Мотель

Вдох-выдох или выдох-вдох. Глаза застилает пелена, всё как в тумане. Я испытываю удушье. Сопротивляюсь из последних сил, брыкаюсь, пытаюсь сбросить с себя причину, вызывающую удушье. Я не нахожу себе места, ползаю по полу, но это не отступает, а я даже не вижу, кто это делает со мной. Меня душат, а я не понимаю за что. Мне хочется кричать от животного ужаса, но я не могу. Я пытаюсь собрать мысли воедино и понимаю, что нельзя сопротивляться – я расходую последний кислород. Я пытаюсь успокоиться. Успокаиваюсь, и вдруг…вдох. Я начинаю судорожно хватать ртом воздух и физически ощущаю его сладковатый привкус, возвращающий меня к жизни. Медленный вдох. Я наслаждаюсь каждой его секундой. Быстрый выдох и снова спасительный вдох.


Я в своей квартире. Темно. На часах 3.24. Я в ночной рубашке. Её трудно назвать пижамой, потому что это именно рубашка. Мужская. В ней я сплю. Её забыл здесь мой бойфренд, когда ещё был. Его нет давно, а я так и не отвыкла спать в его рубашке. По нему я не скучаю, этот период прошёл. Но вот если бы меня лишили рубашки – я бы очень расстроилась. Понимаю, что думаю о каких-то пустяках, но пока не готова подняться. Только заснула и вот результат. Уже несколько месяцев меня мучает бессонница. Я хочу спать, я могу спать, но я очень боюсь заснуть. Поэтому не сплю. Несколько месяцев назад меня стали будить по ночам приступы удушья. Причём я испытываю странное чувство, как будто физически я здорова, но вдруг забываю, как дышать. Не помню, на вдохе или выдохе надувается живот, не помню, в какой момент он сдувается. Я банально не могу вспомнить, что дышать нужно носом. Когда я пыталась объяснить это в больнице, где мне сказали, что физически я полностью здорова, на меня смотрели странно. И направили к психологу, разумеется. Но я понимаю, что я здорова не только телом, но и головой. Знаю, сумасшедшие редко осознают, что они сумасшедшие, но теперь у меня даже есть справка. В психиатрической лечебнице, где меня продержали неделю, не было выявлено никаких нарушений. Я - здоровый полноценный человек, который забывает, как дышать. И это очень, очень страшно.


Я, наконец, решила подняться с пола. Дошла до телефона, взяла его в руки, тупо уставилась на часы. 3.30. Она, разумеется, спит. Но она не откажет мне в разговоре. Я набрала номер и стала слушать гудки. На седьмом заспанный взволнованный голос прошелестел в трубку:

- Алло, - её голос всегда напоминал мне шелест листьев летом, когда дует лёгкий ветер. Листья перешёптываются тихо-тихо, едва уловимо, но если ты захочешь слышать, они будут грохотать громче Ниагарского водопада. Так же и с её голосом. Её слышат только те, кто умеет слушать.

- Привет, мам, - как-то слишком виновато прозвучал мой голос. Она уловила. Она всегда улавливает настроение с пары слов.

- Ты не разбудила, я только легла, не волнуйся.

Я знаю, что она врёт, но так приятно слышать эту ложь; осознавать, что не причинила ей неудобств и верить, что она действительно не спала.

- Это снова повторилось, милая?

- Угу.

- Хочешь, я приеду?

- Мам, сейчас половина четвертого, незачем совать нос на улицу в такое время.

- Я вызову такси.

- Нет, мам, не нужно. Мне просто хотелось поговорить и немного успокоиться.

- Как было в этот раз?

- Так же как и в прошлый. Я не заметила разницы. Знаешь, в эти моменты вообще сложно думать.

- Не знаю. Но уверена, что так.

И мы молчим в трубку. Долго молчим, пока она тихо не проговорила:

- Приляг в постель, милая. Уложи голову на подушку, а я расскажу тебе потрясающе смешную историю.

Не в силах сопротивляться усталости и её едва заметной настойчивости укладываюсь под одеяло и внимательно слушаю. Совершенно глупую, неимоверную скучную историю, которую она, наверняка, выдумала на ходу, а так как с фантазией у неё всегда было плохо, то большего хаоса вряд ли где отыщешь. Но я слушаю и чувствую, как мои веки тяжелеют.


Я проснулась утром и услышала в трубке короткие гудки. На часах было 10.30



***
Когда я, наконец, согласилась с мамой и отправилась в место под названием «Мотель», я была уверена, что попаду в психбольницу со странным названием. Чтобы больных не так отпугивало. Однако всё оказалось немного иначе. Это действительно был мотель. Старый, заброшенный мотель, который десятками рук несчастных был  приведён в относительно приемлемый вид. Название ему придумать так и не смогли, за отсутствием необходимости, а потому он так и остался «Мотелем». Забавно было и то, что мотель, при  лучшем знакомстве, был все же заброшенным отелем, но, видимо, создатель не особо заморачивался разницей между тем и другим. Потому этот отель назвали «Мотелем». А может шутка такая или пиар-ход. Не знаю. Каждый входящий приносил что-то свое для всех и получал комнату для себя. В итоге общая гостиная выглядела, как внутренности головы безумца, потому что такого безвкусного интерьера я не видела нигде. Мрачные шторы соседствовали с рюшами на просиженных креслах в пастельных тонах, индийские божки с мерцающими сферами-голограммами, пустые бутылки из-под элитного алкоголя с дешёвым пивом. Периодически мы красили стены, укладывали доски на пол и однажды даже меняли трубы совместными усилиями, оставив весь мотель без воды на целую неделю. В итоге пришлось вызвать сантехников, заплатить им и получить готовую работу через пару дней.


Сначала мне казалось, что такое место по определению не может нравиться. Ветхость и старость, как бы ты не старался их не замечать, была повсюду. Хаос, в силу разнообразного контингента, поселившегося здесь, царил неимоверный. Как выяснилось уже потом: здесь не было врачей, никто не выписывал таблеток, а группа поддержки для пострадавших от странной болезни, которая у каждого своя, была самодельной и чаще всего сводилась к совместному пьянству и громким вечеринкам. Могу сказать, что время, проведённое в этом месте, я могу с уверенностью назвать самым счастливым в своей жизни. Люди приходили часто. Оставались единицы, но больше было и не нужно. Когда я появилась в «Мотеле» он насчитывал около пятидесяти постоянных жильцов. Более сотни бывали там и исчезали так же незаметно, как появлялись. Никого это не тревожило. Там вообще ничего не тревожило.


Это место, где можно было отдохнуть от жизни. Со временем я пришла к выводу, что именно жизнью мы и заболели, а когда отдыхали в «Мотеле» болезнь уходила сама. Там поправлялись все. Какое бы чудовище не терзало душу, оно погибало в этих ветхих стенах. А как понять, что тебе пора уходить? Да как только в один прекрасный момент ты осознаешь, что уже не помнишь, почему сюда попал. Именно в этот момент нужно было встать, собрать свои вещи и уйти, забрав только то, что помещается в чемодан. Это было единственное правило «Мотеля». Поэтому часто приезжали огромные грузовики, из них выгружали кровати, холодильники, стулья и столы, да и много чего еще, но уезжали только с чемоданом. Этими вещами ты благодарил «Мотель» и всех людей, которые остаются и ещё прибудут. Так ты делал для них всё, что было в твоих силах.


Я прожила в «Мотеле» 2 года. Самые яркие, насыщенные и невероятные годы моей жизни. Даже детство я не вспоминаю с такой теплотой и такой щемящей ностальгической тоской. Иногда, сидя дома у окна, я читаю, и вдруг воспоминания обрушиваются на меня ливнем. Я начинаю ими захлёбываться, понимаю, что этот поток уносит меня, но я барахтаюсь, пытаясь не утонуть в них, а в итоге сдаюсь и просто отпускаю себя плыть по течению. Я никогда не знаю, куда принесёт меня река воспоминаний, к чьему берегу меня прибьет. Может, это будет берег Джона, или берег невероятных историй о Джи. А может это будет грустная Лили или сумасбродный, чертовски очаровательный и сквернохарактерный Боб. На любом из этих берегов мне комфортно и уютно. Позавчера я уплыла по реке воспоминаний и вернулась только сегодня, а началось всё с того, что я читала у окна, а за окном начался ливень. И я уже не могла остановить поток бурной реки.


***
Джон Джонатан – человек, забывший как


Уже через несколько месяцев моего пребывания  в нашем маленьком мотеле к нам приехал новый постоялец. Кадр, которого все как-то сразу полюбили. Он встал на пороге с маленьким чемоданом в руке. Молча обозрел общую гостиную, где мы развлекались как могли, и громогласно возвестил:

- Джон Джонатан. Я совершенно забыл как.

Сотни незаданных вопросов отразилось на лице каждого, кто находился в комнате. У меня у самой с десяток предположений поселилось в голове:

- Что же ты забыл?
- Забыл, как делать спагетти?
- Забыл, как помнить?
- Забыл, как дышать? Так и я не помню.
- Забыл, как помнить? Так тут и таких людей масса.

Неудовлетворённое любопытство вскоре было удовлетворено историей Джона. Он был первым человеком, который пришел сам.  Первым человеком, которого никто не настраивал и не уговаривал на совершение этого шага. Да он, в принципе, стал человеком, который многое в нашем мотеле сделал впервые. Однажды ночью он перебудил весь мотель, потому что прочитал книгу, где через какой-то промежуток времени люди, жившие одной коалицией, устраивали «ночь сказок». Он немедленно заразился идеей и потребовал провести «ночь сказок» в общей гостиной как можно скорее. Пока не притащил туда всех – не успокоился. Заговорщицки шептал, таскал одеяла со всех комнат, расталкивал засыпающих. В общем, творил нечто совершенно невообразимое для взрослого солидного человека.


Однажды мы с Джоном курили в окно его комнаты и болтали ни о чём. Тогда он уже неделю жил с нами, но мы по-прежнему ничего о нём не знали, кроме того, что он интереснейший собеседник, сумасбродный весельчак и притягательная личность, которую не любить невозможно. Причём не уважать, а именно любить, как близкого родственника или друга детства. Такой трепетной и нежной любовью, которую никогда не забыть. Странностей за ним не замечалось: замертво он не падал, в подушки вроде не рыдал и был как-то абсолютно спокоен и подозрительно нормален для нашей разношёрстной компании.

Я неожиданно решилась спросить:

- Джон, что же с тобой не так? Почему ты пришёл сюда? Да ещё и добровольно?!
– детским заговорщицким голосом пролепетала я, начав странно подмигивать и по-дурацки хихикать, чувствуя себя совершенно нелепо. Но было такое ощущение, что я сейчас узнаю самую большую вселенскую тайну и я не могла остановиться.

В свою очередь Джон был очень серьёзен и смотрел на меня, как отец на хорошенько провинившегося ребёнка:

- Лина, ну я же говорил. Говорил всем вам. Я забыл как!

Выражение его лица в этот момент выражало такое странное недоумение, как будто это самая очевидная фраза на земле, а я её не понимаю.
 
- Ты говорил, - осторожно начала я, - но никто не понял, что же ты забыл, Джон!

Он вдруг расхохотался и приобнял меня за плечи:

- Лина, ты удивишься, насколько всё это очевидно и в то же время совершенно необъяснимо. Я действительно не помню как. Точнее я не то чтобы не помню, я не понимаю. Я вдруг перестал понимать, как мы живём. Вот ты никогда не задумывалась о том, как мы ходим по совершенно круглой Земле, но вроде бы идём прямо, не ощущаем её округлости!?

Теперь я смотрела на него в полном недоумении:

- Ну, что тут понимать. Тут физика всё прекрасно объяснила. Закон притяжения, все дела. Я в этом не сильна, но даже мне довольно понятно.

- В том и дело, - возбуждённо заговорил он, - тебе понятно! А у меня в голове не укладывается. И никакая физика не может стать авторитетом. Я не понимаю, как мы ходим! Вот мы ноги переставляем, губами шевелим, но ты же не думаешь при каждом шаге: «Поднять ногу на 7 сантиметров, согнуть её в суставе, сделать выброс ногой вперёд, поставить ногу на землю, сохранить устойчивость. Использовать левую ногу, поднять её на 6 сантиметров и так далее». Ты ведь об этом не думаешь, не даёшь этой команды, но ноги идут, Линочка! Они идут! И даже бегут, когда это необходимо. А кровь? Ну как она там себе циркулирует в этих венах?! Ума не приложу! И раньше всё таким простым и понятным казалось, а сейчас начинаю об этом думать и впадаю в приступ паники. Совершенно не понимаю, как это всё работает! Для меня это стало таким потрясением, что я половину мира перестал понимать. Не понимаю, как мы выбираем еду и почему хочется курицу сегодня, а свинину завтра. Не могу понять, как глаза не забывают моргать даже когда я их об этом не прошу. Не понимаю, как это всё происходит и самое главное, почему я во всём этом не участвую! Так устал, что уже просто не мог быть один. И пришёл туда, где, надеялся, поймут. Но тут все как-то серьёзно больны, вот ты дышать забываешь… А ведь забываешь, - вдруг загорелись его глаза, - значит сигналов не даёшь! Значит, как-то всё же думаешь о том, что нужно дышать! Я вот частенько не помню, живот втягивается на вдохе или выдохе. Часами сижу, пробую и так и эдак, и, кажется, всё равно не понимаю, как должно быть!

- Я не совсем понимаю, - угрюмо пробормотала я, - ты забыл, как жить? Но ты не просто забыл. Ты, выходит, совершенно не понимаешь, как устроена жизнь. Как маленькие дети! Только они и вопросами этими не задаются. А тебе меньше повезло. Вопросы есть – ответов нет. Глупое подвешенное состояние.

- Да, - сразу погрустнел Джон, - ты совершенно права в каждом слове, – он глубоко затянулся сигаретным дымом и выбросил окурок в окно, - тут мне не помогут, так ведь? – едва слышно проговорили его губы.

- А кому здесь помогают? - я удивлённо вздёрнула брови, - мы здесь не за тем, чтобы нам помогали, а затем, чтобы жить комфортно. Среди таких же людей, в жизни которых что-то пошло не так.

- Что-то пошло не так, - усмехнулся Джон, - так ты это называешь?

- Да, именно так.

В позе Джона стало проскальзывать едва уловимое раздражение, и я решила уйти. Он остановил меня уже на выходе из комнаты, окликнув:

- Эй, Лин. Я рад, что я здесь. Мне действительно так лучше.

- Я знаю, Джон.



