Прерванное молчание...

АЛЕКСАНДР КЕЛЛЕР













ПРЕРВАННОЕ       МОЛЧАНИЕ…













Камышин
2010 г.

               
           "Нам надо научиться сочетать любовь  к своей стране с нравственным подходом
           Понимать, что рассказ о Победе9 мая 1945 года без рассказа о той страшной цене          
  которая была за нее заплачена, не несет  ни патриотизма, ни ума, ни добра             Подлинная любовь к Родине невозможна без открытой,  работающей души,
         без нравственного сопереживания. Иначе будет то, что у нас есть,- гламур победы,               
        на котором различного рода политики пытаются нажить политический капитал.

                Аргументы и  Факты. 28.03.2010 г.
                Александр Ципко.
                "Опять "За Сталина !" ?
                Гламур победы против народной правды о войне.
               

ОТ АВТОРА:
               
"ПРЕРВАННОЕ МОЛЧАНИЕ" – мотивированная попытка восстановления философии правды Советского немца, моего отца Келлер Фридриха Готтлибовича, прошедшего лабиринты выживания в условиях репрессивного механизма, обусловленного Сталинско-Бериевским режимом в отношении немецкой нации в период 1941-1956 годов.
      Российские немцы занимали особое место в ряду других наций Советской империи, подвергшихся репрессивным функциям с признаками геноцида коммунистической идеологии в 30-50-х годах прошлого века. Разряд «нежелательного народа», «неправильной нации», получивший наивысший расцвет с 1939 года, навечно был присвоен Российским немцам, которые на протяжении  нескольких предыдущих столетий верно служили Великой России. Нет ни одной области государственного развития в социально-экономическом, политическом, научно-техническом, военном  сферах, где бы российские немцы не внесли весомый, основополагающий и необратимый вклад.
      Художественно-публицистический метод выстраивания сюжета очерка дал возможность увидеть глазами немцев-трудармейцев, немцев-спецпоселенцев пороги противоречий, из которых им приходилось выбираться в годы лихолетья 2-й Мировой войны и в первые послевоенные годы, позволил смоделировать мотивацию взаимоотношений героя с властью и людьми других национальностей, прежде всего с русскими, на различных этапах лабиринта выживания, выстроенного правящим режимом вопреки здравому смыслу общественного развития.
     Посредством аналитических размышлений при осуществлении комментариев тех или иных поворотов судьбы героя, сделана попытка осмысления функциональной логики действий режима по отношению к немецкой нации с тем, чтобы из глубины увидеть причины приобретенной устойчивой морально-психологической наследственности в виде "второсортности", которая окончательно закрепилась в психологии нации в ходе насильственного спецвыселения, спецпереселения, депортации, репатриации, рабской трудовой повинности по системе ГУЛАГ НКВД, правовых ограничений в рамках уголовного, административного и иных процессуальных кодексов СССР. Тому подтверждение однозначные выводы, опубликованные в российской и зарубежной печати таких ученых-исследователей как Т. Чернова, В. Земсков, Н. Вашкау, К. Исакова,
И. Шлейхера, В. Гергерта, В. Фукса, И. Поболя, А. Германа, В. Бруль, Г. Вормсбехера,
Л. Белковец, Н.Ф. Бугай и многих других, которым я выражаю искреннюю благодарность прежде всего за то, что мое обывательское осознание проблемы нации в сообществе других народов Советской империи нашло те пределы, которые помогут в прояснении важных, для меня, во всяком случае, вопросов:
- Почему СССР, уподобляясь фашистской Германии, позволила проявить вопиющую аморальность по отношению к тем народам и нациям, которые были приглашены под свое крыло Российскими императорами для СОЗИДАНИЯ на благо Российской империи?
- Почему Советские немцы, в отличии от других национальностей империи, подвергшихся репрессивным функциям со стороны государственной власти, так и остались в забвении и без права возвращения к вопросу о признании их важной роли в развитии российской государственности на всех исторических этапах?
- Могут ли, а вернее, имеют ли право, а еще вернее – дана ли возможность сегодня немецкой нации в России на равных с другими нациями строить новое демократическое общество, в котором не будет места шовинизму при общественном взаимодействии наций и не будет места неонацизму? В этом случае, отмахиваясь от прямого ответа на прямой вопрос, непримиримые с назидательным акцентом хозяина положения, не утруждая себя глубокими размышлениями, утвердительно спрашивают: - "Тебе кто мешает ? Строй, проявляй себя, где хочешь, но в рамках действующих российских законов!" Отвечаю: - "Ну, так я и проявляю! А нация? Скажите, а какими критериями сегодня можно охарактеризовать созидательный потенциал немецкой нации в России? Да, никакими! Раньше Российский немец был полноправным членом в многонациональной семье империи, затем в Советском обществе, спаянном интернационализмом марксистского толка, а теперь в составе новой России, с невнятной внутренней национальной политикой… Извините, разницы никакой! Переходя из одной эпохи в другую, Российский немец перетаскивал с собой все предшествовавшие клейма…
      Таким "достижением" не может "похвастаться" ни одна нация России… Более того,       никто сегодня не сможет дать энциклопедического абсолютно точного, а главное, честного определения: - Немецкая нация в  Российской Федерации…"
Правда жизни, которую демонстрирует мой герой, очень надеюсь, проясняет этот тезис и дает возможность сконцентрироваться на проблеме немецкой нации в России.  Судить Вам !
     Выстраивая логику содержания очерка, вольно или невольно, но мои аналитические размышления все время наталкивались на некоего оппонента, в котором  я видел и представителя нынешней власти, и простого обывателя, твердо стоящего на позициях русофильского и германофобского патриотизма. Так или иначе, но в споре с ним не получилось избежать оправдательно-доказательной полемики. Не получилось и примирения! Оппонент непоколебим в своем скептицизме, мол, российские немцы,  ничуть не больше понесли ущерба в Сталинскую эпоху, чем чеченцы, калмыки, карачаевцы, прибалтийские народы и другие нации, включая русских, украинцев, белорусов, евреев, поляк и многих других. Только не надо путать две вещи, уважаемый мой оппозиционер: - большинство наций СССР подверглись репрессивной машине режима ПОТОМУ ЧТО, а вот российские немцы еще и ДЛЯ ТОГО ЧТОБЫ... Читай, уважаемый оппонент труды выше перечисленных авторов, тем более, что они совершенно доступны. Я же в свою очередь, стараясь обособиться от всеобщей тенденции понимания антинемецких догм в России, проживая вместе с героем все его перепутья, считаю, что совокупность историй судеб российских немцев, - не услышаны до сих пор, и это еще одно "грязное пятно", смыть которое пока никто не стремится… Наверное, зачем-то это нужно. Если так, тогда, спрашивается, кому ?
     Предвижу нервные реплики моего оппонента: "Мало ли нынче таких правдоискателей?" Да, в том то и дело, что не мало! (И слава Богу!), и они во втором и третьем поколениях пытаются понять, почему до сих пор научные исследовательские данные российских и зарубежных ученых, опубликованные свидетельства депортированных и репатриированных российских немцев не легли на стол перед различными государственными комиссиями, занимающихся реабилитацией и стоящих на страже против фальсификации Советской истории? Почему до сих пор не поднят вопрос о полной реабилитации российских немцев как нации? Мне все же думается что, не смотря на единый идеологический базис репрессивной политики Советского режима по отношению к своему народу, российские немцы несколько выделяются из общего ряда репрессированных народов, на мой взгляд, по следующим итоговым признакам:
- Все репрессированные нации и народности сегодня возвращены в пределы административных образований государства, имеют возможность развиваться как нации, имеют адекватное представительство в конституционном управлении государством.  Все. Кроме немецкой нации в России…
- Насильственное отторжение немецкой культуры от российской в 1941 г., привел нацию к необратимой эмиграции. Протестуя ногами, российские немцы унесли с собой обиду (но не ненависть!) за допущенную Советским правительством аморальность. Теперь, находясь на исторической Родине, они окончательно пришли к выводу, что Россия более не нуждается в них. Такой травмой морально-психологического свойства не награждена ни одна нация России. Я уже не говорю о том, что российские немцы и там, в Германии слывут под клеймом "чужие". Нынешняя власть под бурные аплодисменты демонстрирует свое великодушие, восстанавливая могилы нацистов, а вот могилы немцев-трудармейцев, заморенных голодом и каторжным трудом под дулами откормленных псов-конвоиров, даже приблизительно показать никто не сможет.
- Значительная часть оставшихся в России немцев, вошли в 1,5 миллионное количество людей, не указавших свою национальную принадлежность (См. Основные итоги первой очереди автоматизированной обработки материалов Всероссийской переписи населения 2002 г. Госкомстата России).
Описываемый жизненный путь (1941 – 1964) моего героя подталкивает к пониманию того, что если будет консолидированное желание нации противостоять государственной аморальщине, то забвению нации сбыться не суждено…А этого, к сожалению, сегодня и нет,  чего, собственно, и добивались Сталин с подельниками.   
Так вот, чего я хотел бы ожидать от человека, прочитавшего сочинение?
Во-первых, не жалости и сострадания к подобным судьбам, в которых выживший российский немец ассоциируется со слабым ростком, пробившимся сквозь грязный бетон отторжения.
Во-вторых, надеяться на то, что моя аргументация и судьба героя повествования будет способствовать тому, что читающий задумается над проблемой чистоты и честности в ходе борьбы против фальсификаторов Советской истории. Мы, ведь, особо не горим желанием ликвидировать темные пятна ее. Уж, не по этому ли мы, граждане новой России, в том числе и Российские немцы, дожили до того, что пассивно лицезреем на появление сорняка в нашем обществе в виде доморощенного неонацизма? Программа у него есть. Репетиции по ее опробированию осуществляются. Лоббисты в парламентах заседают. Осталось за малым: - допустить неонацистов к законодательной власти! А там и…
В-третьих, потомки рода Келлер (Kohler) должны знать, кому они обязаны своим благополучием сегодня, что в их венах течет кровь человека мужественного, абсолютно бескорыстного, сильного физически, с устойчивой моралью, честного и совестливого, не стесняющегося своей принадлежности к немецкой нации ни при каких обстоятельствах, образцово несшего в течение всей жизни ответственность по отношению к семье и труду… Мы не должны забывать этого.
В – четвертых, очень надеюсь на примирение с оппонентом. Руку ему протягиваю первым…   
Да будет так!   
             
                Келлер А.Ф.
                Сентябрь 2009 г.
Ч А С Т Ь 1



П Р Е Д Т Е Ч А…

1.


     Август 1979 года на Алтае вопреки вековым устойчивым законам природы, выдался необыкновенно теплым… Обычно в середине последнего летнего месяца вода в реке темнела, своей легкой рябью, словно заботливая мать, говорила беззаботным деревенским ребятишкам, что пришло время угомониться и перестать пенить воду с утра до вечера… Осень впереди и пора бы вспомнить о грядущих школьных буднях и что абсолютная свобода и безответственность пришли к концу…
… Вспоминая каждый раз свою детскую вольницу в самые трудные минуты боевой службы, чувствовал новый прилив сил, которые напрочь отгоняли сомнения, разочарования и безисходность в критические минуты. Сознание четко воспроизводило законы жизни моих сельчан, их нравственную суть восприятия действительности социального бытия: - уважение младших к старшим, приверженность к традициям, хранение памяти о прошлом, обязательность прийти на помощь друг к другу, недвусмысленное отношение к чванству, лени и слабости духа… Человеку, не обладающему такими качествами в условиях Сибири не выжить…
… А сомневаться, затем и разочаровываться мне, молодому офицеру ВВС было от чего. К этому времени, уже довольно плотно пришлось ощутить холодок "чистилища", как оказалось, довольно живучей шестеренки старого репрессивного механизма, проявляющегося в подозрениях, недоверии и отчуждении от перспектив развития личности в условиях Вооруженных Сил СССР по признаку принадлежности к немецкой национальности. По лейтенантской наивности, обусловленной идеологическими догмами, которые впитал за комсомольские, курсантские годы, годы членства в КПСС, считал, что проявление такого "холодка" естественно, и касается только лишь меня, т.к. в личном деле  много напутанного: - сестра родные по отцу, - урожденные на Украине. Братья по матери, - уроженцы г. Ростова на Дону,  в послевоенные годы побывавшие в местах заключения. Каждый новый Уполномоченный особого отдела КГБ, прибывающий в полк для дальнейшей службы (меняли их ежегодно)  въедливо и настойчиво требовал от меня объяснений: -  каким образом они оказались на Алтае, почему и при каких обстоятельствах стали одной семьей ? Почему свидетельство о рождении мне выдано повторно только лишь в апреле 1961-го ? Оказывается, что с рождения я носил фамилию Лейман, мужа моей матери, расстрелянного в 1938 году, и  только лишь с восьми лет – Келлер. И уж, совсем подозрительно – родной брат, проживающий в Германии… Я даже мысли не допускал, что старшие товарищи отцы-командиры, политработники, органы гос.безопасности  в течении пяти лет не разберутся в путанице. Я-то знал, что подобной неразберихи в каждой Советской немецкой семье более, чем достаточно, и секретом это ни для кого не было. Не разобрались… Даже, если и хотели разобраться в пользу молодого члена КПСС "Бериевский колпак", которым продолжали пользоваться партийные функционеры, не позволил бы… Мой авиаполк дислоцировался в месте компактного проживания Поволжских немцев, которые очень активно "бузили" по поводу восстановления Автономии, уничтоженной Сталиным в 41-м… А тут, я – с подозрительными фактами биографии, от должности которого на прямую зависит жизнь летных экипажей… 
… В самый критический момент, когда после очередной "профилактической" беседы-допроса у особиста, ко мне, полностью опустошенному, с будоражущим раздражением в душе, обдумывающему перспективу дальнейшей службы,  вдруг подкатил один из моих товарищей по офицерскому цеху. Ему хотели "всучить" очередное партийное поручение – возглавить роту, имеющую дурную славу не только в нашем гарнизоне, но и во всем округе. Такое "доверие" не нужно было данному «Отличнику» боевой и политической, как выяснилось, ни при каких обстоятельствах. Партийное доверие – партийным доверием, а своя рубашка ближе к телу… И действительно, сколько молодых, энергичных офицеров попортило свою карьеру в этом подразделении, не счесть… Командование БАТО ломало голову в поисках ротного. Товарищ почему-то решил выкрутиться за счет моей особы. Выслушав его, я зло спросил:
- А ты кто таков, чтобы делать подобные предложения? Большой начальник, что ли…
- Понимаешь, Санек, я же чувствую и вижу, что тебе так и так "кирдык" сделают с твоей-то    национальностью, - залепетал он, обняв меня за плечи, - а тут шанс, сам понимаешь…
- Слушай, дорогой, а не пошел бы ты…
- Да, не кипятись, братан… Комбату все равно кого назначать, хоть обезьяну с гранатой, хоть негра с луком и стрелами, - лишь бы назначить… Никто ведь, даже под пистолетом туда не пойдет, улавливаешь? Иначе его самого во тьму тараканью сошлют…
- Ну и хрен с ним, - сплюнул я.
- Эх, Федорыч, а я думал, что ты мне друг…
"Друг…, как я могу быть кому-то другом после только что закончившейся очередной "ласковой" беседы с уполномоченным. Какого черта им всем надо? Оказывается, что факт наличия родственных связей в Германии вызывает подозрения у органов госбезопасности. Оказывается, что в случае возможной переписки с заграничными родственниками, меня могут заподозрить в продаже военных секретов… Правильно я ему сказал, - вы  Органы, вот и разбирайтесь, каким образом мой брат оказался в Германии, с кем он переписывается и как общается с сестрами и отцом… Сказать-то сказал, ну а дальше-то что? И к чему, в конце концов, эти "допросы" могут привести? Мысли душили мое самолюбие. Ком подкатывал к горлу. В глазах темнело. В эскадрилью возвращаться не хотелось, домой тоже… Придти к какому либо решению моей, совершенно неопытной натуре и выработать схему защиты, не удавалось. … Не знаю, чем я руководствовался, уж точно не патриотическими чувствами, встал и пошел в штаб БАТО… Комбат в своем полутемном кабинетике сидел злой, как пес.
- Чего надо, старший лейтенант? – не адекватно отреагировал он на мое уставное обращение.
- Вам командир роты охраны нужен, так вот, я согласен…
- Чего, чего? – он окинул меня подозрительным и недоуменным взглядом, будто услышал заветное "согласен" от инопланетянина.
Я молчал, давая понять, что комбат прекрасно слышал мои слова. Выдержав паузу, он потянулся к телефону…
- Товарищ полковник, докладываю: - кандидат на должность командира роты охраны подобран… Да, офицер достойный…Кто? Коммунист, Старший лейтенант Келлер Александр Федорович, - техник само…
Комбат замолчал багровея. Видимо ответ начальства (звонил он в партийную комиссию военно-учебного учреждения) его чем-то обескуражил.
- Да, знаем мы его очень хорошо, товарищ полковник… Ну и что, что немец… Да у нас у всех биография, если капнуть… Нет, не согласен… Да, поймите вы…, нельзя же…
Вот с-с-суки политические, - заскрипел зубами комбат, бросив трубку телефона.
Пошли они на …, иди в роту, а приказ придет…, куда на хрен денутся…
В свою эскадрилью я больше не вернулся. Туда дорога закрыта, это очевидно, а впереди – неизвестность…
… Возможный, вернее, предполагаемый мой читатель спросит: - какое отношение описываемые события имеют к заявленной теме ? Отвечу: - самое прямое. Именно с момента выхода из кабинета многострадального комбата я понял, что нахожусь в условиях ПОЛИТИЧЕСКОГО СТРЕССА, обусловленного аморальной составляющей интернационализма, имеющей свои довольно крепкие корни, взращенные еще в двадцатых… Так же, как и мой отец в сороковых, я был поставлен только перед одним выбором – выстою, значит у меня будет шанс остаться в строю на равных с другими нациями. Сам, смысл "интернационализма", вернее, - его действенная фаза, стала очевидна, как только перешагнул порог подразделения…. Махровый "неуставняк", приводящий к самострелам, дезертирству, уклонениям от боевых задач, отказам от оружия, дракам, сопровождаемым кровопролитием, издевательствам, страху, ненависти, недоверию, подозрительности, попустительству – носил явный признак межнациональной розни и ненависти. Бойцы роты грузинской национальности претендовали на абсолютную гегемонию над всеми и над всем. Армяне на нейтралитет. Азербайджанцы отличались ненавистью к армянам и украинцам. Украинцы занимали "круговую оборону" в отведенной им территории, нередко нарушая эти "границы" в поисках зоны свободы отступления. Малочисленные русские примыкали то к одной группировке, то к другой в попытках обеспечения себе безопасных условий бытия. Ну, а так называемые "чурки" – представители среднеазиатских наций являлись "расходным материалом" в виде рабсилы для всех, в том числе и для офицерско-прапорщицкого состава. Еще тогда я понял, что негативные явления, которые исходили от той или иной нации в пределах моей роты, являются зеркальным отражением амбиций национальных территорий страны. …
   Ведя бескомпромиссную борьбу за очищение национального самоосознания бойцов роты, за нравственность совместного бытия, на многие вещи политического характера пришлось смотреть совершенно другими глазами.
… В любой войне всегда есть жертвы. Моя жертва ассоциируется с пониманием того, что в отдельно взятом воинском подразделении возможно построить истинный интернационализм, а  вот в такой стране, как СССР…
… Через десять-двеннадцать лет мы стали свидетелями краха Советской империи, о чем я лично сожалею, и никогда не пойму тех лидеров бывших Советских республик, которые, не спрашивая своего народа, вопреки итогам референдума, претендуя на историческую  роль, удовлетворяя собственные амбиции, поставили подписи под пактом уничтожения Великой державы, которую, не смотря ни на что, признавал и считался с нею весь цивилизованный мир… (В данном случае мой пафос считаю оправданным)…

… Прошли годы… Вынырнув из омута противоречий, я уже не мог отделаться от внутреннего желания в попытке расставить все акценты политической проблемы российских немцев. В большей степени мне хотелось проследить и понять для себя, прежде всего, тот морально-психологический стержень, который позволил им остаться "на плаву", хотя и в "дырявой" лодке Советской истории. Время шло, а душа болела и ныла. Технологически осуществить свою мечту – написать об этом, не представлялось возможным по ряду объективных и субъективных причин, в том числе и политического характера. (При первой же попытке заинтересоваться архивными документами пришлось долго бы, в лучшем случае, объясняться в органах КГБ). Однако, чем старше становлюсь, тем реальнее ощущаю свою ответственность перед собственной совестью, землей, которая взрастила, приютила и сберегла род Келлер в сталинской мясорубке. Все, дальше отступать некуда… Наступила пора прервать свое молчание…
…А теперь о двух географических точках советской империи, в которых развивался сюжет описываемой истории…
х х х

… Село Шипуново Алтайского края исторически берет свое начало с 1748 года, зафиксированное Манифестом Екатекрины-2 "Об образовании царских имений на Алтае". Приютилось оно в излучине левого берега реки Алей,  берущей свое своенравное начало в горах Алтайских благодаря зажиточным крестьянам, бежавшим от попыток царской власти принудить их к подневольному труду на Колывано-Воскресенских заводах. Они ведь в предшествующие сто лет познали выгодный и свободный труд. Во времена добытческой лихорадки, стимулируемой Петром 1, подхваченной уральским заводчиком Акинфием Демидовым, Алтай был преобразован в ведущий промышленный район Российской империи, позволившей ей перестать быть зависимой от иностранных услуг в производстве золота, серебра, меди. Уже тогда поощрялась частная инициатива. В 18 веке, когда центральная Россия спала и видела сны о своем могуществе, получаемого от крепостного права, ничем не отличающегося от средневекового рабства, здесь на Алтае вырисовывалась необходимость социально-политических реформ. Государственный деятель и реформатор М.М. Сперанский в 20-х годах 19 века побывав на Алтае, пришел к заключению: "Край сей сама природа предназначила к сильному населению и к самым богатым произведениям земледелия, торговли и промышленности Но сих последних при настоящем устройстве ожидать невозможно" Он считал целесообразным заменить горнозаводских мастеровых и приписных крестьян наемными работниками и привлечь на земли Алтая переселенцев. В 20-м веке Столыпинская земельная реформа дала толчок новому переселенческому движению на Алтай, что в целом способствовало экономическому подъему края. Надо сказать, что в этой части Российская корона вынуждена была учитывать целесообразность реформ, выразителем которых стал сформировавшийся специфический сибирский характер предприимчивых и свободолюбивых переселенцев-сибиряков. 1.06.1913 г. решением губернского управления образована Шипуновская волость в составе сел Шипуново, Быково, Хлопуново, Порожнее, Баталово с населением 46,5  тысячью жителей. 27.05.1924 г. Постановлением Сибревкома был образован Шипуновский район с тринадцатью селами и несколькими поселками.
…А что же немцы? Они, естественно, не заставили себя ждать. Первые немецкие поселения на Алтае появились в 1890-х годах. Они прибыли сюда с богатейшим культурно-родовым и технологическим опытом, приобретенным при освоении Поволжских и Украинских земель. После принятия Указа о земельной реформе 9.11.1906 года Главным управлением Землеустройства и Земледелия "…для образования переселенческих участков, заселения народами Российской империи…", в том числе и Российскими немцами, стал осуществляться организованным порядком. К 1910 году было завершено формирование немецких поселений на Алтае. Их узкая специализация сельскохозяйтвенного и мелкотоварного производства, внедрение ими образовательного процесса в виде общественных школ, система управления поселениями и методы выстраивания государственных взаимоотношений с властью, играли очень важную роль не только в производственном процессе, но и политическом. Говоря об этом, я хочу подчеркнуть, что Сибирский характер, позволивший показать всему миру свой особый стержень в тяжелейшие годы испытаний, с настойчивой периодичностью наваливавшиеся на Россию в 20-м веке, сформировался благодаря взаимообогащению русской, украинской, казахской, татарской и немецкой культур, прежде всего в части целесообразно-технологической составляющей. Рационализм, присущий немцам, впитывали все российские народы, освоившие Алтай, равно, как и немцы с пытливостью и основательностью учились у своих собратьев навыкам выживания в суровых климатических условиях. Разве это не повод для Советской власти, коль уж она свергла консервативный режим, учесть в своей национальной политике и понять, что провозглашение функциональной части интернационализма должно исходить не из амбиций идеологической составляющей власти, а из общих, политических, экономических, социальных и культурных интересов основы советского общества – его народа, который давно уже усвоил и определил параметры этого самого интернационализма? И всего-то надо было продемонстрировать Советской власти в таком случае: - не разрушение, а затем строительство нового мира, а показать свою солидарность с технологической тенденцией развития общества при советизации (если вообще эту функцию уместно было использовать) его, находясь, прежде всего, с историческим опытом и наукой в ладах. Вместо этого Алтай был превращен в "отстойник для отходов", образовавшихся в результате  преступных алогичных действий большевистской власти по отношению к своему народу, сибирскому в частности… Приснившийся однажды коммунистическим вождям мировой коммунизм, привел к лагеренизации всего самого рационального, самого умного, самого влиятельного, что могла родить Сибирь за тысячу лет. Сталинско-Бериевская мясорубка в 30-х и 40-х годах почти всегда работала без сбоев. Российские немцы, семья моего отца в частности, не избежали участи оказаться в качестве сырья для этой мясорубки. Только этот "фарш" осел в Алтайской "миске", в Шипуновском районе в частности, для "особого" назначения. Сталинские феодалы неплохо усвоили законы средневекового рабства, и российские немцы очень хорошо вписались в качестве рабов, но под маской равноправных граждан СССР… Депортированные Российские немцы из зон Северного Причерноморья и репатриированные из западной Европы, имели гораздо меньше шансов выжить в условиях Урала, Коми, Кузбасского бассейна, Алтая и Северного Казахстана еще и из-за трудностей акклиматизации. Но все дело в том, что в ортодоксальном населении Алтая жил именно тот морально-психологический стержень, который сохранился в характере сибирского человека со времен организованного освоения территории. Западным и Поволжским немцами эта аура пришлась в тональность их самобытности.  Данный тезис я бы просил читателя, и тебя, уважаемый оппонент, запомнить при понимании  последующих мыслей, потому что, на мой взгляд, именно этот факт, к сожалению, не исследованный специалистами в полном объеме, сыграл, вопреки Сталинской логике внутренней национальной политики основополагающую роль и позволил выжить немецкой общине на Алтае, семье моего отца в военные и послевоенные годы в Шипуновском районе.
…Мы, немцы, не должны уподобляться русофилам, мы обязаны именно сейчас, в новейшей истории России, элементарно быть честными, иначе ни о какой эффективной борьбы против фальсификации истории речи быть не может.

2.

       В селе Мариенфельд, Горностаевского района, Николаевской области Украины в 1906 году родился мой отец. Здесь, в 41-м,  начинается история деклассирования его морали лживой коммунистической идеологией правящего Сталинского режима… Личность моего отца – яркое выражение рода Kohler, который берет свое начало от второй волны колонистов конца 18-го века, поселенных по Указу Екатерины-2 от 1763 г. "О заселении незаселенных и малозаселенных земель Южной Украины". В первой волне поселенцев, выходцев из Австрии, Польши, Швейцарии, Швабии и Саксонии были в основном мастеровые беженцы, не имеющие средств к существованию, что и не дало им возможности основательно обосноваться на свободных землях Великороссии. Но, однако же, Великороссы успели понять, что эти нищие эмигранты обладают уникальными специализациями, очень нужными для россиян. Очень характерно одно замечание, высказанное иностранным послам, лоббирующим вопрос освоения свободных земель России,  Екатериной-2: "Россия может служить для иностранцев пробным камнем их достоинств, и кто успеет в России, тот наверно может рассчитывать на успех во всей Европе. И в тоже время, … нигде так не замечают слабых, смешных и дурных сторон иностранца как в России, иностранец может быть уверен, что ему ничего не простят, и  это от того, что всякий русский от природы, в глубине души своей, чувствует некоторое отвращение к иностранцу." (См. Записки императрицы Екатерины-2-й в издательстве Вольной русской типографии А.И. Герцена и Н.П. Огарева. Россия 18 столетия.). И с 1784 г. по 1804 Данцигские колонисты, увлекая с собой мастеровых, ремесленников, хлеборобов, виноделов, шелководов, скотоводов, овцеводов, в числе которых были и предки рода Kohler при государственной поддержке императорского двора России, организованным порядком осваивали предоставленные земли. Характерным является то, что российским дипломатам-агитаторам приказано было выдавать паспорта "…только тем иностранцам, чья хорошая НРАВСТВЕННОСТЬ будет засвидетельствована"  В 1804 году пять новых колоний появилось в Одесском уезде, три колонии в Херсонском. Судя по профессиональной принадлежности деда Готтлиба, род Kohler принадлежал к сельхозработникам. Прошу обратить внимание моего читателя на то, что Великороссия строго следила за нравственной стороной дела. Я считаю, что именно в этой части акции происходило рождение новой культуры, выразителем которой были Российские немцы. (К стати, они теперь своих соотечественников, оставшихся на исторической родине, называли Германцами) К сожалению, их генетическая память, генетическая нравственность сыграла плохую услугу. Нация не сумела адекватно консолидировать свои усилия в споре с Великороссией, которая допускала геноцидные проявления в 20-м веке по отношению к Российским немцам. Странно, но факт, что некоторые историки-исследователи до сих пор сомневаются: а был ли геноцид? Не хочу заниматься доказательной аргументацией, да и не на моем уровне с ними спорить, но внутреннее чувство подсказывает, что истина где-то совсем рядом…
Далее. История СССР, подчеркиваю: - именно История СССР не зафиксировала никаких масштабно-кровавых политических катаклизмов между Российскими немцами и большевиками в период "большого перелома" – строительстве колхозного строя. Почему? На мой взгляд, ответ можно найти просто, он лежит на поверхности. Посмотрим на примере села Мариенфельд… Основано оно дочерью колониста Фридриха Фальц-Фейна Марией, который изучал естественные, исторические науки и зоологические парки Европейских государств. Полученные знания он широко использовал сам в России и передал их  сыновьям и дочерям.  Примерно в 1872-1874 годах село, построенное Марией, состояло из нескольких домов для строителей. Используя изыскательские сведения, полученные от отца, она построила кирпично-черепичный завод. Строительное производство стало разрастаться, в том числе и во благо не только села, но и на благо всей округе. Потребность в квалифицированных рабочих руках росла, а их в большей части можно было завербовать в Германии. Вместе с мастеровыми потянулись и земледельцы. Богатейшая почва, благодатный климат, и прочие условия, которых не имелось на исторической родине, манила умных, работоспособных и предприимчивых.  Точно по такой же методологии и мотивации было выстроено село Ольгино, сестрой Марии - Ольгой. Думаю, что рождение совершенно новых для России производств, значительно подтолкнуло к формированию легкой промышленности, как отрасли. Скажи мне, мой читатель, с какой нравственностью должен быть потомок  немецкого колониста в лице Российского немца? С каким внутренним миром и мировоззрением должен быть потомок немецких колонистов, который не знал рабства российского образца, который воспитан на принципах кооперации труда, основанного на ортодоксальной культуре нации и на принципах взаимовыгодных отношений с Империей?  Уж не у них ли списывал вождь всех народов – Сталин идею о колхозах с мотивацией человека вдохновленного воспаленным воображением? Вот, интересно, какие аргументы в пользу колхозов могли высказать эмиссары большевистской власти селянам Мариенфельда, которые были заняты заинтересованным трудом, которые работали наемниками у хозяев на принципах целесообразности труда, когда каждый работник имел вполне реальные шансы личного обустройства, когда сам хозяин был заинтересован, чтобы его работник не голодал и имел семью. Немец-хозяин любит профессионального и постоянного работника, привязанного к семье. Совершенно не случайно, что в каждой немецкой семье от пяти до десяти детишек. Хотел бы посмотреть на выражение лиц ангелов "бога", которые прошлись по широким улицам Мариенфельда с его каменными дорогами, домами с заборами из ракушечника, ломящимися от плодов садами, виноградниками, аккуратными зерновыми полями, двухуровневыми погребами. Хотел бы послушать аргументацию агитаторов за создание коллективного хозяйства в Мариенфельде в таких вопросах как: - свобода производства и торговли, кредитные обязательства, гарантии и государственная ответственность в условиях колхозного строя. И, главное, как они доказывали селянам, что обобществление их средств производства лучше существующей немецкой кооперации? Я не претендую на истинность в последней инстанции, я всего лишь говорю о тенденции национального выражения Причерноморских немцев, ничего, кроме пользы, не приносящей Империи…Немецкий народ был прекрасно осведомлен об "успехах" большевистской власти: - на Тамбовщине крестьянский бунт, тысячи расстрелянных землепашцев, не понявших блага колхоза, в Поволжье жесточайший голод и физическое уничтожение протестующих, людоедство… В Сибири при помощи регулярных войск "упокоили" непонятливых мужиков. На Кавказе поножовщина. Миллиарды рублей золотом, вывезенных за рубеж крепкими хозяевами, которые сумели увернуться от пули. Сотни тонн зерна сожженного и закопанного в землю. А вот западные немцы, благодаря исключительной способности использовать свой производственный потенциал, основанный на ортодоксальных принципах кооперирования, подобные экзекуции преодолел с физическими потерями, но с гораздо меньшими. Правда, большевики по достоинству этот факт не оценили… Но об этой морально-психологической составляющей судьбы Российских немцев, семьи моего отца в частности, повествование впереди…

х х х

… Моя тетка Агата Готтлибовна частенько вспоминали детство своего брата Фридриха. С самого рождения он проявлял необыкновенную жадность к жизни. Его неусытность в еде доводила маму Магдалену до изнеможения. Она, не досыпая, до последней капли отдавала ему свое молоко. Но уже через час-два пронзительным криком снова требовал свое. Восьмилетняя, старшая дочь Магдалена и пятилетний сын Иоганес, жалея мать, всеми силами старались угомонить своего братишку. Но эта забота была малопродуктивной. Фридрих замолкал только тогда, когда снова оказывался в руках матери у груди. Готтлиб Иванович за сценой умиротворения неугомона всегда наблюдал со скрытой в пожелтевших от табака усах улыбкой:
- Этот не пропадет…, молодец ! Давай, давай, требуй…, а то, ишь, чего придумали, молока им жалко…
… Поправив рыжеватые и волнистые волосики на голове сына, поправив пеленку, уходил на работу к хозяину. Начинался отел, и поэтому сутками приходилось пропадать в хозяйстве Шульца.
… Приход Советской власти семья Kohler  восприняла без особых критических оценок. Готтлиб Иванович, его старшие дети продолжали работать в хозяйстве Шульца. Только лишь с момента начала коллективизации на Северном Причерноморье Шульц и другие крепкие хозяева покинули Мариенфельд, прихватив с собой наличность. С Германией у них были давние экономические и родственные связи, так что "новое счастливое будущее" этих предприимчивых и умных  людей не прельщала. Жалели только об одном: - труд предков основателей пропал… Бывшие наемные работники единоличных хозяйств, прежде всего, без намека на сопротивление были включены в состав колхоза "Спартак" и «им. Карла Маркса»…. Жизнь продолжалась. Фридрих выучился на тракториста и шофера. Его неуемная натура и физическая сила, которой он не знал, как распорядиться, легко позволили ему вписаться в колхозную жизнь. На 26-м году жизни женился на двадцатилетней Кребс Елизавете Васильевне, в противоположность характеру мужа, - спокойной и рассудительной девушке. Агата Готтлибовна, вспоминая те довоенные годы, часто рассказывала: "Фридрих, женившись, сразу, почему-то решил, что у него должно быть много детей и все сыновья. Дав "указание" на этот счет Елизавете, он терпеливо ждал своего счастья. Попытки объяснить ему, что не все зависит от желания…, как решит Дева Мария, тот и родиться, - он категорически отвергал и слушать не хотел… Лиза мудро терпела его буйство… Пришло время и отец т.е. Готтлиб Иванович отвез сноху рожать в Горностаевский роддом. А Фридрих? … Фридрих, вернувшись с поля по необходимости заказа в кузнице болтов для ремонта полевого инвентаря, узнав о том, что Лизу увезли, вечером собрал своих друзей и торжествовал! Сейчас родится сын!… Родилась – дочь Вероника! Нет, он не горевал, он методично добивался своего: - в 33-м родилась Эрна, в 35-м – Роза, в 38-м Анта…". …Вспоминает Вероника: "Дедушка маму увез в роддом, а папа был на пашне, его сутками дома не бывало. Когда мы узнали, что родилась Анта, меня дед послал к нему в поле с сообщением об этой радостной вести. Километров пять до поля, где папа работал…. Подбегаю к нему, машу руками, кричу, чтобы остановил свой трактор. Свесившись с крыла заднего колеса, он спросил, - чего кричишь, что случилось? Так, мама родила, - отвечаю…, - домой ее надо забирать из роддома… Отец, сдвинув замасленную фуражку на затылок, с нескрываемой надеждой выдохнул, - Кого?! Дочку, папа.., - Антой звать будем… Папка, вернул фуражку на место, чертыхнулся и рванул свой трактор по борозде… Пока мы собирали лошадь, мама сама пришла домой… Но любил он Анту страстно. В его огромных ручищах она умещалась, как маленький комочек…
Но это не означало, что сына в семье не должно быть…" 
… Одному Богу известно, сколько бы еще у меня появилось сестер, не родись в сентябре 1940 года Йозеф…

3.

… Весна и начало лета 1941 года было очень тревожным для селян Маринска (после образования колхоза село Мариенфельд было переименовано властью). Уже год, как, в основном по ночам, вокруг села шли войска нескончаемым потоком. Тяжелая техника грохотала так, что дрожали стены. Нет-нет, да и стучались ночью в окно красноармейцы, просили в основном воды. Не отказывались и от еды. Утром после их прохода селяне обнаруживали изрытые гусеницами танков и колесами тяжелых машин дороги. Почему ночью, почему на запад шла эта силища ? Старики, воевавшие еще в первую мировую, в числе которых был и Готтлиб Иванович, делали для себя однозначный вывод: - Сталин собирается воевать с Германцами.  И чего тут можно ожидать Маринским немцам ? Еще с 35-го было видно не вооруженным глазом, что Советская власть перестает доверять Советским немцам. Выселенцы западных, украинских, белорусских немцев тому подтверждение. Последние два-три года из села никого не призывали в Красную армию. Молодежь недоумевала, а старики сдерживались в оценках очевидных признаков грядущих перемен. Сельское радио выдавало успокаивающую информацию, что Советский Союз не собирается нападать на Германию. Но, если у нас мирные планы, то зачем столько войск, столько техники, до верху груженной грузом, скрытым под брезентом, и все мимо села, ничего и никому не объясняя? А вот Германцы давали о себе знать в основном через тех селян, у кого были родственники и близкие знакомые в Германии. Просачивалась информация о том, что Советским немцам бояться нечего, Германская армия освободит их от гнета большевиков, даст много плодородной земли в захваченных территориях и обеспечит всем необходимым для свободного производительного труда. На "ласковые песни" Германцев селяне ожидали ответа Советской власти, они хотели услышать ее гарантии безопасности в случае войны с Гитлером. Они и услышали… По селу устойчиво ходили вести о том, что в других селах, да и районе то одного, то другого руководящего работника немца арестовывали или отправляли на какую-то очень "ответственную"" работу на Урал, Дальний восток и прочее. Снимали с должностей даже работников НКВД немецкой национальности… Молодежь, одурманенная  сообщениями ТАСС, не верила подозрениям стариков, ждала своего часа, когда придет их очередь встать в тесные ряды Красной армии. Германские обещания их не привлекали… А старики еще помнили 15-й год… Тогда тоже кайзеровцы много чего обещали Российским немцам. Тогда тоже Указом Николая-2 их с приграничной зоны выселили, почти поголовно вывезли в Сибирь. Не многим "посчастливилось" закрепиться в центральной части Украины. Да и опыт использования Трудовых армий в годы Гражданской войны все еще очень хорошо помнили. Так или иначе, но в разброде мнений, жизнеопытная часть селян приходила к определенным мнениям по поводу своего будущего с характерным признаком: - неверие Германской пропаганде и сомнение в ожидании гарантий безопасности со стороны Советов. И что же делать-то, ведь угроза виделась и с той, и с этой стороны ? И потом, старики понимали, что все эти разговоры сами по себе очень опасны. Всевидящее око НКВД не дремало, особенно сейчас. Каждый задумывался, как уберечь детей, внуков от глупых разговоров. Поэтому Готтлиб Иванович был вполне удовлетворен тем, что дети заняты . Старший сын Иоганес возглавлял тракторную бригаду в которой работали все его сыновья. "Пусть работают, их труд пригодится кому угодно и в любое время, не все дураки во власти …"
… Рано утром 23 июня 1941 года, основательно позавтракав, набрав еды в свою рабочую котомку, Фридрих поспешил к конторе. Тракторная бригада должна была перебрасываться на другие поля, а проблем по ремонту техники накопилось много. Иоганес должен был решить вопрос с председателем об угоне наиболее ослабленной техники в МТС и перераспределить остающиеся машины для других видов работ в хозяйстве. Фридрих в силу своего кипучего характера был крайне непримерим, если дело касалось необходимости ремонта трактора. Остановить его мог только Иоганес. Рассудительный старший брат знал натуру младшего и умел в нужный момент опереться на него. Еще бы ! Взаимопомощь, - это родовой принцип в семье Kohler. Но если решение проблемы того или иного ремонта зависела от чиновника, спокойного отношения уже не жди от обоих… Двум крепышам противостоять не мог ни один начальник. Неисправность в технике братья воспринимали как собственную боль… Эх, жить бы и работать им на благо Великой России…
… При подходе к конторе бросилось в глаза большое скопление селян у столба, на котором висел "колокол" репродуктора. Мужики с суровыми лицами, слушали. Старики дымили своим самосадом… Фридрих заспешил.
- Что случилось, что тут у вас ? Чего молчите, мужики ?
- Война, Фридрих, война… Германцы напали… Уже Киев и Минск бомбят… Чего два     года войска гнали на запад, спрашивается ? Для чего ?
- Черт знает, чем они там занимались у границы… Теперь вот стой и думай…
В груди все сжалось. Что-то подсказывало – это конец той части жизни, в которой Фридрих был хозяином положения, в которой было его счастье нормального труженика и отца большой семьи… Первое чувство, которое он испытал – страх, не за себя, за детей… Йозефу шел всего девятый месяц от роду, да и дочки, младшей третий годик, да и Эрна с Вероникой не многим старше… А старики, им уже далеко за шестьдесят… Мысли закружились, как весенние пчелы.
    Через час из конторы вышел Иоганес. Махнув рукой, подозвал своих трактористов. Опережая вопросы, коротко произнес:
- Ничего не знаю толком, да и никто не знает… В районе как воды в рот набрали…, одно только твердят: - это провокация Гитлера, это провокация…, тогда какого черта пол-Украины под бомбами. Молотов же только что сказал о вероломном нападении… Бардак, в общем… Ладно, пойдем работать… Ты, Фридрих с Конрадом и Вальтером на опашку озимых, остальные ставьте на линейку готовности прицепное хозяйство, завтра планируем три машины на перегон в МТС… Посмотрим, в общем, наверное, проясниться что-то…
х х х

… Вечером в доме собралась вся многочисленная семья Готтлиба Ивановича. Так из покон века было заведено, - все проблемы, радости и горечи переживать только вместе. Многое зависело от мнения старших. А, уж, деду семейства, пережившему кошмары первой мировой, сам Бог велел в такой момент быть мудрым и ответственным. От его слова сейчас зависело очень многое. А что он мог сказать, именно сейчас, когда власть в панике, и когда "очухается" не известно. "Ну, сказал Молотов, что Отечество в опасности, а что делать-то нам, когда Германец напал ? Вразуми нас, Господь…" Лиза и супруга Иоганеса тихо плакали. Маленький Йозеф мирно спал на руках матери. Готтлиб Иванович в рассуждения сыновей не вмешивался, никого не успокаивал. Потом встал, и молча вышел во двор.  "Не о чем говорить пока… Надо ждать… Время все расставит по своим местам…" Поздним вечером, когда все дети улеглись спать, женщины принялись за свои вечерние дела, сыновья собрались вокруг молчаливого отца. Готтлиб Иванович понимал, что настало время высказать свою точку зрения, если не сказать больше, - принять решение, каким образом строить дальнейшую судьбу семьи.
- Вот что, сыны…, скажу я вам. Германец все-таки, наверное, придет сюда… Иначе, как понимать все это ? Думаю, что от него ждать нам, все-таки, хорошего не придется… Мы Советские люди и лагерей Германских нам не миновать. В селе не мало и коммунистов и комсомольцев… Простят Германцы это нам, что ли ? Да и Советы на фронт не возьмут вас…  Но, призовут, я думаю, да и уверен, в самое ближайшее время…
- Ты, что имеешь в виду, отец, - спросил за всех, на правах старшего Иоганес.
- А то и имею…, что работать будете в тылу… Трудармии опять вернут… Ну, какой дурак вам вручит винтовки, сами рассудите… А Готтлиба зачем угнали в Горсностаевкий ФЗУ в прошлом году ? Просто так, что-ли ? Парню еще шестнадцати нет…
- А жены наши, дети…, - перебил Петер отца…
Раньше ему бы и в голову не пришло перебивать старших, особенно отца, а тут… Готтлиб Иванович только паузой дал понять, что он не закончил свои рассуждения.
- А жены ваши и дети останутся в моих руках. Мы с матерью стары уже для Трудармии, а силы еще есть, слава Богу… Так что не беспокойтесь за детей… Ну, а Германцы придут, если их допустят наши, конечно, глядишь, может и не тронут нас… Зачем им это…, воевать со старухами, да детьми малыми ? Да и рабочие руки им понадобятся…, оглоедов кормить…. Одно не могу понять, почему Советская власть для нас не объявляет эвакуацию… Я слышал сегодня, что в Горностаевке уже тысячи эвакуированных украинцев, русских и белоруссов сажают в вагоны и на восток. Сотни подвод с зерном и другим колхозным имуществом гонят в том же направлении. А мы сидим и чего-то ждем… Не пойму. Если власть решила нас оставить под Германца вместе с колхозом, то зачем, спрашивается ? Для чего ? Для каких целей ?
Голос Готтлиба Ивановича стал тяжелеть. Сыновья сидели молча. Они ждали конкретного решения отца…
- Ладно, говорить можно долго, а готовиться к уходу надо при любых обстоятельствах. Поведут с собой в Россию ли, или погонят в Германию нам с матерью выбирать не придется, ребятишкам вашим тоже… А вам…, - у Готтлиба Ивановича задрожали губы, но в руки себя взял быстро, - а вам…, в общем, в Трудовой армии это не на фронте…, больше возможностей сохранить свои жизни… Уж, будьте добры…, - постарайтесь… Вы у меня мужики крепкие, слава Деве Марии – выдюжите… Сестра ваши тоже не пропадут, да сохранит их Дева Мария… А мы с матерью и вашими детьми будем ждать вас, где бы мы не оказались в этой груговерти… Все. Идите по домам, готовьтесь… ночь глубокая уже…
- Пошли, отец и ты домой, - пригласил Иоганес. Фридрих и Иосиф хотели помочь ему встать, но он воспротивился.
- Чего еще придумали. Идите, сказал… Я посижу еще… А то бегать столько придется, что…
х х х

… Весь июль и почти весь август село жило в ожидании чего-то страшного… В одну из ночей исчез из колхоза председатель Иван Фридрихович Райхслер и его парторг Миних Герман… Говорят ночью оперативники вывезли… Таким же образом, но по-одному, были этапированы и бригадиры колхоза. Иоганес ждал подобной участи каждую ночь… Народ в страхе выходил на работы, только все понимали, что никому это не нужно. А тут еще ночные перелеты огромного количества самолетов (не понятно, - толи своих, толи германских) будоражили нервы. Толпы и неровные строи отступающих Советских солдат, вид которых говорил об успешном наступлении Германцев, вызывал панику у селян. Но что было совсем странным, - любые попытки присоединиться селянам, принявщих решение уйти на восток к колоннам с ранеными, жестко пресекались офицерами. Каждый раз, когда к бойцам приближались женщины села с продуктами и водой для раненых, офицеры угрожали оружием. Эту странность никто объяснить толком не смог… Наверное такую реакцию можно объяснить тем, что женщины плохо говорили на русском языке, пытались объясниться на немецком…
… В одно раннее утро начала августа в окно дома Фридриха кто-то громко и нервно постучал. Он находился во дворе, убирая навоз из-под животных.
Чего тарабанишь, Марта, что за беда?
Марта Шиехт, единственная, которую, почему-то не этапировали вместе с начальством, оставалась на своей должности – председателя сельского совета. В ее лице селяне видели единственную ниточку связи с властью. Если уж она приходила в дом, значит, случалось что-то важное…
- Фридрих, завтра в 10 часов утра сбор всем мужчинам возраста от 16 лет до 56 в клубе…
- Что, на фронт ?
- Ой, не знаю, из военкомата будут начальники, все и объяснят… Список я им еще две недели назад представила… Не дай Бог, опоздает кто, или того хуже, не придет… Братьям сам скажешь ? А то мне не успеть к сроку оповестить всех… Доложить же еще надо…
- Ладно, скажу сам, - не переживай…
Оглянувшись, он увидел молчаливую Лизу. Ее большие, широко раскрытые сине-карие глаза, наполнились слезами. Она ждала ответа от мужа.
- Ну, ну…, родная, ничего ж еще не ясно… Думаю, что нам дадут срок на сборы, и пойдем на восток… Не переживай: - я, родители наши с нами… Не пропадем… Посмотри, сколько народу уже ушло…, ничего же не случилось с ними. Там, в тылу, тоже есть земля, она и там родить может… Проживем…

х х х

… Фридрих с братьями за пол-часа до назначенного срока разместились в небольшом зале сельского клуба. Чувство ожидания сковывало всех мужиков. Одна молодежь пыталась балагурить и подшучивать друг над другом. Но как только в помещение вошли два офицера из райвоенкомата, сопровождаемые председателем сельсовета, установилась абсолютная тишина. Военные были не многословны. Сначала всех, а это около двухсот человек, проверили по спискам. Затем один из военных зачитал Приказ о мобилизации в ряды Советской армии…Несколько удивительным для всех стало то, что под призыв попадали шестнадцатилетние пацаны… Срок на сборы определялся одними сутками, т.е., завтра в 10.00 утра построение призывников у конторы. При себе приказано иметь предметы только первой необходимости и запас продуктов на трое суток. Странно, куда ж трое суток можно ехать ? Только до Москвы…
- Вопросы есть ? - сухо выдохнул второй военный, - нет. Тогда предупреждаю: опоздание к назначенному часу или неприбытие будет расцениваться, как дезертирство. Ответственность по законам военного времени… Страна в опасности, надеюсь вам это понятно… Толпа продолжала сидеть, никто с места даже и не пытался подняться.
- Вопрос, товарищ командир, есть…
- Что и кому еще не ясно ? – офицер явно не желал никаких контактов.
- Почему вы не говорите, что будет с нашими детьми, женами и стариками… Им-то куда деваться? Германец-то, судя по всему, тут скоро появиться…
- Эвакуируем в глубь страны… Партия знает и никого не оставит врагу…
- Куда эвакуируете, где искать-то их после войны ?
Военные в сопровождении Марты Шиехт, дав понять, что "дискуссии" не будет, удалились из клуба.
- Куда, куда, - проворчал кто-то сзади Фридриха, - в Сибирь…, только там нам и место, а то и того дальше…
х х х

… Дома в семействе Готтлиба Ивановича царили печаль и страдания. Дети плакали. Снохи с Магдаленой суетились, собирая в дорогу "самое необходимое" для мужчин.
- Сапоги возьмите с собой, - войдя в дом, посоветовал он сыновьям.
- Такая жара, отец, через трое суток переоденут, - отреагировал младший Петер.
- А тебя это касается в первую очередь. Сначала головой думай…
Готлиб Иванович, сверкнув глазами, урезонил молодую поросль.
… Елизавета всю ночь не спала, плакала, положив голову на богатырскую грудь своего Фридриха. Она и раньше всегда успокаивалась, когда слышала глубокое и равномерное дыхание, спокойно-гулкие удары его бунтарского сердца. Вот и сейчас, - Фридрих спал, обняв свою Лизу крепкими руками…
х х х

… Утром у конторы собралось все село. Женщины и дети плакали. Старики стояли в сторонке, молча курили. Только они были уверены в том, что сыновей их ждет незавидная судьба… Все ли вернуться, вот вопрос !? Из конторы вышло несколько вооруженных солдат во главе с офицером.
- Заканчивать прощание, в колонну по шесть, становись !
… Фридрих по очереди обнял и поцеловал дочерей, Лизу, отца с матерью. Взяв, на руки,
 ничего не понимающего малыша, своего наследника, продолжателя Фамилии, прижал к груди, поцеловал.
- Береги дитя, любимая…, и жди. Я вернусь…
… Братья еще не единожды оборачивались, махали руками своим родным, пока те не исчезли из поля зрения… До железнодорожной станции Горноставка, с которой им предстояло начать свой путь нечеловеческих испытаний, путь позора, оставалось 15 километров, - почти день ходьбы в пешем порядке…
… К середине июля 1941 года Советские войска, потерявшие более полутора миллиона своих солдат, оставили Латвию, Эстонию, Белоруссию, Молдавию, значительную часть Украины и некоторые районы Российской Федерации…
… 29 июня СНК СССР и ЦК ВКП (б) директивой приняло решение об эвакуации с прифронтовой зоны ценного имущества. 3 июля 1941 года Председатель ГКО СССР Сталин И.В. по радио изложил программу, разработанную ЦК и Советским правительством, призывавшей к самоотверженному труду в тылу Красной армии. Для Российских немцев этот "самоотверженный труд" пришлось проявлять в системе ГУЛАГ НКВД СССР. 28 августа 1941 года Указом Сталина И.В. Республика немцев Поволжья была ликвидирована, Немецкое население ее за считанные дни было загнано в грузовые вагоны для этапа в районы Сибири, Казахстана, Средней Азии. Это был зловещий акт. Его результат – катастрофа, геноцид Российских немцев. У них отняли Республику, землю, дома, имущество, язык, культуру, отняли право на жизнь. В конце концов, у Российских немцев отняли историю. На нее наложили "вето" Все эти акции вписывались в Военно-хозяйственный план Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) на 4-й квартал 1941 года по районам Поволжья, Урала, Западной Сибири, Казахстана и Средней Азии. Эти меры имели цель – не только полное удовлетворение потребностей Красной Армии, но и строительство новых доменных печей, электростанций, шахт, перебазирование (а для Российских немцев – депортация) значительной части производительных сил страны из западных районов в восточные. Всего было эвакуировано и этапировано более 10 миллионов человек, около одного  миллиона из которых – Российские немцы. 



Ч А С Т  Ь   2


"ВСТАВАЙ СТРАНА ОГРОМНАЯ, ВСТАВАЙ НА СМЕРТНЫЙ БОЙ…"


1.


Октябрь 1974 года. У меня, молодого лейтенанта, только что прибывшего в авиаполк по распределению из военного училища, заканчивался стаж кандидата в члены КПСС. Первичная партийная организация эскадрильи дала рекомендацию парткому полка рассмотреть возможность приема в члены  партии коммунистов. Помню свой восторг. Готовился к заседанию парткома достаточно ответственно, как к самому важному событию в своей жизни ! Вызубрил устав КПСС. О политической ситуации в стране и мире был проинформирован основательно. Желание стать полезным в рядах Вооруженных сил преобладало над всеми остальными желаниями. Энергия так и клокотала внутри ! Вообще, надо сказать, что в полку к молодым офицерам, прибывающим из училищ, имеющих партийные билеты в карманах, относились достаточно внимательно. Они являлись первыми кандидатами на продвижение по службе, для направления на учебу в Военные академии ВС СССР. Короче говоря, все было в руках каждого из нас. О, святая наивность ! Конечно, у каждого. Но не в  моих…
… 5 ноября 1974 года меня пригласили на заветное заседание партийного комитета авиаполка. Час истины наступил ! Партийный билет в кармане – своего рода иммунитет от идеологических подозрений со стороны КГБ и партийных властей. На данный момент  это понималось интуитивно на подсознательном уровне. Я наивно считал и верил, что только коммунистам нет необходимости приспосабливаться к жизненным ситуациям, нет необходимости прятаться за обстоятельства, а наоборот – есть возможность жить, работать честно и открыто, отстаивать свои убеждения в любой инстанции.
 …За пол-часа до начала заседания, в парадной форме одежды, сидел в коридоре, с дрожью в коленках перечитывая, уже в сотый раз, Устав КПСС. Дверь парткома открылась. Вышел кто-то из членов.
-  Ты лейтенант Келлер ?
-  Так точно, я…
-  Готов ?
-  Готов…
-  Ну, что ж, тогда заходи…
Кабинет парткома полка был довольно просторный и светлый. Широкий, двухтумбовый стол секретаря и портрет вождя мирового пролетариата в деревянной рамке под стеклом, смотрящего почему-то в сторону, над головой. Пара телефонов и многочисленные стулья вдоль стен. Красное знамя в углу сразу напоминало любому посетителю, что пришел он в "святое место". Человек семь офицеров оглядели меня равнодушно-внимательным взглядом. Я так и остался стоять у входной двери. Присесть никто не предложил. Пока лысоватый майор, похоже, секретарь, в не особо опрятном и поношенном кителе, путано перелистывал мое личное дело, остальные члены парткома тихо беседовали между собой, посмеиваясь над чем-то. Вся эта обстановка несколько обескураживала. Секретарь одну из страниц изучал дольше других. Страничка в его руках подрагивала. Периодически, странной манерой, он вскидывал на меня пристальный взгляд в область карманов, как будто хотел узнать содержимое в них.
- А где ваш билет кандидата в члены КПСС ? – нарушив царившее равнодушие присутствующих, проскрипел гнусавым голосом секретарь.
-  При мне…
-  Ложите на стол.
-  Зачем это ?
Брови секретаря вскочили на его лысину. Глазенки расширились.
-  Да, ты не волнуйся, Келлер, положено так, - кто-то подсказал из членов…
-  Я и не волнуюсь…
Билет лег на стол чиновнику. Зачитав все мои положительные характеристики, рекомендации коммунистов эскадрильи, спросил:
-  А как объяснить тот факт, товарищ Келлер, что ваш брат живет сейчас в Германии ?
"При чем тут это ?" – недоумевал я от неожиданного вопроса.
-  И как же объяснить его появление  там, в Германии ?… Ну, что ж вы молчите ?
-  Да я-то откуда знаю…, война была… Извините, а при чем здесь это ? – дерзнул я. Уж очень не хотелось разговаривать на данную тему.
-  Обычно, в этом месте на все вопросы отвечают четко и честно, - съязвил функционер. Он, что, с фашистами туда ушел…, я вот не пойму…, - тупо уткнувшись в изучаемую страничку, продолжал секретарь, который произвел на меня отталкивающее впечатление.
Остальные члены парткома, как по команде, замолчали, и выжидательно стали наблюдать за происходящим.
-  Ну, а немецким языком владеешь ? – с подозрением спросил все тот же секретарь.
-  В детстве понимал домашних, сейчас нет. В общем…, не владею.
-  И почему же ?
- Дрались в детстве с пацанами часто из-за этого, поэтому противился изучению немецкого…, а отец с матерью и не настаивали. Сложно все это… Только я не понимаю все-таки, какое отношение имеет данная проблема к повестке дня ?
-  А родственники  разговаривают на немецком ?
Мой же вопрос остался без ответа. Видимо, тут в "святом месте", вошедшие, только отвечают кому-то и за что-то…
- Все разговаривают, и что здесь такого подозрительного…, - нервы натянулись, как струна. Самообладание покидало, хотелось уйти от этого сборища, но внутреннее злорадство, - "чем же этот цирк закончится ?", - удерживало. Абсолютно бестолковая пауза затягивалась…
- Да-а, товарищ Келлер, дело конечно не простое…, - секретарь с глуповытым выражением лица начал философствовать, - наш народ не скоро еще забудет ту страшную войну, и не скоро забудет страдания, принесенные немецкими захватчиками, - "умные мысли" хозяина партийного храма полились, как из рога изобилие, - так что тут ничего не поделаешь...
Серая пелена затмила глаза. Я перестал слышать то, о чем дальше разглагольствовал партийный божок. "Это он о чем ? Что за бред несет, пень трухлявый ?" – нутро закипало…
- Ну, ты даешь, Сергеич ! – возмутился один из членов парткома, - причем здесь молодой лейтенант ? А, ну, дай-ка сюда его личное дело…
Несколько членов парткома склонились над "досье"…
- И, что ?
Мой спаситель бесцеремонно бросил на стол документальное подтверждение моей преданности идеалам КПСС и повысил голос. Остальные вскинули вопросительные взгляды на секретаря.
-  Война-то закончилась, если ты не забыл, в 45-м, а он родился в 53-м ! И чего ты всю вину за страдания народа нашего сваливаешь на этого офицера ? А брат его с какого года рождения ? – не унимался мой заступник.
Полистав, уже в который раз, личное дело, секретарь так и не смог найти ответ на поставленный вопрос.
-  С 40-го года рождения, - сжатыми губами пробубнил я, - одиннадцать месяцев ему всего было, когда отца призвали в…
На слове "трудармия" споткнулся и не выронил его! Вместо этого натянул фуражку на голову и потянулся к дверной ручке.
-  Знаете, я наверно пойду…, не готов я…, пока…
Мой "заступник" повышенным тоном в резкой форме перебил:
-  Ты, лейтенант, что-то быстро поддаешься… Больно скор на расправу…, коммунистом еще собираешься стать… Возникают вопросы, - имей выдержку и мудрость отвечать на них.
Сняв фуражку, я сел на стул без приглашения, а "заступник" продолжал свое наступление.
-  Я, товарищи, давно наблюдаю за этим молодым офицером, и скажу вам: – побольше бы таких… Горяч только… и излишне прямолинеен, но это - молодость… Вношу предложение: - утвердить решение первичной парторганизации эскадрильи о приеме в члены КПСС лейтенанта Келлер Александра Федоровича…
…Процесс голосования меня уже не интересовал. Усталость давила на плечи. Хоть и поздравили, пожелали успехов, но, выходя из штаба полка, радости, или еще каких-то высоких чувств совершенно не испытывал. Стало очевидным: - здесь дали понять, что нахожусь не в одном ряду с такими же молодыми коммунистами. "Не заседание парткома, а судилище какое-то! И когда у нас человек после суда был в почете?" – мысли, как испуганные мухи, метались в голове. Кулаки сжались до боли в пальцах…
х х х

… В этом месте я вынужден остановиться, ибо мой оппонент по-прежнему не понимает связи описываемого с заявленной темой повествования…
Все дело в том, что 70-е годы, как в кривом зеркале, отражали ту методологию оценок офицера коммуниста, относящегося к немецкой нации, проходящего службу в местах компактного проживания Советских немцев,  которая процветала еще  в 30-х годах...
Поясняю: - Что такое авиагарнизон в структуре ВС СССР? Это не политическая структура, это боевая единица, которая содержит в себе несколько авиационных частей, предназначенных для обеспечения и обслуживания авиационного полка, а он в свою очередь должен быть всегда боеготовым для выполнения учебно-боевых задач. Таких единиц в СССР сотни! Огромная силища у них в руках !    Тысячи людей в строю: - летчики, инженерно-технический состав, специалисты тыла и связи, рабочие и служащие Советской Армии! И все, как правило, высочайшего, профессионального уровня, знающие себе цену! Поэтому идеологическое воздействие на эту силу было организовано на адекватном требованиям уровне! Гарнизоном управлял его начальник. Рядом с ним всегда находился заместитель по политической части, наделенный особыми полномочиями, в том числе и по части организации контроля за чистотой восприятия идеологических постулатов в партийных рядах. Он же в свою очередь опирался на штатных политических работников в частях обеспечения и подразделениях, которые еженедельно осуществляли доклады на закрытых совещаниях о морально-психологической обстановке среди подчиненных. Они абсолютно легитимно обсуждали приказы и распоряжения командного состава, вмешивались в структуру боевой подготовки, причем, делали это бесцеремонно непосредственно на постановках боевых задач командиром того или иного подразделения. Далеко не у каждого командира хватало мужества игнорировать "политический бред" своих соглядатаев в большей степени из-за того, что "береженого, Бог бережет". Особняком в этой структуре стояли партийный комитет и комитет ВЛКСМ. Партком имел возможность "пропесочить" любого коммуниста, независимо от того, на какой командной должности тот находится.   Нередки случаи, когда среди членов парткома были откровенные карьеристы, прилепившиеся к КПСС, голосующие за решение судьбы своего непосредственного командира. Комитет ВЛКСМ обязан был влиять в том числе и на беспартийную молодежь. Вышестоящий штаб (дивизия, армия, ВУЗ ВВС)  содержал партийную комиссию, под контролем которой были все и вся! Особые отделы КГБ в гарнизонах и в вышестоящих штабах имели непосредственный контакт и взаимодействие с данной комиссией, которая словно страшилка влияла на психику командира любого ранга. А для рядовых членов КПСС она являлась карательным органом. Если уж вызвали, - кайся, не кайся, а партбилет отнимут, карьеру поломают. Моральный же облик самих "карателей"  рядовым членам партии был не доступен для контроля, спроса и критики. Кем эта комиссия выбиралась или назначалась, по какому нормативному документу функционировала – для всех тайна за семью печатями. Чем больше коммунистов сломают себе шею в их шикарных кабинетах, тем выше оценка этим "идеологическим киллерам" и больше страха в серой толпе! Обязательным инструментом, обеспечивающим функционирование партийной комиссии, являлись завербованные "стукачи - осведомители". Ими  были напичканы роты, батальоны, авиаполки. Работали они исправно и не без выгоды. Солдатики "шептали" на своих товарищей за отпуск и увольнение в запас сразу же после выхода приказа МО СССР. (Не редки были случаи, когда таких "шептунов" нещадно избивали  непосредственно перед посадкой в вагон самими же сопровождающими их лицами).  Офицеры и прапорщики - за продвижение по службе и возможность послужить в группах войск за рубежом. (Эта категория "доброжелателей" передавалась из рук в руки «особистами». Поэтому за рубеж из Союза попадали прежде всего высококлассные "профессионалы-стукачки").
… Тебе, уважаемый оппонент, ничего не напоминает эта паутина? А теперь представь ее во всей ВВС страны, во всей Армии ! Попал я в разработку такой паутины только из-за того, что являюсь НОСИТЕЛЕМ ПОЛИТИЧЕСКОГО НАСЛЕДИЯ судьбы моего отца, которое имеет конкретную дату рождения – 28 августа 1941 года…

х х х

…. Однако, день 5 ноября еще не закончился… Пока я стоял у штаба полка и сплевывал только что испытавшую мерзость, пока размышлял о пережитом, мое сознание терзалось еще чем-то… "Стоп! Я ведь самое главное забыл ! Вот черт…, что же делать ?" – задергался я.
- Ну, что Александр Федорович, Вас можно поздравить, - вдруг услышал голос подошедшего сзади своего командира авиазвена. Глянув на меня, он обеспокоено спросил:
- Ты чего смурной-то такой, случилось что ?
- Да ничего особенного, товарищ капитан… Спасибо за поздравление… Командир, слушай, давай отойдем в сторонку, дело есть…
Присели на скамейку, недалеко стоящую от входа в штаб, скрытой ветвистыми тополями.
-  Ну, что случилось, говори…
Я испытывающе посмотрел ему в глаза. Вот уж не думал, что придется начальству докладывать о других. И еще не известно, как он отнесется к этому… Но, деваться некуда…
-  Пару дней тому назад на стоянку моего самолета подошли трое сверхсрочнослужащих, которых я не видел раньше, предложили отойти в сторонку и поговорить. Их озабоченный и слегка надменный вид озадачил. Разговор, видимо, у них серьезный назревал…
-  Так, и что дальше, подрались что ли ?
-  Эх, лучше бы подрались… Ну, присели мы на ящики, самолет-то мой стоял на самом краю стоянки  в группе резерва. Один из них вдруг спрашивает:
-  Ты, лейтенант Келлер ?
-  Я, - отвечаю.
-  Немец ?
-  Да, а что, не похож, - попытался перевести в шутку странное начало беседы.
-  Это правда, что ты коммунист ?
-  Да, нет, кандидат только, - ответил я, догадываясь, что разговор пойдет в необычном направлении.
-  Понимаем…
Замолчали. Закурили. Испытывающим взглядом продолжали сверлить.
-  А в чем дело, мужики, а то мне работать надо ?
-  В чем дело, говоришь… Ладно, слушай, коль у нас в полку из немцев только ты один коммунист, ну, или кандидат, - не важно… 6 ноября гарнизонное построение, ты в курсе ?
-  Конечно, - отвечаю.
-  Так вот, примерно человек семьдесят нашего брата "сверчков" будет представлено для отправки в школу прапорщиков. Самое интересное то, что среди них нет ни одного "сверчка" немецкой национальности. Вот ты, как коммунист, можешь дать этому объяснение ?
-  Не может того быть, - попытался возразить я.
-  Э-э, да ты, видать, еще не обкатан здешними порядками. Ладно, вам, коммунистам, конечно видней. Значит, так: - запомни, если в строю кандидатов на учебу в школу не окажется хотя бы одно немца, в ближайшее время пара самолетов упадет…
Поднялись.
-  А вздумаешь стукануть о нашем визите, дальше той речки  не дойдешь…
Не прощаясь, так же быстро удалились, оставив меня совершенно ошарашенным…
-  Та-ак, протянул капитан, - это что-то новенькое… А ты ничего не перепутал ?
-  Я, честно сказать, не поверил им, мало ли кому что взбредет в голову, да только…
-  Что, только ?
-  Да только, после этого судилища, - парткома вашего…
-  Не болтай лишнего, Келлер, что, только ?…
-  Думаю, следует обратить внимание на их слова. Понимаешь, командир, я знаю, какими чувствами может руководствоваться оскорбленный немец… Уж, поверь мне… Сходил бы ты в штаб, да проверил, правда то, что они сказали, или нет… От греха подальше исправь дело… А то не дай Бог, окажешься в том самолете… А уронить его, сам знаешь, большого ума не надо...
У капитана не дернулся ни один мускул на лице.
-  Дела-а, твою мать… Слушай, а ведь точно, из нашей эскадрильи ни одного немца не направляем… Ладно, пойдем вместе к начштаба полка, доложим… Ребята, действительно, достойные есть…
 - Нет, извини, командир, мое появление сейчас там лишним будет, я лучше тебя здесь подожду.
- Хорошо, - подумав несколько секунд, ответил капитан.
… Прошло часа три. Голова разболелась до тошнотиков. Посмотрев на часы, понял, что обед давно уже закончился. Время клонилось к концу дня. Командир не появлялся….
- Ну, и барда-ак… Действительно, в списках ни одного немца… Интересно, какие мозги надо иметь, чтобы докатиться до такой дискриминации ?
-  Извини, командир, но это политика… Ну, а списки пересмотрели, или как ?
-  Пересмотрели, комэска с замом помогли, вовремя подключились… Слушай, а ты кому-нибудь еще рассказывал ?
-  Нет, командир, разве можно ?
-  Вот и хорошо. Ну, что ж…, будем считать, что инцидент исчерпан… Забудь…

… Я бы рад забыть, дорогой оппонент, - не получается…

х х х

… На следующий день на плацу были выстроены полк с частями обеспечения. Начальник гарнизона полковник Овр….й, зачитал ряд поздравительных телеграмм, объявил распорядок на выходные дни, предупредил об ответственности за бытовое пьянство. Но, я ждал главного… Наконец, он подозвал начальника штаба, и тот стал зачитывать список сверхсрочнослужащих. Кровь прилила к голове… Пока я не слышал немецких фамилий… Неужели командование не вняло ? Посмотрев на своего командира, понял, что он тоже взволнован и напряжен… Но, вот, последние две немецкие фамилии  озвучены ! … Камень с души !
… На автобусной остановке ко мне вновь подошли те трое парней.
-  А, вы, оказывается, серьезный человек, спасибо…, не все, значит, потеряно…
-  Знаете, мужики, я тут ни при чем…
-  Ладно, лейтенант, не комплексуй, мы в курсе, кто тут при чем, а кто нет… Слушай, наши старики хотели бы с тобой встретиться, поговорить…, ты, как ?
-  Извините, но не смогу. И, вообще,… на эти темы не лежит душа разговаривать. А вам скажу, не все в нашем полку отрицательно настроены против немцев военнослужащих. Есть и понимающие люди…
-  Ну, что ж, товарищ лейтенант, послужишь, – поймешь, только будь осторожен…, мы, собственно, хотели сказать тебе еще раз спасибо, и если обидит кто – говори, - разберемся…
- Спасибо, но за себя постою сам…

… Все. Точка. Мотивация моей политической наследственности обозначена. А теперь вернемся к  судьбе отца…

2.

     Колонна мобилизованных из Маринска вышла за околицу. Мужики, не сговариваясь, стали приостанавливаться, ломая строй, пытаясь в последний раз увидеть в толпе провожающих и плачущих своих жен, детей, родителей…
-  Береги детей, я верну-усь, - еще раз крикнул Фридрих Лизе с сынишкой на руках.
Готтлиб Иванович стоял, оперевшись на костыль-палку и махал, держа в правой руке за козырек фуражку. Мать плакала, зажав концом платка рот…
- Не задерживать движение, - гаркнул один из солдат, сопровождавших будущих "защитников Родины".
День выдался тихим и очень жарким. За всю весну и лето не выпало ни капли дождя. Из под ног внутри колонны поднималась густая пыль, налипала на потные лица, скрипела на зубах, забивала гортань. Дорога, по которой еще совсем недавно Фридрих проезжал в поля на своем ХТЗ, теперь казалась настолько узкой, что мужики наступали друг другу на ноги, мешая движению. Зоркие солдаты бдительно следили за тем, чтобы никто из призывников не выходил за пределы строя. Братья Иоганес, Петер, Иосиф и Готтлиб шли в одной шеренге. Молчали. Одна молодежь пыталась подшучивать друг над другом, словно шли на гульбища, а не на фронт… Отцы зачастую придерживали в своих сыновьях излишнюю игривость, но что сделаешь, молодость брала свое… Пройдя пару километров, у развилки дороги колонну остановили. Сопровождающий офицер, глянув на часы, разрешил:
-  Всем перекусить, и предупреждаю, - двигаться нужно будет по-быстрее. Сейчас к нам присоединятся колонны мобилизованных из других деревень, и тогда двинемся дальше, но уже без остановок. С места сходить запрещаю !
-  Какого черта, не пойму, пешком гонят… Машин, что ли нет, или тех же подвод…
-  Война, Иоганес, война… Германец, вон, подпирает…, не до удобств тут…
-  Ну, да, конечно…, армия драпает на своих двоих, а мы, что, лучше ?
-  Хватит болтать, - все тот же боец, поправив на плече свою винтовку, охладил первые ростки возмущения, - быстрей жрите, да переобувайтесь…
… Действительно, минут через пятнадцать на горизонте поднялся столб пыли. К Маринским приблизилась еще одна колонна, человек в 300-400, но она сопровождалась уже конными, вооруженными винтовками солдатами. Не дав им времени на "жратву" и переобувание, образовали единую организацию толпы. Фридрих крутил головой поверх огромной массы людей, благо его рост позволял, искал знакомых или друзей.
-  Ну, и что ты там увидел, - пытался подшутить над ним младший Петер.
- Странно все это, гонят нас, как скотов на бойню. Почему вооруженные люди сопровождают ?
-  Кто знает, может так положено, на войну ведь идем, - успокаивал сам себя Петер, - слышали, ночью-то самолеты прошли с запада, германские видно…
-  Конечно, Николаев, Херсон впереди… Вот, интересно, куда нас-то гонят ?
Высказать свою точку зрения Фридрих не успел. Загорланил, один из офицеров, - начальник, видимо.
-  В колону по шесть становись ! По-о-о-шли !
Мужики, подгоняемые конными, на ходу разбирались, как приказано. Плохо было тем, у кого родичей среди мобилизованных больше шести. Лишние пытались пристроиться в следующей шеренге, чтобы не отстать от отца, братьев… А там, в этой шеренге, своя борьба за место… Кое-как разобравшись, мобилизованные успокоились. Дорога в неизвестность началась…

… "Вставай страна огромная, вставай на смертный бой…"

     Около десяти-одиннадцати часов вечера, до предела уставшие, с окровавленными мозолями на ногах мобилизованные, прибыли в районный центр. Свели их со многими другими колоннами соседних районов на привокзальной площади железнодорожной станции, которая предусмотрительно была очищена от пассажиров и оцеплена военными. На путях стояло два (это только в пределах видимости) эшелона с товарными вагонами. У каждого вагона по два вооруженных солдата. Площадь освещалась перекрестным направлением прожекторов. Куда бы не повернул голову, яркий свет в глаза… Началась перекличка. Проверяющие наличие призывников, выкрикивали фамилии, голосами, похожими на  отрывистый лак собак. В ответ хриплое: - Я ! Я ! Я !
-  Громче отвечать ! Не у тещи на блинах, мать вашу…
После каждого "Я", другой "счетовод" выкрикивал номер вагона, в который это "Я" должно проследовать. Фридриху и братьям стало понятно, что им не суждено ехать вместе, поскольку его имя прозвучало первым, и идти нужно в голову состава, стоящего прямо напротив вокзала. Обнявшись, братья долго стояли, не в состоянии расцепить руки.
- Иди, Фридрих, дрогнувшим голосом сказал Иоганес, - все равно на конечной встретимся…
Они еще не знали, что это были последние слова старшего брата, которые слышали в жизни.
-  Что не ясно, твою в Бога душу…, - смачно выругавшись, заорал мордастый конвойный, -  а ну, бегом, куды сказано…
Спеша к указанному вагону, Фридрих слышал сплошной мат и ругань военных по всей площади. Вопли и возмущения призывников порой перекрывал лай конвойных… Вцепившись в край створки вагона, Фридрих еще раз хотел увидеть братьев, но что увидишь, когда в глаза бьет мощный прожектор, а в спину тычет прикладом солдат ? Легко вспрыгнув в проем, уткнулся в плотную стену таких же, как он сам. Вагон переполнен… Спертый, специфический запах скотской мочи и гнили ударил в нос. Видимо, до них, в этом товарно-грузовом вагоне совсем недавно перевозили свиней. На полу грязь в перемежку с гниющей от старости соломой. Стеллажей не было. Стояли, плотно прижавшись друг к другу. Удушающий запах запирал дыхание. Успокаивало то, что потолочные технологические люки раскрыты, многочисленные щели в стенах пропускали свежий ночной воздух к толпе…
х х х

… Посадка мобилизованных длилась часа три. Глубокая ночь. Звезды на небе, не мерцая, смотрели на обреченных. Рогатая луна, свесившись, будто хотела спрыгнуть и спасти ничего не понимающих людей, все взоры которых направлены на беснующихся военных, - вдруг, что-нибудь станут разъяснять…
-  Что, вообще происходит, - кричали самые нетерпеливые из заточения.
-  Почему нас не переодевают…
-  Почему не позволяют перекусить, даже сходить по нужде…
-  Почему наших детей от нас отлучили и повели в другой состав…
-  Почему самоуправство…
-  Почему хамство…
Военные на выкрики реагировали, изощренно матерясь, хватаясь за винтовки.
-  Закрыть вагоны ! По местам !
Вагон с грохотом и скрежетом захлопнулся створкой. Слышна была какая-то возня снаружи, - похоже, навешивали замки. Кто-то возмущенно спросил:
-  Зачем ? Что это все значит, мужики ?
-  Что б не разбежались, видно…
-  Это, что ж, таким образом идет мобилизация на фронт ?
-  Как видишь…
Какие угодно мысли рождались у них в головах, какая угодно вера и ответственность руководила сознанием этих людей, но они еще не знали, что обречены своим государством на роковой обман, что они уже не граждане СССР, готовые и способные защищать Родину от фашистов, а УЗНИКИ без рода, без права на жизнь… Организация локализации возможных бунтов среди призывников была четкой. Никакой информации о их будущем, никаких контактов, разъяснений, призывов и речей о долге перед опасностью, военные не допускали. Главное – в вагон и захлопнуть створки ! Створки захлопнулись в августе 41-го перед всеми  Советскими немцами. На вечно !

х х х

… Еще около часа узники, словно селедка в банке, кисли в кромешной тьме вагона, на грани потери сознания, вдыхая спертую вонь. Кисли, вдыхали, но терпели ! Война ведь ! Всем тяжело ! Родина в опасности ! Три дня-то можно выдержать !… Наконец, после довольно сильного и неожиданного толчка, сначала назад, и тут же, не менее сильного – вперед, - состав тронулся с места. Держаться мужикам было не за что, и они попадали друг на друга, как мешки с мякиной. Однако, все вздохнули с облегчением: - поехали !
… Первые двое-трое суток толпа находилась в ожидании окончания пути. Эшелон двигался быстро, останавливаясь всего два-три раза, причем, только ночью. Створка открывалась, яркий свет от  прожектора бил в лица уставших "пассажиров". Стоящим у выхода, без каких-либо разъяснений, вручалась пара буханок черного хлеба и ведро с каким-то "пойлом", похожим на суп. Рвущиеся из голодных глоток вопросы и возмущения прерывались рыком конвойного:
-  Больные есть ?
Не дожидаясь ответа, захлопывал ловушку…
…Время тянулось все мучительней и мучительней. Начались серьезные проблемы из-за отсутствия возможности справлять естественные надобности в пути. Для этих целей стали использовать большую щель в углу вагона. Да и голод съедал желудки. Те, небольшие запасы продуктов, прихваченные еще из дома, были съедены на вокзале до посадки. А получаемый, так называемый "паек", во-первых, - есть было нечем, (ложки, вилки, ножи были изъяты, т.к. они могли быть холодным оружием), и, во-вторых, - этого пайка просто не хватало на всех…
…После почти двухнедельного "путешествия", ночью, состав с обреченными остановился. Створки по обыкновению с грохотом раскрылись, кто-то из конвойных прохрипел дежурный вопрос:
-  Больные и мертвые есть ? Нет ? Примите жратву тогда…
А между тем, к этому времени пути почти каждый был простужен. Сквозняки и голод делали свое дело. Несколько мужиков под руки стали подводить ослабевших к выходу, но рявкнувший толкнул пытавшихся получить помощь обратно в вагон… Всем стало понятно, что выйти от сюда они смогут только мертвыми… Очередное недолгое общение с конвойным закончилось обычным способом: - в толпу брошено несколько буханок черного хлеба и полутеплая зловонная похлебка… Не смотря на нарастающую злость, отчаяние и тревогу, узники (это теперь уже было больше похоже на истину) почувствовали необходимость в сплочении друг с другом. Выявляли тяжело больных, укладывали их в более или менее безопасное от сквозняков и холода место. Большая часть пайка доставалась им. Остальное делили на равные дольки. У кого-то нашлась тонкая из сыромятной кожи веревочка, при помощи которой хлеб разрезался на всех одинаковыми частями. Каким-то чудом нашлась и ложка, при ее помощи по очереди съедали и пойло. Мобилизованных не переставали мучить вопросы: - что, все-таки происходит, куда везут таким изуверским способом, что с ними собираются делать ? Часть мужиков продолжала еще верить, что едут на фронт, но таковых оставалось все меньше.
-  Похоже, правы наши старики, фронтом тут и не пахнет. На каторгу едем… Враги мы, мужики, и нечего тут надеяться…
-  Тебе кто-нибудь говорил, что ты враг ? Нет ! Ну, так и нечего…
-  А ты глянь, - вон, им уже и не объяснишь, - один из спорщиков взглядом показал в сторону больных, среди которых двое упокоившихся вечным сном, - хоронить-то, интересно, как будут наши благодетели ? На ходу выбрасывать что ли прикажут, или до места трупы повезут ? И самое страшное, - их фамилии кто-нибудь знает ?
-  Мы знаем… Земляки… С Ольгино мы…
- "С Ольгино они…", - съязвил один из спорщиков, - а как сами загнетесь, кто помнить будет ?
- Да, прекратите вы…
Замолчали. Вагон подбрасывало, словно у него не круглые колеса, а квадратные. Кто-то в отхожем углу изрыгивал желчь, выворачивая желудок на изнанку…

"Вставай страна огромная, вставай на смертный бой…"
 
х х х

… Просматривая некоторые работы историков-исследователей наталкиваешься на тот факт, что проблема мобилизация юношей 14-16 лет освещена как бы поверхностно. Не дана соответствующая морально-нравственная оценка этому акту. От утверждения, что эта категория советских немцев благодаря "особой" заботе оказалась в более благоприятных условиях, чем их сверстники других национальностей, русских в частности, я бы воздержался. Одно дело, - молодой пацан вышел из дома и стал у токарного станка, заменяя ушедшего на фронт отца, брата бить фашистов, другое, – если этот ребенок, предварительно в приказном порядке вымуштрован и выучен в казарменном ФЗУ, посажен, опять же принудительно, в "товарняк" и за тысячи километров увезен на тот или иной оборонного значения завод или на нефтепромысловые предприятия. Там его ждет полуголодное существование без какой-либо опеки. Сколько таких детишек умерло от голода, производственных травм, где места их захоронений, кто и какую ответственность из власть имущих на тот период за эти жертвы  нес? Некоторые исследователи спокойно позволяют себе, например, такое заключение, что ТАКОЙ труд был продиктован войной, и они (российские немцы, соответственно и эти дети) внесли существенный трудовой вклад в дело победы над врагом. Хорошо, хоть это заметили. Только матерям-немкам не легче от понимания того, что ее ребенок заморен голодом и прочим самодурством, в глубоком тылу воюющей Родины…
… Но, однако, вернемся к моему герою…

х х х

… Около месяца в пути. Мобилизованные давно уже поняли, что везут их на восток страны. Остановки эшелона теперь становились изнурительно долгими, превышающие трое и четверо суток. Иногда создавалось впечатление, что о них просто забыли. Правда, конвойные опровергали своим гарканьем и отборным матом подобные "заблуждения" мобилизованных. Страшным становилось то, что люди не находили логики в своем теперешнем существовании. Вера и надежда, гражданская ответственность, чувство долга, - всепожирающим голодом и болезнями притуплялись. Многие стали терять рассудок и рваться из вагона на каждой ночной остановке. Однако, эти попытки жестко и грубо прерывались конвоем. Упирая в грудь отчаявшихся стволы винтовок, изрыгали:
-  Заткнитесь, с-суки, пока свинца не испробовали… Скоро будет вам и курорт и жратва…
-  Трупы есть ? Давай сюда…
Видимо эти недочеловеки и то понимали, что пора бы уже и трупам появиться. А они, трупы, не заставляли себя долго ждать…
…График остановок стал меняться, в том числе и по этой причине. Ежесуточно, в течении 3-5 минут створки раскрывались, тот же конвойный-пес орал, - «мертвые есть ? Давай сюды !». Только теперь после выдачи отдавших Богу душу и отмучившихся, взамен впихивали столько же новых "новобранцев". Хлеба стали теперь давать больше, пойла - тоже. Наверное, сверхнормативная смертность среди мобилизованных не входила в планы эшелонного начальства. Им, ведь, придется отвечать перед другим начальством, которое ждало их на конечной с соответствующим предписанным количеством человеческого материала. Среди "новеньких" были не только немцы, но и поляки, эстонцы, латыши. Из их рассказов, на довольно плохом русском языке, мобилизованные окончательно поняли, что уже середина октября, фашисты рвутся к Москве, что едут они на пути к Уралу, и где-то там, да и в Сибири тоже, им придется работать. Измученное воспаленное воображение у обреченных, еще способных более или менее мыслить, рождало новые вопросы и новые споры:
- А мы, кто, арестанты ? Осужденные ? Но когда и кем, и главное, - за что ? Если мы равноправные граждане, то почему умираем здесь, ничего не сделав для фронта ?
- Ладно, хорошо…, - отношение к нам, как врагам, - допустим… Наверное, это можно понять, - с Германцем идет война ! А вот что с нашими детьми ? Их в какие резервации увезли ?
…Они еще не знали, что на подобные вопросы им ответа не получить в ближайшие десятилетия, а кому-то вообще никогда…

х х х

     Фридрих принадлежал к тем "здравомыслящим" мужикам, которые стоически переносили выпавшие на их долю испытания. Прошедший месяц казался ему целой прожитой жизнью. Прошлое представлялось ему далеким сном. Теплое лето, приветливое родовое село, дружная работа с братьями в поле, мать с отцом, любимая жена и ребятишки заставляли его не уподобляться сомнениям на счет своего бесперспективного будущего. Думы о них согревали его. Он вспомнил, что отец, еще в голод 29-го, уходя на работу, всегда брал с собой черствый, почти в сухарь, хлеб и бутылку крепкого кофе. На вопрос почему так мало, отвечал: - "кусочки хлеба за щеки, с небольшими глотками кофе, и силы сберегутся ! Отец знал, как помочь себе в несытное время." Памятуя об этом приеме, Фридрих никогда не спешил жевать свою пайку, делал это медленно и тщательно, давая возможность подготовиться желудку. Последний кусочек всегда оставлял за щекой, мысленно заставляя себя увеличивать срок, так называемого хранения живительного хлебушка. Пойлом тоже не пренебрегал. Проглатывал его небольшими глотками после вдоха. В разговоры товарищей, которые, порой, доводили себя до истерик, старался не вслушиваться. Если, позволяла возможность заснуть, ложился "калачиком", прижимаясь спиной к товарищу. И потом, крепкое унаследованное здоровье, физическая устойчивость, величайшее природное терпение и выдержка, которая всегда у него проявлялась в трудных ситуациях, помогали ему. Он однозначно решил для себя: - для того, что бы  не последовать в след за земляками к могильщикам, нужно рационально использовать любую представившуюся возможность…
х х х

… Медленно тянущееся, как резина, время, выматывало. Больных в вагоне становилось все больше, умирать стали чаще. Земляков Фридриха осталось единицы. Вагон наполнился вместо умерших немцами-красноармейцами, отозванными с фронтов. Некоторые из них имели различной тяжести ранения. Выглядели они растерянными и подавленными. Рассказывали, что забирали их зачастую непосредственно на поле боя. Во время отражения атаки германцев, к ним подползали сзади НКВДэшники и уводили в тыл. Там отбирали оружие, ремни, пояса и прочие солдатские принадлежности, даже обмотки, везли на ближайшую железнодорожную станцию, где без каких-либо объяснений заталкивали в вагон, и…. Думали, что везут на расстрел… Но, теперь, они молились Святой Марии, что живы остались…
…Вскоре для мобилизованных ситуация прояснилась. На одной из остановок, в этот раз ранним утром, в обмен на очередного умершего, в вагон втиснули вместе с носилками тяжело раненого военного, как выяснилось потом – генерала Советской армии. Грудь и голова перевязаны засохшим от грязно-коричневой крови, бинтом. Генерал бредил, мотая головой из стороны в сторону, все время просил пить. Помочь ему возможности не представлялось по простой банальной причине: - воды элементарно не было. Кто-то из мобилизованных, используя собственную мочу, начал смачивать засохший бинт и обрабатывать раны. Смачивал губы, лоб, виски. Через некоторое время генерал успокоился, и казалось, уснул. Придя в себя, он широко открытыми, воспаленными  глазами, стал рассматривать склонившихся над ним бывших красноармейцев. Выдавливая каждое слово из себя, прохрипел:
- Товарищи, умираю я…, наверное…
-  Молчите, товарищ генерал, вам нельзя разговаривать, силы беречь надо… Скоро доедем до места, отправят вас в госпиталь…
-  Я…, уже… там был…, солдат… Как, видишь, - вылечили…
Генерал попытался изобразить что-то похожее на ироническую улыбку. Дыхание опять стало прерывистым и тяжелым. Глаза закрылись. Все, кто мог, наклонились над ним. Установившуюся тишину нарушали, осточертевшие, грохочущие колеса. Но мобилизованные ждали от него чего-то еще очень важного, ждали и надеялись… Открыв вдруг глаза, генерал, поманив к себе ближнего, выдавил из себя:
-  Вы хоть знаете, что происходит ? Вижу, что не знаете…
Замолчал. Через минуту, набравшись сил, продолжал:
-  Везут вас в один из лагерей трудармии… здесь на Урале она развернута… Будете валить лес… для… прикладов…
Это известие на мобилизованных оказало не очень большое впечатление. Им было, в принципе, уже все равно, что их ждет. Хуже, чем сейчас, может быть только смерть. Хотя и это спорно… А вот то, что перед ними лежал государственный человек, военачальник, видно по всему, испытавший войну, только потому, что он сам немец (об этом не трудно было догадаться по акценту) наравне со всеми хлебал уготованное властью унижение ! – шокировало… Пожалуй, именно сейчас, все стали понимать, что унижение может быть страшнее смерти. Смерть, оказывается, может быть благодетельницей, избавляя честного и преданного Родине человека, от унижения…Генерал опять замолчал.
-  Знаете, - он, вдруг широко открыв глаза, выдавливая из себя из последних сил каждое слово, сказал:
-  Они, ведь, гады, нашей с вами крови…, не жалеют даже детей… это не люди…, а… звери… Гитлер…, сволочь…, опозорил   нацию. А вам отвечать… придется. Но, вы терпите…, надо помочь нашей Армии… Стыдно сказать…. С саблями на танки, голодные…, без оружия и патронов… Победим…., там разберемся…, кто виноват…
Генерал хватал воздух, но сил в легких не хватало. Пот, крупными каплями выступил на лице.
-  Держитесь, прошу….
Он, еще раз вздохнул полной грудью, но силы покинули его… Не договорил, - умер… Один из красноармейцев закрыл ему глаза…
х х х

… Эшелон с будущими трудармейцами, измотанными жесточайшим голодом, но с сохранившим дух и веру, благодаря последним словам генерала, остановился. Когда открылись створки, мужики, вопреки воплям и угрозам конвойных, клацаниям затворов, стали осторожно спускать, передавая из рук в руки, носилки с телом. Надо отдать должное, - подошедшие офицеры поняли, что этапируемые хотят отдать последние почести и похоронить генерала. Фридрих и еще несколько более или менее крепких мужиков, в метрах десяти от железнодорожного полотна обнаружили старую яму. Наломав еловых веток, (благо, их окружала тайга) уложили дно. Двое конвойных солдат по команде начальства принесли несколько лопат… Над свежим холмиком мужики установили безымянный католический крест из еловых кольев… Кто-то тихонько произнес:
-  Ну, что ж… Если есть такие люди, значит не все потеряно… Спи спокойно, генерал…, а работы мы не боимся. Только пусть потом разберутся…, но по справедливости !
… Надежда на то, что этапирование подходит к концу, и мобилизованных ждет еда, пробуждала потаенные силы. К голоду и холоду притерпелись, а может организм уже отказывался ощущать лишения и готовился к более худшему… Но, они и не подозревали, что пережитое не пойдет ни в какое сравнение с ожидаемым облегчением. Они еще до конца не осознавали потенциала цинизма государственных органов, НКВД СССР в частности…
Мой оппонент равнодушен. Он спит! Еще бы! У него за плечами основательная поддержка в виде официальной точки зрения многих кандидатов и докторов наук, сделавших себе карьеру в ученом мире на проблеме российских немцев. Написал диссертацию, защитился, а там хоть трава не расти! Например, доктор юридических наук Белковец Л.П. свою диссертацию "Административно-правовое положение российских немцев на спецпоселении (1941-1955)" защитила в Уральской государственной юридической академии.  Уж не знаю, были ли у нее в оппонентах доктора исторических наук, да только она с нотками угодничества перед юридическими ведомствами заявляет: "Деяния советского государства в отношении народов, находящихся на спецпоселении, и прежде всего, российских немцев, не могут быть признаны наказуемыми деяниями согласно ст. 2 Конвенции ООН 1948 г. "О предупреждении преступления геноцида и наказания за него". Мы не имеем оснований говорить об особой национальной политики советского государства, направленной на ликвидацию немецкого этноса в СССР"
Получается, если есть ОСОБАЯ политика, значит, геноцид признать можно, а если – НЕ ОСОБАЯ, - геноцид признать нельзя!  И потом, каковы критерии этой самой ОСОБОЙ политики в отношении немцев, - она предоставляет возможность догадываться самому. Скажи, мой оппонент, прошла бы эта "утка", услышь ее честный коллектив ученых историков, публицистов, обществоведов, и тех же честных юристов? Согласились бы с ней те трудармейцы, которые находились в режиме "трудовой повинности" по системе ГУЛАГ НКВД СССР, места массовых захоронений которых вычеркнуты из памяти? Ну, как же понимаю, честь мундира и прочее… Честно говоря, я бы, может, и согласился под абсолютным большинством ее умозаключений (Чеченцы, карачаевцы, калмыки ведь почти согласны с ней), типа, – российские немцы в принципе находились в лучших условиях своего положения, чем те же русские люди. (Глупо спорить по этому поводу. Война – не та акция, где можно разжиться предпочтениями).  Но только уважаемая Белковец или не в курсе, или делает вид, что не в курсе, что как следствие той ОСОБОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ российские немцы в современной России не могут претендовать на демонстрацию своего этноса в том числе и потому, что они не имеют своего административного, конституционно-правового образования на территориях России, Казахстана, Украины, Белоруссии и др. Обогащенный русской культурой национальный язык умер. Нет его. Культура и самобытность уничтожены. Национальное самоосознаие раздавлено. Уникальные немецкие производства, некогда прославлявшие Россию, ликвидированы. Соответственно, нет и национальной Конституции… Естественно, возникает вопрос: - подобные показатели могут быть свойственны нации, пережившей ЧТО? Да, протест нации, подтверждающий по ее словам наличие этноса был, но с окончанием эмиграции и он закончился. Все существующие на сегодняшний день в том или ином виде национальные административные образования – формальность и не более того, ибо они не в состоянии олицетворять немецкую нацию в России, как это могут делать другие народы и нации России, депортированные в 40-х годах… Она бы, Белковец, лучше занялась исследованием причин такого положения, глядишь и всплыли бы признаки геноцида! А там и до реабилитации целой нации рукой подать! И, потом, сама же госпожа Белковец убедительно доказывает, что Советский режим тоталитарен, который обусловлен коммунистической идеологией. Так разве не понятно, что любая идеология, находящаяся в замкнутом пространстве, не имеющая внешней поддержки и подпитки, обречена в конечном итоге на самоуничтожение. И что бы продлить свое существование, она, идеология, а, следовательно, политическая система, должна и вынуждена "питаться кровью" обслуживающих систему, граждан. Скажи, уважаемый оппонент, а что мешает сейчас-то это все понять? Рано или поздно, а многонациональной и многоконфессионной России придется все же вернуться к вопросу о межнациональном сплочении, а за одно и спасению исчезающего немецкого этноса. Не мудрствуя излишне, давай, уважаемый оппонент,  посмотрим, как разъясяется понятие ГЕНОЦИД в той же Большой Советской энциклопедии:
 
Геноцид
Геноцид (от греч. g;nos — род, племя и лат. caedo — убиваю), истребление отдельных групп населения по расовым, национальным или религиозным мотивам, одно из тягчайших преступлений против человечества. Преступления геноцида органически связаны с фашизмом и аналогичными реакционными "теориями", пропагандирующими расовую и национальную ненависть и нетерпимость….
Наказуемость за геноцид установлена уставами международных военных трибуналов (Нюрнбергского и Токийского), а также специальных международной конвенцией "О предупреждении преступления геноцида и наказании за него" (одобрена Генеральной Ассамблеей ООН 9 декабря 1948). Согласно конвенции, под геноцидом понимаются действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую, а именно: убийство членов такой группы, причинение им серьёзных телесных повреждений или умственного расстройства; предумышленное создание условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение таких групп, принятие мер, рассчитанных на предотвращение деторождения в их среде, насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую…  При выработке конвенции представитель СССР настаивал на запрещении также национально-культурного геноцида, который выражается в мероприятиях и действиях, направленных против пользования национальным языком и против национальной культуры какой-либо группы населения...  В Советском Союзе и других социалистических государствах всякое ограничение прав или установление каких-либо привилегий граждан в зависимости от их расовой, национальной или религиозной принадлежности, а также проповедь расовой или национальной исключительности или ненависти и пренебрежения запрещены и караются законом.
(Черным шрифтом выделено автором с целью определения ориентиров с признаками геноцида, в тени которого оказались российские, советские немцы в период с 1914 по 1956 годы. Те граждане немецкой национальности, прошедшие через «трудармии», рабочие колонны, трудовые лагеря и спецпоселения НКВД, сквозь лабиринты депортационной, репатриационной политики Сталинского режима с автором согласны…)
… Пока оппонент просыпается, пойдем дальше по этапу…

х х х

… Ранним утром эшелон с измученными людьми на скором ходу проскочил какой-то крупный город. Созерцая сквозь щели, проносящиеся мимо другие составы, приветствующие друг друга длинными паровозными гудками, просчитывая многочисленные переходы с одного пути на другой, мобилизованные предположили, что это Челябинск. Другого города, собственно, по их мнению, и не должно было быть… Так или иначе, но для всех становилось очевидным, что конец их "путешествия" близок. К вечеру состав остановился. Створки открылись, и при помощи злобных окриков и команд конвоиров, обессиленные голодом, искусанные вшами, больные и полуживые будущие "защитники Родины" в качестве трудармейцев, поддерживая друг друга, вываливались из вагонов и брели к указанному месту построения. Выстроив всех в огромный строй, которому в сумраке не видно было конца, горластые начальники указали на стоящие в близи многочисленные конные подводы, к которым нужно подвести или поднести тяжело больных, мертвых или обессиленных. Эта часть организационных мероприятий осуществлялась быстро, - в течении получаса. Остальных стали выстраивать во взвода, роты и батальоны. Тут же, из числа более или менее крепких мужиков, назначили командиров отделений и заместителей командиров взводов. Фридрих в эти категории начальников не попал скорей всего из-за довольно жалкого вида.  Дело в том, что незадолго до окончательной остановки в вагоны закинули теплые ватники, шапки-ушанки и валенки. Середина октября, а в вечернем воздухе хозяйничал легкий морозец, который старательно добивал больных и обессиленных. Эта "благая акция" властей была воспринята мобилизованными с радостью. Торопясь, каждый хватал из одежды то, что попадалось. Малорослым, конечно, повезло. Любая деталь обмундирования им подходила по размеру. Фридриха в этом смысле судьба, как бы не замечала. На его огромную, долговязую и широкоплечую фигуру, доставшийся ватник и близко не подходил. Фуфайка на его угловатых плечах пошла рваться по швам в рукавах и спине. Брюки-ватники едва доставали голени ног. Валенки держал в руках. Что с ними делать, он не знал, ступни не пролазили даже в голенища. Пытаться просить кого-либо об обмене, по понятным причинам было бесполезно. Не та ситуация. Каждый думал о себе. Каждый хотел и надеялся выжить. Фридрих тоже надеялся, но отнимать силой у низкорослых товарищей, явно великоватую обновку, не стал… Не в его характере заниматься мародерством, хотя кое-кто пытался вразумлять неподдающихся…
… Вечерний полумрак скрывал небольшую станционную постройку. Кто-то из мобилизованных успел прочесть название… Однако, Фридриху это название ни о чем не говорило. Обступающий густой лес, гористая местность, словно дурная мачеха, говорила: - тут и приютитесь… Он, вглядываясь в черную толпу, надеялся увидеть своих братьев. Найди их, они бы уж точно разрешили все проблемы и с едой, и с одеждой… Фридрих еще не знал, что Петер был высажен в районе Березников Молотовской области в отдельной зоне, Иосиф – на территории Свердловской области и этапирован на одно из предприятий Свердловска. Иоганес оказался где-то в Кировской области на строительстве предприятия… А пока, пришлось опереться на собственное чутье: - хочешь выжить, придумаешь все возможное и не возможное. Голенища валенок разорвал, натянул их на ноги, поверх сапог. Рукава от ватника натянул на голени ног, брюки распорол по шву, подвернувшейся под руку бечевкой перевязал эти лохмотья. Телогрейку натянул под свой пиджак. Так или иначе, но самые уязвимые части тела были защищены. Ну, а с шапкой ничего не поделаешь. Она еле держалась на затылке завязками под подбородком.
-  Слышь, Фридрих, тебя сейчас в огород вместо чучела, ни одна ворона бы не рискнула, - кто-то из совагонников решил подшутить.
-  На себя посмотри…
- Да, я бы посмотрел…, в глаза тому, кто…
-  Посмотришь еще…, смертушке в очи ясные…
-  Да, тихо, вы…, размитинговались… Нашли время… Выжили, и то хорошо. Может все пережитое было временным… Какой власти нужны голодные и полуживые работники ? Переоденут, еще и накормят… Там, на фронте, наши бревнышки, поди, к сроку нужны…
-  Умник…

х х х

… После перестроений и переукомплектований огромной толпы, начальники распорядились накормить мобилизованных. К каждому взводу под контролем взводных (по виду и манере держаться это были мобилизованные из местных мужиков) на подводе подвезли еду в полевых кухнях. Выстроившись в очередь, под бдительным контролем конвоиров и взводных, каждому вручалась миска с кашей из перловки и внушительный кусок ржаного хлеба. Желудок, наконец-то, получил жизнеобеспечивающий материал ! Офицеры и взводные орали своими рваными глотками:
-  Не спешите глотать ! Тщательно пережевывайте ! Иначе сдохнете, как собаки…
-  Куды ты давишься, придурок…, вот неруси, падлы…
Разве инстинкт подвластен чужой воле ? Разве голодный понимает сытого ? Разве брат видит брата ? Дармовая миска каши, кусок хлеба с новой ложкой в руках – это все, что крайне необходимо звероподобному человеку ! Не трогай его в этот момент  - перегрызет горло ! Десяток пуль проглотит от пса-конвоира, но не умрет, пока не проглотит пайку… Толпа начала валиться на землю от нахлынувшего головокружения и слабости. У кого-то начались ужасные боли в животе. Стали слышаться стоны и вопли. Взводные и конвоиры подбегали то к одному, то к другому страдальцу, матерясь на чем свет стоит, выхватывали еду.
-  Тебе, падле немецкой, что сказано : - ме-д-ле-н-но жрать !!…А ты чего ? Как голый на бабу ?!
… "Великая трапеза" длилась мучительно долго. Не все смогли выдержать вдруг нахлынувшего счастья "пожрать от пуза". Не все… Постепенно люди приходили в себя. Послышалось робкое: "Эх, закурить бы !" Вместо ответа снова раздались команды:
- По-взводно, по-ротно – становись ! За мной – шагом ма-а-а-рш !
Движение наконец-то началось Осмотревшись, мобилизованные заметили,  что в строю больше половины тех, кто был подсажен к ним в пути вместо умерших и высаженных на других точках. Достаточно и тех, кого только что пристроили здесь, на месте… Так или иначе, но общее количество "защитников Родины" по сравнению с начальным, приблизительно осталось прежним.
-  Велика Россия, - народу хватит…, - прошипел рядом идущий, незнакомый Фридриху "прикомандированный".
- Хватит, хватит.., иди лучше молча… Тайга кругом дремучая, где ты увидел лишнего народу…, мы, видно, уже последние…
х х х

…Пятая отдельная колонна Челяблага с нетерпением ждала своих постояльцев. А уж как воюющая страна ждала результатов их труда, могли рассказать те полтора миллиона солдат и офицеров, плененных фашистами  за первые две недели, с небольшим, войны ! Но трудармейцы этого знать не могли….
… Морозец крепчал. Над кривой колонной из простуженных глоток мобилизованных, как из паровоза возвышался пар. Судя по проторенной, раскисшей, но подмерзшей дороге, то и дело утыкающейся в отвесные каменные стены, обросшие сосняком и елями, трудармейцы здесь проходили не первыми. Стараясь прижиматься друг к другу, люди отогревались, а слабые искали поддержку. Упади в движении, в санчасть никто не понесет. Не смогут просто… Единственное, что вдохновляло всех, это предчувствие скорого начала более или менее осмысленная и адекватная военному времени, работа, следовательно, будет предоставлено какое-либо жилье и еда. А там они все выдержат, все преодолеют… Надо работать ? Значит, будут работать так, как того требует Отчизна ! Главное, сейчас не подвести ни себя, ни товарищей… Ночь заканчивалась и надо дойти…
-  Черт побери ! Да сколько ж можно…, ни конца, ни краю…, - снова прохрипел сосед по шеренге Фридриха.
-  В преисподнюю, что ли, ведут ? – вторил другой…
-  Ага, вон и с музыкой там встречают…, - констатировал третий.
Действительно, - послышались звуки бравурного марша духового оркестра. "Благословенная Мария! Наверное, по-тихоньку, начинаем с ума сходить…" – подумал Фридрих. Но, уже через несколько минут тропа уткнулась в тесовый, из соснового горбыля, высоченный забор с натянутой по верху колючей проволокой. У огромных, тяжелых ворот, старательно дудели в инструменты откормленные оркестранты, предусмотрительно одетые в валенки и шубейки. Добротные вышки с часовыми, нависающие над входом в "чудесный городок", олицетворяли особую зону, с особым режимом содержания, ничем не отличающимся от режима содержания заключенных.
-  О, глянь, Фридрих, овчарки-то, тоже немецкие…, только сытые. Ишь, как слюной брызгают…, человечиной их, что ли, тут кормят…
В раскрытые ворота колонна вошла, сжимаясь во внутрь от бешено рвущихся с поводков псов, чей лай, порой, перекрывал звуки марша. Красное полотнище с надписью: "Все для фронта, все для победы !", - цинично, словно усмехаясь, равнодушно, но все-таки внушало надежду. Все ! Пришли, наконец-то ! Построение на плацу зоны в этот раз прошло уже без каких-либо недоразумений. Каждый знал свое место и своих командиров-бригадиров. Началась перекличка, которая выявила очередных немощных, неспособных подать голос. Их тут же подхватывали под крепкие руки, по всей вероятности – санитары и уводили в ближайший барак. В последствии выяснилось, что это то место, где осуществлялась так называемая выбраковка. Безнадежным давали спокойно умереть, подающим надежду на выживание, оказывали простейшую медицинскую помощь, ставили на ноги. После переклички, подразделения развели по баракам. Надо отдать должное: - бараки были сделаны из толстых бревен. Внутри, О, блаженство ! Тепло ! Трудармейцы, как снопы, повалились на трехъярусные деревянные лежаки. Шевелиться – сил не было. Все, у кого хватило данных Господом, Аллахом и Девой Марией сил, - дошли ! Выжили ! И нет большего счастья !  …Фридрих рухнул на ближайший от входа лежак и впал в забытье… Только сейчас он почувствовал противно ноющую боль в голени левой ноги. Дала о себе знать травма, полученная им еще в молодости. Но дотянуться и растереть ее, сил не хватало. Сердце сжалось, стиснув зубы до скрипа, застонал. "А что с моими-то, там дома ? Где они сейчас ? Живы ли…, или так же, как я…, маются ?" При этой, неожиданной, как пуля, мысли, он вскочил, и тут же от резкой боли был втиснут в лежак…
… Как долго они находились в таком неподвижном состоянии, никто сказать не может, но, наверное, к середине дня в барак вошло несколько военных, и приказали снова построиться. Трудармейцы со стонами (мышцы нестерпимо болели), помогая друг другу, сползали со своих мест. Выйдя в проход между рядами лежаков, – построились. Один из военных, как в последствии все усвоили, был начальником штаба особой рабочей колонны, осмотрев строй полуживых, бородатых и заросших грязной щетиной, не спеша, произнес:
- Сегодня и завтра вас мы должны привести в порядок. Помыть, побрить, накормить, переодеть и продезинфицировать…
Толпа удовлетворенно вздохнула…
-  Надеюсь, вы понимаете, что здесь не курорт. Страна ждет от вас самоотверженного труда. Фронту не хватает оружия, а враг рвется к Москве…, и к Ленинграду. Украина, Белоруссия уже под врагом !
-  Как, под врагом? Как к  Москве? А где же наши семьи?
Сдерживаемый гул возмущения в строю нарастал, но начальник штаба, подняв руку, отрезал, сдерживая негодование
- А, ну, прекратить разговоры!… Я бы на вашем месте помалкивал… Не с татаро-монголами воюем, и вы не в окопах под Москвой…
Ничего хорошего его выпад не предвещал.
-  Все ясно, - снова пробурчал за спиной Фридриха кто-то из трудармейцев, - не сносить здесь нам голов из-за ублюдков германских…
Начальник штаба между тем продолжал:
- Командирам рот и бригадирам объяснить бойцам законы военного времени, наш внутренний трудовой распорядок и основные задачи, которые вам придется здесь решать. После санобработки, переодеть личный состав, довести наряды на работы. О готовности подразделений к выполнению обязанностей доложить мне завтра в 22.00 на вечерней поверке.
х х х

… Санпропускник был оборудован в одном из аналогичных бараков. Конвейерным способом трудармейцы освобождались от  нашпигованной вшами одежды, забрасывая ее в огромную топку, которая в свою очередь подогревала поступающую на распылители воду. С десяток санитаров в грязно-белых халатах, словно баранов, стригли наголо и брили отросшие вшивые бороды трудармейцев. Под струей горячей воды задерживаться в удовольствие себе возможности не представлялось. Подпирая, трудармейцы выталкивали друг друга из-под струи живительной влаги. Спасибо, хотя бы и за это ! Фридриху в этот раз повезло. Санитар долго и испытывающе визуально измерял рост этого верзилы, перебирал, роясь в ворохе одежды и обуви. Наконец-то нашел то, что подошло по размеру… В пищеблоке кормежка, практически ничем не отличающаяся от вагонной, так же прошла организованно и быстро. Утолить окончательно голод не удалось, он только усилился. Но это уже здоровые потребности желудка, которому было абсолютно наплевать на все… В бараке, где трудармейцам позволили подогнать под себя полученные ватники и обувку в виде ботинок, умными были те, кто припрятал полученные еще в пути валенки. Пока возились с обновкой, стали, как из небытия слышаться возгласы:
-  Дальше-то, что ? Как понимать начштаба насчет монголо-татар…, что за ними стоит ?
В толпе кто-то пошутил с долей горечи в голосе:
-  Они, наверное, триста лет под германцем собираются жить, как раньше под монголами…
-  Триста, не триста, только мы этого не увидим. Побьют германца под той же Москвой, и нам тут, за одно с ними, лечь придется…
-  Побьют, если мы вовремя заготовок для прикладов не напилим. Слыхал про план-то ? Одно не пойму, они, что действительно с палками в руках отбиваются ?
-  Не знаю. Нам, ведь, всю срочную, до войны-то, вдалбливали, что врага побьем на его же территории и малой кровью… А что получается, а, мужики ?
Фридрих мудреных мыслей не понимал. Ни кто такие монголы, ни речей насчет битья врагов на их же территории, он не знал. В Красной армии ни ему, ни его братьям служить не довелось, только теперь стало понятно, - почему… А вот, относительно того, что "здесь лечь придется" душа  не воспринимала. Не для того человек создан… Не для того !
… Всю сознательную октябрятскую и пионерскую жизнь детства мне приходилось соизмерять истины о героизме нашего народа в Великой Отечественной войны  на примере односельчан, чьи награды, нас пацанов, зачаровывали и восхищали. Мужики благосклонно позволяли на школьных встречах с ними, прикасаться к боевым медалям. И обычный скотник дядя Вася казался в этот момент великим и сильным! Нашему поколению посчастливилось жить и работать с теми, кто в войну был на передовом рубеже в схватке с фашистами. А мне пришлось еще как-то размещать в своем детском сознании и другую правду, подслушанную в рассказах друзей отца, переживших трудармию. Их правда, скрытая немецким языком при общении, не вписывалась в мое понимание. В книжках про войну, которыми я зачитывался, ничего подобного не встречал. Да и герои Гражданской, Великой Отечественной нам не рассказывали.  Интуитивно ощущаемая трагичность, обида и возмущение моих родственников и друзей отца заставляла тянуться к познанию истинной правды прошедшей войны. Я никак не мог объяснить самому себе – чем вызвано ощущение, что мой отец и другие родственники казались какими-то изгоями, чужаками, что ли. Почему они скрывают от окружающих историю своей жизни в рабочих колоннах? Почему не гордятся своим вкладом в дело победы над Гитлером? Почему отец, когда в семье собирались родственники и друзья единоверцы его, и назревал разговор о прошлом, удалял меня вон? … Только сейчас, прожив жизнь, я пытаюсь расставить все точки над "I" Не знаю, получится это у меня, не мне судить, но дети и внуки должны знать всю, без остатка, правду о том, как родоначальники рода Kohler приближали победу не только над Гитлером, но и над последствиями действий Сталинской власти в отношении совершенно невинных Советских немцев, которые любили Россию не меньше, чем русский человек…

х х х

… Лагерная жизнь "мобилизованным на ратный подвиг" стала понятной и логичной уже на третьи сутки после прибытия. Подъем в четыре утра. Каждый взвод-бригада, каждая рота-команда, каждая рабочая колонна-батальон получили производственное задание, норму выработки и соответствующий участок тайги. От лагеря добираться пешком километра три-четыре и "в бой" ! Наспех, под окриками бригадиров, завтракали умеренным пайком. Кто не успел насладиться горячим чаем, заваренного не известно чем, тот допускал большую ошибку. Трудармейцы в последствии научились успевать: - кто глотал кипяток, кто припрятывал в карманах остающиеся куски хлеба, кто успевал в последнюю секунду встать в строй, не дав открыться пасти бригадира. Получив каждый свое орудие труда: - кто топоры, кто двуручные пилы, кто багры, и под звуки духового оркестра в сопровождении конвойных, выдвигались на деляны. Процесс выполнения производственного задания был организован просто: - одни валили те сосны и ели, которые по диаметру не превышали 30-40 см., т.е. молодняк. Другие - обрубали ветки и складывали их в отведенное место. Третьи – распиливали на полуметровые отрезки стволы. Четвертые – грузили эти заготовки на подводы, снаряженные местными крестьянами. Надо сказать, что бригадиры в прошлом были на руководящих должностях в лесной промышленности. Они знали одно, невыполнение плана их подопечными, прямая дорога под конвой им самим в северных рудниках, поэтому они не церемонились с трудармейцами. А положение мобилизованных местных крестьян-таежников, привлекаемых в качестве возчиков, а в последствии и проводников рабочих колонн по тайге, было не многим лучше трудармейских. Каждый из них дрожал за свою жизнь не меньше каторжников. Выстроенный по чьей-то логике производственный процесс первые две-три недели сбоев не давал. Трудармейцы работали, не жалея своих сил. Им постоянно вдалбливали на различных политбеседах простую истину – надо помочь фронту, надо приближать победу над Гитлером, который рвется к Москве ! Но в этих речах и призывах не скрывалась вражда к работягам. Хамство, а порой и рукоприкладство конвойных, не предвещало ничего утешительного. Голод, наступившие морозы, снегопады, подобным которых трудармейцы из числа немцев никогда не видели в своей жизни, косил болезнями, и упадком сил, что провоцировало наемных бригадиров на зуботычины по отношению к ослабевшим. К декабрю факты невыполнения плана стали реальностью. А это само по себе грозило начальникам оказаться в шкуре трудармейца в лучшем случае, в худшем, - обвинение в саботаже со всеми вытекающими последствиями по законам военного времени. На каждой вечерней поверке администрация лагеря озвучивала свое ужесточение требований к тем, кто еще держался на ногах и мог держать в руках пилу или топор, обвиняя их в плохой работе:
-  Вы что, недобитки, отсидеться тут вздумали, - орал ротный, изрыгая пар со слюной, - пока там наши бьются за Родину ? Вы тут хотя бы жрачку отрабатывайте…, суки немецкие… У баб и детей кусок хлеба отнимаем, - вам даем, а вы ?!
Фридрих при очередном разносе начальника стоял в первой шеренге напротив страстного "патриота". На мгновение почувствовал ломоту в сжатых челюстях, казалось, сейчас хрустнут зубы. Сзади, стоящий трудармеец, уткнувшись в спину, прохрипел:
-  Все, больше не могу…, разве так победу добывают ?…
Ротный продолжал бесноваться. Бригадиры в каждом взводе не отличались гуманностью. Однако, результат выработки был тот же… Но, что сделаешь, кричи, не кричи, матерись, не матерись, а непосильная работа с пустым желудком и простуженными легкими в условиях ненависти со стороны начальства, много не наработаешь… После каждой смены подразделения недосчитывались нескольких трудармейцев. Смерть решила более предметно вмешаться в изменение положения. Похоронным командам все чаще приходилось делать свое дело. А высохшие трупы уже в штабелях ! Теперь уже никто не сомневался, что погибнуть без чести можно не только от голода и рабских условий труда, но и от падающей сосны. Сначала погибших и умерших вывозили с делян и хоронили в отведенном месте. Учитывали соответствующим порядком. А как же ! Надо же называть объективную причину срыва плана ! На место этих несчастных привозили новых, в большей части из Кавказских немцев и немцев из Ростовской области. Появлялись и другие категории из русских, украинцев, поляк, которые были осуждены на различные сроки за преступления. По началу их старались держать на отдельных делянах вне контактов с немцами-трудармейцами. Но поскольку этой категории было абсолютно наплевать на свой вклад в дело победы над фашистами, работать старались вопреки требованиям бригадиров. Стоит он рядом, вкалывают. Отвернулся – сели отдыхать, или делали вид, что работают. На этой почве в лагере стал назревать конфликт между двумя категориями "рабов", но только благодаря псам-конвоирам до драк не доходило. А в бараках ни те, ни другие из-за упадка сил не стремились к разборкам, а только кипели ненавистью друг к другу. Лагерные оперативники такую ситуацию уже подумывали, как использовать… Это только в собачьих вольерах злобные псы сидят раздельно. А тут…

х х х

… Воспроизвожу один из рассказов отца своим бывшим «однополчанам» или очень близким знакомым, которые примерно в мае 63-его года, в один из дней, навестили его, будучи проездом.. Угостившись, мужики (я в это время в соседней комнате безуспешно пытался зубрить какой-то нудный стих) вернулись к вечной для них теме: - Трудармия…
…. В декабре 1941 года жестокие морозы сковали тайгу. Вокруг делян рыскали волки, которые чуяли легкую добычу. Копать могилы похоронным командам не представлялось возможным, трупы закапывали тут же в снег. Через пару дней от таких "захоронений" не оставалось и следа. Волки добросовестно утаскивали добычу в свои логова…
-  Знаете, мужики, не это меня потрясало… Мы уже стали привыкать к смертям. Все воспринималось, как обыденное… Благодаря голоду и жуткому холоду, мы переставали бояться чего-либо… Многие молили Бога о скорейшей смерти, чтобы избавиться от мук… Самое страшное было то, что люди разучились узнавать друг друга. Рядом со мною на валке леса работали всегда два брата близнеца из воронежских немцев. Однажды, передвигаясь на свою деляну, один из них упал и умер. Второй, перешагнув через брата, пошел дальше…
Отец замолчал. Скрестив руки на груди, он как буд-то сдерживал, рвущуюся из груди злость…
-  Не понимаю.., до сих пор не понимаю… Ну, для чего все это было нужно, главное, - кому? Ведь к январю 42-го от нашей работы уже не было никакого толку. Только и занимались тем, что хоронили на радость волкам, да по пол-дня плелись до деляны…, столько же обратно… Да тут еще чья-то тупость: - всем раздавали махорку. Те, кто курил, пытались заглушить этой гадостью голод. Я свою долю менял на пайку хлеба. Это и помогало мне держаться. А те, кто менял свою пайку хлеба на махорку, дохли, как мухи…
Отец зажал голову руками.
-  Вот так… А что сделаешь, - продолжал он, - как откажешься, когда тебе суют хлеб и молят отдать махорку. Я-то не курил никогда… Это сейчас можно говорить…, а тогда…
Отец, неуклюже, зачем-то стал раскладывать столовые приборы вокруг тарелки, передвинул хлебницу на другое место. Видимо, он в своем сознании выстраивал какое-то логическое для себя объяснение.  Словно очнувшись, он продолжил размышления:
-  Похоже, что начальство лагеря стало понимать катастрофичность положения. За невыполнение плана заготовок древесины спрашивали с них не меньше, чем с трудармейцев. А желание оказаться на фронте этим псам за "падло" было…
Отец после этой фразы криво усмехнулся, из-под лобья глянув на собеседников.
- Возрастающим количеством смертей и тяжелыми болезнями трудармейцев они уже, видимо, не могли оправдывать срывы поставок заготовок. Снабжение продуктами резко ухудшилось. Мы догадывались, что страна голодает и ей не до нас… Одежда превратилась опять в клочья. Многие из нас, и я в том числе, выстругали деревянные колодки, прикрепили их к подошвам проволокой, обмотав ноги тряпьем от старых ватников с умерших... Пополнение поступать практически прекратилось. А фронт требовал все больше наших бревнышек. Мы стали наблюдать, что начались чистки и среди администрации лагеря… В общей массе трудармейцев-лагерников более или менее здоровые мужики, пользуясь неразберихой, не старались работать в полную силу, а то и вовсе, при каждом удобном случае прекращали работу. Таким образом, свою выработку они искусственно сравнивали с выработкой ослабевших. Риск для таких "умников" был достаточно велик. Озверевшие бригадиры и конвоиры могли забить любого, кого подозревали в тихом саботаже. Что, собственно, и происходило не единожды… Для таких "хитрых" план увеличивали вдвое, что само по себе равносильно приговору к смерти…. Меня, слава Деве Марии, такая участь не коснулась. Я держался в рамках плана…
- В январе почти все наше начальство и конвоиры поменялись. Куда делись старые,    можно было только догадываться… А новое начальство, к нашему удовлетворению, прекратило рукоприкладство. Они вынуждены были принять некоторые организационные меры… Нас стали сортировать. Из всех лагерников отобрали медицинских работников, к стати, ветеринары тоже причислялись к медработникам. Перевели эту публику в отдельный барак. Питание им несколько улучшили, но оставались  под жестким контролем охраны. С их помощью из остальных трудармейцев организовали три категории: 1-я – сильные и здоровые (относительно, конечно), 2-я – слабые и больные, 3-я – умирающие… Соответственно была пересмотрена и система питания каждой категории, которую администрация лагеря "окрестила" – ТРЕХКОТЛОВОЙ. Из первого котла питались трудармейцы первой категории, - "сильные и здоровые", т.е. работоспособные. План выработки для них увеличили почти вдвое, но и паек был увеличен. Работали они на отдельных делянах. Количество наемных бригадиров тоже увеличилось. Ночевали первокотловики в отдельных бараках., что давало возможность с точностью до одних пар рабочих рук пересчитывать рабочую силу, соответственно, прогнозировать плановую выработку…
Со второго котла питалась 2-я категория трудармейцев, т.е. тяжело больные и потерявшие те силы, которые необходимы для выполнения плана. Их в большей степени использовали на подсобных работах: - уборка срубленных веток, погрузка заготовок на подводы, транспортировка травмированных, заболевших, умерших. Комплектовали из них похоронные команды. Располагались они в отдельных от первокотловиков бараках. Питание им выдавалось на пол-пайки меньше. Трудармейцы, питающиеся от второго котла, были основным резервом для пополнения первого котла. Во всяком случае, медработники за их реабилитацию отвечали головой. Нередки были случаи, когда вопреки фактически тяжелому состоянию здоровья некоторых трудармейцев из второго котла возвращали снова в команды первого котла. Надо же было медикам как-то отчитываться за результаты своей работы по реабилитации ослабевших и заболевших…
Из третьего котла "питались" те трудармейцы, которые находились на грани смерти. От захоронения их спасал еле прослушиваемый пульс. Складывали их в специальном бараке. Лагерные "ай-болиты" каждый час осуществляли "обходы", выявляли умерших и выносили тела в специальное помещение, где передавали скелеты, обтянутые кожей, похоронным командам. А тем, кто приходил, вопреки всему, в сознание, организовывалось соответствующее питание, перемещали в медпункт для стационарного лечения. Бывали случаи, когда некоторых трудармейцев удавалось вытаскивать с того света… Наверное, эта "новая система организации нашего труда и выполнения плана дала какой-то положительный эффект. Во всяком случае, производственные возможности можно было просчитывать. Появился и другой "положительный" результат этого, циничного по своей сути, механизма. Жесткий контроль над трудовой деятельностью со стороны администрации лагеря, основывающийся, в том числе и на круговой поруке, позволял наладить учет смертности. Безымянных захоронений не стало !
…Отец, вдруг, снова замолчал. Поднялся, подошел к окну, и почему-то стал смотреть на небо. А по нему шли низкие, кучевые облака. Ветер порывисто дергал столбовые провода…
-  Дождь будет, наверное… Ну, это хорошо, - картошку-то посадить успели, - сказал отец, буд-то пытаясь освободиться от нахлынувших воспоминаний.
-  Да-а-а…. Ну, так вот, - продолжал, успокоившись, отец, - я уже через месяц оказался в бараке третьего котла. Силы покинули меня как-то неожиданно. Очень болели ноги, особенно – левая... Голод добивал... А работать-то приходилось мне всегда в полную силу. Ростом я выше всех, не спрячешься, как говориться, да и по-крепче... Мысли о семье не покидали. Если мы тут дохнем, как мухи, то, что с ними делается… Приехал к нам в лагерь кто-то из больших начальников… Вежливый такой, упитанный…, сволочь… Стал рассказывать, что германские войска под Москвой разбиты, наши пошли в наступление. Мы, конечно, одобрительным шумом приветствовали эту новость. Слава Господу, мол, может и нам теперь по-легче станет ! Большой начальник дальше стал объяснять, что победа над фашистами теперь будет зависеть от работы тыла, т.е. от нашего труда здесь… Но, некоторые из нас запсиховали и зашипели, переругиваясь между собою:
-  Стал бы рядом, да помог… А то наел морду… Вот, уж, действительно: - война - кому мать родная, а кому…
-  Слышь, заткнись… Нашел время…
Однако нетерпеливые все-таки проявились.
-  Вопрос можно, - выдавил из себя сквозь рваный кашель один из трудармейцев.
-  Да, пожалуйста…
-  Можно ли узнать о судьбе наших семей… Где они сейчас…, под германцем, или также, как мы… тут… ?
"Большой начальник" явно не ожидал каких-либо провокационных вопросов от нас. Ведь на подобные темы нам, лагерникам, разговаривать не разрешалось на таких мероприятиях. Командир батальона подошел к трудармейцу, глядя в упор, спросил :
-  Вас что, не учили правильно обращаться ?
-  Трудармеец 1-й роты, 3-го взвода Велькер, призыва с августа 1941…
Лектор, не дослушав уставной доклад этого смельчака, продекламировал:   
-  Ваши семьи там же, где и миллионы семей красноармейцев, сражающихся на фронтах с фашистами… Придет время, все узнаете…
В наступившей мертвой тишине послышалось:
-  Если доживем…
…Сознание я потерял здесь же…
Здесь я остановлюсь для небольшого замечания. Мои идеологические противники очень тщательно сегодня подходят к вопросам отбеливания трагедии российских немцев. Пользуясь отсутствием консолидированного и эффективного оппонирования со стороны немцев, они, довольно грамотно, прячут "концы в воду", доказывая молчаливой аудитории, что судьба Советских немцев, как и остальных депортированных наций страны в годы войны, - это продиктованное войной ситуация. По другому поступить, ну никак, было невозможно! Знаете, наверное, соглашусь…Действительно, как можно было поступить по-другому, когда, по словам коммунистического ортодокса, лидера СССР Н.С. Хрущева в его "Воспоминаниях", утверждалось незадолго до смерти: "… Сталин говорил, что народ – это навоз. Это бесформенная масса…"
….Думайте, господа, думайте! А я пока вернусь к продолжению рассказа отца…
-  Как же ты выкарабкался, Фридрих…, как удалось выжить ?
Отец молчал, словно не слышал вопроса своих гостей. Те курили свои беломорины. Услышанное   давило на мое детское сознание. Я боялся шевельнуться, иначе отец вспомнит обо мне и прогонит вон. И тогда не узнаю самого главного…
-  Как, как, - шевельнулся отец, - не должен был я выжить ! Не должен !… Это я уже потом узнал, когда лекция закончилась, все встали, а я упал… Унесли меня в барак третьего котла. Сердце-то билось. А как ему не биться ? Прямо перед собой вижу Лизу с сынишкой на руках и дочек. Жена широко открытыми глазами смотрела на меня, а дочки тянули ручонки и что-то кричали, но я не мог понять, что ! Не мог ! – отец пристукнул своим кулачищем по столу, - а я старался понять… Пошел к ним… И вдруг вижу: - отец ! "Вставай, сын ! Вставай ! И мать тут же: "Поднимайся, родной… Дети с нами. А ты вставай…" Помню меня охватил такой жар, как будто окунули в огонь… Открыл глаза и вижу рядом с собой человека в халате, который смачивал мне губы водой.
-  Жив, Фридрих, ну слава Богу… А я был  уверен… Такие дубы не гнутся…
-  Где я…
-  Лежи, лежи, не разговаривай… Раз очнулся, значит, вылезем…
-  Вылезет, если после завтра на деляну не погонят, - прохрипел рядом лежащий, трудармеец..
-  Не-е-е-т, мать с отцом, жена, дети…, ко мне приходили…, звали… Не уйду я так просто из этой жизни… Что бы жить, надо выжить… Смотрю, подходят еще каких-то двое в халатах. Мне показалось, что они хотят меня переложить на носилки.
-  Жив я еще, а ну, не трогай !
-  Да никто тебя не трогает. Нет тут никого ! Хлебни, вот, бульончику, - полегчает…
-  Ты…, кто ?
-  Земляк твой, - Петер Шеффер, помнишь такого ? Фельдшером до войны я работал в Горностаевке. Вы, трактористы, в 40-м медосмотр у нас проходили. Я почему тебя запомнил, ты все возмущался, что мы ерундой занимаемся, отвлекаем от работы, ну и так далее… Помнишь ?
-  Не знаю… А ты, как здесь…, оказался ?
-  Да, тем же эшелоном, что и вы, только нас высадили перед Челябинском. Сначала бросили в военный госпиталь, ну, а потом, нас младший медперсонал, причем, только мужчин, кинули сюда… В твоем бараке при обходе случайно узнал, что ты с той самой лекции, угодил сюда… Мужики попросили поинтересоваться, жив ли ? Уж больно жалко им было с тобой расставаться . Твоя работа спасала всех. От тебя, похоже, скрывали, что выработки у тебя всегда были в полтора раза больше нормы… Это и шепнул мне на ухо… ваш бригадир…
-  Кто, кто ?
- А вот так…. Так что выжить тебе сам Бог повелевает… А я уж неделю к тебе с бульончиком прихожу. Думал, что не подниму…, почти всех от сюда уже вынесли, один ты на грани висел… Да-а, а земляков-то наших единицы остались…
-  Знаю, Петер, сам хоронил…, на скорм волкам…
-  Ладно, Фридрих, глотни вот еще чуток, и лежи. Только влажную повязку не сбрасывай со лба, - склонившись надо мною, зашептал в ухо, - я тут, вроде, заимел неплохие отношения с руководством батальона. Полечил кое-кого. Я ведь хороший специалист, не то, что остальные коновалы, которые и в ветеринарии-то плохо соображают. Ты лежи тихо тут, а я подниму тебя, понял ?
-  А ты не боишься ?
-  Русские как говорят, - "свинья не съест, –Бог не выдаст", да и нужен ты в отряде.
-  Бог-то не выдаст, а вот в сугроб – не хочется. Дома ждут. Слушай, а ты случайно не знаешь что-нибудь о моих…
-  Под Германцем они, Фридрих. Но, знаешь, слышал я, что фашисты их не трогают. Колхозы сохранили. Работают, как и прежде, но только на них. Кормили коммунистов, говорят, - теперь нас кормите… Пообещали им, что в скорости вернут их мужей и сыновей…
-  Они, что сюда собираются дойти ?
-  Ну, это навряд ли… Под Москвой им уже шеи по-сворачивали. Тут, о другом думать надо. Прогонят фашистов, ясно, как божий день. А вот что с нами будет ? Боюсь, власть повесит на нас ярлык "фашистских недобитков", и будет долбить, пока война не забудется…
-  Знаешь, Петер, дай выжить и выйти от сюда. Будем работать, - поверят, никуда не денутся…
-  Пожалуй, ты прав… Другого пути у нас нет…
Отец снова прервал свой рассказ. Пододвинув стопки, разлил водку. Сделав паузу, выпил, не чокаясь. Наверное, помянул своих однолагерников…
-  Трудно сказать, сколько я провалялся в этом бараке. Петер наведывался периодически, подкармливая каждый раз деликатесами со стола конвойных. Силы потихоньку возвращались. На одном из обходов группой медиков совместно с начальством лагеря при выбраковке третьекотловиков, один из офицеров горестно произнес:
- Если так дальше пойдет, сами валить лес пойдем… Ладно, выносите мертвых, остальных осмотрите внимательней, - нет ли среди них "саботажников". Думаю, так: - если пульс более или менее устойчивый, - переводите на недельку в санчасть, ставьте на ноги, - и во второй котел…
-  И что это даст ? – усомнился кто-то из бригадиров, - с такой "кормежкой" сами скоро ноги протянем ! Из-за бурана кромешного, нам уже третью неделю продуктов не завозят…
-  Ну, так первому котлу урежьте, - рявкнул тот же офицер, или волчатины настреляйте ! Вон, их сотни кружат у могильников ! Думайте, пока за вас другие не подумают…
…Кто знает, или вняли бригадиры этому предложению, или продукты подвезли, но питание несколько улучшилось для второго котла. А первокотловикам немного урезали план выработки, но только до весны. Там, придется отрабатывать "выходные"…. В барак третьего котла "полутрупы" поставлять стали по-реже… Вот так я и выжил… тогда…
Отец, поднялся, давая понять, что разговор на эти темы надо заканчивать. Заметил только:
-   Вам-то пацанам, что…, на заводах работали… Хотя, хрен редьки не слаще… Где вот мой братишка сгинул, ребенок совсем еще был, - пойди узнай…
Об этом таинственном замечательном человеке, спасшего отца в самый критический для его жизни момент, я слышал только единственный раз. Истинное имя также не запомнил. Какова его дальнейшая судьба - не известно. Как я понял, используя служебное положение, он тогда оказывал помощь многим трудармейцам, и это не могло быть не замеченным лагерными оперативниками. Сеть "стукачей" была развита основательно. Их деятельность всячески поощрялась. Заслужить право на выживание хотелось каждому, особенно тем, кто с совестью был не в ладах… "Разделяй и властвуй !" Я же, сейчас, хочу поклониться таинственному спасителю роду моей ветви.

