Их у меня было около тысячи...

Их за четыре года у меня было около тысячи. И мужчин, и даже женщин — правда, гораздо реже. Нет, я не проститутка. Я попутчица. Автостопщик, если хотите.

Наверное, ваше утро начинается неторопливо: душ, чашка кофе, автобус или метро... У меня всё почти то же самое, только на душ и кофе отводится 20 минут, а вместо автобуса я выхожу на трассу, поднимаю руку — и:
— Здравствуйте, до Минска подбросите?

Я живу за 50 километров от столицы, и во время учёбы, а теперь и работы каждый день возвращаюсь домой. Не то чтобы я мало зарабатывала и не могла позволить себе маршрутку или электричку — нет. Скорее, дело в удобстве. В родном городке я живу около трассы, и проще пройти три минуты до шоссе, чем потратить двадцать до автовокзала.
Хотя кому я рассказываю. И вы, и я уже поняли — дело не во времени. Просто у меня нет чувства страха. Я верю в людей: хороших действительно больше, чем плохих. И, к сожалению, у каждого из них своя трагедия. Мне трудно запоминать их по лицам. А вот по историям — да.

...Машина останавливается резко, даже как-то порывисто. Странно, что среди трёх девушек водитель выбрал меня (они-то на каблуках и в юбке, а я нет).

Гладко выбрит. Безупречно отглаженная рубашка, запах дорогого парфюма. В машине — белый кожаный салон. Сама статусность, а не мужчина. Разговор первой всегда начинаю я — правило безопасности такое:
— И ещё раз доброе утро! Спасибо, что остановились.

Улыбаюсь, конечно. Самой искренней улыбкой, на которую способна утром. От моего собеседника ни слова, ни кивка — напряжённый, колючий взгляд искоса, да и всё. Мне становится неуютно: ну зачем останавливаться, если ты заранее ненавидишь своего попутчика?

Едем. За окнами — обычный серый пейзаж вроде деревьев, полей и машин со встречной полосы. В машине — тишина. Вслушиваюсь, определяю, насколько тревожно это молчание. Вдруг резкий голос вспарывает пространство:

— Ты красивая. Будь моей любовницей.

Вздрагиваю. «Господи, и этот такой же...». Знали бы вы, сколько их было — тех, кто не приставал, но предлагал. А вслух как можно доброжелательнее (по-другому нельзя, я же в его машине всё-таки), но твёрдо произношу:

— Нет. Но спасибо за ваш выбор.

А потом вглядываюсь в его глаза, влажно поблёскивающие через стёкла очков в дорогущей оправе, и неожиданно для самой себя спрашиваю:

— У вас что-то случилось?

Напряжение с треском, как будто лист бумаги пополам, вспарывается. Слова, куча отрывистых слов: сумасшедшая любовь, теперь женат, маленькая дочка, своя фирма, всё успешно. И вдруг — измена. Жена. Со знакомым — тем, который был другом, но из-за собственной зависти перестал им быть. Долго, три месяца уже. И он знает, знает! А сказать не может — семью любит, жену и дочку.

Он заканчивает говорить и тяжело, прерывисто дышит. Я подбираю всё те же банальности, которые сказал бы любой: «поговорить с женой», «недостаток внимания, может». «Любовь же. Дети». «Готовы ли простить?». «Не уходите в работу». Говорю и понимаю, что не слушает — ему нужно было просто высказать это всё. Сильным людям иногда так необходимо участливое молчание... Эффект случайного попутчика, наверное. Он уже сам понял, что делать:
— Чего разнюнился? С женой поговорю. Прощу, если всё прекратится. Может, во мне проблема. Уедем отдохнуть, дочку возьмём. Всё будет хорошо, правда?

«Правда», — киваю, — «Всё будет хорошо!». И прошу высадить меня на Уручье.

На прощание он даёт мне свою визитку, мол, обращайся, если что. Выбрасываю её в ближайшую урну. Может, и понадобится, но обращаться к тому, кто так рвано, выстраданно открыл перед тобой душу и тут же закрыл её, нельзя. Против правил.

А ещё потому, что я знаю: если мне понадобится помощь — судьба направит ко мне нужного человека. Так же, как сейчас направила и меня.