперва испугалась: четверо детей, а я ведь ничего на самом деле не умею, ничего не знаю. Мне все тут так помогали! Потом я сова залетела. Конечно, надо было предохраняться, но я, знаешь, как всегда, прохлопала это дело ушами. Зато уж теперь у меня спираль - допекла я таки Дениса, чтобы он мне поставил. Он ведь, псих такой, сначала не хотел, представляешь? Рожай, говорит, еще, а что, у тебя хорошо получается. А в тот раз я аборт приготовилась делать. Они меня всем Крольчатником отговаривали, насилу отговорили: как же, аборт ведь - это убийство! И потом, Марин, знаешь, это было такое искушение - родить хоть одного действительно деланного ребенка, которому на самом деле все вокруг будут рады!
- И что? Разве ей тут не были рады - твоей Нике?
Ольга задумчиво улыбнулась, видно, припоминая.
- Да, наверное, были. Только поверь мне, Марина, все это немногого стоит, если на самом деле тебя никто не любит. По-настоящему.

5

После ужина, зайдя сперва к себе проверить, как там спит Ксюша (она спала хорошо), Марина спустилась на второй этаж и легонько поскреблась в Денисову дверь.
- Вползай, не заперто! - отозвалось сразу несколько голосов.
К Денисовой постели был вплотную придвинут маленький складной столик на колесах. На столике дымились кофейные чашки. Чашек было пять, а людей на кровати четверо. Кроме самого хозяина, на кровати расположились Илья, Валька и Алена. У Алены на коленях лежал ею самой связанный серый пушистый свитер и она, низко наклонившись над ним вышивала на нем большую серебряную жар-птицу.
“Досадно как, что они все тут! - Марина еле сдержала вздох. - Я-то собиралась поговорить с Денисом наедине! Не стану же я обсуждать Ольгины откровения со всем кагалом! И уходить уже неудобно”.
- Присаживайся, угощайся! - Денис указал Марине на столик.
- Это же, наверное, чья-нибудь чашка, - засомневалась Марина.
- Бери-бери! Это чашка для Ольги. Мы ее звали посидеть с нами, но она, наверное, опять не придет.
Марина взяла в руки чашку и осторожно отпила один глоток. Кофе был ужасно горячий. Кончик языка сразу покрылся мелкими пузырями.
- Здорово, что ты появилась! - Илья энергично подвинулся, освобождая Марине место рядом с собой. Над кроватью горело голубоватое, недавно появившееся бра - когда Марина уезжала в Москву, его еще не было. За стеной-окном плыла луна, и было непривычно тихо - ни тебе снега, ни порывистого ветра, ни даже легкого ветерка. “Как мы сегодня чудесно гуляли! - вспомнилось вдруг Марине. - Тепло даже было. То есть я хочу сказать, не было этого обжигающего мороза. А когда-нибудь, уже совсем скоро, зима кончится совсем, и наступит веса, у меня родится ребенок!” Марина украдкой нащупала упругую выпуклость справа внизу живота - что это, ножка или ручка? - и тут же поверх Марининой руки легла другая рука. Не нужно и оборачиваться, кому ж это быть, как не Вальке? Но Марина все-таки обернулась, и ни с Валерьяном заговорщически подмигнули друг другу. Валерьян нежно погладил Маринину руку - ну, то есть, конечно, не руку, а ребенка под ней. На всякий случай Марина повнимательней присмотрелась к Валерьяну: а вдруг Ольга права, и между ними двоими действительно что-то есть, нечто большее, чем этот ребенок? А как же тогда Сергей?
- Что-то ты меня совсем забыла? - шутливо проговорил Денис.
- Да она не только тебя, она и меня забыла, - перебил его Илья. - Марин, ну ведь правда, ведь сколько дней ты уже здесь, шутка ли сказать: целых восемь! И ночей целых семь. И между прочим, ни одной из них со мной.
- Оставь ребенка в покое! - лениво и томно проговорила Алена. - Не хватало еще давать друг другу отчет, кто и почему перестал с кем спать!
- Да я ведь просто к тому, что и с Ольгой у нас все так же вот начиналось, - пояснил Илья, словно бы оправдываясь. - Нет, ну правда, ребят, что нам теперь с ней делать? Совсем ведь захандрила девка! Такой был огонечек рыженький, и вдруг сразу - куда все девалось?
- Ну давай поговорим, если хочешь, - сказал Денис с явной неохотой. - Вот скажи мне, Илюша, пожалуйста, - удалось ли тебе хоть раз затащить Ольгу в постель с тех пор, как она вернулась?
- Так в том-то и дело, что нет!
- И ты, бедненький, не догадываешься даже, почему?
Илья виновато развел руками.
- Да кто же их, баб, разберет?
- Я знаю, почему, - негромко проговорил молчавший до сего времени Валерьян. - Мне лично Ольга сказала, что не желает больше заниматься такими вещами без любви.
- Смотри-ка! - негромко и как-то даже радостно воскликнула Алена. - Ребеночек-то вырос!
Денис поймал Аленин взгляд, и они тепло, понимающе улыбнулись друг другу.
- Вот видишь, Илья, нашлась причина-то! А ты волновался.
Илья, видя, что Денис явно издевается, обиженно засопел носом.
- Ну какая любовь? Какая такая любовь? Ну, чуваки, вы что, с ума тут все посходили? Ведь невозможно же всех ну прям-таки действительно любить! Ну что вы в самом деле, ведь сердце-то, оно ж не резиновое.
- Тут резинового и  не нужно! - хмуро разъяснил ему Денис. - Тут как раз человеческое должно быть. Другое дело, что ведь люди-то, они все разные. Ну так стало быть и любить их всех надо по-разному.
- Ты, Илюшка, не обижайся, пожалуйста, - заговорила Алена, - но ты, по-моему, вообще ведь никого не любишь, даже вот  Машу свою. Смотришь иногда на тебя - и такое впечатление создается, что ты просто пригрелся рядом с нами, как кошка, ну, как вот мой Барон у камина. К тебе прикоснешься - вроде ты теплый, а на самом деле это же ведь и не твое даже тепло, а наше же собственное.
- Ну знаешь! - Илья даже задохнулся. - Я, по-моему, еще ни в чем тут никого не подводил! Я, по-моему, всегда был рядом, если что сделать надо там, привезти или что... Ни разу ничего не забывал, не перепутывал, не опаздывал даже, как вот некоторые!
- Так вот я же и говорю: ты всегда рядом, никуда не уходишь. Рядом, но не с нами. Не по-настоящему с нами. Не знаю даже, почему так. Да ты только не переживай, Илюш, мы ведь тебя и такого любим!
- Ну хорошо. Я холодный, я черствый, я никого не люблю. А Валя, а сам-то ты, Денис, где был, когда Ольга начала метаться?
- Сперва я был с Димычем в больнице, потом в Москве у меня дела всякие были, Ксюшку вот принимал.
- А меня Ольга и не воспринимала никогда всерьез, - грустно сказал Валерьян. - Я для нее слишком маленький, что ли?
- А ты не пробовал как-то с этим бороться? - поинтересовалась Алена.
- Ну, пробовал, да что толку?
- Значит, что ж это получается? Давайте-ка подведем итоги, - Денис опять перешел на свой излюбленный деловой тон. - Неужели Ольга права и никто ее тут не любит? Что ж тогда делать?
И Марина вдруг поняла, что Денис на самом деле растерян. Впервые она видела у Дениса такие глаза: грустные, беспомощные, виноватые.
- Действительно, что же делать? - ехидно поинтересовался Илья. - Ну давай, пиши рецепт, ты же врач! Ну там, выдавать Ольге по сто граммов любви ежедневно утром и вечером в стакане теплого молока. Молоко желательно подсластить. А? Что скажешь, доктор?
- Не знаю я, чего сказать, - Денис вдруг отвернулся и устало вытянулся на кровати, положив голову на колени к Алене, спиной ко всем остальным. Алена с нежностью провела рукой по ее золотистым кудрям.
- Мальчик мой, - прошептала она тихо, еле-еле слышно, и вдруг сказала резко, почти что выкрикнула: - А ну, оставьте-ка его все в покое! Выкатывайтесь все отсюдова, да поживей! Не видите, что ли - человек устал!
Они растерянно поднялись, не глядя друг на друга, проскользнули поодиночке в узкую дверь, стараясь двигаться по возможности тише. Уже за дверью Илья вдруг привалился к стене и провел полноватой рукой по взмокшему лбу. Другой рукой Илья похлопал себя по карманам ковбойки, пытаясь нащупать сигареты. Нашел и сразу же закурил. Оглядел коридор - Валерьян уже куда-то исчез, только одна Марина стояла и смотрела, смотрела сочувственно, будто бы даже с жалостью. Уж этого Илья стерпеть никак не мог.
- Да, Мариш, вот так-то оно все, брат! - важно проговорил Илья, изо всех сил стараясь быть ироничным. - Такая вот она штука - любовь! Б-г не дал, в лавочке не купишь! Пойдем-ка, Марина, к нам. Будем заместо ихнего кофею наш чай пить.
- Хорошо, я сейчас приду! - пообещала Марина. - Возьму вот только Ксюшу, ее ведь и так уже кормить пора.
- Слушай! - предложил вдруг Илья. - А переселялась бы ты с ней пока что к нам! У нас же целых две комнаты! А то таскаешься каждые три часа через весь дом взад-назад, с третьего этажа на первый и обратно. Подумай, Марин!
- Я подумаю, - пообещала Марина, но, конечно, только для виду. На самом-то деле она, конечно, никогда не стала бы переселяться к Илье. Как бы, интересно, они там спали? Втроем, что ли, на одной кровати? Или установили бы с Машей очередь?
Они услышали чьи-то стремительные шаги и оба обернулись. По коридору к ним быстро приближалась Джейн. Дойдя до Денисовой двери, девочка обернула к ним встревоженное, покрасневшее личико.
— Денис тут? —   спросила она. И, не дожидаясь ответа, горестно вздохнула: — Опять у меня мама плачет.


Засыпая в тот вечер, Марина очень волновалась. Что же теперь с ними будет? Ведь если даже Денис не знал, что ему делать! А как Алена на них кричала! Она представила себе, как из Крольчатника исчезает царившее здесь всегда чувство веселой общности, как все начинают избегать смотреть друг другу в глаза, и каждый будто спрашивает сам у себя: а что я тут вообще-то делаю? Не попробовать ли мне устроиться как-нибудь по-другому?
Но с утра все выглядело как обычно, главным образом, благодаря детям, которые носились везде, шумели, безобразничали, хотели есть, спать, играть, и все это одновременно, без конца требовали к себе внимания. В них точно бес какой-то в тот день вселился - с ними просто было невозможно! Ну, а с другой стороны, это всех как-то отвлекло от ненужных мыслей и снова сблизило, так что к вечеру, когда малышня наконец-то была уложена и все по традиции собрались у камина, и в помине не было уже ни холода, ни косых взглядов. Наоборот, все, и даже Ольга, как-то посветлели. Ольга вымыла голову, причесалась и повязала свой любимый хайратник, надела новый свитер, голубенький, с большущей летящей птицей, вышитой на груди серебряными блестящими нитками. Проходя мимо нее Марина  заметила, что от Ольги пахнет духами и что глаза у нее чуть подведены, чуть-чуть, и однако  изменилось все выражение: от Ольги больше не веяло тоскливой и тупой безнадежностью.
Было  не трудно угадать причину всех этих перемен: весь день Денис был к Ольге неимоверно внимателен, за столом подавал ей тарелку, ложку, стакан, придвигал стул, распахивал перед нею дверь. Он ходил вокруг нее кругами, стараясь будто невзначай коснуться ее рукой, он без конца с нею заговаривал. Сперва казалось что все это бесполезно: Ольга не отвечала ему и словно бы вовсе не замечала всех этих ухищрений, по-прежнему бродила, словно сомнамбула, и вдруг - Марина не поверила своим глазам - буквально за считанные часы все в ней переменилось! Конечно, это была еще не та, не прежняя Ольга, встретившая Марину в тот, первый приезд сидя за пианино, но все-таки она уже отвечала на Денисовы взгляды, улыбалась Денисовым шуткам, стала наконец замечать остальных людей вокруг себя, и, прежде всего, конечно, своих детей. Как раз в эти дни Ванечка начал говорить. Похоже его как и Джейн не в шутку волновало состояние матери: он все норовил сбежать при первом же удобном случае из детской и отправиться по всему дому на поиски Ольги. Найдя ее, обычно сидящей где-нибудь в уголке, отрешенно глядя куда-то прямо перед собой, Ванечка немедленно утыкался в Ольгины колени, обнимал их и, пытаясь снизу вверх заглянуть Ольге в лицо изумленно и горестно вопрошал: “Плакать? Мама - плакать?! Мама, не пачь, не пачь!” Обыкновенно спустя минут пять Ванечку находили вездесущие близнецы,  осторожно, тихонечко отрывали его от матери и утаскивали обратно в детскую. В отличие от него или Джейн, они не пытались разговаривать с матерью, не делали никаких попыток обратить на себя ее внимание, не задавали никаких вопросов. Они лишь молча наблюдали за происходящим, вмешиваясь только тогда, когда, как им казалось от них могла быть какая-то польза.
Постепенно однако в Ольгином лице стала проступать какая-то жизнь, а к вечеру ее было уже просто невозможно узнать. Теперь уже она сама всюду молча следовала за Денисом, не сводя с него горящих, сияющих глаз.
“Как он может? - возмущалась про себя Марина. - Как вообще человек может так лгать, так притворяться? Ведь он же не любит ее совсем! И как Ольга не понимает, она же умный человек!” Но Ольга, казалось, вообще перестала что-либо понимать. Она смотрела на Дениса, словно ребенок-сиротка, внезапно обретший долгожданных родителей.
Как только догорел камин, Денис сразу подошел к Ольге, нежно обнял ее и повел к себе. Илья выразительно посмотрел им вслед и прошептал довольно громко, но все же не настолько, чтобы могли услышать Ольга с Денисом:
- Ты смотри, нашел-таки ключик!
- Молчи, кретин! - еле сдерживаясь, прошептал Валерьян. - Чтоб ты понимал что-нибудь!
- Да я разве чего? - Илья растерянно обернулся к Марине. Она приложила палец к губам.
- Молчи! Похоже, мы с тобою и в самом деле далеко не все на свете понимаем.
Но она льстила Илье, объединяя его в тот момент с собой. Сама-то Марина, хоть и не сразу, но все-таки кое-что уже поняла.

6

В прошлый раз, приехав из Москвы с дежурства, Денис еще в прихожей сразу же, первым делом, расцеловал Марину, выбежавшую ему навстречу. Она узнала его шаги по скрипу снега под окном кухни. Денис тогда сразу же поделился с ней новостями, прямо в прихожей, пока остальные не успели еще набежать.
- Видел твою Аню. К ней там приехал молодой человек, по всему видать, иностранец. И знаешь, она сразу ожила, подниматься стала с постели, в коридор с ним выходить. Велела тебе привет передать. Прощения у тебя просила, что так плохо с тобой в последний раз разговаривала. Я ее, конечно, заверил, что ты у нас умница, все понимаешь и нисколечко на нее не сердишься. Я был прав?
Марина с восторгом кивнула.
- Тогда поцелуй меня за это и отпускай скорее! - Денис легонько отстранил Марину и полетел здороваться и целоваться с остальными.
Это было тогда. Но в этот приезд Денис с самого начала был на себя не похож. Он молча обнял Марину и сказал всем остальным, выбежавшим в прихожую и уже выказывающим всяческие признаки нетерпения:
- Всем привет и пока! Мне тут надо с Мариной поговорить.
Денис молча провел Марину мимо растерянно расступившегося народца. Они поднялись на второй этаж, прошли в Денисову комнату, сели на кровать и там Денис, крепко-крепко, почти до боли, сжимая Маринины плечи, сказал ей какую-то совершенно невозможную вещь.
Что у нее, у Марины, больше нет мамы. Что ее, Маринина, мама умерла.
Марине показалось, будто она разом ослепла и оглохла. Перед глазами опустилась тьма, в уши врезался какой-то шум, гул навроде рева турбины. Марина помотала головой, спеша стряхнуть это наваждение. Да нет же, этого просто не может быть! Кто угодно, только не Маринина мама! Умирают старухи, седые, косматые, с трясущимися головами. Но ее, Маринина мама, была такая молодая, такая красивая, так, что казалась не столько мамой, сколько старшей сестрой! И она ведь тоже ждала ребенка! Правда, чего-то там у нее не получилось, но не в этом же, в конце концов, дело!
- Как, Денис? - все еще не в силах поверить, пробормотала Марина. - Скажи мне, как это могло случиться?
- Так. Ей сделали операцию, ты знаешь?
Марина неуверенно кивнула.
- Знаю, что должны были делать операцию, но не знаю даже, почему. Папа мне ничего не сказал, а сама я так и не успела к маме в больницу. (“Теперь уже никогда не успею!” - безжалостно промелькнуло у нее в голове).
- Но ты хоть знаешь, что она тоже была беременна?
Марина снова кивнула.
- Ну вот. На ультразвуке обнаружили опухоль в матке, совсем рядом с ребенком. Эта опухоль стала расти вместе с ребенком, потом даже еще быстрее. Ну, конечно, решили срочно оперировать. У меня в том отделении сокурсник работает санитаром. Вот ведь как бывает, кошмарно все-таки тесен мир!
- Денис, но объясни мне, от чего она умерла? Они там что-то напутали с этой операцией?
- Нет. Она... Она просто не проснулась, после наркоза. Марина, не плачь, пожалуйста, ты только представь, какая это на самом деле прекрасная смерть - заснуть так и не проснуться! Без боли, без предсмертных судорог, без страха смерти! Ей-Б-гу, можно позавидовать!
- Замолчи! - дико закричала на него Марина. Она не могла больше этого выносить. - Ты же ничего не понимаешь! Как ты можешь? Как у тебя только язык поворачивается? Хорошая смерть! Ведь это же моя мама!
Марина плохо помнит, что было с ней дальше. Кажется, она кричала, рвалась куда-то бежать, Денис ее удерживал, потом Денис буквально насильно заставил Марину проглотить какие-то гомеопатические шарики, от которых она словно бы впала в забытье. Вроде бы она лежала на широкой Денисовой кровати, и свет луны назойливо лез ей в глаза, а Денис сидел у нее в ногах. Иногда Марина смотрела туда и видела, что сидит вовсе не Денис, а Женя или Алена, но чаще всего там сидел именно Денис.
Кажется, Марина чего-то пила, не то чай, не то молоко, и все уговаривали ее что-нибудь съесть, но есть Марина совершенно не могла. Зато спать почему-то хотелось все время ужасно. Во сне Марина видела маму, разговаривала с ней, о чем-то ее расспрашивала, сидела у нее на коленях. С удивительной настойчивостью повторялся такой вот сон: Марина с мамой едут в дом игрушки, едут долго, через всю Москву, почему-то на трамвае, наконец приезжают, вместе идут в тот отдел, где куклы, выбирать Марине куклу на день рождения. Долго ходят, придирчиво осматривают по очереди всех кукол, пока наконец мама не восклицает:
- Ах, вот это то, что надо! Посмотри, Марина, какая прелесть! И мама снимает с полки и протягивает Марине шелковый розовый конвертик. Марина берет его в руки и видит, что в конверте не кукла, а Ксюша. Ксюша таращит на Марину серенькие сонные глазки и шевелит губами - не то улыбается, не то собирается заплакать.
- Мама, мама! - кричит Марина. - Это же не кукла, это живая девочка!
- Глупая! - мама гладит Марину по голове. - Это же еще лучше! Живая девочка будет плакать, пить молочко, научится потом бегать и разговаривать.
- Но я не хочу живую девочку! Я хочу куклу, куклу!
Марина роняет конвертик, топает ногами и плачет. Ксюша в конверте ударяется об пол и тоже ревет. Мама смотрит на них растерянно и огорченно. Вокруг собирается толпа, Ксюша в конверте вопит, как резаная. Мама поднимает ее и кладет обратно на полку.
- Хорошо, - произносит мама грустным и бесконечно усталым голосом, - пойдем поищем тебе что-нибудь другое.
В этот момент Марина почему-то всегда начинает просыпаться. Однако, пока она еще в полусне, сон и явь путаются для нее. Марина улыбается, ей вдруг кажется, что она только что совершила невероятно удачную, лучшую в своей жизни, чудовищную по невозможности сделку - каким-то образом обменяла Ксюшу на маму. И там, в полусне, Марине судится, что теперь все в порядке - мама жива и навсегда останется с ней, а Ксюши, может быть, никакой никогда и не было!
Потом сознание возвращается к Марине и она начинает плакать, пока опять не забывается сном, чаще всего тем же самым.
И долго еще, когда Марина пришла уже в себя и боль от происшедшего в ней слегка поутихла, при одном только виде Ксюши Марину начинал вдруг жечь стыд. И как же это она могла, пусть даже во сне и в полувменяемом состоянии, желать смерти невинному дитяти?

7

 На третий день Марина наконец встала, пошатываясь, спустилась в кухню и попыталась даже что-то такое съесть, совершенно, между прочим, безрезультатно, потому что ее вырвало прямо сразу, в кухне, и Марине было ужасно неловко и стыдно перед Женей и Валерьяном, которые там сидели. Валерьян сразу побежал за тряпкой, а вернувшись, сказал:
- Ты, пожалуйста, не волнуйся, это пройдет. Со мной тоже поначалу так было.
Марина с трудом вспомнила, что конечно, он ведь тоже был сиротой.
Было раннее утро, часов шесть или около того. Вошел Денис, как всегда, в белой рубашке и при галстуке.
- Марина, знаешь, сегодня ведь будут похороны. Ты как, сможешь добраться до Москвы? Мне все-таки кажется, что ты должна там быть.
- Да куда ей, Денис? - начала было Женя.
- Нет, я поеду, - сказала Марина неожиданно даже для самой себя.
- Тогда собирайся, а то опоздаем на электричку.
Электричка шла долго-долго. Марине чудилось - раза в два дольше, чем обычно, так что она успела, по крайней мере, еще два раза просмотреть тот же самый сон.
А когда они приехали в Москву, было, как ни странно, все еще утро, вокзальные часы показывали всего половину десятого. Снег был мокрый и липкий, улицы были серые и грязные. Что-то дальше-то будет, ведь сейчас еще только самое начало февраля?
Вдвоем с Денисом они доехали до больницы и медленно прошли через всю территорию до морга. Больница показалась Марине отдельным городом.
Чуть-чуть не дойдя до морга, Денис попытался уговорить Марину идти дальше одной - вон, мол, там сколько родственников стоит, а они потом встретятся, после всего, Денис будет ее ждать у ворот крематория, вот прямо сейчас туда и поедет! Однако Марина намертво вцепилась в Денисов рукав. Нет, одна она никуда не пойдет.
- Ну хорошо! - Денис сдался, и они вошли в небольшой одноэтажный дом без окон, напоминающий чей-то чересчур роскошный гараж. На пороге к Марине кинулась одна из теток, низенькая, полная тетя Лиза.
- Ой, Мариночка, ой, деточка моя! Ой, горе-то какое! Ой, она ж молодая совсем была! - и тут же, не в силах сдержать даже ради такого случая неуемное свое любопытство:
- А ты, я слыхала, уж замуж выскочила? Быстро ты это, быстро! Надо было хоть школу сперва закончить! Впрочем, у вас ведь там замуж рано выходят, не то что здесь.
“Где это “у вас”?” - удивилась на секунду Марина. Она ведь, честно говоря, и думать давно забыла о том, найденном когда-то у мамы в бюро загадочном мексиканском паспорте. Тетка вдруг стала Марине чисто физически неприятна, и Марина высвободилась, неловко и поспешно, из ее липких и полных ручек. Лавируя между визгами и причитаниями, все время с трудом избегая чьих-то объятий, Марина протиснулась к гробу. Лица в большинстве своем вокруг были незнакомые. Марина всегда мало общалась с родственниками, да никогда, честно говоря, и не знала, что у нее их такая куча! На секунду Марине показалось, что из всех собравшихся тут лиц мамино было единственным по-настоящему живым. “Мама, я здесь! - мысленно проговорила Марина. - Я пришла к тебе”.
Легкая улыбка играла на маминых полных, явно кем-то подкрашенных губах. (Ведь не стала бы она, в самом деле, сама краситься перед операцией?) Выглядела мама точно так же, как когда Марина видела ее в последний раз - красивая, молодая, счастливая, хотя она вряд ли могла быть такой уж счастливой - она ведь так хотела этого ребенка!
Марина смотрела на нее и не верила, что это уже все, что мамы больше не будет, что вот через полчаса они все вместе поедут в крематорий, и не станет даже этого тела, такого родного, любимого. Неожиданно Марина поняла, что никогда больше не услышит маминого голоса.
По комнате пронесся громкий, отчетливый стон. Марина резко подняла голову и увидела папу. Две полузнакомые тетки поддерживали его с двух сторон. Он смотрел на лежащую в гробу маму и рыдал в голос.
- Папа! - бросилась было к нему Марина. Но он даже не посмотрел в ее сторону. Марина осторожно потянула его за рукав, и тогда он все-таки обернулся и брезгливо выдернул рукав у нее из рук.
- Отойди, Мариночка! - прошептала одна из женщин. - Не видишь разве - человек не в себе.
“А я? - с какой-то детской обидой колыхнулось в Марине. - А я разве в себе? Почему... Ну почему мы даже сейчас не вместе?”
Четверо дюжих незнакомых мужчин подхватили с четырех сторон гроб и понесли его на улицу. Все стали садиться в автобус.
В крематории была долгая очередь. Сперва оказалось, что они приехали слишком рано, потом какой-то покойник умудрился пролезть перед ними. Марина все это время не выпускала Денисовой руки из своих, точно судорогой сведенных, пальцев, и только в зале, когда распорядитель велел прощаться, Марина отпустила, наконец, Дениса и пошла поцеловать маму в последний раз. Целовать в лоб Марина почему-то не стала, поцеловала в щеку, как живую. На ощупь щека была, точно сырое тесто.
Дурацкая похоронная музыка отзывалась в голове тупой, обжигающей болью. Рядом с Денисом почему-то оказался какой-то незнакомый человек. О чем-то они разговаривали вполголоса. Человек обернулся и кивнул Марине, и тогда она его узнала. Это его фотография лежала тогда рядом с мексиканским паспортом в мамином бюро! Человек с фотографии наклонился к Марине, попытался ей что-то сказать, но тут жуткая музыка заиграла еще громче, Марина оглянулась на гроб и увидела, что он начал опускаться, бесшумно, быстро, куда-то в мрачную огненную темноту. Марина побледнела, и Денис едва успел ее подхватить.