х х х

… К концу февраля 1942 года Фридрих благодаря госпитальному питанию, которое в принципе ничем не отличалось от котлового, пришел в себя. Попытавшись однажды подняться, он рухнул на пол. Голова закружилась от невыносимой боли в суставах, мышцах ног и рук, началась рвота.
-  Я ж тебе говорил, - лежи спокойно ! Это хорошо, что я на обходе оказался, а то бы в раз тебя зачислили в "саботажники". Петер помог лечь на кровать.
-  Где я ? – осматриваясь, недоуменно спросил Фридрих.
- В санчасти. Еле уговорил начальство… Условие поставили мне: - выходить этого здоровяка-молчуна ! Работать надо !
-  Пусть подкормят и встану, куда денусь… Только чего ты радуешься, - занервничал вдруг Фридрих, - выкормят и опять на измор, только теперь уж до могильника… А то все никак не донесут…
-  Да тихо ты ! Погоди горячиться, - перейдя на шепот, не унимался Петер, в хозяйственном блоке перестановки ожидаются, кое-кого в барак отправят, зажрались… Так что, еще раз прошу тебя, - лежи спокойно… Характер-то попридержи…
Перейдя вновь на шепот, добавил:
-  И в разговоры в палате ни с кем не вступай. "Дятлов" развелось, как тараканов…, склюют в угоду себе, не заметишь…
- Да, понял я, понял… Спасибо, земляк…

х х х

… Время сладостно тянулось. Для Фридриха главным "лечением" являлась не столько "жратва", сколько сон. Так уж его организм был приспособлен с самой юности. Чтобы не происходило, но после обеда в поле ли, дома ли, - с пол-часика - сон, но при условии: - тело должно быть уставшим. Сейчас его сон в "пол-часика" затянулся…, почти на месяц… Смертельно уставшее тело, нервы и сознание требовали именно этого. Не подари ему судьба в помощь земляка, сон превратился бы в вечный… Фридрих, помятуя рекомендации Петера, лежал неподвижно, разговоры "выздоравливающих" не поддерживал. На вопрос лагерного врача о самочувствии, молчал, не открывая глаз. Но и врач, почему-то по отношению к нему особой бдительности не проявлял. Наверное руководствовался указаниям начальства – поднять здоровяка ! Конечно, Фридрих понимал, что долго так продолжаться не может. Догадывался: - если до сих пор не отправили в барак, то это не было случайностью по той же причине. Успокаивало то, что все-таки уже весна через пару дней вступит в свои права. Запах еловой смолы пробивался в палату. Инстинкт самосохранения, возбуждаемый этими запахами природы, рождал уверенность. Что не говори, а выжить весной в тайге все-таки шансов больше. В ней можно найти полезные коренья, высохшие плоды ягод, сохранившиеся под снегом. Да и зверья силками выловить можно… Так частенько инструктировали возчики-таежники. А если кедровник попадется, то в нем тем более поддержать себя можно. Одни беличьи гнезда чего стоят.
… В начале марта Фридрих все-таки начал вставать. Организм ожил и требовал удовлетворения естественных надобностей. Петер не появлялся. Фридрих стал думать, что с ним могло случиться не поправимое, но опасения были напрасными. В один из вечеров Петер пришел, в этот раз один.
-  Ну, что, земляк, - завтра выходишь…
-  И куда меня, - через паузу спросил Фридрих.
Петер незаметно приложил палец к губам. Трудармейцы на соседних койках заерзали. Появление этого фельдшера в неурочное время, конечно же, было подозрительным…
-  В барак, Фридрих, - ответил, слегка повысив голос, с таким расчетом, чтобы их услышали соседи, - сейчас формируются новые бригады из выздоравливающих, новых призывников, в том числе и из ЗЭКов… Ты, вообще, как себя чувствуешь ?
-  В уборную хожу уже сам, - усмехнулся Фридрих, - готов к работе, куда ж деваться…
- Ну, вот и хорошо, - многозначительно подмигнув, одобрил Петер, - завтра обход с начальством, все узнаешь…

х х х

На другой день семь человек из палаты были выведены в хозяйственный блок, где им выдали обувь и другие, поношенные уже ватники (наверное с умерших…), повели на лагерный плац. Около сотни "разношерстных" трудармейцев стояли в строю, хмуро посматривая по сторонам. Татуровки и ненавидящий взгляд выдавал в трудармейцах ЗЭКов. Их на исправление отправили из мест заключения сюда. Они, видимо, пока начальство задерживалось, пытались понять разницу между прежними условиями содержания и предстоящими. Напрасно ! Разницы ни какой !  Минут через тридцать к строю подошли комбат с группой бригадиров. Приняв доклад от начальника конвоя о готовности к работе "новых" трудармейцев, он вручил списки бригадирам и велел перестроить людей по командам. Бригадиры, громко выкрикивая фамилии, сопровождая отборным матом, расставляли зазевавшихся мужиков в указанные места. Фамилия Фридриха и еще двоих трудармейцев не прозвучали. После завершения формирования бригад, к ним подошел солдат из комендантского взвода, приказал следовать за ним. Периодически он оглядывался по ходу и подгонял плетущихся:
-  Другие б на вашем месте в припрыжку бежали …, после вольных-то харчей.
-  Погоди, командир, куда гонишь-то, - прохрипел один из трудармейцев.
-  Куды надо..
Фридриха передернула нервная дрожь. "Кому не лень, - хамят, распоряжаются судьбами… Развелось тут хозяев жизни, больше чем деревьев в тайге… Надо же, а ведь где-то на фронте, такие же солдаты сейчас сражаются с врагом, а эти, тут с нами… силу показывают… Стыдобище!" Влетевшая в голову шальная мысль чуть не толкнула к неоправданным поступкам… "Стоп ! Надо взять себя в руки. Может судьба сейчас поворачивается ко мне. И кто знает, может это шанс…"

х х х

… Троих "счастливчиков"  конвойный привел в хозяйственную роту комендатуры лагеря. Режим труда и отдыха трудармейцев хозблока не многим отличался от труда "котловиков". Круглосуточно им приходилось таскать продукты из складов в пищеблок, перемывать их, чистить. Вытаскивать помои и отходы в специальные помойные места. Со скребками в руках чистить полы, столы от грязи. Осуществлять санитарную обработку с помощью хлорной извести отхожих мест, убирать фикалии в уборных. При этом постоянно приходилось слышать от многочисленных начальников хозблока унижающие реплики, прозвища, угрозы, а порой и зуботычины. Не все выдерживали этот "спасительный рай". Порывы огрызнуться некоторым трудармейцам обходились в лучшем случае возвращением в бараки первого котла, а в худшем – в карцер лагерной гауптвахты, откуда прямая дорога в барак третьего котла…. Фридриха не рисковали трогать ретивые псы. Во-первых, он не давал себе ни минуты простоя, любую работу делал молча, никого не замечая, а во-вторых, - его угрюмо-грозный вид, демонстрация недюженной силы (относительно слабых, конечно), человека "закусившего удила", видимо, останавливала откормленных и циничных быдловидных охранников от нападок на него. Но, все-таки, новая работа давала Фридриху возможности поддерживать себя. Используя выпадавшую редкую возможность работы в пищеблоках для конвойных и офицерского состава, ему иногда доставались огрызки хлеба, оставшегося после трапез. У этих "двуногих псов" была возможность оставлять после себя недоеденный паек !! Однако Фридрих каждый такой "счастливый случай" делил со своими товарищами по бараку первого котла. Ночью, неимоверно рискуя своей жизнью, пробирался в ближайший барак к своим немногочисленным землякам, и передавал добычу. Помогал им делить драгоценный хлеб на равные дольки. Одному Богу известно, каким образом ему удавалось избегать гауптвахты, ведь "стукачи" не дремали ! Скорее всего, эти дела Фридриха были известны лагерным оперативникам НКВД. Просто они отслеживали, что хлеб не воруется, а собирается практически с помойки. И получали эти огрызки те, кому завтра на деляну… Не велико преступление !
… Заканчивался март 1942 года. Весна нагло и бесцеремонно, не считаясь с законами зимы, рвалась завоевывать свои позиции. Воронье, напуганное всполохом яркого утреннего солнца, с диким гарканьем и междуусобными драками выхватывали друг у друга добычу с отхожих мест и помоек, высаживались на лагерный забор для пожирания отвоеванного. Старые вороны, не вмешиваясь, безразлично и гордо наблюдали за кровавой суетливостью своих кланов. Сыт был тот, кто наглее и сильнее, и еще те, у кого прав больше… А, вот, воробьи, - умнее…Их, казалось бы, бестолковая суета вокруг дерущейся черной стаи, никого из великих не интересовала. Воробьям хватало и остатков… "Надо же! Вот так и среди людей, которые встали перед выбором: - жить или не жить…" – подумал и усмехнулся Фридрих, наблюдая за этим "естественным отбором"…
…Сейчас надо будет выносить помои и пищевые отходы… А они, "трудармейцы-полутени" уже ждут и готовятся к такой же возне у вонючей кучи… "Эх, до чего дожили…, сил больше нет смотреть на все это"… 
…Точно также, по таким же законам выживания, трудармейцы-доходяги на отхожем месте грызлись за каждый помойный кусок или огрызок с "барского" стола… Отсюда сытнее уходили те, потерявшие человеческий облик, у которых зрение по-крепче и наглости по-больше…"

х х х

     Тропы к делянам предательски оттаивали быстрее, чем сугробы. Трудармейцы после почти месячного перерыва из-за погодного ненастья, скопившие небольшие силы, снова приступили к основному своему труду – заготовкам древесины. Проваливаясь по пояс в рыхлый талый снег, бригады продирались к делянам. Приказано было пока валить деревья и обрубать ветки. А после схода снега разом все вывозить. Жизнь не вносила никаких изменений в судьбы трудармейцев. Все возвращалось на круги своя… Не минуло это возвращение и Фридриха. Не стало необходимости держать в таком количестве работников в хозяйственном блоке. Администрация лагеря "проснулась" от зимней спячки и стала всеми возможными путями комплектовать бригады и команды выздоровевшими, "отдохнувшими" трудбойцами. Тотальная ревизия полезного использования личного состава выявила на свет еще пару сотен ходячих, пристроившихся в разных сферах обслуги, похоронных командах с последующей отправкой их в бригады… Петера Фридрих встретил только раз, и то на коротке во время уборки пищеблока.
-  Ты, извини, Фридрих, боюсь, что большего для тебя ничего сделать не смогу… Тут и нашего брата собираются гнать в тайгу…
-  Спасибо тебе, земляк… Век не забуду…
-  Даст Бог, - выживем, тогда свидимся и попоем еще наши песни…
-  Береги себя…
-  И ты тоже…
Обнялись. Больше его Фридрих никогда не видел. О судьбе его никто не ведал. Скорее всего, его этапировали вместе с несколькими бригадирами, врачами в другие лагеря…
… На следующий день Фридрих примкнул к бригаде первого котла. Но он еще не знал, что в судьбе его ожидает новый этап и новые испытания…
     Всем своим непримиримым оппонентам хочу привести некоторые сведения, систематизированные в обзоре отечественной историографии исследователем
Т. Черновой:
Таблица численности
"мобилизованных немцев" на территории Уральского региона по данным
на 1.01.1944 г. (без Курганской области)
№ пп Места содержания, республика, область Лагеря и стройки Зоны при пром.предприятиях
1. Башкирская - 5543
2. Удмуртская - 630
3. Молотовская 19032 14755
4. Свердловская 29033 11042
5. Челябинская 20648 13932
6. Чкаловская - 630
7. Урал 68713 50645

ИТОГО: 137426 97177


И вот почему: -надо полагать, что "мобилизованные немцы" это в том числе и те, которые обманным путем были призваны под звуки священного гимна:  "Вставай страна огромная, вставай на смертный бой" в июне - июле 1941 года… А приведенные в таблице данные указывают на тех из них, кто попал под этот счет живым и учтенным. Из-за системы учета смертности (вернее, ее отсутствия на должном уровне в 1941-1942 годах) в лагерях тех, первых, июня-июльских и августовских "призывников», о которой поведал мой отец, навряд ли кто сегодня сможет установить истинную цифру погибших трудармейцев. Так что есть смысл нашим исследователям более предметно исследовать отдельной строкой «падеж» Советских немцев первой (июня-июля) волны «призыва». Может это поможет прийти к выводу о наличии признаков геноцида нации?  Да, я согласен, не всем достались условия выживания, подобные моему отцу. Если хотите, можете отнести их к разряду благоприятных.  Указы Сталина и его правительства ни коем образом не предполагали уничтожения Советских немцев, как нации, как врагов народа. Тут, естественно, профессор Л. Белковец права. Но, ведь, итог исследований наших и зарубежных историков судеб российских немцев, мягко говоря, шокирующий! Значит, скрытые, заувалированные признаки геноцида на лицо? Мы же не получили ответа на вопрос: - сколько погибло в каждой из 234177 семей детей, стариков, женщин из-за потери кормильца ?
      Поразмышляй, уважаемый оппонент: - это ж, как надо было Сталинскому режиму ненавидеть свой народ, а заодно, видимо, бояться его, чтобы вынув из прошлого человеческой цивилизации звериные инстинкты людоедства, уничтожать его, обеспечивая себе условия для олимпа? Какое надо было иметь терпение и понимание выжившим жертвам трудармейцам, чтобы сохранить, не смотря ни на что, веру в Россию, в светлое будущее, в победу, наконец, над врагом, который в свою очередь, жаждал сожрать эту самую Россию вместе с вандалами людских судеб? Какую надо иметь ответственность и мудрость выжившему Советскому немцу, чтобы подавить в сердце тупую боль возмущения, отчаяния, обиду  и при этом продолжать воспитывать в своих детях и внуках чувство патриотизма и уважения к власти? Я размышлял всю жизнь, - ответа не нашел… Может, у тебя получится…?

3.

… В десятках сотен деревень, поселков, хуторов России, Украины, Белоруссии, аулах Среднеазиатских республик, Кавказе стоял стон плачущих матерей, жен, малолетних детей… Каждый день на фронт уходили добровольцами и по призыву отцы, сыновья, братья. Каждый день тыл воюющей страны терял рабочие руки, дававшие хлеб стране. Каждый день прожорливый 41-й отнимал у совершенно невинных самое родное: - жизнь близкого человека. Только за первые две недели войны пленено 1,5 миллиона Советских солдат и офицеров…
… Для Маринчан "призыв" Отечества тоже дошел. Родина сделала им некое послабление: - чтобы долго не мучиться расставанием и ожиданием, все мужчины до 55-ти и мальчики с 14-15 лет за один час исчезли из села. Над горизонтом еще стоял столб пыли, поднятый натруженными ногами "призывников", а селяне продолжали стоять, словно на похоронах с удушающим чувством тревоги… Еще вчера утром мужики спешили на работу. Еще вчера они делали свое мужское дело по хозяйству дома. Еще вчера они надеялись, что страна их позовет на помощь… Вот, - позвала… Чтобы долго не страдал никто и не догадывался ни о чем… За один час !
… Сельские старики, женщины с детьми на руках, как буд-то не верили, что домой возвращаться придется одним… Женщина-немка, рожденная и воспитанная в святости и опоре на своего деда, отца, мужа, на святости соблюдения родовых законов ведения домашнего хозяйства и воспитания детей, еще не понимала до конца своей участи…
     Постаревший в один миг, Готтлиб Иванович дымил свой самосад. Не обращая внимания на своих друзей-одногодков, стоявших в полной растерянности рядом, пытающихся высказывать свои мнения, терялся в догадках: - "…Ушли сыны… Но ушли, как-то странно… Вели их словно пленных, или арестантов… Даже до станции не дали проводить… Мы же могли  довести их и на подводах… Нет, тут что-то не так… Хотя…, все так. Чего ждать от власти, когда война с Германцем… Теперь, если ты немец, - значит враг для власти, а если ты, немец, помогал большевикам, - тоже враг, но для Германца!  Кому же пришла в голову мысль так испоганить жизнь человеческую?"
Старики продолжали размышлять.
-  Вот, что получается ?
-  Что ?
-  А то ! Власти в колхозе нет никакой. Куда всех подевали ?
-  На фронт, куда ж еще…
-  Так чего ж вместо председателя, бригадиров никого не оставили… Глянь, ни одного партийного не осталось…
-  А тебе они с какого боку понадобились… В поле лопату подносить ? Или от Германца спасать…, драпают, вон, твои партийные по-круче жеребцов наших…
-  Так, может, и мы двинемся в след за сынами, а Готтлиб? Ты-то чего помалкиваешь ?
Готтлиб Иванович, не спеша, смяв самокрутку, бросил под ноги, притоптал. Окинув тяжелым взглядом спорщиков, спросил:
-  Это дело не хитрое, собрались, да пошли… А куда ?! Кто и где нас ждет ?! А в дороге чем младенцев кормить станем ? Да вас же в первой толпе беженцев растерзают, заговори вы на немецком языке…
Старики загудели одобрительно. Готтлиб Иванович продолжал:
-  Я лично сынам обещал, что сберегу детишек их… Поэтому, останусь тут…
-  А Германец придет… Думаешь, простит нам, что Советской власти служили… Спросит наверное…
Готлиб Иванович молчал. "Иоганес ведь тоже был коммунистом… Да, и сам я, в Первую мировую, дома не сидел… Да-а, дела…"
-  Спросит, конечно… Только, какой ему резон с нами стариками воевать, да детьми малыми ? В чем виноваты перед ним, коль мы нашей власти не нужны стали… А детей сохранить мы обязаны при любой власти… Они каждый день есть просить будут… А сыны вернуться, как ответ держать, а ?
… Старики разбрелись по домам, так и не пришедшие к единому решению… Одно они понимали совершенно четко: теперь только на них вся ответственность за семьи своих сыновей. Права на ошибку нет… А на родной земле каждый бугорок в помощь…


х х х

… Предвижу ехидство моего оппонента, правда, надо отдать должное ему, - мотивированное: "вот тебе и основание для обвинения в сотрудничестве Советских немцев с оккупантами!" Ну, что ж, я вынужден в этом случае аргументировать свое отношение к его ехидству…
     Изучая некоторые материалы мемуарного характера о сложившейся обстановке в июне-июле 1941 года в направлении городов Николаева, Херсона и районного центра Горностаевка, я не могу отделаться от навязчивого вывода о том, что, та проявленная беспечность Советского государства в стратегии организации обороны Северного Причерноморья, которую признавали почти все полководцы в своих воспоминаниях, сыграла относительно спасительную роль для Маринских немцев, брошенных на произвол врагу. К началу войны войск Киевского и Одесского округов явно было недостаточно для отражения удара фашистов. Все попытки переброски из внутренних округов 28 стрелковых дивизий, формирования командных пунктов управления войсками Одесского военного округа, успеха не имели. Просто не хватило времени. Гитлер нанес упреждающий удар… Но, поскольку основные сражения разворачивались на подступах к Киеву со стороны Беларуссии, а на рассматриваемом мной направлении были сосредоточены войска Румынии, Болгарии, Венгрии, присоединившихся в качестве союзников к Германии, и которые особой активности не демонстрировали из-за отсутствия какого-либо сопротивления, образовался некий "вакуум" для немецких поселений Горностаевского района. Германские войска вошли практически в "безопасную" зону. Иметь какие-либо претензии военного характера к старикам, старухам и детям малым, и тем более к единоверцам, они не могли… 
    Исследователь Дж. Ф.С. Фуллер в статье "Вторая мировая война 1939-1945 гг" Издательство иностранной литературы М., 1956 г. утверждал: "До начала войны с Россией германская разведывательная служба в значительной степени полагалась на "пятую колонну"…" Но, надо быть честным и объективным, особенно мне… Хотя и утверждается некоторыми историками, что после падения в середине августа городов Николаева и Херсона в этой "пятой колонне" необходимость вовсе отпала, (В архивах Третьего рейха сведений о наличии "пятой колонны" из числа российских немцев Ф.С. Фуллером не обнаружено) согласиться не могу… И вот почему: -  Гитлер тоже готовился к войне, тоже, как и Сталин, к войне скоротечной, малой кровью на территории врага. И тот и другой рассчитывали на содействие и поддержку оккупированного населения. Гитлер имел 4-е управление Главного управления имперской безопасности (РСХА) Ausland-SD, ведавшее внешней разведкой и сбором разведовательной информации за границей. Для этого отдела существовала такая категория этноса, как Auslandsdeutsche – дословно: "Заграничные немцы" – этнические немцы, проживающие за границей. Именно их стремились привлечь к сотрудничеству сотрудники спецслужб Третьего рейха, всячески укрепляя свое влияние среди них, рассчитывая опереться на них в случае вооруженного конфликта с той или иной страной. В НСДАП существовал особый отдел Auslandsorganisation, который ведал вопросами общения с этническими немцами и поддержки этнических немцев. (Вот бы такую "заботу" Сталин проявил!). Так что объективные обстоятельства для создания 5-й колонны имели место быть. Ну, а на деле?  Как ты думаешь, уважаемый, в каком виде поддержки Германцам могли проявить себя оставшиеся Маринчане? Только в одном: - спасая детей, работать в сохраненном Германцами хозяйстве, кормить их войска… У них, что, был другой выбор? Ну, не с вилами же бросаться под фашистские танки и машины с грудным ребенком на руках! И потом, каким бы обликом недочеловеков не обладали пособники Гитлера, но некий прагматизм по отношению к вопросу об использовании завоеванных территорий просматривается. (Собственно, как и у Сталина).  Один из идеологов нацизма, партийный деятель А. Розенберг в мае 1941 г. разработал программу с концепцией политики на оккупированных восточных территориях. В Украине и Белоруссии он предлагал дать автономии.  В июле 1941 г. на свет появился указ Гитлера "О гражданском правлении в оккупированных восточных областях". Было создано Имперское министерство по делам оккупированных восточных территорий. В Украине сформирован рейхскомиссариат со столицей в г. Ровно. Именно под эти "нововведения" оккупационной власти попали все бывшие советские административные образования. Последствия всем известны: - русские, украинцы и другие славянские нации привлекались к работам на местах в интересах рейха, угонялись на принудительные работы в Германию. Оказывающих сопротивление, – расстреливали. Евреев – физически уничтожали на месте, оставшихся - в концлагеря. Российских немцев привлекали только с целью производства продуктов питания для Германской армии и ее союзникам, сохранив производственную структуру колхозов. Уважаемый оппонент, не спеши рукоплескать! "Ну, вот, а я что говорил !" Все дело в том, что Гитлер категорически отверг все более или менее здравые, прагматичные предложения Розенберга, и обязал его считать все оккупированные территории как  потенциально враждебные, способные оказывать сопротивление Германским войскам. Относиться к ним требовал  соответственно, без предоставления населению даже минимальных прав. Российские немцы из этого ряда им не исключались. Это означало: - работайте, а там посмотрим! Что следует из всего выше сказанного? Во-первых, Маринские немцы оказались между "молотом и наковальней". Советская власть их оставила под Германца на произвол судьбы, заранее не сомневаясь, что последние переметнутся в стан агрессора. (Зачем и для чего, спрашивается?) А Маринчане  прекрасно отдавали себе отчет в том, что возмездие, без суда и следствия, будет неотвратимым с возвращением Красной Армии. Во-вторых, Маринские немцы отчетливо видели ложь и лицемерие в нагнетаемой Германцами политике. С одной стороны они дали право всем верующим, в том числе и славянам, восстанавливать и благоустраивать разграбленные, разрушенные, поруганные и оскверненные святые храмы, убежденно обещали в скором будущем вернуть в семьи, угнанных большевиками, мужчин, с другой, - 24-25 сентября 1941 года в противотанковом рву возле села Зеленовка в 60-ти километрах от Маринска, были расстреляны около 12 тысяч человек!  О какой "пятой колонне" тут можно говорить? Российские немцы по своему менталитету никогда не имели тяги к "кнуту и прянику". Они всегда строили свои взаимоотношения с любой властью, исходя из целесообразности положения. В данном случае целесообразность заключалась в одном: сохранить детей, работая в условиях "нового порядка". Никакими военными секретами Маринчане не владели. Оказывать какое-либо сопротивление они также были не в состоянии. Германцы это прекрасно понимали, поэтому, от Маринских немцев большего, чем труд, не требовали.
      Не убедил, уважаемый ? Ну, тогда давай посмотрим прямо на мои аргументы. В 1943 году эсэсовское руководство отказалось от "правил крови", которые считались решающим фактором при отборе в войска СС. Они решили обойти "обычай" и создали мусульманскую дивизию СС "Хандшар", в 1944 году албанскую дивизию "Скандерберг", валлонскую, голландскую, хорватскую... Появились туркестанский и кавказский полки СС, индийский легион, норвежский батальон СС, одна болгарская и ТРИ КАЗАЧЬИХ ДИВИЗИЙ  СС !!! Ради справедливости надо сказать, что у некоторых исследователей можно столкнуться с "отдельными фактами" сотрудничества с гитлеровцами немцев Прибалтики, Западной Украины и Белоруссии (А. Кичихин. Советские немцы: откуда, куда и почему ? ВИЖ  № 8-9 1990.)  Правда, я бы не стал этих немцев идентифицировать с Советскими. Слишком велика разница в их политических взглядах на нацизм и на советскую власть. И, тем не менее, ни один источник не говорит о том, что из РОССИЙСКИХ НЕМЦЕВ сформированы какие-либо подразделения полицаев, карателей и прочих формирований фашистских прихвостней. Нет в советской и зарубежной печати статей научного или публицистического жанра, повествующих об участии РОССИЙСКИХ НЕМЦЕВ в карательных  акциях против Красной армии или мирного населения. Нет ни одного художественного фильма об "ужасах зверств российских немцев" на оккупированных территориях или фронтах. Более того, В.И. Бруль приводит пример: "В мемуарах польского генерала Андерса говорится, что в июле 1941 года парашютисты Красной Армии, переодетые в фашистскую форму были сброшены на территорию АССР НП. Население встретило парашютистов соответствующим образом и только своевременное вмешательство отряда сотрудников НКВД позволило десанту уцелеть от расправы". И последнее, если бы дед, Готтлиб Иванович, семьи его сыновей, захотели уйти на территорию Германии еще в сентябре 1941-го, это не составило бы труда по той простой причине, что германцы всячески бы этому способствовали. Не захотели! Уверяю, уважаемый оппонент, я докажу, что такую возможность дед имел и в последующем времени. (Не хочу раскрывать сюжета…) И еще: - у меня в руках архивные справки Дела № К-557 Управления Внутренних дел Алтайского края, из которых следует: "Гр. Келер (Келлер) Елизавета Васильевна 1910 года рождения, и гр. Келер (Келлер) Вероника (Вера) Фридриховна (Федоровна) 1931 года рождения с 1942 по 1943 годы проживали на временно оккупированной противником территории Николаевской области, Горностаевского района с. Маринас (Маринск), РАБОТАЛИ В КОЛХОЗЕ." Т.е., если бы хоть какая-то связь в плане сотрудничества с Германцами против Советской власти была, органы НКВД не знать об этом не могли. "Наши органы не ошибаются !" Соответственно и судьба отца и его семьи сложилась бы иначе. Таким образом, уважаемый оппонент, предлагаю тебе согласиться с выводом о том, что Маринские немцы, в том числе и мои предки связями или сотрудничеством с врагом не ЗАПЯТНАНЫ!
     Особому отделу НСДАП через три недели после начала войны Гитлер приказал "…принять срочные меры в целях учета лиц немецкой национальности в оккупированной части Советского Союза для последующего выдвижения надежных из них на руководящую работу в местные органы немецкого государственного аппарата". На практике ничего из этого не получилось. В октябре 1941 г. в Берлин был послан официальный доклад. В нем говорилось, что "…местные немцы, даже если они не являются коммунистами, имеют совершенно неправильные представления о взаимоотношениях внутри рейха, а также о национал-социалистических лидерах. Представителям интеллигенции непонятно чувство дискриминации. К евреям они обычно относятся безразлично. После вступления немецких войск местные немцы не принимали совершенно никаких мер против евреев. Более того, они считали евреев безобидными людьми, не внушающими никаких опасений" /Кандидат исторических наук В.И. Бруль. Немцы Западной Сибири. Часть 2. с. Топчиха-1995 г./

…Вставай страна огромная, вставай на смертный бой !


Ч А С Т Ь  3

ЖИТЬ  ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ВЫЖИТЬ…

1.

…Февральский день 1982 года был жарким не только для бойцов моей роты, но и для меня… Закончились учебные стрельбы из личного штатного оружия подразделения и измученные бойцы старательно приводили в порядок снаряжение и обмундирование, готовились ко сну. Завтра в караул…
… Практические занятия по боевой подготовке мы всегда осуществляли в условиях максимально приближенных к боевым. До учебного тира около пяти километров. Добирались к нему маршброском с полной выкладкой, плюс у каждого за плечами по 25 кг. груза в виде песка в рюкзаках. По ходу приходилось преодолевать несколько "засад противника" с последующим "уничтожением" их. Разрешалось, если возникала необходимость, применять приемы рукопашного боя. Те бойцы, которые не оказывали достойного сопротивления, или проявляли слабохарактерность при подавлении засад, получали лишних пятьсот метров маршрута. Командир роты впереди, замполит последний, взводные, которым было уже под сорок пять, - со своими взводами. Душа пела, когда я видел, что мой солдат с пеной у рта, из последних сил, грыз холмистый, с песчаными впадинами маршрут. Успеть к огневому рубежу в указанное время, несмотря на препятствия, - мало ! Надо еще тут же отстреляться с показателями не ниже "Хорошо" ! Если таковые показатели достигались, делались некоторые послабления: - назад возвращались по маршруту без засад, холмов и ям и без дополнительных 25-ти килограмм…
… Основными оппонентами системы воспитания и методики боевой подготовки в роте были штатные партийные функционеры батальона, которые изощрялись на различных заседаниях партбюро, партсобраниях, совещаниях и прочих мест словоблудия, обвиняя нас в излишней жесткости, граничащей с произволом, что система воспитания в роте "не соответствует идеологическим концепциям партии на современном этапе"… Комбат, не выдержав однажды нападок на нас, отрезал:
- А вы что, против того, чтобы это подразделение, которое должно находиться в постоянной боевой готовности по охране и обороне объектов от ударов диверсионных групп, было боеспособным ?… Они обязаны жить и обороняться в течении часа в бою, что бы авиаполк смог подняться для выполнения задачи… По большому счету это подразделение – смертники ! А вас, товарищи коммунисты, я что-то около этой роты  наблюдаю крайне редко…

х х х

… Три года за плечами в должности ротного. Три года я чувствовал на себе дыхание в спину и пристальное внимание оперативных уполномоченных КГБ, партийной комиссии нашего военно-учебного учреждения. Подчиненные, которых вербовали особисты для слежки за моими действиями, высказываниями, встречами, вообще, за всем, чем дышу и живу, - мне же и докладывали об этом. А иначе и быть не могло ! Каждый солдат роты знал, что командиры никогда и ни при каких обстоятельствах их не подведут, "не сдадут" и вовремя придут на помощь! Каждый ! Мы учились  друг у друга порядочности и чести ! Мы повязаны этим ! … Поэтому, во избежании различного рода неприятностей для бойцов, попавших под "колпак", (таких как, например, ссылка в "неблагополучные" районы необъятной Родины, если плохо "стучат") мы вместе сочиняли донесения о моей "политической благонадежности". Так что, я знал, чего хотят органы знать обо мне, и что докладывается… Честно говоря, к этому времени я уже адаптировался к "особой бдительности недремлющего ока" чекистов к своей скромной персоне. Инстинкт самосохранения подсказывал, что на ногах стою твердо. Рота по итогам боевой и политической подготовки за прошедший год признана лучшей в ВВС СКВО. Вон, в ленинской комнате красуется, на зло моим оппонентам, красивый переходящий вымпел и грамота за подписью командующего !  А это, в свою очередь, давало возможность реально приблизиться к своей мечте – учиться в Военной академии тыла ВВС ВС СССР. Рапорт с просьбой зачислить меня в кандидаты на очное обучение в текущем году незамедлительно был вручен командиру части. В общем, ничего я не боялся, ничего не предвещало опасений. Даже злорадствовал: - "Не успеете, господа хорошие, загнать в угол… Не получится !"
К сожалению, восьмилетний опыт нахождения "под колпаком" у КГБ тогда не прижился в сознании. Излишняя самоуверенность молодости оказала недобрую услугу… Надо ведь было помнить, что биография фамилии будоражила партийных функционеров и органы, как красная тряпка быка, и что за мой функциональный идеологический уровень они несли прямую ответственность. Какое же тут продвижение по службе могло быть ? Свои судьбы "чистильщики" от идеологии напрямую связывали с моими устремлениями достичь большего. Надо же было это понимать адекватно, но…

х х х

… Через пару-тройку дней после подачи рапорта в мое подразделение прибыла солидная комиссия, включающая в себя штабных, политических и оперативных работников КГБ. Пять дней рота не видела покоя. Переворачивалось все верх дном в буквальном смысле слова. Постоянные беседы с солдатами на "щепетильные" темы службы, жизни и т.д. - напрягало коллектив. На вопрос, - чем вызвано такое "внимание" вышестоящего штаба, - комбат отмалчивался и отворачивался. Председатель комиссии – заместитель начальника военно-учебного заведения, начальник политотдела полковник Ш….ков почему-то все время "сверлил" меня своими бесцветными глазами, буд-то хотел что-то увидеть и понять. Внутренне я чувствовал, что сейчас нужна только выдержка. В данной ситуации они хозяева положения, однако, неясность целей их работы морально выматывала…
… В один из поздних вечеров после вечерней поверки я остался в канцелярии роты. Нужно было спокойно собраться с мыслями и подготовить очередные отчетные материалы о политической подготовке, партийной и комсомольской работе. Странно, но почему-то это приказано было осуществить именно мне, а не замполиту… Примерно около 23.00 часов в канцелярию вошел капитан Чернов – один из членов комиссии. Раньше мы с ним пересекались на партийно-комсомольских активах, были в довольно хороших приятельских отношениях. Доверял я ему, одним словом…
-  Александр Федорович, надо поговорить с тобой, не возражаешь ? – как-то не уверено и без особого удовольствия начал он после длительной паузы.
-  Конечно, Серега, рад пообщаться с боевым товарищем , только чего ж ты раньше-то не заходил ?
-  Раньше, раньше…, - стал ворчать капитан, - не знаю на счет радости твоей, но, - надо… А не заходил… Не разрешали, вот и …
-  ? ? ?
-  Пообедать сегодня не успел…, понимаешь ли…
Сергей без цели подошел к подмерзшему окну. Закурил.
-  Да не переживай, организую сейчас что-нибудь… Дежурный, зайдите ко мне, - по переговорному устройству передал распоряжение. Сержант не замедлил себя долго ждать, тут же влетел, докладывая о своем прибытии.
-  Слушай, у вас там не осталось чего от доп.пайка ?
-  Так точно, осталось.  Разрешите идти ?
-  Запасливые твои бойцы, - ухмыльнулся Чернов, вывешивая свою шинель на вешалку.
-  А как же, волка ноги кормят… В карауле в проголодь много не навоюешь…
Пару банок тушенки уже вскрытых, хлеб, - разместились заботливыми сержантскими руками на столе. Пара вилок по законам сервировки умостились рядом. Пара кусочков масла и тяжеленный солдатский чайник завершили задуманное сержантом. Устремив понятливый взгляд, выжидательно чего-то ждал.
-  Спасибо, Пашаев… Ну, чего встал, как памятник… Иди, бди службу !
Пашаев мялся.
-  Товарищ командир, может еще чего…
Услышав мою задержку в дыхании, козырнул…
-  Виноват. Понял. Разрешите идти ?
-  Да иди уже, наконец, заботливый ты наш, - взмолился я.
Сергей принялся уничтожать тушенку. Насытившись, снова закурил, и как-то странно стал молчать. Чувствовалось, что он искал способ начать разговор о истинной цели визита. Я молчал. Желание пойти ему на помощь не испытывал. Не та ситуация, для меня, во всяком случае. Он это почувствовал.
-  Как дела-то, Федорыч ?
- Странно спрашиваешь о моих делах, Серега. Вы ж тут уже почти неделю все переворачиваете… Думаю, о моих делах тебе известно лучше, чем мне самому…
-  Да, верно, конечно…
Пауза.
-  Слушай, друг ты мой боевой, чего вокруг да около топчемся, говори, с чем пришел !
Сергей сжал пальцы в кулак, медленно отвел взгляд в сторону. Подошел к ночному окну…
-  Короче, Саня…, тебе нужно отозвать рапорт на учебу…
-  С чего бы это ?
Сергей дымил, как паровоз, роняя на пол пепел.
-  Не поступишь ты… Не дергайся лучше…
- Я готовлюсь, стараюсь… "Не поступишь…" Даже если вступительные экзамены на "отлично" сдам ? Да и рота моя, если ты не забыл, лучшая в округе. А приказ Главкома ВВС о чем говорит, напомнить ?  Иду вне конкурса, понятно ?
- Понятно. Только, все равно не поступишь…, ты просто не пройдешь мандатную комиссию…
-  Да, почему не пройду-то, объясни толком !
-  Не шуми, бойцов разбудишь…
-  Так и спят они, как же…, жди…
-  Что, так и не спят ?
-  Я тоже не сплю, когда кому-нибудь из них херово…
Чернов ухмыльнулся.
-  Да, уж… У нас в политотделе как-то обсуждали одну ситуацию, когда тебе объявили выговор за что-то, за беспорядок на закрепленной территории, что ли, так вся рота пришла в кабинет к комбату с требованием снять взыскание, т.к., оказывается, не ты виноват, а они сами… Мы, честно говоря, так и не пришли к единому мнению, как к такому факту относиться. В парткомиссии решили усилить контроль за твоей деятельностью… Вот и "усиляем"…
-  Ладно, Серега, ты дело говори…
Чернов молчал, о чем-то задумавшись.
-  Я вот одного не пойму, ты чего такой наивный ? Неужели не дотягиваешь, что сижу я тут не ради твоей тушенки, и не по собственной воле…
-  Ах, вот в чем дело…
-  Погоди четвертовать, Саня. Давай поговорим откровенно. Я скажу тебе больше того, на что уполномочен, но, при условии: - пусть наш разговор останется между нами. Дай слово!
Не знаю, по какой причине, но мне почему-то стало жаль друга.
-  Болтливым, вроде, никогда не был. Говори, я слушаю…
-  Так вот, Саня, действительно, все в твоей роте переворачивалось, как ты выражаешься, не случайно… Москва категорически не утверждает твою кандидатуру ни на очное, ни на заочное обучение из-за твоих родственных связей с Германией… Да и тут ты засвечен в отношениях с местными немцами, ну и так далее… Вот и приказали подтвердить наличие объективных причин для отказа… Ну, там…, найти криминал в твоей роте или что-нибудь подобного, основательного, короче говоря… Был бы бардак в подразделении, нам бы не составило труда отмахнуться от тебя… А так, -… Надо искать и подтверждать…
- Ну, и как, подтвердили ? – съехидничал я, - хотя, чего тут подтверждать-то: - жесткий, авторитарен, единовластен, не вписываюсь в идеологическую концепцию системы интернационального сплочения и воспитания… Что там еще могли "напеть" ?
Чернов молчал. Мрачнел. Похоже, ему это "поручение" на проработку проблемы не по душе и не по совести. Я это чувствовал.
-  Слушай, Серега, как вы понять-то не можете, там у себя в политотделе: - лучше сейчас все соки выжму из бойца, не унижая достоинства мужского, чтобы научить его воевать и все преодолевать, и со смертельно уставшего потребовать отличной стрельбы и крепкого профессионального удара. Словом, научить любить Родину не с ручкой в руках на политзанятиях, хотя и это, конечно, необходимо, но в пределах разумного, а с автоматом и пулеметом… Лучше сейчас, пока все тихо и мирно. ! Потом поздно будет… Вот вы сегодня на огневой позиции видели, чтобы я кому-то сопли утирал ? Иди, Серега, попробуй обезоружить кого-нибудь, или подойти к посту даже в самую отвратительную погоду ближе, чем на сто метров! Не ходи, не советую… По моим агентурным данным бандюги местные очень хорошо осведомлены о способностях моих бойцов. Так чего вам еще надо ?
- Ну, да, конечно… Только комиссия муссирует обработанную информацию о том, что ты проводишь такую политику в роте, что твои бойцы кроме тебя никого не хотят признавать, да и беседы на темы межнационального общения проводишь не так, как требуют соответствующие документы…
- О-о, старая песенка, слышали, мы в курсе… Эх, Серега, ну, а как ты прикажешь вести себя джигиту, который ни слова по-русски не понимает, имеет весьма туманные представления о России вообще, я уже не говорю о нравах и обычаях, а ? А ему на политзанятиях талдычат о подвигах Александра Невского… Скажи, - кому такой боец будет предан ? Отвечу: - для него тот авторитет, кто рядом с ним круглосуточно. Такой солдат не скоро станет относиться с доверием к другим, и пойдет на все, но в обиду  человека, который с ним рядом в самые противоречивые моменты его бытия - не даст… А мне, извини, приходится быть с ними абсолютно честным, объясняя, что мои немецкие корни вскормлены Сибирской землей, и мое отношение к русским и другим нациям должно быть равным и прозрачным, и это не пустые слова, за ними много чего стоит…
-  Да, погоди ты, разорался… Ты мне еще про братский союз республик свободных лекцию прочти тут… Сейчас о другом думать надо… Твой опыт работы по межнациональному сплочению мы распространяем в тихоря, и о авторе опыта, хер, кто скажет… Члены комиссии  прекрасно это знают, но…
-  Что, НО ?
-  А то…, МЫ - пыль на дороге, понял ?
Пауза.
-  Если ВЫ – пыль, то…, кто ж я, по-твоему ?
Пауза.
-  Я-то понимаю, и знаю, Александр Федорович, КТО ты… Но, что прикажешь докладывать в ГлавПур ? Нашу с тобой дискуссию, что ли ? Ну, упрешься ты со своей правдой, и что ? Кто мы с тобой в этой системе, я уже сказал… А система и не таких глотала, и не подавилась…
Пауза долгая. Сергей, играя желваками, сопел…Комната канцелярии вдруг показалась очень тесной, как одиночная камера гауптвахты… Пожалуй, в первый раз в жизни пришлось задуматься о безисходности положения… "Действительно, что я могу, собственно… Дома престарелые родители, сами пережившие немало от власти… Дочке скоро семь лет… Эх, да пропади все пропадом…"
-  Ну, и что же мне делать дальше ? Армии я, стало быть, не нужен, даже опасен…
-  Стоп, стоп, - оживился Сергей, почуяв возможность добиться цели визита малой кровью, - никто так не считает, но выход есть, который устроит всех.
-  Странно как-то… "Выход".   Я, что, в окружении врагов, что ли ? Ну, и какой же он, этот ВАШ "выход" ?
Сергей пододвинулся вплотную и зашептал:
-  Ты по своей инициативе, подчеркиваю – по своей, отзываешь рапорт, завтра же, а после завтра у тебя на руках будет Разрешение Командующего СКВО о поступлении в любой Университет страны, на любой факультет. Я больше скажу, - бланк такого Разрешения с соответствующими подписями и печатями у полковника Ш….кова. Как только вручается ему твой рапорт, он оставляет Разрешение у комбата и мы тут же исчезаем... После нашего отъезда его получишь. А дальше, - ты помалкиваешь, и поступаешь в своей жизни так, как сочтешь нужным… Выгода для всех в данной ситуации очевидна: - ты сохраняешь имя, ну и греха на душу  за чужие судьбы не возьмешь… И мы, как бы, - тоже, "лицо сохраним"… А не договоримся, тебе все равно карьеру исковеркают, а то и судьбу, и нам за одно: - кого на пенсию с полу-почетом… Кого в тар-тарары зашлют… А у всех семьи, дети…
Дышать становилось не чем… Со скрипом по нервам мое осознание "логики" моего друга, а следовательно, - власти имущей ломало меня. Виски сдавливало. Я вдруг почувствовал омерзение и отвращение…
-  Во-о-н, даже как… - прохрипел я, срывая галстук… Ворот рубашки, словно петля на шее, стягивал, стягивал, стягивал !… Черт бы его побрал !
-  Ладно, Серега, устал я чего-то, - инстинкт самосохранения отпустил мои нервы до распутства, - жива курилка, жива-а-а…
-  Ты это о чем ?
- Да, так… Ладно, не "боись", дружище, не "боись" … Напишу я тебе рапорт, только сам отдай его, кому следует…

… В сентябре 1982 года я стал студентом заочником в Томском Государственном университете им. В.В. Куйбышева исторического факультета…
…Прошли годы, а пустота в душе, окончательно поселившаяся во мне в ту ночь, так и живет… Запрограммированная системой судьба не стала исключением из правил, исторически установленных для советских немцев. Я прошел только тот путь, достиг только тех целей, которые были предопределены ею. Большего от меня Родина взять не захотела, а убедить ее в неправоте, ни сил, ни возможностей, ни умения – не было, да и быть не могло…

2.

…Начало марта 1942 года все чаще стало баловать трудармейцев оттепелью, прорываясь с солнцем сквозь рваные и нервные облака, отпускающих из своих объятий верхушки высоченных сосен и елей на делянах. Талые воды, вдруг нахлынувшие в болотные низины, запрудили вонючей жижей тропы к участкам. Бригадам пришлось прокладывать новые, по более непроходимым местам, маршруты. Страшная картина мест звериных трапез на захоронениях приводила в ужас. Кости, черепа были раскиданы на довольно обширной территории. Местные проводники из вольнонаемных, знающие повадки волков, бдительно отслеживали "особые метки" в виде клочков шерсти, оставленных на выступающих корнях вековых деревьев, либо в местах лежбищ. Эти метины не давали бригадам возможности переступать границы. Смерть от зверей, вкусивших мертвечину, могла наступить мгновенно. Была и другая опасность, - медведь шатун... Легкая добыча из немощных, неспособных к сопротивлению людей, ему, и без того озлобленного от неспячки в прошлую суровую зиму, была очень к стати. Медведь, как истинный хозяин тайги, игнорируя волчьи территории, не стеснялся бросаться и на их стаи. Отбивал у них недоеденное, метил завоеванное и уходил в свои владения. Проводники, если вдруг оказывались на таком пересечении интересов диких зверей, паническим окриком разворачивали бригады в обратную сторону, и по старому следу уводили на исходную… Но и не дойти до деляны трудармейцы не могли…   Проблема "тихого саботажа" на работах начальство лагеря бесила… Каждую неделю из бригад исчезали по 2-3 человека, осужденных выездным военным трибуналом… План нужно выполнять, иначе… В это "иначе" рисковали попасть от начальника лагеря, оперативников НКВД до бригадиров включительно. Конвойные, вольнонаемные рабочие, трудармейцы находились на передовом рубеже к "иначе". Но от их работы зависела судьба всех остальных участников акции, от их работоспособности зависел вывод о том или ином начальнике. Следовательно, чтобы держать все и вся в "узде", нужна грамотно выстроенная круговая порука. Судьба бригадира зависит от трудармейцев, а их судьбы в свою очередь зависят от всех остальных начальников. Нервная система круговой поруки обусловлена паутиной организованного осведомительства. "Шаг вправо, шаг влево", и твои мысли "тихо посаботажить" на столе лагерных стратегов. Из двух, трех донесений можно "вычислить" перспективу негатива и принять решение. А качество донесения зависит от заинтересованности "стукача" и гарантий его безопасности. В лагерных условиях "гарантий" и "заинтересованностей" хоть отбавляй. Жить хочется каждому, а жить припеваючи, еще больше хочется… Осведомители делились на две категории: легальные и тайные. К легальным относились те, которых знали все трудармейцы: Во-первых,– бригадиры (попробуй скрыть то, о чем спрашивают !), Во-вторых, - ЗЭКи, хлеборезы, каптенармусы, всякого рода помощники лекарей, снабженцев, штатные дежурные по баракам 2-го и 3-го котла, и, естественно, конвойные. К "тайным", – из числа дееспособных трудармейцев, обеспечивающих основной план лесозаготовок. Эта категория засекречена от всех. Друг с другом они не знакомы. Интерес у них был один: - выжить ! Единственная категория, которая практически не поддавалась вербовке – трудармейцы-немцы "ветераны". Это были мужики крепкого природного здоровья, вынувшие для себя определенный опыт выживания, сначала думающие, потом делающие, безконтактные, молчаливые, избегающие разговоров на русском языке. Эта стайка всегда старалась держаться таким образом, чтобы постоянно находиться в поле зрения друг друга. ЗЭКи не рисковали демонстрировать им свои "предъявы". Бригадиры же опирались на них в производстве, ведь работали такие немцы, как машины… Что делать, они единственное спасение от каторги. Бригадиры тоже люди… 
…Просматривая многие диссертационные материалы российских историков, освещавших жизнь трудармейцев-немцев в условиях системы ГУЛАГ НКВД СССР, я наткнулся на такую цифру: - на 1 июля 1944 года численность агентурно-освидомительной сети среди "мобилизованных немцев" составила 6240 человек. Думаю, что эта цифра объективно в десятки раз выше… Ведь, получить указанную статистику можно из таких источников, которые фиксировали осведомителя, т.е. легального. Но оперативность работы каждого легального осведомителя обеспечивалась соответствующей подстраховкой, иначе, как он мог обладать полноценной и качественной информацией непосредственно с делян? А у каждого "подстраховщика" свои способы добычи информации нужного направления. Так что, эта цифра должна увеличиться до ста тысяч. Другое дело, что подтвердить мои предположения не представиться возможным. Учета "нелегалов" естественно не существует. Таковы требования правил агентурной работы.


х х х

… Мрачного вида, словно с перепою, конвойный сопровождал Фридриха в барак 1-го котла. "Выбраковка" в лагерной санчасти и хозблоке завершилась не в интересах выживших трудармецев. Всех вернуть в строй ! И на деляну ! "Понаели морды !" Путь к бараку лежал через вещевой склад. В окошке с метр на метр торчала беззубая отвратительная физиономия ЗЭКа каптенармуса. "Не успел рожу-то отъесть еще" – неприязненно подумал Фридрих. Представившись с толкача конвойного, он обратил внимание на угодливо-хитрое выражение рожы этого "благодетеля".
-  Слышь, долговязый, наклонись-ка…, - проскрипел он.
Нагнулся.
-  Чего надо ?
-  А тебе ? - Оскалил беззубый рот "Хрипатый".
-  Он из санчасти, в первый барак веду…. У тебя ж разнарядка на таких…
Клерк не обратил внимание на "подсказку" конвойного.
-  Слышь, немчура, распишись-ка вот тут… Так, хорошо… А вот и одежка и сапожки 46-го, подойдут ? Подойдут, а как же ш…
-  Дай сюда. Некогда мне тут…, - буркнул Фридрих, протягивая руки за положенным обмундированием.
Подмяв в под мышку ватник, потянулся за сапогами…
-  Э-э, нет, милай… Сапожки-то последние, а лаптей таких, как твои, до х… Ежли хошь не босиком по деляне каторжанить, неси буханочку…
…Секунда, и ладонь-лопата Фридриха едва не ухватила морщинистую шею клерка ! Секунда, и хрустнули бы шейные позвонки в натруженных пальцах "немчуры" ! Секунда, - сапоги вылетели из окошка метр на метр, створки захлопнулись перед самым носом разъяренного Фридриха.
- Гад-деныш… Попади мне на деляну, портянки жрать будешь вместо пайка, волчьей мочей запивать заставлю… С-с-волочь…
Конвойный курил у входа в склад. Шума не наблюдал, или делал вид. Фридрих кипел. Выйдя из этой "собачей будки", он вдруг отметил для себя, что такой звериной несдержанности он никогда не допускал раньше. "Черт, зря я так… Каждый выживает, как может… А тип гнусный, все-таки…"
… Конвойный, передав сопровождаемого дежурному по бараку, получив роспись о приеме от него в документе, хмыкнул, глядя из-под лобья воспаленными глазами:
-  Ты, мужик, по-аккуратней бы с этим каптенармусом-то, не такие орлы об него себе шеи ломали…
х х х

…Ясно было одно: - засиживаться в бараке опасно. Ходили слухи, что среди вольнонаемных достаточно много бывших ЗЭКов, осужденных еще до войны за разные преступления, а теперь выпущенные на исправление, прикомандировывались к лагерю для оказания определенных "услуг", в том числе и по осведомительству. Была и другая категория заключенных, которая переводилась из мест заключения в лагеря трудармейцев, включалась в состав бригад. На деляне они вели себя сдержанно. С одной стороны, им надо было "заслужить" благополучного освобождения, с другой, - особого рвения на фронт не испытывали. Дилемма ! Если примкнуть к активным "стукачам" – значит, риск попасть под падающее дерево становится реальным. "Отмалчиваться" –  усугубить свое положение. Одним ЗЭКом больше, одним меньше, - начальству все равно. Так что, выход один, - попасть в легальные "стукачи"… А фактически "везло" лишь тем ЗЭКам, которым удавалось примкнуть к "ветеранам". Но таковых было единицы…
… Барак пустовал. Бригада на деляне. Лежаки застелены набитыми соломой матрацами. Дежурный, с изможденным лицом, молча указал место, предназначенное для выжившего третьекотловика. Подождав, пока он разместится на нем, подошел, настороженно посмотрел в глаза и спросил:
- Ты, случайно, не из первого потока ?
-  Да, а что ?
- Вспомнил я тебя. В одном товарнике около недели ехали. И в бараке 3-го котла рядом валялись… Повезло…, не взяла смертушка, - перейдя на немецкий язык, шепотом заговорил дежурный.
-  Надо же, пол-жизни бок о бок прожили, а разговариваем только сейчас. А где народ-то ?
- К вечеру должны прибыть с деляны. Двое суток уж там. Ты, вот что, Фридрих, - постарайся завтра же с новой бригадой уйти на деляну, причем сделай так, чтобы многие услышали твое желание… Я так понял, что ты попал в прицел к Хрипатому…
-  Зачем это ? Куда спешить… Пусть время идет…
-  Та сволочь, особо приближенная, теперь в покое не оставит… Не один десяток наших трибунал сожрал с его подачи. А тут если и начнет "стучать", то, кроме того, что ты сам рвешься на работы, ему сказать особо  нечего будет… Хватать тебя с деляны оперативники не рискнут. С них план тоже спрашивают…
…Агония, которая воцарилась в лагере, не издержек, а неизбежность. Страна с головой втянулась в кровавую бойню с Гитлером. От лагерей, от трудармейцев требовались аналогичные трудовые пожертвования. Умри, но лес давай ! Они и умирали: от потери сил, истощения, травм, болезней и… от оперативно-чекистских отделов, которые фабриковали политические дела при помощи сети осведомителей…
- Спасибо за предупреждение… А как зовут-то тебя, земляк ?
- Карл. Остальное, извини, лучше тебе не говорить… Ты только завтра же уходи, и обязательно с новой бригадой, понял ?
-  Нет…
-  Ну, там, в новой бригаде, пока к тебе присмотрятся помощнички Хрипатого, пройдет то самое время, о котором ты говоришь… А, значит, поживешь еще… Пока есть время, там перед входом вакса для обуви стоит, пойди и основательно смажь сапоги, к утру пропитают, хорошо воду держать будут, срок носки увеличится… Иди, дорогой, иди…
…До ужина по распорядку оставалось часов шесть. Фридрих вновь почувствовал тяжелую усталость в теле и тупую боль в левой ноге.
-  Слышь, земляк…, прилечь-то можно, вроде пока никого нет…
- Приляг, если что, - подниму. Мне все равно дежурить, да печку подтапливать, ну, а не успею, скажу, что ты болен… Видок-то у тебя не лучше моего…
Последние слова Карла Фридрих слышал сквозь пелену забытья. Однако мысль продолжала жить и напряженно отстукивать ход времени, которое, как  казалось, остановилось… Ничего не менялось в сторону появления хоть каких-нибудь надежд на перемены к лучшему. Наоборот, - возвращение в барак первого котла символизировал, причем в реальных чертах, финальный исход. Ясно, что продержаться на деляне сил хватит не на долго… Бригадирам все равно, что он сможет пройти без отдыха сто метров, не более… Главное для них, - жив трудяга ! А лишняя пара рабочих рук – залог личного благополучия. А тут еще желудок "проснулся" от ожидания скорого кормления… Голод резко усилился тупой болью, как у собаки, которую хозяева периодически перестают кормить, а потом перед использованием по назначению дают паек, с тем, чтобы она была предана любым капризам хозяина, в надежде снова заслужить очередной заветный шматок жратвы…   
… В который раз Фридриха начинали мучить одни и те же вопросы. Как могло так случиться, что он, да и все остальные без исключения, оказались ненавистными, а по сути – врагами для власти ? Сколько ребят полегло в тайге ? За что ? Почему ? Как не пытался он найти ответа, ничего не получалось… Всю прошлую жизнь перелистал, и намека на повод сомнений во власти не находил. Жили, работали, детей ростили, - как все ! Однако, он здесь, в лагере, на грани смерти от голода, под контролем зажравшихся конвоиров и "Хрипатых"… Ладно, если так положено по законам военного времени, а если это чья-то умышленная недобросовестность ? Фридрих вспомнил, как однажды на деляне во время просушки одежды у кострища, "ветераны" поинтересовались у бригадира, - куда девается лес, который мы тут наваляли для нужд фронта ? Бригадир, сидел на пне, и чего-то нервно писал в своем блокноте.
-  Не вашего ума дело, - вы лучше думайте, как план удержать…, да живыми остаться, - после длительной паузы прорычал он, - если бы только была проблема в этих бревнах, - взревел он вновь, - жрать нечего ни войскам, ни тем, кто в тылу… Вон, вчера, дед мой приходил, навестить, рассказывал: в соседних селах всех мужиков от мала до велика загребли, уже и похоронки почти все получили… Остались бабы, дети малые, да старики… Когда ж такое было, чтобы мы тут с голоду пухли, а ? Тайга всегда кормила и мясом  и рыбой, да и хлебушек свой был… А что могут бабы в тайге-то, когда у них на плечах кроме детей еще и целые семьи эвакуированных ? И самое убийственное то, что план сдачи хлеба, мяса увеличен почти вдвое. "Все для фронта, все для победы !" Кто ж против, ясное дело: – эту сволочь фашистскую надо задушить, только какого хрена сейчас-то спохватились, объяснил бы мне кто…  А, вы тут: "Куда девается лес", - хер его знает, куда он девается… Станция завалена этими бревнами, ни подъехать, ни подойти… Вагонов нет, погрузочных механизмов тоже, а вручную, много ли успеешь…
Бригадир заводил себя все сильнее и переставал контролировать свои эмоции. Вскочил. Заорал:
-  Хватит валяться, твою в бога…, интересно им…
Мужики, которые не слышали разговора, засуетились, никто не понял, чего это он  вдруг рассвирепел…
- Пойдем, бригадир, пока "стукачи" не озадачились…, все понятно…, делать дело будем…
Не останови "ветераны" тогда "недовольного", не известно, куда бы завела его горячка…
… Какое-то бессилие и тоска стала явно ощущаться в затуманенном сознании Фридриха. Казалось, - вот сейчас вскочить и, рванув опостылевшие ворота лагеря, уйти домой… "Если я тут хожу по грани, то каково там, моим-то… Черт возьми, ведь совсем недавно я и помыслить не мог, что не увижу разницы между "благородством" власти и "благородством" волчьей стаи… На волков-то чего обижаться, это звери. У них свое – пожирать слабого, а люди чего ж ? Ладно, допускаю, - власть боится, что мы ей изменим… Так зачем таким-то образом уничтожать ни в чем не повинных ? Корми нас в пределах нормы, не издевайся, не оскорбляй, не обвиняй в предательстве, - завалим вас не только лесом, но и хлебом, мясом, молоком, да мало ли чем еще…" Мысли, мысли… Всю жизнь мысли…, и вопросы, но без ответов…

х х х

… От грохота и стонов Фридрих открыл глаза. Ввалилась полуживая бригада, вернувшаяся с деляны. Протопленный барак сразу же наполнился запахами весенней тайги в перемежку с вонью от гниющих портянок, немытого тела и болотной грязи. Те, кто в состоянии мог передвигаться, помогали укладывать на топчаны трудармейцев, потерявших сознание и неходячих с травмами… Вошли пара офицеров с батальона в сопровождении оперативников НКВД и бригадиров. Началась поименная перекличка. Не отвечающих проверяли по факту наличия и состояния здоровья. Тут же "выбраковывали". При помощи трудармейцев из похоронной команды их уносили в барак третьего котла… Началась пересортировка и формирование новых бригад. Вот тут-то вступали в "борьбу" уже бригадиры. Каждый стоял за "ветеранов" горой, никто не хотел "делиться". Сами "ветераны" тоже не желали уходить от своего вожака, с которым им, конечно же, сподручней… Величайший цинизм лагерной системы !
… На спасительную кормежку в пищеблок новые бригады шли во главе своих новых вожаков. Те до последнего, до самого отбоя, считали своим долгом постеречь отвоеванные рабочие руки "ветеранов", а то, не дай Бог, утром не досчитаться кого…
- Ну, что трудармеец Келлер, оклемался ? – сдержанно поинтересовался тот самый "недовольный" бригадир.
-  Да, готов к работе, - помятуя совет Карла, громко произнес Фридрих.
Это было к стати, - за соседним двадцатиместным столом восседал среди ЗЭКов-трудармейцев Хрипатый. Его ухмыляющаяся, беззубая рожа сверлила недавнего обидчика…
- Ну, ну…
"Недовольный" пошел в сторону стола Хрипатого. Задержав на нем свой немигающий взгляд охотника, бригадир решил вернуться к столу "ветеранов".
- Ты, вот что, Келлер, завтра передовая команда пойдет на деляну с задачей освободить ее от валежника и подготовить к транспортировке напиленные стволы. На все это вам будет дано ровно сутки до прихода основных бригад и подвод, а там с вами разберемся… К нашему подходу подготовить с десяток кострищ, чтобы люди могли обсушиться и обогреться, ясно ?
Фридрих понял, что сработал Карл… Бригадир точно уловил ситуацию. Значит, он вполне реально понимал угрозу для своего, проверенного работника. Сдать его, означало то, что остальные "ветераны" устроили бы такой "тихий саботаж" на деляне, что ему бы рудники оказались ближе, чем лагерные ворота… Этого допускать никак нельзя ! "Недовольный" ведь тоже человек…
х х х

… Пятнадцать человек передовой команды из нескольких бригад в сопровождении двух конвойных рано утром после похлебки баланды выдвинулись на деляну. Ватник у Фридриха был просушен, сапоги хорошо сидели на ногах. Все было бы терпимо, но вот предательская слабость не давала возможности двигаться. В глазах стояла пелена, левая нога нестерпимо продолжала отдавать болью на каждый шаг… Засунув куски мякиша ржаного хлеба за обе щеки, (корки, свернутые в тряпочку, лежали во внутреннем кармане фуфайки) Фридрих сглатывал по ходу сдобренную слюну. Это поддерживало силы. По мере продвижения телу становилось теплее, боль понемногу уходила. "Ничего, расхожусь, и все будет нормально… Главное сейчас, расходовать силы с умом… Теплые дни скоро уже…"
     На деляну прибыли к обеду без осложнений. Проторенная поступью трудармейцев тропа, вилась черной лентой между сугробами просевшего серого снега. "Сколько народу полегло на этих тропах, никто не считал. А если и считал, то родным это не известно… "Черт, что-то часто я в последнее время стал думать о смерти…"
… Только Родине пока не до щепок, которые летят, когда рубят лес… Она рычала и огрызалась в смертельной, кровавой драке… Она оголила клыки… Она уже почувствовала вкус крови врага… Она надеется на тыл… Ей говорят, что все живое мобилизовано… Победа будет за ней!
… Исследователь П. Полян констатирует, что из рядов Красной армии демобилизовали более 1 миллиона человек, которые в последствии были подвергнуты принудительному труду по ГУЛАГовским законам в тех отраслях промышленности, которые напрямую работали на удовлетворение нужд фронта. Т Чебыкина  утверждает, что в октябре 1941 года решением Наркома Внутренних дел СССР надлежало переселить в соответствующие зоны российских немцев из Горьковской области – 2544 человека. В Алтайский край из Одесской области – 6000 чел., из Днепропетровской – 3200 чел., Куйбышевской – 550 чел. Но даже из этих показателей никто сегодня не назовет минусовых цифр: - сколько человек умерло по пути к ГУЛАГУ, в зонах от голода, болезней, травм и прочих катаклизмов,  рожденных развращенным умом диктатора, сколько осуждено и расстреляно по ложным, сфабрикованным при помощи "стукачей" политическим делам, и сколько человек из оставшихся в живых реально продуктивно трудилось на благо Победы… Хотя, такие исследователи, как А. Герман и А. Курочкин в своих монографиях проделали большую работу по анализу затронутой мной проблемы, я, все же, не могу согласиться с утверждением о "ЗНАЧИТЕЛЬНОМ" вкладе в дело победы над Гитлером тех российских немцев, которые первым потоком были "мобилизованы" в систему ГУЛАГ НКВД СССР. Коэффициент полезного действия оставшегося в живых трудармейца-доходяги можно было измерить потенциалом  его физических и моральных сил, который характеризовался отсутствием прав, не говоря о свободе мысли, средств к существованию. О каком производительном труде с их стороны тут можно говорить? Если и можно, то только об условности! Не думаю, что власть этого не понимала. Значит, ей результат  труда российского немца нужен был во вторую очередь. А в первую, - достижение цели превентивной локализации возможной опасности предательства целой нации! Кто кого предал в данной ситуации, тебе, мой оппонент, предлагаю разобраться самому! Если хватит честности, конечно…
… Историческая Правда, на мой взгляд, имеет смысл лишь только тогда, когда она доступна широкой общественности, т.е., - всем людям… Иначе, тому посеянному зерну вражды, безосновательного обвинения в предательстве российских немцев и прочих умозаключениях, еще долго прорастать и расти… А это тоже следствие исторического развития Советской страны в условиях коммунистической морали, изобретенной Марксом, Лениным, Сталиным… И от этой шелухи шовинизма тебе, уважаемый оппонент, надо бы избавиться как можно скорее, иначе сам однажды окажешься в шкуре неблагонадежного…, только с еще, более худшими последствиями в процессе государственного развития нашей общей Родины.

3.

К апрелю 1942 года в лагере активно начались новые переформирования трудовых подразделений. Бригады более активно стали пополняться трудармейцами из числа осужденных за вредительство Советской власти, т.е. кулаками, осужденными в 30-х годах, выселенными в 39-м поляками, прибалтийцами. Попадались среди них и  беглые трудармейцы, которых "отловили" в течении суток после побега лагерными оперативниками. Трибунал, обслуживающий лагеря трудармейцев, видимо считал, что такие "преступники" особой опасности для государства не представляют, и перебрасывали их в те подразделения, где внутренний режим гораздо жестче и бесправней, чем в ГУЛАГовском учреждении. Отношение в бригадах со стороны начальства к таким "неблагонадежным" было более чем бдительным. Скорее – агрессивным. Польщенные "доверием" оперативников, конвойное начальство, да и большинство бригадиров старались из всех сил в "перевоспитании" этих несчастных. Еще бы ! Есть реальный шанс показать свое рвение и преданность законам лагеря. "Недовольному" бригадиру такие поручения заниматься перевоспитанием всяких тут «неблагонадежных» явно было не по душе.
-  Трудармеец Келлер, зайди-ка ко мне в каптерку после вечерней поверки.
Такие "вызовы" "недовольный" частенько практиковал в бригаде для осуществления индивидуальных бесед с трудармейцами по различным вопросам, в основном, конечно, по производственным.  Его больше волновали проблемы выполнения плана в предстоящем рейде, чем иные, не свойственные его уму и характеру функции. Ротное и батальонное начальство, да и оперативники НКВД со своими "стукачами" об этой его форме работы с подчиненными знали, поводов для подозрений они не видели. Как бы то ни было, но в его бригаде план почти всегда выполнялся, за исключением в те периоды, когда вмешивалась погода… Смертность в разы меньше. Люди в бригаде, каким-то необъяснимым образом, подбирались крепкими физически, немногословными. У "Недовольного" была одна идея – держаться всем вместе, помогать друг другу в работе, подмениваясь в период обогрева у кострищ. План выполнять с тем, что бы всегда бригада могла претендовать на дополнительное питание, что в свою очередь позволяло максимально использовать труд "ослабевших" при подготовке кострищ на делянах, не останавливая производство, давать возможность обсушиться активным трудармейцам бригады. Не мало важным было и то, что ему удавалось приучить подчиненных как можно меньше допускать разговоров о политике и прочих вещах, из-за которых можно было угодить под трибунал. "Стукачей" в бригаде он "вычислял" только ему известным способом. Не вызывая подозрений у чекистов, он им создавал самые тяжелые условия труда в первопроходках. Желание "стучать" "нелегалам" и зарабатывать у "легалов" себе гарантии на сохранение жизни не совпадало с реальной возможностью. Оперативники вынуждены были своими руками избавляться от таких "помощников", как от бесполезного материала. Но не так все просто. Бригадир не менее, чем оперативники НКВД, был жесток по отношению к трудармейцам бригады, особенно к тем, которые явным образом старались "тихо саботажить" и экономить силы.  Такие, по его мнению, являли собой "тормоз в достижении победы над врагом", как он частенько выражался в индивидуальных беседах с ненадежными. Те, кто не понимал его с первой "беседы" неведомым способом исчезали из лагеря, причем навсегда ! Установленный бригадиром порядок достижения цели – выполнять план и сохранять жизни "сознательных" как можно на больший срок, нарушать никому не позволялось. Эта "установка" вожака с кровью вдалбливалась в мозги каждому. И вот на тебе ! Подарочек в виде "беглого" все-таки залетел к "Недовольному". "Вот, с-с-сука ! Он, же, гад, работать будет спустя рукава. А "старики" ему башку за доппаек скрутят, не успеешь глазом моргнуть… Докажи потом, что не избавился от него с умыслом…"
-  Заходи, Келлер…, вот, - забирай «залетного»… Дальше, чем длина двуручной пилы, от себя не отпускать. Работать на деляне должон не хуже твоего. Помни, с тебя спрос, если что… Ну, а станет "выпрягаться", не обессудь… Если попытается снова рвануть с деляны…, тебя найти будет не сложно… Я лучше потеряю двоих, чем всю бригаду…, ты понял ?
Фридрих напрягся.
- А ну, «залетный», выдь пока… Подожди около дежурного…
Ошарашенный "залетный" вышел. Бдительный дежурный молча указал ему место ожидания около себя.
-  А тебе, Фридрих, хочу напомнить, - ты дважды имел возможность выжить…, скажем так – не без помощи кого-то…, долги платить пора… Иди, и что б я о нем даже не слышал, а только видел его мелькающие руки с пилой и горбатую спину… А там посмотрим.
Фридриху это "поручение" так же, как и бригадиру, тем более было не по душе. Кого-то тащить на себе, когда сам на волоске – не входило в планы. Не то время и не то место. Он давно уже усвоил для себя, что в этой подлой жизни можно надеяться только на себя, ну и еще чуть-чуть на удачу. Фридрих знал, что "недовольный" ценит в нем такой подход к жизни. "Ветераны" ведь тоже старались в своем кругу не держать "мусора", жили и работали, пока не покинут силы. А беречь-то их можно было только всем вместе… А тут – "беглец" ! Из-за одного его может в одночасье рухнуть вся система выживания. Выверено никто не допускал лишней суеты и бесцельных усилий. Поочередный кратковременный отдых с обязательной просушкой портянок и обуви был обязателен. Хлеб из заработанного бригадой дополнительного пайка использовался только на делянах во время работы. Трудармейцы сосали его, давая возможность желудку все время подпитываться. Питье кипятка, и только лишь кипятка, было обязательным. И главное, - "недовольный" делал все, что бы не допустить в бригаду курящих. И потом, кто сказал, что "беглый" не засланный стукачек, внедряемый в бригаду таким вот образом ?
… Жестокое время, жестокие нравы у первокотловиков ! Но они оправданы одной целью: - выжить честно !

х х х

… "Беглый" ожидал Фридриха, как и велено было бригадиром, около дежурного, который в свою очередь успел прошипеть:
-  Гляди, с-с-сука, если из-за тебя бригаде конец придет, тебя первого под сосной похороним…
Рискованный всплеск нервов дежурного, рискованный…!  То, что "поселение" беглого в этой бригаде было, мягко говоря, нежелательным, он понял еще у ухмыляющихся оперативников при оформлении предписания:
-  Посмотрим, как ты в этой стае побегаешь…, там еще те волчары…, сожрут и глазом не моргнут, если хоть пол-шага в сторону сделаешь… Это тебе не трибунал…
Фридрих вышел от бригадира в нервном напряжении. "Черт, вот нужно это мне… Я, что ему Господь Бог, что ли…, или я за него работать должен ? Своих сил ему я дать не смогу, а подводить бригадира и бригаду – себе дороже. Ладно, посмотрим…"
-  Пошли. Зовут-то как ?
-  Андрей… Зарубин…
-  Странно, - русский, а чего у нас тут делаешь ?  Ладно, пошли, спать надо ложиться. В четыре утра подъем и выдвигаться на деляну.
На соседнем топчане место было предусмотрительно свободным. Через некоторое время после того, как Андрей прилег на указанное место, начал придремывать, к нему на лежак подсело несколько трудармейцев.
- Рассказывай, парень, каким ветром к нам занесло ? Всякое болтают…, не все нам нравится…
Андрей привстал, настороженно всматриваясь в явно недружелюбных  собригадцев. Набычился, подтянул ноги под себя, словно собираясь выпрыгнуть из опасной зоны. Фридрих, положив свою тяжелую руку на плечо напрягшегося Андрея, тихо произнес:
- Ты поговори с людьми. Не бойся…
- А че говорить-то, - Андрей засучил ногами на топчане, - я не подсудимый, а вы не трибунал…
-  О-о, да ты, похоже, с дурью в голове… Нам это надо ?
"Ветераны" посмотрев друг на друга, выжидательно замолчали. Андрей вскидывал затравленный взгляд то на одного, то на другого. Пауза затягивалась. Нервы напряглись…
- Слушай, дружок, мы не знаем причин твоих "похождений" в прежней жизни, только запомни: - завтра на деляну идем, и если ты "оступишься", на вечерней поверке свежий труп будет представлен, согласно уставу. Будь спокоен, безымянным не похоронят. Это, к стати, единственная привилегия для тех, кто погибает тут от несчастного случая…, это понятно ?
-  Пуганый уже, - заупрямился "залетный", - только не пойму, чего жопу так рвете…
Плечо Андрея заныло под сжатыми, словно клещами, рукой Фридриха.
-  Рвем, потому что выжить надо…
- Все равно сдерну от сюда, - Андрей растирал плечо, - мой отец, братья уже где-то наверное головы по-сложили, а я тут…, с вами… Хоть бы объяснили за что в кандалы-то, а то сняли с бабы ночью, морду набили и в телячий вагон без жратвы почти на месяц… Говорила мне Марта, что наш брак добром не закончится…
-  У тебя что, жена – немка ?
-  Да… А что в этом дурного ?
-  Да ничего, просто понятно, почему ты здесь оказался… Сам-то откуда ?
Село Петтингер Саратовской губернии…
-  Дети остались ?
-  Какие дети, пять дней всего пожили, как муж и жена… Марту-то тоже увезли, наверное. Я успел заметить, что и ее вывели из хаты…
Андрей зло засопел.
-  Все равно сдерну… Лучше на фронте сдохну, чем здесь позориться…
"Ветераны" в замешательстве. Им стало очевидным, что зачистит его бригадир, как пить дать !
-  До фронта, парень, еще дожить надо тебе… А пока, держись вот его… Многие из нас уже и на фронте побывали, и семьи свои растеряли, и никто нам ничего не обещал… Живы пока, потому что работаем… Кто не с нами, тот…
-  Понял я, понял…, только…
- Ладно, мужики, хорош с него. Мы предупредили, он услышал… Ложиться надо. А "Ура", парень, покричишь потом…
"Ветераны" так же тихо удалились, как и пришли.
-  Странные у вас тут порядки, - не унимался Андрей, словно чужого зверя в свою стаю принимаете…
-  А мы и есть звери…, потому и живы до сих пор с начала "мобилизации". А с тобой, друг, разговаривали умные звери. И они знают, как выжить… Помешать этому здесь никому не позволено… Спи давай… К стати, от нас еще никому не приходило в голову бежать…
Андрей так и пролежал с открытыми глазами до самого подъема…. А ночной мороз, пользуясь слабостью ранней весны, уже готовился поиздеваться над трудармейцами, поднявшимися на преодоление очередного этапа судьбы…
… Интересен тот факт, что понятие "Трудовая Армия" в официальных государственных документах Сталинского правительства отсутствовало. Народы, прежде всего Советские немцы, пользовались этим понятием, помятуя о всеобщей трудовой повинности, внедренной тоталитарным режимом в годы Гражданской войны. Зародыш бесправия миллионов граждан, «потенциально виновных» перед Советской властью на этом фоне к началу Великой Отечественной войны развился до колоссально дееспособных размеров. Политическая власть повела себя аналогично  своей репрессивной политике 37-38 годов… То есть, здесь она пошла по кратчайшему пути. Ведь, если создавать истинные Трудовые Армии, то пришлось бы принимать концепцию и определять фактические цели и задачи этой структуре. Пришлось бы вырабатывать Уставные правила, определяющие штат Трудовой армии, принципы взаимоотношения между начальствующим и рядовым составом, соотношения между трудовой повинностью и боевой подготовкой военно-трудовых подразделений, определять систему обеспечения финансовыми и материальными средствами. Сталинское правительство, не смотря на весь предшествующий довоенный период подготовки страны к "освободительной" войне в Европе, оказалось в условиях внезапного удара Гитлера, разрушившего  тем самым всю ленинско-сталинскую стратегию борьбы за мировой социализм. На данном же историческом этапе государство понятия не имело о путях, формах и методах оперативного развертывания военно-трудовых резервов. Политическая элита СССР, ведь, была ориентирована на участие в боевых действиях во вторых и третьих эшелонах и на чужой территории. А тыловые функции должны были выполнять завоеванные Европейские территории. Естественно, что при такой сложившейся ситуации Сталин, со своими палачами-помощниками, пошел по уже опробированному системой ГУЛАГ пути, мобилизуя, оставшиеся не захваченными Гитлером тыловые людские резервы из числа «неправильных наций»… Очень удобно! Еще бы! Во-первых, - под видом мобилизации можно избежать бунта, во-вторых, - дешевая рабочая сила, в – третьих, - возможные враги и изменники Родины изолированы.
О законодательстве, регламентирующего условия функционирования таких трудовых подразделений задумываться также не нужно. Оно уже адаптировано и опробировано..  Десятки сотен лагерей ждали новых "мобилизованных" с нетерпением.  Думаю, есть смысл согласиться с выводами Пермского исследователя А.Б. Суслова "…трудовая мобилизация советских немцев являлась особой формой репрессии по национальному признаку. С ее помощью политическое руководство обеспечивало режим особой изоляции для потенциальной "пятой колонны." Таким образом, страна получила вместо мобильных военно-трудовых подразделений с соответствующей производительностью труда и боевой готовностью, полуголодные формирования, связанные лагерной круговой порукой, псевдопатриотизмом, личностным страхом перед наказанием, морально раздавленных за национальную принадлежность не только властями лагеря, но и  инородными "мобилизованными",  прикомандированными к трудовым подразделениям  ЗЭКами. Скажи, уважаемый оппонент, разве нет подобных подтверждений в современных исторических исследованиях, и есть ли они в официальной исторической науке, которой ты привержен? Не напрягайся, - ответ очевиден! А не кажется ли тебе, что отсутствие ответа на поставленный вопрос именно от официальной исторической науки  – указатель в сторону сокрытия прямой дороги к явному признаку геноцида российских немцев первой волны мобилизации?
Пока оппонент думает, пойдем дальше…

х х х

… Судьба Андрея Зарубина не стала отличаться оригинальностью и исключением из правил. С деляны уйти ему возможности не представилось. Облик мрачной тайги, словно злобная мачеха для степняка. Она готова сожрать любого, кто попытается обмануть ее на первом же полушаге. Волчий, пристальный взгляд конвойного гвоздил несчастного к поваленной сосне. Фридрих не отходил от него ни на шаг. Тайным стукачам нечего было копить в сознании для своих легальных начальников… Все в судьбе Андрея закончилось банально просто. В начале мая, ночью, он был уведен оперативниками из барака. Бросившийся на поиск подопечного Фридрих, был остановлен дежурным:
-  Не ищи, брат, нет его… Особисты с Хрипатым увели…
-  Обо мне не спрашивали ?
- Нет. Только эта с-с-сука, пальцем указала на тебя, спящего, и что-то прошипел, сплюнув… Я так понял, что следующая очередь твоя…
…Слухи ходили, что "беглого" угнали этапом на северные рудники. Это приговор…



4.

…К маю месяцу 1942 года лагерь все больше становился похожим на скопище муравьев из разоренного диким медведем таежного муравейника, колонной пришедших на новое и менее безопасное место. "Ветераны" трудармейцы после каждого возвращения с деляны обнаруживали свои лежаки занятыми другим сбродом трудармейцев. Своих ослабевших товарищей они не находили. Кто так и не вернулся с барака третьего котла, кто исчезал в не известном направлении с очередным этапом, а интересоваться судьбой товарищей являлось своеобразным "дурным тоном". Это, как "дурная примета" ! Фамилии любопытных тут же вносились в очередные этапы. В стране росла потребность в опытных рабочих руках при строительстве железных дорог, подводимых к фронту в сжатые сроки, заводов оборонного значения и прочих объектов…

х х х

… Родина клацала клыками ! Расстояние до горла Гитлера медленно, но сокращалось !
Дошла очередь и до "ветеранов"… На одном из подъемов бригады "недовольный" отсутствовал. Трудармейцы по началу не придали этому факту особого значения. Мало ли, что могло его задержать… Но и на деляне он не появился ! Конвойные на вопросы "ветеранов" пожимали плечами. Только через двое суток мужики узнали:  - бригадира "мобилизовали" на ответственную стройку где-то в Коми Крае. Никто не сомневался, что основной причиной были его организаторские способности. Хотя "ветераны", по-тихоньку переговариваясь меж собою, пришли к выводу, что это дело рук хрипатовцев. "Локализация" им стукачей в бригаде не должна была оставаться безнаказанной…

х х х

… Уход "недовольного" для Фридриха означал, что его судьба на грани. Отчаяние снова деморализовывало волю. Остальные "ветераны", которых осталось человек девять-десять, чувствовали себя не лучше. Их жизнеобеспечивающие принципы бытия и труда, остались не защищенными и под угрозой. Силы и так на исходе, а тут еще "новобранцы" разношерстного толка, совершенно не вписывались в установленные правила взаимоотношений в борьбе за выживание. Процент реальных заключенных значительно превышал "мобилизованных" второй волны. Последние старались держаться "ветеранов", чем создавали конфликтную ситуацию по отношению к группировкам ЗЭКов. Они знали один закон: - кто сильней, тот и хозяин положения, тому и положено жить дольше. Вспыхивающие то в одном месте, то в другом, драки, говорили, что началась борьба за место под солнцем. "Ветераны" трудармейцы уже были не в состоянии противостоять беспределу ЗЭКов. А лагерному начальству перспектива потери лидерства здравых сил ветерановской прослойки не гарантировало благополучия. Оно, начальство трудового лагеря, не было адаптировано к уголовным понятиям при строительстве взаимоотношений. Назревал катастрофический кризис ! Тупик ! Взбешенные оперативники не жалели патронов в рамках своих полномочий. Может быть, им и удалось бы "обуздать" назревающую, антитрудовую ситуацию, но тут всплыло непреодолимое препятствие: - продукция трудового лагеря запрудила станции погрузок ! Ну, не до подъемных кранов стране, не до платформ и полувагонов, когда она захлебывалась в крови гитлеровцев и собственной на пути к Кавказу, Дону, Кубани и Нижней Волге ! Ничего не оставалось начальству трудлагеря, как смириться с режимом перевалочной базы. Один Наркомат закидывал партию ЗЭКов с "мобилизованными", другой тут же присылал разнарядку на отправку этапа в тот или иной промышленный или сельскохозяйственный район. Ну, а как же быть с выработкой-то ? Да никак ! Нет плана, нет и продуктов питания ! Нет продуктов питания, лишние рты на этап !

х х х

- Фридрих, сегодня после ужина, подойди к отхожей яме, - шепнул ему трудармеец Брукхман,  с которым они бок о бок и трудились всегда с первого дня, - наших, кого увидишь, с собой возьми…
-  За чем это ?
-  Подрядимся на уборку…
-  Так на смену после завтра, ты чего, забыл ?
-  Слушай… Какая смена ? Приходи…
-  Ну, хорошо.
… Прекрасное место ! Весеннее зловоние отталкивало каждого, кто еще не потерял рассудок восприятия хорошего или плохого в этой сволочной жизни… Поэтому, здесь единственная точка, где можно поговорить "ветеранам" по душам и откровенно между собой без лишних свидетелей. А срочность такого разговора назрела. Надо было решать, что делать дальше. Уголовничкам они уже не указ. Новый бригадир, сам из бывших, пляшет под их дудку. А вкалывать за себя и еще за троих – значит,- сдохнуть в ближайшие дни…
… Собрались. Все девять человек. Вооружились лопатами, начали сгребать в кучу оттаявшую сгнившую нечисть. Проходившие в сортир ЗЭКи крутили у виска пальцем, - "Во, бля, придурки !"
-  Ну, что, мужики, делать будем, - начал Брукхман, - есть предложения ?… Конец нам подкрадывается, кажется…
Трудармейцы молчали. Скребли вонючую парашу так, как буд-то они испытывали чудодейственную благодать…
-  Чего молчите ?
-  Мужики… Я жить хочу… Семеро ребятишек дома осталось… Инга, жена моя, болела часто… я жи-и-ить хочу…
"Ветеран" заплакал.
Фридрих, грохнул лопатой о землю. Черенок пополам…
-  Значит, работать будем, пока ноги не протянем… Лучше там, на деляне, чем у этой ямы…
-  Спокойно, братья… Тут, похоже, уже делянами и не пахнет… Каждый день, смотрите, этап за этапом… Разгонят нас, одним словом…, и уж не на курорт, конечно же…
-  Ну и к чему это ты ?
- Да к тому…, мысль есть…
- "Мысль у его есть"…
-  Да вы послушайте ! Для нас что деляна, что новый этап – могила… Дети и так, наверное, уж по детдомам раскиданы, как отпрыски врагов народа…
-  О, как ! Тебе, что ворона на хвосте принесла мысль дурную ?
- Не ворона. Я тут с одним кулачком недавно разговорился. Мужика в 39-м из-под Херсона за пару коровок на 10 лет упекли… Так он мне и поведал эту новость… Так что домой нам возвращаться край, как нужно… Искать детей и возвращать им фамилии, так ?
-  Ты дело говори, Брукхман…
-  А дело, вернее мысль, такая: - я заметил, что почти каждый день на станцию отправляют небольшие бригады. Спрашивается, зачем ? Вот…, так я думаю, для погрузки наших бревнышек в вагоны. Помните нашего "недовольного", что он говорил?
-  Так. Ну и что ?
-  А то ! Завтра у нас по распорядку смена белья…
-  Ну, да: - одну срань на другую…
- Погодите вы, впишемся в очередь среди первых и сходим к комбату. Запишемся добровольцами на погрузку.
-  Ага, так он и обрадуется…
-  А куда ему деваться-то ? ЗЭКи на деляне любят прятаться за наши спины, а новобранцев и так полно, справятся, куда им деваться. Тем более, сейчас, о выработке плана все меньше говорят. А мы, "старики", поди, заслужили поработать на новом ответственном участке…
Замолчали, обдумывая новую надежду. Локти замелькали. И вонь, как  будто не так чувствуется…
-  Ну, так что скажете, друзья ?
-  А что мы теряем ? Ничего. Попытка – не пытка. Конец все равно один… Давайте, сходим…

х х х

… К великому удивлению и счастью одновременно, но комбат вполне удовлетворенно воспринял инициативу "ветеранов". По агентурным данным они не были в подозрительном замечены. Наоборот, руководство бригад, в которых они трудились, всегда ходатайствовало о включении их в свои составы. Ну, а то, что эти крепыши всегда держались вместе, влияли на порядок и дисциплину, хоть и настораживало оперативного уполномоченного НКВД, не влияло на выполнение плана. "Саботажить" на станции погрузки, как это сейчас делают все, кого пошлешь туда, они не станут. У них свои "понятия" о ценностях жизни… Пусть идут ! "А начнут дурака валять, в такой этап загоню, мало не покажется !"  Так и сказал !
-  Товарищ начальник, не было на нас жалоб и не будет. Подкормиться бы только чуть-чуть… Силу вернуть, и тогда…
-  Там вас и подкормят, а пока получите распоряжение, паек… Соберите свое…, хотя оно и так на вас… Я имею в виду мыло, портянки… Через час построение у штаба…
-  А как…, - хотел было задать вопрос один из счастливчиков.
-  Все ! Шагом марш ! В бригаду распоряжение отправлю немедля…

х х х

… В этот раз "добровольцам"  оказана не лагерная честь. На станцию, расположенную в двадцати километрах от их, Богом проклятого места, приказано было доставить не пешком, как это обычно осуществлялось, а на подводе и без конвойного сопровождения ! Не слыханно ! А куда доходягам бежать ? Однако "ветераны" чувствовали, что это признак другой, более благоприятной ситуации в своей судьбе. Они понимали, что им дается шанс ! И им надо воспользоваться ! А на это еще силы оставались ! Если везут, значит, им доверяют  ! Только бы не подвела злодейка-удача !
… Нудный, моросящий бессовестный дождь, как сквозь мелкое сито сыпал на головы добровольцев. Безвольная лошадка без понуканий возчика-мужичка, не поймешь, какого возраста, шла знакомой, извилистой и разбухшей дорогой. Макушки, вековых елей наклонились, и словно специально сгущали противный дождичек над путниками. Фуфайки промокли, дрожь колотила все тело. Дедок-то, предусмотрительный ! Дождевиком укрылся ! Сидит себе, дымит своей махрой! Добровольцы  от нахлынувшей свободы стали клевать носами. Черт с ним, с холодом !
-  Мужики, слазьте, а то сдохнем, не доехав, - по-немецки потребовал Фридрих, - в холод дремать, значит, смерть приближать,  давайте пройдемся немного, согреемся…
Команду выполнили через "не могу" Держась, кто за оглобли, кто за телегу, плелись, боясь оторваться и упасть под колеса, в наполненную жижой, колею. Возчик, на все происходящее со своими "пассажирами", смотрел абсолютно равнодушно, даже с каким-то презрением…
- Чего злой-то такой, дед, - попытался взбодрить его, и остальных за одно, Брукхман, - все хорошо, живы…пока…
Дед молчал. Потом, неожиданно для всех, смачно плюнул и ударил по крупу лошаденки прутиной, буд-то та в чем-то провинилась перед ним.
-  Вы-то, с-суки, - живы…, а мои вот сыны уже пол-года, как червей кормят… Вози вас тут, ублюдков не добитых, немчуру поганую…, почести оказывай…
Дед, сдвинув промокшую шапку на затылок, с остервенением вновь стеганул, но уже по ногам, выбивающуюся из сил, лошаденку. Передние ноги ее от неожиданности запутались в проямке дороги, и она упала на них, ударяясь мордой в грязь. Пена клочками падала из ее распахнутой пасти. В третий раз ударить у возчика не получилось, его запястье оказалось в клещах сидящего рядом "ветерана".
-  Мы-то, может и суки, лошадь-то, причем здесь…, успокойся, папаша…
Возчик в попытке вырвать руку с кнутом, оскалил прокуренные редкие зубы.
-  Сколь жить буду, - вас, падлу германскую, рвать по клочкам стану и внукам сиротам завещу… В первую мировую не добил, зато сейчас, на последок, кровушкой вашей вскраплю…
Дед закашлялся, брызгая слюной себе на колени…
-  Сил, вот, жалко… нету…
Фридрих предупреждающе поднял обе руки вверх. Мужики своевременно поняли его сигнал – в конфликт не втягиваться ! Подойдя к выбившейся из сил лошади, он призвал всех на помощь. Уцепившись за оглобли и хомут, они, с величайшими потугами стали помогать несчастной встать на ноги. Та, как бы принимая помощь, вскочила и, расставив широко передние трясущиеся ноги, утробно заржала, сбрасывая клочками пену с пасти.
-  Дай-ка ведро, дед, - спокойно попросил Фридрих, - ребята, наберите чистой воды.
Один из "ветеранов", шатаясь, пошел к ближайшему ручью. Отпустив подпругу, расстегнув хомут, вынув из пасти коняги удила, трудармейцы стали поить лошадь. Выпив пару ведер, она благодарно терлась о спину своего спасителя.
-  Знаешь, отец, - сдержанно выдохнул Фридрих, глядя прямо в глаза, по сути, этому глубоко несчастному человеку, - ты не беспокойся, мы уже сто раз должны были пасть, как твоя кобылка… Кто знает, может у нас эта дорога последняя в жизни… Так что, давай лучше подумаем, как ее нам вместе, все-таки, пройти, хорошо ? А пока, подкорми поджопником спасительницу ..  И пусть немного отдохнет, за одно и сами хлебушек пожуем…
Дед сердито поджал губы. Отвернулся, но сенца подбросил…
-  Внукам, говоришь, завещать станешь смертушку нашу…А вот, ты посоветуй нам, как ты говоришь, – сукам недобитым, что нам-то, своим детям и внукам завещать…, если Деве Марии будет угодно оставить нас живыми ? Если, конечно, суждено будет…., когда-нибудь… их найти ? А ? Чего молчишь, отец ?
Возчик, бросив очередную охапку сена лошади, уже без особого зла, выдавил из себя:
-  А пущай молятся за царствие небесное моим сынам… Тогда и мне легше пред Всевышним отвечать будет…
… Дождь прекратился. Погода, словно не захотела быть свидетельницей приговора народного !. Она всегда была предательницей, что в горе, что в радости…
… Лошадь по-немногу успокаивалась, не спеша жевала, старое полусгнившее сено. Трудармейцы перекусили небольшим пайком из черного, ржаного, пропитанного потом и дождем, хлебом. Пить из ручья не стали, решили потерпеть. Кто знает, что несет в себе талая болотная вода… Дед тоже успокоился. Кряхтя, подтянул подпругу, словно извиняясь за свою недавнюю несдержанность, погладил морду лошади, что-то нашептывая ей, попытался впихнуть ей в пасть кусок хлеба. Та, сначала, словно боясь обмана хозяина, дернула голову вверх, а потом, осторожно, щетинистыми губами приняла лакомство…, и в знак благодарности потерлась мордой о грудь старика… Эта сцена примирения и взаимного прощения растревожила очерствевшие души трудармейцев. Давно они не видели проявления человеческих чувств, правда, таких противоречивых ! Не сговариваясь,  вынули остатки своего пайка и скормили спасительнице… Дед оттаял окончательно, но вида не подал…
-  Скажи, отец, далеко ли еще до станции ?
- Да верст десять, поди… Куды торопитесь-то…, небось пожалеете, что с лагеря сходите… А то, вас там "ждут, не дождутся"… Сгноят , не свои, так чужие…
- "Чужие" – это кто ?
-  Да, ЗЭКи…, хто, хто…, понагнали их со всей Расеи…, а толку-то ? Одне бягут, их ловют, да расстреливают тут же…, а мы закапывай… Другия – как бы кого заместо себя работать заставить…, непокорных - на нож…, а мы, опеть закапывай ! А вагоны простаивають !
Добровольцы тревожно переглянулись. У каждого мелькнула одинаковая мысль: "Может, действительно, зря напросились ?" Деда прорвало:
- Одно не пойму, твою мать…, - засопел, как дырявый паровой котел.
- Чего не поймешь, отец ?
- Да то… Это какой же жопой власть наша собирается супостата победить ?… Ладно бы трупы на мыло…, а то – в землю, если они враги, конечно ! Иль, вот вы, например…! С одной стороны…, а с другой, - сколь вашего брата сгнившего перевидал, да поперевозил ? А толку-то с вас тут ? Шли бы в окопы, да рвали глотки своим однокровцам… Глядишь, и наших детев меньше попадало бы… Так нет же, то ж туды ж…, - враги… Те враги, вы – враги ! Та де ж тогда нормальные-то, а ? Бабка моя, да внучаты-сироты, так что ль ?
Пассажиры мрачно молчали. В глаза друг другу не смотрели. Они вдруг почувствовали себя обреченными на расправу от тех, чьи судьбы исковерканы Германцами ! Каждый для себя сделал определенный вывод: - таков вердикт народного суда их теперь будет преследовать всю жизнь, пока она, грешная, не закончится…
-  Это ты, отец, у усатого дьявола спроси…, зло буркнул, сидевший рядом с Фридрихом, трудармеец.
Получив толчок в бок, он тут же замолчал.
-  Хто таков, - не понял намека дед.
-  Не дай Бог, батя, тебе догадаться… И вообще, об этом лучше помалкивай ! С нами говорить можешь, не остерегаясь… Но, лучше и с нами не надо…
Дед хотел, было, вновь подстегнуть кобылку, но передумал…
-  Ну, давай, милая, скоро уж… Э-э-эх, бляха-муха… Скольки ж можно-то… Господи-есуси, прости ты нас, грешных…
х х х

… К ночи "добровольцы" дотянули к станции. Спешившись, они созерцали освещенные мощными прожекторами мокрые платформы и пути, которые отсвечивали холодными и злобными бликами. Старик, привязав лошадь к конопривязи, завозился в своем рюкзаке-мешке. Молча подошел к трудармейцам и сунул в руки одному из них внушительный сверток. Сало !
-  Возьмитя, вот…, вам это сейчас больше всего нужно. А на меня, старого, не серчайте! Сложна эта штука, жизня ! Не справедлива, окаянная… А жить надо… Дети вы ишшо !
Мужики оторопели.
-  Но, только помните, - все едино с вас вины никто не снимет ишшо долго… Слишком много горюшка ваши единоверцы принесли… Я-то, можа и пойму, а вот бабам-то не понять никогда… Видать такова ваша доля на этой землице… Ладно, живите хоть вы, коль моих уж нету… Прости, Господи и их и нас, непутевых…
Быстро перекрестившись, махнул рукой и повел своих спутников в комендатуру, расположенную на вокзале. Дед спешил, ему ведь к утру снова необходимо объявиться в лагере…
х х х

… Комендант, с видом крайне уставшего человека, совершенно не впечатлился вошедшими долговязыми "тенями". Да он, собственно, и не смотрел на них. Единственный раз вскинул свой мутный взгляд, когда пересчитывал новую команду. Расписавшись в сопроводительной бумаге, он отпустил деда. Тот ушел, не прощаясь…
-  Андреич ! - простуженной глоткой рявкнул комендант в соседнюю полутемную комнату, - Андреич ! Мать твою…
Кашель вдруг начал его душить. Отхаркивая в ведро, стоявшее в углу под умывальником, он багровел, как помидор. Лицо покрылось потом. Рядом, стоявший боец, видимо конвойный, подал ему воды… Из комнаты вывалился с заспанным и помятым лицом Андреич.
-  Вот, забирай, - прохрипел комендант, - да гляди, пока добавить тебе ничего не смогу, но эти, хотя и доходяги, но работать могут, соображают… Вчера был звонок с оперчасти из-за забора… Тока, слушай, Андреич, ты их держи вместе и подключи в команду к бородатым. Они пока еще в "собак" не превратились, работают… А нам этот состав после завтра, кровь из горла, отправить надо. Дай им пожрать чего, если осталось…
Андреич жадно выпив ковш воды, махнул рукой, приглашая за собой "добровольцев". Бригада вошла в длинное помещение без окон, расположенное недалеко от вокзала. Соломенная крыша в некоторых местах зияла черными дырами. Почуяв недоумение трудармейцев, Андреич прогудел:
-  Станционная конюшня тут до войны была…
-  Ну, и где ж теперь кони ? – съехидничал один из трудармейцев.
-  Да, там же, где и вы теперь будете, - с не меньшим ехидством отпарировал Андреич, - чего с лагеря-то сдернули ? А-а, понял, - "добровольцы", бля… Значит, так: Первое, - перекусите сейчас, чем Бог послал, второе, - слышали наверно, да ? – ваши же бревнышки начнем грузить в полувагоны. 30 штук таких в составе. Срок – до послезавтра. И третье, - если жить хотите, найдите общий язык с "бородачами". Мутный народец, злой, но работают пока исправно…
-  Кто такие "бородачи" ?
-  Да, ссыльные, раскулаченные, со всей Рассеи…
- А-а, понятно. Разберемся. Да и одного поля ягоды мы, - все тот же трудармеец попытался съехидничать, но, увидев кулак своего товарища перед носом, ретировался…
Не то конюшня, не то пересыльный барак впустил добровольцев в объятия мрака и сырости. Но эти "покои" не смущали трудармейцев. Обещанная жратва сковала желудки и будоражила фантазию. Андреич стал греметь крышками от многочисленных армейских термосов в поисках еды.
-  Во ! Есть немного, вам хватит.
Поставив перед бригадой один из термосов с содержимым в виде застывшей перловки, проиронизировал:
-  Прошу к столу, господа, кушать подано ! А вообще-то у нас с этим делом хреновато, конечно. Жратву готовят наши бабы в поселке и привозят к составам, а там, уж кому и сколько достанется, как говориться…
-  А ночлег где у вас тут ?
-  А спать, мужики, тут вредно для здоровья…, можно, как говориться, и не проснуться, - хмыкнул Андреич, - одно хорошо: - с тыльной стороны вокзала кипяток с бойлерной. Правда, там очередина с поножовщиной вперемежку… Охране и то не всегда удается разгонять бьющихся не на жизнь, а на смерть за кипяток. Вот…, ну, вы мужики, видать не робкого десятка, - разберетесь…
Пока их новый вожак бегал по путям, отслеживая подачу полувагонов к погрузочным площадкам, заваленными бревнами, "ветераны" выскоблили до зернинки термос. До отвалу напились кипятку.  Подаренный кусок сала решили не трогать и оставить его для самого крайнего случая. Ну, что, - Слава Деве Марии ! А теперь спать ! До утра целых 4-5 часов ! Для восстановления сил времени вполне достаточно !


х х х

… Фридрих всегда засыпал мгновенно. Снов никогда не видел. Организм, настроенный на максимальную экономию сил, отказывал ему даже в этом… Однако сейчас, словно на большом экране, очень ясно увидел своих детей… "Дочки, даже младшая Ангела, согнувшись в три погибели, пытались рыхлить тяжелую целинную землю. Лиза с маленьким Йозефом стояла над ними, плакала и очень просила работать побыстрей… Рядом стоял матерый и ухмыляющийся лагерный конвойный. Оскалив полупьяную рожу, он медленными привычными движениями стал направлять ствол винтовки на детей…, - "…поднимайтесь, выродки, хватит спать на ходу, - рычал он. Лиза встала между детьми и этим конвоиром, вдруг оборотившемся в двуногого волка, стала вытягивать руки, хватаясь за дуло винтовки"… Фридрих с остервенением рванулся на помощь ! Нет такой силы, которая бы его смогла остановить ! "Стой, гадина !"… Но шевельнуться невозможно ! Руки и ноги оказались прикованными тяжелыми цепями к бетонному полу… ! Еще рывок ! Цепи разлетелись ! Конвойный волк стал хрипеть в предсмертных потугах под железной хваткой Фридриха ! Ненавистную жертву он все же выпустил из рук. Лиза стала просить, - "…не надо, Фридрих, не надо… Ты и так устал ! Домой тебе пора, обед уже стынет ! Н-е-е-т ! "
… С ужасом открыв глаза, Фридрих обнаружил на себе тяжело дышащих товарищей, державших его руки и ноги. На полулежачем Андреиче двое трудармейцев суетливо расстегивали ватник и ворот гимнастерки.
-  Ты, чего, Фридрих, совсем с ума сошел ? Какого черта….
Стряхнув с себя товарищей, не способных это сделать самостоятельно, стал растерянно смотреть по сторонам, - где же эта собака ? Где дети, Лиза ???
-  Приснилось чего ? Ну, ты даешь, озверел совсем… Чуть не передушил нас всех тут…
-  А…, что… тут произошло, - стуча зубами, спросил Фридрих.
-  А, мы, думаешь, поняли ? Слышим вопит и хрипит в твоих лапах мужик какой-то ! Смотрим, - Андреич извивается, как уж, в твоих клещах… Еле вырвали… Да и мне ребра последние помял, ни дыхнуть, ни… Пошли, посмотрим, что сотворил-то ! Задушил, поди, не приведи господи !
Фридрих вскочил и подбежал к лежачему Андреичу. Осторожно приподняв голову, спросил с тревогой:
-  Жив, начальник ?
Начальник кашлянул, выплюнув пучок слюны из горла.
-  Жив…, твою в Бога, душу мать…, вашу… Ты, че, совсем охренел….
Оклемавшись, злой и обиженный одновременно, Андреич, при помощи трудармейцев сел, по-детски раскидав ноги по грязному, бетонному полу. Тяжело восстанавливая дыхание, угрожающе выдавил из себя:
-  Придурки лагерные ! Вот сдам вас, ****ей, коменданту, там и помашете граблями своими ! Кхе-кха… Силу девать некуда, что-ли ?
-  Слышь, начальник, не сердись, будь человеком ! Приснилось ему что-то, а тут ты со своим: "Хватит валяться, поднимайтесь", да еще на ухо спящему Фридриху !
Андреич, на счастье добровольцам, оказался человеком незлопамятным. Трудармейцы всегда верили в то, что тот человек, который кормит, не может быть бесчеловечным !
-  Гладиаторы, ети вашу матушку… Пошли… Паразиты ! К вам по-людски, а вы, как те псы, бросаетесь… Говорил же, бля… - спать вредно !
-  Мужики, - вдруг заорал один из трудармейцев.
Все бросились к нему.
-  Чего кричишь ?
-  Сало !
-  Что сало ?
-  Сало крысы утащили…
Этой беды никто не ждал ! Этого предательства не каждый мог пережить !… Все присели на корточки и обхватили головы руками. Фридриху было тяжелее всех. Он, ведь, укладывал в охапке соломы заветный продукт ! Ему, ведь, доверили жизнь людей! Злость на эту треклятую, непутевую ситуацию перехватила дыхание. Он с остервенением пнул термос, который, словно пуля, улетел в дальний, темный угол чертовой конюшни ! От грохота в темноте заметались толпы крыс, ища спасения !
-  Е… вашу мать, - завизжал начальник, - да вы мне тут весь вокзал разнесете ! А, ну, пошли работать, придурки херовы ! Х… с ним, с этим салом ! Глянь, велика потеря ! Не дадим умереть с голоду, если работать будете так же, как тут кулачищами машете…
Злая бригада поспешила за Андречем…
х х х

… Железнодорожная ветка своей ржавой колеей, извиваясь, уходила от вокзала в сторону тайги. Пройдя километра два, трудармейцы увидели состав, стоящий, как бы во впадине. Земляной вал плотно прилегал к краям полотна, что давало возможность разложить по бортам полувагонов тесовые горбыли для перекатывания по ним бревен.  Люди, в человек двести, копошились вокруг состава. Одни подкатывали заготовки, выхватывая их из наваленных груд, другие перекатывали по лагам, третьи, - укладывали и крепили скобами. Трудармейцы обратили внимание на то, что против каждого полувагона на открытой площадке были предусмотрительно подготовлены кострища. Огромные чугунные котлы висели на распорках. Значит, частично имелась возможность обеспечивать себя кипяченой водой, возможно и варевом из подножного корма. "Добровольцев" Андреич подвел к последним трем  полувагонам.
-  Вот, дерзайте ! К обеду подвезем вам ведра, хлеба, еды… Скобы доставим сейчас, можа еще чего надо…, смотрите… Кострище тоже можно развести, просушитесь хоть… Ручей тут под бугром… Отдыхать по очереди. Благо, гляди-ка, небо-то чистое ! Даст Бог – разветрится, глядишь, просушит и отогреет ваши озлобленные души… В общем, задача ясна ? Работайте !
После ухода начальника трудармейцы не стали долго раскачиваться. Поставленная задача им казалась детской игрой по сравнению с той работой, которую им приходилось выполнять в лагере и на делянах. Конвойный был один на десять полувагонов. Лениво прогуливаясь, винтовку держал на плече вниз стволом, - явный признак того, что он либо был не опытен в конвойных делах, либо ему безразлично все происходящее, хотя кто его знает…
     Дело пошло споро. К обеду все три полувагона были загружены… Андреич, обходивший состав, был зол, хуже таежного зверя:
-  Вот, суки ! Ну, не любите вы Родину свою, я-то здесь при чем, а ? Ну, если не вам грузить, то кому ж ?  - распекал он соседей трудармейцев, - бабам вашим, что ли ? А ведь грузить-то все равно кто-то будет, а вот вы на удобрения пойдете !
"Бородачи-кулаки" угрюмо наблюдали… Терпели…
-  А ты, начальник, наших баб сюды привези… А то, меня вот, сгребли ночью на одну телегу, а моих на другую ! Куды повезли, а ? А-а, - не знаешь… Расстроилси тут, понимаешь… Вези…,  Наши бабы, знаш, как работать могут !… И тебе хорошо будет, и нам зае….сь !
Один из ссыльных стал приближаться к Андреичу. Начальник, похоже, был не робким или привыкшим к таким взаимоотношениям с работягами.
-  Я, что ли, вас "кулачил" ? Я сам не знамо, че дождусь с такими работничками ! Пока гавкаемся тут, фашист сожрет и не подавится и тебя, и баб ваших, с детками в придачу…
Андреич плюнул смачно и с остервенением. С перекошенным ртом двинулся в сторону последних полувагонов. Трудармейцы сидели на бревнах. Молчали.
-  И вы, бля… О ! Че, все уже ? Ну, канальи ! Ну, немчура ! !
Злость начальника также быстро улетучилась, как и пришла.
-  Вы, однако, действительно, не тока термоса гнуть умеете. Ладно, обогрейтесь пока… До вечера. Счас обед, чего Бог послал, подвезут… Ломов нету, да ? И штук пять топоров ?
Начальник что-то быстро записал в свою разлохмаченную записную книжку.
-  Даст Бог, состав к утру отправим…, следующий уж на подходе…
Трудармейцы разожгли кострище, не обращая внимание на удивленные взгляды соседей "бородачей-кулаков", разделись до гола. Темно-серое от пота, грязи и вшей, нижнее белье парило от жаркого пламени, издавая зловонный запах. Потряхивая кальсонами и рубахами, они высеивали вшей в пожирающее их пламя. Из ватников выжали ржавую жижицу грязи, развесили их вокруг костра. Вся эта  "борьба с антисанитарией" заняла часа полтора. Оделись.
-  Ну, вот, снова на свет божий родились, - втягивая свежий весенний воздух, провозгласил трудармеец, - теперь пожрать бы чего… Эх, сало бы не помешало сейчас…
Фридрих воспринял это пожелание, как упрек в свой адрес, но промолчал. Они слишком хорошо знали условия взаимоотношений. "Ветераны" никогда не выражали свои недовольства друг другом или мыслями за спиной товарища. Это губительно в тайге ! А сейчас Фридрих и сам так же думал…
х х х

… После скудного обеда, состоящего из черного ржаного хлеба и мутной жижицы, с заваренной, похоже, на прошлогодней крапиве, трудармейцы все же повеселели.
-  Слушайте, мужики, я думаю, здесь нам все-таки продержаться по-легче будет, как думаете ?
-  Может быть. Только дальше-то что ? Не всю ж войну тут горбатиться…
-  Не всю, не волнуйтесь, - услышали хриповатый голос, подошедшего сзади соседа из "бородачей-кулаков", - откудава христяне, аль нехристи…, не поймем никак ? Вроде как по нерусскому балакаете…
Ветераны дружно и настороженно повернули головы в сторону нежданного гостя.
-  Ну, вот, - начинается "притирка", - мрачно прогудел один из трудармейцев.
Бородач настороженно-выжидательно стал осматривать новую бригаду "нерусей". Не доходя метра два до сидящих, осторожно присел на корточки.
-  Че, напряглись-то так… Откель, спрашиваю, такие ретивые ?
-  А ты чей ходок тут ? Есть проблемы ?
-  Проблемы у нас у всех одинаковы – дожить бы… А вы, мы глядим, как мерины вкалывать взялись-то… Не удобно получается, вишь ли… Вы, значит, шибко Родину любите, а мы, вроде как бы и нет… Только что будете делать после еще таких с десяток полувагонов, а то и вагонов на этих вот харчах ?
-  Как зовут Вас, милейший агитатор, - осторожно поинтересовался Брукхман.
-  Ты, сынок, не горячись, потом познакомимся. Вы подумайте, можа не стоит так ретиво задницу-то рвать…
-  Нам стоит, - твердо сказал Фридрих, привстав на одно колено, подкинул сучья в костер.
-  Это почему ж, позвольте полюбопытствовать, не унимался "бородач".
- Ты, батя, видать за забором еще не гостил, баланды не жрал, волков трупами своих товарищей не кормил, "дятлам" в клюв не попадался… В обнимку с конвойными на деляну не прогуливался… Если есть желание, пожалуйста, Андреичу это устроить труда не составит !
-  Я-то, как раз, повидал то, чего вам не снилось, так шо, пугать меня не надоть…
-  Ну, да, конечно, в нашем положении только и осталось пугать кого-то… То и осталось, если что, на последок порвать глотки… Терять нам нечего, кроме одного…
-  Хм… Чего ж ?
Бородач поднялся. Наверно прощупал то, чего хотел, или осторожничал, как опытный кулачный боец.  Трудармейцы продолжали невозмутимо, на первый взгляд, сидеть.
-  Скажи лучше, батя, зачем пришел ? Помочь чем, или как ?
Мужик снова осторожно присел на корточки. Достал из костра тлеющую щепу, подкурил самокрутку, не выпуская из поля зрения своих, казалось бы, мирных соседей.
-  Я гляжу, вы ребята сурьезные… И все-таки, давайте как-то поймем друг друга… Все мы одного поля ягода – враги народа, одним словом… Не надо бы "ударным трудом" друг друга подставлять… У нас там еще те доходяги есть… Прячем их, как можем… Работаем, одним словом, так, как позволяют им силы…
-  Понятно. Так бы и начал… А то, "враги народа…". Знаешь, отец, хочешь быть врагом народа, - твое дело... Только не спеши говорить об этом, ладно ? Мы, слава Богу, цену слову знаем… Ладно, мы учтем… Только и к вам просьба: - если мы в тяжести окажемся, помогайте ! Если вы – в долгу не останемся ! А лучше делать так, что бы не подвести Андреича… Нам лично возвращаться в лагерь – дорога заказана… Так что, не обессудьте.
Старик молчал. Докуривая, пристально посмотрел каждому в глаза. Видимо хотел удостовериться в надежности странных соседей, плохо говорящих на русском языке. Похоже, что-то показалось ему убедительным в словах нерусей…
-  Гляжу на вас и не пойму, - немцы вы, иль кто ? Пленные, иль как ? Это когда ж наши успели вас захомутать ?
Ветераны сдержанно заухмылялись.
-  Правильно, дед, угадал…, почти: - немцы мы, и захомутали нас действительно наши… Только крестьяне мы, такие же, как и ты, - российские немцы, словом, понял ? Так что, доля у нас одна! Сколько вас будут врагами народа считать, столько и нас, только раза в два дольше !
Старик взметнул злой взгляд. Теперь уже без опаски, встал.
-  Ну, вот и поговорили…. Только че ж вы крапиву-то жуете, как кони…, вон в ложбинке и лук полевской, и черемша поднимается… С хлебушком-то, польза, а не вред… Да и кипяток-то голый чего ж ? Заваривайте с хвоей… Противно, но однако ж каторжане, умные, которые, - знали, как свои жизни от цинги и поноса спасать… Ну, ладно, покедова… А то, вон мужики тревожатся…
Оглянувшись, хмыкнул:
-  А ведь мы думали, драться придется…

5.

… Бригада "ветеранов" работала в погрузке "стратегического груза" вторую неделю, находясь на грани своих возможностей, но без сбоев… Андреич, спасибо ему, не подводил. Доппитание подвозил исправно. На соседних полувагонах "бородачи-кулаки", глядя на слаженную работу этих молчаливых "нерусей", вынуждены были не отставать. Правда, последние, как и обещали, иногда оказывали посильную "бородачам" помощь в перекатывании более тяжелых бревен. Конфликтов не возникало. Конвойные не видели особых причин держать на мушке подопечных. Погода способствовала укреплению надежды на выживание. Солнышко светило, поджаривая голый торс трудармейцев. Они уже подумывали, как найти подход к Андреичу с тем, что бы остаться у него после окончания погрузочных работ. Подумывали… Однако, не все складывалось благополучно. После очередной подкормки троих трудармейцев скрутило. Они ползали по земле, корчась от боли в желудках, началось кровотечение и сильный понос. Сознание покинуло мучеников. Прибежавшие санитары на носилках унесли страдальцев. Больше их никто не видел… Не повезло и Фридриху. Во время крепежа бревен на полувагоне, одно из них выскользнуло из ослабевших рук трудармейца, скатываясь, потянуло собой остальные. Фридрих находился внизу между полувагоном и бровкой вала. Отскакивать было некуда – сзади крутая насыпь. Прижавшись спиной к валу, вытянутыми руками старался отразить от себя падающие сверху заготовки. Голову и туловище спас, а вот ноги… Страшная боль пронизала уже правую ногу. Товарищи помогли вытащить его из-под коротышей и стянуть сапоги. Ступня распухла, становиться на нее стало невозможным. Перелома вроде бы нет. Кто-то из трудармейцев принес из ближайшего ручья студеной воды. Минут через тридцать после холодного компресса боль ушла. Опухоль спала, но работать Фридрих был не в состоянии. Помогло то, что погрузка всего состава уже заканчивалась. Следующий обещали подать только к утру. Значит, появилась возможность в течении всей ночи отдохнуть. С разрешения Андреича трудармейцы соорудили себе шалаш из еловых лап в метрах двадцати от  погрузочной платформы. Так они предложили поступить в самом начале своего "подряда": - чтобы не терять время на переходы от станции до места погрузки, если в ней возникает необходимость в ночное время. Комендант, обходя свои "владения" на это махнул рукой. Все равно состав охранялся круглосуточно сотней караульных солдат.
-  Сбегут, самого расстреляю…, собственноручно ! – прохрипел он в лицо Андреичу, смачно отхаркивая кашлем…
… "Ветераны" поужинав, "чем Бог послал", развели костер. Подогрев воды, помылись и постригли на коротко бороды. В нарушении всех инструкций, Андреич им притащил старые, полуржавые ножницы… Не смотря на кажущуюся простоту и нервозность в поведении, человек он был, все-таки рисковый…
-  Эх, мужики, а ночь-то какая темная…, и звезды, глянь, с пятак светят… Рукой достать можно…
-  Звезды – это хорошо… Ты вот лучше скажи, дальше-то что ? Помните, в прошлом году…, в октябре уже зима хозяйничала. Значит холода придут уже в конце августа… Да и потом, надо что-то думать с Андреичем… Может где и пристроит ?
-  Может…
Не о чем говорить. Только костер радостно взбрыкивает искрами в звездное небо…
-  Не надо беспокоиться. Россия большая… Война, судя по всему еще долгая, так что работы нашему брату хватит… Тут другое: - я вот вчера видел, как один "бородач-кулак" орал благим матом и рвал на себе волосы. Весточку каким-то образом получил из дома. Три сына через месяц после ухода на фронт, погибли один за другим. А когда его взяли, им было по шестнадцать… Никого у дедка не осталось, - ни родных, ни внуков, ни жены… Она у него на хозяйстве оставалась за которое его же и арестовали… Расстреляли в 40-м… В морду плюнула НКВДэшнику при аресте… Так что, мужики, горе, - оно не выбирает…
-  Не выбирает… Мы тут раны зализываем, а наши-то там дома… Как бы и нам не пришлось также зубами рвать траву… Год скоро, а ни слуху, ни духу…
-  Давайте спать лучше…, наговоримся еще… У нас не меньше горя… Его пацаны погибли в бою с германцем… А мы и этого не можем… Нет прав таких ! Нет, братья, - горе, все-таки, выбирает, - кому и что…
"Ветераны" уснули. Каждый видел во сне свой дом, детей, такими, какими запомнили их в последнее мгновение…
х х х

… Часа в четыре кто-то стал трясти шалаш. Трудармейцы, чертыхаясь, выползали из своего укрытия. Над ними возвышались, словно привидения, трое военных. Старший из них, коротко отчеканил:
- Поднимайтесь ! Через два часа вам быть у коменданта… Да одеться не забудьте…
- Что случилось, начальник ? Состав подают, что ли ? Так нет проблем, мы всегда готовы !
- Болтайте меньше…, делайте, что говорят ! Опоздание будет расцениваться, как дезертирство, со всеми вытекающими последствиями, понятно ?
Вооруженная троица исчезла в темноте, также быстро, как и появилась…
- Что это все значит, мужики ? Странно, Андреича не видать…
-  Спит, наверное, или носится где-нибудь… Мы что, одни у него ?
-  Эх, чует моя задница, - ждет нас дорога дальняя…
-  Похоже.
-  Ладно, собираемся ! Там видно будет… Не разлучили б только…
"Ветераны" аккуратно сложили не хитрый рабочий инвентарь у входа в шалаш, ведра повесили над давно потухшим кострищем. Подумав, решили: - по-тихоньку выдвигаться к месту назначения, ориентируясь на блики фонарей, игриво пробивающихся сквозь равнодушный сосняк и ельник. Фридриху идти было трудно. Боль с каждой поступью пробивала ногу. Кто-то из товарищей подал ему попавшийся сосновый кол. Так и плелись часа полтора… У входа в вокзальное помещение стояло несколько вооруженных офицеров и подошедшие группы работяг. Всех проверяли по списку и отводили в сторону к формирующейся колонне. Часам к восьми утра в ней собралось около ста пятидесяти человек. Люди стояли молча, как перед расстрелом… Никто не задавал вопросов. Все прекрасно понимали, что они на пороге чего-то рокового… Комендант, принявший доклад от одного из офицеров о выполнении распоряжения, кашлянув, произнес:
- Чего напряглись-то так ? На расстрел вас не поведут, - попытался он блеснуть остроумием, - ваши руки Родине требуются не только здесь ! Товарищ старший лейтенант, проводите это "войско" в зал ожидания. Никого не выпускать. А, вы уважаемый, палку-то оставьте !
Фридрих отбросил костыль, хромая, поплелся в сопровождении друзей.
-  Фридрих, как думаешь, что это все значит ?
-  Комендант же сказал…, - Родине в другом месте потребовались…
- А до этого, что были не востребованы ?
…Зал ожидания был пуст. Скамьи предусмотрительно расставлены. У стены стол и небольшая трибуна на нем. Портрет Сталина, прикуривающего трубку на затянутой паутиной стене. Осмотревшись, "ветераны" обратили внимание на то, что среди собранных не было "бородачей". Похоже, собрали одних трудармейцев, во всяком случае по приглушенным разговорам на различных языках становилось понятным, что это именно так… Немцы интуитивно пересортировывались в толпе, стараясь тесниться друг к другу. Толпа привычными методами сбилась по национальным "кучкам". Тревога нарастала…

х х х

… Входная дверь зала ожидания открылась и сквозь плотную толпу вдоль стены прошла к трибуне группа гражданских, сопровождаемая парой офицеров НКВД. Впереди этой группы  невысокого роста женщина. Потертая кожаная куртка, хромовые сапоги, слегка скрываемые темной юбкой, выдавали ее за серьезное начальство. В зале воцарилась тишина. Подойдя к трибуне, обвела взором уставшего человека  присутствующих. Взгляд, словно рентгеновский луч, просверлил каждого…
-  Товарищи !
Трудармейцы недоуменно переглянулись. Так к ним в последние месяцев десять никто не обращался…
-  Я, Бахолдина Варвара Максимовна, Депутат Верховного Совета СССР по Алтайскому краю. Правительство приняло решение привлечь Вас на сезон посевной и уборочной в колхозы и совхозы… Армии нашей нужен хлеб. Требуется ваша помощь. Надеюсь на сознательность Советского гражданина. Сейчас вас проведут в состав. Отправление поезда через пятнадцать минут…
Трудармейцы молчали. Все просто и ясно. Даже как-то буднично. Будто не сидят в зале доходяги, потерявшие всякую веру в будущее, будто не ходили они в обнимку с костлявой смертушкой… Просто, как в конторе на наряде у председателя или бригадира… Все просто и обыденно !
-  Пожалуйста, – через плечо скомандовала она сопровождающим, -списки у вас ?
-  Так точно.
-  Проследите своевременную посадку …
х х х

… Состав был предусмотрительно расположен напротив самого вокзала и состоял из разных вагонов. В голове  – два пассажирских, видимо для охраны и начальствующего люда. С десяток  товарных, в этот раз, судя по многоголосому мычанию – с крупнорогатым скотом. Несколько вагонов с лесом, а последние три – для трудармейцев… Подгоняемые конвойными "нужная рабочая сила" вползала в открытые створки вагонов. Принцип погрузки был один: - сильные помогали слабым. Шестерка "ветеранов", держась гуськом друг за друга, влезли в один "скотовоз"… Пол был устелен соломой, и к большому удовлетворению "ветеранов", - сбитые лежаки ! В углу "заботливой" рукой сооружены баки… под парашу. За несколько минут до отправки к вагонам подошла подвода, и молчаливые местные мужики равнодушно-привычными движениями впихнули охапки связок с черным хлебом, подали бак с питьевой водой. Створки захлопнулись. Все. "Ветеранам" повезло. Им удалось расположиться на нижних ярусах. Спора из-за хлеба и воду не было. Они слишком опытны, и знали цену жизни, которая могла закончиться из-за малейшего непонимания при дележе еды. Хлеб распределили поровну, а воду решили экономить и пить только в крайнем случае… Время шло, а поезд почему-то не трогался с места. Неожиданно в проеме створок вагона появилось несколько военных. Взобравшись, они произвели перекличку.
-  Скажи начальник, куда хоть нас…
Как ни странно, но ожидаемого обычного хамства и грубости трудармейцы не услышали. Один из военных помолчав с секунду, и как-то по-домашнему, ответил:
-  Да не волнуйтесь вы, товарищи, вам же сказали – в колхозы и совхозы Алтайского края… Ехать туда с неделю будете. Там вас встретят и распределят по хозяйствам… Вы ж все механизаторы, а там одни женщины, старики, да дети малые в полях… До осени подкормитесь на колхозных харчах…, а потом… В общем пока так. Однако я вас должен предупредить: - в  отношении вашего контингента инструкции остаются прежними… Сами понимаете, в случае чего, ваше путешествие прервется по законам военного времени! Все ! Счастливого пути !
… Створки теперь уже окончательно захлопнулись, до боли знакомым, скрежетом. Состав после длительного паровозного гудка резко дернулся, коровы заорали дикими воплями. Падали, наверное, ломая себе ноги…Трудармейцам в этот раз было легче, – они лежали на лежаках…
…Давай-ка передохнем, уважаемый оппонент… Хочу подчеркнуть одну характерную особенность… По свидетельству ряда исследователей истории насильственных переселений российских немцев, в соответствии с решениями ГКО Совнаркома СССР планировалось расселить в Алтайском крае 95 тыс. человек, в Омской области – 85 тыс. человек, в Новосибирской области – 100 тыс. человек. К  январю 1942 года основная масса прибыла в назначенные места. Так вот, совершенно не выяснено, сколько еще человек, временно отозванных из зон принудительного труда системы ГУЛАГ НКВД СССР и сколько, прибыло в первой половине 42-го в пункты назначения. Посчитать не представится возможным. Данная категория российских немцев были "никто" и именовались они "никак" ! Их увезли из лагерей под конвоем, конвой же от спецкомендатур НКВД на местах их принял, последний и контролировал трудовую повинность! Даже личные дела трудармейцев не передавались в местные органы НКВД, из-за чего при внесении в списки хозяйств фамилии этих "никто" и "никак" искажались. Записывали фамилию так, как слышалась на русский манер. А труднопроизносимые немецкие имена тут же переписывали на схожие русские, т.е., Фридрих превращался в Федора, Ганс в Ивана, Генрих в Геннадия и т.д. Сотни этих несчастных, выживших в трудовых лагерях, не попавших в зубы дикого зверя на делянах в тайге, не поддавшихся "стукачам", но с остатком веры выжить, даже не представляли себе, что значит, в их новом положении быть чужим, среди своих… Исследователь Т. Чебыкина, в частности, пишет: "… Дело в том, что советские немцы являлись не только источником дешевой рабочей силы, но и идеальным объектом для создания культа врага, являвшегося неотъемлемым элементом идеологической системы тоталитарного общества. Для этой цели из общей массы населения вычленялась группа людей, имевшая предпосылки для того, чтобы стать общепризнанным врагом для широких масс населения. На сконструированного таким образом врага возлагалась вина за трудности жизни, что позволяло направлять недовольство в нужную сторону и стимулировать трудовой энтузиазм масс как элемент "отпора врагу". Идеальным для этой функции являлся такой "внутренний враг", черты которого позволяли декларировать его единство с "врагом внешним"…"
… Ничего добавить или убавить из сказанного не могу. Тому подтверждение даже моя жизнь в эпоху "развитого социализма"…Оставь пока, уважаемый оппонент, не оспаривая, наш вывод. Ну, если не терпится, посмотри в архивах, того же, Алтайского.- когда, в каком году такие немцы, направленные в поля из трудлагерей в 42-м,  установленным порядком встали на переучет в спецкомендатурах… А я тебе скажу: - спустя 4-5лет! А теперь еще одно обстоятельство. В октябре 1942 года ГКО принял постановление "О дополнительной мобилизации немцев для народного хозяйства СССР". Только теперь "призыву" подлежали не только мужчины от 15 до 55 лет, но и ЖЕНЩИНЫ-немки в возрасте от 16 ! до 45 лет. Но это еще не все. "Мобилизации" подлежали матери-немки у которых дети достигли 3-х летнего возраста!  Остальные дети, т.е. 4-х, 5-ти и т.д., насильно, под страхом репрессии, отдавались либо в русские семьи, либо… Сколько таких малышей умерло от голода, от холода? Сколько детишек остались под чужими фамилиями? Сколько потом из них пошли в преступники и прочие "нежелательные элементы"? Это, что не признак геноцида? А если нет, то тогда что ?

х х х

… Пока колеса вагона нервно отстукивали время, оно тянулось и мучительно давило на психику обреченных на неизвестность будущего. Обещанная возможность "отъесться на колхозных харчах", в которую мало кто верил, все-таки будоражило сознание. Рядом с Фридрихом лежал его товарищ, который в конце декабря 41-го примкнул к "ветеранам". Вместе на деляне делились последним чтобы выжить. Повернувшись к Фридриху он стал стонать, держась за живот.
-  Что с тобой, Артур ?
-  Слушай, Фридрих, похоже, мне уже не встать… Меня давно мучили эти приступы…
-  Так чего ж молчишь, - засуетился, с трудом поднимаясь, Фридрих, - погоди, сейчас воды поднесу… Мужики, мне бы пол-кружки, товарищу плохо…
Таков был уговор: - тот, кто претендует на воду, должен озвучить причину. Сделав несколько глотков, Артур перестал стонать, но дыхание было тяжелым. Его стало трясти в ознобе, ноги поджимал к подбородку, руки  прятал под фуфайку в запазуху.
-  Кто знает, может и простыл где, - прохрипел страдающий, - ничего пройдет, ни в первый раз…
Фридрих заботливо укутал товарища, сняв с себя фуфайку. Подняв с пола соломы, укрыл ею ноги и спину.
-  Держись давай, пережили столько с тобой, а ты расклеиваешься…
-  Знаешь, Фридрих, - пережили, не пережили, только что-то уставать я стал. Нет, не от работы… Меня все время не покидает странное чувство, - такое впечатление, что весь этот год в меня вбивали ржавые гвозди… Мне так кажется, что кому-то нужно не столько нашей продуктивной работы, сколько расплодить задавленных страхом народу… Не пойму только одного, - неужели властям не ясно, что любое…, земноводное, задавленное страхом, но выжившее, способно на крайние, отчаянные меры? Помнишь, тогда на деляне: - конвойные ранили волка и хотели его взять? Помнишь, как этот зверюга в предсмертном отчаянии бросился на одного из них… Выжить сильно хотел…, но не удалось. От встречной пули погиб… Но, достойно! Правда, ведь? Вот и мне иногда так хочется…
Фридрих давно уже усвоил одну примету: - как только раненый или больной человек начинает размышлять о прошлом, жалеть о несбывшемся – смерть рядом! Стоит, сволочь, ухмыляется !
- Слушай, брат, кончай ты эти свои разговоры-рассуждения.., - надо ж было как-то его  срочно обнадежить. Фридрих знал, что Артур слишком доверчив, и сейчас в этом его спасение, - правильно будет, если мы с тобой переживем все! Ты видел начальницу на станции? Зверь-баба, но что-то в ней …, человеческое, что-ли, есть… Так мне, во всяком случае, показалось.
- Просто ты так очень хочешь, - усмехнулся Артур, - я ведь до войны школьным учителем был, историю детишкам преподавал… Эх, черт возьми ! Получается, что я им врал…, насчет… светлого будущего-то… Ты не представляешь, как мне стыдно сейчас!
Практицизм в характере Фридриха подсказывал, что ему не удается вывести друга из "опасной зоны". Злость внутри закипала. Он только не мог понять, - на кого и за что ?
-  Давай-ка лучше подумаем, как дальше нам с тобой приспосабливаться… Думаю так: - приедем, - я на трактор, ну а ты в школу…
-  Да ты что, Фридрих, кто ж мне позволит-то? Да и не пойду я… Не хочу больше врать. Не хочу!
-  Ладно, ладно, - не расстраивайся, - Фридрих понял, что эта тема для него действительно очень болезненна, - ну, тогда в прицепщики со мной…
-  Хорошо. Уговорил, - Артур оценил попытки друга увести его от постыдного прошлого, и от смерти…
Замолчали. Казалось, обоим легче стало на душе.
-  А люди? – Наткнулся Артур на новую проблему в своем воспаленном сознании.
-  Что, люди ?
-  Вот представь, - у них горя не меньше нашего, если не больше… Помнишь нашего "бородача-кулака"? Это ж в каждой семье! А тут мы явимся, немцы не добитые! А? Как считаешь ? Придемся ли ко двору ?
-  Да, ты прав…, только я думаю, что мы выжили пока только лишь потому, что умели работать… Придет время, я верю, и все станет на свои места! Иначе, какой смысл?
- Мудрый ты, Фридрих ! Все-то знаешь наперед…

х х х

… Снова, как и год назад, дорога казалась мучительно долгой. Частые и длительные остановки выматывали. Вагоны со скотом отцепили, вместо них вклинили другие, только теперь уже с людьми и с грузом различного назначения. На одной из станций, похоже в Новосибирске, подцепили несколько вагонов с немцами из Ростова на Дону. Створки раскрылись. "Больные, мертвые есть ?" – все тот же рявкающий голос охраны возвращал сознание неподвижных…. Следом озвучивались фамилии очередников на выход. Кому-то повезло! Добрался до места! А кому-то… Артур ослабел окончательно, но был еще в сознании… Ответить уставным образом конвойному на вызов сил уже не было… Фридрих пришел в ужас! Двое ведь их осталось ! Ночью на каком-то полустанке вывели четверых "ветеранов"! Брукхман и все остальные по очереди обняли лежачих…
-  Держитесь, братья!"
Все. Пустота...
- Рейман ! Здесь? Жив? – не унимался конвоир.
Эх, как хотелось Фридриху заткнуть эту пасть! Впрыгнувшие в вагон военные склонились над Артуром.
-  Не трогайте его…, пожалуйста! Болен он! Я присмотрю за ним…, там на месте… Оставьте нас…
Нет, не услышали ! Вкинули носилки. Стали перегружать тело. Фридрих заплакал… Свалившись с лежака, он обнял друга… Уходила последняя опора в жизни. Одиночество – это то чувство, с которым он никогда по жизни не сталкивался! Это то чувство, к которому не был приспособлен! Страх – омерзителен! Он страшнее смерти! Фридрих плакал… Крепкие руки конвоиров бросили его на свое место. Подняли носилки.
-  Держись, Фридрих, - вдруг произнес Артур, - и живи…, чтобы жить…, всем на зло…, живи, прошу тебя, брат ! Если, вдруг, моих увидишь – скажи им…, а в прочем, что ты можешь сказать…, мы ведь не знаем, где нас упокоит земля, - голос друга, брата… угасал…
Фридриха душили слезы…
-  Артур, держись, я найду тебя…
… Поезд грохотал своими буферами и нес полуживого последнего "ветерана" трудармейца по Алтайской степи, которая в предсмертной агонии нуждалась в крепких мужских руках… Стране нужен хлеб ! Армии нужен хлеб ! Рабочим нужен хлеб ! Нужна победа над ненавистным Германцем !
… По сведениям различных Советских источников в 1942 году состояние сельского хозяйства страны значительно отставало в своем развитии по известным причинам. Посевные площади составляли всего 63% довоенного уровня, поголовье крупнорогатого скота – 62%, валовая продукция едва достигала – 37%. Это означало, что можно было накормить только половину активных бойцов, находящихся на передовом рубеже, половину рабочих, специалистов и инженеров, работающих на военных производствах. Это значит, что само крестьянство влачило жалкое существование, ибо они ВСЁ отдавали фронту. Сколько осужденных на длительные сроки за «сбор колосков» на полях, чтобы прокормить детей, ни один исследователь не назовет!
    Несмотря на то, что решением ГКО в период с конца 1941 и 1942 годов была развернута гигантская программа перевода всех отраслей промышленности на военное производство, запасные части для оставшихся тракторов, машин, сеялок, плугов и пр. практически не поступали в хозяйства. Основной тягловой силой были старые лошади, старики, женщины и дети… Роль трудармейцев, вырванных из трудовых лагерей системы ГУЛАГ НКВД СССР при помощи Депутата Верховного совета СССР Бахолдиной В.М. и волей судьбы вставших в один ряд с вдовами и сиротами на Алтайской ниве, невозможно переоценить, прежде всего из-за того, что Варвара Максимовна рисковала своей судьбой, она ходила по острию бериевского ножа! Я должен сказать, что совершенно недавно я обнаружил в Векипедии, свидетельства об игнорировании руководством Шипуновского района Алтайского края требований приказов и распоряжений НКВД СССР по ужесточению режима спецпоселенцам, немцам прежде всего. В качестве негативного примера «полной потери политической бдительности» местным партийным и советским руководством приводится такой пример: -  там райком партии и райисполком назначили немцев на должности заведующих общим отделом райисполкома, районным отделом коммунального хозяйства, дорожным отделом, директором райпищепромкомбината, заведующим районной больницей, председателем районного общества Красного Креста и др. «Указанные лица, пользуясь своим служебным положением и отсутствием контроля со стороны райкома ВКП(б) и райисполкома в течение месяца приняли на работу в эти организации до 80 человек немцев-переселенцев…». В результате в районе «на откуп немцам», была отдана «вся медработа», «резка и сушка картофеля для РККА» и др. Вполне естественно, что после того как этот пример стал достоянием краевого руководства, последовали немедленные организационные выводы. Было сменено руководство района, а все немцы, о которых говорилось выше – уволены и направлены в колхозы, в трудовые армии со знаком «неблагонадежного» и т.д.
 Однако нынешняя власть банально забыла о гражданском подвиге трудармейцев из числа Советских немцев на Шипуновской ниве! Орденоносцев из таких тружеников тыла мы не увидим! Как не увидим на страницах районных газет ни одной статьи в память тех трудармейцев, которые в годы войны не уходили от трактора ни на шаг. Накануне 70-летия уничтожения Республики Немцев Поволжья я задал вопрос редакции газеты «Степная новь» Шипуновского района Алтайского края: - планируются ли репортажи о трудовых подвигах немцев-трудармейцев на полях Шипуновского района в годы войны. Даже назвал фамилии, которые однозначно заслуживали памяти не потому что я так хотел, а потому что так считали русские люди, которые вместе с немцами-трудармейцами добывали хлеб для фронта. Ответ был вполне обнадеживающий мое воображение: - обязательно планируются! В реалии – ни слова даже на намек!
…. Цинизм власти –это ее визитная карточка!
Попытайся, уважаемый оппонент, доказать обратного…




Ч  А  С  Т  Ь    4


… ВСЕХ ДЛЯ ФРОНТА, ВСЕХ ДЛЯ ПОБЕДЫ !


1.



Совершенно секретно.

Постановление Государственного Комитета Обороны от 10 января 1942 года
№ ГКО-1123 ее.
Москва. Кремль.

"О порядке использования немцев-переселенцев призывного возраста от 17 до 50 лет"

       В целях рационального использования немцев-переселенцев мужчин в возрасте от 17 до 50 лет Государственный Комитет Обороны ПОСТАНОВЛЯЕТ:
1. Всех немцев – мужчин в возрасте от 17 до 50 лет, годных к физическому труду, выселенных в Новосибирскую и Омскую области, Красноярский и Алтайский края, Казахскую ССР мобилизовать в количестве до 120 тысяч в рабочие колонны на все время войны, передав из этого числа:
А) НКВД СССР – на лесозаготовки – 45 тысяч человек. НКВД СССР – на строительство Байкальского и Богословского заводов – 35 тысяч человек.
Б) НКПС СССР (Народный комиссариат путей сообщения) – на строительство железных дорог Сталинск-Абакан, Сталинск-Барнаул, Акмолинск-Карталы, Акмолинск-Павлодар, Сосьве-Алапаевск, Орша-Канда Гог, Магнитогорск-Сора – 40 тысяч человек.
     Проведение мобилизации возложить на НКО (тов. Щаденко) совместно с НКВД НКПС.
     К мобилизации приступить – немедленно и закончить 30 января 1942 года.
2. Обязать всех  мобилизованных немцев явиться на сборные пункты Наркомата обороны в исправной зимней одежде, с запасом белья, постельными принадлежностями, кружкой, ложкой и десятидневным запасом продовольствия.
3. Обязать в НКПС и Управление Военных сообщений НКО обеспечить перевозку мобилизованных немцев в течении января с доставкой к месту работы не позже 10 февраля.
4. Обязать НКВД СССР и НКПС СССР установить в рабочих колоннах и отрядах из мобилизованных немцев четкий распорядок и дисциплину, обеспечив высокую производительность труда и выполнение производственных норм.
5. Поручить НКВД СССР дела в отношении не явившихся по мобилизации немцев на призывные пункты или сборы для отправки, а также в отношении находящихся в рабочих колоннах за нарушение дисциплины и отказ от работы, за неявку по мобилизации, за дезертирство из рабочих колонн, рассматривать на особом совещании НКВД СССР с применением по отношению к наиболее злостным  ВЫСШЕЙ МЕРЫ НАКАЗАНИЯ.
6. Установить нормы продовольственного и промтоварного снабжения для мобилизованных немцев по нормам, установленных ГУЛАГу НКВД СССР. Обязать Наркомторг СССР выделять НКВД СССР и НКПС СССР на всю численность мобилизованных немцев продовольственные и промтоварные фонды по этим нормам полностью.
7. Наркомзему СССР выделить в течении января-февраля месяца для НКВД СССР на лесоразработки 3500 лошадей. Наркомзагу СССР выделить на 3500 лошадей дополнительные фонды фуража.
8. Наркомфину СССР совместно с НКВД СССР предусмотреть в финплане НКВД СССР необходимые средства на оплату перевозки немцев и другие расходы по их хозяйственному обзаведению.

Председатель Государственного Комитета Обороны    И. Сталин

…Трясучий вагон, издавая зловонный запах гари своими тормозными колодками, тащил в скотообразном положении "мобилизованных" Советских немцев для самопожертвования ради того, чтобы доказать всем свою любовь к Родине, не потеряв при этом достоинства и собственного лица… Фридриху казалось – конца этой тряски уже не будет... В Барнауле в течении пятичасовой стоянки в вагон впихнули еще толпу растрепанных оборванок  женщин-немок с многочисленными детьми. Малыши все время плакали. Матери ничем помочь им не могли. Речи о питании не шло, не было даже воды. К запаху от тормозов добавилось зловоние мочи и других человеческих испражнений. Фридрих за всем этим наблюдал лежа на том самом лежаке, который ему достался с самого начала пути. Подняться сил не было. Ждал своей очереди на выход… Только бы не покинули силы ! Злость в стонущей душе не давала покоя. Он заставлял себя верить в то, что на самой последней секунде – встанет!… Таскать себя на носилках не позволит ! "Я не дохлая собака!" –  Фридрих "заводил" свои нервы, чтобы не дать погаснуть сознанию. "Я тебе покажу, зараза пучеглазая ! Не дождешься ты меня в свои объятья! Вот только встану…" Его могучая натура привыкла ненавидеть все то, что мешало, а ненавидеть человека так и не научился… Он сам не мог дать объяснений своему характеру… Вот и сейчас, уже в сотый раз терзал в полузабытье прожитое: "За что все это?… Зачем?… Почему?… Для чего?"
… Не мог он знать решения Председателя ГКО СССР, которое на отмаш рубануло Советских немцев, призывая в трудовые колонны по второму разу… Их, еще не успевших даже расселиться по хозяйствам, по головам пересчитали и передали министерским ведомствам в виде дешевой рабсилы. Сталин потребовал "позаботиться" о них в соответствии с нормами довольствия ГУЛАГа перед "мобилизацией". Только, спрашивается, где они смогут набрать в дорогу продуктов, да еще на десять дней ? Кто бы их по доброй воле и душевному порыву из местных, обеспечил добротной зимней одеждой и постельными принадлежностями? С какой это радости?! Да еще ложку и кружку в придачу! … Фридрих и его товарищи еще год назад усвоили, что Советские немцы в одночасье оказались осужденными и приговоренными к высшей мере наказания. …Так что, опоздал товарищ Сталин со своими угрозами ! Лагерный голодомор, те же расстрелы, моральное унижение на делянах – своеобразный творческий подход в предварительной подготовке к скрытому идеологией геноциду. Опоздал ты, товарищ Сталин, опоздал… Тебя Советские немцы давно уже раскусили, по сему, - не боятся, а стараются вычислить, - что может спасти от травли и беспричинной, объективно рожденной, ненависти русских людей… Единственное, в чем не сомневались "ветераны" до последнего момента: - в роковом исходе, выпавшем на немцев, "мобилизованных" в августе 41-го. Теперь Фридрих окончательно убедился, что это именно так. Теперешние его совагонники: - старухи, женщины и многочисленные дети, - тому подтверждение. Где в данный момент у этих измученных и морально раздавленных сыновья, мужья, отцы ? Да, там же, где он сам... Там же, где и его товарищи… Затухающее сознание каждый раз вспыхивало, когда он, глядя на этих несчастных, говорил себе: "Наверное, и мои вот так же, где-то маются …" Он пока не знал, как выстоять самому в этой сверх жестокости, как помочь семье, но он твердо верил в то, что обязательно встанет… А, там сам черт не страшен ! Смерть не может быть сильней справедливости!
… Вагон продолжал грохотать. После Барнаула было еще несколько, очень коротких остановок. По отработанной схеме высаживали и мертвых, и больных, и здоровых, по списку, по очереди, установленной дьяволом… Фридрих ощутил свое одиночество в вагоне. Криков женщин и детей стало меньше…


2.