***
Невероятная Джи


Алла появилась в «Мотеле» как-то тихо и незаметно. Она чаще молчала, чем говорила, много улыбалась, но была какой-то совсем незапоминающейся. Казалось, вот ты говоришь с ней, а она сейчас выйдет из комнаты, чтобы посетить уборную, и ты тут же забудешь, как она выглядит. А когда она вернётся, даже не вспомнишь, что говорил с ней. Она была настолько посредственной, что рядом с ней даже стыдно быть хоть немного выделяющимся. А рядом с ней выделяющимся было абсолютно всё. Однажды Алла как-то неожиданно для всех, и, наверное, в первую очередь для самой себя, вдруг стала говорить прямо в общей гостиной, на традиционном чаепитии:


- Когда-то я работала в полиции, - сказала и выжидающе на всех уставилась, как будто ждет реакции. Она и ждала. Но только все были настолько ошарашены, что даже наш Боб, который никогда не забывал вставить язвительной реплики по поводу и без оного, промолчал. Не знаю, что удивило меня больше, что Алла умеет говорить, что Боб умеет молчать или то, что Алла - представитель закона. Наверное, меня шокировало всё сразу, а пока я пыталась осмыслить и не облить колени горячим кофе, Алла уже взахлёб рассказывала свою историю, обхватив колени руками, предварительно укутавшись в тёплую шаль из овечьей шерсти. Она оказалась на удивление увлекательным рассказчиком, а может быть её история была настолько невероятной и удивительной, что даже если бы самый что ни на есть настоящий кот стал её рассказывать – никто и бровью не повел бы, а просто слушал бы внимательно-внимательно.


- Эта история случилась лет 20 назад, - вещала Алла, обводя всех очень интригующим взглядом, - тогда я работала помощником детектива и была очень юной и амбициозной. Гордо носила пистолет в кобуре так, чтобы его было видно, каждый вечер начищала свой жетон, чтобы, если вдруг достать придётся, уж наверняка ослепить и потерпевших, и нарушителей, и вообще весь мир, - Алла очень заразительно рассмеялась, а за ней и все мы. В гостиную подтягивалось всё больше людей, обстановка становилась домашней и уютной, а ночь обещала быть длинной и невероятной.


- Так вот это было моё третье дело, - очень серьёзно заговорила Алла, - мы расследовали исчезновение девушки. На тот момент со дня её пропажи прошло уже два месяца, и мы не чаяли особых надежд. Заявление принесли семь недель спустя после предполагаемого исчезновения. Уже неделю мы сбивались с ног совершенно безрезультатно, но, с каждым днём поражались всё больше. Все, что мы знали о девушке – ее имя. Ее звали Джи. Из всех опрошенных о ней ни у кого не сложилось одинакового впечатления. Мы искали призрак. Не зная, кто она есть и что ей движет. Мы даже стали склоняться к тому, что она сама преступник. Но у нас не было ни одной зацепки, кроме её фотографии. Это то немногое, что мы о ней знали, кроме имени. Хотя многие опрошенные говорили что-то вроде: «Да, но когда мы были знакомы, она была блондинкой!» или «Не знаю, что за ужас вы мне показываете, но она бы в жизни не носила такой стрижки. Это совершенно на неё не похоже», или «Смутно знакомое лицо, Боже, да ведь это Джи, но она категорически не носит платьев, так что вряд ли это она, хотя и очень похожа». Спустя неделю этого сумасшествия мы с детективом просто не знали, что делать…


- Подожди, Алла, - прозвучал чей-то тревожный голос, - расскажи, кем видели её люди! Расскажи! Я не могу понять, что значит: она была разной. Не могу поверить, что ни одни показания не сошлись, как же так!?


Голос принадлежал Лео, нашему милому и самому юному сожителю, который имел страшную манию узнавать всё до конца. Если в его жизни появлялся хоть один непонятный момент, если хоть что-то ему было неизвестно – он был сам не свой. Его можно было свести с ума,  не ответив на вопрос. Однажды я из вредности не сказала, какого цвета мои настоящие волосы, те, что от рождения, а не результат химических корпораций, снабжающих краской красивых нас. Так он ходил за мной три дня. Не ел, не спал, всё время сидел под моей дверью, смотрел на меня во сне, если я по неосторожности и привычке вдруг не закрывала дверь. Пришлось сказать, чтобы голодом не уморить несчастного.
После этого вопроса Алла как-то в раз преобразилась. Она вдруг показалась мне уверенной в себе и напористой, стала приводить примеры, озвучивая их так, словно читает показания свидетелей, будто помнит их наизусть:


- Первым делом мы отправились в университет, который приняли за точку отсчёта, потому что по имеющимся данным, она являлась его студенткой. Ее группа была выпускной. Джи было 24 года в то время как мы начали её искать. Меня отправили опрашивать её одногруппников и первый, с кем я столкнулась, был светловолосый парень с невероятно большими глазами. Он курил недалеко от главного корпуса. К нему я и подошла:

-Добрый день, Вы могли бы уделить мне минуту?

 Никакой реакции не последовало, хотя он в упор смотрел на меня. Я решила, что стоит сразу перейти к вопросам, не все любят полицию и, возможно, я смогла бы его заинтересовать непосредственно темой, если ему неприятна сама суть разговора со мной:

-Вы знакомы с Джи?

 И я не прогадала. Его лицо сразу оживилось, он спросил:

-Вы знаете, где она? - в его голосе было столько надежды, что мне даже стало не по себе.

-Увы, надеялась, что Вы поможете мне её найти.

-А, вы же коп. Я не могу Вам помочь, а если бы мог, то не стал бы. Джи не любит полицию, не думаю, что она хотела бы, чтобы именно вы её нашли.

- Я лишь хочу помочь ей и тем людям, которые её ищут.

Парень расхохотался:

- Помочь Джи? Вы серьёзно? Джи - ангел-хранитель десятков людей. Как можно помочь Ангелу?

Я всерьёз обеспокоилась душевным состоянием говорившего, потому что несусветная околесица, которую он озвучивал, повергла меня в замешательство. Я хотела уйти, ибо нездоров он или в состоянии наркотического опьянения – не важно, свидетель из него никудышный. Но, внутреннее чутьё подсказало, что стоит задержаться, и я снова не прогадала.


- Что Вы имеете в виду? – осторожно спросила я.

Кевин, так его звали, лучезарно заулыбался, уселся прямо на траву, прикурил новую сигарету и стал говорить:

- Я познакомился с Джи года 3 назад, когда она вдруг появилась в нашей группе. Она вошла в комнату и приковала к себе все взгляды, потому что на ней было платье такого яркого цвета, что слепило сильнее солнца в жаркий день. На её руках были десятки браслетов, на каждом пальце по кольцу, серёжки, казалось, заканчивались только у пупка, длинные тёмные волосы опускались чуть ниже талии. Она ворвалась в кабинет с таким хохотом, что преподаватель, который вёл лекцию, оправлялся от шока и её наглости целых несколько секунд, прежде чем начал кричать об испорченности современного поколения. Она сделала реверанс прямо у входа и заняла первую парту. Учитывая, что у нас сидели, начиная с третьей – можете себе представить шок, в который она повергла всех, находящихся в аудитории, людей. После лекции она исчезла. И не появлялась с месяц, а когда вернулась – это была миловидная девушка с грустными глазами, волосами до плеч, нежно-голубых джинсах, поношенных кедах и выцветшей футболке. Она исправно ходила на лекции, успешно сдавала экзамены и со всеми находила общий язык. Я как-то постепенно привык к её существованию и просто о ней забыл. В моей жизни был трудный период, было просто не до того. Когда трудный период стал депрессией, в один из вечеров я оказался на мосту, перелез через парапет и намеревался прыгнуть. И знаете, было действительно всё равно, и я был совершенно к этому готов. Я не писал предсмертной записки, ни с кем не прощался. Я просто пришёл, чтобы прекратить боль, пожиравшую меня изнутри. Когда я уже собирался сделать решительный шаг – появилась она. Перелезла через парапет и сказала:

- Дай руку.

Я был настолько ошарашен её появлением, что сначала протянул руку, а потом немедленно её отдёрнул, со словами:

- Я не хочу, чтобы меня спасали. Уходи!

- Я не собираюсь тебя спасать. Мне просто страшно прыгать самой. Поэтому, держа тебя за руку, мне будет спокойнее, - сказала это так, как будто мы планы на вечер обсуждали. Голос даже не дрогнул.

- Ты чего прыгать собралась? Вали отсюда.

- Тебе можно, а мне нет?! – она жутко разозлилась и пнула меня ногой под колено. Да пнула так больно, что нога подкосилась, я чуть не упал. Я настолько испугался, что тут же схватился за прутья за моей спиной и завопил, как ненормальный:

- Ты что, идиотка? Я чуть не свалился! Думай головой, что делаешь! Я мог погибнуть! – проорал и понял, какой я кретин, глядя на смешинки, появившиеся в её глазах. Пришёл прыгать с моста, а сам орал на неё за то, что она чуть меня с него не сбросила.


Покраснел, как помидор и хотел провалиться сквозь землю, а она даже не засмеялась, не назвала меня идиотом или ничтожеством. Она просто улыбнулась, пожелала хорошего вечера, перелезла через парапет и ушла. Я стоял ещё минут пятнадцать. Никакого желания прыгать, естественно, уже не было. Я тоже перелез через парапет и, как шлюха после унизительной ночи, потянулся  домой. Пришёл и, не поверите, сел писать реферат, заданный на завтра. Прибрался в комнате, приготовил обед, включил любимый сериал и от души смеялся. Полночи просидел в эйфории, каждую секунду оценил. Пришёл на лекции, в глаза не мог ей смотреть, так было стыдно. А она и виду не подала, что что-то случилось. Я как-то попытался с ней об этом заговорить, подошёл, хотя особо и не общались никогда, начал что-то мямлить, а она глаза округлила, мол, не понимаю о чём ты. Я психанул и ушёл. Через три дня в автобусе её встретил, снова подошёл. Посмотрел прямо в глаза:

- Спасибо, - сказал и ушёл.

- Пожалуйста, - услышал в спину. Оборачиваться не стал, и всю дорогу домой улыбался. Мне было хорошо и совершенно спокойно. Тогда я и понял, что она - мой ангел-хранитель.


Я слушала его историю с таким восторгом, как только в детстве слушала мамины сказки. Она казалась невероятной, нереальной, но потом реалистичное мышление взяло верх. Я осмыслила, что девочка шла мимо, сама не меньше испугалась, ну и рискованно, но сделала то, что могла. Просто сделала всё, что могла. Никакой сказки. Просто жизнь.

- Но Вы сказали, что она ангел-хранитель не только Ваш. Что это значит?

- А Вы найдите Айрин Груви. Спросите, знает ли она Джи, - рассмеялся и отвернулся.


Я поняла, что разговор окончен и в полном недоумении отправилась искать Айрин. Я уже понимала, что меня ждёт не менее захватывающая история этой странной Джи. Я нашла Айрин в столовой. Извинилась, но она была крайне милой девушкой и сказала, что совершенно не против собеседника на время своего скучного обеда. Когда я спросила о Джи, её лицо вдруг как-то сразу просветлело. Я потом неоднократно наблюдала это состояние на лицах людей, говоривших о Джи.


Айрин поведала мне свою историю, не менее загадочную и интригующую:
- Джи настоящее чудо! – тут же затрещала Айрин, отставив посуду, -  когда я с ней познакомилась, жизнь моя была не самой праведной, говоря откровенно. Много наркотиков, алкоголя. Я пробовала всё, что пробовать не стоило.
Глядя на милое  существо, находящееся напротив меня, я не могла поверить, что девушка говорила о себе, но она продолжала, как ни в чём не бывало:


- Я даже участвовала в оргиях, подцепила какую-то заразу, выглядела отвратительно, как и большинство наркоманов и других людей, идущих по пути деградации. Когда она подошла ко мне и протянула книгу под названием «Как выжить в экстремальных условиях», я послала её, не вдаваясь в детали. Она пожала плечами и ушла. Настаивать ни на чём не стала. Через какое-то время я встретила её на одной вечеринке. Там ей было не место, она казалась такой чистой, светлой, а там полная содомия. Сношающиеся люди на каждом углу, кто-то блюёт прямо в цветочный вазон, кто-то колется, сидя в кресле. Я смотрела на неё, и мне хотелось, чтобы она ушла. Неужели она не понимала, что ей там не место. Никто не обращал особого внимания на её присутствие, потому что там люди, в принципе, мало на что обращали внимание, но мне это почему-то не давало покоя. Наверное, какие-то остатки разума всё же бороздили просторы моей опустевшей головы. В конце концов, я жутко разозлилась и подошла к ней:


- Убирайся, - орала я, - тебе тут не место!

Она стояла и смотрела на меня, потом протянула мне руку и сказала:

- Возьми меня за руку.

- Я не собираюсь с тобой уходить, чистюля, - в слепой ярости вопила я.
 
- Я и не прошу уходить со мной. Я хочу остаться, но мне как-то страшно оставаться здесь одной. За руку с тобой мне было бы немного проще.

Я откровенно удивилась, и спросила:

- Зачем тебе здесь оставаться?

- Зачем и тебе, - пожала плечами она.


И вдруг я поняла, что, чёрт возьми, я не знаю, зачем я здесь. Всё вокруг показалось таким отвратительным и мерзким. Я вдруг почувствовала стойкий запах заношенной одежды и поняла, что он исходил от меня. Я повернула голову к зеркалу и увидела там существо, не похожее на меня. Я долго не могла поверить, что я могла выглядеть так. Сальные волосы сосульками свисали до плеч. Перхоть шапкой лежала на плечах воняющей майки. На штанах, кроме пятен от еды, пива и прочей гадости, я заметила несколько пятен крови в промежности. Я забыла, когда вообще занималась собой, когда стирала, полноценно обедала, и спала в чистой постели после горячей ванны. Меня вдруг начало выворачивать, а она смотрела на меня и какие-то странные смешинки плясали в её глазах. Я развернулась и ушла. Целую неделю наводила порядок в своей комнате на съемной квартире: я стирала, убирала, приводила себя в порядок, ела суп, много спала, даже накрасила и подпилила ногти. Через неделю я пришла в университет и ловила на себе удивлённые, восхищённые взгляды. Мне нравилось это. Нравилось вкусно пахнуть, нравилось быть в чистой одежде, нравилось проходить мимо тех людей, рядом с которыми я находилась столько времени. Она разбудила меня, понимаете? Я увидела её, но не знала, что сказать, а она не обращала на меня внимания, будто мы и не общались вовсе. И знаете, мне так было проще. Она позволила избежать мне неловкости, невнятной благодарности, которую я не смогла бы выразить словами. Но я таки её отблагодарила! Я нарисовала картину, вдохновение вернулось, я нарисовала чудесную картину. Её портрет на фоне адской свалки. А она надо всем этим, в жёлтом платье, в том, которое я увидела на ней впервые. Она даже без лица, потому что она стоит к зрителю спиной, но я думаю, она узнала себя. Я оставила картину на пороге её дома. Говорить не хотелось, да и не о чем, и незачем. И знаете, что случилось дальше? За пару дней до её исчезновения, я нашла на своём пороге свёрток. Свёрток, в котором было то самое жёлтое платье. Ни записки, ни комментариев. Просто платье в чёрном пакете, завернутом в обычную бумагу из супермаркета. Я надевала его на свою выставку. Представляете, первую в жизни выставку. Я всегда надеваю его в важные моменты жизни. Чтобы помнить.


- Неужели Вы не хотели бы её найти, Айрин? – тихо спросила я.

Девушка задумалась на пару секунд и отрицательно покачала головой:

- Джи не нужно искать. Она найдётся сама. Там, где будет нужна. Значит, здесь она больше не нужна.