8

Марина очнулась в чьей-то машине - наверняка это была иномарка. Потолок нависал над головой неимоверно низко, а спинка замшевого кресла была откинута неимоверно далеко.
- Ну? - с легким акцентом произнес мужской голос. - Я так вижу, тебе уже лучше?
- Да, - с усилием проговорила Марина, пытаясь приподнять хоть сколько-нибудь голову и осмотреться. Это оказалось не так-то просто. В голове гудело, она была ужасно тяжелая, перед глазами стоял туман. Глазные яблоки болели невыносимо. Кто-то, видимо, нажал на рычаг, потому что спинка кресла внезапно приподнялась, и Маринина голова оказалась вровень с головой незнакомца - того самого, с фотографии.
- Так поудобнее? - большие темные глаза незнакомца излучали теплоту и участие.
- Как? - заикаясь, проговорила Марина. - Как я сюда попала?
- О! Тебе сделалось нехорошо. Там. Да. - Незнакомец махнул рукой куда-то вдаль, за окно. - Это бывает с женщинами, когда они... - Он показал на Маринин живот. - Но сейчас уже все прошло, да?
- Почти. А где Денис? - На секунду Марину охватила паника.
- Я здесь! - успокаивающе откликнулся с заднего сиденья бесконечно знакомый голос.
- Это хорошо. А то я уж испугалась, что ты меня тут бросил!
Обретя вновь Дениса, Марина сразу заговорила так, точно они были в машине одни.
- Ну что, поехали домой наконец? И слушай, ты мне должен обещать одну вещь.
- Какую?
- Если я вдруг помру, не устраивай мне похорон, пожалуйста!
- Марина, - незнакомец неожиданно потянул ее за рукав. - Нам нужно с тобой говорить. Я бы хотел, чтобы ты сейчас поехала со мной в отель.
- Денис! - Марина резко развернулась назад, настолько, насколько позволили живот и спинка сиденья. Ее светлые глаза расширились в изумлении. - Слушай, объясни мне, наконец, кто этот человек, каким образом я попала в его машину и почему, черт бы вас всех побрал, я должна с ним куда-то ехать?! Тебе не кажется, что все это как-то чересчур?
Но прежде чем Денис успел что-то ответить, снова заговорил незнакомец.
- Не надо волноваться так, Марина! - На сей раз голос его звучал умоляюще. - Нам надо говорить потому, что я есть твой отец! Теперь, когда я сказал, ты поедешь со мной, да?
- Марин, я так понял, он не врет, - Денис говорил несколько растерянно. - Мы тут, пока ты в отключке лежала, поговорили немного, он мне даже документ какой-то показывал, на двух языках, на испанском и на английском. Я, между прочим, как раз в школе испанский учил, так что вроде все это правда. А ты что же, и не догадывалась никогда, что у тебя отец не родной? Мама твоя тебе никогда ничего такого не говорила?
- Мама не говорила. Но я на самом деле догадывалась. Немножко.
- Марина, так ты поедешь со мной, да? Это не будет так долго.
- Поеду.
- Тогда вот что, - Денис, похоже, давно успел все обдумать. - Электричка у нас в 15.20. Вы сможете подвезти Марину к вокзалу? Я буду ее ждать в три часа у пригородных касс. Вам как, хватит времени?
- О, вполне! - Незнакомец обаятельно улыбнулся, демонстрируя какое-то немыслимое количество белоснежных зубов. Денис чмокнул Марину в щеку, быстро выбрался из машины и исчез, прежде чем Марина успела крикнуть ему “пока!”. Мотор взрычал тихонько так, интеллигентно, и они помчались, без труда обгоняя все попутные машины.
Ехали они меньше получаса. Остановились у стеклянных дверей напротив швейцаров в темно-зеленой с золочеными пуговицами форме. Марина была в такой отключке, что даже не обратила внимания, что это была за гостиница. Наверняка какая-нибудь из системы “Интурист”, но их ведь таких не одна в Москве!
Номер был шикарный, насколько вообще может быть шикарен гостиничный номер - ковры там, зеркала, полировка, все лезущее в глаза, блестящее и безликое. Комнат было две, они сели за стол в той, что побольше. Незнакомец поинтересовался, что Марина будет пить - кофе, колу или, может быть, вино?
- Кофе, наверное, - ошеломление уже прошло, и на Марину постепенно наваливалась прежняя утренняя тоска. Мгновение спустя перед Мариной уже стояла дымящаяся чашка с кофе, а сам хозяин номера сидел напротив Марины в мягком кресле и оттуда, улыбаясь, наблюдал, как Марина пьет.
- Ты очень красива, - сказал он наконец. - Очень... как это... похожа на свою маму. Я рад. И мне жаль, что я такое долгое время не видел тебя так близко! Ты знаешь, почему у тебя такое имя?
- Марина?
- Марианна, - поправил он. - Мария - это имя мамы твоей мамы. Мою маму звали Анна. Когда ты родилась, мы с Лусией спорили, как будем назвать: как твоя мама или как моя мама. Назвали как две мамы вместе. Марианна. А меня зовут Хосе. Хосе Мендоза. Выпьем немножечко? - Хосе разлил темное вино в две маленькие, прозрачные рюмки. - За знакомство!
- Мне нельзя! - запротестовала Марина.
- О! - он махнул рукой. - Так мало вина совсем ничего не сделает ребенок! Ну, Марина, это совсем слабое вино! Из пальма.
Марина улыбнулась и послушно пригубила густую темную влагу. Как ни странно, ей это вино совсем не показалось слабым, наоборот, оно ей обожгло язык и гортань. Но, может быть, это потому, что она вообще еще мало пила в жизни и просто у нее нет привычки? Во всяком случае, делать второй глоток Марина на всякий случай поостереглась. Похоже было, что и один уже сделал свое дело: Марина слегка расслабилась, устроилась поудобнее в кресле, рискнула даже заговорить:
- Хосе, - начала было она, но он шутливо замахал на нее руками:
- Нет, Хосе нет, папа!
- Ну хорошо, папа, - Марина с трудом сдержала улыбку. Как странно называть папой совершенно незнакомого человека! - Сколько мне было лет, когда вы с мамой разошлись?
- Два года. Немножко больше. Ты была тогда вот такая, - и Хосе показал рукой примерно на полметра от пола. - Но толстый. Вот такой! - Он смешно надул щеки. - Но ты уже все-все говорил, и по-русски, и по-испански.
- Я говорила по-испански? - Марина недоверчиво приподняла брови. - Сейчас я не помню ни слова! Папа, я родилась в Мексике?
- Нет, ты родилась здесь, а потом мы уехали к нам. На мое ранчо.
- Ух ты! Ранчо? С лошадями?
- Да, лошади. Мы с Лусией катали тебя на пони. Ты был маленький, но ничего не боялся! Я думал, ты вырастешь - диких лошадей объезжать будешь.
- Я бы не против! - Марина улыбнулась. - Я люблю лошадей. Папа, а почему вы расстались с мамой? Или лучше вообще с самого начала - как вы познакомились, как поженились? Я же ничего-ничего не знаю!
- Мы вместе учились в Москве. В Университет. Но я не как твоя мама, не на биология, я это... никогда не мог правильно сказать! - почвоведение, да! Это один дом в Университет, понимаешь? Ой, она была такой красивой, твоя мама! Самой красивой девушкой на весь Университет! И самой умной! - Хосе невесело усмехнулся. - Да. Хорошо, что красивой, плохо, что такой умной. - Хосе рассмеялся, вслед за ним и Марина. Она с каждой минутой чувствовала себя с ним все свободнее. Может, из-за пальмового вина.
- Почему? - спросила Марина сквозь смех. - Почему плохо, что мама была такая умная? - Но слово “была” так вдруг резануло Марину, что она сразу перестала смеяться и схватилась рукой за сердце - так оно заболело.
- Потому, - Хосе тоже внезапно посерьезнел, - что такой умной девушке в Мексике скоро стало скучно. У нас так красиво на ранчо, у вас в России нет таких мест, но ей ничего не нравилось! Лусия говорила - я биолог, я училась пять лет, я хочу свою науку, не хочу сидеть дома, не хочу смотреть детей. Она говорила - не хочу, как говорят маленькие дети, и я думал, на как дети, это каприз, это пройдет. Она говорила - не хочу, но это было не то слово, она не могла, а не “не хотела”, она все время не могла, была грустной, серой, усталой, не могла радоваться, не могла смеяться, а я все думал - пройдет. Однажды приехал - а ее нет, она улетела, моя Лусия, и тебя увезла с собой! Я приехал в Россию, не сразу приехал, через год, и сказал: “Лусия, отдай мне Марианну! Ты такой красивый, у тебя будет еще муж, будет еще дети!” Но она сказала - нет, у меня не будет других детей, не будет, пока Марианна не вырастет.
- И она ждала? Она столько лет ждала? - Маринины глаза наполнились слезами. - Столько лет! А я даже ничего не знала!
- Да, - Хосе кивнул. - Она ждала. Марианна, я приезжал, я каждый год приезжал, привозил деньги, вещи, звонил Лусия, хотел знакомиться с тобой, хотел видеть, но Лусия говорила - нельзя, у девочки есть папа. Я говорил - ну хорошо, пусть я не папа, пусть дядя Хосе, да? Но Лусия все равно не хотела. Никогда. Я ездил в машина за тобой по улицам к метро, к школа, к магазин, смотрел. Ты очень похожа на Лусия. И похожа на моя мама, на Анна. У меня с собой есть портрет, я тебе дам. - Хосе вынул из дипломата маленькую фотографию. Марина глянула и у нее захватило дух!  С фотографии на нее смотрела пожилая женщина, в жилах которой наверняка текла негритянская кровь. Квартеронка, а может, даже мулатка! У женщины были полные губы, довольно темная кожа, широкий нос и густая копна темных жестких волос. И при этом  Марина действительно заметила какое-то сходство с собой - в посадке головы, в овале лица, в разрезе глаз, пусть  и не зелено-голубых, а черных.
- Хосе, - дрожащим голосом спросила Марина, - у вас что, дедушка был негр?
- Даже два дедушки, - Хосе усмехнулся. - А что? Тебе это чем-то не нравится?
- Да нет, что вы! Просто интересно же знать, кем были твои предки.
Хосе внимательно посмотрел на Марину.
- Ты славная девочка - сказал он. - Надеюсь, мы теперь станем видеться? Я бываю в Москве часто, раз в три-четыре месяца. Там, где ты сейчас живешь, у тебя есть телефон?
Марина покачала головой.
“Два дедушки, - ужасалась Марина про себя. - Странно еще, что я такая светлая! Мне, значит, повезло. Однако я слыхала, что такие вещи могут передаваться через несколько поколений! Интересно, что подумают в Крольчатнике, если я рожу им черного ребенка? Что, к примеру, скажет Валерьян?”
- Марина, скажи, Лусия очень огорчалась, что ты так рано вышла замуж и уже ждешь ребенка? Ведь она, наверное, хотела, чтобы ты училась и тоже стала биолог, ну, или врач?
- Не знаю, - Марина пожала плечами. - Нет, мне не показалось, что мама была так уж сильно огорчена. Возможно, за эти годы она стала на многое смотреть иначе. Собственно, она ведь и сама в последние годы не работала, и вроде бы не так уж из-за этого страдала, хотя, конечно, кто ее знает. Нет, наверное, ей бы хотелось, чтобы я доучилась, но, может, она думала, что у меня еще будет на это время? Потом, когда мой ребенок немного подрастет? А что? Наверное, она бы тогда стала мне помогать, наверняка даже она так и собиралась - она же ведь не думала, что умрет.
- А ты? Ты разве сама не хотела учиться?
- Я? - Марина задумалась. - Я как-то даже уже и не помню... Во всяком случае, сейчас мне кажется, что все у меня получилось именно так, как я всегда и хотела. Это плохо?
- Нет, - Хосе улыбнулся. - Это хорошо. По-моему, это так, как нужно. Моей бы маме понравилось. В Мексике девушки рано выходят замуж. А сейчас... - Хосе поднялся из-за стола и убрал в бар бутылку пальмового вина, - нам уже пора ехать. Вставай, Марина, я обещал твоему мужу, привезти тебя на вокзал в три часа, а сейчас уже два с половиной.
Марина хотела было объяснить, что Денис вовсе не муж ей, но почему-то промолчала. Они приехали на вокзал за десять минут до назначенного времени, но, ясное дело, Денис был уже там и нервно прохаживался перед кассами, как тигр, пойманный в клетку. Увидев подъезжающую машину, Денис бросился к ней так стремительно, что едва не попал под колеса. Распахнул дверцу и бережно помог Марине выбраться на тротуар. Все это явно очень тронуло Хосе.
- Я рад что твой муж тебя так любит! - шепнул он Марине и протянул ей визитную карточку, на которой было что-то напечатано по-английски и по-испански. - Здесь мой адрес, пожалуйста, сообщи мне, когда родится ребенок!
Потом он отозвал в сторону Дениса и сунул ему в руки толстую пачку долларов.
- Деньги надо давать мужчине, - пояснил он. - Женщины ничего не понимают в делах. Прощай, Марина, я буду писать тебе на твой старый адрес.
Хлопнула дверца, и через мгновение машина Хосе затерялась в потоке других машин.
- Надо же! - пробормотала Марина, усаживаясь в электричку. - Какая странная штука жизнь! В один и тот же день  проститься навсегда с мамой и обрести никогда до сих пор не виданного родного отца!
Электричка тронулась, и Марина снова, в который уже за этот день раз безудержно расплакалась.
- Мама, мамочка! - шептала она сквозь слезы, чуть слышно, дабы не переполошить людей в электричке. - На кого ж ты меня покинула? Ничего-то я не успела еще понять в этой жизни, ни в чем-то толком не разобралась! Ах, мамочка, ведь по правде-то сказать, ни капельки я еще не выросла! И как же я буду жить без тебя в этом огромном и страшном мире?
Марина чудилось, что она стоит теперь на краю темной бездонной пропасти, голая, маленькая, под пронизывающим ветром, и со всех сторон надвигаются на нее тяжелые темные тучи, грозя в любую минуту разразиться громом, заблистать  молниями, пролиться дождем... Волшебное чувство безопасности, не оставлявшее Марину с раннего детства, делавшее ее подчас бесстрашной до полного безрассудства, пропало сегодня  совсем, и, по-видимому, навсегда.

9

Много-много ночей подряд снился Марине тот самый сон, много-много дней прожила она, как во сне, просыпаясь с одной и той же мыслью: мамы, мамы у меня больше нет! И тут же слезы сами собой  наворачивались на глаза.   Если это происходило на людях, ее, конечно, тут же начинали утешать, старались отвлечь чем-нибудь, “заболтать”, на худой конец, напоить чаем, но по утрам, просыпаясь в своей постели, Марина оказывалась совсем одна, не считая маленькой Ксюши, которая, конечно, ничего еще не понимала и ничем не могла ей помочь.
Но однажды утром, проснувшись и подойдя к ребенку, Марина отступила на миг, пораженная: девочка при виде нее перестала плакать и заулыбалась.
- Узнала! Узнала свою маму! Крошечка ты моя хорошая! - Марина была растрогана, сердце ее наполнилось теплотой. Она быстро переодела малышку и, подхватив корзинку, служившую Ксюше кроваткой, легко, не чуя под собой ног - конечно, с поправкой на живот, не чувствовать который было попросту невозможно, - побежала вниз на кухню: было ее дежурство.
На кухне Маринино внимание сразу привлек незнакомый звук. Он шел из-за окна - звонкий, мелодичный. Марина выглянула во двор и увидела, что это капель. Весна! Весна пришла! Жизнь продолжается, и скоро-скоро уже появится на свет Маринин ребенок! Г-споди, как надоело ждать, кто бы знал! Как надоело быть такой толстой!
Тяжесть, лежавшая столько времени у Марины на сердце, растаяла, как снег на весеннем солнце, оставив только светлую грусть. Что же, смерть - это, конечно, смерть, и ничего ты с ней не поделаешь, однако все равно надо как-то жить дальше, тем более, что один ребенок у Марины уже есть, а совсем скоро родится другой. И к тому же где-то там, в Москве, живет Сережа, о котором она почти что не вспоминала все эти тяжелые дни. И вообще в этой жизни, с какой стороны ни глянь, есть еще много-много чего! Марина осторожно поставила корзинку с Ксюшей, принесла из подпола картошку и начала ее чистить.
На пороге кухни, как всегда, бесшумно, возникла тоненькая фигурка Жени.
- Привет, я пришла тебе помогать!
- Спасибо, но я и сама справлюсь. Не в первый раз!
- Я знаю, но вдвоем-то повеселее! - и Женя без лишних слов сняла с полки еще один нож, и они стали чистить картошку вместе.
- Марина, а кто тебя научил так хорошо ездить на лошади?
- Ну уж и хорошо!
- Не прибедняйся, пожалуйста! Мне Бруно все рассказал! Влетела во двор конюшни галопом! Давайте, кричит, телефон, а то я у вас тут все разнесу!
- Никогда б не подумала, что у тебя хватит сил шутить над этой историей!
- Ну, теперь-то отчего же не пошутить, когда все обошлось? Вообще-то, если честно, я все время жду от жизни чего-нибудь этакого.
- Вот оно как раз и случается! Давай ты лучше будешь ждать чего-нибудь хорошего!
- Не могу. Натура у меня не такая. Так все-таки, где ты научилась ездить?
- У бабушки, когда в деревне жила. Ну, она мне не совсем бабушка, она, знаешь, мамы моей бывшая няня. Сейчас-то она старенькая совсем, даже вот на похороны мамины не выбралась. Так вот, она живет в деревне. Ступино называется, Болшевского района.
- Как-как ты сказала? - Женя вдруг слегка побледнела.
- Ступино, Болшевского района, а что?
- Да ничего, ничего, ты рассказывай! Просто... Ну, бывают же совпадения! Друг у меня там жил. Теперь-то уж, наверное, не живет, уж сколько лет прошло!
- А как его зовут, твоего друга, может, я его знаю?
- Да какая разница? Говорю, он там, наверное, уже не живет! Ну, Гришкой его зовут.
- Гришка? А фамилия у него не Махонин случайно?
- А что? Неужели ты его знаешь?
- Так ведь это же он научил меня ездить! Он там сейчас на конюшне работает.
- Не может быть! - на Жене буквально не было лица
- Да кто он тебе, Женька, чего ты вдруг так разволновалась?
- Ну, если хочешь знать, этот самый Гришка Махонин, ну... одним словом, это отец Димыча, ясно?
- Ясно, - несколько обалдело проговорила Марина, и некоторое время они чистили картошку молча.
- Слушай, - не выдержала наконец Марина, - а он хоть знает, что у него... Ну, то есть у тебя... Ну, одним словом, он знает, что Димыч есть?
- Да кто его знает? Я ему вообще-то писала, ну, в армию.
-  А он?
- Не ответил.
- Так слушай, а может, до него просто письмо не дошло? Может, их перебросили куда-нибудь в армии? Я слышала, бывают такие места, откуда и не напишешь!
- Все, конечно, может быть, но чего теперь гадать-то? Кому я теперь нужна, после всего?
- Да ну что ты, Женя? Давно забыть пора! Ты такая хорошая!
- Да ну, перестань! - Нож стремительно двигался в Женькиных руках, картошки одна за другой плюхались в кастрюлю.
- Да я к тому, что Гришка этот твой - он, знаешь, по-моему, в детях души не чает! Вот честное слово, прямо даже странно! Взрослый парень, суровый такой на вид, а встретит малыша какого-нибудь - так сразу присаживается перед ним на корточки, начинает его о чем-то расспрашивать, какие-то его детские дела обсуждать, да так серьезно - мне даже иногда смешно становилось! И малышня эта к нему липнет.
- Так слушай, может, это все-таки другой какой-нибудь Гришка? За моим, во всяком случае, ничего такого никогда не водилось.
- Да брось ты! Чтоб в одной и той же деревне оказались два человека с одинаковым именем, примерно одного и того же возраста... Да там во всей деревне двадцати дворов не будет!
- Ну наверное, ты права, и наверное, это он, - неохотно согласилась Женя, стараясь говорить по возможности равнодушно. - Ну и что, и какая разница? Ведь сколько лет-то прошло! Я уж и забыла его, честно говоря, совсем. Не помню толком, как выглядит!  Нет, правда, сейчас бы на лице встретила - наверняка б не узнала!
Картошки в кастрюлю летели, как сумасшедшие, на бледных Жениных щеках проступили красные пятна.
- Ай!
- Что такое?
- Да вот, гляди, палец порезала, ох, больно так, прямо до слез! А крови-то хлещет, смотри, и на пол натекло! Пойду, пластырем залеплю, пока еще чего не испачкала! Извини, Марин, придется уж тебе самой как-нибудь заканчивать.
- Да ладно, иди, не волнуйся!
Дверь за Женей закрылась. “Черт, ну надо же, как бывает! - думала Марина, став я на огонь кастрюлю с картошкой. - И что ж, спрашивается, я должна теперь все это так и оставить? Нет, по-моему, Женя не права! А что, если Гришка даже и не подозревает, что у него есть сын? И они что, даже и не встретятся никогда? Из-за какой-то там дурацкой ошибки, просто потому, что то, давнее Женино письмо не дошло? Ну, так надо написать другое письмо! Возьму вот и сама напишу! В конце концов, чем я рискую? Ведь если Женя права, Гришка мне просто не ответит!” И Марина действительно написала письмо, и даже отправила его в тот же день, не поленившись сходить после обеда с коляской в деревню на почту.

10

Марина только что уложила на ночь Ксюшу, в последний раз наклонилась к корзинке, убедиться, что девочка действительно спит, прислушалась к ее спокойному сонному дыханию.
- Спит моя кошечка! - успокаивающе прошептала Марина самой себе, выпрямилась и подошла к висящему на стене зеркалу. Смотрясь в его пыльное, чуть потрескавшееся стекло, Марина распустила косу и долго, до блеска приглаживала волосы щеткой, разделив их на две равные части - сто взмахов щеткой с одной стороны головы и столько же с другой. Шелковые волны волос спадали по спине, как плащ, полные губы были от природы такого яркого цвета, что не нуждались ни в какой помаде. Длинные, загнутые, угольно-черные ресницы таинственно затеняли голубовато-зеленые, прозрачные до самого дна глаза. Кожа была чистой и темной - не темнее, впрочем, чем у людей, с месяц прозагоравших где-нибудь в Ялте. Темные брови были, пожалуй, несколько густоваты, так что когда-нибудь Марина, наверное, начнет их выщипывать - конечно, не сейчас, ведь было бы просто глупо разгуливать по Крольчатнику с выщипанными бровями. Нос... Нос у Марины, пожалуй что, и широковат - теперь-то она знает, почему! Да!.. Представить только, что, вытяни она в этой лотерее иной билет, и кожа могла бы оказаться гораздо темнее, а нос еще шире. Бр-р! - Марина поежилась. Не то чтобы она что-то имела против негров, нет, было даже что-то романтичное в том, чтобы принадлежать к столь гонимой расе. Но, к сожалению, Марина прекрасно представляла себе, каково бы ей было разгуливать по родной Москве, щеголяя чересчур темной кожей. Впрочем, здесь, в Крольчатнике, наверное бы, сошло: этакая своего рода экзотика! Вообще подумать только, сколько всего может таиться во вполне обычном с виду человеке! Взять хоть бы ее, Марину: еврейка, негритянка, и это только то, что известно точно, а покопаться - мало ли что еще обнаружится! Так-так... Мексика. Индейцы, стало быть, наверняка. А с другой стороны-то, могут быть еще и китайцы: от России ведь до Китая рукой подать! А, плевать! - Марина подмигнула своему отражению. Ребенок в животе пнул ее ногой под ребро.
- Эй ты, там, потише! - строго сказала ему Марина и погладила свой живот сквозь плотную ткань джинсового сарафана. Скорей бы уж!
Бросив прощальный взгляд на корзинку со спящей Ксюшей, Марина вышла из комнаты и осторожно прикрыла за собой дверь. Деревянные ступеньки чуть поскрипывали под ногами.
Компания у камина была давным-давно вся в сборе. Дальше всех от огня, в самом темном углу дивана, сидела Маша. Она вся просияла при виде Марины и стала делать ей рукой таинственные знаки, означающие: “Пошли после всего к нам пить чай и трепаться!” Марина кивнула, что поняла и придет. В глубине души у нее шевельнулось что-то вроде сочувствия к Маше: значит, Илья опять не будет ночевать в пристройке. Интересно, как только Маша все это выдерживает? Сама Маша, между прочим, Илье никогда не изменяет. Это все знают, это настолько очевидно, что даже уже и не обсуждается. Единственная из всех здесь, Маша - была настоящей  женой (хотя Марина еще так до конца и не разобралась, что же это такое значит). Но это не заставляло ее относиться хоть к кому-нибудь свысока или хоть как-нибудь подчеркивать свое превосходство. Наоборот, глядя на Машу, создавалось полное впечатление, что никакого превосходства тут нет, а наоборот - масса обязанностей и минимум привилегий. Скольких, интересно, усилий стоило Маше создать и поддерживать в Крольчатнике свой собственный, отдельный дом? А Машино легендарное послушание! Всем ведь известно, что, стоит Илье только глазом мигнуть - а не пора ли, мол, Машка, съездить тебе на недельку в Москву? - и она без звука побежит собирать вещички!
Всегда веселая, никогда не унывающая, вечно готовая прийти на помощь, Маша явно была в Крольчатнике для всех своей - и в то же время не принадлежала, казалось, не только Крольчатнику, но даже и самой себе.
Отвернувшись от Маши, Марина пробежалась взглядом по всем собравшимся у очага. Каждый из них давным-давно уже сделался ей дорог и необходим. Теперь же, когда не стало мамы, эти люди действительно стали ее, единственной  настоящей семьей.
Денис, как всегда, ангельски прекрасный, в  белоснежной свежей рубашке - недавно Марина чисто случайно обнаружила, что он сам для себя их гладит, и только иногда, когда совсем уж не успевает, просит об этом Женю. Как всегда, ни тени усталости в лице, а ведь только сегодня утром вернулся с дежурства! Под правой рукой у Дениса пристроилась Олюшка, точно птенец под крылом, так и ловит Денисов взгляд влюбленными глазами. На самом деле ни капельки Ольга не обманывается. Только вчера она сказала Марине:
- Ты не думай, я понимаю, что это не то, не настоящее! Но если б ты знала, насколько становится  легче жить, если  можно обернуться и встретить теплый, сочувственный взгляд, когда все время есть рука, на которую при случае можно опереться! Понимаешь, Марина, я уверена, что Денис меня никогда не бросит и не предаст, что я всегда буду ему дорога, ну, пусть не как единственная любимая девушка, а просто как я, как Ольга. Настоящая любовь - это, конечно совсем-совсем другое, но знаешь, теперь я не уверена, что это действительно лучше.
- Хорошо, но потом-то что с тобой будет? - не удержалась от вопроса Марина. - Что будет, если Денис... ну... влюбится когда-нибудь по-настоящему, или, скажем, увлечется кем-нибудь другим? Или Алена вдруг передумает?
Ольга неуверенно пожала плечами.
- Знаешь, я пока как-то не думаю про потом. Ну, может, Денис тогда что-нибудь придумает. Сейчас мне кажется - пережить бы эту полосу безысходности, а потом... Потом, наверное, я сама как-нибудь смогу. Могла ведь я как-то раньше? Или вдруг произойдет что-нибудь этакое, ну должна ж мне когда-нибудь улыбнуться удача, как ты думаешь, Марина? Жизнь, она ведь, сама знаешь, полна всяких неожиданностей. Ну не смейся, чем черт не шутит! Знаешь, Марина, - зашептала Ольга Марине в самое ухо, - я ведь отцу своему письмо написала! Настоящему отцу, тому, что в Америке. Рылась у матери в старых вещах, наткнулась на адрес и написала. А вдруг он ответит? Все ж таки я ему не чужая! Конечно, он меня ни разу не видел, но, с другой стороны, он же от мамы сбежал, а не от меня! А от мамы моей кто угодно сбежит! Ну правда, спроси вон хоть у Володи, если мне не веришь! Ну скажи, Марин, ты как думаешь - выйдет из этого что-нибудь?
- Все может быть. - Марине совсем не хотелось ее сейчас разочаровывать. Впадет еще снова в депрессию!
Марина представила себе на минутку, что вот у нее пятеро детей и она пишет в Мексику своему Хосе. А что, он бы помог, наверное. Поселил бы ее, допустим, к себе на ранчо, что ему, жалко, что ли? И жили бы они там со всеми детьми, на солнышке бы грелись, диких лошадей объезжали...
- Должно выйти, по-моему, - уже уверенней повторила Марина, не столько, кажется, для Ольги, сколько для самой себя.
Женечка, как всегда, бледная и тихая, сегодня даже, может быть, тише и бледнее, чем обычно. Под обесцвеченными волосами видны уже новые, живые темно-русые пряди. Рядом с ней Илья, толстый, довольный. Обручальное кольцо поблескивает на пальце. Сам в домашних тренировочных брюках и расстегнувшейся на животе полосатой рубахе. Наклонился к Жениному уху и что-то шепчет ей, улыбаясь, а Женя слегка кивает головой в такт его словам. Судя по выражению Жениного лица, шепчет ей Илья что-то очень приятное.
Алена с котом Бароном, грациозно сидящим у нее на плече. На Алене пестрая широкая цыганская юбка и черный шерстяной топик, открывающий от самых ключиц тонкие, белоснежные руки. Взгляд прозрачных голубых глаз устремлен прямо на огонь. И как только Алене удается глядеть на огонь и не щуриться? И даже вон глаза у нее не слезятся! Поблескивает в полутьме на Алениной высокой груди серебряный крестик.
Вплотную к Алене сидит Валерьян, бедром касаясь  Алениного бедра. Время от времени Валерьян наклоняется вперед, и  тогда губы его надолго припадают к Алениной белоснежной шее. Алена его, конечно, не прогоняет, однако по лицу ее никак не поймешь, нравятся ей Валерьяновы поцелуи или нет.
Все как-то при деле, никто на Марину не смотрит, никто не видит ее роскошных, так редко распускаемых волос,  никто не замечает пылающих губ - ну да, что ж тут удивительного, если при всем при этом живот у нее только что не упирается в подбородок! Марине делается досадно.
Один только Володя, сидящий на полу прямо перед огнем, при виде Марины радостно вспыхивает и делает приглашающий жест, предлагая Марине место на пестром коврике возле себя. Ну уж нет, до такого Марина не опустится!
На мгновение Марина присаживается на диван рядом с Машей, рассеянно проводит рукой по высунувшейся из-под стола морде Руслана и решительно шепчет:
- Маш, давай мы от них убежим? Чего это мы тут у ихнего камина не видели?
В пристройке, как всегда, прохладно, спокойно  и безмятежно. Ничто не напоминает о кипящих снаружи страстях. Обычное жилье молодой семьи: уютно, может быть, не слишком роскошно.
Маша зажгла настольную лампу, на цыпочках подошла сперва к одной детской кроватке - Левушка спал разметавшись, сбросив с себя одеяло, засунув в рот кулачок, - потом к другой. Машка (вот во что превратилось поэтическое Мирьям!) тихонько посапывала во сне, точно как сытенький медвежонок. Удостоверившись, что с детьми все в порядке, Маша, как обычно, забегала, захлопотала, двигаясь стремительно и бесшумно, чтобы, не дай Б-г, не разбудить детей. Заварила как-то по-особому чай, извлекла откуда-то конфеты, звякнули о блюдце тонкие фарфоровые чашки.
- Маш, - неожиданно хриплым от волнения шепотом заговорила Марина, - скажи мне, а что тебя-то здесь держит?  Ведь ты же, вроде бы, нормальный человек?
- Кто - я нормальный человек?! - У Маши в притворном изумлении взлетели домиком брови. - Ну, ты уж и скажешь! Надо - я нормальный человек! И придет же в голову!
-  А что же, нет что ли? Чего в тебе ненормального-то?
Маша, однако, продолжала покатываться со смеху.
- Ой, ну чего выдумала! И придет же в голову! - И вдруг, неожиданно перестав смеяться, спросила у Марины серьезно, -  А  ты как думаешь, Марина,  стал бы нормальный человек в этаком вот бардаке жить!
Марина озадаченно молчала, совершенно  сбитая с толку.
- Но послушай, - робко заговорила она после довольно-таки длительного  молчания, - послушай, если ты так ко всему этому относишься, так тем более зачем же ты здесь живешь.
Маша молчала. Марина мысленно отметила, насколько Маша сейчас на себя не похожа. Большие, темные, как и у Ильи глаза смотрели на Марину упрямо и мрачно. Губы были плотно сжаты - обычно чувственные и пухлые, они сейчас напоминали тонкую ниточку. 
- Муж у меня здесь, - глухо проговорила наконец Маша. - Куда ж я без него? И дети у нас опять же.
- А вы что, в самом деле расписаны? - Как всегда, Марина оказалась не в силах совладать с любопытством, хотя и чувствовала, что не стоит Машу ни о чем сейчас спрашивать.
Маша кивнула, по-прежнему сохраняя угрюмое выраженье лица.
- И... и давно?
- Два года уже?
- И вы что же, с самого начала так и живете здесь
Маша опять кивнула, стараясь изо всех сил дать понять, что эти расспросы ей неприятны. Марине сделалось стыдно.
- Прости меня, - Марина робко дотронулась до Машиной руки. - Прости пожалуйста, я... На самом деле я понимаю, что не должна была спрашивать тебя об этом. Не знаю даже, что на меня нашло. Это все мой язык. Вечно я, если уж начну, так потом никак не могу остановиться.
На подоконнике закипел чайник. Маша рывком выдернула из розетки вилку. Лицо ее неожиданно осветилось привычной, доброй улыбкой, Маша наклонилась и поцеловала Марину в нос.
- Отчего же,- сказала она.- Спрашивай. Только ведь все это такие вещи, что их даже само себе трудно объяснить. Но я все же попробую. - Маша задумчиво запустила обе руки в свои густые и пышные, платинового оттенка волосы, хорошенько взлохматила их - так что они встали буквально дыбом, небрежно пригладила их взятой не глядя со стола щеткой, аккуратно разлила в две чашки темный, ароматный чай, вздохнула и начала:
- Ну-у, что тебе сказать? Если с самого начала, то мы с Ильей были знакомы с детства. Дачи у нас рядом стояли. Так что почитай, что каждое лето всякие там игры в мяч, да прогулки к озеру. Сначала, конечно, просто дружили, а потом, лет в пятнадцать, закрутился у нас с ним вдруг, ни с того ни с сего, столь бурный роман, столь бурный, что, -  тут Маша на секунду запнулась, - ну, в общем, закончился этот роман абортом.
- Сколько ж тебе тогда было лет?
Маша на мгновенье задумалась
- Семнадцать, наверное, - сказала она неуверенно.- Я теперь уж и не очень помню, - добавила она, как бы извиняясь. - Потому что, во-первых это все довольно-таки давно уже было, а во-вторых... во-вторых, такие вещи всегда стремишься как можно скорей забыть. Да. Вот оно как все было и вот как оно все тогда закончилось, - Маша задумчиво уставилась вдаль, точно пытаясь  разглядеть собственные воспоминания.
- И что же было дальше? - спросила Марина нетерпеливо. - Вы дождались, пока вам исполнится обоим по восемнадцати и поженились?
- Нет, ну что ты! Довольно долго после этого мы вообще видеть друг друга не могли. Лет пять, наверно, а то и больше.
- Как “лет пять”?! Так сколько же тебе теперь лет?!
- Столько же, сколько и Илье. И, знаешь, Марина, по-моему это даже еще и не слишком много. Я разве плохо сохранилась?
- Что ты, конечно нет! - На вид Маше можно было дать максимум лет девятнадцать.
- Ну вот. Через три года после той истории я вышла замуж. Тоже грустная история, спасибо что хоть без абортов обошлось.
- И долго вы прожили?
- Постой-ка, сейчас я соображу, наверное, года три. Три года и два месяца, если уж быть точной. Премерзкие были годы, доложу я тебе. Хотя с точки зрения общепринятой морали ни той, ни другой стороне упрекнуть себя было не в чем. Нет, уж с чем с чем, а с этим все  у нас было в порядке. Но в остальном... Уфф! Когда выходили после развода из ЗАГСа, оба ног под собою не чуяли от радости.
- А Илья что в это время делал?
- Илья, представь себе, тоже времени не терял, тоже успел и женится и развестись, и даже по два раза.
- Ух ты! И это что ж, всего за три года?
- Представь себе! Ну, а потом мы встретились и...
- И решили пожениться?
- Да не то что бы... хотя можно, наверное, и так сказать. Ну, в общем, встретились, и поняли, что не можем друг без друга жить. Ну то есть абсолютно! Расстроились оба, надо сказать, ужасно. Прямо, можно сказать, до слез. Не, ну правда! Сидим оба и ревем. Я переживаю, что вот, мол, жена из меня никакая.
- Из тебя?! - Марина изумленно вскинула брови. - Маш, ты это что, серьезно? На мой взгляд, ты лучшая жена в мире!
- Хм. Сейчас-то может быть. Но я ж рассказываю про тогда. А тогда я, видишь ли, картошки толком сварить не умела, яичницу жарила с грехом пополам. Да, правду сказать, первый муж со мною намаялся. При нем мне, правду сказать,  не больно чего  и делать-то хотелось. Притом я ж тогда еще и в университете училась, считала себя выше всего этого. Ну да ладно, не об том речь. Одним словом, я ревела, что никогда не смогу стать Илюшке путной женой, а он переживал, что, мол, как бы он меня не любил, а непременно рано или поздно начнет изменять, он мол себя слишком хорошо знает, и давно потерял надежду когда-нибудь измениться... Н-да. - Маша помолчала. - Такой вот, понимаешь, у нас был расклад. Ну, думали мы думали, сто раз расставались и снова сходились, пытались кончать с собой - сперва  поодиночке, потом даже как-то раз вместе пробовали, да как-то все неудачно, решимости у нас не хватало что ли.
Маша встала и начала собирать чашки. Ее  темные, с лиловатым, как у лошадей, отливом глаза блестели в полутьме влажно, точно спелые сливы. По матово-смуглому (гораздо светлее, чем у Марины) лицу бродили темные тени — от лампы, от фонаря за окном. Маша переставила на заваленный книгами подоконник ставший ненужным чайник, подумав, сдвинула его и распахнула окно. Ночная свежесть с ее тысячью сладостных, ни с чем не сравнимых запахов заполнила комнату. Стало слышно, как в роще за домом, как всегда в это время, запел соловей.
   - С полгода это у нас все продолжалось.
- И как же закончилось?
- Да просто дошло до нас наконец, что по сравнению с таким адом всякие там яичницы и измены - полная в общем-то фигня. К тому же Илья тогда с Денисом уже познакомился, он ему мозги малость вправил, потом я залетела...Ну, и в общем решили рискнуть. Сперва само собой договорились ничем никогда друг друга не попрекать никогда...
- И что, неужели выходит?
- Как тебе сказать... Да нет конечно! - Маша рассмеялась. - Вообще, скажу я тебе, никогда - это самое-самое дурацкое в языке слово.
Маша помедлила, сосредоточенно вглядываясь в заоконную темноту и проговорила с искренним восхищением:
- Ишь какая луна! - и добавила, словно только что спохватившись. - Марин, слушай, а тащи-ка ты сюда свою Ксюшку, пора уже ее кормить наконец. И, знаешь, оставайся сегодня у меня  ночевать, ладно? А то чего-то мне кажется, что Илюшка сегодня все равно уже сюда не придет.
-  Ага! - Марина радостно кивнула и побежала наверх, за ребенком
Когда они раздевались, Марина обратила внимание на множество белых  полосок исчерчивающих  Машин живот. Кожа на них чуть сморщилась, а сами они в темноте как бы слегка светились.
- Что это? - спросила Марина наивно.
-  Боевые шрамы, - пошутила Маша. - Ну, растяжки. После беременности. А у тебя что, ни одной  разве еще нету? - Вдвоем они внимательно обследовали Маринин живот. Обнаружил-таки на нем  три растяжки - одну с правой стороны и две  слева.
- Три - это еще ничего, - утешила Маша, заметив, что Марина не на шутку расстроилась. - Поглядела бы ты, что у нашей Ольги на животе творится! - Потом Маша  помолчала и добавила, как бы про себя: - А вот у Алены, между прочим, нету ни одной! Нет, что уж тут ни говори, но раз уж везет человеку в жизни... - она не договорила.