… Около четырех часов утра. На востоке яркие звезды черного небосклона слегка начали гаснуть – приближалась заря, а за ней новый день, новые тревоги и неимоверные заботы… Шипуновская земля готовилась к встрече спецпоселенцев. А они, ой как ждали, встречи с ней !
… Поезд нервно гасил ход, грохоча буферами, издавая пронзительный визг тормозами. Женщины засуетились: - одни стали будить малышей, другие, наоборот – успокаивать плачущих и кричать, подзывая старших. Этот многоголосый, душераздирающий крик напоминал панику пассажиров на терпящем бедствие корабле. До лежачего без движения Фридриха никому дела не было. Собственно, никто и не интересовался им. Мало ли лежачих каждый день выносят. На станции разберутся болен или мертв… К моменту полной остановки поезда толпа уже сосредоточилась у створок. Лица спецпоселенок полны решимости выйти от сюда вопреки всех возможных запретов. Силы и терпение этих изгоев кончились. За две с лишним недели пути, ослабевшие ребятишки гроздями висели на немощных материнских руках. Старшие крепко держались за подолы, чтобы не потеряться. Прошло минут десять, створки не открывались. Наступила гробовая тишина в вагоне. Люди напряглись, прислушиваясь к забортной жизни в надежде услышать спасительное: - "Выходи по одному по списку !" Тишина ! Ни звука ! Женщины, словно по команде, подняли страшный крик и стали стучать ногами, кулаками в стены вагона. Только минут через двадцать пахнуло свежим утренним Шипуновским воздухом. С десяток мужчин, выкрикивая нужные фамилии, нещадно матерясь при этом, принимали вываливающихся. Нетерпеливые дети, спрыгивая самостоятельно на щебенистую насыпь, в кровь ранили себе колени и ладони. Перед каждым вагоном выстроились десятки подвод, снаряженных от всех колхозов и совхозов Шипуновского района, коим было предписано принять спецпоселенцев.
…Встречай земля новые рабочие руки, вместо ушедших на фронт мужиков! Прими, и не дай умереть без вины виноватыми !
… Всех для фронта, всех для победы…
х х х

… Прошло минут сорок. Фридрих ждал своей очереди на выход. Но команды нет ! "Что ж они, сволочи, забыли, что ли ?… Потеряли ! Ладно, сам пойду. Сам ! Встать только надо…" Свалившись с лежака, пополз к выходу… Щебенка насыпи приняла его ослабевшее тело неприветливо, жестко... Шапка уберегла безвольную голову от тяжелой травмы. Ватник спас ребра... Фридрих отполз от железнодорожного полотна в сторону. Почувствовав под руками молодую поросль, перевернулся на спину… Господи, какое счастье вдохнуть чудесный, свежий воздух !  Сколько пролежал, не известно, но, открыв глаза, он понял, что или от свежего воздуха, или от нахлынувшей свободы, (конвойных-то нет) силы возвращаются. Тошнотворного головокружения нет. Туман в глазах исчез. Надо вставать… Сначала на четвереньки, потом на правую ногу, затем на левую – встал ! Встал, как кряжистый дуб ! "Ну, что, косая, получила ? Мы еще посмотрим, кто кого ! Иди от меня, зараза… Поспешила ты, костлявая !" Проснулся богатырский организм Фридриха ! Теперь он знал, - до цели дойдет ! Знать бы только, где она…
… Осмотрелся. Впереди, метрах в ста по направлению движения поезда, виднелось средней высоты, бревенчатое здание, - вокзал ! "Что ж, пойдем туда, там и разберемся." Перед ярко освещенным входом несколько человек в железнодорожных фуражках о чем-то оживленно спорили, курили. "Станционное начальство, наверное…" Фридрих своим исполинским ростом, тяжелой поступью, громким дыханием, неимоверно грязном и разорванном ватнике напоминал уродливое чучело. Железнодорожники смотрели на него, раскрыв рты от неожиданности. Чем ближе приближалось к ним это чудище, тем напряженней становились их лица.
- О, глянь, Михалыч, а это что за привидение ? – воскликнул без ложного удивления один из железнодорожников.
- Ты, кто, мужик и откуда взялся ? Среди наших таких вроде нету, не местный, что ль ?
Фридрих остановился, расставив широко ноги, которые предательски тряслись, скорее от напряжения в борьбе со слабостью, чем от страха…
- Вон с того вагона я…, никто меня не звал…, сам, вот решил... Куда дальше-то мне деваться ? – он с большим трудом, путая русские слова с немецкими, выдавливал из себя, главный на данный момент, вопрос.
"Начальство" переглянулось меж собою, - явно не ожидая такого визитера. Не понятно, как он тут мог оказаться, вроде всех выгрузили и отправили. Собственно, ничего удивительного нет. С этими эвакуированными голова кругом идет. Всю Россию в Сибирь, похоже, везут… Наших мужиков туда, а их сюда… Война, проклятая !
- Откуда ты, отец ? – участливо спросил один из железнодорожников.
- Я ж сказал, вон с того вагона…
- Да, нет, вообще… С каких краев к нам ? А то у нас приказ: - по списку в хозяйства всех, кто в этом составе…
- Из трудового лагеря отозван…, временно…, на работы…
Фридрих вновь почувствовал тяжесть во всем теле.
- Кем отозван ? – через паузу с подозрением спросил все тот же.
- Бахолдина, кажется, ее фамилия…
- Кто, кто ??
Эта фамилия отрезвила мужиков.
- А ты не врешь, случаем ?
- Хм, зачем мне, - силы уходили, - слушайте, дайте воды, а потом делайте со мной, что хотите…
- Михалыч, отведи его в чайную, попои там. А я доложусь пока-мись… Пусть решают… Бахолдина… Вчера только наводила тут шороху, язви ее, и вот опять "неучтенка" появилась… Куды колхознички глядели, спрашивется ? А мы крайние…
… Хозяйка чайной с азиатско раскосым лицом не спеша протирала многочисленные стаканы. Взглянув на вошедших в неурочное время гостей, обомлела. Возмутиться не успела, Михалыч опередил:
- Женечка, дай яму чайку горяченького, закусить что-нибудь… Ох, господи…, - махнул рукой и направился к выходу, - пригляди за им, придут щас, заберут…
Фридрих залпом выпил три стакана горячего чая. Пару кусочков хлеба положил в карман фуфайки, остальные осторожно, не спеша, тщательно разжевывая, съел.
- Не торопись, батя, успеешь…
- Какой я  тебе "батя", мне всего-то тридцать шесть… моложе тебя, хозяйка, похоже…
- ? ? ?
Головокружение вновь напомнило о себе. Желудок впервые за эти долгие сутки получил горячего. Бунтарские силы ринулись по жилам. Гулкими ударами в висках запульсировала кровь. Стало нестерпимо жарко. Пот прошиб все тело.
- Спасибо тебе, хозяйка…, заплатить вот не смогу…
- И куды ж теперя ?
- Не знаю. Еще раз спасибо. Скажи лучше, где это я ?
- Cтанция Шипуново всю жисть была…
- Понятно. Слушай, я выйду на воздух. Жарко тут у тебя… Да не убегу я.., мне сейчас только бегать и осталось…
На перроне Фридрих обратил внимание на то, что товарняка, на котором его доставили, уже не было. Отправившие его на чаепитие железнодорожники, продолжали о чем-то энергично беседовать. Завидев пришельца, позвали к себе.
- Вот что, мил человек, начальство, видать, замаялось... Давай-ка, сам двигай в Шипуново, колхоз имени Карла Маркса. Он немец… был, и ты, похоже, тоже…, - споетесь, - пошутил один из "начальников".
Фридрих, правда, этой шутки не понял.
- А я где, не в Шипуново ?
- Да, нет, - тебе в село Шипуново… Это в семи километрах от сюда, по прямой если, только вот незадача: - ни одной подводы, как на зло, от тудава нет. Дойдешь, поди, сам-то, а? Прогуляисси за одно. А то с дороги-то…, надоело, по всему видать, кататься-то…
- Да, уж, накатался, до конца жизни хватит… Вот только не знаю, долга ли она…
Последней мысли в слух не произнес. Приобретенный лагерный инстинкт – воздерживаться от вольных слов в слух, особенно при незнакомых людях, сработал в нужное время.
- Пойду, конечно, - просто ответил он, а про себя пробурчал по-немецки:
- Семь километров для голодного пса – не расстояние… А как попасть-то туда ?
- А, просто: - вишь, вон переезд. Вдоль железной дороги дойдешь до него, а там только с другой стороны грунтовка, прямиком в село-то и войдешь. Ну, а там – спросишь, как Агафью найти – председательшу. Да, ей, наверное, позвонят из районного НКВД, можа и встретит… Ну, ладно, ступай по-тихоньку с Богом…
-
х х х

…Фридриха будоражили всякого рода сомнения. Во-первых, - как это оперативники "прозевали" его, и как будет расценено бесконвойное передвижение, да еще на такое расстояние? Во-вторых, - никто не интересуется ни его фамилией, ни именем, документы никто не спрашивает… Кем он будет для людей, где предстоит питаться, где ночевать ? К такой, вдруг свалившейся свободе, он был совершенно не готов. Чем больше неясностей, тем тревожней на душе. Но делать нечего. Надо идти…, там видно будет. Просветлевшее с утра небо, опять покрылось низкими свинцовыми тучами. Неприветливость окружающего наблюдалась во всем. На переезде, укутанная до самых глаз темно-серым платком, в замасленной фуфайке и резиновых сапогах путейщица, выгребала черную грязевую жижу из-под колеи рельс. Совершенно не обратив никакого внимания на плетущегося мужика, она остервенело продолжала свою работу. "Мало ли тут кто бродит  денно и ношно"… Обогнув хранилище в две высокие сопки из мелкого и пыльного угля, он вышел на дорогу, если это можно назвать дорогой. Глубокие колеи заполнены ржаво-черной грязью, ноги моментально увязали в суглинок. И, как на зло, заморосил мелкий и холодный дождь. Осмотревшись, Фридрих решил двигаться вдоль чертовой дороги, осторожно ступая по кочкам из прошлогоднего бурьяна. Засунув за обе щеки по кусочку хлеба, на том и решил: - двигаться осмотрительно. Главное – не упасть. Все бы ничего, только опять тошнотворная слабость в теле глушила волю. Не к стати разболелась левая нога. Выбрав небольшую кочку, он присел. Огромным усилием стянул сапоги. Портянки, вернее то, что от них, полусгнивших, осталось, - пришлось выбросить. Помыв ноги в луже, натянул сапоги. Все. Теперь в путь… Решение на экономию сил было очень простым. Он всегда так делал в лагере: - трудовой процесс никогда не останавливал, но все движения осуществлял в пределах имеющихся возможностей, по силам, одним словом… Так и сейчас, - пятьдесят шагов ходьбы по обочине, - отдых до восстановления потерянных сил. "На деляне-то, конечно, по-сложней было. Бригадир или конвойные тут же гавкали: "Встать, сука ! Работать !" А тут, сиди, сколько нужно… Одно плохо, - не знаешь, сколько можно-то ? Рано или поздно хватятся ! Если до ночи плестись придется, - не найдут, ведь. А ночью или утром сцапают, как дезертира, и – в лагерь, или того хуже…" Встал, подгоняя сам себя. "Пошел, пошел !" Вдруг вспорхнула огромная черная стая ворон. С диким гарканьем черная ворона пронеслась над головой. "Черт вас подери ! Там волки, тут – вороны !" Залетные мысли, как непрошенные гости, гудели в голове.
… Сколько времени уже прошло, Фридрих оценить был не в состоянии. "Надо идти, не спать только !" Дождь, то затихал, то снова принимался долбить по голове, плечам, продираясь холодными струйками к уставшему телу, будоража нервы. Вспомнился дед-возчик. "Не снимут с нас вины… Ну, и в чем же я провинился ? Перед кем ? Жить, чтобы самому выжить, - нет, не хочу! А ради кого ? Ради детей, - да ! А если они… Стоп ! Опять ты, костлявая, пристаешь ?" Фридрих злобно зашипел. Плюхнулся на мокрый выступ обочины. Сжал попавшийся комок земли так, что тот сквозь пальцы струйками просочился, падая на рваную брючину. "Господи, скажи мне ради чего, и я пойму ! Встану и пойду !" Выплеснувшись, нервы снова успокоились. "Война-сволочь ! Вот и все ответы на "почему", "ради чего" и "ради кого"…
… Вдруг все просветлело. Подняв голову к небу, Фридрих увидел яркое солнце, весело висящее прямо перед ним. Лохматые, темно-серые облака, словно в панике, разбегались от него в разные стороны. А оно в свою очередь, торопясь успеть сделать очень важное дело, вбрасывало яркими всплесками жаркие лучи сквозь рваные края трусливых облаков. Земля, словно испугавшись, - запарила ! "Надо же, как устроено. Лето борется с весной, весна с зимой, зима с осенью. И никто не хочет уступать ! … Интересно, а в моей жизни сейчас что, осень или весна ?" Фридрих, удивляясь вдруг появившемуся чувству, улыбнулся ! "Хочется верить, что весна " …Осмотревшись, он обратил внимание на то, что дорога повела его через пашню. В метрах ста, женщина с двумя ребятишками, подгоняя тощую лошаденку, с трудом удерживая в борозде плуг, - пахала… Сгорбившаяся фигура над плугом, с растопыренными в стороны от поручней локтями, говорила сама за себя – о непосильной тяжести, что для женщины, что для лошади… Ребятишки, семеня ногами в больших, отцовских, видимо, сапогах, помогали лошади идти в борозде, держа ее под уздцы. Фридрих, хотел, было, свернуть в их сторону, но передумал. "Надо сначала добраться до этой самой, как ее…, Агафьи-председательши…"
…Солнце, отвоевав свое господство у непутевой погоды, начало клониться к западу, а села не видно. "Надо идти…, надо идти…, надо идти…" – мысль стучала в висок каждому шагу. "Дорога есть, значит, приведет куда-нибудь…" Жемлепашица не выходила из головы. "Это когда ж она успеет вспахать-то ?" Вспомнил слова той самой Бахолдиной: - "…фронту нужен хлеб,… в поле одни женщины…"
- Понятно. Значит, так теперь кормим страну… Лесом на гробы завалили, а хлебом, вот, не успеваем…, - вслух произнес Фридрих.
Нет, это были не сомнения, и не открытие, а, скорее – приговор здравому смыслу… Он расстегнул фуфайку, или то, что от нее осталось...
…Солнце сваливалось к закату. Времени было наплевать на тревогу путника, будущего помощника женщин в их борьбе за хлеб… "Не страна, а сплошной лагерь… Одни на фронте гибнут, другие в тайге на деляне, третьи – тут… Только тут, - дети ! А они-то в чем виноваты ?… Надо торопиться…"
…Не скрою, что меня тянет в правую сторону от наверняка существующей истины общественной позиции, которая сначала формировалась, затем разрушалась, и только лишь потом – начала приобретать новые свои социально-политические и идеологические границы в сознании депортированного Советского немца.  Но, видит Бог, стараюсь быть максимально объективным, и уверяю оппоннента, что очень трудно следовать методологическим правилам исследовательской работы, когда приходится ощущать себя в клещах противоречий, разночтений правовых и политических оценок статуса "мобилизованных немцев", которые существуют до сих пор как в официальной исторической науке, так и в выводах историков-исследователей немецкой проблемы. Те же Л. Белковец и Т. Чебыкина с одной стороны говорят, что депортационная политика в отношении Советских немцев вызвана военной необходимостью (а вы интересовались мнением по этому поводу у самих "мобилизованных" немцев?), а с другой – они же раскрывают наличие правового беспредела по отношению к ним... Спрашивается, - зачем, а вернее, - кому нужна такая трактовка сегодня? Что, - до сих пор боятся "пятой колонны"? По меньшей мере, это смешно… А вот проблема обретения общественной позиции репатриированными, депортированными немцами, оказавшихся в среде ненависти за национальную принадлежность, никого не интересовала и не интересует до сих пор. А, ведь, эта пружина и сейчас живет в душе  потомков… Кто и когда эту пружину отпустит?
…Далее. Мои оппоненты, например, похоже, с дрожью в коленках, прячутся за термин образца 20-х годов – "политическая работа среди немцев", когда сами же себя и загоняют в угол истинной правды. В 40-х власти на местах на зубок выучили требования инструкций о проведении политической работы среди спецпоселенцев и "мобилизованных"… Ну, а как же иначе ? Надо же делать вид, что перед ними советские граждане…  Я, лично, с трудом представляю себе, каким образом немец-трудармеец, сидящий на партийном собрании рабочей колонны, голодный, униженный морально и физически, не имеющий никакой информации о семье, оставшейся на произвол судьбы дома, в котором хозяйничал фашист, слушая очередной доклад от упитанного держиморды-лектора, - впитывает хозяйственную озабоченность той самой партии, которая его превратила в ничтожество…
…Так что, термин "Общественная позиция" не дает мне, во всяком случае, прочувствовать, что ли, все цифры и расчеты статистики и функциональной технологии действий Советского режима по отношению к немцам в 40-е и 50-е годы. Боюсь, что и потомков тех первых трудармейцев, они навряд-ли всколыхнут. Почему? Да потому, что до этих расчетов и цифр надо было понять, как деформировалась психология и мировоззрение советского немца, начиная с 30-х годов по девяностые. Без понимания этого – не возможно с максимальной точностью определить родовую мотивацию  любой немецкой фамилии. Я больше скажу: сделай это своевременно, мы бы стали свидетелями консолидации нации, которая смогла бы по достоинству оценить результаты такой попытки. Она бы смогла продемонстрировать такой вклад в науку, производство, социально-экономическую и политическую сферы, что России гораздо легче было бы преодолевать западную антипозитивную аргументацию. Не случилось… Вот я и пытаюсь создать образную картину логики взаимоотношений моего отца с коренным населением спецпоселения, мотивы его поступков бытового уровня. Понять, в конечном счете, что именно позволило ему остаться истинным немцем, истинным гражданином страны. С чем смирился, с чем нет до конца дней своих…
К стати:
…Самое странное, что мне пришлось неоднократно слышать в адрес немецких эмигрантов в 80-е годы: - Предатели! … За то, что они решили выехать на родину предков! А те, кто домогался выезда в США, другие западные страны, имея славянские, кавказские и азиатские корни – считались патриотами-соотечественниками!

х х х

… Сознание Фридриха ютилось словно в тумане, но он интуитивно почувствовал, что близится конец пути. Солнце лениво свалилось за горизонт. Первые нетерпеливые звездочки засверкали в потухающем небе. Ветер стих вместе с закатом. Капризная погода как буд-то сжалилась над еще одним чужаком. Окончательно обессилив, он решил присесть, снять сапоги и дать отдых ногам, которые нестерпимо ныли в суставах. Дожевав последний кусочек своего "НЗ", осмотрелся. В километрах в двух на горизонте, на фоне последних бликов уходящего солнца, заметил явные признаки селения. Дорога выровнялась и там, вдалеке, упиралась в хозяйственные постройки, утопающие в поросли непонятных пород деревьев. Еле слышный запах дыма от горящих поленьев, подсказывал Фридриху, что путь, действительно, подходит к концу. Только не ясно, а там-то куда идти? Однако долго находиться в сомнении ему не пришлось. На полном ходу, навстречу двигалась повозка. Фридрих остановился, стал ждать.
- Тпру-у-у, - нетерпеливая лошадь, мотая мордой, выполнила волю хозяйки.
- Уж, не ты ль с поезда немец-трудармеец, а ?
- Я, немец…, с поезда…, утром еще… Начальство, которое там стояло, сказали, чтобы я шел в колхоз имени Карла…, э-э-э, Маркса, кажется. А, вы кто ? – Фридриху было тяжело говорить по-русски.
- Садись в ходок-то. Агафья я, Ивановна, Сундеева, - председатель того самого колхоза.!… Уполномоченный сидит в конторе, злой, как собака ! Про тебя все спрашивает, мил человек. А ты где ж это прохлаждался ?
Скептически оглядев попутчика, председательша осеклась…
- А он в Быкове поселенцев проверял, расселение то ись… Там ему и позвонили из району, якобы пропал один… До вечера не найдется, мол, - меня под монастырь ! А я-то тут при чем ? По разнарядке сегодня не предвиделось…, как буд-то…
…Агафья произвела впечатление на Фридриха не однозначное. Высокая ростом, костляво-худая, в засаленной фуфайке напоминала персонаж из страшных детских сказок. Голова укутана платком под самый подбородок. Толстые очки на коротком носу говорили о плохом зрении. Свесив правую ногу с ходка, подвинулась, уступая место новому будущему работнику колхоза. Подпугивая гибкой чащиной, развернула лошадь. Та, видно, не понимала намерений хозяйки, нервно мотала хвостом, запутывая поводья, топталась на месте. Постоянно косила лиловым глазом на седоков.
- Но-о, пошла… Вот стерва окаянная, если че не по ей, так не уговоришь… Ну, ить, пошла, собака!
Хлестнув чащиной по крупу, Агафья не на шутку рассердилась.
- Сменю к чертовой матери, - пойдешь глину саманную топтать, паразитка такая…, но-о, пошла, говорю…
У Фридриха ее гнев вызвал улыбку. Распутывая вожжи, она каждый раз еле успевала ловить сползающие очки. Кобылица, наконец-то, смирилась и смиренно потрусила в село.
- Вот так кажин раз. Ежли возникат нужда свернуть с дороги, - кочевряжится… Молодая ишшо, блудливая… Но-о, пошла в контору ! Поняла, паразитка ? – не унималась Агафья.

х х х

Въезжая в село, Фридрих обратил внимание на то, что оно тянулось вдоль извилистой реки, поросшей густой, разнолесой порослью. Дома не похожи друг на друга – глинобитные, деревянные, заборы и деревянные, глухие, и из плетня. Огромные тополя и клены укрывали крестьянские поместья раскидистыми ветками. Если говорить об улицах, то выглядели они условным образом. Похоже, люди обустраивались так, как каждому было выгодно. Собаки, почуяв чужака, перегавкивались, дергая в прыжках цепи. За всем этим угадывалась определенная основательность и самобытность. Он нутром почувствовал, что здесь живут люди кряжистые и, наверное, с тяжелым характером… Какая-то тревога поднялась в душе. Как-то его тут примут…
- Что-то никого не видать, - попытался он прервать затянувшееся молчание.
- А где ты их увидишь ? Бабы с ребятишками, какия в поле, какия на ферме… Дойка вечерняя… Ну, а мужики…, сам, поди, знаш, где… Тольки, поубивало их там уж половину… Ох, Господи есуси… А ты, судя по рванью на тебе, да по облику, вроди и не похож на эвакуированного или спецпереселенца… Откель к нам-то ?
Фридрих молчал. Что говорить человеку, которого совсем не знаешь ? А не отвечать, может быть еще хуже…
- Баходина ваша…, с трудового лагеря…, сюда работать прислала…, до осени.
- Бахолдина ? Да, я что-то слышала о новом пополнении механизаторов…
Агафья задумалась.
- Вот, уж не думала, что лагерных-то, к нам пришлють…
- Я тоже никогда не думал, что на земле под конвоем работать буду… А кто такая ваша Бахолдина?
- Узнаш, придет время… Но-о, пошла, непутевая, чо опеть задумала ? К конторе ж, сказала, там и пожрешь… Вот приучила на свою голову: - не дашь хлеба доехавши до места, потом хоть на себе ее тащи… Вот, паразитка !
"Паразитка" сердито махнула хвостом, вновь запутала поводья, - знаю, мол, сама: - по селу нельзя быстро ехать, люди начнут паниковать…
- А ты кем-жешь был, до войны-то, где жил ?
- Таким же колхозником на Украине. Работал и шофером и трактористом. А еще раньше, в молодые годы – батрачил, до колхозов…
- А в лагерь-то за что ж…
- Мобилизовали на фронт, а оказался там… Немец потому что…
- Да-а, жисть…, - Агафья нахмурилась, - ну, ничего, здесь твои руки ой, как нужны… С бабы какой толк-спрос-то на комбайне, иль на тракторе ?
- Видел я ваш "трактор" в поле… Чего ж она напашет на чахлой лошаденке…
- Эх, мил человек… А куды деваться-то ? Наши мужики, поди, с голодным пузом-то на смертушку идуть… Ох, Господи… И откель они, супостаты, на наши головы свалились…
Агафья поняла душевную боль своего пассажира. Поняла, и пошла на помощь…
- Ты, вот что… Как зовут-то тебя ?
- Фридрих…
- Мудрено-то как… Значит, Федором звать будем… Так поближе к людям… Так, вот… Люди, они что ж… Кажному на роток платок не набросишь… Терпи, понял ?  Будешь работать как надо, они и поймут потом… Терпи только !… Только доходяга ты, как я погляжу, а откармливать тебя ни времени нет, ни… Ладно, решим…
У Фридриха-Федора вновь потемнело в глазах. Голод опять стал терзать желудок, и боль в душе… "Сколько ж можно в ненависти жить ? Сколько можно… Права председательша: - надо терпеть !"
- Ну, вот и приехали…

х х х

Фридрих с трудом и осторожностью вытеснился с ходка. Оперевшись на колесо, успокоил головокружение. Дождавшись, пока Агафья выдавала "Паразитке" обещанную порцию лакомства, привязывала к коновязи, осмотрелся. Контора из сосновых бревен была под железной крышей. В некоторых окнах виднелся свет от керосиновых ламп. По покачивающимся теням, он понял, что их ожидают… Агафья заспешила, приглашая за собой своего "найденыша". Входя в один из кабинетов конторы, пришлось почти в треть роста согнуться, чтобы не удариться головой о косяк. Рядом с оперуполномоченным НКВД за длинным столом сидело еще пара стариков, куривших самосад. Фридриху и так было невмоготу от потери сил, а от едкого и пахучего дыма стало еще хуже, но вида не подал, а медленно, без разрешения присел на одиноко стоящий табурет. Агафья разместилась сзади, молчала. Все напряженно продолжали рассматривать изможденного немца-пришельца.
- Придвигайтесь по-ближе, - как-то безучастно, но четко проговорил оперуполномоченный.
Отодвинув фуражку в сторону, он раскрыл лежащий перед ним журнал. Окунув в чернильницу перо, пытливо спросил:
- Ты почему не прибыл на приемный пункт вместе со всеми ?
- Не знаю. Вылез из вагона… никого не было… Вокзальное начальство передали указание следовать сюда…
- "Вокзальное начальство", - стал ворчать оперуполномоченный, - где ж целый день болтался ? Если бегать задумал…
Фридрих из-под лобья посмотрел в глаза этому хозяину жизни. Мышцы предательски снова напряглись. Страха не было. Самообладание выходило из-под контроля. Взорвался бы, наверное, но спасла Агафья:
- Товарищ начальник, тракторист он…, механизатор, одно слово…
- Закон для всех един, Агафья Ивановна ! Помолчи пока…
- Фамилия ? – продолжал начальник.
- Келер, - выдохнул Фридрих.
- Как, как ?
Повторил.
- Так, сколько "Л" в фамилии ? – НКВДэшник не мог сообразить, как правильно написать услышанное.
- Да, хоть десять, - мне все равно…, - Фридрих тяжело задышал, - дайте воды, сил нет… За неделю во рту ни росинки…
- Сергеич, дай ему попить, - обратился уполномоченный к одному из стариков.
Фридрих жадно выпил два ковша воды. Пот покрыл измученное тело. Стало невыносимо жарко.
- Ладно, - вдруг примирительно произнес начальник, - Агафья Ивановна, надо его расквартировать, а после завтра я к восьми у вас буду, его ко мне сюда… Есть куда разместить? А ты, Сергеич, выдай ему "арестантку", да не забудь, чтобы он расписался вот тут за одежку. На довольствие поставь. Нормы знаешь… Ведомость передашь мне потом…
Старики никак не реагировали на указания, продолжали свое самое важное дело – дымить махоркой.
- Значит так, уважаемый, Келер, э-э, Фридрих Готлибович, согласно предписанию вы входите в распоряжение колхоза им. Карла Маркса… до 25 октября. По окончанию срока вам надлежит явиться с вещами в комендатуру. В случае самовольного покидания указанного расположения, будете преданы суду военного трибунала. Ежедневно вам надлежит отмечаться в сельском совете. Это ясно, надеюсь ?
- Ясно.
Оперуполномоченный встал, собрал пухлую планшетку.
- Да приведите этого "беглеца" в порядок: - отмойте, побрейте, покормите… Все.
Старики, молча кивнув в знак, то ли согласия, то ли несогласия, не поймешь, проводили взглядом вышедшего начальника. Сергеич минут через десять положил в ходок набитый чем-то мешок.
- Роба тут, сапоги, телогрейка. С пайком решим завтра…
Фридрих с трудом нацарапал что-то вроде подписи в накладной.
- Сергеич, ты сегодня в конторе дежуришь ?
- Ага…
- Если позвонит кто, скажи, что повезла поселенца к Устинье Быковой… После завтрева определю его на уваловские поля…
- Ага…
"Паразитка" в этот раз не "кочевряжилась". Чуяла, видно, что скоро и ей на покой…
- Спасибо вам, Агафья Ивановна, за поддержку… Только у меня просьба. Не надо ждать до после завтра… Мне бы только переодеться, помыться, побриться и… поесть… Силы мои восстановятся быстро, и к вечеру в поле, как вы говорите…
- Утро вечера мудрее..

х х х

Минут через десять подъехали к довольно просторной избе. В сумраке просматривалось подворье с большим сараем, бревенчатая баня и крытый колодец.
… Шипуновская ночь, словно гранями, отсекла прошлую жизнь Фридриха. Его сознание еще не определилось в перспективе будущего. Понятно, что оно является продолжением дьявольской воли. Смена таежной лагерной деляны на алтайскую ниву - не есть благодарность за самоотверженный труд во имя победы, а есть очередная полуступенька, ведущей в никуда… Оступиться с нее, значит: - приблизить конец сомнениям, разочарованиям, горю, надеждам… Четыре месяца ! Много это или мало ? Для свободного хлебопашца как один день. Для раба – целая жизнь… Чем может жить душа раба ? Одним: - надеждой ! Может ли раб чувствовать себя равным среди таких же ? Да. А может ли он рассчитывать на возможность сопереживания среди окружающих людей, людей, которых судьба не многим отделила от него ? Нет. "Свободный" раб не поймет. Он будет мстить ему, просто так, для отдушины… За прошлое и настоящее. Фридрих боялся своей натуры. Он никогда, в третьем поколении, не знал рабства. Он знал только одно: свободный труд без усталости, свободный труд на полную мощь своих мышц и способностей, свободный труд в достаток… Хотя, нет. Он знал еще и любовь… Любовь к детям, любовь к  женщине, родителям ! Теперь, пока он трясся рядом со своей новой "повелительницей", понял окончательно: - всего этого его лишили ! Хотя, нет, кое-что осталось: - небольшой сгусток сил, и… надежда раба !  Надо терпеть…, терпеть и ждать ! Эта мудрая женщина сразу поняла, что ему сейчас важнее всего… Надо терпеть ! Наверное, это тот самый ключ, который позволит власти, рано или поздно, отречься от неоправданного насилия, открыть нужную дверь в душах русских людей. Наверное, это тот самый ключ…

х х х

- Устинья Николавна ! А, Устинья ! Выдь на порог !
Огромный псина глухо залаял, метаясь и громыхая тяжеленной цепью вдоль привязи.
- Да, цыть ты, бес окаянный… Устинья, слышь ты, аль нет ?
В окошке, на фоне мерцающего лампового света, раздвинулись занавески. Женщина, приложив руки ко лбу "козырьком", пыталась разглядеть тех, кто ее вызывал. Махнув рукой, мол, слышу, сейчас выйду, хлопнула дверью.
- Примай, Николавна, немца-спепоселенца, уполномоченный распорядилси, - приврала Агафья.
- Да, ты что, Аганя, своих забот по горло…,  меня ж бабы загрызуть…
- А ты уж и заволновалась бедная… Ишшо не известно кому и как в судьбе прислониться придется, ежели беда, не приведи Господь ! (Агафья перекрестилась). Тольки гляди, яму после завтрева в поле, баб надоть подменить, да в телятник отправить… Дай яму помыться и подкорми, чем Бог послал…
- Аганя…
- Да, хватит тебе баламутить-то, Устинья ! А то не знаш, что творится !
- А кто он, постоялец твой ?
- Да лагерный он… Немец-трудармеец… Пашню поднимать вот прислала Бахолдина… Так что, хвать ерепениться-то, примай…
- Ох, Господи, узнают кого привечаю, жизни не дадуть… Не лежит душа, Аганя, и все тут…
- Да, ты че дуреха-то така, а ? – Агафья втягивалась в бабские склоки, забыв о своем председательском начале, - он, что ли, все придумал, войну-то, иль я ? Война, будь она трижды проклята ! Иль хошь завтра с уполномоченным разговоры поразговаривать ? Он те быстро мозги-то вправит ! А мне не надо тут…
Устинья остудила свой порыв. Открыла калитку. Прикрикнула на не унимающегося пса.
- Ладно, Аганя, не шуми…, но все едино, душа моя противится, хоть убей…
Кто знает, сколько еще женщины перепирались бы, Фридриху уже было все равно… Надо как-то приходить к одному. Не вступая в полемику, он, обняв мешок с вещами, пошел к открытой калитке. Отдышавшись, обернулся в сторону хозяйки.
- Не ругайтесь, только бы отмыться, поесть чего-нибудь… Мне будет положен паек, скудный, правда, так я все верну вам, обязательно… А завтра уйду… Работать мне здесь не долго, я и в поле переживу это время…, не стесню…
Пройдя по двору несколько шагов, оперся о плетень. Мешок тяжеленным грузом оттягивал руки.
- Знаете, женщины, у каждого своя судьба в этой войне… И надо ее пересилить… каждому…
Устинья заплакала…
Агафья уехала. Фридрих бросил мешок и направился к колодцу. На подмостках стояла пара ведер. Хотел набрать воды и помыться за сараем…
- Как зовут-то тебя, грешный ? – вдруг за спиной услышал он мягкий голос хозяйки.
- Фридрих…, э-э, Федор, по-вашему…
- Ты, вот что, Федор… Там в бане еще вода горячая, надысь грела… Делай там свои дела. Рвань свою закинь в топку, завшивела, поди, вся…, - хозяйка краем платка стала утирать слезы, - спать ляжешь тут в веранде. Да к собаке близко не подходи, озверел совсем, кидается на мужиков, почему-то… Ох, Господи…

х х х

Фридрих не верил своим ушам, - неужели это все возможно: - Баня ! Возможная еда !… А главное: наконец-то он сможет избавиться от опостылевшей лагерной робы… В бане действительно было достаточно жарко. В мешке, удивительно, но по размеру лежал комплект одежды: - новая фуфайка, ботинки на толской подошве с железными заклепками и толстыми шнурками. Такие в лагере носили ЗЭКи. Черная роба-куртка и брюки на пуговицах. Комплект нижнего белья. И, что привело в восторг Фридриха – бритва и пара кусков темно-коричневого мыла. "Ну, что ж, спасибо начальству, что подумало…" Вспомнились товарищи. Где они сейчас, живы ли…  Часа три Фридрих приводил себя в порядок. Страшно хотелось спать…
… Втиснувшись в веранду, он обнаружил миску с вареным картофелем в "мундире", глиняный кувшин с каким-то напитком, похожим на квас, пару луковиц и, буханка домашнего хлеба ! При виде этого богатства, закружилась голова, он едва не терял сознание. Огромным усилием воли Фридрих ограничил себя. Он знал опасность. Лагерную науку помнил. Многие мужики на деляне, дорвавшись до случайной еды, набивали желудок и… прощались с жизнью. Дрожь в руках по мере медленного поедания утихала. По телу разливалось тепло. Спать, спать…
… "Лиза снова стояла рядом. Улыбалась своей до боли родной улыбкой. Дочки кружились вокруг нее, сцепившись ручонками… Йозеф подошел к отцу и настойчиво стал просить:
- Вставай, пора мне на работу, вставай…, вставай…
- Куда тебе…, мал еще…, о какой работе ты говоришь, сынок… Я за тебя буду работать.
Однако Йозеф продолжал свое: - вставай, вставай, мне пора на работу…"
… Фридрих вскочил. Рядом стояла встревоженная Устинья.
- Ты, че ж, мил человек, стонешь на весь двор-то…, видать, горюшка то ж хлебнул… Хто такая Лиза…, жена, что ль ?
- Жена, - Фридрих растерянно оглядывался.
- Ладно, я пошла. На работу мне надо…, а то бужу, бужу, а ен не слышит… А чего не доел-то ?
- Нельзя мне… сразу все… Я тоже сейчас уйду, чего валяться, работать надо…
- Так тебе ж аш завтра, Аганя сказала…
- Ничего, кому я нужен, - сами найдут. Да и тебя, хозяйка, смущать своим присутствием не нужно… Не все так просто по нынешним временам… Спасибо, еще раз… А долг я верну…
- Ладно, чего уж… Можа, зачтет Господь… Горе-то, оно не разбират…
Фридрих всполоснул лицо студеной колодезной водой. Пес, уложив огромную морду на лапы, брезгливо наблюдал за постояльцем. Не торопясь, доев остаток ужина, спрятав в карман по обыкновению несъеденный хлеб. Принялся укладывать в мешок мыло, бритву и белье. Не известно, как дальше все сложится...

х х х

… До конторы, как оказалось, идти было не долго. Встречные женщины с лопатами через плечо на изготовку проходили мимо, бросая любопытно-неприязненные взгляды. "Чужак в деревне – значит из этих…, супостатов." Фридрих шел уверенной поступью, ни на кого не обращая внимания.
- Тьфу, паразит… Глянь Фрося, а говорили что немцы эти,  - с рогами…
- Ага…, и бугаи свирепые… Да, на ем пахать…, заместо нашего полудохлого Чалого…
- Да, ладно вам, не наговорились ишшо…
Фридрих все слышал. Не обернулся. Нельзя ему. Утреннее солнце лениво выбрасывало свои лучи с востока, обогревая верхушки огромных тополей. Село просыпалось. Молчаливое небольшое стадо коров под предводительством пастуха старика препровождалось на пастбище. Помогали ему в этом ребятишки 5-6 лет. Старшие вместе мамками уже ушли кто в поле, кто на фермы, кто на другие работы. Мало ли забот у колхоза… Лето совсем короткое, и надо успеть завершить пахоту, посевную, своевременно начать сенокос. Будет корм, значит, страна получит мясо, не будет, тогда… Фридрих мгновенно определил, что селяне живут крайне напряженно и впроголодь. Без дела не сидит никто… Не до домашнего хозяйства сейчас. Почти в каждом подворье заросшие бурьяном огороды, поваленные плетни. Мужских рук нет… Фридрих ускорил шаг. Вдруг ощутил необъяснимое чувство стыда.  Он словно увидел себя со стороны и понял, что, действительно, ходить тут, разгуливать, не только не имеет право, но не имеет смысла… Что такое голод ему объяснять не надо. А вот, что такое: - голодные дети, при вечно работающих матерях, при погибших, или еще воюющих отцах, ему еще предстояло понять… Фридрих торопился. Сердце бухало, как колокол… Издалека он увидел Агафью, ругающуюся с тремя женщинами. Она размахивала руками с высоты своего роста, все время наступала на в чем-то, провинившихся перед нею, колхозниц. Увидев спешащего в ее сторону Фридриха, она, как старому знакомому, обратилась за сочувствием:
- Во, ты погляди на их ! Пашню запороли, ети вас…, стоят тут, слезы льют… Вот, че с вами исделать, а ? Ну, вот как…, а ? Оставлю без трудоднев-то, пожрете лебеду…, поумнеете, черти окаянные !
- Ну, Агафья Иванна…
- И оставлю…, сказала !
Фридрих молчал, тяжело дышал, оперевшись на колесо ходка.
- А, ты чего пришкандылял сюды ? Тебе ж к завтрему к уполномоченному, - не на шутку свирепела председательша.
- Что случилось у вас ? – отдышавшись, по-хозяйски спросил Фридрих, - поедем, разберемся…
Провинившиеся бабенки с подозрением разглядывали долговязого незнакомца.
- Это хто такой, Агафья Ивановна.
- Хто, хто…, - нихто ! – Председательша не могла успокоиться, но в глазах чувствовалась надежда на спасение.
- Ладно, решим… Ты Анна, пойди в контору, скажи Сергеичу: - ежлив хто будет звонить по поводу… поселенца Келлер Федора, запомнила ? – так вот, пущай скажет, что я его повезла на уваловские поля… а сама ступай на подготовку семян…
- Вот покормлю детев и пойду…
- Я те покормлю… Глянь на небо… Не закончим сев, головы не сносить…
Фридрих примостился на передке, поставив ноги на правую оглоблю.
- Ну, че стоите, залазь-те, окаянные, - прикрикнула на оставшихся женщин председательша.
Отдохнувшая "паразитка" понесла "ударную силу хлебопашцев" к паромной переправе через реку Алей… Правобережье пахнуло запахами разнолесья, разнотравья и разноцветья ! Голова слегка закружилась от дикой вольницы. Растревоженные сороки мгновенно подняли панику по всему прибрежью. Кровожадные слепни тучами летали над лошадью, вынуждая ее переходить в галоп.
- Аганя, так хто это, откель взялся, - зашептали женщины в ухо председательше.
- Да лагерный он…, немец-трудармеец. Прислали вот, на сезонные работы к нам в колхоз… Да вам-то кака разница ? Сидели бы уж…, помалкивали б лучше…
Женщины замолчали. При слове "немец" они мгновенно забыли о своем проступке… Вот уж не думали, что с этим антихристом долговязым в одном ходке кататься придется…
- И че везем его, как пан-барона.., вражину эту… Мово Пантелея, небось, на смертушку бегом гнали…, - шипели подруги.
Фридрих молчал. Перед высокой, длинной горой, тянувшейся на многие километры вправо и влево, "паразитка" перешла на шаг. Фридрих соскочил с ходка, пошел рядом. Молчал.
- Угомонись, Пелагея ! Моли Бога, что б трактор, эта твоя "вражина", наладила… А то, как бы и тебе не пришлось за им следом прокатиться, по осени-то… Нарым, сама знаш, не далеко тут…
Пелагея зло поджала губы. Успокаиваться душа не позволяла. Да еще, эта немчура вышагивает. Хоть бы слово сказал…
- Слышь, нерусь, чего молчишь, а ? Ишь, как выходит-то: - ежлив что, то меня в Нарым, а то, что наши мужики об вас…, кровушку льють, так за это тебя сюды, на вольную волюшку…
Встретившись с суровым взглядом Фридриха, Пелагея отвернулась и зло заплакала. Фридрих подошел к морде "паразитки", вынул удила из ее пасти, держась за дугу, зашагал рядом. От греха подальше. Все замолчали. Фыркала только лошадь, отмахиваясь хвостом от надоедливых оводов и слепней. Что творилось на душе у этого, вдруг свалившегося на их головы немца, никого не интересовало. Война ! Будь она трижды проклята !

х х х

… Взобравшись на вершину увала, Фридрих увидел поле. Агафья с женщинами, увязая в свежей пахоте, двинулись в сторону одиноко стоящего трактора. Фридрих старался не отставать. Подойдя к месту "своего преступления", женщины, словно нашкодившие школьницы, прятались друг за друга и толклись у передних колес, пытаясь ухватить рукоять. Фридрих молча оттеснил их. Обошел плуг, по самую раму увязшего в пахоте. В упор посмотрел на "преступниц". Агафья, вынув из-под сиденья ходка аллюминивый термос, обратилась к Фридриху:
- На-ко, хлебни… А ну, рассказывыайте, че у вас тута стряслось ?
- Да, че рассказывать-то… Я на прицепе была… Пелагея в тракторе. А Анна лемеха чистила. Все вроде шло по ладу… Вдруг, чего-то пошел черный дым с выхлопной…, и трактор заглох ! Пыталися завести его, но как только рукоятку поворачиваешь, она в обратную сторону бьеть… Да так сильно, что руки все повыворачивало…
Рассказывая, женщины косились на Фридриха, молча сидевшего на ступеньке у правого колеса. Напившись от души студеной воды, он повернулся к, так хорошо знакомому ему, ХТЗ, на котором еще год назад пела его душа…, еще год назад…, а кажется, что это было совсем в другой жизни… "Та-а-ак… И что же  с тобой сделали… Ладно, разберемся… Похоже прицепщица заснула и прозевала небольшой подъем пашни, не успела выставить правильно лемеха и загнала их глубоко в землю… Ну, а двигатель, не выдержав нагрузки, естественно, заглох…" Фридрих по-немецки разговаривая со своим старым знакомым, словно заботливый отец, поглаживал капот, ощупывал двигатель, выгребал комки земли из-под радиатора. "Нет утечек воды и масла не видно… Это уже хорошо !"
- Ну, что, Федор ? – обеспокоенная Агафья терзалась в нетерпении...
- Надо откопать передние лемеха, долить горючее в бак, нет там почти ничего… А я пока разберусь с мотором…
Пелагея с Надеждой, подгоняемые Агафьей, поспешили к краю поля. Там стояли пара бочек с соляркой и различный инвентарь: лопаты, ведра, ветошь… Фридрих исследовал содержимое инструментального контейнера. К счастью, необходимые ключи имелись. В течении часа трактористки откопали лемеха. Фридрих зачистил концы обгоревшего силового провода от магнето, выкрутил свечи, зачистил и их. Выставил зажигание, благо панель с рисками была в наличии. Осмотрел рулевые тяги, крепления сцепления, проверил уровень воды в радиаторе. Он пришел в крайнее недоумение, когда обнаружил отсутствие воды и в нем.
- Радиатор кипел ? – строго обратился он к женщинам.
- Как это ? – не поняли вопроса горе-трактористки.
- Ну вот от сюда, пар выбрасывало ? – показал он на горловину, заткнутой пучком тряпки.
- Там всегда пар выходит…
- Доливали воду ?
Молчание.
- Агафья Ивановна, вода нужна литров двадцать…
Председательша плюнула себе под ноги, выругалась…
- А ну, бегом к роднику !
Вся эта возня длилась еще около часа. Солнце поднималось в зенит. Степь начала парить, искажая горизонт. "Ну, что ж, родной, не подведи…" – прошептал Фридрих, погладив капот мотора. Еще раз оценив сделанное, он ухватился за рукоять. Уперевшись левой рукой в радиатор, расставив широко ноги, крутнул ! Мотор, словно обрадовавшись крепким мужским рукам, "выплюнув" густые клубы черного дыма, завелся ! Отрегулировав лемеха на самую мелкую вспашку, крайне осторожно вырулил из злополучной борозды. Все ! Работать можно…
- Агафья Ивановна, - обратился он к подбежавшей председательше, - прицепщик нужен…, да и поесть бы чего… К утру поле будет допахано…
Агафья закивала одобрительно головой, закричала:
- Вечером землемер все подвезет… Надежда ! Подь сюды… Давай на прицеп, а ты Пелагея, следом к Анне…
Надежда не сдвинулась с места.
- Не буду я с ним работать, хоть убей…
У Агафьи уже не было сил и нервов бороться с непокорными ей колхозницами.
- Дался вам этот немец, черт вас раздери ! Съест он вас что-ли ?
Горечь обиды обожгла Фридриха. "Все, больше  я ни от кого не попрошу помощи ! Незачем ! Здесь, на каждом шагу, похоже, кроме нанависти ничего не увидишь !" Безнадежно махнув рукой на бестолковую ситуацию, вскочил в кабину, включил скорость… Отъехав метров пятьдесят, отрегулировал лемеха на необходимую глубину, осмотрел визуально "под козырек" поверхность поля, приступил к вспашке. Работать без прицепщика практически невозможно. Но это только не для Фридриха. На ходу он периодически спрыгивал, регулировал лемеха плуга и вновь запрыгивал в кабину.
…Первый рабочий день нерасконвоированного трудармейца, не имеющего статуса спецпереселенца, не имеющего ни семьи, ни крыши над головой, ни друзей, ни родственников, начался ! Кровоточащая страна ждала хлеба ! А хлеб давался только крепким мужским рукам… Земля, словно соскучившись по крепкому хозяину, легко отдавалась мастеру. Ровные черноземные отвалы, поблескивая, приманивали стаи ворон. Барахтаясь в борозде, в драке, они добывали червя. Мотор пел свою арию ! Душа тут же успокоилась ! Недавняя горечь и обида исчезла ! Не исчезал только голод ! Почему-то стало вдруг жалко Агафью. "Не своим делом занимается…, а что сделаешь, не ее воля…" Фридрих достал запас хлеба. Сдобрив солью, запивая председательской водой, съел. "Ничего, к вечеру подвезут… Наладится… Не целина, - наладится… Техника бы только не подвела… А дальше что ? До осени продержусь ! Это факт ! Все ж тут не лагерь… Хотя, кто знает… Завтра ведь надо как-то попасть к оперуполномоченному, а то заподозрят в бегстве…" Мысли опять начали возвращаться к прежним ощущениям, тем лагерным… 

х х х

… Работа, слава Богу, шла споро. Тяжеловато, правда, было на ходу соскакивать и регулировать высоту лемехов. Это, к тому же, и опасно для ослабевшего человека – можно легко попасть под плуг, но что делать-то… Фридрих прекрасно понимал, что не начни он работу без прицепщицы, или Пелагее, или Надежде Нарым улыбнулся бы, не задерживаясь… Понимали ли они это ? Навряд ли… У той и другой мужики воюют. Больше года нет ни письма, ни похоронки… Скудные трудодни, которые держали их детей впроголодь, заставляли последних идти на работы, которые под силу крепким парням… Бояться Нарыма их сознание было не готово… Ненавидеть любого немца-спецпоселенца, да ! Плюнула ему в след, и на душе легче ! А увидеть его смертушку, вообще праздник ! Агафье, что ж ? Она безмужняя, за то и председательствовать заставили… Кому-то надо ж, лямку тянуть… Все для фронта: от куриного яичка до зернышка… Война ! Будь она проклята !

х х х

… Время клонилось к вечеру. На краю поля Фридрих заметил медленно плетущуюся подводу со старичком на облучке. Остановившись у края пахоты, начал вымерять пахоту. "Землемер" – подумал Фридрих, - "сейчас будем ужинать". Когда трактор поравнялся с землемером, последний поднес руку к козырьку, и сквозь толстые очки начал разглядывать "новичка". Фридрих поспешил к нему. Голод гнал.
- Хто ты, мил человек ? Из МТСовских трактористов, поди…
- Нет, батя…
- Понятно. Яков Егорыч, я… На-ка вот, пайку свою, - дед старательно привычными движениями разгладил окладистую бороду, - хлебец тут, лучок… Водица вот… Яички… На-ко, держи… Эх, Господи… А что сделаш… Хлеб солдатикам нашим надобен… Июнь, а мы еще пашем… Вот, че тут вырастит… Бурьян один…
- Ну почему же… Рожь вполне успеет…
Фридрих жевал полным ртом уже без опаски. Яков Егорович пристально наблюдал.
- Ну, перехватил ?
- Спасибо, отец… Ты там передай Агафье, останусь в ночь. К утру, как и обещал, закончу. Солярки пусть подвезет, воды…
- Да, че ж не передам, передам, конешно… Ты ж тут наворотил две нормы, за пол дня-то… До войны у нас такой выработки никто не делал… Вот так-то…
-
х х х

… Утро встретило Фридриха ярко вспыхнувшим, нетерпеливым на восход, солнцем. Пахота закончена. Черное поле выглядело умиротворенным. Мотор заглушил. Пусть трудяга отдохнет. Долил солярки, воды. Очистил лемеха. Все ! Начальства нет, надо перекусить и придремать немного. Благодать ! Нет большего счастья для человека свободного труда, чем порадоваться результату своей деятельности. Фридрих стал смотреть в сторону родника, надо бы водой запастись. Но как уйдешь, уполномоченный вдруг явиться. А, ведь, явиться, как пить дать… Сжевав все суточные запасы, улегся на краю поля. Сон накрыл сознание мгновенно…
- Здравствуйте, гражданин Келлер Фридрих Готлибович ! Притомился, как я погляжу…
Фридрих не сразу понял, где он и кто разговаривает с ним. Мышцы болели так, что пошевелить ни рукой, ни ногой не в силах. С трудом оторвав от теплой земли свое тело, поднялся. Оперуполномоченный снизу вверх ироничным взглядом рассматривал своего подопечного. Не привык видно, когда перед ним стоят в полный рост и взгляда не отводят…
- Притомишься тут, - проворчал по-немецки Фридрих, отряхивая фуфайку, много я тут у вас наработаю с голодухи…, только и слышу: - кто, да откуда…, и уже по-русски, - прислали работать, так дайте такую возможность. Лошадь и та без охапки сена с места не стронется…
Фридриха стало "заносить". Видно проснулась довоенная привычка возмущаться перед начальством, когда те чего-либо не успевали…
- Ну, что ж, давайте, поработаем, - начальник полез в свою планшетку.
- Давайте…
- Распишитесь вот… Так, хорошо…, и вот тут…
Фридрих, не утруждая себя, поставил роспись в виде крестиков на страницах каких-то журналов.
- Чего ж не спрашиваешь, Фридрих Готлибович, за что расписываешься ?
- Читать по-русски не умею.
- Понятно. Значит, так: - я вас официально, еще раз уведомляю, что ваше рабочее место у этого трактора. В случае ухода с рабочего места, вы будете немедленно переданы военному трибуналу. А эта, так называемая ваша роспись, засвидетельствовала ответственность за норму выработки… Она у вас превышает основную в 1,3 раза. Понятно ? Невыполнение нормы также влечет соответствующую ответственность по законам военного времени. По окончанию срока, напоминаю, 25 октября, - вы должны будете явиться в районный спецотдел НКВД. Дальнейшее ваше использование будет определено. Все ли вам понятно ?
- Целый год уж объясняют…
- Ну, вот и отлично… И еще: - повторяю, ежедневно отмечаться в сельском совете колхоза не позднее 17.00
- А если я буду в поле, где-нибудь у черта на куличках…, больше пробегаю туда-сюда, чем наработаю…
- Ну, это уже не мои проблемы. Отсутствие отметки в журнале учета мобилизованных – равносильно дезертирству со всеми вытекающими от сюда последствиями.
Воцарилась тишина. Непуганные пташки барахтались в борозде, - не поделили чего-то… Все время стоявшая молча Агафья, прервала напряжение.
- Ну, что товарищ начальник, мы готовы, садитесь… А отметки его в сельсовете мы организуем нарочным… Дежурный будет приезжать и изымать подпись…
Оперуполномоченный никак не отреагировал на реплику председательши, чем вызвал удивление у Фридриха.
- И еще: - с местным населением советую быть крайне осмотрительным во взаимоотношениях. Ни в какие конфликты не встревать. Все равно виноватым будете вы…, товарищ Келлер.
Начальник, с видом государственного человека, исполнившего долг, направился к председательскому ходку. Агафья осталась. Сунула в руки Фридриха сверток с хлебом, картофелем, солью, вареными яйцами.
- До завтрашнего дня перегонишь трактор на клепечихинские поля…
- Где это ?
- Через пару часов, может и раньше пришлю пособника… Укажет…
Уехали.
х х х

В степи снова тищина. Солнце зло прогревало спину. Фридрих уминал паек с величайшим наслаждением. "На клепечихинские, так на клепечихинские…, какая мне разница ! Лишь бы вас не видеть… Я и трактор, - больше мне никто не нужен… А до осени на колхозных харчах действительно отъемся…" Пока перецеплял плуг в подвесной вариант, пока проверял масло, солярку, не заметил как к нему подошел мальчуган, лет семи-восьми.
- Я за тобой, дядька…, на поля проведу…
- А-а, ну поехали…
… Так с благословения НКВД Фридрих был принят в "тесные ряды сельских тружеников, расквартирован, обут и одет, поставлен на довольствие по нормам системы ГУЛАГ СССР, обеспечен работой по специальности". Осталось только отблагодарить Родину за материнскую заботу о своих кормильцах… Шли дни, недели. Бесконвойный, но не освобожденный от принудительного труда, без права на перемещения, без права на переписку, без права быть членом любого общества, трудового коллектива, трудармеец Келлер, без поправки на потребность сна, отдыха, человеческого питания, - впрягся ! Он "приковал" себя к трактору ! Эта машина была его единственной отдушиной в теперешней жизни. Она его понимала и не подводила. Слух о выработках быстро разлетелся по селу. Стали появляться желающие работать в паре прицепщиком. Та самая Надежда Демьяненко, которая "забастовала" на уваловских полях,  пришла к Агафье и попросилась к этому немцу.
- Да, хрен с ним… Не детей же крестить… Хоть заработаю на хлеб. А то скоро сама сдохну, Ивана не дождавшись… 
Так и работала. Ничего не скажешь, - свое дело она знала ! С ней у Фридриха дело пошло гораздо лучше. Только во время перерыва на прием пищи, она молча уходила на край поля. Молча возвращалась. Молча и работали…, не разговаривая, не общаясь… Фридрих и не пытался налаживать контакт. Он знал, что время все отношения между людьми расставит на свои места. Так было всегда: и в мирное время, и в лагере… Надо только ждать !
… У меня в руках свидетельства правовой оценки политического статуса "мобилизованных немцев" зафиксированные исследователем Т. Чебыкиной, которую сформулировал и озвучил на закрытой от немцев-коммунистов партийной конференции в июне 1942 года начальник Челябметаллургстроя Комаровский: "Юридически они являются полноправными, но не вполне… Надо понимать с кем имеем дело. Этот контингент недаром зовется "спецконтингентом"…
… Воронков – начальник политотдела Челябметаллургстроя: "Раньше мы имели один контингент, теперь другой…в том числе есть чистокровные фрицы. Имеются сигналы саботажа со стороны узбеков. Это получается потому, что происходит взаимосвязь… между узбеками и мобилизованными немцами"…
… Любанов – начальник оперотдела: "Небезизвестно – немец является такой национальностью, которая связана по крови с немецким фашизмом… Этой национальности партия не доверяет вполне правильно. Как показал опыт работы с немцами, они проявляют свои национальные чувства как высшая расса, связь с немецким фашизмом, который из данного контингента черпает шпионские и диверсионные кадры до настоящего времени. Большинство немцев, проживающих в Советском союзе, имеет родственные связи с Германией. Следовательно, этот контингент является основным, на который опиралась гитлеровская Германия"
… В.И. Бруль "Немцы в Западной Сибири" с. Топчиха 1995 г. Часть 2. Из воспоминаний Гауэрт Гильды Карловны: "… Нас привезли на станцию Кулунда Алтайского края. Жуткой была встреча с местными жителями. Несколько фронтовиков кричали, что они таких убивали на фронте, а теперь их привезли сюда, пытались бить нас. Никто не брал нас на квартиру, несмотря на угрозы работников НКВД."
    Прошу извинить, уважаемый оппонент, что привожу эти высказывания не из первоисточников, но я оставляю за собой право верить исследователям Т. Чебыкиной и В. Бруль, тем более, что эти и многие другие свидетельства подтверждены конкретными адресатами. Нечто подобное известно и мне лично. Поэтому, я так же имею право сказать, что именно 1941 и 1942 годы являлись для Советских немцев роковыми. Физическое уничтожение нации имело место быть! Моральное уничтожение нации имело место быть! Психологический пресс давил, начиная от ребенка, достигшего трех летнего возраста, оставленного без родителей, старших братьев и сестер, и кончая стариками, которые лишились потомства благодаря геноцидным функциям Сталинско-Бериевского правительства. Навечно! Навечно оторваны от родной земли! Навечно приклеен ярлык "пособник фашистов". Единственное, что осталось для выживших Советских немцев - возможность преодоления морально-техногенного рубежа, выпавшего на их судьбы. К сожалению, я не увидел пока в трудах уважаемых ученых основательный анализ борьбы немцев за возвращение доверия к себе со стороны государства и ее граждан. Опять же, вернись советская власть к этой проблеме своевременно, мы бы избежали многих катаклизмов, в том числе и раскола национального движения за полную реабилитацию нации в новейшей истории. Советский Союз, а потом и Россия сохранила бы около двух миллионов своих граждан немцев, - преданных приверженцев нового экономического и внешнеполитического курса страны. Думаю, что моя Родина так и не поняла, что она потеряла, от чего и кого отказалась… Может ты, уважаемый оппонент, поможешь выстроить истину? Нет? Что ж, понимаю…
3.

… Конец июля 1942 года… Село Шипуново, раздробленное тремя хозяйствами: - им. Урицкого, им. Ф. Энгельса и им. К. Маркса из последних сил боролось за хлеб, как, собственно, и весь район…
… За годы войны Алтайский край дал фронту в общей сложности 611245 человек. Кроме того, по трудовым мобилизациям было привлечено 117 тыс. человек… С июня 1941 по март 1945 г. Шипуновский район послал на защиту Отечества 14102 человека, в том числе 205 женщин. 60% коммунистов районной парторганизации и почти все комсомольцы призывного возраста ушли на фронт. В колхозах, совхозах и МТС практически остались женщины, старики, подростки и по 5-10 механизаторов на каждую МТС. (В Шипуновском районе была всего одна МТС) Если учесть, что почти вся техника была мобилизована и отправлена на фронт, а на колхоз осталось по 4-5 пятнадцатисильных колесных трактора, то можно себе представить в каких условиях приходилось выполнять небывало трудные задачи. Руководство бригадами, звеньями, фермами выпало на долю женщин. В декабре 1941 приняла Шипуновскую МТС 27-летняя Бахолдина Варвара Максимовна, имеющая к этому времени солидный опыт работы в качестве бригадира тракторной бригады Таловской МТС. С октября 1937-го она Депутат Верховного Совета СССР. В 1940-м году Постановлением главного комитета  Всесоюзной сельскохозяйственной выставки награждена "Большой Золотой медалью"
/См. Г. Никульшин. Здесь мы живем. Очерки об истории и людях Шипуновского района Алтайского края. Барнаул 2003 г. с. 53/
… Все, действительно, так. Но сдается мне, Григорий Иванович несколько с парадной стороны рассказал о трудовом подвиге моих земляков. Я не осуждаю его. Каждый человек имеет право на свой взгляд в историю. Он не был сторонним наблюдателем, сам воевал, долгие годы отвечал и в Крайкоме партии, и в Шипуновском районе за идеологию. Только он ни словом не обмолвился о роли тех трудармейцах-немцах, этапируемых с трудовых колонн НКВД СССР, которые весной 42-го, в самые критические дни сели за штурвалы тракторов, которые приковали себя к ним, которые выполняли по две нормы и без того завышенных планов выработки! Ни слова.! Между тем, район имел 50 сел на 200-252 тысячи га. пашни, охватываемых 19-ю колхозами.  Соответственно, на каждый колхоз в среднем приходилось примерно по 10,5 тыс. гектар пахотной земли. К моменту приема Бахолдиной В.М. в Шипуновской МТС ожидали ремонта всего 52 трактора. А на линейке готовности стоял только один ХТЗ, тот самый, пятнадцатисильный! Зато сколько конных плугов, в которые впрягались женщины и ребятишки, мы не узнаем никогда. Но мы говорим только о пахоте. А ведь лошадь, быка, корову кормить надо, (не говорю уже о людях…) значит, надо заготавливать корма… Не вывези навоз в поле, не организуй снегозадержание – вообще ничего не получишь, т.е., вся каторжная работа женщин-пахарей будет напрасной, со всеми вытекающими последствиями от законов военного времени! Кроме хлеба район обязан был поставлять стране масло, мясо, шерсть, мед и другие сельскохозяйственные продукты и сырье. В это же время фельдшерские пункты и другие медицинские учреждения закрывались из-за отсутствия специалистов медиков, которых призвали на нужды фронта. Медикаменты и медицинские средства изымались. Все лучшие помещения в районах края оборудовались под госпитали. Более 100 тыс. раненых бойцов и командиров были спасены здесь. Я не стремлюсь сгущать краски, но мне бы очень хотелось реальней представить то время "нечеловеческих условий…, отчаяния, безисходности…, недохвата, холода, тревоги", в котором трудармеец Келлер Фридрих Готлибович, находясь в режиме принудительного труда, дискриминационно ограниченного в правах, морального угнетения, когда в селе голосили бабы, обливая слезами похоронки, демонстрировал и доказывал свою гражданскую позицию. Власти на местах ничего не предпринимали для того чтобы объяснить, что советские немцы не несут ответственности за действия гитлеровцев. Это усиливало неприязнь к переселенцам-немцам части коренных жителей. (См. Т. Чернова. Проблема политических репрессий в отношении немецкого населения в СССР).  Никульшин Г.И. утверждает, что "Первую военную весну 1942 года труженики полей района провели организованно. Все колхозы отсеялись в лучшие агротехнические сроки и с хорошим качеством, что позволило вырастить и собрать хороший урожай… Получили в среднем по 17 ц. с гектара… Выдали колхозникам по два килограмма зерна на трудодни."  А вот каким образом удалось с декабря 41-го по март 42-го поставить на линейку готовности 51 машину, - ни слова ! Я уже не говорю, о том, что еще около 20 машин где-то потерялись у автора, если брать во внимание его 4-5 машин на каждое хозяйство, якобы оставленных в 41-м… Естественным образом запасные части не только для тракторов, но и для плугов, борон не поставлялись. Так что, я бы словосочетание " организованным образом", заменил на нечто другое…. Все рабочие руки женщин, стариков, детей, эвакуированного населения, спецпоселенцев-немцев, поляк, украинцев, калмыков были включены в производственный процесс. Все! Никто сегодня не назовет цифру человеческой тягловой  силы в суммарном ее выражении на полях Алтая. Никто! Согласен с моим оппонентом в той части, что добывать победу над Гитлером иначе было нельзя. Только почему-то немцы-трудармейцы, проработавшие в годы войны на полях Алтая в течении пяти и более лет, никак не отмечены государственными актами. Ни тогда, ни потом! Сделай это своевременно, страна не увидела бы спины советских немцев эмигрантов ни в 60-х, ни в 70-х, ни в 80-х, ни в 90-х !


4.

… Агафью Ивановну Сундееву сменил на посту председателя колхоза им. К. Маркса Фефелов Николай Андреевич, вернувшийся с фронта по ранению. В двадцатые и тридцатые годы он был у истоков организации коммун, ТОЗов, а потом и колхозов на территории села Шипуново. Активный и очень ответственный человек. Селяне на него возлагали очень большую надежду. Находясь на грани голода, они рассчитывали, что ему удастся хоть как-то изменить их жизнь, особенно жизнь детей. Долго протянуть на запаренной крапиве, корнях репья и прочего подножного корма, не возможно. Таскать плуги и бороны даже быкам становилось не под силу. Но на войне-то гибнут мужья, сыновья, братья и отцы. И уговаривать идти на работу в поле, на ферму никого не надо. Силы кончались, так ненависть ко всему немецкому поднимала бабенок, а те влекли за собой стариков и ребятишек… Проклиная войну, фашистов, а за одно и спецпоселенцев-немцев, они совершали чудеса трудового героизма…
… Отношение Фефелова Н.И. к Фридриху было сдержанным, как, собственно, и со стороны  других фронтовиков. Да и сам Фридрих, благодаря лагерному опыту, не проявлял, причем умышленно, никакой инициативы для контактов с коллегами по цеху. В селе он не появлялся, поскольку необходимости, а главное, возможности не было. Но зато откликался на любую просьбу в оказании той или иной помощи или поручение с большой ответственностью, проявляя при этом бескорыстность и компетентность. Его абсолютная дисциплина, высокий профессионализм и просто элементарная порядочность в работе, очень медленно делали свое дело. Окружающие люди хоть и на подсознательном уровне, но меняли к нему свое отношение. Только сам Фридрих был по-прежнему насторожен. Его интуиция подсказывала, что селяне и коллеги по работе не в состоянии пока менять свою психологию, навязанную им войной. Пытаться провоцировать Фридриха на различные конфликтные ситуации, похоже, желающих было мало. Никто не рисковал, потому что чувствовали в нем натянутую струну, которая могла лопнуть в любой момент. И еще не известно, чем это закончится для провокатора любой масти, когда перед собой видишь крепкого, с неограниченной физической силой человека. Человека, который всегда находится под неусыпным оком оперуполномоченого НКВД. Человека, который выполнял свою повинность по воле самой Бахолдиной… Для Фридриха, с одной стороны, такая мотивация взаимоотношений была спасением от нежелательных и опасных моментов, с другой – жуткое одиночество, которым он всегда тяготился… А время шло и неотвратимо приближало осень. Фридриха перебрасывали с одного поля на другое, из одного колхоза в другой. И везде его встречала безисходность работниц и отчаяние трактористок, которые, узнав, что к ним на помощь пришел немец, шарахались, как от прокаженного… По окончании пахоты Фридрих впрягался в ремонт плугов, борон, комбайнов… Он понимал, что его самоотверженный труд людьми воспринимался как заглаживание вины, не более того… Питание для него организовывалась сносным образом непосредственно на рабочем месте. Несмотря на то, что числился расквартированным у Быковой Устиньи Николаевны, спал  либо на полевом стане, либо в самодельном шалаше, а то и на земле, рядом с трактором. Обслуживал себя тут же, хотя ему иногда мужики и предлагали баню.   Не рисковал Фридрих принимать от кого либо услуги… Чувства такта и собственного достоинства мешали ему быть более изворотливым в житейских делах… Единственное, с чем он никак не мог ужиться, - мысли о семье. Где они сейчас? Живы ли ? Спросить не у кого, да и никого не интересовала его судьба. Лагерный, он и есть лагерный…, к тому же – немец ! "У русских поболе горя ! А пока фронту нужен хлеб, как вовремя подаваемые снаряды к орудиям…" Два волкоподобных человека, жаждущих власти над миром, вцепились в горло друг друга! Теперь – кто кого ! Победит тот, кто сытнее и теплее одет ! А для этого: -  всех и все для фронта, всех и все для победы !

х х х

… Середина августа 1942 года… Установившийся зной. Ни ветерка ! Ни дождинки ! Кромешная пыль, налипающая на потные тела трактористов, осушающая горло и скрипящая на зубах ! Водовозы не успевали подвозить свежую воду к месту работы на удаленные поля, как для питья, так и для радиаторов. Через пару недель надо будет выходить на уборку ржи, а следом – на яровую пшеницу. Погода в здешних краях всегда ограничивает возможности по сбору любого урожая. Максимум до 15 сентября сухо и безветренно, а потом – все ! Моросящий дождь с переходом в снег, - хоронит весь результат труда до следующей весны. Она, как бы, испытывает колхозниц на способность изворачиваться. Даже ребенок знал: - не успеешь собрать урожай, - пеняй на себя перед властью. А рассчитывать на то, что тебе на помощь кто-то придет – не приходится. Каждый здесь себе сам хозяин в судьбе, каждый здесь в ответе за общее государственное дело. Каждый знает, что нужно делать, и в какие сроки… Алтайская пашня, суровый, резко континентальный климат, а теперь еще и война не прощают слабых, ленивых и не приспособленных к испытаниям людей… Сейчас фронт, как прожорливая скотина, требовала все больше и больше прокорма. На каждого бойца, дерущегося с фашистом, трудилось с десяток крестьянок, добывающих кусочек хлеба, щепотку соли, и сто грамм боевых…
… Внимание мужиков механизаторов и селян к Фридриху росло. Его молчаливо-напряженная натура не давала сбоев. Трактор, как заколдованный за все предшествующие месяцы не имел серьезных поломок. Желающих работать с ним в паре женщин в качестве прицепщиков становилось все больше. Желание зарабатывать преобладало над ненавистью к немцам. Он ведь не был колхозником, следовательно, его личная выработка делилась на тех, у кого в семье голодали маленькие ребятишки. Сам никогда не интересовался своими результатами труда и не возражал против помощи детям. Просто он очень верил в то, что и его детям в это же самое время на пути встретится бескорыстный человек… И потом, Фридрих с первого дня  понял, что труд колхозников по сути ни чем не отличается от трудармейского, а как выжить в таких условиях, он знал лучше, чем кто-либо…

х х х

…В начале сентября 1942 года рано утром на полевой стан примчался председатель колхоза Фефелов. В ходке рядом с ним находился незнакомый всем мужик в солдатской гимнастерке и фуфайке. Взмыленная лошадь, не дожидаясь пока ее пассажиры сойдут с ходка, поспешила к ведрам с водой, оставленных Фридрихом для дозаливки в радиатор, запоем опустошила их. Не менее жадно и сам Николай Андреевич опорожнил пару ковшов родниковой. Подойдя к трактористам, строго спросил:
- Чего стоим, мужики ?
- Сейчас дозаправимся и пойдем, - лениво ответил один из трактористов.
Фридрих, досадуя о потерянной воде, с пустыми ведрами пошел к емкости, в надежде собрать остаток.
- А ты куда, подойди-ко сюды, - крикнул ему в след председатель.
Фридрих не реагировал. Он вообще при различных посещениях начальства предпочитал сторониться встреч с ними, а тем более присутствовать на "разносах". Нервозность хозяев положения его и раньше-то раздражала, а сейчас тем более… Набрав воды, подошел к председателю, окруженному механизаторами. Играючи поставив ведра на землю, впервые за все время работы в этом хозяйстве не сдержался. Его словно прорвало:
- Вы, вот что, - лучше бы подумали о своевременной поставке сюда топлива и смазки. Ветоши нет, вода от случая к случаю привозится. Про еду уже не говорю. Я понимаю, что все на износ работают, но трактору-то не объяснишь, что война…
Мужики смотрели на Фридриха, словно впервые видели. Этот немец говорил то, что каждый думал сейчас, но вслух так яростно произносить свои думы не рисковали.
- Сцепление, рулевое периодически обслуживать надо. Хомуты, сцепки, лемеха рвутся. Электросварки нет. Запасных частей нет, а спецы из МТС – женщины, которые сами ни черта не понимают в машине, за все лето были тут пару раз ! И когда прицепщики будут постоянными ? Сколько можно прыгать с кабины к плугу, как тушканчик ?
Фридрих волновался все больше, путая немецкую речь с русской. Председатель багровел. Его самолюбие не позволило ему признать критику соответствующим образом.
- Ты, вообще, кто таков, чтоб учить тут…, - Фефелов угрожающе стал наступать в сторону возмутителя порядка.
Мышцы Фридриха снова, как бывало не раз раньше, предательски напряглись Мысль остановилась. Сознание, как вспышкой воспроизвела почему-то Хрипатого… Прищуренный взгляд председателя не предвещал ничего хорошего в назревающем конфликте. Фридрих мгновенно сообразил, что председатель-то находится в постоянном контакте с оперативниками НКВД, и ему не составит труда "простучать" любой сигнал…
- Погоди, Андреич, не шуми, мужик дело говорит, - в самый критический момент вступился "пассажир" в солдатской гимнастерке, - давай лучше познакомимся с народом…
Андреич хотел было продолжать свое "наступление" на этого правдолюбца, но что-то его останавливало. "Работает, ведь, этот немец – дай Бог кажному, пол-колхоза рвутся к нему в прицепщики… Да и трактор под ним…, работает и работает… И пашня после его работы выглядит на загляденье… Но тока, какое он имеет право… при всех тут…"  Возмущенные мысли Андреича гасли. "А с другой стороны, чего это его с лагеря-то сюды прислали ? Не расконвоируют почему ? Натворил, поди, чего… Пол-села немцев понагнали, почти всех уж в колхоз приняли…Но, они спецпереселенцами значатся… А этот кто ж тогда, коль за него кажин день отчитываться приходится: - сбежал, не сбежал, работает, не работает… Больно грозен, как я погляжу… Лагерный, чего с них взять-то…" – продолжал терзаться председатель.
- Сказано, всем подойти, значит всем…, - уже более или менее мирно продолжал Фефелов, -а то ежлив кажный будет митинговать где ни попадя, так много вы наработаете… Не двадцатый год на дворе…
Фридрих резко повернулся и твердой походкой, легко подхватив полные ведра с водой, пошел к своему ХТЗ. Долив воды в радиатор, крутнув рукоять, запустил двигатель. Не удосужив своим вниманием топчущегося на месте председателя, начал пахоту… Пары не ждали…
- Не трогай его, Андреич, он дело свое знает, а до наших забот яму… Эх, оставить бы его в колхозе, расконвоировать, - загудели трактористы, обступая Андреича.
- Да, понимаю… Я-то что сделаю… Хто меня будет слушать… Ладно, у него срок до 25 октября, может что и изменится…  А пока вот что: - принято решение сформировать по одной комплексной механизированной бригаде на хозяйство… Кроме нашего, такая бригада будет обслуживать и Энгельцев и Урицких, и Буденовских…, ну, то исть, такие бригады, которые в своем составе могли и пахать, и сеять, и осуществлять уборку. За каждой бригадой закрепим подводы для доставки топлива, воды, продовольствия. С  МТС у нас договоренность об улучшении поставок запасных частей и оперативного ремонта непосредственно на поле. Они тоже сформировали свои мобильные ремонтные бригады, которые будут круглосуточно мотаться по полям и станам. Уходить вам с поля до конца сезона категорически запрещается. По окончании последней борозды всю технику перегоните в МТС на капитальный ремонт под вашим же контролем. Вот так, значится ! Фронту хлеб нужен… Гитлер, сволочь, к Сталинграду прет, а мы тут топчемся, как в навозе жуки… А баб всех на заготовку кормов и ремонт кошар и коровников… Так что, мужики, таким вот макаром надо перестроиться…
Механизаторы молчали. Размышляли.
- Ну, так чего ж…, давно пора бы…
Председатель, осмотрев всех, словно удостоверяясь в отсутствии сомневающихся, продолжал:
- Значит, так: - бригадиром к вам рекомендован вот, - Стельников Николай Владимирович… Давай, Николай, примай дела… Завтра к вам подошлю еще пару прицепщиц, из району добровольцами согласны работать с вами… Обучите их трактору-то, глядишь, и подмога…
Андреич замолчал, буд-то боясь сказать что-то…
- Ну, а с тем, что делать-то ? Придет время, уж скоро… Заберут …
- Ты, че, Андреич ! Мы ж сказали, че делать ! Прими меры, оставь мужика-то…, яму ж цены нету… Да и че он, как пес бездомный, мается, - ни семьи, ни дома… А ты не знаш, откель он родом-то ?
- А вы не спросили ?
- Да в себе он…, не поговоришь больно-то… А мы в душу и не лезем… Ну, так как, а ?
- Да как вы не поймете-то ! Ссыльный он, трудармеец… Их таких по району всего-то несколько человек. И прав на него ни у кого из районного начальства нету, понятно ?
- Значит, старух да детишек в борозду загонять до полусмерти – права имеются, а этого крепкого мужика снова на лесоповал, никому не нужный – права имеются… И это вместо того, что бы дать ему возможность делать то дело, которое он умеет, которое сейчас поважнее будет…
- Так, хватит болтать… А то так мы договоримся до чертиков… Без вас партия знат, кому и где ковать победу над супостатом. Не мне вам говорить, и не вам слушать… Сами-то откель токо что возвернулись ? Раны ишшо не зажили…
- Да он-то здесь при чем ?
… Нетерпеливая лошадь умчала председателя на другие поля. Пары не ждали…

х х х

… Николай Владимирович очень быстро нашел контакт с трактористами. Человеком он оказался волевым, горластым и крайне беспокойным. Все бы ничего, да вот страдал пьянством, не то чтобы хроническим, но отдушину видел только через стакан самогона. Выпьет самую малость, - и из него, как рога изобилия, лилась матерщина, буд-то хотел избавиться от черного нутра, приобретенного или из-за войны, или по жизни прихваченного… Доставалось в такие моменты всем: - и Советской власти, и дуракам-бездельникам из МТС, и хапугам на складах запасных частей, плохой погоде с ее господом Богом "Сидит там, черт знает, чем занимается…". Ну, а председатель, наверное, раз сто икнул, когда его костерил разгоряченный бригадир… Однако все заметили одну особенность – при приближении в такие мгновения к нему Фридриха, тот успокаивался, словно обиженный ребенок.
- Бригадир, ты бы помалкивал… Не болтай лишнего… Все наладится !
Мужики не обижались на него. Дело-то он свое, бригадирское, знал. Изворотливость и напористость помогала в добыче запасных частей. Не выручали слова, - появлялся самогон, самый сильный аргумент в решении снабженческих проблем. Так или иначе, но с его приходом в бригаду, простои почти прекратились. Да и не давал Стельников в обиду своих трактористов любому начальству, которые мельтешили с проверками, как мухи. Так что вопрос трудовой дисциплины, работоспособности техники стоял на уровне. Бесило Николая Владимировича еще и то, что обещанная начальством разного уровня система снабжения бригады материальными средствами так и не была организована. "О какой комплексной организации можно было говорить, когда плугов и тех уж почти нету ! Мы чем весной пахать будем, пальцем что ли ? Или ишшо чем, а ?" – разорялся Стельников каждый раз, когда председатель рисковал приезжать на пахоту. Он, собственно, особо и не сопротивлялся упрекам, мрачнел только… Иной раз из-за элементарного пустяка - нехватки воды, появлялась угроза прекращения пахоты, а то и уборки зерновых. Остановка прицепного комбайна расценивалась как преступление, которое квалифицировалось по законам военного времени. Крайними, как правило, оказывались в таких ситуациях бригадиры. Нередко Николай Владимирович при подобных угрозах распрягал лошадь, вскакивал на нее и мчался в колхоз, взмыливая кобыленку. Почти каждый пацан-водовоз, случайно заснувший на телеге, испытал на себе боль растянутого в блин уха. Тяжело, но все-таки, с плановым заданием по сбору ржи и пшеницы бригада справилась. Пахота под пары шла по графику. Обещанные прицепщики, правда, с большим опозданием, теперь были постоянными. К большому удивлению Фридриха, к нему определили двух женщин. Одна из них – та самая буфетчица Женя, которая поила его чаем на вокзале. Другая, молодая совсем девчонка – Варвара, только что закончившая курсы трактористов. Фридрих был рад этому: - наконец-то появится больше времени на техническое обслуживание трактора. И ту и другую он очень быстро обучил основным технологическим операциям при пахоте и уборке зерновых. Очень старательными и способными оказались девчонки. Дело пошло спориться. Бригада естественным образом стала делиться на звенья, во главе которых стояли опытные трактористы. Руководителем звена, в котором оказался Фридрих, назначили… Женю, которая только-только начала усваивать азы управления и обслуживания ХТЗ. Ее недоумение по этому поводу сопровождалось слезами:
- Дядя Федя, ну какая из меня звеньевая…
Фридрих приобнял ее трясущиеся плечи. Ему самому хоть плачь: - им бы взамуж, да детей рожать и воспитывать…
- Не реви, Евгения ! До 25 октября еще далеко…, научу тебя всему, что необходимо уметь…
- А ты куда ж, дядя Федя…
- Куда, куда…, назад повезут…, наверное. А может, куда в другое место. Собственно, какая разница… Не это главное. Главное – у вас с Варей есть хорошая работа, тяжелая, правда, но зато голодными не будете…
Напарницы Фридриха выглядели, словно сироты, которых родители только что покинули. Слов не находилось. А ведь надо было поднимать в них уверенность, иначе мечта иметь гарантированный кусок хлеба так и останется мечтой. Фридрих знал, что это такое, и мучительно искал нужные слова.
- Слушайте, не вы же одни такие…, и ничего ! Да еще как работают ! Вон посмотрите, в МТС для Шипуновских колхозов сформировали бригаду из пяти Аннушек: - Анны Ущенко, Анны Ручкиной, Анны Чистяковой, Анны Черногоровой и Анны Миргородец! И наша бригада к следующей весне, вернее ваша – не хуже будет ! Ладно, идите на круг, а я пока займусь тут другими делами…
-
х х х

… Середина октября 1942 года. Советские войска с величайшими потерями отбивали у врага Кавказский регион, вели ожесточенные бои на подступах к Сталинграду. Селяне от мала до велика чувствовали на себе чудовищное эхо войны. В каждый двор на селе продолжали приходить похоронки и извещения о без вести пропавшего…На этом невыносимом фоне продолжалась мобилизация на фронт мальчишек, едва достигших призывного возраста. Горе матерей ни чем не восполнимое, парализовывало волю тех, кто трудился в поле, на фермах. Поэтому, "мобилизация" немцев-спецпоселенцев в трудовые колонны проходил никем не замеченным. А между тем, увозили не только мужчин немцев, женщин, но и их детей подростков. "Повезло" тем матерям, у которых на руках был ребенок до 3-х летнего возраста. Никакого сочувствия эта категория колхозников не получала. Их горе никого не интересовало. Оставленные дети выживали самостоятельно, если получалось… Хозяйства Шипуновского района, МТС, возглавляемой Бахолдиной В.М., только встали на ритмичный лад в сельхозпроизводстве, только впервые выполнили план хлебозаготовок и мясопоставок (к стати, не без помощи немцев-спецпоселенцев), вновь ощутили величайший кадровый голод. Сама Варвара Максимовна об этом периоде своей деятельности рассказывала в одной из статей так: "… Выплакалась и пошла стучать в окошки многодетным солдаткам, подросткам и старикам. Одних просила выйти на работу, других – принять на постой слушателей механизаторских курсов, третьих – самих выучиться на трактористов". /Алтайская правда № 382 от 01.12.2006 г. В. Мансурова "Ее величество-крестьянка"/ Чем занимались в это время представители советской власти на местах, одному Богу известно. А была ли она вообще? Руководители девятнадцати хозяйств района до хрипоты, уже не боясь "лишних слов", ругались, матерились, обивая пороги различных партийных, советских органов и НКВД с требованиями: - кого оставить, кого расконвоировать, кому выбить бронь… Попытки почти были тщетны ! А план на хлебосдачу на 1943-й был увеличен почти на 25%. Мотивация банально проста: - сумели выполнить план в 42-м, сможете и в 43-м ! "Работайте, товарищи, фронту нужен хлеб !" Фридрих ко всему происходящему относился сдержанно. Остались считанные дни до конца его "командировки". Иногда, пользуясь тем, что Варя и Женя пахали, он перебирал сухари, переукладывал их в сухой мешок. Чинил одежду. Благо девчонки поделились с ним иглами и нитками. В принципе он был готов к возвращению. Пожалуй, единственный раз почувствовал обиду. Причем, не за отчужденное отношение к себе, не за весь тот ужас, который пережил до сих пор, а за то, что оказался бессильным что-либо изменить в своей судьбе. Он явно осознавал, что возвращение назад в лагерь – неминуемая в этот раз смерть… Легче было бы ее принять, если б хоть что-то узнать о своей семье. "Я, наверное, так и не успею понять: - что же случилось с людьми на земле этой грешной… Сколько народу гибнет, там на фронте, сколько их гибнет здесь, в тылу – нет, не в поле или у заводского станка, хотя и этого достаточно, а в лагерях трудармий от унижений, бесправия, голода и рабского труда ? Неужели это проклятие будет преследовать наш народ везде и всегда ? … Вот, интересно, а кто сегодня в состоянии защитить людей от страданий ?… Закончится война, русские люди будут иметь возможность оплакивать своих родных без всякого надзора..., а мы - – немцы ? Что нам будет позволено ?… Ничего не понимаю…"
… Мысли, мысли ! Они с каждым днем, словно петля на шее, затягивали, ломали богатырскую волю и сознание человека – труженика…
 
х х х

… Подняв руку под козырек, Фридрих посмотрел в сторону своих напарниц. "Заканчивают уже. В ночь переходим на последнее поле. С парами в бригаде будет полный порядок. Молодцы девчонки!" Но что-то его насторожило. По мере приближения трактора к полевому стану, по звуку Фридрих понял, - что-то неладное с двигателем. Он  поспешил на встречу, на ходу одевая куртку. Варя, сидевшая за штурвалом ХТЗ, заметив приближающегося Фридриха, стала торопливо махать руками, подзывая его к себе.
- Что случилось, девчонки ?
- Дядь Федь, что-то стал дымить двигатель, не тянет совсем…
- Я уж глубину вспашки уменьшила, дальше уж некуда, - затараторила Женька.
У обеих на темно-серых лицах от пыли пролегали борозды от слез. Утирая и размазывая их, они и без того становились страшнее ночных черных кошек. "И смех и грех с ними ! Опять, наверное, на повышенной передаче пахали…" – ухмыльнулся про себя Фридрих. Протянув руку к выхлопной трубе, распорядился:
- А ну, Варюха, газани-ка…
Двигатель, захлебываясь, взревел. Фридрих отдернул руку и стал ее рассматривать. Через мгновение он в сердцах плюнул, махнув рукой, произнес:
- Женя, отцепляй плуг, гоните трактор на стан.
- А что случилось, дядя Федя ?
- Черт ! Этого мне сейчас и не хватало для полного счастья !
- Мы что-то не так сделали ?
- Что, что…, видишь вся труба в горелом масле, и рука моя тоже…
- И что ?
- А то…, масло погнало. Видать кольца залегли, потому и тяга пропала. Все, работать дальше нельзя, иначе движок заклинет, и тогда…
… К моменту приезда бригадира, Фридрих с помощницами успели вынуть поршни. Предположения подтвердились. Николай Васильевич, осмотрев внутренние полости двигателя, поршни, стал темнеть лицом. Сел на переднее колесо ХТЗ и закурил. На него жалко было смотреть. В таком положении он вновь напомнил Фридриху своего, лагерного "недовольного" бригадира…
- Ты чего, Николай, - Фридрих пристроился на корточках рядом с ним.
- Да, Бахолдина, как баба-яга, носится, говорят, по полям района…, инспектирует работу наших бригад… А у нас еще третье и четвертое поля под пар не паханы. На тебя была, Федор, надежда, но и ты встал… Сердюка тоже сейчас сюда притянут, иль сам доползет – радиатор паять надо. А это пол-дня работы. У тебя на сутки… Твою мать… А эти суки МТСовские, только водку жрать ! У меня, что – самогонный завод, что ли ? Андреич на говно уже изошел, - давай, давай… Чего давай, чем давай… Эх, твари, в окоп бы их, ****ей, счас ! Там – ты или есть, или тебя нету ! А тут с шашкой на голо, да еще и без совести, шибко-то не напашешь…
Фридрих вдруг понял, что опять стоит на грани своей судьбы. Малиновые фуражки в причинах простоя разбираться не будут… А это уже другая перспектива – вернешься в лагерь уже не в качетве трудармейца, а в качестве ЗЭКа… Надо что-то делать…
- И где сейчас ваша "баба-яга" ?
- Говорят, по соседнему, Алейскому району беснуется… Депутатша, ети ее матушку ! И если там не зависнет, то к обеду завтра будет здесь… Тут ехать-то, километров сорок… Для бешеной собаки это расстояние, что ли ?
Стельников не следил за ходом своих мыслей. Чувства рвались вперед…
- Слушай, Николай, - я знаю, поршневые кольца у тебя в заначке есть…
- Ну мало ли че, у меня есть, тоже мне – следопыт…
- Погоди, не горячись. Мне-то точно статья светит, церемониться не будут…, насмотрелся, знаю… Давай, вот что сделаем: - мне кольца поставить – до вечера сделаю, девчонки помогут. И начну не пахать , а боронить… Ну и что ж, что не допахано, двигатель-то все равно обкатывать надо, сам знаешь… А так двух зайцев убьем: движок обкатаем и в работе он будет, если кому интересно станет… Так и объясним, в случае чего… Сердюк подтянется, я девчонок посажу на боронование, а сам ему на помощь. Даст Бог, продержимся ! Делать нечего, Василич, давай…
Стельников, отбросив самокрутку, внимательно, подозрительно и с прищуром, посмотрел в глаза Фридриху.
- Во, как ! А мне ты показался человеком "сам себе на уме", а ты, вона… куды ! Насмотрелся, говоришь ? Жить всем хочется, конечно, только…
Фридрих резко поднялся.
- Ты, вот что, бригадир… Как мне отвечать за свое, и без тебя уже решили те, кому положено… Но, однако, я жив сейчас лишь потому, что сопли не жевали там на лесоповале, последним делились, волкам в тайге свои задницы не подставляли, в обиду друг друга ЗЭКам не давали… И, главное, работали так, чтобы начальство претензий не имело, понял ? А твое положение сейчас таково, что рядом со мною можешь оказаться, там – на деляне… Мгновенно ! Так что, меня не трогай, о себе подумай ! Давай что-то делать, а то сидим тут, слезы бабьи льем…
Николай Васильевич сидел молча, опустив голову. Встал.
- Эх, Фридрих Готлибович, много ты, я гляжу, понимаешь… Здесь тебе не лагерь и не лесоповал. А вот насчет волков… Волчары тут, понял ? – взревел он, - но, ты прав, давай попробуем… Ладно, не обижайся, тошно на душе…
… Вынужденный ремонт трактористы провели достаточно быстро. Под светом керосиновых фонарей "Летучая мышь", которые женщины трактористки и прицепщицы держали над склонившимися механизаторами, которые без лишних разговоров делали свое дело. Понимали друг друга с полуслова. К четырем часам утра трактора Фридриха и Сердюка пошли в поле. Но одна беда никогда не приходит… Не успел Стельников перевести дух, перекурить в свое удовольствие, вдруг – с восходом солнца повалил тяжелый, сырой снег. Это означало, что ХТЗ станут немедленно. Колеса забиваются стерней, и он бесполезен. Тут уже и Богу досталось от бригадира… Удивительно, но минут через двадцать, в течении которых бригадир грозил всевышнему "башку оторвать, если не прекратит это свинство, как только доберется до него," - снег прекратился, свинцовые тучи развеялись также быстро, как и появились. Яркое солнышко, буд-то извиняясь, заиграло лучами. Николай Васильевич, с видом строгого и беспощадного отца, снова присел перекурить. Он даже не придал должного значения, когда рядом с ним вдруг возникли еще две трактористки Наталья и Анна…
- О, а вы чего здесь толкаетесь, за водой, что ли ?
- Владимирыч, да мы тут…, вот…, понимаешь ли… - трактористки мямлили, пытаясь, стоя у него за спиной, найти нужные слова, дабы не разгневать начальство.
- Ну, вон бочка с водой, не знаете что ли…, и чего сразу обе трактора побросали, сказал же: - по одному приходить, бестолковые…
- Да…, мы…., тут…
Бригадир напрягся и насторожился. В его сознание вкрадывались самые худшие догадки.
- Так, вы чего здеся делаете-то, а ?
- А чего сразу кричать-то, мы че, виноваты ?
- Да вы сначала доложите, чего прибегли, а уж потом решим, что делать ! А уж потом решим: - кричать, или еще чего…
- Ремни привода порвались…, у меня…, и Анны вот…
Стельников взглядом обреченного посмотрел на испуганных трактористок. Не сказав больше ни слова, пошел на край поля к сиротливо стоящим тракторам.
- Над же, твою бога креста… Главное – во-время ! Сейчас вот и покажем Бахолдиной хрен с морковкой, как мы в этом бардаке выполняем волю партии и правительства, - бурчал себе под нос Николай Владимирович, - Сердюка, наверное, надо перегнать на третье поле, Федору – плуг, пусть допахивает здесь. Делать-то нечего теперь уже…
Фридрих это распоряжение выполнил без особого удовольствия. Жаль было технику. Очистив колеса, лемеха, перецепив трактор в плуг, встал в борозду. "Ну, не подведи, друг, а я уж постараюсь осторожненько…" К десяти утра второе поле было допахано. Сердюк "добивал" полоску без осложнений… Стельников остался у Анны и Натальи, пытаясь хоть что-то придумать… Приводных ремней, которых он добивался, или на самом деле не было на складах МТС, или из-за отказа в удовлетворении повышенных норм самогона для складских клерков, те "забастовали", и все попытки решить проблему, оказались напрасными. Собрался Николай Владимирович даже идти в райком с жалобой, но, на пороге передумал. "Схватят мужиков, и поминай, как звали… Черт с ними, привезу им, пусть ужрутся…, допахать бы только… Вот и допахали ! Где тонко, там и рвется !"… А Бахолдину он боялся сильнее смерти…
… День заканчивался. Фридрих начал готовиться к перегонке своего ХТЗ на третье поле в помощь  Сердюку…

х х х

- Слышь, Федор, можа пронесло, не заявится сегодня наша благоверная, вечереет уже, - глядя с надеждой на горизонт поля, произнес бригадир.
Закончив долив воды в радиатор, Фридрих оглядел дорогу, ведущую в их сторону. На горизонте замаячила повозка с единственным пассажиром. "Не председательская…, тогда чья ж ?" Лошадь, спотыкалась, низко опустив морду, натруженно тянула ходок. Видно, что из далека приближался непрошеный гость.
- Может и пронесло… А это кто ?
- Где ?
- Да вон, по дороге со стороны Клепечихи…
- ? ? ? !!!
- Давай-ка, Федя, кончай поить железяку…, а я уж приму огонь на себя…, можа отобьюсь, ежлив это только ОНА…
… Ходок приблизился к полевому стану. Явно уставшая лошадь, пристроившись к небольшой копне соломы, гремя удилами, принялась жевать солому, чем весьма удивила Василича, - "в кои века можно лицезреть, как конь поедает солому…, довела, видно, хозяйка…"
- Здравствуйте, - сухо поприветствовала небольшого роста, с тяжелым взглядом, женщина.
"Ну, вот и дождались тебя, милая… Век бы не встречаться…" Бригадир принял стойку дисциплинированного солдата.
- Здравия желаем, Варвара Максимовна, - изобразив радушие хозяина, ответил на приветствие Николай Васильевич.
- Вы кто ?
- Бригадир комплексной механизированной бригады колхоза имени Карла Маркса Стельников Николай Владимирович. Заканчиваем пахоту паровых…, и на ремонт в МТС, - отрапортовал он, в надежде помочь Бахолдиной принять желаемое за действительное…
- Ну, и что за хозяйство у вас, показывайте…
- Да, вот, собственно: - четыре ХТЗ, четыре прицепных комбайна, здесь вот храним ГСМ, здесь запасные части…, кое-какие, - бригадир изобразил кашель, пытаясь таким образом увести гостью от ненавистной ему проблемы.
- Председатель где ?
- Обещался подскочить вот-вот… Вчерась тут был…, два раза…
- Понятно. Какое число сегодня, бригадир ? - Бахолдина выжидающе, как тигрица перед прыжком на жертву, в упор посмотрела на Стельникова. Тот старался изо всех сил выдержать ее взгляд.
- 22 октября 1942 года…
- А каковы вам были установлены сроки сдачи паров ?
- К 10 октября…
- Ну и в чем дело, почему до сих пор ковыряетесь…, почему два трактора простаивают, почему комбайны не обслужены, вы, что, в таком виде их погоните на базу ?
Николай Васильевич молчал. Собрав волю в кулак, попытался что-то возразить…
- Вы, уважаемый бригадир, похоже, не ведаете, что война идет…, устроили себе тут курорт… В чем причина простоя техники ? Отвечайте ! – Бахолдина пристально смотрела в глаза Стельникову.
- Ремни привода порвались…, вчера вечером…
- Что ??? И вы уже почти сутки стоите ? Та-а-ак… А этот тогда почему работает, почему у него ничего там не рвется, - он ткнула пальцем в сторону Фридриха, который как раз поравнялся с полевым станом.
- Он тоже стоял…, пол дня…, кольца меняли, даже больше, чем пол дня…
- Ну и… Долго что ли ремни поменять…
- Да, где ж я возьму-то, ремни эти… Сколько можно стучаться в двери МТС…, - осмелел Николай Васильевич.
- Ты, бригадир, эту песню бойцам в окопах пропой…, может и поверят… А, ну-ка, подзовите мне вон того тракториста, - потребовала она к себе Фридриха.
Фридрих обратил внимание на то, что Бахолдина периодически смотрит в его сторону, тыкает пальцем, как пикой. "Ну, вот, сейчас и решится все. Отпахался. Пора и в лагерь ! Три дня еще, чего уж так торопятся ? Точно, чего-то Анна бежит…, машет руками…, зовет…  Ну, что ж, пойдем, если так приспичило" – мысли лихорадочно завертелись. Остановив трактор, слез с него, обошел, осмотрел сцепки, послушал двигатель, - все вроде в порядке. Заглушил. "Пусть принимает кто-нибудь и работает спокойно…"
- Дядя Федя, дядя Федя, ох, беда наверное будет !
- Что за беда, Анна ? – спокойно отреагировал Фридрих.
- Загребут Стельника…, за нас…, бестолковых-то…. Скажи ей…, неправильно это… А то потом, как нам его Нюрке в глаза смотреть-то станем ? С фронта пришел живой, а тут голову потеряет… Ох, Господи, - причитала Анна.
- Да, нет…, это по мою душу…, так ведь ?
- Ох, точно, она ж за тобой послала…, забыла совсем…
Подняв крышку сиденья, Фридрих достал плотно зашитый, небольшой мешок с сухарями и вяленой рыбой, застегнул фуфайку, погладил рукой крыло заднего колеса. Прощался. "Надо же, как тихо-то стало. Ни ветерка, ни дуновенья… А хорошие здесь места, все-таки…, земля богатая. Но не для меня !" Фридрих горько усмехнулся, отогнал последние, нагуленные на "свободе", мысли.
- Ты, иди…, Анна…, сейчас я…,
Левая нога, как буд-то протестуя против воли этой бабы-яги, заныла, болью отдавая в коленном суставе. Растирая ее, Фридрих сжал зубы так, что потемнело в глазах… "Делать вам больше нечего, как тащиться сюда за тридцать километров…, лошадь загнать для того, что бы какого-то тракториста схапать… И не важно, где он нужнее – на лесоповале или в руднике… А тут пусть детишки полуголодные горбатятся..." Нахлынувшая вдруг злость перехватила дыхание.
     Что может думать в такую минуту обреченный на безисходнсть человек ? Во что он может верить ? Что для него свято ? Ничего, кроме собственной жизни, если, конечно, такой человек видит в ней смысл… "Вот ведь какая штука получается, - работай, хоть из собственной шкуры вылези, а цена мне одна: - штамп в бумажке, что ты немец-трудармеец… Каторжанин, одним словом ! Без права быть человеком и на равных с остальными…" Боль в ноге затихла. Фридрих еще раз погладил своего друга, сунул мешок под мышку и направился на встречу с новой судьбой…
- Что-то не торопитесь, уважаемый, - проскрипела Бахолдина, глядя из-под лобья на Фридриха, - чего с мешком-то гуляем ?
- Зовут "гулять", вот и гуляю, приказали пахать – пашу…
Стельников и трактористы замерли. Такой дерзости себе не позволял никто в присутствии Бахолдиной. У Фридриха же страха не было, - впереди его ждали испытания, которые будут по-страшнее этой "бабы-яги"… На какое-то мгновение он ощутил  разочарование. Там, на станции, эта начальница произвела впечатление справедливого человека, способного изменить жизнь тем несчастным лесоповальцам. А сейчас перед ним стояла очередная хозяйка людских судеб… Похоже, что "дерзость" этого чрезмерно худого, но с какой-то внутренней силой тракториста, слегка смутила Варвару Максимовну. Будучи волевым и бескомпромиссным человеком, она, видимо, почувствовала, что в диалоге именно с этим механизатором сможет понять и проанализировать проблемы ее детищ – комплексных механизированных бригад…
- Ну, а в мешке-то что ?
- Сухари…
- Зачем ?
- А чтоб в этот раз до лагеря живым доехать…, или дойти…
- Не поняла. До какого лагеря ?
- До того самого, из которого вы нас, трудармейцев, месяца три тому назад вытащили…
Бахолдина задумалась, вспоминая…
- А-а, припоминаю…, с лесопогрузочного участка ЧелябГУЛАГа. Но ведь вас тогда было с сотню человек. И к нам в район человек пятнадцать удалось выбить… Где ж остальные ?
- До Барнаула в нашем вагоне я доехал один… Остальные, говорят, человек десять по хозяйствам края разбросаны, многие по дороге умерли… Кого сняли еще под Новосибирском в бессознательном состоянии от голода и болезней…
Бахолдина потемнела лицом. Желваки забугрились. Руки всунула в карман своей неизменной кожаной куртки.
- Чем ты занимался здесь это время ?
- Как видите, пахал…
- Расквартирован ?
- А некогда квартировать было. Здесь и жил… И потом, когда было собой заниматься, - трактора простаивают, специалистов не было совсем… Сейчас вот мужики подошли… А женщин бросают то туда, то сюда…, и что с них возьмешь… Машины старые, больше года без ремонта…, - Фридрих, волнуясь, снова начал путать немецкую речь с русской..
Бестактность в отношении женщин трактористок Бахолдина оставила незамеченной, а может, и была согласна с нею.
- Ну, и как работалось, в каком состоянии техника сейчас ? – после паузы продолжала интересоваться Бахолдина.
- Можно было сделать гораздо больше, хотя без трактора я не сидел…
- Что мешало ?
- Разгильдяйство…
- Чье ?
- Вам виднее…
- А все-таки ? – не унималась Варвара Максимовна.
Фридрих не понимал, почему к нему-то такие серьезные вопросы обращены. Душа и так разрывалась. "Издевается, что ли ? Бригадир рядом, вот и спрашивай !" Стельников же и без того был в ужасном состоянии, а после этого вопроса и вовсе находился на грани срыва. Не понимая самого себя, Фридрих вдруг почувствовал какую-то легкость и свободу мысли. Он готов был выплеснуть этой начальнице все, что накопилось в душе… Однако, взяв себя в руки, продолжал:
- Комплексные тракторные бригады – это хорошо… Мы на Украине уже испробовали их преимущества…
- А здесь что мешает ?
- А то и мешает, что теряем большую часть времени не на пахоте, а на всяких авральных ремонтах в поле, под дождем и снегом… Воду ждем, солярку ждем, про еду уже не говорю… Мне-то уже все равно… Свое дело я сделал, помог, чем мог, чем был в состоянии…, только, что вы хотите от этих ребятишек да девчонок, которым кувалду поднять не под силу… Все свалили на бригадира… А мы его видим здесь ? Обивает пороги в районе по несколько дней, выпрашивая запасные части... А мы стоим... Война, говорите..., так кто ж так воюет ? Земля добротная, сытая ! Техника есть, худо бедно… И работать на ней тоже есть кому, а толку нет… А-а, что говорить, - Фридрих безнадежно махнул рукой, - ехать надо…, а то тайга заждалась ! За трактор не волнуйтесь, он еще поработает, если в надежные руки попадет…
Фридрих замолчал. Только сейчас предательский страх стал холодить спину. Он ведь помнил, чем кончались для трудармейцев в лагере вольно высказанные мысли в слух… Но отступать уже было поздно. Бахолдина молчала, смотрела себе под ноги. Не вынимая одну руку из кармана, другой расстегнула куртку. Фридрих обратил внимание на то, что на боку под курткой у нее прикреплена кобура с пистолетом. "Ну, вот…, и наговорился… Ничего, не успеет…" Фридрих напрягся. Бахолдина, похоже, заметила тревожный взгляд его и быстро запахнула куртку.
- Ладно, иди, работай…, разберемся…
- Стоит ли? Через два дня мой срок заканчивается… Явиться в НКВД я должен во время…
- Идите, работайте, я сказала !
Фридрих засомневался в ее приказе, - понимает ли она то, о чем говорит сейчас…
- Но я не успею…
Варвара Максимовна резко повернувшись в сторону Стельникова, отрезала:
- Садись…
Отдохнувшая лошаденка с места перешла на рысь и через мгновение они скрылись в наступающей темноте… Все стояли и смотрели в след скрывшемуся ходку. Сердюк прервал молчание:
- А куда она его повезла ?
- Куда сейчас могут увозить, - Фридрих зло плюнул, подхватил мешок и пошел к своему трактору, - пошли Женя, допашем… А ты, Варя, отдохни, утром сменишь Женьку…
-
х х х

… Прошла ночь. Николай Васильевич не возвращался. Фефелов подкатил к стану на другой день после визита Бахолдиной. На вопрос трактористов, - что с бригадиром, - развел руками. Пахоту бригада закончила. Технику выстроили, очистили от грязи. Ждали решения. Председатель, пообещал согласовать с районом сроки доставки тракторов и комбайнов и к вечеру сообщить.. И вечером же он обещал забрать Фридриха с собой…. Приказал уполномоченный…
… Как один день пронеслись эти месяцы. Хоть и глотнул Фридрих свежего воздуха свободы, прикоснулся к любимому делу, но в душе все большее место заполняла пустота… Варя с Женей старались все время находиться рядом. Разговора не получалось. Нечего было обсуждать. После предполагаемого членами бригады ареста Стельникова, все понимали и боялись, что их судьбами могут распорядиться, как угодно и по любому поводу. Война, - голодная волчица, не разбиралась в своих жертвах. Она не успокоится, пока не насытится… Фридрих все время ждал, что рано или поздно, но попадет в пасть этому олицетворению исчадия ада…, а вот Стельников… Уж, он-то, по каким признакам врага народа был увезен, словно мешок отрубей для скотины? Воевал, в тылу был поставлен на ответственный участок работы, не лодырничал…, горяч был… Ну, так с кем не бывает в такую неразбериху ?  Новый букет мыслей, мыслей тревожных, терзали Фридриха. "Не страна, а сплошной лагерь, не угодья, а деляны… Не удивлюсь, если завтра пересекусь с ним где-нибудь на этапе… У меня-то хоть сухари, а он вообще без ничего…" Фридрих сжал кулаки. "Что же твориться-то, господи !"
… Очередной день тревог клонился к вечеру. Механизаторы перекусили остатками из домашнего припаса. Техника, подготовленная к транспортировке, стояла на линейке готовности. Женщины пошли под навес передохнуть и поговорить о своем, женском… Мужики уселись на охапке пахучей свежей соломы перекурить. Фридрих привалился к колесу своего трактора. Задремал. Сон сковал быстро. Усталое тело принялось копить силы. Вечер был тихим и теплым… От недавнего ненастья не осталось и следа. Прожорливые вороны, гоняя сорок и воробьев со свежей пахоты, выискивали прокорм. У них своя война …
… Сквозь сон Фридрих вдруг услышал ругань, не сравнимую ни с чьей… Стельников ! Бригадир ! Не может быть ! Точно… ОН ! Николай Владимирович, гремя крышками питьевых баков, вытряхивал из них последние капли спасительной влаги в ковшик. Не набрав и половины, жадно выпил.
- Че, дрыхнете, мать вашу…
- Владимирыч ! Ты, ли че ли ? – мужики бросились к нему, не веря глазам своим, - а мы думали, что тебе – все, каюк…
- А, хрен не видели ? Каюк им пригрезился… Че, валяетесь, спрашиваю ? Управились, гляжу, двумя тракторами-то ! Вот, умеете работать, если захотите, черти !
Бригада радовалась, не скрывая чувств ! Значит, не все так плохо в этом мире, значит, справедливость есть !
- Да, не шуми ты, расскажи: - куда катались-то с Максимовной ?
- Куда, куда… Максимовна… Это не Максимовна, а дьявол в юбке ! Зараза такая !
Бригадир небрежно бросил на ремверстак мешок, набитый чем-то тяжелым, бухнулся на лежанку, где обычно отдыхали мужики.
- Вот забирайте. Тут и ремни, и еще кое-что… К утру снова…, чертова баба, приедет…, сказала, ежлив трактора не будут на ходу…, зараза такая ! На войне так не пужалси…
Стельников не был бы Стельниковым: - судорожными движениями из-за пазухи вытащил бутылку самогона, откупорил ее, выплюнул тряпичную пробку, залпом опорожнил половину. "Закусив рукавом", улыбнулся своей широкой и счастливой улыбкой:
- А не дождетися… Мы ишшо повоюем… Но эта…, - бригадир надул щеки, пытаясь придумать Бахолдиной новую кличку, - я думал – все ! Хана мне !
- Да не томи, расскажи, че выкинула-то твоя "подружка" – сгорали от нетерпения мужики.
- Подружка…, сто лет бы не видал…, подружка… Иди погуляй с ней, на век потом охотка к бабе пропадет…. Подружка…, - Стельников не мог остановить свое возмущение. Но, зла в его ворчании не было, скорее – наоборот, скрытое удовлетворение, - представляете, доехали мы с ей до окраины совхоза Шипуновского. Всю дорогу, стерва, хоть бы словом обмолвилась… Я уж всю жизню свою перевспоминал, все грехи перебрал… С Нюркой попращалси… И у Бога того прощения попросил… А сам думаю, можа, деру дать ? Дык, убежишь разве ? И куды в степях тут денешси ? Да и пушка у нее на боку-то ! А она, паразитка, тем временем останавливает кобылку-то свою, и как рявкнет: - слазь ! Напужалси, сил нету, ноги не стоят ! А мне, ты знаш, хоть сквозь землю провалиться, - ссать захотел, хоть на узел завязывай…
Мужики грохнули о земь от смеха. Девчонки от смущения попрятались за станом…
- Че, ржете-то, - стою, гляжу… Ну, вот, думаю, счас башку-то и продырявит. А она…, ну, точно стерва, каких свет не видел, и говорит: - я, мол, сейчас еще в совхозе проверю, как тут дурака валяют. Утром буду возвращаться в МТС, да по пути снова загляну к твоим трутням… - сюда, значит. И если к моему приезду не восстановите трактора и не приведете в порядок хозяйство – устроит нам, ну очень длительную прогулку по Краю Колымскому… И как хлобыстнет, кобылку-то ! Та и рада стараться… Стою, и не пойму: - то ли приснился мне этот дурдом, то ли правда… Тут до району километров двадцать пять… Ну вот как, а ? Хоть волком вой ! А тут еще душа болит… Федора-то, поди, забрали уже…
- Здесь я, Николай, здесь…, пока. Фефелов скоро приедет, увезет… Но, я рад за тебя, бригадир, очень рад…
- Ну и че, Василич, дальше-то че ?
- А, че, - побег к Алею. Наверняка, думаю, лошаденки совхозные-то на лугу спутанные пасутся. Точно, гляжу, вот они, родимые!
- А конюх, че ж ?
- А думаш, я его видел ? Дрыхнул, наверное, дедок какой-нибудь, или пацан… Поймал одну, - благо на ней два пута было… Связал их, сунул ей в пасть заместо удил, и айда к мосту, да в район… Часам к десяти уж в МТС был. Ну, думаю, поубиваю этих алкашей, а без запчастей не вернусь… И что ты думаешь, Бахолдина, видно, позвонила с совхоза-то, да вставила по самое "не хочу" всем там… Встречали меня, как самого дорогого гостя ! Дали все, что просил ! Дайте, говорю, хоть драненькую тележонку… Кобылка-то моя, конфискованная, отвязалась, падла, и исчезла ! А можа, угнал хто... Только стою я с этим мешком запчастей, как дурак, а сил-то уж нету… Не дали, сволочи ! Так вот я и пешкодралом добрался до вас… А вы тут дрыхнете…
Николай допил остатки самогона. Где добыл его, так и не успел рассказать, - упал навзничь и захрапел… Трактористы быстро поставили ремни. Настроение было прекрасным то ли от того, что, наконец-то, техника вся исправна, то ли от того, что бригадир вернулся живым и здоровым, то ли от того, что скоро попадут домой к жене, к детишкам и в баньку !
х х х

… Председатель долго ждать себя не заставил. К концу дня, как и обещал, прикатил. Постояв над умиротворенно спящим бригадиром, распорядился:
- Гоните, ребята, технику в МТС, завтра к вечеру вас там встретят. Имейте в виду, если кому прикажут остаться для ремонта, - оставайтесь… Остальным вернуться. Сено надо с лугов свозить к фермам. Зима на носу… Ну, что Фридрих Готтлибович, поехали, а то заждались тебя… А за работу спасибо тебе… Истинно говорю - спасибо !
На стане воцарилась тишина. Мужики закурили. Девчонки втихоря всплакнули. Слезы лить стеснялись. Они знали, что их наставник не любил этого…
- Слышь, Федор, ты побереги себя…, и возвращайся…, если получится, - Сердюк обнял своего товарища. Остальные трактористы тоже подошли по одному, пожали руки…
Фридрих оглядел всех по очереди.
- Спасибо вам, ребята, за доброе… Берегите девчонок и…бригадира…
Ком подкатил к горлу. Слова застряли… А так много хотелось сказать людям, которые начали ему верить, не скрывая уважения…
…Бахолдина Варвара Максимовна родилась в 1914 году в селе Савушки Змеиногорского района Алтайского края в многодетной крестьянской семье. Ее отец Максим Иванович дважды уходил на войну: на германскую, потом – на Гражданскую. Учиться ей не пришлось. Два класса за плечами. С приходом Советской власти весь уклад жизни крестьян на Алтае менялся по известной методологии и схеме. Ее отец стоял у истоков организации ТОЗов, в котором совсем молоденькая Варя познала нелегкий крестьянский труд. Но после того, как ее отец стал первым трактористом, ее захватило желание быть механизатором. Тут проявилось упрямство, страсть и  увлечение несвойственным для девушки делом. Ни о чем другом и не мечтала. В 1930 году она возглавила первую женскую тракторную бригаду и успешно демонстрировала на полях свое не только профессиональное мастерство, но и организаторские способности. Ее прямота и бескомпромисность характера базировалась на том, что сама прекрасно владела специальностью и требовала того же самого от своих подруг. К 1933 году по всему Алтаю развернулся почин женских тракторных бригад. Ее призыв знал весь Край: газеты рассказывали о передовых методах пахоты и уборки. Окончив курсы Колыванского училища, стала участковым механником МТС. В 1935 году, являясь участницей второго Всесоюзного съезда колхозников-ударников, выступила с критикой организаций, снабжающих МТСы. А когда ее пригласили к Сталину, еще добавила критики, нисколько не тушуясь вождя. По распоряжению Сталина вскоре в адрес Бахолдиной В.М. пришел целый вагон запасных частей для тракторов… В октябре 1937 года в период выборов по новой Конституции СССР ее избрали депутатом Верховного Совета СССР. Осенью 1939 г. поступает на учебу в московскую академию им. Темирязева, где она проучилась 2 года… В этом же году Варвара Максимовна получила на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке большую золотую медаль за номером 2 (№ 1 дали Паше Ангелиной)… Война прервала ее полет… С декабря 1941 года работает директором Шипуновской МТС… Ее и сегодня помнят мои земляки во втором и третьем поколениях. Не это ли образец человеческого самородка в превосходном смысле! А вот названия улиц ее имени в районном центре Шипуново нет. Как нет и памятника, или хотя бы небольшого бюста. В музеях, конечно, можно встретить некоторые экспонаты, напоминающие о ее самоотверженности и честности, истинном патриотизме и профессионализме. Но кто их видит ? Догадаться не трудно…
… Честно говоря, я тщетно пытался найти хотя бы намек на ее истинное отношение к так называемым перегибам Советской власти. В самый расцвет ее активной трудовой и общественной деятельности происходили акты ликвидации, причем самыми варварскими способами, крепких индивидуальных крестьянских хозяйств. Она не могла не видеть уничтожение талантливых и энергичных крестьян, которые стали таковыми уже при Советской власти. Она не могла не понимать тех причин, которые привели крестьянство к полукрепостному  виду функционирования в первые годы войны. Я убежден, если бы ее правда была  доступна нынешним исследователям, на многое пришлось бы смотреть иначе… Значит, она обладала таким же практическим чутьем политической ситуации, как и профессиональным. Бахолдина В.М. ясно понимала, что говорить, о чем и кому. В подтверждение себе я пока так и не нашел ни одного высказывания Варвары Максимовны в пользу правоты Партии большевиков в борьбе с "врагами народа". Во всех ее выступлениях шла речь только о профессиональном труде земляков и их вкладе в дело победы над фашизмом. А я скажу честно: - и не хочу столкнуться с ее высказываниями в пользу тех же репрессий. Не хочу! А вот увидеть ее оценку вклада  немцев-трудармейцев, немцев-спецпоселенцев Шипуновского района – мечтаю! Через ее руки проходили акции воссоединения немецких семей в послевоенный период. Через ее волю и организаторский талант были спасены от второго и последующих "мобилизаций" немцев в рабочие колонны и трудармии, и оставлены в хозяйствах района, на хлебной ниве… Не трудно догадаться, что она рисковала…
… Пишу о ней и низко кланяюсь ее памяти…
А между тем, к октябрю 1942 года процесс дискриминации и репрессий по отношению к "наказанным народам", к коим принадлежали Советские немцы, приобрел тотальный характер и достиг кульминационной точки. Из 1,5 миллионов Советских немцев 1,2 миллиона было подвергнуто к перемещению. И это не смотря на то, что с 13.07.1941 г. по 15.08.41 г. на территории той же АССР НП формировались отряды народного ополчения, еженедельно отсылались отчеты "о фактах патриотического и трудового подъема трудящихся АССР НП". 3.08.41 г. был создан республиканский фонд обороны страны, куда поступали пожертвования граждан… Однако же, когда было принято решение о так называемой "мобилизации" украинских мужчин немецкой национальности призывного возраста, осуществленного в том же июле-августе 41-го за несколько дней до прихода врага, в немецких поселениях остались брошенными женщины, старики и дети, которых 3.08.41 г. Командование Южного фронта обвинило в том, что эти немощные оказали "теплый прием наступавшим немецким войскам". То есть, по словам «великих полководцев» Южного фронта получается так, что окажи эти женщины, старики да  дети  «квалифицированное» сопротивление по законам военной науки, глядишь и не драпал бы доблестный Южный фронт, бросая раненых и убитых, мирное, ни в чем не повинное население, города и села… Реакция Сталина была мгновенной и резолюция – жесткой и не оставляющей разночтений: "Тов. Берия. Надо выселить с треском. И.Ст.", что тов. Берия и сделал, подхватив образ и всесоюзно расширив сферу действия "треска".
/См. Н.Л. Поболь, П.М. Полян. Сталинские депортации 1928-1953 М: 2005 с. 277/


5.
… Лошаденка, почуяв ослабление бдительности хозяина, перешла на скорый шаг. Николай Андреевич попытался было пугнуть ее, даже лениво поддернул вожжами, но, видя, что кобылка не отреагировала, бросил затею. Четвертые сутки на ногах… Нет, он не жаловался на судьбу, еще бы столько не спал, лишь бы не видеть слезы колхозниц, плачь и крики детишек, да не объясняться со стариками… Выгребли мужиков и молодежь, поубивало сколь уж…, а хлеба давай !
- Что, Николай Андреевич, устал ? – Фридриху показалось, что председатель переживает какое-то личное горе, - вздыхаешь…, или случилось что у тебя ?
Молчать было уже не в моготу. "Оставшиеся километров пять до села часа два трястись, а по бездорожью и того больше. Хоть на последок пообщаться, все-таки, этот суетной мужик ничего плохого мне сделал… А мог бы, наверное…"
- Чего молчишь, председатель ? – не унимался Фридрих.
- А что говорить, уважаемый…, ты вот поработал тут, поглядел на наше житье-бытье, и айда в другое место… А мы тут… И потом, что ты за человек, мне не ведомо Чем живешь, что думаешь… Чего оперативники с тобой носятся…, затуркали на хрен… Кажин день о тебе докладывать приходится, как буд-то сплю с тобой в одной кровати. Делать мне больше неча, - председатель стал злиться больше на себя, чем на всю эту треклятую жизнь.
Фридрих промолчал. "Прав он, конечно… Война, горе кругом, а тут еще отвечай за какого-то ссыльного…" Фридрих слегка усмехнулся, но Фефелов эту усмешку уловил все-таки…
- Ты, Фридрих Готлибович, все осторожничаешь… Че, мы немцев не видали что ли ?
Прямой вопрос не застал Фридриха в расплох.
- Ну, знаешь, Николай Андреевич, я ведь тоже тебя не знаю, особенно то, чем ты дышишь… Жизнь научила не спешить… А, вообще-то, тебе не надо беспокоиться…
- Это почему ж ?
- Потому что… не расконвоирован я, при мне даже нет никаких документов. Я ничейный тут, Николай Андреевич… Стоит только хоть кому-нибудь чихнуть в мою сторону – и меня нет ! Так что…
- Да-а, дела… Дожили…
Ни тот ни другой развивать душевные темы далее не хотели… О чем говорить, - война… Этим все сказано. Каждый знал, почему, зачем и куда едет…
- А что дальше-то с тобой будет ? – выдохнул председатель. Вожжи в руках висели в безвольном положении. Его сгорбленная тучная фигура олицетворяла усталость. Лошадь шла, сама, выбирая себе проходимое место в расквасившейся дороге…
- Одной Деве Марии известно…
- А семья где ?
- Не знаю… Германцы на Украине хозяйничаю уж больше года, так что, как узнаешь…
- Ну, поди, немец немца не тронет…, - после небольшой паузы изрек Фефелов первое, что пришло на ум.
- Ну, вот, и ты туда же, - Фридрих тяжело вздохнул, - и как это вы все легко по местам расставляете! Нам, что свои, что чужие…, лишние, одним словом… Ладно, председатель, хватит ! Не хочу больше. Давай, гони по-быстрее…
Николай Андреевич как-то сник, снова погрузился в свое. А голове болеть было от чего. Если с хлебосдачей и пашней кое-как справились, то… Вчера получил указание на внеплановую, дополнительную сдачу мяса. А это значит, что придется почти половину стада крупнорогатого и одну треть табуна лошадей угнать в район на бойницу. А впереди зима. Чтобы восполнить поголовье – нужен не один год. А чем возить корм, чем пахать, чем сеять ? А людям, вернее вдовам с детишками как жить ? По этому году хоть пару килограммов зерна на трудодень наскребли. А в следующем ? Шишь ! А спецпоселенцев и эвакуированных чем кормить ? Эти вообще голоштанные…Так и до голодухи не далеко… Все от Бахолдиной сейчас зависит: соберет технику, отремонтирует к весне, соберет специалистов, значит, еще выдюжим… А нет, так головы не сносить…Эх, война, сволочь !
- Но-о, чертяка ! Давай поспеши, а то так до утра не доберемся ! Николай Андреевич вспылил на кобылку, словно она виновата во всех его несчастьях…

х х х

… За полночь добрались. Фридрих, расположившись у ограды, поедал прихваченный со стана скромный харч. Женя с Варей незаметно для него впихнули хлеб с вареными яйцами. Во дворе толкалось уже достаточно много народу. Фридрих сразу определил, что это немцы не только из села, но и с окрестных деревень в большей степени женщины с ребятишками. Около пяти подвод стояло у конопривязи.
- Келлер ! Ты где ? – кто-то заорал с крыльца.
- Здесь я…
- К коменданту !
В кабинете председателя сидел все тот же оперативник НКВД и что-то писал торопливо в толстом журнале. Не взглянув на вошедшего, спросил:
- Фамилия ?
- Келлер Фридрих Готлибович.
- Ваша команда 4112. К восьми утра быть на внутреннем дворе Районного Управления НКВД. При себе иметь трехсуточный запас продуктов, белье, мыло. Колющие и режущие предметы брать с собой запрещается. Опоздание будет расцениваться как дезертирство, соответственно – расстрел. Понятно ?
- Да !
В кабинет ворвался Фефелов, чем слегка огорошил измотанного представителя грозной власти…
- Товарищ капитан, что же это такое…, вы ж у меня почти все рабочие руки из колхозу-то…, да мне уже завтра, хоть застрелись… Там же больше тридцати человек, активных штыков, а с ребятишками и того больше…
Уполномоченный скривился как от зубной боли.
- Вот, пойди, и застрелись, Николай Андреевич… Постановление ГКО СССР- для всех закон. Ты, Андреич, лучше помалкивай… Иди, занимайся своим делом…
Фефелов плюнул себе под ноги. Вышел.
"Псы лагерные… Хотя, этот-то при чем… У него тоже начальство есть…" – мелькнула мысль у Фридриха. Кое-как обозначив свою роспись в какой-то справке, вышел во двор и уселся на одну из подвод. Мешочек с сухарями уложил себе на колени и стал ждать отправки. Этапированные обреченно молчали. Говорить было не о чем… Судьба у всех одинаковая…, пока, в данный час…

х х х

… Часам к четырем утра четыре брички с этапируемыми немцами подошли к Шипуновскому районному Управлению НКВД. Площадь кишела молчаливым народом. Только женщины тихонечко плакали, стараясь не привлекать к себе внимания. Двое вооруженных бойцов стояли у входа в здание и с безразличным видом смотрели в толпу. Отойти было некуда. Присесть тоже. Поэтому нужду каждый справлял, пользуясь абсолютной темнотой. В общем все, как обычно для этапа: - не люди, а скопище быдла… Через некоторое время на крыльцо вышел офицер НКВД, встал под одну единственную лампочку и начал выкрикивать фамилии "мобилизованных". Формирование команд происходило по каким-то странным принципам: - зачитывались фамилии, прежде всего женщин и молодых парней, начиная с подросткового возраста. Сформированные команды выстраивались. Фридрих и еще человек десять не попали ни в одну из команд… Оргмероприятие прошло быстро. Опыт был уже и у власти и у этапируемых… Офицер, плюнув на пальцы, развернул какие-то листки. Стал громко читать:
- Постановление ГКО № 2383 от 7 октября 1942 года "О дополнительной мобилизации немцев для народного хозяйства СССР"
- Странно, а мы, что были не в народном хозяйстве, что ли…, - пробурчал кто-то из мужиков, стоящих сзади Фридриха.
- Да тихо ты, дай послушать…
1. Дополнительно мобилизовать в рабочие колонны на все время войны всех немцев-мужчин в возрасте 15-16 лет и 51-55 лет включительно.
2. Одновременно провести мобилизацию в рабочие колонны на все время войны также женщин-немок в возрасте от 16 до 45 лет включительно. Освободить от мобилизации женщин-немок беременных и имеющих детей в возрасте до трех лет.
3. Имеющиеся дети старше трехлетнего возраста передаются на воспитание остальным членам данной семьи. При отсутствии других членов семьи, кроме мобилизуемых, дети передаются на воспитание ближайшим родственникам или немецким колхозам. Обязать местные Советы депутатов трудящихся принять меры к устройству оставшихся без родителей детей мобилизуемых немцев…"
Толпа молчала. Офицер хотел было раскрыть рот, чтобы дать команду, как женщины заголосили так, что огромная стая дремавших ворон сорвалась с огромного тополя.
- Да где вы видите родственников, их еще год назад увезли…
- О каких немецких колхозах вы говорите, где вы их видите-то…
- Да кому наши малыши нужны-то ? Тут местные с голоду пухнут !
- Да, что же это такое, господи !
Солдатики привычными движениями приняли винтовки на изготовку.
- Молча-а-ать !
Толпа замерла.
- На пра-а-во ! На вокзал, шагом ма-а-рш !
Солдатики обступили колонну. Движение началось. Оставшиеся мужики плотнее прижались друг к другу. Эти лагерные волчары инстинктивно чувствовали, что делать в такие злобные моменты! Только бы плечо товарища чувствовать, а там попробуй – тронь! Им терять уже нечего! Фридрих успел схватить в последней шеренге женщину, державшей за руки своих двоих десяти годовалых пацанов…
- Тебя как зовут ?
- Фрида…
- Фрида, делай что хочешь, но своих пацанов затащи к себе в вагон, иначе потеряешь детей, поняла ?
- От куда знаешь ?
- Знаю. Делай, что говорят…
… Команды ушли. Оставшиеся мужики так и стояли, плотно прижавшись плечом к плечу. Никто к ним не выходил. Но эта странная ситуация еще больше настораживала. Предположить, что их каким-то образом забыли, не верили, знали, что такого просто быть не может… Не сговариваясь, поняли, что их судьба будет сложена как-то иначе… Но каким образом ?
- Может на фронт ? – рядом стоящий с Фридрихом задал вопрос ни к кому не обращенный.
- Ага, вместо мишеней…
- Ну не на расстрел же, в конце концов…
- Тратить еще на тебя государственное имущество в виде пуль и пороха… Работать поедем, другой вопрос – куда ?
Не известно, сколько бы еще взбрыкивало воспаленное воображение, но к месту сбора подъехала на скором ходу черная легковушка. Фридрих припомнил, что точно на таких же авто приезжало большое начальство к ним в лагерь. Значит, и сейчас, большой хозяин прибыл.
- Вот и узнаем, чего ждать, - загудели мужики, всматриваясь в военного, вывалившегося из машины и спешно нырнувшего в Управление.
Рассвело. Начинался новый день. Основательно стало подмораживать. По местным приметам считалось, если снег накрывает подмерзшую землю, то урожая в следующем году не жди. Фридрих усмехнулся, вспомнив Стельникова. Костерит наверно сейчас силы небесные…
- Товарищи бойцы тылового фронта! - зычным голосом обратил на себя внимание прибывший военный.
Он, почему-то, не смотря на заморозок, периодически снимал фуражку и вытирал скомканным платком лоб и лысину.
- Ишь, упарился…, сволочь…, «товарищей» нашел… Поезжай с нами, да помаши кайлом, там и посмотрим, кто кому товарищ…
- Перестань, Густав, - зашипели на возмущенного «бойцы».
- Товарищи, всем зайти в 17-й кабинет. Личные вещи оставить. Солдат, - обратился он к новому штыку у дверей, - пригляди…
- Ага, сейчас…, как же ! Три месяца собирал по сухарику, а теперь волку на сохранность, - возмутился Фридрих.
Мужики по одному, снимая на ходу шапки, кепки, стали заходить во внутрь Управления. Фридрих шел последним. Мешочек с сухарями держал в руках.
- Не положено, - солдат рукой остановил движение, - да не бойся ты, батя, никуды твой "НЗ" не денется…
Этот, почти миролюбивый тон бойца, ослабил напряжение Фридриха… Кабинет был довольно просторный. Военный, в очередной раз вытирая лысину, начал перекличку. Закончив, удалился. Трудармейцы продолжали находиться в недоумении и напряжении… Примерно через пол-часа в кабинет вошел сухопарый и высокий капитан. Как стало известно потом – Начальник Шипуновского районного Управления НКВД Капустин. Оглядев присутствующих, напряженно смотрящих на него трудармейцев, своими бесцветными глазами, вскрыл слегка помятый пакет. Достал и развернул лист. Стал зачитывать своим ровным и монотонным, гнусавым голосом решение Краевого Управления НКВД по визе Наркомата Обороны и Внутренних дел СССР перечень хозяйств Алтайского края куда должны будут убыть ниже перечисленные лица. На небольшую группу трудармейцев выпали Алейский, Хлопуновский и Шипуновский районы.  Фридриху выпала удача отбывать дальнейшую повинность в МТС Шипуновского района. Он не знал, радоваться этому или огорчаться. С одной стороны, какая разница, где коротать свою судьбу. С другой, как-никак, но к этим местам уже присмотрелся, да и люди, которые его в состоянии принять и понять, тоже появились. А это само по себе – неоценимая удача !
- Ну, что брат, как тебе неожиданный поворот, а ? – съерничал все тот же трудармеец, который приглашал НКВДэшника с собой в лагерь, - а где жить, питаться, и вообще, все остальное – ни слова ! Для скотины и то коровники готовятся и солому свежую для подстилки меняют каждый день... А тут... "20 лет каторги за побег из мест обязательного поселения !" Они, что двадцать лет воевать собираются с Гитлером ? Да нормальные люди, в нормальных условиях столько не проживут…
- Надо жить, - ответил Фридрих после небольшой паузы, - а чтобы выжить, надо работать…, и хорошо работать… Так что, не рви нервы. Ладно, брат, удачи тебе, держись…, и не горячись. Успеешь еще в тайгу. А я пошел…, мне тут не далеко до МТС дойти… Да, брат, возьми-ка вот…
- Что это ?
- Сухари, да рыба вяленная, копил по-немногу для себя…, а сейчас тебе по-нужнее будет. У меня тут кое-какие знакомые появились, - продержусь… А, все-таки, - нам очень повезло, - вскрикнул Фридрих, и грех этой удачей не воспользоваться…
- Наверное, ты прав, брат, да только войне еще, видимо, долго бесноваться… И кто его знает, куда нас еще могут загнать. Ладно, спасибо за сухари. Даст, Бог, свидимся когда-нибудь…
… Данный поворот судьбы Фридриху был совершенно не ясен. Он не знал – радоваться или ждать чего-то непредсказуемого в дальнейшем. В одном был уверен – работать  предстоит в несколько раз продуктивнее, иначе… Не ясно, кто стоял за всем этим ? Интуиция подсказывала, что здесь наложила свою руку Бахолдина В.М. Совпадения случая быть не может… Ну, что ж, тем лучше. Он ей, все-таки, верил… Значит, подвести ни себя, ни ее, прав не имеет… Надо жить, чтобы выжить !
Надо выжить, чтобы найти детей, накормить их, приютить, дать им жизнь…
Надо жить !


Ч  А  С  Т  Ь   5



И  З  Г  О  И…


1.