- Да снимите же розовые очки, - вдруг рассердилась я, - её, быть может, нет в живых, она могла стать жертвой ужасных обстоятельств. Быть может, теперь ей нужна Ваша помощь!

Айрин смотрела на меня с лёгкой грустью:

- Джи там, где должна быть. И с ней ничего не случилось. Я всегда буду её помнить. А она всегда будет жить. А Вам лучше меня покинуть, мой обед совсем остыл.

Тут я обратила внимание, что на Айрин жёлтое платье:

- Какое важное событие случилось в Вашей жизни сегодня?

- Пока никакого. Но ещё не вечер, иногда события нужно спровоцировать, - улыбнулась она.


Я брела по университетскому дворику и понимала, что не хочу больше историй. Поняла, что больше всего на свете я хочу найти Джи, а эти истории скорее вызывают приступы лёгкой зависти, но не дают объяснений, не приводят к развязке. Впоследствии, когда мы ещё три месяца работали над этим делом, я слушала множество невероятных историй из жизни Джи. О том, как она летала на параплане с человеком, боявшимся высоты больше, чем смерти. О том, как предотвратила большой пожар. О том, как спасла ребёнка из-под колёс грузовика. Не поверите, но к концу третьего месяца я стала верить, что Джи – ангел-хранитель десятков людей и её не нужно искать, потому что она там, где она нужна. Окончательной точкой в этой истории было письмо. Письмо, которое я получила от Джи. Оно лежало на пороге моего дома в чистом конверте. Он был белым, как снег, и когда я его увидела, я уже знала, что это письмо связано с Джи. Но я и представить не могла, что это письмо от нее самой. Там было всего несколько строк:


«Здравствуй, Алла, ты давно меня искала!»
Именно так оно и начиналось, а потом:
«…Иногда кажется, что нам нужно что-то найти, чтобы всё понять. Именно в такие минуты должно приходить осознание того, что ты уже нашла. И всё давно поняла. Потому что если бы не поняла, не решилась бы отступить, а раз поняла, то незачем искать. Иногда нас к чему-то тянет только потому, что оно недосягаемо. Оно кажется нам чем-то невообразимо прекрасным. А когда оно оказывается перед нами – суровая реальность разбивает образ и нам хочется чего-то еще более прекрасного. Ведь нет предела совершенству, как и нет  чёткого начала концу. Ведь конец – всегда начало чего-то нового, а любое новое – имеет своё логическое завершение. Ты проделала большой путь и, думаю, тебе пора. Тебе очень понравится в Ирландии. Это место тебе очень подходит.
Джи»


И всё. Нет, конечно, вру. Не всё. В конверте лежал билет на самолёт. До Дублина. На завтра. И знаете, что я сделала? Совершила самый безумный поступок в своей жизни. Я написала заявление на отставку и улетела в Дублин. И вернулась через полгода. И стала преподавать. Делать то, о чём мечтала всю жизнь. А Джи присылала мне открытки. Каждый месяц в один и тот же день. Это была всегда одна и та же открытка с изображением небольшого индийского города. Очень красивого и очень небольшого. Почтовые штампы говорили о том, что именно оттуда отправляет их Джи. Она ничего на них не писала, кроме маленькой буквы джи в правом углу. Через лет семь после моей поездки в Дублин, открытки перестали приходить. Я ждала несколько месяцев, но почтовый ящик был пуст. И я отправилась в Индию. В тот самый маленький городок. Я решила, что это знак и Джи ждёт меня. Когда я приехала, я была ошарашена, насколько этот город маленький. Я жила там несколько дней. Искала Джи, спрашивала о Джи, показывала её фото. Но никто и знать не знал о её существовании. Все отрицательно качали головами, а на почте мне сказали, что запомнили бы, если кто-то столько лет отправлял открытки. Я показала целую стопку карточек, и там подтвердили, что да, открытки отправлены оттуда, но никакой Джи никто не знал, и девушка на фотографии им не знакома. Я бродила по городу, искала хоть малейший намёк на её присутствие. Но так её и не нашла. Прошло ещё десять лет с момента моего путешествия в Индию. Джи так и не объявилась. Я больше ничего о ней не слышала, но каждый раз, смотря новости или слыша историю о том, как кто-то кому-то помог, спас жизнь или что-то ещё, я вспоминаю своего ангела-хранителя по имени Джи и говорю ему спасибо.


Когда Алла замолчала, в комнате повисла просто звенящая тишина. Сквозь тёмные шторы пробивался рассвет. Солнечный зайчик прыгал по моим туфлям, и только сейчас я поняла, что у меня ужасно затекли ноги, а нетронутый кофе остыл в чашке. Все принялись вставать и молча расходиться по комнатам. Алла уже ушла, закутавшись в шаль. Отовсюду я слышала лёгкий шёпот десятков губ, покидающих комнату: «Спасибо, Джи…»



***
Однажды Джон придумал странное развлечение, которое все почему-то поддержали. Но я ведь говорила, что Джон был массовиком-затейником нашей тусовки, поэтому сложно было бы по-настоящему, со всей искренностью, удивиться его предложению. Даже не стану описывать, как именно прозвучало его предложение, расскажу лишь саму суть.


Мы начали готовиться всего за пару часов до самого мероприятия. Это было настоящее сумасшествие. Давно «Мотель» не был настолько оживлённым. Лёгкая апатия привычных будней вдруг взорвалась какой-то невыразимой эйфорией чего-то нового. Я бы сравнила это с детскими порывами, когда ребёнок сидит у телевизора, внимает мультикам – сущий ангел. И вдруг этот ангел с диким рёвом, по-другому сложно сказать, начинает носиться по дому, как сумасшедший, отрывая головы куклам. Что его на это подвигло совершенно непонятно. Но он испытывает несказанное удовольствие, а вы, как наблюдатель непонятного бешенства – злобу и негатив. Все, кто отказался участвовать в мероприятии Джона, были теми самыми несчастными наблюдателями, ну а с десяток дураков, носящихся по дому в состоянии младенческой радости, переворачивали дом вверх ногами в поисках всего необходимого.


Мы рылись в оставленных вещах. Срочно организовывали встречи с пользователями форумов-барахолок с целью купить их товар. Собирали деньги, проводили экстренное интервью со всеми обитателями «Мотеля» на наличие нужных талантов и просто желания сойти с ума.

 
Начать через пару часов, конечно, не вышло. К часам четырём утра, мы, обессиленные, разбрелись по комнатам и крепко заснули. Последующие две недели прошли в более спокойной обстановке и в надежде, что когда всё будет готово наш энтузиазм не перегорит, мы продолжали подготовку.


И вот, спустя две недели, дом стал свидетелем того, что я до сих пор считаю самым замечательным событием своей жизни. Вы когда-нибудь слышали группу Nirvana? Чертовски популярная в своё время группа. Да и сейчас. Бессмертный Курт Кобейн. Даже не интересуясь данным музыкальным направлением, вы не могли не слышать, уверяю. А если вы не помните - это лишь значит, что вы не заостряли внимания, но ваше подсознание наверняка сейчас кричит, что хоть что-то, но вы о них знаете. За «Мотелем» был небольшой внутренний дворик. Там мы редко бывали, потому что он был заброшен, больше напоминал свалку, чем место отдыха,  и мы никогда не задумывались над тем, чтобы привести его в порядок. Просто было ни к чему. Так вот представьте следующее…


- Лина, тащи свою задницу сюда, твоя гитара будет стоять прямо здесь!
Ребята, ну скорее, через пару часов точно будет дождь, мы мир перевернули ради этого, а вы копошитесь и ждёте, что все вылетит в трубу?! БЫСТРЕЕ! – Джон орал просто как ненормальный, а я хохотала, валяясь на шезлонге, наблюдая за его раскрасневшимся лицом. В моих руках была бутылка отменного скотча, который притащила моя любезная матушка и я, уже изрядно накачавшись, просто получала удовольствие от творившегося вокруг безумия.


- КАЯ, ГДЕ ТЕБЯ НОСИТ?!

- Я ИДУ!

- ГДЕ ТВОЯ БАНДАНА?

- ОТПРАВЛЯЙСЯ К ДЬЯВОЛУ, СЛЕПОЙ ТУПИЦА, ОНА НА МОЕЙ ГОЛОВЕ.

Отовсюду тащили музыкальные инструменты и прочее барахло: старые рваные джинсы в заклёпки, майки с рокерскими символами, банданы, кеды без шнурков, напульсники. Вы вообще представляете, что такое напульсник в наше время?! Да это такой раритет, что и достать можно чуть ли не у самых заядлых коллекционеров на задворках ностальгических чердаков. Чего только не стекалось на наш задний двор, который мы превратили в настоящий рок-клуб. Более антуражного места было не придумать. Повсюду царила атмосфера невероятного отрывного веселья и какого-то подросткового безумия. Я танцевала посреди круглой площадки, справа которой стояли музыкальные инструменты. Ударная установка, парочка бас гитар, ещё пара электронных, несколько микрофонов и довольно неплохая звуковая система, которая и разрывалась на части, заряжая нас Куртом Кобейном, депрессией и духом свободы, который силился вырваться наружу каждого из нас.


Наверное, стоит всё же рассказать, что мы исполняли мечту Джона. Оказывается, он был ярым фанатом Курта и всегда мечтал стать рок-звездой. Ни амбиций, ни таланта, ни денег на это не хватило, а мечта осталась, как и характер свободолюбивого рокера. И вот всё, что происходило тогда – это был его дебют. Он очень волновался, что вообще было на него не похоже. Мы дико наслаждались, накачиваясь спиртным всё больше и больше.


Когда всё было готово, а каждый занимался своим делом, Джон ушёл куда-то собраться с мыслями. Мы с Каей сидели на шезлонге. Она смотрела вокруг грустными глазами. На её лице блуждала улыбка. Её голову украшала красная бандана, которая была ей ужасно не к лицу. Светлые короткие волосы торчали из под неё странным ёжиком, кожаная потёртая куртка, напульсники на руках, обгрызенные ногти и джинсы, рваные настолько, что не каждый бы понял, что на ней надето. Только новенькие конверсы на ногах как-то нелепо выделялись своей чистотой и белизной. Вдруг я заметила на себе пристальный взгляд её зелёных глаз. Она вообще была особенной внешности. Она редко выглядела ухоженной: небольшие прыщики всегда присутствовали на её лице, отросшие брови, отсутствие маникюра и совершенно невероятные наряды всегда говорили о том, что эта женщина не из тех, кто следит за собой. Тонкие, потресканные губы, светлые короткостриженные волосы. Она всегда стриглась сама. Ну как стриглась, просто обрезала отрастающие волосы кухонным ножом. Представить, что творилось на её голове, думаю, не сложно. Но при этом всём Кая была очаровательна. Это была заслуга её невероятных глаз сказочной феи. Они были не просто зелёными, они были изумрудными. Белок был белым как снег. Ни единый лопнувший сосудик не портил великолепия этих глаз. По изумрудной глади её радужки разбегались венки тёмно-зелёного оттенка. Как будто ты смотришь на водную гладь и лёгкий ветер гонит рябь по этой невероятной красоте. Смотреть в её глаза было сложно и легко одновременно. Не смотреть на такую красоту невозможно, а смотреть опасно, потому что ты терял нить разговора сразу же. Забывал обо всём и просто обретал покой в этих глазах. Кая знала, как они действуют на людей и редко смотрела в глаза. Часто носила солнечные очки и ещё чаще просто смотрела в пол. И вот когда я поймала на себе её пристальный взгляд – мне стало как-то не по себе.


- Кая, всё в порядке? – я аккуратно коснулась её руки, боясь спугнуть настроение.

- Да, Лин, просто задумалась, - тихо ответила Кая, не убирая моей руки со своей.

- О чём?

- Не знаю, обо всём. Трудно сформулировать что-то конкретное.

На её лице отражалось столько эмоций, а глаза кричали: «Поговори со мной! Заставь меня поделиться своими тревогами!» и я уже знала, что не отступлюсь. Кая была не из болтливых. Как раз из тех о ком мы ничего не знали. Не знали, зачем они пришли в «Мотель», а тут не принято было спрашивать. Говорили те, кто хотел говорить или чей недуг был слишком хорошо заметен. Те, кому здесь было не место сюда не приходили, а раз человек здесь, то даже если ему нечего сказать, ему нужно быть здесь и эти двери для него открылись. Конечно, кое-какая проверка всё же была необходима, дабы избежать заселения беспризорных бродяг и прочего контингента, который бы вынудил нас запирать двери. Мы не хотели делать жизнь ещё хуже, потому каждый приходящий предъявлял документы администратору, на него открывалось личное дело, но это скорее было формальностью, дабы избежать некоторых недоразумений. Поэтому усомниться в том, что человек, сюда пришедший, в этом нуждался, никому бы не пришло в голову.


- Кая, расскажи, - тихо попросила я.

- Ты помнишь школу, Лин? Или университет? Не знаю, где ты училась и что тебе больше запомнилось. Просто вспомни это место, где ты обрела друзей и провела лучшее время своей жизни. Помнишь?

Я заулыбалась, вспоминая университетские годы. Это было действительно замечательное время.

- Конечно, помню. Хорошее было время.

- Вот и я помню. Вот задумалась над тем, что сейчас собираюсь совершить безумный поступок, чтобы исполнить мечту чужого человека. Человека, которого знаю пару месяцев. Ради него я две недели разучивала партию на бас гитаре, которую держала в руках последний раз ещё в университете. Более того, тогда я так и не научилась на ней играть, - заговорщицки прошептала она, и мы обе расхохотались.

- Ну а разве это плохо – исполнить чью-то мечту? Когда для этого нужно не так уж и много, просто чуть-чуть постараться. Ещё и сам удовольствие получишь, учитывая сумасбродство этой затеи.

- Нет, Лин, я совсем не о том. Исполнять мечты и быть чьим-то Сантой очень круто. Бесспорно. Я просто задумалась над тем, что я не исполнила ни одной мечты своих друзей. Ни одной. Помню, как-то моя Кэйт попросила меня устроить ей встречу с одним очень дорогим врачом, к которому сложно попасть. Я всё обещала, но откладывала. То времени не было, то ещё что-то. Потом вдруг решила, что у неё не самая острая необходимость в визите к этому врачу, а мало ли мне самой пригодится, а просить слишком часто как-то не камильфо. Ну, в общем, замяла я эту тему и всё. Кэйт ни слова не сказала, но я уверена, что она помнит. Хорошо помнит, что я ей отказала. Хоть и очень хитро, но отказала. А полгода спустя мой босс попросил меня о том же для своего друга. Даже не для себя, а совершенно для незнакомого мне человека. И мне так хотелось отличиться, что я позвонила тут же, при нём. Организовала эту встречу за пару минут. Я потом долго мучилась угрызениями совести. Ну как же так? Для чужого сделала легко и непринужденно. А для своей Кэйт… Как могла отказать? Ведь именно она ездила ко мне в больницу, когда я болела. Она ходила со мной в полицию, когда у меня украли кошелёк. С ней мы объехали пол Европы автостопом, собравшись за один день. Она поддерживала все мои авантюры. Представляешь, все! Все самые яркие моменты жизни я пережила рядом с ней. И вот так просто смогла отодвинуть её, для того, чтобы быть хорошей для кого-то, кто и палец о палец не ударил бы для меня. Так устроены люди или только я?