11

Утро было ясное-ясное, небеса васильково-синие, точно только что выстиранные. Нигде ни тучки, ни облачка.
Володя и Валерьян дружно, в две лопаты, очищали от снега двор. Денис, распахнув настежь свою дверь-окно, расхаживал по крыше, двигаясь свободно, как по земле, и сбрасывал оттуда наземь тяжелые, зеленовато-серые, слежавшиеся за зиму грязные глыбы льда. Достигнув земли, глыбы с шумом раскалывались на мелкие и крупные части, которые тут же начинали таять под беспощадным весенним солнышком. Воздух был свежий и сладкий, и Марине, которая, стоя на крыльце, вдыхала его полной грудью, казалось, что она не дышит, а пьет.
Пролетел низко-низко самолет и умчался куда-то в неизвестную даль. Никита проводил его завистливым взглядом своих пронзительно-синих глаз.
- Марина, а ты летала когда-нибудь на самолете?
- Кажется, да, - не слишком уверенно ответила Марина. Вроде бы из Мексики ни на чем другом досюда не доберешься.
- Марина, а расскажи мне, как там, в самолете?
- Не знаю, Никитушка, откуда мне знать?
- А говоришь, летала!
- Да не помню я, Никит, ничего!  Я тогда маленькая была совсем, понимаешь? Меньше, чем ты сейчас. Даже меньше Соньки и Ванечки!
- Как твоя Ксюша?
- Ну, может, побольше немножечко.
- Ну сколько тебе тогда было лет?
- Никита, отстань! Говорю тебе: ничего не помню!
Никита махнул рукой, громко загудел, подражая мотору, сбежал с крыльца и начал, раскинув руки, носиться по двору.
- Кит! - прогремело с крыши. - Тебе сколько раз говорить: не бегай тут! Опасно здесь сейчас, понимаешь? Не дай Б-г, отскочит кусочек льда и как шмякнет тебя по черепушке!
Никита засмеялся и убежал.
- Ну, все! - проговорил Валерьян, отбрасывая в сторону очередную порцию талого снега и втыкая лопату в сугроб. - Пойду собираться, а то не успею на электричку. - Он огляделся. - Хорошо тут как! Кто б знал, как не хочется в Москву ехать!
- Ну и не езди! - сказала ему Марина.
- Да я бы и не поехал, не будь у меня сегодня в Некрасовке вечера.
- Вечер? У тебя? - Марина уже успела почти забыть, что Валерьян - поэт. Он здесь почти никогда ничего не читал, ни Марине, ни кому-либо еще, практически не упоминал свое творчество в разговоре. Однажды он сказал Марине, что поэзия - болезненное порождение людского ума, и нуждаются в ней только больные люди, поневоле живущие в местах, чрезвычайно вредных для человеческого здоровья, а здесь, в Крольчатнике, жизнь нормальная и здоровая, поэтому никто здесь не испытывает потребности в стихах. “К тому же, - добавил Валерьян, уже откровенно рисуясь, - я всегда, переступив здешний порог, все свои стихи сразу же забываю”.
Сначала Марина частенько ловила себя на том, что скучает без Валерьяновых стихов, чего-то ей без них вроде бы недостает. А потом она про них забыла. В конце концов, в ее распоряжении была целая библиотека. Не сошелся же свет клином на одном Валерьяне, есть же на свете, слава Б-гу, и другие поэты!
Слова Валерьяна о сегодняшнем вечере наполнили Маринино сердце тихой грустью о невозвратно ушедшем времени, когда она была еще девочкой, школьницей, жила дома с мамой и папой, ожидала возвращения из Америки Ани, когда все у нее было просто и ясно. И ведь это было еще так недавно! А будто вечность прошла с тех пор.
- Валька, ты еще помнишь, как мы познакомились?
- А? - Валерьян с трудом отвлекся от собственных мыслей. - Да, что-то такое припоминаю. Ты была одета во что-то до ужаса стильное, и размалевана, как дорогая кукла. Я подумал, тебе лет двадцать пять. Простить себе не могу, что связался тогда с малолеткой.
- Зачем же ты пригласил меня к себе, если я тебе не понравилась?
- Я пригласил? По-моему, ты сама навязалась! - однако, заметив, что Марина уже не на шутку сердится, он сразу сбавил тон. - Мышь, ты что, в самом деле? Я же шучу! Ты разве шуток не понимаешь?
- Хороши шутки! - фыркнула Марина, но, не выдержав, все-таки рассмеялась.
- Скотина ты все-таки, Валька! У меня такое настроение было, а ты!..
На крыльце показалась Ольга. Она, как обычно, первым делом огляделась вокруг, нашла взглядом Дениса и успокоенно улыбнулась. Потом Ольга обернулась к Валерьяну.
- Валь, ты можешь выполнить одну мою просьбу?
- Смотря какую.
- Привези мне, пожалуйста, из Москвы Арчи!
- Чего? - в один голос переспросили Марина и Валерьян.
- Ну, крысу мою так зовут! Арчи, а полностью - Арчибальд.
- Так что же он у тебя, не крыса, а крыс? - поразилась Марина.
- Ну да, а ты что, не знала, что ли? У крыс ведь это сразу заметно, такое хозяйство из-под хвоста свисает!
- Ну вот еще, стану я какой-то крысе под хвост заглядывать!
- Да там и заглядывать не надо, издалека все ясно! Ну так что, Валька, привезешь?
- Не уверен. Сама понимаешь, вечер ведь может поздно закончиться. - Однако, заметив, что Ольга расстроилась, Валерьян смягчился. - Да где хоть она у тебя, у кого сейчас живет?
- Да ведь она же у Вики осталась! Вы меня тогда так скрутили сразу, я ничего забрать не успела! Ни Арчи, ни вещей, которые там со мной были.
- У Вики? - Валерьян задумался. - Тогда, пожалуй, привезу. Вообще-то я Вику уже давно не видел.
- Вот-вот! - подхватил Денис, свешиваясь над ними с крыши. - И я о ней тоже давно уже ничего не знаю. Что-то мне за нее тревожно! Сны даже стали нехорошие сниться.
- Илья говорит, что все сны, и даже самые плохие, надо истолковывать к лучшему, - припомнила Марина.
- Да? - Денис скосил на нее глаза. Вид его небрежно свесившейся с такой высоты фигуры вызвал у Марины приступ тошноты. Она отвернулась. - Илья так говорит? Ну, ему виднее. А мне, к сожалению, уж если приснится какая-нибудь пакость... Так чего, Валерьян, заглянешь ты сегодня к Вике?
- Куда ж деваться? - Валерьян шутливо развел руками. - Ладно, Оль, так и быть, привезу тебе твоего Арчибальда. Соскучилась небось по любименькому сыночку?
Все, кроме Ольги, рассмеялись, а она пояснила смущенно:
- Понимаете, он ведь у меня уже старенький! Три года для крысы - возраст солидный.
- Фью! - Валерьян присвистнул. - Сколько же они тогда живут?
- Совсем немного! Самое большее - года четыре.


Валерьян приехал к вечеру следующего дня, побледневший, с застывшим лицом. Все в это время как раз ужинали, и Женя, едва завидев входящего в столовую Валерьяна, ринулась было на кухню за порцией для него, но он остановил ее усталым жестом.
- Не надо, Женька, я не голодный.
Валерьян неторопливо подошел к Ольгиному стулу, достал из-за пазухи крысу и осторожно опустил ее перед Ольгой на стол. Арчибальд немедленно отыскал взглядом хозяйку и деловито вскарабкался ей на плечо. Ольга рассеянно погладила зверька по спине, не отрывая встревоженного взгляда от Валерьяна, с которым было явно что-то не так.
Вернув Ольге крысу, Валерьян уселся на свое обычное место, сгорбился, смотря прямо перед собой остановившимся взглядом.
- Валька! - не выдержала наконец Алена. - Да что случилось-то? Опять с Викой что-нибудь? Да скажи же ты, не молчи!
- С Викой? - раздумчиво повторил Валерьян. - Нет, Ален, с Викой ничего уже случиться не может. И самой Вики уже больше нет. Умерла она две недели назад от передозировки. Так что за Вику можете  больше не волноваться. - Валерьян неожиданно усмехнулся - или то была истерическая гримаса вырвавшегося из-под контроля рта?
“Ненавижу смерть, - стукнуло в мозгу у Марины. - Подлая, гадкая, и чего ей все время надо?”
- Как же это произошло? - прервал Денис затянувшееся молчание. - Вика ж ведь, надо отдать ей должное, была всегда так осторожна.
- Да разве у ее родителей узнаешь? - отвечал Валерьян по-прежнему не своим, ровным бесцветным голосом.
- Помянуть, наверное, надо бы, - прозвенел над столом мальчишечий дискант Володи. Это слегка разрядило обстановку. Кто-то даже улыбнулся, настолько неуместны были сейчас эти слова.
- Молчи уж! - Ольга изо всех сил хлопнула сводного брата по затылку. Тот только охнул.
Валерьян неожиданно поднялся и обвел всех сидящих за столом тоскливым взглядом. - Я к себе пойду, хорошо? - проговорил он и стремительно вышел из столовой. Женя бросилась было за ним, но Денис перехватил ее по дороге.
- Не надо, не ходи, пускай. Хочется человек один побыть.
- Да кто хоть ему эта Вика, сестра, что ли? - шепотом спросил Володя Марину.
- Жена, - просто ответила Марина. Ей ничего не хотелось сейчас объяснять, тем более Володе.
В столовой молчали. За окном быстро сгущались сиреневые сумерки. Крыса, привстав у Ольги на плече на задние лапы, нежно перебирала передними Ольгины волосы, щекоча ей усиками висок и легонько покусывая время от времени за ухо. При этом крыса громко, на всю столовую, восторженно цокала языком.
- Надо было Вику тогда вместе с тобой скрутить и сюда привезти, - проворчал Денис.
- И что толку? - возразила Алена. - Сколько раз мы уже так делали! Все равно бы она сбежала! Вика ж была как колобок: я от бабушки ушла, я от дедушки ушла, а из Крольчатника вашего и подавно уйду!
- Не колобок, - задумчиво проговорила Марина. - Это называется “перекати-поле”.
Марина думала: почему такое случилось с Викой? Может, потому, что у нее не было детей? Дети ведь, ну, если к ним всерьез относиться, держат тебя, привязывают к земле, в то время как музыка, особенно вроде Викиной, должна, наоборот, отрывать от земли, тянуть за собой куда-нибудь вверх, мешать здесь к чему-то как следует привязаться, и вот поэтому...
Додумать Марина не успела.
Негромко хлопнула входная дверь, и Руслан, грозно зарычав, выступил из-за рояля, вздыбив шерсть и всем своим видом показывая, что вошел кто-то чужой. Дверь в столовую распахнулась, и Марина сдавленно ахнула.
На пороге стоял Сергей.
Он потоптался, опасливо посматривая на рычащего Руслана и в то же время обводя быстрым, торопливым взглядом сидящих вокруг стола, нашел наконец Марину и весь просиял.
- Сережка!
Марина  выбралась наконец из-за стола - а хотела бы вылететь стремглав, да только куда ж с таким брюхом - неуклюже побежала к Сергею и повисла у него на шее. Он слегка охнул: тяжесть в Марине сейчас была изрядная. Но счастливая улыбка не сошла с его лица.
- Нашел! - проговорил он негромко, нежно глядя в Маринины аквамариновые глаза. - Все ж-таки я тебя нашел!
Слова звучали так, словно никого, кроме них, в комнате не было. Марина с восторгом внимала его словам. Как всегда, обретя друг друга, эти двое мгновенно отключились от всего остального мира.
Между тем остальной мир в лице сидящих сейчас за столом наблюдал за ними с нескрываемым любопытством. В конце концов Денис не выдержал и негромко покашлял. Сергей оторвался от Марины и обернулся. Во взгляде его сквозило недоумение, точно до него только сейчас дошло, что, кроме них, здесь все-таки кто-то есть.
- Молодой человек, - проговорил Денис изысканно-светским тоном.
- Артемьев Сергей. Мужской, нет, не был, не привлекался, образование незаконченное высшее, женат вот на ней, - он указал рукой на Марину. Дверь в столовую вдруг приоткрылась, и в проеме сверкнула пара пронзительно-черных глаз. Детский голос отчетливо проговорил:
- А прописка у тебя есть?
Сергей несколько минут ошалело вглядывался в худенького низкорослого Димыча, на вид казавшегося даже младше своих шести лет. Сергей провел даже рукой по глазам, точно отгоняя некое наваждение, и наконец неуверенно ответил:
- Ну есть, а что?
- А так просто, - и дверь закрылась.
- Слушай, парень, - заговорил Илья, - а если не секрет, как ты вообще сюда попал-то? Ну, кто тебе адрес дал, как ты дорогу в лесу нашел? Тем более время-то уже позднее. Ведь не Марина же тебе все это объяснила?
- Не Марина. Марина меня просто-напросто бросила. Я, когда до меня это дошло, думал, с ума сойду. Чуть в окно не выпрыгнул, честное слово! - Сергей перевел дыхание и нервно облизнул губы, после чего обращался уже непосредственно к самой Марине. - Почитай всю Москву в поисках тебя обошел. Во всех встречных женщин всматривался, как где издалека похожую увижу - бегом туда, дорога не дорога, машины не машины, красный свет, желтый, зеленый - по фиг, сто раз чуть не задавили - черт с ним, зачем мне жизнь без тебя! (Илья за столом восхищенно присвистнул.) Ну, потом-то я чуть-чуть отошел конечно, соображаловка  какая-никакая появилась. Звонил сперва по обоим твоим телефонам без перерыва, думал, ты где проявишься, глухо, разумеется. Отец твой сказал, что ни об чем не знает, просил, кстати, заехать и забрать для тебя посылку, лежит, мол, у него уже сколько времени, прислана на твое имя аж из Мексики. Аню твою я вообще поймал на пороге - с каким-то типом она в Америку уезжала, письмо тебе оставила, кстати. Вальке я опять же все время звонил, хоть и в лом мне это было, сама понимаешь, но, поскольку выхода другого не оставалось...
- И что? Неужели это Валька рассказал тебе, как меня найти?
- Нет, я до него так и не дозвонился. А как тебя найти, мне рассказала та девочка с флейтой, ну, которая в метро играла. Помнишь, мы тогда ее вместе слушали? Дней десять назад я там шел, может, чуть больше, услышал ее снова и вспомнил, сообразил, что вы, наверное, давно с ней знакомы. Ну, я представился, объяснил ей все как есть. Она рассмеялась и говорит: не волнуйся, никуда твоя Марина не делась, сейчас я тебе объясню, как ее искать. И подробно так рассказала, толково, даже записала кое-что на бумажке. Вот она, эта бумажка, у нее еще почерк такой странный, танцующий. Трудно было разобрать. Что случилось, Марина, ты мне не рада?
- Ну что ты! - Марина украдкой вытирала слезы, выступившие на глаза во время этого рассказа. - Конечно, Сережа, я тебе рада. Пойдем, я тебя познакомлю с моими друзьями.
- Серый! - хрипло произнес Валерьян, который уже несколько минут, оказывается, стоял на пороге за спиной у Сергея. - Дай-ка мне, пожалуйста, ту твою бумажку, пока она у тебя не потерялась. Дорогу ты в следующий раз и без нее ведь найдешь?
- Возьми, пожалуйста, - Сергей растерянно протянул ему розоватый клочок бумаги, неровно вырванный из блокнота. - А зачем тебе?
- На память, - Валерьян бережно спрятал листок в карман и вышел.
- Ребят, что это с ним? - Сергей обернулся к остальным. - Он тут у вас не заболел часом?
- Марина тебе после расскажет, - ответил за всех Денис. - А пока что давай действительно познакомимся! Вот я, например, Денис Храповицкий, - и он протянул Сергею свою белую, по-женски холеную руку с красивыми длинными пальцами. Сергей подал свою и тут же сморщился от боли. Илье он потом протягивал руку уже с некоторой опаской.

12

Обитатели Крольчатника вели себя с Сергеем несколько сдержанно, но дружелюбно. Маша, когда Сергей не видел, украдкой показала Марине большой палец.
Женя сбегала на кухню за лишней порцией для Сергея. Он сухо поблагодарил и опустошил тарелку почти мгновенно, даже, кажется, не заметив, что он ел. Выражение лица было у него во все продолжение ужина совершенно блаженное: то ли он был так безумно рад, что нашел наконец Марину, то ли на него уже начала исподволь действовать атмосфера Крольчатника.
Они поужинали, перебрасываясь ничего не значащими словами, потом Денис с Ильей отправились за дровами для камина, а Марина потащила Сергея в свою комнату. Она спешила, ее беспокоило, не проснулась ли за это время Ксюша, а Сергей думал - Марина спешит, потому что ей не терпится остаться с ней вдвоем.
И он все повторял, пока они поднимались по скрипучей крутой лестнице на самый верх: “Не спеши так, Мариночка, осторожней!” И голос у него был растроганный, срывающийся от счастья.
Еще не входя в комнату, Марина услыхала из-за двери слабый писк и стремительно рванулась вперед. Ксюша, конечно, уже не спала и смотрела на Марину укоризненными голодными глазами. Марина мгновение поколебалась и решила все-таки не нести ее сейчас к Маше. Она вынула из тумбочки бутылочку со сцеженным Машиным молоком, взяла девочку на руки и стала ее кормить. Все это время Сергей наблюдал за Мариной круглыми от изумления глазами.
- Кто это? - не выдержал он наконец.
- Ты что, не видишь? Ребенок!
- Вижу, разумеется. А он чей?
- Мой!
- Ничего не понимаю! - Сергей обалдело переводил глаза с Марининого живота на ребенка, лежащего у нее на руках. - Ну как так может быть? Ведь ты же еще... Ты же, кажется, еще...
- Нет, я еще не родила, - Марина улыбнулась одними губами. На самом деле внутри у нее все дрожало от напряжения. Интересно, как Сергей воспримет то, что теперь у Марины уже не один ребенок, а двое?
- Где же ты его взяла? Он что, уже был, когда мы с тобой познакомились сколько ему уже, этому ребенку, и кто это вообще - девочка или мальчик?
- Это девочка, ей два месяца. Ее зовут Ксения.
- Да ведь ты уехала из Москвы всего два месяца назад! Уж я-то помню! Мне ведь из них каждый день годом казался! Откуда ж тогда взялся этот ребенок? Он что, здесь у кого-нибудь родился?
- Нет, Ксюша в Москве родилась. Только у нее, понимаешь, родители бомжи, им самим негде жить, вот они и отдали ее мне.
- А нам с тобой, выходит, есть где жить.
- Нам с тобой? - Марина задумалась, озадаченно нахмурив черные, как смоль, брови. - Вообще-то, - сказала она, немного помолчав, - наверное, мы с тобой можем жить здесь. Ты как насчет этого?
- Здесь?! Ну ты даешь! А институт мой как же?
- Ну, ты бы мог пока что приезжать сюда на уик-энды, и когда случаются какие-нибудь свободные дни. Как Валька, например, делает.
- Валька? У него что, тут тоже жена?
- Нет, - Маринино лицо помрачнело. - Валькиной женой была Вика. - Марина внезапно выпрямилась, точно о чем-то вдруг вспомнив, почти не глядя, передала ребенка на руки оторопевшему Сергею и скороговоркой произнесла:
- Сережа, подожди минутку, ты мне напомнил об одном деле!
Дверь тихонечко хлопнула, и Сергей остался с этим незнакомым, черт знает откуда взявшимся ребенком один на один.