… Первые числа сентября 1941 года… Опустевший Маринск был похож на необитаемый остров, куда только что бурным морем на его берега были выброшены люди и животные из тонущего корабля… Колхозный скот бродил по селу в поисках прокорма. От таких непрошеных "гостей" усадьбы страдали неимоверно: ломались изгороди, вытаптывались огороды и сады. Дойные же коровы преследовали по улицам любого, призывая своим благим мычанием на отдой из распухшего от молока вымени. Колхозные свиньи орали так, что кровь стыла в жилах у селян. А те хряки, которым удалось вырваться из клеток, гонимые инстинктом диких предков,  бросились в окрестные лесопосадки и балки… Ветряная мельница бесхозно вращала своими лопастями, издавая треск и скрип… На полях стояла вызревшая, осыпающаяся пшеница… Отступающих солдат Красной армии не стало. Фашисты еще не пришли. Только окрестный грохот орудий и вой многочисленных самолетов говорил, что грядет время непоправимого… Готтлиб Иванович вместе с остальными стариками почти безуспешно пытались вернуть скот в загоны. Коровы словно понимали, что в их жизни наступил момент вседозволенности, что нужно спасаться любым способом. Убегающих в луга, догонять было бессмысленно… Старики нервничали. Дома у снох переполоху было не меньше. Что делать дальше, как жить, по каким законам, чего ждать каждую минуту ? Проходящие через село запоздалые беженцы, рассказывали об ужасах зверств Германцев. Дыхание войны ощущалось как никогда реально… Однажды рано утром в окно кто-то осторожно постучал. Магдалена, собиравшаяся уже выходить во двор, вздрогнула, прильнула к стеклу. Езус Мария ! Готтлиб ! Сынок ! Отперев дверь, впустила надежду и опору – младшенького…
- Ты как тут оказался ? – встревожился Готтлиб Иванович, - что, все уже, отучился ? Ну, слава Деве Марии, а то уж мы и не знали что думать.
- Нет, отец, не доучился… Стали снимать прямо с занятий ребят и увозить… Мне страшно стало за вас… Вот я и решил убежать… Наши уходят, а Германцы, видать, скоро тут будут… Вот я и… А где братья ?
Готтлиб Иванович не знал, что отвечать. "А если сейчас заявятся НКВДэшники ? Арестуют, ведь, не только его, но и всю семью ! Вот горе-то ! " Никогда он еще не ощущал себя таким беспомощным, как сейчас.
- А за тобой не придут, Готтлиб ? – осторожно поинтересовался он.
- Не знаю, отец… Я ж не один…
"Все в руках божьих"

х х х

… В один из вечеров в село въехало несколько машин и десяток мотоциклистов с солдатами Германской армии. Развеселые "победители" разбредались по дворам, вылавливая кур, свиней, которых и без того полно бегало по селу. Некоторые женщины бросались на защиту своего хозяйства, ругаясь на немецком языке, чем откровенно удивляли немецких солдат. Они и не подозревали, что русские так хорошо знают язык Фюрера… Готтлиб Иванович стал невольным свидетелем того, как один из офицеров, выхватив у одного солдата, жаждущего курятины "добычу", извинился перед женщинами, взашей прогнал своего "вояку". Однако же, грабеж полностью предотвратить не удалось. Не удалось предотвратить и кровопролитие… Готтлиб Иванович пробежался по хозяйствам своих сыновей со строгим наказом: не вмешиваться и не противостоять этим варварам. О детях надо думать ! Германцы заняли контору и клуб. Тут же были выставлены часовые. Селяне забились в домах. Вот и дождались "новых хозяев"…
… Утром следующего дня по селу от двора ко двору прошлись несколько групп немецких солдат, которые потребовали схода крестьян у конторы, причем всех, то есть, вместе с детьми ! Предупредили, что не явившихся будут судить по законам рейха… Готтлиб Иванович и тут свое семейство вывел в полном составе: пять снох, три дочери с десятью детьми. Малыши – несмышленыши на руках, остальные крепко держались за подолы матерей. Обуреваемые животным страхом женщины и старики, ждали уготованной участи непрошеными "освободителями". Если сейчас погонят на запад, как совсем недавно их мужчин, маленькие дети не выдержат ! Толпа, в отличии от колхозного скота, сбилась в кучу. Старики стояли впереди, заслоняя собой свое потомство. С десяток солдат с небритыми мордами, в помятом и пыльном обмундировании, с винтовками на перевес, окружили селян. Время мучительно тянулось… Наконец на крыльцо конторы вышел средних лет германский офицер. Оглядев пригнанных самодовольным взглядом победителя, стал говорить:
- Господа ! Великая миссия Германской армии, возглавляемая Адольфом Гитлером по освобождению Вас от коммунизма, через месяц-два будет завершена !
Толпа молчала, чем несколько смутила Горностаевского районного комиссара Фритца. Он, очевидно, ждал, что услышит одобрительные возгласы и приветствия… Триумфа не случилось…
- Украина, как и другие территории, освобожденные нами, вошли в состав Третьего рейха Германской империи. Управление ею будет осуществляться через рейхскомиссариат с центром в г. Ровно, возглавляемого господином  Кохом. Мы – великая нация ! И наша задача сделать вас, фольксдойче, свободными от красной чумы большевизма, это во-первых… Во-вторых, мы с вами обязаны сделать все, чтобы солдат рейха знал, что у него надежный тыл, и он будет накормлен, одет и обут ! Поэтому, вы обязаны трудиться еще лучше, чем при большевиках ! Через месяц мы освободим из большевистского плена и вернем в семьи ваших мужчин…
Толпа настороженно продолжала молчать…
- С сегодняшнего дня всем вернуться на рабочие места и приступить к своим обязанностям. Еженедельно к вам будут прибывать наши заготовительные команды, которых вы должны обеспечивать готовой продукцией. Руководить хозяйством будет продолжать ваш председатель. К стати, кто этот человек?
Толпа затаила дыхание. Старики переглядывались.
- Салос Карл Бергардович, - произнес кто-то из впереди стоящих перед районным комиссаром, - только его увезли еще в начале августа, в Сибирь…
- Ну, что ж… Но, поселение не может быть без главы. Тогда я приму решение сам. Вы, кто ? – офицер резко ткнул пальцем в одну из самых высоких женщин, выделяющуюся из толпы, - подойдите сюда!
Выбор пал на Агату Готтлибовну Кёлер. Та, совершенно ничего не понимая в происходящем, стояла, как вкопанная…
- Вы что, не слышите ?
- Иди, дочка, - Готтлиб Иванович тревожным взглядом, как бы поддержал неожиданное требование новоявленного начальства.
Один из солдат подтолкнул ее в направлении комиссара.
- И предупреждаю, любой срыв поставок продукции, а это: хлеб, молоко, колбаса, окороки, овощи, фрукты, в общем, все то, чем вы кормили большевиков, - будет расцениваться, как уклонение и вредительство Германской армии. Полагающееся наказание за это – расстрел ! Кроме того, если без нашего ведома будет уничтожаться домашний скот и угодья – расстрел ! Все, что вырастет в домашних условиях – сдавать заготовителям. Себе разрешается оставлять не более одной  трети, чтобы дети могли расти ! Они будущее великого Рейха ! Немедленно, в течении этой недели, возобновить работу школы! Немецкие учебники и учителя в ближайшие дни будут доставлены. Германия и Фюрер надеются на вас ! Хайль Гитлер !
Фритц выкинул правую руку в фашистском приветствии. Толпа созерцала все происходящее и воспринимала, как дурной сон…

х х х

… "Новый порядок" Германцев селяне ощутили на себе сразу же… «Прелести и блага»  власти" Агата Готтлибовна поняла первой. На второй же день после «назначения», ее вывезли в Горностаевку и представили Начальнику районного Управления. Резиденцией ему определили один из кабинетов бывшего райисполкома. Встретил довольно грузный, уже в годах, человек – Великанов Роман Августович. Молча указав на один из стульев вошедшей, полез в сейф. Достал целую кипу бумаг, долго рылся в них, наконец, нашел то, что искал. Агата долго вспоминала, где она могла его видеть раньше. Так и не вспомнив, принялась читать протянутый ей документ. Начальник Управления, видя, что его новая подопечная не может сосредоточиться на нужных пунктах приказа Адольфа Гитлера от 17 июля 1941 года «О введении гражданского управления на оккупационных Советских территориях», ткнул пальцем в лист бумаги. Агата с ужасом прочла: « …Мы должны снова подчеркнуть, что обязаны занять территорию, начать ею управлять и обеспечивать в ее пределах безопасность…И заранее нельзя сказать, какие меры для окончательного овладения территорией придется применять: расстрелы, выселения и т. п. Задача состоит в том, чтобы лежащий перед нами гигантский пирог надлежащим образом разделить с тем, чтобы: во-первых, им завладеть, во- вторых подчинить и, в-третьих, использовать. И не может быть и речи о сохранении к западу от Урала каких-либо вооружённых формирований противника»
Роман Августович, убедившись что староста Маринского поселения поняла суть «нового порядка», положил перед ней новый приказ, теперь уже Главного фюрера СС и полиции «Россия-Юг» обергруппенфюрера Ханса Прютцмана: «Староста со своим помощником, бухгалтером и подчиненными управлению должен проводить в жизнь все распоряжения немецкой администрации, бургомистра и начальника районного управления. В их задачи входит регистрация прибывших, учет местного населения, сбор налогов, обеспечение поставок для частей вермахта, предоставление рабочей силы, гужевого транспорта, квартир для воинских частей и т.п.»
- Что не ясно, Агата Готтлибовна ? – монотонным и усталым голосом спросил управляющий, пристально всматриваясь в свою подчиненную, будто пытаясь понять истинные мысли этой, насмерть перепуганной женщины. Между тем, управляющий продолжал: - вот, получите поквартальную разнарядку. Здесь перечень, количество и сроки поставок. Порядок отгрузки до вас доведен, не так ли  ?
- Так, - выдавила из себя Агата.
- Теперь, Агата Готтлибовна, тебе надлежит через два дня представить отчет о состоянии хозяйства: - указать количество работоспособных крестьян, пашни, сельхозинвентаря, количество и видов скота, отельной строкой указать объем хозяйства подворий. Мы на базе твоих данных будем планировать для вас квартальные заказы. Предупреждаю: - укрывательством заниматься не советую. Надо объяснять почему ?
- Нет…
х х х

… Назад в Мариинск Агата шла пешком, не чуя под собой ног. «Это что ж получается…, не дадим чего-то – расстрел ! Забузит кто-то, мало ли таких, особенно многодетных, - расстрел ! А расселение этих господ и так идет, не спрашивая нас… Вчера вон человек двести германцев пригнали, так вошли в те дома, где им нравилось… И их не волнуют детишки, которым самим спать негде… Ах, Езус Мария, за что же мне такая доля ? Выполнять волю Германской власти… Значит, если кого-то эта самая власть обидит, то все люди будут тыкать пальцем в мою сторону ?…» Слезы душили всю дорогу… Подходя к дому, Агата увидела человек двадцать, сидящих у ее калитки стариков и пожилых женщин. Готтлиб Иванович урезонивал расшалившегося Амброза – сына Агаты. Все ждали ее, и новостей от нее. Власть ведь все-таки ! … Агата пересказала мужикам то, что прочла и услышала от управляющего. Когда она назвала фамилию, один из стариков промолвил: 
- Знаем мы его… Надо же, - он же за колхозы задницу рвал больше всех ! Потом в исполкоме сидел каким-то инструктором или уполномоченным по сельскому хозяйству… Незловредный вроде был… А теперь – кто его знает…
- Вот тебе и проявилась, власть-то… Советская…
Мужики загудели. А взоры были направлены на Агату. Что она-то скажет теперь ? Агата молчала, опустив голову.
- Вот что, мужики, - подал голос Готтлиб Иванович, выпуская из рук хулиганистого внука, - выбора у нас нет… А на месте дочки моей мог бы оказаться любой из нас, да и не в ней дело… Что сможем, то и будем отдавать, в селе одни ребятишки малые… О них думать надо… Терпеть, пока сил хватит… А что нам остается…
- А Красная армия придет…
- А Красная армия придет, - разберется и с ними и с нами… Зато детей спасем… А ты, Агата, не бойся, только своевременно нас предупреждай о их всяких распоряжениях… Живы будем, выдюжим…
Так на том и порешили. Особой сложности у Агаты составить отчет не вызвало. Тут и считать-то нечего было. Все имеющиеся трактора колхоза были изъяты на нужды Германской армии. Основную часть лошадей угнали вместе с телегами в том же направлении. Оставшиеся десяток-полтора старых лошадей оказались в распоряжении хозяйства. Горюче-смазочные материалы выкачены германцами до последней капли. Ни Агата Готтлибовна, теперь уже в качестве старосты поселения, ни старики, ни женщины, ни дети, не имели ни малейшего представления, как убирать урожай с почти 5 тыс. гектар пшеницы, как убирать лен. На чем пахать пары, чем возить урожай с полей, чем косить и заготавливать сено. Ни малейшего представления ! А тут еще вновь поступило жесткое требование о возобновлении работы сельской школы. Из старых учителей – украинцев в селе никого не оставили. Все ушли вместе с эвакуированными на восток. Германцы же в районе демонстрировали свое отношение к культуре и образованию. Повсеместно стали открывать церкви, школы и другие культурно-просветительные учреждения. В сельских клубах демонстрировались в подавляющем большинстве только немецкие фильмы с русским переводом. В Маринск привезли двух пожилых немок учителей. Все дети школьного возраста вновь пошли в первый класс. Преподавание уроков шло только на немецком языке, поскольку школьная программа была германской. В принципе из родителей никто не возражал по поводу обучения, но, сколько при этом потеряется рабочих рук в хозяйстве? Германцы же были непреклонны. «Великому Рейху не нужны глупые и безграмотные немцы ! Это удел варваров и цыган !» С великим трудом Агате Готтлибовне удалось отстоять 13,14 - летних ребятишек. На них ведь держался весь скот хозяйства. Так или иначе, но из-за страха за жизнь детей, за свое будущее, вкупе с природной предприимчивостью и изворотливостью, Маринчане сплотились. Старики принялись за ремонт телег и изготовление новых, ремонт плугов. Осмотрели мельницу, подладили ремни приводов к маховику, навели порядок внутри мельницы. Вернули небольшую часть разбежавшегося скота в базы. Женщины с работоспособными дочками приступили к сбору зерновых и остальных культур вручную серпами и косами. Обмолоченное зерно возили на мельницу в основном на подсобных тележках. С раннего утра до поздней ночи – работа в хозяйстве поселения, а с поздней ночи до раннего утра – в домашнем хозяйстве… О сне и отдыхе речи не было. Первая осень при новом порядке стала нечеловеческим испытанием для Маринчан. Старики иногда перебрасывались между собой мнением, что теперь их дело, их каторжный труд на благо Германцев с их Гитлером Советская власть расценит, как пособничество врагу… Однако, надежда на то, что родная власть все-таки разберется по справедливости, была у каждого… И потом, в соседних селах, где в большей части проживали украинцы и русские – та же картина… Так что, власть, конечно же, разберется ! Ну, а не разберется, так хоть дети останутся живыми. Это сейчас главное ! Иначе, как смотреть в глаза сыновьям, когда те вернуться ?
… Шли месяцы. К зиме 42-го команды заготовителей стали появляться в Маринске чаще. По разговорам селяне поняли, что у Германцев большие проблемы под Москвой и Ленинградом. Они могли не единожды видеть, как через Маринск шли многочисленные машины и подводы с ранеными, обмороженными солдатами. Речи о том, что радоваться этому или огорчаться не шло, потому что никто не имел ни каких заверений со стороны Советов, что их, мирных немцев, не тронут и не обвинят в преступлениях. И уходить в Германию никто не соглашался, хотя такие предложения от Германских властей поступали неоднократно. «С чего это ради ? Кто нас там ждет ? Обещанное возвращение мужчин в семьи не состоялось, а вот грабеж на благо великого рейха – похоже, доведет до крайней точки ! Как бы то ни было, но здесь Родина. Сюда должны вернуться мужья, сыновья, братья. А когда вернуться, где они будут искать своих родных ? Нет, здесь родная земля ! Тут и примем свою судьбу !»
…Для меня вполне очевидно, что рискни я кому-нибудь рассказать о реалиях оккупационной политики вермахта на территории Южной Украины в отношении Советских немцев, мне  мои оппоненты договорить бы не дали. Я даже представляю их раздражение. Еще бы! Самый подходящий момент выразить свою ненависть к фашизму, когда перед тобой сидит германский потомок и пытается выражать свои мысли по поводу истин правды Второй мировой войны… Извините, я готов к любому вашему "приговору", иначе  перестану уважать себя за малодушие. Кто, если не я, кому, если не мне, хотя бы попытаться разобраться: -  все ли жертвы немецкой нации, той войны сегодня, можно оправдать? Чего нельзя забыть? Какие уроки войны  нужно прописать в наших учебниках жирным шрифтом?
        Лично я не могу пока излагать готовые тезисы! У меня вообще такое чувство, что нахожусь на каком-то допросе.  Ну, как доказать, что Советские немцы – старики, женщины и многочисленные дети, брошенные в 41-м на Южной Украине, оказались в клещах двух тоталитарных режимов, вцепившихся друг другу в глотки?  Как доказать, когда сейчас приспособившиеся «борзописцы» довольно изощренно пытаются вытаскивать на страницы своих сочинений вырванные из контекста   официальной идеологии Третьего рейха те положения, которые могут подтвердить некий «рационализм», а то и «здравый смысл» политики на оккупированных территориях России? И что характерно, вталкивают «туфту» о якобы «особом расположении Германцев на оккупированных территориях к Советским немцам», мотивируя тем, что их во рвах не расстреливали, избы с населением не сжигали, в заложники не брали, ну и т.д. Ладно, давайте еще раз попытаемся разглядеть подоплеку этого самого «особого расположения»: - В соответствии с указом Гитлера "О гражданском правлении в оккупационных восточных областях" было создано Имперское министерство по делам оккупированных восточных территорий возглавляемого одним из идеологов НСДПА  рейхсляйтером А. Розенбергом. Основной задачей имперского министерства определялось: - использование материально-технических, территориальных, природных и людских ресурсов в интересах Рейха, короче говоря – педантичное ограбление оккупированных территорий посредством разветвленного военно-хозяйственного оккупационного аппарата, вооруженного программой умиротворения захваченных территорий и налаживания сотрудничества местного населения с немецким оккупационным режимом. Гитлеровские идеологи не скрывали того, что если не использовать рационально завоеванное, то цели войны не достичь. Решение банально просто: свой народ и армию накормить, а население России - часть уничтожить, как потенциальных врагов Рейха, часть населения умрет сама от голода, а остальная часть - должна будет работать и содержать народ Германии. В состав данного министерства вошли рейхскомиссариаты Третьего Рейа. Рейхскомиссариат "Украина" с центром в г. Ровно возложено на Э. Коха. В него вливался Генеральный округ «Николаев». /См. Энциклопедия Третьего рейха. Составитель В. Телицын. с. 361/ Принципы Гражданского управления на оккупированных территориях не противоречили армейским директивам военной юрисдикции, а наоборот, - сочетались.  О поголовном уничтожении населения речи не шло, за исключением на тех территориях, где оказывалось сопротивление войскам и проживали евреи. В подтверждение просмотрите юрисдикцию в плане "Барбаросса" в котором прописано Начальником Главного штаба вооруженных сил Кейтелем с визой Верховного главнокомандующего вооруженными силами 13.05.41 г.: Параграф 2, п. 3 об уголовном преследовании солдат Рейха на оккупированных территориях "…Подлежат наказанию преступления, из-за которых в ущерб собственности войскам бессмысленно уничтожающие кров, продовольственные запасы или другое трофейное имущество." Далее: - Приказ 1-го офицера Генерального штаба Бергенгрюна, для 12-й танковой дивизии Оперативному отделу "Об усмирении деревень" п.4 "Беженцам, проживающим в бараках и деревнях, рекомендуется по возможности возвращаться в собственные деревни" /См. Мюллер Н. Вермахт и оккупация (1941-1944) М. Воениздат, 1974 г./ Таких документов можно встретить достаточно много. Конечно, в большинстве случаев, что у Гитлера, что у Сталина их идеологические и политические установки войсками не всегда исполнялись на оккупированных территориях. В этом тоже есть звериный облик любой войны. Я же хочу подвести базу под тот тезис, который бы позволил понять, что у Советских немцев, Маринских в частности, о которых я веду речь, хотели  этого, или нет, но существовали они в годы оккупации именно так, как предписано Германскими оккупационными властями и с позволения отступающего Сталинского режима . И потом, Германское правительство и до прихода к власти Гитлера, и после, – всегда преследовало цели расчета на Российских немцев в своей внешней политике. Согласись, уважаемый оппонент, это не вина Мариинских немцев, а скорее беда! В чем была разница между условиями труда Мариинской женщины-немки и русской в с. Шипуново в 41-42-м годах? И там и там труд каторжный и с угрозой для жизни со стороны власти. Только в Маринске в сгорбленную спину женщины-немки был направлен ствол автомата фашиста и трудодней ей никто не засчитывал. И она теперь уже не верила ни Германским обещаниям, ни в справедливое отношение к ней Советской власти, когда последняя вернется. Каждая надеялась только на себя в борьбе за жизнь малых детей.  И за это их надо было причислять к "пособникам фашистов"? Они что,  служили в карательных отрядах германских войск, вели подрывную деятельность в тылу Советских войск?  Один из сподвижников Гитлера В. Шеленберг был крайне разочарован в Советских немцах. На страницах своего дневника он, в частности, писал: "…приверженность к идеям большевизма у этой категории (имеются ввиду Советские немцы)  была выше, чем у русских, а участие в оказании помощи германским оккупационным властям было чуть ли не единичным…" Таких умозаключений бывших фашистских деятелей и идеологов можно привести достаточно. Оппонент, мой непримиримый, естественным образом станет возражать с пеной у рта, мол, это не есть оправдание! Конечно, согласен: это не оправдание… - если нет добротных исследований положения Советских немцев на оккупированных территориях в 1941-1943 годах, Южной Украины, в частности! Как нет  какого-либо анализа уровня морального и физического воздействия Сталинской власти на репатриированных немецких детей в 1945-1947 годах. Сколько их умерло от голода и болезней во время этапирования в СССР, в местах принудительного поселения. Сколько детей Советских немцев было потеряно в ходе бомбежек советской и немецкой авиацией лагерей, находящихся под эгидой Международного Красного креста… Я уже не говорю о членораздельной мотивации законодательства Сталина по отношению к репатриированным немецким детям. Они-то в чем виноваты перед СССР? Не находишь ли ты, уважаемый оппонент, что здесь явно видны признаки геноцидных инсинуаций Сталинского режима? Конечно, Нюрнбергский процесс расставил все на свои места. Преступники человечества понесли заслуженное наказание. А наши грехи не в счет. Мы победители! Только есть один штрих: - Какой суд сегодня готов разгрести утверждение одного из исследователей, доктора исторических наук Н. Вашкау: "С вступлением Красной Армии в Германию 250 000 российских немцев из Вартегау были депортированы в СССР, где (!) из-за "измены социалистической родине" их приговорили к пожизненной ссылке и принудительным работам…"
- Какая судебная  инстанция их приговорила?
- На чем, на каких фактах базировалось обвинение ?
- Соответствуют ли их "преступления" Уголовному законодательству СССР и Международному праву ?
… Вот когда разберемся  во всем этом дурно пахнущем навороте обвинений в адрес Советских немцев,  тогда и можно будет говорить о их сотрудничестве с Германцами, а за одно о том, был геноцид немецкой нации в СССР или нет… Тогда и любому общественному суду страны победительницы можно будет честно смотреть в глаза людям!  А пока полезно было бы моим оппонентам спросить собственную совесть…
В одном я убежден, причем искренне: любая победа над врагом МОЕГО Отечества не должна сопровождаться уничтожением собственного народа. Не должна. Ибо это абсурд!
 
2.
… Короткие зимние месяцы 43-го для 39-летней Агаты Готтлибовны были жуткими, в том числе и с точки зрения риска для собственной жизни. С грехом пополам Маринчане смогли удовлетворить разнарядки за 4-й 42-го и 1-й 1943 года кварталы. Мельница работала круглосуточно. Агата умоляла стариков не допускать простоев на промоле, иначе Германцы грозились угоном в Германию 14-15-летних подростков… При каждом визите заготовителей за продукцией им зачитывались различные «указания» на последующие сроки поставок и что им грозит в случае не исполнения… Агата рисковала и тогда, когда выбивала разрешения у Фритца и Романа Августовича для Маринского коменданта оставить семенное зерно, племенных быков и коров. Как у нее получалось находить аргументы перед германскими карьеристами наместными управителями – не известно, но удалось в зиму сберечь пару быков и с десяток молодых коров. Зерно выгребли все до зернышка ! Сельский комендант Шляйхтер, фыркнул на возражения, не глядя на старосту:
- Весной получите семенное зерно, иначе вы его тут разворуете…
- Да кто бы его для нас готовил, господин комендант, - пыталась возразить Агата.
- Тогда это будут ваши проблемы… Через две недели будьте готовы к погрузке продуктов, согласно данного перечня… А теперь свободна !
Агата держала в руках злополучную разнарядку: Мясо, масло, окорок, колбаса, яйца, мясо-птица, хлеб печеный, мука ! «Черт возьми ! Что бы все это выдать нужно опустошить все погреба в деревне ! И все это моими руками ! А что делать, - у нас выбора нет  ?»

… Полуголодный 43-й вгонял Маринчан на весенне-полевые работы. Заморенные пахотой быки отказывались быть производителями. Селяне с ужасом представляли себе ту кару, которая последует в случае, если к декабрю они не смогут удовлетворить говядиной Германцев… Свиней сожрали еще в прошлом году… Агата сутками моталась то в поле, то по подворьям, вымаливая мясо-птицу и яица, то мчалась в район с объяснениями задержек поставок, каждый раз прощаясь и с родными и с жизнью…
…Вестей от сыновей в семье Готтлиба Ивановича по-прежнему не было. Да от кого и куда они могли бы поступить ? Связи с Россией не было никакой, а веры Германским речам тем более.
…Еще год такого грабежа и ждать возвращения своих сыновей будет некому…

3.

… Август 1943 года. Страна находилась в тяжелых и кровопролитных боях с гитлеровцами на всех направлениях Советско-германского фронта. Одержанные исторические победы под Сталинградом, послужили началом наступления Советских войск на центральном и южном направлениях. Освобождены Майкоп, Краснодар, Ставрополь, Батайск, Ростов и другие города. Северный Кавказ был почти полностью освобожден от вражеских войск. Серия военных операций, превосходно задуманных Советским командованием, стали угрожать скорейшему разгрому гитлеровских войск, их союзников и на направлении Херсон, Николаев Украинской ССР…
30 августа 1943 года: Совинформбюро. «На днях войска Центрального фронта… прорвали сильно укреплённую оборонительную полосу противника в районе Севска протяжением по фронту 100 километров и, стремительно развивая наступление, продвинулись вперёд до 60 километров, вступив в пределы Северной Украины…».
… Многочисленная семья Готтлиба Ивановича, как и все Маринчане горбатились, не покладая рук, скашивая, обмолачивая пшеницу. Просушив ее тут же в поле, свозили на мельницу. Каждый день опостылевшие «освободители» румыны, которые один за другим барражировали по полям, по дворам, выгребая, все, что им казалось нужным, терзали мельников: - «Давай муку ! Давай муку !» Один из мельников, не выдержав однажды полупьяного гарканья полицая заготовителя, схватил мешок, только что наполненный, бросил к его ногам.
- Шел бы в свое село и забирал там хлеб у своих детей… Чего приперся сюда, кушать хочется ? Так иди и работай…, дома у себя… Так вы ж только водку  жрать умеете…
Ситуацию, едва не перешедшую в убийство пожилого немца крестьянина крестьянином румыном, спасло то, что старик ругался на немецком языке, которого последний так и не научился понимать за период мародерствования под эгидой фашисткой идеологии. А не просыхающая от пьянства голова  упыря-полицая не способна была адекватно воспринимать возмущения маринских мельников. «Муку давай! Муку давай!»… А вообще, селяне могли только догадываться о масштабах материального ущерба в 1943 и 1944 годах. Так называемое гражданское управление Рейхом оккупированных Советских территорий способствовало грабежу машин на сумму 2,6 млн. марок. О масштабах разграбления, проводимого до последнего момента в сельскохозяйственных оккупированных районах, говорится в отчете ЦХО (центральная торговая организация по заготовке сельскохозяйственных продуктов на временно оккупированной территории), которая во время отступления фашистских войск с советской территории вывезла до конца апреля 1944 г. около 20 тыс. вагонов с сельскохозяйственными грузами. Только за последние месяцы, говорится в этом отчете, кроме обеспечения войск в Германию было направлено 600 тыс. т зерна— примерно месячная норма хлеба для всего населения Германии. В общей сложности, по данным уже упоминавшегося отчета за октябрь 1944 г., ЦХО направила в Германию почти 33 тыс. вагонов с так называемыми эвакуируемыми грузами, в том числе 22400 вагонов с зерном и семенами, 9 тыс. с сельскохозяйственными машинами и 1600 вагонов с различными предметами снабжения. /Материалы отчетов военных инспекторов по Украине 1941-1944 г./

х х х

… Время шло. От сыновей известий по-прежнему никаких. Елизавета Васильевна со старшими дочерьми Вероникой и Эрной работали в хозяйстве по сбору урожая фруктов. Германцы поставили большое количество ящиков и стружки. Яблоки тут же упаковывали в них, и каждый вечер осуществляли отгрузку. На ответственности младшей Ангелы и Розы был трехлетний Йозеф и дела по домашнему хозяйству. Каждый вечер во двор бесцеремонно въезжали полицаи-заготовители и забирали собранные овощи и фрукты. Магдалена еле успевала бегать по дворам своих сыновей и помогать ребятишкам, за одно и уберегать их от посягательств заготовителей, которые почти всегда были в пьяном состоянии. Опустошение подворий нарастало с каждым днем. Готлиб Иванович понимал, что в зиму их ждет тяжелейший голод. Грабили все: те, кто шел на восток, и те, кто возвращался потрепанным, озлобленным и голодным. На слабые попытки коменданта Маринска воспрепятствовать "неплановым" заготовкам, отступающие германские офицеры грубо отвергали претензии: "Окопался тут в тылу, задницу наел… Иди и покомандуй кухнями там, на Кавказе…"


4.

… В эту темную августовскую ночь крайне беспокойно вел себя Йозеф. Часто просыпался, беспричинно плакал. Анта топталась около него, заботливо пытаясь успокоить братишку. Маму будить не хотела. Она пришла домой очень поздно ночью, уставшая, практически без сил рухнула на кровать и уснула… Вероника, проснувшись, увидела хлопоты Анты, поспешила ей на помощь. К четырем часам утра в доме стало совсем тихо. Через час начнется новое каторжное утро. Готтлиб Иванович с супругой до своего дома так и не дошли, остались у снохи Лизы. Навел порядок у нее на огороде, почистил постой кормилицы коровы, которую каким-то чудом удавалось до сего дня уберечь от угона румынами. Около база хранилась двухколесная телега с двумя оглоблями, на которой Лиза с дочками возила с полей зерно на ток и мельницу. Осмотрел ее, смазал солидолом ступицы. Достал из кладовой медный котел. "Цел, слава Деве Марии… Лошади, вот нет… Тащить придется на себе, как это делали эвакуированные в 41-м…"
- Ты, чего тут копаешься, Готтлиб ? – услышал он тихий голос супруги, - куда собрался?
- Лиза спит ?
- Да. Пусть поспит. Боюсь я за нее. Гляжу, силы теряет…, заболеет, не дай Бог… А ты чего всю ночь топтался, свалишься сам, тогда нам что делать будет ? Прилег бы…
Готтлиб Иванович устало присел на приступок у постоя, достал самокрутку, закурил. Молчал.
- Знаешь, Магдалена, мне кажется, не сегодня, так в самые ближайшие дни Германцы нас погонят за собою…
- Ты думаешь ?
- Да, Магдалена, да… Ну, сама посуди: Германцы засуетились, ты же видишь… Уносят с собою все, что только можно… С чем зимовать мы будем ? В доме ни у нас, ни у детей ни крошки хлеба, ни картошинки… Спрашивается для чего ? Раньше они тоже три шкуры с нас драли, но хоть оставляли немного… Да и комендант Агате уже не раз намекал, что скоро всем придется думать о завтрашнем дне… Что это значит, а ?
Магдалена молчала. Сняла ведро, стала протирать его сухой марлей. Думала подоить корову.
- А это значит, что нас они с собой угонят, - продолжал размышлять Готтлиб Иванович, - если до сих пор, нас немцев, никого не тронули, детей не тронули…, что это значит, а?
- Что ?
- Значит, нужны мы им будем в том же качестве и там в Германии…
Магдалена была ошарашена выводами своего супруга. А он очень редко ошибался.
- Да им самим бы ноги унести…, а мы-то уж… Бросят нас тут… Может это и к лучшему. Там, глядишь и сыновья скоро вернутся вместе с Красной Армией…
- А что мы Советам станем объяснять, чем тут занимались ? Думаешь, будут разбираться ? Как же – жди… И загремим мы вслед за сыновьями в Сибирь… А у нас на руках внуки малые… Они-то в чем будут виноватыми ? А Готтлибу нашему думаешь простят его бегство тогда в 41-м из ФЗУ ? То, что пацану тогда едва исполнилось шестнадцать лет, никакого значения иметь не будет !
Готтлиб Иванович вспылил. Он в последнее время часто проявлял несдержанность. Приходя домой, словно выплевывал всю желчь, которую накапливал за день. Жена, дочки и снохи старались не обращать внимания на его порывы. Терпели, знали, что это не блажь, а следствие той вакханалии, которую породил "новый порядок" Германцев. Агата страдала одна за всех. Она не жаловалась, нет. Но в последнее время почти не разговаривала ни с кем, чернела лицом, буд-то приговорила себя. По возможности Готтлиб Иванович старался находиться не далеко от нее, если вдруг замечал, что ей приходилось общаться с тем или иным начальством Германских властей. Он готов был в любую секунду угрозы броситься ей на помощь… Сейчас ему казалось, что те муки, которые он сам испытал в Первую мировую, не сравнимы с нынешними.
- Может не стоит пока так думать, Готтлиб ?
- Эх, Магдалена, ты видать забыла 15-й год… Вспомни: царь веры нам тогда никакой не оказал… Скольких тогда в Сибирь загнал ?
- Я помню. Но ведь царя те же большевики и скинули…
- А ты думаешь, где наши сыны сейчас ? Там же, в той же Сибири… Вот и подумай, какая разница для нас с тобой между царем и большевиками… Так что, Сибири нам не миновать ! Ну, мы-то с тобой жизнь прожили, а внучата, а ? Выживут они там, или как?
Готтлиб Иванович с остервенением растоптал окурок.
- А с Германцем уйти – лучше что ли будет… Ох, Господи, за что нам такая уготована участь. В чем мы провинились перед Девой Марией ?
- Ладно, не нам одним… Ты, вот что, Магдалена, время, действительно, покажет, но ты, наверное, посмотри все, что нам может пригодиться в дороге. Готовиться все равно надо будет… А я пойду поднимать всех, а то сегодня зерно отгружать приказали, при чем все до зернинки, даже на мельницу ничего не оставляют…
-
х х х

… Шесть часов утра.  Все селяне были уже на току. Около двадцати грузовых машин с солдатами, вооруженными автоматами, сгрудились вокруг гуртов зерна. Работа началась. Никто ни о чем не разговаривал. Перерывов на отдых не было. Дети держали мешки, женщины насыпали в них пшеницу, старики грузили их в машины. Всеобщее молчание говорило о том, что в душе у каждого поселилась необъяснимая тревога. За последние две недели Германцы, торопясь, вывезли весь скот. Некоторые подворья остались нетронутыми. Сейчас грузилось последнее зерно ! Последнее !  Все попытки выяснить причины такой суеты, были безуспешны. Комендант все время куда-то то исчезал, то появлялся… Агата была так же в неведении. С ней, вообще, в последнее время, как со старостой, никто из властей практически не общался. Не было, видимо, нужды: грабить-то нечего, а сама она никакой ценности для Германцев, естественно, не представляла, чему очень рад был Готтлиб Иванович. Одно понимали все: - Советские войска поджимают. Одних это радовало, другие сдержанно сомневались – будет ли лучше ? Оснований рассчитывать на то, что Советы поступят с немцами-Маринчанами гуманно, не было… Память хорошо хранила и 20-е и 30-е годы, да и 41-й, кажется, был вчера…

х х х

…  К вечеру погрузка закончилась. Женщины и дети заспешили домой. Старики сгрудились на перекур, за одно и обговорить свои тревоги и сомнения… Спорить, не спорили, но к единому мнению так и не пришли. Собрались было разойтись, как  заметили черный "Оппель", который довольно на большой скорости приближался к народу. Резко затормозив, остановился рядом с крестьянами. Из кабины вышел вальяжный офицер. Посмотрев на всех уставшим взглядом, взмахом руки указал место сбора…
- Господа, - без обычного пафоса обратился он к собравшимся, - на основании Приказа Верховного Главнокомандующего войсками Рейха, вам надлежит через три дня собраться у местной управы к 10 часам утра… Имущества можете взять с собой столько, сколько в состоянии увезти или унести. Все те, кто не явится к назначенному сроку, или попытается скрыться – расстрел ! Предупреждаю: это бесполезно ! На всех дорогах стоят патрули и временные комендатуры. Люди, которые будут двигаться без специального пропуска, подлежат расстрелу на месте… Вы же будете переправлены на вашу историческую родину – Германию. Станете работать там на благо великого Рейха ! Там вас обеспечим и жильем и мебелью. В скором будущем мы отыщем ваших родных, угнанных большевиками и вернем в семьи… И так, даем вам трое суток на сборы… Хайль, Гитлер !
Офицер небрежно, без былой резвости, изобразил взмах руки, сел в машину и укатил по направлению соседнего села. Старики так и остались стоять, не чувствуя ног…
- Ну, вот, мужики, вам и ответ на все ваши сомнения… Пойдем собираться, что-ли… У кого есть телеги, разбирайте лошадей, какие остались…
Готтлиб Иванович шел домой, не видя дороги под ногами. Пожалуй, впервые за все последнее время он чувствовал невыносимую усталость. Он не сразу мог себе объяснить нынешнего состояния. Потом понял. Копившаяся обида, сначала на советскую власть за 41-й, а теперь и на Германскую, вышла из пределов терпения, пределов понимания законов войны, пределов человеческой порядочности. Он раньше задавал себе одни и те же вопросы: - «как можно так несправедливо поступать Советам с людьми, которые ничем и никогда себя не компрометировали ? За одни сутки осиротить детей целой нации! Где теперь мучают сыновей ? За что ?... А как отвечать, главное, какое объяснение сейчас-то можно дать? …  Нам с Магдаленой уже по 66, силы-то уже не те ! А свалимся по дороге, что с внуками будет ? И не убежишь, ведь…, кругом эти проклятые… Не понимаю… Если нельзя нас тут было оставлять, ну так и эвакуировали бы всех вместе, хоть в Сибирь, хоть на Север… Так же и работали бы, только не на этих бешеных псов и пьяниц полицаев, а для Красной Армии… Эх, чего уж теперь-то…»
Так и дошел до калитки дома, пленённый растревоженными мыслями. Навстречу шли в слезах Магдалена со снохой Елизаветой. Готтлиб, вдруг остановился, буд-то наткнулся на столб. Резко развернулся и пошел в сторону конюшни, чертыхаясь про себя за то, что забыл сразу же туда направиться. «Мысли чертовы, сбили с толку… Нет, так дело не пойдет. Надо взять себя в руки. Может, осталась какая кобыленка… Пока, ведь, ничего страшного не произошло… Ну, что ж, если Деве Марии так угодно судьбу повернуть, - тому и быть ! Она знает, что делает… Три дня есть. Подготовиться успеем. Корова, слава Всевышнему, - жива. Значит, не умрем. До осенних холодов, наверное, доберемся до ихнего рейха. А мучиться всем одинаково придется. Вон, у Майеров, и того хуже: восемь детишек, мал-мала меньше ! Ни телеги, ни лошади, ни одежды, ни еды ! Мужа и отца вместе с моими сыновьями еще в 41-м угнали…»
… В конюшне видать народу уже много побывало, но лошаденка Готтлибу Ивановичу все-таки досталась. Он пообещал, что будет грузить не только свое имущество, но и соседское. А какие тут могли быть возражения, горе на всех поделено судьбою. И кто не поможет в тяжелую годину, если не каждый друг другу… Лошадь досталась истощенной, глаза слезились, веки слипались. Она совершенно не реагировала ни на людей, ни на их тревожные возгласы. " Ну, ничего, подкормлю ее дома ботвой да мякиной. Кое-какие запасы овса остались, - возьмем с собою… Хоть такая, но есть, а то на себе много не потащишь…"  К дому Готтлиб Иванович возвращался сосредоточенным и без тени нервозности. Вся его натура мобилизовалась на активную деятельность. Домашние, глядя на него, успокоились. С вопросами не приставали, а каждый делал свое дело, готовясь к дальней дороге. Мирно и спокойно спал только Йозеф…

х х х

… Утром назначенного дня многочисленная семья расположилась на последний свой завтрак в родных стенах, если это, конечно, можно было назвать завтраком. Все из продуктов, что оставалось в семьях, упаковали. Дорогу-то, ведь, эту дальней не назовешь. Скорее всего эта дорога в никуда… Не возможно было даже предположить, что их могло ждать впереди там, на чужбине, если дойдут, конечно… Поддерживала только слепая вера… "Эх, если бы, хоть кто-то, хотя бы намекнул о целесообразности ухода с родных мест… Если уж помирать, так здесь, где родились… Сыны вернуться, так хоть могилки найдут…" Готтлиб Иванович снова ругнулся на свои непутевые мысли: " А внучата как же, ты подумал, старый ? Сидят, вон, рядком… Они же еще ничего толком не понимают в происходящем…" Ему вдруг опять стало страшно: - "А вдруг я принял решение не то, которое нужно было ?! Может надо было тогда в 41-м, в августе, втисаться в толпы беженцев  и уйти на восток, вслед за сынами…. А сейчас где гарантия, что нас Германцы не разделят где-нибудь либо по дороге, или еще где… Эх, думай, не думай, а выбора нет…"
- Ладно, пойдемте собираться, - тяжело встал с места, так и не прикоснувшись к еде.
 Ноги подкашивались. Упершись руками в стол, встал, выпрямился. Никто не должен видеть его слез…
- Закройте дома, ключи спрячьте в те места, которые знают сыны… Вдруг вернуться… Готтлиб, выгоняй подводу со двора… А где Агата, почему ее нет до сих пор…
- У коменданта она…, со списками…, говорила, что всех проверять будут… И если кого не окажется в колонне, ей грозят… расстрелом.
- Хватит ерунды-то болтать…, «расстрелом», - Готтлиб Иванович сверкнул глазами. Снохи и Серафима притихли, - собирайтесь…
Магдалена была обреченно спокойна. Привычными движениями закрыла все двери дома и хозяйственных построек подворья на замки. Ею обладало чувство, что уезжают вынужденно, но не на долго. Обошла дом… Дети усаживались на повозку. Готтлиб Иванович заканчивал крепеж мешков и тюков с вещами, продуктами и небольшого количества овса. Корову привязал к телеге. Та начала истошно мычать, он прикрикнул на нее… Сняв кепку, перекрестился на дом, поклонился… Все готово. Поехали !

5.

… У поселкового клуба собралось все село. Каждый тащил на себе мешки с одеждой и едой. На нескольких подводах, которых удалось снарядить располагалось по нескольку семей. Большей заботой в этом отношении опекались дети и старики. Женщины тихо плакали, переговариваясь между собой. Ребятишки беззаботно пытались играть в свои игры. Для них предстоящее "путешествие" воспринималось по-детски. Тревогу матерей порой воспринимали с недоумением. Агата вместе с комендантом Маринска обходили подводы, каждую семью, проверяли наличие людей и содержимое взятого с собой имущества. Охотничьи ружья, колющие и режущие предметы быта брать с собой запрещалось. На одну семью позволили взять только ложки. Возражения не принимались. Через пару тройку часов проверка закончилась. Агата вместе с комендантом зашли в помещение клуба. Через минут пятнадцать на крыльцо вышел немецкий офицер. Оглядев народ, коротко сказал:
- Господа, всех пеших рассадить на подводы и выдвигаемся. Не отставать, расстояние между подводами не более 10-15 метров. Впереди колонны четверо конных солдата германской армии, сзади тоже… Идти будете в течении светлого времени суток, если не будет бомбежек, до следующего перегона, где вас встретят другие сопровождающие. Предупреждаю: любая попытка сбежать или саботировать движение закончится расстрелом всей семьи ! Германия решила проявить заботу о фольксдойче и сохранить нацию от произвола большевиков. Помните об этом ! Пошли, господа ! С Богом !
Толпа молчала. Лошади, чувствуя дальнюю дорогу, нетерпеливо фыркали. Домашние собаки, предусмотрительно спущенные хозяевами с цепей, жались к ним, беспрерывно лаяли. Старые псы начали выть, хозяева пытались отогнать их, уговаривая идти домой и сторожить постои, но все было тщетно… Все оглянулись, как по команде в сторону села. Оно было мертво… Отступая Германцы сжигали села и деревни украинцев и русских дотла, Маринск и Ольгино – не тронули… В этом Маринчане убедились, когда проходили через пожарища Горностаеского района, и когда к их колонне присоединились угоняемые с других немецких сел. Страшная картина рисовалась ими: мало того, что сжигалось село, так еще фашисты расстреливали взрослое и пожилое население, а молодежь загружали в машины без средств к существованию и увозили. Те молодые люди, которые пытались убежать от конвоя – расстреливались на месте… Готтлиб Иванович забеспокоился: Агаты с сыном так и не было рядом. Успокоился, когда увидел ее снующей от подводы к подводе в колонне. Кому-то пыталась оказывать помощь в рассадке маленьких детей на подводы и без того переполненных, кого-то уговаривала и успокаивала. Видимо, Германское начальство и в колонне этапируемых не сняло с нее обязанностей старосты… Муторно и гадко было на душе у Готтлиба Ивановича. Он, вдруг, представил, что в его дом, в дома детей кто-то войдет чужой и будет там жить ! А если вернуться сыновья ? Что тогда ? Это что ж получается: мы лишились крова, они придут – и тоже останутся без крыши над головой ? Какое же страшное время пришло  ? "Расстреляем всю семью…" – что же эта за забота такая о нации ? Нервы снова натянулись, как струна, "… эх, сыны, знали бы вы…, хотя, чего тут…, им сейчас, наверное, не легче… Война, будь она проклята ! И будь прокляты защитники: - наши и … «освободители» !"
- Готтлиб, слышишь, тебе говорю, зову, зову…, что с тобой ?
- А ? Чего ?
- Остановиться бы… Корову подоить бы пора…
- Ага, как же, остановись… Забыла, что сказано ? Ночь скоро, да и перегон не далеко, наверное, там и подоишь…
Действительно, вскоре пошел клич по колонне:
- Стоять ! Отдых до четырех часов утра. С места отходить запрещается !
Прошли немного, километров пятьдесят. Вдоль колонны прохаживались несколько солдат. Несколько раз пробегала и Агата. Магдалена второпях сунула ей небольшой кусочек хлеба с салом. Та отмахнулась, мол, не голодна, да и некогда… Готтлиб Иванович спутал лошадь, привязав ее вожжами к подводе, отпустил пастись. Елизавета принялась доить корову. Серафима, Клементина – жена Петера, Агата- супруга Йосифа с детьми стали хлопотать над костром. Часа полтора ушло на эту процедуру, которая, скорей всего, была сподручна для степных кочевников, чем для людей, привыкших быть преданными родовому месту. Их первая остановка на отдых под открытым небом, с которого в любую секунду могли свалиться бомбы прошла под покровом тихой и теплой ночи. Ребятишки, напившись молока, сразу же уснули. Рядом улеглась и Магдалена, а Готтлиб стал подкармливать корову. Агата помогла набрать воды с ближайшего ручья и напоить лошадь с коровой. Так она делала для многих семей, пользуясь своим правом старосты… "Ну, что ж, так, наверное и пойдем…, главное, чтобы ребятишки не заболели. Будем надеяться…" Старик стал мириться с новым положением… Но он еще не знал, что через несколько минут его семью постигнет ужасное…Двое офицеров с тремя вооруженными солдатами, не весть откуда взявшимися, подходили к каждой повозке, к каждой семье и выводили, ничего не понимающих, молодых парней. Готтлиб только и успел крикнуть: - Отец ! Бросающихся на помощь стариков, солдаты оттесняли угрожая оружием. Через пол-часа толпу, человек  в пятьдесят 18-19 летних юношей погнали в темную степь… Вой матерей стелился по всей украинской степи ! Старики со сжатыми кулаками, наткнувшись на стволы автоматов германских солдат, до крови кусали губы… Готтлиб Иванович впустил наивную мысль: - может к утру их отпустят, сделают что-нибудь срочное для Германцев, и вернутся !
… Не вернулись !
… Ровно в четыре часа утра колонна, но уже без последней опоры для стариков, вновь двинулась на запад, в сторону абсолютной неизвестности… Родина, словно равнодушная мачеха, отпускала своих приемных детей. Надежда была только на благосклонность сил небесных…
 
х х х

… Прошел месяц мытарства Советских немцев, гонимых на запад Германцами к "свободе" от наступающей Красной Армии. (По свидетельству Иосифа Иосифовича Шаффнер – сына Серафимы Готтлибовны, Германцы после переправы через Днепр объявили, что оставят их теперь здесь, мотивируя тем, что Гитлер, якобы, договорился со Сталиным о том, что отныне граница между СССР и 3-м Рейхом будет проходить по данным местам… Наверное, фашисты пошли на такой обман вынужденно, т.к. физическое и моральное состояние этапируемых Мариинских немцев находилось на грани, видимо, таким образом поднимался моральный дух «изгоев») Катастрофически складывалась дорога для измученных стариков, женщин и детей на пути к "счастливой жизни" на исторической Родине. Первыми начали умирать старики… Хоронили их тут же, у обочин дорог, причем разрешали делать это только на очередных остановках, потому что каждые похороны должны были сверяться со списками. Если дети оставались без матери или других попечителей, их прикрепляли к другим семьям. Умирали малые ребятишки в большей степени от простуды и голода. Домашние припасы давно закончились. А пускать на мясо оставшихся животных не поднималась рука, да и возможности для этого просто не было. Вдоль румынской и венгерской границы колонна была вынуждена ускорять движение, бомбежки Советской авиации становились нередкими. Готтлиб Иванович стал замечать, что в колонне почти не стало видно сельчан из Маринска. Смерть, как добросовестная чистильщица, выхватывала ослабевших, больных и упавших духом. Его семья, закутанная во все тряпье, штабелем ютилась на повозке… Агата с Серафимой и снохами помогали тащить лошади телегу и корову. Сцепив зубы, Готтлиб Иванович заставлял себя двигаться только вперед, он понимал, что упади он, всей семье – гибель ! Нет у него права умирать ни от усталости, ни от голода, у него вообще нет никаких прав: ни любить, ни ненавидеть! У него была только одна обязанность: - рационально использовать свои физические силы, которыми его наградил Бог ! Однако, как стало понятно, что и эту обязанность выполнить становиться невозможным… На одной из вынужденных остановок из-за бомбежки в ложбине, поросшей густым кустарником, пала корова… Встать она уже больше не могла. Понимая свою участь, она тяжело замычала, в больших ее глазах стояли крупные слезы, пена клочками вываливалась из пасти… Это горе семья переживала очень тяжело, ведь, если бы ни ее молоко, навряд ли можно было спасти детей. Лошадь не заставила и себя долго ждать в этой жизни. Отдав последний долг хозяину, вытащив телегу с детьми и остатками груза из ложбины, упала… Подошедшие конвойные пристрелили ее и корову…
… Изучая скупые и довольно противоречивые сведения в Архивных справках о жизни моего деда Кёлер Готтлиба Ивановича и семьи моего отца в период с 1941 по 1945 годы могу обозначить только некие контуры. Вероятнее всего депортация селян-немцев Маринска началась в сентябре-октябре 1943 года. Пешим и конным порядком они двигались по таким маршрутам, которые были подконтрольны немецким и румынским войскам. Пролегали эти маршруты вдоль границ с Румынией и Венгрией. Советские войска, наступая, осуществляли массированные артподготовки и авиационные бомбежки коммуникаций врага глубоко в тылу. Учитывая, что в колонне депортируемых Германцами Советских немцев была достаточно высокая смертность, лошади пали, припасы продовольствия закончились и пополнять их возможности не было, фашисты могли тогда принять только одно решение: - где-то, на одной из приграничных станций у границ южной Польши сформировать железнодорожный состав, погрузить в него этапируемых Советских немцев и вывезти их в г. Кротыши (Польша), расселив в специальном, скорее всего, пересыльного характера лагере именно для такой категории Советских граждан – немцев. С 24 февраля 1944 года семья деда получила возможность трудиться в качестве рабочих (фактически – рабов) на одного из богатых панов в местечке Кумуния (По другим источникам – Куманиц). Хозяйство пана было внушительным. Можно предположить всю сложность труда ослабевшей семьи деда. Пан, похоже, не обижал своих работников, выдавал по порции похлебки каждому трудившемуся. А те в свою очередь, делились с малыми детьми. После работы ночевать возвращались в лагерь. Думаю, что дед с его предприимчивостью и основательностью находил возможность каким-то образом подкармливать ребятишек.
… Констатируя выше изложенное вольно или невольно, но мне приходится сравнивать фактическое отношение к Советским немцам села Маринск в течении войны большевиков и фашистов. Если первые продемонстрировали явные признаки геноцида по отношению к ним, то вторые скатились до депортации их в Германию, при этом все время, мотивируя свои действия спасением от коммунистов. Парадокс! Как бы не противилась душа, но факты исторического пути в судьбе семьи моего деда подтверждают, что парадоксальные истины рождены частью политики Вермахта по отношению к Советским немцам. Речи о их уничтожении не шло. И все-таки! Одно дело угрожать смертью, другое – осуществлять угрозу, да еще таким изуверским способом, когда за одни сутки каждая немецкая семья осталась обезглавленной Сталиным. Когда дети, никогда не имевшие отношения к функциональной политике гитлеровцев на захваченных территориях, одним росчерком пера сатрапа, осиротели и были превращены на долгие, долгие годы в бесправных спецпоселенцев. В крови у каждой Советской немецкой семьи было осознание того, что она является представителем той нации, которая принесла России много пользы, которая пошла за большевиками и своим позитивным трудом никогда не подводила и не предавала. В доказательство тому – у репатриированных Советских немцев, несмотря на все унижения и оскорбления, несомненно, была возможность остаться в Германии после войны, стоило только захотеть. Абсолютное большинство не захотело! И это тоже факт! Хотя, конечно, добросовестных, основательных исторических исследований этой проблемы я пока не встретил.

х х х

… К октябрю 1944 года Красная Армия своими освободительными действиями на южном направлении оказывала непосредственную помощь румынскому, болгарскому, венерскому, югославскому и чехословацкому народам в их освобождении от фашистских войск. С марта 1945 года Кротышский пересыльный лагерь Германцами был эвакуирован на территорию Германии в район Потсдамского округа. Репатриированных Советских немцев разместили в землянках, похожих на берлоги и передали под попечительство Международного Красного Креста. Неимоверная сырость и холод в этих норах окончательно добивала изгоев… Советские войска в апреле 1945 года начали Берлинскую операцию. Местным властям было уже не до Советских немцев, содержащихся там. Елизавета Васильевна вместе со свекровью, Агатой, Серафимой, Магдаленой, женами Иосифа, Петера и Иоганеса целыми днями стояли в очереди за порциями еды для детей. Иногда их привлекали к трудовой повинности в окрестных хозяйствах Германцев. Это были счастливые, но единичные случаи, когда можно было подзаработать на дополнительное питание. Готтлиб Иванович оставался с внуками. Большего он сделать уже не мог. Бомбежки в окрестностях не прекращались. Вокруг царила паника. Только лишь сотрудники лагеря, пользуясь своим международным неприкосновением, делали все возможное, чтобы уберечь невинный, ничего не понимающий в происходящем, ни во что не веривших Советских немцев от гибели, плановой или случайной…

х х х

… В один из вечеров усталая Елизавета Васильевна пришла из пункта выдачи пайка, не получив ничего. Снаряд, угодив в данный пункт, разрушил его. Много сотрудников Красного креста погибло. Свекровь слегла. Сердце стало беспокоить. Дышалось очень тяжело. Да тут еще Йозеф затемпературил. Кашель бил его так, что он даже плакать не мог. Похоже – воспаление легких. На очередном обходе врачами рекомендовано было отвезти ребенка в одну из окружных больниц. Выбора не было. Мальчика нужно было  спасать от неминуемой смерти. После короткого семейного совета, Лиза согласилась. Тем более, что эта больница находилась совсем рядом от лагеря и была возможность навещать его. В душе Готтлиб Иванович никак не мог смириться с таким поворотом событий. Еще бы ! Столько пройти, столько пережить и остаться живым, а теперь, когда конец войны был очевиден и надежда возвращения домой как никогда казалась реальной, возникла угроза потеря внука ! Вся его суть, весь смысл жизни, в которой он старался находить именно ту середину, которая бы позволяла сохранить внуков, теперь рушилась ! И самое страшное для него сейчас было то, что он, вопреки всему, не видел никакой альтернативы возникшей ситуации ! Жена слегла, такого с ней никогда не было, теперь вот внук… Фридрих не простит ему, если что случится с сыном и с матерью… Этого боялся Готтлиб Иванович больше всего на свете… Но что-то же надо делать…
- Лиза, послушай меня, - после тяжелых раздумий произнес он, - ты, ведь, умеешь писать… Зашей-ка в кармашки детям записки с их фамилиями и именами, укажи дату и место рождения…, ну, мало ли, что может случиться…
- Да, ты что, папа ! Что ты говоришь-то такое ? Что может случиться ? Я никому не отдам детей, слышишь, ни-ко-му ! Понятно ? – закричала Елизавета.
- Не все так просто, дочка…, ты послушай старого… Война сейчас через нас, похоже, пройдет…, а пуля или снаряд не выбирают… Как русские говорят: - береженого Бог бережет… Боюсь я, дочка, и никому не верю…, ни тем, ни другим… А дети наши должны остаться и жить на этом свете. В любом случае они должны знать кто они и откуда…
Рыдая, глотая слезы, Лиза вшила записку Йозефу в карман рубашки следующего содержания: "Кёлер Йозеф Фридрихович, 1940 года рождения, село Мариенфельд Горностаевского района, Николаевской области…" В этот период из лагеря было вывезено более двухсот детей больных и оставшихся без родителей. Дистрофия, легочные заболевания поставили их на грань жизни и смерти. Многие матери метались между заболевшими детьми, оставленными в больнице и детьми, оставленными в лагере. В любую секунду шальная бомба могла угодить в больницу, а лагерь может быть захвачен Красной Армией. Кроме того, и от отступающих фашистов можно было ожидать чего угодно… Так или иначе, но узники-изгои находились в таком кошмаре, который не могли себе представить, находясь в оккупации, там дома…
… Готтлиб Иванович, с каким-то остервенением, все время стоял и смотрел на небо, что-то шептал. Наверное просил Спасительницу уберечь жизнь рода Кёлер от напасти… Просил, но она его не слышала… Наверное слишком много к ней было адресовано молитв и просьб ! Впервые, за свою 68-летнюю жизнь он почувствовал себя бессильным что-либо изменить в судьбе… Магдалена практически не вставала. Она не жаловалась, только тихо плакала…
- Готтлиб, помру я скоро… Пожалуйста…, не бросай меня тут…, не хочу я… Помни, - ты обещал сыновьям сберечь их детей… За Лизу тревожусь я… Не выдержит…
- Ты лежи, родная…, не надо разговаривать, береги силы… Потерпи, скоро все закончится и мы поедем домой… Столько мы с тобой пережили, а теперь-то уж… Лиза, вот, побежала к Йозефу в больницу. Сказала, что заберет мальчишку… А наши придут, похоже, со дня на день… И заживем, как раньше… Поспи пока, береги силы. Ты просто устала….
Магдалена слабо улыбнулась. Она всегда верила тому, что предсказывал ей ее Готтлиб… Всегда ! Она и сейчас верила ему. Ему, но не себе !
- Ты же сам говорил, что дома с нами поступят так же, как с сыновьями…
- Говорил… Только Красная Армия свернет голову ихнему Гитлеру, а нас домой повезут… Какой им смысл нас в распыл пускать… Им работники нужны будут… Так что надо немного потерпеть…
Готтлибу Ивановичу и самому стало легче от вдруг пришедшей в голову спасительной мысли.
- Лизы вот, что-то долго нет… Пора бы уже вернуться…
-
х х х

… Утро 10 мая 1945 года. Яркое солнышко яростно прогревало многострадальную землицу. Дети с матерями сидели кучками на просохших прогалинах лагерной территории, грелись. Могильная сырость проникала во все тело своими холодными щупальцами. Старики толкались у входных лагерных ворот. Подозрительная тишина, вдруг свалившаяся, вызывала у них беспокойство. Сотрудники Красного креста настойчиво пытались разъяснять, что война закончилась и Советское командование уведомлено о Советских немцах, находящихся здесь. Надо немного подождать. Скоро за ними должны приехать для передачи и последующей отправки на Родину. На вопросы о детях, отправленных в больницу, сотрудники также просили не беспокоиться. Никто никого не забудет !
… Лизы до сих пор не было… Магдалена с трудом, при помощи внучек и дочерей вышла на свежий воздух… Дурное предчувствие сводило ее с ума. Готтлиб Иванович в разговоры с сотрудниками лагеря не вступал. Все, о чем они говорили, ему и так было понятно. Ни те, так другие приедут и заберут их отсюда… Это, собственно, было неважно, кто и куда их заберет… Главное, чтобы семья была вся рядом… А разрешат самим домой добираться, так дорога известна… Не так уж и далеко. Вернулась бы скорей Лиза, а там что-то решится… Готтлиб Иванович продолжал всматриваться сквозь колючую проволоку в дорогу, по которой должна вернуться сноха. Вдруг старики заволновались, тыкая пальцами в сторону густого леса, куда уходили подъездная колея от лагеря. Готтлиб Иванович напряг ослабевшее зрение. По направлению к лагерю бежала толпа женщин с криками и плачем. Он сжал до боли в ладонях колючую проволоку. Стало понятно, что с воем этих несчастных матерей идет беда ! Но где же Лиза, почему ее не видно ? Толпа ворвалась в ворота, расталкивая всех на своем пути. Готтлиб не успел ничего понять. Лиза бросилась ему на грудь, рыдая, билась головой о его грудь. Он тряс ее за плечи, но сноха, беззвучно широко открывая рот, ничего не могла произнести.
- Да, что случилось, дочка…, скажи, наконец ! Что-то с Йозефом ? Дочки со всех сторон обхватили мать и заплакали вместе с ней.
- Прекратите реветь, черт вас побери ! – разозлился Готтлиб Иванович, успокойся, Лиза, говори, что случилось…
Сноха сумела взять себя в руки. Сняв платок, разгладила свои растрепанные волосы, обхватив голову руками, чуть слышно произнесла:
- Ёзефа… нашего… нет…
- Как, нет…,- задыхаясь, выдавил из себя Готтлиб Иванович.
Лиза замолчала. Медленно присела на землю. Держа голову руками, слегка раскачиваясь, продолжала:
- Когда мы подошли к больнице, увидели, что она разрушена…, внутри там что-то горело… Солдаты…, наши русские…, оцепили все и нас не подпускали. Мы стали умолять – пропустить  к развалинам, но те наставили на нас винтовки, стали оттеснять… И так всю ночь… Они ж не знают, что мы…, что наши дети там…, что мы тоже из России, - всхлипывая, сдерживая рвущееся рыдание, выдавливала из себя каждое слово, - только утром сегодня к нам подошли какие-то начальники и сказали, что в больницу угодила бомба… Очень много ребятишек погибло… Почти все… Сгорели они там…
Лиза почти теряла сознание. Помолчав, продолжала:
- Но, говорят, человек семьдесят ребятишек сумели спасти. Их увезли куда-то…, в какой-то приют. Мы стали спрашивать – кого именно спасли ?
- Ну, и что ответили ? Что, дочка? Не молчи, говори ! - Готтлиб Иванович терял всякое терпение, - скажи, куда повезли ? Я добьюсь…, и мы туда поедем, заберем Йозефа ! Скажи, куда повезли ?!
- Да, в том-то и дело, что никто не знает, в том числе и начальство это… Некогда было, вытаскивая детей из руин, спрашивать у них фамилии… Ребятишки ж по–русски не понимают, а те по-немецки… Вот и решили, что это дети Германские…
Лиза вдруг вскочила, широко открытыми глазами в упор посмотрела свекру в глаза, закричала:
- Папа, мой мальчик жив, я чувствую, понимаешь, я чувствую ! Его только надо искать ! Не могли они его далеко увезти ! Слышишь, папа!
- Да, конечно, я сейчас же пойду в администрацию лагеря, а ты пойди приляг пока, детей покорми…
У небольшой землянки, где располагался административный персонал Красного креста, собрался почти весь лагерь. Женщины кричали, дети плакали. Старики что-то требовали от стоящих перед ними сотрудников. Готтлиб Иванович понял - он не один тут со своим горем. Решил немного подождать. Должно же как-то все разрешиться. Он только сейчас ощутил по-настоящему всю трагедию, постигшую, в том числе, и его семью… Он понял, что от такого горя Магдалена уже не оправится… Лиза тоже на грани… 35 лет всего девчонке… В голове промелькнула мысль: "А война-то закончилась, та самая война, которая разрушила судьбы, веру и надежду… Сколько раз долгими ночами мечтал он с супругой о тех счастливых мгновениях, когда его сыновья вернутся живыми и здоровыми… Дом снова наполнится деловой суетой, и он с супругой сможет спокойно доживать свой век, радуясь многочисленным внукам… А теперь на что надеяться ? Кому и чему верить ?"
… Сердце заныло, в глазах потемнело… "Нет, надо идти и искать внука… Надо, ведь, что-то ответить снохе… Смотреть ей в глаза – сил нет никаких…"
… Ворота были закрыты наглухо. Сотрудники в полувоенной форме всеми силами старались сдерживать кричащую и рвущуюся за пределы лагеря, толпу. Сколько еще могло продолжаться это противостояние, не известно, но страсти накалялись с каждым часом. Все это понимали. Единственное, что сдерживало лагерников – неизвестность будущего. Часть из них однозначно решила выбраться от сюда, причем, немедленно и раствориться на территории Германии, остальная часть ждала официального ответа по перспективе возвращения домой, но с найденными детьми. Сказать, кого было больше – не возможно… Готтлиба Ивановича не волновали ни те, ни другие. Ясно одно, что выйти за ворота не дадут… Жить не хотелось ! Он отошел к ограждению, привалившись к бетонному столбу, сжав голову руками, тяжело, словно старый, обессиленный волк – застонал…

6.

… Мучительно тянулись дни мая 1945 года. Измученные долгими ожиданиями разрешения судеб, выкраденных Германскими "освободителями" люди, теряли какую-либо надежду выжить. Количество больных стариков и оставшихся детей с каждым часом увеличивалось. Голод нарастал, хотя сотрудники Красного креста старались из разных источников добывать продукты. Советское командование, демонстрируя свою лояльность к мирному населению Германии, кормило его из полевых кухонь на улицах городов, а до Советских немцев, сидящих в норах-берлогах и за колючей проволокой дела не было. Кто знает, может специально их игнорировали, может о них просто не знали, что в принципе не могло быть, но факт остается фактом: - судьба этой категория Советских граждан, похоже, была предрешена… Но, тем не менее, слух о том, что Красная Армия готовится к осуществлению возвращения их, плененных германскими войсками, поддерживал дух веры у людей. Они уже на все были согласны, лишь бы скорей заканчивался этот кошмар. Матери, потерявшие детей, были заверены сотрудниками Красного креста, что командование Красной армии обязательно окажет им помощь в розыске. Сейчас по всей Германии формируются комендатуры по поддержанию правопорядка на завоеванных территориях, и они обязательно выявят всех потерянных детей. Звучало убедительно. Лиза замкнулась в себе. Добыв еду ребятишкам, садилась в угол норы и молча смотрела под ноги… Свекровь, напрягая последние силы, вставала, подходила к снохе, молча гладила ее по голове, успокаивала, как могла… А могла она уже не многое…

х х х

… Середина мая 1945 года. Часов в десять по территории лагеря несколько сотрудников Красного креста, перемещаясь от норы к норе, стали вызывать всех на выход.
- Господа ! Поднимайтесь ! Через десять минут всем собраться у штаба комендатуры. При себе иметь все необходимое… Домой поедете ! Поздравляем вас с победой и с возвращением на Родину ! Поторапливайтесь, господа !
- Как, домой ? – закричала Елизавета Васильевна и кинулась к одному из сотрудников,  - а где сын мой… Йозеф ? Вы же обещали ! Чего ж я тут ждала ? Знала бы, что врать станете, сквозь землю прошла бы… Где сын, я вас спрашиваю ?!
Готтлиб Иванович вместе с Агатой и Серафимой еле уговорили ее собираться…
- Погоди, дочка, может, что еще проясниться, пойдем. Криком не поможешь…
На открытой площадке перед въездными воротами собралось около четырехсот человек. Полуголодные, смертельно уставшие, но еще на что-то надеявшиеся люди, не отрывая взгляда, всматривались в стоящих перед ними советских офицеров.
- Товарищи ! – обратился к толпе один из них, старший, видимо, начальник, - поздравляем вас с победой над фашистской Германией, а вас – с освобождением от фашистского ига !
Торжественно оглядывая изгоев, он ждал возгласов и криков "Ура". Ну, как же, их опять "освобождают"! 
- Развелось вас "освободителей" на нашу голову, только дети мрут и мрут…, - пробурчал кто-то, рядом стоящий с Готтлибом Ивановичем, - сколько можно-то…
Люди молчали, чувствовалось нарастание нетерпения… Потом из толпы стали выдвигаться в сторону офицеров женщины. Вытягивая руки, они пытались на плохом русском языке объяснить свое горе.
- Ведь, обещали же, что Красная Армия найдет детей, или, хотя бы, укажет место, где захоронены ! Нельзя сейчас ехать домой ! Верните детей !
Толпа наступала. Вой нарастал. Этот демарш со стороны лагерников офицерами не был понят адекватно. Они и не предполагали, видимо, что в лагере такое количество немцев. Один из них взмахнул рукой, и тут же к месту встречи подбежал взвод вооруженных солдат, который начал оттеснять надвигающихся, ревущих, обезумевших от горя, женщин. Старики и дети старались удерживать их. Офицеры поняли, что ситуация может выйти из-под контроля. Надо начинать погрузку. Лагерные ворота раскрылись, и вбежавшие солдаты, оцепили толпу, образовав "живой коридор". Орудуя прикладами при помощи отборного мата, выстраивали несчастных людей в колонну. Перед воротами стояло достаточно большое количество машин, крытых брезентовыми тентами, в которые по очереди загонялись "освобожденные" Советские граждане. Их мольбы, возмущения, просьбы, уже никто не слышал… Конвейер загрузки заработал привычно, слаженно, как и подобает в руках уверенного в себе победителя ! Готтлиб Иванович поддерживал еле стоящую на ногах супругу, Елизавета, прижав к себе дочерей, держалась за Агатой и Серафимой, которые в свою очередь крепко держали своих детей. Жены Петера, Ирсифа и Иоганеса помогали влезть в кузов машины родителям и ребятишкам. Вся эта скотообразная погрузка, сопровождаемая угрозами, руганью, воем, криками и плачами ребятишек длилась около трех часов… ГУЛАГу и не снилось такой организации этапа осужденных, не говоря уже о приговоренных к смертной казни ! Там все делалось чинно и благородно ! Главное, - тихо !

х х х

… Довольно внушительная автоколонна с "освобожденными" гражданами – Советскими немцами на большой скорости, сопровождаемыми в голове и хвосте вооруженными бойцами, понеслась в неизвестном для людей направлении. Через несколько часов убийственное "путешествие" закончилось. «Освобожденных» из фашистского плена доставили на одну из приграничных станций г.Бреста, где был организован спецприемник-распределитель. Вот здесь-то и почувствовали три сотни тысяч «освобожденных» Советских немцев «ежовые» объятия Родины.  Тысячи семей были разобщены и распределены в разные железнодорожные составы, соответственно и развезены по всей необъятной территории Советской империи. Вопли, истерика, обмороки жестко пресекались комендантскими конвоирами. Их не волновали просьбы матерей, стариков и детей в сохранении семьи. «Какая вам разница, - расплодитесь еще! Услышал фамилию, узнал номер скотовоза – вперед, без разговоров! Не понимаешь, - получи, сука немецкая, прикладом в спину!»…   
         Не многие выдержали это испытание "свободой"… Поддерживаемая руками Готтлиба Ивановича, Агатой и Серафимой Магдалена, обмякнув, повисла на руках… Чудовищная тряска в пути и скученность окончательно добила ее. После выгрузкики она не реагировала на призывы дочерей и мужа. Когда поступила, наконец-то, команда выгружаться, они осторожно спустили ее на землю. Дыхания не было…Сердце этой святой женщины, матери, бабушки, добрейшей души человека, не билось… Готтлиб Иванович, обхватив ее руками, беззвучно плакал… Такая картина циничного зрелища была почти в каждой машине. Солдаты с очерствевшими от войны нервами, привыкшие к смертям, подгоняли оплакивающих… Хоронили тут же, в одном из приямков у железнодорожного полотна… Кто ответит за это преступление ? Да, никто ! Победителей не судят ! Победитель всегда прав !

х х х

… Четырехлетнему Йозефу повезло. В тот кошмарный апрельский 45-го день он почувствовал себя лучше и пришел в себя. Кашель перестал рвать легкие, температура упала. Кровать стояла у окна. С трудом поднявшись на корточки, отодвинул занавеску. Он никак не мог сообразить, почему находится здесь, где мама, где Анта, с которой неразлучно находился все время ? За окном суетились и бегали незнакомые люди в белых халатах. Осмотревшись, Йозеф увидел большую палату, уставленную такими же, как у него кроватями. На них лежали ребятишки. Кто-то громко плакал и звал маму, кто-то метался в бреду. Медицинские сестра бегали между плачущими и стонущими детьми, пытаясь хоть как-то успокоить их. Необъяснимая тревога и чувство беды витала в воздухе. На лицах медперсонала читались черты обреченности и безъисходности. …Советские войска всей своей мощью утюжили ненавистную фашистскую землю. Близость скорой победы над гитлеровцами не была союзницей осторожности и целесообразности в выборе целей, подлежащих уничтожению. Конечно, зачастую это было оправдано, – фашисты имели богатый опыт прятаться за спины мирных людей, в том числе и своих соотечественников. Тратить время на выбор для точечного поражения тех или иных объектов не позволяли обстоятельства. Победу могли украсть американцы и другие союзники. Так или иначе, но под бомбежку попадали больницы и другие учреждения, где находились мирные люди. Не минула эта участь и ту больницу, в которой оказался больной Йозеф… Беспорядочные взрывы изредка покрывали прилегающую к больнице территорию. Воющая сирена не замолкала, будоража растрепанные нервы детишек. В один из дней, когда бомбежки участились, медперсонал, ворвавшись в палату, начали очень быстро собирать детей. Малышей одевали в то, что было при них, бегом выносили во двор, и сажали в машины, на которых был прикреплен огромный красный крест. Ходячие, под руководством медсестер и врачей, выбегали самостоятельно в указанное место за пределы территории больницы. Человек семьдесят, в числе которых оказался и Йозеф, успели вывести… Но, вдруг – страшный взрыв уложил всех на землю… Пыль, дым и огонь пожарища похоронил под собою более двухсот детей и медицинского персонала, не успевших выбраться… Несколько машин горело вместе с пассажирами…
… Оставшиеся две машины на огромной скорости несли чудом спасшихся детей в сторону Потсдама, где был арендован Международным Красным Крестом один из бывших немецких санаториев Беелитц. Вместе с Йозефом удалось спастись и двум его дальним родственницам по линии мужа Серафимы Готтлибовны сестрам Шаффнер.
… Еще долгих четыре года Йозеф жил и лечился в данном приюте. На его глазах происходили события возвращения его друзей в семьи, в свои и чужие… За Йозефом никто не приходил. Только лишь в 1948 году его взяли к себе на воспитание бездетные старики Матеус из местечка Бергхайде…
… Такого везения в жизни далеко не все дети войны могли дождаться… Далеко не все !



Ч  А  С  Т  Ь   6


Л  А  Б  И  Р  И  Н  Т…



1.

… Просматривая многочисленные исследовательские работы, посвященные проблеме выстраивания правового положения Советских немцев, репатриированных из побежденной фашистской Германии в 1945-1946 годах, бросается в глаза то, что она (немецкая проблема) как бы выпадает из общего контекста логической схемы рассматриваемой мной темы. Некоторые исследователи считают, что на сегодняшний день они находятся на уровне понимания сложности вопроса, который выходит за рамки внутренней национальной политики послевоенного СССР. Мол, "…необходим дифференцированный и взвешенный подход, например, в оценке переселения немцев из Прибалтики в Германию и депортаций и репатриаций вывезенных с Украины и других регионов…" Соглашусь в этой части с историками, потому что если браться за поиск истины, то само собой возникнет необходимость в подъеме российских, белорусских и украинских архивов, раскрывающих преступления местного населения в годы немецкой оккупации. Уж не поэтому ли абсолютное большинство исследователей по диагонали читая соответствующие архивные документы с явным нежеланием подходят к этому самому "взвешенному" подходу. Не понятно только, каким же образом тогда эти страны, наиболее пострадавшие от европейского  фашизма, будут бороться против фальсификации истории Второй мировой войны.
.... Мои оппоненты постоянно меня преследуют в вопросе справедливости обвинения Советских немцев в сотрудничестве с гитлеровцами на оккупированных территориях. Действительно, Д. Жуков и И. Ковтун в своей книге "Русские эсэсовцы в бою", ссылаясь на заключения американского историка Мартина Дина "Пособники Холокоста. Преступления местной полиции Белоруссии и Украины 1941-1944" утверждают: "Активное привлечение украинцев в полицию не в последнюю очередь было связано с тем, что среди них было немало граждан, имевших немецкое происхождение…". В августе 1943 г. из этнических немцев был сформирован кавалерийский полк СС… Только мне понятна мотивация того же М. Дина. Ему, в принципе, все равно, кого еще пристегнуть к проблеме участия уничтожения евреев на Украине и Белоруссии: - поскольку власти молчат, правду о сотрудничестве с Вермахтом сотен тысяч соотечественников скрывают, сам Бог ему велел подбросить "жаренного", прихватив в общую кучу и этнических немцев. Нет, в данном случае, я не хочу сейчас реабилитировать тот самый немецкий кавалерийский полк СС. Я о другом. Те же Д. Жуков, И. Ковтун констатируют, что в начале 1941 года на территории Украины проживало 600 тыс. этнических немцев. (Почему–то не уточняют, сколько из них стариков, детей и прочих немцев не призывного возраста, в том числе и по половому признаку и состоянию здоровья). В результате репрессий и депортаций к сентябрю 1941 года их осталось приблизительно 200 тыс. человек. (Опять не приведена социальная классификация этнических немцев). Ну, и что это за боевая единица получилась, которая с охранными функциями-то едва справлялась в глубоком тылу Вермахта? И потом, совершенно не касаются морально-психологической, да и политической составляющей мировоззрения этнических немцев Украины. А она, как мне видится, такова. Отношение этнических немцев Западной части Украины к Советской власти совершенно отлично от отношения к ней их собратьев из центральной и южной части. К стати, такое разделение характерно и для самих Украинцев, Белоруссов, я уже не говорю о Прибалтах. Было бы странным, если бы западные украинцы с теми же немцами после активной и длительной германизации, находясь в составе Австро-Венгерской Галиции, после массированной чистки НКВД, массовых расстрелов и прочих "благах" Сталинизма, они бросились бы, обвязав себя гранатами, под танки Вермахта… Согласен, что это не есть оправдание. Давайте посмотрим с другой стороны. Что дала Белоруссия Вермахту ? Укажу данные, лежащие на поверхности: - для решения оперативно-служебных и служебно-боевых задач 5 охранных и 6 фронтовых батальонов, а также отдельный артиллерийский дивизион и кавалерийский эскадрон с личным составом более 3000 человек… Что дала Украина Вермахту? Тоже не секрет: - 45 украинских полицейских батальона, 8 Отдельных батальонов, предназначенных в том числе и для карательных операций против партизан и евреев. Только в апреле 1943 года 81 999  украинца зарегистрировались в штат боевого соединения войск СС, ну и т.д. Я уже не говорю об участии чехов, словаков, хорватов, боснийцев, мусульман-кавказцев разных мастей, тех же казаков об участии в войсках Вермахта против Советских войск и партизан…А политическую оценку Розенберга, того же Гиммлера с Шеленбергом Советским немцам, оставшимся под оккупацией, я уже приводил выше. Ну, и каков же результат "наказания" этих народов, предавших Советскую власть в годы войны? Украина с Белоруссией до сих пор имеют политические и экономические претензии к России. Значительная часть украинцев спит и видит себя в блоке НАТО, не дрогнула у них рука против русских в ходе агрессии Грузии на территории Абхазии и Южной Осетии, а Белоруссия в случае, если Россия "не так себя поведет" готова будет снять с себя ответственность за форпост наших западных границ. Это, что не предательство? А где сегодня "нежелательный народ" – Советские немцы? Превращены в пыль…, в трудовых армиях, трудовых колоннах, в лагерях ПФЛ, спецпоселениях и в местах вечного поселения… И не надо меня, уважаемый оппонент, загонять в угол обвинений, а возьми в руки калькулятор и посчитай, сколько предателей Советской власти дали Украина, Белоруссия, та же РСФСР, Кавказ, и сколько Советские немцы!
… Прежде чем продолжить отслеживание пути семьи моего деда Готтлиба Ивановича, вношу периодизацию, указанную в архивных справках, из которых следует, что он и его родные находились на территории Германии до августа 1945 года. Только лишь 11.10.1945 года Директивой НКВД СССР его семья была поставлена на учет в качестве спецпоселенцев… Действительно, если ориентироваться на периодизацию издания Директив НКВД СССР в отношении всех неблагонадежных и потенциально виновных перед Советской властью за годы войны граждан, видно, что Сталин начал "думать" о судьбе народов, в том числе и Советских немцах, подлежащих репатриации с августа 1945 г. И только лишь на основании Директивы НКВД СССР № 181 от 1.10.45 г. эта категория Советских граждан была взята на учет в местах вечного поселения. Значит, та часть репатриантов, которая попала в первые эшелонированные колонны, два месяца не имели никакого конституционного статуса. Из чего естественным образом следует: - из-за отсутствия элементарных бытовых условий в вагонах, на перегонах, где эшелоны с этими изгоями простаивали неделями, конвой принял сотни и тысячи умерших, которых, естественно, никто не учитывал… Места захоронений никто теперь не знает и не узнает никогда! Самое отвратительное из моего вывода следует: - конкретных виновных в этих жертвах нет, и установить их невозможно… Такая "камуфляжная" внутренняя национальная политика СССР, во всяком случае, по отношению к советским немцам не подпадает ни под один кодекс. Нет учета жертвам – нет доказательств уничтожения огромной массы репатриированных Российских немцев в 1945-1946 годах… А это уже требует правовой квалификации… Надеюсь дождаться ее…
.
х х х

… Суточный марафон выматывал душу, нервы, заодно и здоровье у "фольксдойче", которые еще не подозревали, что они теперь "нежелательный" народ и являются пособниками фашистов… Поезд несся без остановок с такой скоростью, что устоять на ногах в этой болтанке и грохоте было невозможно. Спасительный угол, в котором сумела приютиться семья Готтлиба Ивановича, более или менее, но обеспечивала, так называемый быт. Спасала семью предусмотрительность, покойной уже, супруги Магдалены. Она очень скрупулезно за все время нахождения в лагере, копила сухари, сухофрукты, достающиеся от сотрудников Красного креста, аккуратно зашивая их в самодельные мешочки. Припасены ею были пара фляжек и несколько бутылок с кипяченой водой. Аллюминивая миска с ложкой, которую Готлиб Иванович принес еще с Первой мировой, так же аккуратно были сложены в сумку. Дети имели возможность понемногу получать съедобное, чего нельзя сказать об окружающих. Мало того, что вагон был крайне переполнен, количество заболевших росло с каждым часом этого сумасшествия. К концу первых двое суток "скотовоз" наполнился истерикой: - смерть вступала в свои права. Первыми стали уходить ослабленные дети и старики. Голодные обмороки матерей стали обыденным явлением, и не всем удавалось вновь прийти в сознание…
Неожиданная ночная остановка всколыхнула всех. Люди завозились, засуетились, закричали подзывая к себе детей… Створки распахнулись.
- Мертвые . больные есть ? – чей-то гортанный окрик отрезвил толпу, готовую выйти из проклятого вагона. Сквозь мечущихся с места на место людей, Готтлиб Иванович, вопреки яркому направленному свету прожекторов  увидел в проеме створок двух вооруженных солдат.
- Господи, Господи ! Помогите, подождите, не уходите…, сейчас, сейчас… Мама наша…, мама умерла, - рыдая, путая русские слова с немецкими, проталкиваясь сквозь плотную толпу, кричала девчонка лет четырнадцати. Следом за ней, закатываясь в плаче и держа ее за юбку, волоклись еще трое маленьких девочек сестричек.
- Ну, че орете-то ! А, ну, назад ! Кому говорят, сучки немецкие !
Боец, спрыгнув с подножки вагона, натренированным движением вскинул винтовку и выстрелил вверх… Люди отпрянули от входа, женщины торопливо стали прятать за спины детей. Готтлиб Иванович, прикрикнув на дочерей и снох, приказал всем сидеть на своем месте и не вставать. А конвойный продолжал орать:
- Заткнитесь, говорю ! Давай сюда мертвую и лежачих больных ! Быстро ! Шевелитесь !
Через минуту на вытянутых руках из вагона стали бережно подавать мертвых, и не только с этого вагона… Оба солдата слегка опешили. Они явно не ожидали такого количества трупов. Но делать было нечего, пришлось принимать. Комендатура поезда организовала быструю эвакуацию тел. Дети умерших, теперь уже сироты, стали кричать с новой силой, пытались выпрыгнуть, но оставшиеся взрослые удерживали их. Подбежавшие солдаты выложили им под ноги несколько буханок хлеба, ничего не объясняя, захлопнули створки. Через мгновение состав тронулся… Сознание Готтлиба Ивановича отказывалось воспринимать происходящее. За всю войну такого хамства и зверства видеть не приходилось. Первое, что пришло ему в голову в этот момент, была мысль: "Слава Деве Марии, что не видит этого ужаса Магдалена ! Йозеф, уж точно бы не выдержал… Если уверенность снохи в том, что внук жив – верна, надеюсь, его не постигнет такая же участь…"
х х х

… Шла вторая неделя пути. Этапируемые смирились со своим положением и поняли, что им  теперь предстоит нести свой крест до конца. Каждый верил, что дойдет до этого конца… Елизавета Васильевна за все время пути не проронила ни слова. Она только крепко прижимала к себе дочерей и смотрела сквозь щели на пролетающие мимо незнакомые поселки, маленькие города, леса и реки огромной страны…
… Но как бы ни смирились люди, к наступившим новым пыткам, они готовы не были… В каждую ночную остановку теперь кроме вопросов о мертвых и больных, зачитывались списки высаживаемых. Все бы ничего, толпа и так ждала скорейшего окончания каторжного пути, только высадка происходила по странной схеме: - учет родства не принимался во внимание. Сказано сколько человек нужно высадить на той или иной станции, столько и высадят. А кто кому родственником доводится, никого не интересовало… Страшная догадка о судьбе семьи поразила Готтлиба Ивановича, но вида не подал. Агата и Серафима и так все поняли…
… Состав, петляя, втискивался в середину многочисленных платформ с такими же составами. Въезжали в какой-то крупный город, какой – определить было невозможно. Этапники приникли ко всем возможным щелям вагона, пытаясь понять, где находятся. Кроме того, что сейчас раннее утро, ничего установить не удавалось. Не сговариваясь, все посчитали, что сейчас их, наконец-то, высадят, и возможно отправят домой… Готтлиб Иванович не придерживался подобных утверждений, однако, в слух свои сомнения не высказывал. "Пусть люди надеются и верят. Правда, потом разочарование их снова начнет приближать к смерти, а пока пусть…" Наконец-то, после долгих и частых дерганий, медленно ползущий состав остановился. Все сгрудились у створок вагона, однако, никто снаружи не подходил к ним. Елизавета Васильевна, все время наблюдавшая за происходящим в щель, обратила внимание на то, что их вагон остановился напротив другого состава, везущего Советских солдат, видимо, демобилизованных с фронта. Большая толпа людей в военной форме, сгрудившись у открытого проема, пела песни, танцевала. Наливая друг другу водку, бойцы опрокидывали ее в раскрытые рты, выкрикивали победные возгласы:
- Победа ! Ура !
- За Сталина ! За Родину !
- Домой, ребята, домой…
- Ага, к мамке…, да в постельку…, эх, отоспимся…
- А я детей не видел с 41-го…
- А я чего еду с вами-то, не пойму… Может надо было, все-таки, на пепелище съездить… Поклониться праху жены и детей… Бомба немецкая их на куски разнесла… С-с-сволочи…
Лиза интуитивно крепче прижала к себе дочерей.
- Да-а, солдат… С землей надо было сравнять эту Германию вместе с бабами и их выродками…
Выпили. Замолчали. Закурили.
- Да, дети-то здесь причем…
- Ладно, что делать… Жизнь продолжается… У нас на Урале, знаш, сколь девок сочных… Нарожаешь еще…
- У нас на Алтае не меньше, чего тебе Урал, поехали с нами…
- Главное, мужики, Гитлера в гроб загнали… Можа теперь внуки в мире поживут…
Танцы, игра гармони, трофейных аккордеонов, песни в созвучии с перекликающимися гудками паровозов, этапниками воспринималось отчужденно и настороженно. От услышанного Елизавета Васильевна пришла в ужас, но продолжала молчать… Дети в вагоне, не переставая, просили пить и есть. Вагон в отсутствии дорожного сквозняка заполнился зловонием, тошнота душила… Готтлиб Иванович строго посмотрел на внуков:
- Сидите тихо…, терпеть надо…, закончится все скоро…
- Мне кажется, что это никогда не закончится… Ни сейчас, ни потом…, - простонала Елизавета.
- Ты, дочка, вот что…, не мучь себя… Слышь, что говорят-то ? К Уралу подъезжаем… Думаю, что там и высадят нас всех… Ну, не бросят же на улице, пристроят где-то…  Работать будем… Выживем… А там и Йозефа искать начнем… И вы не хнычьте…, большие уже…
Ворчание Готтлиба Ивановича как-то успокаивало не только его родных, но и соседних ребятишек.
… Неожиданно створки вагона с грохотом раскрылись.
- Мертвые, больные есть ? – прозвучал дежурный вопрос.
Вместо ответа в вагоне поднялся крик женщин и детей. Трясущиеся руки вырывались наружу, хватали за форму солдат. Дети пытались просочиться сквозь частокол ног этапников. Ситуация вновь грозила выйти из-под контроля. Один из охранников вскинул автомат, но выстрелить ему не удалось.
- Ты чего творишь, сучонок ? В безоружных-то…, в детей ! Не настрелялся еще ?
Офицер ловким движением отвернул винтовку бойца в землю.
- Ты, капитан, не вмешивайся, или лагерей захотел ?
Наглость охранника могла привести к крайности офицера, но душераздирающий крик женщины отрезвил его…
- Господин офицер, дайте поесть детям нашим ! Господи, что же это такое ? Сил уже нет никаких…
Капитан, видимо, неплохо понимал немецкий язык.
- Кто вы и откуда ?
- Товарищ капитан, я вас предупреждаю…, запрещено с ними вступать в разговоры…, у меня полномочия…, за нарушение применю оружие, - не унимался охранник.
- Слышь, ты ! Законник…, пошел вон, пока я тебя самого не разменял тут, - зашипел капитан, багровея.
Боец взмок от напряжения и растерянности. "Я-то здесь причем ? Приказ есть приказ !" Однако, понимать его никто не хотел. К нарастающему конфликту присоединились остальные разгульные солдаты и с интересом стали рассматривать измученных и ревущих этапников. Комендантских охранников, не боясь, оттеснили от створок ворот.
- Кто вы и откуда ? – повторил свой вопрос все тот же капитан по-немецки.
- Немцы мы, только Советские. Везут нас с Германии, от фашистов отбили. Есть не дают, пить тоже… Только трупы собирают… Куда везут, не говорят… Дайте что-нибудь… Дети с голоду пухнут…
- Товарищи, - обратился к окружающим бойцам и офицерам капитан, - тащите сюда хлеб, тушенку… Дети-то здесь ни при чем… А вы уж там поделите между собой поровну…
- А что с нами будет, господин офицер ?
- Не волнуйтесь, разберутся с вами, да домой отправят… Война-то кончилась !
Не известно, сколько бы еще продолжалось это "братание"  победителей с "фольксдойче", но время внесло свои коррективы. Счастливое мгновение получения хоть какой-то информации о своей будущей судьбе несколько успокоило этапируемых.
- Ну, вот, слышали ? А я что говорил, - поспешил использовать свой авторитет среди сомневающихся соседей Готтлиб Иванович.
- По местам ! – пронеслась команда вдоль воинского эшелона.
Бойцы и офицеры спешно запрыгивали в свои вагоны, эшелон стронулся с места, громыхая буферами, после мощного трехкратного гудка паровоза. Счастливые, но насмотревшиеся в глаза смерти освободители, пошли дальше на восток… Если бы ни эта случайная встреча с ними  этапников, Святая Дева Мария не досчиталась бы еще несколько десятков невинно погибших… Разминулось счастье с несчастьем… Счастье тут же забыло не свойственное ей мгновение, а несчастья несколько поубавилось из-за пришедшей надежды и веры… Тушенку, хлеб и сало съели тут же…

х х х

… В последующие две ночи пришла беда и в семью Готтлиба Ивановича…
 Усыпленная неожиданным пайком бдительность не позволила сразу распознать ему то, что в очередных списках этапников на высадку не значится Елизавета с дочерьми… Он понял это тогда, когда створки остались за спиной, его вместе с дочерьми, тремя снохами и внуками тут же погнали к машинам, а Лиза увидела перед собой захлопнувшиеся створки… Ее крик утонул в грохоте буфер и паровозном гудке…
… Уже через сутки дочери и снохи были определены в рабочую колонну одной из шахт Челябинской области…
… Пытаясь понять моральное состояние репатриируемых Советских немцев 1945-1946 годов, не могу отделаться от мысли, что именно процесс репатриации явился переходным этапом в уничтожении национального самоосознания. Если депортированные Советские немцы с Украины, Белоруссии, других регионов СССР оставшиеся в живых, к концу войны  были, относительно, конечно, определены социально в соответствии с законодательством о спецпоселенцах, внедрены в производственный процесс, получили, хоть и формальную  возможность принимать участие в политических мероприятиях страны, то репатриированные немцы напрочь были лишены элементарной осведомленности в области их прав и перспектив дальнейшей жизни. Они не понимали главного: - являются ли теперь гражданами СССР? Более того, им не была предоставлена возможность верить в возвращение на родные земли. Я не исключаю того, что послевоенное отрезвление чистильщиков от власти, толкало последних к мысли, что значительная часть данной категории Советских немцев обладает нежелательной сравнительной информацией о действиях двух тоталитарных режимов по отношению к гражданам СССР немецкой национальности, причем, не в пользу Советского режима. Уж не этого ли сегодня боятся официальные идеологи, которым поручено формировать акценты против фальсификации истории Второй Мировой войны? А, действительно, ну с какой такой стати они в своих концепциях будут проводить какие-либо параллели ?
… Страшно то, что пока наша политическая, идеологическая власть, вместе с официальной исторической наукой будут прятать головы в песок, десятки  тысяч немецких граждан всего постсоветского пространства, потомков тех репатриантов так и не узнают ни всей правды, ни места гибели  предков. Главное, они так и не узнают истинной причины уничтожения консолидированной немецкой нации в СССР … Они так и не поймут, унаследовала ли обновленная Россия тех принципов "отношения" к немецкой нации, которыми "прославился" СССР… ?

х х х

… Середина октября 1945 года. Ночной Сыктывкар принимал очередной эшелон с "фольксдойче". Мелко моросящий дождь, гонимый беспутным ветром, не давал покоя ни измученным телам репатриантов, ни ожидающим официальным лицам, уполномоченным НКВД, встречающих. Полупьяные комендантские охранники, радуясь концу своей командировки, старательно кичились бравадой хозяев положения перед местным начальством, которым уже, по всей видимости, осточертели подобные мероприятия. Они уже вкусили "радость" от дешевой рабочей силы, с которой они не знали, что делать: - то ли начинать откармливать их, то ли учить русскому языку, или то и другое вместе одновременно. А уж о профпригодности этих женщин-немок с немощными стариками и детьми и говорить не приходится… Но, что делать, рабочие руки все равно нужны, хоть такие, но нужны…
- Выходи по одному, - икнув, заорал охранник, - кто дернется, застрелю…
- Ты, солдатик, погоди, угомонись… Сопроводил ? Ну, и иди с Богом к своему начальству, да доложись там… А мы тут сами разберемся как-нибудь без твоего ума…
Мужчина в мокром дождевике взмахом руки подозвал к себе группу мужиков с подвод.
- Помогайте выгрузке гражданам из вагона. Поосторожней с детьми… На наши подводы рассадить сто пятьдесят человек…
Возчики обступили вагоны, стали принимать вываливающихся.
- Глянь, Семеныч, мертвых, вон подают…, их-то куды ?
- Да, нет…, это больше неходячие…
- Ну, а их-то все едино, куды ?
- Че, ты, заладил: - "куды, да куды", - грузи, сказал ! Хто лежачий – в больницу ! Не сортировать же их тут, как баранов…
Елизавета Васильевна с Вероникой спрыгнули первыми, по очереди приняли Анту, Розу и Эрну. Повинуясь одному из возчиков, двинулись в направлении к одной из подвод, стоящей на освещенном месте, в которую уже усаживались, мокрые, похожие на привидения, прибывшие пассажиры. Лиза усадила ребятишек и остановилась.
- Мам, что с тобой, - встревожились Вероника с Эрной, - садись скорее…
Лизу словно током пробило: "А как же Йозеф ? Как же без него-то ? Ох, Господи, жив ли ты, Фридрих…"
- А ну, фрицы, поторапливайтесь, а то пешкодралом до спецпоселка топать будете…
- Артур Францевич имя мое, сынок, - рядом стоящий с Лизой старик, чертыхнулся…
- А мне по-хрену, что Артуры, что Фрицы, что Гитлеры, - влезайте, говорят ! Не наговорились в пути-то, видать…
В который раз Елизавета благодарила свою свекровь за прозорливость и заботу. Бережно сохраненные ею еще из дома, взятые теплые вещи, как никогда к стати были сейчас. Разделив остатки хлеба между детьми, она втиснулась среди них, обхватив их продрогшие тела. В душе нарастала тревога. "Что это за край ? И что будет с ними дальше ?" Лиза понимала, что везут их, как преступников, значит, и содержать будут соответственно… "Ну, что ж, это лучше, чем в чистом поле быть выброшенными… В любом случае скоро мытарства закончатся…"

х х х

… Захудалая лошаденка, подгоняемая дедком извозчиком, из всех сил старалась тащить непосильный для нее груз. Размокшая дорога была изгрызана глубокой колеей. Колеса, порой, на половину тонули в ней. Помочь бы лошаденке, да только некому… Продрогшие, промокшие женщины и дети не в счет. Из пятнадцати пассажиров повозки – трое стариков и двое подростков пацанов. Артур Францевич вновь не утерпел.
- Хозяин, отпусти подпругу, хомут расслабь, удила вытащи, - лошади легче станет… А мы подтолкнем, поможем…
Извозчик, не оборачиваясь на призыв, зло буркнул:
- Была бы моя воля, я бы вас самих впряг, немчуру поганую…
Однако, скосив взгляд, увидел, что двое пацанов и этот "шибко умный" толкают телегу. Укротив нрав и прирожденное хамство, словно оправдываясь, проговорил:
- Недалече тута…, к утру доберемси…
Дети и женщины, сгрудившись в телеге одним большим комком, обреченно молчали. Только бы не простудить детей ! Только бы лошадь выдержала ! Только бы не сломалась телега !
… С рассветом нудный дождь прекратился. Тучи поднялись. Поднималось солнце. Серо-рыжая дорога виляла меж густого сосняка и елей и уходила в пелену густого тумана. Лошадь, чуя конец пути, заторопилась.
- Ну, вот, господа хорошие, подъезжаем к Максаковскому рейду… Вот тута и будите теперя жить-поживать, что б с голодухи не сдохнуть…
- Хозяин, скажи лучше, где мы вообще находимся ? – воскликнул все тот же Артур Францевич.
Ему не терпелось скорее внести ясность положения.  Дети начали хныкать, матери молчали, слов для успокоения не находилось. Холод и сырость пробирали до костей.
- В Рассеи, мил человек, в Рассеи…, где ж еще-то ? – извозчик нервно рассмеялся, - ничаво, здеся вашего брата полным полно… А вообще, за последнюю пару месяцев каво тольки не пригнали сюды ! Это где ж столько врагов-то поналовили, не пойму чего-то… Скольки пригоняют, стольки ж и хоронют… Война, будь она неладна, закончилась, а народец поганенький все еще дохнет… Рассея, мать ее ети… Не помню, что б при царе такое было… Одно хорошо, - работы тута полно… хе-хе…, а херово то, что жрать неча…, а еще херовее – вы тута на х… никому не нужны… А вы как думали? В войну-то мы здеся не жировали…, мы, даж, своих сынов-то не хоронили… А вам-то благодать: - лесу на гроба хватат, не растеряете своих покойничков… Рассея!
Не понятно, что больше злило старика: то ли пассажиры-немцы, то ли… "Рассея".
- И богов у вас тута, то ж, два будя: - комендант, да дирехтор леспромхоза… Семеныч ! Добрейший души человеки, особливо – комендант, када трезвый… Вот и похлебаете теперя с наше…
Накопившаяся за долгие годы войны желчь, никак не хотела покидать душу этого нервного и по большому счету, глубоко настрадавшегося человека. Сейчас ему представилась возможность выговориться, вот и отрывалась душа… А на кого еще можно выплеснуться в этой поганой жизни? Навряд-ли измученные пассажиры могли внять "глубоким мыслям" старика. Их взоры были поглощены приближающейся деревней…


2.

… Май 1945 года…
Шипуновский район по свидетельству современных источников потерял погибшими 6775 человек трудоспособного населения. Из имевшихся к июню 1941 года 105 коллективных хозяйств ушло на фронт 14102 человека… Погиб каждый второй из 134 человек, взятых с каждого хозяйства… Не трудно представить, кто остался на сельхозпроизводстве: - женщины! Детей и стариков считать основной, производительной силой было нельзя. Максимум, что от них возможно получить для производства, – посильную практическую помощь работающей женщине. А между тем, стране в целом, причем, в кратчайшие сроки, необходимо было восстановить уничтоженных фашистами более 70 тыс. сел и деревень, 98 тыс. колхозов и 5 тыс. совхозов и МТС, т.е., в общей сложности – треть национального сельхозпроизводства. В стране в 1945 году зерна собрали в два с лишним раза меньше, чем в 1940 году, сахарной свеклы и подсолнечника – в три с лишним раза, картофеля на одну треть. Тракторный парк сократился на 29%, комбайнов на 18%, а та техника, что сохранилась в хозяйствах была бесхозной и неисправной. В целом поступление сельхозпродукции сократилось на 60%! Восстановление сельского хозяйства неоправданно тормозилось по свидетельству из различных источников, опубликованных Высшей школой в 1985 году "… серьезными нарушениями Устава сельскохозяйственной артели, которые выразились в расхищении общественных семян, разбазаривании колхозного имущества…, в нарушении демократических основ управления делами колхозов…" По сути, политический кризис хозяйственной социалистической системы в послевоенном СССР, уже имевший место в 20-30–х годах, вновь проявился. Поэтому, вся нагрузка по экономической поддержке в процессе преодоления этого кризиса естественным образом, причем в большей степени, легла на Алтайских тружеников. Так что, радость победы крестьяне села Шипуново делили с горечью и болью от утраты родных и близких на фронтах. Ни радоваться, ни оплакивать, им было некогда, - поле ждать не может… Голодная страна, победившая Гитлера, нуждалась в хлебе, мясе и молоке…
… Проявляя огромную волю и ответственность Директор Шипуновской МТС Варвара Максимовна Бахолдина, обходила, объезжала почти каждый двор колхозников района, мобилизуя женщин и 14-15 летних подростков на курсы трактористов, комбайнеров и шоферов. Только к декабрю 41-го ей удалось сформировать первый поток курсов из 67 человек, из которых было 55 женщин и девушек, остальные подростки… О качестве обучения говорить не приходилось. Курсанты были малообразованы, а то и вообще не знали грамоты. Тем не менее, к весне 1942 года в Шипуновском районе было подготовлено 420 трактористов и 280 комбайнеров, т.е. по 4 тракториста и 2-3 комбайнера на каждый колхоз… Учет механизаторов из числа мобилизованных немцев не велся в районе по вполне понятным причинам… Источниковая база с анализом вклада этой категории Советских граждан в дело победы в Шипуновском районе – не доступна для общественного изучения до сих пор…Что было основной тягловой силой на полях района в годы войны?  Г.И. Никульшин в своем очерке "Здесь мы живем" Барнаул 2003 г. утверждает: "Многие ветераны помнят, что из-за недостатка тракторов часто приходилось колхозникам обрабатывать колхозную землю на СВОИХ коровах… Так, в Бобровском сельском Совете 38 колхозниц на коровах выполняли нормы  боронования на 160-200%" . Не сложно понять, что слово "часто" в данном случае применимо неадекватно… Не говоря уже о том, что после такого процента выполнения плана эти 38 коров не только теряли основной своей функции – кормилицы семьи, но даже на мясо не годилась…Однако, солдат в окопе и на передовой, рабочий у станка, каторжанин ГУЛАГА, блокадники и окруженцы, партизаны и подпольщики нуждались в здоровой пище, своевременно поданной для подкрепления сил… Как известно, 1 августа 1941 года в стране был создан специальный фонд обороны, который достаточно настойчиво мобилизовывал население на помощь фронту. (А вот подобных фондов помощи тем же  обнищавшим крестьянам, которые всю войну отдавали фронту от последней копейки до последнего зернышка из собственного амбара, никогда не создавалось! Фонд «рабу» ни к чему…) В Шипуновском районе первыми откликнулись на призывы Фонда в колхозе им.Буденного, на полях которого молча, без пылких и пламенных речей трудились немцы-спецпоселенцы. (Их самоотверженный труд никого не интересовал…) Они отчислили 10 туш баранов и 500 руб. деньгами. Конечно, для такого колхоза с десятком дворов это значительные цифры. Рабочие МТС внесли 10 тыс. рублей. Члены колхоза им. Ф. Энгельса  сдавали молоко с личных подворьев по 100 кг. с каждого, т.е., почти месяц дети семьи, имеющей корову, не видели даже сыворотки…
     Кроме  обеспечения питанием собственных детей и стариков, на ответственность жителей района была возложена забота о содержании эвакуированных с западных территорий страны. Г.И. Никульшин констатирует: "Жители района в 1942 году приняли к себе в дом из блокадного Ленинграда 1768 человек, из них только 786 были трудоспособными. Около 700 детей были так истощены, что без слез нельзя было смотреть на них. Не лучше выглядели их матери и бабушки."  Странным образом Григорий Иванович замалчивает о свалившихся в это же время на головы жителей Шипуновского района  спецвыселенцев немцев. Благодаря исследователю В.И. Бруль известно, что вместе с эвакуированными район принял 1570 человек немцев из Поволжья. Сколько человек можно присовокупить к этой цифре из регионов Украины, Ростовской области мне, во всяком случае, сказать затруднительно, но по моим предположениям это не менее 400-500 человек.  Мужского контингента среди них практически не было, если не считать стариков, пацанов-подростков и маленьких детей. Г.И. Никульшин кроме эмоционального характера оценок уровня и качества содержания огромной армии эвакуированных ничего не предложил читателю. А между тем, коренное население сел и деревень, вопреки своему душевному желанию и возможностям, совершило гражданский подвиг, вытягивая свои жилы при вынужденном содержании данной категории населения и спецвыселенцев… Достаточно посмотреть на некоторые данные, предоставленные В.И. Брулем  в книге "Немцы в Западной Сибири": - «килограмм мяса стоил в 1941 году 8 рублей, 1 кг. черного хлеба – 85 копеек, белого – 1 руб. 75 копеек». Не трудно посчитать, что могли получить депортированные немцы, если на все выше указанное количество людей определялось 20 тысяч рублей из расчета только на одни сутки пути ! Ехали-то они с места выселения до 30 и более суток… Но, даже об этих нормах немцы в своем большинстве не имели ни малейшего представления… Следовательно, содержание почти 4000 человек легло на плечи Шипуновских крестьянок…
     Можно только догадываться, именно догадываться, а не прочувствовать нынешнему поколению, каким напряжением сил Шипуновские женщины, старики и дети смогли дать стране за четыре года войны 5 млн. пудов хлеба, около 320 тыс. пудов мяса, 208, 5 тыс. центнеров молока, 18600 пудов шерсти /См. Г. Никульшин. Здесь мы живем. Барнаул 2003 г. с. 64/
х х х

… Для Фридриха годы с октября 1942 года по май 1945-го были крайне сложными, прежде всего с морально-психологической точки зрения. С одной стороны, положение мобилизованного трудармейца, прикрепленного к Шипуновской МТС, позволяющее ему по нормам довольствия ГУЛАГ НКВД СССР, относительно, конечно, быть накормленным и одетым, давало возможность надежды на выживание. С другой – продолжающиеся периодические мобилизации немцев-спецпоселенцев в трудовые колонны на строительство железных дорог, заводов, шахт и лесозаготовительные участки, заставляло быть в постоянном напряжении и ожидании разрешения  дальнейшей судьбы. Он-то познал, что значит вернуться в лагерь со своими надорванными нервами и травмированной психикой еще в 41-м… Он твердо был уверен в том, что вернуться живым от туда у него не будет шансов. И потом, на что можно надеяться вернувшись, даже сюда на Алтай, если он всегда, вольно или невольно, находился в эпицентре общественного антинемецкого мировоззрения в среде колхозников, формируемого горестными известиями, приходящими с фронтов в семьи ? "Там гибнут наши  мужики, а он тут, здоровый и невредимый бугай - жрет наш хлебушек и топчет землю ! Еще и охраняют НКВДэшники ежедневно – как бы не сбежал…" Ни друзей, ни родных и близких ! Ни крова над головой ! А то, что он  за всю войну ни на шаг не отошел от трактора, ни на полях колхозов им. Буденного, им. Сталина, им. Ф. Энгельса, им. Урицкого, им. К. Маркса, и у него не было ни одной минуты простоя техники по личной вине с выполнением плана пахоты почти всегда в 200%, а то и более – воспринималось, как само собой разумеющееся…(Нормы выработки для немцев-спецпоселенцев были завышены по отношению к рядовым колхозникам)  Не счесть и не оценить той практической помощи, оказываемой им молодым девчонкам трактористкам в поле, которым далеко не всегда был посилен мужской труд. Сколько женщин колхозниц, оставшихся без мужей и имеющих детей, пользовались его выработкой на трудодни. Его и так государство кормило… периодически, поэтому он и не возражал… А главное, с чем Фридрих никак не мог, да и категорически не желал мириться – отсутствием даже намеков о судьбе своей семьи. Живы ли они, где находятся ? Живы ли его старики ? Где братья Иоганес, Иосиф, Петер и младший Готтлиб ? Где их семьи ? Где сестра Магдалена, Агата и Серафима ? Угнетающе на него действовал тот факт, что он не имел ни малейшего представления о возможных путях их поиска ! К тому же под конец войны Фридрих, пользуясь различными слухами, исходящими от мужиков, возвращающихся с фронта и новых спецпоселенцев понял, что родители, жена и дети не успели эвакуироваться и остались под Германцем.  А это само по себе был огромный риск для него. А вдруг кому-нибудь из властей придет в голову обвинить в пособничестве врагу !  Всю войну он только и слышал ответы на свои просьбы по оказанию содействия в поиске семьи: - "Не положено ! Нельзя! Не до этого сейчас !" и тому подобное от разного рода начальства, которое мелькало на полях с проверками и инспекциями, как осенние мухи над… Единственное, что его могло успокоить на время – пахота в ночную, и мерный рокот родного ХТЗ… Ночь позволяла ему спокойно размышлять и искать выхода из сложившейся жизненной ситуации… А до жизни он был жаден всегда. Другой вопрос, как этим божьим даром теперь воспользоваться….
… Давай, уважаемый оппонент, посмотрим, что происходило на глазах моего отца в эти последние годы войны, для того, что бы понять степень и уровень его морально-психологического состояния и мотивацию поступков в борьбе за свое существование, находясь в режиме асоциального элемента…
…. Все подростковое, юношеское и взрослое, работоспособное население хозяйств Шипуновского района было включено в сельскохозяйственную деятельность, труд которых был практически бесплатным, поскольку расчеты с ними в хозяйствах осуществлялись по наработанным трудодням в конце года. Получить заработанное зерно – это еще пол-дела. Женщине или старику надо его вывезти на мельницу за десятки километров от сел, смолоть, часть муки продать по бросовой цене городским спекулянтам, которых к концу войны развелось не считанное количество, чтобы хоть как-то одеть ребятишек, купить соли, спичек, угля и керосину… А для этого еще надо дождаться очереди на получение лошади и саней… Крестьяне из числа немцев-спецвыселенцев к концу войны, по моим предположениям, составляли около 15% от числа работоспособных местных крестьян. Не смотря на то, что их труд жестко контролировался оперативниками НКВД посредством информаторов, руководителей хозяйств и местных поселковых депутатов, где они еще или уже функционировали, план выработки производственных заданий всегда перевыполнялся. Автотракторная техника, не смотря на ее основательную изношенность, благодаря профессионализму и чувству ответственности, присущей немцу-спецпоселенцу, оставалась на полях в работоспособном состоянии. Авторитарный и жесткий стиль руководства Бахолдиной В.М. машино-тракторной станцией давал свои результаты не без помощи немцев трактористов, для которых чувство исполнительности – родовая привычка. По свидетельству многих немцев, которых я знал лично, работавших под ее началом в военные годы, с удовлетворением отмечали, что она умела использовать такой потенциал спецпоселенцев: - требовала такого же отношения к делу и от других механизаторов. Отец со своим уникальным организмом, не знающим физической усталости, способным функционировать практически без сна и отдыха, естественным образом вписывался в тяжелый трудовой процесс. Мало того, его не надо было подгонять или просить о помощи в том или ином вопросе. Он сам молча подходил к нуждающемуся и помогал ровно столько, сколько требовалось для продвижения дела… Однако, человек, как и  любая машина требовала периодического ухода и остановки! Он, все-таки был простым смертным, со всеми слабостями, недостатками и достоинствами. Усталостное напряжение его, казалось бы, неисчерпаемых физических сил, подтачивалось нарастанием моральной безисходностью положения… Из дня в день, из месяца в месяц его сознание лихорадилось отсутствием хоть каких-либо вестей о своей семье… Сотни его единоверцев пригонялись на Алтай, столько же "мобилизовывалось" вновь в трудовые рабочие колонны, основная масса которых бесследно исчезала… Ни  те, ни другие его сотоварищи  не встречались с его семьей, ни на перегонах, ни в  трудармиях, ни в лагерях… От окончательного срыва моего отца удерживала одна единственная мысль о том, что  семья осталась дома под Германцем. Если это  так, ни мать ни отец, ни сестра не дадут сгинуть семье, тем более, что он не раз слышал, что в 43-м и в 44-м всех Советских немцев Германцы вывезли… Ну, не для того, наверное, чтобы их там уничтожить! Зачем-то, ведь, они там понадобились? И потом, он точно знал, что если бы семью депортировали тогда в 41-м в след за ним, - наверняка уже знал, где они находятся… Происходили же случаи, когда немцы-спецпоселенцы, мобилизованные тогда в 41-м, находили своих родных под самый конец войны… Пустота в душе росла, как гриб в сыром месте. В редкие часы отдыха, когда его никто не видел, он глушил, рвущееся наружу рыдание. Тоска сковывала волю. Отсутствие элементарных бытовых условий и прав превращало жизнь в собачью: - конура – это подсобка МТС, где он обязан был ночевать во время ремонта трактора, а цепь – запреты выхода за пределы станции. Хозяин, на чьи окрики нужно было уставным образом реагировать – оперативник НКВД и замполит МТС…
… Видимо, совершенно не случайно, у нас в семье муссировались слухи, что у отца именно в такой тяжелый для него период жизни, была женщина…, но при этом я никогда и ни от кого не слышал упреков, осуждений в его адрес по этому поводу… Объясняется все это очень просто. Известный Сталинский указ о призыве в трудовые армии женщин-немок, имеющих детей старше 3-х лет, не  оставлял равнодушными никого, даже русских… Наверняка, отец не мог отказать в спасении одной из них… "Великодушный" Сталин не призывал беременных женщин-немок в трудовые рабочие колонны… Зная отношение отца к аморальщине, как таковой, он в принципе не допустил бы распутства… Мужчиной он оставался всегда, при любых жизненных ситуациях! И, потом, кто знает, - не этот ли момент сохранил ему жизнь в те безисходные годы?
…Была и другая сторона морально-психологической атмосферы, которая все время менялась с приближением окончания войны. По мере налаживания общественной и хозяйственной жизни на селе, его одинокая личность становилась все более заметной, и далеко не все сельчане способны были тогда адекватно оценить ее. С одной стороны, среди них по-прежнему трудился человек, абсолютно бескорыстный, высокопрофессиональный, отличающийся от местных мужиков, прежде всего, исключительной исполнительностью, которого, почему-то, не принимали ни в колхоз, ни в другие общественные организации, да он и сам никуда не стремился. Никогда не принимал участия ни в каких беседах или разговорах  ни о войне, ни о общественно-колхозной жизни в кругу коллег трактористов. Только напряженно вслушивался. Всем было очевидно, что его гордая натура напряжена и натянута, полностью закрыта для общественного воздействия… С другой, – все видели неусыпный контроль за ним со стороны комендатуры НКВД. Одна часть колхозников сочувствовала ему, даже наседали на руководство хозяйств, где отцу приходилось работать, чтобы «наконец-то определились с мужиком-то»! Другая – злорадствовала, но в лицо злопыхательство проявлять не решались – слишком уж не удержим был для них отец в распределении своих физических возможностей…
… Так или иначе, но в такой обстановке, думается мне, отец начинал все отчетливее понимать, что перспектива на жизнь у него появится только тогда, когда он увидит рядом с собой детей, жену и родителей… Все остальное не имело для него никакого особенного значения, потому что, кроме величайшей жадности к жизни, он не менее был жаден в проявлении заботы о потомстве…
… Поверь мне, уважаемый оппонент, свои, скажем так, косвенные свидетельства я воспроизвожу только лишь потому и для того, что бы дальнейшее развитие сюжета возможно было бы осознать и воспринять в фокусе оспариваемой мной проблемы (имею ввиду геноцидные признаки)… Доказывать, что  превосходная степень личностной оценки отца объективна, нет необходимости. Ты можешь спросить у любого Российского немца, пережившего забвение в годы войны о его чувствах и испытываемых эмоциях, разрушающих психику. Ответ получишь аналогичный моему…

х х х
… Приближалась осень 1945 года… Окончание войны еще в эйфории праздновалось в каждом доме, куда вернулся кормилец. Но, не каждый кормилец спешил в колхоз, хотя его буквально на второй день требовали выйти в поле… Куда идти-то ? Крыша дома даже без соломы, заборы повалены или сожжены в печах, сараи тоже… В амбаре, кроме вездесущих крыс – пусто ! На кое-какие деньжата, привезенные с войны, срочно нужно было приобретать все хозяйское для дома… А как приобретешь-то ? Торгаши и спекулянты на районном базаре так загнули цены, что без мордобоя не уговоришь на снисхождение ! Ничем не убедишь заприлавковцев: ни медалями, ни орденами, ни увечьями, ни костылями… И где тут закон власти Советской, который до войны мутузил будущих защитников этой самой власти ? Не было его !… А сколько разных уголовных дел  возбуждено за драки на базарах ? Ну, как же: - получается что, пока они там на фронте лили кровушку, - тут, в глубоком тылу их никто не только не ждал, но грабил и объедал !! Развелось кровососов, как тех фашистов поганых… И потом, погуляв по Европе, солдат мог видеть ни с чем не сравнимое благополучие таких же, как и он сам, крестьян… Как бы их там не утюжили фашисты и наши, в такой разрухе они не жили, дети голодными и сопливыми по самый пояс, не бегали… А тут - иди в колхоз ! Э-э, нет, ребята ! Тут надо разобраться во всем и со всеми ! Надо понять, - кто есть кто, зачем и почему… Надо разобраться ! А те фронтовики, которые приехали сюда, только лишь потому, что, потеряв всю семью, деваться было некуда, просиживали последние деньги в пивных, да харчевнях районного центра… Им на колхозные проблемы пока было абсолютно наплевать… Присмотреться необходимо… Но, надо отдать должное партийному и советскому руководству района. Секретари райкомов Гуров Григорий Макарович и сменивший его в 1945-м Карабасов Иван Сергеевич и сама Бахолдина Варвара Максимовна неделями не возвращались в свои кабинеты. Проявляя исключительное терпение, истинное беспокойство за положение дел в сельском хозяйстве, встречались и объяснялись с фронтовиками… Проявишь тут терпение, когда кроме Алтая, и юга Казахстана потенциально ни один регион страны не был готов кормить державу, победившего фашиста !  Дело сдвинулось с мертвой точки только лишь тогда, когда к власти на местах стали приходить бывшие фронтовики. Достаточно показательно свидетельствуют цифры: - поголовье основных видов животных к концу 1945 года сократилось (к уровню 1940 года) примерно на 45 %, свиней – в два раза, восстановить которое удалось только лишь к 1950 году ! Но эта картина показывала средние по району цифры. А вот бывшие коммуны, расположенные на солончаковых землях, находились в полном развале, причем, не только хозяйства, но и само сознание бывших коммунаров…

х х х

В один из дней конца августа на поле колхоза им. Карла Маркса, где Фридрих приступил на своем стареньком ХТЗ к боронованию, примчался председатель колхоза Фефелов Н.А. Пройдя по свежей стерне, поднял комок жирного чернозема, размял его. Махнул рукой Фридриху, - остановись, Федор ! А он и сам уже собирался после последнего круга дозаправиться, перекусить и продолжить работу в ночную. Каждый раз, когда его определяли на боронование, злился: "Ну, какого черта гонять трактор с бороной ? Лошадей, что ли нельзя определить ? Сами же трындят каждый раз: -экономить ГСМ ! Так кто ж так экономит-то ? Бахолдина, видать, не знает, что творят горе-земледельцы… Хотя, это на нее не похоже…" Близился срок отметки в комендатуре. Фридрих окончательно решил поставить вопрос ребром: - "… или пусть оперативники помогают искать семью, или – назад в лагерь ! Там хоть свой срок знать будешь… Выживу, значит, домой вернусь… А там и семью найду…"
- Слышь, Федор, а землица-то, ничего, ежлив снегом до морозов накроет, то с урожаем в будущем году станемся…
- Ага, станетесь, станетесь…, если еще научитесь снег на полях сохранять…, - ему этот визит явно был не ко времени, - "…ездят тут, охают, да охают…, осточертело все…"
- Че, его сохранять, когда он и так до метру укладывается
- Хм…, ну, если это норма, когда до снегов у вас земля промерзает, а весной снег водой сходит в буераки, да канавы, вместо того, чтобы в землю, тогда, конечно… - съязвил Фридрих, - вам такая земля досталась, а пользоваться ею так и не научились…
Николай Андреевич насупился. Хорошего настроения как не бывало. "Опять чем-то недоволен, что за человек…, хотя, конечно, доля истины есть. Действительно, вон овраг через все село в Алей упирается… Сколько уж скотины утянуло водопадом в него… Поля высыхают раньше времени…   "
- Чего ты, Федор, злой какой-то в последнее время стал ?
- А нечему радоваться…, вы, вон, навоз в Алей сбрасываете, а надо бы на поля – до снегов… Земля-то голодная, ее, ведь, подкармливать надо… А, уж потом, урожаи считать…
- Да, кем возить-то, чего ты все митингуешь…
- Теми же, кем всю войну возил ! – повысил голос Фридрих, - а то у вас с приходом зимы спячка медвежья начинается…
- Я что-то не пойму, Федор Готтлибович, чего ты все время нарываешься ?
- А на последок, дай, думаю, "понарываюсь", может и обратишь когда внимание, председатель…, или ты думаешь, я тут в поле, как волк и буду жить всю оставшуюся жизнь ?
- А я-то здесь при чем, была б моя воля…
- Эх, твою и других…  я волю знаю: - "Подальше от начальства – спокойней жить !"… А, мне, вот, даже присесть негде и поесть по-человечески… "Была б у вас воля…"
- Чего ты хочешь, не пойму я…
Председатель занервничал. Таким он еще не видел Федора. "Похоже, он на что-то решается… Надо просигналить. Пусть разбираются… А жалко, все-таки мужика… Всю войну не разгибаясь, и отказа не было…"
- Ладно, председатель, не обижайся. Устал я…
- Ну, доделаешь дело и отдохнешь…
- Я не об этом… Надо как-то свою жизнь уже устраивать. В конце недели у меня поверка у коменданта. Пусть что-то решают со мной: - или назад в лагерь…, отсижу, сколько предписано будет, и домой… Может и найду семью… А так, собакой бездомной жить, – не могу и не хочу… А нет, так хоть люди мне родные, там дома… Не потеряется могилка моя…
- А-а, вон, ты о чем… Знаешь, Федор, был у нас в правлении уже разговор…, и не раз…
- И что ?
- Да, что, что… Никто не знает, как расконвоировать-то тебя…
- Приковали, значит… Фридрих горько усмехнулся. "Кому закончилась война, а кому…"
- Ладно, ты вот что, там в райНКВД власть поменялась…, сходи…, думаю от тебя самого должон поступить запрос… А мы уж поддержим. В энтом можешь не сумневаться…
- Извини, Николай Андреевич, - Фридрих перешел почти на шепот, - я ни-ко-му, ни-че-го, не должен ! Все, хватит…, вокруг, да около…
Председатель подошел вплотную к Фридриху, и также полу-тихо произнес:
- Ты, Федя, мужик умный, все понимаешь лучше, чем кто-либо… Только будь осмотрительней…
Фридрих посмотрел прямо в глаза Фефелову, ничего не сказал в ответ, только усмехнулся…
- Ну, вот и ладно, - председатель многозначительно подытожил истину, спрятанную за мудрость, повидавших жизнь с разных сторон, мужиков, - война-то закончилась… Чего теперь делить-то ? Жить надо !
Скрипучий ходок председателя скрылся в поднятой колесами степной пыли.
- Конечно, жить, что бы выжить… А ради чего, а, дорогие вы мои ?…
Этих слов Николай Андреевич уже не слышал. А если бы услышал, то понял бы, что Фридрих принял для себя окончательное решение…

х х х

     К концу недели Фридрих закончил боронование своих участков. По распоряжению МТС он вновь вклинивался в бригаду Стельникова, которой поручили распашку любимых Фридрихом клепечихинских полей. Солому там сгуртовали, вывозить начали. За две недели надо будет распахать. Удовлетворение Фридриха несколько омрачалась погодой. Раньше здесь, пользуясь многочисленным березняком и чистыми, как слеза озерками, мог обиходить себя: постирать одежонку, помыться. Теперь же подобное удобство не с руки: - холодно и сыро. А надо бы. Впереди три дня до похода в комендатуру, а вид у него затрапезней, чем в лагере: - пропитанные мазутом брюки и куртка висели колом, придавая жалкий вид, лицо и руки черные от прилипшей пыли, тело зудело, как у шелудивого пса… Обувь "зевала" пятью пальцами. По началу, решил было, остаться здесь, на стане. Мужиков все равно отпустили на субботу и воскресение по домам. "Мамки ждуть, не дождуться ! И детишкам сопли утереть, да дневники проверить !" – подшучивали радостные механизаторы друг над другом. Приглашали с собой и Фридриха "на баньку", но тот отказывался. "Вам и без меня дома места мало !" Но, потом вдруг вспомнил Агафью. "Она ж сколько раз приглашала в баню… Ну, что ж, воспользуюсь…" Оставив свой трактор в ряду с остальными, передал его старику-сторожу. Впрыгнув на ходу в одну из подвод, погрузился в мысли. А мужики зубоскалили на всю степь ! Не понятно только, что их больше тянуло домой: то ли ласковая жинка, да в теплой постели, то ли ребятишки, то ли накопившиеся за две недели отсутствия домашние дела, а скорее всего, и то, и другое, и третье…  Фридрих по-доброму радовался за своих товарищей по цеху… Радовался, а зубами скрипел…
… К вечеру добрались до села.
- Тебя куда, дядя Федя ? – поинтересовался мальчишка извозчик Левченко Ваня. Каждый раз, когда Фридрих встречался с этим пареньком, испытывал к нему теплые чувства. Улыбчивый пацан напоминал ему братишку Готтлиба…
Смотря на него, почему-то пытался сопоставлять со своим Йозефом… Где-то он теперь… И вдруг, как током прошибло. "Стоп ! Ему ж пять годков стукнет через несколько дней !"

х х х

- Так, куда тебя, дядь Федь, - не унимался Ваня.
- А ? Что ? Куда, куда… Давай-ка, наверное, к Агафье Сундеевой…, не заплутаешь ?
- Ну, как же, знаем, - мальчишка почему-то хитро ухмыльнулься и подстегнул лошадь.
Всех трактористов, как велел председатель, развез по домам, теперь вот остался наставник Ванюшкин. Своего-то отца он не помнил… "Мамка говорила, что убили его на войне…, немцы проклятые… Но, ведь, дядя Федя - то ж немец… Ну, какой же он проклятый ? Вон, в прошлом годе, нам с мамкой два куля зерна отдал, - возьми, говорит, Марфа… Это за труд твоего парня у меня в прицепщиках… Хороший мужик вырастет… И чего та чуралась, все не брала… Так дядя Федя оставил кули и ушел… Нет, он не проклятый…"
… Постучав в ворота, Фридрих подумал: - "может, зря приехал… Дома, видать, никого нет…" Поместье Агафьи было устроено в большом двухквартирном доме из добротных сосновых бревен. Она как-то рассказывала, что ей и Матрене Ивановне Корнеевой, как первым коммунаркам выделили избу, срубленную из хозяйских построек раскулаченных. Этот край села, почему-то, назывался "Барановкой". Постучав в тесовые ворота еще раз, Фридрих, собрался, было, уходить. "А, ладно, вернусь в МТС, там и приведу себя в порядок, за одно и отдохну… Аганя же в последние годы бригадирствует на ферме. Это такая работа, что дома не посидишь…" Машинально, Фридрих стал вглядываться сквозь щели забора в подворье. Огромный, лохматый пес, буд-то проснувшись, громким лаем стал предупреждать непрошенного гостя о неприступности его территории. Фридрих постучал еще. Лохматое страшилище оголило клыки и натянуло толстенную цепь, как струну. "Черт, не повезло... Идти к Устинье на постой смысла нет… Сын, Григорий, только что вернулся с фронта… Не до меня им сейчас… Ладно, пойду на станцию, там видно будет… Покажемся коменданту и в таком виде…"
- Да, цыть ты, оглашенный, иди на место, сказала…, хто там ?
- Я это, Агафья Ивановна…
- Хто, я ?
- Келлер… Федор…
- А-а, так че ж ты, заходи, не стесняйси, - ворота распахнулись, - а я вот в огороде прибиралась… Кого, думаю, нелегкая принесла…
- Как же, "заходи"…, - последние штаны на клыках у твоего пса и оставишь.
- Ничего, не велика потеря будет, - Агафья без умысла на издевку, оглядела гостя, - ежлив че, новые выдадим… Че случилось-то ?
- Слушай, Аганя, мне бы в порядок себя привести, да помыться…
- Ну, вот и слава Богу, решился… А у меня как раз банька на пару осталася… Заходи, конечно !
Войдя во двор, Фридрих осмотрелся. Во всем чувствовался кряжистый и основательный порядок. В небольших окнах такого же крепкого дома мерцал слабый свет от керосиновых ламп. Ветвистые огромные ивы накрывали соломенную крышу сарая, к стенам которого аккуратно были приставлены лопаты, грабли, вилы и несколько бочек с водой. Забеспокоилась душа крестьянская: - как это все напомнило ему родной дом, там, на Украине, в котором он был полнокровным наследником и хозяином…!
- Че, стал-то, заходи ! Да замолчь ты, паразит, когда надо гавкнуть – дрыхнет…, -  пес окончательно урезонившись, обиженно влез в конуру.
- Ты, знаешь, Агафья Ивановна, мне, ведь, не во что переодеться будет… Может я сначала простираю все, а потом уж…
- Ах, не переживай, - белье есть, братья с фронта еще привезли. А они, примерно, такие же ростом, как и ты…, оденем, в общем… А пока покажу где спать будешь…
Войдя в избу, Фридрих обратил внимание на молющуюся старушку в углу просторной горницы, который был обставлен образами и множеством горящих свечей.
-  Маманя моя, - шепотом произнесла Агафья, а там племяш, Николай…, спит… Прижился за войну-то…, и живет у меня… А мне-то что, в радость только…
- Как это "прижился", - Фридрих не утерпел уточнить, больно уж неожиданное определение ситуации.
- Да сродственницы моей – приемыш… Надежды Демьяненко… Да, знаш ты ее: - прицепщицы твоей…, тогда в 42-м, вспомнил ?
"Удивительные люди: "Приемыш, да еще сродственницы"… "Ничего, кроме радости…" Удивительные люди !" Залетная мысль приземлила Фридриха еще крепче.
- А сама чего ж не молишься, - попытался он вывести себя из оцепенения.
- Ага, как же, молюся…, на ферме с утра до утра…, прости, Господи…
Агафья быстро перекрестилась на образа, подхватив под локоть растерянного от увиденного, Фридриха, повела в другую комнату.
- Пойдем, а то, не дай Бог, увидит тебя вошедшим в картузе, не оберусь потом выговоров-то… На, вот тебе бельишко… Мыло, мочаль – там в бане, пойдем покажу… А эту свою рвань оставишь там, сожгу ее апосля…
- А-а…, - Фридрих недоуменно съежился, - я, что голяком потом на трактор… Постираю уж лучше..
- Я ж сказала, есть у меня все на тебя, - зашипела нетерпеливо на непонятливого гостя, а по большому счету, на уважаемого ею человека…
Выйдя на улицу, Агафья засмеялась, чем опять насторожила Фридриха.
- Слышь, Федор…, а банька-то моя тебе по пояс будит, так что по-осторожней головой-то, да потолок не снеси мне…
Фридрих в третий раз обескуражился, когда подошел к так называемой баньке. Крохотная землянка, без трубы, с одним маленьким оконцем, в которое, по-видимому, не пролез бы и кулак. "Как же я в нее вползу, мама родная ! ?"
- По-черному она, - продолжала инструктировать хозяйка Фридриха, - веник на полке, шайка там же… Одежку и обувку сюды вот положу… Застелю в предгорнице…, отосписся хоть за войну-то… Ну, давай ступай !
Агафья снова засмеялась и зашагала к дому. Фридрих и раньше от мужиков слышал о банях "по черному", и все равно, слабо представлял себе ее на яву. Он никак не мог понять, – как можно топить ее так, чтобы дым выходил из двери и окна. И вообще, он считал, что мужики просто зубоскалят, как всегда, или привирают, рассказывая на привалах о своих похождениях в "банно-стаканные" дни… И вот теперь враки стали явью! Согнувшись в три погибели, Фридрих еле втиснулся во внутрь… Горячий воздух мгновенно перехватил дыхание. Раздеваясь, несколько раз ударялся головой о потолок.  Пока глаза привыкали к полумраку, обеспеченного керосиновой лампой, стоящей в приступке (углублении в стене), расположился по-удобней… Такого блаженства от запаха распаренного березового веника и перегоревшего сосняка в топке, он никогда не испытывал ! Не сравнимое чувство близости к естеству природы ! Он словно скинул огромный груз с души и тела…
… Агафья пригласила к столу.
- Ну, с легким паром, Федор ! Давай теперь повечерим, чем Бог послал, садись вот…
Хозяйка перекрестилась с поклонам образам, прошептала коротенькую молитву. Во всем была строгость и обязательная ритуальность ортодоксальной кержацкой семьи. Прохладный и терпкий квас ожог все внутри. Поужинав, Фридрих почувствовал смертельную усталость. Глаза слипались. Перекрестившись вновь, Агафья произнесла:
- Вот, здеся ложись, Федор… И я пойду. Завтрева с позаранку на ферму. Отел бабенки ждуть, а потом в район махну… Ежлив тебе туды надо, могу забрать…
- Да, конечно, мне ж к коменданту надо, отметиться…, да, и вообще…
Хозяйка подозрительно взглянула в глаза Фридриха, - ты чего удумал-то…, как я погляжу…
Он поразился ее прозорливости.
- Ничего я не удумал…, просто жить вот так…, без семьи…, я ж не бродячий пес…
- Че, никак назад в лагерь задумал… Ерунды-то пороть не надо !… Умник ! – неожиданно отрезала Агафья, вокруг-то погляди, твои единоверцы, вон, уж семьями давно обзаводются, обустраиваются… Живут же ! А ты чем хуже ?
Сон словно смахнуло рукой.
- Да тем, что они спецпоселенцы, а я кто ? Трудармеец до сих пор…, каторжанин, как некоторые тут выражаются…
- А ты меньша слухай тут кажного, пустобрехов-то ! Им лишь ба языки почесать… Люди-то тебя уважают… Всю ж войну вместе-то ! А это как ?
- Ладно, Агафья Ивановна, спасибо тебе за спасение, а то, ведь, чуть не завшивел… Завтра поеду с тобой, коль по пути… Там посмотрим…

х х х

… Коснувшись головой подушки, Фридрих ощутил тупую, вновь проснувшуюся, боль в левой ноге, голова гудела, как треснувший церковный колокол… Сон понес по канавам и буеракам сволочной и бестолковой жизни…
"… Последний вагон почему-то болтало из стороны в сторону, из-под его колес шел черный дым, вылетали пучки искр… Фридрих бежал за ним… Почти догнал, но руки все время срывались с поручней… Эшелон ускорялся по кривым рельсам… Каждый раз Лиза с дочерьми, свисая со ступенек, пытались дотянуться до него… Почему одни дочки ?… Где Йозеф ? Вдруг рельсы закончились ! Эшелон взмыл по густому туману над черной тайгой ! Фридрих упал, больно ударившись о мерзлую землю, едва не ухватившись за поручень… Подождите ! Я найду вас ! Найду-у-у !!"
- Федор, ты чего ? Чего кричишь-то… Вставай, а то опоздаем…
- Куда опоздаем… Эшелон, что уже пришел ?
- Какой эшелон, коня запрягла – это точно, а вот эшелон…, - Агафья не сразу поняла, что гость так и не вернулся из плена сна и до сих пор бежит за скотовозом, в котором его жена и дети…
- Проснись ты, наконец, - хозяйка стала тормошить мечущегося на подушке Фридриха, - уж не заболел ли ? Вот, настрадалси, бедалага…
Потрогала лоб: - вспотел весь, но температуры не было.
- Слава Богу, - пришел в себя…
Фридрих лежал с широко открытыми глазами и ничего не мог понять, - где он, что с ним. Однако, сознание быстро вернулось к действительности. Вскочил. Быстро натянул в пору подошедшие брюки сапоги, фуфайку.
- Погоди, куды засобиралси, пойдем чаю отопьем, потом уж поедем…
- Да-да, конечно, - ему не давал покоя уходящий в небо эшелон с детьми. Руки тряслись, сердце готово было выпрыгнуть из груди…
- Чего во сне видел-то ? Чумной какой-то вскочил…
- Жену, детей…, поговорили вчера…, только не догнал я их…, уехали…
- Куда ?
- Эх, не знаю…
- Это, сынок, к ладному, - Фридрих сзади услышал скрипучий голос старушки, - ждуть оне тебя… Давно, значить, ждуть… А ты все не приходишь… Торопись, трудно им, и голодно…
- ? ? ?
- Да, ты ешь, - Агафья коснулась плеча Фридриха, - она у меня, матушка-то, все сны читать умет, так что верь ей…, все так и есть… К ей всю войну бабы приходили со своими снами… Скольких успокоила, знал бы ты… Мужикам, возвернувшимся с войны, то неведомо…

х х х

… Раннее утро было зябким. Село просыпалось… Из-за Алея тянуло первозданной прохладой. Легкий туман, тянувшийся с болот, слегка кружил голову. Хозяйки во дворах гремели ведрами. Заканчивалась утренняя дойка. Освободившись от молока, коровы нетерпеливо тыкались мордами в ворота – каждая жаждала выгона во власть пастуха  Луки, который периодически давал о себе знать сухими щелчками длиннющего кнута.
- А, ну, пошла-пошла… Хвать, Нюрка, лобызать-то ее… Иди, лучша мужичка свово пообихаживай…
А ей не до "мужичка свово"… Кое-как, в торопях поправит сползающие одеяла со спящих ребятишек, да на ферму, или в поле…
" Езус Мария, и кто сегодня сможет оценить по достоинству жертвы этих простых женщин, не дождавшихся своих мужей, сыновей, братьев, отцов и дедов с фронта ? …Наверное, все-таки, когда-нибудь все мужики поклонятся им и попросят прощения за украденное простое женское счастье, которое они отдали в жертву ради победы в этой, кровавой бойне с "супостатами"…" Тяжелые мысли перехватывали дыхание Фридриха.
" А я тут со своим… Кому-то в тысячу бед тяжелей… Уж мне-то, мужику, судьбу с песком на зубах проглатывать приходится… А им-то каково ?"  Стало не по себе за то, что впустил в свой внутренний мир Агафью. "Не надо бы… Молчал всю войну…, молчал бы и дальше…" Когда выехали за деревню, Фридриха начала беспокоить какая-то нервозность…
- Ты, че, ерзаешь-то, забыл чего…, али помылси плохо…, ха-ха, - Агафья по-простецки рассмеялась, - натоплю седни опять, ежели так…, ха-ха…
- Да, брось ты, Аганя, - Фридрих смутился от такой шутки.
Он вообще не всегда адекватно воспринимал местные остроты. Нет, он не обижался, но каждый раз чувствовал себя неловко, чем еще больше раззадоривал весельчаков. Но, что всегда его привлекало, так это простота и искренность этих сложных по характеру сибиряков…
… Около шести утра Агафья попридержала коня около райкома партии.
- Найдешь дорогу к коменданту, поди…
- На всю жизнь запомнил…
- Ну и ладно…, а я в райисполком. Семинар там с нами будут учинять… Умник какой-то с Краю приехал…, учить уму разуму…, хе-хе…, тольки, где ж он был тогда, в 42-м. Ну, да Бог с ним, послухаем… Тебя, наверное, забрать-то не смогу. Сколь продержуть, не знаю…
- Спасибо тебе, Агафья Ивановна, не надо… Я может, вообще не вернусь…
- Не дури, сказала…
- Ладно, посмотрим…
х х х

… Рассветало. Сторож мужичок с берданкой в обнимку подремывал на крыльце райкома. Ленивая утренняя зорька способствовала тому. Фридрих осторожно кашлянул.
- Чего чертыхаешься ? – мужичок даже не шелохнулся.
- А я думал, – спишь…
- Вот и немец так жа думал ! Ан, нет – по зубам получил ! Не положено нам, милай, спать ! Не положено !
Мужичок, видать, соскучился по болтовне, особенно на политические темы. Ему можно разглагольствовать на любые темы… Он свой тут !
- Ну, да, конечно…, однако чего ж до Москвы драпали… Сколько народу положили, а дед ?
- Так чего ж…, быват… А ты хто таков тут…, умник, а ?
- А я и сам не знаю, кто я…
Фридрих вдруг почувствовал какую-то оторванность от реальности границ допустимого и неположенного, и без опаски на возможный реверанс со стороны сторожа, устроился рядом. Мужичок предусмотрительно притянул к себе берданку и насторожился. Хотя, чего удивляться-то, с войны кто только ни по-приходил…
- Демобилизованный, аль как ? На учет ? Так это не здеся. Военкомат там, у вокзала недалеко…
- Да, нет, батя… Мне до демобилизации еще, ох, как долго… Немец я, пришел вот отметиться. Начальство спит еще, как я понимаю ?
- А-а, - понимающе протянул сторож, что-то вашего брата метют, да метют… Все уж определились тута… Вон, сосед мой, Ваня Штольц, и семьей обзавелси… Русскую взял, беженку. Ни че, работають, и в ус не дують… Чего вас считать-то ? Война закончилась, слава тебе, Господи ! Кто есть кто – разобрались…
- Ну, значит, еще не разобрались… Так где начальство-то ?
- А хто знат ? Иногда сутками тут просиживат, а иногда неделю не видать… Служба ! Седни, кажись, должон быть с утра…
Замолчали, каждый, вороша в себе прошлое и будущее… Дедок закурил. Фридрих стал продумывать, что предпримет на встрече с комендантом, но ничего путного в голову не приходило… "Ждут они тебя…, а ты все не приходишь…, торопись, трудно им и голодно…" – не давали покоя утренние наставления старухи…
- О ! Вон и начальство ! – встрепенулся сторож, затаптывая окурок самокрутки, - Сергеич, во время службы происшествиев не случилося, - с готовностью отрапортовал страж порядка, - тольки, ожидають вас…
- Ну, слава Богу, что не случилось, - совсем по-простецки, несвойственно оперативнику НКВД, ответило начальство, - а вы кто, ко мне ?
- Трудмобилизованный Келлер, - Фридрих почувствовал внутренне напряжение, однако, волнения не испытывал.
- Если отметиться, то вам в кабинет 133, секретарь сейчас подойдет.
- Мне бы с вами поговорить, по личному…
- Ну, что ж, заходите, минут через десять…
Сторож торопливо отомкнул входную дверь, похлопал сзади по плечу Фридриха, - все, мол, будет в порядке, не боись ! На одной из дверей узкого коридора висела табличка: "Комендант спецкомендатуры ГО РО МВД Шипуновского района И.С. Татищев". Потолкавшись около нее указанное время, постучал в дверь…
- Входите, товарищ Келлер. Что за вопрос у вас, или проблема ? Меня зовут Игорь Сергеевич, присаживайтесь.
Капитан выглядел собранным, въедливый взгляд в секунду охватил Фридриха. Закурил. Прищурив глаза из-за дыма папиросы, выжидательно продолжал всматриваться в необычного посетителя. "Крепок, ничего не скажешь. Руки скрещены в один кулачище. Взгляд напряжен. Губы плотно сжаты… Интересный экземпляр… Что же его привело сюда ? Вообще-то, надо еще раз приструнить секретаря: - установлены же приемные дни и часы ! Для спецпоселенцев прием только по предварительной записи  с обязательным указанием причины приема… Ну, да ладно, поглядим…"
- Ну, что молчите, товарищ Келлер ? Нет у меня времени для молчаливых посиделок…
- Помогите найти семью. С 41-го ничего не знаю о них. А так жить…, бродячим волком…, не вижу смысла…
Комендант вскинул острый взгляд.
- Что значит: - "не вижу смысла" ?
- Вы, или помогите, или…
- Что "или" ? – капитан загонял в тупик, принуждая к нежелательному, да и опасному ответу. "Эх, была, не была"
- Или назад, в лагерь… Отбуду сколько предписано…, работы не боюсь… Мне хоть лес валить, хоть пахать… А потом – домой. Умру там, где родился…, где может быть и моя семья…
- Секунду, Келлер, - комендант достал огромную, похожую на амбарную книгу, стал листать, водя по страницам карандашом, – угу, во-о-т, нашел… Да-а, действительно, вас таких осталось в районе четыре человека, приписанных мобилизованных… Вполне возможно, что в любую секунду вас могут отозвать, или перенацелить, или… Но за вами нет нарушений режима, более того…, более того…, - комендант начал перелистывать какую-то брошюру, - более того, товарищ мобилизованный, на вас бронь ! Сейчас тракторист поважней для страны, чем танкист на фронте… Так что, уважаемый, в вашем случае смысл есть всегда, равно, как и надежда ! Мой вам совет, сейчас отметьтесь у секретаря, и идите работайте по месту приписки.
- А как же мой вопрос, - Фридрих стал терять терпение, - я же сказал: - без семьи смысла нет тут меня держать… Свой срок я отмотаю, знать бы сколько и…, за что…
Капитан поднялся с места, давая понять, что разговор окончен. Утаптывая папиросу в пепельнице, напутствовал Фридриха:
- У нас сейчас пол-страны друг друга ищут… Разберемся и с вами… Совет вам, Келлер, глупостей только делать не надо… Идите.
… Выйдя на улицу, Фридрих понял, что взмок до нитки. Ярость так клокотала в груди, что хотелось раскатать, осточертевшее за годы войны здание, в котором восседали эти скоты от власти. "Ну, какого черта им от меня надо ? "Не делай глупости" – советчик нашелся !… Отсиделся, с-с-волочь, тут в тылу, морду нажрал…" Выскочив на улицу, зашагал метровыми шагами в сторону МТС. Прохладный ветерок стал остужать разгоряченную душу. "Нет, наверно, зря я так… Он ведь не сказал мне твердого "нет", более того, обещал разобраться… Уж что, что, а слово держать органы умели… Не помню я, что они о чем-либо забывали… Да и к моему заявлению о возвращении в лагерь отнесся, прямо скажем, спокойно… Нет, все равно, что-то не понятно… Это в войну они ничего не забывали, а сейчас ?"
С раздвоенным по живому чувством заспешил к МТС. "Зайду, заберу кое-какие вещи, осени-то мои проблемы до одного места… Завтра пахать начнем. А там к зиме во время ремонта обращусь к Бахолдиной… Власти-то у нее пока еще не мерено… А нет, так пропади все пропадом…"
… "Не делай глупости", "не делай глупости" - стучало в висках на каждый шаг…


х х х

… Фридрих вдруг осознал, что шел целые пол-часа на пути к МТС, гонимый растревоженными мыслями, таким ускоренным шагом, что пар из-под телогрейки валил, как с  загнанной лошади… Остановился. Взгляд его уперся в дымящиеся трубы из мастерских станции. "Кипит работа у мужиков… Что ж, и мне пора…" Отдышавшись, Фридрих вдруг вспомнил рассказ Бахолдиной на одних из политзанятий с трактористами, когда они все были привлечены к ремонту автотракторной техники после завершения осенне-полевых работ. Кажется, это было в ноябре 44-го… Вспомнилось, как она каким-то обыденным голосом, совершенно отличным от того, привычного, с волевыми нотками, рассказывала с чего все начиналось здесь… "Я, ведь, и думать не думала ни о каком руководстве, тем более таким ответственным участком как Шипуновской МТС… Ехала в Москву на сессию в академию, так меня в Барнауле развернули, и в приказном порядке сюда… Да-а, слезам моим конца не было… Девчонка ж совсем еще…, а тут такое ! Пришла сюда с вокзала пешком… Стою, и меня охватил ужас: - машинный двор завален метровым слоем снега, а вместе с ним несколько десятков тракторов. Мне даже и подходить к ним не надо было, так видно: - металлолом, а не трактора ! Реммастерские с разбитыми стеклами, отопления не было никакого… Зашла. Никто меня не знает, никто не встречает… Пять бабенок с Михаилом Федоровичем Бочарниковым, словно замерзшие привидения, топтались около одного трактора. Пальцы прилипали к металлу… Вот так и началась наша помощь фронту… Ну, ничего, справились… Уже к весне весь тракторный парк был на ходу. Наладили "буржуек", обогрелись… Так что, дорогие товарищи, нам с вами не стыдно в глаза смотреть нашим мужикам, которые проливают кровь в борьбе с фашистами…" Фридрих поежился, представив сгорбленных женщин, слабо отличающих молоток от гаечного ключа, разбирающих двигатель… "А ведь смогли же ! Да еще как смогли ! Всем известен капризный ХТЗ, если что не так, не заведется… Так они удумали заливать только кипяченую или отстоявшуюся воду. Движку легче работать и блок не забивался ! Техобслуживание только по срокам и обязательно все вместе: одна шприцует, другая масло меняет, - как муравьи, в общем… А с ремнем вентилятора ! Это же целая проблема была. Раньше любой тракторист в поле не выйдет, если в запасе не будет 5-6 штук. Так они придумали специальную натяжную систему: - ролик с пружиной, который всегда поддерживал нужное усилие на ремень… Да-а, еще как смогли!"… В очередной раз Фридрих устыдился себя: "У них что-ли горя меньше ? Но, ведь, смогли же выжить, да еще других накормить ! Значит, смогу и я… Смогу, обязательно !"