Я грустно смотрела в плитку, между которой пробивалась трава, ковыряла её какой-то палочкой, и мне не хотелось отвечать, совсем не хотелось, но молчание затянулось и я выдавила:


- Нет, Кая, не ты одна. Люди часто ведут себя так. Как будто близким мы уже не должны ничего доказывать. Вроде как они рядом, знают, какие мы есть, и мы всё уже доказали. Мы будем ездить в больницу, но если не получится, скажем, что не можем, и нас поймут. Мы пропустим вечеринку друга, но ни за что не пропустим даже не обязательный и скучный рабочий корпоратив. Просто друг, он ведь такой, он поймёт. Он же всё обязательно поймёт. И по отношению к нам то же самое. И мы понимаем. Понимаем, когда слышим в трубке: «Ой, прости, я забыла. Давай перенесём нашу встречу, столько дел навалилось, не провернуться». Мы киваем головой, всё пониманием, не подаём виду, что нам обидно и просто помним. Помним где-то внутри себя, а потом сами так же поступаем, но ту обиду всё равно держим в закоулках памяти. Строим фундамент для стены, которая когда-нибудь вырастет между нами, а мы  в недоумении будем искать причины того, как же так вышло. Мы же так дружили. И не поймём. Потому что теряем не по какой-то конкретной причине, а по совокупности причин. А та причина, которая кажется мелочной и глупой, просто последний кирпич. Кирпич, который мы уложили в стену, которую строили годами. Такова жизнь, Кая. Мы редко по-настоящему ценим что-то. Кроме самих себя, своего самолюбия и громкого Я. Мы часто говорим о своей личности, а многие даже и не понимают, что вкладывают в это понятие. Но все знают одно – их должны понимать. Все должны понимать. Иначе, какие же это друзья!? Вот только самим понять как-то недосуг. Есть хорошая пословица: «Чужая душа – потёмки». Мы имеем право не понимать и даже осуждать. А вот наша душа потёмками для кого-то быть не может. Это же в одну сторону правило. Так думает большинство. Так теряем, находим, снова теряем, всё портим и пытаемся исправить, не получается - теряем, получается - обретаем…


- Обретаем, до тех пор, пока снова не потеряем, - закончила Кая за меня.

- Так точно, сэр, – усмехнулась я, и тяжело вздохнула.


Я никогда не любила такие диалоги. Не любила говорить о грустном, особенно в разгар веселья. Не любила, когда кто-то выпадает из общей тусовки, и, пытаясь не испортить общего настроения, забивается где-то в углу и пожирает там себя сам своими тяжёлыми мыслями. У меня не всегда бывает желание подойти. А у людей не всегда бывает желание говорить. Но тогда был такой день. И мы с Каей пили из одной бутылки. И говорим о том, что обеим неприятно, но не сказать уже просто невозможно. И от этого ещё паршивее на душе.


- А ещё вспоминаю то время, когда казалось, что дружба навсегда. И она действительно осталась навсегда. Не со всеми, но кто-то действительно остался. Только вот никто не сказал, что дружба стареет. Стареет, как и мы. А старая дружба, как вино с большой выдержкой – очень на любителя. Я вот вспоминаю, когда было двадцать: набираешь любой из десятка номеров, и через час уже беззаботно гудишь где-нибудь в дешёвом пабе. Или срываешься в путешествие на летние каникулы с мелочью в кармане, останавливаясь в хостелах и дешёвых отелях, ешь один раз в день, много пьёшь. Отличная компания, новые друзья и столько впечатлений, фотографий. Кривые лица, грязные старые джинсы и как-то пофиг. Хорошо. Возвращаешься, и взахлёб рассказываешь всем, кто не поехал. Весь мир казался таким доступным, всё было так просто. А сейчас? Месяцами готовишься к отпуску, выбираешь курорт, хороший отель, чтоб покомфортнее и кормили хорошо. Покупаешь кучу вещей, откладываешь огромные суммы, ведь с пустыми руками ехать не хочется, мало ли. На фотографиях стоишь как деревянный, в нужной позе, в хорошем ракурсе. Смотришь, вот не то. В молодости, на мыльнице старой, фотографии были живее, даже не смотря на дурацкий вид, сгоревший нос и рваные кеды. А тут какая-то чопорность и прямо физически ощущаешь старость. А вроде ведь сорок всего. Какая уж тут старость. А чего стоит найти компанию для отпуска?! У кого-то с деньгами напряг, у кого-то сроки не совпадают, кто-то не хочет в этот отель, кому-то ребёнка не с кем оставить. Обросли столькими трудностями. Куда делась та беззаботность, когда собирались за неделю в лучшем случае!? И даже мыслей не возникало, что есть что-то, что может помешать. Помню, с друзьями, по стране ездили. На поездах, электричках, автобусах. И всё было в порядке. А сейчас вытяни кого-нибудь просто на неделю? Да тех же, кто тогда с тобой был. Ни за что не вытянешь в бессмысленное путешествие по стране. Миллион причин. Даже вечером в пабе пива попить бывает сложно. Все заняты, заняты, заняты. Зарабатываем деньги, чтобы сделать жизнь комфортней. Больше зарабатываем, больше тратим, да вот только не меняется ничего. Ирония в чём? В молодости мало зарабатывали, а веселись так, что кружилась голова. Ни о чём не думали. Будущее было впереди. Мечтали, строили планы. Десять раз в день их меняли. И было здорово. И жили весело. И, казалось бы, повзрослели, стали зарабатывать больше, и по логике как? Веселиться можно больше! Значит и впечатлений будет больше! Логично же! А по факту? А по факту, живём в разы скучнее. Мало где бываем. Выезжаем в отпуск в лучшем случае раз в год и с кучей маленьких «но». Так к отпуску готовимся и так его проводим, что ещё больше устаём. А многие и в отпуске то не бывают нигде. Остаётся та же квартира, дом, с той лишь разницей, что на работу не ходят. И деньги тратим на что? Вроде вот есть всё. Наконец. Машина, квартира, ремонт какой-никакой. И можно, наконец, тратить деньги на себя. На свои впечатления, на весёлую жизнь. А делаем что? О, телик меньше, чем у соседа, надо, чтоб на пол стены. Ламинат на паркет поменять. Машину поновее, кровать побольше. И начинается замкнутый круг. Снова вкладываем деньги в то, во что уже вложили. И живём, работаем, просто чтобы обрастать этим самым комфортом. Чтобы клетка, в которую сами себя засадили, была красивше, лучше для нас и других. Вместо того чтобы чаще видеть друзей, закапываемся на работе, чтобы купить новый дорогой телевизор, который даже в свободное время теперь отнимет возможность видеть друзей чаще. Ведь раз купил – нужно же смотреть. Не знаю, Лин, может я такая неправильная, и не понимаю этой зрелости странной, но тошнит меня от этого. Я не говорю, что все такие. Но большинство же. Ты повспоминай, Лин. Соседей вспомни, коллег, друзей - о чём говорят? Если хоть что-то яркое произошло – хвастаются. Те, кто не смог и этого – завидуют. А после работы стекаются в свои клетки и смотрят на мир через телевизор, вместо того, чтобы смотреть глазами. И телевизор получше берут, чтобы видеть интересный мир. Странно это. И грустно. И друзья все дома. Дети, школы, сады, работы, сборы на комфортный отпуск, ремонт, новую тачку. И миллион оправданий, почему больше не делают многих вещей. Скучно люди живут, Лин. Многие даже себе не признаются, не говоря уже о том, чтобы с кем-то поделиться.


- А я знаю семью, они двадцать лет уже вместе. Их ребёнку четырнадцать. Они такие активные. Каждые выходные где-то носятся, их не поймать. Всегда рады компании. Часто путешествуют. И на ремонтах не заморачиваются. Дома у них комфортно, но без  изысков. И выглядят хорошо. И всё у них хорошо, - я попыталась подбодрить Каю.


- И много ты таких знаешь? Ты же специалист по связям с общественностью в крупной компании. Через тебя сотни людей проходят. Вот и скажи, много ты ТАКИХ знаешь?


- Вот только эту семью и знаю, - тихо проговорила я.

- То-то и оно, - тяжело вздохнула Кая, беря бутылку из моих рук.

- Женский алкоголизм трудноизлечим, - пошутила я.

- А то я не знаю, - рассмеялась Кая и приложилась к бутылке.


И тут вдруг появился Джон во всём своём великолепии. Кожаные штаны облегали стройные накачанные ноги, жилетка в заклёпки на голое тело, волосы, перекрашенные в белый цвет. Серые глаза просто лучились решительностью и счастьем. Он был прекрасен. Прекрасен, как  человек, достигший своей цели. Человек, исполнивший свою мечту. Уже весь состав «Мотеля» толпился во дворе. До чего странной, пожалуй, выглядела эта публика. У каждого было свое представление о рокерском стиле, и потому мы больше напоминали стайку попугаев или некачественную ретро-вечеринку, где костюмы собирали из того, что было. Хотя, в нашем случае, так оно и было. Кая тронула меня за руку и  лучезарно улыбнулась:


- Пошли, пора вспомнить свои двадцать, чёрт возьми!

- Без скотча я бы и тридцатник вспомнила с трудом, - расхохоталась я и пошла к гитаре.


Джон уже стоял у микрофона, Кая стояла с бас гитарой в руках, Лорд (как он сам себя называл) сидел за ударной установкой. Ждали только меня. Я поднялась на сцену, чуть покачиваясь, и Джон посмотрел на меня с лёгким недоверием.


- Не переживай, дружище, я не испорчу праздник твоей жизни, - улыбнулась я.
 
Лицо Джона действительно расслабилось, а может мне просто показалось. Уверена, что вы думаете, что играть мы собирались Smells like teen spirit, но это же Джон!

Я начала наигрывать Rape me и Джон начал петь.

- Rape me, rape me my friend, rape me, rape me again…


И толпа у импровизированной сцены начала покачиваться в такт. Когда Лорд ударил палочками впервые, а Джон что есть мочи заорал:

- I’m not the only one, help me…


Пошёл дождь. Да не просто дождь, а такой ливень, что казалось океан льётся нам на голову. Никто не перестал играть. Джон орал в микрофон, мы рвали струны своих гитар, Лорд бил палочками так, что брызги от его установки устраивали второй дождь на сцене, а толпа перед сценой просто сошла с ума.


- RAPE ME, - орали все хором, сопровождая эти крики дикими плясками. Мокрая одежда разлеталась во все стороны, по волосам стекала вода.


Я играла, первый и последний раз в жизни, и чувствовала себя настоящей рок-звездой. К своему стыду и радости одновременно, я даже бросалась на колени с гитарой в руках. Кая трясла головой так, что мне казалось, она её лишится. Джон обнимал микрофон, лежал с ним на сцене, прыгал вниз. Снова поднимался. Снова прыгал, падал в толпу, не преставая петь. Сорвал с себя жилетку, по светлым волосам стекала вода, и он устраивал фонтан каждый раз, когда крутил ей у края сцены. Мы спели и сыграли Rape me 44 раза за ночь. Даже когда дождь закончился, мы не могли остановиться, а ничего другого мы разучить не успели. Потому, когда Лорд, наконец,  бросил на землю палочки и встал прямо в середине 45 раза, мы поняли, что пора остановиться, а на улице начало светать. Не говоря друг другу ни слова, мы расходились по норам усталые и измождённые. Я проснулась 18 часов спустя. Вышла в коридор, с трудом поднявшись с постели, потому что болела каждая мышца, саднили колени, а пальцы, казалось, вообще отвалились. Я приняла душ, заварила кофе на пустой кухне и вышла в гостиную. Через несколько часов в гостиной стал собираться, побитый жизнью и нашей вечеринкой, народ. Все выглядели помятыми. Собирались молча, пили кофе, Джон лежал посреди комнаты в полной прострации и улыбался.

 Вдруг кто-то из сидящих на диване тихонько пропел:

- Rape me…

И с десяток оглушительных стонов сопроводились залпом подушек, улетевших в направлении запевшего. Комната разразилась диким хохотом и Кая, давясь смехом, проговорила:

- А помните, помните, как Джон срывал с себя жилетку, а получилось только с четвёртого раза?!

- Не с четвёртого, а третьего, - хохоча, поправил Джон.

Отовсюду только и слышалось:

- А ты куда дел свою бандану?

- А ты вообще наставил мне с десяток синяков, чудовище!

- Сколько ты тогда выпил?

- А кто считал, сколько раз мы её проорали?

- А у кого-нибудь остался голос после этого?


Гостиная превратилась в галдящий вакуум, где непонятно было, кто с кем говорит, и ты, выхватывая какие-то фразы, пытался что-то вставить, перекрикивая остальных. Хороший был день. Очень хороший.



***
Как-то совершенно неожиданно в наш коллектив влилась Инга. Потрясающе красивая женщина. Пухлые розовые губы, длинные каштановые волосы, которые она всегда укладывала в замысловатые причёски, серые глаза, выделявшиеся на смуглом лице. Невысокого роста, она всегда носила высокие каблуки, очень модную одежду и выглядела так, словно сошла с обложки журнала вот прямо ровно за минуту до вашей встречи. При своей умопомрачительной внешности Инга имела два высших образования, была начитанна и всесторонне развита. Отличный оппонент для любого спора, потому что спорить с ней было одним удовольствием. Ты знал, что наверняка проиграешь, потому что перещеголять витиеватость её аргументов было просто невозможно, но с каким удовольствием её можно было слушать в момент спора. Да, она воистину умела аргументировать, никогда и ничего не говорила просто так. Одной лишь странностью обладала наша новая сожительница – она категорически не общалась с мужчинами, как бы те не старались пойти на контакт. За пару недель её пребывания в «Мотеле» разбитых сердец было не сосчитать. А она и не считала. Через какое-то время мы решили, что она нетрадиционной ориентации и её оставили в покое, хотя, как оказалось впоследствии, мы и тут промахнулись. Всё было чуточку сложнее.


Скучным вечером мы сидели девчачьим коллективом, болтали и капали воду в глаза Зоуи. Она была тем редким случаем такой же идиотской болезни наподобие моей. Если я начинала задыхаться по забывчивости, как я привыкла считать, то милая Зоуи забывала моргать. Она замирала с широко раскрытыми глазами,  и как только кто-то из нас замечал её беду, мы тут же хватали маленький тюбик с пипеткой и капали ей в глаза жидкость, пока она не начнёт моргать. Конечно, она могла бы делать это и сама. И прекрасно справлялась со своей напастью уже не первый год. Но Зоуи была личностью юной, творческой и порой просто не замечала произошедшего, пока адская боль не напоминала ей об этом и её не охватывал животный страх. Её руки начинали дрожать и колотиться, она роняла тюбик с водой на пол и поддавалась такой панике, что мало чем могла себе помочь, потому мы все её жалели, очень любили и всячески поддерживали. Так вот при очередном приступе Зоуи к нашей скромной четвёрке в составе меня, Каи, Зоуи и Хлои, подсела Инга. Мы болтали о всякой ерунде, говоря обо всём и ни о чём одновременно. Разговор был непринуждённым и лёгким, пока  вдруг Зоуи, только что удивлённо моргнувшая, совершенно в лоб не задала Инге вопрос, который интересовал всех нас, но никто не решался спросить:


- Ты почему так не любишь мужчин?