13

Марина пошла к Валерьяну. Она подошла к его комнате и несмело постучалась.
- Войдите, - равнодушно прозвучало из-за двери
Валерьян сидел лицом к окну на кровати, вернее, полулежал, привалившись лицом к стене и протянув ноги во всю ширину постели. Перед ним лежала книга, но н, похоже, ее не читал, а просто перелистывал. Валерьян даже не обернулся посмотреть, кто зашел.
- Валя, это я, - Марина легонько потрясла его за плечо. Он обернулся и уставился мимо ее лица невидящим взглядом. Марина села рядом с Валерьяном, обняла его и осторожно положила его голову к себе на живот. Ребенок шевельнулся под Валерьяновой щекой, и Валерьян вдруг очнулся. Он выпрямился, посмотрел Марине в глаза, погладил ее по голове, слабо улыбнулся и сказал:
- Здорово, что это ты! Что это вы, - тут же поправился он и погладил Маринин живот. - Представить себе не можешь, какая сейчас во мне пустота, - пожаловался Валерьян. - Понимаешь, ведь я знаю Вику почти шесть лет, и все эти годы прошли у меня в постоянном напряжении. Я все время ждал, что вот-вот с ней что-то случится и потребуется моя помощь. Так было всегда, с первых дней, как мы познакомились. И понимаешь, в чем штука: я так привык к этому, что сейчас уже просто не представляю, как я теперь буду без этого жить!
Пытаясь скрыть слезы, Валерьян отвернулся. Марина молчала, как всегда в таких случаях не зная, что и сказать. Она взяла Валерьяна за руку, погладила, сжала нежным, судорожно-нервным движеньем. Они молчали та долго, что из темного угла высунулась мышь и уставилась на них блестящими бусинками глаз.
- Я понимаю, - тепло сказала Марина, двумя руками сжимая Валерьянову руку. - Но, Валя, это пройдет, это должно пройти.
Валерьян выдернул у нее свою руку резким движением.
- Сам знаю, что пройдет! Ты ничего, ничегошеньки не понимаешь! Шесть лет - это же целая вечность! Ох, это словно часть меня умерла! - Он посмотрел на Марину так, словно только что ее заметил. - Слушай, ну чего ты пришла? Катись-ка ты к своему Сергею! - Лицо его исказилось, он сжал кулаки, и на мгновение Марине показалось, что сейчас он ее ударит. Она вскочила насколько могла быстро и попятилась к двери, шепча:
- Успокойся, Валечка, не нужно так волноваться! - тем нежным голосом, каким обыкновенно заклинают змей. Нашарив наконец спиной дверь, Марина выскочила из комнаты, плотно закрыла дверь за собой и с облегчением перевела дух. На душе после этого посещения было на редкость гадко.
Вернувшись в свою комнату, Марина с радостным изумлением увидела, что Сергей по-прежнему держит Ксюшку в своих сильных, несколько неуклюжих руках, покачивает ее и нежно, вполголоса, гудит ей что-то абсолютно немузыкальное и бессмысленное, а Ксюшка, явно до ужаса довольная, улыбается и, кажется, даже строит ему глазки, на свой какой-то, младенческий манер.
- Какая она славная у тебя! - сказал Сергей, оборачиваясь на Маринины шаги. - Ужас до чего на племяшку мою похожа, двоюродной сестры дочку. Ох, надо бы тебя с ними со всеми познакомить когда-нибудь! А что с этой Викой случилось-то? Что вы все, как только о ней речь заходит, сразу какие-то не такие делаетесь?
- А она умерла. Чуть ли не в тот самый день, когда вы с ней разговаривали.

14

Мягкий сумрак окутывал Маринину комнату. Луна, сделавшаяся за этот год для Марины чем-то вроде подружки, вовсю светила в окно. Марина сидела на постели, не раздеваясь, с нежностью глядя на лежащего поверх одеяла обнаженного Сергея. Они долго разговаривали, Марина не помнит сейчас даже, о чем, и Сергей еще во время этого разговора начал раздеваться, явно надеясь, что Марина последует его примеру: кажется, именно после Марининых слов: “Пора уже, наконец, спать!” - он и начал расстегивать рубашку и теперь чувствовал себя чрезвычайно глупо.
- Ты что, стесняешься меня? - спросил он наконец. Помолчав, Марина кивнула.
- Из-за этого, - она показала на живот.
- Глупая! Я же люблю тебя! - воскликнул Сергей смеясь. - И не скажу даже, что я этого не замечаю, нет, дело не в этом: просто это же ведь прекрасно, потому что это ты.
- Правда? - Маринины глаза засияли.
- Ну конечно! - Сергей привлек ее к себе и начал расстегивать пуговки сарафана. - Столько мучила меня! Дурочка моя дорогая! Иди ко мне, как же я без тебя стосковался! Думал, уж не оживу! Благослови ее Б-г, эту Вику, пусть ей земля будет пухом!
- Не вспоминай об этом сейчас, не надо! - попросила Марина, закрывая глаза и вся как бы растворяясь в его руках.
Раздев, Сергей усадил Марину верхом на себя. Старая кровать громко заскрипела.
- Сюда никто не придет? - пробормотал сквозь стиснутые зубы Сергей? - мы с тобой так ужасно шумим!
- Нет, никто! - успокоила его Марина и тут же вскрикнула, не в силах дальше сдерживаться.
- А-ай! - и снова - А-ай!
- Тише! - умолял Сергей. - Услышит же кто-нибудь!
- И пусть! - Маринино смуглое лицо еще больше потемнело от пота. - И пускай! И вообще, здесь стены толстые, и ни прямо подо мной, ни справа, ни слева никто сейчас не живет, и я все равно не могу тише, даже если бы хотела! - и Марина опять закричала. На самом деле она была уверена, что эти крики слышит и слушает сейчас весь Крольчатник. Во всяком случае, Марина надеялась, что это так. Ей хотелось, чтобы все вокруг знали, как ей сейчас хорошо, чтобы каждый таким образом был причастен к ее, Марининой, радости.


В три часа утра они почувствовали зверский голод. Сна не было ни в одном глазу.
- Поесть бы чего-нибудь! - пробормотал Сергей слабым голосом, делая судорожную попытку приподняться.
- Лежи, я сейчас что-нибудь придумаю.
Марина встала и накинула на себя халат. На лестнице было темно. Ощупью находя ступеньки, Марина медленно спустилась в кухню, включила свет и обнаружила на столе две большие кружки остывшего чая и примерно треть большого сладкого пирога. В тарелке с пирогом лежала записка: “От неизвестного доброжелателя”. Марина прочитала и улыбнулась. Денис, небось, писал. А пирог пекла, наверное, Женя. Или, может быть, Маша? Марина представила себе, как они сидели тут вместе, слушали ее доносящиеся сверху крики, и почувствовала, что уши ее снова заливаются краской. “Ну и что? - фыркнула Марина сама на себя. - Я так и хотела!”
Марина поставила тарелку и чашки на поднос, выключила в кухне свет и не спеша пустилась в обратный путь. Достигнув второго этажа, Марина остановилась. Интересно, как там дела у Валерьяна? Балансируя подносом, Марина на цыпочках дошла до Валерьяновой двери, толкнула ее, заглянула в комнату и облегченно вздохнула. На залитой тусклым лунным светом постели на подушке рядом с Валерьяновой головой Марина увидела голову Жени. Они оба спали. Марина прислушалась к их сонному, ровному дыханию, заглушаемому звонким тиканьем Валерьянового будильника, осторожно затворила дверь и вернулась к Сергею.
Поев, Сергей слегка приободрился.
- Слушай! - вспомнил н. - Я ж тебе так ничего и не отдал! Ни Аниного письма, ни бандероли из Мексики!
- Не казнись! - сказала Марина. - Нам обоим было не до того.
- Нет, погоди, как же так? Вдруг там что-нибудь важное? - и Сергей полез в рюкзачок, с которым приехал в Крольчатник.
Анино письмо оказалось довольно длинным. Она писала, что Патрик, приехав в Москву, раскрылся вдруг перед ней совсем с неожиданной стороны. Оказалось, он, еще учась в средней школе, сошелся довольно близко с жившими недалеко от него хиппи, и его мама приложила в свое время массу усилий, чтобы извлечь Патрика из-под их пагубного влияния.
Теперь эти хиппи, по словам Патрика, жили где-то в Калифорнии, на принадлежащей кому-то из них ферме. Патрик сказал Ане, что эти люди были до знакомства с ней единственными для него, с кем он мог быть самим собой.
Перед отъездом в Москву Патрик нашел их и договорился, что, если Аня будет согласна, они приедут вместе на эту ферму и будут там жить и участвовать в общем хозяйстве.
Аня очень волновалась, выйдет ли у нее все это, не почувствует ли она себя среди этих людей чужой, и в то же время Аня была очень счастлива. В исполнении этой Патриковой мечты ей теперь виделась единственная возможность хоть как-то выжить в обступившем ее со всех сторон жестоком и безумном взрослом мире, единственная возможность сохранить как-то самое себя и не сделаться как они все. “Мы решили ехать как можно скорее, ведь виза моя уже кончается, - писала Аня. - Мне очень жаль, что мы с тобой, наверное, не сможем уже попрощаться. Я понимаю, что тебе мое решение уехать к каким-то грязным и волосатым, курящим травку хиппам, пусть даже и живущим в Америке, должно показаться диким. (Помнишь, как мы с тобой всегда презирали этих волосатиков с Гоголевского бульвара?) Но мне почему-то кажется, я надеюсь, что когда-нибудь ты меня поймешь, ну, или, по крайней мере, не осудишь”.
“Бедная Аня!  Как она, наверное, стеснялась мне все это писать! С каким трудом, наверное, подбирала слова!” Марине стало стыдно, что она сама так и не осмелилась рассказать Ане про Крольчатник. Наверняка Ане стало бы легче, знай она о Марине всю правду.
Однако поезд ушел, прошлое не воротишь. Марина пожелала Ане мысленно всяческого счастья и отложила ее письмо в сторону.
Бандероль была, разумеется, от отца. В ней был амулет, который, по словам Марининой прабабушки-негритянки, помогал женщинам переносить боль во время родов. Эта прабабушка, оказывается, была знахаркой, потомком знаменитого рода знахарей, берущего начало еще из Африки.
Марина с интересом разглядывала кусок черного, тяжелого дерева со вставленным в него кроваво-красным камнем - наверное, это был рубин. Приглядевшись, Марина поняла, что на деревяшке вырезано лицо, искаженное невыносимой болью. Рубин торчал из распахнутого в крике рта. Сергей глянул на амулет и поежился.
- Что это его, пытают, что ли?
- Да нет, - Марина покачала головой. - Это женщина, и она рожает.
Сергей слегка побледнел. Марина завернула амулет обратно в пахучий пальмовый лист и бережно спрятала в ящик стола.
- Ладно, - сказала она, успокаивая не то Сергея, не то саму себя, - будем надеяться, что он мне не пригодится.

15

Утром Сергей уехал, а вечером снова вернулся. С утра уехал опять, и в следующий раз приехал только дня через три. С той поры наезжал он довольно-таки регулярно, так что в Крольчатнике все к нему скоро привыкли.
Сперва Марина беспокоилась, как будет реагировать Сергей, узнав об истинных отношениях, связывающих обитателей Крольчатника. Но Сергей в эти дела не вникал, и, приезжая, вообще, казалось, не замечал никого, кроме Марины, так что постепенно она и думать забыла обо всех этих страхах и просто наслаждалась каждой минутой из тех, что они проводили вместе. В Ксюше Сергей, казалось, души не чаял, к вящей Марининой радости, кроме того, они временами вели с Сергеем ожесточенные споры о том, как назвать Маринино будущее дитя.
Между прочим, эта тема занимала не только Сергея. Илья буквально изводил Марину, требуя, чтобы она непременно обрезала ребенка на восьмой день (если, конечно, это будет сын) и дала ему какое-нибудь еврейское имя. Денис в шутку подбивал Марину выдумать что-нибудь экзотическое.
- Назови его, например, Альфредом. Называть будем, чтоб в глаза не бросалось, просто Аликом. Ты подумай: ведь никто, кроме нас, не будет знать, что на самом-то деле...
Валерьян же, как ни странно, к проблеме выбора имени отнесся полностью безразлично.
- Хоть горшком назови, - легко отмахнулся он, когда Марина пришла с этим вопросом к нему в конюшню. - Рожай только уж его поскорее!
- А насчет обрезания ты как думаешь? - не отставала от него Марина. Ей пока что все это виделось не более чем забавной игрой.
- Да по мне - пожалуйста! У меня вон отец тоже был обрезанный, и ничего, вроде бы не жаловался.
- Разве у тебя отец был еврей? Ты мне никогда не говорил! - удивилась Марина.
- Почему сразу еврей? Татарин он был! Абдулла Исмаилбеков. На работе для краткости Андреем звали.
- Так может быть, ты какое-нибудь татарское имя хочешь?
- А чего? Можно, например, Равилем назвать, или, скажем, Саулом.
- Саулом? - к конюшне подошел Илья. - Шаулем, значит, по-нашему? А чего, славное имя, называй, Марина, не сомневайся!
- Да погодите вы называть, родить его еще надо! - отмахнулась от него Марина. - Может, это еще девочка будет.
“Шауль. Это, интересно, как на русский перевести? - задумалась Марина по дороге обратно в дом. - Вот был, кажется, такой апостол Павел. Его, вроде, сначала Савлом звали. А Савл - это получается как раз Саул, то есть опять-таки Шауль. Тьфу, совсем запуталась! Хотя вообще-то Пашка - неплохое имя”.
Пашку одобрил даже Сергей, когда он этим вечером в очередной раз приехал навестить Марину. И только Денис зудел, что уж раз так, то, по крайней мере, записать надо все равно как-нибудь по-иностранному, Паулем, например, ну, или, на худой конец, Полом. А что, замечательное вообще-то имя - Пол. И очень, между прочим, символичное. Марина, кстати, помнит, что пол по-английски секс будет?
За символику Денис схлопотал от Марины по спине мокрым полотенцем.

16

В тот вечер Марина ждала Сергея, но он почему-то не приехал, и ей было очень тоскливо. Поскольку телефона в Крольчатнике не было, Марине легко было объяснить себе, что у Сергея неожиданно возникло что-нибудь неотложное - мама, например, заболела. Правда, такого еще никогда не случалось, но все ведь когда-нибудь случается в первый раз!
Грустно меряя из конца в конец длинный коридор на втором этаже, Марина с тоски стукнулась к Денису.
Денис сидел на кровати в позе лотоса. Он очень обрадовался Марининому посещению.
- Сколько лет, сколько зим! Дай-ка я, кстати, гляну на твой живот! Ну-ка, не ошибся ли я? Сколько там тебе еще ходить осталось?
Посмотрев, Денис сказал, чтоб Марина не шибко волновалась: ходить ей еще недели три как минимум.
- А что, небось надоело?
- Да как еще!
- Погоди, еще жалеть будешь, что все так скоро кончилось! Двое детей - это тебе не один! Тем более, когда их грудных двое. Да и потом, когда им обоим годик стукнет и они ходить начнут - ох, и намаешься же ты с ними! И винить некого - сама так захотела.
- И ничего не намаюсь! Вы все мне будете помогать, а вместе мы наверняка как-нибудь справимся.
- Вместе! Ты уж не рассчитываешь ли на чьем-нибудь конкретном горбу выехать? Учти - мы тут такие вещи сразу в корне пресекаем! Чем можем - поможем, а дальше уж не обессудь.
Денис шутливо привлек Марину к себе.
- Ну дай, дай я тебя хоть потрогаю, я уж и забыл давно, какая ты там есть!
- Денис, не надо! - Марина резко высвободилась из его рук. Щеки ее пылали. Денис заглянул ей в лицо и присвистнул.
- Ух ты! Что, теперь никогда, да?
- Да, боюсь, что так, - Марина понурила голову.
- Что ж, ладно. Плакать, между прочим, не стану, не думай, пожалуйста. На мой век баб хватит, - Денис распрямил ноги и потянулся за сигаретой. Марина встала и пошла к дверям.
- Постой, куда ты? Я что, тебя когда-нибудь насиловал? Ну Марина, ну перестань, ты что теперь - и дружить уже со мной не будешь?
- Что ты, Денис? - Марина сама бросилась к нему на шею, легонько поцеловала в щеку и сразу отстранилась. - Не думай, пожалуйста. Я... Мне просто показалось, что ты на меня сердишься.
- С чего бы? Вольному, как говорится, воля. Не уходи, посидим просто так, поболтаем.
Марина осторожно присела на край кровати.
- Денис, расскажи мне, пожалуйста, о себе!
- О себе? Что ж тебе о себе рассказать?
- Ну, про свое детство, как ты жил раньше, до Крольчатника? Кто твои родители? Ну, про что угодно. Мне все интересно! А то получается, я про всех тут уже все знаю, а про тебя - ничегошеньки!
- Ну, слушай, - Денис закурил и мечтательно устремил в пространство взгляд своих синих, огромных, прекрасных глаз. - Я, когда маленьким был, был ужасно застенчивый. Я даже слегка заикался. Потом меня вылечили, гипнозом. Было ужасно интересно. Гипнотизер мне сказал: “Протяни руки!” - и я протянул. Потом он мне сказал: “Попробуй, пошевели пальцем!” - и я не смог. Он сказал: “Вот видишь, я заколдовал твои руки”. Я ужасно испугался, хотел было плакать. Он говорит: “Не плачь! Хочешь, я твои руки отколдую обратно?” Я говорю: “Конечно, хочу!” “Ну и хорошо, - говорит, - только, видишь ли, вместе с руками я отколдую и твой язык, и твои ноги, и твое тело. Я отколдую тебя всего, так что все, что у тебя раньше не получалось, теперь будет получаться. И все, что ты когда-нибудь задумаешь, у тебя тоже выйдет - такой ты у нас будешь полностью и навсегда расколдованный. Хочешь?” Ну, я, разумеется, сразу согласился. И тогда он сказал: “Раз, два, три!” - и сразу руки у меня стали двигаться, заикаться я навсегда перестал, и все у меня с тех пор всю жизнь получалось.
- Денис! - Марина рассмеялась. - Так это был гипнотизер или волшебник?
- Да кто его знает? - Денис хитро подмигнул. - Я так думаю - немножечко того, немножечко другого. А ты, Марина, как думаешь?
- Расскажи мне про свою маму, - попросила Марина вместо ответа.
- Моя мама очень красивая. Ей сорок пять лет, но, когда мы с ней идем по улицам, на нее все вокруг оборачиваются. И все мужчины, идущие нам навстречу, завидуют мне - они ведь не знают, что я ее сын!
Моя мама - дизайнер, специалист по интерьерам. Она получает заказы и потом оформляет всякие квартиры и офисы.
А раньше, до перестройки, она была инженером и работала в каком-то почтовом ящике. Честно говоря. Я не знаю, что она тогда делала, мне она об этом не рассказывала. Но зато там она познакомилась с моим папой.
- А папа у тебя кто?
- Программист. Пишет программы для какой-то бухгалтерской фирмы.
- Денис, а у вас большая квартира?
- Трехкомнатная. Теперь, когда дед умер, мать с отцом спят и видят, чтобы я наконец женился. Думают - тогда я остепенюсь, стану жить с женой дома и буду все время у них на глазах. Деньгами помогать обещают.
- Они что, разве не знают про Алену?
- Как тебе сказать? Ну, они помнят, наверное, что была когда-то такая девочка и что мы с ней дружили в школе. Они даже знают, что мы были близки и что Аленка тогда залетела. Но они думают, что она тогда же и сделала аборт. Я им так сказал, чтобы они не волновались. Уж очень мерзко они реагировали, когда я сдуру вздумал помощи у них попросить!
- Денис, а...
- Рассказать тебе про мой первый раз? Знаешь, я тогда ужасно боялся.
- А как же волшебник?
- Понимаешь, я боялся не того, что у меня не получится, но у нас во дворе был один такой парень, который, собственно, и просветил меня в свое время насчет этого дела. Так вот он, гад такой, рассказал мне, что, мол, бывает, у ребят в первый раз лопается уздечка.
- Какая уздечка?
- А вот сейчас я тебе покажу! - Денис расстегнул ширинку, достал член и положил на него Маринины пальцы. - Вот как раз эта самая штука и называется уздечка, понятно?
От дверей раздался сдавленный стон. Денис с Мариной испуганно обернулись и увидели на пороге Сергея. У Сергея было такое выражение, точно он невзначай наткнулся на гремучую змею. Ахнув, Марина отдернула руку, а Денис, выручая ее, стремительно отвернулся. Марина бросилась было к Сергею, но он отшатнулся от нее с по-прежнему искаженным лицом и сквозь зубы процедил:
- Марин, не подходи, а то я за себя не отвечаю!
- Сережа! - взмолилась Марина. - Постой, я тебе все объясню! Ты же ничего не понимаешь!
- Что тут объяснять, когда я все сам видел? Скоты вы тут все и суки! - Последнее относилось уже к Денису. Сергей повернулся, быстрыми шагами пронесся по коридору, ссыпался по лестнице вниз, и спустя мгновение хлопнула входная дверь. Марина выглянула в окно, но Сергей уже исчез в непроглядной тьме: луны сегодня, как назло, не было.
Глотая слезы, Марина опустилась на стул. Ее трясло.
Денис вышел и принес ей воды, но пить она не могла. Денис взял ее на руки - Марина при этом абсолютно не сопротивлялась - сел на кровать с ней на коленях и долго молча покачивал ее, как ребенка. Постепенно всхлипывания прекратились, Марина взяла себя в руки, утерла рукавом слезы и встала с Денисовых колен.
- Пойду я, - сказала она глухо. - Пойду я, Денис, к себе.
- Прости меня, Марина, - печально проговорил Денис. - Не плачь, я уверен, что он вернется!
- После этого? - Марина натянуто рассмеялась. - Не смеши меня, Денис, с какой стати ему возвращаться?
- Да просто он жить без тебя не сможет! - убежденно произнес Денис, но Марина лишь покачала головой. В отличие от Маши, она была убеждена, что чудес на свете не бывает.

17

Войдя в свою комнату, Марина мельком оглядела ее с порога, бросила взгляд на спокойно спящую Ксюшку и начала было раздеваться, но вдруг застыла. Ей показалось, что одеяло на кровати шевелится. Марина резким движением откинула его и увидела...
- Соня! Ты что тут делаешь?
- Хи-хи! - малышка довольно захихикала. - Я хотела посмотреть на Сережу! А то он всегда приезжает, когда я уже сплю, а уезжает, когда я еще не проснулась! Вот я и хотела посмотреть, какой твой Сережа. Он где, Марина?
- Сережи нет, - Марина присела на кровать и погладила Соньку по голове. - Может, его и не было никогда.
- Как это не было? Был! Мне Володя все-все рассказывал! Не обманывай меня, Марина, пожалуйста! Марина, а можно, я тут, у тебя, посплю? С тобой вместе?
- Спи. - Марина разделась и скользнула под одеяло. Сонька благодарно прильнула к ней.
- Марина, а ты иногда так кричишь по ночам! У нас даже слышно. Тебе больно?
- Нет, - Марине стало совестно. Почему-то она совсем не учла, что в доме есть дети. - Нет, мне не больно, просто мне снятся сны.
- Страшные?
- Разные. Спи, Соня, а то мы с тобой проспим завтрак. А я завтра, между прочим, дежурю.
- Не беспокойся, Мариночка, я тебе помогу! Я уже немножко умею картошку чистить! Мне Женя показывала! Надо взять ножик вот так...
- Спи, Сонька, а то я тебя сейчас прогоню!
Часов в шесть Марину разбудил стук в дверь.
- Марина, это я, Алена! Соня не у тебя?
- У меня. Она спит. - Марина встала и откинула крючок. - А ты как узнала, что ее нет в постели?
- А я всегда в это время прихожу в детскую их укрывать. По утрам ведь холодно, а они вечно раскрываются! Так она у тебя? Тогда я пойду. Извини, пожалуйста, что разбудила.
Алена ушла, а Марина укрыла соню получше, оделась, взяла корзинку с Ксюшей и отправилась готовить завтрак.
Войдя в кухню, Марина поставила на пол корзинку, включила свет, повернулась к полкам с крупой и вздрогнула: снаружи кто-то барабанил в окно. Даже не посмотрев, Марина выбежала на крыльцо и сразу попала в объятия Сергея.
- Марина! - глухо бормотал он в промежутках между поцелуями. - Видишь, я не уехал, не смог! Бродил всю ночь по лесу, ходил кругами вокруг вашей дачи, боялся зайти, думал, вдруг кого-нибудь разбужу! Теперь ты наверняка будешь меня презирать. Ну и пусть! А я... Я просто не могу без тебя! Не могу совсем, понимаешь?
- Сережа! - проговорила Марина, уткнувшись лицом в любимую ямочку над ключицей. - Я все хочу тебя спросить: а как ты вообще сюда попадаешь? Ворота же почти всегда на замке?
- А! - Сергей отмахнулся. - Подумаешь, великое дело - через забор перелезть!


Марина не рассказывала Сергею всего - зачем? Ему было достаточно того, что он видел, он пережил это и сумел встать над этим, а подробности могли причинить ему только боль. Они никогда не говорили об отношениях, связывающих Марину с остальными обитателями Крольчатника, и по-прежнему Сергей не делал никаких попыток выяснить, кто здесь с кем. Как в свое время у Ильи с Машей, у Марины с Сергеем возник в Крольчатнике свой, отдельный угол, где к ним никто не лез и где им никто не мешал быть вдвоем. Впрочем, памятуя Сонькины расспросы, Марина теперь очень старалась вести себя потише.