х х х

… В мастерских кипела работа. С хозяйств, где пахотный сезон закончился, техника поступала в МТС. В дыму от сварочных работ, чумазые от копоти и мазута, сновали рабочие ремонтники и трактористы. Переругиваясь между собой, колдовали над доходягами ветеранами ХТЗ, которых давно уже пора было бы списать. Ан, нет ! Давай, делай, что хочешь, а технику вынь, да положи к требуемому по графику сроку ! Фридрих подошел к своему бывшему рабочему месту, где он отвечал за ремонт двигателей. Миша Тупиков, с кем он сразу же сдружился после его возвращения с фронта, озабоченно матерясь себе под нос, осматривал поршни…
- О, Федор, здорово ! Ты откель тут…
- Да вот, отметился в комендатуре и решил заскочить к вам, повидаться, вещи кое-какие забрать…
- Че, уезжаешь ? Куды ?
- Уехал бы, только…
- Ладно, не хандри…, понятно все…
- Отпашусь на клепечихинских, там видно будет…, а вы как тут ?
- Хреново, должен тебе сказать ! Запчастей нет ни хрена… Вытачиваем, представляешь? Разве ж это дело ? Одно хорошо: - баб по-убрали… Мужики, вон, с фронта по-приходили, так веселей дело пошло…
- Ладно, пойду я, работайте ! К зиме опять вернусь сюда… Деваться-то некуда…
- Слышь, Федя ! Нагнись-ка…
- Да, некогда мне, Миш…
- Да, погоди ты…, я тут слышал, что к нам на днях партию немцев спецпоселенцев трактористов из Новосибирска или из Омска, точно не знаю, прикомандируют…, в помощь, значит. Так нам Варвара сказала.
- Ну и что, причем тут…
- А то ! С Украины они, говорят… Сначала их в Казахстан загнали, потом в Омскую область, а сейчас вот к нам…
- Черт ! Болтаются, как г…но в проруби, - вскипел Фридрих.
- Погоди, ты – не шуми ! А может у них что о своих-то узнаш, понял меня ? Даже ежлив они под конвоем тут горбатиться будут, ты-то будешь вхож к ним…, так ведь ?
- Мишка, ну чего ты несешь, какой конвой… Что тебе здесь лагерь, что ли ?
- Да это я так…. На крайний случай. Сам гляди ! Ты ж наверняка уже у коменданта был со своей проблемой…
- А ты откуда знаешь ?
- Да ни откуда…, просто так думаю. Ладно, друг, извини, - хотелось, как лучше… Пойду я, а то Варвара мне голову "отварварит"…
- Спасибо, Миша…, буду иметь в виду, - запоздало отреагировал Фридрих.
Не привлекая большего внимания к себе, зашел в подсобку. Тумбочка сиротливо стояла на прежнем месте. Забрав нехитрое хозяйство: - бабину "суровых" ниток с иглами, комплект портянок и шапку, поспешил к выходу... Надо до вечера добраться на поля...
… Просматривая многочисленные публикации исследовательских работ российских историков, занимающихся изучением проблем использования в народном хозяйстве страны  депортированных и репатриированных немцев-спецпоселенцев в послевоенный период, прихожу к выводу, что эта категория граждан СССР к концу 1946 года окончательно начала терять признаки национального самоосознания в политической системе страны. Во-первых, как утверждает исследователь В.Я. Оберман "… в течении десяти послевоенных лет о существовании немцев в Советском Союзе замалчивалось… О них не писалось ни в газетах, ни в журналах, ни в книгах, не говорилось в выступлениях и радиопередачах…" Не известно, сколько бы еще такой вакуум вокруг Советских немцев просуществовал, если бы не визит канцлера ФРГ Конрада Аденаура в сентябре 1955 года, в результате которого были установлены дипломатические отношения между Бонном и Москвой, побудил последнюю издать Указ Верховного Совета СССР от 13.12.1955 г. "О снятии ограничений в правовом положении с немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении". Спецкомендатуры МВД СССР, выполняющие роль цепных псов, стали ликвидироваться. Западом этот шаг СССР, конечно же, был воспринят с удовлетворением. Но это только внешний эффект. А запрет на возвращение в родные места оставался в силе еще более десяти с лишним лет… Страна уже целину бросилась поднимать, а немцы все еще в полуприкованном состоянии, они все еще "нежелательный народ"! Во-вторых, репатриированные из Германии Советские немцы так и продолжали оставаться ограниченными в правах в местах вечного поселения известным Указом товарища Сталина, определяющим 20-летний срок высылки на каторжные работы в виде наказания. Спецкомендатуры хоть и расформировывались, а спецкоменданты оставались, которые "…пользовались правами подобными помещичьим во времена крепостничества…" (Я.Вендель "Трудармейка"). Непосильный, каторжный труд в местах ссылок, продолжал методично их косить. Встречаются цифры погибших данной категории, исчисляющие 300 000 человек! А мне и тут господа оппоненты суют "доказательства" о ненаучности  утверждения о геноциде Российских немцев... Возьмите любой пример геноцида во всемирной истории, и вы всегда столкнетесь с тем, что ему, геноциду, всегда предшествовала специфическая подготовка в виде тотального ограничения прав… Прежде чем повесить человека и быть уверенным, что он мгновенно умрет, нужно взмылить веревку с петлей…
… Видится мне и другая сторона медали… Немецкая нация, все-таки, вышла из порочного круга судьбы, уготованной Сталинским режимом в 30-х и 40-х годах, правда, со значительным снижением уровня самоосознания… Поэтому, надо понимать и причины. А причины эти, я бы назвал одним термином – "Дно". Известно, что к 1946 году сельское население страны, Алтайского края, Шипуновского района в частности, коль о нем я говорю, было приведено к абсолютной нищите. Г.Ф. Алексенко – бывший председатель колхоза Россия (с. Шипуново) в своих дневниках пишет об условиях послевоенной жизни людей в поселке Покровка, входящего в состав этого самого хозяйства: "…Жизнь села пришла в полный упадок… На домах соломенные крыши были сняты. Солома ушла на прокорм скоту… Коровы лежали, весной их приходилось поднимать в принудительном порядке… Некоторые лошади подвешивались на веревках…" А поскольку Советская власть, как политическая система с августа 45-го и весь 46-й год, начинала трещать по швам, на плечи Шипуновских крестьян легла еще большая нагрузка. Более того, их стали подозревать в саботаже. Ну, как же: - мы вам в помощь столько фронтовиков демобилизованных, спецпоселенцев понагнали, чего не работать-то? Хлеб нужен стране еще в большем количестве, чем во время войны! Работайте, товарищи! Так что ортодоксальное население стало на своем опыте понимать, что такое жить с ограничением желаемого и возможного. Тут, на самом "Дне" и стало происходить так называемое кооперирование со спецпоселенцами, в большей степени с немцами. Русские крестьяне достаточно имели возможностей видеть особенности приемов труда немцев в поле и на своем подворье, и своим опытом они делились бескорыстно. А у немцев появился шанс опереться на своих русских собратьев при достижении целей выживания. Один из методов, помогающего и русскому и немцу выстоять и бороться за благополучие – совместный брак. Не маловажное значение имело и появившиеся возможности взаимопонимания русского и немца. Видя, что русская женщина, попав в немецкую семью, оберегалась мужчиной, мужской труд ей не позволялся, и она несла особую ответственность за воспитание детей, чистоту и порядок в доме, в корне меняло отношение русских людей к немцам. Подчеркиваю: - людей "Дна", но не государственной политической власти! Что касается моего отца, то для него данный период все еще воспринимался с позиции человека, для которого война не закончилась… Из Советско-ГУЛАГовского лабиринта ему еще выбираться и выбираться…

3.

- Фридрих Готтлибович ? Вы чего здесь, а не в хозяйстве ? – Бахолдина резким движением остановила опешившего от внезапной встречи Фридриха, пропускающего ее и свиту на входе в ремонтный цех.
"Черт ! Надо же ! Не хотелось бы с ней именно сейчас встречаться…"
Фридрих для себя решил: - пока ее не беспокоить. Сейчас такая запарка под конец сезона, что начальству не до его проблем. Хотя она обладала удивительным качеством руководителя: - мало того, что знала всех своих трактористов, комбайнеров и шоферов района поименно,  она еще была прекрасно осведомлена о делах в их семьях… Любое нерациональное использование в хозяйствах ее подчиненных пресекалось жестко и неотвратимо. Так что, даже, если большинство из них не имело с ней никаких контактов, ни по личному вопросу, ни по производственному, механизаторы чувствовали на себе ее пристальное внимание. 
- Был в комендатуре…, отметился вот…, забрал свои вещи кое-какие…, сейчас убываю в бригаду…
- Не вижу блеска в глазах, Фридрих Готтлибович, - Варвара Максимовна снизу вверх пристально посмотрела в глаза Фридриху.
Взгляда не отвел.
- Ладно, мне сейчас некогда, - коротко взглянула на часы, - через пол-часа зайдите ко мне…
- Да, я…, мне ж…
Фридрих не хотел при таком скоплении свидетелей разговаривать с ней о своих проблемах, тем более, видно было, что они не местные. А он понял, что, о серьезном пойдет речь. Фридрих слишком хорошо знал цену и последствия личных разговоров с начальством в присутствии посторонних… Лагерная школа крепко вбила в голову науку выживания…
- Попрошу не опаздывать, - Бахолдина недовольным тоном перебила его попытку уйти от нежелательного риска.
Фридрих хоть и не допускал мысли, что она станет говорить с ним на "нежелательные" темы, но инстинкт опаски не отпускал. "Кто эти люди ? Одеты, как городские… Чего тут проверяют… Эх, не надо бы мне здесь крутиться… Пойду к Мишке. Курит, наверное… Он и меня не раз уж подбивал на это дурное дело… Эх, Мишка, Мишка, знал бы ты, сколько добрых мужиков сгинуло от табака у нас в лагере ! Сейчас бы им цены тут не было !"
- О, Федор, ты че, не уехал ? Ну и правильно ! Пошли курнем, не могу я смотреть на эти утильные железяки… Прям, хоть сейчас войну Гитлеру объявил бы…, на пол-часа, не больше…
- Зачем это ? – недоумевал Фридрих.
- А, знаш, сколь мы энтой техники поотбили у супостатов на границе с Польшей той же…
Фридрих задумался…
- Да-а, а в моем колхозе, там, на Украине, и машин и тракторов много было… Мы уходили, а техника так и осталась… Кому, спрашивается…
Михаил посуровел, влетели, видимо, в голову шальные воспоминания о войне…
- Так ты чего не уехал-то, - оторвался от мыслей он.
- Бахолдина через пол-часа сказала зайти…
- Ну, вот !
- Люди с ней какие-то… Не наши, похоже…
- Это с Краю приехали. То ли расширять производство, то ли строить чего-то тут…, слышал краем уха… Ну, а оне-то тебе с какого боку нужны ? Че, ты кажной тени боисси ?
- За себя я ничего не боюсь… Отбоялся… Пойду я…
- Раскажешь, ежлив че ?
- Видно будет…



х х х

В приемной Бахолдиной не было никого. Секретарша девчушка торопливо что-то печатала на старенькой машинке. Дверь кабинета распахнулась на отмаш. Четверо солидных мужчины, перебивая друг друга, прощались с Варварой Максимовной, обещая встретиться на пленуме в Крайкоме партии и там обговорить все доводы. Бахолдина в ответ коротко произнесла: - а у вас другого выхода не будет ! Стрельнув взглядом в сторону Фридриха, приказала:
- Входите !
- Как дела в бригаде, Фридрих Готтлибович ? Присаживайтесь.
- На Клепечихе заканчиваем распашку и на ремонт…
- Это хорошо, - задумчиво произнесла Бахолдина, - сейчас к вам пополнение подойдет из демобилизованных и… из спецпоселенцев… Так что вам, ветеранам, придется взять их на поруки. Учить, учить и еще раз учить !
- Что ж, будем… А где они жить будут ? Осень…, там и зима не за горами, - вырвалось у Фридриха.
- Ну, вы ж живете ?
- Живу. На постой определен. Успеваю только за него расплачиваться, а так все, то у трактора, то на полевом стане… Хорошо, если в нем есть "буржуйка". У костра помоюсь, одежду уж года полтора не выдавали, но мужики, порой, выручают…
- ? ? ?
Поняв, что опять стало "заносить", решил сгладить тягостное впечатление. "Она ж голову скрутит сейчас тому же Фефелову или председателю колхоза им. Урицкого Ефиму Чупрасову".
- Брошенных землянок в хозяйствах много, мне уже обещали после пахоты выделить… Так что… Ну, а к зиме опять сюда. Какой мне смысл мотаться в деревню на выходные… Там свои семейные проблемы…
- Да, тяжело… После пополнения всем по-легче станет.
- Это если семья есть рядом, - все-таки вырвалось у Фридриха из души, - а так, какой смысл ? Ну, сколько еще можно так существовать ? Ни я, ни другие, такие же, как я – не бродячие же волки ! Пока руки держат штурвал, а потом что ? И умереть по-человечески негде… Я понимаю, что людям не легче… Сколько мужиков полегло, да пораненых, но…
- Что, НО ? – Бахолдина напряглась.
- Но все-таки они… свои…, и дома они, на своей земле ! А я кто тут ? Вот и посудите сами, Варвара Максимовна... Комендант сегодня мне ясно сказал: - в любую секунду могут отозвать назад в лагерь…, или еще куда…
Похоже, Варвара Максимовна не ожидала такого поворота в разговоре. Но она способна была понять, что устами этого человека, которого она узнала за годы войны, о которых  частенько слышала и от бригадиров – «по-больше бы таких»,  говорят все немцы спецпоселенцы. А это уже угроза саботажными явлениями. "Действительно, это же наши Советские граждане, великолепные специалисты своего дела, и пора бы уже государству определиться с ними… Надо дать им возможность чувствовать себя равными, среди равных… На привязи даже скотина перестает быть таковой…"
- Так что, Варвара Максимовна, - Фридрих понял, что Бахолдина впитывала каждое его слово и решил закончить мысль, - мне, можно сказать, все равно уже… Дело свое я сделал за войну, на сколько хватило сил… Может, зачтется к новому сроку… Знать бы только, что с моими детьми, где они, живы ли… Они должны знать, что я жив и скоро вернусь…
Бахолдина слушала внимательно, ничем не выдавая своего отношения к услышанному. После паузы молча сняла трубку телефона, постучала по рычажкам.
- Колхоз им. Карла Маркса мне… Да, председателя, – жестко потребовала от телефонистки.
У Фридриха занемела левая нога. Происходило то, чего он крайне не хотел. Там и без него у Андреича забот хватает…
- Николай Андреевич ? Здравствуйте. Скажите: - все ли спецпоселенцы трудоустроены и расселены ? Так… Так… Так… Хорошо. В ближайшие дни к вам в хозяйство будут отправлены еще несколько человек демобилизованных, пожелавших поселиться на Алтае, и спецпоселенцев… Вы, погодите, не перебивайте… ! Из них много механизаторов и специалистов сельского хозяйства… Ну, ясное дело, что «другой разговор»… К пятнице доложите ваше решение по расселению и трудоустройству, понятно вам ? Какая проблема, не поняла ? – Бахолдина взглянула на Фридриха, задерживая на нем повеселевший взгляд, кивала головой, - ну и что ж, что не расконвоирован ? А какая разница, скажите мне пожалуйста… Да при чем здесь органы ? Николай Андреевич, я смотрю, что вы больше своим благополучием обеспокоены… Все. Решайте проблему. Тем более, что вы сами ее и подняли… А это уже не ваша забота ! Я, сказала, - не ваша !
- Ну, и прохиндей, – по-доброму как-то, возмутилась Бахолдина и положила трубку.
Фридрих, конечно же, догадался о чем шла речь, вернее о ком. "Сдержал слово Андреич…" Одновременно был удивлен дипломатии Варвары Максимовны. В душе спутались и беспокойство и надежда. Ни к тому, ни к другому, уставшее сознание не было готово. До безоговорочного доверия людям, он еще не созрел…
- Ну, что, Фридрих Готтлибович, я все поняла… Знаете, я скоро в Край еду по делам… Там начал действовать какой-то отдел Международного Красного Креста. Насколько я осведомлена, они оказывают содействие в поисках пропавших без вести на фронтах и воссоединению семей эвакуированных. Уж, не знаю, в какой степени они уполномочены в отношении депортированных немцев… Короче говоря, если будет возможность что-либо узнать, то я постараюсь… Ну, а вам, товарищ Келлер, что могу сказать… Слушайте, вы же пережили и прошли через многое…, возврата к прошлому уже не будет. Война закончилась…, и не только на фронтах…, в мозгах – тоже ! А сейчас надо работать для того, чтобы у людей, в том числе и у вас, все образовалось в жизни… Так что, идите и работайте…

х х х

… К ночи Фридрих добрался до бригады. Мужики, растопив печь "дежурки", размягченные и удовлетворенные от домашних каникул, безмятежно спали, прижавшись  друг к другу на лежаках. Под потрескивание сгорающих поленьев, налил себе кипятка, пожевал остатки хлеба с вареными яйцами, предусмотрительно оставленными для него трактористами. Последние два дня в его жизни были переполнены впечатлениями и противоречиями. Как бы то ни было, но становилось очевидным, что враждебного и неопределенного у властей, а главное, у людей – поубавилось. А может его и совсем не было ? А ведь, действительно, - под лежачий камень вода не потечет… Особой надежды на Бахолдину, не говоря уже об органах, он по-прежнему не возлагал, у них сейчас и без него забот не меньше, чем во время войны… Однако же, Фридрих чувствовал, что его проблема в любом случае должна будет получить импульс на разрешение, потому что огромные потоки возвращенцев из числа эвакуированных, сотни семей найденных и воссоединившихся, в том числе и немецких, проходили через учетные отделы районных властей. Так что искать, искать и еще раз искать ! Не могло же население целого Горностаевского района исчезнуть с лица земли бесследно…
… Когда мужики проснулись, Фридрих был уже в борозде, один, без прицепщицы… "Ровные тут поля, справлюсь. Чего ждать когда и кто появится…" Через несколько дней Николай Андреевич при очередной своей инспекции с явным удовлетворением оповестил, что на краю села трактористу Келлер решено выделить землянку. Развалюха, правда, но "ежлив руки приложить, то жить вполне возможно.."
- Спасибо, Андреич ! Давай доживем до весны, там и определимся. Зерном только не обидь на мои трудодни… Семью искать начну, деньги понадобятся, сам понимаешь…
- Да, мы-то не обидим, если ты сам свой заработок не раздаришь вдовушкам…
… А золотой сентябрь 45-го подходил к концу. Ночная прохлада с туманами в перемежку с легкими заморозками серебрил борозды. Бригада спешила. Домой надо, опоздаешь с подготовкой к зиме – вымерзнешь впроголодь-то… Да и МТСовской командировки не миновать, Бахолдина все руки выкрутит, а ремонт к марту месяцу завершить заставит. Собственно, мужики особо и не сопротивлялись. Слава Богу, трактористы и комбайнеры стали зарабатывать по-больше колхозников. Надежда на то, что жизнь пойдет на лад, укреплялась…
… 1946 и 1947 годы были решающими для селян Алтайского края в плане налаживания мирной послевоенной жизни. Политическому руководству страны пришлось приложить колоссальные усилия по восстановлению и развитию сельского хозяйства. В сентябре 1946 года было принято  Постановление Совета министров СССР и ЦК ВКП(б) "О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах". При правительстве СССР был создан Совет по делам колхозов. Так или иначе, но кризис социально-политической и экономической системы, вышедшей в обескровленном состоянии из войны, удалось сдержать. Достаточно удачными и своевременными были приняты решения о ликвидации уравниловки в оплате труда в колхозах. МТС стали снабжаться запасными частями. Военная промышленность уступила часть своей квоты на выпуск новой сельхозтехники и инвентаря. Колхозники Алтайского края вместе с Краснодарцами выступили иницаторами всесоюзного соревнования за получение высоких и устойчивых урожаев. "Уже в 1947 году на больших площадях многие колхозы и совхозы получили по 35-40 ц зерновых с гектара" Эту цифру можно прочувствовать только в сравнении: в мелких хозяйствах, где "…сеяли вручную, даже в самые хорошие  годы не превышала 40-50 пудов с десятины (6-6,5 ц с га). /См. Г.И. Никульшин, Здесь мы живем/… Однако, эта разворачиваемая народом новая жизнь, продолжала идти мимо немцев-спепоселенцев, не говоря уже о мобилизованных в трудовые колонны. Единственное, что их обнадеживало – прекращение призыва, хотя официально об этом власти спецпоселенцев не оповещали. Если в центральной  части страны спецкомендатуры при МВД расформировывались, вернее, растворялись в новых структурах, то на Алтае они продолжали функционировать по прежним законам. Объяснить такое положение можно лишь тем, что особенно в 1946 и 1947 годах немцы спецпоселенцы стали занимать очень активную позицию в отношении своего правового положения. Спецкомендатуры  были завалены заявлениями и требованиями о разрешении выезда на Родину, о поиске семей и воссоединений. Удовлетворить подобные  требования власть была не в состоянии, потому что очень ясно понимала: - с уходом из хозяйств немецких рабочих рук поставило бы Алтайский край в крайне затруднительное положение, прежде всего в сельскохозяйственной отрасли. В этом я вижу цинизм Советской власти, цинизм, который был присущ  только ей: - видеть проблему всей страны, при этом полностью игнорируя политические, социально-правовые и экономические проблемы целой немецкой нации, которая в пределах Российской империи просуществовала не одно столетие, принесла ей существенную и позитивную пользу… А пока… Пока спецпоселенцы организованно выстаивали очереди в комендатурах, которые, в том числе и таким способом, поддерживали нужное напряжение среди этой, теряющей всякое терпение, толпы…

4.
… Вероника с Эрной первыми спрыгнули с телеги, следом посыпались Анта с Розой. Елизавета Васильевна завозилась с многочисленными узлами, которые остались после Готтлиба Ивановича и его дочерей. Она интуитивно почувствовала, что в предстоящей жизни ее девочкам пригодится все. Судя по тому, каким образом везли сюда, навряд ли кто тут в этом аду, будет их обустраивать… Она оказалась права: никто не ждал !
- Че, вы ковыряетесь… Поспешайте ! – возчик выругался, словно перед ним не люди, а непослушная скотина…
Ничего не соображающая толпа заспешила к входу в барак. Сказать, что новых поселенцев охватило оцепенение, значит, ничего не сказать… Барак, в котором, видимо, ни одна сотня, а может и тысяча "фольксдойче" нашла свое последнее в жизни пристанище, олицетворял собой мрачное, длиной метров в шестьдесят, сооружение. Затхлый запах от гниющих сырых стен и досок пола, запирал дыхание. Узкие окна, которые не сохранили остекление, были наглухо забиты досками. Судя по наклонности грубых полов во внутрь, с бетонной отмосткой по середине, данное пристанище еще совсем недавно являлось скотным двором… Но, что делать, долгий путь из Фатерлянда был не лучшим предоставленных условий. Тут надо скорей занимать места. Эрна с Розой, проявив сноровку в середине барака, заняли свободные ржавые, с матрасами, набитыми соломой,  кровати. Сложив под них родовое "богатство", Елизавета свалилась на кровать, дети последовали ее примеру. Через некоторое время она вскрыла один из мешочков с сухарями, раздала их ребятишкам. "Так, ну, а дальше-то что ?" Осматриваясь, Лиза почувствовала животный страх, нет, не за себя, - за детей… "Да как же тут жить ?! Господи, за что же нам такая участь ? В чем мы провинились перед тобой, Господи ?" Дочки, проглотив сухари, безмятежно спали. Лиза укрыла их своим матрасом. Стала разглядывать полутемное пристанище. Хоть бы кого увидеть из Маринских ! Ни-ко-го ! А барак гудел… Кто-то кричал, ругаясь на то, что не хватило места… Истеричные крики, нарастающий плачь нескольких женщин, заставил подняться с мест даже тех, кто был не в состоянии передвигаться… Умерло несколько малых ребятишек… Убитые горем матери, орали так, что стыла кровь в жилах:
- Что же вы делаете с нами, сволочи…
- Где власть…
- Помогите, хоть кто-нибудь…
- У меня же больше никого не осталось…
- Спаси, Господи…
Оставшиеся старики метались между убитыми горем матерями, успокаивали, как могли… Их никто не слышал ! Возгласы, то тут, то там, витали в спертом воздухе:
- Что с нами собираются делать дальше ?
- Когда все эти муки закончатся ?
- Больных много ! Врача бы сюда !
- Да какие могут быть врачи в концлагере ?
- Ну мы же в России !
- А мы кто для России теперь, забыли ?
… К утру толпа затихла, только несколько матерей, сгорбившись над усопшими детьми, тихо оплакивали их… Голод был безжалостен прежде всего к ним…
… Умерших ребятишек хоронили тут же у барака в неглубокой канаве. Расковыривая подручными палками, кусками брошенного металла податливый чернозем, несчастные матери с добровольными помощниками из числа стариков мужчин "обустраивали" могилы. Предание чужой земле безгрешных тел проходило молча. Слез не было. Безисходность загоняло сознание и нервы в тупик. Как жить-то теперь с этим ? Как ?



х х х

- Вставайте, граждане ! Всем с вещами на выход ! – один из пришедших мужчин, явно представляющий местное начальство, с полуулыбкой приветливого хозяина на лице, взмахами рук стал приглашать своих подопечных в свою сторону. Улыбка мгновенно сошла с лица, когда в ответ он услышал гортанные вопли и ругательства прибывших в его владения…
- А ну, прекратить ! – командным голосом гаркнул сопровождавший его военный, - сказано, всем выйти !
Толпа замолчала. Они усвоили за все годы оккупации и депортации одну особенность: - военный человек всегда есть опасность !
- Поднимайтесь, дети, поднимайтесь… Помогите мне… Вещи все с собой захватите… Эрна, Вероника, Роза - потарапливайтесь ! Анта, иди ко мне…, - Елизавета засуетилась, - надо спешить, дети !
Третий из "пришельцев, старичок, с видом старого бухгалтера-счетовода, старательно пересчитывал выходящих из барака, слюнявя каждый раз карандаш…
- Товарищ капитан, - затараторил счетовод, подбежав на полусогнутых к военному, тыкал листком бумаги тому в живот.
Капитан чуть не поперхнулся раскуриваемой папиросой.
- Аккуратней…
- Так, товарищ капитан, а пятерых-то, нету !
- Как, нету ? – капитан раздувая ноздри, багровел, - а где ж они ? Посмотри еще раз в сарае, может не все вышли…
- Нет там никого, - послышался голос из толпы.
- Что это значит, Семеныч ? – обратился он к начальнику.
- Черт ! Говорил же завхозу: - выставь охрану ! Так, нет же: - "Куды денутся, куды денутся…" , - Товарищи, где еще пять человек ? … Куда бежать-то… Тайга кругом…
- Я же сказал: - нет их тут, - вновь послышался тот же голос из толпы, - умерли они…, вчера еще…
- Хм, умерли…, - капитан медленно стал приближаться к толпе, - а тела где тогда ? Вы, кого обманывать собрались ? В лагеря захотелось ?
Из толпы вышел тот самый старик, который помогал толкать телегу. Лиза прижала к себе детей…
- А тут, что не лагерь, товарищ капитан ? Ты, вон, в канаву погляди, да посчитай холмики… За одно и поклонись без вины сгинувшим ребятишкам…
- Вина у каждого есть всегда…
- Тогда забери наши души… Мы пожили свое… Дети-то причем здесь ? – старик не унимался…
Толпа ожидала какого-то взрыва, но капитан медленно пошел в сторону захоронений. Обозрел свежие холмики, снял фуражку.
- Ну, и чего вы тут кладбище устроили ? Дикари что-ли…
Семеныч с «бухгалтером» тоже подошли к холмикам. Вся эта картина "соболезнования" несколько обескуражило толпу.
- Следуйте за мной, товарищи… Сейчас на медпост… Осмотрят вас фельдшера. Больных в больницу, здоровых расселим, отмоем, накормим… Потом трудоустроим…
Толпа, подобная стаду, двинулась за начальством…
…Российские исследователи Г.Ф. Доброноженко, Л.С. Шабалова и другие достаточно основательно в своих работах дали характеристику использованию труда спецпоселенцев в лесной промышленности. Однако, на мой взгляд, кроме единых функциональных, технологических принципов внедрения этой категории в процесс восстановления разрушенного хозяйства, имеется очевидный фактор: - морально-психологический, когда по ходу репатриации, спецвысылки, спецпроверках и прочих инсинуаций над этими Советскими немцами, которые, как я уже утверждал, являлись носителями сравнительной информацией отношений к нации двух тоталитарных режимов – Сталина и Гитлера… Именно это обстоятельство, по моему мнению, и определяло формирование морально-психологического, главное, политического мировоззрения, репатриантов… Анализируя крайне сжатые сведения, полученных из Национального Архива Республики Коми и Информационного центра МВД России по Республике Коми следует, что Елизавета Васильевна с дочерьми Вероникой, Эрной, Розой и Антой в ноябре 1945 года в качестве спецконтингента были размещены на производственной территории треста "Комилес", Сыктывкарского горсовета. Властями было принято решение на поселение их именно здесь в пути от ст. Айкино (Усть-Вымский район). Установлено, что на территории Сыктывкарского горсовета располагался спецпоселок "Максаковский рейд". Здесь и началась "новая" жизнь героев моего очерка… Только в этой "новой" жизни в списках учета не оказалось дочери Елизаветы Васильевны – Эрны…, а это означало, что она при определенных обстоятельствах могла бы потерять и дочь…(Только не надо ерничать, типа: - ну, не потеряла же!)… Спецпоселок "Максаковский рейд" специализировался на приеме, размещении и использовании спецконтингента, поставляемого режимом в течении предвоенного и военного времени. Основным видом производственной деятельности на рейде являлось – лесозаготовка и лесосплав…Коми край исторически славился своими лесными запасами. С 20-х годов в период политики ускоренной индустриализации ставилась задача максимального использования колоссальных запасов древесины. Для этого, конечно же, необходимы были рабочие руки в достаточном количестве, а этого как раз по объективным причинам здесь и не хватало. Уже в лесозаготовительный сезон 1929/1930 годов местное руководство добилось разрешения об использовании раскулаченных, высланных в Коми АО в качестве приписных работников лесозаготовительных и лесосплавных хозяйств. В Москву постоянно шли запросы на "завоз" дополнительной рабочей силы для лесной промышленности. В 1941 году на спецпоселения в Коми АССР начинают поступать депортированные Советские немцы, а с октября-ноября 1945 года и репатриированные из Германии. По Постановлению Государственного Комитета Обороны в 1942 году мужское население категории депортированных немцев в возрасте от 17 до 50 лет должно было быть расположено отдельно от семей в специальных рабочих колоннах. А женщины и дети – в спецпоселках. Режим для немцев был крайне жестким. Для них устанавливался 10-ти часовой рабочий день без дополнительной оплаты. Государственный социальный пакет льгот на немцев не распространялся, дабы не "потворничать саботажу". Это означало, что трудопотери из-за болезней, различных травм являлись проблемой самих немцев. Доказать властям, что заболел или получил травму не специально, не представлялось возможным. 1946 год для Коми АО стал критическим в вопросах выполнения планов лесозаготовок из-за резкого уменьшения количества постоянных рабочих рук. Дело в том, что к этому времени была объявлена амнистия полякам, и многие из них выехали из республики. Спепоселенцев раскулаченных стали призывать в Красную Армию, а из репрессированных и депортированных Советских немцев - на шахты, заводы, стройки и другие предприятия страны. Образовавшийся дефицит рабочей силы решили ликвидировать за счет новых партий спецпоселенцев из числа репрессированных новой волной поляков, жителей Западной Украины, Белоруссии, Прибалтики, и, главным образом, за счет репатриированных немцев из Германии. Эта "враждебная нация" в лице женщтн-немок с малолетними детьми на руках и стариками менее всего была полезной для лесозаготовок и лесосплава. Плохое знание русского языка, абсолютная неприспособленность к климату и характеру производства, болезни, спровоцированные голодом - вызывали не прикрытое раздражение местных властей и злорадное равнодушие коренного населения. Таким образом, геноцидная по сути политика Сталинского режима по отношению к "фольксдойче" всячески прикрывалась "камуфляжной" составляющей функции. С одной стороны, принимались десятки Государственных актов по социальной адаптации репатриированных немцев к местным условиям бытия и труда, предопределяющие закреплению их на предприятиях лесной промышленности. Определялись нормы и условия к "оседлому обустройству", т.е. выделение ссуд на строительство домов, приобретение домашнего скота, хозяйственного инвентаря и т.д. С другой стороны, нормы выработки для данной категории значительно были выше, условия труда не многим отличались от рабского. Зимняя спецодежда практически отсутствовала, рабочий инвентарь зачастую выдавался не исправным, участки лесовырубки и деляны располагались в десятках километрах от поселков, и добираться туда большей частью приходилось пешком по глубокому, рыхлому снегу. О какой производительности труда могла идти речь? Репатриированные точной зарплаты не знали. На руках у них имелись, так называемые, расчетные книжки, но в них никаких расчетов за выработку не указывалось, что не позволяло достоверно знать своего дохода. Далеко не каждый немец мог самостоятельно вычислить ошибки, просчеты, обманы и умышленные снижения уровней зарплат. А размер зарплаты, равно, как и своевременность ее выдачи для репатрианта была очень значимой, от этого зависела жизнь его и его детей… Обрати внимание, уважаемый оппонент, на величайший цинизм в этом месте! На фоне значительного снижения производительности труда руководство трестов и других хозяйственных спецобъектов отрасли было мало озабочено насущными проблемами проживающих репатриантов в спецпоселках, их больше увлекала политическая сторона дела. Манипулируя голодными и больными работниками, втягивали их в различные почины  социалистического соревнования. А что, очень к стати! "Стахановцы" вновь стали востребованными в полуголодной стране. И не важно, что они на грани голодомора! Голодный легко управляем. Многим репатриантам были присвоены "почетные" звания ударников, передовиков и стахановцев! А как тут не станешь "стахановцем"? Репатриантам, в отличии от заключенных, положено было продукты питания покупать. Вкалывай – хоть какие-то деньги, но получишь, а, значит, с голоду не умрешь… Обратите внимание, я говорю о 1946-1947 годах! Страна, победившая Гитлера, почевая на лаврах, завоеванных 28 миллионами людских жертв, продолжала топтаться на костях своих граждан – Советских немцах, о вкладе которых в дело победы говорить было не только неприлично, но и опасно…
… Время от начала геноцида национального самоосознаия Советскими немцами до функциональных признаков геноцида фактического – коротко! Настолько коротко, что понять этот миг, оценить и проанализировать его официальная историческая наука не смогла, или не захотела сформулировать соответствующий вывод для последующих поколений россиян… Последствия этого "прогляда" Россия-матушка будет расхлебывать еще очень и очень долго! Ибо межнациональная ненависть в обновленной России по предложенной схеме Гитлера в "Майн Камрф" набирает обороты. Не верите? Пройдите по городам: Масква, Санкт-Петербург, Воронеж и ознакомьтесь с положением дел русских фашистов-скинхедов, смотрите соответствующие телепередачи на главных каналах страны об этом, читайте статьи в газетах массового спроса, а то и просто спросите у любого прохожего русского человека, гражданина России: - как он относится к инородцам, которые проникают любыми правдами и неправдами в Россию за унижающим достоинство заработком? Об отношении к евреям и немцам лучше не спрашивать… Я уверен, что такой, довольно простой метод исследования, даст однозначный ответ: - в 1945 году Советский народ победил и освободил Европу от Гитлера – фашиста, но не от гитлеризма-фашизма! И упаси Боже, если при попустительстве официальной исторической науки и тупой идеологии, поднимет голову фашизм российского образца! В таком случае Европа содрогнется так, что Гитлер покажется младенцем… Но, у нас еще осталось немного времени для осмысления… Спеши, уважаемый оппонент…
х х х

… Медпункт располагался почти в центре поселка, который примостился на берегу извилистой реки Вычегды. Противоположный берег до самого горизонта был захвачен темно-зеленым покрывалом дремучей тайги. С северной, восточной и западной стороны поселок подпирала гористость, поросшая сосняком и ельником. Поселенцы, вращая головами, пытались угадать, с какой же стороны их ввезли в поселок, но тщетно… Все проселочные дороги вели сюда. Толпа репатриантов, видимо, была здесь не первой, и медицинский персонал в лице нескольких упитанных мужиков в бело-серых халатах демонстрировали уверенные навыки своего "ремесла" выбраковки. Двор, огороженный средней высоты деревянным забором, находился сзади медпункта. У коновязи стояло с десяток подвод. Все говорило о том, что репатриантов ждали новые события в их жизни. Но какие ? Люди инстинктивно жались друг к другу, матери прятали детей за себя, а старики выдвигались вперед. Напряжение нарастало… Холод тоже…
- Так, господа, слушайте…, и внимательно !
Откормленный фельдшер, с закатанными рукавами до локтей, взошел на крыльцо и зычным голосом обратил на себя внимание, ожидавших своей судьбы, репатриантов.
- Сейчас, у кого есть жалобы на здоровье, по пять человек входите сюда, остальные – в эти ворота пункта для санобработки, всем понятно ?
Толпа продолжала мрачно, с испугом в глазах, созерцать происходящее… Подобная реакция не была новостью для медиков. Человека четыре из них привычными движениями стали выбирать из толпы людей и подводить к медпункту. Глаз у фельдшеров на тяжело больных заразными болезнями был наметан. Они мгновенно вычислили несколько десятков человек, с воспаленными глазами от нагноений, харкающим кашлем, спутанными волосами на голове, кишащими вшами – вечными спутниками туберкулезников. Этим "выбракованным" было абсолютно все равно, что с ними сделают дальше, лишь бы скорей закончился этот кошмар… Елизавета вцепилась в детей. "Слава Деве Марии, минула нас такая участь !". Оставшиеся "здоровые" были заведены во двор. Выстроившись в колонну по два человека, ждали очереди на санобработку. Как таковой санобработки, собственно, и не было. Люди по очереди подходили к широким столам, где записывали фамилии, выдавали ватники, три буханки черного хлеба, соли, две пачки чая на семью. После этого предлагалось поступать в распоряжение бригадиров леспромхозовского хозяйства, которые производили опросы о владении специальностями, определяли "на глаз" физические возможности каждого, предписывали тот или иной производственный участок. Елизавету Васильевну крайне беспокоило то обстоятельство, что, во-первых, Анта с Розой остались перед медпунктом сторожить их имущество, а, во-вторых, Вероника с Эрной не достигли семнадцати лет, в бригады зачислить не полагалось, следовательно, и ватники им не положены… Но самое страшное то, что работать придется одной, а кормить четверых, о себе не думала…
- Зиберт Генрих Герихович, бригадир 7-го Максаковского лесоучастка, - представился вновь сформированной бригаде мрачноватого вида, лет шестидесяти, мужик. Судя по акценту, он был выходцем из Поволжских немцев, - сейчас следуйте за мной. Моя бригада живет в 3-м бараке, это не далеко от сюда… Разместитесь на свободные места. Через час-полтора в столовой вас ждет обед…, чем богаты, как говорится… Вечером – баня… Женское отделение и мужское… Вот так вот… И предупреждаю, - не бросайтесь сразу на еду…, если жить хотите… Ну, а завтра с шести утра на участок. Кому и чем заниматься, узнаете на месте. Все ли вам понятно ?
Бригада новичков при словах "обед" и "баня" заволновались. Раз такое дело, значит, жить можно будет…
- А скажите, Генрих Генрихович, - после небольшой паузы раздалось из толпы, - мы под конвоем будем, или как…
- Вы спецпоселенцы, с теми же правами, что и остальные граждане, с небольшой лишь разницей…
- С какой ?
- Выехать от сюда не сможете…
"В ближайшие лет сто" – вслух не произнес.
- Собственно, вам скоро все и так объяснят довольно доходчиво… Еще вопросы есть?
- А вы сами давно здесь ?
- С 1935 года…
- ? ? ?
- А на что жить-то станем ?
- На то, что заработаете… Зарплату выдаем в начале каждого месяца за прошлый отработанный с вычетом за питание в столовой и на деляне… В поселке есть большой рынок и магазин. Там и будете отовариваться…, на сколько заработаете…
-
х х х

… Подхватив вконец  продрогших Анту с Розой, Елизавета Васильевна, Вероника и Эрна, взвалив на себя свое нехитрое хозяйство, поспешили в след за Зибертом. Что-то подсказывало Елизавете, - он им надежда и опора. Кто знает, может ей так хотелось думать… Барак №3 значительно отличался от пересыльного, в котором репатриантам пришлось коротать кошмарную ночь. Войдя во внутрь, обратили внимание на то, что в нем чистота и аккуратность. Огромная "буржуйка", стоящая в середине помещения, излучала тепло. Кубриковая система обозначалась небольшими деревянными перегородками. Естественно, что "лучшие" места были у топки, и все они были заняты. Так уж сложилось, что "удобные" места доставались тем, кто имел наибольший срок поселения. А освобождались эти кровати довольно часто. Смертность была достаточно высокой, да и подросшую молодежь забирали кого на другие стройки, кого в Красную армию, а кого… в места, не столь отдаленные… Так или иначе, но в бригаде Зиберта сосредоточились в основном немцы. Им спешить некуда ! Лизе и детям достались кровати и тумбочки армейского образца в дальнем кубрике. Девчонки радовались так, буд-то вернулись домой, в Маринск…
   Часа через три в проеме дверей замаячил бригадир. Новопоселенцы сразу же бросились к нему с вопросами.
- Скажите, вы говорили про…
- Что, уже разместились ? – перебил их бригадир…
- Да, но…
Бригадир, не останавливаясь перед воспрашающими, медленно продвигался вдоль кроватей, осматривая порядок расселения. Однако, люди в след ему продолжали выкрикивать свои проблемы.
- Дети сутки во рту ничего не держали…, умрут ведь… Вчера похоронили пятерых уже…
- Знаю.
Зиберт, расстегнув ватник, присел на один из табуретов. Он знал, что прямого разговора со своими, теперь новыми подопечными, нельзя избегать. Лучше сейчас их настроить на нужную волну, пока еще они ни в чем не разобрались…
- Вы, вот что: - привыкайте к мысли, что здесь никто за вас особо беспокоиться не станет. Крутитесь сами… Это сегодня только за государственный счет вас поддержим, а дальше сами… Нормы выработки доведу завтра на каждом участке…
Судя по тону и содержанию речи бригадира, поселенцы сразу поняли, что здесь не принято жаловаться на личную жизнь, на проблемы, здесь не то место, где можно распоряжаться своими способностями по велению души, здесь ты или есть, или тебя нет… «Терпеть надо…, и никому не рассказывать тут о прошлой своей жизни!» - подслушала Елизавета разговор двух женщин во время знакомства. «Господи, как же молчать о прошлом, когда в том прошлом мой сынишка и муж… Молчать, значит, сидеть и ждать…, пока жизни хватит…»
- Так, товарищи, прошу всех на выход, - прорвался сквозь горькие думы Елизаветы голос бригадира, - предупреждаю, - будьте спокойны, соблюдайте порядок ! Иначе отменю обед!
Поселенцы потянулись к выходу, но голод разуму не подвластен! Все прежние инструктажи и указания о правилах поведения, напрочь были забыты. Каждый боялся, что ему не достанется порции долгожданной еды. Однако, Зиберт был непреклонен:
- Мне, что милицию вызывать для усмирения, или сами угомонитесь ? Куда ломанулись ! Сначала матери с детьми, потом, после команды – остальные ! Да, имейте же вы совесть…
Так называемый обед прошел быстро. Предупреждения Генриха Генриховича по поводу сдержанности во время еды, вольно или не вольно, но сработали… Порции горячих щей настолько были малы, что «переесть» не представлялось возможным. А вот хлеб съели весь до крошки. Дети повеселели. Матери успокоились. Елизавета Васильевна, наученная горьким опытом, одну буханку оставила на «ужин». Вкус подсоленной горбушки с кипяченой водой был божественным! После помывки в бане, все, вновь прибывшим, выдали по комплекту нижнего белья и по четыре рубля на каждую семью.
- Это вам стартовый капитал, товарищи, - съязвил все тот-же дедок-казначей, записывая фамилии в ведомости, - дальше, как повезет…, э-э, хе-хе…
Народ, конечно же, оценил «великую» заботу власти… К позднему вечеру бунтарский гомон утих. Дети мгновенно уснули. Слышалось только громкое потрескивание смоляных поленьев в топке, да ленивый разговор двух стариков-дневальных, обеспечивающих тепло в долгую, теперь уже можно сказать, зимнюю ночь. Через пару дней декабрь 1945 года вступит в свои права…

х х х

… Дурманящий запах махорки, распространяющийся по бараку от дневальных, несмотря на то, что очень старались выдыхать дым в поддувало, щекотал нервы курящих новопоселенцев. Артур Францевич не выдержал и, насмелившись, подошел к мирно беседующим старикам.
- Чего земляк маешься ? Ну, не райская ли жизнь, а ? Напоили, накормли, помыли и спать уложили…
-  Денег еще дали, - проскрипел второй дневальный, раскрывая дверцу, подбрасывая поленьев в прожорливую топку.
-  Конечно,  теперь и жизнь начинать можно…
Артура Францевича подкупала эта идиллия: горячая топка, прыгающие по всему ночному бараку блики огня, пробивающихся сквозь щели, неплотно закрывающейся дверцы буржуйки, отсутствие всякой суеты, и два старика, мирно беседующих меж собою за самокруточкой… Что еще может пожелать себе в годах, и усталый от этой несправедливой жизни, человек ?
- Откуда в наши края-то ?
- Родом с Одесской области… А вы ? – осторожно стал интересоваться Артур Францевич. - Все мы тут земляки…, особенно там, на деляне…, хе-хе…
- Ну, и как тут тебе ? Зовут-то как ? – в свою очередь стали осторожно приглядываться к собеседнику истопники.
- Артур… Францевич… Закурить бы, мужики… Сил уж нет…
- Да, мы уж, поняли…, на, держи… Дымок в поддувало пускай, а то народ нервный бывает… Чайку хочешь ?
- Ну, если вы так великодушны, почему бы и нет…
- Наше великодушие на столько велико, насколько позволяют обстоятельства… Чай, вот нам, по пайке в дежурство положено, а табачок свой…
Замолчали. Каждый подумал, что за такое короткое время успели наговорить лишнего… А куда денешься, новые люди в бараке, значит, за их плечами свежие новости, причем, правдивые… Другое дело, - кто их рассказывает, в каком месте и в какое время ! В данном случае истопникам этот, по всем признакам их одногодок, не вызывал опасений на провокацию. Интуиция давно уже адаптировалась к законам бытия в условиях подневольного поселения…
- Откуда вас судьба-то занесла в наши благославенные края ?
- С Германии… Думали, что домой везут…
- А-а, "изменники Родины", значит…, ну, тогда считай, что ты дома… Нам-то, кулакам-мироедам…, хе-хе…, амнистия улыбается… Многие уж отсюда откинулись… А вашему брату… И не мечтайте даже…
На Артура Францевича произнесли тяжелое впечатление эти слова и обыденность тона, с которым они прозвучали. Он понял, что эти старики успели такую жизнь прожить, понять такое в ней, что ему еще предстоит разобраться и приспособиться, если, конечно, хватит сил и духа… Его сознание стало впитывать реальность, которая уводила от привычного понимания законов жизни. Тут не должно быть соседей, товарищей, друзей. Тут нельзя делиться ни с кем своими радостями и огорчениями… Тут надо понять, почему ты должен быть на грани жизни и смерти… "Какой с меня толк на лесозаготовках ? Дойти до деляны и не вернуться ? И что значит: - "изменник Родины" ? Вот интересно: - каким образом внукам моим объяснят, что они, не успев оторваться от груди материнской, стали этими самыми "изменниками…? Вот, интересно !… За последние два месяца столько смертей перед глазами…, и все больше дети, да женщины… А это как, потому что "изменники" ? Вот, и сегодня… Куда дели тех, кого фельдшера выбраковали… «Изменники»…"
- Че, задумался, землячок ?
Артур медленно потягивая кипяток, не отрывая немигающего взгляда от прыгающего в топке огня, медленно произнес:
- Одно не могу понять, какой был смысл нас сюда везти ? Мы, что ж, меньше пользы принесли бы государству, работая дома ?
- Ты, вот что…, друг, - истопники многозначительно переглянулись, пригнули головы и перешли на шепот, - здесь не то место, где можно размышлять о справедливости, особенно тебе… И вообще, по-придерживай язык… Мы-то, тебя поймем, за пятнадцать годков насобачились…, другие – нет !
Замолчали.
- Ладно, земляк, иди спать, а то скоро обход комендантский… Иди с Богом, дорогой… Иди !
… Артур Францевич в эту первую "обустроенную" ночь был не единственным человеком, из вновь прибывших, который мучительно пытался понять формулу новой жизни. А она, похоже, очень проста: - теперь нужно начинать все сначала. А вот что определит возможность почувствовать себя человеком и гражданином, - покажет время… Война же закончилась ! Однако, ни он, ни другие его соседи по кроватям в этом бараке, приютившим их души в эту первую ночь мирной жизни, не могли знать, что вспомнят о них только через одиннадцать лет… Но, только лишь – вспомнят…
… Всю свою жизнь я пытаюсь понять, каким образом эти изгои сумели найти в себе силы сохранить человеческие качества, позволяющие адаптироваться в политической системе страны в те первые послевоенные годы… Всем известна маниакальная подозрительность Сталина в первые годы мирной жизни. Конвейер смерти им вновь начал раскручиваться… Вполне очевидно, что любая ошибка репатрианта, находящегося на спецпоселении, любое проявление слабости физической или моральной, либо банальное непонимание того, что от него хотят, могло привести, да, собственно, и приводило к гибели. Ведь, эти люди вполне трезво отдавали себе отчет в том, что их судьбы никого не интересуют, что их уровень жизни загнан за пределы разумного и возможного специально. Я уверен, что те репатрианты-немцы, которые дожили до 1956 года и сохранили твердое сознание и память, не испытывали острого желания легализовываться в многонациональном сообществе Союза Советских Социалистических Республик. Если проанализировать категории эмигрантов конца 60-х и начала 70-х, то вполне очевидно, что уехали в первой массовой волне те немцы, которые в большинстве своем являются прямыми потомками тех 45-го года репатриантов. И потом, тысячи Советских немцев после 56-го года правдами и неправдами меняли места жительства по Советскому союзу, медленно приближаясь к своим родовым довоенным местам. Украинские немцы, например, в своем большинстве смогли осесть в Молдавской ССР, Поволжские немцы часть, отмахиваясь от угроз властей, возвращались на свои земли и начинали жизнь сначала. Другая часть осела в Астраханской и Волгоградской областях. Повторяю, я веду речь о категории немцев-репатриантов 45-го и 46-го годов и их прямых потомках. Мои выводы базируются только лишь на личных наблюдениях… Добротных исторических исследований я, пока, не встретил… Спросите, а эта "мутная" вода причем здесь?… Отвечаю: -   если моя формула имеет право на существование, то ни тут ли кроется ответ на вопрос – имеет ли отношение массовая эмиграция Советских немцев в 60-х, 70-х и 80-х годах к  попытке  избежать будущих возможных геноцидных проявлений власти к нации?
… Утро следующего дня окончательно приземлило "изменников Родины" к реальности перспектив дальнейшей судьбы… В шесть часов утра жители барака №3 закопошились, словно муравьи. Основательно укутываясь в свое рванье, спешно выходили из своего логова. Перехватив в столовой рабочей пайки, уходили к месту сбора бригады. Бригадир, пересчитав своих подопечных, распределил и вчерашних прибывших… Старики, кому было за шестьдесят, оказались в команде, в чьи обязанности входило подготовка бревен к вязке и сплаву: - обрубка сучьев и веток, складирование последних в отдельное место. (Крупные обрубыши нужно было транспортировать к баракам для последующего использования в виде топлива). А работоспособные женщины были определены в бригаду в качестве подсобниц сплавщиков, где и оказалась Елизавета Васильевна. Подготовленные бревна они обязаны были сталкивать по специальному уклону в реку, где их ловили сплавщики, вернее сплавщицы, но уже опытные, т.е. те, которые  не первый год хлебали милости от власти в Максаково. Елизавете Васильевне и ее подругам лом  поднять не под силу, не говоря уже о самом бревне… Но, они усвоили простую истину: - другого способа прокормить детей в течении будущего месяца им предоставлено не будет… И силы нашлись… Изнурительный, каторжный труд, стимулируемый матами мужиков-сплавщиков и ответственностью за жизнь детей, выматывал так, что к вечеру сознание находилось на грани потери. Голодные обмороки среди сплавщиц - обыденное явление…


х х х

… Наступил январь 1946 года… Ничего не менялось в жизни репатриантов, кроме одного: - силы уходили, дети худели… Полученной зарплаты едва хватило на крупу. Соль и чай Елизавета Васильевна экономила за счет рабочего пайка. Хоть и запрещено было, но так делали все матери… Генрих Генрихович делал вид, что не замечал "нарушений" режима сплавщицами… Его больше волновала другая ситуация. Январские морозы сковали реку льдом, только лишь огромная полынья в середине реки оставалась не подвластной морозам… Чтобы отчитаться о выполнении плана, нужно впихнуть стволы в эту полынью… Бригада на деляне тоже стала "буксовать". Как только мороз дал "слабину", повалил снег. Все тропы в момент завалило сугробами. А это означало, что вставать на смену нужно не в шесть утра, а в четыре утра… Безисходность, отчаяние и страх за свои судьбы и судьбы детей гасило волю ! Вечером около окоченевшей Елизаветы суетились Вероника с Эрной. Готовили "ужин" на буржуйке, отпаивали ее горячим кипятком… Вероника и Эрна пытались делать попытки помогать матери, но каждый раз мужики-сплавщики их прогоняли: - "А, ну, марш домой ! Отвечай тут за вас !" А между тем, женщины-сплавщицы, большинство из них не видевшие таких морозов и снега, не имея ни малейшего представления о законах таежной жизни, не могли миновать простудных заболеваний и пневмонии… Не минула эта участь и Елизавету Васильевну. В середине марта интенсивность работы стала увеличиваться. Тропы к делянам были проторены, и лес пошел… Рабочий день уже клонился к концу. Неимоверная усталость и сумерки притупляли бдительность, потеря которой смерти подобно. Катившееся сверху бревно, развернулось и уперлось комлем в приямок у самого края спуска, который от берега был освобожден ото льда… Несколько женщин-сплавщиц, пытаясь освободить застрявший конец бревна, были увлечены в воду. Находясь по пояс в ледяной воде, Елизавета Васильевна еще какое-то время пыталась развернуть его по ходу. Вязальщики, матерясь в три горла, пытались объяснить ей, как нужно действовать. Но что могла она сделать, если по-русски понимала очень плохо, а холод сковывал, и без того ослабевшее тело ? Ровным счетом – ничего !
… Возвратившись в барак в виде огромного ледяного комка, привела в ужас своих детей. Попытки отпоить ее горячим кипятком ни к чему не приводили. Елизавета Васильевна сцепила зубы... Болезнь переносила молча. Ничего она не боялась в этот момент, только одного: - смерти ! Что с детьми-то будет ! Скольких сирот уже увезли от сюда в дет приемники ! Она всеми силами терпела боль в низу живота… Высокая температура держала ее в полузабытье… Нельзя терять сознание… Можно и не вернуть его… Что с детьми будет  тогда ?
… Через дней пять в барак заглянул и фельдшер с очередным обходом больных работников, которые не вышли на работу. Ему, прежде всего, нужно было доложить начальству, что невыход на работу того или иного лесоруба или сплавщицы, не симуляция, а уж потом оказать посильную помощь, в пределах которой он был компетентен. Пределы эти имелись, но весьма скромные. Сами больные понимали, что находиться в лежачем положении недопустимо… Больничных листов репатриантам выдавать не полагалось, а это означало, что заработка не видать. Понимала это и Елизавета… Бог миловал, воспаления легких не случилось, но невыносимая боль в суставах ног и животе не давала возможности подняться и выйти на работу… Где и как доставали дочери еду, никому не известно. Наверное, кто-то из соседей иногда подкармливал. Иногда Генрих Генрихович в скромных кульках передавал ребятишкам вареные картошины, крупу, чай… Конечно, он мог бы, единолично оказать посильную помощь детям Елизаветы, но таких, как она - в каждом бараке валялось десятками. С него спрашивали выработку, а не степень проявления заботы к "немецким пособникам"… Он сам ждал своего освобождения из спецпоселения, которое можно только заслужить…

х х х

… Наступил апрель. Нет, нет, а солнышко иногда выбрасывало свои непутевые лучи, которые, вырвавшись из-под низко висящих туч, начинали дразнить жадным теплом обессиленные тела каторжан… Тупая боль в животе стала затихать. Надо идти на работу ! Дети раздобыли где-то лоскуты от старого ватника, клеенки, и обвязали ноги и грудь матери… Надо идти на работу, возможности на дальнейшую жизнь иссякли… Надо идти на работу !
… Веронике в январе исполнилось 15 лет. Видеть, как затухает мама на лесосплаве, больше не могла… В поселке готовились к весенне-полевым работам. Здесь тоже нужны были рабочие руки. Не многим ребятишкам посчастливилось получить хоть какую-то возможность дополнительного заработка… Веронике, благодаря ее, не по годам, силе – повезло. Ей разрешили подрабатывать в поле, но всего пол-дня… Малолетняя !
Не осталась в "долгу" и Эрна. Она вспомнила уроки бабушки, которая учила ее вязанию варежек, носков и прочих изделий. Как выяснилось в последствии, ее особенные узоры на варежках весьма привлекали местных, и они с удовольствием покупали у нее все, что ею предлагалось. Так или иначе, но голод понемногу отступал… Голод-то отступал, а старые думы о Йозефе возвращались и терзали душу с новой силой… Однажды улучив момент, Елизавета подошла к коменданту, который появился на участке, и попыталась ему высказать свои опасения о потерянном сыне, оставленного в Германии. Тот терпеливо ждал, пока сплавщица соберет весь запас русских слов и выстроит свою мысль.
- Ну-у, милая моя, у каждого своя судьба… Ты, лучше подумай, как последних не потерять… Придет время, всех найдут… И каждому воздастся по заслугам…
Елизавета согласно кивала головой, больше понимая миролюбивый тон этого хозяина жизни, чем смысл его слов…
- Пять лет всего-то, пацану ее… Чего ему-то воздастся, - проскрипела учетчица Анна, - ты думай, чего городишь-то… Она ж помочь просит в поисках сына, а ты про…
- А хрен ее поймешь, чего она бормочет…
Вопросительный взгляд Елизаветы так и остался без ответа. Комендант зашагал во свояси…  "Что-то много вопросов стали задавать в последнее время…" В этот раз эта мысль в его голове задержалась на долго…





Ч А С Т Ь    7

Я ВЕРИЛ И ЗНАЛ…

1.

…Варвара Максимовна не спешила домой… Тяжелые впечатления от только что закончившегося Пленума Райкома ВКП (б) не давали покоя. Пожалуй, впервые за все последние неимоверно тяжелые годы она почувствовала страх… И сейчас она искала уединения для того, чтобы разобраться в причинах своего состояния. Того требовала ее цельная и рациональная натура…
    На часах около половины двенадцатого ночи. МТС – единственное место, где можно было спокойно, в своем кабинете, поразмыслить. А думать было над чем…
Войдя в цех по ремонту двигателей и ходовой части, заспешила в направление к своему кабинету. Привычным взглядом окинула рабочие места специалистов. Все, как всегда. МТС, как и прежде, продолжала работать в две смены.
… Январь 1946 года для хозяйств района был полон надежд на изменение жизни к лучшему. Если уж в такой войне вышли победителями, то теперь-то…  Руководители колхозов и совхозов с окончанием войны естественным образом ожидали неких послаблений режима функционирования, надеялись, что сейчас у них появиться возможность осмотреться, поразмыслить над перспективой развития производств. Придет помощь государства в плане обустройства обнищавших колхозников, появится возможность ремонта и строительства ферм, кошар, свинарников, заработают сельпо, откроются фельдшерские пункты и другие, социально значимые объекты. Они наивно думали, что страна вспомнит о тех, кто помогал своим самоотверженным трудом на колхозной ниве добывать победу  над треклятым Гитлером. Ох, как они верили, что на Пленуме на  головы посыпятся  ожидаемые "знаки внимания и благодарности"! Зря тешили себя иллюзиями… Сильнейшая засуха в центральной части России, Украине, Белоруссии и без того настрадавшихся от фашистской оккупации, ударила по экономике Союза так, что под угрозой срыва оказался весь комплексный план восстановления народного хозяйства страны. Только и осталась надежда на Алтайский и Краснодарский края. На Алтае стабильно продолжали работать все предприятия, которые были эвакуированы из-под самого носа фашистов, колхозы и совхозы  все до одного числились в статистических отчетах, как работоспособные. Ну, а Краснодарский край Господь наградил богатейшей землей и благодатным климатом, тем более, что у них было время для восстановления сельхозпроизводства после освобождения края Советской армией. 
"Так что, товарищи коммунисты, нет у нас с вами времени ни для отдыха, ни для расслаблений…"  Слова словами, но когда был озвучен план сдачи зерновых, мяса, молока, шерсти к осени 46-го, в зале наступила тишина, как две капли похожая на ту, октябрьского Пленума, в 41-м… Многие подумали: - "…А война-то, буд-то и не закончилась…" О высокой ответственности каждого присутствующего на Пленуме, говорить много не пришлось, - в зале сидело достаточно  людей из органов внутренних дел, которые в прениях участия не принимали, а только буравили немигающим взглядом выступающих и слушателей…
Варвара Максимовна задолго до Пленума по депутатской  линии была проинформирована о тяжелом положении страны и недостаточной роли Советских органов власти на местах. Правда, там, на верху, считали, что надо больше заниматься мобилизацией людских ресурсов, поднимать роль первичных партийных организаций и депутатов сельских поселений. Она не могла объяснить себе не покидающее чувство легкого раздражения. "Как их мобилизовывать, когда вся автотракторная техника на издыхании ! Плуги, бороны в крайне не достаточном количестве. Покупать их не на что ! А люди: - объясни им теперь, что работать сейчас в поле придется гораздо больше, чем в войну…"
… Бахолдиной показалось, что рабочая атмосфера в цехе не была такой деловой, как прежде.  Толкался среди слесарей старший механик Михаил Федорович Бочарников. "Он-то чего здесь делает ?" – недоумевала Варвара Максимовна, - "выдал производственное задание и иди домой, завтра днем работы полно… Ну, а коль здесь находишься, чего взгляд-то отводишь…" Бахолдина остановилась, потом подошла к своему первому помощнику.
- Что-то случилось, Михаил Федорович ?
- Случилось, Варвара Максимовна…, если не сейчас, так весной, точно случится…
- Да, говорите толком, Бочарников и конкретно…
- А что говорить, Варвара Максимовна ? Вы посылали меня в Рубцовск за запчастями для ХТЗ-15/30 ? Посылали. Ну и что… Весь наш фонд отгрузили на Украину и еще черти куда… Им, видишь ли, указание сверху ! А мы, значит, опять снизу ! Всю войну горбатились, горбатились… «Спасибо» услышать, и то хрен дождались !  Ну, выходим во вторую смену, а что делать-то ? Сидеть, да курить, что-ли ? А кое-кому из нас такое "сидение" боком может выйтить…
- Кое-кому, это кому ? – Варвара Максимовна тут же смутилась от своего несуразного вопроса.
- А вы, вон, с этими, прикомандированными-спецпоселенцами поговорите… Сами знаете, ребята сурьезные, руки растут откуда надо… Им присиживать тут без результатов дела – все одно, что назад в лагеря… Глядишь, и мы с вами за одно, да следом…
- Слушай, Бочарников ! – Бахолдину возмутил развязный тон старшего механика, таким его она никогда не видела, - выбирай выражения и следи за мыслями…
- Извините, но только чего делать-то будем весной, причем, уже этого года ? Чем работать ? Можно, конечно, из двух-трех ХТЗ собрать один, но, только плана пахоты нам никто не уменьшит… А плуги ? Лемехов-то, совсем нету. В общем, надо что-то решать срочно ! Это ж надо, - свой тракторный под боком, а запасные части не получишь…
- А почему ты мне не доложил сразу после возвращения ? Дорогу к райкому забыл что-ли ?
- Так, хто меня впустил бы на ваш Пленум…
Бахолдина вдруг поняла, что в данный момент именно ей нужно быть крайне осторожной в выборе аргументации. Это раньше от одного только взгляда ее человек понимал, что нужно делать… И врать людям тоже нельзя…
- Все сказал, Михаил Федорович ?
- Так точно, - по-военному выдохнул старший механик.
В цехе наступила тишина, только прикомандированные молча продолжали возиться с одним из двигателей.
- Да, действительно, сегодняшний Пленум прошел в очень тяжелой атмосфере… Это правда, мужики… Тяжело стране… Вы даже не представляете, как…
Бочарников взмахом руки дал распоряжение прикомандированным специалистам немцам прекратить работы и подойти, но те не двигались с места, пока Бахолдина не посмотрела в их сторону. Варвара Максимовна стала продолжать.
- Западная часть страны разрушена, к тому же сильнейшая засуха уничтожила даже те посевы, которые крестьяне кое-как сумели взрастить на свободных от снарядов и бомб землях. Больше того, промышленность еле дышит… Так что, мужики на нас надежда… Нам кровь из носа, хотя бы года три… продержаться… Не мне вам говорить, что на Алтай Партия и Правительство нашей страны возлагает большие надежды… Только вы не забывайте, война закончилась…
Мужики загудели.
- Ну, это уж…
Выдержав небольшую паузу, Бахолдина продолжала.
- А если Москва надеется на нас, то и поможет… В ближайшее время в наш район прибудет около тридцати тракторов с Урала… Но меня, честно скажу, крайне беспокоит такое известие.
- Почему ? – мужики еще плотнее приблизились к Бахолдиной.
- Трактора модификации С-80… А это совершенно принципиально отличный от пятнадцатисильного. На гусеничном ходу, двигатель другой, ну и так далее… Нет у нас ни механизаторов, имеющих опыта работы на нем, ни специалистов-ремонтников… Мастерские наши не приспособлены для ремонта… А, главное, времени нет… Танкистов фронтовиков в районе не так уж много, да и то… Кто продолжает дома в своем хозяйстве трудиться, а кто… В пивных просиживает… Специальных преподавателей на данный вид трактора найти будет очень сложно… Опять же, времени просто нет…
- Да-а, действительно, проблема…
Мужики молчали. Однако, атмосферы безисходности Варвара Максимовна не чувствовала. А ее интуиция никогда не подводила…
- Зря вы так, Варвара Максимовна, горячитесь, - в наступившей тишине прозвучал тихий, но твердый голос Андрея Баумана, одного из прикомандированных специалистов, - не надо бояться челябинца ! Конечно, это другая машина, и в эксплуатации посложней. Мощная, конечно, … С одним корпусом на нем не наработаешь…
Никак не ожидала Бахолдина, именно сейчас, полемики. Не имела привычки дискутировать во время дела, но тут она нуждалась в выяснении истинного отношения своих работников к проблеме… Мудрость взяла верх над привычкой.
- Интересно… А как вас зовут ?
- Андрей… Генрихович… Понимаете, что касается эксплуатации С-80, то мы на нем работали уже и в Казахстане, и в Омской области… Так нам еще перед командировкой сюда говорили, что во всей стране ожидается переход на другую технику… Вот вам и курсы ! Ну, а фронтовики, особенно танкисты…, так кто с ними толком-то разговаривал ? Молодежь кроме того, что убивать врага, ничего не умеет… Вот и болтаются по пивным да чайным… Ну, и наконец, мы, – сколько ж можно держать нас на привязи в спецпоселенцах да в мобилизованных ? Начнете платить механизаторам по другим расценкам, то особо и уговаривать никого не придется. Извините, никого не хочу обидеть, но все-таки работа тракториста отличается от работы колхозника…
Мужики одобрительно закивали головами. "Верно Андрюха говорит… И не боится, чертенок !"
С первой минуты появления этой группы прикомандированных немцев, этот паренек выделялся из всех своей неуемной энергией и желанием быть полезным. До всего ему было дело. Трудно определить, чего он не умел или не знал, чего не понимал… Даже старые, опытные механизаторы частенько обращались к нему за различной помощью и советом… А ведь, мальчишка еще совсем: - 20 лет пацану !
- А скажите, молодой человек, - Варвара Максимовна слегка улыбнулась, как бы поощряя "дерзость" этого юноши, - какие ваши предложения, конкретные ? А то, ведь, критиковать-то, знаешь, не хитрое дело…
- Пожалуйста !
Бахолдина с удивлением вскинула брови и напряглась во внимании…
- Если даже в долг нельзя получить запасные части в Рубцовске, в чем я лично сомневаюсь, - те же рабочие то ж хлебушка хотят, то восстанавливать ХТЗ нужно от простого к сложному… Из самых "утильных" собирать, как и говорит Михаил Федорович – из двух один… Это позволит нам не тратить время на изготовление некоторых запасных частей самостоятельно… На начало пахоты выйдет меньше тракторов, но качественных… А там и С-80 подойдут, обслужим, обучим одновременно и присоединимся…
Андрей бы и еще испытывал нервную систему Варвары Максимовны, но сзади к нему подошел его отец и слегка толкнул в бок.
- Ты угомонишься когда-нибудь, стервец ! Вот болячка-то на мою голову… Вы, уж, извините, Варвара Максимовна, его… И в кого такой ? Без тебя не знают что - ли, как государством править? Иди, вон, лучше протяжку крышки блока закончи и к стенду на обкатку движок кати… А то разошелся тут…
Андрей, во избежании крутых "аргументов" от отца, ретировался за спины своих товарищей, обиженно засопев… Мужики рассмеялись. Они частенько бывали свидетелями споров отца и сына. Ни тот, ни другой не уступали друг другу… Бахолдина вдруг вспомнила эту фамилию. Перед Пленумом  начальник спецкомендатуры  вручил ей небольшой конверт. Прочесть документ смогла только на одном из перерывов… На маленьком  листочке казенным языком излагался ответ на запрос спецпоселенца Баумана Генриха Ивановича из Краевого Управления, из которого стало ясно: - Жена, Ирина Оттовна, дочь Марта Генриховна погибли в одной из шахт "Кузбасуголь" при обвале породы… Вспомнив об этом, Бахолдина почувствовала стыд и досаду за себя. "У них горе, а я с ними решаю тут глобальные проблемы…" Оповестить Бауманов она решила в другой, более подходящий момент…, чуть позже.
- У вас, Генрих Иванович, замечательный сын… За-ме-ча-тель-ный ! Ладно, товарищи, поступим так: - завтра к семи утра жду у себя вас Бочарников с мастерами ремучастков. Обсудим ваши предложения… Конечно же, решение найдем…
…Машино-тракторые станции, как таковые, не вызывают у меня лично никаких противоречивых впечатлений, в отличии от системы коллективизации в СССР.
В 1928/1929 г. колхозы, которые были оформлены организационно и политически в системе народного хозяйства страны, получили кредитов до 170 млн. рублей. Харьковский и Челябинский тракторные заводы получили внушительный заказ на производство тракторов, что позволило увеличить тракторный парк почти в два раза. В 1927 году совхоз имени Т.Г. Шевченко (Украина) организовал тракторную колонну для обслуживания крестьянских хозяйств. Этот почин был подхвачен всей сельскохозяйственной кооперацией. К осени 1928 года уже действовало 13 колонн, которые обслуживали свыше 6 тыс. крестьянских хозяйств земельным массивом более 66 тыс. га. Постепенно тракторные колонны перерастали в МТС. Казалось бы, верное решение. О какой индустриализации может идти речь без технической модернизации? Здесь Советы в тенденциях прогресса ничего нового не открыли. И стремление Сталина преодолеть столетнее отставание от Европы одним прыжком за десять лет, - тоже понять можно. Но только его благие устремления выстраивались кровавыми реками при уничтожении середняка и кулака на деревне, голодомора бедноты от которой захлебнулся даже он сам, опубликовав свои опасения в "Головокружении от успехов". И МТС, как организационная структура, стала жертвой политики социалистического преобразования сельского хозяйства. С одной стороны декларировался возросший союз рабочего класса с крестьянством на базе взаимного экономического интереса, а с другой… Почти все районы южной части Украины (а именно – 17 округов), Сибири, Средней Азии, Кавказа поражены неприятием политики коллективизации. Более того, уже к 1930 году рождается мотивированное противоречие в понятии союза рабочего класса и крестьянства.( Старобельский округ. Украина. Хутор Сеньков Беловодского района: - требования крестьян – "Спасайте нас, ведь вы же забрали у нас хлеб. Мы не хотим сдыхать с голоду… Рабочие пьянствуют, едят хлеб добытый нами, а мы голодаем" Докладная записка тов. Запорожцу ИНФО №437833 от 28.06.1930 г. Подпись: Ст. оперуполномоченный ИНФО Миллер)  Скажете, причем тут МТС? А все дело в том, что МТС, как структура, были в не критики и претензий со стороны крестьян. В каждой МТС из них работали "спецы" разных национальностей, причем, Советские немцы занимали одну из ведущих ролей. Но тут вскрывается извращенное коммунистической идеологией отношение к этим самым "спецам". Партийные хозяйственники с предубеждением относились  к техническим работникам. Они считали, что дело "спецов" – второстепенное и относится к буржуазному понятию. А дело "хозяйственников-работников" заниматься более важным – "общим" руководством производством, подписыванием бумаг и отчетов. Т.е., стоять на страже постулатов идеологии. (Уж не по этому ли к концу 1929 года на 283,5 тыс. членов групп бедноты приходилось 340 тыс. коммунистов в сельских парт. ячейках) Понятно, что при таком отношении к делу "общее" руководство должно было выродиться в болтовню о руководстве "вообще" и в пустоте подписывании бумаг, в возню с бумагой. Так или иначе, но роль "спецов" вырастала независимо от идеологических установок Партии. Надо отдать должное Сталину, он и тут проявил "бдительность". "Пора большевикам самим стать специалистами. Техника в период коллективизации решает все" (Сталин. Вопросы ленинизма, стр.. 444 – 446). Так вот, тут бы и нашим историкам развернуться и дать исчерпывающий ответ на причины последствий пренебрежения к тенденциям технического перевооружения сельскохозяйственного производства в период 20-х – 30-х годов. Наверняка бы мы имели сегодня полное представление роли МТС в сельхозпроизводстве в годы 2-й мировой войны, и коэффициента участия мобилизованных Советских немцев в качестве "спецов". Следовательно, можно было бы более точно вычислить меру вклада "мобилизованных" немцев в дело победы над Гитлером.
 
х х х

…На рабочем столе аккуратно были разложены карандаши, бумага, рабочие сводки и графики. Чернильница наполнена. Подтянув гирю на часах, Варвара Максимовна сняла пальто, и медленно опустилась на стул… Память снова и снова возвращала ее к сегодняшнему, нет, теперь уже к вчерашнему Пленуму райкома ВКП (б), который, как ей показалось, кроме общих призывов, ничего не смог толком сформулировать из стратегии развития сельского хозяйства в районе. Вернее, стратегия более или менее ясна… Не понятны формы и методы, которыми именно сейчас нужно будет пользоваться… До весны-то рукой подать… Если срочно не сконцентрировать материально-технические средства, год можно считать потерянным… А кто этого нам позволит ? Никто ! Ни власть, ни люди… Бахолдина погрузилась в диалог сама с собою…
"… И так, что же мы имеем ? Государственный Комитет Обороны – чрезвычайный объединенный орган партийного и государственного управления страной в сентябре 1945 года был упразднен. Его дела переданы Совету Народных Комиссариатов СССР… Все верно ! Значит, система управления народным хозяйством будет меняться… И теперь…, теперь возникла жизненная необходимость укрепления Советских органов управления, здесь на местах ! А вернее, не укрепление, а создание их ! Во время войны они, ведь, полностью были подменены партийным аппаратом, причем на всех уровнях… Варваре Максимовне стало не по себе от этих умозаключений. Уж не тут ли кроется причина снижения авторитета Советской власти ? Уж не об этом ли кричал Бочарников и этот юноша только что ? Это что ж получается ? Мы там заседаем, голову ломаем, как жить и работать дальше, а они тут все уже знают и ждут, когда же их родная власть начнет обеспечивать трудовой процесс, а не призывать… То-то ей бросилось в глаза, что недавний Указ Президиума Верховного Совета СССР о проведении очередных выборов, с тем чтобы в течении 1947-48 годов осуществить выборы в местные Советы депутатов трудящихся, абсолютно равнодушно воспринял народ… Уж, не опаздываем ли мы ? Воевали быстрей, чем… Такое впечатление, что там "на верху" жизнь налаживается сама по себе, а тут - сама по себе… Черт возьми ! Это как же правы мои мужики ! Если именно этой весной мы в посевную войдем энергично, без сбоев, да на новой технике, если продумаем систему стимулирования работы колхозников и механизаторов, то осенью не будет необходимости выгребать кровно заработанный хлебушек у крестьян с их амбаров ! Иначе, доверия к Советской власти не завоевать. А то, ведь, что получается: - колхозники свой трудодень-то через рынок в рубль превращают ! А надо, чтобы этим занималось коллективное хозяйство, в котором этот колхозник живет и трудится. Надо, чтобы работа в Советском хозяйстве была экономически выверенной потребностью, а не повинностью… Все верно !"
… Варвара Максимовна накинув шерстяной платок на плечи, зажав его скрещенными руками на груди, стала ходить по кабинету. Сложившийся уклад мыслей не давал ей покоя. Ей все явственней становилась истина: - не прими власть именно сейчас конкретных и точных по необходимости мер, то сибирского крестьянина уже никогда не загонишь в колхозы… Нет, этого она лично, во всяком случае, не допустит никогда ! Не для того свою жизнь положила, не для того ! Надо брать с собой Секретаря РК ВКП(б) Гурьева Григория Макаровича, кое-каких экономистов района, главного агронома МТС  Михальчука со своими расчетами и срочно ехать в Крайисполком !
… Утром Варвара Максимовна, отменив обещанную планерку, провожаемая недоуменными взглядами рабочих, захватив своих помощников, укатила в Райком… В Крайисполкоме они были не единственными, кого крайне беспокоили перспективы хозяйственной и политической жизни в послевоенный период… Повторения катаклизмов образца тридцатых годов никто не хотел не потому что, каждый руководитель боялся за себя и свою семью лично, хотя и это было тоже, а за то, что сибиряки, прошедшие войну на передовых ее рубежах были людьми, которые совсем по- другому оценивали теперь смысл марксистско-ленинской идеологии. Сибирский крестьянин раньше-то на слово никогда никому не верил, а теперь – тем более… В первый послевоенный год "своя рубашка к телу" как никогда чувствовалась ближе…




2.

… Я неоднократно стараюсь обращаться к проблеме морально-психологического состояния моего отца, которое интенсивно вынуждено было формироваться под воздействием складывающихся хозяйственных и политических действий государства в первые послевоенные годы, ибо мой оппонент на данном этапе не склонен, мягко говоря, относиться к данному тезису серьезно... Если судить о всей стране, в которой продолжала бродить победная эйфория, то мы видим, что она втягивалась в процесс осмысления всем мировым, прежде всего Европейским, сообществом итогов Второй мировой войны. Ведущие мировые державы США и Англия категорически были не согласны с решающей ролью СССР в победе над фашистской Германией. Понятна и их мотивация в консолидации при выработке антисоветского стратегического плана совместных действий на последующие годы. Лидер английской партии консерваторов, бывший премьер-министр Англии Уинстон Черчиль в речи 5 марта 1946 года в американском городе Фултоне, провозгласил манифест от имени политических руководителей всего капиталистического мира о создании совместной системы безопасности от коммунистической угрозы. Дальнейшая история возникновения и процесс развития холодной мировой войны нам известна. Просматривая ряд законодательных актов, выработанных Сталинским правительством в отношении Советских немцев на этом внешнеполитическом фоне 1941-1948 годов, осмелюсь утверждать, что в формируемой схеме новой Советской общенациональной идее, новых концепциях внутренней и внешней политики государства, места гражданам СССР имеющих статус "спецвыселенца", "спецпоселенца" и пр. – не было ! Подчеркиваю, - особенно это касалось Советских немцев. Исходя из логики Сталинской внутренней политики эта многомиллионная армия "неблагонадежных" не подлежала свободному, в общепринятом понимании, отождествлению в этой новой общенациональной идее. Тотальное недоверие к своему народу, к Советским немцам в частности, не позволяло ему использовать их в качестве свободных от оков трудового резерва на территории от Волги до западных границ страны. Понятное дело: - в Прибалтике, в Западной Украине, Белоруссии продолжались бои локального характера по уничтожению националистических формирований не согласных сотрудничать ни с Советами, ни с Гитлеровцами, где были и другие, достаточно мобильные силы, взращенные и оставленные фашистами для террора в тылу. Так что, Советский немец, очень к стати пришелся в навязываемой идеологии ненависти к врагам СССР, отвлекая антинемецкими выпадами, уставший от последствий войны народ, от умозаключений спецпоселенцев не в пользу коммунистической партии…
     Далее, публицистика образца 1985-89 годов достаточно объемно выплеснула на страницы газет и журналов разоблачительного материала о серьезном хозяйственном кризисе в первые послевоенные годы. (О политическом кризисе в области внутренней национальной политики исследователи из стаи перекрасившихся "крикунов-борзописцев" почему-то помалкивали) В частности, на одного работника приходилось примерно 1,6 л.с. энергетической мощности, а на 100 га посевной площади 23 л.с. Грубо говоря, на 3-4 поля приходилось 1-2 трактора модификации малой мощности типа ХТЗ-15/30 и одного прицепного комбайна. К концу 40-х годов СССР насчитывал примерно 250 тысяч колхозов. Однако, сколько из них в виду откровенной недееспособности и нерентабельности по вполне объективным причинам просто числилось на бумаге, - навряд ли кто сегодня скажет. В такой политической и хозяйственной ситуации "неблагонадежные" Советские немцы, которые остались в работоспособном состоянии, продолжали быть востребоваными в качестве дешевых трудовых резервов в борьбе за хлеб для обескровленной страны. Снова обращаю внимание моего оппонента на то, что ни в одних исторических исследованиях вы не найдете каких-либо цифр экономического вклада "мобилизованных" Советских немцев в послевоенном обустройстве страны! Можно узнать только их количество, используемых в различных отраслях промышленности, причем, в основе своей тех отраслях, которые исторически являлись крайне трудоемкими или неразвитыми. Создается впечатление, что советские  исследователи, сами того не подозревая, так и не смогли оторваться в своих трудах (очень нужных, к стати сказать…) от "камуфляжной" методологии в исследованиях внутренней национальной политики и ее последствий для Советских немцев. И тогда и сейчас, родившийся внутренний конфликт в душе каждого Советского немца, разрастающийся, как раковая опухоль, не позволял приобрести определенность в выборе приоритетов жизни… С этой наследственностью еще ни одно поколение немцев будет искать истину…

х х х

…В один из последних дней октября 1946-го Фридриху выпала редкая возможность появиться в селе Шипуново. Отогнав свой трактор на МТС, он отпросился у Бочарникова в спецкомендатуру отметиться, за одно узнать, нет ли каких-либо известий на его запрос о семье, который ему месяца полтора тому назад помог составить Бауман Генрих… Эта встреча врезалась ему в память на всю оставшуюся жизнь… Познакомились они неожиданно не без помощи суеты Мишки Тупикова. Фридрих после очередной отметки в комендатуре заглянул к нему в МТС, и тот без предварительного согласия, подвел к Генриху.
- Во, Иваныч, ознакомьси, - мой друган !
Генрих Иванович, не прекращая сосредоточенного обтачивания втулки, взглянув на Михаила поверх очков, мрачновато изрек:
- Миша, дорогой, если ты меня каждый раз будешь знакомить со своими многочисленными друзьями, да еще с длительными перекурами, меня привлекут за саботаж !
Фридрих напрягся. Он, ведь, неоднократно предупреждал своего неугомонного друга, что беспричинные знакомства не приемлет…
- Да, ты че, Генрих Иванович, помнишь, я тебе рассказывал ? Федор это, ну, по-вашему Фридрих… Готтлибович ! Забыл, ли че ли ? Ну, ты даешь ! – не сдавался Мишка.
- А-а, ну так бы и сказал сразу… А то – "друган"… Здравствуй, Фридрих Готтлибович, - Генрих перешел на немецкий, - пойдем отойдем в курилку, время все равно к обеду клонится…
Фридриха взволновал акцент нового знакомого. "Так разговаривали там, дома… Может, земляк ? Может, встречались где, до войны…, или в лагере ? Может, знает что о моих ? Ну, Мишка, стервец, а ведь, не забыл тот наш разговор…" Генрих Иванович тяжело как-то присел на скамейку, достал пачку папирос, закурил. Дребезжащий звонок в цехах известил механизаторов и ремонтников об обеденном перерыве. Мужики потянулись в свои закутки перекусить и перекурить. Фридрих обратил внимание на то, что Генрих выглядел очень уставшим. Замасленная спецовка висела на нем, словно была с чужого плеча. Узловатые пальцы подрагивали. Дышал шумно. Молчал.
- Ты, Фридрих, откуда родом ? – осторожно поинтересовался он.
- С Николаевской области…
Фридрих очень надеялся услышать от нового знакомого, что он тоже с этих мест. С надеждой посмотрел Генриху в глаза.
- Ну, почти земляки. Я с Херсонской…
"Осторожничает" – подумал Фридрих, - "тоже, видать, ученый жизнью…" И не ошибся.
- Не боишься ? Сидим тут у всех на глазах, - усмехнулся Бауман.
- Отбоялся я свое уж, - Фридрих небрежно махнул рукой, - а ты ?
- Я ? Я – нет…, теперь уже нет. За сына, да, - боюсь…
- Почему ?
- Да лезет во все дырки, все ему кажется неправильным, всех поучать надо, всем помогать стремиться… Его уж и Бахолдина на заметку взяла. Характер у чертенка…, боюсь, подведет когда-нибудь… Не знаю, что выкинет, когда узнает…
- Чего узнает ?
Генрих Иванович снова достал папиросу, закурил. Отвернулся в сторону и замолчал.
- Фридрих Готтлибович, а ты предпринял какие-либо меры по поиску семьи ? Не удивляйся, меня Михаил просветил…
- Обещали и Бахолдина и комендант посодействовать…
- Варвара Максимовна серьезный и порядочный человек, а вот за коменданта не ручаюсь… С него так же голову снимут, если кого-то из нашего брата придется отдавать в другой край… так что, навряд-ли он будет шевелить, даже пальцем… Ты, вот что, - сейчас помогу тебе оформить запрос, отнесешь его к Бахолдиной, чтобы она наложила свою резолюцию, но не как директор МТС, а как Депутат Верховного Совета, понял ? А потом, отнесешь его в секретариат районного Управления МВД. В таком варианте тебе обязаны будут ответить… Андрей, а ну-ка подойди сюда… Иди, сказал, - крикнул он в толпу, шумно переговаривающихся парней, - вот, мой наследничек, - с теплотой в голосе представил Фридриху своего сына, - сгоняй-ка за бумагой к секретарше, а то давно ты у нее не бывал… Сгоняй, сказал… Зачем, зачем – знать тебе все надо…
Через пятнадцать минут аккуратным почерком запрос был написан при помощи химического карандаша.
- Спасибо, Генрих, может, действительно, дело сдвинется с места…
- Сдвинется, сдвинется, ты, уж, мне поверь…
Генрих тяжело поднялся. В глазах стояли слезы… Фридрих почувствовал необъяснимую тревогу в душе.
- Скажи, брат, а твоя семья где ?
Бауман снова сел. Усиленно растирал лоб. Губы подрагивали.
- Знаешь, Фридрих, еще совсем недавно я был, оказывается, самым счастливым человеком, потому, что имел возможность верить в то, что найду их…
- И что ? Нашел ?
Фридрих уже стал жалеть, что спросил. Видно было: - Генрих на грани… Андрей забеспокоился состоянием отца, стал из далека пристально смотреть на них. Левая нога опять предательски разболелась…
- Ага, нашел…, - Генрих тяжело и судорожно-глубоко вздохнул, - неделю назад ходил на сверку в комендатуру… Там и узнал, чисто случайно, от секретарши… Вернее, ее разговор с Татищевым… Дверь не прикрыла, когда вошла к нему в кабинет…
- И что ?
- Погибли они… И жена, и дочка…, старшая. В шахте обвал… Вот так-то. Андрюшка еще не знает… А я и не говорю ему… Даст господь, так не при моей жизни узнает… Мал еще… Натворит чего… А к тому времени повзрослеет, да и власть помягчает к нам… А Бахолдина думает, что я не знаю… Каждый раз при встрече говорит, что ответ обязательно придет… Вот, скажи, Фридрих, за что нам такая участь ? Я, ведь, до войны мастером был на судоремонтном, членом партии с 34-го… Уважаемый человек. Дети у меня – золото, умницы. Дочка студентка в медицинском, жена врачевала… Андрюшку чудом удалось около себя сохранить… И что ? …Как собак бешеных ночью сгребли и в вагоны… Зачем ? Почему ? Я даже не успел понять, когда от меня оторвали жену и дочку… Пацан-то вцепился в меня, а солдатик слабенький оказался, оторвать не смог… Да я ему еще по морде успел съездить… Искали, сволочи, меня… Но, мужики в вагоне в угол затолкали… Соломой завалили… Нашли бы, да состав тронулся… Вот скажи, за что это нам !?
Фридрих почувствовал, что Генрих Иванович начинал терять контроль над собой. А этого допускать никак нельзя было. Мужики потянулись к своим рабочим местам, оглядывались на них, Андрей медленно приближался… Надо было разряжать обстановку…
- Слушай, Генрих, мне в Шипуново хатенку пообещали. Давай с сыном ко мне… Обустроимся, проживем… В селе с голоду не умрем… Жить надо, Генрих, жить !
Фридрих обнял обмякшее тело, в миг оказавшегося родного и близкого человека.
… Но судьбе не угодно было устроить им еще одну встречу… В феврале месяце Генриха не стало… Ничего не предвещало беды. Андрея отослали в колхоз им. Сталина для оказания технической помощи. Фридрих отсутствовал в МТС. Его вызвал Фефелов для оформления заработка за те трудодни, которые он заработал осенью 45-го… Генрих Иванович у верстака прилаживал очередной карбюратор для обслуживания… Сердце остановилось… Врач уже не понадобился…

х х х

… Апрель 46-го для Фридриха ни чем не отличался от предыдущих военного времени… Хотя, нет, - приход этой весны он ждал с особенным чувством. Достаточно много времени уже прошло с момента приема его заявления в спецкомендатуре. Увидев на нем резолюцию Депутата Верховного Совета СССР Бахолдиной В.М., заверенной ее печатью, непроницаемая секретарша зарегистрировала документ, понесла к Татищеву. Фридрих топтался в приемной, боясь уйти. "А вдруг откажутся давать ход бумаге ?" Выпорхнувшая из кабинета секретарша, удивленно проронила.
- Вы чего здесь ? Все. Идите…
- Ну, а…
- Не волнуйтесь, завтра ваш запрос пойдет по инстанции. Так что, ждите. Придет ответ, оповестим…
- А он придет ?
Обычно эта хозяйка приемной особо не церемонилась с непонятливыми спецпоселенцами, а тут… Видно было, что ее смущал этот почти двухметровый немец…
- Всем приходит, придет и Вам…
"Одному из нас уже пришел…" Вслух свою залетную мысль Фридрих не произнес. Едва не задев лбом косяк, удалился…

х х х

… Дни, недели, месяцы тянулись как резина. Фридрих окончательно замкнулся в себе. А мужики, понимая его переживания, и не приставали с лишними разговорами. Женщины прицепщицы теперь уже свои претензии к немцу, с которым они прилично стали зарабатывать, тем более помалкивали. Ефим Леонтьевич Чупрасов, председатель колхоза им. Урицкого, куда был направлен Фридрих со своим трактором, в отличии от Фефелова, никогда не пытался лезть в душу… Но, Фридрих чувствовал, что он испытывает к нему уважительное отношение. А это было очень важным для его истерзанной души.
     В районе в течение весны и лета все больше появлялось новых людей. Стали приезжать фронтовики с других мест разоренной страны для постоянного места жительства. Прошел слух о том, что трудовые армии и рабочие колонны стали расформировываться. В хозяйства хлынули освободившиеся от одной "трудповинности" к другой зараженные идеей свободы мысли и труда  трудовые ресурсы, истощенные морально и физически. В одном ряду с ними в достаточно большом количестве прибывали и контингенты из мест заключения и ГУЛАГ, которые в 40-х широко использовались на "контрагентских" работах – около 353723 человека (2% из них – немцы). Это и понятно, ведь, только Алтай принял более 100 эвакуированных предприятий из западных районов страны, в том числе 24 завода общесоюзного значения. Необходимых потребностей в рабочих руках Алтай удовлетворить, конечно же, не мог, потому что из Края за годы войны было призвано для боевых действий более шестисот тысяч человек. Кроме того, по трудовым мобилизациям было привлечено в промышленное производство из сел 117000 человек. (В.И. Бруль)
     Конечно же, Фридрих этих цифр не знал, но возросшую нагрузку на себе ощущал сполна. Для него до сих пор не было никакой разницы в труде на износ между военными годами и сейчас. Если раньше психологически его сознание было настроено на преодоление любых трудностей, надеясь на то, что с окончанием войны муки закончатся и судьба определиться, то теперь его все больше раздражала беспомощность, неопределенность и безразличие к его личности, как таковой, со стороны мелькающего краевого и районного начальства, инспектирующего полевые работы в хозяйствах. Фридриха крайне угнетало то обстоятельство, что показатели работы были ниже, чем в тяжелые военные годы. Растерзанная сверх всяких норм техника, одному Богу известно, каким образом функционировала… Если местные трактористы могли в крайнем случае плюнуть и сесть на край борозды в ожидании пока начальство не подвезет ту или иную запчасть, то подобного себе позволить Фридрих не мог… Не имел права ! Каждый новый инспектор, размыливал трудовой порыв механизаторов своими обещаниями увеличить поставку запасных частей, а то и новой техники. Один из них, инспектор Крайкома ВКП(б) по сельскому хозяйству нарвался и на Фридриха.
- А как вам удается, дорогой товарищ, содержать технику в работоспособном состоянии…
Ругнувшись про себя и сетуя на вынужденную остановку, (трогаться с места на стареньком ХТЗ, когда плуг в борозде – чревато поломками двигателя) шагнув в его сторону одним аршиным шагом, выдавил из себя:
- А вот, когда сдохну, тогда и технике придет…, - Фридрих едва не выплюнул ответ на русский манер, - конец…
- Федор, по-аккуратнее, - Ефим Леонтьевич попытался вклиниться в назревающий инцидент.
Инспектор движением руки приостановил порыв председателя, внимательно посмотрел в черное от пыли лицо Фридриха.
- Я понял. Вы что, из спецпоселенцев ?
- Из "мобилизованных" трудармейцев…
- Сколько лет вы…, ну, скажем так, - работаете ?
- С 42-го, Николай Григорьевич, это наш ведущий механизатор, - Чупрасов умело "прикрыл" нежелательное напряжение...
- Погоди, председатель, - теперь уже Фридрих отодвинул Ефима Леонтьевича, - вы, вот что…, всю войну вы меня об одном и том же спрашиваете… Если так и дальше будете мелькать тут, да обещать, - многим вы страну накормите ! Так накормите, что и спрашивать больше не у кого будет !
Чупрасов побледнел…. Однако, инспектор, по-видимому, к таким, а может и более резким выпадам со стороны трактористов, уже привык, поэтому и сдерживал свои амбиции. Главное, с кем бы он ни соприкасался в хозяйствах, равнодушных людей не встречал. А это главное ! Но, сейчас ситуация такова, что этим людям и сказать-то нечего… Материально-техническое обеспечение хозяйств района существенно отстает от требуемых… Единственное, что с удовольствием можно отметить, так это трудовые и кадровые возможности.
- Федор Готтлибович, я правильно вас называю ? В район готовится с Челябинска отгрузка партии С-80. К октябрю уже получим. Вы знакомы с такой техникой ?
- Не велика проблема… Не знакомы, так познакомимся, - прогудел Фридрих, не отрывая своего прямого взгляда  от Николая Григорьевича.
- Ну, значит, потерпите немного, очень вас прошу…, - последняя фраза инспектора словно остудила пыл, - а там на вас, старых и опытных трактористов возложится еще большая ответственность…
Фридриху, почему-то, стало жаль его. "Этим начальникам видно тоже не сладко… Спрашивают с них, наверное, по-больше… Ладно, надеетесь, - уже хорошо… Может, и на самом деле власть повернется и к нам лицом."
- Вопросы еще у вас есть ? Пожелания…, личного характера, может быть ?
Ефим Леонтьевич вдруг закашлялся, делая попытку сменить тему дальнейшего разговора. Понятно, что все эти "пожелания личного характера" ему добавочная головная боль.
- Есть, - коротко ответил Фридрих, - я запрос направил через спецкомендатуру с просьбой разыскать мою семью. С 41-го ничего не знаю о них… А так жить, буд-то пес бездомный…
- Я понял, - также коротко ответил Николай Григорьевич, - завтра в Крайисполкоме у нас совещание… Кто еще из руководства с вашей проблемой знаком ?
- Бахолдина…
- Вот и отлично ! Сейчас в Крае идет широкая компания по воссоединению семей… Правда, приходится терять хороших специалистов из-за этого… Но, вы-то не уедете к семье после ее розыска ?
- Ее сначала нужно найти… А в другом месте начинать все с начала не хватит ни сил, ни средств…
- Ну, вот и хорошо… Ладно, спасибо товарищ Келлер за работу… Все образуется…
Фридрих так и не понял, чего ж тут хорошего… Ефим Леонтьевич снял фуражку, вытер пот со лба.
- Федор, ну ты даешь… Нашел время… Там Фефелов просил передать, что хатенку тебе подобрали… Надо посмотреть, - на ходу бросил председатель усмехающемуся Фридриху, ну, вот, чего ты улыбаешься, - некогда митинговать…
- Ладно, Леонтьич, не переживай… Через пару дней заканчиваем, тогда и погляжу на "хатенку".
-
х х х

… Ни через пару дней, ни через несколько недель посмотреть на "хатенку" Фридриху не удалось. Сентябрь изменил своему привычному поведению – сухостою первой декады. Словно издеваясь над крестьянами, которые изо всех сил старались заканчивать колхозные работы, дома накопилось дел не в проворот, - пришла сырая, нудная, дождливая погода… Солома в полях, силос не уплотнишь, свеклу даже в ручную не соберешь, и домой не уйдешь… ХТЗ в такую погоду был бесполезен. Весь сезон с Фридрихом работала солдатская вдова Анастасия Пантелеева. Муж пропал без вести, а сын, Анатолий, уже год, как не появлялся… Перед самым концом войны с какими-то "проходимцами", как она их обзывала, исчез из села… А теперь, одна одинешенька… В гибель мужа не верила, а сын беспутный, по ее мнению, должен был в скорости нагуляться… "Пущай тольки возвернется, ухи по-обрываю, паразиту…" – частенько ругалась Анастасия. Фридриху было трудно понять такое: - как это возможно сыну уйти от матери. Ему очень многое из "повадок" местного населения казались странными… "У них от ненависти до любви к человеку очень короткое расстояние…"  А познакомился он с ней случайно. Как-то еще прошлым летом, возвращаясь из комендатуры, он узнал, что с ферм Фефеловского хозяйства пойдут подводы на поля колхоза им. Буденного, вот и решил с ними доехать к своей бригаде.  Проходя по улице, ведущей за край села к фермам, он обратил внимание на женщину, ругающуюся в голос на "проклятую жизнь", безуспешно пытающуюся поставить поваленный плетень. Небольшая саманка, явно без мужского обихода, выглядела заброшенной, заросшим густой полынью, подворьем. Плетень довольно большого огорода ей не поддавался. С остервенением пнув его, присела, стянув с головы платок, заплакала…
- Черт его в душу знает, кому понадобилось валять его, - жаловалась она сквозь слезы сама себе.
Фридрих скорее интуитивно, чем осознанно, подошел к плетню и без особых усилий приподнял его. Анастасия вскочила от неожиданности, засуетилась, бросаясь, то с одной стороны, то с другой, пытаясь подсобить неожиданному помощнику.
- Хозяйка, топор-то есть ?
Она не сразу сообразила, - зачем ?
- Колья подгнили, сейчас вобьем и порядок !
Обрадованная хозяйка понеслась в дом, и через мгновение протянула топор. Спустя час, плетень стоял на своем законном месте. Радости женщины не было предела.
- Ой, спасибо тебе, мил человек ! Чей же ты, вроде не нашенский ?
- Не "вашенский", это точно…
- А то, хто тольки не ходит по огороду… А эти стервецы, пацаны, так весь горох, ишшо со цветка, поели ! Паразиты !
- Ну, теперь не залезут… Не ругайся, хозяйка…, - дети, чего с них возьмешь…
Она махнула рукой. Не понятно, то ли в знак согласия, то ли…
- Ну, спасибочки тебе. Слышь, а ты, случаем, не Федор Келлер из поселенцев ?
- Угадала.
Многозначительный взгляд женщины несколько смутил Фридриха.
- Заходи, поешь хоть… У меня и самогоночка осталася, а ? Не грех за помочь-то…
Фридрих только сейчас ощутил приступ голода. Однако острое желание пришлось тут же подавить. Объедать несчастную – последнее дело…
- Че, брезгуешь, поди ? Да я б ентот плетень за сто лет бы не поставила…
- Эх, хозяйка, знала бы ты, что такое брезговать…, ладно, не откажусь…
Обед прошел быстро. Фридрих ел простецкие щи быстро, не отрываясь. Анастасия, подперев голову руками, наблюдала. Пол-стакана самогона разогрело кровь. Страшно захотелось спать. Но этого себе позволить Фридрих не мог… Опозданий в бригаду  никогда не позволял.
- Федор, бабы наши много о тебе болтают… А семья у тебя есть, иль как ? Иль холостякуешь ? А то у нас нехватка в мужиках-то… хе-хе…
От неожиданного вопроса Фридрих перестал жевать. Он не припоминал, чтобы люди, особенно женщины, интересовались его семейным положением.
- Все у меня есть, хозяйка ! И жена, и детей пятеро. И мать с отцом, и братья, и сестра…
- И где ж, оне ?
- Не знаю. Где-то войной раскидало…
- ? ? ?
Хозяйка поняла, что этот разговор слишком тяжел для Федора. Замолчала. Укрыв лицо концами платка, всплакнула…
- А мой Иван Васильевич тоже где-то сгинул…, еще в 43-м… Тож, ни слуху, ни духу… А теперя живи, как хошь… Сдохнешь, и никто не поклонится…
Фридрих сообразил, что дальнейший разговор может пойти по нежелательному руслу жалобы на власть. В таких случаях он всегда уходил от прямого участия. "Не нужно этого сейчас… Не нужно!"
- Ничего, хозяйка, все будет хорошо…, когда-нибудь ! Надо только верить. Надо сильно верить, сильно, понимаешь ?
- А я и верю. Вот плетень поставила… И это уже хорошо… Спасибо тебе, Федор… И ты верь…
… Пользуясь непогодой, Фридрих решил заняться своими, накопившимися делами: - выписать пару мешков зерна на продажу, заплатить за постой да помыться… Интуиция ему подсказывала, что после окончания полевых работ у него появятся большие проблемы и заботы… Должны, а иначе и быть не могло… Его вера начинала приобретать в сознании вполне материальную основу. Он верил и знал, что эта надежда будет последней в его жизни, если ей не суждено будет сбыться !
… Вернувшись на полевой стан через пару дней, он застал Анастасию за заправкой трактора соляркой. Колеса тщательно были очищены от налипшего грунта. Сама она была похожа на огромный мокрый комок.
- Эх, Настасья, ну и чего ты натворила, а ? Больше сама облилась…, ну, и на кого ты теперь похожа ? Горе ты мое… Иди, приведи себя в порядок…
- Да я думала, что к твоему приходу подготовить надо. Погода-то, глянь, установилась…
- Думала, думала, - по-доброму ворчал на нее Фридрих, - вот и начнем…
-
х х х

… С большими для трактора потугами, который при малейшей нагрузке захлебывался, но допаханное последнее поле умиротворилось в ожидании первого снега. Все. Теперь надо гнать его в МТС. Если дойдет, конечно… Фридрих с тяжелым чувством обошел своего железного друга, с которым более десяти  лет своей жизни выращивал основу людского существования – хлеб… Он вдруг понял, что последние пятнадцать километров до МТС для трактора – дорога на кладбище. "Видит Бог, не моя вина… Ты, уж дойди, друг, а там мы тебя подлечим, послужишь еще…" Вместе с Анастасией долили воды в радиатор, солярки в бак. Пока она бегала собирать свои пожитки, Фридрих присел на крыло, стал оглядывать поле. Неожиданно в голову полезли черные сомнения. "Ведь, что получается: - к следующей весне тракторов почти не останется, а трактористов все больше. И если подойдут новые С-80, которых на всех, конечно же, не хватит, то мне-то что делать ? Новые машины будут давать лучшим из лучших… Немцы, конечно же, опять на задворках останутся… Обо мне, "мобилизованном", речи, понятное дело, не возникнет… И что со мной делать тогда станут ?  А если возьмут, да назад в лагеря, или куда-нибудь в другие районы, вон, как Бауманов…" Фридрих вдруг почувствовал себя обманутым человеком. "Отработал – теперь можно выбросить ! А как же тогда моя семья ? А если найдутся, ответ придет сюда, а меня здесь уже не будет ! Тогда что ?" Нет, с таким логическим поворотом его, до предела натянутая душа, смириться не готова ! "Ну, мы еще посмотрим… Не сами же председатели впрягутся вместо лошади… Сегодня по пути заверну к той саманке, которую Фефелов пообещал… Добьюсь приема в колхоз, а там уж и не тронут… Хотя, о каком колхозе может идти речь, я, ведь, не расконвоирован…"
- Ты, че, Федор, стоишь ? Поехали ! Иль случилось чего ?
Трактор, словно сочувствуя хозяину, покорно понес по размокшей полевой дороге в сторону села.
- Плохо, что здесь лето такое короткое, - через долгое молчание, с нескрываемым сожалением промолвил Фридрих.
- А где ж оно длиннее-то ? – с охотой поддержала разговор напарница.
- Есть места, есть…
- Это где же ?
- У нас, на Украине, Настя ! Да, там зима чуть похолоднее вашей осени…
- А чего ж туда не уезжаешь тогда ?
- А это ты не у меня спрашивай… Ну, вот и село… Тебя к дому подвести, или сама добежишь ?
- Сама. Мне еще в контору надо… Слышь, Федор, а будущей весной к себе в напарницы возьмешь ?
- Доживем, там видно будет…
- Все едино, - не забудь…
- Это если меня не забудут…
-
х х х

… День клонился к вечеру. На выезде из села Фридрих остановил трактор. "Где-то тут обещанная саманка, которая "без крыши, а так все нормально" по рассказам Фефелова… Ага, вот она, похоже…" Он медленно подходил к своему будущему жилищу. "Тут лет десять ноги человеческой не было…" Оставшиеся в рост саманные стены, рухнули бы, если прикоснуться к ним. Бурьян из репейника даже внутри хатенки благоухал. Окна и двери зияли чернотой. Странно, но в душе Фридриха ничего не ворохнулось. Воспринималась увиденная "забота" как шутка или розыгрыш… "Ладно, и на этом спасибо… В подсобке получше будет… А нет, так в другом месте приютят. Но, сначала соберу детей…"
- Здоров !
Фридрих вздрогнул от глуховатого приветствия, которое отвлекло его от нарастающей досады. Сзади стоял незнакомый мужик. Распахнутая фуфайка скрывала гимнастерку. В руках дымилась самокрутка с пахучей махоркой. Уперевшись на длинный суковатый костыль, мрачный от темной кожи небритого лица, он, не мигающим взглядом осматривал нового жильца.
- Гляжу, стоит мужик, буд-то на кладбище… Потерял чего, али как ?
- Чтобы терять, надо сначала найти… Жилье вот осматриваю…
- Поваляев… Николай… А я тута живу, - кивком головы указал на рядом стоящий добротный дом, - гляжу, ты не из наших ? Из немцев, что ли ? Не ты  ль, Федор Келлер?
- Да, действительно…, теперь, точно не местный…, но, из немцев… Ладно, Николай, поеду я…
- Да, погодь ты… Я чего подошел-то… Николай закашлялся, скорее от манеры переходить к серьезному разговору, чем по необходимости, - ты, вот что, там повыше, у края лесопосадки, Сашке Пилюгину квартирку выделили. Он недавно демобилизовался… Ну, яму, как офицеру, коммунисту дали в двухквартирном… Домишко добротный.. До войны тогда мода была: - для коммунаров строить… Хозяйские-то постройки раскатывали по бревнышкам, да бедноте раздавали… А те, особо-то ума им, бревнышкам-то, на халяву доставшимся, и не дали… Однако ж, кое-што построили… Ну, так вот, вторая квартира там занимается Козловой Марией… Мужика-то она то ж потеряла… Собирается к сыну перебираться куда-то в Расею… Так вот, ты поговори с председателем-то, что б не отдавал никому…
Фридрих совершенно был обескуражен заботой этого угрюмого человека, вид которого никак не располагал к душевности.
- А-а, сколько  лет уж говорю…
- А ты не серчай на Андреича, в запале он… Тут у кого хошь голова кругом будет… А на собрании мы, ежлив че, поддержим…
- Это, за что ж такая забота от вас, - усмехнулся Фридрих.
- А ты как хотел ? Каково мужику возвернуться с фронта и узнать, что ты скольким бабам, да детишкам не дал с голоду помереть… И ни одну не обидел ? Што-то тут я энтих коммуняг не наблюдал…, - Николай сверкнул черными, как уголь глазами, выплюнул окурок, - так што, бабы наши уже теперя и нас не поймуть, ежлив…
- Не так все просто, Николай… Коммунягам твоим и здесь хватало по самое горло…
Фридриху стало тяжело дышать от волнения. Не ожидал он таких речей… Николай снова закурил, ждал ответа. Таков уж характер у местных: на заданный вопрос – ответ должен поступить ясный и понятный.
- Я не член колхоза, Николай…, я – "мобилизованный" трудармеец до сих пор…
- Это как ?
- Не расконвоирован… Сейчас отгоню трактор на МТС, и что дальше будет со мною… А на счет того, что я тут кого-то спас, так это не так, скорее наоборот…
… Фридриха не оставляло чувство смятения от разговора. Как понимать это прозрение людей, когда не высохли слезы вдов, не залечились раны у оставшихся в живых мужиках? Он и сам себя иногда спрашивал: - как бы поступал, будь на их месте. И не всегда находил ответа…

х х х

… К ночи, продираясь по глубокому бездорожью станции Шипуново, рискуя столкнуться с непредвиденными препятствиями, (фар на его ХТЗ не было) добрался до МТС. Поставив в ряд машинного двора своего верного друга, с которым пережил страх и безнадегу, с которым отвоевывал себе доброе и честное имя, еще раз обошел его, очистил колеса, собрав ключи в сумку, направился к месту ночлега. Неимоверная усталость перебивала даже голод. Его не покидало тупое ощущение конца. Оглянуться не на что. Знать бы, что не зря жил и выживал…
…Его кровать в подсобке по-прежнему была пуста. Рухнул на нее. Заходить к своим соратникам не стал, никого почему-то не хотелось видеть. Надо собраться с мыслями. Как бы ни хотелось его натуре, но она знала, что ЗАВТРА обязательно наступит, и к нему надо быть готовым… А грохот и шум в цехах МТС ночной сменой отсчитывал мирное, послевоенное время, все более удаляясь от нечеловеческих страданий. Время начала новых надежд, время превращения мечты в реальность, которую вытаскивали из небытия мозолистые руки рабочих, колхозников, трудармейцев, спецпоселенцев, стариков, женщин и детей, отстукивали сердца бойцов трудового фронта… Фридрих вполне отдавал себе отчет в том, что ему на ряду со всеми, предстоит добиваться и своего права быть равным среди равных, свободным среди свободных… Быть человеком низшего, даже не усредненного порядка в обществе он был не готов… Как показали последние встречи с селянами, они тоже не готовы воспринимать его отверженным от них… Но это все блудливые мысли, избавиться от которых, помог навалившийся сон…
…Еще несколько замечаний, уважаемый оппонент.
В. Кригер в своей работе "Некоторые аспекты демографического развития немецкого населения 1930-х – 1950-х годов" констатирует"…Вопрос об учете естественного движения в отношении депортированных народов, прежде всего в 1941-44 гг, остается ПОКА открытым." Что это значило для "мобилизованных"  немцев, таких, как мой отец? Он не имел никаких конституционных прав, поскольку не был зарегистирован ни как "спецпоселенец", ни как "спецвыселенец"… Прояви он малейшую неосторожность даже в мыслях, судьба была бы предрешена. Все центральные газеты, тираж которых в 46-47 годах значительно возрос, кишели разоблачительными статьями. "Враги народа" вновь повылазили из своих нор… Вот посмотри, дорогой оппонент, - на 8-й международной научной конференции в Москве 13-16 октября 2001 г. с подачи исследователя В. Кригера, как я понимаю, обсуждались такие данные, как: - переселено немецкого населения внутри России к 01.01.42 г. – 672248 человек. Тут же в сноске дополняется: "Сумма по всем строкам дает число 672258 человек. С учетом переселяемых из Украины и Закавказья общая численность депортируемых составляла 799 459 человек." Вот я и спрашиваю: - а куда девались остальные 127 201 украинских и закавказских немцев? Сколько из этих неизвестных выжило? Сколько, когда и где легализовалось? - навряд-ли кто сегодня ответит. В числе этих "неизвестных" находился и мой отец. Не определись он в трудовом отношении в качестве одного из ведущих трактористов в годы войны, картину финала его судьбы не трудно было бы предположить… По моему разумению, нелегализованное положение отца в первые два послевоенных года означало: - он рисковал исчезнуть в лабиринтах ГУЛАГовской системы по прихоти любого чиновника, которая, неважно из чего следовала бы: -  то ли из личных амбиций и интересов, то ли из простого банального плохого настроения… И вот, давай, уважаемый оппонент, предположим, о чем мог размышлять мой отец, оставшись один на один с собой в этой пропахшей мазутом и соляркой ночлежке-подсобке МТС, понимая, что его ХТЗ с этого ряда металлолома уже не выйдет никогда, и он остается без привычного дела, посредством которого зарабатывал себе право на существование? Конечно, к этому времени он, несомненно, стал чувствовать изменение отношения людей к себе, но: Во-первых, далеко не всех, во-вторых, в зачет это обстоятельство не бралось, а наоборот – грозило сочувствующим…(На дворе-то новая волна репрессий). Одним словом, судьба моего отца, вернее, ее перспектива, целиком и полностью была во власти "…результатов мероприятий большевистского режима в экономической и политической сферах" (В.Кригер)

3.