- А ты почему моргаешь через раз? – парировала Инга.

Мы все замерли, ожидая развязки. Казалось, моргать перестали всей компанией, и я всё думала, кому первому глаза капать, в случае чего.

- Я больна. Мне кажется, - неуверенно пробормотала Зоуи.

- Вот и я больна, как мне кажется, - совершенно уверенно ответила Инга.

- То есть ты не лесбиянка? – наивно заморгала глазками Зоуи.


Инга расхохоталась:

- Нет, ну ты вообще ничего, но нет, пожалуй, я всё-таки воздержалась бы.
Обстановка как-то сразу разрядилась, конфликт вроде не назревал и дальнейший диалог уже шёл в более расслабленной и приятной манере. Я не выдержала и вмешалась:

- Так ты, получается, и сама не знаешь, почему тебе так не нравятся мужчины? У тебя, что же это.. и мужчины не было?

Инга улыбнулась:

- Знаешь, причина моей нелюбви скорее в том, что их было даже больше, чем нужно.

- Ну, с твоей внешностью это совершенно неудивительно.

- Да внешность ни при чём здесь совершенно, хотя чтобы мужика соблазнить, конечно, роль играет. Но если откровенных уродств нет, и с головой порядок, то сложностей не возникнет. Почти с любым работают стандартные шаблоны. Скукотища.

- Так ты что получается? Перегуляла? Пресытилась? Неужели и не тянет?

- С живой не слезете, - недовольно проворчала Инга, скидывая туфли и удобнее располагаясь в кресле, - но раз уж хотите поболтать, давайте поболтаем, чего уж.

- А чего тут болтать, - сказала я, - тут праздное любопытство. Чем же можно так обидеть женщину, что она совершенно не приемлет мужчин в современном мире, да ещё и при такой внешности.


- А внешность что, может дать удовлетворение человеческими отношениями? Или оргазм можно словить только потому, что у тебя личико смазливое? Знаешь, во что чаще всего красивая женщина превращается для мужчины? В победу! Громкую и такую долгожданную. Такой победой можно похвастаться друзьям, можно кичливо смотреть на других самцов, рядом с которыми менее привлекательные женщины и оба это хорошо понимают. Я иногда поражаюсь, с какой гордостью дамы идут рядом со своими кавалерами, когда даже невооружённым глазом видно, что она просто его победа. И сколько времени пройдёт, прежде чем её сказочный замок рухнет, потому что она прозреет, или потому что он одержит победу в более затяжной войне.


- Неужели ты совсем не веришь в чувства, Инга? Ведь дарят мужчины подарки, потому что хотят порадовать свою женщину. Очень часто предпочтут встретиться с ней, а не с друзьями в  баре. Как бы не кичились перед друзьями, а очень любят вечера в обнимку с ней перед телевизором или болтовню за ужином. Посмотри в метро или в парке, да где угодно на улице: масса пар, где он трепетно прижимает её к себе, целует в нос и смотрит глазами полными нежности, - стала заступаться за сильную половину человечества Зоуи.
Инга лишь презрительно кривила губы и хмурилась:


- Да, конечно, трепетно обнимает её в парке на скамейке. А кого обнимает? Может любовницу? А может и свою женщину, но кого будет обнимать через пару часов? Порыв нежности, свойственный любому живому существу, особенно человеку, трудно назвать любовью или искренним чувством.


- Но они дарят кольца, делают предложения и сами идут на ответственный шаг создания семьи. Это как, по-твоему? Просто так? И детей они хотят просто так?  - злостно вопрошала Зоуи.


- Когда жертва, которую ты считаешь своим пределом, ну или на крайний случай женщина, с которой тебе комфортно и хорошо, потому что она соответствует характеристикам матери твоих детей, то потянут кольцо в зубах, ещё бы. Это же инкубатор для потомства, а ему следует быть качественным. А потомство – это что? Доказательство того, что он способен. Он же  род продолжает. Исполняет функцию, заложенную природой. Милочка, даже при нынешнем уровне развития, человек неспособен противостоять природе. Потому у таких как ты будет пробуждаться материнский инстинкт, требующий выбрать достойный вариант, а у классических мужчин будет возникать страстное желание стать папашей, потому что это доказательство того, что он не зря землю топчет, ну и потешить свое эго, имея над кем-то абсолютную власть. Вот только самец, принеся домой кусок мяса и нагло пихающий тебя в бок, когда это самое потомство будет орать полночи, не проявит особого рвения в том, чтобы этим самым потомством увлеченно заниматься. За редким исключением, естественно. Не могу сказать, что все уж настолько одинаковые. И знаешь, когда ты закатишь истерику и таки заставишь его дать тебе выходной в ЕГО собственный выходной, ты, может быть, будешь удостоена недовольного взгляда или надутых губ. Зато его друзья выслушают чудную тираду о том, как ты, стерва такая, мало того, что днями дома сидишь и ничего не делаешь, пока, он, несчастный, зарабатывает деньги на то, чтобы твою задницу одевать и кормить вкусно, ещё и выходные у него смеешь отбирать. А после того, как ты вернёшься вечером домой, он с несчастным видом будет пихать тебе в руки свёрток с ребёнком, да ещё требовать жалости к себе несчастному. Он за шесть часов, устал, видите ли, как собака, а ты же днями НИ-ЧЕ-ГО не делаешь. И свёрток в твоём присутствии ведёт себя иначе. Не так ли?


- Ты слишком обозлена и описываешь какую-то крайность, - недовольно пробормотала Хлоя, - такие примеры, о которых ты говоришь, я, конечно, встречала и их масса. Но не меньше я встречала примеров, где мужчина с пониманием относится к своей супруге и с должной выдержкой принимает все домашние обязанности, включаю уборку и уход за ребёнком наравне с ней, потому что прекрасно понимает, что она устаёт. Потому не нужно быть категоричной. Муж моей подруги регулярно за ней ухаживает, они вместе пятнадцать лет и он относится к ней так же трепетно, как когда-то обнимал в парке на скамейке, хотя те времена давно прошли. Он мотивирует её, поддерживает, и ужин они готовят либо вместе, либо через раз. Нет в семье понятия «место женщины на кухне». Они равноправные партнёры в своих отношениях.


- А с любовницей своей он тоже так же нежен? – злостно спросила Инга.
 
- О наличии или отсутствии любовниц не мне судить и не мне с этим разбираться. По крайней мере замечен не был, домой возвращается вовремя и подозрений не вызывает. Выглядит счастливым, супруга довольна, детки умны и воспитаны. Копаться в их грязном белье, даже если оно есть – мне совершенно ни к чему.

- Конечно, так зачем приводишь такой пример?

- Чтобы немного тебя осадить, потому что ты на удивление твердолоба и совершенно растеряла способность аргументировать. Я впервые вижу тебя настолько заведённой, что вместо грамотной женщины передо мной озверевшая феминистка. Я могу привести массу примеров женского сучества, которое по масштабам не особо отстанет от сказанного тобой ранее, Инга. И я не пытаюсь принять чью-то сторону, потому что мне искренне хотелось бы с тобой согласиться и отомстить всем мужикам за обиженных женщин, но повышенное чувство справедливости кричит во мне: «А кто отомстит женщинам, бросающих мужей с детьми, трахающих любовников в супружеском ложе, и обсуждающих неудачи мужа в постели с десятком подруг, как будто он какой-то проходной вариант, а не спутник жизни, которого не следовало бы грязью за спиной поливать». Поэтому будь логичной и рассудительной, раз уж хочешь высказать что-то действительно тебя тревожащее.


Мы открыли рот от изумления. Хлоя была довольно тихой и молчаливой, как и большинство здесь. Вытянуть из неё хотя бы пару слов было большой удачей, а тут ввязалась в спор с самой Ингой. Хотя тогда спорить с ней было и не сложно, говорить о наболевшем, даже у умников получается слишком эмоционально. Но Хлоя, такая милая Хлоя, которая не умела забывать обид. О ней я ещё обязательно расскажу, потому что, купаясь в реке собственных воспоминаний, мне ни разу не удалось проплыть мимо берега Хлои, не задержавшись там хотя бы ненадолго.


- Может, ты ещё и природе скажешь спасибо, что сделала женщину уязвимой, подарив ей месячные, лишив физической силы и при этом, заставив рожать?! Боль, между прочим, непередаваемая. Почему не так называемый «сильный пол», ведь он на то и сильный, чтобы справляться со всем этим.

- Ну, сейчас я слышу обиженную на жизнь женщину, с болезненными месячными и патологическим страхом родов, - примирительно улыбнулась Хлоя.

Но Инга не была настроена сдаваться:

- А что ты можешь этому противопоставить?

- Ну, например, тебя не заберут в армию или на войну, при редком исключении. Тебя не назовут неудачницей, если ты будешь мало зарабатывать и не сможешь дать должный уровень жизни своей семье. Шанс того, что тебе в драке придётся защитить достоинство своего мужчины намного меньше, чем у мужчины, которому с большей вероятностью придётся это делать. В конце концов, ты можешь себе позволить капризничать, требовать внимания и не платить за обед, - продолжала улыбаться Хлоя.


- Ой, да ладно. Это противостояние моим примерам? Война не на каждого придётся, мир давно перевернулся настолько, что мужчины ищут женщин с хорошим заработком, чтобы не особо напрягаться самому и считается это вполне нормальным, а хулиганы… Ты издеваешься? Драки случаются, да, но это тоже единичные случаи и то, всё скорее закончится игнорированием, либо заявлением в полицию. Времена доблестных рыцарей прошли, а ты, кажется, с тех времён и не сдвинулась.


- Ну, говоря, о рыцарях, я, к сожалению, знаю слишком много подробностей из исторических справок, чтобы очень уж ими восхищаться. Чего стоят хотя бы волны насилия, которые они приносили с собой. Но в исторических справках и масса информации о кровожадных женщинах у власти, - как-то вяло проговорила Хлоя.


Было видно, что этот спор изрядно наскучил уже не только нам, но и спорящим. Было понятно, что Хлоя не откажется от своего принципа справедливости, а Инга от своих радикальных взглядов. Очевидно, что мы были немного согласны и с одной, и с другой. Хотя, радикальные настроения Инги были излишне радикальными. Каждый переживал и боль, и неудачи в отношениях, семьях. На каждом человеке события его жизни отражаются по-разному. Кто-то становится опытнее, кто-то злее, кто-то делает выводы и пытается что-то исправить. Если смотреть правде в глаза, то самым верным во всём диалоге, что звучал тогда, были, как ни странно, слова Лорда, который, как оказалось, валялся в кресле недалеко от нас и слышал всё до единого слова. Когда Инга встала, чтобы уйти и спустить пар, его голос прозвучал из-за наших спин:


- А ведь правда лишь в том, что люди чёртовы идиоты, которые категорически любят всё портить, вне зависимости от пола, разве не так?


Риторическим был его вопрос, а потому не получил ответа. Наша маленькая компания стала тихо разбредаться по комнатам с лёгкой ноткой грусти, которую оставил внутри каждой из нас этот незамысловатый и совершенно бессмысленный спор. Воспоминания нахлынули целым водопадом, и каждому хотелось уединиться, чтобы вспомнить, обдумать и в очередной раз сделать вывод о том, что не пол делает человека хорошим или плохим.  Жизнь не выбирает, кому причинить боль – мужчине или женщине, и уж тем более не наши половые признаки закладывают разум, либо его отсутствие в наши головы. Я в тот день долго не могла уснуть, всё думала и думала, вспоминала глупых мужчин и умных женщин в своей жизни, затем стала вспоминать глупых женщин и умных мужчин. Много было и тех, и других. Но для кого-то каждый из них что-то значил. И тот, кто мне казался глупым, быть может, был самой Вселенной для кого-то ещё. Не жизнь выбирает, кому причинять боль. Мы сами выбираем. Сегодняшний охотник завтра окажется жертвой. И этот круговорот жизни не под силу изменить никому. 
Уже через сон я как будто слышала мяуканье. Это было странно, потому что в «Мотеле» не было животных. Я улыбнулась, решила, что окончательно схожу с ума и сладко засопела. Проснулась я далеко за полдень.



***
Я шла мимо комнаты Лорда ранним утром и была страшно ошарашена, когда чья-то уверенная рука затащила меня в приоткрытую дверь. Когда дверь захлопнулась, я продолжала стоять посреди комнаты с тем же недоумением на лице, какое было и в моей голове. Я вопросительно вздёрнула брови и уставилась на Лорда. Он с невозмутимым видом указал мне на кровать:


- Присядь, Лина, хочу тебя кое с кем познакомить.

Я стала вращать головой в поисках незнакомых, но, кроме скучающей Хлои, читавшей книгу у самого окна, не видела никого.

- Ты сдурел? Это Хлоя. Я с ней знакома в разы дольше, чем ты, хотя бы потому, что она появилась тут раньше тебя, а я раньше вас обоих вместе взятых, - гневно выпалив свою недовольную речь, я встала, с твердым намерением уйти, но хохот Лорда и Хлои меня остановил.

- Лин, ну ты странная. У меня есть некоторые проблемы, но чтобы знакомить знакомых нужно иметь более значимые проблемы и обитать мне положено точно не в «Мотеле» при таком раскладе. о

-  Может и стоило бы. Да вот только выгнать тебя ни у кого нет права, - обиженно пыхтела я, насупив брови, но встать и уйти уже не спешила.
Любопытство – совсем не порок, а сказать, что мне было любопытно – это даже частично не передать испытываемых мною эмоций.


Ещё несколько минут потомив меня, Лорд, наконец, сдался. Он подошёл к двери своего шкафа, открыл её, и оттуда на меня уставились два жёлтых глаза. А я уставилась на них. Секунды спустя чёрная, как смоль, кошка, виляя хвостом, вышла из шкафа и стала, презрительно посматривая в мою сторону, наворачивать круги по комнате.

- Знакомься, Лина – это Кошка, Кошка – это Лина.

Я ещё более удивлённо и подозрительно посмотрела на Лорда:

- Ты назвал кошку Кошкой?

- Кота.

Я ошалело смотрела на него, забыв даже моргать:

- Ты назвал кота Кошкой?

- Ну да.

- У тебя есть кот? – тупо глядя на кота, проговорила я.

- Похоже на то.

- Нафига ты меня сюда втянул?

- Познакомить с Кошкой.

- А нам можно заводить животных?

- Не знаю, никто же не запрещал, а я по жизни руководствуюсь девизом: «Можно всё, что не запрещено».

- Логично. И даже поспорить не с чем.

- Так и не спорь. Можешь погладить Кошку, он классный.