18

Утро началось тянущей болью внизу живота. Приступы этой боли стали для Марины уже привычными за последние десять дней. Она немного полежала, стиснув зубы и выжидая, пока пройдет. Когда Марина наконец решила вставать, боль началась снова. Марина согнулась, ухватившись рукой за спинку кровати, и снова подождала. Когда Марина завязывала халат, боль скрутила ее в третий раз. На сей раз Марина решила, что хватит уже терпеть, пора идти и будить Дениса. На часах было семь утра.
Денис спал с Аленой. Одеяло с них, как всегда, сползло, и обнаженные, они были чудо как хороши, похожи на статуи греческих богов. В другой раз Марина обязательно постояла бы и полюбовалась, но сейчас она решительно подошла и тряхнула Дениса за плечо.
- А? Что? Малыш, это ты, что ли? И чего тебе в такую рань нужно?
- Денис! - произнесла Марина с подобающей случаю торжественностью. - Я рожаю!
- И что? - сонно пробормотал он.
- Как - что? Мне, между прочим, больно!
Денис уселся, тряхнул несколько раз головой, точно собака после купанья, и наконец окончательно проснулся.
- Малыш, - сказал Денис, нежно беря Марину за руку, - поверь мне, то, что ты сейчас испытываешь, возможно, и неприятно, но до настоящей боли это все-таки еще далеко. Дай-то Б-г тебе так и не узнать разницы! Во всяком случае, сейчас панику поднимать рановато. Как давно это началось?
- Ну, с полчаса.
- А который час?
- Семь.
- Эх, черт, а я ведь мог еще спать да спать! Марин, может, и ты тоже пойдешь и еще немного подремлешь?
Марина покачала головой, и вдруг, охнув, вцепилась Денису в руку.
- Что, схватка? - Денис положил ладонь Марине на живот. - Ну, чего, действительно, схваточки, спать, значит, ты не пойдешь. Ну, тогда... Тогда... Пойди-ка ты и займись чем-нибудь. Пол, например, в кухне вымой.
- Что?
- Как что? Когда я там вчера походил, он мне не очень чтоб понравился. По-моему, его довольно давно не мыли.
- Денис, ты в своем уме? - Марина наконец выпрямилась, все еще держась за живот.
- Вроде бы да. А что?
Зашевелилась Алена.
- Ребят, чего происходит?
- Да вот, у Марины тут целых полчаса как схватки.
- И что? - Алена зевнула и потянулась, картинно изогнувшись.
- Да мне вот тоже кажется, что ничего, но она почему-то беспокоится.
Алена перевела взгляд на Марину и заметила слезы, выступившие у Марины на глазах во время очередного приступа.
- Больно? - спросила Алена сочувственно. - Так слушай, может, ты сразу залезешь в ванну? И книжек туда с собой всяких набери, чтобы не скучно было! Тебе ведь там долгонько сидеть придется! Часов десять, как минимум!
- Десять часов?
- А ты чего хотела? - Денис не выспался и оттого был раздражен. - У тебя, голубушка, первые роды, стало быть, надо настраиваться надолго.
Надолго! Марине казалось, она и сейчас уже еле может терпеть! Однако она стиснула зубы, вернулась к себе, застелила постель, отволокла к Маше корзинку с Ксюшей. Боль была то сильнее, то легче, то вдруг отпускала совсем, и в такие минуты Марине начинало казаться, что, может, с ней ничего, собственно, и не происходит, может, она все это просто придумала? И она продолжала сомневаться, пока новый приступ боли не разрушал все эти сомнения.
Постепенно Марина даже как-то приспособилась. Денис показал ей точки на пояснице, на которые надо было нажимать изо всех сил кулаком, и тогда боль становилась легче. Не без удивления Марина обнаружила, что стоять и ходить действительно легче, чем сидеть или лежать. Она даже сделала попытку исполнить Денисов совет и вымыть на кухне пол (правда, у нее не очень хорошо вышло, и после Жене пришлось все перемывать). К обеду, однако, боли стали вовсе уж нестерпимы. Марина еще пыталась ходить по дому, постанывая и придерживая поясницу, но чувствовала, что так ее надолго не хватит. Пришло, стало быть, время выполнить и Аленин совет - залезть с книжкой в ванну.
- Эй! - окликнул Марину Денис, когда она стояла уже на пороге ванной. - Только не вздумай там запереться!
- А что? - она даже вначале не поняла. Ах ну да, в самом деле.
Вокруг все жили обычной жизнью, точно никому из них не было дела до того, что сегодня Маринин День.  Кто-то занимался с детьми, кто-то готовил обед и ужин. Валерьян еще со вчера был в Москве и собирался возвратиться лишь к вечеру. Уж он-то наверное не отнесся к происходящему равнодушно.
Книжку Марина захватила в ванную какую-то неудачную - не больше, не меньше, как “Братьев Карамазовых”. Однако не вылезать же теперь и не идти ее менять через весь дом в библиотеку. И Марина тоскливо перелистывала страницы, будучи не в силах сосредоточиться на повествовании и хоть немного отвлечься таким образом от боли. Идиотка, надо было брать “Всадника без головы”!
В дверь постучали.
- Входите! - не очень уверенно отозвалась Марина. Как-то странно было говорить “Входите!”, находясь в голом виде. С другой стороны, вряд ли стучащий, кто бы он ни был, ожидал найти ее здесь одетой. Стало быть, его это устраивало. А ей... Ей самой было сейчас как-то все равно.
Вошел Илья, таща с собой табуретку. Он с шумом обрушил ее всеми четырьмя ногами на кафельный пол, брякнулся сверху, закинул ногу на ногу и светским тоном спросил:
- Ну, как дела?
- Хреново, - честно ответила Марина, чье лицо как раз сейчас исказила гримаса боли.
- Ну-ну. Ты, мать, главное, не раскисай. Такое уж сейчас твое дело - терпеть! Без этого, сама понимаешь, женщинами не становятся!
- Илюш, шел бы ты, честное слово, философствовать где-нибудь в другом месте! - Марина сжала покрепче зубы, сдерживая стон. Ну уж нет! При нем она стонать ни за что не будет!
Помолчав, Илья заговорил уже несколько другим тоном:
- Мариш, да я же, собственно, ничего такого не хотел сказать! Ты вообще-то не думай, я ж понимаю, что тебе очень больно!
- В самом деле? И откуда бы в тебе такой дар понимания? Илюш, ты, собственно, зачем пришел?
- Я это... Ну, как тебе сказать? Денис велел, чтоб кто-нибудь, кто ничем сейчас не занят, шел к тебе и отвлекал разговорами.
- Потрясающая идея! - Марина бы сейчас рассмеялась, если бы ей не было так больно. - Ну тогда валяй отвлекай!
Илья сконфуженно молчал. Наконец он собрался с силами и начал:
- Рассказать тебе...
- Сказку, пожалуйста! И чтоб обязательно со счастливым концом! - На последних словах Марина вцепилась в край ванны и зубы ее отчаянно скрипнули.
- Марин, что с тобой, впрочем, что я, дурак, что с тобой - это ясно. - Темные, влажные глаза Ильи жалобно блеснули.- Мариночка, зайка, тебе может быть сделать чего-нибудь? Дениса позвать, например?
- Илюшка, - с трудом выговорила Марина. - Будь другом, поднимись ко мне, там в письменном столе, в верхнем ящике увидишь большой пальмовый лист.
- Пальмовый? - изумился Илья.
- Ну да! Да не перебивай ты, ради Б-га, а то сейчас ведь опять скрутит, и ничего объяснить не успею. Так вот в этом листе штуковина одна деревянная. Принеси мне ее, пожалуйста, поскорее!
Илья исчез, а на пороге появился Денис.
- Ну, привет! - бодро сказал он, входя. - Давай, что ли, посмотрим, что там с тобой?
Боль от осмотра была такая, что Марина едва удерживалась, чтобы не начать биться головой о край ванны. Стоя над ванной, Денис прижал Маринину голову к своему животу, провел рукой по спутанным волосам.
- Потерпи, малыш, совсем немного осталось!
- Правда? - Марине уже даже и не верилось. “Г-споди, - думала она, - это кем же надо быть, чтоб согласиться вытерпеть такое еще раз?” Марине казалось, что она уже сто лет, не меньше, лежит в этой проклятой ванне, что ей всегда было так больно, и никогда уже это не пройдет.
Денис вышел, и его сменила Алена.
- Ну что, я смотрю, тебе не читается? - спросила она, кивнув на мокнущую в раковине книгу.
- Да что-то как-то не то настроение!
- Терпи, Маринка, Денис сказал, что все уже скоро кончится!
- Скоро - это как?
- Ну, часа через два, наверное.
- А... А который сейчас час? - Марина облизнула пересохшие губы.
- Шесть вечера.
- Б-же ты мой! Сколько ж времени я уже так? И кто ж это придумал - так издеваться над человеком?
- Мариш, понимаешь, это нужно пройти, пережить. Подумай о том, что часа через три, ну, от силы четыре, тебе станет так хорошо, как никогда еще не было.
- Да, но пока что мне так хреново, как... Тоже как еще никогда!
Вернулся Илья с амулетом. Марина судорожно стиснула деревяшку, прижала ее к груди. Через некоторое время ей показалось, что боль в самом деле стала легче. Марина чуть оттолкнулась от дна, взявшись руками за бортики - ванна в Крольчатнике была огромная, рассчитанная, по крайней мере, на двух человек - и начала легонько покачиваться на поверхности воды. Амулет лежал в ложбинке между Мариниными грудями, и она чувствовала легкое покалывание от его деревянных краев. Лицо ее с каждой минутой светлело, и скоро Марина уже не чувствовала ничего... Почти ничего, кроме разве что давления в самом низу, и давление это с каждой минутой все нарастало и нарастало.
Алена, сидевшая возле ванной на табуретке, с тревогой наблюдала за всеми этими изменениями. Наконец она не выдержала и легонько тряхнула Марину за плечо.
- Эй, то там с тобой происходит? Ты там живая еще?
- Оставь меня, Алена, - пробормотала Марина, не раскрывая глаз. - Мне... Мне так сейчас хорошо...
- Денис! - завопила Алена не своим голосом. - Иди сейчас же сюда! По-моему, у нее поехала крыша!
Денис появился почти мгновенно. Его тоже насторожило выражение Марининого лица. Однако он не поддался панике, а сначала осмотрел Марину и удивленно присвистнул.
- Фью, ребята, да тут уже голова! Марина! - он с силой дернул ее за плечо, пытаясь вывести из оцепенения. - Соберись, пожалуйста!
- А? Что? - Марина была словно бы в полусне.
- Ничего! - заорал на нее Денис. - Проснись! Рожать пора, слышишь, что ли?
- Да. Конечно. - Марина попыталась собрать разбегающиеся мысли, но это оказалось ей не под силу. Наконец она оставила эта бесполезные попытки и стала просто вслушиваться в голос Дениса и делать так, как он ей говорил. Это оказалось совсем не сложно, это было даже приятно. С каждым движением, с каждым напряжением мышц Марине становилось легче, лучше, приятнее, так что стон, вырвавшийся у нее под конец, был выражением не боли, а оргазма. Вздрогнув, Марина пришла в себя, нетерпеливым движением стряхнула с груди амулет, ставший уже ненужным. Пелена перед глазами сразу исчезла, и чувство настоящего счастья наполнило Марину до краев. Счастья было больше, чем воды в этой огромной ванне.
- Кто там у меня?
- Мальчик, - ответил невесть откуда взявшийся Валерьян. Он держал сына на руках и выглядел неимоверно гордым. И тут же над самым Марининым ухом прозвучал восторженный крик Ильи:
- Марина, ты только посмотри! Твой сын родился уже обрезанным!
Кто-то, кажется, Алена, поднес Марине младенца к груди, и он сразу засосал, больно, как бульдог, стиснув Маринин сосок беззубыми челюстями.
- Ты молодец! - сказал Денис. - Не порвалась нигде, и вообще! Но, Г-споди, сколько же мне, оказывается, еще надо учиться! В жизни не видел, чтобы кто-нибудь так рожал!
Чьи-то сильные руки вынесли Марину из ванны, вытерли и положили на постель. Марина устало закрыла глаза и заснула теперь уже по-настоящему. Снился ей зеленый цветущий луг и маленький светловолосый мальчик, бегущий по этому лугу к ней навстречу с громким, ликующим криком: “Мама!”

19

Сергей приехал уже почти ночью. Встреченный еще на пороге новостями, он в три прыжка преодолел лестницу и влетел в Маринину комнату с расширенными от волнения глазами.
- Малыш, как ты там? С тобой все в порядке?
- Более чем!
Марина успела выспаться, и все ужасы предыдущих часов подернулись для нее дымкой воспоминаний.
- Знаешь, - сказала она таким тоном, будто это было для нее сейчас важнее всего, - у меня больше нет живота!
И она с детской непосредственностью откинула одеяло.
- Немножко еще осталось! - ответил Сергей, желая ее подразнить.
- Ну, какой ты! А ты уже видел его?
- Нет еще. Когда же?
- Пойди посмотри! Вот он, на столе, в корзинке.
Сергей послушно подошел к столу.
- Ух ты, какой серьезный! Губы толстые, совсем как у тебя!
- А цвет? - вспомнила вдруг Марина. - Ну, в общем, какого он цвета?
- По-моему, ужас до чего красный. Сама ты разве не видела?
- Видела, конечно. Слушай, дай-ка его сюда, я еще посмотрю.
Сергей осторожно вынул новорожденного из корзинки и опустил рядом с Мариной на подушку. Марина внимательно пригляделась. Вроде бы он был такого же цвета, как в свое время Маша или Ксюша, ничуть не темнее. Хотя кто его знает? Впрочем, Марина неожиданно поняла, что ей все равно. Негр, индеец, китаец... Да хоть серо-буро-малиновый! Главное, он был такой родной, такой в самом деле ее, что у Марины от одного прикосновения к нему перехватывало дыхание и начинало сладко пощипывать в носу. Сергей смотрел на Марину с малышом на руках и улыбался.
Дверь распахнулась, и в комнату без стука вошел Валерьян.
- Ну что? - спросил он с порога. - Как парня-то называть будем?
- Да как собирались, Павлом, - не задумываясь, отвечала Марина.
- Павел, стало быть, Валерьянович, - Валерьян хозяйским жестом отобрал малыша у Марины и стал, как минуту назад она, внимательно вглядываться в его черты, рассчитывая увидеть что-то свое.
- Сергеевич, - негромко произнес Сергей.
- Что? - Валерьян непонимающе уставился на него.
- Я сказал: Сергеевич. Павел Сергеевич, в смысле.
- Это еще почему?
- Так закон такой есть. Если женщина состоит в браке, то ее ребенку автоматически записывают отчество мужа.
Валерьян молча скрипнул зубами.
- Как ты думаешь, - спросил он, помолчав, оборачиваясь к Марине, - стоит его сегодня купать или лучше погодить?
- Я думаю, нужно подождать до завтра. Не торопись, еще накупаем! Он же еще только родился!
- Твоя правда. Я тут ползунков ему притащил, - Валерьян поднял повыше увесистый пакет. - Денис сказал, лучше с первого дня ползунки одевать. Куда их тебе положить?
- Да клади пока на письменный стол!
- Кх-кх, - громко кашлянул Сергей. Когда они обернулись, спросил у Марины заботливым тоном:
- Малыш, может, тебе чаю принести? Или ты поесть чего-нибудь хочешь?
- Хочу! - Марина вдруг поняла, насколько она голодна. Еще бы! Со вчера ведь не ела! Все как-то не было времени об этом подумать. - Очень хочу! И есть хочу, и чай пить тоже хочу!
- Так я сейчас принесу! - и Сергей выбежал из комнаты.
- Ты это серьезно? - спросил у Марины Валерьян, едва за Сергеем закрылась дверь. - Ну, в смысле, насчет Сергеевича?
- Валечка! - Марина тяжело вздохнула. - Я вообще еще об этом не думала! Но мне кажется, это совершенно не важно! Ну неужели ты думаешь, что я или кто-нибудь сможет когда-нибудь забыть, что это твой сын?
- Ну да, наверное, - взгляд Валерьяна смягчился. - Мальчик, значит! Знаешь, я думал - вот родится девочка, назовем ее Викой. Ну, а раз мальчик, тогда конечно. - Он немного помолчал. - Марина, а помнишь, как ты ко мне пришла, чтобы рассказать, что... Ну, что ты ждешь от меня ребенка?
- Разумеется, помню! Ты так меня тогда странно встретил!
- У меня тогда Вика жила. Бабка на неделю к родственникам укатила, вот я Вику на это время в бабкину комнату и поселили. Я ее тогда очередной раз из больницы вызволил, так надо ж было ей где-нибудь дух перевести. В Крольчатник ей тогда не хотелось...
Она тогда только что уснула, и тут ты звонишь. То есть это я думал, что она спит. А когда ты ушла, Вика вышла из комнаты и говорит: “Ох, Валька, Валька, прозеваешь ты свое счастье!”
- А ты что же?
- А я... Я, похоже, прозевал. Пойду я, Марина, вон Серега по лестнице поднимается, слышишь, тарелки со стаканами на подносе дребезжат.
Валерьян коснулся губами Марининого лба, положил рядом с ней на подушку ребенка и вышел.  Выходя, он одновременно распахнул дверь для возвращающегося Сергея и чуть придержал ее, чтобы ему легче было пройти с подносом.
На третий день у Марины пришло молоко, и она в первый раз рискнула приложить к груди Ксюшу. Обеим эта идея очень понравилась, и с тех пор Марина кормила их двоих, точно у нее и впрямь была двойня. Размерами дети почти не отличались. “Это потому, что Пашка у тебя такой большой, - объяснил Марине Денис. - Весов у нас, правда, нет, но на вид в нем килограмма четыре, не меньше”. Однако, если присмотреться, сразу становилось видно, насколько Ксюша старше. Она уже держала головку, следила за всеми взглядом, улыбалась Марине.
Марина выносила их гулять в сад в двух плетеных корзинках. Она ставила корзинки так, чтобы сразу услышать, если кто-нибудь закричит, а сама шла на конюшню, упражняться в верховой езде.
У конюшни было весело, ребятня с визгом объезжала родившегося под Новый Год жеребенка. Со стороны казалось, что жеребенок получал от этой возни не меньшее удовольствие, чем мальчишки. Особенно лихими наездниками были Ольгины рыжики. Порой им удавалось по целых три минуты удержаться на жеребенкиной спине. Они и на взрослых лошадях скакали уже будь здоров, даром что семь им должно было исполниться только в июне!
Джейн лошадей побаивалась. Как положено благовоспитанной девочке, она рвала для них травку, относила ее в конюшню, просовывала сквозь решетки в денники, но от выпущенных погулять лошадей Джейн старалась держаться подальше. Иное дело голуби! Девочка с удовольствием ходила на чердак их кормить и чистить, она даже научилась громко свистеть в два пальца. Стоя на коньке крыши, Джейн свистела изо всех сил, размахивая при этом шестом, но голуби, похоже, не воспринимали ее так уж всерьез. Не спеша сделав круг над ее головой, они опускались Джейн на плечи, на голову, самые сообразительные тыкались клювом в карман, выискивая пшено и крошки. На фоне неба тоненькая фигурка девочки, вся облепленная голубями, казалась этаким громоздким, вычурным флюгером.


Однажды ранним июльским утром, поручив малышей заботам Маши, Марина скакала по лесу на широкой, как диван, спине добродушной кобылы Зорьки. Скакать было легко и весело, было тепло и не жарко, дул легкий утренний ветерок. Он ерошил Маринины волосы, забирался прохладными пальцами под тонкую хлопчатобумажную ткань блузки, касался Марининой тяжелой от молока груди. Мириады прозрачных брильянтиков утренней росы, щедро усыпавшие траву, переливались на солнце всеми цветами радуги.
Марина ехала по широкой, хорошо утоптанной тропинке, по обеим сторонам которой высились старые, столетние, наверное, дубы. Их толстые корявые стволы причудливо изгибались и издалека казались людьми, застывшими каждый в своей, характерной для него позе.
Марина скакала, вольно откинувшись в седле, расслабившись и распустив поводья. Она предполагала скакать так еще долго! Но человек, как известно, предполагает... Из-под кустов под копыта Зорьки неожиданно выскочил заяц. Зорька шарахнулась к ближайшему дубу, и Марина шмякнулась башкой о толстую, суковатую ветку. В голове у нее помутилось, перед глазами закружились широкие зеленые листья вперемешку с зелеными кругами, потом вдруг стало темно, а очнувшись, Марина обнаружила себя сидящей на траве под треклятым дубом. Зорька мирно паслась в некотором отдалении, зайца нигде не было видно.
Марина сделала было попытку встать, но у нее закружилась голова, и она поспешно опустилась обратно на траву. О том, чтобы сесть сейчас на лошадь, и речи быть не могло. Лежа в траве, Марина лениво следила взглядом за бесчисленной ратью муравьев, тлей, поденок и всякой прочей нечисти, кишмя кишащей среди зеленых стеблей. В траве текла собственная, похожая и непохожая на людскую жизнь со своими какими-то делами, заботами... Пробежал муравей, вскарабкался на ствол дуба. Марина сорвала травинку и осторожно спихнула его вниз на землю.
- Вот так! - сказала она самой себе. - А ну-ка, посмотрим, что ты теперь будешь делать?
Муравей секунду постоял и пополз обратно. Когда он залез уже на довольно приличную, сообразно, конечно, его росту, высоту, Марина опять столкнула его вниз. Муравей немедленно полез еще. И так раз за разом, без устали штурмовал муравей неподатливую вершину, а Марина все скидывала и скидывала его вниз травинкой.
Постепенно в голове у Марины прояснилось, и можно было бы вообще-то ехать дальше, но тут солнце начало припекать, и Марина, вместо того, чтобы встать и пойти ловить Зорьку, лениво растянулась во весь рост на спине, прикрыла глаза. Она вся разомлела на солнышке, ей хотелось спать, к тому же и ночь выдалась какая-то бестолковая, малыши все время кричали, то оба сразу, то попеременно. Черт их знает, чего им было надо! Есть они, во всяком случае, не хотели. Марина почувствовала, что засыпает. Голова у нее лежала на широком и плоском камне, поросшем сверху мягким мхом, муравьи и прочие насекомые бесстрашно ползали по ней, щекоча ее тоненькими цепкими лапками. Ни один из них не кусался. Никто не мешал ей спать.
Марине приснился дом, стоящий на высоком берегу. Вокруг был темный, незнакомый и явно дремучий лес, река еле слышно журчала, время от времени в воде всплескивали крупные рыбы. Марина сидела на крыльце дома, всматривалась в толщу воды и вроде бы чего-то ждала. Из-за поворота реки показался плот, на нем во весь рост стоял парень в клетчатой ковбойке и шортах, с шестом в руках. Лица парня не было видно, он стоял к Марине спиной. На плоту рядом с ним лежал рюкзак и какие-то еще завернутые в брезент вещи. Проплывая мимо дома, парень поднял голову, увидал Марину и прокричал:
- Эй, почему ты здесь? Отсюда же давным-давно все ушли! Прыгай сюда, я тебя увезу!
- Не могу, - отвечала во сне Марина, - здесь мой дом, здесь мои ребята.
- Ты с ума сошла! Никого здесь нет! Ты одна!
Марина вскочила с крыльца и вбежала в дом. Комнаты, большие и полутемные, затененные листвой окружающих дом деревьев, были абсолютно пусты. В доме было сыро, деревянные полы блестели, точно их только что вымыли. Марина пробежала по дому из конца в конец. Там было комнат пять или шесть, еще, кажется, была кухня. Нигде не было ни души.
- Алена! - закричала Марина. Но только эхо отозвалось.
Как же так? Алена же обязательно должна быть дома! Она ведь так редко куда-нибудь уезжает! Но Алены не было... Не было никого.
Марина вернулась на крыльцо и увидела, что плот давно уже уплыл. Вдалеке мелькала яркая рубашка парня, постепенно превращаясь в точку на горизонте.
- Эй! - закричала Марина что есть силы. - Вернись за мной! Забери меня с собой!
- Беги! - донеслось в ответ. - Беги берегом, беги, не то будет поздно! Посмотри... - но конец фразы унесло ветром. Марина обернулась и увидела темное облако, почти закрывшее лес у нее за спиной. С той стороны испуганно летели птицы, они громко кричали.
Марина побежала, путаясь в высокой траве и спотыкаясь о корни. Марина бежала, но тьма настигала ее, и Марина чувствовала, что ей никак не успеть. Сердце бешено колотилось, в горле першило, отчаянно кололо в боку. Постепенно Марина начала задыхаться. Темнота была уже прямо над ней. Вдруг она ощутила прямо за спиной  чье-то горячее, обжигающее дыхание и одновременно услышала топот копыт, точнее, оглушительный грохот. Поздно. “Вот сейчас я стану птицей и улечу отсюда!” - сказала Марина самой себе.
Вздрогнув, Марина проснулась. Топот копыт слышался совсем неподалеку. Марина села и потянулась, лениво скользнула глазами по тропе и сразу вскочила, одергивая задравшуюся во сне блузку. К ней на гнедом жеребце приближался Бруно.
- Бруно!
- Марина! Вот нечаянная встреча! Какими судьбами, дитя мое? Ведь до вас отсюда довольно далеко.
- Да вот... - Марина растерянно огляделась. - Где-то тут болталась моя лошадь...
- Не Зорька ли? Я только что встретил ее по дороге сюда. Она весьма бодро трусила рысцой по направлению к вашему дому.
- Вот дрянь такая! - Когда Марина засыпала, Зорька спокойно стояла за ближним кустиком и щипала травку. По ней никак невозможно было догадаться, что она куда-нибудь собирается.
- Ой-ей-ей! Что ж теперь делать-то? А далеко отсюда до нас?
- Да километров пять будет. Надо идти сперва по этой тропинке, а потом... Марина, давайте-ка я вас лучше подвезу! - И, не дожидаясь ответа, Бруно легко подхватил Марину и усадил ее перед собой в седло. Жеребец всхрапнул, ощутив на спине дополнительную тяжесть, скосил бешено глаза и понесся по тропе размашистой тряской рысью, от которой у Марины лязгали зубы и без конца что-то екало в животе. Тут уж было не до романтики и даже не до разговоров.
Скакали они минут двадцать, по той же дороге, по какой Марина попала сюда. Но сейчас день был уже в разгаре, солнце палило нещадно, стояла влажная духота и хотелось пить. Наконец на одном из поворотов Бруно остановил коня, соскочил на землю и осторожно снял с седла Марину. Мгновение, которое Марина находилась в воздухе, прижавшись грудью к груди Бруно, губы напротив губ, глаза в глаза - затянулось неимоверно. Не выдержав, Марина зажмурилась - будь что будет!
Но ничего не было. Бруно подержал ее и бережно поставил на землю, легонько щелкнув по носу.
- Вот так-то, Марина! Несколько месяцев не давала ты мне покоя. Я по сравнению с вами, можно сказать, старик, но... Мечты приходят не спрашивая!
Я говорил себе: девушка, живущая в таком доме, как этот, - Бруно махнул рукой в сторону, где за деревьями скрывался Крольчатник, - тем более девушка с ребенком наверняка обрадуется любому предложению. Более того, будет испытывать благодарность.
Но сейчас, встретившись с тобой лицом к лицу, вижу, что я ошибся. Не спрашивай только меня, как я это понял. Просто я уже достаточно стар, чтобы сразу видеть такие вещи. А ведь тогда, зимой, мне показалось... Но нет, это был просто сон.
Сон. Марина попыталась припомнить приснившееся ей только что. На мгновение ей показалось, что парень на плоту немножко похож на Бруно, впрочем, вблизи ведь она его не видела.
- Я пойду? - неловко проговорила Марина, не поднимая глаз. - Спасибо, что привезли.
- Всегда к вашим услугам! - Бруно шутливо поклонился, легко вскочил на своего жеребца и, взяв с места сразу в карьер, мгновенно исчез из вида.
Минут через пять Марина уже подходила к дому. Ни на крыльце, ни во дворе она никого не встретила. Слегка встревожившись, Марина быстро миновала прихожую. В столовую она почти что вбежала. Там она обнаружила почти всю компанию, по крайней мере, женскую ее половину. Марину особенно обрадовало присутствие в столовой Алены. Она даже подошла к ней, обняла за шею, потерлась лбом об Аленино прохладное плечо.

Вечером, в компании Дениса дожидаясь в столовой Сережку, Марина рискнула наконец спросить:
- А кто он такой, этот Бруно? Неужто в самом деле итальянец?
Денис весь скривился.
- А тебе на что?
- Ну так просто, - Марина слегка смутилась. - Интересно.
- Я к тому, что он ведь нас всех терпеть не может
- Да ну?!
 - Вот тебе и “да ну”!  Одну Женьку как-то и выносит только. Жалеет видно. А так-то он наш дом иначе чем борделем и не называет. Нравственный, сволочь!
Марина прыснула.
- Ну чего смеешься! Обидно ведь между прочим! Я-то ведь небось не подсчитываю сколько у него дам за одно лето на уик-эндах перебывает!
 Тут уж Марина не выдержала и откровенно захохотала.
- Ну чего ты ржешь! - Денис нахмурился, но не выдержал и сам рассмеялся. Минуты две они хохотали, причем Денис все время порывался произнести сквозь смех что-то вроде: “Ну правда!”, но выходило только нечто нечленораздельное.
Отсмеявшись, Денис продолжал уже совсем другим тоном.
- Ну, а что касается Италии, то тут как раз все правда. У него, вишь ты родители - коммунисты были, у Бруно. Ну, вот они и приехали сюда в тридцатые годы коммунизм строить. Настроились, сама понимаешь вдоволь, сама понимаешь где. Дед мой - он между прочим тоже там был - встречал там как-то Бруниного отца. Лихой, говорил, был мужик. Ну да дело не в этом. Главное - Бруно отсюда уезжать не хочет. Родители-то его еще в начале перестройки на Родину возвратились. А он ни в какую! Я, говорит, тут вырос. Смешной! - Денис помолчал.
- У них там и замок родовой есть. Это же родители его коммунисты. А  дедушка с бабушкой - обычные дворяне. Как у меня, например.
Маринины глаза расширились от изумления.
- Как, Денис? Ты разве дворянин?
- Насчет себя не скажу. А вот дед у меня и правда был дворянином. Во всех смыслах этого слова. Князь Храповицкий.- Сообщая эту информацию, Денис незаметно для себя слегка приосанился.
- Ну да! - выдохнула Марина, теперь уже пораженная не сколько смыслом самой информации, сколько тоном, которым она преподносилась.
- Вот тебе и “ну да”! - Передразнил Марину Денис.- Да, дед у меня был мировой. Я тебе как-нибудь расскажу еще про него, если время будет. О, вот калитка хлопнула, наверняка Сергей твой идет.