- Проснись, ты, наконец…, Федор, вставай ! Вот, черт…, пьяный что-ли на радостях последней борозды ?
Михаил тормошил Фридриха, пытаясь стащить его с кровати.
- Ну, етишь твою…, вставай, говорю… Нет, ну поглядите на яво, - дрыхнет, а ! Ну, погоди, Максимовна придет, так на пятой скорости соскочишь…
- Не соскочу, - Фридрих еще глубже втянул голову в фуфайку и повернулся спиной к возмутителю спокойствия.
- Не, ну глянь ! Мне, че ж, больше всех надо ? Вставай, говорю ! Бахолдина собират…
- Отстань, Мишка !
- Ну, и дрыхни дальше…, мне-то что, - еще раз пробубнил Михаил, - чайку тогда глотну, а то когда придется ишшо…
Он, словно был рад появившейся причине не спешить на сбор к Бахолдиной, тем более, что от нее ничего утешительного не услышишь. "Опять надо будет какую-нибудь "генеральную линию" государства решать. Пока Федор спит, я сальцом побалуюсь, а то таскаю его в запазухе сутки, пожрать некогда. Не везти ж его назад домой… И чего это Федор сегодня такой малохольный ? Мается мужик. Ничего его не радует. Опять, поди, наткнулся на что-нибудь… Да, нет, иначе бы рассказал, хотя, кто его знает… В последнее время скрытный стал…" Михаил забеспокоился. Он знал, что его друг имел привычку после долгого молчания взрываться. "Не наделал бы глупостев…, ладно, пожую счас, да подниму яго, а там разберемси." Размышления прервал вошедший в подсобку Сергей Дудников, один из трактористов из колхоза им. К. Маркса. С пол-года назад он демобилизовался и без раскачки был включен в состав бригады Стельникова Николая. Несколько раз Фридриху доводилось вместе с ним в паре работать. Сергей был человеком крайне молчаливым и поразительно работоспособным, чем, собственно, и расположил к себе Фридриха. О себе никогда не рассказывал, не лез с расспросами и к другим. При возникновении тех или иных неурядиц с техникой, молча, не прося ни у кого содействия, устранял проблему сам. От помощи, правда, не отказывался. Не многие сразу по достоинству могли оценить его кажущуюся скупость, но Фридрих питал к нему уважение.
- Миш, ну тебя за чем послали, а ? Чаи гонять, что ли ?
- Да, Федора поднять не могу, - набив полный рот еды, растягивая удовольствие, протянул Михаил.
Назревшую перепалку Фридрих услышал. Да, он, впрочем, и не спал, так, - дремал больше. Сам себе объяснить не мог свое ленивое состояние. Ему почему-то вспомнился лагерный барак и гортанный крик бригадиров, поднимающих трудармейцев на работу. Наверное, он и валялся сейчас, как бы протестуя вспыхнувшим воспоминаниям… "Нет, надо вставать… Раз уж Серега пришел, значит, действительно, назревает что-то серьезное…" Фридрих медленно поднялся, огляделся. Михаил продолжал невозмутимо и увлеченно жевать свое сало, запивая кипятком.
- Миш, а тебе не много одному-то столько, а ?
- Не-а, - ответил он, не поняв подвоха.
Фридрих, похлопав по плечу своего товарища, взял кусок хлеба и ломоть сала. Мишка с полным ртом не имел возможности протестовать, только мычал…
- Спасибо, друг, за хлеб, соль… Здравствуй, Серега, что там случилось ? А я ночью пригнал трактор, устал чего-то, вот прикорнул немного…
- Пошли, мужики, Бахолдина всех свободных трактористов собирает… Все уж там, вас только нет…
- А что там…
- Не знаю, поедем куда-то… Или кого-то отправлять будут… Пошли, там узнаем…


 х х х

… Просторная комната Красного уголка была заполнена механизаторами. Дым от самокруток стоял такой, что "хоть топор вешай", как частенько выговаривала Бахолдина злостным курильщикам. Мужики галдели прохрипшими голосами. Кто-то подремывал, надвинув шапки на глаза, кто-то травил байки, взрываясь хохотом. Фридрих, Михаил и Сергей приютились вдоль стены не далеко от входа. Мест свободных не было. 5 часов утра…
     Варвара Максимовна, как всегда вошла стремительно, на этот раз в сопровождении оперуполномоченного и замполита МТС Кудинова. В комнате наступила мгновенная тишина. Присутствие этого "надзирателя"  и блюстителя за политическим мировоззрением крайне взволновало Фридриха. Его сознание зациклилось только на одном: - "Ну, вот и все ! Сейчас сделают перекличку, нас немцев выведут и…" Предубеждение, словно шальная пуля зашевелилась в голове. Сердце запульсировало так, что потемнело в глазах. Злость закипала… Он машинально стал высматривать в толпе Андрея Баумана. "Езус, Мария, парня-то за что… Пропадет мальчишка… Где он, черт побери ? Надо к себе его пристегнуть ! Умру, но не отдам этим…"
- Ты, че, Федор…, глянь, лицо, словно стена белая, - заерзал Михаил.
- Ничего. Стой, молчи…
Варвара Максимовна достала какие-то бумаги, быстрым взглядом оглядела присутствующих, оценивая наличие требуемого количества рабочих. Мужики "проглотив" окурки, напряженно ожидали новостей.
- Товарищи, у нас сегодня…, вернее, - Бахолдина посмотрела на часы, - уже через два часа эшелон…
Фридрих криво усмехнулся. " Ну, и к чему эти торжественные речи ? Дали бы команду прийти в комендатуру с вещами и всего делов-то…, как тогда в 41-м… А то, - народ собирать… Позориться только… Мусор из хаты выметают не прощаясь… Вот тебе и семью нашел, дом купил… Эх, да пошло оно все к черту ! Какая разница, где сдохнуть… Эх, Лиза, Лиза… Ты, уж прости меня… Они сильнее меня !"
- Федор, слышь… Зовут ! – Мишка снова стал дергать Фридриха за рукав.
- Чего ты ко мне пристал сегодня ?
Михаил обиженно округленными глазами посмотрел на друга…
- Фридрих Готтлибович, вы слышите меня? – Бахолдина буравила строгим и недовольным взглядом, - я спрашиваю, вы слышите меня ? – не унималась она.
- Слышу.
- Будьте внимательней… Повторяю, вам сейчас необходимо вместе с Бочарниковым убыть в диспетчерскую на вокзал…
"Какого черта… Сам что-ли не дойду ? Причем тут Бочарников ? До лесоповала и без провожатых доберусь…" Фридрих, не дослушав Бахолдину, нервно, не видя перед собой никого, двинулся к выходу…
- Послушайте, Келлер, ну, в чем дело ? Нет у меня времени с вами тут…
- Зато, у меня его достаточно, - буркнул себе под нос Фридрих, но в дверях все же задержался, - повторяю: - Сидорчук, Келлер, Бауман, Тупиков, Дудников, Антипов, Пантелеев убываете в диспетчерскую вокзала. Там вас будут ждать… Бочарников получит всю необходимую документацию на технику, проверите ее, осмотрите разгрузочную…, в общем, необходимо организовать все для приема и разгрузки техники… Эстакады у нас нет, поэтому вся сложность будет в работе с автокранами. Я займусь сейчас ими… Должны уже быть на подходе из Алейска. Вам понятно, Бочарников ?
- Понятно. А трактора будут с горючкой, или как…
- Вопрос правильный. Отвечаю: - нефтебазе поставлена задача, организовать передвижной пункт заправки. Еще вопросы ? Тогда идите. О готовности мне доклад в половине седьмого…. Остальным сейчас расчистить место парковки С-80-х. Это не значит, что старые трактора надо бросать. Принято решение восстанавливать их, а весной передать в хозяйства… Ну, все, товарищи, теперь за дело !
- Одну секунду, Варвара Максимовна, - оперуполномоченный, до сих пор стоявший за ее спиной, коснулся  локтя Бахолдиной, - я пару слов скажу, уж извините…
- Да, да – пожалуйста…
- Товарищи, имейте в виду: - задача снабжения нашего района новыми тракторами – государственная, особой важности. Находится под контролем нашего ведомства. Я обязан вас предупредить и о соответствующей ответственности…
Трактористы молчали.
     Выйдя на машинный двор, Фридрих никак не мог отделаться от мерзкого чувства. Обман, который он сам себе организовал, казалось, выкачал последние силы. Руки предательски тряслись. Голова болела, как после похмелья…   Обиженный Михаил не подходил, а Фридрих никого и не видел. О том, что кого-то уже успел обидеть, даже не догадывался… Плюхнулся на скамейку, вытянул ноги… "А на дворе-то заморозок… Это плохо… Снег ляжет на мерзлую землю… Плохо это… Так, что же, все-таки, произошло ?"
- Фридрих Готтлибович, вы не заболели случайно ? – немецкая речь втиснулась в воспаленное сознание Фридриха.
- А-а, Андрей… А я искал тебя…
- Зачем ?
- Зачем, зачем…
Фридриха охватила досада на свой прогляд. Он вспомнил, как однажды его отец довольно жестко отреагировал на его выпад в адрес колхозного начальства, там, еще дома, до войны… "Запомни, сын, о людях всегда нужно судить чуть лучше, чем они кажутся на самом деле… Это оправдает потом себя всегда…"  Что ж, наверно это правильно… Все, кто окружал Фридриха, вся жизнь, складывается так, что каждому нужно найти свое место… Каждый устал от войны, от бестолковых выпадов власти, от которой в свою очередь требовалось иного – человеческого… Все суетятся для своего блага, пытаясь при этом не ссориться с властью. Другой-то уже не будет никогда… Да и сама власть, похоже, прозревает: - именно сейчас терять сельского труженника смерти подобно… Так то, оно так… Но что делать ему, немцу – Келлер Фридриху Готтлибовичу и таким, как он ? Получается так: - стране нужны, пока работаем. Потерю такой способности еще нужно доказать стране… Она, ведь, первое, что сделает в таком случае, – не поверит, со всеми вытекающими от сюда последствиями… Вот и получается: - как бы не улучшалась жизнь, немцу ее новые блага достанутся в последнюю очередь, если достанутся, конечно… Рая земного им никто не обещал…
… Морозец понемногу остужал разгоряченную и разбудораженную душу… Рядом сидел Андрей. Скоро придет известие о жене и детях… А там уж и сам черт не страшен будет ! Единственное, чем гордился Фридрих в эту минуту, тем, что в жилах достаточно много физических сил… Дай только знать, что дети, жена и родители живы и ждут его, - землю перевернет ! Фридрих приобнял Андрея.
- Да, ты знаешь, я, почему-то подумал, что нас снова в лагерь собираются отправлять… А тут со дня на день жду ответа на мой запрос, помнишь с батей твоим оформляли ? В общем, весь кошмар пришлось пережить за эти пол-часа… За тебя испугался… Черт возьми, сколько ж это все будет продолжаться ?… Устал я что-то… Ладно, а ты как ?
- А, никак… Работаю… Отца нет. Не могу привыкнуть… Мамы, сестры – тоже… Сирота, в общем..., - Андрей горько усмехнулся и в волнении стал тереть лоб, - надо бы на Родину перебираться… Там хоть дом, родня кое-какая, друзья… Если живы, конечно, остались… Нас, ведь, тогда за сутки под метелку сгребли… Может кто и вернулся…
Фридрих внимательно слушал парня. Чувством жалости к нему подкатило ком к горлу…
- Да кто нас туда пустит… Ты, вот что, Андрей… В конце концов, у тебя есть я… Купим в Шипуново домишко, обещали мне… Переберешься ко мне. За сына будешь… Женю тебя и заживем, а ? Детей нарожаешь, а ?
Андрей поднял свой взгляд в серое и хмурое небо… Крупные слезы стояли в его глазах…
 
х х х

… Вокзал гудел, как улей. Толпы встречающих в перемежку с отъезжающими осаждали маленькое окошко кассы. Одним нужен в срочном порядке билет, другим – выяснить какой-нибудь вопрос. Кассирша до хрипоты в голосе, периодически площадно матерясь, пыталась призвать к порядку беснующихся. Чем настойчивей она старалась навести порядок, объясняя, что слушать надо громкоговоритель, читать вывешенное расписание, тем больше запутывалась сама. В конце концов, она с грохотом, перед самым носом у жаждущего билет, захлопнула окошко кассы дверцей. Через пару секунд из громкоговорителя хриплый и прерывающийся голос известил:
- Граждане пассажиры ! Поезд 171-й Красноярск-Ташкент задерживается до 15.00 в связи с распоряжением Министерства транспорта. Просьба всем покинуть территорию вокзала и не мешать прибытию специального эшелона.
Фридрих с мрачным видом наблюдал за происходящим. Его сознание до сих пор не могло освободиться от впечатления, полученного утром. А сейчас эта разгневанная толпа ему вновь напомнила ту, августовскую ночь 41-го..., там в Горностаевке...
- Федор, ты чего опять замер, пошли, вон, Бочарников зовет.
У Михаила было хорошее качество характера, - он не мог долго сердиться, тем более на Фридриха. Они понимали друг друга с полуслова. Тяжелая жизнь и непростые условия труда в последние годы научила их этому. Фридрих посмотрел на своего неугомонного товарища, и на душе потеплело. "Что бы я без тебя делал, Мишка…"
- Да, ты знаешь, вспомнилось… Нам тогда в 41-м билеты покупать не надо было… Везли, как баранов на убой…
- Оно и нам то ж… И то ж…, на убой.
Сергей Дудников, оказывается, все это время стоял рядом.
- Верно, Сергей, только вы знали – ради чего, а мы ?
- И вы… знали. Тольки у кажного…, апосля…, своя дорога сложилась, Федор. Ладно, пошли, мужики…
     Бочарников в сопровождении каких-то станционных начальников спешили вдоль путей к южному переезду. В том месте, где обычно разгружали сыпучие грузы, уголь, в основном – решили принять платформы с техникой. Два автокрана вскоре подошли. Двухкубовый бензовоз со скучающим шофером уже стоял на краю площадки. На месте были и милиционеры с оперуполномоченными спецкомендатуры… По началу беспокойство вызывал грунт площадки, упитанный угольной пылью, который образовал черную жижу по всей территории. Фридрих остановился на краю этого мессива, которое напомнило ему таежное болото на лесоповале… Такое же мрачное и ненасытное… Однако, на поверку сомнения в бездонности его не подтвердились. Грунт за годы войны впитал в себя не один десяток тонн щебня, угольной пыли и стал твердым, как асфальт. Так что, место оказалось удачным.
    Эшелон под тягой двух паровозов подошел к девяти утра. Все полуплатформы были загружены новенькими С-80, плугами и огромными ящиками с прицепным оборудованием. Разгрузка началась организованно. Крановые и стропальщики свое дело знали. Тридцать единиц техники с оборудованием сняли без особых осложнений.
- Так, мужики, - Михаил Федорович, срывая голос, обратился к бригаде трактористов, - теперь наша задача: - заправить машины, проверить комплектность…, про инструмент не забудьте, а то, поди, потырили в дороге… Движки запустить и выстроиться в колонну на объездную дорогу через южный переезд, понятно ? При выявлении любых неполадок или некомплектности – немедленный доклад мне ! А то потом крайних не найдешь… Эшелон-то с остальной техникой пойдет дальше в соседние районы…
К вечеру при помощи подошедших других трактористов, долгожданные С-80, на радость МТСовцам были перегнаны на машинный двор. Трудно переоценить такую помощь селянам. Теперь можно гораздо больше сделать на полях, соответственно и заработать… Фридрих по началу смутился. Ему, ведь, не приходилось работать на такой модификации. Но природный дар, способности и опыт, наконец, да и помощь Андрея, позволили быстро разобраться в особенностях запуска двигателя и вождения трактора. Своих коллег он не подвел…




х х х

…На территории машинного двора МТС собралось достаточно много районного начальства. Подходили к каждому трактору, ощупывали, осматривали двигатели, системы управления в кабинах, что-то оживленно обсуждали, спорили… Радовались все ! Наверное, в такую минуту о минувшей войне никто не помнил. А зачем ? Вот она истинная победа ! Прошло всего ничего-то, а такие красавцы уже готовы в следующую весну освободить массу крестьян от тяглового, малорезультативного труда. Главное, при виде этих богатырей, всякие мысли и сомнения в адрес власти улетучиваются, скорее наоборот, - мы сильны, и нам все по плечу ! Значит, жизнь станет лучше…
     Фридрих за происходящим наблюдал спокойно. "Сейчас мужики обязательно пойдут "обмывать новье"… Ну, что ж, и  Слава Деве Марии !…" Он еще раз обошел нового трудягу. Похлопав по теплому капоту, ощутил его силу, и словно благославляя, тихо произнес:
- Ну, что ж, друг, скоро и на твою долю выпадет поработать… Ты, уж, не подведи  !"
… И все-таки ему что-то мешало. Душа никак не могла освободиться от пут и утихомириться. Непонятная тревога и беспокойство, словно волны возмущенной реки, бьющиеся о крутой берег, подмывали берега его цельной натуры. Еще сутки назад он знал, что будет делать, как жить, к чему стремиться, во что верить… Но, не понимал, почему сейчас-то этого не чувствует ? "Обманулся утром… Ну что ж, с каждым может быть… Раньше плюнул, и дальше пошел, а сейчас что мешает ?" Фридрих присел на гусеницу трактора, расстегнул телогрейку и сосредоточенно вгрызся в нахлынувшие мысли… "Испугался, что останусь без работы, без любимого дела ? Наверное. И чего там на станции делали эти сторожевые псы ? Чего все высматривали ? Раз дело государственное, значит, весной не обойдется без их участия в подборе трактористов на С-80. Да, нет, это бессмысленно, да и бестолково… Тогда, что еще ? Боюсь, что снова мобилизуют ? Может быть. Так, трудармии вроде разгоняют… Ну, и что, - пошлют куда-нибудь, если тут лишним окажусь… А как я тогда узнаю о семье ? Да-а, вот тут-то и зарыта собака!" Он окончательно понял, что дальнейшая сила будет гаснуть, пока не найдет пристанища в семье… "Ладно, чтобы не сойти с ума раньше времени, нужно идти спать… В селе делать нечего, нет смысла, поздно уже… Лучше завтра пойду к коменданту. Сколько же может тянуться ожидание ? А там посмотрим…" Фридрих спрыгнул с трака и зашагал в подсобку.
- Федька, ты че опеть пропал куда-то? Не надорвалси случаем ? Я ж те, говорил – не трогай ! А ты ? Он же ш, плуг-то, да в ем килограмм – до хрена и больше ! А ты поднял ! Ведь говорил, аль нет ? – затараторил вездесущий Михаил, а мы тя искаем…, по соточке тяпнуть, за Челябинца-то ! Варвара сначала грозилась, а потом грит, - что с вами делать, ладно, грит, - идитя по домам, отпразднуйте ! Тольки, што б завтри, как штыки на работе появились, хотя и воскресение… Ну, мы и рады !
Внезапное появление друга словно отрезвило Фридриха.
- Ну, так прямо и разрешила вам… Заливай больше…
- Ну, не то что бы разрешила, но головы по-отрывать, ежлив че, по-обещалась…
- Так и говори…, а то…
- Так я так и говорю…
Фридрих знал, что если Мишка "завелся", его не переспоришь…
- Да-а, друг, ты и мертвого уговоришь… Ладно, пошли…
Фридрих вдруг почувствовал, что усталая его душа вопреки сформировавшейся логике сама потянулась к Мишкиному приглашению, тем более, что почти сутки толком ничего не ел…
- А Андрюха где, не знаш ?
- Нет. Надо бы его найти. Тяжело парню. Нельзя его одного оставлять.
- Да знаю, Федя, знаю. Тоска его гложет…, - Михаил вдруг посерьезнел.
Подсобка была пуста. За небольшим металлическим столиком одиноко восседал Сергей. На вошедших никак не отреагировал, а продолжал молча разрезать хлеб. Сало, картошка в "мундире" в перемежку с очищенными луковицами и вареными яйцами были аккуратно и с любовью разложены по количеству предполагаемых едоков. На верстачке тускло мерцал огонь от лампы "Летучая мышь". В буржуйке трещали поленья. Благодатное тепло отогревало не только тела, но и сердца. По ремцеху прогуливался сторож, гася электрический свет, ворча себе под нос "на безалаберных работников, не экономящих государственную энергию". Михаил тяжело опустился на такой же металлический табурет. Взглядом приглашенного гостя окинул "праздничный стол", буд-то не он был инициатором торжества.
- Ты, чего, Миш…
- Да, знаш…, чего-то вспомнились кореша… Мы ж вместе с 43-го были… В Польше стояли, это уже под конец войны… Водочки попили за победу, дай Бог кажному… И вот, как-то Иван, Степка да командир наш экипажевский – Моисеич, - подались к хуторской полячке…., ну, за самогоночкой… А там…, на мину напоролись… В клочья всех… Эх, какие мужики были ! Сколь со смертью в прятки играли, да пережили… И до чего ж жизня эта, непутева… Ладно, мужики, давайте за коней наших, оне хлебушек поболе помогуть добыть…
Громыхнули стаканами. Выпили. Михаил продолжал молчать. Фридрих набросился на сало. Вдруг в углу полутемной подсобки заскрипела кровать.
- Эй, хто там дрыхнет ?
Мужики дружно повернули головы. Никто не отвечал. Фридрих подошел к крайней, стоящей у окна, кровати. Поднял с головы спящего старое солдатское одеяло.
- Андрей, ты что ли ? Ты чего здесь один, а ? Заболел ?
- Нет, не заболел… Настроения нет. Три трактора перегнал, хоть бы кто спасибо сказал… Как буд-то и нет меня…
Мужики засмеялись.
- Ну, ты, прямо, как дитя малое и капризное… Не похвалили яво… Пошли, перекуси немого.
Фридрих не поддержал своих друзей, а коснулся головы парня, потрепал его вьющиеся волосы.
- Вставай ! Ты, вот что…, держись-ка меня рядом, понял ? А то не погляжу что…
- Ну, вы даете, Фридрих Готтлибович ! Вот и отец мой так же: - чуть что, сразу за ремень…
Андрей засмеялся, встал и подсел к компании. Молчаливый Сергей достал еще один стакан, налил чистой, как слеза, самогоночки.
- Так, слухайте сюды, немцы мои дорогия ! – Мишка заметно захмелел, - давайте выпьем за то, что бы ВЫ – перестали сами мучиться и других то ж…
- Не понял, дядь Миш, - Андрей напрягся.
- Цыц, малец, слухай, не перебивай… Горе, оно, други мои, у кажного… Война ишшо в кажной хате живет… А хто виноват ? Хто, я спрашиваю ?
- Кто ? – Андрей продолжал недоумевать, но из всех сил пытался уловить суть тоста.
- Хто, хто… Ну, не вы жа ! Че, вы из себя строитя обиженных, а ? Вы ж немцы-то, - наши, РУССКИЕ ! Это-то вам понятно, иль как ?
- Как это ? – Андрей окончательно запутался, стакан держал, как свечку перед собой…
- А ты сначала выпей, потом буш вопросы задавать… У вас, ведь, руки и головы зо-ло-ты-я ! Люди, че ж, не видят, что-ли ? Видят ! Уж, тебе-то Федор, это лучше знать, чем ентому пацану… Хотя и ён горюшка хлебнул…, но уже успел у стариков уваженье получить.
- Ты это пойди, да в комендатуре расскажи, - проворчал Фридрих.
- И там люди, и там понимают… Вы, че ж думаете… Прости Господи, ежлив чего не так было, мы бы тут уж не сидели рядышком…
Сергей потянул за рукав своего соседа.
- Слышь, хвать митинговать, пей, а то вон расплескал всю водицу святую…
Михаил опрокинул стакан, набил  рот закусью. Махнул рукой.
- А ты, Федор, гадом буду, а жинку с детишками обязательно найдешь… Ну, а как иначе-то ?  А Андрюху поженим ! Глянь, Андрей, каки девки-то у нас ! А наши бабы, я тебе скажу… - особенны ! Золото, понял ? Наливай, Серега, давайте за наших баб выпьем ! Дай им Бог…
Кх-хэк, - Михаил стукнул стаканом об стол. Мужики ударили стаканами, молча последовали за ним, каждый, думая о своем. Молчали, сосредоточенно жевали. За окном застонал порывистый ветер. Фридрих был взволнован несвязными речами своего друга. Так мог говорить только широченной души человек. "Да-а, не каждая простота может казаться таковой…"  Он, похоже, только сейчас окончательно понял, что как бы не балагурил Мишка, но за всем этим всегда стояла мудрость сибирского мужика… Надо уметь понимать таких людей… Вдруг Сергей поднялся, молча разлил всем по-ровну остатки самогона, оглядел компанию, тихо, но твердо произнес:
- А теперь, мужики, давайте по последней и по нашему русскому обычаю помянем тех, кто сегодня с нами не может порадоваться мирной жизни… Царствие им небесное…
Мужики поднялись со своих мест, не чокаясь, задержавшись, каждый, вспоминая своих не доживших друзей, родных, выпили… Жизнь-то продолжается…
… В наступившую ночь пришло распутство погоды... Мокрым снегом залепило окна, ледяная корка покрыла землю, трактора, стены ремцеха. Не хотела осень раньше времени сдавать свои позиции зиме, но деваться ей некуда… Не хотели и эти, крепко спящие пахари земли сибирской, помнить прошлое и заново переживать омытые кровью и потом те страшные годы… Их безмятежный сон был о будущем… Каждого из них ждала своя, Богом благославенная земная жизнь. Каждый начинал понимать по-новому свою значимость, у каждого появилась своя уверенность, а главное – возможность по человеческим законам продолжить род…
…До сих пор во мне не угасло то неизгладимое впечатление далекого детства от общения с такими, на первый взгляд, простыми  и очень земными людьми…
…С первых моих самостоятельных шагов по жизни я вполне осознанно понимал, что у людей кроме ума, способностей, достоинства и прочих ценностей человеческой натуры, должен быть еще и родовой стержень, данный каждому человеку Богом. Стержень, который не дает ему никакой возможности согнуться перед ударами судьбы, предать, забыть самое главное и сокровенное для себя – совесть… Для человека со стержнем совесть – не пустой звук… Абсолютное большинство таких людей в России! В противном случае растащили бы ее уже давно по кирпичикам… Не скрою, огорчительно то, что моя страна, которой я служил верой и правдой, так и не научилась быть полноценно терпимой и уважительной к своим гражданам, особенно к тем, кто до костей содрав кожу, не ушел ни с окопа, ни с поля, добывая хлеб, ни от станка, ни с лесоповала, ни с рудника…
…. Пишу эти строки, и вдруг вспомнил… В моем селе, где-то в середине 60-х умер один мужичок. Жил он один, без родных и близких… Сколько помню его – был вечно пьяным, и все время с гармошкой бродил по улицам, горланя песни… Засыпал там, где его покидали силы. Нашли его сельчане в одной из канав бездыханным… Сколотили гроб… Нужно было хоть во что-то переодеть… В хатенке мужичка стоял шкаф, стол, стул. В шкафу висел один единственный пиджак, еще довоенного покроя. И каково же было удивление у мужиков: - на пиджаке неровными рядами крепилась гроздь боевых медалей и орденов! У кого-то вырвалось:
- Глянь, мужики, а ведь он, последнюю-то – в Берлине получал…
Цену боевым и трудовым наградам мои земляки знали… Хоронили его тихо. В платок, пряча глаза, всхлипывали несколько вдов-старушек. Мужики, поправив крест, помолчали и тут же по-фронтовому помянули… Боевые награды увезли в военкомат…
    Боюсь, что  мои огорчения и сегодня имеют основание на существование... Мы до сих пор являемся свидетелями цинизма региональной власти, проявляемое по отношению к старшему поколению…Страшно подумать, что с нашей совестью станет, когда последний из них, кто добыл победу, уйдет… Мой оппонент наверняка съерничает: - чего это вдруг я, российский немец, которому давно уже указано свое место, воспылал в защиту старшего поколения? А я и не угасал, уважаемый, потому что, именно те русские люди, которые вернулись с фронта, остались живыми после блокад, концлагерей, не смотря на свою кровную ненависть ко всему немецкому, ПЕРВЫМИ ПОНЯЛИ НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ отношения власти к Советским немцам. Скажи, кто из уважаемых мною русских исследователей немецкого вопроса на данную концепцию обратил внимание? Меня крайне смущает то, что абсолютное большинство из них, разоблачая Сталинизм, и вообще коммунистическую эпоху, концептуально используя архивные материалы, единодушно определились в схеме: "РЕПРЕССИЯ – ЛОЖНАЯ МОБИЛИЗАЦИЯ – ДЕПОРТАЦИЯ – СПЕЦВЫСЕЛЕНИЕ - РЕПАТРИАЦИЯ – СПЕЦПОСЕЛЕНИЕ – ТРУДОВАЯ ПОВИННОСТЬ В СИСТЕМЕ ГУЛАГ – ОСВОБОЖДЕНИЕ ИЗ РЕЖИМА СПЕЦПОСЕЛЕНИЯ". Странным было бы ожидать от тоталитарного режима функционально иного. Поэтому, появление таких личностей, как Ленин, Сталин,Свердлов, Дзержинский, Берия и пр., чьи руки по локоть в крови, не историческая случайность, а историческая закономерность. Соответственно, появление асоциальных групп в виде "нежелательного народа" в русской государственной системе также не случайно, а закономерно… Когда начинаешь размышлять в данном направлении, понимаешь, что всеохватывающий трагизм судеб российских немцев на каждом этапе развития государственности – родимое пятно, помеченное не только исключительно своеобразной печатью русского исторического наследия, но и варварством при разрешении тех или иных социально-политических и экономических противоречий. "20-й век оказался исключительно драматичным для судеб России, стал временем небывалых взлетов и падений, выдающихся побед и горьких поражений, что наложило отпечаток на течение всех общественных процессов в стране… /См. Андреев В.П. Российская топонимия 20-го века и политика. Томск 2005 г./"
…К моему великому сожалению в будущее смотрю с определенной долей скептицизма… До тех пор, пока ВЕЛИКАЯ  русская нация не избавится от теней негативных сторон  "ИЗМА", пока мы, хотя бы не поймем, что молодое поколение все глубже погружается в правовой и исторический нигилизм, а старшее поколение, видевшее и пережившее голод, нищету, безвинную смерть, бесправие, длившееся не одно десятилетие, всячески старается забыть и простить - нам не представиться возможность зафиксировать существование своего сознания в условиях истинной и ответственной свободы, которую заслуживает, прежде всего, русская цивилизация… Мой пессимизм мотивирован еще и потому, что не изжита методология зомбирования мировоззрения под очередной курс развития российской государственности посредством средств массовой информации, допускающей публикации откровенно "шоуменских" идеологических инсинуаций. А на однобокости концепций, беспамятстве, социальное общество с активной и адекватной гражданской позицией, с абсолютной нравственной чистотой, не построишь, следовательно, от патологии инцидентов межнациональной розни, в том числе и ее последствий – не уйти…
… Таким образом, именно сейчас, пока еще не поздно, историческая правда о немецкой нации в России должна будет преподнесена с точки зрения оценки критериев взаимосвязи, взаимообогащения с русской цивилизацией. Надо России понять: - какое звено своей государственной структуры она потеряла в августе 41-го! Попытаться просчитать, какова была бы польза России от немецкого консолидированного общества в политической, экономической и гуманитарных сферах, не случись того черного и позорного месяца… К стати, уважаемый оппонент, социологических исследований уровня отношений русской нации к российским немцам на современном этапе мы не видим. На подобное утверждение я каждый раз слышу: - А, зачем? Отвечаю: Сегодня необходимо: 1. Прекратить словоблудие в общественном движении за равные права немецкой нации с правами других наций России. 2. Надо способствовать пониманию русской и немецкой нациям той экономической (главным образом) и социально-политической базы, в которой нашлось бы место сообществу немцев быть полезным в обустройстве новой России. Другого опыта пути, который проложили мои предки в Россию, нет и быть не может. Россия – ВЕЛИКАЯ страна, и с этим надо считаться. Поймет это народ русский, поймет и новая власть… Тогда и немецкая нация в консолидированном виде будет востребована гораздо больше, чем это было до сих пор…

х х х
… Воскресное октябрьское утро 46-го встретило МТСовцев безоблачным небом и ярким солнцем. От ночного безобразия похотливой зимы не осталось и следа. Осень, все же, как истинная хозяйка, не впускала в свои владения беспутства молодой сменщицы – зимы. Не остывшая еще земля "съела" легкую наледь на радость дикой ватаге воробьев, которая торопилась склевать подножный корм, оставшийся от мирской суеты… Люди готовились к длинной и холодной зиме. В каждой семье от мала до велика копошились, заготавливая дрова, уголь. Утеплялись подворья, менялась солома на крышах саманок. Закрома засыпались зерном, заработанным на  трудодни. Недавно отстроенная в районе мельница, работала круглосуточно. Крестьяне неделями стояли в очереди на помол своего зерна, ведь, мука в доме – основа благополучия и жизнеспособности. Рынок в районном центре кишел торгующими селянами. Прилавки были завалены мясом, салом, зерном, мукой. А желающих купить все это богатство было значительно больше. Удачливыми считались те, кто с раннего утра сумел продать излишки своего добра и тут же приобрести самое необходимое для семьи: - овечью шерсть, валенки, стяженки, кое-какой хозяйский инвентарь… Были и такие, которые целый день протолкавшись вдоль торговых рядов, так и не смогли себе ничего купить из-за непомерно высоких цен. К ним в большей степени относились спецпоселенцы, эвакуированные, новоселы, еще не успевшие осознать простую истину: - сибирская зима не щадит нерасторопных, ленивых, слабых духом и телом. Рассчитывать на помощь местного населения здесь может только тот, кто в их глазах заслужит своей полезностью и способностями…
… Фридриху и сельским трактористам в это воскресное утро повезло. Варвара Максимовна приняла решение отпустить всех их по домам, а прикомандированным немцам и трактористам из дальних хозяйств поставила задачу осуществить наведение порядка в цехах и на территории машинного двора. Они все равно жили здесь же, а ей необходимо было время для производства расчетов потребностей на материально-технические средства и кадровые ресурсы для новой техники. Стала очевидной проблема способности МТС функционировать в новых условиях. Нужно просчитать потребности для организации цехов: - электротехнического, кузнечного, электросварочного, токарного. У  нее возникла идея внедрить поточный метод ремонта и технического обслуживания новых модификаций тракторов, а для этого нужны кадровые специалисты. Так или иначе, но на завтрашнем Бюро Райкома ВКП (б) свои расчеты необходимо будет защищать. Деваться все равно некуда, ведь, абсолютно ясно, что именно 1947 год станет решающим в деле обеспечения хлебом страны, а, следовательно, и в деле укрепления Советской власти… Ее постоянно беспокоило то обстоятельство, что люди если и продолжали проявлять колоссальный трудовой героизм, то в большей степени по старой привычке, воспитанной суровыми, военными годами. А между тем, они все больше хотят видеть от власти действенной помощи в их, теперь уже, мирной жизни. Дети растут и их нужно отправлять в школу. Во что одеть – проблема ! Вспыхнувшая рождаемость – проблема ! Строительство жилья, дорог – проблема ! Обеспечение населения ширпотребом – проблема ! И народу сейчас сложней объяснять, что нормально жить мешают последствия войны… Единственное место, где селяне, рабочие райцентра могут удовлетворять свои потребности, – рынок…. Вполне естественным образом здесь формируется общественное сознание и истинное отношение к Советской власти, здесь люди приобретают устойчивый иммунитет против неспособности ее вести за собой народ и защищать его, здесь он приходит к выводу о том, что в этой, послевоенной жизни, чтобы не умереть с голоду – нужно сначала думать о себе самому, а потом уже о благополучии государства… А это возврат к старому сознанию !
… Бахолдина так и продолжала сидеть с карандашом в руках над чистым листком бумаги, не написав ни одной строчки. Мысли, мысли…, они, как беспутный рой слепней, жалили, не щадя самолюбия и самооценки… Почувствовав ознобу, встала, чтобы накинуть платок на плечи. Машинально взглянув в окно, которое выходило на машинный двор МТС, задержала свое внимание на мужиках, пытающихся отбуксировать отбракованные останки ХТЗ из ряда в место для сбора металлолома. И, вообще, она была очень удовлетворена тем, что во дворе намечался образцовый порядок. Рабочие, явно под влиянием заботливых и аккуратных прикомандированных немцев, преображали территорию хозяйства. "Одно не могу понять, что движет этими людьми в нынешней жизни ? Как они не похожи на наших по отношению к делу, прежде всего…" Мимолетная мысль отвлекла Варвару Максимовну от основного. "А это кто там ? Кажется… Келлер, да точно, Фридрих Готтлибович… Странно, я же его отпустила… Ишь, как он бережно, даже ласково как-то, обихаживает новенький трактор…, прямо, как женщину…" – Бахолдина сдержанно улыбнулась. Глядя на него, она вдруг вспомнила, что еще вчера на разгрузке эшелона к ней подошел капитан Татищев, постоял некоторое время молча рядом, наблюдая за работой трактористов, закурил, а потом вдруг спросил:
- Идут дела, Варвара Максимовна ?
- Ну, вы же видите…
- Вижу, вижу…
- Что-то не так ?
- Нет, нет, - все, как надо, молодцы… Радуются мужики… Это хорошо…
Бахолдина выжидательно посмотрела в глаза Игорю Сергеевичу.
- Да нет, все нормально, правда… Только вот, - комендант, скомкав папиросу, бросил ее в лужу, - что скажете о Келлере, Варвара Максимовна ?
Бахолдина продолжала буравить взглядом Карелина. Она терпеть не могла вести разговоры о ком-либо за его спиной, особенно, если это касалось спецпоселенцев. Она всем своим существом противилась быть причастной, даже косвенно, к  любого рода обвинениям или подозрениям. Комендант знал это.
- Да, нет, Варвара Максимовна, я не в том смысле… Это не то, о чем вы подумали, - Татищев глубже втиснул руки в карманы шинели, - ответ на его запрос пришел…, из Сыктывкарского управления НКВД…
Бахолдина напряглась. Не подавая вида своего беспокойства, коротко спросила:
- И что ?
- Вроде, все в порядке… Там они…, в Максаковском рейде, живы и здоровы…, только… - Игорь Сергеевич с досадой бросил в лужу новую недокуренную папиросу, - осточертело все уже, Варвара Максимовна ! Сутками сидишь и разгребаешь запоздалые уведомления, ответы на запросы о приговорах, о местах отсидки… и прочее… А отвечать-то людям – мне ! И, знаете, Варвара Максимовна, кому в радость вручаешь документ, возьмет молча – ни спасибо тебе, ни благодарности, а кому в горе…, так, такую ненависть в глазах увидишь… Буд-то я виноват во всех грехах…
Бахолдина была непроницаема. Молчала.
- Игорь Сергеевич, надеюсь, вы о своих…, - Бахолдина мучительно подыскивала нужное слово, - "печалях", только мне рассказываете ? Если так, то я вам отвечу: - боюсь, что рано или поздно, а каждому из нас придется народу повиниться…, а то и в ноги упасть…
- И я надеюсь, Варвара Максимовна, что ЭТО – говорите только мне…
Замолчали. Обоих гложила неудобная тема разговора. Обоим было абсолютно ясно, что данную тему все хотят забыть быстрее, чем войну…
- Ну, так что там с Келлером ?
- Ответ-то пришел, но только о жене и троих детях. Гибельные там места… Лесоповал и лесосплав… А о сыне, родителях, сестрах и братьях – ни слова…  Не исключаю ошибки, конечно, но…
- Да-а, - сжав зубы, Бахолдина сдерживала себя, - где ответ-то ?
- У меня в Управлении… Варвара Максимовна, у меня просьба к вам, - не могли бы сами его оповестить ? Я знаю, он верит вам, а от меня узнает – дров наломать может… Похоже, он мужик с пружиной…
- Правильно ! Как дрова ломать, так дровосеков много находится, а как отвечать, так мне… Ладно, завтра на Бюро встретимся, передашь… Разберусь, не в первый раз…
"Не буду сегодня его трогать… Пусть душой отдохнет." Бахолдина принялась за работу. Время шло…

х х х

… Получив "вольную", Фридрих все-таки решил не идти в село, не смотря на настойчивые приглашения Тупикова Миши. Помыться сегодня можно и здесь, душевая будет вполне свободна. Покушать в столовой – тоже, ведь, мужики, побросав свои паи, укатили по домам. А ближе к вечеру можно будет сходить на базар, присмотреться и прицениться. Деньги – вот что нужно сейчас в первую очередь. Не успокаивалась душа у него… Скорее это было нетерпение… Интуиция подсказывала, что в самые ближайшие дни в его жизни наступит перелом… О плохом даже и не думал. Успокаивал себя тем, что Лизу с малыми детьми на руках на лесоповал или в шахту не пошлют, а пристроят где-нибудь на менее опасных работах, на улице жить не оставят. Значит, угроза гибели от каторжного труда ей грозит меньше, чем жене Баумана… С другой стороны, когда он найдет их, держать никто не станет. Кому нужно кормить кучу детей и стариков, от которых нет никакого толка в производстве ? Больше всего он боялся за сына Йозефа… Шесть лет – слишком малый возраст для ребенка, чтобы выжить без средств на существование в тайге. А то, что они где-то в подобном месте, не сомневался…
…Районный базар был похож на крепость, которую осаждали страждующие… Довольно высокий забор, густо выкрашенный темно-зеленой краской, был окружен не одной сотней подвод. Лошади заботливо укрытые полотняными накидками или старыми фуфайками, мирно пережевывали небольшие охапки сена. Значит, не первые сутки они ждали своих хозяев. Одним из проемов в заборе был обозначен вход на территорию базара, однако протолкнуться в него не так просто: - торговки в рваных фуфайках, перекрикивая друг друга, цепляясь за рукава прохожих, предлагали купить молоко в бутылках, простоквашу, творог, жареные семечки и прочую мелочь. Такая же истерия и на территориию "Стой ! Держи поганцев !" – двое мужиков-мясников гнались за пацанами, стащивших с прилавка кусок сала. Милиционер со свистком во рту замыкал преследование, только не известно, кому хотел помочь: - или задержать воров, или предотвратить самосуд… В самом дальнем углу базара толпа мужиков, не "вяжущих лыка", пытались, еле не доходя до драки, доказать друг другу правоту, которая не имела смыслового выражения… Фридрих за годы жизни среди сибиряков усвоил, что любое общественное сборище, будь то праздник, или торги, по тому или иному поводу, - всегда сопровождалось кровопролитной дракой. Такие манеры, таков вековой обычай ! И что самое странное, после побоища по схеме "стенка на стенку" или "куча мала" дерущиеся братались. Утерев кровавые сопли, расходились по домам. Ну, а если об этих кровавых оргиях становилось известно женам, то они, вооруженные подручными средствами усмирения, разгоняли своих кормильцев бескомпромиссно… Стражи порядка в такие мероприятия не ввязывались. Фридрих так и не научился понимать этой забавы… Покрутившись по рядам, где торговали зерном и мукой, он быстро понял, что реализовать свое зерно ему не составит труда. Скупщиков было не меньше, чем торгующих. Решил вернуться назад в МТС. Двигаясь по сумеркам к МТС, вдруг поймал себя на мысли, что ему не хочется, чтобы приходил завтрашний день… Объяснить себе, что устал от неожиданностей и пустого ожидания сразу не получалось… Мужики уже закончили свои работы. Кто еще мылся, кто доедал ужин, а кто уже спал… "Пойду и я… Хочешь, не хочешь, а новый день все равно придет… Жизнь продолжается…"

4.

- Дядя Федя ! Дядя Федя ! Слышь, дядь Федь !
Фридрих не сразу обратил внимание на возгласы секретарши Людочки, бежавшей к нему с непокрытой головой и распахнутым пальто. Он возился с тросами, которые нужно было приспособить для буксировки рамы трактора. Стараясь одновременно не наступить в лужи, колею и докричаться до Фридриха, секретарша, смешно поднимая ногу, усердно пыталась перепрыгивать препятствия. Мужики, наблюдавшие ее мучения, с удовольствием подтрунивали:
- Людочка, ты тока скажи: - к кому и куды тебе хочется, - на руках отнесем…
- Да, нужон ты ей, кривоногий, да поистесаный…
- Ты тольки бабе-Яге и сгодисси… Ха-ха…
- Она знат, куды ей надо…, вишь, как гребет-то…
- Забота у девки… Че-то к Федору курс держит… Слышь, мужики, поди, опеть яго захомутать хотят ? Он, чей-то в последня время, смурной какой-то ходит… Слышь, Андрюх, можа случилось чего, а ?
Людочка давно уже привыкла к мужицкому вниманию и не обижалась. Она чувствовала в их шутках своеобразное уважение и заботу. Упаси, Боже, ей иной раз заплакать, (мало ли причин девичьих) – на сотню вопросов растревоженного воображения огрубевших мужиков приходится отвечать.
- Дядя Федя, ну слышь, что ли ? – Фридрих оглянулся, задвинув шапку на затылок, покачал головой.
- Куда ж занесло тебя, дочка ? Вот, как ты умудрилась залезть-то в эту грязь ?
- Так, зову, зову ж…, пойдемте, Бахолдина срочно потребовала ! Вот, как я теперь вылезу от сюда ?
Фридрих сделал к ней на встречу два широких шага, взял ее, словно пушинку на руки и вынес на сухое место.
- А что случилось ?
- Ой, не знаю… Только такой взволнованной я ее еще не видела…
- Что, сильно сердитая ?
Фридрих хотел отшутиться, а "кошки заскребли", она, ведь, просто так к себе не вызывала никогда…
- Ну, что ж, пойдем, если надо…
Очистив сапоги от налипшей грязи, он стал искать глазами Андрея. Почему-то захотелось переговорить с ним. "И Мишки нет, остался дома, говорят… Старший сынишка чем-то заболел, корью, кажется… Повез его в районную больницу…Врач-то детский всего один раз в месяц из Барнаула приезжает… Черт, что-то страшновато… Эх, была, не была…"
… Варвара Максимовна сидела за своим рабочим столом, сосредоточенно читала какой-то документ. Не взглянув на вошедшего, коротко произнесла:
- Присаживайтесь, Фридрих Готтлибович… Одну секунду подождите…
Фридрих почувствовал, что она не испытывает огромного желания начинать разговор. Обычно, если она вызывала, то другими делами себя не занимала. Задавала пару вопросов, тут же выдавала конкретные указания и, ни о каком "присаживайтесь" речи не шло… Присев на один из стульев, Фридрих вдруг почувствовал полное расслабление. В душе буд-то лопнула струна. Сердце билось ровно, сознание стало ясным. "Ну, вот, все и решится сейчас… Надо будет за Андрея попросить… Пусть хоть его отстоит. Нельзя парня отдавать. Погибнет мальчишка… Жаль, Мишку с Сергеем не увижу… Стоп ! Чего ты опять за старое ? Может это… Вот, что за бумагу она берет со стола ?"
- Прочтите, Фридрих Готтлибович, - в глазах Бахолдиной стояла сдержанная настороженность…
- - Я… не умею читать по-русски… Понимаю не все, а не то, что читать…
На это Варвара Максимовна не рассчитывала. Что ж, такова доля, правда, к женской ее не отнесешь… "Придется самой очередную "радость" доставить…"
- Тогда слушайте…
Депутату Верховного Совета СССР по Алтайскому краю Бахолдиной В.М.
Начальнику  спецкомендатуры МВД СССР
по Шипуновскому району Алтайского края Татищеву И.С..

На Ваш запрос от 15.09.1946 г. №125/03р сообщаю:
Келер Елизавета Васильевна – 1910 года рождения
Дети: Келер Вероника Фридриховна – 1931 года рождения
          Келер Роза Фридриховна – 1935 года рождения
         Келер Анта Фридриховна – 1938 года рождеия
Репатриированные из оккупационных зон Германии в августе 1945 года определены на вечное поселение территории треста "Комилес", Сыктывкарского горсовета, Максаковский рейд.
Сведений о месте нахождения остальных родственников, указанных в Вашем запросе не имеется.

Подпись:
Начальник спецкомендатуры МВД СССР Сыктывкарского горсовета Молотовской области
Таежный М.П.

…Фридрих, опустив голову, молчал. Бахолдина ждала его реакции. А он никак не выдавал своих эмоций. Их просто не было. Медленно наваливающаяся неимоверная тяжесть на каждый мускул, не позволяла шевелиться…
- Ну, что, Фридрих Готтлибович, поздравляю вас… Это… хорошая новость. Думаю. Что для вас сегодня война закончилась. Еще раз поздравляю…
Варвара Максимовна замолчала. Слов не находилась. Она почувствовала неловкость… О каких тут поздравлениях может идти речь… Окончание войны при чем тут… Фридрих продолжал молча сидеть, казалось, что вовсе не слышал долгожданного известия… Поднялся. В глазах стояли слезы. Их он не стеснялся. Немой укор, страдание и вопрос одновременно и без того усугубили зловещую тишину в кабинете… Держа в руках подрагивающий заветный документ, выдавил из себя:
- А сын где? Восемь месяцев ему было, когда меня забрали… А мать с отцом? Три сестры и четыре  брата где ж… А Эрна, дочка, - она-то где?
- Послушайте, Келлер, - Бахолдина взяла себя в руки, а это означало, что она вновь почувствовала свою силу убеждения, и эта сила ее никогда не подводила в тяжелых ситуациях, - вполне возможно, что остальных твоих родных просто не вписали в данный документ… Халатность и в этих структурах бывает…
Фридрих, посмотрев прямо в глаза, с нотками снисходительности произнес:
- У них, Варвара Максимовна, халатности не бывает… Мой старший брат Йоганес за полтора месяца высох… там. А он был покрепче, чем я… Бездомным собакам и то сытнее в тех краях… Я знаю… "Ошибка…"  Нет тут никакой ошибки…
Какой бы силой духа не обладала эта женщина, сколько бы она не пережила вместе со своими трактористками-вдовами их слезы, в данный момент она поняла, что любые слова утешения будут лишними… "У них другая правда о войне. У них другие критерии оценок последствий войны. Они имеют другое отношение к Советской власти. Их агитировать за нее не надо, они сами себе хозяева, что при Советской власти, что без нее… Будет у них та работа, которую они умеют делать, будет у них рядом семья, будет у них земля, на которой можно построить свой очаг, значит и Советская власть найдет в них поддержку… А нет, так не пропадут… Их руки и природное чувство ответственности пригодятся в другом месте…" Как-то машинально влетела в голову последняя мысль. Но сознание, воспитанное на коммунистической идеологии, противилось собственному выводу… Ни она, ни другие партийные и советские органы даже не задумывались, как строить свои политические, производственные отношения с этой категорией советских граждан – немцами спецпоселенцами… Они считали, что это дело не их, а Партии…
Молчала Бахолдина, молчал и Фридрих… Он пока не знал что нашел, а что потерял… Он пока не знал чему радоваться и чему горевать… Он ничего не знал!
- Значит, так… Даю вам три-четыре дня… Решайте свои проблемы… Получите зарплату у нас, я дам распоряжение… Если нужно в село – поезжайте… В общем, действуйте… Понадобиться помощь – обращайтесь…
- Спасибо, вам…
На выходе из кабинета его неожиданно окружили трактористы. Перебивая друг друга, бросились с вопросами. Андрей, схватив за руки, словно ребенок с широко раскрытыми глазами, не давая прохода, тормошил, забыв одновременно немецкий и русский языки…
- Ты, че, Федор, уходишь, что ль от нас? Куды, а?
- Чего молчишь-то, случилось чего, иль как ? – не унимались мужики.
- Фридрих Готтлибович, - по-немецки залопотал Андрей, - что, назад, в лагерь? А как же я? И я с тобой! Ты погоди, я сейчас пойду, договорюсь! Чего я тут один-то?
- Да погодь ты со своим "гыр-гыр", Андрюха! Сколь говорить тебе, не балакай на своем языке-то, тут дело, видать, сурьезное, а ты…
Фридрих слегка опешил от такого напористого внимания к себе… Ком в горле застрял, дыхание перехватило… "Это ж какой широтой души надо обладать, что бы чужую беду или радость переживать, как свою собственную!"
- Да, ты, етит твою матушку, роди чего-нибудь! А то стоишь, как памятник двухметровый…
- Слышь, Вань, можа сгонять в магазин, разговорим враз, а?
- Я те сгоняю… Ладно, мужики, пойдем… Мы яво хрен кому в обиду дадим… Слава Богу, не те времена-то…
- Сынок! – только и смог выдавить из себя Фридрих, и сгреб Андрея в медвежьи объятия.
- О-ох… Фридрих Готтлибович! … Дядя Федя-а-а…, - к удивлению мужиков на чисто русском языке захрипел в крепких руках Андрей, - задушишь, дядя Федя… О, май Гот…, о-ох…
Не всегда Фридрих умел рассчитывать свои физические силы. Вполне возможно, что в таком порыве ребрам Андрюхи могло и не повезти… Бахолдина пришла на помощь.
- Так, в чем дело здесь? – приоткрыв дверь кабинета, пряча улыбку, довольно строго спросила она, - почему не на рабочих местах? Размитинговались тут…
Усмиренная толпа вывалилась на машинный двор. Подошли остальные рабочие, живо интересуясь неизвестным для них событием.
- Мужики! Семья моя нашлась…
Андрей заплакал, так и оставшись в объятиях Фридриха… В цехе еще долго народ дискутировал, досталось всем: - "и сволоте Гитлеру - хрен ему в задницу, и тем козлам, которые столько лет не могут трудящемуся человеку защиту найти, сидят там в кабинетах, морды понаели, и знать не хотят, чем мы тут хлебаем жизню свою…"
… Фридрих еще не знал, что младший 18-летний брат Готтлиб, насильно мобилизованный Германцами в 43-м, был брошен в бой против наступающих Советских войск. Погиб ли он в том бою, взят ли в плен, а потом уничтожен в лагерях НКВД – так и осталось тайной для всего рода Кёлер. Он еще не знал, что старший брат Иоганес, не выдержав голодомора, погиб в одном из лагерей Пермской области в 1942 году. Он еще не знал, что мужа Серафимы Готтлибовны Иосифа постигла та же участь. Он еще не знал, что его мама умерла от горя и переживаний за детей и внуков, и похоронена в первой попавшейся канаве у железнодорожного полотна под строгим надзором Советских солдат освободителей… Он пока еще ничего не знал… Так, наверное, его хранила судьба.

х х х

… Весть о событии в жизни Фридриха дошла и до села. Он решил воспользоваться увольнительной, получить свое зерно, а скопилось его достаточно, вывезти на рынок и продать. В первую очередь нужны деньги, деньги и еще раз деньги ! Детей накормить, одеть и обуть сначала надо! Он понимал, что с момента получения известия о них, практическая  ответственность за детей теперь только на нем. Дорога каждая минута помощи… Фридрих пока не задумывался о том, что у него возможно будут большие трудности с разрешением выезда. Как это можно сделать не расконвоированному поселенцу? А может уже сняты лагерные ограничения, и он просто об этом не знает? Пугало, однако, то обстоятельство, что на данный момент нищ и бесправен: - ни крыши над головой, ни член колхоза, вообще никто… Но, эти сомнения его не пугали, все образуется сразу, как только семья будет рядом… Фридрих стал чувствовать свободу. Так всегда с ним было, когда он реально видел цель и понимал средства достижения ее.
… Николай Андреевич суетливо, но сдержанно потряс руку Фридриха. Вообще, в селе любое известие о возвращении из армии долгожданных мужей или сыновей, которые после окончания войны продолжали службу, воспиринималось очень позитивно. Мужских рабочих рук по-прежнему не хватало, а холостых парней – тем более. Так что председатель радовался очень искренне.
- Ну, вот! А ты как думал? Все у нас теперь будет путем! Слышь, Федор, ну и что, ты теперь уедешь от нас? Или как?
- О чем ты говоришь, Николай Андреевич, сюда бы не опоздать их привезти. А там им гибель, я знаю. Так что помоги мне, лошадь нужна – зерно продать… Пошлю денег… Голодно им там… А может и сами приедут… Хотя, навряд  - ли… Самому надо будет ехать.
- Да, это уж точно. А отпустят ?
- Не отпустят, сам сбегу…
- Ерунды-то не пори, Федор…
Склонившись над столом, председатель выписал наряд на одноконку.
- Долго лошадь не держи, работы полно.
- После завтра верну обязательно…
Выйдя из конторы, Фридрих поспешил на колхозную конюшню.

х х х

… Сторожка была пуста, дверь раскрыта, только хмурый и серый, не то  от пыли, не то по масти, кот, примостившись на подоконнике, из-под лобья смотрел на непрошеного гостя.
- Сторожишь? А где хозяин? – кот беззвучно мяукнув, с явным презрением отвернулся…
- У-у, чертяка ленивый…
- Это хто тут моего Васька оговаривает? Да, с яго появления здеся крысы строем теперя ходют по конюшне… хе-хе.., - Силантьич никак не мог затащить в сторожку сбрую, - да помоги ты, бугай…, а то, че ж я вам тута…
Фридрих, взвалив все запряжное хозяйство на одну руку, втянул ее в узкую дверь вместе с дедком-конюхом…
- Вот, скажи, мил человек, ну, вот, чего бы не таким здоровякам тута управляться бы, а? А то, ведь, уж не помню, скольки живу на белом свете, а все: - "Силантьич - надо, Силантьич – без тебя никак!" И вот, так уж и гражданскую всю, да и энту, войну-то… Эх, Господи…
- Раз долго живешь, дед – значит, ты действительно нужен. Радоваться этому надо…
Силантьич ехидно сузил глаза.
- Экий ты мудрай, как я огляжу-то, коням я нужен, понял? Иной раз и рад бы домой на печку косточки отогреть, да к бабке под бочок, так они, паразиты, хоть и накормишь и уберешь за имя, ржут на всю деревню, ежлив зачну домой собираться… Анисья моя грит мне – иди, грит, оженись на кобылке и дрыхни с ею там… Вот, покамись, не почешу, а какой и добавки сенца не подброшу, - не угомонятся… Вот так, как дитев малых кажный вечер спать и укладываю… А как же: - оне ж без продыху-отдыху! А хто пожалет-то? Я !
Фридрих хотел вставить слово. Время-то идет… Но дед не замолкал.
- Слышь, а давеча, я усугубил чутка, да приснул в ходке-то, на свежем воздухи… Так, Чарыш, чертяка норовистый, ну – жеребец-производитель наш, сломал изгородь и припорол до меня, представляшь? Оторвал, гад, мене рукав фуфайчонки, - иди, мол, корми яво персонально… Я, видать, не сразу проснулся-то, так он меня своей небритой мордой всю мою бороду в клочья превратил… Подымаюсь, а он, видать, испужалси моего виду-то, да как захрипит! Лиловым глазищем на меня как вытаращится! Шею согнул! Ну, дьявол, прямо! И что ты думаш, слазю с ходка-то, так он, гад, меня в спину толкат к конюшне, - иди, мол, корми и все тут…
Фридрих понял, что байки Силантьича о своих питомцах не переслушать.  Надо ж, ведь, еще в колхозный амбар заехать, получить зерно, да расплатиться за постой...
- Силантьич, погоди, вот, возьми наряд, - прервал его Фридрих.
Дед, увлеченный своим рассказом, был явно огорчен. Он вообще, по душам и с пониманием любой жизненной ситуации мог разговаривать с человеком только в том случае, если собеседник внимал его учению о высокой нравственности лошадиной породы. По его убеждению " самый умный и порядочный среди людев, это – конь!" Тех, кто ему пытался возражать, или, не дай Бог, посмеяться, - людьми не считались…
- Во, как! Это хто ж такой умный распорядился? Силантьич вдруг преобразился от серьезности новой ситуации. Он тут душу открыл, а ему бумажку под нос…, - ага, одноконку, значит надоть…
Зло сузив глаза, бороденкой вперед, глядя снизу вверх на Фридриха, дед проскрипел:
- Эх, какия вы умныя! На ночь-то глядя! Да, ишшо на двое суток! Ты, че, детина, в своем уме-то? Иль как!? Она, одноконка твоя, цельный день на скотном жилы тянула, а тут на-те! Да, ей опосля пития и ужину часов семь, не меньша – отдохнуть полагается! Силы-то вернуть надо. Иди-ка, знаш куды со своей депешой…
Фридрих напрягся. За всю войну его никто и ни при каких обстоятельствах не посылали в "знаш куды".  Кровь мгновенно прилила в голову, но, обладая огромным терпением и сдержанностью, он забрал у Силантьича наряд и положил его в карман. "Ладно, понятно все: - здесь кроме лошадиного горя ничего не бывает… Сгоняю в МТС, выпрошу машину, а нет, так к Чупрасову в соседний колхоз обращусь. Не откажет".  Силантьич опешил. По всем законам его жанра, ему просто обязаны были ответить аналогичным образом, а тут что-то не так…
- Слышь, мужик, а ты кто таков будешь? Что за беда така, что в ночь лошаденка потребовалась?
- Как кто…, ну, Келлер… Федор… Утром рано надо везти пшеницу на базар…
Дед наморщил  лоб, что-то стараясь припомнить.
- Это не тот немец-поселенец тракторист…, у колхозе нашем пахал почти всю войну-то? Федор?
- Я ж сказал… Ладно, дед, пойду я в МТС, там и решу что-нибудь… а нет, так в колхоз Энгельса…
Не прощаясь, на ходу застегивая фуфайку, направился к выходу из сторожки.
- Ты, дед, лучше порадуйся за меня. Семью я нашел, понял? – его, словно прорвало, - а ты тут про отдых лошадям… Держись, батя, не болей…, - уже с улицы крикнул в проем двери не столько сварливому старику, сколько в угоду душевному порыву..
"Эх, е-ма-е, зря обидел немчонка… Это ж с им сноха Пелагея пару сезонов отработала прицепщицей в Буденово… А годы-то, не приведи Господи, голодные были…, а мы с яго работы с хлебушком сталися…" Силантьич выскочил из своей резиденции и тут же уткнулся в спину Фридриха. Тот продолжал стоять у порога и размышлять над дальнейшими действиями. " Идти в райцентр – час ходу. Не хочется. К Устинье Быковой - тоже… Ей и без него дел хватает. Наверное, есть смысл остановиться у Мишки Тупикова. Давно не виделись, да и радостью поделиться именно с ним хочется…" Толчок в спину вывел его из плена размышлений.
- Ты чего, дед?
- А ну погодь, парень, как это нашел?
- Ну, так вот… нашел. В 41-м потерял, сейчас нашел… Пойду я, дед…
- Да, погодь ты! Че, заладил: "пойду, да пойду" – говори толком-то…
- Да, что ж ты неугомонный такой, а? Понимаешь, срочно надо продать зерно, выручить деньги и отослать им… Голодно там. Все остальное долго рассказывать…
Силантьич замолчал. Полез в карман за кисетом. Руки тряслись.
- Вот, вишь, оно как быват-то… Нашел таки… А я вот свово Ваську так и не дождуся… Пропал без вести, говорят… А я вот не пойму, слышь? В толк не возьму! Как это без вести? Убили, и никто не видал, што-ли, иль как? Пропал и вся недолга, што ль? Тут из табуна жеребенок отобьется и то сразу чуешь…, а то ж - человек! Эх, мать их в дышло… "Родина любит, Родина знат всех по именно своих героев…" Приходил тут как-то…, лехтор из району, лекцию про международно дело читать… Так  мы яво про "Ерему" спрашиваем, а он нам про "Фому" талдычит… А ето как, а?
Вспыхнувший огонек самокрутки, озарил полные от слез глаза старика.
- Ладно, мы вот што сделам.…, - Силантьич растоптал сапогом огарок, - у меня есть там Машка, блудливая, правда, стерва… Подманит к себе Чарыша-то, а потом как даст яму, дураку похотливому, копытом-то! Ну, в общем, забирай ее стерву, а то она под видом желания огульнуться, от работы отлыниват… Ну, меня-то не проведешь!
Фридрих от души рассмеялся, слегка обняв старика.
- Уморил ты меня Силантьич, не переживай ты за свою Машку. Я сейчас пойду к Тупиковым, заночую у них, а утром приду.
- Ага, конечно… Не, давай так: - забирай счас… У Мишки подворье доброе, сенца ей поджопного, и вся недолга… Иди, парень, запрягай. А за детишков твоих я рад… Дай им Господь!
В своей заботе и суете Фридрих и не заметил, что уже время клонится часам к восьми вечера. "Действительно, куда в такое позднее время уедешь, что сделаешь? Ровным счетом – ничего! Одно плохо, если скупщики подведут, или еще какая-нибудь неувязка, можно на работу опоздать… Смешной старикан, а то же не без горя…" Подумав о нем, он вдруг вспомнил своего отца и маму. "Господи, вот где они сейчас? Потерпите, родные, получите деньги, и легче вам станет, а там я подъеду…Потерпите.»

х х х

…Машка вопреки прогнозам и предостережениям Силантьича, вела себя с пониманием. К дому Михаила подъехал уже поздним вечером. В окнах тускнела керосиновая  лампа. "Значит, хозяин дома." Под навесом кто-то еще копошился. Замычала корова. Огромный пес, высунув морду из будки, забухал раскатистым лаем, брызгая слюной.
- Угомонись, Шарик, иди на место, - чей-то женский голос из темноты урезонил стража дородного хозяйства, - кто там?
- Я, Варя, Федор Келлер! Пустишь переночевать, а то утром рано надо уезжать…
- Федор, ты что ль? Ну, конечно, заходи, рады будем… Седни тольки Михаил вспоминал… А лошадь с телегой вот тут поставь.
Фридрих распряг Машку, с телеги бросил ей сена, укрыл круп предусмотрительно выделенной Силантьичем полотняной накидкой.
- Ты заходи в дом-то, а я сейчас доуправлюсь и покормлю, заходи…
Дом у Михаила по-хозяйски был обихожен. Чистота и порядок на подворье. Все обустроено так, как буд-то и не касалось его военное лихолетье. "И когда успел" – недоумевал Фридрих, - и правильно! Молодец!" В полумраке комнаты за столом сидели старые знакомые: Иван Леонтьевич Попов, Быков Иван и дед Яков – тот самый, который тогда в 42-м работал землемером и доставлял Фридриху еду в поле, а за одно и журнал, в котором расписывался за свое присутствие на территории колхоза. Иван Леонтьевич уже год, как демобилизовался, теперь работал скотником, а Быков Иван успешно трудился мастером на районном маслосырзаводе. Судя по всему, разговор у них шел обыденный на житейские темы. Так уж повелось, издавна, видать, - соседские отношения в селе – это не просто отношения знакомых, это отношения очень близких по духу людей. Они и селиться-то всегда старались с учетом душевной близости. Жить в Сибири, значит, надо понимать друг друга, иначе места там тебе не будет, иначе выживут, не впустят в свой мир…
- О, Федор! Заходи, а ты откель? Ну, вот и правильно, а то сколь говорил тебе: - поехали, поехали… Заходи, повячерим… Иль случилось чего?
- Нет, ничего не случилось…
Фридрих коротко объяснил причину своего появления. Стол ломился от вареной картошки, соленой капусты, свежего хлеба, сала. Над всем этим богатством гордо возвышался самовар. Легкое головокружение напомнило Фридриху о том, что целый день толком не ел. Это, видимо, заметили поседельцы.
- Ты поешь-ка, Федор, - Иван Быков подвинул к нему миску с  картошкой и капустой, - ешь, ешь… Мы - то тут так сидим, про жизнь рассуждаем, а ты поешь…
Но Фридрих уже поедал это куснотище…
- Слышь, Федор Готтлибович, а чего ж ты не делисся радостью-то своей? – Иван Леонтьевич с хитринкой прищурив глаза, прикуривал очередную цигарку, - все село уж знат…
- И какая ж радость? – Варвара стояла сзади с кринкой молока в руках…
Фридрих молча обвел всех взглядом, не решаясь начинать рассказ. Он почувствовал, что если станет бередить душу, не выдержит...
- Радость, мужики, такая же, как и у всех тех, кто сегодня дождался своих родных с войны… А мне только сообщили, что в Сыктывкаре они… Завтра вот продам зерно и вышлю денег… Голод там…Потом буду добиваться  разрешения привезти их сюда…
Мужики сдержанно отнеслись к услышанному. Это еще одна особенность характера селян: - высказывать свое удовлетворение принято лишь только тогда, когда во всем существует полная ясность ситуации. Понимать радость и горе нужно наверняка… Иван Быков сосредоточенно о чем-то размышлял, потом коротко спросил:
- А отпустят? А то у нас на маслозаводе сколь бьются спецпоселенки: - кто домой просится, кто вот так жа, как ты, Федор… Так никакого толку… Уполномоченные даже гладиться не дают, не говоря уже о директоре завода… Работать некому будет, видишь ли…
Фридриха эти слова вновь приземлили. Только воспарила душа, и - на тебе! Возражать, однако, бессмысленно, Иван прав!
- Не знаю… Только никуда я от сюда не собираюсь…
- И то верно, Федор, - тут надо корни кидать… Люди тебя узнали, а это, сам понимаш, не мало важно…, - Иван Леонтьевич тоже был сосредоточен, - хотя, конечно…, воевал я в ваших краях… Да-а, обихожена там земля, да и хозяйствуют, видать, с умом…
- Воевал? – Фридрих напрягся, - а народ местный под Германцем был?
- Ну, а под кем же ш? Тольки, когда мы гнали яво, фашиста, то ись, деревни были пусты…, да ж собак небыло… Угнали их всех в Германию… Так шо…
- Ты это к чему, Иван? – вклинился, до селе молчавший Михаил.
- А к тому, что могуть претензию Фёдору предъявить… Иначе, чего ж он до сих пор и ни колхозник, и нихто, а?
- Да, брось ты, - Михаил стал передвигать миски и стаканы на столе, - а то, что он всю войну к трактору был прикован, да укрывалси заместо одеяла бурьяном, это как? Не зачтется, што ль?
Дед Яков закряхтел.
- Эх, мужики… Вон Соломеиха с дочкою, то ж… до сию пору в земляной норе живуть… А ведь их Терентий крепкий был мужик… Так нет – кулак, да мироед! В Нарым яго упекли и с концами… А бабы яго до сих пор в колхози не числются…
- Знаш, дед, им ба меньша спины гнуть перед иконами, да постовать поумеренней… А то, когда наши бабы на быках за плугом, оне по богомольным домам шастали…
- Ты, Мишка, знаш – не суди, да не судим будешь… У кажного своя дорога…
Иван Быков, начавший полемику, решил ее и закончить.
- Не слухай ты, Федор, никого… Добьешься. Не те времена нынче, тем более, что намерен тута оставаться…
Замолчали.
- Ну, что вы к мужику пристали… Ты, Михаил, достал бы веничек, да своди в баньку гостя… А то со своей политикой замучили яго…
- И верно, мужики, пора по домам… Спасибо, хозяюшка за хлеб, соль, пойдем мы… Держись, Федор, даст Бог, все уладится…
- Ага. Тольки на Бога надейси, а сам не плошай…
… Добротно вытопленная баня обожгла уставшее тело Фридриха. Так, как парились местные мужики, ему было не в терпежь, но, сейчас он набросился на свое тело… Через пять минут от березового веника остались одни прутья, чем привел в изумление своего доброго и впечатлительного друга.
- Ты знаешь, Миша, - проговаривал Фридрих сквозь удары по спине остатками от веника, - а я, ведь, знал… и верил! Вот… в чем… дело-то! Так что…, мне теперь…, сам дьявол и … поможет!
Э-э-эх!
… "Перелопачивая" публицистику второй половины 80-х годов, которой пестрели газеты и журналы, разоблачающую Сталинско-Бериевский режим, мне очень хотелось найти хотя бы намек в "свежих", как мне казалось, мыслях, на нечто такое, которое мне, немцу, Советскому офицеру, на себе испытавшему дискриминационные инсинуации военно-политического аппарата и органов госбезопасности, помогла  переоценить  прожитое. Напрасно надеялся! Только сейчас я понимаю, что тогда это было невозможным по одной простой причине: - я не имел возможности пользоваться свободой мысли… К такому выводу подтолкнул натуралист и мыслитель  В.И. Бернадский: "Невольно мысль направляется к необходимости свободы мысли, как основной составляющей, равноценной основной структуре социального строя, в котором личность не является распорядителем орудий производства. Равенство всех без этого невозможно. Но оно и не возможно без свободы мысли…"  (ЛГ от 18.03.1988 г.) Вот именно ! Свобода мысли моего отца и таких как он, загнанная в административные рамки, но своевременно понятая его соратниками из числа русских людей, помогла ему успеть выхватить из лап смерти своих детей из мест вечного поселения… Моральная стойкость и исключительная работоспособность позволили остаться в среде антинемецкого мировоззрения истинным немцем, который олицетворял иное отношение к свободе. Для него свобода значила – востребованная  властью и людьми ОТВЕТСТВЕННОСТЬ! Что против этого могла противопоставить депортационная политика Сталина-Берия? Ничего! Как бы не пыталась эта политика оголять клыки, но он сумел продемонстрировать свою полезность обществу, сохраняя при этом национальную принадлежность…В этом смысле мой отец, Кёлер Фридрих Готтлибович, до последней минуты своей жизни оставался человеком СВОБОДНЫМ ! …
…Не кажется ли Вам, господин Г.Вормсбехер, что начинать "…расчищать эти Авгиевы конюшни…" нужно было с широкой кампании оказания помощи русским людям и Советским немцам в осознании того, что эти две нации  не взаимоисключающие противники, а наоборот… Уж вы-то знаете, что русские и немцы уже 46-м – 47-м годах, в целом, разобрались между собой. Другое дело, что власть данную связь, сложившуюся в новых, послевоенных условиях, не захотела увидеть, как, собственно, и последующая… А  мы, прямо в лоб стране победительнице: - вынь, да положи Автономию! Я, лично, подписываюсь под каждым вашим пунктом предложений к Проекту концепции Федеральной целевой программы "Социально-экономическое и этнокультурное развитие российских немцев на 2007-2012 и до 2017 года".  Но, мне кажется, что надо прекратить кивать на беспринципность власти имущей, она таковой будет и дальше: - таков уж менталитет Российской власти при любых режимах, пора прекратить изображать из себя блоху на теле могучего и ленивого зверя!. Другого нам не дано, как мне видится… Конечно, будить Россию придется долго, но у немцев достаточно большой адаптированный научный и технологический потенциал, в котором нынешняя Россия крайне нуждается. К стати, уже сегодня сотни бывших Советских немцев добиваются возвращения в Россию… А сколько уже вернулось... А что мы знаем об экономических успехах Немецких национальных районов? Да, ничего существенного, кроме того, что общественные деятели из Федерального Координационного Совета российских немцев сильно переживают, что в этих национальных районах русских порой больше, чем немцев. А  между тем, русские там, почему-то, не "бунтуют" против немцев, и уж никак не возражают, чтобы знать два языка: русский и немецкий! И уж совсем смешным кажется довод о том, что не хватает учебников, учителей немецкого языка, учебных программ и т.п.! Лучшего учителя, чем возвращенный из Германии бывший Советский немец – и быть не может! Не думаю,  что у нас не хватит ума разработать программы и напечатать и учебники,  - немцев академиков, докторов наук, слава Богу, еще достаточно, не меньше и успешных бизнесменов. Это я к тому, что если ответить на вопрос, - где взять деньги! А мы кричим: - без Автономии ничего подобного не возможно! Короче говоря, если нет возможности решить национальный вопрос через восстановление государственного статуса Российских немцев, надо искать другой путь… Искать, а не болтать, простите уж… Единственное, что меня удерживает от более резких оценок, - отсутствие государственного акта Российской Федерации об официальной реабилитация Советских немцев с подтверждением того, что геноцидным инсинуациям немецкая нация в СССР все-таки подвергалась. (Надо же как-то сформулировать термин, который бы определил смысл факта гибели Советских немцев в трудовых колоннах, пропавших без вести, умерших в процессе депортации и репатриации). Без этого навряд - ли мы, российские немцы, сможем рассчитывать на получение государственного статуса в любом проявлении.  Деградация немецкой нации в России – вот что сегодня является самым страшным и не только для русской цивилизации… А это уже должна понять власть! Тут-то и "карты в руки", уважаемые общественные деятели…


Ч  А  С  Т  Ь  8
ИЗ ПОЛЫМЯ  В  ВОДУ…



1.

… Окончательно заряженный на достижение своей единственной цели в жизни, которая для Фридриха теперь зависела от того, как скоро он сможет выслать денег Лизе, продирался по полузамерзшей дороге от села до единственной в районе мельницы. Телега была полностью загружена мешками с зерном, единственным богатством, заработанным в колхозах за последние военные годы войны. Гложила совесть, ведь, двое суток он отсутствовал на рабочем месте. И не важно, что мужики в МТС с пониманием относятся к важному событию в жизни, его работу делать будет некому… К тому же боялся подвести и Андреича. Действительно, отсутствие в хозяйстве даже одной рабочей лошади грозит потерей трудодня для нескольких скотников. Узнай, они, по чьей вине это происходит, неприятностей не огребешь… Фридрих всегда удивлялся своему другу Михаилу, когда тот при подобных ситуациях говаривал: - "Плюнь на все, и не бери в голову! Твою нужду за тебя никто не решит…" Не обладал Фридрих привычкой решать свои проблемы за чужой счет, поэтому кобылку Машку не жалел… Его опасения по поводу выгодной и своевременной продажи зерна не подтвердились. У скупщиков были свои приемы захвата "клиентов". Еще на подступах к базару они подсаживались в телеги и сани колхозников, везущих зерно, муку или мясо, и начинали торговаться по ценам, которые явно были ниже базарных. Если не удавалось сговориться с потенциальным клиентом, они предлагали "другого покупателя", с которым можно найти выгоду… Так или иначе, но колхозника подкупало то обстоятельство, что соглашаясь на неожиданные предложения, им не придется стоять за прилавком целый день, а то и сутки, ведь сбросить цену, лишь бы скорей продать, стоящие рядом торгующие просто не дадут пойти на сделку, в противном случае драки не избежать… Фридрих же спорные проблемы при помощи кулаков никогда не стремился разрешать, да и не было у него такой возможности. В его правоте никто разбираться не станет, а быстро упекут в КПЗ, а там и в провокации обвинить "немца-каторжанина" – раз плюнуть… Выручив необходимую сумму, Фридрих поспешил в колхоз…
    А между тем, морально-психологичекое состояние немцев-спецпоселенцев начало "выпрягаться" из пут административно-правового положения. Дело в том, что с конца 1946 года из мест компактного размещения изгоев в местные и краевые спецотделы НКВД стали поступать многочисленные сигналы о растущих требованиях с их стороны о разрешении выезда на родину, о воссоединении с семьями. Поскольку местные власти (председатели колхозов, директора совхозов, депутаты сельских и районных советов) не имели полномочий, а вернее права, решать подобного рода вопросы, а многие просто остерегались касаться данной проблемы, то немцы самостоятельно стали проявлять инициативу по поиску своих родных и близких. Специально созданные подразделения в виде оперативных групп НКВД занимались отловом немцев, решившихся на побег с мест поселений. Не спасало даже тех, кто под чужой фамилией стремился вернуться в ряды Красной армии. В 1946 году эвакуированное население стало в организованном порядке возвращаться в западную часть страны, а они в свою очередь, проработав бок о бок с немцами весь период эвакуации, заимели довольно тесный контакт со спецпоселенцами. И конечно же, при любой возможности они информировали последних о возможных сведениях нахождения родственников. Не меньшей информацией обладали и фронтовики, демобилизованные со службы, которые выполняли свои обязанности в специальных комендатурах в освобожденной Германии. Так или иначе, но немцы-спецпоселенцы становились носителями нежелательной для властей информацией. Назревала реальная ситуация с признаками саботажных явлений на местах. А это прямая угроза производству и доверию к Советской власти, тем более, что случаи самовольного покидания мест поселений все чаще становилось предметом серьезных разбирательств сотрудников спецкомендатур с руководством районов, хозяйств, производств. С другой стороны, спецкомендатуры были ограничены в своих функциях по физическому уничтожению назревающего социально-политического конфликта спецпоселенцев с властью. Время-то не военное… И потом, не всегда и не у каждого коменданта поднималась рука на немца-спецпоселенца, который всю войну работал в поле, как машина, проявлявлял высочайший профессионализм, добывая хлеб для фронта, а теперь проявляющего признаки открытого отрицания действующих репрессивных законов. Если арестовывать таких несогласных, добивающихся возвращения своих законных прав, то пришлось бы это делать прилюдно, так как немцы большую часть времени суток находились на рабочих местах. А это означало то, что можно было спровоцировать неуправляемое возмущение среди коренного населения, тем более, что некоторые из них уже приобрели родственные связи с немцами-спецпоселенцами. Таким образом, вызревшая ситуация вышла за пределы бытового характера или местного значения. Это проблема политического, государственного масштаба. Из 2,5 млн. человек, подвергшихся репрессиям не в судебном порядке 903 000 человек были Советские немцы, т.е. 36,2% от общего числа по стране. Они были "закреплены" за 57 министерствами СССР, в 49 республиках, областях и краях Союза. Конечно, Советскому Союзу крайне было необходимо решать вопросы восстановления народного хозяйства, и промедление здесь, по понятным причинам, не допустимо! Поэтому локализацию "немецкой проблемы в послевоенном СССР" власть решила в интересах этой глобальной задачи все тем же, варварским способом. Одним из первых шагов на этом пути в духе тоталитаризма явилась Директива НКВД СССР №181 от 1.10.45 г., предписывающая постановку на учет репатриированных граждан СССР немецкой национальности ("фольксдойче" и "немецкие пособники"). А следующим, более радикальным шагом:
- Указ Президиума Верховного Совета СССР "Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдаленные районы Советского Союза в период Отечественной войны", а именно: "В целях обеспечения режима поселения для выселенных Верховным органом СССР в период Отечественной войны чеченцев, карачаевцев, ингушей, балкарцев, калмыков, немцев, крымских татар и др., а также в связи с тем, что во время их переселения не были определены сроки их высылки, установить, что переселение в отдаленные районы Советского Союза указанных выше лиц проведено навечно, без права возврата их к прежним местам жительства. За самовольный выезд (побег) из мест обязательного поселения этих выселенцев виновные подлежат привлечению к уголовной ответственности. Определить меру наказания за это преступление в 20 лет каторжных работ. Дела в отношении побегов выселенцев рассматриваются в Особом Совещании при Министерстве внутренних дел СССР. Лиц, виновных в укрывательстве выселенцев, бежавших из мест обязательного поселения, или способствовавших их побегу, и лиц, виновных в выдаче разрешения выселенцам на возврат их в места прежнего жительства, и лиц оказывающих им помощь в устройстве их в местах прежнего жительства, привлекать к уголовной ответственности. Определить меру наказания за эти преступления – лишение свободы на срок 5 лет…

Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н. Шверник
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А.Горкин

… При очередной отметке в комендатуре Фридрих был ознакомлен с данным Указом. Пустота в душе и злость, словно ржавчина, подтачивали нервную систему. Он не понимал, как могло государство скатиться до такого ? Ладно бы данное решение касалось отъявленных преступников, вон их сколько расплодилось, но как относиться к этому Указу честному труженику, пережившему все тяготы войны вместе с русскими людьми ? Получается, что он и его дети – тоже преступники ! Выход только один: - надо жить ! Жить, терпеть и надеяться !
… Обрати внимание, уважаемый оппонент, сколько невежества, ненависти в этих строчках Указа с отвратительным стилем изложения, - стилем безграмотного маньяка… Весь цивилизованный мир стал объединяться вокруг идеи осуждения и запрета фашистской идеологии. В концепциях послевоенного строительства  государственных законодательств Европы, США и других, принципы демократических основ, обеспечивающих права и свободы личности приобретали фундаментальное значение… Объясни мне, уважаемый оппонент, - как можно государству, имею ввиду СССР, на фоне выше упомянутого Указа и ему подобных, провозглашать себя всему миру гегемоном в борьбе за мир во всем мире? Как можно, угнетая и унижая своих граждан, неугодных только по признакам национальной принадлежности, бороться за "права угнетенных" в других странах? Из каких юридических научных концепций Шверник и его подельники пришли к выводу, что человек, стремящийся вернуться в места, где похоронены его предки, совершает преступление, подлежащее наказанию в 20 лет ни каких-нибудь, а каторжных работ? По какой формуле они вычислили, что если честный человек окажет помощь незаконно изгнанному с родной земли – срок лишения свободы в 5 лет? Поразительная логика этих политических лизоблюдов, когда они "извиняются" перед депатриантами и репатриантами за то, что в 41-м "забыли" на вечно надеть оковы на "неугодные народы"! … Как ни пародоксально с моей стороны, но я "реабилитирую" этих маньяков Сталинско-Бериевского режима. Они были всего лишь "шестеренками" в огромной, мощной, государственной, репрессивной машине, потенциальные возможности которой по перемалыванию судеб совершенно беспомощных людей, не имеющих никаких возможностей защитить себя – безграничны! Достаточно посмотреть на некоторые данные, которые предоставлены известными историками-исследователями практически всему миру: - С 1945 г. по 10.01.46 год было передано из тюрем в лагеря и рабочие колонны 234 368 осужденных. В июле 1946 года в СССР насчитывалось 514 тюрем, из них – 504 общие, две внутренние тюрьмы МВД, три тюрьмы спецназначения и пять тюремных больниц. Среднегодовое число заключенных в тюрьмах в несколько раз превышало среднемесячное. Например, 20.01.1947 г. в тюрьмах числилось 304 386, а 15.12.1947 г. – 288 912. Всего за 1947 г. через тюрьмы прошло 1 761 938 человек. За 1947 год в тюрьмах умерло, расстреляно – 4142 человека, за 1948 год – 1442, за 1949 год – 982… Всего за  три послевоенных года уничтожено – 6566  человек, т.е., власть методично убивала по 183 человек в месяц. Это означало, что через каждые 30 дней 183 семьи теряли кормильца, матери, отца, сына, брата, сестры… Это означало, что 183 семьи каждые 30 дней лишались правовых гарантий и статуса в пределах действующей Конституции СССР, лишались чести и достоинства и приобретали вечное клеймо позора! Боялся ли Советский немец-спецпоселенец за свою жизнь, за жизнь своих детей в таком правовом поле? Да, уважаемый оппонент, - боялся, и я знаю это точно! Поэтому, наберись терпения, и давай посмотрим дальше, как мой герой старался быть выше этого беспредела, сохраняя чувство собственного достоинства и порядочность…

2.

… 6 ноября 1946 года в Шипуновской МТС был рабочим днем, хотя в атмосфере витала предпраздничная суета. Транспоранты, портреты руководителей страны сносились активистами в Красный уголок, ведь завтра на привокзальной площади в 10 утра митинг, посвященный 29-й годовщине Советской власти. Политотдельцы МТС определили круг лиц, которые в обязательном порядке должны будут присутствовать на данном мероприятии. Немцам-спецпоселенцам ставилась другая задача. Одни должны были заниматься ремонтом старых тракторов, другим поручено продолжать заниматься техническим обслуживанием новых С-80. Дело в том, что при более внимательном осмотре их выявилось очень много недоделок и даже неисправностей, которые дали бы о себе знать сразу же при малейшей нагрузке. Попробуй потом докажи, что возможные простои тракторов в поле – не чей-то злой умысел, и срыв весенне-полевой компании не запланированная акция врагов Советской власти. Фридрих и его товарищи понимали это лучше, чем кто-либо… Понимала это и Варвара Максимовна.  Ведь она являлась основным инициатором полного доверия специалистам из спецпоселенцев. То, что эти трудяги в годы войны внесли значительный вклад в борьбе за хлеб, партфункционерами замалчивалось, профессиональный опыт не пропагандировался, и никак не поощрялся. Однако праздник есть праздник ! Обязательные ритуальные атрибуты всегда и при любых обстоятельствах обязаны были соблюдаться. Конечно, это, несомненно, воспитывало в людях чувство патриотизма и гордости за страну, возбуждало веру в светлое будущее. Главное – народ все больше сплачивался вокруг основной идеи, что строительство лучшей послевоенной жизни зависит только от трудящегося человека ! В этом жизненная позиция Фридриха совпадала, тем более, что он всю свою сознательную жизнь надеялся только на собственные руки и на свои профессиональные навыки…
… Предпраздничная суета для политотдельцев МТС была, пожалуй, самой сложной. Как можно определить заслуженный тот или иной работник, когда две трети МТСовских механизаторов всю войну оставляли последнее здоровье на разваливающейся технике в полях района, одна треть из них – фронтовики, смотревшие в глаза смерти ни единожды ! Ни те, ни другие особого желания "митинговать в обязательном порядке" не имели. Они в равной степени, каждый по-своему радовались, гордились и оценивали Советскую власть. И в этой оценке не всегда сводились "концы с концами"… Сибиряки не любили кичиться своим участием в войне и на трудовом фронте, знали, что делали свою работу по зову совести… И как можно, спустя год с небольшим после победы кого-то называть заслуженным, а кого-то даже и не вспомнить ? Фридриха иногда задевало безразличие властей по поводу его вклада в победу над Гитлером, которого он люто ненавидел еще и из-за того, что "эта сволочь" опозорила нацию. Переживал такое невнимание молча. От любых случайных разговоров, касающихся оценки Советской власти уходил…
У политотдельцев же не хватало мудрости, а может и возможности, хотя бы поинтересоваться мнением трудового коллектива: - кому доверить выступление на митинге, чьи фамилии должны быть озвучены в речах руководителей района, чей труд значительней, ведь, каждый ведал друг о друге гораздо больше… Как можно было говорить о том или ином передовике, когда рядом с ним трудились такие же, как он сам, но только немцы, чьи выработки зачастую превышали ? Фридрих запрещал себе даже думать о такой несправедливости, а душа все равно стремилась к вере, что скоро, действительно, все изменится к лучшему. Жизнь-то в хозяйствах налаживалась, правда у каждого по-разному…

х х х

- О, Федор, здорово !
Фридрих не сразу заметил подошедшего сзади своего полевого тракторного бригадира Стельникова Николая. Перетягивая гусеницу на одном из С-80, он был настолько увлечен работой, что сначала не обратил внимание на позывы мужиков из колхоза им. К. Маркса. Николай Владимирович зная такую особенность Фридриха увлекаться в работе и никого не замечать в такое время, решил подойти поближе, - давно не виделись…
- Все на торжественное собрание, а ты от энтой железяки никак не оторвешси…
- Здравству, Николай… Да, как тут оторвешся? Черти! Видишь, как работают? По два трака лишних… Что, нельзя было сразу делать, как положено, а лишние отдать запасными?
- Да, ладно тебе, Федор, - Николай простецки махнул рукой, - я слышал, что ты семью нашел, это хорошо… А чего ж не едешь за имя?
Фридрих распрямился во весь свой рост и посмотрел в упор на бригадира.
- Понял. Ну, ничего, это уже дело третье… Так ты идешь, иль нет? Пошли, успеешь еще…
Действительно, со двора люди, отряхиваясь от налипшего мокрого снега и грязи с фуфаек и обуви, устремились в ремонтный цех. Бахолдина дала распоряжение собрать всех трактористов района на торжественное собрание. Она прекрасно понимала, что более удобного момента поблагодарить мужиков и женщин трактористок у нее не будет. Знала, что именно в следующей посевной кампании должен произойти прорыв в сельхозпроизводстве, и в этой грандиозной задаче они – ее первые помощники, испытанные в тяжелом труде за годы войны, и на поле боя – основа залога крепости Советской власти. Знали это и трактористы, поэтому на подобные встречи со своим руководителем шли осознанно и заинтересованно. Ее простота общения в торжественные моменты без излишнего пафоса притягивала, знали, если уж она приглашала всех, значит услышат от нее что-то очень важное… Великая женщина!
… Вместительный Красный уголок был уже до отказа заполнен трактористами и другими рабочими мастерских. По убедительной просьбе Начальника политотдела МТС никто не курил, как это обычно бывало на всякого рода собраниях. Оживленные возгласы и смех, споры за место превращали собрание в растревоженный улей. Фридрих пристроился в последнем ряду у окна. Руки и ноги гудели, так что появившемуся поводу для отдыха, его душа не противилась… Варвара Максимовна, как всегда, вошла стремительно. Народ мгновенно затих. Она обвела всех быстрым взглядом, определяя: - все ли на месте, разложила на столе какие-то бумаги, красные флажки…
- Товарищи! Решила использовать возможность и поздравить вас лично с Великим праздником нашей родной власти! А если честно сказать, наше собрание, в таком вот составе первое за послевоенное время… (Мужики одобрительно загудели). Я не думаю, что кто-то из присутствующих здесь сомневается в том, что победа Советского Союза в этой, самой кровопролитной за всю историю человечества войне, достигнута и нашими с вами руками, нашим самоотверженным трудом… (В зале воцарилась тишина. Фридриху показалось, что когда говорилось о сомневающихся, она смотрела в его сторону… Но, тут же отмахнулся – показалось!) Спасибо вам, товарищи, за труд! Спасибо от всех жителей района, Края, да и всей страны! (Аплодисменты взорвали тишину) Скажу еще вот что:  - мы, как никто, обязаны понимать, что наш хлеб уже в этом, первом, послевоенном году, накормит миллионы граждан, чьи дома разорены фашистами (Фридрих сжал голову руками. Стиснул зубы). В следующую весну нам предстоит решать вопросы освоения новых земель, укрупнять хозяйства, так как это делают сейчас в колхозе "Родина", где председатель Ф.М. Гринько…
- Ой, да знаем мы этих передовиков… Запчасти им в первую очередь, стройматериалы тоже, и вообще…, - зашипел рядом сидящий с Фридрихом тракторист, которого он видел впервые в стенах МТС. Наверное, из какого-то дальнего хозяйства…
- Да, ладно тебе, Иван, бывал я там… Хлебушек-то, действительно, выращивают добрый…, и много, - всем хватат… И пред у них, заслуженный, крепкий хозяин, - оппонировал сосед.
Иван нервно дернулся, полез за махоркой. Однако, вспомнив просьбу – не курить, понюхал кисет,  снова положил его в карман…
- Знаш, что я тебе скажу, мил человек: - мы, вот в "Путь к социализму", на солончаковых косогорах до сих пор на лошадях пашем, а в последня время…, хе-хе…, на быках…, двух штуках! Мы, что ж по-твоему дурнее Родинцев, что ли? Или у нас руки не оттудава растуть, а? Конечно, Гринько хозяин крепкий, не спорю… Тольки он с 33-го хозяйствует…, и всю войну - один бессменный! Да еще при уважении и помощи Края! А у нас – всю войну, кажин год одни бабенки меняли друг дружку…, пока мы кровушку проливали… Ты, крепкий хозяин? Вот пойди и похозяйствуй на наших солончаках! Покаж, как надо! Вот апосля и поговорим…
- Да, тихо вы, разгалделись, слухайте, што говорят-то! – впреди сидящие слушатели замахали руками на спорщиков.
Бахолдина продолжала свой разговор.
- Но, знаете, товарищи, я бы не хотела сегодня много говорить об успехах и наших заслугах… Рано нам еще почивать на лаврах… Я вот недавно проезжала по своим депутатским делам по маленьким поселкам. Так я вам скажу: - меня охватил ужас! В Курейке, например, дворов двадцать всего… Люди живут там в саманках с земляным полом вместе со скотиной домашней… В разлив Алея они не могут попасть ни на районный рынок, ни в больницу… На что живут, как живут… Ну, это как? Пашут на лошадях, а кое-где на быках, которых и кормить-то нечем… И таких забитых поселений достаточно много… А мы и не замечаем этой нищеты! (Зал молчал).
- Варвара Максимовна, а вам не кажется, что надо переселять таких в крупные хозяйства? Толку больше будет и для людей и для земли?
Кто-то из присутствующих прервал Бахолдину.
- Ага, так и хотитя за чужой счет в рай въехать…
- А ты попробуй, пойди… Еще в коммуну нагнали туда бесштанных и забыли… В войну, правда, вспомнили: - воевать надо и хлеб фронту тоже… Хто ж против-то, конечно надо! Но сейчас-то чего так то…, слава Богу, не в коммуне живем… Вот хто бы объяснил, а? Иль вы считаете, что мы работать хуже будем в тех хозяйствах, где есть магазин, фельдшерица, а? Да я, можа, и воевал за то, что б это все было у моих детев… Так шо, вы свои кулацкие замашки тут бросьте!
Красный уголок мгновенно "покраснел"… Мужики расшумелись, буд-то у каждого собрались отнимать их огороды. Бахолдина созерцала на неожиданно возникший шум, молча…Начальник политотдела побледнел. Спор явно грозил выходу из-под идеологического контроля. Головы не сносить, если органы узнают про эти политические дебаты. Хотя, странно: - почему их тут нет никого…
- Тихо, товарищи! Успокойтесь… Не вы одни обеспокоены… Партия – тоже… Укрупнение хозяйств это одна из задач на ближайшее время. Вы же видите сами, что принесла нам война… Какой смысл содержать большое количество хозяйств, где остались одни женские руки? Успокойтесь, лучше и выгодней иметь с десяток, но крепких колхозов, чем два десятка, но бесполезных... Тем более, что наш Рубцовский тракторный вышел на полную мощь, и получение еще и ДТ-54 не за горами, а точнее, в следующем году… Работы хватит всем, так что споры ваши не к месту… А я в свою очередь надеюсь на вас!
Молча наблюдая за происходящим, Фридрих поймал себя на мысли, что все тревоги, радости и огорчения мужиков как-то проходят мимо него. Ему, правда, и самому до конца не было понятно, зачем в одном селе образовывать три колхоза вместо одного? Такая же история наблюдалась и там дома в Горностаевском районе. Наверное, тогда в тридцатых, гнались за количеством этих самых колхозов, а о результативности никто не имел ни малейшего представления… Ну, что ж, если сейчас после войны власть стала задумываться, значит нищете коммунаров наконец-то придет конец… Погруженный в свои мысли, Фридрих не заметил, как торжественное собрание закончилось. С грохотом раздвигая скамейки и стулья, закуривая на ходу, мужики выходили на машинный двор. Бахолдина всем разрешила 7-го ноября отдохнуть. Прикомандированным немцам и другим спецпоселенцам стало ясно, что грядущие торжественные мероприятия им посещать не целесообразно. Во-первых, их там никто не ждет, а во-вторых, вероятность конфликта с местным населением, да еще под их пьяную руку, весьма велика… Пойди потом докажи, что не ты зачинщик беспорядков, да еще в такой Великий праздник! Максимум на что они могли рассчитывать: - сельским немцам выехать по месту приписки, а МТСовским – помыться в душе, перекусить тем, что осталось в столовой и отоспаться, утром – на работу… Торжества торжествами, а трактора ни старые, ни новые – ждать не могут. Фридрих же категорически отказывался поехать вместе с селянами в Шипуново… Никого не хотелось видеть, а всего больше не хотелось каких-либо расспросов, тем более, что говорить-то особо не о чем… Ехать надо за семьей… Только бы разрешили !

х х х

… Не спалось, не смотря на горячий душ, который размягчил тело и успокоил нервы… Все-таки удалось выручить за зерно три тысячи рублей. Деньги хорошие. Их вполне хватит чтобы отослать семье и привести их потом сюда… Только бы разрешили выехать! Тут Андрей все не дает проходу: - "давай отошлем тысячу, я помогу! Чего ждать-то?" Конечно, надо отослать, только дойдут ли? И как узнать об этом: - получили или нет? Больше всего Фридрих терпеть не мог неизвестности и неопределенности в своих действиях, а особенно тех моментов, когда чувствовал свою беспомощность… И тут Андрей настаивал: - "Давай напишем письмо!"  Ну, напишем, и кто его будет читать, пока оно дойдет до Лизы? А вдруг этим только навредишь? Узнают о намерениях ее хозяева и перебросят куда-нибудь в другое место, ищи потом… И получится: - их не найдешь и вернуться во время не получиться! Вот тебе и новые лагеря! Фридрих, то соскакивал с кровати, то снова укладывался… "Черт, пока я тут мечусь, они там с голоду пухнут…" А если кто отберет у них деньги? Фридрих очень хорошо помнил, как конвойные и каптенармусы орудовали в передачках и в карманах тех, кто только что по этапу пришел… А кто пытался сопротивляться, оставляли свои зубы на прикладах, а то и вообще с жизнью расставались… "Ладно, все равно идти в комендатуру отмечаться, там и узнаю о возможности выехать…"
- Фридрих, хватит тебе ходить туда-сюда медведем-шатуном… Спи, давай… Без тебя тошно…
-
х х х

… Утро 7 ноября встретило МТСовцев ясным небом. Легкий морозец, градусов в пять, на машинном дворе сковал колеи и лужи. Работать голыми руками с металлом стало рискованно. Но что делать,  оставшейся бригаде из немцев испытывать себя приходилось и в более худших условиях. Сейчас-то они, можно сказать, как в раю: - есть где обогреться, с питанием относительно неплохо. Завхоз предусмотрительно распорядился столовую держать "на пару", а главное – нет ни надзирателей, ни конвойных, если не считать таковым неугомонного старика Игнатьича – вечного сторожа. Работай себе в удовольствие ! Фридрих вернулся к своему трактору. Решил закончить перетяжку гусеницы. О настроении друг друга не спрашивали, хотя, конечно, не прочь бы одним глазком посмотреть на народный праздник. В последний раз они испытывали приподнятое настроение в такой день еще до войны…
    Часам к девяти утра Варвара Максимовна вместе со своим начальником политотдела появились а МТС. Неспешно обходили цеха. Вышли на машинный двор, о чем-то тихо беседуя. Приблизились к группе механизаторов, готовивших к пробному запуску двигателя очередного Челябинца. Понаблюдав за их аккуратной и профессиональной работой, поприветствовала:
- Здравствуйте, товарищи ! С праздником Вас ! Ну, и как дела идут ?
- Все по плану, Варвара Максимовна, - за всех ответил Райхерт Иосиф Иванович, самый старший по возрасту из немцев…
С 1933 года судьба его мытарила сначала по лагерям, затем по полям Узбекистана, Казахстана, Томской области, теперь, вот, здесь в МТС с 45-го… Человек он был очень закрытый. О своей жизни, семье никогда не рассказывал. В редкие часы отдыха, вроде, был в коллективе, и в то же время – вне его… Одно было известно, что квартировал у какой-то женщины из путейцев, живущей в небольшом деревянном домике недалеко от вокзала. Всю зарплату, хлеб, заработанный на трудодни в колхозах, отдавал ей… Сейчас его ответ Бахолдиной несколько удивил мужиков… Случай, конечно, небывалый ! Он же всегда сторонился начальства, незаметно уклонялся от различных собраний, лекций, с которыми периодически выступали различные агитаторы и партийные инструктора. Однако, уважение к нему было почтительным прежде всего за уникальные способности в токарном, электротехническом и сварочном деле, не говоря уже о знании техники. Выяснять у него какие-либо вопросы технического характера было бесполезно, а вот подойти и смотреть, как он выполняет ту или иную операцию – пожалуйста ! Смотри и учись ! Он вообще считал: - ум есть, значит, все будешь уметь делать, а на "нет" и суда нет…
- Ну, если Вы, Иосиф Иванович, так считаете, то я спокойна… Ну, а что ж вы, товарищи, на демонстрацию-то не идете ?
Вопрос так и остался без ответа, и эта мудрая женщина понимала почему. "Не нужно было об этом спрашивать. Хотя, надо же их к общественной жизни привлекать… Стыдно, честное слово… Советские же люди, и потом, - не самые плохие !"
- Ладно, не буду вам мешать… С праздником вас еще раз ! Надумаете, - приходите ! Будем рады… И это правда !
Андрей вдруг завозился, протискиваясь сквозь мужиков к Бахолдиной. Он в последнее время прожужжал все уши, что у него есть сведения, что немцев собираются возвращать на Родину. Но его порыву сбыться было не суждено. Мужики незаметно для уходящего начальства перекрыли ему путь…
- Ты, малец, угомонись… Домой он собрался… Женись, вон, на хохлушке и успокойся ! Такие вопросы, парень, не ей решать…
Андрей, сдвинув шапку на затылок, не скрывая возмущения, попытался вырваться из кольца крепких рук земляков.
- Остынь, тебе говорят ! Генрих, видать, так и не отучил тебя болтать, где ни поподя, так мы тебе сейчас напомним его уроки, - один из трактористов полушутя, полусерьезно, жестом Генриха погрозил кончиком поясного ремня…
Фридрих очень хорошо знал впечатлительную натуру этого паренька, очень уж не хотелось, чтобы Андрей расстроился…
- Ладно, вам, мужики… Ну, мечта у парня, что тут скажешь ?
Андрей, ничего не понимая, воспрошающе искал защиты у Фридриха.
- Спросишь, Андрей, обязательно спросишь ! Только не сегодня, ладно ? И с чего ты взял, скажи на милость, на счет Родины-то ?
Раздасованный неудачной попыткой , Андрей, не скрывал обиду.
- Как с чего взял ?
- Ну, с чего ?
- Письмо я получил, вернее, не я, а отец…, если бы был жив…, от земляка.
- И что ?
- Пишет, что  пятнадцать человек из Поспелихинского района возвращают на Украину. Вот я и подумал, что может и нам пора собираться ? Плохо вот только…
- Что плохо ?
- Оградку на могилу бате не успею сделать…
Фридрих не находил слов, чтобы осторожно уберечь парня от разочарований… Старый Рейхерт так же молча наблюдал за происходящим в душе Андрея. Перейдя на немецкий, он присоединился к разговору, жестко и безжалостно…
- В Кузбасс их повезут. На шахты. Уголек для Родины добывать… Ты, вот что, парень, хватит в облаках-то летать ! Лучше себе под ноги смотри ! Пока хозяин жив, забудь про Родину ! Понял ? А то носишься, как дурной со ступой, да сопли разводишь ! Не один ты тут такой. Брякнешь что-нибудь, да еще не тому, кому можно, и загремишь следом за ними ! Там таких как раз и не хватает, понял ? Ты ж не пацан уже… А если совсем не в моготу, держись Фридриха ! Я ведь, не погляжу в следующий раз, вместо бати от меня получишь !
- Да, что вы все: получишь, да получишь…, - Андрей по-детски засопел, но любопытство взяло верх над обидой.
- От куда знаешь, дядя Иосиф ?
- Долго живу, сынок, вот и знаю, так что лучше помалкивай, и не высовывайся, пока не спрашивают. Иди и делай дело, только молча, понял ?
- Понял, понял… только и знаете, что ругаться… А, ведь…
- Иди, сказано !
Андрей, пнув замерзший комок земли, удалился. Райхерт, убедившись, что Андрей пошел туда, куда сказано, собрался уходить в мастерскую. Фридрих взволнованно попридержал его.
- А, все-таки, Иосиф Иванович, откуда у тебя такая весть ?
- Вчера с хозяйкой пошли получать ее пай угля на контейнерную… Ну, вот, там и узнал от хороших знакомых…
Иосиф Иванович вдруг пристально посмотрел в глаза Фридриху. Молчал. Потом, приблизившись вплотную, в жесткой своей манере заговорил:
- Знаешь, Фридрих, не хочу тебя расстраивать, но ты тоже поберегись. На сколько я понял, из Кузбасса начали вывозить пленных германцев, тех, кто там с начала войны срок мотал, а скорее всего их трупы… на безъименные кладбища… А их место в забоях должны теперь занять мы. Ну, сам посуди: - здесь теперь недостатка в трактористах не будет. Вот и получается, что те спецпоселенцы, которые не успели бросить корни в этих местах, или вышли из-под брони, бессемейные там, безродные, неблагонадежные и прочие – первые кандидаты… Вот так-то…
Райхерт замолчал, о чем-то напряженно задумался…
- Даже не знаю, что тебе посоветовать… Хотя, знаешь, … ты, наверное, поторопись с возвращением семьи сюда… Дай расписку коменданту, Бахолдиной, что остаешься здесь жить с семьей… Может и спасешься….
Фридрих своего волнения не выдал. Райхерт бы этого не понял. Стиснул зубы. Кулаки заныли. Внезапно нахлынувшее раздражение, тут же погасил…
- А ты, Иосиф, сам-то что думаешь…
- Хм, а мне – плевать ! Ко всему готов ! Да и ничего от этих… уже не жду. Осточертело всего бояться ! Я давно ничему, никому и ни во что не верю. Одного хочу дождаться: - когда сдохнет эта сволочь рябая – исчадие мракобесия… Эх, с каким бы удовольствием и старанием я соорудил бы ему могилку ! Дождаться бы ! А там и самому на покой с чистой совестью… Всю мою жизнь испоганил, гадина ! Такую страну просрать ! Каких людей уничтожил ! А с нашей нацией что сделал, свинья ?
Тихий и внешне спокойный разговор двух задавленных жизнью людей не привлекал ничьего внимания. Только у Райхерта выдавали накопившуюся злость и ненависть, его темно-голубые, со стальным оттенком, глаза… Фридрих за все последние годы услышал от своего старшего товарища то, думал каждый униженный, но честный человек… Иосиф Иванович, так же знал, что под конец своей жизни он обязан был вслух сказать то, что должен… Но услышал его пока только Фридрих…
… Судьба и в этом случае развела их… Райхерт в конце 47-го узаконил свои отношения со своей квартирной хозяйкой, а та в свою очередь, добилась, одному Богу известно, каким образом, перевода его на железную дорогу в качестве электрослесаря. Железнодорожники узких, особенно профильных специальностей в послевоенные годы достаточно высоко ценились. Но не спасло это Иосифа Ивановича… В мае 1948 года его не стало. Умер ночью, во сне, не мучаясь сам и не мучая никого… И это единственная привилегия, которой он воспользовался… А до смерти его кровного врага – Вождя всех угнетенных и обездоленных оставалось четыре года и два месяца…
 
   А вот еще одна мысль, к стати…Видится мне и другая сторона медали. Мы делаем вид, что Европа, якобы забыла, что СССР в 1939-40  годах  всячески поощрял "блестящие победы" Гитлера, а потом и сами "влипли" демонстрируя оккупационную политику, а когда пришло время выбираться из "липучки", - нашли крайних в лице своих граждан – немцев. Так вот: - помнят они, помнят, затаившись! Патологическая ненависть дыхания, идущего из неочищенного от скверны прошлого преследует нас, и амбициозные мировые цивилизации не отказались, если не в прямую, так косвенно, от нахрапистого желания растащить по кускам территорию и недра России, перессорить между собой народы, пользующихся ее богатствами. А что делаем мы? Да ничего существенного, за исключением того, что до сих пор не можем отказаться от заманчивой идеи построить цивилизованные отношения с народами Европы на основе энергетической зависимости их от нас. И это на фоне того, что нынешняя Россия никак не хочет очистить историческую ответственность от шелухи шовинизма, вытащенной из 30-х, 40-х и 50-х годов. Не понял? Объясняю: - ты, уважаемый оппонент, так и остаешься при своем мнении, что уничтожение немецкой цивилизации в СССР  оправданный акт. И с этим ты пойдешь по Красной пощади, демонстрируя, что именно сегодняшняя Россия - истинная преемница СССР, выполнившего великую миссию по спасению мира от фашизма! Извини, но мне хочется видеть сильную Россию, но с чистой совестью! Опустись на землю, уважаемый, и ответь мне: - в день 65-летия победы в Великой Отечественной войне какие патриотические чувства должна испытывать старушка российская немка, до сих пор живущая в глухомани Омских степей, у которой в 1944 году в трудовой колонне умерщвлены муж вместе с двумя сыновьями, а внуки умерли от голода, потому что им было больше трех лет от роду, и поэтому ее и снох  тоже отправили на шахты Кузбасса? Таких судеб - тысячи!  Я считаю, что если сейчас (хотя, нужно было вчера) не начать мотивированный процесс осуждения элементов Сталинской аморальности во внешней и внутренней политике, не возобновить реабилитационные функции  немецкой нации в России, причем, на научно-законодательной основе, и на этой базе не сделать так, чтобы, прежде всего, европейские народы, вопреки своему убеждению, поняли на декларативном уровне, что современная Россия осудила и отказалась от шовинизма, то русская цивилизация рискует оказаться на месте немецкой (1914 – 1956), но на мировой арене… А это станет катастрофой, но в системе мироустройства!

3.

… Злая мачеха-метель вторую неделю беснуясь, словно после беспробудного пьянства, завалила все лесные проходы к делянам, да и весь поселок по самые крыши мокрым и тяжелым снегом. Мохнатые ветви вековых елей и сосен гнулись и ломались под тяжестью наледи. Порывистый ветер выдувал остатки тепла из переполненного барака "изменниками родины", "кулаками-мироедами" и другим "сбродом" из бывших граждан великой страны Советов. Копоть от круглосуточно горевших керосиновых ламп, зловонного запаха, исходящего от тяжело больных, затруднял дыхание, вытаскивал последние моральные и физические силы из душ и тел обреченных на вечное поселение в этом забытом Богом месте…
… Прошло два месяца после последнего "медицинского обхода" спецпоселенцев Максаковского рейда. Директор леспромхоза Шаповалов Дмитрий Семенович и комендант капитан госбезопасности  Руслов, обходя бараки своих подопечных, сокрушались, не скрывая страха. Еще бы – столько умерших! А работать кому? Начальству каждый день не надокладываешься о смертях, им план давай ! А как его дашь, когда в такую непогодь собаки носа не показывают. С фельдшера тоже спрос не велик. Только и успевает бегать по баракам, да фиксировать в своем толмуте новые жертвы. Чем болеют эти доходяги, чем их лечить – ему не ведомо. Это дело врачей. А где их возьмешь? Тут один доктор – волк, да медведь-шатун ! А хоронить как ? Да, никак ! Кто пойдет могилу копать, порой и не одну, в такую погоду ? Никто. Вот и прикапывают трупы в сугробы. А ночью "санитары леса" приберуться… Они-то приберутся, а что придется докладывать, когда метель уляжется ? Это же ясно, что такой "падеж" будет расследоваться оперуполномоченными, а им трупы предъяви ! Иначе – статья за пособничество саботажу или побегу… Одним детям до 14 лет, потерявшим родителей, хорошо. Их тут же отправят с этих мест за Урал в детприемники… 

х х х

… Бригадир Зиберт ходил чернее тучи… Проклятая непогода – не причина для срыва плана лесозаготовок и сплава. Он все больше склонялся к мысли о саботажном настроении в бригаде. Война закончилась, и принудительные методы управления бригадой теряли свою силу с каждым днем. Бывшие "кулаки" с нетерпением и нескрываемой нервозностью ждали амнистии, более того, неведомым образом они добывали информацию о сроках освобождения, поэтому использовали любые способы уклонения от работы. "Власовцы" и "немецкие пособники" были основательно убеждены в том, что в этих гиблых местах им, при любых обстоятельствах, надеяться на лучшее не дано. Смысла "тянуть жилы" в ударном труде они не видели. Стимулировал тех и других в трудовом процессе только… донос. Капитан Руслов и без того требовал от бригадиров еженедельного письменного донесения о морально-психологическом состоянии в бригадах, причинах и виновных в срыве планов заготовок леса, если такое имело место быть. Единственная категория, на которую в определенной степени мог опираться Зиберт и другие бригадиры – на бывших заключенных, освобожденных из тюрем, лагерей и переведенных сюда для дальнейшего "перевоспитания". Но их было значительное меньшинство, да и к позитивным силам их причислить не представлялось возможным. В последнее время частенько на делянах возникала поножовщина. Полуголодный ЗЭК, воспитанный на бандитском или воровском "Кодексе чести", не понимал местного, когда последний не желал делиться во время перерывов на деляне ни самосадом, ни домашними припасами, взятыми с собой для "перекуса". Такие принципы взаимоотношений, напоминающие злобную возню в волчьей стае, разлагали, развращали сложившиеся за годы войны принципы трудовой дисциплины, вымученные Зибертом в том социальном климате, который мог сложиться только в условиях принудительного поселения… Руслову, ведь, тоже нужно показывать свою работу перед спецотделом Сыктывкарского НКВД. Если в сводках отставание от планов – кто виноват ? Конечно, - бригадир той или иной бригады. Легче отдать под расстрел бригадира, чем десяток, полтора  "истинных виновников". Найти замену расстрелянному бригадиру проще, чем десятку "саботажникам"… Иногда такая "воспитательная мера" имела успех. Месяц назад трое коллег Зиберта ночью были арестованы. Каким образом в дальнейшем сложилась судьба этих "саботажников", не ведомо. Ходили слухи, что их расстреляли… Уже через пару недель после их ликвидации, обезглавленные бригады выполнили месячные нормы валки леса. Остановила их "ударный стахановский труд" – метель, - союзница голодной смерти…

х х х

- Разрешите, Дмитрий Семенович, - Зиберт, стряхнув с шапки налипший снег за порогом кабинета директора, с видом, не терпящим отказа, в упор смотрел на хозяина и его вечного спутника оперуполномоченного Руслова. Генрих Генрихович в расчете на то, что отказа в приеме не будет из-за того, что уже почти ночь, решил пойти  "на разговор" к Шаповалову...
 Директорствовал Дмитрий Семенович в этом хозяйстве с середины тридцатых. Люди, вовлеченные в производство, прочно связывали свои судьбы с ним. Хозяйствовал он с умом, но, порой, авантюрно. Высвобожденные от вырубки земельные участки закреплял за желающими их осваивать. Из "выбракованной" древесины строил избы для рабочих леспромхоза, беря с них символическую ссудную плату. Выручаемые деньги пускал на приобретение гвоздей, пакли, хозинвентаря и прочей мелочи, без которой в хозяйстве не обойтись. Поселок разрастался. Лесосплав по реке был стабильным. Много было планов у этого крепкого и умного мужика. Он даже приступил к строительству деревоперерабатывающего цеха. Ведь, не такой уж сложный технологический процесс: - производство шпал, в которых страна крайне нуждалась… Или производство срубов. Вези их потом куда хочешь, возводи дома… Он решил сначала построить цех, а потом уж начать согласование со стройотделом  Комилес, чтобы не было возможности отказать… Но, по чьему-то доносу на "объект" нагрянули оперуполномоченные из райуправления Сыктывкара, причем – ночью…, - проверить сигнал о том, что Шаповалов силами рабочих строит себе дом ! Операм не много времени понадобилось, чтобы понять, - строительством дома тут и не пахнет… Однако, зря что-ли приехали ? Увезли директора в управление, подержали в камере с недельку для острастки и профилактики, что б не забывался, да и выпустили ночью, взяв подписку о предупреждении об ответственности за превышения полномочий… Строительство цеха пришлось остановить до специального разрешения… А тут – война ! Из Максаковского рейда уже к октябрю месяцу всех рабочих мужиков взяли на фронт. А с оставшимися женщинами да стариками в тайге не наработаешь, но лес давай в несколько раз больше, чем до войны ! Вот и помогла страна сначала ссыльными кулаками, потом спецпереселенцами, потом ЗЭКами и "немецкими пособниками" ! "Они за пайку хлеба тебе всю тайгу перелопатят !" – пошутили в комендатуре широкомордые блюстители государственной безопасности… Одним словом, поводов для жалоб на отсутствие рабочей силы страна не давала…
- Заходи, Генрих Генрихович, - с удивлением разрешил директор после длительной паузы, - что, не спиться, или случилось чего ?
- И то, и другое. Не спиться последних лет пятнадцать… А нынче, так и вовсе…
- Говорите яснее, - Руслов нервно ерзнул на скрипучем стуле.
- А я и говорю ясно. Метель, будь она неладна, не известно, когда закончиться, а из продзапасов, кроме прошлогодней кисло-вонючей капусты и мерзлой, полусгнившей картошки, практически ничего нет. Чай завариваем из еловых веток. Вещь полезная, но силы от нее не наберешь. И что делать будем, морозы-то придут, как пить дать…
- Что делать, что делать, - выйдете на деляны после метели и нагоните план, в первый раз что-ли? – съязвил комендант, - или буза в бригаде ? Чего молчишь, бригадир ? Или самому          работать по вольной надоело, другими прикрыться решил ?
В кабинете воцарилась тяжелая тишина, тикали только ходики, да выла пьяная метель за окнами, напоминая этим трем, по сути, несчастным людям, что решение по выходу из тупика должен быть найден, именно сейчас. Завтра может быть уже поздно…
- Подойди-ка сюда, Генрихович, - поманил рукой к себе директор, - смотри: - вот график выполнения плана, видишь ? А кем утвержден, усек ? Так вот, топчемся мы на 20% от месячной нормы. До конца осталось десять дней ! А вот, глянь, показатели по затратам на жратву: - 155% ! Скажи, как мне…, нам, - Шаповалов непроизвольно бросил взгляд на Руслова, - объяснить законность расходов при отсутствии плана заготовок, о сплаве я уже молчу ? Если есть идея, – подскажи… Может и найдем выход из голодного тупика ?
Зиберту показалось, что Дмитрий Семенович умышленно употребил в разговоре "МЫ", не снимая тем самым ответственности и с коменданта…
- Живые люди, чего ж вы хотите…, а раз живые, то есть хотят…
- Ну, а раз живые, так идите и работайте !
- Да, я-то пойду, - проскрипел зубами Зиберт, - мне на седьмом десятке терять уж нечего… Возьму с собой…, ну, например, Елизавету Келлер с ее малыми четырьмя дочками… Она, правда, уже вторую неделю лежит, не встает, обморозилась… Ну, еще с десяток, полтора таких же, которые не сдохли, и – вперед ! Кровью искупим наш грех перед…, - Генрих непреднамеренно скользнул взглядом по довольной физиономии Сталина, красовавшейся в засиженной мухами рамке над головой директора.
- Стоп, мужики, - стальным голосом прервал Зиберта директор. "Ни к чему хорошему разговор в таком тоне и русле на приведет… Еще след не остыл от последних арестов." – погодите, - Шаповалов поднялся с места, - погодите, все мы в одной лодке…, с каждого спроситься… Давайте лучше думать и искать выход из положения…
Руслов отошел к окну, закурил… Потом развернулся к черному телефонному аппарату, скрестив руки на груди, стал смотреть на него, медленно раскачиваясь с пяток на носок…
- Не надо, товарищ капитан, - тихо, но твердо произнес Шаповалов, - мы найдем решение…
Комендант продолжал раскачиваться. Докурив папиросу, с остервенением раздавив ее в пепельнице, бросил:
- У меня утром доклад, господа хорошие, в управление… И боже вас упаси не найти решение. А меня к своей шарашкиной богодельне пристегивать не пытайтесь. Я свою работу делаю… Ладно, Семеныч, я к себе…, посплю хоть немного. Понадоблюсь, – зови.
"Жил" Руслов в дальнем кабинете конторы, хотя был у него казенный небольшой дом. Никто и не спрашивал у него, почему не живется ему по-людски… Не живет, и не живет, значит, так положено…
х х х

…. Директор тяжело смотрел на Зиберта.
- Вот, какого хрена ты сюда приперся, а ? Чего вы все дразните раненого зверя, а ? Я что, по твоему, просто так сижу тут… До утра… как буд-то к утру метель утихнет, дороги сами по себе пробьются, и народ до отвала накормим… Да тут еще месяц до Сыктывкара не доберешься !
Шаповалов, сцепив руками подбородок, зашагал размашистыми шагами по кабинету вдоль длинного стола.
- Вот что, Генрих Генрихович, все равно ты тут… Собери-ка мне, ну скажем, через час всех бригадиров и начальников участков, парторга, правда нет, - умотал на партконференцию, а вернуться не может, звонил сегодня… Ну, так вот – посоветуемся тут.. Есть у меня кое-какие соображения, сумеешь ?
- А куда деваться ? Соберу, - без особой радости в голосе ответил Зиберт.
- Только гляди, будь осторожен, волки по поселку разгулялись… С факелом по поселку ходить надо будет…
- Мы с ними почти родственники – договоримся…
… Собрались почти все. Шаповалов не реагируя на приветствия каждого входящего, жестом руки указывал место. Его, довольно просторный кабинет, мгновенно заполнился запахами тайги… Беспрерывный кашель то одного, то другого участника ночной оперативки мешал сосредоточиться директору. Освоившись, бригадиры перестали скрипеть стульями и кашлять. Шаповалов оторвался от своих бумаг, в беспорядке лежащих перед ним, из-под лобья посмотрел каждому в тревожные глаза, словно внедряя свои мысли тем, на которых очень надеялся…
- Так, товарищи, - директор многозначительно стал собирать в одну стопку листы бумаги на столе, оставив в покое только один лист, - дела у нас ни к черту… Десять дней до конца января, а мы в таком безнадежном положении, я имею ввиду план лесозаготовок… Уже второй месяц… Чем закончился прошлый год для некоторых из нас, рассказывать не нужно…
- Что мало расстреляли, Дмитрий Семенович, - нервно отреагировал один из бригадиров  "раскулаченного сословия", - или тут тоже план потребовался ?
- Прекрати, Люшнин, потом подискутируем… Вот освободишься, когда придешь прощаться, - и поболтаем… А пока до этого момента нам дожить еще нужно. Лучше предлагай дело…
- Накормить народ надо, особливо детей. Фельдшера с лекарствами уже забыли, когда видели, а народ-то болеет, особенно прошлогодние, германские, да польские бабы, - загудели другие бригадиры
- Разрешите, Дмитрий Семенович, - поднял руку один из старейшин по "отсидке", бригадир Филимонов.
- Ну ? – Шаповалов был настроен выслушать каждого, прежде чем озвучить свое решение.
- На ближних делянах не вывезенного хлыста к плотбищу на два годовых плана хватит…
- Ты, че, Филимон, с ума стронулся, иль как ? Где хлысты, а где плотбище ? Одни под снегом в рост человека, к другому, - пути занесло, - набросились на "ветерана" остальные…
- А, то ! – Скажте, где у нас учет ведется  хлыстам-то ? В плотбище, так, ведь ? Так. Ну, и что, за десять дней не подтянем их, что-ли ? Где лошадиной тягой, а где…
Спор разгорелся не шуточный. Одни орали: - где ты лошадей-то видишь, другие: - полудохлых сплавщиц, што-ли заместо лошадей, иль как ? Третьи: - много ты на голодных натягаешь ?
- Давайте опыт трудармии повторим, вклинился бригадир Ройтман Артур из "фольксдойче", - мы там валили лес, а вывозили местные мужики и бабы на своих лошадях…
- А не пошел бы ты…
… Спорили долго, ожесточенно, казалось эти "рабы" подогрели себя так, что готовы были на крайности… Дмитрий Семенович пока был удовлетворен только одним: - его мужики не были равнодушны ни к плану, ни к своей судьбе. Все ведь знали, что большинству из них весной 47-го ожидалась амнистия спецвыселки…
- Значит, так, товарищи ! Поступим следующим образом: - пользуясь непогодой, сводку подзадержу на столько, на сколько это будет возможным…, - мужики одобрительно загудели, - а вы, прямо с утра, переформируйте бригады таким образом, чтобы в первых трех были крепкие мужики, которым уже объявлена амнистия… Их – на деляны, - пусть вытаскивают хлыст… Во вторых бригадах – новички из "власовцев". Пусть не кочевряжатся, - вечное спецпоселение легко можно поменять…, те, кто считал иначе, - сидят под конвоем…
- Или лежат…, - рыкнул один из бригадных новичков.
- Вот именно. Так, - дальше: - "Власовцы" будут таскать хлыст к плотбищу. Наших лошадей, я думаю, мобилизуем все до единой. Обратимся, к тому же, в соседние лесоучастки, разживемся, поди… А, заартачатся, так ведомство Руслова поможет… Остальные, кто ходячий и не хочет сдохнуть совсем с голоду, - на обработку… Созвонюсь с Сыктывкаром, - может пойдут на встречу, чтобы по полынье не сплавлять… Нам бы, понимаете, - план этого года вытянуть…, а там, доживем до нового 47-го, будем рассчитывать новую организацию труда. А задачу партии и Правительства выполнить придется…, если не вам, так другим… Война-то давно уж закончилась, Союз с колен-то все же поднимается, пора бы уже и техникой обзаводиться… Вам и нам надо надеяться на лучшее… Иначе, чего ж воевали-то ?
- Ага… А мы – сидели, - Зиберт не смог удержать своей обиды… К счастью, его никто не услышал…
Шаповалов, поднимаясь с места, дал распоряжение завхозу:
- А, вы, Анатолий Петрович, распаковывайте  госзапас…. Да, да ! Распаковывайте ! Потом разберемся, а бригады, прежде всего рабочие руки, - кормить надо…
- А ЗЭКов в какие бригады, Семеныч ?
- Нет у нас тут ЗЭКов, поняли ? Есть работоспособные и неработоспособные, а над ними – Бог в виде Закона !

х х х

… Последние дни 46-го для "неблагонадежных" и "фольксдойче" ничем не отличались от тех первых дней 41-го на западной границе… Не спасли те дни страну тогда, не спасли они и сейчас… Тогда тела бойцов, нашпигованные пулями и осколками, покрыли пропитанную кровью святую землю, а сейчас – туберкулезными, обмороженными и обессиленными телами "умощалась" тропа к делянам… Метель, словно опохмелившись и протрезвев, стала утихать… Но время безвозвратно ушло. Удручающее зрелище от увиденного в промерзших бараках спецпоселенцев, на плотбище и на делянах, не оставляло равнодушными даже оперуполномоченных, зачастивших по тревожным сигналам с проверками и инспекциями лесоучастка Максаковского рейда.
… Шаповалова и Руслова вызвали на экстренное совещание к секретарю ВКП (б) Сыктывдиского района… Один и другой были в последний раз предупреждены об уголовной и партийной ответственности за срыв планов лесозаготовок и лесосплава и…. неоправданно высокую смертность среди спецпоселенцев…
- Вы, - коммунист, товарищ Шаповалов, и не должны забывать, что это Советские граждане, а не преступники… Они освобождены от уголовного и административного преследования, находятся в бесконвойном положении… Так что, будьте добры, соблюдать социалистическую законность, и не морить их голодом в промерзших бараках без медицинской помощи… Вы, коммунист Шаповалов, слишком увлекаетесь своими телеграммами и просьбами…, а последняя ваша сводка в сопровождении докладных о требованиях…, - ни в какие ворота ! Работать надо лучше, а не тратить чернила и бумагу ! Имейте в виду, - это наш последний разговор !
"Резюме" секретаря райкома на "Строгий выговор" словно обухом по голове Шаповалову. "Не поймешь, что им дороже на самом деле: - бумага с чернилами или судьбы людей…"
… Разговор Руслова с начальником Управления госбезопасностью по Коми Краю был короткий:
- Не исправите положение дел, - готовьтесь опером в лагерь Байкалстроя Тагиллага ! Свободен, пока…, капитан.  "Так, понятно… Ни опером, и не конвойным, и ни в какой Тагиллаг, а узником на один из северных рудников ! Мне-то лапшу на уши не надо вешать !…""
… Выйдя из "судилища" Руслов и Шаповалов, не сговариваясь, плюхнулись в сани под бок, ожидавшего их с самого утра, продрогшего возчика Сергеича…
- Ну, че ? Явились, не запылились… Прочистили вам мозги-то ? А я, уж думал: - все, пи…ц, другого директора с комендантом от сель повезу…
- Слышь, ты, пень трухлявый…, рот свой закрой ! – заорали оба на злопыхателя-старика, - езжай, пока… от греха подальше
Сергеич хмыкнул, поправил треух, взял кнут, и с полуиздевкой спросил:
- Куды езжать-то, бойцы невидимого фронта ? Я со Звезданом конягой до ближайшего ларька, - хучь счас…
- Глянь, капитан, пока мы с тобой там отмахивались, он тут уж на "радостях" отпраздновал нашу погибель…, усугубил, так сказать… Да, я тебя, дед, уволю к чертовой матери, вот только доедем…
- Э-э, нет, товарищ начальник, мне ишшо до износу… раньше не смогешь.
- Это почему же ? – остывая, спросил Шаповалов.
- Потому как, куды ты меня уволишь из тайги-то ? Я тута родилси, и тайга без меня никак не обойдется. Так что, придет время – без вас уволюсь… Ну, так куды едем-то ?
- Сам знаешь, куда, - сквозь зубы буркнул Руслов, укутываясь в тулуп…
- Ну, а я чего говорил…
- Да, езжай уже, тарахтелка, без тебя тошно…
Выученный Звездан с удовольствием подкатил своих хозяев к отдаленному от центра Сыктывкара магазинчику, кишащему страждущими опохмелиться.
- Да, ты я вижу, совсем охринел, старый… Какого лешего ? Тебе, что мало ? Или околеть по дороге хочешь ?
Сергеич оставил без внимания "глупые" с его точки зрения, возмущения своих начальников. Раньше-то они каждый раз тут останавливались подкрепиться. Через пять минут, запрыгнув в сани, огрел бока Звездана вожжами, вырулил на дорогу в Максаково. Выехав за город, свернул в небольшой закуток из сосняка, остановился.
- Сергеич, да ты задолбал уже ! Езжай, старый, в конце-то концов, - стуча зубами, взревел Шаповалов.
И эта угроза не имела успеха. Старик сбегал по нужде в сосняк. Вернулся, вытащил из подстилки небольшую тряпицу, аккуратно разложил, расправив сено. Выложил добротный кусок сала, хлеб, луковицы и… - заветные, пару бутылок водки.
- Вы, вот что, вояки, примите для сугреву души и очистки совести… Пока сальцо с лучком да хлебушком жевать будете, – думайте ! Глядишь, и полегчает…
- Ну, ты дед, - даешь…
- Даю, даю, товарищ капитан госбезопасности России – матушки нашей…
Сергеич привычными движениями сбил сергуч с горлышка, откупорил и разлил в стаканы водку. Начальники осушили таежный нектар, не чокаясь. "Пьют, как на похоронах, ети их матушку…"
- Ну, вот и ладно… А то живете, как волки в стае… Хотя, нет, там порядку человеческого поболе…
Руслов поперхнулся, выкатив глаза…
- А чего? Счас вам полегше станет, а за одно и нам в окошке свет затеплится… Так то вот… Ну, за ваше благополучие!
Сергеич медленно тянул водку из стакана, кося взглядом на своих подопечных…. Такого удовольствия и удовлетворения ни Шаповалов, ни Руслов не испытывали давно. "Лекарство" Сергеича подействовало мгновенно. По крайней мере им стало очевидным, что не все так уж и паршиво… "Начальство, конечно же, право… Продовольствие, ведь, возможно завести своевременно для поселенцев, хвоста только надо накрутить завхозу… И потом, наверное, хватит уже идти на поводу у местных мужиков, особенно у тех, кто недавно демобилизовался… Сколько ж можно трястись над своим хозяйством, да по тайге бродить с ружьишком… Жрать, видишь ли, дома нечего… А у кого оно есть? Пора бы и о государстве подумать… А то уже в кулаков превратились, и на хрен им не нужна ни власть советская, ни лесоучасток… Одно на уме: - охота, рыбалка, огородик, свиньи, рынок и обратно… Уже и лошаденками кое-кто обзавелся, деньжат-то с войны привезли… А некоторые уже  морду воротят повыше в тайгу перебраться…" После каждого выпитого пайка начальники трезвели и прозревали, и "море проблем становилось неглубоким…"
- Сергеич, а ты какого…, не пьешь, не ешь, а?
Собеседники, наконец-то, обратили внимание на то, что старик себе не наливал, а только курил, и из-под мохнатых седых бровей, хитро поглядывал и слушал разгоряченных "стратегов" судьбы Максаковского лесоучастка. Они и не догадывались, что в душе у этого пожилого человека кипело так, что он должен был все выплеснуть. Иначе, другой возможности может и не представиться…
- Вот гляжу я на вас и думаю: - и на хрена мы тогда в девятнадцатом морду чистили белякам, на хрена коммуну организовывали, да всю голытьбу в нее собирали? А они ж, с-с-суки, с нами не церемонились… На кажной сосенке в поселке вывешивали по мужику, которые не хотели в ихние ряды вступать… Новая власть все ж таки взяла вверх… Зажили по-тихоньку… Потом ты, Семеныч, пришел… не глупой мужик, как нам показалось… Так на хрена, я вас спрашиваю, все это нужно было? Вам людей дали в войну и апосля дали, а вы чего ж с имя творите? Мрут, как мухи… А те, хто не мрет, работать смысла не видят. Вы о чем думаете, а? А между прочим, тогда, Семеныч, в девятнадцатом, - ты еще грудничком был, и не знаш видно, куды делися твои батька с маткою… А я тебе скажу: - они ж молодыми были, только поженились, тебя народили… Так их беляки расстреливать не стали, а угнали за собою. И знаш, чем дело закончилось?
- Чем, - ошалело выдавил из себя Шаповалов.
- А это ты, вон, у капитана испроси… Он тебе популярно должон поведать…
Руслов закашлялся от негодования.
- Да я-то откуда знаю, ты, че, дед!
- Я тебе не "дед", а Спиридон Сергеевич, понял? И эту коммуну я своей кровушкой и руками создавал… И твоей тетке, дорогой наш Дмитрий Семенович, воспитывавшей тебя, помогали сообча…, всей коммуной… Мечтали, ведь: - вот вырастешь, выучишься и придешь жизню налаживать… Че, молчишь, скажешь на знал от кель ты и откуда… Знамо дело, она ж, тетка-то твоя померла…, пять годков тебе было… Взяли тебя в приют. Так мы и продолжали тому приюту помогать, то мясцом, то хлебушком… За тебя все просили, что б выучили тебя… Вот и выучили… И, знаш, Семеныч, как мы, старые партизаны, радовались, когда тебя партия сюда, на родину, направила! Мы ж чего гордились-то? Не зря, значит, кровь-то проливали…
Старик поднялся со своего места, закурил и, глядя сверху вниз на "свою надежду", уничтожающе и смачно плюнул. Начальники, как нашкодившие ученики, молчали… Такого слышать ни тот, ни другой совершенно были не готовы… Сергеич же от своей накипи решил освобождаться до конца.
- А теперь и не доживешь до родового сроку…, с позору-то…! "Уволю", "Закрой свой рот…" – и это все, чему научила вас Советска власть? Не доглядел я тебя, Семеныч, в младенчестве видно…, а уж в юности-то, тем паче, пока ты в городу-то учился… А ты, чего гляделки вытаращил, служивый? – Спиридон Сергеевич решил "добить" и уполномоченного…, - ну, шел бы в мясники, иль колбасники…
Руслов поднялся на колени. Старик в ответ подошел к нему ближе.
- Вот скажи: - тебе мертвяки по ночам в гости не приходют? Ну, вот чем ты лучше тех поганых беляков, которые нашей кровушки попили, а?…
- Угомонись, Спиридон Сергеевич, - угрожающе произнес Руслов.
- Э-эх, мил человек, ты думаш, я тебя испужалси? Вот со мною-то тебе не сдюжить… Я сто раз на медведя хаживал, перед пулями не кланялся, и сыны мои, там под Харьковым, головы сложили… Ради чего? Что бы с тобою, вот тут "по душам разговоры разговаривать"? Вот я все время спрашиваю себя: - а мать с отцом у тебя есть? Ну, которые родили тебя? Есть, наверняка… Ни с неба же ты упал по наши души…
- Так, стоп, Сергеич! Поговорили и будет, - Шаповалову уже было не в терпеж прекратить экзекуцию…
- Не-е, погоди, Дмитрий Семенович, вообще-то, интересно… "Глас народа", так сказать… Не простой ты, Спиридон Сергеевич, как оказывается… Ладно, не принимаешь ты ни умом, ни сердцем политику нашей партии… Допустим… А дальше-то что? В жопу целовать что-ли всех этих ублюдков: - власовцев, недобитков фашистских, кулачье поганое… Так что ли по-твоему?
- А это ты у своей матери спроси, по сыновьи, так сказать, коль своей совести  и мозгов не хватат…
Старик дал понять, что с Русловым ему говорить больше не о чем…
- А вот ты, Дмитрий Семенович, тоже что ль так думаешь, или на распутье пока? Так вот знайте: - за такую ВАШУ власть, которая невинный народ мертвит и засаливат, как огурцы в кадушках, да в сугробах хоронит, от которой пользы людям никакой, - я и гроша не положу… И никто не положит… Замордовали вы даже волков в лесу… Э-эх…, - старик с остервенением плюнул и отошел в сосняк…
Начальники смотрели в след старику, как буд-то впервые его видели. "Вот тебе и судилище устроил! Да-а, дела… Черт побери, ну что за жизнь пришла…, хоть застрелись!" Спиридоныч возвращался на ходу застегивая ширинку ватника, смачно высморкавшись, подошел к Звездану и стал срывать с его морды сосульки, что-то ласковое ему приговаривая. На своих начальников не смотрел… Шаповалов нарушил тягостную паузу, подошел к старику.
- Знаешь, Спиридон Сергеевич, ты сейчас что угодно можешь говорить, не боясь ничего и никого… Только завтра нужно валить лес… Не дадим, то и светлая память моих родителей не поможет, да и твои заслуги перед Советской властью – тоже… Уж ты мне поверь… На Руслова зря ты, Сергеич, набросился … Ему, пожалуй, достается не меньше, чем… А гибель тех троих бригадных не его вина… Нашлись в поселке "доброжелатели"… К стати, из бывших кулаков, как нам стало известно сегодня… Вот и рассуди… Пойдем, осталось там немного, да помянем мужиков… Двое из них были бывшими коммунистами, еще с ленинского призыва… Так то вот…
- Что ж, это по-христиански… Только за всех, кто полег на делянах…, почем зря…
Спиридон Сергеевич без прежней злости принял стакан… Спорить с ним никто не решался, похоже что и Шаповалов и Руслов нутром почуяли неземную правду, а может и страх… Закурили. Мороз стал к вечеру крепчать. Только трудолюбивые дятлы не успокаивались и перестукивались, успокаивая души настрадавшихся людей…
- Ты, чего, Спиридон Сергеевич, за сердце держишься, плохо, что ли?
- Ну, чего ж ты хошь, сам же говорил, что "спишешь", как приедем… Вот и напоминат сердчишко-то, что пора к списанию готовиться…
- Ладно тебе, - я ж не в серьез…
Старик буд-то не слышал оправданий, всунул коню остатки хлеба, снял кошму с хребта, обтер сеном круп, поправил сбрую и плюхнулся на колени в сани.
- Поехали уж… Вечереет. А то не дай Бог, волки… Разгулялись нынче, поганцы…
Звездан с удовольствием потрусил домой.
- Слышь, Семеныч, - не унимался старик, - чего хочу сказать-то…
- Чего? – лениво из тулупа ответил Шаповалов.
- Да, мы, надысь, поговорили со стариками, да с поселенцами, кое с кем…
- С кем "кое с кем" – Руслов завозился…
- А ты, служивый, спи пока…, а, хотя, - нет…, послухай  то ж…
- Ты, уж, определись, Сергеич, спать или не спать…, - устало засмеялись оба.
- Не, вы послухайте, - вы вот голову ломаете, как народ ссыльный удержать в рамках… А чего ж вы не поговорите с имя по душам-то…
- О чем, о любви, что ли? – съязвил Руслов.
- Ну, о любви можа и нет, а вот о том, кто желает выйтить из-под надзору и остаться в нашем хозястве, - стоит… Среди них жа, я знаю, много мужиков, которым просто некуда идти. Да и спецы есть неплохие. Поговорите, там наверху, может таким-то заменят досрочно спецуху на вольную, но в нашем Максакове, да и пусть себе трудятся… Оформите их в штат, так сказать… С весны хатенку срубить подсобите, все ж едино почти всем амнистия подойдет… Начнете с этого, а там жизнь покажет…, как думаш, Семеныч? Хаты и сейчас, разваленные, правда, но есть… Разрешите им на земле хозяйствовать, там и семьями обзаведутся. Бабенок-то, вон сколько вдовых! А немцы, между прочим, умники ишшо те, на земле-то управляться… и потом, ну какие оне пособники фашистов? Бабы с детишками малолетними? По русски – ни бельме…, а глянь, когда на рынок выходют, так ихние всякие поделки, варежки там, и другую мелочь на расхват… А ежли в это все на пользу хозяйству? А вы их на сплав, да на лесоповал!!
- О чем ты, дед…, говоришь-то? Кто тебе разрешит амнистию по желанию делать? А об этих, как ты говоришь – по русски не "бельме" – вообще забудь… Вечная у них судьба такая будет. С Германии привезенных так просто в глухомань не прячут… Паек дают им, зарплату платят даже, вот и пусть оправдывают доверие…
Старик в ответ огрел Звездана.
- Паек, паек! Это в тюрьме паек, а оне на вольном поселении, ежлив ты не в курсе, служивый! И потом, твой паек собаки не жрут, морды воротят, потому, как поносу бояться…, хе-хе… "Паек" – да засуньте его в ж…, ваш "паек"! Вас послушать, так все: - жизнь кончилась…, вместе с совестью…
- Слушай, Сергеич, у нас сегодня когда-нибудь политэкономия закончится, или нет? – взмолились начальники, угомонись ты… Не пришло еще время…
- Это ты такой говорливый и справедливый, потому что мы тебя знаем… С другими тебе не повезет…, - заметил Руслов.
- А я вам ничего и не говорил, а вам с пьяну, мало ли че покажется… Медведя в свидетели пригласи, можа тогда и получится у тебя с везением-то! Не боись, я знаю где, кому и что говорить… А если ты что и услышал, - значит, не все потерял из совести… Но-о-о, Звездан, потарапливайся, дома бабка ждет, не дождется…
…Заканчивался январь 1946 года… Поселок жил прежней жизнью, полной тревог и напряжения, выходящего за пределы человеческих возможностей терпения, особенно для репатриантов… Новость о том, что начальника лесоучастка и коменданта ранним утром вызвали в Сыктывкар, мгновенно разлетелась и по поселку и среди спецпосоеленцев… На обычных посиделках старики и мужики сокрушались, спорили, рассуждали, прикидывали, - "вернутся или нет, а если нет, то кого пришлют? Шаповалова жалко, - свой ведь, с детства знали… Да и Руслов, - хоть и сволочной, но все ж таки, в крайнем случае, иногда доверие к себе внушал… А, что сделаешь, - работа у него такая…" Не меньше волновались и спецпоселенцы, особенно бывшие кулаки – "враги народа" и прочие, кто не терял надежды на полную свободу… Порой, ведь, и к жизни можно вернуться, когда, хотя бы в глазах начальства сочувствие увидишь… А жить-то так хочется!
… Спиридон Сергеевич оставил своего Звездана в своем подворье. Распряг, положил ему огромную охапку сена, напоил до сыта… Благодарный коняга, вытянув свою морду, раздувая ноздри, коснулся своими колючими и мокрыми губами щеки старика… Сергеич вынес из сеней старый половик и накрыл мокрую спину Звездана.
- Ну, вот, дружок, теперь тебе и сам черт не страшен… Эх, а посмотри-ка, Звездан, - како ж небо-то звездное! Ну, прямо, как в раю…
Сделав несколько шагов к крыльцу дома, Спиридон Сергеевич ойкнул, схватившись за сердце, стал медленно приседать…

… Хоронили Матвеева Спиридона Сергеевича, одного из первых большевиков во всем районе, отважного партизана, одного из основателей коммун – всем поселком… Шаповалов произнес короткую речь, полную горя… Руслов салютом выпустил в воздух весь свой боезапас из нагана… Такой его порыв начальство не оценило… Через месяц его снова вызвали в район якобы по делам службы… Больше в поселке он не появился…
… Не лучшим образом сложилась судьба и у начальника Максаковского лесоучастка Шаповалова Дмитрия Семеновича. В марте 1952 года он был арестован по очередному ложному доносу, причем со стороны тех, кто освободился от спецпоселения… Вернулся он в поселок в декабре 1953 –го исхудавшим, больным туберкулезом, с абсолютно подавленной волей…

4.

- Спишь, Елизавета Васильевна ?
Зиберт, присев на край кровати, коснулся плеча своей работницы. На завтра сбор бригады, и нужно обойти каждого лежачего, чтобы окончательно подтвердить свой проект списка новой бригады. А к Елизавете Келлер у него был особый интерес… Письмо и почтовый перевод ей пришел, на довольно большую сумму в одну тысячу рублей, но, почему-то, с Алтая… "Она, если и ждала известий, то только из Германии о сынишке… Может, ошибка какая, - надо бы выяснить за одно… Хотя, вспоминаю: - Руслов пару недель тому назад все допытывался об уточнении состава семьи Елизаветы. Я еще переспросил его: - чего вы сами-то у нее не поинтересуетесь ? Он, как-то небрежно махнул рукой, - запрос, мол, на нее пришел… Да, эти запросы каждый день приходят, почти на каждого, замучился отвечать уже… Зашевелились родственнички !… Нет, наверно, муж ее объявился все-таки… Так. Значит, надо  с ней по-деликатней начать разговор, а то не дай Бог, сломается еще…"
- Нет, Генрих Генрихович, - не сплю. А какая там погода ? Кончился этот кошмар ?
- Да, Елизавета Васильевна, - кончился… Откапываемся вот… Бараки занесло по самые трубы. Вот весной потопа-то будет. Как себя чувствуешь ?
- Получше уже… Думала не встану больше. Боли замучили, и сердце выскакивает… Чего ж тут сделаешь, - о сыне ни слуху, ни духу. Девочки мои, вон, посмотри, - исхудали все… Скажите, Генрих Генрихович, за что нам такое проклятие ?
Зиберт, в принципе, ожидал такого вопроса… Ему их задают репатрианты всегда… Ответа только правдивого не дашь, опасно…
- Терпеть, Елизавета Васильевна, надо…. Терпеть… Погода установилась, продуктов завезут, - полегче станет… А где твои старшенькие-то, рукодельницы ?
- Верника с Эрной ?
- Ну, да.
- Пока я лежала тут, они навязали всякого: - варежек, носки, сумки, - на рынок понесли… Отдала я им костюм Фридриха… Он, когда уходил – сказал, что если нам тяжело будет – продать его… и бритву еще…, - глаза наполнились слезами, - это все, что у меня от него оставалось…
- Ну, что ж, правильно… Пусть хоть хлебушек подкупят.
- Конечно, а то эти, - Лиза взглядом указала на рядом стоящих Анту с Розой, - одни глаза остались… А ты, Генрих Генрихович, чего пришел-то ? На работу выходить, да ? Так я уже почти готова, не переживай… Пару дней бы мне только…, хотя из-за моей болезни заработка совсем не будет…, ох, Господи…
Тяжело было смотреть Зиберту на эту женщину… Из последней партии репатриированных из Германии практически ни одна не в состоянии работать. Одни держаться из последних сил, другие лежат с тяжелыми заболеваниями и травмами… Только "ветераны" поднимаются и идут, кто на плотбище, кто на деляну… Самое страшное считать умерших женщин-матерей… Он отдавал себе отчет в том, что с уходом каждой женщины заканчивался род фамилии, которую она носила, потому что оставшихся малых детей отдавали в детприемники во всей России, но уже, зачастую, под другими фамилиями. И каждый раз в таких случаях у Зиберта стучало в висок: "Ведь, кто-то должен ответить, если не перед законом, то перед Богом за эти преступления против женщины-матери !" И верил – такое время придет ! А иначе, чего стоит высокое и гордое – ЧЕЛОВЕК ! А пока…, пока – надо терпеть и надеяться только на собственные силы…, до последнего…
- Не волнуйся, Елизавета Васильевна, пара дней у тебя есть… Сейчас переформировываем бригады… А что делать ? План в опасности, а кормить даром никто нас не будет… Ты, вот что, с понедельника пойдешь не к сплавщикам, тем более, что там все равно делать ничего не придется, - полынья и та замерзла, а к обрубщикам хлыстов… Хватит тебе уже купаться в Вычегде, и потом, там хоть у костра нет-нет, да обогреться и высушиться можно….
- Я постараюсь, Генрих Генрихович…
Лиза подняла воспаленные глаза на бригадира и пристально посмотрела на него, словно что-то почувствовала.
- Генрих Генрихович, мне почему-то кажется…, вы чего-то не договариваете ?
Зиберт понял, что сердце этой женщины, истрадавшейся по потерянному сыну и мужу просто так обмануть не удастся… "Все. Пора говорить о главном…"
- Я хотел спросить, Елизавета, - нет ли каких известий о твоем муже ? Ты же, вроде, запросы все пыталась оформить.
- Нет, сделать их мне так и не удалось… Так, спрашивала у многих тут, кому приходили письма, может кто знал что-нибудь, но все напрасно… Единственное, что удалось услышать, что много из наших в Сибири… Шесть лет уже прошло… Фридриха, наверное, уже и в живых-то нету…
Бригадир очень хорошо понимал таких, как она… Собственно, это понимание – единственный аргумент, при помощи которого ему удавалось "выгонять" на работы даже самых "безнадежных". Понимание и сочувствие, - практически исчезнувшее качество во взаимоотношениях между людьми, между начальством и рабочими только усугубляло производственный процесс. Бригадир понимал это, как никто другой. Но была и другая сторона таких отношений: - посочувствовал, но делом не помог, - можешь услышать, как тебя пошлют туда, куда обычно русские посылают не изощренным образом… Вот и приходилось очень осторожно пользоваться "кнутом и пряником", иначе, либо погубишь своими руками последнюю надежду несчастного, либо заподозрят в пособничестве саботажу… В данном случае у Зиберта был основательный повод посетить свою подопечную: - он на почте получил за нее и письмо и квитанцию. Осведомители Руслова, которые на почте были каждая вторая, естественным образом "засветили" данный факт… Бригадир все не решался начать нужный разговор, но на помощь ему пришли Вероника с Эрной, вбежавшие в барак. С радостными возгласами они оповестили мать о своей удаче, - на вытянутых руках несли две буханки хлеба, кулек с крупой и пару пачек чая. Елизавета ласково улыбнулась, - кормилицы, вы мои ! Анта и Роза захлопали в ладоши… Порадовавшись вместе с ребятишками, Зиберт решился:
- Ну, вот и хорошо… Сахарку бы вам еще, но я думаю, что скоро у вас он появится…
Елизавета Васильевна опять пристально посмотрела на бригадира. Девчонки четырьмя парами глаз, полных надежд – уставились на этого доброго дядьку… Отступать Генриху было уже некуда:
- Вот, возьми, Елизавета, - дрожащей рукой он протянул ей квитанцию.
- Что это ?! Прочти…, что это ? – встревожилась она.
- Перевод, - бригадир закашлялся, - на одну тысячу рублей… из Алтая.
- Из Алтая ? Где это ? От кого ?… От Фридриха ? Он жив ? Или от свекра ? Он, что туда с дочерьми попал ? Их где-то высадили по дороге из Германии… Объясни мне, Генрих Генрихович !
Лиза пыталась подняться. В широко открытых глазах, полных слез, стоял немой укор и вопрос одновременно.
- А, сын, Йозеф ? Они его тоже нашли ?
- Погоди, Елизавета Васильевна, это еще не все…
- Не все ?
- Не все. Тут…, письмо еще, и тоже с Алтая… Обратный адрес здесь имеется, - уточнил бригадир, - так что, прочти, - и все узнаешь. Только деньги получать пойдешь со мною… Сумма-то большая, как бы чего не случилось, ладно ?
Лиза дрожащими руками вскрыла конверт, но листок никак не поддавался…
- Дай-ка мне, - вмешался успокоившийся Зиберт…
Письмо было небольшим, написано аккуратным почерком на немецком языке. Девочки окружили "доброго дядьку", Лиза держала руки на груди и ждала, затаив дыхание… Генрих Генрихович достал очки и стал читать:

Здравствуй, дорогая моя Лиза !
Пишет тебе твой муж – Фридрих. Наконец-то я нашел вас. Помогли мне добрые люди. Я работаю зимой  в МТС, а летом в колхозе трактористом. Войну пережил, как и все, всего не расскажешь в письме. Высылаю вам часть денег, из того, что заработал за эти годы. Очень переживаю, дойдут ли. Я чувствую, что вам там очень голодно и холодно. Если возможно, купите себе что-нибудь из теплой одежды и еды. Йозеф, ведь, совсем маленький. Сердце мое изболелось. Но, слава Деве Марии, вас здесь примут, так что сразу выезжайте. Мне выезжать за пределы места поселения запрещено. А жить тут можно. Земля хорошая. Люди тоже к нам относятся хорошо. Где остальные наши родные, я не знаю. Разбросала нас всех война проклятая. Немцев здесь очень много. И никому не разрешают выезжать домой. Очень жду вас. Сообщи, Лиза, когда выезжаешь. Поцелуй и крепко обними сына и дочек.

Твой Фридрих.

10.11.1946 года.