Я смотрела на сидящего передо мной котокошку и думала о том, что здесь происходит. Хлоя не выказывала никакого интереса, что значило лишь то, что с Кошкой она давно знакома. Я только в этот момента задумалась над тем, что ведь действительно, отсутствие животных было как бы самим собой разумеющимся. Своеобразным негласным правилом. Но официального запрещения на домашних животных здесь не было, как и вообще любого другого официального запрещения. Почему-то данная ситуация меня очень выбила из колеи. Я пыталась осознать произошедшее, но как-то трудно выходило. А потом пришла злость. Мне так нравилось думать, что только я слышу кошачье мяуканье, и засыпать вечерами, пытаясь разгадать, откуда же оно и не схожу ли с ума. Для меня это было как детектив перед сном, только в данном случае детектив был в моей голове. Сколько приключений я пережила, ища ответ! Мне нравилось думать, что это неразрешимая тайна. Нравилось думать, что она только моя. А тут вот, пожалуйста. Знакомься, Лина, твоя сенсация, твои овечки перед сном, твой единственный стоящий секрет сидит перед тобой и смотрит так презрительно, как будто чётко знает, о чём ты думаешь, и смеётся над тобой. Изрядно себя накрутив и вконец распсиховавшись, я встала со стула и проорала:


- Ну вы и чёртовы кретины, всё втроём, без исключения!


Чеканя шаг, я отправилась восвояси. Переживать свою обиду и обдумывать план кровавой мести. Когда я немного успокоилась, выпив не меньше трёх литров травяного чая, в мою дверь тихонько постучали. Это была Хлоя и я разрешила ей войти. Не было смысла запрещать. Эта всё равно бы вошла. Она тихая и очень мирная, как я и описывала ранее, но в настойчивости ей не отказать.

 
- Почему ты так распсиховалась? – Хлоя сбросила тапки, уселась у моего старенького трюмо, и стала копошиться в моей косметичке, ожидая ответа.
Как всегда, когда кто-то прикасается к моим вещам, я испытала странное, но очень приятное щекотание в затылке, потому вместо ответа я просто заворожено смотрела, как маленькие пальчики Хлои перебирают малюсенькие баночки в моей огромной для её рук, косметичке.


Выждав вежливую паузу, Хлоя снова спросила:

- Так почему ты так распсиховалась?


На мои глаза вдруг неожиданно навернулись слезы, и я выпалила ей всё на одном дыхании. О том, как искала кошку во сне, о том, как загадочно улыбалась, зная, что у меня есть тайна, о том, как придумывала фантастические истории, а иногда даже грешила тем, что считала себя сошедшей с ума.

Хлоя молча выслушала и задала совершенно обезоруживающий вопрос:
- А что изменилось?

- Ну как что, - в отчаянии простонала я, - теперь нет секрета. Это кот Лорда. Он никакой не секретный. Он живёт за стеной. Он чёрный и смотрит так презрительно, что мне даже не хочется с ним дружить!

Закончила свою речь я совсем уж на уровне ребёнка детсадовского возраста, чему тут же устыдилась, но невозмутимая Хлоя и бровью не повела.


- Что за чушь ты несёшь, - как-то даже злостно проговорила она, - ты совершенно не могла слышать кота Лорда, потому что он совершенно не мяукает, так что уж будь так добра найти свою крикунью и не претендовать на нашу! Тем более, ты ищешь кошку, а у нас кот, так что на чужой каравай рот не разевай!
Я смотрела на Хлою и понимала, что что-то есть в её словах. С одной стороны, я хорошо понимала, что Хлоя просто пытается сохранить мой здоровый сон, потому что всё очевидно, с другой – мне так хотелось верить, что всё именно так, как она говорит.


Я долго смотрела на неё и попросила:

- Можешь никому не рассказывать о моей тайне?

- Конечно, - пожала плечами Хлоя.

- Спасибо.

- Совершенно не за что.

- Почему ты сказала, что Кошка ваш?

- Потому что мы вместе нашли его пару недель назад. Вместе решили его притащить и вместе о нем заботимся. В общем-то, разделили ответственность, потому и наш.

- Пару недель назад? – радостно воскликнула я.

- Ну да.

- А моя кошка начала мяукать только неделю назад!

- Да, ты говорила, - загадочно улыбнулась Хлоя.

Мы ещё немного поболтали, а пока я готовила чай, вдруг услышала голос Хлои за спиной:

- Ого. В твоей косметичке есть красная помада. Мне кажется, она тебе совершенно не идёт, ты ей пользуешься?

- Нет, - улыбнулась я, - пока нет.

- Тогда зачем она?

- Моя мама всегда говорит, что в косметичке каждой женщины должна быть красная помада просто для того, чтобы хотя бы раз в жизни написать ею на зеркале: «Я ухожу» и оставить смачный отпечаток губ на совместной фотографии.


Хлоя усмехнулась:

- Твоя мама мудрая женщина.

- Да, наверное. Хотя порой мне это кажется крайне старомодным – уходить вот так.

- Зато как в кино - атмосферно, а значит простительно, тебе так не кажется?

- Не знаю, уходить, не объяснившись, как и уходить в принципе – это трудно.

- Объясняться ещё труднее, Лина. А порой ещё и совершенно ни к чему.

- Да, наверное.

- Я вообще на днях пришла к странному выводу.

- Какому, Хлоюшка?

- Не называй меня так, ведь ты прекрасно знаешь, что я это ненавижу. 

- Я и сама ненавижу, - тихо сказала я, - но оно как-то само, извини. Так к какому выводу ты пришла?

- Я наводила порядок в своей комнате и вдруг осознала, что как бы ни раскладывала свои вещи, несколько неизменно остаются рядом. Я всегда ношу их с собой и, как я поняла, они являются всей моей жизнью. То есть не я считаю их своей жизнью,  а просто это всё самое важное, что  в ней есть.

- Что это за вещи?

- Электронная книга, мой ежедневник, телефон и сигареты. Моя жизнь сводится к четырём вещам.

- Это странно.

- Более чем, но это факт. Это вещи, без которых я никогда не выйду из дома, никогда нигде не забуду и они постоянно мне нужны. Без всего остального я вполне могу обходиться. Это ровно те четыре вещи, которые я заберу с собой, когда буду возвращаться домой. Всё остальное явно останется здесь.

- Ты решила вернуться? – грустно спросила я.

- Думаю да, Лина. Здесь я не смогу прятаться всю жизнь. Мы миллион раз обсуждали, что «Мотель» предназначен для тех, на ком жизненная усталость поставила клеймо. Когда ты отдохнул – тебе пора вернуться. Мне кажется, что мне пора. Я ещё не решила когда, но думаю, скоро.

- Тебя здесь будет не хватать.

- Мало кто вообще заметит моё отсутствие, так что не страшно. А по тебе я буду скучать, но я надеюсь, скоро ты и сама созреешь для того, чтобы покинуть это место. Рано или поздно всем приходится возвращаться домой. Каким бы ни был этот дом. Это место, из которого ты уходишь, чтобы вернуться.

- Я боюсь, что дома я снова начну задыхаться. Я здесь уже больше года. Приступы не повторялись ровно год.

- Это значит лишь то, что их больше нет, а не то, что их нет только здесь. Твои страхи намного глубже. Признай, что ты просто слишком привязалась к этому месту.

- Я это признаю.

- Но рано или поздно все люди, которые дороги тебе, уйдут отсюда. И что тогда?

- Течение привязанностей здесь слишком равномерное, чтобы все ушли разом. На смену одним приходят другие. Я это много раз проходила.

- Знаешь, Лина, может, пришло время воспользоваться красной помадой?



***
Через две недели комната Хлои опустела. Мы даже не знали, в какой именно день она ушла. Просто, когда мы осознали, что давно её не видели, мы вошли в её комнату, увидели на зеркале два слова: «Я ухожу». Разумеется, они были написаны красной помадой. Кнопкой, рядом с зеркалом, была приколота фотография Хлои. За её спиной был наш «Мотель», Хлоя улыбалась. В правом нижнем углу фото был смачный отпечаток её красных губ. Хлоя ушла так старомодно и так незабываемо. Никто не плакал, как это обычно бывало, не устраивался вечер прощаний. Через несколько месяцев оставлять «Мотель» таким образом стало модно. Мужчины оставляли бабочки или галстуки на зеркале, женщины писали красной помадой. После ухода Хлои «Мотель» стал пустеть очень, очень быстро. Больше не было вечеров прощаний. Больше не было слез.



***
Я заглянула к Лорду вечером. Он лежал на кровати, у его головы аккуратным калачиком был свёрнут Кошка.

- Что читаешь?

- Какую-то фрейдовскую муть, Хлоя забыла эту книгу у меня, я начал читать, скучно до тошноты, а бросать лень. Привык доделывать начатое.

- Уже познакомился с новым постояльцем?

- С этим Оуэном,  заселившимся в комнату Хлои? Я наслышан, но лично не знаком. Мне и не особо интересно, ты же знаешь.


Да,  я знала. Как и знали все остальные. Лорд был единственным, кто и не старался особо понравиться. Он не встречал новичков, ненавидел стандартные и официальные знакомства. Он предпочитал общаться с новыми людьми так, будто они давно уже друг друга знают. Он не поучаствовал ни в одном вечере прощаний, но знал всех по именам, хотя специально, встречая кого-то на коридоре, в общей гостиной, кухне или где-то ещё, неизменно обращался только «эй, ты» или «как там тебя». Все знали, что он знает наши имена, но со временем просто привыкли. Хотя когда ты заходил к нему в комнату, он называл тебя по имени и вёл себя вполне разумно.


- Я пришла поговорить о Хлое. Я скучаю по ней.

Лорд долго смотрел мне в глаза, молчал, а потом проговорил:

- Я тоже.

- Можно я побуду у тебя?

- Да.

- Как ты думаешь, ей лучше там, где она сейчас?

- Ей хорошо там, где она есть. Я уверен.

- Ты ни разу её не обижал?


Лорд улыбнулся:

- Не решился бы, учитывая пунктик Хлои.

- Я никогда не понимала, как ей удаётся быть такой дружелюбной при всём том, что творится в её голове.

- Ну, многие не могут забыть обид. Неужели у тебя нет таких людей в жизни, оплошности которых ты помнишь до сих пор, при этом всём спокойно впускаешь их на порог своего дома?

- Наверное, есть, - задумчиво проговорила я, - да, точно есть.

- Вот видишь.

- Но суть не в том, что она не прощает обид, не это меня удивляет. Она совершенно не мстительна. Абсолютно дружелюбна и мила, смотрит на тебя такими глазами, которые просто не могут обижаться.


- Глаза и не обижаются, Лин, - снова улыбнулся Лорд, - многие не могут забыть обид, а у неё чуть острее, чем у остальных. Она помнит даже детсадовских друзей, которые не поделились мандарином, каждое слово, сказанное сгоряча, откладывается не просто в подсознании, а на самой поверхности памяти. Она переживает неловкие и обидные моменты своей жизни сотни раз. Просто представь, что ты упала, ударила коленку, а затем бьёшься этим же местом раз за разом и синяк никогда не проходит. Неприятно, правда? А ей приходится с этим жить. Здесь ей стало лучше, синяки понемногу начали сходить, но, сама понимаешь, тут щадящий режим, а будет ли ей просто там – я не знаю. Вряд ли, но, надеюсь, будет хотя бы не слишком плохо.


- А почему ты не уехал вместе с ней? Мне казалось, вы поладили.

- Мы поладили. Но я не готов. Я всё ещё не готов вернуться в свой маленький персональный ад.

- Ну, ад – пожалуй, слишком громко.

- Нет, в самый раз. Для меня.

- Что тяжелее всего, когда ты не здесь?

- Люди.

- Как и для многих. Есть что-то особенное?

- Мне не повезло родиться в какое-то уродливое, скучное время. Сама подумай. Люди пассивны, однообразны, скучны в большинстве своём.

- Ну, это только в общей массе, - заметила я, - как раз, если рассматривать индивидуально многие сейчас имеют хобби, многим интересуются, имеют массу увлечений, благо, современный мир предоставляет нам много возможностей.
 
- Ну да, ведь человечество придумало компьютерные игры, - рассмеялся Лорд.

- Ай, ну ты просто ужасно вредный и всё слишком утрируешь. Что на самом деле смущает тебя в людях?

- Ну, я же сказал – скука.

- Люди - интересные существа. В мире, полном чудес, им удалось придумать скуку.

Лорд вопросительно посмотрел на меня.

- Это Терри Пратчетт. Один из моих любимых писателей.

- Хорошо сказано, да вот только люди и есть скука. Что же ещё им было придумывать.

- Зачем ты так? - укоризненно покачала я головой.

- А как? Ты видишь этих людей? При твоей работе удивляться моим словам даже как-то странно.

- Я всё ещё сохраняю веру в людей, Лорд.


- Значит ты сильная. Или глупая. Или просто мазохист, не знаю. Я вот еду, бывает, в метро, смотрю на пассажиров. Вроде, такие же люди, как я. Или ты. Так вот сижу, смотрю, и понимаю, что тошнит меня от них. Понимаешь? Выворачивает просто наизнанку. А всё почему? Потому что они серые, скучные, однообразные, мрачные, озлобленные. Одеты безвкусно, одинаково, во всё темное, потому что светлое стирать чаще! А ярко одеться не позволяют предрассудки: возраст, заниженная самооценка, страх оценки. Извечное страдание по поводу: а что подумают люди? А вот что подумают близкие люди как-то в расчет не берется. Женщин сколько неухоженных. А ведь потенциал у многих есть, и даже природная красота, пусть и не всегда, но есть. Но реализовать не то чтобы не получается, а просто не хотят! Это ведь постараться нужно. Я вот почему не женат? Потому что захомутала мужика и можно из принцессы в жабу превращаться. А в сказке, между прочим, наоборот! И хотелось бы жениться на жабе, в надежде, что станет принцессой. А если не станет? В общем, без вариантов. И я не говорю, что мужики не такие. Вижу, знаю. Принц и красавец, пока тащит хозяюшку в дом, а потом пивное пузо, нескромное почесывание яиц при даме сердца, в общем, совместная деградация. И почему так? Почему? Есть редкие исключения, но они действительно редкие. И я не говорю, что нужно в вечернем платье по дому разгуливать и смокинг носить круглосуточно. Нет, не о том речь. Можно одеться аккуратно даже дома. Можно не чесать яйца и не ковырять нос при своей супруге и не разгуливать в трусах перед детьми. Можно приводить себя в порядок, обкладывая лицо огурцами, а то и чем похуже в ванной, наедине с собой, не делая это зрелище достоянием общественности. Можно выбросить потрепанный халат и купить новый, удобный. Но новый, понимаешь, а не таскать на себе кусок тряпки. И если вы вместе дома неделю, это не значит, что нужно ждать, пока с головы начнёт жир стекать литрами, а мыться тогда, когда тело начнет откровенно вонять. Ведь можно просто следить за собой. И без тонны макияжа, и без сверхъестественных действий. Есть люди, которые так и поступают. И я рад за мужчин, чьи принцессы остались принцессами, и искренне рад за женщин, чьи кавалеры продолжают дарить цветы и не забывают про тренажерный зал, потому что хотят ей нравиться. Я уважаю людей, которые следят за собой для самих себя, потому что им нравится быть красивыми. Но мало таких, Лина, как мало! Я вообще боюсь представить, как выглядит человек дома, если он в метро едет и воняет как бочка с протухшей рыбой, у него грязь под ногтями, жирные волосы, пятна на одежде. Можно мало зарабатывать, но можно купить кусок универсального хозяйственного мыла и вымыть им и голову, и тело, и одежду, но нет - вонять на весь вагон лучше. Или женщина: стоит пыхтит, потом обливается, ногти обгрызенные, макияж по всему лицу размазан; попытка быть красивой была, часов восемь назад, а теперь всё. Ты посмотри на наших женщин! Себя вообще не уважают. Таскают эти сумки-клунки, тоннами!


