Рука

        Задумываемся ли мы о том, что происходит во вселенной в тот момент, когда мы незаслуженно кого-то обижаем? Именно незаслуженно. Можем ли мы представить себе все последствия нечаянно, или со зла, либо в порыве страсти брошенного нами слова – такого, которое по-настоящему ранит душу или сердце, а может быть и то и другое? Понимаем ли мы те ответные силы, которые беспощадной пружиной отбрасывают в нашу сторону нашу же злобу?
История эта случилась в самом начале 2001 года, аккурат в Новогодние праздники.
        Михалыч, моложавый шестидесятипятилетний мужик – сильный, грубый, и совершенно здоровый, стал крепко выпивать после смерти любимой жены. 
Вообще то любимых женщин у него было две – покойная жена  и дочь. Для них и жил, для них и дом строил. Хватило в том доме места и для зятя, и для двух его внуков. Только бы жить начать, а вот случилось. От тяжелого недуга помирала самая великая любовь Михалыча, смысл его жизни.
        Исчезала она быстро – за месяц не стало. И все это время не выпускал Михалыч из своих рук ее ладони. Разве что по нужде отходил. Хозяйство забросил, в мастерскую столярную не заходил. Воду пил и молился. И плакал. Все время ее болезни слезы лил. 
Трудно описать те перемены, которые произошли с Михалычем после ее смерти. Казалось, что вместе с супругой умерло и все человеческое в нем. Дочь свою он хотя бы терпел, глядел на нее исподлобья молча и зло, но слов не произносил. Остальные же, включая зятя и внуков, вообще смотреть в его сторону боялись, не то, что подойти.
По соседству с Михалычем жил Иван Фомич. Ивану Фомичу было семьдесят пять.  Он был высок – под метр девяносто ростом, и невероятно крепок для своих лет, так как большую часть жизни провел на свежем воздухе, трудясь пастухом. У Ивана Фомича не было левой руки, и делал он всю жизнь то, что умел сызмальства.
И вот, в Новогодний свой запой, Михалыч, убивая себя пьянством так, как научился только он, в беспамятстве сломал оградку, разделявшую их с соседом участки. А вместе с оградкой, толи случайно, толи по пьяной злобе, вытоптал находящийся на территории соседа цветник, так любимый женой Фомича, тетей Дашей.
Не в силах вынести слез жены, Фомич пришел к соседу и потребовал ответа. Михалыч же, и раньше с трудом признававший свои грехи, теперь, когда на этом свете его мало что держало, стал ругаться с соседом самыми отборными бранными словами, каким только его научила жизнь.
Раздосадованный Фомич, видя такое к себе отношение, продолжал увещевать соседа, взывать к его совести, и, среди прочего, потребовал уважения к себе как к ветерану Великой Отечественной войны, потерявшему свою частичку в виде левой руки на полях сражений.
Половина поселка собралась на крик – к обоим люди уважение испытывали. Уважение ведь тоже разным бывает.
И тут Михалыч произнес эти слова. «Да какой ты ветеран, урод ты старый, да ты в войну коров пас, вот одна, бешеная, руку то тебе и оттяпала».
Так устроен человек. Скажи ты молодому и красивому, что он урод – тот улыбнется и мимо ушей пропустит. Скажи то же самое человеку с изъяном на теле – оскорбится, обидится, как сможет, отреагирует. А тут Фомич…
Так вот, услышав это, хотел, было, Фомич ответить, в оправдание свое сказать что-то, а не тут тот было. Рот открыл, воздух ловит, никак им не насытится. Полминуты наверное так стоял, да и рухнул на землю, затылок о дровяник разбил.
Для людей окружающих Фомич сознание потерял, а у самого перед глазами жизнь пронеслась. Вспомнил Фомич свой огород, где он искал картошку, когда в их дом попала бомба, мать вспомнил, отца и четверых младших братьев под этой бомбой погибших. Еще вспомнил, как в 1943, вместе с другом, Колькой Ильиным, бегал от назойливого руководства оборонки к вербовщикам. 
Им было по семнадцать, когда добровольцами они ушли на фронт. Обманули представились девятнадцатилетними – все равно документов нет. Положение на фронте было критическим, а потому призывную комиссию можно было уговорить – свою роль играл человеческий фактор. И бой свой первый и единственный вспомнил. Оторванную шрапнелью руку, которая, продолжая жутко болеть, лежала в трех метрах, и Колькины кишки, той же шрапнелью выпущенные, и их запах. Все вспомнил.
Скорая помощь на этот раз не опоздала. Две недели пролежав в кардиологии, Фомич выписался, но обида так ела его сердце, слова, сказанные при людях, мучили душу, и хотелось ему правды. И пришел Фомич за правдой в суд. Написал заявление, в котором просил привлечь соседа к ответу за клевету.
Ни временные свидетельства, ни наградные удостоверения, ни сами награды, ни справки из военкомата на Михалыча в суде как будто не действовали. Не каялся он и не признавал своей вины. Так и твердил на каждом судебном заседании, что руку Фомича оттяпала корова, и на войне он никогда не был.
Дочь Михалыча, Елена Михайловна, просила за отца прощения, чуть ли не на коленях умоляла понять его состояние.
Суд понял. Назначил пять тысяч штрафа – самый минимум, но виновным в клевете все-таки признал.
Почти год спустя с момента вынесения приговора, пришла Елена Михайловна на прием к судье. Пришла с просьбой освободить ее отца от наказания – штраф снять. «Почему?», - удивился судья, - «С какой такой стати?»
        «А вы ж не знаете. Фомич помер. А у отца рука сохнуть стала. Ампутировали».