20

Как-то вечером к Марине пришел Володя. Сергей в тот день ночевал в Москве, по какой-то своей, неизвестной Марине надобности. Вечер был душный, и Марина лежала поверх одеяла. На ней была тонкая и длинная, до самых пяток сиреневая шелковая сорочка, присланная мамой когда в незапамятные времена с Валерьяном. Дети спали в своих корзинках, еле слышно посапывая во сне. Порой Марине начинало казаться, что кто-то из них перестал дышать, и тогда она в ужасе привставала на кровати, начинала лихорадочно вслушиваться в темноту, постепенно убеждаясь, что все в порядке и вновь откидываясь на кровать”. Дура ты, дура! - убеждала Марина себя. - Ну посуди сама, ну что с ними может случиться?! Здоровые оба дети, тьфу, чтобы не сглазить!”
Да, что бы там кто ни говорил, а Марина любила своих детей, и вместе, и по отдельности. Более того, с появлением собственных детей Марина стала неожиданно для самой себя гораздо лучше воспринимать и всех остальных, живущих в Крольчатнике. Отправляясь с коляской в лес, Марина теперь нередко уводила с собою всех, кто того хотели (а хотели обычно все), воображая себя  то супермногодетной мамой,  то старшей сестрой, а  то даже и Крысоловом, тем более, что однажды они и правда чуть было не зашли в болото. По дороге они обычно пели песни и разговаривали о всякой всячине, и Марине казалось, что никогда в жизни она еще не была так счастлива.
Случалось, что и Володя присоединялся к ним.  Марине это не слишком нравилось - при нем она чувствовала себя скованно и напряженно. Все-таки  Володя был совсем уже не ребенок, но он и во взрослую компанию как-то так и не вписался. Обыкновенно, если Володя не выполнял чье-нибудь поручение, он старался держаться где-нибудь поблизости от детей, в роли этакого старшего брата. Но на Марину Володя при этом смотрел так откровенно, что ей просто поневоле делалось не по себе.
Тем вечером Володя  возник на пороге Марининой комнаты абсолютно бесшумно.
- Привет, - проговорил он негромко, подойдя уже вплотную к кровати.
- Ой! - Марина  дернулась и мгновенно натянула на себя одеяло. Скрывшись под ним до самого подбородка, Марина сказала довольно-таки раздраженно:
- Стучаться вообще-то надо. Тебя как, этому не учили?
- Да учили, учили, чему только меня не учили, - пробормотал Володя, усаживаясь на кровать и обвивая Марину руками.
Марина испуганно вывернулась и забилась в противоположный угол кровати, не выпуская одеяло из рук.
- Володь, ты что, с ума сошел, да? - спросила она участливо.
Он коротко, сквозь зубы, выругался, и опять потянулся к Марине, норовя сдернуть с нее одеяло. Тогда Марина, совсем уже не церемонясь, заехала ему ногой в зубы. Володя охнул и отскочил.
- Ну чего ты, чего? - протянул он  жалобно.
- Воспитанные люди,- назидательно сказала Марина, - имеют обыкновение задавать вопросы. Это  помогает им избегать скользких ситуаций. Тебе как, понятно?
Вместо ответа Володя с размаху уселся на пол и, застонал, закрывши лицо руками:
- Ну почему, почему? За что вы меня все так?
- А ты что, к кому-нибудь еще уже так приходил?
Он молча кивнул. Марине сделалось его жалко. Она протянула руку и осторожно погладила Володю по всклокоченной голове.
- Бедный ты, бедный!
Володя порывисто поймал Маринину руку и прижал к губам. В глазах у него были слезы, они влажно воблескивали в темноте и падали горячими каплями Марине на руку.
- Ну что ты, малыш, что с тобой? Успокойся, не плачь, все будет хорошо.
Володя зарыдал уже не сдерживаясь, почти в полный голос:
- За что? Ну почему вы все со мной так? Ну что я, дебил или прокаженный?
- Ну что ты, Володенька, что ты, не нужно так. Просто  наверно никто не хочет быть у тебя первым.
Володя коротко, невесело хохотнул.
 - Первым!  Да за кого ж вы меня тут все держите! Да этим делом я задолго до тебя начал заниматься. Ты небось, в отличие от меня, была в тринадцать лет еще целкой.
- Да уж наверное! - откликнулась Марина, без малейшей надо сказать зависти. Представить себе невозможно, чтоб с ней  было, если б она тогда, в тринадцать лет залетела! Но любопытство взяло в ней, как всегда, верх - И с кем же ты, интересно, в тринадцать лет трахался? - спросила она с деланным безразличием.
- А ты догадайся! - Володя хитро прищурился,
 - Неужели с Ольгой?!
- Пять тебе с плюсом за догадливость!  А то с кем же? Мы ведь у мамы Нели все в одной комнате жили - и я, и она, и Дженька маленькая, Такая у  нас, понимаешь, была там детская, А что сделаешь? Двухкомнатная же квартира.
- Н-да... - Марина, честно говоря, не знала, как на это реагировать. Жалость к Володе  в ней сразу же куда-то исчезла.
- Володечка, - вкрадчиво проговорила она, - Ты бы шел себе куда-нибудь, а? Спать хочется безумно.
- Я тебе неприятен? - Как-то очень по-взрослому спросил он, и опять Марина не знала, что ей ответить.
- Нет, - сказала она, стараясь говорить так же, как он, серьезно и по возможности искренне. - Я просто не хочу с тобой спать. Ты не обижайся, пожалуйста. Так бывает.
- Да я и не обижаюсь, - сказал он с тоскливой обреченностью в голосе.- Просто... больно мне Марина, очень, понимаешь?
- Понимаю.
Оба они замолчали и молчали довольно долго. Слышно было, как защелкал и засвистал за окном здешний, крольчатниковский соловей.
- Пойду я, - глухо сказал наконец Володя. Он явно надеялся, что Марина станет его удерживать. Но она только кивнула:
- Спокойной ночи!
- Ага! - Володя поднялся с пола, нагнулся к Марининому лицу и легонько  коснулся ее губ губами, сразу выпрямился, повернулся к Марине спиной и вышел, столь же бесшумно, как и появился.
А Марина осталась, по-прежнему одна в темноте, вот только на душе у нее было  теперь далеко не так же спокойно, как до прихода Володи. И она так и не встала запереть дверь, в смутной надежде, что Володя, может быть, еще и вернется, и тогда все у них будет по-другому. Но он не вернулся. 

Дни шли, и однажды Денис спросил:
- Марина, а как же у тебя со школой? Я слышал, в одиннадцатых классах начались экзамены?
- Все может быть! - Марина равнодушно пожала плечами.
- А ты что же?
- Так меня ведь из школы выгнали.
- Г-споди, когда?
- Да сто лет назад, еще до рождения Ксюши!
Денис здорово расстроился. Все ходил, держась за голову, повторяя, как попугай:
- Надо же! А я и не знал ничего! Ох, ну надо же! И где только была моя голова?
- Да оставь ты в покое свою голову!
Стыдно Марине не было, но Дениса было очень жалко.
- Ну, позанимаюсь в этом году, а в следующем сдам за школу экстерном. Я же не буду в этом году никуда поступать!
- Алена тоже так говорила. До сих пор ходит без аттестата!
- А на кой он мне нужен? - высказалась Алена из глубины своего любимого кресла. - На мой взгляд, женщине вообще образование ни к чему.
- Ах, да что с вами разговаривать! - махнул Денис рукой. - Вот станете потом локти кусать, да поздно будет!
“Когда же это, интересно, потом?” - задумалась на мгновение Марина, но тут же выбросила все это из головы. Магда не приезжала, и потому грозная перспектива переводов с английского по-прежнему маячила где-то вдалеке. Марина с удовольствием возилась со своими детьми, дежурила, когда приходилось, на кухне, гуляла, читала книги из библиотеки, а по вечерам с нетерпением ждала Сережу, который приезжал теперь все чаще и чаще. Лекции в институте у них заканчивались, и появилось много свободного времени, предназначенного на подготовку к экзаменам.
В такие дни Марина с Сергеем с утра уходили гулять. Обоих детей они брали с собой в рюкзачках-кенгуру, а потом где-нибудь в лесу Марина кормила их по очереди, лежа в траве и задумчиво глядя ввысь, в синее небо с проплывающими в нем облаками. Сергей в это время смотрел на Марину. Иногда Марина опускала глаза, и тогда взгляды их встречались, и они вдруг начинали смеяться, просто так, от полноты жизни. Потом они возвращались, насытившись ходьбой, свежим воздухом и солнцем.
Однажды Сергей приехал из Москвы необычайно оживленный и радостный. Во время ужина счастливое выражение не сходило с его лица. В конце концов Марина не выдержала и прямо спросила, что ж там у него стряслось?
- Да вот, понимаешь, - смущенно начал Сергей, - не знаю прямо, как тебе и сказать?
- Так и скажи!
- мама у меня замуж выходит! - выпалил он на одном дыхании.
- Да ну? - поразилась Марина. - Так рассказывай же скорее! Когда? За кого? Где они жить думают, и вообще!
- На вопрос “как” ответ может быть только один - молча. Представляешь, до последней минуты мне ничего не говорила! Год почти они уже встречаются, и хоть бы намек какой-то дала! И вдруг вчера, с бухты-барахты: “Сереженька, я встретила свое счастье!”
Теперь, значит, “за кого?” Есть там у них в садике пацан такой, Левой звать, Левон, значит. По матери русский, а отец - не то грузин, не то армянин. С год назад они всей семьей на дачу уехали на своей машине и в аварию угодили. Мать, значит, этого Левона спереди сидела, и ее сразу насмерть. Грузина этого самого контузило маленько, а пацан ихний на задней сиденье спал, так ему ничего, представляешь?
Ну, родственников у них в Москве никаких нет. Левку сперва соседи приютили, потом они матери позвонили, что, мол, нельзя ли ее к нам временно забрать, пока отец из больницы выйдет. Ну, мать моя, значит, и согласилась. С неделю он у нас прожил, потом отца его из больницы выписали, и он сразу к нам приехал, сына домой забирать. Сам черный с лица и смотрит так, будто никого вокруг не видит. Левка от него со страху под стол забился и шепчет мне оттуда: “Боюсь, папа на меня сердится! Ну, что мама умерла, а я вот живой”. Представляешь, пятилетний пацан, а такие мысли! Насилу-насилу мы с матерью его успокоили. Мать тогда с ними поехала, помочь разобраться в первый вечер.
Ну, видимо, тогда они познакомились поближе, и с тех пор она их навещала, видимо, все время. Я-то не знал ничего, думал, у них в тот день все и кончилось, а оно видишь как все обернулось?
Ну а теперь главное. Жить они собираются, естественно, у него, так что позволь предложить тебе нашу, с позволения сказать, более чем скромную, конечно, обитель. - Последние слова Сергей пробормотал заплетающимся языком неразборчивой скороговоркой, бросил взгляд на Марину и совсем замолчал.
Марина сидела, поставив ноги на перекладину табуретки, уткнув подбородок в колени, светлые глаза ее потемнели, и долго-долго она ничего не говорила.
- Сережа, - сказала она наконец, - понимаешь, все это не так просто.
- Да что ж тут сложного? Сама ж говорила - мы не можем жить вместе просто потому, что нам негде! Я терпел вокруг тебя этот бардак потому, что был не в силах предложить что-нибудь лучшее. Представляешь, чего мне стоило оставлять тебя ежедневно в доме, где из трех постоянно ошивающихся мужиков с одним ты точно была близка, а с двумя другими - наверное? - Он вдруг задохнулся.
- Да, Сереженька, наверное, ты прав. Наверное, это все ужасно. Ну, что ж... - произнесла Марина, стараясь говорить как можно решительнее, хоть губы у нее и дрожали. - Давай, что ли, расстанемся?
- Ты соображаешь, чего говоришь?
- А что мне еще сказать? Что я могу сказать, когда ты не даешь мне даже подумать? Требуешь, чтобы я немедленно начала собирать вещички! А у меня, между прочим, двое детей, кто мне там будет с ними помогать? Ты, может быть? Так ты вроде весь день в институте.
- Ну, Марина, там ведь я каждый день буду приходить домой, пусть даже только вечером. Справимся как-нибудь, как-то же люди справляются, когда у них рождается двойня! На худой конец, мама моя поможет, все ж-таки она воспитательница.
- Маму твою я к своим детям на пушечный выстрел не подпущу! - немедленно вскинулась Марина. - К тому же сейчас лето, а здесь все-таки дача. И лес. Летом здесь детям наверняка лучше, чем в городе.
- Но, Марина, лето ведь когда-нибудь кончится!
- Вот когда кончится, тогда и поговорим! Пойми, Сережа, - Марина наконец смягчилась, - я же не отказываюсь, просто... Просто действительно, должна же я подумать! Ну неужели это не ясно? - Тон ее из решительного и гневного сделался умоляющим.
- Ясно, - грустно и покорно проговорил Сергей. Он немного помолчал и вдруг решительно поднялся из-за стола. - Ты прости, Марина, но я сейчас не могу здесь оставаться. Мне нужно время, чтобы все это переварить. Я, видимо, как-то иначе представлял себе наши отношения. Я даже имел дерзость предполагать, что ты действительно моя жена.
Он быстро вышел из кухни, громко протопал по всему дому, потом медленно, немыслимо долго шел через сад к калитке.
Марина сидела перед окном и смотрела ему вслед. Она видела, как захлопнулась за ним калитка. Похоже, Сергей ждал, что она побежит за ним следом. Она бы и хотела, но это было невозможно. Это  ведь значило бы, что она согласна расстаться с Крольчатником. И после этого ей бы не оставалось уже ничего, кроме как идти и собирать вещи - путь к отступлению был бы  отрезан. Поэтому Марина продолжала сидеть и смотреть на выкрашенную в зеленый цвет металлическую калитку, на прилетевшую невесть откуда и усевшуюся на ворота сороку с белоснежными боками и длинным черным хвостом. По Марининому лицу текли слезы. Сейчас она могла плакать, не стесняясь: никто ведь не видел.
Утром, перед завтраком, Марина отловила возвращавшегося с конюшни Валерьяна и, стоя на пороге столовой, поделилась с ним Сергеевыми новостями. Марине казалось, что справедливо будет сказать Валерьяну первому. Ведь, если все выйдет так, как хочет Сергей, Валерьяна это коснется прежде всего. Не оставит же Марина Пашку здесь без себя!
Как она и предполагала, Валерьян пришел в ужас.
- Ты это всерьез? Хочешь увезти моего сына?
- Валя, успокойся, я же не отбираю его у тебя! Ты будешь его навещать, так часто, как только захочешь, мы будем с ним ездить к тебе в гости, ты будешь с ним гулять, забирать иногда к себе на день-два...
- Да пошла ты к черту! Это мой сын, я хочу его каждый день видеть, а не навещать в удобное для тебя время! Сама ты можешь катиться куда хочешь, но сына я тебе не отдам, так и знай!
- Валя, тебе не кажется, что это и мой сын тоже?
- Вот ты его и навещай! В любое время! А жить он будет тут. Что тебе здесь не нравится? Может, вам с Серегой комнату еще одну выделить, побольше? Давай я с Аленой поговорю, отберем у Ольги ее мастерскую, все равно она последнее время там почти не бывает. Весь мезонин будет тогда ваш! Ну, спроси у него, может, он согласится?
Марина покачала головой.
- Что ты, Валь! Он же хочет, чтобы у него был свой дом, своя жена, своя семья... Неужели это непонятно?
- Да все мне понятно! Непонятно только, почему он этого хочет за мой счет!
Валерьян кричал, не замечая, что все уже собрались в столовой и с интересом прислушиваются к их разговору.
- Г-споди! - стенал Валерьян. - Такая кодла матерей с детьми! Что б было твоему Сергею посвататься к Ольге или там к Жене? Почему, почему именно моего ребенка увозят? За что именно мне такое? - Валерьян вдруг осекся, увидев недоуменно уставившиеся на него круглые от изумления глаза Алены.
- Валя! - воспользовавшись паузой, тихо и удивленно проговорила Алена. - Скажи мне, неужто для тебя в самом деле так важно знать, что вот это именно твой ребенок? Это же очень глупо!
Валерьян молчал.
- Но ты же всегда со мной соглашался! Ты же так же, как я, считал, что это просто замечательно - не знать и не думать об этом никогда, просто считать, что все дети одинаково наши, и неважно, кто из них от кого! Послушай, я же помню, что, когда бы ни поднимала я эту тему, ты всегда, всегда говорил, что со мной согласен! Так что ж теперь выходит, ты мне все это время врал?
Валерьян по-прежнему не открывал рта.
- Валь, скажи! - настаивала Алена. - Мне ведь важно знать!
- Ну, врал, - мрачно произнес Валерьян, уставившись в пол.
Теперь замолчала Алена. Такой Марина ее никогда не видела. На Алениных, как всегда покрытых нежным румянцем, щеках выступили красные пятна.
- Ну, я даже не знаю, - Алена растерянно развела руками. - Ну... Ну, если это тебе настолько важно, раз уж ты так страдаешь, ну вот тебе твой ребенок, целуйся с ним!
И Алена выхватила из стайки детей оживленно щебечущую о чем-то свою Соньку и толкнула ее изо всех сил прямо на Валерьяна, так что тот едва успел Соньку подхватить, не то бы она наверняка упала.
Валерьян держал Соньку на руках и смотрел на Алену изумленными, недоверчивыми глазами.
- Это правда? - выдохнул он наконец.
- Правда, - Алена резко развернулась и вышла.
- Старик, - прокашлявшись, произнес Денис, - ей-Б-гу, я думал, что ты знаешь! Ну, если ты еще сомневаешься, то могу тебе сказать, что это точно не я, поскольку я как раз тогда в одном знакомом доме трипак подцепил и как раз в это время с ним разбирался, а Илюха как раз в это время на два месяца в лагерь уехал, вожатым работать. Так что сам видишь, кроме тебя, вроде бы, некому.
Валька стоял весь красный и все крепче и крепче прижимал Соньку к груди, пока она наконец не запищала:
- Валька, ты делаешь мне больно! Поставь меня, пожалуйста, на пол!


Остальные отнеслись к Марининым новостям более-менее равнодушно, возражать, по крайней мере, никто не стал: поступай, мол, как хочешь. И удивительного в этом не было - Марина и всегда ведь знала, что Крольчатник нужен ей больше, чем она ему, а в последнее время стала к тому же лучше понимать почему. Правда теперь, оправившись после родов, Марина ежедневно по часу занималась с малышней английским - пела с ними песенки, разучивала стишки, и дважды в неделю Марина  занималась с Джейн музыкой. Какая-то польза Крольчатнику от Марины,  конечно,  была, но все же не настолько, чтобы кто-то всерьез стал здесь за нее цепляться. В конце концов, каждый имеет право поступать так, как ему кажется лучше - лишь бы другим от этого не было хуже. Так что главная проблема выходила у Марины в том, что она  никак не могла решить, чего же она  на самом деле хочет? И тут уж, конечно, никто не мог ей помочь!
Сергей отсутствовал три дня - та надолго они уже давным-давно не расставались. А когда в конце третьего дня он наконец появился, то повел себя так, словно и не было между ними никакого разговора. Иногда, оставшись одна, Марина спрашивала саму себя: чем черт не шутит, может, он передумал? Все-таки у нее действительно двое детей!

21

Неожиданно оказалось, что двое детей в неполные восемнадцать лет - далеко еще не самое страшное из того, что может приключиться с человеком. Однажды, вернувшись из кратковременной  поездки в Москву (кажется, он и пробыл-то там всего один день, не дольше)  Володя по приезде сразу же подошел к Денису и торжественно объявил, что им нужно серьезно поговорить. Они вдвоем удалились в Денисову комнату и довольно долго оттуда не выходили.
К вечеру все в Крольчатнике уже знали Володину нехитрую, но потрясающую историю. От Володи залетела девочка - одноклассница, родителями которой были торговцы-челночники. Дома они бывали редко и о том, что приключилось с их дочерью догадались довольно поздно, когда  сделать аборт было уже нельзя (“ Да и все равно бы я ей не разрешил” - высказался по этому поводу Володя.), так что им скрепя сердцем пришлось примиряться с обстоятельствами. Конечно, ребенок, родившийся на свет сразу после выпускных экзаменов - не лучшее в мире начало жизненного пути, но что ж сделаешь, в конце концов бывает и хуже. В общем, родители девушки - ее, кстати, звали Катей - постарались подойти к ситуации философски.
Но настоящий ужас охватил Катиных родителей после того, как их дочери сделали ультразвук и выяснилось, что у Кати ожидается тройня!  Бедные Катины родители впали в панику. Они ни о чем не желали слушать, требовали ни больше ни меньше, как немедленных искусственных родов. Катя сопротивлялась как могла, но  обстановка в доме была настолько ужасная, что Володя, заехав навестить Катю - что он вообще-то делал весьма нерегулярно - всерьез испугался за своих детей. Само же по себе известие, что детей у него будет не один, а трое, Володю нисколько не испугало, скорей даже умилило и наполнило законной гордостью. Вот ведь он как - раз - и сразу трое детей! О том, чем он их будет кормить, Володя не слишком задумывался, Вот только Катю следовало забрать от родителей как можно скорее, а то не ровен час...
И Катя действительно появилась, причем буквально на следующий день. Была она на два года старше Володи, бывшая его одноклассница. Оба они только что сдали экзамены за одиннадцатый класс. (Вообще-то, обосновавшись в Крольчатнике, Володя в своей школе несколько месяцев не появлялся, но там к этому давно привыкли, памятуя, с какой легкостью перескочил он дважды через класс, так что, когда в мае он как ни в чем не бывало вернулся, его без всяких проблем допустили к выпускным экзаменам, каковые он и сдал вполне успешно, а теперь размышлял, что ж ему делать с этой бумажонкой дальше: то ли задницу подтереть, то ли просто зашвырнуть куда подальше? Учиться нигде он не собирался, ему, как он говорил, это было неинтересно. По его мнению, все и так можно узнать без труда, причем сидя у себя дома, из книг.)
В свои семнадцать лет Катя была девочкой довольно высокой, полной и даже  уже слегка дебелой. С такой  фигурой ей прекрасно удавалось скрывать до сих пор свою  шестимесячную беременность от одноклассников и учителей, так, что Марина ей даже слегка позавидовала
Одного взгляда на Катю достаточно было, чтобы понять, что само по себе  решения - оставить ребенка  принадлежит одному Володе. Сама Катя явно была не способна принимать какие бы то ни было решения по какому бы то ни было поводу, но Володю слушалась и доверяла ему безгранично.
В школе Катя всегда была круглой троечницей. Тихая, вялая, она производила впечатление не до конца выспавшейся. Но несомненно, в этой сонной безмятежности крылась своя какая-то особая прелесть. Во всяком случае, Денис и все остальные постоянно оказывали Кате всяческие знаки внимания с той самой минуты, как она здесь появилась. 
Все в Крольчатнике сочувствовали ребятам, нежданно-негаданно оказавшимся в таком немыслимом положении. Все за них переживали, обсуждали на разные лады случившееся, гадали, как же это их так угораздило, прикидывали, чем и как им теперь помочь. Несколько дней Крольчатник  гудел, как улей.
И лишь главные виновники переполоха держались совершенно невозмутимо. Казалось, их абсолютно не волновало, тройня там у них или пятерня. Марина попыталась было как-то поговорить с Катей на  эту тему, но сразу увидела, что это бесполезно. Катя, устремивши взгляд вдаль, мечтательно проговорила:
- Знаешь, они мне сказали, что это три девочки! Мы с Вовой думаем назвать их Вера, Надежда, Любовь.

22

 В тот день Марина  проснулась с ощущением смутного беспокойства. Во сне она видела отца - не полузнакомого Хосе из Мексики, но человека, которого она все еще, несмотря ни на что, мысленно называла папой.
Отец сидел за своим компьютером и с искаженным от ужаса лицом наблюдал за маленьким человечком, мечущимся в отчаянии по экрану, тщетно стараясь убежать от огромных и злобных компьютерных тварей. Человечек бежал то в одну сторону, то в другую, падал, ушибался, снова вскакивал, на пути его вставали стены, а твари росли на глазах и скалили на него острые, лимонно-желтые светящиеся зубы.
Наконец одной из тварей удалось схватить человечка за ногу, тварь сдвинула челюсти, и Марина отчетливо расслышала треск переламываемых костей, немедленно перекрытый леденящим душу воплем. В компьютере что-то щелкнуло, и одна штанина отца неожиданно оказалась пугающе пустой. Скользнув взглядом на пол, Марина увидела, что по ковру расплывается огромная лужа пенистой, алой крови. Марина вскрикнула и от собственного крика проснулась.
Она села в постели и по привычке глянула сперва на подушку справа. Подушка была пустая и абсолютно холодная. Ну да, у Сережи же сегодня физика, последний экзамен. А завтра у его мамы свадьба, стало быть, и нынче ночью его можно не ждать.
На Марину навалилась тоска, и хуже того - скука. Весь день она будет сидеть с детьми, видеть вокруг себя одни и те же лица, и даже вечером ее не ожидает никакого разнообразия. “Попрошу кого-нибудь побыть сегодня с детьми, а сама съезжу на денек в Москву. В самом деле, давно надо бы навестить отца. Как-то он там один, без мамы, справляется? Никогда ведь раньше хозяйством не занимался!” Марине представился пустой, потемневший от жирных пятен кухонный стол. Посередине стоит одинокая банка с килькой в томате. Отец стоя наклоняется над банкой и перекладывает из нее кильки на криво отрезанный толстенный ломоть черствого ржаного хлеба. Кроваво-красные капли томатного соуса падают при этом на стол, где их никто никогда не вытирает. Бр-р!
Марина быстро оделась и сбежала по лестнице вниз. В кухне она нашла Женю - сегодня было ее дежурство, - и договорилась с ней насчет детей, после чего вернулась к себе переодеться и поспешила на электричку.
День был солнечный и не жаркий. На Марине было позаимствованное из гардероба Алены белое летнее платье без рукавов, открывавшее загорелые коленки - льняное, на первый взгляд даже чуть грубоватое, но сидевшее на Марине, как влитое.
Родив, Марина снова стала тоненькая и стройная, а полная от молока грудь делала ее облик просто неотразимым. Вообще за тот перенасыщенный событиями год Марина необычайно похорошела, превратившись из девочки-подростка в молодую женщину. Она теперь куда больше походила на свою покойную мать. Впрочем, сама Марина об этом не знала: в последнее время с ней стали происходить странные вещи, вдруг обнаружилось, что она никак не может вспомнить черты маминого лица. Это очень пугало Марину, и она надеялась взять сегодня у отца одну или две фотографии.
Москва, как всегда после длительного отсутствия, ошеломила Марину обилием машин и людей. Улицы прямо-таки кишмя кишели пешеходами, а от запаха бензина и гудения моторов у Марины с непривычки немедленно разболелась голова.
По телефону-автомату Марина позвонила Ане в безумной надежде - а вдруг она все еще не уехала? Марине ответила Анина мама.
- Мариночка, здравствуй! Как хорошо, что ты позвонила! Анютка там тебе оставила кучу своих вещей, не зайдешь ли ты их забрать? А то стоит чемодан, место занимает.
Марина пообещала, что сейчас же придет, и минут через тридцать уже подходила к знакомой двери. Домофон опять не работал. Этого еще не хватало! Марина злобно заколотила в дверь кулаками и ногами.
Из окна высунулась знакомая старушка.
- Опять, что ль, ты хулиганишь? И куда ж ты так колотишься? Подружка-то ведь твоя уж давным-давно уехала! Ладно, сейчас я тебе отворю.
Открывая дверь, старушка не закрывала рта, перемывая косточки слесарям, которые никак не могут починить домофон, жильцам, которые его ломают, и вообще жизни как таковой, которая, сколько ни живет старушка на свете, никак почему-то не улучшается.
- Впрочем, чего это я? Зачем уж так Б-га-то гневить? Бывает, что и хорошее случится. Бомжей вот этих на чердаке у нас больше нет.
- Как так нет больше бомжей? - заинтересовалась Марина.
- Да вот атаманше ихней, Светке, в начале весны башку ломом проломили.
- Кто?!
- Да кто? Хахаль ее, конечно. У нее  ведь их много было, даром что страшна была, как смертный грех! Так вот один и повадился  ходить, с зимы еще. Станет против подъезда  и орет во всю мочь, так, чтоб, значит, на чердаке у них слышно было:
- Отдавай, кричит, падла, моего ребенка! Сказывай, куда ты его девала!
Себя, видно, отцом числил. А то иначе с чего бы? Его как забирали после этого дела, ну, как он Светку-то укокошил, он знай все твердил:
- Поделом ей, она моего ребенка убила! В ней же ничего святого не было!
В смысле, что, мол, и убить не жалко. А я так думаю - не могла Светка такого сделать. Я-то ведь ее тоже знала, сколько раз дверь ей по ночам открывала, бывало, а что делать, не замерзать же ей на улице, человек все ж таки, не кошка.
Ох, жизнь наша тяжкая! И я ж ведь была не лучше ее, как в Москву-то с эвакуации возвратилась. Ни прописки не было, ни угла где голову приклонить. Спасибо вот люди добрые из этой вот квартиры, где я сейчас проживаю, не побоялись, приняли к себе в домработницы, прописали у себя. Уж сорок лет, как я тут живу. Одна теперь одинешенька. Сами-то вон поумирали все да поразъехались по своим заграницам, а меня вот видно забыл Г-сподь, -  и старушка тяжко вздохнув, продолжала, благо Марина стояла, оглушенная новостями, слушала и не уходила
- Так вот сразу после этого прочие все бомжи снялись и ушли. Не жизнь им, видно, тут была без нее! Ох, и несчастная ж баба была эта Светка.
От Ани Марина ехала долго. Автобуса от метро ждала сто часов. Тяжелый чемодан с Аниными вещами бил по ногам и оттягивал руки. Чего-чего там только не было! Кофточки, юбочки, брючки, целый ворох почти ненадеванного белья, четыре абсолютно новых платья, короткая зимняя куртка - да всего и не перечислишь! В общем, тяжеленький был чемодан, хоть и говорят, что своя ноша не тянет!
Чем ближе подходила Марина к родному подъезду, тем медленнее она шла. Марина никак не могла представить себе, что вот зайдет она сейчас в квартиру, а мамы там нет и уже никогда не будет.
Если бы мама была жива, Марине и в голову бы не пришло оставить сегодня малышей в Крольчатнике. Наоборот, она непременно привезла бы их с собой, похвастать, какие они толстенькие и здоровенькие, какие симпатичные у них мордашки!
Они с мамой уложили бы их на диван в большой комнате и смотрели бы на них, любовались бы ими, тискали бы их и целовали. Как бы они были счастливы все вместе!
В задумчивости Марина отперла дверь. В первое мгновение ей показалось, что ничего здесь особенно не изменилось, однако, приглядевшись, она заметила, что мебель и вещи, стоявшие в прихожей, изрядно потускнели, на всем лежал толстый слой пыли.
Из комнаты, виляя не только хвостом, но и всей задней половиной тела, вылетел Фунтик. Подхватив его на руки, Марина поразилась необычайной легкости его маленького тела. Как же он исхудал, бедняга! Надо бы забрать его с собой в Крольчатник. Вряд ли отец станет против этого возражать!
- Кто-то пришел? - проговорил из папиной комнаты хриплый от волнения голос. Послышался шум отодвигаемого стула, быстрые шаркающие шаги, и в прихожую выглянул отец, грязный, небритый, в засаленной рубашке и таких же грязных, прорванных на коленях джинсах.
- Марина, ты? - он выглядел безмерно удивленным. - Ну, входи уж! Что ж ты там встала в дверях? Чай, не чужая!
Стояла Марина потому, что при первом же взгляде на этого человека испытала безотчетный страх. Это осунувшееся, обрюзгшее лицо, бегающие, покрасневшие от недосыпания глаза, опущенные углы рта - все это было так не похоже на картину, сохранившуюся в Марининой памяти от последнего приезда сюда. Бывший конский хвост превратился в сальные, отросшие ниже лопаток патлы. Лоб избороздили морщины. Он казался страшно постаревшим.
Помедлив, Марина все же сделала над собой усилие и храбро шагнула вперед.
- Я... - тут она вдруг обнаружила, что осипла. Скорее всего, от жары - жара в этом коридоре стояла немыслимая, - я, пап, на минутку всего, узнать, как ты живешь, все ли у тебя в порядке, не нужно ли тебе чего?
- Что ж ты, столько времени не была, и вдруг на минутку? Пойдем, я тебе хоть чайку налью! Расскажешь мне о своем житье-бытье, как муж, как детки, - он сделался вдруг необычайно говорлив, нес при этом всякую околесицу, выпаливал первое, что пришло на ум, явно преследуя одну-единственную цель - задержать Марину.
“Бедный! - в Марине шевельнулась жалость. - Сидит тут с утра до вечера день-деньской один-одинешенек, с компьютером только общается! Друзей у него никогда не было, жена умерла. Неудивительно, что у него такой вид! Странно, как он тут вообще до сих пор не спятил. А какой он еще недавно был счастливый!”
- Ну, конечно, папа! - Марина старалась говорить как можно бодрее и веселее. - Я попью с тобой чаю, и все тебе расскажу. А как ты узнал, что у меня уже есть дети?
- Догадался! - ответил он и громко захохотал. Марине ничего не оставалось, как тоже засмеяться в ответ, хотя смешно ей на самом деле не было. Было, наоборот, жутковато.
В кухне было на удивление чисто, впрочем, это обстоятельство немедленно разъяснилось.
- Сестра моя вчера приезжала, твоя тетя Лиза. О тебе, между прочим, справлялась: как живешь, родила ли уже и кого, а я, к стыду своему, ничего не мог ей сказать. Так у тебя, выходит, близнецы?
- Да, - ответила Марина, - мальчик и девочка.
Она давно уже раз и навсегда решила не посвящать больше никого в обстоятельства появления у нее Ксюши. Через свою клинику Денис сделал Марине справку, документально подтверждающую факт рождения двойни (дату рождения поставили Пашкину), и Сергей уже даже сходил с этой справкой в ЗАГС и привез Марине две аккуратные зеленые корочки - свидетельства о рождении.
- Надо ж, как забавно! И что, справляешься? Свекровь, небось, помогает?
Марина кивнула.
- Ну, самое главное - есть кому помочь. А школу ты что ж, бросила, значит? Мне тут учительница твоя звонила. Ну, она не вовремя немножко попала, послал я ее куда подальше, и вообще мне ее тон не понравился. Вопила, кричала, честь школы, девичий стыд! Сама-то она кто, старая дева, что лит?
Марина в ответ пожала плечами - ей-то откуда знать?
- Эх, и откуда только в наши дни старые девы берутся, можешь ты мне сказать?
Марина и на это вынуждена была пожать плечами. Впрочем, отец, похоже, в ее объяснениях не нуждался. Склонившись над плитой и энергично помешивая ложечкой закипающий кофе, он продолжал разглагольствовать. Марина в жизни еще не видела его таким разговорчивым!
- Вот ты мне скажи, в книжках пишут, женщина нуждается в сексе больше, чем мужчина, особенно, если она, скажем, женщина в годах. И удовольствие она, говорят, от этого дела большее имеет. А на деле получается, что как до дела доходит, на тебя смотрят, как на козла какого-нибудь вонючего, так что сам себе иной раз противен становишься. Ничего, что я с тобой на такие темы говорю? Ты ж вроде теперь большая, двое детей даже у тебя!
- Ничего-ничего, пожалуйста! Я все понимаю.
- Все? - он выключил огонь и в упор уставился на Марину. - Вот прямо-таки все понимаешь?
Он решительно подошел к столу, встал прямо напротив Марины, наклонил голову, так что глаза их оказались вровень, и постоял несколько секунд. Постепенно лицо его наливалось кровью.
- Я...
“Г-споди! - в ужасе осознала Марина. - Да ведь он же...” Но додумать она не успела. Сильные руки сдернули ее со стула и резко потянули вверх, на твердую, жилистую, терпко пахнущую потом грудь. Мокрые губы впились в Маринин рот отвратительным, слюнявым поцелуем.
Марина принялась отчаянно вырываться, лягаться, царапаться, наконец ей удалось размахнуться ногой достаточно для того, чтобы чувствительно угостить “отца” носком туфли по лодыжке. Он сморщился и разжал руки.
Кухня была маленькая, поэтому отступление к дверям было невозможно. Оставалось только одно. Марина проворно вскочила на подоконник распахнутого окна.
- Сука! - выдохнул “отец”, тяжело переводя дыхание. - Пятнадцать лет я ее поил, кормил, одевал, как родную, ни в чем отказа не знала! Ну как же, единственное чадушко! А почему ты единственная, знаешь? Потому что мать твоя все пятнадцать лет обезьяну свою любимую, батюшку твоего родного, помнила и обещание, ему даденное, хранила!
А я, значит, все пятнадцать лет терпеть был должен! “Не торопись, Лешенька, еще успеем! Посмотри, многие ведь не спешат детьми сразу обзаводиться!” Правильно, многие! Только им ведь при этом не приходилось чужих вы****ков кормить!
А сколько раз я за эти годы мечтал о твоей смерти! Когда тебя аппендицитом этим в Эстонии прихватило - я уж решил, повезло. Ведь ни больниц кругом, ни врачей, хутор один заброшенный, и машин-то ведь на том шоссе, куда я с тобой побег, уж с полгода наверное   не бывало. Счастлив твой  Б-г оказался, однако. Лично, можно сказать за тобой машину прислал. В последний момент между прочим, врач в больнице сказал - еще б полчаса и поздно. Н-да, не повезло мне тогда с тобой. - Отчим облизнул языком пересохшие губы.
- Ну ладно, выросла наконец! Замуж даже уже убралась - спасибо, хоть в девках не засиделась! - можно уж, казалось бы, наконец, действительно ведь не старые еще, другие вон бабы позже рожают! А у нее  вот не вышло. Я ждал-ждал пятнадцать лет, и что ж получается - все зазря? Пятнадцать лет жизни впустую! Кто мне их теперь вернет? Выходит, она меня обманула, да еще, мало этого, умерла, теперь даже и спросить не с кого! Так я с тебя, голубушка, спрошу! Где мой сын-наследник? - И он сделал к Марине шаг, всего один, потому что Марина, по-прежнему стоя на подоконнике, закричала, громко, как только могла:
- Стой! Стой, или я сейчас в окно выпрыгну! Честно выпрыгну, я не шучу!
- Ну и прыгай! Хер с тобой! - ответил он, но тем не менее остановился.
- Ну и прыгну! - мрачно пообещала Марина, тоже не двигаясь с места.
Последовало длительное молчание.
Марина стояла во весь рост на подоконнике, нервы у нее были натянуты до предела, коленки уже начинали дрожать. Обеими руками Марина изо всех сил вцепилась в оконную раму, так что побелели костяшки пальцев.
“Вот сейчас сорвусь, - проговорил где-то внутри нее насмешливо-отстраненный голос, - и двое детей сиротами останутся!” Мгновение спустя тот же голос добавил: “Что ж, неужто в самом деле прыгать придется? Живой-то я во всяком случае ему не дамся! Тогда что же, значит...”
Но ту он вдруг как-то сразу сник, и без того обрюзгшее лицо его посерело.
- Слазь, дура, - он вяло махнул рукой, выходя из кухни. - Ходят тут, понимаешь, с голыми руками, голыми ногами, мужиков только распалять!
Дверь в спальне гулко хлопнула. Спустя некоторое время из-под нее раздалось давно забытое попискивание компьютера. Марина еще чуток постояла, не в силах разжать затекшие пальцы, потом неловко спрыгнула на пол и крадучись пошла к выходу из квартиры, подхватив по дороге подкатившегося под ноги Фунтика. Уже в автобусе Марина сообразила, что забыла забрать чемодан с Аниными вещами. Так он и остался стоять на полу в прихожей.