- Ну а что поделать, если мужчины не особо торопятся помогать?


- Знаешь, Лина, ты не обижайся, я не знаю, к какому типу относишься ты, но женщина, обладающая характером, знающая себе цену, да и просто себя уважающая, просто не даст мужику сидеть сложа руки, когда она тащит пакеты из магазина. Просто потому что она этого делать не станет. И мужчина её никогда не задастся вопросом, почему он несёт сумки из магазина. Просто всё это совершенно нормально. У нас ведь люди бояться что-то в жизни поменять. Уважающая себя женщина плюнет в лицо человеку, который попытается её сделать мужчиной в паре. Уйдёт, не задумываясь, если мужчина перестанет быть мужчиной. Да и мужчина рядом с такой не позволит себе раскиснуть и наблюдать, как она надрывается. Точно так, как и мужик, знающий чего достоин (если таки достоин), не станет рядом с собой терпеть женщину, которая из красавицы превратилась в замухрышку. Не потому что перед друзьями похвастаться нечем, как Инга распиналась, а потому что самому хочется лицезреть красоту и в своей постели, и в своей жизни. И он готов будет работать, и заработать на её красоту. И знаешь, если бы люди были смелее и разговаривали друг с другом. Если разговоры не срабатывают – нужно уходить, а не смиряться. Если бы люди друг друга стимулировали к развитию, а не деградации, то меня бы не тошнило, когда я на них смотрю. Если бы учили друг друга читать, приобщали к искусству, разделяли интересы и помогали друг другу расширять кругозор. Ты подумай, сколько было бы интересных собеседников. Сейчас же с половиной вообще общаться невозможно, даже не из-за необразованности, а просто потому, что они даже мыслей своих выразить не могут. Мямлят, разговаривают безграмотно, слова используют не по назначению. Слушаешь и половину диалога пропускаешь мимо себя, просто потому, что даже понять не можешь, что сей «умник» хочет донести вообще. Люди ничего не знают, да и знать не хотят. Они некрасивые. Вот реально некрасивые. И не потому что природа, а потому что сами. В общем, я не то чтобы разочарован, я очень разочарован. И мне трудно найти собеседника, с которым и поговорить приятно, и посмотришь – так и глаз радует! Всё больше лицемерия, глупость прикрытая «умом», начинают разглагольствовать и в своих же понятиях путаются, и красота настолько безвкусная, если хоть отдаленно имеется, что плакать хочется.


Вдруг Лорд замолчал, отвернулся к стене, прижав к себе Кошку, который все это время наблюдал за хозяином. Я поймала себя на мысли, что они бы были хорошей парой с моей котейкой, вот только её ещё нужно найти.


- Прости, Лина, - услышала я глухой голос из подушки, - ты пришла поговорить о Хлое, я немного перестарался.
 
- Всем бывает нужно выговориться, Лорд, всё нормально.

- Спасибо.


Я подошла к Лорду, провела рукой по его волосам, и направилась к дверям. У тумбочки, стоявшей у самой двери, я случайно заметила чек, на котором числился кошачий корм, кошачий ошейник и прочая ерунда нужная любому человеку, который обзавёлся кошкой. Я уставилась на дату и начала усердно соображать. Хлоя сказала, что они нашли кота через неделю после того, как появилась моя кошка. Но, если верить чеку, Кошку они нашли как раз тогда, когда я впервые услышала его мяуканье.


- Лорд, а этот чек, что на столе – это всё для Кошки?

- Ну конечно, - удивлённо ответил он.

- И вы купили всё это в тот же день, как привели Кошку?

- Разумеется. Лина, а нахрена бы мне был горшок для кошки, собственно, без кошки?

- Ну, может он пожил какое-то время, а потом ты купил горшок.

- Ага, а всё это время я по-доброму подставлял ему ботиночек. Так оно и было, красотка!

- Ладно, я пойду.

- Пока.

- Увидимся.

Я вышла из комнаты и просто попыталась забыть о том, что только что увидела. Ещё больше я стала скучать по Хлое. Мне её очень не хватало.




***
Оуэн был мужчиной средних лет. Невысокого роста, с невероятно большим лбом и пронзительными, какими-то хищными глазами. Весь его облик был каким-то неприятным, но этот человек излучал такое спокойствие и невозмутимость, что к нему хотелось подойти. Хотелось просто посидеть рядом, помолчать. Или послушать. Оуэн был хорошим рассказчиком и замечательным собеседником. Говорил о многом, своего мнения не навязывал, умел слушать. С ним было приятно общаться.


Как-то мы играли в карты в моей комнате: я, Оуэн, Лорд и Кая. Играли просто на интерес, в игру, которую придумали сами. Можно сказать, тестировали свои возможности и умения. Ничего не предвещало разрушения сосредоточенного внимания, которое существовало в нашей комнате, как Лорд вдруг бросил карты и задал совершенно неожиданный вопрос:


- Почему у стариков выцветают глаза?


Мы с Каей удивленно на него посмотрели, а Оуэн, как всегда, невозмутимо улыбнулся. Я была уверена, что у него есть ответ и на этот вопрос. У него были ответы абсолютно на все вопросы. А если он чего-то не знал, то он мог за долю секунды придумать ответ и убедить себя и остальных, что это абсолютная истина.


- А как ты сам считаешь, Лорд? – спросил Оуэн, собирая карты в незамысловатый пасьянс.

- Не знаю. Поэтому и спрашиваю. С точки зрения медицины, наверное, все просто. Пигмент там какой-то исчезает или что-то вроде того. В общем, кожа стареет - это вопросов не вызывает. Но вот глаза. Глаза ведь зеркало души. Не может быть все так прозаично, вот чего-то там пигмент умер - выцвели глаза.

Я расхохоталась:

- Лорд, какую чушь ты несешь. Какой еще пигмент?

- Да я не шарю в этой медицине совершенно, - зло бросил Лорд, - да мне и не интересно. Мне просто нужно знать, почему у стариков выцветают глаза. И я хочу, чтобы Оуэн мне рассказал.

- А что тут рассказывать, Лорд? Ты когда-нибудь думал над тем, что все мы смертны, и все мы осознаем свою смертность?

- Конечно, думал.

- А думал ли ты, что смерть совершенно неизбежна, как бы нам этого не хотелось?

- Ты задаешь странные вопросы, Оуэн. Это все очевидно, и, конечно, каждый думал об этом десятки раз в своей жизни.

- А ты когда-нибудь видел, как умирает человек?

- Нет.

- А животное?

- Нет.

- А я видел. Видел, как умирают люди, молодые и старые. Видел, как умирают животные. И знаешь что? Мне кажется, перед смертью у всех выцветают глаза.

- То есть ты хочешь сказать, чем больше выцвели глаза человека, тем ближе его смерть? – недоверчиво спросила Кая.

- Не совсем, но на твоем лице уже прорисовываются аргументы для спора со мной, Кая, - улыбнулся Оуэн.

- Конечно! Когда пятнадцатилетнего мальчишку сбивает машина, его глаза не выглядят выцветшими, Оуэн.

- Разумеется, нет. Но попробуй посмотреть в его глаза через минуту после смерти. Их затягивает тонкая пелена. Дымка, которая явно даст тебе понять, что этот человек умер. Мертвые глаза от живых отличить очень легко. С людьми помоложе  это случается уже после смерти, и очень быстро их глаза теряют цвет, становясь блеклыми. А вопрос был о стариках.

- То есть глаза стариков умирают медленно, готовясь к физической смерти всего организма. Ты это имеешь ввиду, Оуэн? - осторожно спросила я.

- Да, пожалуй, такая формулировка вполне выражает то, что я пытался донести. Хотя глаза и не умирают, а просто отсчитывают время.

- Это похоже на правду. По крайней мере не лишено некоторой логики, - тихо проговорил Лорд, - именно поэтому глаза детей не очень яркие при самом рождении, они только избавляются от тьмы, а глаза стариков готовятся в эту тьму вернуться.

- Видишь, ты и сам все прекрасно понимаешь.

- Все это странно и глупо, - недовольно проговорила Кая.


Оуэн задумчиво посмотрел на Каю и сказал:

- Ты видела смерть.

-Видела, - тихо ответила Кая, - вот только тогда мне было не до рассматривания умирающих глаз. А потом я видела только слезы вокруг и эти глаза навсегда закрылись.

- Больнее тем, кто остается, - проговорил Оуэн, - нам жить больнее, Кая. Они умирают, для них нет больше ни боли, ни страданий, ни проблем, ни тягот, ни лишений. Им уже ничего не предстоит пережить. Ни плохого, ни хорошего. Я не верю в жизнь после смерти, но искренне надеюсь, что если я таки ошибаюсь, то после смерти есть только покой. Абсолютный покой, в который превратится человек, который ушел.

- Смерть всегда отвратительна, - тихо проговорил Лорд, - человек выглядит отвратительно, когда умирает. Процесс захоронения отвратителен, а кремация еще более отвратительна. Я не хочу умирать. Со смертью невозможно смириться.

 
- Глупости, - неожиданно для себя самой подала голос я, - мы рождаемся уже с осознанием смерти. С первого дня нашего рождения начинается наш путь к смерти. Любой дороге свойственно закончиться, как и любой жизни свойственно быть прожитой и окончиться. Дети часто узнают слово смерть раньше, чем слово жизнь. Еще не осознавая, что значит умирать – они уже произносят это вслух. Все мы знаем, что умрем. Живем с этим каждый день. Отношение к смерти должно быть проще. Глупо бояться неизбежного.


Лорд зло ухмыльнулся:

- Однако приставь тебе пушку к голове и ты вряд ли станешь мило улыбаться, Лина.

- Я и не отрицаю. Умирать рано не хочется. Всегда хочется пожить еще немного. Особенно, когда чувствуешь, что твое время еще не настало. Когда понимаешь, что есть еще много чего, что ты хочешь, а главное можешь сделать. И да, я бы жалобно скулила и просила бы сохранить мне жизнь. Но не потому что боюсь смерти, а потому что хочу еще немного пожить.

- Ты говоришь одно и то же, пытаясь выставить меня идиотом.

- Нет, Лорд, Лина права, - заступился Оуэн, - бояться смерти и хотеть жить – разные понятия. Совершенно разные чувства. Две противоположности. Бояться умереть – глупо. Хотеть жить – разумно. Действительно жить, а не выдавать существование за жизнь – еще более разумно. Практически гениально.
Повисла пауза. Сказать было нечего. Лорд недовольно сопел и ворчал, что мы ничего не понимаем ни в смерти, ни в жизни, ни даже в существовании. Когда я уже собиралась уходить, Оуэн вдруг поставил точку в конце длинного диалога:


- А ведь главное то, что перед самой смертью ее уже никто не боится.

- Ты прав, - проговорила Кая, - перед смертью всегда приходит смирение. Как бы сильно ты не боялся, как бы ни хотел умирать, вдруг приходит осознание, что все идет своим чередом. Жизнь сменяется смертью всегда и это логично, правильно. Это просто принимаешь, как факт.


- У кого-то за несколько секунд, у кого-то за несколько часов, у кого-то даже за несколько месяцев и эти самые благодарные. Они ждут смерти, как единственного спасения. Они уже не просят жизни.


Лорд внимательно посмотрел на Каю, затем на Оуэна, молча встал и вышел из комнаты. После этого разговора мы не видели Лорда несколько дней, и решили было, что он покинул «Мотель». Но Лорд вернулся, на его запястье красовалась свежая татуировка с четкими жирными буквами: «Со смертью не якшаюсь. Смертных не знаю. Смирившихся презираю».




***
  Был вечер пятницы. Я в своей комнате. Угрюмо ее осматривала и впервые в жизни чувствовала себя неуютно в «Мотеле». От этого настроение портилось еще больше, и я с грохотом сбросила с тумбочки вазу, которая разлетелась вдребезги. Мелкие осколки впились мне в икры, и я наблюдала, как из маленьких ран сочится кровь. Это не приносило утешения, я легла на кровать, зарылась в подушку и отчаянно рыдала. Именно в таком виде меня застал Джон. А с ним и Оуэн. И Лорд, естественно. Они стояли полукругом у моей кровати и с интересом наблюдали за происходящей истерикой.


Я окончательно взбесилась и гневно прорычала:

- Ну, что? Что вам тут надо? Приперлись, как к себе домой! СТУЧАТЬ НЕ УЧИЛИ?

- Не-а, - с улыбкой покачал головой Лорд.

Естественно улыбка вызвала еще большее раздражение, и я зашлась очередным приступом сдавленных рыданий.

- Мне кажется ей пора сменить обстановку, - задумчиво протянул Оуэн.

- Полностью с тобой согласен, - резво пропыхтел Джон, стаскивая меня с постели.

- Что вы делаете? – я визжала и отчаянно отбивалась от неожиданных нарушителей моего истеричного покоя.

- Не поднимай шум, - шипел мне на ухо Лорд, семеня вслед за ускоряющимся Джоном, на плече которого я висела.


Оуэн где-то отстал, и это настораживало еще больше. Они явно что-то задумали, а я не могла понять что. Это заставляло волноваться и брыкаться еще сильнее. Со временем я немного успокоилась и просто ощущала, как слезы текут по щекам в обратном направлении, потому что нес меня Джон вниз головой. Мои соленые слезы устраивали гонки по моему лицу и умирали где-то у корней волос. Я так и представляла, как они с грохотом влетают в волос, толщиной с бревно, по их восприятию, и умирают, расшибившись в лепешку. Как разогнавшийся с горы велосипедист, не сумевший вовремя затормозить. В итоге я настолько расстроилась, что слезы уже нескончаемым потоком умирали у корней моих волос, а от рыданий мне совершенно нечем было дышать.


Наконец, когда моя истерика достигла апогея, Джон поставил меня на ноги, непонятно откуда взявшийся Оуэн протянул мне рюкзак, Лорд закинул за плечи гитару, и они хором проорали мне в лицо:


- НУ, ПОРА!

Я ошарашено таращилась на них, в момент успокоившись:

- Пора что? Вы чего?

- Мы едем в путешествие, - пожав плечами, пропел Лорд и помог вдеть руки в лямки рюкзака.

- Куда мы едем? – я окончательно растерялась и пыталась осмыслить информацию.

- Приблизительно в Берлин.

- Какого хрена я, по-вашему, забыла в Берлине?

- Не хочешь в Берлин, – задумчиво протянул Оуэн, - что ж, отправимся по Германии, игнорируя Берлин, хотя это и очень странно, но почему бы и нет.

- Вы вообще какие-то очень загадочные сегодня. С чего вы вообще решили, что я хочу куда-то ехать?

- А ты и не хочешь, - улыбнулся Джон, прикуривая сигарету, - но тебе нужно, так что просто плыви по течению и наслаждайся.