х х х

… Барак гудел, от растревоженных поселенцев… Входная дверь беспрестанно хлопала. Затхлость, вонь и сырость осточертела содержантам, да и проблем за время вынужденного затворения накопилось много: - необходимо запастись продуктами в магазине, баню надо готовить, наколоть дров и для нее и для "буржуйки", словом, наступило то время, когда нужно позаботиться о себе самому ровно на столько, насколько позволяли собственные средства и силы. Каждый понимал, - выход на работу не только не избежен, но и необходим… Чтобы выживать, надо работать, хоть и за копейки, но надо… Елизавета же была глуха и слепа ко всей этой возне. Остатки сил осознания событий, происходящих с ней и ее детьми за последний год с небольшим, медленно давали возможность понять, что это письмо – знак той самой судьбы, которая иногда умеет поворачиваться лицом… "Но, как воспользоваться этим знаком, когда нет никаких сил встать с этой проклятущей кровати и пойти к начальству лесоучастка с просьбой о разрешении выезда к мужу ? И как разговаривать с этим начальством, не зная языка ? Допустим, хватит денег, высланных Фридрихом и на еду, одежду и билеты, но где этот Алтай ?" Лиза, прислонив письмо к лицу заплакала… Без сына, о котором до сих пор нет никаких известий, ехать смысла она не видела. Это все равно, что отказаться от дитя… Бригадир хотел было уйти, но глядя на эту несчастную женщину и всхлипывающих ребятишек, решил свою благородную миссию довести до конца.
- Ладно, Елизавета Васильевна, я попытаюсь переговорить с начальством по твоей проблеме…, а там посмотрим… Ты только возьми себя в руки. Главное муж объявился, и вы живы… Это главное на данный момент… А, вы, - обратился он к девчонкам, - помогайте мамке, не давайте ей плакать, понятно ?
- Понятно ! – дружно закивали головами сестрички.
-
х х х

…К вечеру этого же дня Зиберт принес часть денег, а именно – 500 рублей, остальные оставил себе. Он прикинул: - ровно столько хватит им на дорогу… Елизавета не возражала. Все-таки она стала ощущать силы. Те силы, которые всегда приходят раненому зверю, пытающемуся вырваться из западни… Надежда стала приобретать реальные очертания. Она поднимала ее над проблемами собственного здоровья: - родной и верный ее муж, отец ее детей где-то рядом, а значит, он не оставит их тут на погибель. "Фридрих, - он такой, он надежный и сильный… Если написал, значит, в любом случае вытащит нас отсюда…" Она вдруг осознала ту родовую ответственность прежней хозяйки! Фридрих рядом, и она должна обеспечить порядок в его семье ! Одно обстоятельство не давало ей окончательно взять себя в руки: - Йозефа-то, - нет с ней… Как ему сказать, что это уже не та семья, от которой он ушел шесть лет тому назад… Она знала особую любовь его к малышу, и очень боялась, что Фридрих не сможет правильно понять случившееся с Йозефом, обвинит ее в потере сына…
… Зиберт не стал выбирать удобное время для разговора о судьбе семьи Келлер, а поспешил на оперативку к Шаповалову. Он вместе с оперуполномоченным Русловым, оказывается, вчера поздно ночью вернулся из Сыктывкара. Хотя, было странным: - обычно, по его возвращении из подобных командировок, мастера и бригадиры лесоучастка мгновенно собирались для выдачи оперативных указаний. Сейчас же ничего подобного не происходило. Зиберт на почте узнал, что все собираются в конторе. Кто все? Не понятно… Выйдя из барака, он обратил внимание на то, что поселковый люд стекался к конторе… Генрих поспешил следом…
     Весть о неожиданной кончине Матвеева Спиридона Сергеевича очень быстро разлетелась по поселку. Зиберт его толком-то и не знал. Шустрый старикан, достаточно общительный, причем, со всеми, в том числе и со спецпоселенцами… Довольно свободно спорил с руководством. В общем, был жизнелюбив. По возрасту в производство его не привлекали, за исключением отдельных поручений, но Зиберт довольно часто его наблюдал и на делянах. Возвращаясь то с охоты, то после сбора грибов, ягод, он всегда делился с той или иной бригадой своей добычей… Нравился этот человек всем. На его, порой, колючие замечания, даже ругань в адрес нерадивых, никто не обижался. И вот теперь его нет… Похороны решили организовать на третий день – в понедельник… Рискует Шаповалов – мелькнула мысль у Зиберта, - похороны, пусть даже уважаемого человека, - не причина для остановки производства… Генрих обратил внимание на одиноко стоящего у входа в контору, курящего Руслова. Напряженным взглядом тот наблюдал за группой людей, в кругу которых стоял начальник лесоучастка, оживленно разговаривающий с поселковыми стариками. Видимо решались вопросы организации похорон красного партизана... Внутренним чувством Зиберт понял, что сейчас, как ни странно, но момент удобный для решения проблемы Елизаветы Келлер.
- Здравствуйте, Иван Тимофеевич…
- Здравствуй, - как-то безучастно ответил комендант.
- Хороший человек был…, этот старикан…
Руслов продолжал курить, не утруждая себя ответом. Никто в этот момент не мог знать, что он чувствовал. Никто не мог знать, что именно "этот старикан" разорвал его душу в клочья… А ведь так хотелось продолжить с Сергеичем "разговор по душам"… Слишком глубоко тот затронул его самооценку. За долгие годы службы в органах НКВД Руслов никогда не встречал на своем пути человека, который бы так бесстрашно мог смотреть ему в глаза, мог так просто, и в то же время бескомпромиссно "приговорить" к ответственности перед будущим… Только за что ? – хотелось выяснить у него, - за что ? Руслов не может упрекнуть себя в недобросовестности при защите государственных интересов. "Личной жизни не имел, кроме служения Отечеству… Так, за что, спрашивается, он так меня, а ?"
- Да, действительно, порядочный был человек, - задумчиво произнес Руслов.
"Стрельнув", выкуренной папиросой, он круто развернулся, и пошел в свой кабинет-квартиру. "Нужно доложить в Управление. Дело-то, похоже, может в политический процесс обернуться". Зиберт двинулся следом.
- Вы что-то хотите, Генрих Генрихович ?
- Да, Иван Тимофеевич…, дело важное…
- Подождите минут десять…
Генрих встревожился. С одной стороны, комендант и не был похож сам на себя, но, с другой, - бригадир очень хорошо знал, что Руслов профессионально мог маскировать свои истинные цели в беседе с "клиентом" под "доброе" расположение. Однако, отступать было уже поздно…
- Заходите, - дверь кабинета со скрипом открылась, - рассказывайте, - указал на стул, который, к стати, всегда был наглухо прикреплен к полу…
Бригадир осмотрелся. Все тот же портрет Вождя всех угнетенных висел за спиной хозяина этого мрачного кабинета. Похоже, уборщица сюда не заходила уже продолжительное время. Пепельница была переполнена окурками. Непроветренная комната хранила устойчивый запах папирос и сырости. На большом старом двутумбовом столе гордо возвышалась настольная, черная лампа. Ею Руслов почти всегда пользовался, как средством психологического воздействия на своих подозреваемых и прочих "элементов", направляя ее свет в лицо. Такая несложная процедура действовала безотказно. Волк или медведь, при виде яркого пламени, терял всякий рассудок, кроме одного – уйти от опасности… Так и здесь, - если оперуполномоченный ударял ярким светом в лицо, это означало: - нужно "колоться" и отвечать честно на все поставленные вопросы… Руслов не спеша, даже как-то лениво, потянулся к лампе… "Ну, вот, сейчас начнет экзекуцию…" – мелькнула мысль у бригадира. Комендант отодвинул свой "инструмент воздействия" на край стола, закурил… Подойдя к окну, задумчиво вновь спросил:
- Чего молчишь, бригадир, рассказывай…
Зиберт шестым чувством определил, что не надо спешить со своими проблемами. Надо понять, с какой позиции в этот раз Руслов будет подбираться к сути…
- Ну ? Нет у меня времени в молчанку тут играть, уважаемый…
- В бригаде все в порядке, - дежурно начал рапортовать бригадир, - сегодня уточнил новый состав бригады, потерь особых не будет, работать начнем завтра же…
- Слушай, Генрих Генрихович, кончай ты со своей немецкой дипломатией ! Говори, зачем и с чем пришел ?
- Понял. Нужна ваша помощь или содействие.
 Комендант, докурив папиросу, втолкнул ее в горку окурков, уперся обеими руками в стол, усмехнулся:
- Вот сколько знаю тебя, Генрих Генрихович, ты не исправим в своей философии… Тут сейчас дела закрутятся…, вокруг похорон…, а я тут из тебя тяну, сам не знаю, что…
- Не закрутятся, - сдержанно, но твердо отреагировал бригадир.
- О, как ! Это почему же, позвольте поинтересоваться…
- Потому. У нас каждую неделю умирают, в том числе и заслуженные люди или от голода, или от травм…, или от поножовщины… И что ? Секрет для кого-нибудь, что ли ?
- Ну, ты сравнил…
- Конечно, Сергеича, пусть земля ему будет пухом, не сравнишь с нами – "изменниками родины" или "кулаками-мироедами" да "предателями"…
- Учти, Генрих Генрихович, не я это сказал сейчас…
- Учту. Спецпоселенцы-немцы к этим похоронам относятся сдержанно… На работу они выйдут в полном составе… За это вам волноваться не надо… Отсутствие на рабочем месте каждому из нас та же дорога… Так что…
- Что значит "сдержанно" ? – профессиональная привычка чекиста докапываться до истины брала свое…
- А то и значит, - от греха подальше…, нечего там делать никому из нашего брата… А по хорошим людям мы всегда скорбим… Спиридон бы нас понял…
- Ну, что ж, - поразмыслив немного, резюмировал комендант, - пожалуй, это разумно… А, хитер ты, бригадир… Что-то частенько в последнее время я стал слышать вольности… Все хотят какой-то правды. Вот и ты, я чувствую, туда-же…
- Живу долго, и всего делов-то… А правда у нас одна: - хотим умереть в своей земле, где родились. И в нашем положении нам ничего не остается, как заслужить эту правду…
- Ну, ладно, поговорили, бригадир, и хватит… За чем пришел ?
Зиберт вскинул свой немигающий взгляд на коменданта.
- Иван Тимофеевич, моя работница, Елизавета Васильевна Келлер, медленно, можно сказать, умирает… А на руках у нее четыре малолетних девчонки… Младший ее сынишка, еще в сорок пятом, или в сорок четвертом, фашистами был у нее отобран, там в Германии… Работала она все время на плотбище, а там, сами знаете, бабам не место… Обморозилась очень сильно, в воду падала… Чахнет теперь… Я все понимаю, Иван Тимофеевич, но четверо малых девочек у нее… Сколько ж можно детей сиротить, а ? Война - то окончилась, черти когда…
- Ну, и что ты мне предлагаешь ? Удочерить их, что ли ? Или у нас в стране не заботятся о детях, даже врагов народа, которые сиротами стали ? Не пропадут…
- Это все так.
Зиберт сжал свою, рвущуюся наружу злость, нахлынувшую от типичного цинизма этого махрового НКВДэшника. "Только бы удержать себя !"
- Все так, только в данном случае есть возможность никому не брать греха на душу…
Комендант криво усмехнулся, отошел к окну, присев на подоконник, снова закурил… "И этот пристегивает меня ко всем бедам… Черт, сговорились все, что ли ?" Зиберт, выдержав небольшую паузу, продолжал:
- Нашелся ее муж… На Алтае где-то… Прислал ей письмо и почтовый перевод. Пишет, чтобы она переезжала к нему. Его-то не отпускают сюда, понятное дело… Вот я и подумал: - отпускать ее надо к нему. Сами посудите, - кто ее тут с детьми даром кормить будет ? Никто. А там ее муж на поселении, она с детьми тоже будет под режимом… Какая разница, где срок отбывать, - здесь или там… А вам и хлопот на одну семью меньше будет.
Руслов молча выслушал довод бригадира.
- Ты же понимаешь, Зиберт, не в моей это компетенции: - отпускать или миловать… Пусть этот самый муж сам едет сюда. Тут мужиков тоже крайне не хватает, без дела не останется… А мужа я ее помню…
- ? ? ?
- Запрос как-то приходил, да еще за подписью Депутата Верховного Совета СССР…
- А почему же вы молчали !? Это же… Эх, Господи…
Руслов хмыкнул.
- Каков запрос – таков и ответ был… Там не требовалось оповещения. А я не обязан с каждым тут корреспонденцию обсуждать.
Генрих Генрихович неимоверными усилиями себя сдерживал. Он понял, что вольно или невольно, но оказался на грани судьбы этой несчастной женщины. Если сейчас отступит, значит, вина в погибели опекаемой будет на нем.
- Так можно дать телеграмму ее мужу, чтоб сам приезжал ?
- Это не мои проблемы, бригадир… Сам, смотри, не врюхайся в этих переписках… Только учти: - если приедет, отсюда ему не выбраться… Это на Алтае слабину давно уже дали спецпоселенцам… Тут, пока и не пахнет, если не сказать другого.
- Спасибо, гражданин капитан, - Зиберт заволновался. "Из двух зол выбирать нужно меньшее. Если так, а это, действительно так, - то семья, хоть, сохранится, и дети останутся при отце…"
Все. Точка. Надо уходить. У двери Генрих Генрихович все-таки задержался.
- Честно говоря, Иван Тимофеевич, очень хочется думать, что вы спасете ребятишек… Вера, она знаете, нынче очень дорогого стоит… Извините…
- Иди, бригадир…, иди…
Последнюю фразу Руслов произнес, когда Зиберт исчез за дверью… Наступившая тишина словно отгородила его от той режимной жизни. У Шаповалова в кабинете беспрестанно трезвонил телефон, к нему никто не подходил… Резные, аккуратно нарисованные морозом узоры на стеклах, окончательно законопатили окна… "Эх, Зиберт, Зиберт… Сам не знаешь, чем рисковал ты сейчас… Лет шесть тому назад – от тебя бы одна лагерная пыль осталась с такими разговорами… Думать и надеяться ему захотелось… Я тоже хотел бы… Муж арестантки нашелся ! Счастье великое ! А я вот даже понятия не имею о своем происхождении. Детдом, служба на границе, лагерный оперуполномоченный НКВД, комендант спецотдела здесь в Максаково – и вся биография… А Сергеич требовал моего обращения к матери… Одна у меня мать и отец вместе взятые…" – с путанными мыслями в голове комендант смотрел на портрет Сталина, буд-то хотел услышать от него слова утешения. Он стал ощущать явное раздражение… Знобило… "Всему есть предел… Всему!"
… Коми Край, Коми Край… Вспоминая отрывки разговоров моих родственников, которым пришлось своим горбом "осваивать" это, "благодатное" место, меня всегда тянуло увидеть его своими глазами… Отец такую возможность однажды мне предоставил. Лет семь мне было, когда он вдруг засобирался навестить своего младшего брата, Петра Готтлибовича, оставшегося жить в тех краях после освобождения из режима спецпоселения… Отец настойчиво потребовал сесть у окна электрички, на которой мы должны были ехать почти сутки до места. "Вот, смотри!"…
Что "смотри", - не уточнил, зачем "смотри" – не объяснил…. Уткнувшись носом в стекло, я не мог оторвать взгляда от увиденной панорамы. Огромные горы, покрытые вековыми елями, на лапах которых висели охапки снега. Петляющая дорога, то возносила меня над глубокими ущельями с горными, не замерзающими реками, то наоборот, - почти черные и величественные ели возвышались над вагоном… Чувство, которое мою впечатлительную натуру посетило, я для себя тогда объяснить не мог. Хотел спросить у отца – "А тут люди живут ?", но, он сидел рядом, скрестив свои огромные руки на груди и смотрел себе под ноги…. Я знал, что в минуты его сосредоточенности над своими мыслями, разговаривать с ним было бесполезно… Так и осталось загадкой для меня тогдашнее его "Смотри !"…
… Работая над "Прерванным молчанием…" меня постоянно преследует один и тот же вопрос: - почему именно здесь в Коми коммунисты ленинского поколения так изощренно организовали ГУЛАГовскую сеть воздействия на граждан России? Ничего не приходит в голову, кроме наивного ответа: - Когда 25.10.1917 г. 2-й съезд Советов рабочих и солдатских депутатов создал СНК, новая власть осознавала, что она "завоевала", но не могла сообразить,, как со всем этим управляться. Иначе, как понимать, что "Народный комиссариат по внутренним делам (НКВД) шел в списке наркоматов первым.»? (Хроника политических репрессий в Коми Крае. 1918 – 1960 гг. Составители: Н.А. Морозов, О.И. Азаров, Л.А. Кызъюров, В.М. Полещиков, М.Б. Рогачев, М.В.Таскаев). И уже 19 декабря Народный комиссариат юстиции принял инструкцию "О революционном трибунале, его составе, делах, подлежащих его ведению, налагаемых им наказаниях и о порядке ведения его заседаний" Все ! Инструмент сварганили ! Теперь можно  "осваивать" тайгу и горы в Коми… Вопрос: - а кем? Все просто. Ф.Э. Дзержинский - под рукой, и готов испачкать руки в крови по самые  локти. Вручили ему ВЧК с целью борьбы с контрреволюцией и – вперед! Уже в августе 1918 г. так называемые "представители эксплуататорских классов" в принудительном порядке "мобилизованы" на строительство Котласского укрепрайона! Дешево и сердит ! Красный террор никого не жалел, ни взрослых, ни детей! "Усть-сысольский краевед А. Цембер в своих дневниках записал: "Самой главной моей виной мне ставят мои слова, когда-то мной сказанные, что неправильно расстреляны в 1918 году три женщины Кузьбожевы (старуха-мать, дочь и внучка), что они не помещики и не классовые враги".  А.А. Цембер. Дневник. Сыктывкар: Изд-во СГУ, 1997.
…Дальше – больше: - 17.05.1919 г. принято постановление ВЦИК о порядке организации концлагерей и статусе заключенных (Учись, господин Гитлер, как надо владычествовать!) В августе 1922 г. П.А. Сорокин писал, характеризуя состояние российского общества, пять лет спустя после революции: "… Словом, получилась такая "свобода" необузданного самодурства власти и беспросветного рабства населения, что гражданин Р.С.Ф.С.Р. с полным основанием мог завидовать свободе рабов. Они, действительно, были свободнее." …А потом пришли знаменитые тридцатые годы! И Коми Край - великолепная территория, где можно прятать концы в воду, уничтожая "социально близких" и "социально чуждых". Пример? Пожалуйста! Только в Усть-Вымском районе (отсюда начался этап Елизаветы Васильевны Келлер в Максаковский рейд в октябре 1945 г.) в 1933 г. уже функционировало три спецпоселка. Только в спецпоселке Ветью этого района были сосредоточены 1888 спецпереселенцев (398 семей). К концу этого же года в живых там осталось 870 человек…
…22.06. 1941 г.!! Гитлер напал на Советский Союз! Казалось бы, - надо сплотить народ, попросить у него помощи в спасении Отечества… Власть и попросила. Гитлер уже почти по всей Украине хозяйничал, а НКВД и НКГБ СССР 4.07.41 г. разослало на места директиву о взятии на учет всех социально опасных элементов, проживающих на территориях, объявленных на военном положении, вместе с семьями. В разряд подозрительных попали и Советские немцы…, которые подлежали депортации в отдаленные районы СССР, в том числе и в Коми АССР… …Март 1947 года. По данным отдела спецпоселений МВД Коми АССР на территориях 17 районов было сосредоточено 7 категорий спецконтингентов, а по сути, - асоциальных элементов – 56 980 человек, из них немцев – 4089 человек, что составляло –7,2 % от общего числа изгоев.  …Вот так, уважаемый оппонент, заметь, дорогой, - это опубликованные документы, доступ к ним совершенно свободный, но почему же толкование их идет кому, как придумается? Так были здесь признаки геноцида по отношению к немецкой нации, ведь, Коми Край – составная честь России, или нет? В поисках истины мне должно помочь и то обстоятельство, что коренные народы Коми задолго до прибытия туда спецконтингента в лице Советских немцев, испытали и опробировали на себе массовые расстрелы карательными отрядами ВЧК и НКВД. Так что, методологическая и идеологическая база уже была наработана. …К стати, точно такие же вопросы, на мой взгляд, правомочны задать Советскому Союзу, естественно и России, как преемнице Великой державы, литовцы и поляки…Не думаю, что от России в ближайшем будущем мы услышим честный ответ и покаяние…
… А пока, давай согласимся, что сволочная система организации труда на спецпоселених Коми в военные и послевоенные годы была изощренно цинична, и ни чем не отличалась по большому счету от гитлеровской в фашистских концлагерях (Не трудно догадаться, кто у кого учился!). Она (система) позволяла без всякой жалости привлекать к лесозаготовительному производству подростков и престарелых… Сможешь ли ты, уважаемый оппонент, представить себе на лесоповале 75-летнюю  немку старушку? Я не могу. Но вот факт, пожалуйста: - В ЛПХ Максаково трудилась однофамилица Елизаветы Васильевны – Елизавета Келлер 1870 года рождения… (Основание: - Архивная справка из Архивного агенства Республики Коми от 30.03.2009 г. № 1525-08/К)… Были и другие способы уничтожения Советских немцев: - 12 часовой рабочий день, без "дополнительной оплаты", практической механизации работ на лесоповале и лесосплаве (не более 30%), средний заработок в лесу для немцев составлял 4-10 рублей, из которых вычиталось за питание, спецовку, проживание и еще, черт знает, за что… При этом, расчетчики не показывали спецпоселенцу фактическую норму выработки и задерживали зарплату… Пойди, попробуй разберись, кто и когда обманул… Норма ржаного хлеба – 300 гр. в сутки! Но, что удивительно, - и при этих мракобесовских условиях спецпоселенцы  нередко умудрялись выполнять план! А мотивация таких "стахановцев" проста: - остались силы – работай, хочешь того, или нет! Иначе не будет никаких денег, а значит, и хлеба… И это не похоже на признаки геноцида? 
…Слава Богу, что хоть я дожил до того момента, когда человечество пришло к умозаключению о антинародности Сталинизма, что он противоречит здравому смыслу, мягко говоря, что он преступен и нуждается в осуждении всем человечеством… Так то оно так… Только это понимание пока не имеет никакого отношения к функциям реабилитации немецкой нации в России…
5.
… Крайне напряженными были дни, недели конца 46-го и начала 47 года для Шипуновских МТСовсцев, и не только… Привычный режим и ритм работы по ремонту тракторов. Катастрофически не хватало для ремонтно-восстановительных работ квалифицированных рабочих рук. Так что бригаде Фридриха из прикомандированных специалистов немцев-спецпоселенцев пришлось нести ответственность гораздо большую, чем остальным. Не так просто шла подготовка С-80. Трактористы уже начали разочаровываться в этой новой технике. Столько неполадок в двигателях и ходовой, что в поле на этих тракторах кроме вреда ничего не получишь ! Одно дело довести их "до ума" в пределах возможностей МТС одним специалистом, другое – работать потом на этих новых машинах другим, причем не всегда достаточно подготовленным… Бахолдина В.М. с рядом механизаторов убыла в г. Рубцовск на Алтайский тракторный завод "пробивать" силой своей депутатской власти новые трактора модификации "АТЗ-НАТИ" и согласовать план и график последующих поставок… Товарищи Фридриха, переговариваясь меж собою, высказывали опасения: "Если и в этих тракторах будут такие же недоделки, то крайних весной найдут быстро"… Они сожалели о том, что Бахолдина не взяла с собою лучших специалистов. "Мы бы, по крайней мере, смогли бы сделать все возможное для предотвращения брака… А то "всунут", что самим не гоже, а нам потом головой рискуй…" Вообще, частенько на поздне-вечерних чаепитиях возникали разговоры о причинах такой низкой организации труда в колхозах, где некоторым из них приходилось сезонно работать. Сказать, что здесь люди ленивые – совершенно не приемлимо. Годы войны показали обратное. Очень сильно обижаться на отсутствие внимания властей к сельскому хозяйству – тем более не скажешь… Уж, чего, чего, - а этого "внимания", хоть отбавляй ! Главное, что приводило в изумление спецпоселенцев, - наличие доброй, девственной земли, тысячалетиями копившей в себе силу плодородия: "Палку воткни – и она вырастет !" – не дает урожаев даже на тех полях, которые подняты с целины… Наверное, вся проблема в том, что слишком мало прошло времени с того момента, когда здесь человек начал хозяйствовать общественным способом, не имея при этом достаточных навыков коллективного возделывания земли. В мае 1946 года Шипуновскому району, как административному образованию исполнилось лишь 22 года… А до этого здесь хозяйствовали единоличники, причем не одно столетие. Для них понятие "общественный труд" был совершенно не понятен, да и не приемлем… С приходом Советской власти наплодили коммун, которые в принципе были задуманы политиками, а не хозяйственниками. Охотников обобществлять свое нажитое добро в условиях этих самых коммун никогда не было. А пришлым беднякам жить в складчину – сам Бог велел. Велеть-то, велел, только государственные закрома от так называемых "ячеек коммунизма" никак не пополнялись. Скорее – наоборот… И потом, к маю 1924 года на территории нового административного образования было всего 32 населенных пункта, 11 сельских советов, 235 тыс. гектар плохо освоенной и мало продуктивной земли. Имелось 2158 однолемешных и 286 двухлемешных плугов, доставшихся еще от бывших хозяев, 889 конных сенокосилок, 43 сеялки, 38 лобогреек, 119 самосбросок, 607 конных граблей, 169 молотилок на конном приводе и прочая мелочь. И конечно же, здесь мало что изменилось за тридцатые годы в техническом оснащении… К 1941 году Шипуновский район организационно, конечно же, вырос. Коллективные хозяйства полностью заменили единоличный принцип труда, однако, тракторы, комбайны и другая сельхозтехника находилась в МТС, которая в состоянии была обслуживать всего несколько хозяйств. Вот и получается, - с чего бы этой земле родить достойный урожай ? Ни должной механизации, ни культуры возделывания земли, ни кадровых специалистов в хозяйствах, особенно в бывших коммунах: "Коммунар", "Курейка", "Путь к социализму" и им подобных… А тут – война ! И весь тот опыт коллективной работы на земле, который район набрал, – снизошел до конных плугов, полуживых лошадей, и исключительно ручного труда в полях женщин, детей, стариков… и немцев-спепоселенцев…
- Это что ж получается, мужики, нашему с вами труду здесь в настоящий момент цены нету ? А значит, о возвращении домой речи не будет ? – вклинился как-то в разговор Андрей.
- Слышь, Андрюха, замучил ты уже своими пророчествами… Тебе бы книжки писать…
- И напишу…, когда-нибудь…
- О чем же, - засмеялись в ответ ему мужики.
- О том, что мы Советские немцы никогда даром хлеб не ели ! И помогали идти стране к победе всем, чем могли… К стати, и с не меньшими потерями жизней совершенно невинных людей… Придет время, государство еще повинится перед нами…
Замолчали. Политики никто не хотел. Но, Андрей, как всегда в своем амплуа…
- И всего-то ? Так мало тебе надо от Вождя народов ?
- Лично мне будет достаточно…
Мужики заскрипели кроватями.
- Слышь, "профессор"… Пока ты книжки писать будешь, рябой не поймет, что такого человеческого закона держать нас немцев вечно на привязи и под конвоем… без семьи, без детей, нет… Крепостное право двести лет тому назад отменили умные правители российские… Так что ты сначала разберись в себе-то с чего начнешь свои романы…
Андрей сжался.
- Разберусь.  А иначе тогда зачем жить ?
- Все, мужики, пошли спать… Завтра в пять утра подъем… А ты "умник", надеюсь философствуешь только в нашем кругу
- Вы ж моя семья…, а другим, похоже, мало кому интересно…
… Фридрих по своему обыкновению в подобные дискуссии не вступал… Его мысли кружились только вокруг одного: - дошло письмо и деньги до Лизы или нет ? Последние ночи он, практически не спал… Вспоминался дом. Там в это время наступала самая ответственная пора. Полевые работы закончились. В саду укрывались виноградники. Погреба наполнялись корнеплодами, фруктами, солениями. Резали свиней, делали колбасу, коптили окорока… Такие дела делались всей большой семьей. Никто без дела не сидел. Разве, что отец всегда придирчиво отслеживал оставляемый после себя порядок на каждом дворе у своих детей. Так уж заведено было в огромной семье Келер: - голова всему ОН ! Готовясь к зиме, братья и сестра помогали друг другу до последней соломенки. А потом все вместе праздновали окончание осенних работ. На каждого зарезанного поросенка родственники собирались к свежим котлетам. Культ еды, дисциплина при этом соблюдалась очень строго. Он и только ОН – имел право вслух произносить свое удовлетворение ведением хозяйства в семьях сыновей… "Да, так мы жили… Так было… Никто не думал, что всему этому порядку, на котором воспитывались поколения рода Келер придет конец, причем в самом варварском своем выражении… Да, мы, собственно, и не верили до самого окончания войны… Война, есть война ! Но, теперь-то что происходит ? Почему я валяюсь здесь, как собака бездомная ? Почему мои детишки малолетние гноят в тайге на лесоповале, а не живут рядом со мною ? Почему я должен выбирать между полуголодной жизнью, смертью в конечном счете, и лагерем, если вдруг что не так скажу или сделаю ?… Сколько уже моих товарищей я потерял… Все ушли в мир иной и после войны, будь она проклята, по принуждению голодом и болезнями… А сколько потерянных и разрушенных семей… Нет, в этой жизни, похоже, нам еще долго быть чужими… Надо спасать детей, но как ?"
 
х х х

- Вставай, Фридрих, пора… Ну, ты даешь, опять всю ночь простонал…
- Вам показалось
- Слышь, Фридрих, чего ты все душу рвешь ? Сколько уж времени прошло, а ты все ждешь, что жена сама приедет сюда. Не приедет. Ну, сам подумай: - кто отпустит-то ? А у тебя есть шанс !
- Какой же ?
- Бахолдина ! Ты лучше сгоняй в село, подсобери свои харчи, что для детей копил… Деньжат подсобери, если имеются на "черный день", бери направление от Варвары Максимовны, и – вперед ! С ее мандатом, все ж безопаснее будет и понадежней… Депутат же она все-таки ! Да и коменданта сбрасывать со счетов сбрасывать нельзя… Так что не сиди сиднем !
- Да, знаю я все… Только ты Артур, тоже мне душу не рви… Где твоя Бахолдина сейчас? Вторую неделю ни слуху ни духу…, - Фридрих не объяснимо для себя вспылил…
- Вчера я слышал в бухгалтерии: - идут своим ходом на трех "ДТ" сюда… 95 километров. Значит, завтра к ночи прибудут, если не сломаются… После завтра появиться…, а то может и раньше, ты ж знаешь ее…
- Ладно, все, пошли работать…
- Конечно, только перекусим…
- Да кто бы тебя накормил бы в пять утра… Крысы и те спят…, а не то, что повариха…
… Утром Фридрих почувствовал, что ноги не идут на машинный двор. Он ясно для себя понял, что ни к чему не смогут прикоснуться его руки. Все ! Или он выезжает за Лизой и детьми, или…
… Чем глубже я вгрызаюсь в материал, меня все крепче прижимает мысль: - вот если бы воспроизвести на одну минуту весь стон, скрежет зубов трудармейцев, проклинающих свою судьбу и прячущих обиду глубоко под сердце, плачь детей и женщин Советских немцев, цепляющихся за жизнь, которую им никто не гарантирует и не дарует – Россия матушка бы устыдилась!
… Бесстыдство власти, - вот тот оселок, на котором определялась цена жизни Советского немца… Оно не имело никаких морально-нравственных границ, и напрочь лишена ответственности, как перед своими гражданами, так и перед Богом! Такая власть знает, что судьи над ней нет, и этим она обрекает себя на вечность в памяти людской…

6.

… Бочарников, оставленный на хозяйстве вместо Варвары Максимовны, суетился вокруг бригады спецпоселенцев больше обычного… "Хозяйка приедет, голову оторвет за срыв сроков восстановления тракторов. Ведь по графику дней пять тому назад нужно было закончить с С-80 и выбраковкой ХТЗ. К тому же, срочно надо расчистить новую площадку для АТЗ-НАТИ. Никто не предполагал, что так называемое "техническое обслуживание" выльется почти в капитальный ремонт… Да, эти еще, немчуки, со своей этой "технологической дисциплиной", черт бы ее побрал – ни в какую ! Мелочей, у них, видишь ли, в технике не бывает. Вот, пока не докрутят последний винтик, не отойдут. Хоть тресни тут ! Можно, ведь, кое-какие дела оставить и на потом... Так нет же… Вот народ-то, а ? Когда все нормально идет, - черт с вами, копайтесь, но сейчас-то: - принять технику надо ? Надо. Просчитать ее количество к выходу на поля и составить наряды по хозяйствам надо ? Надо. Развернуть новые цеха поточного ремонта надо ? Надо… Делов куча, а они топчутся… Хотя, что б я делал без них ? И понять их можно. Вот станет в поле в разгар сезона эта "новая техника", и кому головы не сносить ? А крайних-то у нас умеют искать…"
- Ну, что мужики, к ночи ждем АТЗ-НАТИ, хозяйка звонила… Вроде добрые машины… Когда с этими закончите ?
- К обеду, Михаил Федорович. Вот, два последних запустим, погоняем немного, и можно в готовый ряд ставить… Весной за них можете не волноваться. Давайте ваши "НАТИ", поглядим, что за зверь !
- Эх-ко, "можете не волноваться", - не к месту съязвил Бочарников, - волноваться мы будем теперя всегда…
А это уже область самолюбия Андрея, и он не замедлил себя ждать…
- Если идут своим ходом, без поломок, - значит, за обкатку можно не волноваться. Только все масло надо будет заменить…
- Не, ну, вы, даете ! Где ж я его возьму-то сверх лимиту ?
Андрея прорывало.
- Гарантию вам даю, в картере будет полно стружки, грязи и прочего… Если не хотим угробить моторы уже к следующей осени, то масло найдется…
- Ты поучи меня еще, сосунок, - Бочарников гневно стрельнул глазами в этого "умника", - а то я без тебя не знаю и все "не в курсе"…
Дружный смех механизаторов прервал едва начавшуюся на пустом месте перепалку. Фридрих, наблюдая за происходящим, поймал себя на том, что впервые почувствовал абсолютное равнодушие к грядущим счастливым, без сомнения, переменам в МТС, для механизаторов, колхозов, число которых для обслуживания увеличится. А это значит – возрастут посевные площади, поднимутся заработки…
- Ладно, спорщики, заканчивайте тут и приступайте к подготовке новой площадки… А завтра разберемся с остальными проблемами… Понял "умник" ? – Бочарников по отцовски погрозил пальцем Андрею.
- Михаил Федорович, подождите, - Фридрих поспешил следом за старшим механиком, - дело есть…
- Говори, Федор, да по-быстрее, некогда мне…
- Понимаю. В деревню надо мне, расплатиться с хозяйкой, забрать кое-что…
- Не понял… Зачем, что забрать ? Уезжаешь, что-ли ? Иль опять мобилизуют куда ? Да сколько ж можно…
- Почти что так… Надо ехать.
- Куды это ?
- В Коми край…
- Да, говори ты толком, Федор ! Повестку что-ли получил, иль еще чего ? Бахолдина знает ?
- Семью надо забирать. Голодно им там. Дети совсем маленькие…, пятеро… и жена… Мать с отцом… Не могу я больше… Не отпустите, сам сбегу… Конец все равно один…
Ком в горле застрял. Слов не находилось. Дыхание перехватило. Таким Фридриха Бочарников видеть не привык. Он внимательно посмотрел в глаза и спокойно произнес:
- Ты, Федор, вот что, - ерунды-то не пори… Ты ж рассудительный мужик… Езжай в Шипуново, делай свои дела, и завтра что б утром был здесь… Планерка у Бахолдиной, там и порешаем все. Если уж за войну в обиду не дали, то сейчас-то, тем более… Ладно, ступай !
- Правда ?
- Правда.
-
х х х

… К обеду разгоряченный Фридрих появился в селе. Быкова Устинья Николаевна прибежала домой с фермы перекусить и покормить скотину. Неожиданно вошедший в дом Фридрих, напугал ее. Она никак не ожидала его появления в это время. МТСовские механизаторы почти всю зиму жили там. А повидать-то его нужно было срочно. Уж собиралась было к Фефелову пойти, что б тот позвонил Федору, но так и не случилось…
- Ой, Федор, напужал до смерти ! – Устинья, скрестив руки на груди, отпрянула к окну, - ты, че ж такой взмыленный ? Случилось чего ? Иль знаешь уже ?
- Что знаю ? – оторопело уставился он на хозяйку. Кровь запульсировала в голове. Голодный желудок заныл, - ну, говори уже, Устинья !
Торопливо вытерев руки о подол фартука, она открыла дверцу небольшого кухонного шкафчика, из-под одной из тарелок вытащила, аккуратно сложенный, листок…
- Что это ?
- Телеграмма…
Фридрих тяжело присел на табурет… Нога снова занемела… Морщась, растирая ее, произнес:
- Прочти… Я, ведь, по-русски читать не умею… От кого ?
- Ага, сейчас, Федор, - трясущимися руками развернула листок, приблизила его к окну. По слогам начал читать:
Срочно выезжай Максаковский рейд Сыктывкарского горсовета. Семья самостоятельно выехать не может. Надо решать. Зиберт.
Оторвавшись от листка, Устинья взглянула на Фридриха. Тот сидел молча, низко опустив голову. За окном вдруг поднялся ветер, глухо ударяя по стеклам маленьких окон. Потлатый, огромный пес, громыхнув цепями, проявляя недовольство внезапному ветру, забухал… Поняв, что уюту пришел конец, поджав хвост и уши, полез в конуру…
- Кто такой Зиберт ? И почему телеграмма не подписана женой ? Наверное ее уже нет в живых, а ребятишки остались одни… Развезут же их по детским домам ! И где я их буду искать ? – голос Фридриха звучал тихо, но напряженно и твердо, - и почему телеграмма пришла сюда, а не  в МТС? Да, правильно… Я, ведь, адрес в комендатуре дал этот…
- Хто знат, может чего и напутали…
- Может… Может… Эх, из-за таких путаниц люди гибнут, почем зря…
Фридрих замолчал, напряженно размышляя. Устинья не находила слов. В любом случае она понимала своим бабьим чувством, что у Фридриха грядут выстраданные им перемены, и в ее семье – тоже… Ведь, благодаря ему последние годы она могла жить не в проголодь. Платил за жилье исправно, хотя сам здесь появлялся крайне редко. И без хлеба не сидели. Он зачастую половину зерна, заработанного на трудодни, отдавал, хотя, сам, судя по всему, достатка в питании не испытывал никогда… Устинья как-то попыталась отказаться от его помощи. Не удобно, все ж… Не живет тут толком-то… Но, он так посмотрел на нее в ответ, что мурашки по телу: "Детей корми…, до сыта…" – только и промолвил. Она поняла тогда, что помогая кому-то, он ощущал облегчение для себя… Такая у него была потребность…
- Знаешь, Федор, ты поезжай за своей кровинушкой-то… Сюды их и привози… За то, что не дал нам в войну голодными быть, мы и в сарае поживем… Ничего, без крыши над головой не будете…
Фридрих, отпрянув от навалившихся дум, встал, приобнял ее за плечи.
- Спасибо тебе Устинья, спасибо… Только о чем ты говоришь-то ? Пятеро ребятишек, жена, мать с отцом ! Тут штабелями если ляжем и то места не хватит… А помогать я вам и так буду всегда… И всему селу тоже… На сколько сил хватит, только меня еще никто не отпускает за ними, вот в чем дело-то !
Устинья прикрыла рот руками, боясь заплакать.
- И как же…, теперь-то ?
- А никак. Не отпустят, - сбегу… Один черт, без них мне незачем тут лямку тянуть…
Помолчав немного о чем-то, коснувшись плеча Фридриха, Устинья степенным голосом, глядя в его глаза, вдруг произнесла…
- Вот такие вы мужики… Чуть что, - сразу в крайности бросаетесь… А вдовья молва в деревне давно уж окрестила тебя. За всю войну ты, Федор, ни одну бабу не тронул, ни одной в душу не плюнул… Нет греха на тебе... Теперь ты знаш, где твои… Сумел же отыскать ? Сумел. Сумеешь и привезти их сюды… Тольки…., глупостев делать не надо… Так что, от всех баб наших, - благославляю тебя… Дай Бог тебе…
… Устинья Николаевна окрестила в след удаляющегося размашистой походкой Фридриха. На плече увесистый самодельный мешок-рюкзак с сухарями, в руке небольшая брезентовая сумка с комковым сахаром. В кармане около полутора тысяч рублей и заветная телеграмма от неведомого ему Зиберта… Новая фуфайка, перетянутая ремнем, солдатского покроя шапка, стеженка и новые сапоги – подчеркивали походное настроение и решимость Фридриха покончить со своим арестантским положением. Он шел на правое дело, - спасти своих детей, жену, отца с матерью, честь фамилии, наконец ! Слова Устиньи словно вернули в его измученную душу утраченную силу и истинный характер. Он знал точно, чего хотел… На краю деревни остановился, окинул ее взором… Вечерело… Ветер так же неожиданно затих, как и начался… Сизый дым из печей лениво струился над крышами… Пахло домашним теплом и уютом… Морозец поджимал… Скот выгонялся на вечерний водопой… Собаки своим лаем добивались заработанной пайки и освобождения с цепей. На ночь им предоставлялась вольная… Жизнь села текла своим мирным чередом…
- Ничего, Лиза ! Ты только чуть-чуть потерпи еще… И мы еще споем с тобой "О, Сусанну"!
…Поправив свою драгоценную ношу, подвязав шапку, он зашагал по заветной, заледенелой дороге в райцентр… Его громкую и любимую песню никто не слышал…

7.

… Трактора Рубцовского тракторного, вырванного именем Советской власти, именем Сталина, именем Бога матери…, благополучно дошли до МТС… Мужики спать не ложились, все ждали новые "АТЗ-НАТИ"… Сюрпризы в переоснащении машинного парка МТС конца 46-го будоражили воображение механизаторов. С одной стороны – радость, с другой, - огромная ответственность ! Это тебе не бык в плуге: "Цоб – цобе"…
- Заживут теперь колхознички-то !
- Дык, и мы заживем…
- Ага, ежлив, план распашки не увеличат…
Практичные и кряжистые мужики очень хорошо помнили, как в войну вынь, да полож – 7-10 центнера с га. зерна, и не важно: - хватает сил у колхоза, есть ли семенной фонд ! Нередко бывало, что колхозникам задерживали расчеты по трудодням. "Все для фронта, все для победы !" И в голову никому не приходило возмущаться или высказывать неудовлетворение. Да и какую совесть нужно было иметь для возмущений, когда ненависть к фашистам переполняла душу через край ! Другое дело – сейчас. Поднимающейся с колен стране – голодно. Нужен в первую очередь хлеб ! Без него ни в промышленности, ни в сельском хозяйстве, ни в других производственных сферах  жизнь не наладишь. Однако же, крестьяне все требовательней стали относиться к государству. Селу тоже нужно давать возможность видеть перспективу жизни, иначе сибирский крестьянин вновь соскочит в единоличники… И тогда уже с ним договориться не получится… Так что, новая и производительная техника на полях, - это залог утверждения Советской власти. Немцы-спецпоселенцы механизаторы трезво оценивали важность и значимость своего труда. И чем крепче они осознавали это, тем больше они понимали, что процесс освобождения их из-под комендатуры НКВД будет отложен до лучших времен…. Фридрих же, шагая в кромешной ночи по оледенелому бездорожью, даже и не представлял себе того радостного чувства, когда человек, вышедший из кровавой бойни, говорит себе громко во всеуслышанье: - Все! Война для меня закончилась ! Он даже не представлял себе, чем закончится для него следующий день…
… Ввалившись под полночь к своим товарищам по цеху, которые по-обыденному попивали поздне-вечерний чай, рухнул на свой вечный топчан. (Кровати из МТС изъяли на нужды госпиталя).
- О, Готтлибович ! Здорово ! Сто лет тебя не видел, друг, ты мой ! – Михаил Тупиков вынырнул из полумрака подсобки-ночлежки. Вся бригада одобрительно загудела: "Ну, наконец-то, появился !"
Обвыкшись к сумраку, Фридрих разглядел различные снадобья на столе. "Ну, этот никак не может без гулянья !"
- Я из села к нему, а он в село, - не унимался Михаил, че ж, не зашел-то ? Порадовались бы вместе…
- Чему, Миша ?
- Так, Варюха-то моя…, родила мне деваху – Надежду !!
- Веру и Любовь…, - кто-то из мужиков продолжил в тон…
- Да, не-е, братья, - до Верки и Любки мне…, да, хвать уж… Два пацана и девка… Теперя пущай внуков мне родют !
Последние слова Михаила утонули в громком смехе. Он толком не понял, что сказал смешного, но вида не показал…
- Давай, Федя, обмоем мою радость !
Фридрих, сглотнув слюну от Мишкиного изобилия, махнул рукой:
- А, давай, друг ! Девка, это хорошо в доме, я рад за тебя ! У меня их четверо, да, пацан – один… Молодец твоя Варя!
- Это Я – молодец!
- Ну, уж, как тут без тебя…
Выпили. Фридрих, не отдавая себе отчета, набросился на еду. Мощный и нетерпеливый организм, наконец-то, получал свое! Его необузданное подсознание, напрочь игнорируя законы товарищества, радовалось Мишкиному салу, огурцам, свежему хлебу, вареной картошке в мундирах. Руки вталкивали в рот все подряд… Руки знали, что скоро телу понадобятся немалые силы… после того, как Фридрих почувствовал сытость, он вдруг поймал на себе взгляды своих товарищей, молча наблюдавших за его стараниями в уничтожении этого изобилия…
- А вы чего не едите, - как-то нелепо спросил он, чем вызвал новую волну смеха.
- А вот это, ты пока не трогай, друг мой хороший…
Мишка, пожимая плечами, как бы извиняясь, придвинул к себе нетронутую буханку хлеба, внушительный отрез сала, штук пять вареных яиц, три луковицы… Вынул из-за пазухи чистый полотенец, завернул это богатство. Фридрих недоуменно созерцал. Чувствовал некую неловкость. "Надо же, что-то я совсем совесть потерял… Люди сидят, такие же, как я…" Артур Эйхман сразу понял всхлынувшее волнение Фридриха и пришел ему на помощь, перейдя на немецкий:
- Это специально тебе оставили… в дорогу. Путь-то далекий. И потом, - кто знает, что ждет тебя там…"
Мишка внимательно смотрел на Фридриха, слегка кивал головой в такт разговора, словно понимал, о чем говорил Артур…
- Бери, бери, Федя. Тольки голову не потеряй, - медленно и серьезно резюмировал Михаил.
У Фридриха навернулись слезы…
-Да, вы что, мужики, еще ж ничего не известно – отпустят ли ?
- А тебе деваться некуда, Федя ! Да и тут, навряд ли кто сейчас начнет "умничать" – быть твоей семье здесь, или нет ! Давай, выпьем теперь за твое успешное предприятие.
Выпили.
- Фридрих, ты утром до планерки появись у Бахолдиной. Бочарников передал от ее имени. Отступать некуда уже… Решай и езжай… Деньги-то есть ?
- Все есть, спасибо друзья…
-
х х х

…6.30 утра… Варвара Максимовна, как всегда, стремительно прошла цеха и вошла в свой кабинет. Очень ее беспокоила сложившаяся ситуация на предприятии. С одной стороны, - с приходом новой техники на поля района ожидается новый толчок в развитии сельхозпроизводства, а, следовательно, и в улучшении жизни людей села. С другой, - в пропорциональном отношении возрастает проблема в наличии квалифицированных трактористов, не говоря уже о готовности самой МТС к обслуживанию и ремонту С-80 и АТЗ-НАТИ. К тому же она получила разнарядку на получение колесных тракторов из Беларуси на 47-48 годы. Конечно, о средствах на приобретение машин от части не ее головная боль. Партия думает, планирует и обеспечивает… Но, вот, подготовка кадровых специалистов – головная боль ее… И потом, - технологическое оборудование, которое крайне необходимо именно сейчас для новых цехов само с неба не упадет. Тут надо думать уже Краю и району… А средств для этого, можно сказать, что нет совсем, да и откуда им взяться, - полтора года всего прошло после войны… Если вести речь о мобилизационной составляющей с техническими кадрами, так на подневольном труде далеко не уедешь… Хотя такой соблазн у государства еще велик, но время-то меняется… Однако больше всего ее беспокоило одно обстоятельство, влиять на которое она была не в силах: - время ! Его катастрофически не хватало ! "Но, ничего, были времена и по-хуже, - справились ! Справимся и сейчас… Да, что-то я должна была сделать с утра… Вспомнила: - тракторист Келлер…, но что-то его нет, пора бы уже, - без пяти семь…"
… Стук в дверь прервал ее деловые размышления.
- Да, - входите…
Фридрих решительно вошел в кабинет.
- Здравствуйте, Варвара Максимовна. Вызывали ?
Бахолдина указала на стул.
- Рассказывайте.
Фридрих молча протянул ей телеграмму. Она быстро прочла ее. На лице никаких эмоций. Фридрих не удивился. Этой твердой и суровой по характеру женщине не было свойственным показывать свои чувства и эмоции при любых обстоятельствах, особенно на людях.
- Так… Понятно. Комендант знает ?
- Нет. Сегодня собираюсь…
Бахолдина из-под лобья выстрелила взглядом, но комментировать эту ситуацию не стала…
- Бочарников жалуется на вас, Фридрих Готтлибович…
- ? ? ?
- Опускаете руки… Нет, по работе, слава Богу, претензий нет… Я о другом, - о настроении…  А, вы намерены будете вернуться сюда, если все сложиться у вас ? – Варвара Максимовна посмотрела в упор.
Фридрих молчал. Он чувствовал, что решение проблемы, которая терзала душу и сердце почти семь последних лет, будет зависеть от этой женщины при условии его утвердительного согласия. Фридрих огромными усилиями воли заглушил вспыхнувшее возмущение, - он, ведь, никогда, даже в самые критические моменты жизни не связывал себя с выдвигаемыми условиями хозяев положения… Никогда ! Но, тут другая ситуация. Здесь речь идет не о нем, а о детях, т.е. о спасении рода Келер…
- Варвара Максимовна, вы не хуже меня знаете, что ни меня, ни мою семью нигде больше не желают видеть… И потом, мои дети, жена, старики сейчас не на курорте… Я вообще не знаю, - все ли живы они… Так что я даже думать не могу о возможности возвращения на родину. А здесь – люди, с кем я пережил войну… Я знаю их, они поняли меня… Вы только помогите мне… Детей спасть надо… Они-то ни в чем не виноватые…
Бахолдина молчала, буравя взглядом Фридриха.
- Я смотрю, - обида вас жжет, Фридрих Готтлибович…
- Ну, это кому как… Раньше была война – мы молчали. Сейчас войны нет – мы молчим. Об обиде говорить не время, да и ни к чему… А вот внуки, правнуки, - кому не вернем отцов и матерей, не знаю…
… Стук в дверь прервал воцарившееся напряжение. Всклоченная Мишкина голова всунулась в приоткрытую дверь. Бахолдина от этой бесцеремонности оторопела…
- Федор, ну ты гляди! Дай Бог тебе удачи… Понимаш, проводить не смогу, срочно уезжаю в Рубцовку с ребятами за ремкомплектом… Приедешь, - повидаемся…
- Так, ну в чем дело, Тупиков ?
Захлопнувшаяся дверь спасла друга от гнева хозяйки кабинета.
- Ну, ладно. Значит, так, Фридрих Готтлибович, поступим следующим образом: - вот, я вам подготовила три Предписания за моей подписью, как депутата Верховного Совета СССР. Суть их такова, читаю: - смотрите, бланки государственные, герб СССР, видите? Так вот: Быстро пробежав начало написанного, продолжила:


Настоящее Предписание выдано немцу-спецпоселенцу Келлер Фридриху Готтлибовичу, тактористу МТС Шипуновского района, Алтайского края, 1906 года рождения, предписанному по выше указанному месту с 1942 года в соответствии с Постановлением Государственного Комитета Обороны от 10.01.1942 года № ГКО-1123 ее
.
     Немцу-спецпоселенцу, трактористу Шипуновского МТС Келлер Фридриху Готтлибовичу надлежит в период с 29.12.1946 года убыть в Коми край г. Сыктывкар, Сыктывкарский городской Совет, Максаковский рейд для решения вопроса о воссоединении и возвращении с семьей в место приписки Келлер Ф.Г. в составе: жены – Келлер Елизаветы Васильевны 1910 г.р., детей: - Вероники Фридриховны 1931 г.р.,Эрны Фридриховны 1933 г.р., Розы Фридриховны 1935 г.р., Анты Фридриховны – 1938 г.р. и Ёзефу Фридриховичу – 1940 г.р.
   Немцу-спецпоселенцу Келлер Фридриху Готтлибовичу запрещается в пути следования выходить за пределы ж.д. станций. Повторной мобилизации за пределами Алтайского края Келлер Ф.Г. и его члены семьи не подлежат.
    Срок возвращения немца-спецпоселенца Келлер Ф.Г. и 6 (шести) членов его семьи в место приписки, а именно: - Алтайский край, Шипуновский р-он, Шипуновская МТС – не позднее 26 января 1947 года.

                Депутат Верховного Совета СССР, Директор Шипуновской МТС
                В.М. Бахолдина

- Понятно вам ?
- Да, только с меня трудмобилизация не снята до сих пор…, трудармеец я…, а не спецпоселенец…
- Так будет лучше. Иначе, при первой же проверке в пути будете сняты с поезда и этапированы в ближайшую рабочую колонну.
- Понятно…
- Так вот, все экземпляры предъявите в нашей комендатуре, на которых комендант наложит резолюцию. Два их них заберете с собой. В случае проверок в пути будете их предъявлять. Понятно ? А когда прибудете на место, один экземпляр оставите в Максаково. Им тоже нужны отчетные документы… В любом случае, при любых обстоятельствах, головы не теряйте и дайте мне знать любым способом… Вытащу.
Бахолдина замолчала. Фридрих почувствовал некие нотки неуверенности в ее словах…
- Думаю, товарищ Келлер, вам будет очень не легко, если не сказать большего… Ну, ладно, - ступайте… Удачи вам !
Фридрих вышел из кабинета и вдруг вспомнил, что не поблагодарил Варвару Максимовну. Он прекрасно понимал, - Бахолдина рисковала. Она, практически взвалила всю ответственность на себя. Ведь, она трезво отдавала себе отчет в том, что данное Предписание не может являться надежной защитой от повторной мобилизации за пределами Алтайского края. По стране в бегах числилось сотни немцев-спецпоселенцев, и никто из пойманных не ушел от каторги и тюрьмы… Фридрих хотел было вернуться, но передумал…
… Те мужики, которые были в курсе дел Фридриха, в этот раз отсутствовали. Большинство уехало в Рубцовск на тракторный завод, других отправили, скорей всего, в хозяйства, а третьи на машинном дворе… "Вот и хорошо… Меньше переживаний будет."

х х х

… Утро выдалось хмурым и тихим. Низкие свинцовые тучи, лохматясь, бороздили по верхушкам огромных тополей. Того и гляди, свалится снег. Пора уже, а то что-то он подзадержался. До комендатуры пол-часа ходьбы. Фридрих шел не оглядываясь. Нехитрый свой груз не чувствовал. Во внутренней подкладке лежали заветные документы. Они грели сердце. Трудно преувеличить в данную минуту его решимость. Нет такой силы, которая могла бы остановить. Нет такой силы, которая могла бы напугать и вернуть назад. Семь лет он ждал встречи с детьми, женой… Он даже мысли не допускал, что вот сейчас тот же комендант отнимет все документы и наложит арест за попытку дезертирства… Он уже просчитывал время, когда доберется до Барнаула, когда прибудет в Новосибирск,  а там – в сторону Коми… "Это сколько ж времени в пути ? Суток шесть, наверное… Шесть суток, - не шесть лет ! А хотя бы и шесть, - лишь бы не отняли эту хрупкую возможность покончить со скотским положением ребятишек…"
…Вспоминаю великолепные 80-е… Тот глоток свежего информационного воздуха, который представилась возможность вдохнуть со страниц периодической печати, с хрустом разворачивал, мое, во всяком случае, сознание и мировоззрение… Накопившийся за всю сознательную жизнь шлак от перегоревшего угля противоречий, теперь кусками выхаркивался… Симптомы выздоровления и освобождения моей души от пут идеологии, которую меня научили боготворить, были очевидны. Только что делать с этими симптомами дальше, обыватели не знали… В статье О. Волобуева и С. Кулешова "История не терпит полуправды" в Социалистической индустрии от 25.06.88 г. № 146(5737) вполне здраво, с их точки зрения, поставлен вопрос о "…проблеме выбора пути общественного развития". Достаточно много времени прошло, чтобы сегодня понять и оценить последствия казарменного социализма, функционирующего "на принципах принуждения (насилия) как универсального средства решения политических и социальных вопросов". Многие исследователи на разных этапах развития Социалистической эпохи ставили вопрос: - а была ли альтернатива в выборе методов построения социальной справедливости с 1917 года? (Проецирую эту проблему социальной справедливость по отношению к Советским немцам). О. Волобуев и С. Кулешов, являясь сотрудниками Московской высшей партийной школы считают, на сколько я понял их, что марксистско-ленинская методология построения демократических принципов в условиях социализма наиболее социально выверена. Кто знает, по теории может это и так. (Нынешний уровень социальной справедливости,, которую никак не может усвоить общество, дает мне право колебаться). Только что делать с ленинским "красным террором", который породил "…компанию самых жестоких и массовых убийств в отечественной истории: - в течении только двух лет 1937-1938 годов по политическим обвинениям было арестовано 1 млн. 700 тыс. человек и не менее 725 тыс. были расстреляны… В среднем государство ежедневно убивало тысячу своих граждан…" (Мемориал. Жертвы политического террора в СССР 4-е изд. 2007 г.) Третья массовая категория жертв политических репрессий – народы, целиком депортированные с мест традиционного проживания – Советские немцы. В 1941-1942 г. по средней оценке их было депортировано 905 тыс. человек., что означает около 500 тыс. обезглавленных семей. Род каждой такой семьи получил реальную угрозу прекращения своего существования, а следовательно, угрозу существования всего этноса… Это признак геноцида, или что-то иное? Г.А. Вольтер, В.И. Бруль в своих исследованиях считают, что методология перевода Советских немцев в данную третью категорию жертв политических репрессий преследовала цель расправы с ними, как с врагами народа. А иначе как объяснить и оправдать этому "социально выверенному" социализму то массовое уничтожение в системе лагерей ГУЛАГ депортированных Советских немцев в первый месяц-два войны. Этого Кулешовцы и Волобуевцы почему-то в своих рассуждениях о путях построения справедливого общества не учитывали… Не думаю, что эти и им подобные теоретики не ведали о мракобесии марксистско-ленинской методологии построения социалистического общества в период 1937-1956 годов… А вот Советские немцы (и я это лично могу подтвердить: - много раз слышал от тех, кто пережил трудовую армию)  "…прекрасно понимали, что война, что на карту поставлено абсолютно все. И немцы были готовы наравне со всеми взвалить эту ношу на свои плечи. Если бы им создали нормальные по военным меркам условия жизни и питания на тех же шахтах, лесозаготовках, рудниках, стройках, они бы горы свернули" (В.И. Бруль. Немцы в Западной Сибири. с..99)…
… Говоря об этом, я хотел бы, чтобы мой оппонент понял, чем я мотивирую столь подробно описываемые сюжеты взаимоотношений моего отца с людьми и представителями власти, почему воспроизвожу его умозаключения  на каждой ступеньке своей борьбы за ту самую "социально выверенную" справедливость… Если мне удастся возбудить интерес к пониманию данной личности, пытающейся оградить весь свой род от функционального  вандализма идеологии, то можно вычислить в том числе и морально-нравственные, политические грани, в пределах которых должен был выживать каждый Советский немец, а следовательно и вся нация… И я уверен, что по такой формуле мы можем выйти на обоснования наличия признаков геноцида не только по отношению к немецкой нации в России…

8.

… Войдя в приемную комендатуры, Фридрих обратил внимание на то, что из полуоткрытой двери кабинета был слышен недовольный чем-то голос капитана Татищева. Видимо, он с кем-то разговаривал по телефону. Секретарша с красной папкой, прижатой к груди, стояла на пороге. Словно почувствовав, что на нее сзади смотрят, поспешно прикрыла дверь. "Делать нечего, подожду. У всех дела…". Фридрих стал рассматривать приемную. Его взор упал на настенные часы. "Ох, черт, уже 10 часов ! И чего же он так долго разговаривает…, ругается с кем-то…Ну, вот, сейчас будет злой, как собака… и не подъедешь. Или того хуже… Ну, это мы еще посмотрим!" Секретарша с невозмутимым лицом вышла из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.
- Вы кто ? На прием ? Сегодня приема нет. Капитан Татищев занят, - дежурно, с абсолютным безучастием к посетителю, протороторила она.
- Трудармеец Келлер я, у меня срочное дело к нему, - волнение стало сковывать руки.
- У всех срочное…
- Я – не все… Мне очень срочно надо…
- Я сейчас вызову наряд и вам объяснят популярно, что сегодня день не приемный, - вскипела блюстительница порядка у порога хозяина.
- Объяснят…, если получится, - Фридрих начинал терять терпение и сделал пол-шага в сторону ее стола…
Вдруг приоткрылась дверь кабинета коменданта. Он, не обращая внимания на посетителя, выдал распоряжение своей верной "овчарке":
- Марина Владимировна, вызовите ко мне из МТС спецпоселенца Келлер Фридриха Готтлибовича… Через пол-часа чтоб был здесь.
Дверь так же неожиданно захлопнулась. "Овчарка" сжала густо накрашенные губы, нервно раскрыла амбарный журнал учета посетителей. Быстрым движением вписала туда фамилию Фридриха и время прибытия.
- По какому вопросу, гражданин…, э-э, Келлер ?
Всю свою путаную жизнь Фридрих бок о бок жил и работал рядом с женщинами. Все видел: и горе их, и радость, и женскую ненависть…, но хамства – никогда ! Его домостроевское восприятие женщины, как таковой, категорически не воспринимало вольности, которые эта особа демонстрировала сейчас. Сделав в ее направлении еще пол-шага, произнес сдержанно, но твердо:
- Мне надо выехать к семье в Коми край…
- Ему надо…, - проворчала она, но, взглянув снизу вверх на взгромоздившуюся над ней огромную фигуру, фыркнула:
- Распишитесь…, вот тут… и заходи…те…
Фридрих, раздваивая перо выдавил крестик вместо росписи… Дверь кабинета снова открылась.
- Ну, что Марина, вызвала ? Вы уже здесь ? – удивленно произнес комендант, - так заходите…
Фридрих поспешно выполнил требование.
- Присаживайтесь.
Татищев помолчал немного, потом открыл сейф и достал из него какие-то бланки.
- Вот скажите Фридрих Готтлибович, - вы, что первый день знаете установленный порядок ? Мало ли  кому какие телеграммы приходят ? Вы, что не знаете, что все изменения в семье вы обязаны в течении суток сообщать мне ? А вы с Бахолдиной уже все решили… Чего молчите ? Я вас спрашиваю !
Такой поворот разговора, хоть и был ожидаем, но возразить не чем… "Конечно, надо было начинать с него… Страх подставить себя и детей не давал возможности поступать правильно…
- Извините, я просто не успел… Столько дел в МТС свалилось… Не бросишь ведь…
- Да у нас сейчас вся страна занята…
- Да, конечно, понимаю…, только…
- Что только ?
- Дети при отцах…
Комендант не желал соскакивать со своего конька…
- Знаете, что я вам скажу, уважаемый: - вам не кажется, что не слишком ли рано вы, именно вы, заговорили о своих правах, а ?
Фридриху же отступать было поздно в навязанном ему споре…
- Для меня, может, и рано… А вот детям моим, которые пухнут с голоду на лесоповале, боюсь, что уже поздно…
- Я не об этом вам сейчас говорю, Келлер… Вы же расписались об ознакомлении Постановления Президиума Верховного Совета СССР, запрещающее выезды спецпоселенцев с мест приписки… И какое имеет право та же Бахолдина…, или я – отпускать вас ? Пусть даже по уважительной причине…
Пелена заслонила глаза. Челюсти заныли. Невероятными усилиями Фридрих все-таки взял себя в руки.
- Гражданин капитан госбезопасности, я понимаю все. Знаю все. Никогда ничего не нарушал за всю войну. Никому не жаловался на свою судьбу. Кое у кого она по-тяжелей будет, чем у меня… Но, дети-то малолетние при чем здесь ? Как вы думаете, что должен чувствовать отец, зная, что они, именно сейчас, таскают ветки в тайге от лесорубов, и в любую секунду могут стать добычей волка ? Я же не прошу для себя лично ничего… Не мне вам рассказывать, что такое лесоповал для нашего брата… Сейчас не война, и детей надо спасать…. Даже если они дети врага народа.
- Ну, вот что, Келлер… Вы бы по-осторожней насчет врагов-то… Не забывайте, где находитесь…
Татищев отошел к окну. Засунув руки в галифе, молчал, размышлял о чем-то…
- Если бы, товарищ Келлер, не ваш самоотверженный труд за годы войны, я сейчас с вами тут не разговаривал… Ладно, придете после обеда ко мне… Сейчас отдайте все имеющиеся у вас документы о вашей семье… Не волнуйтесь, никуда они не денутся… Мне, ведь, тоже нужно с Краевым управлением связываться и решать ваш вопрос…
- А…, они разрешат ? – упавшим голосом произнес Фридрих…
- Не знаю.
- То есть, как не знаю ? Но вы же не против ?
- Так, все. К двум часам будьте добры… И без опозданий…
- А мне теперь идти некуда. Да и назад дороги уже нет…
- Это почему же ?
- Потому что не вижу смысла…
… "Пол-двеннадцатого дня. Подожду… Черт, время буд-то остановилось. Вот вам и не теряй головы… Тут хоть теряй, не теряй, а наткнешься на такую вот "волчицу", как в приемной – и все… Не отпустят, - сбегу к чертовой матери, а там будь, что будет… Хотя, нет – ребятишки в любом случае меня не поймут… Бежи, не бежи, - все равно поймают везде. И тогда уж точно, - не только детей не увидишь, но и до конца жизни в лагере баланду прожрешь… Ладно, пока паниковать рано. Подожду". Голова то ли от голода, то ли от нахлынувших мыслей, разболелась. В сторожке разжился кипятком, запил его с сухарями, и с разрешения сторожа дедка Нилыча, остался и придремал…
… Пока мой отец дожидается в сторожевой подсобке желаемого разрешения своей судьбы, я не могу не остановиться на следующих размышлениях, на которые натолкнули доктор философии Виктор Криге и писатель, журналист Александр Фитц своей работой "Работа немца любит". Действительно, конец сороковых и пятидесятые годы, на мой взгляд, были самыми удобными для сохранения немецкого этноса в России. Во-первых, немцы сумели продемонстрировать другим нациям, прежде всего русским, полезность и продуктивность своего вклада в дело победы над Гитлером. Во-вторых, на лицо естественная консолидация нации, базирующаяся на национальных культурно-родовых традициях. Один из показателей – движение вопреки государственному законодательству в воссоединении семей, ближних и дальних родственников… А вот здесь это самое законодательство вступает в противоречие, прежде всего со здравым смыслом. Уже в 1957 году государство ответило официальным отказом образованию государственному образованию нации.. Думаю, что именно по этому Правительство "закамуфлировало" свои инсинуации с Советскими немцами и объявило районы "вечной ссылки" в "традиционные места проживания". Мне думается причина здесь не в нежелании властей иметь под рукой крепкую, консолидированную нацию, а в трусости… Ведь, если принять решение о восстановлении статуса государственности для Советских немцев, придется в официальном порядке признавать прошлые преступления по отношению к этому народу… Но это не удел Великой и могучей державы – распыляться на такие "мелочи"… Хочу, чтобы мой оппонент мог убедиться в том, что, любое отклонение государственной политики внутри страны от здравого смысла, – есть благодатная почва для геноцидных проявлений… Достаточно много опубликованных примеров, когда в конце 40-х и начале 50-х годов  тех немцев, которые успешно начали руководить звеньями, бригадами, и рядом других производственных участков, вовлекая в качественный труд, прежде всего русских, неожиданным образом снимались со своих должностей и отправлялись в трудовые колонны, где и заканчивали свой жизненный путь… Ни чем не гнушалась власть: ни голодом в городах из-за разрушенного и плохо восстанавливаемого сельскохозяйственного производства, ни тем, что население на местах совершенно не понимало действий властей по отношению к спецпоселенцам, особенно к тем, которые и не помышляли уезжать в родные места, а образовали новые семьи, в том числе и смешанные браки…
… Моя Россия продолжает делать вид, что ничего аморального с немецкой нацией не происходило… Ну, что ж, медвежья услуга Сталину в уничтожении этноса жива, и похоже, будет жить, пока последний немец не забудет кто он и где его корни…

х х х

- Хвать дремать, служивый, - Фридрих сквозь дрему услышал скрипучий голос Нилыча, - о, Господи, не сторожка, а гостинница… Вставай, че разлегся ? Пора, поди уж, тебе и к начальству-то…
- Сколько времени, дед ?
- Да через минут пятнадцать прибудут уж… Давай, хлебни чайку-то… Из дому принес… Пей, пей, - не стесняйся… Мне в ночь заступать, так что хватит… А чего ты опеть тут маешьси ? Отметился – и вперед ! До хаты, до дому !
Фридрих не стал объясняться. Вести разговоры на щекотливую тему с кем-либо, не считал правильным. А Нилыч не мог не завязывать разговоров со спецпоселенцами. Они-то в его "служебном помещении" частенько коротали то ночь, то день… Притащатся от черта с куличек, чтобы отметиться, и ждут… Каждый раз в его мозгу не укладывалась такая ситуация. Война давно закончилась, а эти маются… Главное, не понятно, - кому все это нужно ? Иногда и другое приходилось наблюдать. Придет человек, голодный, весь в оборках и рванье. А его, ничего не подозревающего, под "рученьки белые" пристегивают к конвою и на вокзал… Куды потом девается человек, - одному Богу известно… Говорят – оне враги народу ! Да-а, нагляделси… А с другой стороны, Татищев-то, нет-нет да и интересуется, о чем тут спецпоселенцы поговаривают ? Вот и получается, - сказать, что ничего не слышал, - с работы попрут, или еще чего по-хуже… Вот и крутись, как можешь…, да еще в ладах с совестью надо остаться… Так, молча, не разговаривая друг с другом, попили чайку эти два умудренные крученой жизнью, человека…
- Ну, спасибо Нилыч… Хорош чай у тебя… Особенный какой-то…
- Ну, а как же, - на листьях малины, да кислицы заварен, да мяты немножко… Эх, сахарку бы к яму…
Фридрих достал комочек и угостил собеседника.
- О-о, вот за это спасибо ! Далеко, видно, собралси, с таким-то богатством…
- Далеко, Нилыч, далеко… Пей, да меня вспоминай… А то может так случиться, что не увидимся…
Нилыч помрачнел и в упор взглянул на Фридриха…
- Ну, дай Бог тебе…, дай Бог…
-
х х х

… В приемной "овчарка" старательно малевала свои тонкие и капризные губы, как буд-то важней дела у нее в данный момент не было…
- Я могу пройти к начальству ?
- Можете, - промямлила она, не прекращая прихорашиваться…
Капитан Татищев сидел за столом и что-то торопливо писал. На вошедшего не взглянул, а молча кивнул на стул, стоящий в углу кабинета. "Присаживайся, мол… и подожди…" Слышно было только скрип пера и мирное тикание настенных часов. "Чего тянет душу, сволочь ?" – нервы натянулись до предела…
- Ну, что, Фридрих Готтлибович…, - комендант расправил плечи, промакивая прибором написанное. Закурил.
- Что ?
Пауза…
- А то, - я сегодня занят вами…, - Татищев сплюнул с губы, прилипшую табачину, - все нервы порвал…
- Я, что.., один такой ? – выдохнул Фридрих
- В том то и дело, товарищ Келлер, - не один… У нас в Крае лежит около 300 прошений от немцев только, о разрешении воссоединения с семьями, да в бегах вашего брата 41 человек… Оперативно-розыскные заставы с ног сбились… Сутками не спят, вылавливая…, а тут вы…
- И…, что…, не разрешили ? Но я же никуда не убегаю !!
- А откуда я знаю, что у вас на уме будет после того, как найдете семью ? Отвечать-то мне…, причем, - головой !…300 человек отпустить для решения личных ваших проблем, - эдак, весь Край на колени поставить можно…
Фридрих медленно поднялся, буравя взглядом начальника.
- Сядьте, Келлер… Сядьте…, - комендант слегка повысил голос, - не забывайте, где находитесь…
Фридрих не реагировал на требование..
- Так, подойдите сюда… Подойдите ! Вы слышите ?
Фридрих не сдвинулся с места. Татищев удивленно-напряженно смотрел на своего "клиента" и, видимо, сообразил, что в подобном тоне разговаривать не следует. Не по инструкции это… Успокившись, продолжил:
- Разрешение на выдачу вам пропуска получено, но…
- Что, НО ? – тихо, но твердо произнес Фридрих.
- Вы должны оставить расписку в том, что ознакомлены с законодательством о запрещении покидать место приписки, это раз…, второе, - должны письменно подтвердить, что с семьей вернетесь сюда в назначенный срок…
- Не умею я ни писать, ни читать по-русски, - дрогнувшим голосом отреагировал Фридрих и обреченно сел.
- Написал я уже, распишитесь только, вот здесь…, - устало отмахнулся комендант.
Фридрих продолжал сидеть.
- И расписываться, - тоже не умею…
- Ну, уж, как-нибудь…, сделайте такое нам одолжение, - сарказм выдавал нервное напряжение…
В огромной, заскорузлой руке заскрипело перо… С неимоверным напряжением, цепляя бумагу, Фридрих поставил требуемые росписи в виде каракуль… Татищев удовлетворенно принял измятый пальцами пахаря бумагу.
- Вот, возьмите…, а лучше, давайте я вам зачту документ, чтобы вы имели представление, что там написано:

СПЕЦКОМЕНДАТУРА НКВД ШИПУНОВСКОГО РАЙОНА, АЛТАЙСКОГО КРАЯ, РЕСПУБЛИКА РСФСР

ПРЕДПИСАНИЕ – ПРОПУСК № 457/17

Выдан немцу-спецпоселенцу Келлер Фридриху Готтлибовичу, 1906 года рождения, приписанному на основании Постановления ГКО от 10.01.1942 г. к Шипуновскому МТС Алтайского края в качестве тракториста для следования в Коми АССР, г. Сыктывкар, Сыктывкарский горсовет, Максаковский рейд для воссоединения с семьей. Настоящее предписание-пропуск действителен с 25 декабря 1946 г. по 25 января 1947 года включительно. В соответствии с распоряжением за № 0011/23 от 25.12.1946 г. Управления МВД по Алтайскому краю немец-спецпоселенец Келлер Ф.Г. повторной мобилизации в иные рабочие колонны не подлежит в связи с бронированным его положением по профессии: - тракторист в МТС Шипуновского района Алтайского края. Немец-спецпоселенец Келлер Ф.Г. предупрежден об уголовной ответственности за нарушение режима следования и не возвращение в место приписки по указанному сроку.

Комендант спецкомендатуры МВД Шипуновского района Алтайского края капитан госбезопасности  (подпись, печать)   И.С. Татищев.

25.12.1946 г.

- Все ли вам ясно, товарищ Келлер ? И упаси вас Бог, Келлер, нарушить хоть что-нибудь из полученых инструкций… В противном случае… я вам не завидую…
Получив заветный документ, Фридрих молча направился к выходу. У дверей задержался, оглянувшись, с полными от слез глазами, выдавил из себя:
- Спасибо, гражданин капитан госбезопасности…, я не подведу вас…
- Надеюсь, Фридрих Готтлибович…, да и деваться тебе некуда… Идите.

х х х

… Около пяти часов вечера. Сумерки, усливая мороз, заставляли спешить прохожих… Фридрих ощутил озноб по всему телу. Он только сейчас понял, что промок от пота до нитки. Наверное, Всевышний ему помогал… А Он знал кому помогать ! Кто знает, как бы повернулась его судьба вообще, не будь он тем, кем был: - надежным, колоссально работоспособным, абсолютно честным и ответственным человеком, не окажись он в одной упряжке в роковые годы с такими смелыми людьми как Бахолдина В.М. и Татищев С.И. здесь, на Шипуновской земле, где каждая пара профессиональных и сильных рук ценилась больше самого хлеба ?… Кто знает…
…Я приведу для примера, который характерен в целом для всех немцев Западной Сибири, некоторые цифры из монографии В.И. Бруль "Немцы Западной Сибири" 2 часть: - из 381 заявлений, поступивших только в Омской области о воссоединении семей за 4 квартал 1948 года, удовлетворено было – 249, 71 – отказ, не рассмотрено – 63, оставалось нерассмотренными – 2. Такой "разброс" в цифрах объясняется, прежде всего, тем, что "Существовали инструкции, способствующие воссоединению семей после войны. Но в них было одно хитрое примечание и оно-то стало серьезным тормозом в быстром соединении семей и родственников. По хозяйственной необходимости руководители предприятий, колхозов и совхозов имели право задерживать на необходимый срок спецпоселенцев. Порой этот процесс растягивался на долгие годы. Часто, чтобы задержать мужчин, предлагали приехать женам с детьми." В той же Омской области в 1950 году "…оставались не соединенными 402 семьи, в которых было 898 человек… Другой пример, очень показательный. В 55% немецких семей главой семьи были женщины и только в 45% - мужчины… Таким образом, половина немецких семей потеряли мужей и отцов, это как минимум. Ситуацию по «… двум комендатурам можно назвать типичной для всей страны. Возникает вопрос, куда же подевалось столько людей? Это прямые и косвенные потери российских немцев в годы войны и спецпоселения».
… Не думаю, что у моего вечного оппонента имеется честный и квалифицированный ответ на данный вопрос, известного в научном мире, исследователя… Поэтому, я имею право утверждать, что признаки геноцида Советских немцев в годы войны имели место быть…               
… Фридрих по-плотнее затянулся поясным ремнем, еще раз оглянулся на это мрачное, выкрашенное в грязно-зеленый цвет здание районного ВКП (б), в котором ютилась опостылевшая спецкомендатура,  зашагал через парк из высоченных тополей к вокзалу… Повалил тяжелый снег. Срывающийся южный ветер, грозил превратиться в метель, но этой угрозы уже не замечал. Вдруг он остановился: "Черт, надо бы дать телеграмму Лизе ! Ладно, поздно уже…"
… Плохо освещаемый единственной лампочкой, висящей под высоким потолком так называемый зал ожидания вокзала, был битком забит ожидающими поезда, который должен прийти минут через сорок. Масса озлобленных пассажиров со своими переполенными мешками и чемоданами вплотную прижались к маленькому окошечку кассы, которое было издевательстки-намертво закрыто. Так уж получалось, что кассирша получала информацию о наличии билетов в поезде минут за тридцать до его прихода по телефону с ближней станции. А стоянка этого поезда две минуты ! Поэтому в данном случае речи о соблюдении какой-либо очереди речи идти не могло… Купить билет мог тот, кто сильней физически и наглей по характеру. "Штурм" кассы начинался сразу же после того, как впереди стоящие "счастливчики", начинали слышать истеричный голос кассирши, принимающей нужную информацию по телефону. Сколько в этой давке переломанных ребер, слез слабых женщин, стонов стариков, крика оторвавшихся от матерей детей – не счесть ! Мат, ругань, тумаки в бок при выталкивании менее слабых за пределы этой неуправляемой толпы…, в общем, не до взаимоуважения тут ! Фридриху, благодаря своему росту и физической силе удалось втиснуться в эпицентр этого вулкана страстей. Только окошко открылось, он поверх голов сунул туда свой здоровенный кулак, с зажатыми в нем тридцатью рублями. Только и успел гаркнуть, - "До Новосибирска мне…" Кассирша в свою очередь даже и не спросила, - "Сколько ?" Ясное дело: - сколько денег, столько и билетов !… Кто-то из бьющихся за "место под солнцем", приложился в поясницу сзади, а потом попытался вытащить Фридриха… оторвались только две нижние пуговицы на фуфайке… Вывалившись с заветными двумя билетами из озверелой толпы, он даже не попытался выяснить своего обидчика. К стати, здесь это было не принято. Борьба за билетом у кассы – одно дело, а мирные отношения потом – другое… Фридрих стоял и смотрел на свои два коричневых картонных квадратика и не понимал, что с одним из них делать. Его взор упал на плачующую женщину с небольшим самодельным рюкзаком за плечами. Рваный ватник выдавал ее за эвакуированную, которой разрешили выехать домой. На таких у Фридриха глаз был наметан… Он молча подошел к ней, та испуганно подняла заплаканные глаза, интуитивно прижала рукой левый карман.
- Вам чего… надо ?
- Чего плачешь, хозяйка ?
Видимо она почувствовала по тону, что злого умысла этот мужик, да еще с сильным немецким акцентом, не имел.
- Третьи сутки тут маюсь, а билет достать не могу… Я уж все деньги проела… Войну в эвакуации пережила, а тут сдохнешь… Обворовали к тому же еще… Хорошо, хоть только продукты утащили… А ехать-то далеко – до Ленинграда… Эх, пропади все пропадом… Пойду пешком, по шпалам… Может и повезет где…
Фридрих молчал. Он знал, что любое отчаяние, с которым человек справиться не может, приводит того к неминуемой гибели… Там, в лагере, легло таких половина…
- На, возьми… Доедешь до Новосибирска хоть…
"Ленинградка" быстро утерла слезы, потянулась, было к билету, но тут же отдернула руку…
- Спасибо вам, но мне платить нечем…
- Не нужно. Возьми…
Фридрих не договорил, сунул ей билет и поспешил на выход. Пронзительный голос, с щекочущей нервы интонацией, объявил прибытие поезда. Вся огромная помирившаяся толпа, рванула по насыпи в сторону своих вагонов. Через спотыкающихся и падающих, прескакивали, никто никому и тут не был помощником, товарищем и братом… Не успеешь влезть в вагон за две минуты, - остаешься опять ни с чем... Поджарые проводницы, заняв оборону, орали на беснующихся пассажиров, требуя предъявить билет. Фридрих поверх голов уцепился в поручни, и подтягиваясь, увлек в вагон впереди стоящих вместе с проводниками…
- Ну, ты, бугаина, билет давай…, билет, гад такой…, милицию вызову…
Дежурные милиционеры стояли на перроне, курили, ухмыляясь, смотрели на всю эту вакханалию… Их работа начнется тогда, когда кто-нибудь попадет под колеса, или начнется драка с поножовщиной…, а так, все в порядке ! Эх, Россия-матушка ! Твой народ-победитель сможет найти смысл в жизни и истину только в рукопашной за место под солнцем, в данном случае в вагоне… Втиснувшись, Фридрих нашел себе место в самом крайнем купе общего вагона (к стати, не многим отличающимся от тех "скотских": - те же разбитые окна, а на улице уже душит мороз…, та же вонь от испражнений, только человеческих…). Отдышавшись, он осмотрелся. Народ растолкался по полкам и сиденьям. Ругань закончилась. Мужики закурили свой самосад. Кто-то начал раскладывать на коленях съестное. Появилась и самогонка. Поезд дернулся, утопая  в огромном облаке серо-черного паровозного дыма. Ранее дерущиеся и ругающиеся друг с другом, сейчас мирно чокались стаканами и кружками, наполненными, не менее вонючим, горячительным… Жизнь вернулась в нужное русло… Фридриха слегка затошнило, то ли от туалетной вони, то ли от крайне нервного дня, то ли от голода… используя свой лагерный опыт, он через час пути отрезал три кусочка сала и три ломтика хлеба. Одну порцию медленно сжевал, остальные заложил за щеки… Скрестив руки на груди, надвинув шапку на глаза, стал дремать. Мирный стук колес, пыхтение паровоза успокаивало. Чувство голода приутихло… В успокоившемся сознании пульсировало: "Я еду, еду…, я еду, еду…, я еду, еду…" Фридрих отчетливо для себя понимал, что, с одной стороны, в данный момент он такой же как и все пассажиры в этом зловонном и прокуренном вагоне, у всех одна цель: - доехать до Барнаула (от Шипуново всего-то 180 километров) и реализовать свои жизненные планы. Кому-то нужно подороже продать что-то из своего добра, кому-то наоборот, - приобрести необходимое для хозяйства, детишкам одежонку справить… А с другой стороны, - в любую секунду может начаться проверка документов, и все ! Судьба его, следовательно, судьба детей будет зависеть даже от настроения "стража порядка"… Его и спрашивать никто не будет, не говоря уже о вхождении в положение, загребут подозрительного немца… А вдруг – беглец ? Пока разберутся, время уйдет, и о возвращении в Шипуново можно забыть… А дальше – лагерь или трудколонна… И то, что ты всю войну, не щадя живота своего, тянул последние жилы, отдаваясь делу победы над треклятым Гитлером, значения иметь уже не будет никакого !
…Восстанавливая самооценку моим отцом в те минуты, я вспомнил статью Д. Волкогонова в газете "Правда" от 09.09.1988 г. в №253(25605) "Демон революции". Он пишет: "… Нельзя на Сталина смотреть одинаково в 1918-м, 24-м, 37-м годах. Это тот и… не тот человек. Конечно, в силу объективных и субъективных причин и обстоятельств Сталин сильно изменился. Им совершено много такого чему нет прощения. Но в том-то и сложность анализа политического портрета этой личности, что она, борясь за идеалы социализма (понимаемые извращенно, вульгарно, догматически) одновременно совершала ошибки и преступления." … Не понимаю, что значит, "тот и… не тот"? Что значит, - "совершал ошибки и преступления"? Интересная позиция у официальной исторической науки перестроечной России в лице товарища Д. Волкогонова: - ОН (Сталин), видишь ли, "боролся за идеалы социализма…". Спрашивается, - с кем  или с чем он боролся в 1946-1949 годах, имея, "извращенное, вульгарное и догматическое понимание…" того самого социализма… С каждым, мол, бывает: - ну, ошибался, что ж теперь? Уж, не по этому ли мы до сих пор не можем определиться на законодательном уровне: - Сталин преступник, режим его преступен? А Советским нациям, которых он предал в суровые годы 2-й Мировой войны,-  когда нынешняя Коммунистическая партия принесет публичные извинения? Или такой мой вопрос не уместен? Если это так, то все это похоже на хамство в общественном месте со стороны беспридельщиков…. Они извинения за принесенные неудобства добропорядочным гражданам не приносят…

9.

- Слышь, мужик, убери ноги-то с проходу ! А то развалился тут, как у себя дома… Слышь, говорю, - пропусти, язви тебя !
Ничего не понимающий спросонья Фридрих, поддернул под себя отекшие ноги. Весь вагон заколыхался от нервозной суеты пассажиров. Ударяя друг друга мешками и чемоданами, они, матерясь и ругаясь, выстроились в проходе. Такая ситуация типична: - не успеешь выйти за время стоянки поезда, все: - "пиши - пропало…" ! На следующей станции высадят уже, как безбилетника, со всеми вытекающими последствиями… А если на месте безбилетника окажется немец-поселенец, которых днем и ночью бдят заставы спецкомендатур НКВД, вполне очевидно, что судьба его будет печальной…
… В окно бил яркий свет вокзальных прожекторов и фонарей. Толпа неслась вдоль поезда. Фридрих приложился щекой к промерзшему окну посмотреть, - "куда все несутся-то ? Дева Мария! Это ж опять к нам ! А куда поезд пришел ? Может и мне пора выходить?" Фридрих поднялся. Благо долго собираться не пришлось. Все "богатство" при нем…
- А что за станция, не Новосибирск, случайно, - спросил он впереди стоящего мужика с тремя мешками барохла на плечах.
- Ты, че ? До Новосиба ишшо…, как до Москвы раком… Спи дальше…
Фридрих только сейчас осознал, что сон короткий, а дорога-то длинная… Осмотревшись, он пересел в середину вагона, подальше от зловонного туалета. Примостившись у окна, сложив на колени свою драгоценную поклажу, надвинув шапку на глаза, снова задремал… Через десять минут поезд дернулся, загромыхав буферами… Купе заполнили новые пассажиры. Та же суета по обустройству, те же проблемы с раскладкой поклаж, те же окрики борзых проводниц на нерасторопных пассажиров… Эта обычная дорожная жизнь была неведома Фридриху. До этого его "путешествия" по железной дороге проходили не в столь "комфортных" условиях, однако, все, что творилось вокруг него в вагоне, имело общие закономерности. Проводники, несомненно, имели неограниченную власть над пассажирами. Вооруженные свистками, они на любой станции могли в считанные секунды призвать на помощь милицию. А те в свою очередь, не церемонясь и не разбираясь (времени для этого не было), хватали того, на кого указывала "борзая"… Такая картина происходящего всеми воспринималась равнодушно-созерцательно: - а что, все в порядке вещей ! Другого-то отношения к себе в дороге они и не видели… Фридриху же было проще: - он имел богатейший опыт мгновенного определения правил поведения в возникающей атмосфере конфликтности. Один из способов: - прикрыв глаза, все слышать, руки держать свободными. Ну, а если ты все-таки заинтересовал представителя власти, в глаза ему не смотреть. При выполнении его требований, не суетиться, но и не медлить… У него было время оценить эффективность этих лагерных уроков… До Новосибирска еще долгих семь часов пути…

х х х

… Новосибирск встретил въезжающих градусов под двадцать морозным утром. Тихо, ни ветерка… Железнодорожные пути забиты составами. Паровозы в нетерпении выбрасывали дым и пар, обволакивая им многочисленные переходные мосты вместе со спешащими по ним народом. Восходящее, яркое солнце, слепило вываливающихся из вагонов пассажиров. Грязно-серый перронный снег прилипал к обуви. Кое-кто падал, поскальзываясь тут же при выходе из опостылевшего вагона… Знающие местные лабиринты люди, почти бегом мчались к тамбурам подземных переходов в вокзал. Фридрих интуитивно поспешил за ними. Подземный переход, по которому он шел, смешавшись с огромной толпой, был мрачным сооружением: - слабое освещение, мусор и грязь вдоль стен, стоящие через каждые метров десять, нищие (кто без ноги, кто и без обеих) с протянутой рукой, производило гнетущее впечатление. "Вот…, и так люди выживают…" – мимолетная мысль, словно нежданная заноза, впилась в сознание… Фридрих ускорил шаг. Войдя, наконец-то, в вокзал, он, также, увлекаемый толпой, уперся в очередь к многочисленным кассам. Первое, что он почувствовал, - растерянность: - в какой из них продают билет до Сыктывкара ? Что же делать, у кого спросить ? Помогла случайность. У окошка мужик в такой же одежде, что и Фридрих, спрашивал билет до Сыктывкара… Кассирша молча приняла у него деньги, и через пару минут вручила билет. "Все ясно. Значит, я угадал…" Пока очередь, Фридрих стал с высоты своего роста осматриваться. Многочисленные торговки сновали среди толпы, предлагая то пирожки, то молоко, то вареную "в мундирах" картошку… Неутомимые цыгане с ватагой неимоверно грязных и неухоженных детей, осаждали каждого, кто, по их мнению, обязательно должен, и именно сейчас, знать свою судьбу… Где-то там, в глубине вокзала, заверещал милицейский свисток, крики, вопли… Через минуту двое милиционеров тащили, ожесточенно сопротивляющегося подростка, видимо, пойманного с поличным на воровстве чьих-то вещей, а скорей всего – еды… Фридрих снова поймал себя на грустной мысли: - "Вот так, в такой же кутерьме, похожей на возню в волчьей стае, и мои ребятишки… Ничего, родные, немного осталось… Вы только потерпите…"
- Слушаю вас, товарищ…
Толчок в бок вернул в действительность.
- Че молчишь, дядька…, бери билет, или че ?
В глубоком поклоне к окошку Фридрих торопливо изрек:
- До Сыктывкара…, один билет…
Выпраставшись из толпы, быстро спрятал в потайной карман фуфайки заветный билет, тут же порадовался, - "Слава Деве Марии, пока все идет даже очень хорошо… Радость радостью, но надо найти место, да перекусить…" Но, что-то не давало успокоения душе. Оглядевшись вокруг, ему бросилось в глаза постоянное передвижение массы людей. Одни толкались по лестнице на второй этаж вокзала, другие им навстречу. Третьи, - укладывались вдоль стен на полу, укрывшись своим тряпьем для отдыха… И постоянные вооруженные наганами милицейские патрули, по два, а то и по четыре человека. Они периодически останавливали того или иного, показавшегося им подозрительным типом. Кого-то тут же уводили для выяснения личности, кого-то отпускали… Фридрих понял, что избежать подобной экзекуции ему, наверное, не удастся… Лагерный типаж его фигуры был довольно заметным. И вот, - удача ! В самом углу зала ожидания, на одном из диванов освободилось место. Он незамедлительно занял его. Продолжая наблюдать за происходящим вокруг, вытянул уставшие ноги. Тяжелые, промокшие сапоги растерли икры. Надо бы снять и просушить их, но это невозможно… Хотя, кое-кто, не стесняясь, снимал обувь… Нет, до такого Фридрих опускаться не желал…Хоть и похожа эта вокзальная "бытовуха" на лагерную, но все ж – воля… Следуя своей особой привычке – налаживания отношений своего организма с беспринципным голодом, чтобы всегда поддерживать ясность ума, он осторожно поинтересовался у пожилой женщины, сидящей рядом.
- Скажите, тут есть где разжиться кипятком ?
- А, вона, видишь, из стены торчит кран, сверху написано: - "Кипяток" ? Ну, люди там толкаются, видишь ?
- Вижу, спасибо… А вы не покараулите место ?
- Постараюсь… За одно и мне принеси…
… Что может быть вкуснее и аппетитней, чем кипяток, сало с луком и картошкой ? Проглотив нектар для жизненных сил, он мысленно поблагодарил Михаила. Его предусмотрительность в данном случае переоценить невозможно… Организм тут же потребовал сна…
… Резкий толчок в плечо вынул из забытья. Перед Фридрихом стояли два милиционера.
- Ваши документы, гражданин, - потребовал один из них, - куда едете ?
Фридрих, не суетясь, вынул имеющиеся документы, протянул милиционерам. По старой привычке -  стоять перед начальством, поднялся с места. Милиционер был явно в неудовольствии тем, что "подозревемый" оказался на три головы выше его и высился над ним, словно кряжистый дуб…
- Так. Куда едете ? – испытывающим взглядом милиционер уставился снизу вверх н своего подопечного.
- В Сыктывкар…
- Зачем ?
- Семью забрать…
- Как это ?
- Нашлась она там… Разрешили выехать к ним…
Блюститель порядка долго, шевеля губами, изучал пропуск и предписание, а напарник молча продолжал пытливым взглядом созерцать, щелкая при этом семечки, сплевывая кожуру на пол, попадая ими на сапоги Фридриха… Внимательно проверив документы, милиционер, прищурив глаза, уставился на него, словно решая, что делать дальше.
- Я не пойму, а чего так строго: - жесткие сроки… Ну, нашлась семья, и что ? Поехал, да забрал, в чем проблема-то ? … Уголовная ответственность, и прочее…
Фридрих четко понимал, что сейчас нужно дать четкий и веский ответ, не мямлить и не пытаться врать. С этим он справился.
- Все правильно… МТС всех своих трактористов держит по военной брони. В следующем году обещают со всех нас снять ее. Вот поэтому…
- Но, вы же, на сколько я вижу – немец ? Бегаешь, наверное ?
- Документы подлинные, вы же видите… Фото на пропуске…
Поразмыслив, милиционер стал сворачивать документы. Листки угрожающе подрагивали в его руках…
- Да, настоящие… Пройдем-те, наверное, с нами, гражданин.., э-э, Келлер, комендант пусть разбирается…
- Ой, да ладно тебе, сержант…, делов и так по горло и без него… Пусть едет себе… Нормальный мужик…, трезвый… Их, таких, тут пол-вокзала…
Сержант колебался. Оглянувшись вокруг, молча вернул документы…
- Будьте осторожны в пути… Вовремя возвращайтесь, а то в просроченном виде вам эти бумажки не помогут, скорее наоборот…
Стряхнув кожуру от семечек с сапог, Фридрих спрятал документы в карман, тяжело сел на место… Неимоверная усталость и вспыхнувшая злость напрочь улетучила недавно испытанное удовлетворение. "Почему я должен каждому объясняться, каждому доказывать, что я нормальный человек… ?" – просвистела мысль. Появилось желание встать и выйти на перрон. Противно. Соседка, молча наблюдавшая за происходящим, словно угадала его порыв, произнесла:
- Не надо уходить…, а то там вы еще нарветесь. И кто знает, как поведут себя… Люди, знаете, разные… А здесь, на этом месте вы уже примелькались для них… Так что, лучше сидите… Я извиняюсь, вы из ссыльных немцев, что ли ?
- Нет.
- Понятно, извините…
Время как буд-то остановилось… Висящие под потолком часы, показывали три часа
… Короткая реплика:-  Мой отец, как и любой другой Советский немец, должен был понимать, что ему отныне и навсегда определено свое место в системе общежития, причем, низшее… Нормальный человек, отдающий отчет в своей общественной значимости, с таким положением мириться не станет. Однако, сделает это только в том случае, если у него есть для этого правовая возможность. У Советского немца  такой возможности с августа 1941 года не стало…
К сожалению, я не увидел у уважаемых исследователей четкой аргументации данного тезиса. "Особые правила" общежития для немцев были сконструированы таким образом, что их "действенность" будет обеспечена на всю оставшуюся жизнь цивилизации… В этом, конечно, Сталин – гений! И чтобы не мучиться самому, предположу следующее соображение: Ярлык "нежелательного народа" имеет исторические корни. Мне, лично, видится, что ответ на выше сказанное утверждение нужно искать в истоках прошлого опыта взаимоотношений между русской и немецкой цивилизацией. Не вдаваясь в исследовательскую методологию поиска аргументации, полагаю, что изначально, с момента появления в России первых немцев-поселенцев, русская нация (что, наверное, вполне естественно) начала, затем привыкла эксплуатировать в свою пользу их производственную культуру, интелект, человеческую натуру, немецкую индивидуальность: - коммуникабельность, предприимчивость и огромное желание быть полезным этой загадочной стране – России… Поэтому в сложившемся балансе взаимоотношений двух цивилизаций на российском пространстве, начиная с 15 века, немецкая нация оказалась на вспомогательных ролях, подчеркиваю – НАЦИЯ  при формировании и развитии государственности российской. А Россия с ее евроазисатским мировоззрением не снизошла до более основательной целесообразности вовлечения немецкой цивилизации в государственное строительство. Короче говоря, немецкая нация получила статус обслуживающей Великую русскую культуру… Именно по этому, в конечном итоге, немецкая цивилизация оказалась на задворках Российской истории, оставив для нее несколько сот великих личностей, сыгравших фундаментальную роль в развитии государственности. Пик забвения 40-50-х годов прошлого века, с некоей эволюцией вплоть до 80-х окончательно завершил логический путь немецкой цивилизации в России, и не только в России… И я не понимаю, почему в нынешний век, когда человечество приобрело высочайший  интеллектуальный уровень, не считает нужным очиститься от скверны, допущенной коммунистической эпохой по отношению к Российским немцам? Ну, это я об опыте прошлого… А если смоделировать мой тезис на перспективу будущего, то видится следующая схема участия немецкой нации в строительстве Российского государства:
№пп Некоторые составляющие государственного
 строительства будущей России Оценка участия немецкой нации
1. Укрепление государственных границ Не участвует
2. Развитие фундаментальных наук в области инновационных технологий Представители нации
3. Государственное управление Представители нации
4. Обороноспособность и безопасность Не участвует
5. Укрепление роли религии в развитии государственности Отсутствует
6. Востребованность в укреплении межнациональных отношений Игнорируется
7. Конституционное право и равенство Для нации не обеспечено
8. Развитие демократических принципов Представители нации
9. Формирование идеологии Не востребованы
10. Развитие внутренних административных образований В пределах нескольких нац.районов
11. Повышение роли России на мировой экономической и политической арене Не участвует
 
 … Это моя личная, интуитивная оценка. Рассуждать иначе не получается по одной простой причине, что участие немецкой нации во всех структурных составляющих строительства государственности ограничивается ролью отдельных личностей, которые почти не отождествляют себя с немецкой нацией… Таким образом, мне становится понятны убеждения моего отца о "второсортности  нации в этой стране". И чтобы снова стать той нацией, которая способна в консолидированном виде оказать адекватную услугу России в будущем, нужно вернуться к цели: - добиться признания русской цивилизацией необходимости опоры на своих, российских немцев… Пока еще не поздно…


10.

Долгожданный поезд пришел с опозданием почти на час… Возбужденные пасажиры, увлекая за собой Фридриха, ломанулись на платформу. Стоянку сократили на десять минут… Расположиться удалось вполне удачно – в купе середины вагона у окна. Количество народу не превышало норму. Общий вагон не предусматривал спальные места. Этого "правила" Фридрих не знал, конечно, но, тем не менее, был очень удовлетворен.  Засунув свою скудную, но очень ценную поклажу под сиденье, наконец-то снял с себя фуфайку, подложил ее под спину. Все ! Теперь – в путь !
…С трудом представлял себе, что уже через несколько дней он сможет обнять ребятишек, жену и своих стариков… Однако, его все время беспокоил вопрос, - почему же телеграмма подписана неким Зибертом, а не Елизаветой. Что это могло значить ? В каком они там положении, под конвоем, или свободны ? Почему в ответе на запрос не указан сын Йозеф ? В то, что здесь ошибка, он не верил… А если от него что-то утаивают ? Ведь, и о родителях ни слова ! А где братья остальные, их дети ? Огромная, ведь, родня ! … Предательский ком опять застрял в горле. Голова загудела, больная нога нестерпимо заныла… Эх, мысли, мысли… Они метались, как дикие кони, сорвавшиеся от волчьей стаи. Из груди, вопреки воле, вырвался глухой стон, от чего Фридрих открыл глаза. Осмотрелся… Поезд отстукивал километры уже далеко за городом. Повалил тяжелый снег, забивая полугрязное окно. Железная дорога, петляя, уносила его сквозь уснувшую тайгу… Что ждет его, там, впереди ? Этого даже предположить было невозможным…
- Как зовут тебя, товарищ? – обратился к Фридриху мужик, по виду лет шестидесяти, одетый точно в такую же стяженку, застарелой, черной с проседью щетиной на лице, скрестивший заскорузлые ладони на столике, сидевший напротив.
- Фридрих, э-э, Федор…, а вас?
- Зови Иваном. Тебе что, плохо? Застонал чего-то…
- Да, нет… Ноги только…, затекли…, черт! Уж какие сутки не снимаю. Сапоги намокли, трут безбожно…
- Ну, так сходи в умывальник, реши проблемы…, да и всего делов-то…
- Пожалуй. Побреюсь за одно…
- Иди, иди. А я погляжу за вещичками-то…
Фридрих засуетился, доставая подменные портянки и… бритву. Иван с потаенной завистью посмотрел на нее и интуитивно погладил свою щетину. Фридрих заметил это.
- Я приду, потом вы побреетесь…
- Вот за это спасибо…, с удовольствием! А то такими приборами нас не баловали…
Сказал нежелательное и тут же осекся… Фридрих мгновенно понял, что его сосед со схожей с ним судьбою… На удивление умывальник в вагоне был свободен. Втиснувшись кое-как в него, он с превеликим удовольствием разрешил свои бытовые проблемы. Главное, дал облегчение ногам. Чистые, теплые портянки успокоили растертые места голени правой ноги. Приобретенная свежесть лица подняла настроение. Много ли нужно натруженному телу? Он вдруг вспомнил свое изобретение, там в тайге, на деляне… Выструганные во время вынужденных простоев из-за ливнего дождя из мягких пород дерева колодки, носимые им в болотистых местах, помогали беречь обувь. Он усмехнулся своим воспоминаниям. "Что было, то было… А, ведь, сколько мужиков поумирало от гангрены. Сапоги или ботинки разъедались болотной жижой, а работать босым, с гнойными ранами на ступнях, как говориться, не запрещалось… Да-а… Что было, то было…"
… Вернувшись на место, передал Ивану мыло и бритву. Через час их жизнь пошла своим чередом. Фридрих обратил внимание на то, что в отличии от Барнаульских пассажиров, здесь люди ехали в основном молча и сосредоточенными. Кое-кто переговаривался, но как-то беспредметно, лишь бы скоротать время… Кто-то резался в карты, а в основном все дремали… Со всей Сибири и Дальнего востока люди ехали в свои родные места, или в разрешенные властями поселения… Похоже, что не для всех война еще закончилась…
… Заканчивались вторые сутки пути. Голод настойчиво подтачивал силы. Да тут еще средних лет проводница, с тяжелым чугунным чайником (такие точно Фридрих видел в своем лагере), периодически разносила чай по две копейки за кружку… "Голод, - не тетка" – как часто говаривал Миша Тупиков, - "хошь, ни хошь, а пожрать надоть…" Вынув что-то около рубля, подал заботливой проводнице. Та налила горячий чай в аллюминивую кружку.
- Посуда есть у тебя, Иван?
- Да, есть, спасибо, Федор…, спасибо…, - он очень осторожно обнял горячую посудину своими натруженными ладонями.
Фридрих достал оставшееся сало, хлеб и пару яиц. Сахар трогать не стал. Это святое! Это для детей!
- Давай-ка, Иван, перекусим, а то на одном чае далеко не уедешь…
Иван сглотнул слюну…
- Ну, соседушка, ты балуешь… грешного…
Жевали молча, запивая чаем, растягивая удовольствие. Фридрих заметил, что Иван тоже имел опыт борьбы с голодом: - не спешил, глотал маленькими порциями, тщательно разжевывая… Лагерь – это не просто место, где умерщвляют людей, но и школа выживания… Голод потихоньку затихал…

х х х

… Поезд начал отстукивать последние сутки пути… Всю дорогу Фридрих внутренне чувствовал, что Ивану хочется поговорить по душам. По понятным причинам в данном случае здесь не место для задушевных разговоров, особенно для тех, кто в немилости у власти… Такие люди знали, что безосновательное доверие к подобному себе, - неоправданный риск… Достаточно того, что сидишь спокойно рядом. Слишком свежи кровоточащие раны в сердцах от многочисленных историй разломов судеб из-за неосторожно высказанных вслух откровений… Фридрих, не смотря на свою природную сдержанность, первым нарушил мотивированное молчание…
- Ну, что, Иван, завтра в это время будем на месте?
Волнение от неизвестного будущего брало свое. Иван никак не отреагировал. Он напряженно смотрел в окно. Желваки бугрили глубоко впалые щеки. Пальцы медленно сжимались в кулаки. Фридрих проследил за его взглядом. Ничего существенного на первый взгляд видно не было. Поезд остановился на какой-то станции. Обычно седьмой вагон всегда останавливался напротив здания вокзала. В этот раз его загнали в середину путей с многочисленными "товарняками". Узкая платформа была заполнена странным по составу народом человек в сто-сто пятьдесят: - старики, старухи, молодые женщины, иные с грудными детьми на руках и старшими ребятишками, стоящими рядом. Иван прильнул лбом к замерзшему стеклу, тяжело дышал, раздувая круги по стеклу. Фридрих прильнул тоже… Весь этот сброд выстраивался военными в сине-малиновых фуражках. До боли в сердце слышались знакомые гарканья конвойных… Не отрывая взгляда от зрелища, Иван, не расцепляя зубов, прорычал:
- Смотри, Федя, - это наш народ-победитель! Родственники тех, кого совсем недавно арестовали… Враги народа…, твою в Бога…
- Как это?
- Ой, только не надо прикидываться, братан… Тебе-то не понимать…
- Откуда знаешь про меня? – невпопад ситуации спросил Фридрих.
- Живу долго…, среди этой…, - Иван окончательно перешел на шепот, - последние двадцать лет…
- ? ? ?
- Пойдем от сюда…, в тамбур… Смотреть сил нет уже… Перекурим…
- Не курю я…
- Пошли, говорю…
- А места не займут?
- Кому они на хрен нужны? Этих сажать будут в соседние вагоны…
В тамбуре Иван достал засаленную, ранее недокуренную цигарку, попросил прикурить ее у рядом  стоящих курильщиков. Руки его дрожали.
- Вот берег. Думал в Сыктывкаре, на родной земле выкурю… Я ж родом оттуда…  В двадцать пятом как загребли, так вот и чалился… Неделю как откинулся…
- За что?
- А-ах, - после очередной затяжки, Иван безнадежно махнул рукой, - демобилизовался в 15-м, пришел домой..., к матери с батькой, да к жене Маруське. Пацану моему уж шестой год шел… Пока воевал за царя-батюшку, да Отечество наше, обнищала семья-то… Со стариков-то какой спрос… Ну, срубили мы с батей себе дом в глубинке, раскорчевали землицу, благо она у нас добротная, да и зажили. А тут власть Советская, на-те вам! Носились с этими коммунами, как дурной со ступой, проходу не давали… До драки дело почти доходило. Мы с батей уперлись, и ни в какую… Ну, а в 23-м ночью банда из бывших нагрянула… С-суки!…
- Слышь, земляк, угости табачком, ежлив не жалко, - неожиданно прервав свою исповедь, он обратился к одному из очередных курильщиков…
- И что, - не унимался Фридрих…
Иван молча свернул самокрутку, закурил… По всему было видно, что до конца своей жизни он не намеревался носить в себе накопившуюся желчь от беспутной жизни… Он точно знал, что лучше сделать это сейчас… Потом другого случая не представиться. А очиститься, ох как нужно было…
- А то! Матку, батю, Маруську порешили… Жратву всю, за одно и меня с моим сынишкой, уволокли в тайгу… А куды денешься, пацана-то беречь нужно было… Мотались по деревням, грабили, да бегали от красных, как волки по загону… Это у них, сволочей, называлось борьбой против Советской власти… Димку моего…, сына, значит, в одном из боев с краснопузыми – убили… Я даже похоронить его не смог. Ну, а меня в скорости пленили, да по лагерям… Раз пять собирались расстреливать, но все как-то не складывалось… Здоров я был по молодости-то… Подкову разогнуть – не вопрос… Да, и не борзел под конвоем, работал, как мерин. Вот, из-за этих рабочих рук, наверное, и не убили… Теперь, вот – еду… На зло всем выстрою себе дом на том же месте, посажу дерево и сдохну под ним…
Фридрих был ошеломлен от услышанного. В голове не укладывалось, - как может человек выдерживать несправедливость судьбы, идущей все время против здравого смысла? И в чем тогда справедливость? У каждого она своя…
… Иван, с видом человека, выполнившего свой предпоследний долг, докуривал огарок. Успокоился.
- А ты, Федя, тоже видать, не к теще на блины… пришлось мне и с вашим братом немцем и лесок повалять, и уголек покидать, и еще много чего… Знаешь, до меня так и не дошло: - чего это власть с вами так поступила? Ладно, я – бандит… Поделом мне, как говорится, хотя на моих руках крови, нашей мужицкой нет, - Бог свидетель… Ведь, каких только людей из немцев среди нас уголовничков не перебывало! И инженеры, и строители, и учителя…, даже дети подростки, а?
Фридрих никак не ожидал этого прямого вопроса из уст именно Ивана… Поразительно, - висеть на волоске всю жизнь, а здравый смысл и рассудок не растерять!
- Эх, Ваня, давай не будем… Сам знаешь, - изменники Родины мы… А еду…, - семья нашлась: - жена и пятеро ребятишек с нею малолетних…
Иван вскинул взгляд, посмотрел в упор и расплылся в улыбке.
- Подфартило тебе, Федя! Знаешь, по-доброму завидую… Ну, так радоваться надо!
- Радуюсь, радуюсь, но… боюсь я…
- Это понятно. А где они?
- Как я понял, приписаны они к Сыктывкарскому горсовету, а живут, или сидят под конвоем – в Максаковском рейде.
- Где, где? – Иван, почему-то, крайне обеспокоился.
- Максаковский рейд, а что?
- Это знаменитый, забытый Богом, конечный пункт для этапников… Каторга там, одним словом…
Замолчали, каждый размышлял о своем.
- Вот что, Федор, ты в горсовет сразу не иди. Схомутают тебя там, здоровяка и в стойло…, на лесоповал, или лесосплав. Знаю я, не ты первый такой "удачливый"!
- А куда ж идти?
- А сразу мотай в Моксаково к своим. Это главное, так ведь? Ну, вот! Когда семья будет рядом фактически, тебе легче станет добиваться возвращения с ними, понял?
- Так у меня же Предписание, пропуск…, бронь, в конце концов…
- Эх, Федя, Федя, - да плевать они хотели на все законы. Свои тут правила. Такие кряжи, как ты, сейчас в расхвате… Я знаю, что говорю…
Как ни тяжела была правда Ивана, но это правда… Вернулись на свои места. Проводница притащила очередной чайник.
- Давай-ка, Ваня, выпьем, да перекусим… Скоро ты дома будешь, надо силы иметь…
Фридрих очень хорошо знал, что значит поддержка для него в такой момент. Нестерпимо было жаль его. Короткое повествование Ивана о своей судьбе перевернуло все сознание. "Вот, что он сможет там один? Как выживет?" Фридрих достал сухари и пару кусочков сахару к чаю. Иван, скрестив руки на груди, наблюдая за нехитрой сервировкой, ухмыльнулся:
- Интересный вы народ – немцы…
- Это почему же? Народ, как народ…
- Э-э, нет… Вот сколько чалился с вашим братом бок о бок, поражался: - вы даже в мелочах скурпулезны! И все у вас припасено, и все чего-то приспосабливаете, ничего лишнего себе не позволяете… И в тоже время, на наших куркулей не похожи.  Ты не обижайся, Федор…
- На том и стоим, Ваня… Ты пей лучше… А меня поражает ваша русская натура: - до того у вас душа на распашку, что границ не видите! И…, больно уж…, не бережливы… Вообще, понять ваш народ очень трудно…
- Кому положено, враз раскусывают: - и немецкую душу, и русскую, черта и дьявола… В этом наша общая беда и слабость, Федя…
Сладкий чай, словно домашнее вино, расслаблял. Хотелось говорить о мирном и добром…
- Послушай, Иван, а поехали со мной на Алтай… Там ты не пропадешь, это точно…
- Э-э, нет, дорогой, здесь землица полита кровью моих родных…, сына.  Свою-то кровушку я сберег. Вот и окроплю ею их могилки… Все, Федя, давай заканчивать, а то мы с ума сойдем от этих разговоров…
х х х

…Утренний Сыктывкар встретил неприветливо. Тяжелый и влажный снег чадил серо-синим туманом. Огромные ветви-лапы привокзальных елей отяжелели от наморози. Люди, скользя по перронной наледи, сновали вдоль состава… Кому-то нужно ехать дальше на запад, а кому-то – в промозглую тайгу…, в неизвестность… Иван стоял сзади Фридриха, который, казалось, забыл о нем. Седая неприветливость этого, спрятанного Богом края, говорила, что надо спешить…
- Ну, что, Федор… Как тебя по батюшке-то?
- Фридрих Готтлибович я, Иван…
Иван стянул с головы шапку, утер ею лицо. Слезы, как непрошенные гости, катились по огрубелому лицу.
- А-а, Фридрих Готтлибович, значит… А чего ж ты все время, - Федор, да Федор…
Ему явно хотелось как-то отвлечься от нахлынувшего тяжелого чувства. Нет, радости свободы он не ощущал. Какая к черту тут радость свободы, когда ни кола, ни двора, ни родных, ни близких. Одна справка об освобождении, которая сама по себе всю оставшуюся жизнь будет держать у "параши" …
- Ну, ладно, Фридрих Готтлибович, спасибо за компанию… Добрый ты человек… Даже слишком… Гляди, будь осмотрительней. Помочь тебе я не смогу. Иди туда, за вокзал, там всегда стоят подводы, мужики подрабатывают извозом. Во всяком случае, раньше так всегда было…
Не сговариваясь, два крепких, но жестоко избитых жизнью мужика, обнялись…
- И куда ж ты теперь, - борясь с волнением, спросил Фридрих.
- На пепелище, Федя, на пепелище… Удачи тебе, братуха…
… Проблема воссоединения семей Советских немцев в послевоенные годы, по моему убеждению, в исследовательских трудах наших и зарубежных историков еще должна иметь более основательное продолжение. Иначе невозможно будет сформулировать базовую аргументацию уничтожения немецкой нации в СССР, которая являлась серьезной составляющей в семье Советских народов. Просматривая многочисленные опубликованные документы, регламентирующие функции министерств, ведомств, отделов НКВД, МВД СССР, местных органов власти, я все больше прихожу к выводу о том, что разъединение семей Советских немцев в ходе депортационных, репатриационных мероприятий, - это не следствие действующего законодательства, как утверждает уважаемая Л. Белковец, а продуманный шаг, направленный, прежде всего  на то, чтобы Советские немцы в послевоенный период не имели консолидированной мотивации на возвращение в прежний свой статус. Думаю, что это конечная цель Сталина. А Хрущев? Одной рукой он освободил немцев спустя одиннадцать лет после войны из-под владычества над ними комендатур, а другой, - не разрешил им возвращаться в родные места и претендовать на свое, незаконно отнятое имущество! Только в моем селе Шипуново к концу 60-х проживали депортированные: - две семьи Келлер, две семьи Шаффнер, Зальцман, Шпиес, Орт, Фуст, Гайер, Салос, Шнейдер, Лейман, Беккер, Гайер, Кеслер, несколько польских семей. Все эти семьи были обезглавлены за период 38-41 годов… О чем могли мечтать эти матери, имея на руках от трех до пяти малых детей на руках? Только об одном: - не дать им умереть с голоду, выучить, помочь в выборе дороги по жизни. А как ее выберешь, когда отец ребенка если не бывший "враг народа", то "изменник родины", уж точно! Какой выход? А очень простой: - смешанные браки с последующей заменой немецкой фамилии на русскую. И все! Консолидированной немецкой нации нет. Она растворилась. "Гениальный"  тактический шаг Советского режима! "Овцы целы и волки сыты!" Власть прекрасно знала, что для немецкой общины семья – основа всего производственно-культурного уклада, и не ударить в эту болевую точку немецкой общины Сталинский режим не мог… Из полутора миллионов немцев, живущих в СССР, уже к концу 1941 года было депортировано 866 818 человек. (См. сводную таблицу депортаций Советских немцев, приведенную Н.Л. Поболем и П.М. Поляном "Сталинские депортации 1928-1953" с. 284). Даже если предположить, что половина из депортированных (если не все) лишились семейной основы (отца, мужа), могла ли нация сразу после окончания войны претендовать на возвращение ей прежнего статуса? Ответ, по-моему, очевиден.
…Теперь о законодательстве 41-48 годов, за которое так изощренно прячется исследователь Л. Белковец. Разве его концепции давали хоть какую-либо надежду Советскому немцу на возвращение к родовым очагам, а следовательно, на возвращение в социально-правовой статус в рамках СССР? Однозначно – нет! Просматривается некая особенность: - депортированные немцы в порядке раскулачивания в 1930-1931 годах учитывались в местах спецпоселений посемейно. Опыт данной методики оказался весьма "опасным", вернее, не позволяющим более эффективно уничтожать нацию. Ведь, надо было сделать  так, что б от нее (нации) одна пыль осталась! Тогда ГУЛАГовские аналитики приняли решение с началом войны, а это несколько десятков тысяч человек, перевести каждого репрессированного немца на персональный учет. Разве можно утверждать, что это решение вызвано войной? Вместо того, чтобы думать, как спасти Отечество от фашистской чумы, власть запускает зубодробильную технологию уничтожение собственного народа! Да как запускает! В каждой обезглавленной семье дети, достигшие 14-15 летнего возраста, матери, чьи дети достигли 3-х летнего возраста, угонялись в трудовые колонны, шахты, рудники и прочие производственные зоны, где условия труда и быта были не совместимы с жизнью. Можно ли после такого мракобесия Советскому немцу рассчитывать на возвращение к своим истокам? Ответ так же очевиден. И чтобы зацементировать этот специальный режим  власть предприняла очередной античеловеческий шаг. 26.11.1948 года вышел Указ ПВС "Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдаленные районы Советского Союза в период Отечественной войны"! Таким образом, была сконструирована следующая циничная технология уничтожения немецкой нации в СССР: - ДЕПОРТАЦИЯ, РЕПАТРИАЦИЯ – ЛИКВИДАЦИЯ НЕМЕЦКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ОБРАЗОВАНИЙ – ТОТАЛЬНЫЙ РАЗРЫВ СЕМЕЙ – ФИЗИЧЕСКОЕ УНИЧТОЖЕНИЕ ГЛАВ СЕМЕЙ – ЛИШЕНИЕ РАВНЫХ КОНСТИТУЦИОННЫХ ПРАВ ДЛЯ ТЕХ, КТО ВЫЖИЛ! Дьявольская цель достигнута. И все это происходило на глазах у мировой передовой общественности. Никто не содрогнулся! Никто не попытался аппелировать к мировому судейству за геноцидные акции Сталинского режима… Ленивая и слегка побитая Европа, так и не поняла до сегодняшнего дня, что мировая война это не только силовой фактор в борьбе за свои зоны интересов, но и фактор человеческой морали… Победа СССР над гитлеровской Германией аморально? Всей мировой цивилизацией подтверждено – НЕТ! А вот попутное уничтожение Советским режимом, причем, даже не ради победы над фашистами своего народа, только лишь потому, что совпала этническая нация – аморально? Отвечаю – ДА! И что мы видим сегодня? Сегодня немецкая нация в организованном виде Россией не востребована, а следовательно, реабилитированной не будет…
11.
…Привокзальная площадь со стороны города кишела народом. Одни спешили к подошедшему поезду, другие, - наоборот, третьи, озираясь по сторонам, пытались разобраться в способах дальнейшего передвижения к цели… Мрачные очертания городских построек, еле проглядывающиеся сквозь насевший ранний утренний туман, подпирали привокзальную площадь. Хмурые патрульные постовые, прогуливающиеся в разношерстнй толпе, своим неприступным видом не способствовали желанию обращаться к ним за помощью. Фридрих по совету Ивана с большим волнением в душе целенаправленно устремился к довольно длинной коновязи, сооруженной в густом сосняке, ограждающем с ее торцов. Десятка два подвод из кошевых и саней со своими возчиками ожидали попутчиков. Возчики, сгрудившись около одной из подвод, о чем-то оживленно спорили, раскуривая самокрутки. Фридрих беспокоился, что навлечет на себя внимание патрульных своей одеждой и высоким ростом. Он сразу понял, что продвигаться к подводам придется, пересекая площадь, почти по диагонали. Для постового является святым долгом останавливать любого для проверки документов и установления личности с особыми характерными признаками внешности: - фуфайка ватник, солдатская шапка на голове, рюкзак за спиной. В таком обличии могли быть только что освободившиеся из мест заключения. А за ними необходим глаз, да глаз… Наверное, встречи с милиционерами было бы не избежать, но, видно, им в данный момент не до него. С такими характерными внешними признаками каждый второй из толпы. Весь год Сыктывкар словно кипел. Масса народу освобожденных из зон заключения, эвакуированных, получивших возможность возвращения домой, демобилизованных военных, возвращаемых с мест службы, перемещались с колоннами новоэтапников, новыми "врагами народа". Горсовет работал круглосуточно. Одних снимали с учета, других ставили. В среде первой категории "счастливцев" нередко возникали ссоры, переходящие в кровопролитные драки за место в очереди к учетному отделу горсовета. Так что, надзирающим органам работы хватало и без хаотичных проверок подозрительных... Фридрих боялся, нет, не за себя, а за случайность, которая в одно мгновение могла бы разрушить его почти семилетнюю мечту встречи с семьей, ибо в его теперешнем положении осталась одна единственная святость, единственный стимул продолжения жизни: - дочки, сын, любимая жена и родители… Все, что ему пришлось пережить самому, сейчас не имело никакого значения. Друзья и недруги, власть с ее запретительными законами, каторжный в проголодь труд, жесткие сроки его "отпуска" – ушло "на потом".

х х х

… Путая от волнения русские слова с немецкими, он обратился к одному из возчиков, старику, лет шестидесяти пяти, стоящему несколько в стороне от своих товарищей. Засунув руки в карманы тулупа, молча наблюдал, как его лошаденка лениво пережевывала сено, громыхая удилами.
- До Максаковского рейда не подвезете ?
- Три червонца, и садися…
Фридрих совершенно не понял, что буркнул этот человек, смутившись, повторил свой вопрос. Старик хмыкнул в лохматые усы, глянул на воспрошающего снизу вверх.
- Эх, немчура бестолковая… Садися, говорю, в кошевку-то…
Фридрих втиснулся в нехитрое сооружение, но вот беда: - некуда девать ноги. Согнув их под самый подбородок, недоумевал, как он в таком положении будет ехать. "С ума сойти можно… Нет,  я лучше рядом пойду. Мне, главное, до Максаково добраться. Не впервой пешком…" – мелькнула, огорчившая его мысль. Извозчик снял попону с коня, подтянул подпругу, вставил в пасть коняги удила, собрал в охапку оставшееся сено и, направившись к своему месту, вдруг оторопело остановился.
- Ну, ты и бугай… Тебе бы рядом с моим мерином сподручней, до Максаково-то…
Фридрих молча стал пытаться вылезть из этой, бестолково сделанной, кошевой. Его мысли совпали с замечаниями старика.
- Не, ну ты глянь на этого немчонка ! Че, шуток не понимашь ? Погодь, сейчас все наладим… Язви тебя…
- Эй, Терентьич, ты че вне очереди-то клиентов хваташь, - завозмущались остальные.
- Эт, мой земляк, брат, друг и товарищ… Давно яго жду, - зачем-то соврал старик, - завтри свою очередь отдам, мужики…
Пытаясь поднять какой-то ящик из передка, он закряхтел, надувая свои небритые щеки, но сил явно не хватало. Фридрих, поднявшись во весь свой рост, легко поднял груз, вопросительно посмотрел, - куда, мол, его девать? Терентьич, не скрывая своего изумления, указал рукой на заднюю часть кошевки. Ящик легко умостился в указанное место, уставшие ноги получили относительную свободу. Мерин, понукаемый хозяином, затрусил по скользкой дороге. Все! Поехали!
… Терентьич с самого начала пути подозрительно и беспокойно косился на молчаливого попутчика. Фридрих сквозь полудрему чувствовал, что старик что-то пытается сказать, и решил прийти ему на помощь.
- Что, отец, есть проблемы?
- А как же шь… Тридцать рублев гони-ка, мил человек, а то мерин с голоду подохнет, ну и я с бабкою за одно…
Только сейчас Фридрих вспомнил про "три червонца". Вынув из внутреннего кармана деньги, завернутые в платок, отдал несколько купюр старику.
- Благодарствую, дорогой товарищ…
Молчали. Сначала дорога вела по окраине города, (Водить колонны этапников по городу избегали, вот и натоптали окружную…) потом, извиваясь между холмов с оголенными скальными породами, углубилась в тайгу. Верхушки вековых елей и сосен утопали в нависшем тумане. "Странная тут погода… Скоро новый год, а такая оттепель… А снег-то, видать, совсем недавно вывалил… Вон, какой мощный сход перекрыл дорогу. Да-а, самое место тут моим дочкам наказание отбывать… Мамку за юбку держать, пока та будет вот эту ель валить…" Он крепко зажмурил глаза, представив себе вдруг, вспыхнувшее в сознании, картину…
- Ты, че, мужик…, заплохело, иль как? – забеспокоился старик.
- Что?… Да, нет. Так просто…
Замолчали. Фридриху вовсе не хотелось болтать с кем бы то ни было, а старик остерегался своего попутчика, больно уж вид у него ЗЭКовский… "И чего черти его несут в поселок, зачем, а главное – к кому?"
- Я, вот, гляжу на твои ручишшы-то, покидал имя, видно, землицы-то, иль угля… Заскорузли вон… А к нам зачем? На гостевого не похож, на конвойного – то ж… Беглый, что ль? – любопытство старика все-таки брало вверх, - а то, ведь, в последнее время твои братья стали в бега подаваться, а их ловют, да назад…, с конфискацией. А че у них конфисковывать-то?
- Каких братьев, - вскинулся Фридрих.
- Ну, ссыльных немцев, я имею в виду… Их тут до хрена и больше. Свезли со всей Германии…
- А ты от куда знаешь, что я немец?
- Дык…, што ж я, по говору не слушу што ль? Нагляделся на вашего брата…, знаю…
- Нет, я не беглый.
Старик не очень удовлетворился тем, что его попутчик не горит желанием продолжать разговора.
- Да-а… Эх, и не любил я вашу породу, точнее сказать – ненавидел…
Фридрих сдержанно хмыкнул и плотнее обхватил грудь застывающими руками. Опустил клапана шапки, приподнял тонкий воротник фуфайки. Сырость начала пробирать до костей. "Черт, не заболеть бы"
- А что вам остается, - только ненавидеть нас, а нам терпеть… Такая жизнь пришла…
"Да что ж ты такой тягучий-то… Тянешь из тебя жилу, тянешь…" – старик окончательно расстроился, но вида не подал. Искомая им истина дороже.
- Да-а… Ну, тогда сюды зачем, ежли по доброй воле?
- По доброй, батя, по доброй, - Фридрих тоже стал нервничать из-за того, что лезут к нему в душу без спроса, но понял, что старик не отстанет, - семья моя тут: - жена, да пятеро ребятищек…, нашлись… Вот, еду забрать…
- Тпру-у-у, - вдруг неожиданно скомандовал своей лошади Терентьич. Соскочил с кошевой и направился к хомуту. Супонь развязалась. Повозившись немного с ней, вернулся, хлюпая носом и высмаркиваясь. В глазах старика стояли скупые мужицкие слезы…
- Эт тебе повезло… Да, ишшо как повезло…, - раскорячиваясь, старик втиснулся в кошевку.
Зло стегнул вожжами бока мерина, буд-то тот чем-то провинился перед ним. Молчали. Фридрих подумал уж было, что любопытство старика удовлетворено и он сможет сосредоточиться над соображениями о перспективах достижения своей цели… Но, не тут-то было.
- А я, вот, своих двух погодков теперя уже и не дождуся, - со злом выдавил из себя сквозь зубы старик, - за неделю до победы…, сгинули на той Германии… Всю войну прошли – ни царапинки… Мы с моей Евдокией уж было подумали: - бережет Господь наших кровинушек… Ан, нет, ошибались…
Старик нервно завозился в своем тулупе, громко  засопел, вновь стеганул мерина…
- Вот я и говорю, - ух, и ненавидел же я вашего брата…
Фридриху уже осточертело отмахиваться от желания старика втянуть его в опостылевшую тему…
- И как, полегчало…, с ненавистью?
- Поначалу с ей, ненавистью-то, просыпался и спать ложился… Да-а…, поначалу…
Терентьич замолчал. Фридрих подумал, что на этом их обмен "любезностями" и закончится…
- Вот я и говорю, - старик вдруг перешел на крик, - а как с сентября 45-го поглядел я на то, что делают с детишками немецкими…, ну, с Германии привезенными, то есть… мамки их умирать зачали, а их, детев-то, без роду и племени в разные концы Расеи повезли… Сам возил по указу коменданта… А оне сидят, как кутята: - оборванные, голодные, вшивые… Есть просят и плачут! Эх, твою матушку… Перевернулось во мне что-то! Ну, разве ж за это мои сыны полегли, а? Нашли, бля…, на ком отыгрываться! А бабы? На лесоповале!!… Да, им, что другого дела нельзя было найтить, а?
Фридрих готов был встать и перевернуть к чертовой матери эту кошевку вместе с его хозяином… Но, что-то его удерживало. Он понимал, что этот старик, сам хлебнувший горя от войны, своим простым языком озвучил приговор нации. Фридрих все явственней соображал, что никто не придет на помощь детям, кроме его самого, если, конечно, будет сопутствовать удача… Душу распирало. Чувство осторожности покидало… Старик не унимался.
- Нация немецкая, конечно, виновата… Хотя, не нам судить. Тут и русским-то не приведи господи… Но-о-о, Чалый, ишь засочковал, паразит… Жрать захотел, иль пить… Счас, погоди, родник тут скоро, - напою. Так что, парень, тебе повезло… Лишь бы живы были, а остальное все суета, переживешь. А на нас зла не держи… Нам эта война то ж на многое глаза раскрыла…
Фридрих стиснул зубы. Молчал… Молчал не потому, что не хотел развеить грусть-тоску старика, и не потому, что боялся сорваться со своих ограничителей… Молчал, потому, что он вдруг почувствовал, что в этой глухой тайге, на разухабистой дороге, на пути к истинной своей цели, правда судьбы двух человек, получивших от нее все уготованное, совпала своими гранями несбывшихся надежд и чем-то еще… Фридрих никак не мог себе объяснить, - чем? "Стоп! Предательство! Да, точно… Это было чувство человека, которого предали, при чем, окончательно и бесповоротно… Дальше плыви, как сможешь, если сможешь… Никто из них даже не представлял, что будет с ними, если "плыть" не хватит сил, или, скажем, не будет смысла… Все равно этот старик в выигрыше… Если что, его, хоть, похоронят здесь, на его родной земле… А я?"
- А ну, останови, батя, - Фридрих занервничал и стал правой ногой "бороздить" о снежные валуны так, что полусонный Чалый забеспокоился, подергивая мордой.
- Ты че, мил человек? По нужде что ль захотел? Так скажи, - остановлю… А то, ить, чего ж конягу нервировать? Он так психовать начинат, когда волка учует…
Фридрих выскочил из плена кошевки и зашагал рядом…
- Все нормально, отец, - пройдусь немного, согреюсь…
- Ну, ну…, пройдись, пройдись… Да тут уж недалече, - верст пять, можа чуть поболе… Счас вот поворот, ручей… Чалого напоим, а там уж и тайга, как редеть начнет, так, значится, вышли на прямую… Да, не боись ты, парень, все устаканится у тебя…
Фридрих вновь ощутил острую необходимость избавиться от нахлынувшего скользкого ощущения… "Предательство… Ну, а как же тогда совместить с ним Бахолдину, Мишку Тупикова, Серегу Дудникова, Стельникова, да и всех тех мужиков и женщин, которые со мной рядом трудились эти годы, помогали чем могли, поддерживали в самые трудные моменты, не давали делать роковых ошибок в минуты отчаяния? Как с этим обстоятельством быть? Не знаю пока… А, собственно, чего тут знать-то… Эти люди такая же пыль лагерная для власти, как и я… У них свой риск, своя удача, свои возможности, правда, счастье и горе по жизни… У меня своя граница судьбы… Военное время свело нас всех вместе и показало, что в одиночку ни мы, ни наши дети, - не выжили бы… Так что, теперь получается так: - до тех пор, пока я не подведу никого, даже случайно, власть своими проклятыми законами меня не тронет, а люди не отвернутся... Придет время, - всем и каждому придется отвечать перед собственной совестью и Богом за дела и поступки в трудное для людей время… Так, значит, мы и определимся в дальнейшей жизни."
… Утробное ржание Чалого, утолившего жажду, оторвало от мыслей. Терентьич достал шмат сала и хлеб. Отрезав кусок, протянул Фридриху.
- Нако, прикуси, служивый… Намаисся ишшо…. Часика через два будем дома… А завтри опеть на заработки!
Мерин, видимо, в знак несогласия с устремлениями своего хозяина, так подернул вожжами, что у старика чуть не слетел с голову треух.
- А ты как хотел, милай, жрать-то ты не дурак… А она, жратва-то, с неба сама не падает, так что терпи, - мирно обменялся дипломатией с Чалым Терентьич.
Пожевав немного угощенья, Фридрих обратил внимание на то, что туман, словно по команде стал подниматься вверх. Дорога шла вниз по небольшому склону, который раздвигал границу тайги. Навстречу потянуло слабым с изморозью ветерком. "Это к непогоде. Опять буран надует. Трудно сказать, хорошо это или плохо…"
- Что-то поселка не видать, - забеспокоился Фридрих.
- А вон, видишь, пятак густого ельника? Так вот, там, за ним прогалина к Вычегде… А справа снова тайга… Вот тут тебе и Максаково… Подъедем ближе, покажу тебе бараки, где поселенцы лямку тянут… А как, говоришь, жинку-то твою зовут, - вдруг спросил Терентьич.
Фридрих напрягся. Боялся называть ее имя. Старик, похоже, понял опасения своего попутчика.
- Да не чурайся ты, парень… Я ж тут почти всех знаю… А то, можа, зазря едем-то… Их, можа, и нету тута, а тебя захомутают и в стойло на лесосплав, иль в тайгу на лесоповал… Здесь это быстро делается… Так, как зовут-то?
- Как это нет, ты чего, батя?
- Э-э, милай, всякого насмотрелся я с вашим братом… Так, как зовут-то, етит твою матушку, говори уж…
- Елизавета Васильевна Келлер
Старик сморщил лоб, вспоминая…
- Ага-а, понял… Эт у нее четверо девчонок, мал мала меньша?
- Пятеро… Сын еще, шести лет…
- Ну, сынишки у нее я не помню, что б был… Ага, ага…, знаю, знаю… Слышь, а тебя как кличут-то по батюшке?
- Федор. Это по-русски…
Терентьич помолчал, о чем-то размышляя. Понукнул Чалого.
- Слышь, Федя… Плоха она у тебя, Елизавета-то… Больше в бараке лежит, чем работает… На что живут, одному Богу известною… Правда, бригадир ее, Зиберт Гена, поддерживает, как может сам… Так что, поспешим. Успеешь, поди…
- Так чего ж ты, отец…. Молчал-то до сих пор!?
- Ага, что б ты соскочил, да в тайгу ломанулся волкам на радость, - затараторил старик, - сиди уж… Знаем, растуды т твою…
Замолчали. Дорога выпрямилась. Морозец начал придавливать полудень. Чалый, торопливо перебирая передними ногами, осторожно выбирал проходимое место в колее. Показался широкий изгиб реки, поросший по берегам густой растительностью из дикого ивняка, тополей и берез. Прижимающийся к изгибу огромный "пятак" ельника, скрывал заваленным серым снегом под самую крышу деревянные избенки. Только дымящиеся трубы говорили о том, что здесь теплится жизнь. Где-то тут, в забытом Богом месте, живут, должны, во всяком случае, самые родные на этой земле Фридриху люди. Напряженно всматриваясь в очертания поселка, мучительно старался угадать, - в каком из домов сейчас его дети и жена…
- Тпру-у-у, - Терентьич устало вывалился из кошевой. До поселка около километра по прямой, - ты, Федя, извиняй, - дальше сам… Знаш, честно скажу: - не хочу рисоваться на глазах комендантовых псов… Объясняйся потом… Мне это не нужно…
- Понимаю, отец… Я все понимаю… Спасибо тебе, - Фридрих подхватил поклажу, протянул руку старику, - не болей, береги себя…
- Да ты погодь, не спеши, послухай…, - старик закашлялся от волнения, - вон, вишь, на краю поселка по склону стоят пять бараков ? Так вот, там живут ссыльные из седьмого лесоучастка… тот самый Зиберт там бригадир… Живет он, правда, по вольному, то есть, не в бараке… Так вот, в бараке №3 ты и найдешь своих детишков, понял ?
- Да.
- Во-от. А в центре поселка – контора… Там и комендант… капитан Руслов… То ж, тип… Еще тот…
- Понял, спасибо…
- Только ты подумай, куды сначала пойдешь, - к нему или к своим… Тут так: - если сразу к своим, - он тут же узнает, гонцов немедля пришлет, а то и сам нагрянет… Ну, а если сначала к нему на ометку, может и оценит, ежлив настроение у него будет хорошее… Ну, давай, пусть хоть тебе повезет…
Старик, плотно сжав трясущиеся губы, плюхнулся в кошевку и рванул к поселку. Фридрих постоял минут пять для верности и зашагал в глубь ельника по проторенной тропе навстречу судьбе своей семьи. Он решил идти сначала, как и положено в таких случаях по инструкции, к коменданту на отметку.
… Срок возвращения на Алтай сократился на шесть суток ровно.
… Еще одна реплика с позволения моего оппонента… Трагедия немецкой нации имеет многогранные особенности, которые не испытывала, пожалуй, ни одна нация и народность Советского Союза… Достаточно вспомнить период с 1956 г. по 1965-й. Советские немцы подвергались морально-психологическому воздействию в основном со стороны ортодоксального населения. И опять я прихожу к мысли, что такое положение дел, такое проявление антинемецкого негатива закономерно по следующим причинам. Во-первых, советские люди словно "трезвели" от масштабов горя, принесенного минувшей войной. В период правления страной Н.С. Хрущевым они все чаще (в большей степени на бытовом уровне) возвращались к вопросу: - как могло наше государство допустить такую войну, с такими колоссальными жертвами, кто виноват в этом? Даже великая дружба с ГДР, очень активно популяризирующаяся в начале 60-х, не успокаивало... Будоражил сознание народа еще и такой факт, что в этот период (1956-1964) семьи без вести пропавших стали получать запоздалые "похоронки", официальные ответы о месте и обстоятельствах гибели родных, их наградные листы и т.п. Все это проходило, естественно, на глазах у спецпоселенцев немцев, которые сопереживали своим соседям, знакомым, коллегам по работе… Сопереживали…, но молча… Они точно знали, что в их сочувствии никто из русских, чье сознание и воображение и без того возбуждено, не нуждался… Более того, в такие моменты к русским очень активно в антинемецком негативе примыкали бывшие спецпоселенцы из поляков, прибалтийцев, не чурались даже и калмыки… Ну, а как вели себя Советские немцы? По разному… Основная часть терпела оскорбления и упреки, продолжали с прежним старанием и прилежностью трудиться на своих рабочих местах. Другие, (в основном это были представители молодого поколения) в периодических драках и стычках пытались переубедить обидчиков в том, что понятие "фашист" не совместимо с понятием "Советский немец". Надо заметить, что после подобных событий в уголовном или административном порядке преследовались участники неправового поведения только из числа немцев… А такие конфликты всегда приобретали внушительный резонанс в обществе, и не в пользу немца. Ну, а третьи – искали защиты у председателя сельского совета, в горсовете, в райкоме партии… Чиновники выслушивали, делали вид, что понимают оскорбленные чувства немца, но ничего не предпринимали, чтобы пресечь новую волну негатива со стороны русских, поляков и других наций, проживающих в местах спецпоселений вместе с ними. Это и понятно. Каждый чинуша знал, что здесь попахивает политикой. Ошибись он в разруливании конфликта на межнациональной основе, головы ему не сносить…
… Во-вторых, конец 50-х середины 60-х это тот период, когда дети спецпоселенцев немцев выросли, обзавелись семьями и стали на самостоятельный путь жизни, продолжая находиться в режиме ограничений конституционных прав. Но, вот что характерно: - большинство из них смогло получить образование не более 3-х, 5-ти, 7-ми классов. О качестве даже этого образования говорить не приходится. Что они могли получить качественного, если с владением русского оставались большие проблемы.. Нередки случаи, когда родители не отпускали в школу детей из-за того, что в зиму одеть их не было возможности. Рукоприкладство со стороны учителей и старшеклассников также было не редким…  Так или иначе, но на фоне новой волны антинемецкого негатива, отсутствия желания местных властей вовлечь данное поколение Советских немцев в общественную жизнь сел, поселков, деревень (это наиболее характерно для сельской местности) с новой силой возбудило в молодом поколении немцев убеждение второсортности. Более того, многие Советские немцы наладили связи со своими близкими, знакомыми, друзьями довоенного детства, живущими на территории ГДР, ФРГ. Молодое поколение лучше, чем кто-либо знало, что есть и другая жизнь, более благополучная и, главное, без притеснений со стороны власти по национальному признаку. К тому же в разгар холодной войны через бывших советских граждан по разным причинам оставшихся на территории Германии, поступала различная информация, которая недвусмысленно говорила Советским немцам, что есть смысл перебираться на историческую родину. С конца 60-х поток немцев, покидающих СССР начался… Я не говорю здесь о политической составляющей причин, я говорю о морально-психологическом дискомфорте в местах проживания, который не снижался, как, собственно, он продолжает иметь место быть до сегодняшнего дня… Поэтому, я осмелюсь утверждать, что современная Россия твердой поступью продолжает идти в фарватере Хрущевской и Брежневской внутренней национальной политики и не может (а, скорее, боится) вернуться к той самой правде о геноцидных функциях по отношению к немецкой нации в СССР. Доказательство? Пожалуйста: - Сейчас разрабатывается программа по увековечиванию памяти о труженниках тыла в годы войны. О вкладе Советских немцев-трудармейцев в дело победы над германским фашизмом – ни слова…

12.