Марина ехала в вагоне метро с дрожащим Фунтиком на руках. Ей казалось, что все мужские взгляды со всех сторон направлены именно на нее, и все время слышались чьи-то гнусные шепотки. Садиться она не стала, боясь, что при этом еще больше откроются колени. “Г-споди, - думала она, - и этого человека я называла своим отцом! Я была уверена, что он меня любит! Даже когда я замечала что-нибудь странное в его отношении ко мне, даже тогда я была уверена, что там, где-то за всем за этим, обязательно есть любовь, не может не быть!
Ну хорошо, пусть он мне не родной, но ведь сколько лет мы прожили вместе! А может все-таки во мне самой что-нибудь не так? Или это платье во всем виновато? В самом деле, какое-то оно не такое... Ни за что больше не буду его надевать! Пускай Алена сама его носит! Она-то небось ни в какую ситуацию не попадет, будь она хоть в платье, хоть без платья!”
Нельзя сказать, чтобы взгляды и шепотки были лишь плодом Марининого разгоряченного воображения. Во всяком случае, при входе в вокзал Марину нагнал какой-то грузин и долго, назойливо предлагал баснословные деньги за то, чтоб Марина зашла с ним сейчас всего на пару часиков в одно такое местечко... Марине еле удалось от него избавиться.

23

Электричка ехала невыносимо долго. Фунтик у Марины на руках весь изнылся. Зато семикилометровый путь через лес песик пробежал на удивление быстро, и надо было видеть, с какой отвагой кидался он переплывать попадавшиеся им навстречу лужицы и ручейки!
Еще издалека, увидев родной зеленый забор, Марина вдруг припустилась бежать, да так, точно за нею гнались. Ей безумно хотелось поскорей оставить за собой весь этот страшный внешний мир и очутиться в уютной безопасности Крольчатника.
Войдя, Марина на всякий случай взяла Фунтика снова на руки: как-то они встретятся с Русланом? Но Марину радовало, что теперь у нее будет в Крольчатнике своя собственная зверюшка!
Руслан Фунтику ничего не сделал. Он только восторженно обнюхал крошечное существо, безусловно пахнущее собакой, но вот было ли оно ею в действительности? Так и не решив для себя этот вопрос, Руслан ограничился тем, что одним взмахом языка вылизал Фунтика с ног до головы, лизнул в щеку Марину и не торопясь пошел обратно в столовую.
Марина последовала за ним, рассчитывая найти в столовой хоть кого-нибудь, с кем можно было бы перекинуться словом, а то даже и выплакаться. Марина чувствовала, что еще немного, случившееся разорвет ее на куски, если она немедленно не расскажет обо всем кому-нибудь!
Однако в столовой никого из ребят не было. Комната казалась пугающе пустой и даже какой-то нелепой. Присмотревшись, Марина сообразила, что ощущение нелепости возникло у нее из-за горящего камина. Камин? В такое время? Это было странно и пугающе непривычно.
Тут ковер, скрывающий Аленину дверь, колыхнулся, и в столовую вошел человек, безусловно пожилой, правда, Марина затруднилась бы точно определить его возраст, с кудрявой белоснежной бородой и глубокими, прозрачными, как у Алены, глазами. Густые белые кудри доходили ему до плеч. Высокий лоб был чист, без единой морщинки. Человек улыбнулся Марине добрыми, чуть полноватыми губами, обнажив в улыбке ровные, без единого изъяна зубы. Человек был невысок, но строен и поразительно хорошо сложен. Марина сразу подумала, что наверняка все женщины вокруг всегда были от него без ума.
- Здравствуйте, - ласково проговорил он. - Вы, наверное, Марина? А меня зовут Александр Александрович, я Аленин папа.
- Здравствуйте.
- Вы, наверное, ребят ищете? Они все разошлись, хотят дать мне немножко прийти в себя. Я, знаете ли, стосковался по этой комнате! Все-таки я ее сам в свое время выдумал! И притом специально для таких минут, чтобы, возвращаясь из долгих странствий, садиться у пылающего камина, вытягивать усталые ноги, прикрывать глаза и слушать, как потрескивают в очаге поленья.
- Даже если на улице жара сорок градусов?
- Боюсь, что да. Такой уж я сумасброд!
- Что ж, в таком случае и я не стану вам мешать.
Уходя, Марина, кажется, даже сделала что-то вроде книксена.
У себя в комнате Марина застала Женю, воркующую над малышами. Расточая ей благодарности, Марина одновременно торопливо  стаскивала через голову платье. Груди ее за день набухли от молока и теперь невыносимо болели. Марина исхитрилась приладить к грудям сразу обоих малышей одновременно, и немедленно почувствовала себя лучше.
Кормя детей, Марина попутно рассказывала Жене историю своих сегодняшних злоключений. Когда рассказ был завершен, Женя сочувственно поцокала языком и сказала, что в свое время с ней тоже произошло нечто подобное, причем ей в ту пору едва стукнуло тринадцать. Мать же ее, как кошка, влюбленная в своего супруга, обозвала вздумавшую было пожаловаться Женю распутной тварью, и вдобавок заявила, что Жене, конечно, все это показалось.
- Вот когда я наплакалась! Думала, никогда в жизни не забуду! Руки хотела на себя наложить, его мечтала пристукнуть, а сейчас мне иногда даже смешно становится: и чего я так переполошилась? Ведь он же так и не сделал мне ничего! Ну, так и слава Б-гу, и переживать, значит, нечего. А люди, они же, известное дело, скоты все и сволочи. Плюнь ты, Марин, на все это, верно тебе говорю, плюнь да и разотри!
Марине и самой уже начало казаться, что самое верное будет плюнуть да растереть, вот только что пол было жалко.
- Эх, - вздохнула Марина горько. - Да что ж  это во мне такое есть, что все  так и липнут ко мне, прям как мухи на мед!
- Что в тебе такого?! - От изумленья Женя слегка даже поперхнулась. - Да ты что, в самом деле, что ли, не знаешь?!
- Нет.
- Да как же?! Да ведь ты же такая, такая... - Однако что она имела в виду, Женя так и не смогла толком объяснить.
Вместо объяснений Женя просто подошла к Марине, обняла ее и крепко поцеловала.
Ужин был торжественный, не только при горящем камине, но еще и при свечах. От обилия огня в столовой в этот жаркий летний вечер было просто дышать невозможно!
Во главе стола сидел Сан Саныч собственной персоной. По обеим сторонам от него, следя за каждым его движением тем взглядом, каким смотрят ребятишки на Деда-Мороза, сидела вся здешняя компания, исключая, конечно, детей.
Когда все приготовленные Женей, Аленой и Машей вкусности были уже съедены, настал в самом деле черед подарков. Сан Саныч выставил на общее обозрение чемодан, отпер его и начал по одному извлекать оттуда подарки, громогласно объявляя на всю столовую, кому что предназначается.
- Денис! Вот тебе американский фонендоскоп! Слушай на здоровье кого тебе надо. Оленька, вот тебе краски германские, видишь, какие! В специальный магазин за ними ходил! Будет теперь у тебя берлинская лазурь из самого Берлина. Женюша, вот тебе немецкий же альбом с лошадьми, тут есть фотографии всех пород и еще много всякого. Илюша, вот вам с Машей израильские подсвечники. Не какие-нибудь, а серебряные! Валенька, а тебе нынче особый подарок, ну-ка глянь, что скажешь?
Из чемодана был извлечен пухлый том в мягкой обложке, изданный в Лондоне. Это были Валькины стихи. Валька при виде книги сдавленно ахнул и стиснул томик потными, дрожащими от волнения руками.
- Что, голубчик, не ожидал? Я, брат, тоже удивлен был, скрывать не стану! Очень уж ты, на мой взгляд, сложно пишешь. Однако ж вот видишь, издали! Нравится, стало быть, кому-то! Я, собственно, случайно на него в одном магазинчике натолкнулся. Поздравляю, брат! Первая книга - великое дело!
- Спасибо, Александр Александрович, век не забуду! Я ведь и не знал ничего! Бывает же! - И Валерьян обвел всех сияющими глазами.
- Это вот Марине, не знаю уж, подойдет или нет, - он протянул ей американский диск с записями здешних бардов. - Аленка мне писала, вы, вроде, увлекаетесь такими вещами.
- Да, спасибо, - Марину весьма растрогал подарок, полученный от совсем, вроде бы, незнакомого человека.
- А это Володе, - Сан Саныч подал ему вроде бы небольшую, но довольно увесистую коробку, по размеру не больше коробок для обуви. Внутри оказались маленькие толстенькие книжки, отпечатанные на папиросной бумаге.
- Карманное издание Британской Энциклопедии, - пояснил сан Саныч. - Н у как, угодил?
- Более чем! - ответил Володя.
Про Катю Сан Саныч ничего не знал, оттого и подарков ей не привез. Правда, по виду Кати никак нельзя было угадать, в обиде она на него за это или нет.
“Раздача слонов” закончилась, после чего Сан Саныч объявил, что, кроме того, что он уже отдал, есть еще великое множество всяких шмоток, в беспорядке сваленных в Алениной комнате, так что, кто хочет, может потом зайти туда и подобрать себе и своим детишкам что-нибудь подходящее.
Марина ощутила себя персонажем волшебной сказки. А сам Сан Саныч представлялся ей великим и могучим волшебником, попросить которого можно было о чем угодно, и он все исполнит.
- Теперь, ребятки, на мой взгляд, не грех и выпить! - Сан Саныч извлек из того же чемодана большущую пузатую бутылку.
- Ром! - похвастался он. - Гавайский! Это вам не хухры-мухры!
За столом воцарилось неловкое молчание.
- Ну-ну, ребятки, я, конечно, помню, что у вас тут сухой закон, но хоть чуточку, в честь моего приезда? А, Денис? Ты как думаешь?
- Да что я, пускай они сами решают!
- Олюшка, ну а ты, я надеюсь, меня поддержишь?
Ольга искоса глянула на Дениса и промолчала.
- Аленка, а ты?
- Я пас. Сам понимаешь, папа! В моем положении...
Сан Саныч скользнул взглядом по ее округлившейся фигуре.
- Что ж, дочка, я не настаиваю. А открой секрет, кого это ты на сей раз собралась осчастливить?
- Как кого? Тебя, разумеется!
- То есть как? - брови Сан Саныча поползли вверх.
- Ну как же, папа? Ты разве не хочешь стать снова счастливым дедом?
- Ах, в этом смысле! - и Сан Саныч громко, раскатисто рассмеялся. Прочие обитатели Крольчатника его поддержали.

24

Проснувшись утром, Марина с удовольствием скользнула глазами по привычным цветкам на обоях, вещам, как всегда, стоящим на своих местах. Здесь, в этой комнате, для Марины все было своим, родным, близким. Сладко посапывали малыши на столе, каждый в своей собственной корзинке, Фунтик вытянулся в ногах кровати, обрубок хвоста подрагивал во сне.
Тихо. Слышно, как постукивают часы на стуле у кровати. Марина посмотрела на циферблат. Восемь тридцать. Ой-ей-ей! Вставать надо, а то она опоздает на завтрак! Марина встала и отдернула шторы. Комнату залили потоки солнечного света. На еле заметном ветерке приплясывали в полуметре от пола бесчисленные пылинки.
На завтрак Марина все-таки опоздала. Еще на подходе к столовой Марина услышала, как громко и весело рассказывает о чем-то Сан Саныч, время от времени делая паузы на смех.
Марина подошла к дверям на середине какого-то особенно захватывающего рассказа. Чтобы не прерывать рассказчика, она решила остановиться в дверях и подождать, когда Сан Саныч закончит. Однако Сан Саныч неожиданно обернулся и весело, громко поздоровался с Мариной.
- Ну что, соня, доброе утро! Что стала в дверях? Сядь-ка лучше за те же деньги!
- Дедушка! - запищал тоненький голосок Сони. - Ты все путаешь! Какая же она Соня? Она же Марина!
- В самом деле? - Сан Саныч театрально развел руками. - Кто б мог подумать! А я и не знал!
“Как тут весело! - думала, усаживаясь на свое место, Марина. - Как хорошо! Ни в одном доме мне не могло бы быть лучше!”
В конце завтрака Сан Саныч отодвинул тарелки, тщательно обтер салфеткой свои белоснежные усы, проговорил, обращаясь в пространство: “Благодарствую!” - и негромко постучал ложкой по столу. Присутствующие насторожились. Сан Саныч, против обыкновения, казался настроенным весьма серьезно.
- Я хотел бы сразу объявить вам некую вещь, которая всех вас, безусловно, огорчит. Я сам огорчен этим буквально до слез. Однако ж делать нечего, боюсь, что всем вам придется в ближайшее же время подыскивать себе какое-либо другое жилье. Обстоятельства вынуждают меня продать этот дом.
За столом воцарилась гнетущая тишина. Первым не выдержал Денис.
- Но почему? - закричал он так громко, точно от крика могло что-нибудь измениться.
- По обстоятельствам сугубо материального характера. Вообще-то я не обязан давать вам отчет. Прошлый год приобрел я себе небольшое шале в Швейцарии, где и намерен жить в ближайшие годы. А содержать одновременно два дома, и там, и здесь, мне, я боюсь, не по карману. К тому же, как это ни прискорбно, но приходится признать, что я становлюсь стар. Поездки в Россию в скором времени станут мне совсем не под силу. Магда великодушно согласилась поселиться там вместе со мной, и оба мы с ней вместе просим тебя, Аленушка, вместе с детками переехать на жительство к нам. Дом там, правда, не такой большой, но нам всем, смею надеяться, места хватит.
Остальным же придется, как я уже сказал, заняться поисками другого жилья. И побыстрее, потому как через неделю дом должен быть уже пуст. Ответил ли я, Денис, на твой вопрос?
Денис промолчал. Вместо него заговорил Валька:
- Кроликам, - произнес он нарочито веселым и небрежным тоном, - в таких случаях приходится куда легче и проще!
- Почему? - не понял его Сан Саныч.
- А их прирезают, - сообщил Валерьян с удивительно дурашливой улыбкой.
Сан Саныч поежился и скороговоркой произнес, что сейчас он вынужден их оставить, однако, вернувшись через неделю, рассчитывает найти дом в полном порядке и абсолютно пустой.
В столовой после его ухода сидели молча. Есть никому не хотелось. В наступившей тишине все ясно слышали, как за домом, в гараже, Сан Саныч заводит машину.
- Алена, - не слишком решительно начала было Ольга. - Послушай, но как же так? Ведь ты же, наверное, могла бы...
Не дослушав, Алена выскочила из-за стола и выбежала вслед  за отцом. Вернулась она минут через пять. В столовой отлично было слышно рычание отъехавшей машины. Входя в столовую, Алена безнадежно махнула рукой.
- Он даже не стал меня слушать!  Уж если он чего-то решил... Хочу, говорит, хоть последние годы жизни провести по-человечески!
- Да, и начать собирается с особо человечного поступка, - заметил Валерьян. - А Магда? Что ж она ему не скажет?
- А что Магда? - отозвался на это Денис. - Ее тоже ведь понять можно. Мечта ведь ее наконец сбывается: провести остаток дней с Сан Санычем и Аленой.
Алена стояла на пороге столовой, низко опустив голову и покусывая губу.
- Ребята, - с трудом выговорила она, сглотнув, - вы поймите, что я-то могу поделать? Ведь это точно такой же не мой дом, как и не ваш! - Похоже было, что мысль эта пришла Алене в голову впервые в жизни.