 
Я сопела и обдумывала сказанное. Через пару долгих минут молчания, я, наконец, сказала:

- Хорошо. Да будет так. Но почему Германия?

- Оуэн знает немецкий! – ликуя, провопил неожиданно оживленный Лорд.

- Да, я почему-то была уверена, что причина будет весомой.

- Вот видишь! Тогда вперед!

- Вы уже купили билеты? – удивилась я.


Я все еще была уверена, что эта идиотская затея не осуществится, и я спокойно продолжу рыдать в подушку в своей комнате.




***
Уже неделю мы были в дороге. Автостопом, почти без денег, да еще и вчетвером, путешествовать оказалось непросто. Мои несчастные попытки воспользоваться кредиткой пресекались сразу, ибо нечего транжирить нажитое и убивать дух приключений! Я откровенно страдала, как и все, не сомневаюсь. Но ныла я одна. Остальные стоически выдерживали наше «чудесное приключение».


Мы стояли на остановке и ждали автобус, ну или лелеяли призрачную надежду на его появление. Нас занесло в какую-то глушь, солнце нещадно палило прямо в голову, обжигало оголенные плечи, я тщетно пыталась спрятаться под крышей маленькой покосившейся остановки, однако, ее жестяное покрытие лишь создавало парниковый эффект, вытравливая меня на горячий воздух. Живот настойчиво урчал уже не первый час, и я старалась игнорировать эти трели, дабы не усложнить свою жизнь еще больше.


Когда моему отчаянью уже не было предела, о мои ноги стал тереться маленький черно-белый котенок. Откуда он взялся посреди кукурузного поля, где мы надеялись дождаться автобус – неведомо даже Богам, покинувшим нас где-то у стен «Мотеля». Котенок все терся о мои ноги, вопросительно поглядывая на меня и урча, как новорожденный трактор.


- Мне нечем тебя угостить, крошка, - грустно покачала я головой, - а тебе стоит быть менее доверчивым и осторожным. Разве это дело, ласкаться с первым встречным? Запомни на всю жизнь – люди подлые и опасные, и ты всегда должен быть осторожен. Один накормит, второй проигнорирует, а третий возьмет и отрежет твои маленькие лапки, или привяжет к хвосту консервные банки…


- Или съест, - раздался озорной голос Джона за спиной.

- Или съест, - послушно повторила я и добавила от себя, - вот этим всеядным могу оказаться и я, малыш, потому беги без оглядки.


Котенок продолжал самозабвенно купаться в песке, регулярно направляя облака пыли, которые он создавал, на мои кеды.

- Обидно знать, что он вряд ли доживет до зрелого кошачьего возраста, - грустно вздохнула я, - он слишком доверчив и игрив.

- Скорее глуп и наивен, как и любое незрелое существо, - ответил Джон.

- Да, но все же очень жаль.

- Отбор такой же, как среди людей. Их ты не жалеешь? Среди людей тоже выживает сильнейший. Обречен страдать наивный, дольше проживет осторожный. Не говорю – лучше, но утверждаю – дольше. Зато и у наивных есть плюс, Лина! Их жизнь в разы ярче и интереснее такой буки, как ты.

- Ах, то есть меня ты сразу записал в скучноживущие долгожители!

- Разумеется. Ты же совершенно не умеешь веселиться и получать удовольствие от жизни. Вот посмотри на этих двоих, - Джон указал рукой на Лорда и Оуэна, спящих на походных рюкзаках в кукурузе, - они наслаждаются этим днем, спят как младенцы, потому что воздух, солнце, путешествие, хорошие люди рядом. А ты?

- А я ною, хочу комфортабельный отель, душ не на заправке и туалет, на который я могу усадить свою задницу!

- Вот видишь. И что скажут они, когда вернутся?

- Что они прекрасно провели время, - буркнула я.

- И привезли массу впечатлений, - добавил Джон, - а что скажешь ты?

- Что все было ужасно, и я даже толком не помню на что мы смотрели.

- Приблизительно правильно, но не спеши с выводами, - хитро улыбнулся Джон, - тебе понравится Германия, я обещаю.

- Я все хотела спросить…

Джон вопросительно  смотрел на меня, руками продолжая плести какую-то фенечку из травы, чем ужасно меня нервировал.

- Откуда Оуэн столько знает о смерти? Столько подробностей. Создается ощущение, что со смертью он близко знаком…

И тут на горизонте появился автобус, мы с Джоном издали победный клич и поспешили будить товарищей. Когда я в нетерпении заталкивала рюкзак в полупустой багажный отдел, Джон ответил, проходя мимо:

- А он и знаком, Лина. Только лучше тебе его спросить. Так будет правильнее.
Я забралась в автобус, села у окна и моментально заснула. Я спала крепко, без снов, как истинный путешественник, когда появляется возможность отдохнуть.




***
Когда мы оказались в Сан-Суси, древнем дворце немецких королей, я не могла поверить своим глазам. Такого великолепия, такой ошеломляющей, поистине королевской роскоши, мне не доводилось видеть никогда. Сан-Суси, что в переводе означает «без забот» действительно беззаботное место. Мы бродили по залам, валялись в парке, прямо на газоне, наблюдали за толпами туристов, и я чувствовала себя совершенно свободной. Не нужно было никуда спешить, не было давящих стен и ответственности, обязательств и обещаний. Только яркое солнце, прохладный ветерок, нереальная роскошь и трое чудесных людей, поющих тихую песню под гитару. Я не вслушивалась в текст до тех пор, пока не заметила, что вокруг нас как-то много народу собралось, а песня стала громче и душевнее. Играл Джон, пел Лорд, и пел действительно хорошо. Эту песню, у дверей Сан-Суси, я не забуду никогда. Самый известный дворец Фридриха Великого впервые слышал такое чувственное и душевное исполнение:


- Я по улице иду и мне становится страшно
Не за себя, а чисто за людей наших
Вечером в пятницу посмотри по сторонам
И ты поймёшь, что конец приходит нам
На детских площадках молодые мамы и папы
Бухают вместо того, чтобы следить за своим чадом
Где дети гуляют, что делают и с кем
Зачем им это знать, шары залил, и нет проблем


И я не знаю, кто виноват в этом
Правительство, телевизор или интернет там
Но знаю, что, если ничего не предпринять
Нашу страну навсегда можно потерять… [1]


Я слушала, и меня выворачивало наизнанку, я видела, сколько души вкладывает Джон в свою игру, сколько эмоций Лорд отдает своей песне, своей Родине, которую давно покинул, но за которую душа болит немыслимо. Я понимала его, потому что, так же, как и он, покинула Родину уже очень давно. Просто больше не могла, просто не жилось, просто там я не пригодилась и чувствовала себя ненужной. Казалось, никто не ждет и в другом месте. Но ждали. Нашли применение, и я стала винтиком большой системы, ощущая, что, наконец, живу, а не существую.


Когда Лорд дошел до слов:
- Под ногами бутылки, банки и шприцы
Об этом ли мечтали наши деды и отцы
Об этом думал ли солдат, сражаясь в 43-м
Сказав, мы погибаем, чтобы жили наши дети… [1]


Я больше не смогла сдерживать слез. Я была в Германии, Лорд пел свою песню с привкусом боли на пороге великого творения народа, с которым мы сражались. И я вспоминала, что я видела дома, пока не уехала, смотрела на то, что вижу в стране, которая проиграла войну, и мне становилось тошно. Почему? Почему так? Почему эти люди больше люди, чем дома? Почему они живут лучше, чем живет народ у меня дома? Неужели мы глупее, хуже? Я не могла найти ответа на свои вопросы. Слезы катились по моему лицу ручьями. Я тихо всхлипывала, сотни вопросов крутились в моей голове. Но, главное, что пришло мне в голову, был вывод. Логичный и обычный. Кто-то отдал свою жизнь, чтобы я жила сейчас. А я сижу, спрятавшись от жизни в «Мотеле», как они прятали своих детей в бомбоубежищах, чтобы эту жизнь сохранить. Насколько эгоистична моя натура, если в этом мире, полном чудес, красок, я умудряюсь видеть только сплошную темноту. Я смотрела прямо перед собой и вспоминала миллионы разговоров в гостиной «Мотеля», где каждый норовил вставить словцо, где мы мнили себя несчастными. Мы приходили отдыхать от жизни и приносили с собой грязь. Мы обсуждали людей глупых, некрасивых, смеялись над ленью и недостатками, сами являясь такими же, а учитывая, что в нас даже не нашлось смелости жить – мы ведь еще хуже. Я в ужасе смотрела вокруг себя и понимала, что ни разу мы не обсуждали, насколько прекрасен мир. Ни разу не говорили о людях талантливых и красивых, не замечали изобретателей, делающих нашу жизнь проще и лучше. Не восхищались волонтерами, которые не жалеют своего времени и своей жизни на то, чтобы творить добро.


 Мы видели только тьму. И жили в этой тьме. И сделали этот выбор сами. Мир, он для всех одинаковый. Вот только видим мы его по-разному, потому что однобокие, скучные и бесконечно жалеем себя в своей оболочке, которой не станет лет через 50-80 вместе с нашей жизнью. И мне вдруг захотелось после себя что-то оставить. Мне вдруг захотелось увидеть красивых людей. Я стала смотреть по сторонам. И я видела женщину с очень длинным носом и непропорциональной фигурой. Она улыбалась, слушая песню Лорда, она держала за руку маленькую белокурую дочь, а девочка держала в руках букет маленьких синих цветов. Наверное, полевых, я таких не видела никогда. Насколько красивыми были эти люди. Насколько ярким и чудесным был день. Каким упоительно вкусным был воздух, который я вдыхала, наполняя им свои легкие. Я чувствовала, как удивительно кровь бежит по моим венам, как сердце начинает биться чаще.


Я смеялась. Слезы высохли на моем лице, я безудержно смеялась. Я знала, что больше никогда не забуду, как дышать. Я знала, что мне есть ради чего жить. Я знала, что главной целью моей жизни отныне станет просыпаться по утрам, проживать полный насыщенный день и стараться сделать каждый следующий еще лучше, чем был предыдущий. Я вдруг поняла, что не боюсь умирать, но очень хочу жить. Хочу дожить до глубокой старости. Хочу помнить всех людей, которые появлялись в моей жизни. Хочу смотреть на победы друзей, хочу поддерживать, когда их будет ждать поражение. Хочу побеждать и проигрывать сама. Я хочу жить!


Я подошла к ребятам, удивленно смотрящим на меня, и сказала:

- Осталось одно место, которое я хочу увидеть.

- Только одно? – удивился Лорд.

Оуэн смотрел на меня в легкой задумчивости и вдруг улыбнулся такой понимающей и отеческой улыбкой:

- Нам пора в Лейпциг, не так ли, Лин?

- Да, Оуэн, ты совершенно прав. Я должна кое-что пообещать святому Николаю.
Джон и Лорд слушали наш разговор в легком недоумении, пожали плечами и стали собирать наши скромные пожитки. Уже на следующий день мы стояли у входа церкви Святого Николая в Лейпциге.



***
Ни один дворец мира не сравнится с красотой и покоем этого здания. Девственно чистые, белые колонны, уходящие далеко ввысь чем-то напоминали Грецию с ее мифами и сказками. Каждая колонна, у самого потолка, украшена растительностью, снизу она выглядит совсем живой. Свод весь в цветах, и один из самых потрясающих органов, которые мне доводилось видеть. Эта церковь – символ объединения немецкого народа. Именно здесь прошла мирная демонстрация, где тысячи людей, держа в руках свечи, веря и не веря в Бога, молились и просили за себя, за родных и близких, за свою страну. Ровно через месяц после демонстрации Берлинская стена рухнула и Германия стала целостной объединенной страной. Это место для меня знаменовало справедливость, гармонию. Здесь я четко понимала, что все цели достижимы. И я точно знала, что если я себе пообещаю просыпаться каждое утро и жить именно здесь, то я непременно это сделаю. Это будет именно так. И я никогда не нарушу этого обещания.


Я долго гуляла по церкви, оставив своих спутников совершенно одних. Я бродила, думала, давала себе обещания, и верила в то, что все изменится.




***
Я пью горячий кофе, сидя на маленьком балконе своей квартиры. В этом году я живу в Берлине. Сегодня я жду в гости Хлою, Лорда, Джона и Оуэна. Мы не виделись несколько лет. Течением меня прибивает к берегу последнего воспоминания…


…Вот я выхожу из церкви Святого Николая, Лорд смотрит на меня насупившись, Джон слегка насторожен, а Оуэн улыбается.


Я подхожу к ним, долго осматриваю их цепким взглядом, пытаясь запомнить каждую черту, и тихо произношу:


- Мне пора домой…


Я уехала ночным поездом, заплатив за билет своей кредиткой. Впервые за долгое время «Мотель» был последним место, где мне хотелось бы оказаться.
…И вот я жду ребят в гости. Я не видела их много лет. Я пожила почти во всех городах Европы и сегодня мне исполняется 65. Давно нет моей мамы, давно не существует «Мотеля». Мои воспоминания часто приносят меня к его берегам, но там только пустошь. В моей жизни больше нет темноты. Из каждого города, где мне доводилось пожить – я отправляла открытки своим друзьям. Когда они находили адресата, я получала открытку в ответ. Я ни на секунду не забыла этих людей и не потеряла с ними связь, как и обещала себе почти тридцати лет назад. Сегодня мой день рождения, в моем возрасте этому празднику уже не принято радоваться, а я улыбаюсь и напряженно всматриваюсь в горизонт, на котором вот-вот должно появиться такси.


Из соседней комнаты раздается звонок телефона, и я недовольно сморщившись, иду отвечать:

- Алло.

- Привет, мааааааааааам! – громкий живой голос из трубки оповещает о том, что моя любимая дочь, естественно, не забыла о моем дне.

- Здравствуй, дорогая.

- Мы будем через пару часов, наш самолет задержали, и мы не успеем вовремя. Вернон и Грег ужасно себя ведут и, возможно, нас не пустят в самолет вовсе! – громкий голос, вперемешку со смехом, сообщил мне, что все хорошо. Внуки по-прежнему безобразничают, дочь полна оптимизма, а зять, наверняка, поставил на уши весь аэропорт, объясняя, что их визит слишком важен, чтобы их задерживать. Он невероятно живой человек. Иногда мне кажется, что его энергией можно было бы обеспечить несколько городов. Ему бы стоило появиться в этом мире электростанцией.


Хихикая над глупостью собственных мыслей, говорю, чтобы не спешили, и кладу трубку.


В дверь раздается звонок. Я немного раздосадована, потому что таки пропустила появление такси, которого ждала все утро. Открываю, и приятное тепло разливается по моему телу. Передо мной старики, их больше, чем я думала, здесь даже Кая и Инга. Они такие старые, такие же, как и я, но эти глаза… Ни одни глаза не поменяли цвет, потому что они полны жизни, передо мной стоят люди, которых не отобрало у меня время, расстояние. Люди, которые живут своими простыми жизнями и слетелись со всего мира, чтобы отпраздновать праздник моей жизни.



__________________________________________________________
[1] – Ваня Воробей – Кто виноват