Дочь Тампля Глава 4

Колесо моей маленькой прялки легко кружилось, а под пальцами рождалась тонкая льняная нить, которая зимой станет ровным белым полотном, что пойдет на новые плащи моим братьям. Ровное ее жужжанье и мирное посапывание раненных нарушали сумеречную тишину. Сегодня все прислужницы и врачевательницы покинули нашу крепость, и я оставалась одна. Я задремала, разморенная теплотой жарко-натопленной комнаты как вдруг услышала неясные шаги. Это снова Эдуард – совсем еще юный рыцарь двумя годами старше меня пробирался к высокому стрельчатому окну. Он  часто любил вот так не спать по ночам порой пугая остальных своей нечаянной неуклюжестью.
- Вот зачем вы снова встали, - с ласковой властью обратилась я, - ваши раны слишком еще свежи, а покой остальных разве тебе не дорог.
- Простите меня Катрин, мне бы только хоть одним глазком взглянуть на Белую звезду.
- Чудак вы и имя у тебя чужое, - заинтересовалась я, -  впрочем, спать мне все равно уже не придется. Вставай, отведу тебя к твоей Белой звезде.
Мы мягко ступали по тяжелой и от того особенно густой от обильной росы траве, невдалеке показалось большее круглое озеро в черной глади которого как на блюде расположились все маленькие и большие звезды.
- И не скучно тебе здесь, неожиданно обратился он присаживаясь на не большее бревнышко, - живу у вас больше четырех фаз луны а кроме молчаливых братьев да старух ни одной души не видел.
- Так ведь то сейчас осенью, - спокойно ответила я, - а весной придут новые благодетели, к тому же магистр собирается в новый поход, - неожи-данно даже для самой себя раскрыла я тайну, оберегаемую даже высшим советом девяти.
- Братья больные походы, а ты не думала о другом
- И о чем же например вы прикажите мне думать, - надменно обиделась я, - неужели же о приемах шелках и звонких побрякушках, которые вечно теряются.
- А почему бы нет, - оживился Эдуард,- ты ведь очень хороша собой, ты украсила бы любого рыцаря и любой замок. Ты молода ты прекрасна, ты должна жить а не ходить и стирать простыни из-под больных.
- Позвольте же мне решать, в чем мое истинное предназначение, и как и с кем мне жить тоже, - взбрыкнула я порываясь встать и уйти. Наши силы были не равны и я тот час же оказалась на прежнем месте сраженная его рукой. Такие споры продолжались теперь почти каждую ночь и очень скоро я стала понимать что жизнь без них, без его звонкого еще мальчишеского голоса становится нелепой и пустой. Меня даже не особенно смущали его все частые и подолгу продолжавшиеся отъезды после, которых он возвращался в несколько возбужденном состоянии. Всегда заботливые ко мне братья от чего-то в упор не замечали беды иногда даже склоняя его к посвящению. Я боялась грома великого магистра, но ему было сейчас уж совсем не до меня. Я окончательно оставила попытки в чем - либо разобраться и пустилась по течению и зову своей судьбы. Между тем, как день который ледяным дождем разбудил от моего странного сна настал слишком быстро, так что всю чашу той страшной беды я буду пить еще очень долго.
Весь день тринадцатого октября шел непроглядный осенний ливень и о том, что бы показаться на улицу не было даже и речи, больные и раненные получив помощь почти все разбрелись в поисках лучшей доли а великие благодетели и податели разошлись по своим зимним замком, так что и мне да и всем моим братьям не чем было себя занять. Тампль погружался в тяжелый сон обещая ожить лишь весной, когда снова зацветут сады, и молитвами нашего Великого Магистра начнется новый поход на восток. Однако сегодня, смутное неявное беспокойство таилось во всех уголках нашего дома. А началось все с того, что три дня назад Великий магистр воротился от Папы Климента чернее грозовой тучи и был в самом дурном расположении духа, даже верные его друзья – рыцари Совета Девяти не смели заговаривать с ним. В своих покаях он принимал какое-то особенно важное решение, о котором ,обычно сообщал сам и все, становилось по-старому. Вот и теперь вся братия боялась лишний раз показаться ему на глаза, ожидая, когда гнев сменится милостью, а гром чистым летним небом. Сегодня даже поговаривали о все-общем совете, что велено созвать завтра, после утренней трапезы уж там, то все должно было прояснится. Но волею неведомых сил сегодняшняя надвигавшаяся черная ночь переменит судьбу ордена и мое скромное существование
Дождь прекратился, луна легко перешагнула полночь я уже засобиралась спать когда услышала непонятные шорохи у  ворот и невнятные крики стражи.
Все дальнейшее сотни тысяч раз будут всплывать в моей памяти, сле-дующие последние семь лет моей жизни. Под страшным натиском таранов подались прекрасные ворота и кучка всадников и пеших в зловещих пурпурных инквизиторских одеждах, влетела во внутренний двор. Отчаянный звон стали лихо смешивался с предсмертными хрипами проклятья, мои братья отчаянно дрались, но враг значительно превосходил их числом, так что сопротивляться было почти бесполезно тех кто не сдавался сразу подымали на мечи или приканчивали одним ударом тяжелого копья, главной целью палачей был Великий Магистр.
- Именем короля и Франции вы арестованы и повинны в ереси!, - градом  раздалось из верхних покоев.
- Великий магистр, - беснуясь прохрипела я бросаясь в сторону криков и звона орудий. Внезапно, чьи–то сильные и твердые руки схватили меня, и я понеслась совершенно в противоположную сторону. После бесконечных, знаемых мною наизусть лабиринтов замка свежий сырой ветер хлестнул меня по лицу и в белом блеске полной луны я наконец смогла разглядеть своего похитителя. Это был Эдуард. Новой сырой пеленой дождь накрыл нс когда мы уже мчались к закрытой душной повозке.
- Трогай!, -  Прохрипел но, с треском захлопывая дверцу и жадно бросаясь ко мне.
- Катрин, милая Катрин, - лепетал он, в беспорядке целуя мои руки лицо и волосы,, -Ты свободна, я сделаю тебя герцогиней нормандской, самой знатной и самой богатой женщиной Франции, ты станешь жить в великой роскоши и никогда не будешь ни в чем знать отказа. Я не отвечала, но весь ужас сегодняшнего вечера окончательно высосал из меня все силы, сопротивляться я не могла. Повозка, бешенным галопом уносила меня от родных стен в далекую неведомую ненавистную Нормандию.
Следующие годы моей жизни текли настолько однообразно, что и рассказывать о них, не стоит. Скажу лишь то что сразу по прибытии в Нормандский замок, я стала величаться Анна-Маргарита Крамль герцогиня нормандская, полноправной хозяйкой и наследницей владений мужа. Он часто подолгу уезжал на недели, а то и месяцы. А я в полном одиночестве блуждала среди роскошных покоев людей вокруг меня почти не было, Гости являлись в нашу глушь не часто, да и приезжали скорее к мужу, а не ко мне, дома в Тампле я охотно говорила с крестьянками и рыбаками, ни чем, не гнушаясь друг друга. А здесь приходилось терпеть все капризы несносного этикета, а уж особенное нетерпение вызывало у меня обязательное требование, разыгрывать радушную хозяйку делая сиюминутные комплименты по поводу нарядов и причесок.
В этой сонной паутине дней громом среди ясного неба явилось извес-тие о том, что к нам пожаловал сам король…