25

Какое-то время все ходили по дому оглушенные, как бы не до конца живые. Ко времени обеда обнаружилось, что нечего есть. Ольга, у которой в тот день как раз было дежурство, с самого завтрака ревела в Денисовой комнате и никому как-то в голову не пришло, что ее надо заменить.
Женя тоже лежала у себя с дикой головной болью, а Димыч, как взрослый, суетился возле нее и менял ей на лбу мокрое полотенце.
Марину совершенно издергали дети. Они точно чувствовали, что что-то произошло, все время плакали, кричали, и Марина ни на минуту не могла их оставить. Едва затихнет один, как немедленно принимается орать другой.
Марина металась между корзинками, и в голове у нее при этой стучало: “Ох, что же делать, куда же теперь деваться?” В принципе-то Марина понимала, что прибедняется, и на самом деле ей, конечно, есть куда деваться. Ох, как же вовремя освободилась  у Сергея квартира!
А как же остальные?
Валька расхаживал по всему дому с Соней на руках и без конца твердил, адресуясь к Алене:
- Соньку я тебе не дам! Слышишь, не дам! Нет, как ты хочешь, а увозить ее в Швейцарию я тебе не дам!
- Ну, Валечка! - молила с заплаканными глазами Алена. - Ну, погоди немножко! Будет у нас еще с тобой время об этом поговорить!
- И говорить нечего! Не дам, и все! У тебя и так уже двое!
Не в силах выносить все это, Марина, едва малыши немного затихли, бегом побежала к Маше. Она надеялась хоть там найти привычный покой и порядок, однако не тут-то было! В большей комнате все было разворочено, шла полным ходом укладка.
- Ты знаешь, Марина, мы решили, что я уеду сразу, - объяснила Маша. - Ну чего я тут стану мешаться? Илюшка-то, наверное, останется до конца. Тебе позвать его? Он свои вещи собирает в соседней комнате.
- Ты, наверное, рада, - нехорошая догадка шевельнулась у Марины.  - Ну конечно, теперь-то Илюшка только твой будет!
- Ты с ума сошла? - Марине еще не случалось видеть, чтобы кроткая Маша настолько вышла из себя. Марина горько пожалела о своем вопросе.
- Машенька, прости меня, болтаю черт знает что! Совсем я из-за всех этих дел расклеилась! Что ж теперь с Олей будет? И с Женей? А Володя с Катей, и ихние тройняшки? А зверье?
- Руслана мы с собой заберем, - решительно проговорил Илья, входя в комнату. - С голубями вот не знаю, чего делать! Придется, наверное, на балконе голубятню устраивать. Ты как, Маш, насчет этого?
- А лошади?
- Про лошадей никто еще пока что не думал. Может, Бруно их к себе возьмет? До кучи.
Мысли о зверье были приятны уже потому, что отвлекали от мыслей о людях.
Выйдя на крыльцо, Марина неожиданно услышала, что кто-то вроде бы стучится в ворота. На секунду у Марины возникла безумная мысль, что это Сан Саныч вернулся, сказать, что он пошутил. Разумеется, это был чистейшей воды бред, ведь у Сан Саныча свои ключи и он на машине! Но вдруг!.. Чего ведь не бывает на свете!
Марина не сразу узнала человека, стоящего перед ней на тропинке. Нет, ясно же, что они были когда-то знакомы, но кто он?
- Не припомнишь, что ли? - спросил высокий, заросший бородой парень в кирзовых сапогах и застиранной клетчатой рубашке. От него крепко пахло лошадиным потом и дегтем. - А я-то вот тебя сразу признал, хоть ты и здорово изменилась! Гришка я, Махонин, помнишь такого?
- Гришка! - обрадовалась Марина.
- А я ведь по твоему письму приехал! Но... - он неожиданно смутился. - Может, я не вовремя? Может, надо было письмо сперва написать? Так, может, я лучше...
- Ой, нет! - Марина прямо-таки повисла у него на руке. - Ой, нет, Гришенька, только не уходи. Пожалуйста! Это я просто сначала растерялась. Тут у нас у утра такое творится! А ты вовремя, ты просто ужас как вовремя! Ты просто замечательно сделал, что приехал именно сейчас! Ты себе просто не представляешь! - И Марина потащила растерянного Гришку за собой, все быстрее и быстрее, втащила его на второй этаж, ногой распахнула дверь в комнату Жени, и только  тогда Марина впервые испугалась: а точно ли правильно она поступила? А вдруг...
Но уже все равно было поздно. Женя уже увидела стоящего в дверях Гришку и в первое мгновение словно бы оцепенела. Затем Женя проворно вытолкала Димыча и Марину из своей комнаты, сказав им обоим:
- Вы лучше сейчас уйдите. Нам... Нам нужно поговорить. - И, уже обращаясь к Гришке: - ну, здравствуй. Ты как хоть меня нашел?
- Но, мама! - попытался было возражать Димыч. - У тебя же голова болит!
- Иди-иди, сыночка, не волнуйся, все уже прошло!
Марина в растерянности постояла перед закрытой дверью, потерла указательным пальцем переносицу и двинулась молча по коридору. Димыч догнал ее в три прыжка.
- Марина, а Марина, кто это?
- Потом, Димыч, потом! Мама сама тебе все расскажет, если, конечно, захочет!
- Но, Марина, все-таки это ужасно странно! У мамы так сильно болела голова, и вдруг сразу все прошло!
Из своей комнаты Женя не выходила до самого ужина. К ней пробовали стучаться, но она отвечала из-за двери, что все в порядке, просто, мол, надо с человеком поговорить.
Перед ужином Женя наконец спустилась. Точнее, спустились они оба, Гришка держал ее за руку, глаза у них у обоих были сияющие и счастливые. Во дворе Женя окликнула играющего с ребятами Димыча, и Гришка долго молча смотрел на него, Гладил по голове, а после нагнулся и неловко чмокнул в макушку.
Проводив немного Гришку, Женя вернулась и позвала Марину.
- Пойдем, поговорить надо!
Они зашли вдвоем за густые кусты боярышника, и там Женя, разом отбросив свою обычную сдержанность, кинулась Марине на шею и расцеловала ее в обе щеки.
- Ах, Мариночка, какая же  счастливая! А я-то еще смела думать, что чудес не бывает! Ведь еще утром я так плакала, мне так жалко было себя, что вот ведь опять окажусь я на этом свете совсем одна и без крыши над головой!
- Ну что ты, Женя! Как ты могла подумать? А мы все на что? Неужто достаточно разогнать Крольчатник, чтобы все мы враз тут же друг о друге позабывали?
Женя не ответила, и Марине вдруг показалось, что примерно так вот она и думала. Однако счастье, переполнявшее Женю, было слишком велико, чтобы она могла всерьез задумываться о чем-то другом.
- Ах, Марина, подумай только, что жизнь с людьми делает! Прямо будто в романе! Гришку, оказывается, в армии в такое место услали, он даже сейчас мне ничего рассказать не может, и письма туда вообще никакие не доходили, а уж оттуда - тем более! И главное, что-то с ним там такое сделали, со здоровьем у него теперь не очень. Хотя ты сама видела - руки, ноги, все вроде бы на месте, ну и как мужик он в общем-то тоже может. Вот только детей от него рожать не рекомендуется. Представляешь, ему даже врач сказал: “Пусть, говорит, ваша будущая супруга и не рискует, а то мало ли что родится!” Так он, бедняга, все эти годы мучился, так страдал! Детей - вот правду ты говорила - никаких спокойно видеть не мог, а баб всех за версту обходил. Кому я, говорит, такой нуден? А уж как он узнал из твоего письма, что у него сын растет, чуть с ума от радости не сошел!
Ты знаешь, Марин, я ведь ему все-все рассказала. И про вокзал, и про здесь, и... Ну, сама понимаешь. А он говорит: “Знаешь, Женька, мне все это абсолютно не важно. Я-то ведь знаю, что на самом деле ты не такая!” Нет, ну ты представляешь? - и Женя недоверчиво рассмеялась. Смех ее сам собой перешел в слезы, и, плача, она все повторяла:
- Нет, ну ты подумай, Марина, ты только представь себе: ведь все как нарочно! Се как будто так было и задумано! А люди еще врут, что Б-га нет!
Улыбаясь, Марина возвращалась к себе наверх. На лестнице ее встретил Денис и помог дотащить корзинки. Вид у него был грустный, растерянный, и сам он был какой-то на себя не похожий. Даже рубашка на нем была вся в пятнах, и галстук сбился куда-то набок. Денис, однако, отчаянно пытался бодриться.
- Ничего, маленький, прорвемся!
Марина и не подумала ему возражать. Вместо этого она пересказала Денису Женины новости. Денис, как Марина и предполагала, пришел в восторг.
- Ну! Видишь! Я ж говорил - будет еще и на нашей улице праздник! Глядишь, ближе к ночи и Ольгин муж объявится!
Марина поморщилась. Она сомневалась, чтобы это было так уж здорово.
В тот вечер почти не было разговоров у камина. Всем было грустно, тоскливо. Все чувствовали себя в той или иной степени лишними, ненужными в расстилающемся перед ними огромном и странном мире.
- Все мы тут точно обломки! - вздыхал Валерьян. - Обломки этакой гигантской взрослой империи.
Даже Женя слегка притушила блеск в своих глазах. Да, похоже, ей наконец улыбнулось счастье, но какой же ценой! И потом, а другие как же? И что станет делать теперь Денис, для которого в Крольчатнике был, казалось, весь смысл жизни?
Эти и другие вопросы вставали перед сидящими в тот вечер у  огня. Огонь был вроде бы такой же, как и всегда, и пылал так же ярко, но все же почему-то  он казался им всем сегодня на удивление  тусклым, равнодушным и даже холодным. Поэтому, когда основные  поленья начали прогорать, никто и не подумал подложить новых. Камин быстро догорел, и все тут же разошлись, молчаливо и быстро, точно люди ничем не связанные друг с другом и оказавшиеся в одном  месте случайно. Впереди была длинная и тоскливая ночь, и впервые за долгое время Марина по-настоящему пожалела о своем решении во что бы то ни стало сохранить верность Сергею. Сейчас бы так хорошо было к кому-то прижаться! Все равно к кому. Пожалуй, она даже согласилась бы оказаться в постели третьей, лишь бы только не оставаться одной.
Однако компанию Марине в ту ночь составил один лишь Фунтик. Дети спали, и, вслушиваясь в темноте в сонное их дыхание, Марина долго и напряженно думала о том, как все это было, несмотря ни на что, прекрасно, и о том, что же ее ожидает теперь, и ее детей, и Фунтика, и вообще... Мысли не давали Марине заснуть по-настоящему, хотя временами усталость брала свое, и Марина погружалась в смутное, тяжелое полузабытье, потом выныривала из него и снова оказывалась в самой середине невеселых своих размышлений.
И лишь под утро заснула Марина наконец по-настоящему, да так крепко, что едва не проспала свое дежурство.
Стоя посреди кухни - весь дом еще спал, и Марина поэтому старалась двигаться по возможности меньше и тише, - она вдруг услышала, что опять кто-то колотится во дворе в калитку. Марина выскочила в сад, как была, даже без тапочек, и роса с готовностью облизала ее босые ступни. Щеколду на калитке чуть-чуть заело (с ней такое вообще случалось). Когда же калитка наконец распахнулась, перед Мариной предстало недовольное лицо местной деревенской почтальонши.
- Тащись к ним чуть свет из-за одного письма! Живут у черта на рогах, чуть велосипед не загнала, а они, смотри-ка, даже открывать не торопятся! И звонка у них нет!
- Да что за письмо-то?
- Так в том-то и дело, что заказное! На-ка вот, распишись! Из самой Америки прилетело, на имя Солнцевой Ольги. Есть тут у вас такая?
К обеду все уже были осведомлены, что письмо прислала Ольгина мачеха, теперешняя жена Ольгиного отца. Ее до глубины души тронули злоключения незнакомой падчерицы, и она прислала приглашение для Ольги и всех детей, да сверх того еще рекомендательное письмо к здешнему американскому консулу, без которого, как она писала, Ольге вряд ли удастся заполучить быстро американскую визу.
Жили отец с мачехой в Огайо, в собственном загородном доме. Оба они где-то служили и были, вроде бы, достаточно обеспечены. Детей у них не было, мачеха не писала, почему, но общий дух письма позволял заключить, что детей у них нет по ее вине, каковую вину ситуация, сложившаяся с Ольгой, давала ей неожиданную возможность искупить.
Нельзя сказать, что получение этого письма немедленно сделало Ольгу счастливой. Однако же из Ольгиных глаз исчезло выражение тоскливой безнадежности. В тот же день Ольга съездила в Москву и подала документы на загранпаспорт. Оставалось дождаться его получения, одновременно предпринимая всяческие хлопоты насчет билетов. Словом, через месяц, максимум через полтора, Ольга рассчитывала отчалить в Америку. Время же до этого Ольга, скрепя сердце, собиралась прожить у мамы Нели.
Однако больше всего Марину поразило то, что с момента получения письма Ольга практически перестала совсем замечать Дениса. Она бегала по дому, на ходу подхватывая на руки и целуя своих детей, суетилась, собирая документы и вещи, без конца что-то напевала. Но на Дениса она даже и не смотрела. Наоборот, Марина несколько раз замечала, как он следит за Ольгой глазами, удивленно и как бы даже немного тоскливо. Казалось, что ему теперь все время чего-то не хватает, не достает.
За обедом из всех несказанно удивил Володя. На вопрос, что они с Катей собираются делать дальше, Володя уверенно ответил, что уже договорился обо всем с Бруно. У него в квартирке внутри конюшни есть две незапертые комнаты. Володя станет работать на конюшне вместо уезжающей Жени, а Катя, когда оправится после родов, сменит второго конюха, который как раз собрался с сентября уехать учиться.
Против тройняшек Бруно нисколько не возражал, наоборот, говорил, что это будет забавно. К тому же и козьего молока там было навалом, на тот случай, если у Кати не хватит своего молока на троих.
- Что ж, - заметил на это Валерьян, - неплохо это у вас получилось. Заодно присмотришь там за нашими лошадьми.
Алена, поразмыслив, согласилась оставить Соню у Вальки, по крайней мере, на первое время, а то он еще с ума сойдет!
Денис, однако, ничем не показывал, что его огорчает предстоящая разлука с Никитой. Марину, знавшую его отношение к детям, это несколько удивляло.
Про Дениса вообще никто ничего не знал: ни где он собирается жить, ни чем займется. Предполагалось, что жить он вернется к родителям. Сам Денис никому про это ничего не говорил, но ведь особых конфликтов между ними никогда не было. И потом, принимая во внимание учебу Дениса на медицинском, его работу в клинике и кучу самых разных тусовок, где его одинаково считали за своего, ситуация Дениса казалась самой что ни на есть благополучной. Марину, однако, настораживало, что вам Денис постоянно молчал. В нем как будто что-то оборвалось, и жил он сейчас как-то по инерции. Лицо его, по-прежнему ангельски прекрасное, казалось теперь лицом не человека, а статуи. Алена делала время от времени попытки его расшевелить, но даже у нее ничего не выходило.


Ночью Марину разбудил стук в дверь. Считая, что это приехал Сережа, она открыла дверь, как была, даже без рубашки.
Там и в самом деле стоял Сергей, только он был не один. За дверью около него стояли и Денис, и Валерьян, и Женя, и все остальные. Глаза у всех как-то странно блестели.
- Маринка, спускайся к нам! Мы там снова камин растопили! Нет-нет, не надо, не одевайся!
Марине показалось, что это снова какой-то сон. Она послушно шла вслед за ними по лестнице. На Сергее были майка и шорты, на остальных ничего. При входе в столовую Сергей нерешительно помедлил и расстегнул ширинку. Шорты упали на пол, майка полетела следом за ними.
В столовой собралось все взрослое население Крольчатника, кроме уехавшей накануне Маши и Кати, про которую Володя сказал, что “эта корова спит опять каменным сном и разбудить ее нет никакой возможности”.
На столе стояла бутылка с гавайским ромом. Ее пустили по кругу, и каждый сделал глоток густой, тягучей, обжигающей горло жидкости, от которой кровь побежала быстрее по жилам. Стол был отодвинут в сторону, больше того, с ним произошла совсем уж невероятная вещь: его сложили! Присутствующие улеглись на открывшееся перед ними необозримое пространство ковра. На голых, мокрых от пота телах приплясывали огненные блики. Марина почувствовала, что кто-то ее обнял и потянул вниз. Обернувшись, она увидела, что это Денис. Но как же тогда Сережа? И тут Марина заметила, что Сергей уже откатился к подножью рояля в обнимку с Аленой. Ах, так? Ну что ж, в таком случае Марина тоже не будет стесняться! Мгновение спустя она уже обо всем забыла, растворяясь в полузабытых ощущениях Денисовой близости. Впрочем, что бы там ни сохранила Маринина память об их с Денисом прежнем совместном опыте, все это было лишь бедным отражением того, что происходило с ними сейчас.
- Я люблю тебя! - кричала в исступлении Марина, нисколько не заботясь о том, что Сергей мог ее слышать. Хотя, скорее всего, ему сейчас было не до того.
- И я! - выдохнул Денис Марине в самое ухо и откатился в сторону, предоставляя ее в распоряжение кого-то другого. Марина собралась с силами и наконец сумела раскрыть глаза. Над ней нависало искаженное страстью, совсем не детское лицо Володи. Марине еще предстояло узнать, что кое-что другое у Володи развито тоже отнюдь не по-детски.
Повернув голову, Марина увидела совсем недалеко от себя Сергея и Ольгу. С другой стороны слышали громкие стоны Жени.
Трудно сказать, сколько раз за ночь сменялись на ковре пары. К утру, однако, все так устали, что так и уснули, сплетясь на ковре в какой-то немыслимый клубок.


Их разбудил зверский холод. Марина с Сергеем, пошатываясь, с трудом поднялись с ковра. Вокруг них все тоже поднимались и разбредались потихоньку по своим комнатам.
Марина с Сергеем тоже поднялись к себе, сели на кровать, пряча друг от друга глаза. Наконец Марина подняла голову и посмотрела в лицо Сергею.
- Ну? - сказала она, точно бросаясь в холодную воду. - Что ж мы теперь делать-то будем?
Сергей немного помолчал и нерешительно улыбнулся.
- Самое обидное, - сказал он, - если и следующий твой ребенок снова окажется не от меня.
Марина в ответ тоже улыбнулась.
- Это уж, Сереженька, как получится. Однако, по крайней мере, согласись, что нам обоим теперь есть чего вспомнить!
- Это уж точно! - и оба они рассмеялись, легко, весело, точно маленькие дети, опрокинулись на постель, заползли оба под одеяло и немедленно заснули снова, крепко обнявшись.
Проснулись они, когда солнце стояло уже довольно-таки высоко. Оказалось, что не они одни такие: завтрак в тот день сдвинулся с обычных девяти аж на двенадцать часов.
Вообще весь этот день, последний проведенный Мариной в Крольчатнике, получился на удивление безрежимным и суматошным. Все вокруг, казалось, откровенно не знали чем бы им лучше сейчас заняться - то ли готовиться к отъезду, то ли пока еще по возможности продолжать обычную какую-то жизнь. Обычной жизни так и так впрочем не получалось - дети капризничали и ныли без всякой, казалось бы, причины, да и у взрослых то и дело на глаза наворачивались слезы. Никто ни над кем не подшучивал, никто ни с кем не ссорился. Если двое случайно сталкивались друг с другом в коридоре или на лестнице, они кидались друг другу в объятия, плакали и целовались. Словом атмосфера в доме была весь день истерическая. 
Позавтракав, Марина с Сергеем пошли укладывать вещи. Марина было думала пробыть в Крольчатнике до конца, но теперь поняла, что это было бы как-то уж слишком грустно.
Собравшись, Сергей с Мариной тепло простились с остальными обитателями Крольчатника и направились по тропинке к станции, неся детей на груди в рюкзаках-кенгурушках и доверху набив вещами обе детские спальные корзинки. За ними, виляя обрубочком хвоста, стремглав бежал Фунтик.
Невдалеке от станции полил теплый летний дождь. Струи воды стекали по Марининому лицу, по волосам, по губам, и ей казалось, что дождь смывает с нее всю ее здешнюю жизнь, со всеми ее вкусными запахами.

ЭПИЛОГ

1


Дней через десять после Марининого возвращенья в Москву поздним вечером зазвонил телефон. Он стоял здесь на полочке над кроватью, и Марина сразу схватила трубку.
- Марин! - услышала она озабоченный голос Валерьяна. - Ты Дениса давно видала?
 - В смысле? - удивилась Марина. - Да тогда же, когда и тебя, почти уже две недели назад, в Крольчатнике.
- Да? - Голос Валерьяна отозвался тоскливой растерянностью.- Что ж делать, что ж делать-то, Г-споди!
-  Валька, да что случилось-то
- Ох,  да черт его знает, может еще и ничего. Пропал он, понимаешь.
- Как пропал?!
- Да так. Молча. Как уехал на другой день после тебя вроде как на работу, так и с концами.
- Ну, может, загулял где-нибудь?
- Да непохоже. В такое-то время, когда все у нас рушится? Да ты сама посуди, как он мог сейчас загулять?
- Валя, да не волнуйся ты так, взрослый же человек, да что вообще с ним может случиться?
- Ну-у, мало ли. С собой покончить, например, может.
- Кто, Денис? Валь, да ты в своем уме?! Да как может  такой трезвый, здравомыслящий человек... 
- Ой Марин - В голосе Валерьяна прозвучала бесконечная усталость. - Ты его  совсем, гляжу я, не понимаешь! Да ведь более ранимого и неуравновешенного человека, чем он днем с огнем не найдешь!  Ты ж ведь ничегошеньки про него не знаешь! Он ведь лет этак с тринадцати то и дело жить не хотел, родители с ним прямо замучились, то  в психушку его отправляли, то дома сажали на транквилизаторы. И ты не подумай, так-то они люди совсем неплохие, и между собой хорошо живут, что, согласись, в наши дни просто-таки редкость. Так что Денис, можно сказать,  единственное их несчастье.
- Несчастье? - тупо переспросила Марина. Просто невозможно было поверить в то, что Денис мог быть для кого-нибудь несчастьем! В голове не укладывалось!
- Ну да! Он же с тринадцати лет постоянно открытым текстом твердил, что совсем, дескать, не хочется ему жить на эдаком сволочном белом свете. Он вот только когда Крольчатник у нас организовался в себя начал слегка приходить, смысл какой-никакой в собственном существовании видеть. Дед ему покойный  про это говорил: во всем, дескать, должен быть смысл, а то ведь и жить получается, что незачем. Вот, видимо, Денис и воспринял  это буквально.
- Надо же! - Марина как-то даже не верилось, что они с Валерьяном говорят об одном и том же человеке.   
- Вот тебе и “надо же!” И что вы, между прочим, девки, за суки за такие! Он  к вам вечно со всей душой, а вы все...
- А что мы?
- Да бросили вы его все, вот что! Что, скажешь нет?
Марина совсем растерялась. По всему выходило, что Валерьян прав. Но... но как же это все могло-то произойти?
Марине вспомнился голос, произносящий: “Маленький, я тебя люблю!” “И я!” - мысленно отозвалась Марина и поняла вдруг, что это правда, что она действительно любит Дениса, и что она любила его всегда, все время, с самой первой встречи, а то, происходящее у Марины с другими, с Валерьяном, с Ильей или даже с Сергеем, на самом деле меркло перед величием и глубиной тех чувств, что связывали ее с Денисом. Так почему же она тогда...
И у Марины перехватило дыхание. Она вдруг поняла, как, в сущности, одинок был на самом деле Денис даже в теплой дружеской атмосфере Крольчатника. Конечно, то было не слишком заметно, вроде бы он всегда бы за всех и со всеми, всегда готов был прийти на помощь, поделиться с кем-то своим теплом, но кто же и когда приходил на помощь к нему? Кто делился своим теплом с ним? Кто вообще когда замечал, что и Денис тоже человек и тоже, наверное, в чем-то нуждается? В тепле, в помощи, в этой самой, как ее там называла Ольга, настоящей любви.
Ох, и что же теперь, в самом деле, со всем этим делать? Неужели ничего уже нельзя исправить?!
- Валь, - тихо сказала Марина, - А может все это все-таки неправда? Ну все что ты выдумал, я хочу сказать? Может он все-таки жив, и все  еще будет  хорошо?
- Может, конечно, - сказал Валерьян неуверенно. _ Но тогда где же он?
Марина задумалась.
- Послушай, - робко сказала она наконец. - А может он просто нашел кого-то еще, кому он до зарезу нужен? Ведь подумай, Валька, сколько вообще на земле несчастных людей? Нам-то ведь он и вправду  ничем уже не может помочь, мы все вроде сами как-то устроились.
Валерьян озадаченно замолчал. Такая мысль похоже просто еще не приходила ему в голову.
- Ну, может ты и права. - Сказал он наконец, не слишком впрочем уверенно, и сразу же отключился.
А Марина так и осталась сидеть на кровати с телефонной трубкой в руках, из которой на всю комнату раздавались частые гудки. От них проснулся Сергей  и уволок Марину к себе, под теплое одеяло.

2

В сумерках  Илья, Алена и Валерьян - последние, кто еще оставался в Крольчатнике, не считая, впрочем Алениных детей - развели в камине огонь. Он горел как всегда - прекрасный и молчаливый член их семьи, он ничем не показывал своего отношения к происшедшим здесь в последние дни переменам. Но в самом ли деле было ему все равно?
Трое оставшихся сидели тихо, и на столе не было в тот вечер традиционного вечернего чая - Женя, как и Марина, уехала сразу же после похорон, будучи не в силах дольше здесь оставаться, а кроме нее о чае, похоже, некому было позаботится.
Неслышно на пороге столовой появились дети - с ними сегодня никто вечером не занимался, их просто наскоро побросали в постель, даже без мытья, велев не шуметь. Ну так они и не шумели - они просто пришли. Наоборот, они все сделали тихонько-тихонько, шли по коридору на цыпочках, почти не дыша.
И только уже войдя в столовую Соня не выдержала - быстро перебежав через всю огромную комнату к самому камину, она проворно нагнулась над ним, так низко, что желтоватые языки пламени чуть не опалили длинные, светлые и пушистые пряди ее волос, Соня протянула к огню пухлые розовые ладошки и, жмурясь от удовольствия, сказала, почти пропела:
—  Ого-е-к горит!
— Пойдем, Сонечка, спать! - подступил было к ней Валерьян, но Алена остановила его, хмуро мотнув головой:
- Оставь ее! Пусть потешится напоследок!
“ Почему ж напоследок?! - молнией пронеслось в голове у Ильи. - Мы же с Валькой еще целую неделю собирались тут кантоваться, да и Алена сама также вроде бы говорила” Ничего не понимая, Илья потер потный лоб. Они с Валерьяном обменялись недоуменными взглядами, и дальше уже просто как во сне  наблюдали за легкими, грациозными и точными  движениями Алены. Они  видели, как она встала и не спеша подошла к бару, вделанному в свое время Санычем прямо в стену столовой, нажала на скрытую в стене кнопку - дверца отъехала,  открыв ряд бутылок с блестящими пробками из разноцветной фольги. Даже и не взглянув на них, Алена уверенно протянула руку куда-то к самой стенке бара и не без труда извлекла оттуда огромную, тяжелую, трехлитровую бутыль чистого спирту, привезенную Сан Санычем в незапамятные времена откуда-то с Дальнего Севера.
Они так до конца и не понимали, что у Алены на уме. Все так же, не спеша  и в то же время уверенно, Алена  возвратилась к камину и резко, сильно толкнув девочку, так, что та отлетела прямо на середину комнаты, Алена выплеснула в огнь почти все содержимое бутыли. Ловко отпрыгнув, Алена полубезумными, восхищенными глазами поглядела на разом выросшую перед ней стену пламени.
- Сумасшедшая! - завопили в один голос Илья и Валька.
Алена захохотала:
- А вы сомневались! - выкрикнула она сквозь смех.
Валька, не глядя больше на нее, подхватил на руки Соньку и кинулся к дверям, на бегу ухватив за руку все еще стоявшего у входа в столовую Никиту, расширенными от ужаса глазами наблюдавшего за происходящим. Характерно, что дети не кричали, точно раз и навсегда усвоив полученный ранее приказ вести себя тихо.
Илья же бросился  к Алене и перехватив ее поперек живота, насильно поволок к выходу, причем Алена отбивалась изо всех сил, царапаясь и кусаясь как дикая кошка, Илье едва удалось с ней сладить. Уже за входною дверью ей удалось размахнуться и вдарить Илье в глаз со всей дури. Шишка выскочила преогромная, глаз заплыл и несколько дней худо открывался.
 Последними из уже пылающего дома выскочили собака и кот. И долго-долго, всю ночь носились над горящей крышей перепуганные, лишившиеся пристанища голуби.
С обоими детьми Валерьян побежал на конюшню, вывел оттуда дрожащих, всхрапывающих лошадей. Он посадил Соньку на Зорьку верхом и повел обеих  лошадей в поводу куда-то подальше в лес, даже и не оглядываясь на остающееся позади зарево. За взрослыми лошадьми вприпрыжку бежал жеребенок.
Илья с Аленой тоже вышли за калитку и отойдя немного стояли и смотрели на полыхающий дом. Никита подбежал к матери и вцепился  изо всех сил в ее руку. Казалось, Алена  этого даже не замечала (хотя потом на руке долго сохранялись красные отметины от Никитиных пальцев). Ветра не было и Крольчатник горел тихо и ровно, пламя то затухало, то вновь взметывалось над забором. Кот, вскарабкавшись на верхушку росшего рядом дерева, громко и истошно орал.
Они простояли там не один час и хотя ночь была довольно холодная, им было тепло - Крольчатник согревал их и в последние часы своего существования. Наконец дом догорел - от него остался лишь обугленный остов с пустыми глазницами  окон, стекла в которых лопнули от  жара. Второй этаж выгорел дотла: он ведь был деревянный. Сгорели и мезонин, и пристройка. Бурый, вонючий дым стелился над пепелищем.
- Вот отцу будет сюрприз! - злорадно проговорила Алена, потирая от удовольствия руки.
- Мама, - потянул ее за рукав Никита - А где же мы теперь будем жить?
- Ты же слышал, что дедушка говорил? В Швейцарии.
Илья сбегал на конюшню - она тоже уцелела, как и забор, возле которого они всю ночь простояли, - и принес оттуда две попоны, в которые укутал Алену и мальчика. Алена закинула край попоны небрежным жестом за спину и сказала Илье своим обычным, немножечко сонным голосом.
- Пойдем, Илюш. Отвези-ка нас с Никитой в Переделкино к Магде. Надо будет ей все поскорей рассказать. Пусть уж она отца как-нибудь поделикатнее подготовит, что ли. А то как бы он меня с горя не укокошил.
- Есть за что, ты не находишь? - пробормотал  до конца еще не пришедший в себя Илья.
- Да? - Алена картинно приподняла одну бровь - Ты в самом деле так думаешь?
Не выдержав, Илья рассмеялся и взявшись за руки они пошли по тропинке к станции. Вокруг них звонко пели просыпающиеся  птицы и лишь тонкий-тонкий, еле уловимый запах гари примешивался к чудным ароматам осеннего леса. Притихший кот сидел у Ильи за пазухой, а Руслан уныло плелся за ними следом.

3

Месячные в положенный срок у Марины не пришли, и, хотя они с Сергеем избегают обсуждать эту тему, Марина втайне надеется, что ребенок, которого она ждет, от Дениса. Он, кстати, так больше и не объявился, не живой, ни мертвый, прямо как в воду канул.
 С Сергеем Марина живет хорошо. Она даже помирилась со свекровью, и та время от времени приходит посидеть с малышами.
Валерьян частенько заходит к ним в гости с Соней. Бывает, что он подбрасывает ее к ним на ночь в дни своих дежурств на автостоянке. От Валерьяна им известны новости про Алену, ведь Алена с Валерьяном регулярно переписываются. Алена родила девочку, которую назвала Денизой. Никита осенью пошел в Швейцарии в школу, а к девочке взяли няню. Сама же Алена прошла тестирование и поступила в Женеве в университет. Ее чудовищный поступок с отцовской дачей так  и остался безнаказанным - видимо, благодаря Магде.
У самого Валерьяна не так давно вышла вторая книжка. Половину полученного за нее гонорара Валерьян отдал Марине, как он выразился: ”На сына”. На вторую половину он  купил Зорьке место в конюшне Битцевского парка и теперь они с Мариной по очереди ездят туда через день - прогуливать кобылу, что бы не застоялась.

Маша и Илья той же осенью укатили в Израиль. Об остальных бывших обитателях Крольчатника никаких сведений у Марины нет и иногда ей даже кажется, что все это начинает уже понемногу забываться за повседневными хлопотами теперь уж самой что ни на есть настоящей жизни
Впрочем, пока еще Марине довольно часто снится, что она там, в Крольчатнике. И тогда темнота вокруг нее начинает вдруг разговаривать с ней разными голосами, и тогда Марина стонет и сбрасывает с себя одеяло, а Сергей поднимает его и укрывает Марину снова, а она в ответ шепчет ему слова благодарности, называя при этом Сергея разными именами. Чаще других слышит Марина во сне глубокий, бархатный голос, произносящий: “Я люблю тебя, маленький!” “И я! - отвечает ему Марина во сне. - Я тоже люблю тебя, Денис! Я  люблю тебя по-настоящему, слышишь!” И ей кажется во сне, что он ей отвечает.
Ну, а потом Марина просыпается и по взгляду Сергея понимает, что опять она во сне говорила. Но ей вовсе не стыдно перед Сергеем - в конце концов, сам напросился... Ей стыдно перед тем, другим, стыдно от того, что все уже поздно и ничего уже не поделаешь.
Близнецы находятся в добром здравии и развиваются каждый согласно своему возрасту. Выходя с ними на улицу, Марина выглядит теперь весьма забавно, катя перед собой огромную двойную коляску и щеголяя сама в придачу к ней большим животом. Каким контрастом ко всему этому выглядит ее все еще полудетское лицо и тоненькие, хрупкие плечи!
И им уже давно стало тесно в Сергеевой однокомнатной квартире, где к тому же проживают с ними Руслан, Барон, и, конечно, Фунтик.
Впрочем, не так давно у них появились некоторые вполне определенные виды на большую площадь. Дело в том, что Марининого отчима не так давно арестовали за изнасилование. Он сидит в институте Судебной психиатрии имени Сербского и ждет решения экспертизы по вопросу вменяемый он или нет. После чего, в зависимости от этого решения, он будет отбывать срок в лагере или в спецпсихушке. В любом случае, прописки он наверняка лишится. Квартира же его, где прописана и Марина, окажется, таким образом, в полном распоряжении Марининого семейства.