… Тропа из глухого ельника вывела Фридриха к поселку неожиданно. Крайние дома Максаково упирались, в занесенными в сугроб толщей снега, огороды. Извиваясь между ними, тропа уперлась в одну единственную дорогу, которая тянулась к центру. "Все правильно, к конторе и придем… Странно, но в поселке никого не видно… Спят, что ли все ? И чего снег от своих хат не отбрасывают, весной, ведь, унесет дома талой водой !" Как только Фридрих вышел на поселковую дорогу, его тут же окружила большая стая разнопородных огромных псов. Он остановился, напрягся. Собаки своими мордами с обвисшими вокруг пасти сосульками, стали обнюхивать ноги, руки, вопрошающе и строго осматривая пришельца. "Жрать хотят черти… Наверное они приучились таким образом попрошайничать… Значит ходоков сюда много заявляется… Нате, подавитесь…" Фридрих кинул им оставшийся кусок хлеба. Пока они делили добычу по своей собачьей справедливости: - кто сильней, тот и съел, он продолжил путь… Контора расположилась на холмистом центре поселка. У коновязи около десятка подвод свидетельствовали тому, что начальство на месте. "Но мне нужен комендант, как его, - Руслов, кажется…" Фридрих вошел во внутрь. Из-за дверей многочисленных кабинетов слышалась бойкая работа пишущих машинок, приглушенные разговоры их обитателей.
- Скажите, а как найти коменданта, - спросил он у пробегавшей по коридору мимо женщины.
Та в свою очередь махнула рукой в сторону одной из дверей.
- Не видите что ль, написано же , - так же стремительно скрылась в кабинете…
Фридрих подошел к указанной двери с табличкой. "Черт, нет его, что ли ? И где его искать, время-то идет."
- Ну, и чего вы хотите, товарищ ?
Неожиданно Фридрих сзади услышал приглушенный голос. Оглянувшись, он увидел в военной, до боли знакомой форме человека. Поверх кителя накинута безрукавка из овчины, на ногах валенки с заправленными в них синих галифе, черные волосы гладко зачесаны назад, под мышкой черная, пухлая от бумаг, папка.
- Вы кто и откуда ?
Руслов оценивающим взглядом осматривал рослого, по всей видимости крепкого, сухопарого чужака. Покрытая мерзлым инеем фуфайка говорила о том, что этот  человек прошел длинный путь. Быстро тающий снег, с сапог струйками стекал на пол. Жесткий, но спокойный взгляд Фридриха настораживал Руслова. "На вольнопоселенца не похож. Среди лесных жителей такого не помню. По акценту – немец, это явно. Но они в этих местах, да и вообще по стране, - на спецучете и спецпоселении, соответственно, выезжать им запрещается… Странно, очень странно… Интересно, что и с какой целью этот верзила тут делает ?   Стоит и молчит… Странно и подозрительно…"
- Ну, слушаю вас, уважаемый, - нервное напряжение росло. Подобные явления со стороны спецпоселенцев совершенно не характерны…
- А, вы…, кто ? – выдержав паузу, сдержанно спросил Фридрих.
- А вам кто нужен ?
- Комендант…, капитан Руслов…
- Вот он, перед вами…, и дальше что ? – Руслов отступил на один шаг назад.
- Я приехал из Алтайского края. Пришел встать на учет. Семья моя тут у вас… нашлась. Вот, я и приехал за ней…
Тысячу раз Фридрих мысленно проговаривал то, о чем и как нужно будет разговаривать с властью при первой встрече. Важно, ведь, повести себя так, чтобы не навредить ни себе, ни детям с Елизаветой… Сейчас напрочь все вылетело из головы. Больно уж не похож этот Руслов на Шипуновских оперуполномоченных НКВД. С таким подозрительным взглядом этого хозяина судеб человеческих Фридрих с лагерных времен не встречался. Он, вдруг, физически, до мурашек на теле, ощутил, что именно сейчас остается один на один с человеком, в чьих руках все, даже его жизнь…
- На учет встать ? Странно…, - медленно проговорил комендант.
- Ну, что ж…, заходите, - разберемся с вашим "пожеланием"…
Привычными движениями Руслов открыл кабинет. Вошел. На столе включил свою знаменитую лампу. "Сегодня официальный день приема граждан. С утра перебывало человек пятнадцать, и все с одним и тем же вопросом: - когда отпустят домой ? Пошла волна слухов об освобождении от спецпоселений кулаков, вот и зачастили… А что он может им ответить ? Из Управления НКВД по г. Сыктывкар распорядительные документы почти всегда запаздывали. Раньше это было основным признаком того, что сроки поселения увеличивались. Не редки были в таких случаях явления самоубийств отчаявшихся и побеги… И за это оперуполномоченным приходилось отвечать головой… Попробуй тут проявить инициативу в виде напоминания об окончании тех или иных сроков… Попробуй заявить начальству, что у тебя к освобождающемуся нет претензий… Каким бы ни был из бывших, какой бы он вклад не вносил на трудовом фронте, претензии к нему всегда должны быть, ибо он – враг народа ! Теперь с этим, "добровольцем", похоже, будут новые проблемы, к которым не известно, как подступиться…" Руслов и так чувствовал, особенно в последнне время, недовольство начальника управления. Но, человек пред ним, и решать, что-то придется… И потом, откуда знать, что это за человек… А, вдруг, "засланный казачок" ? Такие "шутки" начальством тоже нередко практиковались. "Ладно, не будем драматизировать ситуацию… Что-то нервы сдавать стали…"
- Проходите, присаживайтесь… Слушаю вас.
Руслов достал папиросу, закурил и привычным методом в направленном свете стал изучать поведение этого необычного посетителя. Фридрих, повинуясь приглашению, вытер подошвы сапог о тряпку, направился к стулу, стоящему вечно на одном и том же месте в этом кабинете. Взявшись за спинку стула, попытался переместить его из яркого света от лампы. Прикрепленный к полу стул, затрещал. Фридрих не сразу понял причину, поднапрягся… Руслов поразился неуправляемой силе этого "добровольца".
- По-осторожней, товарищ, не надо ломать мебель…
Ничего не понявший, Фридрих сел на расшатанный в считанные секунды стул. Тут же привстал и, совершенно машинально, отвернул от себя лампу. Руслов опешил окончательно. Такого поведения он никак не ожидал. "Странный тип… Ну, ну – поглядим…"
- Я вас не вижу…, - как-то по обыденному произнес "доброволец", - скажите, а где моя семья ?
- Во-первых, - я не знаю о ком идет речь, во-вторых, - вы-то кто ?
Фридрих снова почувствовал предательскую, тупую боль в ноге. Сердце выскакивало из груди. Руки вспотели. Он совершенно забыл о заветных сопроводительных документах. Дрожащими пальцами стал расстегивать фуфайку. Пуговицы не поддавались, две из них оторвались и со звоном упали на  пол.
- Да, не волнуйтесь вы, - устало произнес Руслов, - как вас зовут ?
- Фридрих Готтлибович… Келлер, 1906 года рождения, трудармеец-поселенец, нахожусь на спецпоселении в Алтайском крае, Шипуновском районе… С 1942 года приписан в Шипуновской МТС, тракторист, - заученно выпалил Фридрих.
- Немец-спецпоселенец ?
- Да…
- Документы есть ?
Фридрих, наконец-то, справился с аккуратно сложенным свертком, вынул бумаги. Комендант внимательно и сдержанно наблюдал за телодвижениями "добровольца". "Странно… «Трудармеец-спецпоселенец…» Документы на руках, - значит, не беглый… Слава Богу, а то этого еще не хватало… Попробуй в одиночку сопроводи этого бугая… Ладно, посмотрим, что в этих бумажках…" Наступила долгая пауза. Фридрих, наконец-то, взял себя в руки, успокоился. Комендант внимательно рассматривал и предписание Бахолдиной и пропуск Татищева, не проявляя при этом никаких эмоций. "Сейчас все прочтет и поймет… Потом пойду искать своих… А иначе, чего тут воду толочь… Все и так должно быть ясно."
- Ну, что, я могу пойти и забрать детей и жену ? Мне ж нужно успеть вернуться к сроку, - нетерпение Фридриха брало верх…
- Вы имеете в виду Елизавету Васильевну Келер и четырех ее дочек.., э-э, кажется, если мне не изменяет память, - Веронику, Эрну, Розу и Анту ? Из 7-й бригады ?
- Йозеф еще, сынишка мой…, шесть лет ему сейчас, - торопливо напомнил Фридрих.
- Да-а, - неопределнно протянул Руслов, - а, откуда вам все это стало известно ?
- Я телеграмму получил от ее бригадира, Зиберта, кажется…
- Да-а ? Надо же ! И кто его уполномачивал, интересно, делать это ?
Фридриха словно током пробило ! Он понял, что возможно, именно сейчас подвел, похоже, честного и порядочного человека, наверное, спасшего его детей от голода и смерти !
- Послушайте, гражданин комендант, - Фридрих заторопился, - он тут не виноват совсем… Я, ведь, искал семью, в том числе и через Красный крест… А письмо я отправил жене… Ответить она не могла… До войны она совсем не говорила по-русски… Так что…
- Не вам, трудармеец Келлер, мне объяснять, что такого рода переписка запрещена спецпоселенцам. Он обязан был уведомить меня. Так ?
- Так…
- Ну, тогда в чем дело ? Ну, с этим мы еще разберемся… А вот то, что приходили запросы от разных инстанций по поводу нахождения Елизаветы Келлер, - это факт… Из чего я делаю вывод, что не врете…
- Гражданин капитан, - не губите невинного… И так уж крови достаточно…, - Фридрих снова тут же пожалел, что сорвалось с языка нежелательное рассуждение… "Черт, что я творю ?"
Руслов вскинул свой пристальный взгляд на "добровольца". Промолчал. Что-то его сдерживало от категоричных выводов. "Пока все совпадает. Только не понятно, о каком Йозефе он тут мне толдычит ?
- Если Елизавета Васильевна ваша жена, а это еще надо будет подтвердить, и четыре ее дочери – ваши дети, то никакого Йозефа при ней нет, и не было никогда… Это как вы объясните ?
- Как это не было ? Вы что такое говорите ? Я, что, по-вашему, - приехал сюда за тысячи километров врать ?
- Этого я не знаю, уважаемый… Вот и выясним сейчас…
Наступила угрожающая тишина. Комендант продолжал листать документы, но видно было, что он соображал, как поступить дальше… "Самое верное оставить его здесь у Шаповалова… И мне легче, и директору солидная подмога будет. А, главное, начальству по нутру… А этому трудармейцу деваться некуда, кроме как хорошо работать: - семью поднимать надо… Так то, оно так… Но, тут в его бумагах, Предписание Депутата Верховного Совета СССР…, Бахолдиной, кажется…  Нынче на депутатский корпус органы свое влияние особо не распыляют… Это видно по всему… Времена меняются."  Руслов мучился, - ну, не чувствовал он к "добровольцу" обычной предубежденности…
- Значит, так, товарищ Келлер… Сейчас вы напишите на мое имя официальное заявление о цели вашего прибытия. К нему я приколю данные документы, отправлю в Управление НКВД г. Сыктывкар. Получим ответ, тогда и будем решать…
- И что будет ?
- Ну, что-что… Процентов на девяносто вас оставят здесь, с семьей…, если подтвердится, что она ваша… Будете тут работать и жить… Не захотите жить в бараке, снимете домишко, благо их тут заброшенных достаточно… Трактористы и тут нужны, и не только… трактористы…
- Да, как же это ?! Ведь, если я не вернусь в МТС, меня привлекут… к каторге !
- Послушайте, Келлер ! – Руслов повысил голос, - считайте, что вас уже привлекли… Тут и есть то самое место, - комендант стал нервничать от того, что вся его аргументация не имеет успеха, - все, разговор окончен…, придете через неделю в это же самое время… Ответ получите. А пока, вот тут распишитесь в книге учета… Та-ак, хорошо… Ну, и каракули у вас ! Вы, что, писать не умеете ?
- Не умею, - ответил поникшим голосом Фридрих…
Руслов взял ручку и собственноручно стал писать заявление от имени трудармейца Келлер.
- Распишитесь вот тут: "С моих слов записано верно."  Все. А теперь идите… Знаете где живет ваша семья ?
- Найду…


х х х

… Генрих Генрихович в последнее время стал чувствовать себя плохо. Сердце работало с перебоями. Мучала одышка. Слабость притупляла мысль и желания. А мотаться с деляны до сплава не хватало уже сил. То ли переменчивая погода, то ли безисходность своего существования подтачивала, срок-то подходил к концу. А куда деваться из этого опостылевшего места, не знал. В Саратовской губернии его уже никто и не помнит, да и не ждет. И потом, кто ему разрешит вернуться в родные места ? Хотя, там оставались дальние родственники… Но, разве ж они захотят приютить старика, тем более ссыльного, как врага народа ? Да и Республики уже пять лет, как не существует… Так что, даже если и случится чудо – разрешат на Волгу вернуться, - подводить своим присутствием никого не следует… "Да-а, чем дальше живешь, тем сложнее осмысливать свое будущее.. А есть ли оно вообще, будущее-то ?" Впервые, на седьмом десятке лет своей поруганной жизни, он почувствовал себя ничтожеством… Он, ведь, помнит случайно подслушанный разговор Руслова с Шаповаловым: - "…одно из спасений от морок с больными, которые не могут выходить на работу – их естественная смерть. Нет человека, – нет проблем… Новых, более здоровых, пришлют…" Зиберт часто размышлял: - "а стоило ли давать телеграмму мужу Елизаветы ? Приедет мужик, а его тут захомутают… Пока будут разбираться что делать с ним, пройдет время, а там и он никому не нужен станет… Хотя, кто знает, ему все равно будет легче: - дети и жена все-таки рядом… Ну, за самоуправство с моей стороны не боюсь: - терять уже нечего…" Тут еще навалилась другая проблема. Местные рабочие открытым текстом отказывались выходить на работу. Река стоит, чего, мол, пуп рвать, - один хрен ничего не заработаешь… Лучше на рынке потолкаться, может что и выгорит… свое, хоть, и небольшое хозяйство, но прибыль, какую-никакую, приносит ! И потом, подрастающие дети рвутся в город, учиться хотят, да и заработки там все ж по-стабильнее. И как эти проблемы решать уставшему и больному ссыльному немцу, врагу народа ? "Нет, выход мне будет оставлен только один: - расстрелять, не расстреляют, а вот отдать Богу душу, придется здесь… Всем от этого будет только лучше…"
… К вечеру Генрих Генрихович собрался навестить свою работницу Елизавету Келер. График на январь 47-го надо составлять. Необходимо посмотреть, на что она способна сейчас, да и деньги последние отдать… "А то, не дай Бог, что со мной…"

х х х

… Бараки спецпоселенцев располагались на краю поселка. Их Фридрих обнаружил без труда. Стоят на пригорке, как прыщи на теле: - не ухоженные, по самую крышу заваленные снегом. Входы в них схожи с волчьими лазами в лежбище. Единственным признаком, что в них есть хоть какая-то жизнь – дым из разваливающихся труб. На задворках бараков огромная куча шлака в перемежку с помоями… Не смотря на мороз, специфическая вонь устойчиво распространялась в округе. "Да тут даже скотина не выживет…" Фридрих оторопело и с тревогой в душе смотрел на эти адовы жилища. Ужас!.. И это ВСЕ придумано человеком, у которого тоже есть МАТЬ, есть ДЕТИ, который тоже их любит и жалеет !" Начала болеть голова, тошнота подкатила ком под горло. Слезы наворачивались сами собой… Фридрих стоял и боялся сделать последний шаг. Он боялся увидеть там внутри то, что рисовало его воображение. Он, ведь, тоже все эти годы был определен в режим ! И на детишек немецких в поселениях насмотрелся… Тяжело, конечно, живется им…, но, чтобы лицезреть на ТАКИЕ условия быта – нужно иметь очень крепкие нервы и каменное сердце ! Но, что же делать, надо у кого-нибудь спросить о своих… Словно по команде из бараков вышли, укутанные чем попало, мужики с пилами и топорами на плечах. Усаживались они в сани подъехавших подвод. Фридрих понял, что это бригада лесоповальщиков, спешащая в ночную авральную смену. Другая группа людей, в основном женщины и старики, упрятанные в не менее рваную одежду, на ходу укутываясь тряпками вместо шалей поверх шапок, пошли вниз к реке. "Сплавщики" – определил он, - "и какой к черту тут может быть сплав: - река стоит под метровым льдом…" Фридриху еще предстояло понять и оценить, как эти изможденные женщины тягали бревна к полынье, сбрасывая их в нее, сами, зачастую, падали в ледяную воду вместе с бревнами…
- Я, гляжу, ты не местный ? Ищешь кого, иль как ?
Фридрих вздрогнул от неожиданности. Он не заметил, как к нему подошла женщина, на вид средних лет. Висящее на согнутой в локте помойное ведро, истрепанная и основательно изношенная одежда, говорила о том, что она из этих бараков.
- Да, ищу… Вы случайно не знаете Елизавету Келер ? Пятеро ребятишек с ней…
Женщина так пристально посмотрела на Фридриха, что ему стало не по себе. В ее глазах застыли и сострадание, жалость и радость одновременно. Поставив ведро, она сделала шаг к нему навстречу и осторожно коснулась его руки.
- Что ?! С ними плохо, да ? – Фридрих машинально перешел на немецкий язык, - что молчите, говорите уже !
Самообладание покидало. Русский язык вылетел из головы, и он мучительно вспоминал, как объясниться с ней так, чтобы она поняла его…
- Пойдем, - спокойно произнесла спасительница, и быстрым шагом, почти бегом, направилась к одному из бараков.
Ноги Фридриха буд-то вязли в болоте… Боль в левой проснулась опять. Он с трудом двинулся за ней. Пелена перед глазами рассеилась, но он потерял ее из виду… Так и стоял, растерянный и подавленный… Через мгновение из черной дыры барака четверо ребятишек, развивая на бегу полы, не то пальто, не то драных, не по росту подогнанных фуфаек, мчались в направлении Фридриха. В этих оборванцах он не сразу признал своих дочек… Вероника с Эрной, с раскрытыми объятиями бросились в распахнутые руки Фридриха. Роза с Антой, подбежав следом за старшими сестрами, остановились, ожидая своей очереди обнять отца… Фридрих, став на колени, взгреб всех четверых и целовал, целовал, целовал… Все, о чем он мечтал, о чем страдал, о чем мучился нудными ночами, что помогало ему сохранять стержень жизни, там в лагере, - было, наконец-то, в его руках! В одну секунду в памяти пронеслась жизнь в трудовой армии: - невыносимый голод с неисчислимыми смертями товарищей, каторжный труд, многочисленные риски погибнуть где угодно и от чего угодно, боль и страдания за своих родных, разбросанных не известно где… А теперь он явно ощутил, что все пережитое казалось банальной суетой! ОН – по-прежнему -сильный и крепкий хозяин своей семьи, привыкший к тому, что в роду Келер детей и женщин всегда окружала забота, защита и дедовская любовь ! На этом стоял, а теперь, он знал абсолютно точно, и будет стоять их родовой закон...
- А мамка где ? Йозеф ? – Фридрих еле выдавил из себя вопрос.
Вероника и Анта взяли его за руки и потянули в барак. Эту трогательную сцену встречи наблюдали с десяток мужиков и женщин, которые выходили на работу. Никто не проронил ни слова… Наверное, каждый из них в глубине души если не порадовался за этих ребятишек, то позавидовал… Такие моменты им наблюдать в последние лет пятнадцать не приходилось, да они и мечтать об этом не смели… Фридрих никого не замечал…
- Йозеф и мамка где, дети ?
- Пойдем, папа…, все там…, - совершенно по-взрослому Вероника подтолкнула отца ко входу.
"Езус, Мария ! Как же вы повзрослели, дочки мои !" – мелькнула мысль.
… Войдя через завешенный рогожей проем, Фридрих очутился в длинном помещении с многочисленными кроватями, с огромной буржуйкой посредине, у которой возилось несколько человек, загружая ее дровами и углем. Первое, что бросилось в глаза Фридриху, - чистота и порядок ! Пустые кровати аккуратно застелены, хозяева, видимо, ушли на деляну. На окнах, сквозь которые почти не пробивался свет с улицы, висели плохенькие, но чистые занавески. Фридрих мучительно пытался сразу увидеть и сына и жену, но ничего не получалось. Все жильцы, похожие друг на друга, молча смотрели на вошедшего. Замешкавшегося Фридриха Эрна повела в середину барака… "Да где же Лиза? Они, что тут без матери живут ?" – воображение разрушало последние остатки терпения… Взгляд его уперся на ту женщину, которая его встретила на улице, а потом потерявшаяся из виду. Она стояла и улыбалась, прикрыв рот рукой, платок ее сполз на плечи, оголив абсолютно седую голову… Рядом сидела на кровати…, О, Господь !… Да это же ЕГО Лиза !! Фридрих медленно положил на пол свою поклажу и опустился на колени перед кроватью… Осторожно взял голову самого дорогого человека в свои огромные ладони и широко раскрытыми глазами стал разглядывать до боли знакомые черты лица… Слова застряли в горле. От жалости и страдания перехватило дыхание…
- Лиза ! Родная… Это ты ?
Фридрих перестал слышать шум в бараке, он только чувствовал ЕЕ дыхание и разгоряченное тело…
- Как же долго я ждала тебя…, Фридрих… Как же долго ты не шел… Где же ты был…, так долго…
Ее глаза закрылись, крупные слезы упали на руки Фридриха… Он никогда раньше не видел, как она плачет, никогда !… В немецкой семье никто и никогда не слышал плачь женщины. Она знает, что в семью ее приводит только любящий мужчина… Он всему голова, он за все в ответе… 
- Мама, не плачь, - Анта с Розой обхватили ее за плечи, - папка наш вот и приехал, - не плачь…, тебе же нельзя…
Так, обнявшись, они и сидели… Елизавета Васильевна, казалось, уснула в этих крепких руках… Потом она слегка отстранила руки Фридриха, поправила платок и, опустив голову, молчала…
- Лиза, - осторожно и тихо обратился к ней Фридрих, - а где наш… сын ?
Страшный вопрос ! Это он понял и, наверное, сейчас прозвучит не менее страшный ответ… Но Лиза, тяжело вздохнув, с трудом поднялась. С укутанных, распухших и обмороженных ног, свалился ватник. Осмотревшись, она поманила к себе Веронику.
- Дочка, приготовь что-нибудь… Отца покормить надо…
Только сейчас Фридрих вспомнил о своей поклаже. Торопливо развязав мешок, выложил на кровать сухари и… сахар ! Дети мгновенно окружили заветную горку сладостей и без отрыва глядели на нее…
- Не трогайте, сейчас заварю чай, тогда и покушаем, - властно и по-хозяйски распорядилась Вероника, - Эрна, пойдем поможешь...
Фридрих, наблюдая сцену, понял, что авторитет старшей дочери основательный. Слушали ее все беспрекословно. Елизавета продолжала молчать... Фридрих ее не торопил. Он все понимал… Через некоторое время  Вероника с Эрной поставили на тумбочку наполненные миски с супом и чайник. Девчонки вопросительно смотрели на старшую сестру, ждали, когда получат разрешения на еду.
- Сначала суп, потом только чай, понятно ? В этот раз сестренки что-то не спешили выполнять указания, их взоры были устремлены на сахар…
- Ешь, Фридрих, устал, наверное, с дороги… Я тебе все расскажу… Ешь…
Вероника "сдалась" под напором просящих глаз сестренок, и они набросились на чай с сахаром и сухарями. Фридрих заворожено смотрел на детей… Ради этого счастливого момента, когда ТВОИ дети, долго голодавшие, уплетают в волю сахар и сухари, собирающиеся ТОБОЙ кусочек к кусочку, отказывая себе во всем – стоило выжить, стоило все вытерпеть, все преодолеть ! И нет ничего важней для него, от ныне и на всю оставшуюся жизнь величавей благородной миссии: - кормить семью до сыта !
… Поздний вечер подкрался незаметно. Насытившись, дети улеглись. Роза с Антой устроились на одной кровати, освободив тем самым место для отца, Эрна с Вероникой – на другой, любезно предоставленной соседкой, ушедшей в ночную… В бараке установилась тишина. Жильцы, свободные от ночной смены, угомонились, закончив решать свои мелкие бытовые вопросы. …Событие, которое произошло в жизни их соседки, конечно же, всех взволновало. До сих пор они верили только в одну возможную реальность – возвращение домой после окончания сроков. Правда, большинство из них были репатрианты, и знать свои сроки поселения они не могли… Жили надеждой на перемены. И вот, у них на глазах произошло немыслимое чудо: семья Елизаветы воссоединилась… Теперь каждый для себя окончательно уверовал в то, что есть смысл надеяться и добиваться освобождения… Таков рецепт жизни, который предложила Великая держава – победительница коричневой чумы 20-го века своим гражданам из числа Советских немцев ! Определив именно такую судьбу для этих совершенно беспомощных, и абсолютно бесправных, не понимающих причин такого скотского существования, страна успокоилась с чувством выполненного долга !

х х х

… Елизавета продолжала молча сидеть на своей кровати и держать мозолистые руки своего мужа, надежды и опоры в ее жизни. Все эти годы она ни на долю секунды не допускала мысли, что он не вернется к ним и не спасет… И вот он рядом, огромный и по-прежнему сильный… Но, она каждым нервом чувствовала, что Фридрих терпеливо ждет от нее известий о сыне, родителях… Она очень хорошо помнит, как Фридрих добивался от нее рождения сына. Она помнит все… Потушив лампу, Лиза начала свой долгий рассказ… Фридрих, обхватив руками голову, слушал молча, не перебивал… Таких масштабов разрушения семьи он не предполагал: Мать и дочка сестры Магдалены похоронены не известно где под железной дорогой, подгоняемые окриками конвойных… Сестра с детьми высажены по дороге из Германии… Где они теперь, не известно… С кем из них остался отец ? Или его вообще выбросили где-то одного ? Что может он один в тайге или шахте ? Ему ж скоро семьдесят лет… Ни слуху, ни духу о братьях Иосифе и Петере… Могилы Иоганеса тоже не видел… Там в лагере, никто никогда не видел мест захоронений ни родных, ни друзей, ни земляков… Сын Йозеф… Сердце не слушалось той мысли, что это малое дитя могло погибнуть от бомб в развалинах больницы… Не может этого быть ! Это уже слишком ! Вот и Лиза все время говорит о нем в настоящем времени, повторяет одно и тоже: - ОН жив и ЕГО нужно искать срочно ! Он, ведь, совсем еще маленький… Как ОН там сейчас один, голодный и без матери ? Для нее словно не существовало расстояния между Германией и Максаково. Если бы разрешили, она прямо сейчас поехала бы за ним, прямо сейчас ! Она даже стала требовать, чтобы Фридрих немедленно шел к Шаповалову за разрешением выехать в Германию за Йозефом… Она бы нашла его, место то она не забудет до конца жизни своей, а дочери бы пока остались с отцом…  Она не понимала того, что не возвращаться на Алтай Фридрих не может, иначе его упекут снова в трудармию и тогда… Она вообще ничего не понимала из того, что в стране теперь совсем другая жизнь, жестокая и циничная !… Под утро, уставшая и окончательно выбившаяся из сил, Елизавета уснула…
 
х х х

…Фридрих вышел из барака. Морозный воздух вернул его сознание в здравомыслящее состояние. Такого поворота судьбы в его семье, семьях братьев и сестер он не предполагал. Он даже почувствовал некий стыд от того, что все эти годы испытал несоизмеримо меньшее горе и страдания, чем его близкие и родные… Но, что делать, надо все пережить, терпеть, терпеть, и еще раз терпеть… Детей надо спасать, причем, немедленно… Уже через час они запросят есть. Отдышавшись немного, он решил: - "Надо закупить продуктов и одежды. Мороз-то, вон, какой ! А потом видно будет, главное, накормить ! Мысли о возвращении на Алтай в срок, как бы ушли на второй план.  Возвращаясь в барак, Фридрих застал ребятишек проснувшимися. Вероника с Эрной суетились около топки, разогревая недопитый вечерний чай. Лиза растирала еловым отваром ноги. Она ожидала очередного прихода бригадира. Надо выходить на работу. Что делать, жаль этого старика, он в последнее время заметно сдал… Стал жаловаться на здоровье. Приближающееся освобождение от спецконтроля его не вдохновляло, чего Лиза никак понять не могла. Ведь, жить стоит даже от мысли, что появиться возможность покинуть эти опостылевшие места.
- Вероника, ты что сейчас собираешься делать ? – поинтересовался Фридрих, - пойдем со мною на рынок ваш, поможешь мне…
- Пойдем, папа…
Вероника мгновенно поняла мысль и цель отца. Собралась быстро.
- Эрна, покорми маму и сестер, а мы сейчас придем.
…Самое памятное для Вероники, оставшееся на всю жизнь, - впечатление от ощущения близости родного отца… Его уверенные решения с первых секунд появления в семье раз и навсегда улетучили все сомнения в благополучном исходе в будущей жизни. Ничего теперь им не страшно, ни голод, ни каторжная работа за копейки, ни вредные и страшные начальники… Теперь все станет, как раньше: - спокойствие и защита…

х х х

… Зиберт пришел, когда Фридрих с дочерью спешно удалились в поселок. По глазам Елизаветы Васильевны он понял, что в ее жизни произошло то, о чем она мечтала все последние годы.
- Ну, вот и славно…, вот и славно ! Ладно, я гляжу, - рассчитывать на тебя смысла теперь уж нет, - больше с удовлетворением, чем с сожалением произнес он, - ну, а где хозяин-то ?
- Зачем ? – вдруг забеспокоилась Елизавета…
- Ты чего испугалась ? Так просто…, поговорим. Он, ведь, местных порядков не знает, да и вообще...
- На рынок они с Вероникой ушли, придут скоро… Подождите.
- Ладно, вот забери остатки денег… Вечером загляну еще…
… Целый день Фридрих обихаживал своих детей и жену: - купил всем новые ватники, продукты, постельное белье. Вероника уговорила банщиков о разрешении помыться отцу. Суетясь вокруг своей семьи, Фридрих только сейчас ощутил себя полноценным человеком. Ничто так не возвышало его перед любыми жизненными обстоятельствами, как чувство человека, знающего, что ты кому-то очень нужен, и на тебя надеются, тебе верят ! …Так шло, а вернее, мучительно тянулось время. Надежда на то, что через несколько дней он получит разрешение на выезд обратно на Алтай, грела и вдохновляла. Долгими вечерами Лиза рассказывала, как они выживали под Германцем в Маринске, как росли дети… И каждый раз, когда она касалась жизни Йозефа, начинала плакать… Каждый раз задавала одни и те же вопросы: - почему такое произошло, за что малыш должен страдать в теперешней такой жизни ? Почему никому нет дела до поисков сына ? Ведь, там, откуда их вывозили, стояли наши войска… Даже Германцы, когда угоняли в Германию, и то обещали, что найдут и вернут мужей, дадут жилье, дадут работу… А наши ? Загнали, как скотов в вагоны, ничего не обещая, кроме расстрела, - если что… Толком не кормили и не кормят до сих пор… Сколько смертей повидала, уму не постижимо ! Да, хоть бы, семьи не разбивали, а то, ведь, детей отбирали от родителей, братьев от сестер… "Что это такое, Фридрих ? Почему так перевернулся мир ? Пусть мы в чем-то виноваты перед властью, но дети-то ! Они здесь при чем ?"
Фридрих, слушая эти бесконечные вопросы жены, однажды твердо сказал:
- Вот что, Лиза, давай на эти темы с тобой больше говорить не будем. Нигде и никогда. Даже между собой. Приедем на место, там мы с тобой начнем жить с начала… Земля там хорошая, люди меня знают, уважают… теперь. Зарабатывать я буду хорошо. Не пропадем… Дети подросли, слава Деве Марии, - уже легче… Хорошо ?
Елизавета, привыкшая к тому, что слово Фридриха никогда не расходилось с делом, облегченно-горестно вздохнула…
- А вообще-то, Лиза, скажу тебе так: - наше с тобой горе, если честно сказать, на много меньшее, чем у русских. Там в каждой семье погибшие, пропавшие без вести и дети, и мужья, братья и сестра… В каждой ! И голодали они не меньше нашего… И работали практически бесплатно.
- Наверно так, Фридрих… Но они-то, все ж, - дома… А мы ?
- И мы свой дом построим. И мы найдем родных, соберем всех вместе… А Йозефа мы тоже найдем…, я тебе обещаю. Ты веришь мне ?
- Правда, Фридрих ?
- Правда, родная…

х х х

… В один из вечеров Фридрих подрядился наколоть дров для барачной голландки и оказать помощь дежурным истопникам – женщинам… Чурки разлетались, как игрушки в разные стороны от сильных и точно выверенных ударов колуном. Истопницы еле успевали собирать поленицы, восхищались удалью Лизиного мужика. За пару часов все напиленные чурки были превращены в огромную груду колотых поленьев. Фридрих растегнул фуфайку, от разгоряченного тела шел пар. В руках приятная усталость…
- Да-а, лихо работаете, Фридрих Готтлибович, лихо, ничего не скажешь… Видать с топором не впервой дело имеешь, - услышал он немецкую речь стоящего недалеко от места работы пожилого человека, - нашим доходягам эту горку колоть бы пришлось пару недель, это если силенок хватит… Зиберт Генрих Генрихович, бригадир 7-й бригады, - протянув руку для приветствия, бригадир приподнял измятую шапку, слегка галантно наклонившись…
- Зиберт ? Так это вы мне телеграмму присылали ?
Фридрих не смог скрыть ни удивления, ни горечи от того, что совсем недавно, по всей видимости, подвел этого человека…
- Очень рад тебя видеть… Детишки с Лизой, вижу, рады безмерно, - суховато и сдержанно отреагировал бригадир, - ну, ладно, я, собственно, за тобой директором послан… Увидеться хочет, если ты не возражаешь, конечно…
- Зачем ? – с тревогой спросил Фридрих.
- Вместе пойдем… Тебе сейчас не надо демонстрировать свой нрав… Дмитрий Семенович, хоть и не имеет к тебе пока никакого отношения, но… - Зиберт многозначительно выдержал паузу, - надо сходить, поговорить…
- Что значит – пока…
- А ты не понимаешь ?
Фридрих сразу почувствовал, что с мнением этого человека надо считаться. Он прекрасно понимал, что другой бы на его месте и близко не оказался около проблемы Елизаветы и детей… И потом, до понедельника еще два дня, и не факт, что разрешение на выезд придет.
- Хорошо. Я только предупрежу жену…
- Не надо, я уже им сказал, что скоро придешь… домой…
Шли молча. Фридрих чувствовал желание Зиберта поговорить, но по приобретенной привычке с малознакомым человеком первым на контакт никогда не шел. Понял это и бригадир, однако счел не нужным следовать неписаному закону лагерников… Благо одинокая тропа и вечерние сумерки способствовали откровенному и безопасному общению.
- Вот что, Фридрих Готтлибович, тебя будут "обрабатывать", чтобы остаться здесь, золотые горы обещать станут. Молчи, и не горячись. Слушай молча. Ничего не подписывай ! Ну, а если в угол загонят, требуй время, чтобы подумать, посоветоваться с женой… А там, глядишь, и разрешение на выезд придет… Лиза твоя серьезно больна… Насмотрелся, знаю… Так что, здесь ты ее не вытянешь… Думай, как сделать так, чтобы уехать от сюда туда, где ты сам прижился, где люди тебя признали… А власть…, власть, она везде одинакова… Люди только разные…Ты понял, что я говорю?
Фридрих остановился, как вкопанный. К таким особенностям поведения как, думать одно, говорить о другом, подразумевая третье, - он готов не был… Для этого теперь нужен другой навык, другой жизненный опыт, другое терпение, другая выдержка... Тут нужен другой ум, другая совесть... Тут родиться нужно заново, иметь других родителей и другое воспитание... Здесь нужно искать черную кошку в темном углу... Фридрих вплотную подошел к бригадиру и пристально посмотрел ему в глаза… Генрих Генрихович взгляда не отвел.

х х х

… Директор сидел в кабинете один, углубившись в чтение каких-то бумаг. Окна зашторены. В помещении чувствовался устойчивый запах хвои. У него только что закончилось совещание с рабочим людом… Вечерние сумерки сгущались под крепчающим морозом. "Вовремя я нарубил дров… Тепло, значит, будет ребятишкам" – Фридрих машинально отметил для себя мысль, которая не имела никакого отношения к будущей теме разговора… А Дмимтрию Семеновичу было над чем ломать голову. "Годовой баланс не стыковался. Деньги, отпущенные на производство никак не окупались добычей и сплавом леса… А что сделаешь, такой лютой и снежной зимы даже старики не припомнят… Полынья и та покрылась ! Местных мужиков на деляны все сложней выгонять. Перестал народ бояться. Так и норовят в город перебраться, а то и вообще съехать за Урал... А спецпоселенцы... С них и раньше-то толку не было особого... Так кулаков освобождать начали, прибалтов тоже... А немцы... Немцы, вернее -–немки, мрут, как мухи, болеют через одну… Заболеешь тут. Жрать-то нечего. Вот, только обещанием за хорошую работу ускорить освобождение, и можно заманить на деляну, да куском хлеба… Разве ж на такой организации труда далеко уедешь ? Ладно бы техника была, да специалисты к ней… Даже если и пришлют ее, как обещают в управлении, вроде уже и отгружают с десяток тягачей, да только кому на них работать-то ? Молодежь, пришедшая с фронта, скоренько осели в Сыктывкаре, а то и по-далее, а стариков от своих подворьев не оторвешь… Сколько ж можно говорить, что пора в лесопроизводстве уходить от ГУЛАГовских методов организации труда ! Мне нужны не поселенцы, а работники, заинтересованные в нем… Развивать нужно сопутствующие производства, глядишь, и народ сюда сам потянется. Зарабатывать начнут. А я чем занимаюсь ? Похоронами больше… На последнем партактиве мне однозначно намекнули, что не надо умничать ! Партия и без меня знает, каким образом развивать отрасль… Сегодня намекают, а завтра что ? Партия знает… А я что, - не партия ? Она знает, а я нет ? Так что ли ?" Шаповалов бросил карандаш в кучу бумаг. Встал. В дверь постучали.
- Да, входите…, а-а, Зиберт, ну что, привел ?
Фридрих втиснулся в узкую дверь директорского кабинета, сел на один из стульев, стоящих вдоль "Т"- образного стола. Шаповалов с интересом стал разглядывать пришедшего. Что-то необычное было в нем. Кряжистое и основательное. Сложенные перед собой на столе руки, сжаты в общий кулак. Выражение лица сосредоточенное и напряженное. Взгляд прямой. Это был вид человека, знающего себе цену…
- Ну, что скажете, товарищ…, э-э, - директор заглянул в одну из бумаг, - товарищ Келлер ?
- Ничего.
- ? ? ?
- Тогда чего пришли ?
Фридрих оглянулся на Зиберта, тот в свою очередь, поднеся ко рту кулак, кашлянул… Фридрих перевел недоуменный взгляд на Шаповалова.
- У коменданта были ? А, да, конечно, сегодня докладывали о вас…, - директор почувствовал легкое раздражение от того, что этот посетитель, чувствуется, не так прост, и разговаривать с ним привычным манерами не получится…
- Значит так, товарищ Келлер, решение мое такое: - учитывая то обстоятельство, что ваша семья числится на спецпоселении в моем хозяйстве, отпускать их у меня полномочий нет, поэтому, вас сначала прикомандируем, а потом оформим ваше поселение. Работой будете обеспечены по специальности. Технических работников у нас крайне не хватает. Заработки у них неплохие… С жильем тоже не проблема, тем более для вас, механизатора… Генрих Генрихович введет в курс дела, поможет обустроиться…
На лице Фридриха не дернулся ни один мускул. Зиберт молчал, слышно было его хриплое прерывистое дыхание. Громко тикали настенные часы, и только торжествующий взгляд "вождя народов" смотрел с портрета на все происходящее одобрительно. Шаповалов ждал желаемого ответа…
- Ну, какая вам разница, товарищ Келлер, где находиться на спецпоселении ? Так, хоть, семья рядом… И потом, учтите, вы же под законом, и не мне вам объяснять, что может вас ожидать в случае его нарушения, так ведь ?
Зиберт снова закашлялся, разряжая все растущее напряжение. Он ясно видел, что сейчас может произойти все, что угодно… Ведь, от такой идиотской аргументации у любого, даже самого здравомыслящего человека, лопнут последние нервы… Фридрих медленно снял руки со стола, выпрямился, разгибая спину, и… неожиданно усмехнулся…
- Что, товарищ директор, так плохи дела в хозяйстве ?
Дмитрий Семенович давно уже понял, что с этого и надо было начинать разговор… Усталость давила, но отступать в своей аргументации не хотел, да и поздно уже дергаться. Этот специалист хозяйству крайне нужен…
- Плохи, Фридрих Готтлибович, да и время нынешнее, особенно для вас, немцев, далеко от, мягко говоря, нормального…
Фридрих опустил голову, покачал ею из стороны в сторону, словно утверждая что-то для себя. Эту реакцию директор так же понять не смог. Снова воцарилась тишина…
- Ладно, товарищ директор, дней пять я подумаю… Посмотрю, что, да как… Если решу что-нибудь, сам приду…
Фридрих поднялся и направился к выходу. Взявшись за ручку двери, остановился, подумал о чем-то, вернулся к столу.
- Знаете, товарищ директор, сегодня всем трудно: - и русским, и немцам, и калмыкам – всем ! Да, только я знаю, что имею право, хоть раз пожить по-человечески. И для этого я сделаю все… Остановить меня может только смерть… Если для кого-то война закончилась, для меня – нет… Вот найду сына, брошенного нашими… в Германии, подниму на ноги дочерей, вылечу жену, которая у вас тут доведена до нечеловеческого облика, соберу своих сестер, братьев, раскиданных не известно где, найду отца-старика и дам ему возможность, хотя бы умереть по-человечески, а не так, как моя мать: - выбросили где-то у железной дороги и закопали, - вот тогда и закончится для меня война, - ровный, приглушенный, но твердый голос Фридриха, звучал, как колокол в набат, - а я грехи всех немцев своей работой за годы войны уже отмолил… И дальше молить буду.
Шаповалов в этот раз ответил тоном искреннего человека.
- Ваше право на человеческую жизнь я отнимать не собираюсь, Фридрих Готтлибович, только возможности у вас крайне ограничены… Не спешите делать опрометчивые поступки, подумайте над моими словами, что б потом жалеть не пришлось…
Фридрих размашистым шагом шел к баракам. Полы фуфайки развивались. Он напрочь забыл о Зиберте, который не поспевал за ним.
- Да, подожди ты, - задыхаясь, крикнул Зиберт.
Фридрих резко остановился, застегнув одежду, пошел навстречу Генриху…
- Все правильно… Обозначил свою позицию… Пусть знают… Только на Семеныча не держи зла, он такая же пыль, как и мы с тобой…
Фридрих стоял и смотрел себе под ноги. Потом обнял старика.
- Спасибо тебе, Генрих, за детей моих, за Лизу… Слушай, закончится твой срок, - давай ко мне на Алтай, а ? Рядом со мной не пропадешь там… А с твоим-то опытом работы, тебя с руками оторвут…
- Дожить еще надо, Фридрих…, плох я стал совсем…
Начавшийся кашель прервал его слова. А сказать этому доброму, сильному, главное, надежному человеку, хотелось многое…
- Ладно, иди, а то заждались тебя твои… А мне рано вставать… Иди…
… В очередной раз Фридрих убедился, что в его дальнейшей жизни будет не так все просто. Еще ни единожды придется доказывать свое право жить по-человечески: - кормить семью, свободно работать там, где он может получать удовлетворение, растить детей и ждать внуков… Еще ни единожды ! Одно тяготило его: - где найти те силы и терпение, которые бы не дали сделать роковых ошибок, где найти нужные слова, чтобы убеждать всяких председателей, директоров, комендантов, депутатов разных мастей, милиционеров, и еще черт знает кого, не навредив семье ? А может не стоит об этом думать каждую секунду ? Кому нужны эти доводы, кому нужны его стремления и желания ? Самое страшное, что успел понять Фридрих: - в этой стране нужно иметь у рабочего станка, в поле, в шахте, на руднике, на лесоповале – несвободного немца, без рода и памяти, без желаний, без своего Бога… "Помнится, когда в конце 20-х годов в село пришли уполномоченные агитировать за образование колхозов, они, почему-то, все время нас, простых крестьян, называли батраками. Хватит, мол, горбатиться на кулаков, пора распоряжаться землей самим… Действительно, до колхоза, на того же Шульца, работать приходилось от зари до зари… Ну, так жили же ! Голоду не знали. Нас, детей, восемь человек у отца было. Все выросли, поженились, обустроились, свои дети пошли… А что теперь ? А, теперь, я и рядом не могу стоять с теми "батраками" ! Я вообще не могу стоять ни в каком ряду…, кроме лагерного !"
… Размышляя над сложившейся ситуацией, Фридрих не заметил, как пришла глубокая ночь. Лиза спокойно спала. Дети, уткнувшись носами, видели, наверное, в снах свои мечты… В барак возвращалась дневная смена с участков. Пузатая буржуйка гудела от смоляных поленьев. Ее тепло грело души этих беззащитных изгоев рода человеческого…

х х х

… Заканчивалась вторая неделя пребывания Фридриха в Максаковском рейде. Удовлетворение от того, что он своими руками обеспечил семье минимум условий выживания, улетучивалось, как таежный туман. Деньги-то заканчивались… За декабрь Елизавета получила копейки, на которые можно было купить разве что пару щепоток чая. Здоровье Лизы улучшилось, она стала ходить. Рвалась на работу. "Помрем, ведь, с голоду!" – все чаще поговаривала она. Фридрих изнемогал от беспомощности, но своих страданий не показывал… Прошедший новый год для бараковцев остался незамеченным. Какой смысл считать время, когда ты тут на вечном поселении ?
… Не было спокойно и Руслову. Из управления пришел запрос, ответить на который ему было весьма проблематично. Во-первых, - почему у спецпоселенки Келер Е.В. фамилия с одним "Л", а фамилия ее возможного мужа с двумя "Л" ? Во-вторых, почему в поэшелонных списках репатриантов, прибывших из Германии в сентябре-ноябре 45-го в Коми АССР значатся вместе с Келер Е.В. всего три дочери: Вероника, Роза и Анталия ? Дочь Эрна и сын Йозеф не значатся… Ну, и в-третьих, - почему руководство Максаковского рейда не имеет личной позиции по поводу дальнейшего использования немца Келлер Ф.Г. ?… Руслов ломал голову над текстом ответа. Его совесть, даже не совесть, а душевные сомнения столкнулись с очевидными двумя противоречиями. С одной стороны, учитывая нарастающую неблагосклонность к нему начальства, желательно ответить так, чтобы оно было удовлетворено. С другой стороны, прикладывать свои руки к чужим судьбам, каждый раз заканчивающихся роковыми обстоятельствами, - осточертело ! А тут малые дети, к тому же…  И потом, почему руководство как буд-то не замечает, что визит этого трудармейца находится под контролем у  Депутата Верховного Совета СССР ? Вполне очевидно, что по окончании срока возвращения Келлер Ф.Г. этот депутат молчать не станет, и где он организует скандал, не трудно догадаться… И получится, что фигурировать везде и всюду будет фамилия капитана госбезопасности НКВД капитана Руслова ! Странное положение: - все всё понимают, а принять решение с точки зрения целесообразности никто не решается. Более того, Руслов спинным мозгом ощущал напряжение среди спецпоселенцев поселка. О судьбе этих Келлеров каждая собака теперь знает и ждет, чем дело закончится… Пару лет тому назад никто бы и не пикнул, а теперь… А теперь от "ЧП" один шаг: - или этот бугай устроит тут бунт с побоищем, или сбежит, - помощников найдется пол-поселка, хотя его поведение здесь безупречно… И кто виноват будет  Опять капитан Руслов ! Но делать нечего, отвечать-то нужно срочно…
… Утром спецкурьером служебная докладная была отправлена в Сыктывкар:
На ваш исх. №123/057 –сс от 10.01.47 г.докладываю:
1. Спецпоселенка Келер Елизавета Васильевна, 1910 г.р., русским языком не владеет, русским письмом не владеет, поэтому правописание фамилии установить не представляется возможным. Свидетельства о рождении не имеет. Идентифицировать написание фамилии на немецком с русским правописанием так же невозможно. На слух фамилия Келер и Келлер звучат одинаково.
2. При Келер Е.В. с ноября 1945 г. всегда были четыре дочери: Вероника – 1931 г.р., Эрна –1933 г.р., Роза – 1935 г.р., Анта – 1938 г.р. В принадлежности ей дочери Эрны подтверждает абсолютное внешнее сходство с матерью.
3. По свидетельству самой спецпоселенки Келер Е.В. и по свидетельству других немцев, прибывших с нею вместе из оккупационных зон Германии, сын Йозеф – 1940 г.р. был утерян на территории Германии в период наступления наших войск.
4. Нахождение на территории Максаковского рейда трудармейца Келлер Ф.Г. находится под контролем Депутата Верховного Совета СССР Бахолдиной В.М., о чем свидетельствует ее Предписание и спецкомендатуры НКВД по Шипуновскому району Алтайского края, что свидетельствует о легетимности отношения Келлер Ф.Г. к Келер Е.В. и ее дочерям.
Считаю возможным удовлетворить ходатайство семьи Келлер о перегистрации спецучета с горсовета г. Сыктывкар на Шипуново Алтайского края по следующим причинам:
- Работница 7-й бригады лесоучастка Максаковского рейда Келер Е.В. не трудоспособна по причине тяжелых осложнений после обморожения ног (Справку о состоянии здоровья и возможности использования ее на лесосплаве прилагаю). Содержание ее и четырех дочерей по нормам довольствия не рентабельно. (Выписку из рабочего табеля прилагаю)
- Спецпоселенец Келлер Ф.Г. на основании предоставленных документов находится в бронированном положении, как работник рабочей колонны при Шипуновской МТС. Своевременная его явка к месту учета находится под контролем у соответствующих органов внутренних СССР.
- Антирежимных действий ни Келлер Ф.Г., ни Келер Е.В. на вверенной мне территории не допускали

Комендант спецкомендатуры Максаковского рейда горсовета г. Сыктывкар капитан госбезопасности И. Руслов

Все ! Будь, что будет, ответственность взята по совести и целесообразности. Родина от этого никак не пострадает… Все на том свете будем, и с каждого спросится за дела свои… Каждому воздастся по делам его…
… В пятницу Руслов на работе не появился. А его никто и не спрашивал. Нет и нет в кабинете, значит, где-то решает свои дела государственные… Проглотив бутылку водки, лежал в полном отключении от этого опостылевшего мира, в полном одиночестве, в ни кем и никогда не посещаемой квартире… Смысл жизни на сегодня стал условным…
…Через месяц его судьба была решена. Ремесло оперативника НКВД вновь востребовалось на дальних подступах к советским рубежам…

х х х

… Развязка проблемы Фридриха и его семьи наступила в самый критический момент. За семь дней до окончания срока возвращения, он уже решил пойти к Шаповалову и просить работы. Взял бы, куда ему деваться, тем более, что сам предлагал… Жена и дети реально снова стали голодать. В пайке на кухне Елизавете отказывали бесцеремонно: "иди работай, тогда и жрать будешь…" За последнюю неделю Фридрих несколько раз делал попытки узнать хоть о каких-либо известиях. Все тщетно ! "Ждите." – все, что ему отвечали каждый раз в конторе. Даже приходили мысли о самостоятельной поездке в Сыктывкар для выяснения причин его задержки, но, поразмыслив, решил отказаться. Что-то подсказывало, - горячиться не надо… Хотя, сколько угодно можно привести примеров, когда многие из товарищей его годами ждали ответов от властей на те или иные просьбы… Годами ! Фридрих годами ждать не мог, да и возможности такой у него не было. Срок истекал, оставалось всего семь дней до прибытия на место спецучета… Всего 7 дней ! А в кармане лишь несколько рублей, которые позволят только нанять возчика до Сыктывкара… Лишь несколько рублей ! Мысль о самостоятельном выезде с семьей абсурдна и бесперспективна: - доехать до города не успеешь, как схватят…, да и Лиза не выдержит. И тогда, уж точно, его разлучат с детьми на всю оставшуюся жизнь ! Нет, это не тот путь. Сообщить Бахолдиной ? Так эту весточку перехватят, без сомнения… А ее подводить под ответственность Фридрих не желал ни при каких обстоятельствах… Оставалось одно, - начинать здесь все с начала. Детей кормить нужно уже сейчас… Мысли, мысли… Они шарахались, как беспутные воробьи… Вечером он вернулся в барак поздно. На немой вопрос жены, только опустил голову. Молчал… Пустота и желчь…
… Утром, объявив жене о своем решении остаться в Максаково на добровольной основе, стал собираться. Лиза не плакала, нет, она страдала… Страдала от безисходности, страдала от того, что еще не окрепшая надежда найти Йозефа, уходила от нее. Она вообще в последние дни все больше теряла смысл надеяться на лучшее в будущей жизни. Девочки ее выросли. Отец с ними рядом. Не пропадут. А без Йозефа, без вестей о нем, она не представляла себя ни в благополучии, ни во здравии… Вспоминая те дни, когда отдала сына в больницу, она определенно "казнила" только себя. "Ведь можно ж было найти какой-нибудь другой выход в лечении, не отпуская его от себя… Но кто мог знать, что именно так радикально все случится… Где он сейчас, с кем ?" Не понимала она ни доводов мужа, ни попытку дочерей как-то ее успокоить… А как тут поймешь, когда тебя окружают люди, у которых то же горе, те же беды, та же поломанная судьба, когда до тебя нет никому дела… Зиберту, конечно, спасибо за поддержку, но что он мог ?
… Фридрих ушел не прощаясь, а Лиза не провожала его до порога так, как это она делала раньше, до войны… Дети не бежали за ним до дороге. Не было в этом смысла сейчас… Он уходил, и очень четко понимал, что вечером по возвращении должен их обнадежить чем-то основательным. Он должен, именно сегодня, поставить точку. Все ! Больше сил нет… До конторы дошел быстро. Входить сразу не решался, больно уж не хотелось услышать очередное "Ждите !", а потом идти к директору с повинной головой. Так не хотелось, что заныли мышцы рук от стиснутых кулаков…
- Это вы Келлер Ф.Г. ? – набросилась молодая женщина, видимо, сотрудница конторы. Пальто ее было не застегнуто, наверное, собиралась это сделать на ходу, спешила…
- Я Ф.Г. Келлер, а что ?
Фридрих не был настроен на мирный и спокойный разговор с кем-либо. Осточертело уже отвечать на одни и те же вопросы, кому ни попадя…
- Ну, слава Богу, а то так не хотелось бежать до вас…
- Ну, так и не бежи… Мне тем более без надобности, - он хотел, было, обойти посыльную и войти в контору.
- Вас срочно вызывает комендант с директором, - затараторила она, - вот, распишитесь в уведомлении, а то мне некогда…
- Так тут я, чего расписываться-то ?
- Ну, что вы, дядичко, некогда ж мне, говорю вам…
"Дядичко" – Фридриха мимолетно порадовало приятное на слух и для души простой украинский говорок. Дома он всегда поражался ласковому и ироничному слову украинских друзей. И сейчас  "дядичко" звучало в этой дремучей тайге из уст простой, явно не похожей ни по облику, ни по характеру, женщины, как далекий привет с родины. Он с полуулыбкой нацарапал химическим карандашем подпись и поспешил в контору.

х х х

… Руслов в кабинете был не один. У окна, оперевшись на подоконник, курил директор. Фридрих внутренне почувствовал, что сейчас в судьбе его семьи произойдет нечто… Комендант молча указал на тот самый, арестантский стул. Шаповалов, докурив папиросу, присел напротив Фридриха, пытливо впиваясь глазами, накинув ногу на ногу. Все молчали. Фридрих, неожиданно для себя, обрел абсолютное спокойствие. Без труда выдерживал взоры начальства. Пауза явно затягивалась, однако, в очередной раз и директор и  комендант поняли, что развитие предполагаемой ими ситуации, идет не по задуманному сценарию: - этот немец молчит, просьб, требований не высказывает, возмущений не проявляет. А они рассчитывали на два обстоятельства: - начнет возмущаться, сорвется на антисоветщину – тут же арестуют, будет проситься в хозяйство от абсолютного безденежья, практического голода – поторгуются, мол, пойдешь на лесоповал, зарекомендуешь себя, а там посмотрим, может и к технике допустим… А куда ему деваться, детей-то кормить надо ! Фридрих же, благодаря отточенной лагерем привычке – в неясной обстановке не суетиться, и не проявлять слабость характера, наблюдать, с тем чтобы в нужное время принять единственно правильное решение по выходу из тупика, продолжал молчать, демонстрируя абсолютное спокойствие… Шаповалов не выдержал первым.
- Ну, Фридрих Готтлибович, пора бы уже на работу…
- У меня есть работа… на Алтае… И у меня есть право…
- А ты уверен, что оно у тебя есть, - перебил его комендант.
- Уверен. Я не беглый, а на законных основаниях прибыл сюда за семьей. У меня есть срок возвращения к месту приписки. Не вернусь во время, привлекут…
- Ну, вот видите, сами все понимаете, - засуетился Шаповалов.
- Конечно, понимаю… Только хорошо понимаю еще и то, что если я не возвращаюсь в срок на место приписки, меня объявят в розыск…
- Не волнуйтесь, сообщим наше решение в Управление НКВД Алтайского края…
- Не знаю… Только Бахолдина так просто такой поворот дела не оставит… Вы просто не представляете себе, что это за человек… Ее лично Сталин у себя принимал, и я не думаю, что она промолчит о том, что вы крадете у нее бронированных механизаторов… Наш район один из немногих в стране, который стабильно дает ей хлеб… Это государственная задача… Так что, не знаю… Не пойму только, зачем вам эти проблемы ? От отсутствия моей жены и малых детей ваше хозяйство никак не пострадает.., - голос Фридриха стал тяжелеть…
Руслов усмехнулся и молчал. "Вот, даже этот простой немец и тот понимает непринципиальность проблемы вокруг данной семьи… Слава Богу, мои начальники тоже так считают… Однако же надеются на мою"зрелость"… Наверно для проверки моей профпригодности в устном порядке поручили "уломать" данного контингента… Уломать, сломать, уничтожить – не сложно ! Но, не хо-чу !" Шаповалов никак не мог справиться с внутренним раздражением. Ему, ведь, тоже "порекомендовали"… Но тут вполне очевидно, что Келлер никаких письменных заявлений делать не станет. В противном случае его отсюда ни один Депутат бы не выдернул… "Вон, даже Зиберт, да и другие мужики, которые отбыли тут по десятку и более лет, которым вообще некуда ехать, которых никто на большой земле не ждет, и те толдычат: "…даже если помрем в тамбуре вагона, зато на свободе и по дороге домой !" Какая свобода ? Да, вам по всей России этой самой свободы не видать… А тут, хоть, работа есть и крыша над головой ! " Шаповалов не знал, а может и не хотел знать, что для этих людей в данный момент свобода нужна не для удовлетворения личных амбиций, а для попытки сделать небольшой шаг в оставшейся жизни к возможности небольшого передыха… Передыха, чтобы осмыслить пережитое унижение и понять, как существовать дальше, каким образом возможно будет дать жизнь детям… Прекращение существования рода для немца – немыслимый грех и самое тяжкое преступление ! Ибо в таком преступлении может быть виновным только один человек – глава семьи !
- Ладно, господа-товарищи, хватит ломать комедию…
Руслов небрежно затушил папиросу в переполненной от окурков пепельнице, подошел к своему столу и раскрыл пухлую черную папку.
- Получите, товарищ Келлер, предписание… Распишитесь вот тут в получении… И вот тут за правила поведения и уголовную ответственность за нарушение режима передвижения…
Фридрих вскочил. "Что это значит ? Я могу выехать ? Один ??" Небольшой листок, полученный от коменданта, дрожал в руках. Выковыривая свою подпись на страницах каких-то журналов, он дважды сломал перо чернильной ручки. Руслов терпел, разные казусы он видел не раз, не только такие. Были и обмороки,  и сердечные приступы освобождающихся. Поэтому в последнее время поручения об уведомлениях спецпоселенцам на освобождение доверял своей помощнице, хохлушке Надюхе… Ее участие в таких "благих" мероприятиях несколько смягчало стрессовый всплеск эмоций. Она умела своей непосредственностью положительно влиять на исковерканную психику спецпоселенца…
- Имейте ввиду, Келлер, от ныне вы подпадаете в зону ответственности документов, выданных вам на Алтае… То есть, если вас органы задержат в пути с просрочкой возвращения, то вы сами получите реальный срок заключения, тоже самое ваша жена…, ну, а дети… дети пойдут по детдомам… Так что, пока еще не поздно подумать, стоит ли выезжать от сюда ? До Алтая добираться придется в лучшем случае суток пять.
Фридрих стянул с головы шапку, сжал ее в руках, словно половую тряпку. Опустив голову, медленно провел ладонью по лицу. Поднял тяжелый взгляд на своих "благодетелей", взгляд человека, уставшего бороться с жизнью, которая на каждом шагу подставляла свои каверзы, цепляясь за душу, царапала, приносила тупую боль и страдания… Перед ним сидели самодовольные, вроде бы и не враги, но и не друзья… Но, все равно, он нашел в себе силы найти небольшую капельку благодарности… Поднявшись во весь свой рост, он протянул руку Руслову, крепко, так что комендант слегка поморщился от боли, пожал его руку. Тот же долг отдал и Шаповалову… Молча направился к выходу.

х х х

… Елизавета ожидала его на улице. Рядом стоял Зиберт Генрих… Дети, похоже, хлопотали у голландки… Фридрих приближался решительным шагом. На лице сосредоточенное напряжение. Подойдя, он посмотрел на Лизу и бригадира. Молча протянул бумагу Зиберту. Тот быстро пробежал глазами текст.
- Ну, что ж..., поздравляю ! Значит, у вас жизнь продолжается, - обнял наклонившегося к нему Фридриха, пожал руки Лизе, - счастья вам…, и удачи !
Не говоря больше ни слова, опираясь на палку вместо костыля, пошел в поселок… Он еще раз оглянулся, но ни Фридриха, ни Лизы уже небыло видно…
… Генрих Генрихович накануне узнал после планерки у директора, что Елизавете Васильевне с ее дочерьми разрешено выехать вместе с мужем на место его приписки. Шаповалов с нескрываемым сожалением шепнул Генриху об этом без свидетелей. Зиберт доложил директору, что ни о каком расчете с данной работницей речи нет, долгов по выплатам зарплаты нет. Она, ведь, ничего не заработала в текущем месяце. В долговых книгах в пищеблоке также не значилась, так что и она ничего хозяйству не должна. Зиберт догадывался: - на дорогу у Келлеров нет ни копейки. Судя по тому, как ее муж тратился, откармливая детей, наверняка и у него пусто в карманах. Но самое плохое не в этом… Уже двое суток, как распорядительный документ из Сыктывкара находился у Руслова. Тот все никак не решался, или не хотел, или по злому умыслу тянул с извещением Келлеров. Вместо этого он пытался "посадить на крючок" самого Зиберта, "уговори, мол, Келлера, добровольно остаться здесь… Сам же извещал его телеграммой, сам и исправляй положение… Не исправишь, срок продлю !" Генрих Генрихович, конечно, прекрасно понимал, что угроза Руслова бесперспективна… Возраст, а главное – здоровье на исходе. А вот, то, что у Келлеров украдено двое суток, и он, зная об этом, не известил Фридриха, мучало… Хотя, кто знает, - скажи он правду, не известно, как бы отреагировал Келлер. Так или иначе, но совесть кровоточила… Единственное, чем успокаивал себя, так это визитом к Елизавете, дав ей надежду на скорый приход мужа с хорошими новостями. Так и получилось. На душе стало легче. Вечером того же дня он, не приближаясь к бараку, наблюдал посадку семьи Фридриха на розвальни, прощание с ними тех, с кем делили последнюю крошку хлеба, с кем мерзли в ледяной воде на сплаве… Видно было, как Фридрих иногда отходил от саней и вглядывался в сторону поселка, явно кого-то ждал… Генрих понимал, кого… Наконец, сани с укутанными ребятишками тронулись в путь… Генрих Генрихович почувствовал, что сейчас теряет очень важное в жизни… Теплоту очень порядочных, полюбившихся ему людей. За всю свою каторгу в этих местах, он никогда не испытывал чувства сожаления при расставаниях, теперь же в нем что-то ломалось…
… Через три дня большая группа спецпоселенцев, в том числе и Зиберт получили "вольную". Всем было разрешено определиться на постоянное место жительство в местах Урала, Сибири и Дальнего востока. Появляться на территориях бывшей республики немцев Поволжья, Украины, Беларуссии, Молдавии и Закавказья им было запрещено. Вот и вся долгожданная свобода ! Кто их, немощных, без средств к существованию, без поддержки родных и близких, без каких-либо шансов получить работу и крышу над головой, с окончательно подорванным здоровьем ждет в любой части необъятной Родины? Кто ?… Сборы были скромными. Инструктаж коротким. Посадка в спецкурьерские повозки с привычной для этапников, не замысловата… Все ! Прощай забытый Богом край ! Генрих Генрихович, вопрки запретам, все-таки решил двинуться в Энгельс. Расчет был простым: - чувство, что силы скоро покинут его, оправдает перед властями, и те, в свою очередь, дадут умереть на родной земле…
… Не случилось… Генрих Генрихович Зиберт смог доехать лишь до Омска… В купе его тело обнаружила проводница. Все подумали, что старик спит. Действительно, он уснул, но сном вечным…

х х х

… К утру Фридрих со своей семьей благополучно добрался до железнодорожной станции Сыктывкар. Благополучно, если не считать того, что Елизавета всю дорогу плакала. Она вдруг ощутила страх от того, что отъезд из Максакова удаляет ее от сына… Она привыкла здесь к тому, что рано или поздно, но весть о судьбе Йозефа придет… Начальство, ведь, обещало содействовать поиску. А теперь что ? Где этот Алтай ? Одно только непривычное название этого места приводило в панику. Придет весточка, а их уже нет на месте. И потом, там новые люди, новые порядки, и еще не известно, как примут их… Она очень старалась не беспокоить мужа своими сомнениями. Она прекрасно отдавала себе отчет в том, что Фридрих потратил огромные усилия на то, чтобы найти ее и своих детей, поэтому свои тревоги старалась держать при себе. А он всю дорогу сосредоточенно молчал, иногда только обихаживал детей, поправляя на них то и дело, сползающие утепления из душистого сена, придавленного еловыми лапами. Мороз-то не жаловал, где-то градусов под тридцать ! Ребятишки терпеливо помалкивали, комочками прижавшись друг к другу… Фридрих же никак не мог отделаться от внутреннего раздражения. Мало того, что уже через несколько дней ему при первой же проверке документов придется каким-то образом объяснять причину опоздания к месту приписки, причем, он совершенно не имел представления, каким именно образом это он будет делать, так еще, хуже того, он не имел возможности приобрести билеты на поезд. После расчета с возчиком, - хоть, милостыню проси… Надо что-то придумать… Злость на самого себя будоражила нервы. Ведь, можно было как-то экономить ! А с другой стороны, - как экономить деньги, когда дети каждое утро смотрели на него голодными глазами ? И, потом, кто ж знал, что это  свинство с его задержанием будет длиться почти целый месяц? Не известно, чем бы закончилась история его и детей судьба, если бы не Зиберт… При воспоминании о нем, ком к горлу подступал, слезы наворачивались… Как жаль, что не получилось по-человечески попращаться с ним… Храни его, Дева Мария !

х х х

… Вокзал был переполнен народом. Кое-как устроившись на своей нехитрой поклаже, задумались: - дальше-то что ? Выход из безденежья нашелся быстро: - Фридрих достал из мешка свою драгоценность – ботинки на утепленной основе и стяженку, которые он, не удержавшись, приобрел в Максаково. Недалеко от вокзала имелся рынок, на котором почти круглосуточно кипели страсти торгующих и покупателей. Вырученных денег хватило и на билеты и на еду. Дети набросились на вареную картошку и сдобные булочки с такой жадностью, что сожаление у Фридриха от потерянных, очень нужные ему вещей, улетучилось. В середине дня семья погрузилась в вагон… Все ! Поехали !
… До окончания срока возвращения к месту приписки осталось чуть больше двух суток. Теперь их судьба зависела только от случая... Но, Бог, в этот раз не дал их в обиду. В пути следования пришлось еще кое-что из теплых вещей продать взамен еды. В данном случае еда – это главное для жизнеобеспечения семьи….



х х х

… В Новосибирске пересадка прошла обычным образом: - сильные и наглые успевали занимать лучшие места, остальные, где придется… Невероятными усилиями Фридрих, преодолевая толпу, жаждущих втиснуться в вагон, втолкал детей и жену. Сам, шагнув сразу на вторую ступень подножки, легко преодолел препятствия в виде беснующихся тел и матерящихся благим матом проводников… Через десять часов пути они уже будут в Шипуново ! В кармане пусто, еды нет, но это уже было не важно !

х х х

… Шипуново встретило ярким морозным утром. Восходящее солнце на востоке слепило глаза, оно, словно, радовалось прибытию новым поселенцам, которые так долго искали свое пристанище в этой противоречивой жизни, которые так долго ждали и надеялись на то, что наконец-то, смогут иметь возможность построить свой очаг, трудиться и жить при нем так, чтобы не зависеть от государственного пайка и не приспосабливаться к несправедливости и, главное, - есть досыта… Идти пешком до села Фридрих не решился. Лиза чувствовала себя крайне плохо. Дети выглядели до крайности уставшими. Взяв с собою Веронику, он поспешил в колхоз к Фефелову. Сейчас в хозяйстве лошади более или менее свободны, - не откажет… Так и получилось. К обеду семья была размещена на квартире у Быковой Устиньи Николаевны, где Фридрих квартировал всю войну. Вечером того же дня Фридрих прибыл в комендатуру, отметился. Вопросов о причинах опоздания на полтора суток не возникло ни в приемной, ни у Татищева. Он только молча пожал руку. Он знал, когда Фридрих выехал из Максаковского рейда и когда должен был приехать. За истекший месяц он принял до десятка звонков из Коми края, касающихся статуса Келлера. Желание оставить его там было огромным. Но статус брони и контроля за его положением и использованием со стороны законодательной власти был непреодолим… Татищев даже усмехнулся странной иронии судьбы Келлеров: - в данном случае, те оковы государевы, которые висли на этом немце, спасли от неминуемой смерти не только его самого, но и детей… К ночи Фридрих вновь вернулся в село. Когда вошел в дом, увидел рядком спящих детей. Елизавета пристроилась около них. Устинья по обыденной привычке от женской доли ожидала Фридриха. Спокойным жестом пригласила к столу…
- Поешь немного…, поешь… За своих не беспокойся. В баньке попарились, отмылись… Спят, вон, сопят… Намаились…
… Только сейчас Фридрих почувствовал смертельную усталость, которая многотонным грузом вдавливала его в стул. Только сейчас он ощутил себя человеком, который только что вскарабкался на высоченную скалистую гору, ободрав свое тело до костей. Неожиданное расслабление, которого он не ощущал с 41-го, отдавало в висках. Стиснув голову руками, уперевшись ими в колени, застонал… Сказать, что камень упал с души, значит, - ничего не сказать… Где сейчас Йозеф ? Где отец, сестра и братья ? Живы ли они?
- Ты, вот что, Федор…, ложись-ка, утро вечера мудрее… Отдохнешь, а утром решишь, как жить дальше… А ты решишь, обязательно, - мо-матерински мудро распорядилась Устинья Николаевна.
… Ранним утром следующего дня, Фридрих, наскоро позавтракав, ушел в МТС. Надо работать и кормить семью… Жизнь продолжалась…
… А жизнь продолжалась так же, как и у всех Шипуновских селян, переживших войну… Мой отец ни в 1947 году, ни в 1948-м, равно, как и мои сестра, так и не получили статуса спецпоселенцев, их судьба продолжала висеть на волоске. Отец и Вероника с Эрной по-прежнему, в любой момент, могли быть "призваны" на ту или иную "стройку века", шахту, лесоповал, да мало ли потребности в рабском труде при ликвидации последствий войны на территориях огромной страны... Они по-прежнему ежемесячно выстаивали очереди в спекомендатуре, подтверждая то, что никуда не сбежали и не нарушили режим поселения. Отец по-прежнему круглосуточно находился у своего трактора на полях Шипуновского района в качестве тракториста АТЗ-НАТИ, не изменяя своей привычке трудиться в рамках режимных правил. Понятия "выходной", "отпуск" и т.п. он вообще не воспринимал, как реальную действительность даже в великие праздники страны советов. Правда, иногда вечерами прибегал к семье, что само по себе напрочь отвлекало его от прошлого… На заработанное зерно в колхозе им. Карла Маркса по итогам 47-го, отец купил квартиру в доме на двух хозяев… Радости предела не было! Но не долго… Елизавета так и не смогла оправиться от болезней… День и ночь она не переставала мучиться от неизвестности судьбы Йозефа. На запросы о родных, которые Фридрих разослал во все возможные инстанции, ответов не поступало… Сердце ее отказывалось работать. В самый последний момент, когда почувствовала, что конец жизни приблизился, она приняла решение отправить Розу и Анту из дома на рынок… Не хотела, чтобы дети видели ее смерть… Эрна работала прицепщицей с отцом, а Вероника трудилась в колхозе им. Сталина, которое располагалось в шести километрах от села Шипуново… 25 сентября 1949 года, в 39-ти летнем возрасте Елизаветы Васильевны Кёлер – не стало…
 Но жизнь все равно продолжалась… Новый статус отца позволил ему отыскать своих братьев и сестер. Все они отбывали сроки в трудовых колоннах на севере Молотовской области и Коми крае. Готтлиб Иванович волею судьбы оказался вместе с дочерью Серафимой, у которой на руках кроме него было трое детей. Муж ее погиб в трудармии… Агата с двумя детьми отбывала трудовую повинность так же, как и Серафима на шахте… Братья Иосиф и Петер работали в трудовых колоннах в районе Березняков и Свердловска. Там и остались после освобождения. Отец всю жизнь мучился от того, что его брат Иоганес был с ним почти рядом, в одном из соседних лагерей, а от смерти спасти его не смог, он сам в это время лежал в бараке третьего котла на грани смерти… Единственное, что он мог узнать от мужиков из той бригады – его слова:"Я этой трудовой армии не переживу!"… А вот о судьбе младшего брата Готтлиба никаких известий… Нет ни свидетелей, ни очевидцев его жизни в годы войны… Отец считал, что его жизнь закончилась на одном из лесоповалов. Трупы бросали в тайге, закапывали их в снег, а учета  умершим никто не вел… Старшая сестра Магдалена оказалась на далеком Севере страны. Муж ее погиб в трудовой армии, а сама она после освобождения из-под учета, переехала в Киргизию… Отец приложил максимум усилий для того, что перевести к себе Готтлиба Ивановича, сестер Серафиму и Агату. Устроив их всех, он в 1950-м году принял решение жить гражданским браком с немкой-спецпоселенкой Лейман Христиной Филипповной, у которой на руках было двое сыновей  Адольф и Давид. А приемный сын Филипп, отбыв срок в трудовой армии, поселился на спецпоселении в Новоалтайске, после освобождения выехал на свою родину в г. Ростов на Дону… Их отец был в 1938 году арестован и через два года расстрелян… Вероника вышла в замуж в 1952 году за немца Орт Иосифа, чей отец оказался на территории ФРГ, что не позволило ему вернуться к своей семье в Россию. Эрна вышла замуж в 1954 г., Роза в 1955 г., Анта в 1956-м. Все отцы их мужей погибли в трудовой армии… Свекр Эрны в 60-х годах нашелся на территории ФРГ, и он также был лишен возможности вернуться в Россию… Если посмотреть в совокупности, то все родственные семьи к Кёлер, были обезглавлены… Такова цена обвинения Государством Советских немцев в пособничестве фашистам… И только в 1964 году Правительство СССР призналось в своей чудовищной ошибке. Признаться-то, призналось, только сами немцы об этом не знали, а только догадывались… Но, это уже другая история, которую до сих пор терзают наши и зарубежные историки-исследователи в поисках истины…
… Не смотря ни на что, жизнь в семье моего отца восстанавливалась. В 1952-м году отец купил себе новый дом. Это место, на мой взгляд, он выбрал не случайно. В соседях оказались его очень близкие друзья: - Тупиков Михаил, Сундеева Агафья, дед Яков, Попов Иван, Пантелеева Анастасия, Черкашин Иван, Корнеева Матрена Ивановна… Наша семья слишком дорожила таким соседством. Это стоило того… В этом же 1952-м году не стало биться многострадальное сердце моего деда – Готтлиба Ивановича… Вечная ему память…
… В 1953-м родился я. Жизнь в нашей семье строилась по строгим ортодоксальным правилам: - глава всему был мой отец, теперь уже на правах деда. Старшие дочери отвечали за младших. Соблюдалось строгое хранение родного языка в общении, с той лишь поправкой, что в присутствии русских говорить на немецком запрещалось, иначе, это расценивалось, как неуважение. К стати сказать, селяне такое поведение семьи Келлер, оценивало весьма позитивно. Одно обстоятельство не давало по-прежнему спокойно жить моему отцу – судьба Йозефа… Его не покидали слова, сказанные ему Елизаветой Васильевной незадолго до смерти: "Ищи сына… Он жив, я это знаю.." Мой отец не мыслил себе того обстоятельства, что род Кёлер по его ветви не будет продолжен… Я родился 18 сентября 53-го. И отец вновь взбунтовался! Он запретил данную дату считать моим днем рождения.. Она должна быть обозначена 22-м сентября. Именно в этот день родился Йозеф! Но это его не удовлетворяло. Он требовал дать мне такое же имя – Йозеф. Мои тетки Агата и Серафима безуспешно пытались переубедить его в том, что нельзя таким образом перекладывать судьбу одного ребенка на другого… Выручила Анта. Ей в жизни встретился любимый человек, за которого она и вышла в замуж, и она с не меньшей настойчивостью потребовала для меня имени – Александр… Отец уступил… Уступил, но не до конца…. Очень хорошо помню, когда в апреле 1961 года, рано утром, отец приехал домой на лошади, запряженной в сани. Ничего толком не объясняя, потребовал от меня и мамы срочно собираться в дорогу. Весь путь до Быковского сельского совета, что в четырех километрах от с. Шипуново  гнал лошадь по распутице без остановки. Мама из-за своего импульсивного характера сгорала от нетерпения.
- Да, объясни, наконец, Фридрих, куда гонишь, что случилось?
- Случилось, не случилось, - ворчал отец, продолжая понукать лошаденку. Кусочки льда и грязи из-под копыт летели словно пули, попадая мне за ворот рубахи. В мои планы такое путешествие вообще не входило, но попробуй возразить…
- Одиннадцать лет уже живем, пацану скоро восемь лет, а фамилия у него не моя, а твоя! А ему в школу осенью…, не под моей фамилией!! Не бывать этому! Не бывать!
Мне тогда казалось, что такой взрыв его поступков, чем-то был спровоцирован, а может и кем-то… Создавалось впечатление, что он кому-то что-то хочет доказать, но что? Или принял решение совершить поступок вопреки чьей-то злой воле, но чьей? Тайна до сих пор… Мама, зная своенравный, порой, характер отца, укутавшись в теплую шаль, замолчала… Отец, стоя на коленях, размахивал концами вожжей. Сани трясло и бросало из стороны в сторону. В течении полутора-двух часов мы добрались до Быково. Я и мама поплелись за ним в какое-то учреждение… Целый день мы ходили с одного кабинета в другой, и каждый раз отец гремел, доказывая: - "Вот мой сын, моя жена, чего еще надо-то?" Кто-то ему пытался объяснить, что моя мама ему не жена, следовательно… "Как это не моя? Что значит – регистрируйтесь… Ну, так регистрируйте… Сын-то мой… Поглядите: - моя копия!" Естественно, что весь смысл перепалки моего отца с чиновницами до меня не доходил. Тем более, что я сильно проголодался и стал плакать. "А ну, не хнычь, терпи!" Не помогало. Тогда он отправил меня к коню… Заиндиневшая кобылка настолько обрадовалась моему появлению, что волосатой и обмерзшей мордой растрепала на мне пальто. Дав ей сенца, я зарылся в санях и почти задремал. Глаза открыл от возгласов отца. Похоже, что он слегка пригубил водочки, от чего у него настроение было великолепным. Фуфайка распахнута, шапка, несмотря на внушительный морозец, взгромоздилась на затылке. Мама улыбалась, вытаскивая меня из-под сена…
- Ну, вот, сын, теперь у тебя МОЯ фамилия! Моя, понял!?
Выехав за пределы Быковского сельского совета, отец отпустил поводья, и умная лошадь пошла своим ходом со скоростью целесообразности. Сумерки настойчиво опускались. Мороз не отпускал. Отец горланил во всю мощь своего голоса любимую песню "О, Сусанна…" Мама подпевала…
… До сих пор не могу сказать, что произошедшее значило? Наверное, в апреле 61-го он окончательно определил для себя те границы возможностей, которые уже не успеет в оставшейся жизни расширить. Наверное, большего ему и не требовалось… А  может быть тем самым оборвал цепь своих терзаний и сомнений, или доказал кому-то, что ОН жив, что ОН хозяин своей семьи, ОН имеет право быть не около счастья, а обладать им вопреки той самой власти, которая всю жизнь помыкала им, унижала, уничтожала… НЕ ВЫШЛО !!
… Жизнь рода Кёлер под фамилией Келлер – будет продолжена… 
х х х
… Предвижу повторный вопрос и скептицизм  моего оппонента, мол, что уникального в описываемой истории? В чем ее оригинальность? Действительно, спектральный анализ судеб народа СССР ничего не покажет на чистом листе, ни русскиий след, ни немецкий… Все оказались одинаковыми в дробильной машине Советской истории. Кому досталось больше, кому меньше – ровным счетом не имеет никакого значения. Главное, - голову Гитлеру свернули, весь мир это оценил по достоинству, а дальше, хоть, трава не расти… Только, уважаемый, законы диалектики действуют всегда и везде, причем, независимо от политики! Не сверни голову бешеной собаке Гитлеру мы, нашлись бы другие, рано или поздно… Раны всегда зарубцовываются, след только остается… Вот, давай и поговорим об этом следе.
История судьбы рода Кёлер (а она аналогична для каждой, без исключения, семьи немецкой нации в СССР) – яркий пример того, что она усугублена на фоне кажущегося "равноценного ущерба" в общей картине безнравственного и аморального действия тоталитарного режима по отношению ко всем нациям и народностям страны. Именно немецкая нация в СССР испытала на себе величайший цинизм большевистского режима, особенно за период с 1939 по 1964 годы.  Давай посмотрим на хронологию государственных акций, приведенных В. Дейснером "Немецкое проникновение в Россию. (Советский период)":
- 19.10.1918 г. специальным Декретом за подписью В.И. Ленина, Фотиевой решено создать области немцев Поволжья. Мотивация: - "…послужит сближению немецких и русских трудовых масс России…"
- 24.02.1924 г. Декретом ВЦИК И СНК за подписью И. Сталина принято решение образовать Республику Немцев Поволжья. И, как цепная реакция в большинстве регионов молодой советской республики стали один за другим образовываться немецкие национальные районы и многочисленные сельские советы, ставшие очагами прогрессивного экономического и культурного развития. Не думаю, что есть необходимость доказывать наличие достаточно высоких (относительно, конечно, но все же…) экономических показателей в Республике! Вот, скажи, разве могла немецкая нация, достигнув определенных высот в политической и экономической жизни, прийти к решению измене идеалам СССР в угоду Гитлеру? Если у тебя есть другая аргументация, то она обречена на бесперспективность… А дальше? А дальше паранойя Сталинской власти с 1937 г. стала приобретать масштабы, не поддающиеся человеческому разуму. Нервная система науки и экономики, в том числе и внутренней национальной политики заогонизировала… По инициативе ЦК  Партии большевиков (Значит, - Сталина) все немецкие национальные образования были ликвидированы "как искусственно созданные" День памяти (28.08.41 г.) уничтожения немецкой нации в СССР так и не учрежден. Собственно, это и в голову никому не приходит. Технология дальнейших действий по уничтожению консолидированной немецкой нации известна. Не известно только точное количество умерщвленных Советских немцев в результате репрессивных, с геноцидными признаками, действий государства, равно, как и места их захоронений… Ты, уважаемый оппонент, можешь сказать, что для победы над Гитлером Сталин мобилизовал всех, и не стоит его сегодня обвинять во всех грехах… Тогда какова твоя мотивация в его оправдании? Разве можно оправдать мясорубку внутри страны, даже если она работала на такое святое дело, как победа над фашизмом? Если это оправдано с твоей точки зрения, то, как ты объяснишь Проект доклада МВД СССР руководству страны "О состоянии спецпоселений и о мерах по их упорядочению" от 12.05.1953 г. № 4.84 под грифом "Совершенно секретно" за подписью сотрудников данного ведомства С. Круглова и В.Алидина? А я объясню: -  накушались к этому времени господа узурпаторы немецкой мертвечины по самое горло. Напичкали спецпоселения почти
3-х миллионным количеством спецпоселенцев. Надо же что-то с этим делать! Тут сразу же пришли им в голову мысли о том, что "… они ни чем не должны ограничиваться…"  Обрати внимание, уважаемый, на дату документа: - 12.05.1953 г. Труп Сталина еще не остыл… Вот и рассуди свою совесть, уважаемый оппонент, стоит ли сегодня забывать о рубцах на истерзанных телах немецкой нации? И вспомни, если способен, законы диалектики в истории… Если государство способно растоптать один народ, она обязательно это сделает с другим… Но самое страшное в этом то, что приходит время, когда и само такое государство оказывается раздавленным… Так что, советую, сделай хоть что-нибудь ради восстановления истины для наших потомков, для сплочения всех наций России не под дырявой крышей над головой…


Ч А С Т Ь  9

КРОВНОЕ РОДСТВО

1.

…Время, время… Оно безжалостно к людским судьбам неумолимым своим движением вперед. Нет таких сил вселенских, чтобы остановить его для жаждущих переосмыслить свой жизненный путь. Оно противоречиво в своем проявлении для заблудившихся и потерявшихся: - калечит и лечит, помогает и усугубляет, не любит оглядывающихся, злорадствует, когда его торопишь, дает надежду и отбирает ее, не оставляя ничего взамен.
…Время не позволяет мировоззрению оставаться таким, каким в сию минуту хочет человек, однако же,  терпеливо относится к рождению и сохранению практического опыта и навыка в поколениях человечества, и не прощает тех, кто забывает этот опыт…
…Время в призме философского его понимания дает самое главное для цивилизованного человечества: - шанс аккумуляции тех нравственных начал, которые являются фундаментальными основами для приобретения навыка целесообразности, а, следовательно, – практицизма, т.е., способности человека по "законам свободы" и моральных принципов возвышаться над миром природы, рациональности, справедливости мироощущения, следовательно, – совести…
…Ни одна из известных нам религий, которые сами по себе являются олицетворением совести человеческой цивилизации, изначально не призывает к антагонизму, а учит терпимости, любви и ответственности…
Вот! ОТВЕТСТВЕННОСТЬ - это та категория, на которой человечество начало "спотыкаться" уже при ранней стадии развития  самоосмысления. Не хватило ему способности учиться у Времени, ценить Его, считаться с Ним… А Время, между тем, по-прежнему терпеливо ждет, когда сообщество откажется от соблазнов порочного пути, которые в конечном счете вполне способны привести к самоуничтожению не только цивилизации, но и всего живого на земле…
…Мои путанные и хаотичные мысли о Времени и его пространствах настойчиво отсылают меня к поиску истины благоразумия в межцивилизованных отношениях человечества. Боюсь, что моему поколению не представиться возможности понять главные причины выбора человечеством тех концепций опыта жизнеутверждения, при которых обязательно должно присутствовать уничтожение одного, чтобы выжило другое, причем, не всегда жизнеобеспечивающее… Почему в государстве, как инструменте развития общественных отношений, есть место неуправляемой иррациональности и иллогичности? Почему в нем носители высших возможностей разума способствуют формированию мироощущения в условиях обязательности губительного межконфессионального, имущественного, классового, национального неравенства? Говоря проще, почему человечество пришло к необходимости самоутверждения только в условиях кровавой войны внутри себя ? …
Вот! ВОЙНА – это одна из привычек, приобретенная человечеством, которая позволяет оправдывать любые античеловеческие инсинуации, любую похоть сильного по отношению к слабому, утверждение безнравственности над святостью. Бескультурье, в широком понимании смысла, становится благоприятной почвой для прорастания ложного, уводящего от истинного, с точки зрения опыта, постулата морали…
Вот! МОРАЛЬ…, - это следующая категория, которой человечество так и не научилась руководствоваться в ходе развития и совершенствования. Способность влияния Времени на Мораль крайне ограниченной так и осталась…
…Если мои рассуждения могут претендовать, хотя бы минимум на касательную чистоты человеческих отношений,  которую сам же человек жаждет, то, по моему убеждению, перспектив развития и процветания эти отношения в нынешнем виде, - не имеют…
…Понимаю, что беру на себя слишком большую ответственность разоблачительного характера, переступая, тем самым, чистоту Морали, пророчествуя, рискуя свалиться в пропасть демагогии, не отдавая себе отчета, что маразматические метастазы уже покрыли мое сознание (но что делать, я, ведь, тоже продукт Морали цивилизации), но, я не вижу сейчас иного способа разобраться в причинно-следственной связи тенденции роста аморальности в общественных взаимоотношениях. Аморальность рождает личности, у которых есть именно столько Времени, столько пространства, чтобы сформировать соответствующее сознание, соответствующую функциональность и соответствующие способности…
Вот! АМОРАЛЬНАЯ ФУНКЦИОНАЛЬНОСТЬ ЛИЧНОСТИ…, - еще один опытный образец, приобретенный человечеством, который все настойчивей завоевывает свои сферы воздействия в социальной, правовой, гуманитарной, экономической, даже научных областях (имею ввиду лженауку). Таким образом, я пытаюсь выйти на такие исторические личности, как К. Маркс, В.И. Ленин, И. Сталин, А.Гитлер… Как к индивидуумам, я не испытываю к ним, мягко говоря, симпатий, а как к историческим личностям, испытываю интерес познания истины их аморальности… Еще несколько лет тому назад мне бы и в голову не пришла мысль пытаться смотреть на них с критической позиции, так как мои убеждения детства и юности сформировались под их влиянием (за исключением Гитлера). Но Время меняет мировоззрение… Скажете: - причем тут Время, Пространство, Мораль, Функциональная аморальность личности? На мой взгляд, названные мною четыре аспекта являются порождением одного времени и одного пространства. Их,  словно братьев, объединяет аморальная функция: - лженаука, внедренная в жизнь человечества и, в конечном счете, приведшая его к роковому исходу, во всяком случае, - для немецкой нации в СССР…. Все, выше названные "боги" использовали мотивацию "борца за справедливое построение общества" во имя простого человека, не исключающее в своих, так называемых научных трудах, кровопролитие того самого народа. Все они пропагандировали единственное средство достижения целей – Революцию, т.е. движение против эволюционных законов развития общества, продиктованных вселенной… Не надо обладать специальными знаниями в области истории, социологии, идеологии, чтобы невооруженным взглядом увидеть одни и те же теоретические выводы и заключения   в своих концепциях в борьбе в ходе построения "справедливого общества".  Каждый из них, в той или иной мере, использует критерии человеконенавистничества, межнациональной розни в схеме принудительной управляемости в созданных ими "новых обществах". Маркс не дожил до практического воплощения своих теоретических лженаучных утверждений, но плагиат Ленина с оттенками шизофрении пошел дальше – он позаботился о своем наследнике. Вскормленный им, Сталин, долгое время искал смычки с Гитлером при дележе сфер влияния на международной арене. Даже, когда их пути разошлись, он не переставал "вдохновляться" личностью Гитлера. Не появись личность Гитлера, не было бы славы Сталина, и наоборот… В таком змеином клубке Советским немцам шансов выжить возможности не представилось… Но, тем не менее, учения и Маркса, и Ленина, и Сталина в умах человечества живы до сих пор… Но Время терпит… Пространство все то же… Мораль не очищена… Ответственность слаба и не достаточно аргументирована… Память не устойчива, тем более, что ее все интенсивней человечество пытается приспособить под сиюминутные потребности… Одним словом, - человеческая цивилизация оказалась плохой ученицей у Времени…
…Есть ли выход из тупика ?… Я не наделен полномочиями пророка, но все ж, думается, что Время пока дает Человечеству еще один шанс на переосмысление приобретенного опыта, причем разрешает использовать для этого Пространство всей вселенной… Мне же нужно ответить, по крайней мере, самому себе на один единственный вопрос: - Взращенный человечеством за крайне маленький промежуток Времени на 1/6 части суше земли – финал немецкой нации в Российской империи естественный или искусственный ход исторического Опыта? И в связи с этим, закономерный еще один вопрос: - финал судьбы семьи  моего отца – Советского немца, естественный или управляемый ход исторического опыта развития, в данном случае Советского общества? Думаю, что независимый и не заинтересованный в ретушировании Советской истории источник в лице Роберта Конквеста – добропорядочного, на мой взгляд, исследователя и литератора, поможет мне попытаться обосновать ответы. "На вопрос: - Октябрьская революция в России – это ошибочный выбор или мотивированная аморальность отдельных личностей? Ответ: - и то и другое! Из чего следует, что задуманная модель государства с коммунистической идеологией – утопия! Утопия не может способствовать созидательности, наоборот – утопия, в нашем случае, доброкачественная почва для взращивания террора, насилия, базирующегося в том числе и на межнациональной неприязни и ненависти."
Р. Конквест констатирует: "Сталину и Гитлеру многое нравилось друг у друга. В 1943 году Гитлер говорил: - мы должны восхищаться Сталиным, он знает, как собрать страну в кулак… Восторженный отзыв Сталина заслужила, с другой стороны, "ночь длинных ножей". Какой молодец, сказал он о Гитлере, знает, как расправляться со своими противниками. Сталин заявил, что нацисты не похожи ни на англичан, ни на французов – они лучше, у них мало буржуазных предрассудков…". Далее, авторитетный, для меня, во всяком случае, Р. Конквест утверждает: - "Сталинская эпоха, конечно же, извратила умы многих. Так, много лживых сведений и фактов вбивалось в человеческие головы, что казалось, народ оболванен на века. По-моему, одно из самых тяжких последствий сталинизма – по сей день бытующее убеждение в том, что силой можно решить любые проблемы..." «Цинизм, которым был "награжден" природой Сталин, не имел перспектив сравниваться с цинизмом Гитлера. Еще не развеялся дым от горящей поруганной Родины, не исчез трупный запах от миллионов безвинных жертв, он (Сталин), обращаясь в прошлое, изрекает: "Эх, с немцами мы были бы непобедимы !" ( См.  А. Некрич "Дорога к войне" Огонек №27 1991 г.)
…Вот теперь я оставлю возможность "патриотам" самим предположить ответы на мои вопросы…
… А что касается способов или путей ухода от катастрофы человеческой цивилизации, поддавшейся утопическим, лженаучным утверждениям выше упомянутых (не хочу больше марать бумагу их фамилиями) личностей, могу сказать следующее: - мой отец решил эту задачу просто: - осознание им опыта развития воздействия коммунистической идеологии при Советском режиме привело его к решению быть всегда и везде НАД проблемой… Это дало ему возможность и во Времени и Пространстве сохранить род и честь Фамилии… Должны ли мы, нынешнее поколение, забывать это, и имеем ли право не учиться данному закону морали ?

х х х

… В нарушении стилистических правил в "Прерванном молчании…" в дальнейшем буду излагать мысли и факты от первого лица. Исхожу из того, что последующие события в жизни семьи моего отца происходили при непосредственном моем участии… Поэтому, считаю должным брать ответственность за те или иные социально-политические оценки на себя…
… Выбор названия 9-й части моего повествования и размышлений не носит амбициозного характера, хотя в какой-то мере оно является некоей характеристикой основного принципа взаимоотношений в роду Кёлер. У нас между дальними и ближними родственниками разницы никто и никогда не видел. Функционально эта особенность проявлялась прежде всего в оказании оперативной взаимопомощи друг другу на безвозмездной основе. Радость и беда была одна на всех. Жизненные неудачи одного становились заботой всех, однако, без критического анализа в таких ситуациях не обходилось. Право на критику, замечания и постановку требований в семьях родственников имели старшие: - дед, отец, старшая сестра, старший брат и т.д. Удел младших в нашем роду ограничивался при проявлениях ими неаргументированного вольнодумия и безосновательного экспериментирования по ходу выстраивания своей судьбы. Повторение ошибок старшей частью родственников, мягко говоря, не приветствовалось. Я считаю, что такие иерархические принципы взаимоотношений, приобретенные поколениями в нашем роду, сыграли одну из основных ролей в сохранении Фамилии, дали возможность не поддаться искушениям власти в полной мере реализовать свои геноцидные функции (Хотя, куда уж полнее...). Более того, партийные и советские органы на местах со второй половины 50-х годов вынуждены были считаться с культурными,  родовыми ценностями семьи Кёлер, а местное население все пытливее пыталось перенимать жизнеобеспечивающие опыт и навыки хозяйствования и взаимоотношений в семье. Моя память до сих пор хранит многочисленные факты, когда коренные селяне частенько обращались за той или иной житейской помощью, в том числе и для разрешения конфликтов в русских семьях…
… Наверное, мой отец к середине пятидесятых получал удовлетворение от сложившейся жизни. Наверное, он достаточно выверено соизмерял свои возможности и способности во взаимоотношениях с властью. Наверное… Только нередкие бессонные ночи, беспричинная, порой, раздражительность, не давали ему покоя. Он не мог смириться с мыслью, что отыскать Йозефа – дело бесперспективное. Ну и что ж, что Германия – другая страна, и никто туда его не отпустит для поисков ? Но, ведь, в том месте, где его потеряла Елизавета, сейчас Германская Демократическая Республика ! И там тоже живут, в том числе и его земляки, Маринские ! Там, ведь, тоже власть, причем, - народная ! Тогда почему нет никаких ответов на многочисленные запросы, отправленные и в Международный Красный крест, и в МВД СССР, и в Верховный Совет СССР ? Почему эти запросы уходят, как в туман ? Или их теряют, или не хотят помогать по каким-то причинам ? Эти и подобные вопросы терзали отца каждую ночь… И каждый раз, когда снова и снова вспыхивали на семейных советах эти вопросы, он сквозь зубы констатировал: "Проклятая война ! Проклятый Гитлер !"  Никто ему не возражал…

2.

… Между тем в Германии совершенно не были равнодушны к истории судьбы Йозефа…  Воспроизвожу в точности статью "Ein Brif aus dem Altai", опубликованной в газете "Markische Volksstimme" Donnerstag, 9 Juli 1964 Einzelpreis 15 PF, 19 Jahgang Nr,163 Органа издания Потсдамского округа Социалистической Единой Германии с сохранением стилистики перевода.
" В течении нескольких следующих недель исполняются 50-я годовщина начала первой и 25-я начала второй мировых войн. Снова и снова возникают новые потребности, которые показывают, какое горе принес немецкий империализм с его захватническими войнами человечеству. Следующая история об этом. Снова нашлись двое разделенных фашистской войной людей, которых недавно узнавал "MV".
…Это было в начале 1958 года. В домике Маттеус в местечке Бергхайде – деревни Вилденбурх, расположенной в районе Потсдама – царит большое волнение. 17-летний Ёозеф Кёллер, приемный сын старого Маттеуса, получил открытку из службы розыска. В этой открытке запрашивалось, живет ли в Бергхайде Йозеф Келлер. Йозеф ответил на все напечатанные вопросы и ждал со дня на день следующих известий. Должны же были, наконец, найтись его родственники или даже родители ? Этот вопрос занимал его все больше, так как Йозеф сам не знал, где он был рожден и кто его родители. То, что он знал до сих пор о своем происхождении, было следующее:
Когда его приняла бездетная семья Маттеус, ему было только 7 лет. Приемные родители взяли его из туберкулезного санатория Беелитц. Сюда он попал вскоре после второй мировой войны с транспортом,  примерно из 70 детей, прибывших с востока. На его одежде нашли лишь вышитое имя Йозеф Кёллер, больше ничего. Еще была известна дата рождения 22 сентября 1940 года.
Без домашнего очага. Йозеф заболел воспалением легких и был вылечен лишь спустя несколько месяцев. Но он все же, не мог покинуть санаторий, как другие дети, так как ни его отец, ни мать не объявлялись. Таким образом он оставался в санатории до тех пор, пока его однажды не забрала супружеская пара Маттеус. В деревянных сабо, с рюкзаком, в котором были: кусок мыла, полотенце и жестяная тарелка, из которой сегодня кормят только собак, пришел Йозеф в маленький дом Маттеусов. Понятно, что Йозеф, с тех пор как он ответил на открытку службы розыска, нетерпеливо ждал каждый день каких-либо известий. И, наконец, 1 марта 1958 года письмо с Алтая, что лежит на юго-востоке Советского Союза, и отдален на 6000 км по прямой линии от Бергхайде, у него в руках. Это письмо звучало:
"Добрый день, дорогой сынок Йозеф ! Пишет  это тебе твой отец Фридрих. Сразу же в начале письма я сообщаю тебе, что я и твои сестра живы и здоровы. Но твоя дорогая мать умерла. Все твои сестры – уже все замужем. У Вероники уже 4 детей, у Эрны – 2, у Розы – 1, у Анжелики – 1. Дорогой сынок, напиши мне, как у тебя дела и где ты работаешь. Твои приемные родители не должны чувствовать себя оскорбленными, они тоже должны написать мне пару строчек. Я работаю в коллективе.
"Это была большая радость !"Дорогой сынок, ты вовсе не можешь себе представить, как мы были рады получив твой адрес.Его сообщила Эльфрида Шаффнер. Мы тут все радовались и плакали. Если бы твоя мам была еще жива, это было бы большой радостью для нее. Дорогой сынок, мы сфотографируемся, и тогда пошлем тебе от нас общую фотографию. Я прошу тебя также прислать свое фото. Дорогой сынок, Йзеф и твои приемные родители, здесь я посылаю тебе мою фотографию, от твоего отца, ты меня совсем не знаешь, тебе было всего 11 месяцев, когда я ушел от вас. Но я, твой отец, и твои сестры всегда о тебе помнили и никогда не забывали. Теперь я должен заканчивать. Тысячу раз обнимаю тебя и целую.
Твой отец.
Пожалуйста, напиши поскорее, я жду твоего письма.
… Йозеф едва ли мог себе все это представить, что он вдруг теперь имеет родного отца, 4-х сестер, деверей, племянников и племянниц. Он ложит фото перед собой и отвечает на письмо. Когда в Бергхайде пришло второе письмо, Йозеф узнал о себе более точные подробности. Он родился в деревне Маринск в Николаевской области на Украине. Когда Гитлер напал на СССР, Йозефу еще не было и года. Отец боролся в Красной армии против фашистских аккупантов. Семья бежала из разрушенного, как и других 70 000 других советских деревень, Маринска. Йозеф находился в это время в больнице из-за болезни легких. Потом больница была разбомбленна, а выжившие дети были перевезены в другие больницы, и позже в различны приюты. Мать не знала жив ли еще ее ребенок. Ее поиски были безуспешны.
Следы ведут в Бергхайде Отец не сдавался и продолжал поиски сына также после смерти жены. Он хотел знать, жив ли еще его единственный сын. Через советскую службу розыска он получил из Международного Красного креста адрес сестер Шафнер, которые как и  Йозеф прибыли с транспортом детей в санаторий Беелитц. Они смогли вспомнить мальчика с именем Йозеф. Тогда, наконец, в Бергхайде был найден след пропавшего сына.
Из писем, которые писала его сестра Вероника, успевшая выучить немецкий язык в школе, Йозеф также узнал, что отец женился во второй раз и что у него есть 11-летний сводный брат Александр, родившийся, как и Йозеф 22 сентября. Но для Йозефа Кёллера имелась еще одна неожиданность. Когда он решил вступить в брак со своей будущей женой Кристой, ему понадобилось свидетельство о рождении, которое ему выслал отец. При переводе документа на немецкий язык, выяснилось, что его фамилия вовсе не Кёллер, а Келлер. Имя было неизменено во время скитаний, а отец считал Кёллер немецким переводом его фамилии. Таким образом Йозеф должен был через 21 год изменить свою фамилию. С тех пор как Йозеф получил первое письмо от отца, прошло чуть больше чем 6 лет. Отцу Келлеру, который работает в колхозе "Карла Маркса" на Алтае трактористом, исполнился 61 год. Йозеф охотно однажды посетил бы отца и сестер, но у него нет денег для такой дальней поездки.  Отец Келлер также хотел бы наконец-то обнять своего 24-летнего сына Йозефа, старшего полицейского транспортной полиции. В последнем письме он написал, что подал ходатайство о получении визы. Если все получится, то отец и сын, разделенные на годы ужасной гитлеровской войной смогут встретиться и обняться уже в этом году.

Гристел Вилд.        Четверг, 9 июля 1964 года.

…На самом деле в нашей семье события складывались несколько иначе… Во второй половине 50-х отец стал мириться с мыслью, что сына найти не удастся. Он все больше приходил к выводу, что власть не позволит это ему сделать ввиду живучести прошлого мировоззрения: - никому не хочется впутываться в политические вопросы. Речь-то идет о другой стране – Германии. И не важно,  что эта страна очень дружественная Советскому Союзу. А вдруг всплывет в ходе поиска какая-нибудь негативщина? Партийные и Советские органы на местах еще очень хорошо помнили уроки культа личности… Однажды, при одном из посещений своей сестры Серафимы Готтлибовны, ему показали письмо от младшего брата Иосифа Готтлибовича, проживающего в это время в месте бывшего спецпоселения в Свердловской области. Родственница Эльфрида Шаффнер сообщила ему, что живет с ней рядом в Германии один парень в качестве приемного сына у стариков Инны и Бруно Маттеус… Она предполагала, что вполне возможно, Фридрих Готтлибович - его отец,  во всяком случае, хуже не будет, если проверить… Фамилия-то очень схожая, да и имя… Отец тогда совершенно равнодушно отнесся к данной информации, "мало ли схожих фамилий, а имен тем более… Пусть этот парень пришлет свое фото, если это Йозеф, я пойму сразу…"
… Шло время. Об этом эпизоде в доме не говорилось вообще. Зачем бередить и без того растревоженную душу ?
Как-то я и отец снова пошли в гости к Серафиме Готтлибовне. Та встретила нас со слезами на глазах. Молча протянула вскрытый конверт.
- Что случилось, сестра, - встревожился он, принимая конверт, - что-нибудь о муже ? Прочти, я ведь, читать не умею, ты же знаешь…
- А тут не надо читать… Тут смотреть надо…
Отец дрожащими руками вынул из конверта две фотографии. На одной из них три веселых парня с аккордеоном в руках, на другой довольно пожилой человек в кожаном пальто и темной шляпе.
- Кто это ?
- Ну, это Маттеус Бруно, а эти… Ты посмотри внимательно сам…
Отец замер над фотографией. Лицо побледнело. На него из группового фото смотрел улыбающийся келлеровской искренней улыбкой парень, как две капли воды, похожий на дочерей Розу и Анту… На него смотрел… ЕГО сын !! Обхватив голову руками, отец заплакал… Домой он шел таким быстрым шагом, что я еле поспевал за ним. На мои просьбы подождать, - не реагировал вообще. Матери дома не было. Положив перед собою фотографию, он распечатал бутылку "Московской", налил себе стакан, выпил… Перейдя на немецкий язык, он начал о чем-то разговаривать с фотографией, плача и ругаясь, жалуясь и радуясь… На сколько я мог тогда понять его речь, он пересказывал своему сыну, теперь уже моему брату, всю свою жизнь…

х х х

… В принципе я не виню немецкие газеты в не совсем достоверном изложении фактического хода истории жизни Йозефа и  нашего отца в уходе от анализа истинных причин политического, прежде всего, характера. Более того, я благодарен им за то, что они первыми придали публичное значение одной из судеб из числа Советских немцев. На этот период о правде войны не то, что говорить, но и думать не могли ни в ГДР, ни в СССР. И, потом, сегодня невозможно переоценить значение тех статей. Как только подобные публикации вышли в ГДР, в нашей Краевой и районной газетах стали выходить подобные статьи. Люди окончательно поняли, что горе, принесенное минувшей войной, одинаково тяжело для всех, - и для русского человека, и для Советских немцев… Отношение к проблеме Советских немцев вынуждено было меняться  в справедливом направлении. Партийные и Советские власти нашего Шипуновского района уже не имели возможности отмалчиваться на просьбы отца о разрешении выезда в Германию для встречи с сыном. В течении довольно короткого времени ему, наконец-то, было выдано разрешение на выезд. Для данного "отрезвления" потребовалось целых восемь лет !
… Летом 1964 года отец прибыл в ГДР… В селе это событие горячо обсуждалось, тем более, что почти в каждой русской семье до сих пор числились без вести пропавшие… Многие женщины, которые потеряли своих близких уже на территории Германии, просили отца узнать хоть что-нибудь о месте и обстоятельствах гибели… Он каждый раз отвечал: "Конечно, все, что будет в моих силах…". Хотя, что он мог ? Более того, многие восприняли это, как повод для своих поисков, своих без вести пропавших мужей и сыновей… Семья Павличук нашли сына в Польше, который вскоре посетил свою мать… Пантелеева Анастасия нашла сына, который вернулся к ней и жил в нашем селе… Да, не могла власть не считаться с историей судьбы нашей семьи, не могла…

х х х

22 ГОДА И  6 000 КИЛОМЕТРОВ…

Обервахмастер Келлер снова нашел своего отца…Необычное событие побудило руководителя отделения транспортной полиции Р. устроить посреди недели небольшой прием. Событие, которое само по себе оправдывало стакан вина при температруре +34 в тени. В торце стола сидят два человека, судьбы которых являются одними из многих современных одиссей, которые сотворила прошедшая война. Они – неповторимо похожи отец и сын. Тот же самый выразительный лоб, тот же высокий рост, тот же самый размер обуви – 45. Только руки более молодого Келлер тоньше и более хрупки. Снова и снова они смотрят, как бы охватывают теплыми взглядами один на другого…
 … 22 года прошли со дня, в котором фашистская война принудила отца расстаться с его маленьким и  единственным сыном. Тогда Йозеф Келлер, не воспринимал еще осознанно окружающий его мир. Он только что родился. Его первые воспоминания касаются только послевоенных лет. Йозеф прибыл с транспортом осиротевших детей в туберкулезный санаторий Беелитц около Потсдама и после многолетних прогулок здесь в зеленых, спокойных лесах его здоровье снова восстановилось. Летом 1948 года он, семилетний, знакомился со своими приемными родителями, которые усыновляют его и дают семью и домашний очаг. После окончания школы он изучал сельское хозяйство, потом работал в различных местах и закрепился наконец на железной дороге машиистом. Колеса должны вращаться под ним, этого он хотел с самого начала. И поэтому никого не удивляет, что он управляет сегодня грузовым автомобилем в транспортной полиции и до сих пор безаварийно. Собственно, Йозеф Келлер вовсе не назывался Йозефом Келлером. Там в Беелитце он назывался Йозеф Кёллер. И как место рождения в его документах было указано Мариенфельд. Все это выяснилось позднее, когда он, уже взрослый, поменял свое имя на то, которое имел раньше. О том где его настоящие родители Йозеф ничего не знал. Поэтому он обращался в 1950 году в Международную службу розыска Красного креста с просьбой отыскать их. Между тем в другой части света кто-то делал то же самое. Некто Фридрих Готтлибович Келлер из дальнего Алтайского края искал своего сына Йозефа. Но, так как, проживающий вблизи от Потсдама Йозеф, имел  измененную фамилию Кёллер, все усилия были напрасны. Тогда в 1948 году в Беелитце были также две девочки, которых позже забрали их приемные родители в Рейнланд. Они состояли в дальнем родстве с тем Фридрихом Готтлибовичем из Алтая и сообщили ему, что Йозеф должен находиться в Бергхайме около Потсдама…
В 1958 году Йозеф Келлер получил первую почтовую открытку от своего отца. Для Йозефа это был самый большой сюрприз в своей жизни. Он узнал, что его отец жив и у него есть еще 4 сестры. В июле 1964 года Фридрих Готтлибович, сопровождаемый лучшими пожеланиями остальных членов колхоза, садится в поезд Транссибирской железной дороги, едет 6 000 км. и через одну неделю пути он уже обнимает своего сына.
… Но как, однако же, все это произошло, что отец и сын говорят на разных языках и живут и работают в различных странах ? Йозеф не был рожден, как ошибочно указывалось в его документах, Мариенфельде, (имелся ввиду местечко Маринфельд на территории Германии) а увидел свет в деревне на Украине.  В начале войны его отец был призван в армию, а затем уволен с военной службы из-за физических недостатков и направлен работать в Сибирь. Семья испытала на себе все ужасы вторжения фашистских орд, убегала, скиталась. Маленький Йозеф заболел воспалением легких и попал в больницу. Больница была разбомблена, оставшихся в живых детей перевели в другие больницы или госпитали. Мать Йозефа и сестры искали его, не зная, жив он или нет. Поиски остались без успеха. С тяжелым сердцем семья должна была продолжить путь дальше, без него. (Данное изложение фактов редактировано от начала и до конца органами КГБ. Отец строго придерживался выданных ему инструкций соответствующими ответственными товарищами… Правды Йозеф так и не услышал от него ни тогда, ни потом…)  Фридрих Готтлибович долго искал своих жену и детей по всему Союзу, нашел и перевез к себе в Сибирь. Там в 1949 году умерла мать Йозефа ничего не зная о своем самом маленьком сыне. Но что случилось с его именем ? В 1961 году (он уже постоянно переписывался с отцом) Йозеф нашел свое счастье и захотел сочетаться браком. Строгий чиновник для регистрации браков гражданского состояния потребовал для установления личности свидетельство о рождении, которое подтверждало бы, что Йозеф Кёллер есть Йозеф Кёллер. Итак, будущий супруг обращается к его отцу с просьбой выслать ему такой документ. Ответ пришел немедленно – но оригинал был на русском языке. Йозеф обратился к переводчику, и когда забирал переведенный документ, тот открыл ему: "Господин Кёллер, я, к сожалению, должен сообщить Вам, что Ваше настоящее имя не Кёллер, а Келлер". Йозеф не удивился, однако должен был изменить свое имя. (Таким образом Йозефу было навязано не истинная фамилия Kohler, как и указывала в записке Елизавета Васильевна, а искаженная на русский манер – Келлер)  все получилось следующим образом. В детском доме Йозеф носил рубашку, на которой было указано имя Кёллер. И так как его другого имени никто не знал, он назывался с тех пор Кёллером. Название места его рождения звучало как Мариенфельд. И место рождение было теперь указано тоже Маринфельд, но около Берлина. Так как, фамилия Кёллер и Келлер похожи по звучанию и написанию при переписке между ним и  отцом, адреса в Германии и СССР писались на разных языках и различие имени не бросалось в глаза до сего дня. Так к необычной судьбе еще прибавилась, действительно, необычная путаница в имени. Сегодня Фридрих Готтлибович работает механником в колхозе. Он поведал нам о той большой радости, которую он испытал, когда милиционер передал ему приглашение в ГДР. И сообщил, как его земляки провожали  в дорогу с 1000 вопросами, 1000 пожеланиями и советами. Председатель выдал ему 100 руб. из общего фонда на дорожные расходы, бухгалтер заказал себе авторучку, бывшие солдаты рассказывали ему о Берлине и Потсдаме, люди, которые точно должны были это знать, объясняли ему, насколько ужасно строг таможенный контроль. И все хотели фотографий. Между тем он уже привык к тому, что у него снова есть сын и уже видел кусочек Германской Демократической Республики. Он очень хвалит и наших людей, и он гордиться своим колхозом, молочные коровы которого дают в среднегодовом уровне 4000 кг молока, и Сибирью, которая как он говорит, "очень богатая земля, в которой имеется все, в чем человек нуждается. (В этом контексте суть инструктажа спецслужб и партаппарата совпадал с мнением отца, иначе бы он на эту тему не распространялся до тех пор, пока об этом бы не спросили…)
И тогда звенят бокалы: За семью, за дружбу, за Сибирь и за мир. Фридрих Готтлибович не большой оратор,  но в его словах – то многое из житейской мудрости опытного и в тоже время простого человека, который многое перенес и испытал в совей жизни. И в его светло-голубых, как у моряков прозрачных глазах, вспыхивают раз за разом маленькие искорки радости. Это не только радость по поводу найденного сына. Это вся та атмосфера сердечности, дружбы и участия в его судьбе сына, которая двигает этим, стоящим на шестом десятке, человеком. "Будет большой радостью, если я расскажу обо всем этом дома", повторяет он раз за разом. (Хочу отметить, что немецкие товарищи не случайно подметили мудрость моего отца. Он ни шаг не отступил от принципов дипломатии. Он всю жизнь считал, что истинная правда его судьбы  касается только его – лично, и не нужно ею бравировать. Есть судьбы гораздо драматичнее…) Когда наша статья увидит свет, Фридрих Готтлибович будет уже снова ремонтировать зарноуборочные комбайны в Шипуново. В его мыслях снова обервахмайстер Келлер и его другая  жена, которые в следующем году готовятся к 6000 км поездке в противоположном направлении. Уверен, в Шипуновском колхозе прием будет не меньше сердечным. При этом, все же, соединение семьи Келлер это не только показатель отношений между людьми одной семьи, это выражение твердой и прочной дружбы между нашими народами.

Гристел Вилд.

х х х

… В одну из ночей я почувствовал, что на мне кто-то поправляет сползающее одеяло и жесткой ладонью гладит по голове. Открыв глаза, я увидел сидящего рядом отца. Вернулся!! Счастью моему не было предела… На утро в доме перебывало очень много народу. Отец, как-то нехотя, но терпеливо отвечал на многочисленные вопросы селян. Сейчас-то я понимаю, что тогда он отдавал себе отчет в том, что откровения могут быть излишними, да и не в его это было характере. А вопросы были очень разными по диапазону интересов: - от политики, до "пьют ли немцы так же, как у нас ?" По этому поводу отец поведал:
- Устроили нам, конечно, банкет, на котором присутствовало все окружное полицейское начальство Йозефа… Ко мне приставили переводчика, хотя я и без него отлично мог общаться с  ними со всеми… Ну, так вот, все тосты говорят, поздравляют, клянут гитлеровскую войну, ну и все такое прочее… А я сижу и не могу…, в горле пересохло, душа рвется на части ! Выпить так хочется, что сил нет ! А на столах-то стоит наша "Московская" ! Наверное, в честь того, что я из России, выставили… Стал присматриваться, что же они с нею делать-то будут ? И точно, - около каждого стопочки, как мензурки… Каждый сам себе нальет, помочит губы, и недопитую на место ставит !
- Как, недопитую, - ужаснулись мужики, да, ну-у, дядь Федь, так не быват…, можа ты чего не доглядел, с волнения-то ? И как же ты сам-то душу облегчил ?
- Да, как…, пробовал я также пить по-ихнему… Да, что толку, - по губам растечется… Да и в руках эту мензурку не видать. Вот, я и говорю тихонечко в ухо переводчику, который от меня ни на шаг не отставал, и, главное, не пил вообще, а только все время чего-то писал в своем блокноте, - пошли, говорю, - выйдем… Тот, как вытаращит на меня глаза ! А я ему говорю, - да не бойся ты, - пошли выйдем !… Ну, зашли мы в соседнюю комнату. Из нее все время выносили к столу всякой еды,  в том числе и водку. Я огляделся и на одном из столов увидел фужер, грамм на двести… Слушай, говорю, - будь другом, налей вот сюда, и подаю ему фужер… Тот смекнул в чем дело, засмеялся и налил мне полный. Одним глотком опрокинул спасительную водочку… А, вот теперь, пойдем и поговорим !
Мужики грохнули от смеха.
- Ну, и как, дядь Федь, свалился, поди, под стол-то ?
Отец замолчал, о чем-то задумался. Глубоко вздохнув, посмотрел на спокойные и равнодушные облака, тихо произнес:
- Да, нет…, не свалился… Ни в одном глазу, мужики…
Гости его еще долго обсуждали невероятный для них факт.
- Что скажешь, - культура… Один хрен – слабаки…
На том и разошлись по домам…

3.

… Один из августовских дней 1965 года ничего не предвещал неожиданного… Обычная домашняя суета. Мама копошилась на домашнем хозяйстве, то со своими многочисленными питомцами, то на огороде с ожидаемым хорошим урожаем… Ну, а я с моим другом Вовкой Черкашиным с четырех утра "осваивали" недоступные омуты и заводи Алея, которые кишели рыбой. Щедрая река "озолотила" нас по ведерку жирных чебаков, окуней и ершей. Гордые и удовлетворенные к вечеру мы разбрелись по домам. В этот раз отец с работы пришел гораздо раньше обычного. Неполадки на сельской электростанции, на которой он вот уже лет десять, как  трудился мотористом, удалось устранить в течении дня, и у него появилась возможность отдохнуть. (Прим. авт. – До середины 50-х село Шипуново, как и другие поселки, деревни Шипуновского района никогда не имели электричества. Керосиновые лампы, керосин – дефицит на вес золота. Электрический свет в доме – мечта! В 1955 году по инициативе администрации колхоза была сооружена дизельная электростанция, которая была предназначена прежде всего для обеспечения электроэнергией ферм, мастерских, клуба и административных зданий хозяйства. По мере увеличения мощности электростанции, подключались и жилые дома. Естественно, что работать на этом, архиважном объекте, должны были самые ответственные и квалифицированные люди. Это дело доверили колхозникам из немцев спецпоселенцев, в число которых, одним из первых, попал и мой отец…)
… Отдых дома в его понимании значило: - выполнять какую-либо работу, приносящую удовольствие. Пытаться оказывать ему помощь в таком случае бессмысленно. В такие минуты он был сосредоточен и всегда глубоко задумчив, присутствие кого-либо рядом – раздражало… Пустое созерцания чужого труда не любил. Это знали мы все… На мое гордое появление с богатым уловом, отреагировал сдержанно:
- Наловил ? Ну, так иди чисти…, - он усмехнулся на мой недовольный вид, - иди, иди…, кормилец…
- Пап, некогда мне…, футбол у нас с Быковскими…
- Футбол у него…, поешь хоть…
Но этого я уже не слышал. Почувствовав на долю секунды "слабинку" в его решении, которые он обычно не менял, стремглав умчался на сельский стадион… Поздно вечером, с многочисленными ссадинами на руках и ногах, порванной обувью, я заявился домой. Отец сидел с отвлеченным видом на любимой им лавочке у дома. Стало понятным, что в этот раз мне не уйти от аргументированных объяснений. Но опасения не подтвердились. Состояние "бойца, вышедшего из боя за честь села" вызвало у него только иронию…
- Ну, что, опять покалечили ? Да-а, молодец… Иди, поешь. Говорю в последний раз… Все не набегается, чертенок, - проворчал он.
Поднявшись, отец пошел в сарай с "инспекцией", о чем освидетельствовало благодарное мычание Зорьки. Своей привычке перед сном проверять порядок в хозяйстве, он никогда не изменял…

х х х

… Тревожный и панический стук в окно прогнал мой сон. Вскочив, я вышел в соседнюю комнату, где отдыхали родители. Стук в окно раздирал девственную тишину. Кот, вытаращив глаза, выгнул спину, однако, характера не хватило, и он юркнул под шкаф, и уже оттуда зафыркал, оголяя зубы. "Нет, это не сон" – мелькнуло в моей голове. Отец, включив свет, прильнул к темному окну… Грохот, не известного происхождения, прекратился, и я услышал неразборчивый женский крик. Отец махнул рукой крикливой женщине, - заходи, мол, чего шуметь-то на всю деревню ! Тут же в комнату была впущена бабушка Марфа Изотова, которая долгие годы была вечной ночной сторожихой в конторе колхоза. Вся оперативная информация, поступающая в хозяйство от начальства в любое время суток, немедленно доставлялась до руководства.
- Что случилось, Марфа, - с порога стал выпытывать отец у запыхавшейся ночной "хозяйки колхоза".
- Что, что…, радость у тебя, Федор… Стучу, стучу, а ты все спишь и спишь…
- Да, что случилось-то, говори толком…
- А я, уж, оповестила Георгия Федоровича, председателя, то исть… А он, уж, дал Кольке Сухинину "Волгу" к конторе подогнать, для тебя, значит…
- Слушай, Марфа, объяснишь ты толком, хоть что-нибудь, или как ? – отец не на шутку стал нервничать, - воды попей, что ли…
Успокоившись, Марфа стала рассказывать весть.
- Сяжу, вяжу носок к осени-то… Все тихо и чинно… С вечеру доложилась, пошла подоила коровку-то, и опеть на дежурство… Ну, так вот… Звонок ! Бяру трубку…
- Слушай Акинишна, да не тяни ты кота за хвост…, "сяжу", "вяжу", - дело говори !
- Ну, так вот…
- Тьфу, ты черт…
- … Бяру трубку-то, а там голос, да на нямецким языке-то… Хто, говорю, такой ? А ен бормочет чего-то, не пойму я…
- Ну ? И что дальше ? – терял всякое терпение отец.
- А посля кто-то взял трубку и говорит, уже по-русськи, что это муж с женою из Германии приехали в гости к Федору Келлеру, а вот, как до тебя добраться-то, не знают… Я испросила, а как зовут-то этого гостя, а то мало ли… Так, мне этот голос и сказал: - Ёсиф… Келлер… Ну, я тут-жа и сообразила: - сын это твой, Федя ! Так шо, беги к конторе, там уж Сухина тебя дожидается…
Отец растерянно бухнулся на табурет, непонимающим взглядом посмотрел на маму. Та заплакала…
- Ничего не понимаю… Он, ведь, тогда говорил мне, что постарается приехать, только вот с деньгами плоховато… Я, уж, подумал, что тогда попрощался с ним…, навсегда…. Как же он, не понимая ничего по-русски, добрался-то ? А ты ничего не перепутала, Акинишна ?
- Йозеф это, Йозеф с Кристиной, - прейдя на немецкий язык, произнесла мама, - ты поезжай быстрей, а я приготовлю на стол чего-нибудь…
Отец быстро засобирался, я тоже…
- А ты куда ?
- С тобой…
- Беги к сестрам, поднимай их…
- А дочке твоей Анне, я уже позвонила в "Коммунар", - с порога, уходя, сообщила Марфа.
- Спасибо тебе, - крикнул отец, на ходу застегивая пиджак.
Одна только темная ночь с яркими звездами на небе и полной луной равнодушно созерцали на тревожную и беспорядочную суету в нашей семье. Село спало. Я во весь дух, раздражая ночных блудных собак, отпущенных на волю их хозяивами, мчался к Веронике. Разбудив всю ее семью, с трудом объяснил ситуацию. Весть о приезде брата она восприняла рассудительно-сдержанно. Тут же выдала распоряжение:
- Бегом к Эрне, а я Розу сама позову…
Получив команду от старшей сестры, у меня отпала всякая надежда успеть к конторе. Все-таки очень хотелось поехать с отцом на вокзал… перечить Веронике у нас вообще никто не решался.
… Эрна в отличии от Вероники, после моих вестей разволновалась так, что долго не могла сообразить, где выключатель в доме и где ее одежда. С помощью мужа Николая она справилась с волнением, и мы втроем, наконец-то, выдвинулись. Не могу сейчас вспомнить, сколько времени ушло на сбор сестер, но когда мы вошли, Йозеф с  Кристиной уже были на месте. Увиденное мной, никак не вписывалось в формат воображаемой волнительной и бурной встречи. Это ж, ведь, какое важное событие ! Это ж какая радость, ожидаемая и желанная ! Но…, ничего подобного не происходило… Отец сидел на скамейке у окна молча. Сестра по очереди обнимали своего младшего брата, о котором они тосковали вместе со своей мамой все эти страшные годы, верили и ожидали скорую встречу. Они даже в самые голодные и безисходные времена, там в бараке, каждый раз оставляли, хоть, небольшой кусочек хлеба, - для Йозефа, когда найдется… А сейчас он стоял, растерянно на всех смотрел, и ничего не говорил ! Непредсказуемая пауза затягивалась до неприличного… Мама суетилась с накрытием стола. Я и мой сводный брат Давид, вышли на улицу. Начинало светать. К нам присоединились и Вероника с Эрной.
- Ничего он не помнит, и нас не помнит, - с явной горечью произнесла Вероника.
- Ну, а маму он, хоть, вспоминал ? – спросила Эрна.
- Сказал, что помнит только женщину в платье со цветочками, а вот мама это или нет, сказать не  может… Проклятая война ! Она вместе с памятью отобрала у него нас, а у нас – его…
- Но, ведь, приехал же… И как ему это удалось ?
- Кристина у него молодец ! Бойкая девчонка ! У нее словарь немецко-русский… Вот она и объяснялась с попутчиками. Это хорошо, что в Барнауле они наткнулись на наших  Шипуновских мужиков… Они же и помогли им купить билеты… И смех и грех, - Вероника засмеялась, вагон-то общий, их втиснули в самый угол. Всю дорогу они их кормить пытались, и самогонкой угощать, а выпив, давай расспросы устраивать… Ты ж знаешь мужиков, как выпьют, так мертвого разговорят… как только они с трудом поняли, что эти иностранцы едут к отцу, к Келлер Федору, так они по приезду в Шипуново и помогли связаться с нашей конторой… Отца-то нашего весь район знает…
- Вот и напугали его, наверное, - засмеялась в ответ Эрна, - ладно, пойдем домой. Придет время, успокоится, все вспомнит…
…Нехотя перекусив, Йозеф с Кристиной ушли отдыхать. Отец с мамой занялись делами по хозяйству, да и надо было продумать, что делать дальше. Гости-то особенные… Не спал и я. Почему-то мне показалось, что в этой кутерьме становлюсь лишним. Каждый из многочисленных родственников читал своим долгом предупредить меня, чтобы я вел себя тихо и не беспокоил гостей, не приставал к ним с вопросами разными… Так и слонялся вокруг да около.  А мне очень хотелось оказаться во внимании моего брата, но его манера поведения совсем не располагала к этому… Утром за завтраком, он вручил мне…, бутерброд !?
- Сделай то же самое, подсказала мне Серафима Готтлибовна.
- Зачем это ?
- Это знак взаимного уважения, - и протянула мне такой же бутерброд, который я вручил Йозефу.
Так состоялось мое личное бессловесное знакомство с братом. И это был единственный контакт, о бесплодности которого я сожалею до сих пор… И не только я… Разочарованные от первой встречи моих сестер преследовало их всю оставшуюся жизнь. К сожалению, тогдашнее, как собственно и последующее, крайне сдержанное, даже отчужденное поведение брата, не позволило всем им, наконец-то, почувствовать, что, то страшное прошлое с возвращением брата в семью, закончилось. На могиле Елизаветы Васильевны – его матери, могиле деда Готтлиба Ивановича, он не произнес ни слова…


х х х
Мое детское сознание тогда не имело возможности правильно разобраться в происходящем. Я старался поступать так, как было велено, - не вмешиваться в происходящее. Предполагаю: - возможно, это было решение отца и моих теток. Чем меньше я буду информирован, тем лучше для моего будущего. Так, во всяком случае, или что-то в этом роде, прокомментировала старшая сестра отца Агата Готтлибовна, увидев однажды мое подавленное настроение. "придет время, обо всем узнаешь…" Единственное, что оставило добрый след в моей душе, - это отношение к  происходящему отца и мамы. Их мудрость скрытой дипломатии и широта души проявлялась многогранно. Мама с самого начала обозначила свою позицию: - сделать так, чтобы все и Йозеф не почувствовали, что у него нет родной матери. А отец принял решение пригласить на  торжества все село !! Для этого прямо во дворе были расставлены столы и оборудовано освещение. Он закупил несколько бочек ! вина, множество ящиков пива, и, естественно, водки… Специально ходил почти по всем дворам, приглашая на торжество. Утром следующего дня он ушел в контору, чтобы пригласить руководство колхоза. Затем он уехал в район… Мне тогда показалось странным, что при той помощи, которое оказало руководство колхоза в организации торжества, ни партийное начальство, ни от сельского совета представителей на мероприятии не было. Пришел только председатель колхоза "Россия" Алексенко Георгий Федорович. Бахолдиной В.М. не было… А она не могла не знать о событии в семье своего бывшего подопечного, без вмешательства и помощи которой этой встречи могло и не быть вовсе. Не было и коллег отца из числа немцев, с кем он всю войну трудился бок о бок… Не могли не знать об этом и руководство райкома КПСС, КГБ и УВД. Ведь, не без их ведома печатались статьи в Степной нови" о истории судьбы моего отца, при их непосредственном участии оформлялись документы на выезд его в Германию. И без уведомления ими политической обстановке в Шипуново краевого, пожалуй, и московского начальства, приезд Йозефа был бы не возможен… Ни одного журналиста, ни одного репортера, которые год назад взахлеб трезвонили, освещая и отслеживая визит отца в ГДР, не приехало. Более того, думаю, что это освещение было вынужденным. Во-первых, - о том, что в Германии уже и пишут и снимают фильм о судьбе Йозефа и его отца, органы КГБ не знать не могли. Во-вторых, - моя мама по собственной инициативе появилась в редакции районной газеты и рассказала о нашей семейной истории. Естественно, замалчивать такой факт становилось уже невозможным, да и опасным в какой-то мере. Нельзя было допускать стихийного осознания народом событие в семье Келлеров, Советских немцев, факт которого расходился по району из уст в уста. Свидетельство тому появившаяся статья в районной газете от 9 мая 1965 года (И время выхода статьи выбрано определенно не случайно…) под названием "Будь проклята война!", в которой автор В. Фефелов высказал следующую реплику: "Как! Провокация? Уж не чудаки ли из ФРГ затеяли тут какую-либо новую грязную штучку? Кто-кто, а они, как известно, особые мастера на них…"  Одно могу сказать, весь ход освещения в печати ГДР и у нас, ход подготовки к вечерним торжествам, была от самого начала продуманная акция контроля со стороны партийной и советской власти. Это была часть политики осторожности и недоверия к Советским немцам, в данном случае в лице нашей семьи, не смотря ни какие заслуги перед Шипуновской землей, перед теми вдовами, которым отец по мере сил помогал выжить в немыслимо тяжелую и страшную войну…

х х х

… Днем следующего дня отец неожиданно предложил Йозефу пройтись по селу, чтобы тот смог посмотреть, как живут люди, как работают… Мое присутствие рядом, к моему великому удовлетворению, не возбранялось. Йозеф, не скрывая интереса и желания, охотно согласился на такую прогулку. Прихватив с собой пакет с сувенирами в виде значков, он в сопровождении нас последовал к маслозаводу, который находился на краю села. По дороге нас часто останавливали сельские мужики и женщины, поздравляли. Йозеф был неподдельно удивлен таким искренним вниманием к нему. А те, кто работал вместе с отцом во время войны, особенно фронтовики, крепко жали руки и очень внимательно смотрели в глаза Йозефу, словно старались понять, - что за человек – заграничный сын Федора ? Видно было, как после каждой такой встречи с селянами, брат менялся в лице, как буд-то делал открытие в своем осознании происходящего… Но больше всего его поразила встреча с работницами маслозавода, которые находясь на вершине 5-ти метровом ледяном наросте, укрытом толстым слоем соломы. Орудуя тяжелыми ломами, они скалывали и сбрасывали вниз огромные ледяные глыбы. (Лед заготавливали зимой и использовали для холодильных установок завода в летний период). Йозеф, как завороженный, с широко раскрытыми глазами, смотрел на них, обремененных явно неженским трудом. Те в свою очередь, увидев приближающуюся троицу, закричали сверху:
- О-о, дядь Федь, здорово ! Ну, че, дождалси сыночка-то ? Ай, да, молодец ! А, ну, погодь, поглядим на парня-то, мож, приглянется, так в снохи возьмешь, а ?
Отец молчал, только усмехался и наблюдал за реакцией Йозефа. Он-то знал бойкий характер деревенских женщин. Побросав ломы, которые с гулом впились в кромки нароста, женщины подмяв под себя юбки, с визгом съехали вниз, используя "пятую точку" тела. Изумление на лице Йозефа было неподдельным… Женщины, подбоченившись, в тяжелых резиновых сапогах, в подпоясанных резиновых фартуках, испачканные мокрой соломой, обступили Йозефа, и откровенно стали его разглядывать…
- А, че, дядь Федь, хорош парень-то, а ?
- Худоват тольки… Тя, че, не кормят там, в Германии-то ?
- Ja, ja – только и мог бормотать Йозеф в ответ…
- Че, я, я ? – на хрен тебе Германия, переезжай сюды, да живи… Мы тя тут быстрехо откормим ! Буш, вон, как батя твой…
- Ja, ja…, - Йозеф продолжал сквозь недоуменно-растерянную улыбку бубнить в ответ дерзким молодым, крепкого телосложения, женщинам и вздрагивать всем телом от их дружеских похлопываний.
- Ладно, дядь Федь, - мы согласные, - отдаешь нам парня свово, а мы быстро сообразим тут…, что, да как…, ха-ха…
- Вам только дай волю… Пойдем мы дальше…, - отец подхватил за плечи Йозефа, словно испугался, что эти девки и на самом деле уведут парня, развернул его на нужную дорогу.
Я тогда так и не понял, чем вызвано удовлетворение отца от этой встречи. Мне-то, как раз, было жаль брата. Он, ведь, явно не ожидал подобной манеры обращения… Мне даже хотелось защитить его от крепкого русского словечка.  Сейчас могу объяснить свои сомнения только одним: - только отец понимал странность поведения своего сына. И он посчитал, что объяснять ему как себя вести, как реагировать на родных, абсолютно не нужно. Отец, ведь, очень много рассказывал, там, в Германии о людях, среди которых выживал в годы войны, с которыми делил последний кусок хлеба... И сейчас в правдивости его слов сын должен был воочию убедиться, - сам лично. Йозеф должен был понять, что его возвращение к отцу здесь воспринимается очень позитивно. И чем скорее это он поймет, тем быстрее осознает, что приехал домой, к родным и  любящим его людям, поймет, что его очень долго ждали, что его отец, его сестра – теперь уважаемые люди… Минут пять мы шли молча, только Йозеф не мог избавиться от впечатлений.
- Отец, я не понимаю, как можно так работать? Это какую силу надо иметь…, - чувства переполняли его, - а можно сходить туда, где у вас автомобили?
- Ну, так мы туда и идем, - со скрытой улыбкой ответил отец.
И уже по-русски самому себе тихо проговорил.
- Не дай Бог тебе причины этой силы понять…
… Колхозный автопарк встретил нас с не меньшей экзотикой. Вся территория была изрыта колеей. Трактора и автомобили изрыгали такую гарь, что першило в горле. Как только мы вошли на территорию, мужики в замасленной до неузнаваемости одежде, тут же обступили нас. С искренним интересом стали рассматривать Йозефа. Густой махорочный дым некурящему брату окончательно вскружил голову. Суровые мужики одобрительно гудели, жали ему руку. Видно было, что Йозеф каждое тяжелое рукопожатие выдерживал с трудом. Расчувствовавшись, он вспомнил, что в руках держит пакет с сувенирами. Развернув его, каждому раздал по значку, чем вызвал удовлетворение механизаторов и шоферов. Были среди них и немцы. Кеслер Эмиль Мартынович на плохом немецком произнес:
- Твой отец настоящий человек ! Смотри, не забывай его… Ты, вообще ничего не забывай, парень…
… С годами только я окончательно осознал отцовскую силу его мудрости и терпения…

х х х

… Домой мы вернулись под вечер. Все уже стали волноваться за нас. Одна мама только понимала наше отсутствие. Йозеф был молчалив, он явно находился под впечатлением от контактов с селянами… Стали собираться гости. Привезенный из района мастер фотограф, начал свое дело. Желающих запечатлеть себя было достаточным. Мне показалось, что вся эта суета не вписывалась в организованный порядок. Все подошедшие селяне толпились около двора, никто к накрытым столам не подходил, чувствовалась некая напряженность… Наступал тот момент, когда люди хотели услышать голос сына Федора, всем хотелось знать, что может чувствовать сын, который возвращается в родной дом спустя 25 лет. Понял это и Йозеф. Он вышел в круг гостей, осмотрел всех, но сказать ничего не успел… Зазвучал хриплый пионерский горн в неумелых руках, послышалась беспорядочная дробь барабана. Все повернулись в сторону подходящих пионеров с красным знаменем… Честно говоря, даже мне тогда это показалось лишним… Причем тут горн, барабан, пионеры, да еще с красным знаменем ? Кому могла придти такая идея в голову ? Свалились, словно, снег на голову ! Зачем ? Для чего ? Моральная атмосфера в нашей семье, которая царила в течении этих трех дней, никак не располагала к подобным идеологическим акциям… К немцу, которому запрещено до сих пор покидать Шипуновскую землю по закону – пионерская делегация, да еще с красным знаменем ?! Абсурд ! Значит, кому-то такой фарс был необходим. Власть, конечно же, догадывалась, что большое количество населения Шипуново придет на торжества не только из-за радости моего отца, но и из-за личного своего горя за потерю своих сыновей в той войне… И кто знает, к чему такое несанкционированное собрание может привести ? Лет десять как крестьяне по-утихли в своих сомнениях по отношению к Советской власти, и возбуждать эти сомнения вновь – преступление ! Так что, пионеры с красным знаменем появились у нас дома совершенно не случайно… Как бы не пускалась идеологическая пыль в глаза, но и она не смогла уберечь людей от тех высказываний, которые были на душе у каждого пришедшего…
- Господи, - не дай повториться войне…
- Хоть бы постоять на той землице, где мой Корней голову сложил, а то, ить, на могилки сходить не к кому…
- А мне бумажку прислали, пропал, мол, без вести… Без какой вести ? Как пропал ? Его, што ж, ни хто не видел, што ли ?
- А хто и видел, то ж полегли…
- Ну, хоть, Федору повезло… Намаилси мужик…
Подобные высказывания слышались мне в толпе селян, когда Йозефу повязывали пионерский галстук, читали патриотические стишки и давали клятву: "Будь готов !" – "Всегда готов !"… Брат, конечно, принял эту акцию за чистую монету. .. Пионеры также дисциплинированно под дробь барабана и взвизги горна собрались во свояси, но заботливая Агата Готтлибовна перехватила эту ватагу и усадила всех за стол, угостив разными блюдами. "Резерв комсомола" справился со свалившейся удачей с присущим пионерским задором… Толпа продолжала молчаливо созерцать. Йозеф сделав шаг вперед, начал говорить. Мама тут же подошла и стала переводить его взволнованную речь.
- Дорогие товарищи ! Я очень благодарен вам за ваш очень теплый прием… Я очень рад встрече с родными сестрами, отцом… Спасибо и маме Кристине Филипповне за ее заботу. (Одобрительный гул в толпе…) И еще: - я сегодня познакомился с жизнью вашего села, посмотрел, как вы работаете… (Йозеф положил руку а сердце…) Меня переполняют чувства… и гордость ! Какие вы сильные и мужественные ! И я горжусь тем, что родился в Советском Союзе… Спасибо вам !
Пожилые женщины, стоящие на самом краю двора всплакнули. Мужики закурили. Наступила пауза.
- Ну, так оставайся здесь, - кто-то крикнул из мужиков, будет тебе тут все: - и дом и работа… И говорить по-русски научим…
Раздавшийся смех разрядил не совсем веселую обстановку. Все-таки сейчас не похороны, а праздник ! Огромная и гордая фигура отца появилась в толпе неожиданно. Дав, наконец-то, волю своей душе, он громко произнес:
- Дорогие друзья ! Прошу всех к столу… Гуляйте, кушайте на здоровье ! Будьте все здоровы и счастливы !
Что-то подсказывало моей впечатлительной натуре, - надо подойти к нему. Он, хоть, и был в окружении людей, но показался мне каким-то одиноким... первое, что пришло мне на ум, когда я подбежал к нему, сказал:
- Пап, я есть хочу…
- Иди и сядь рядом с братом. И Виктора (так звали Давида на русский манер) с собой возьми, да глядите мне там…
х х х

…Экзотика сибирского застолья для Йозефа была следующим открытием… Столы ломились от разных блюд, пива, вина и… водки. Все пили стаканами, ели, громко разговаривая между собою. Каждый считал своим долгом выпить с Йозефом… Тот ничего не понимая из того, что слышал в свой адрес, только с улыбкой кивал головой и отмахивался от протягиваемого ему стакана с водкой. Пока я утолял свой голод, моя бдительность притупилась, и я "проглядел" Виктора. Тот, усугубив очередной стакан водки, обнял Йозефа и очень громко ему пытался объяснить, утирая слезы, что его (Йозефа) отец и ему отец, причем, роднее всех родных…. Но силы Виктора покинули и он рухнул под стол. Перепуганный Йозеф стал звать маму:
- Mute, mute… Kom, kom…
- Was sachst du, Josef ? – тревожно спросила подбежавшая мама.
- Тот тыкал пальцем под стол, не находя слов.
- Ой, да не обращай внимания, сейчас проснется…, - почему-то по-русски ответила она и ласково погладила по плечам Йозефа.
Виктор не долго себя заставил ждать. Выползая из-под стола, стал горланить: "Шумел камыш, деревня гнулась..."  Такие трюки за вечер Виктор выделывал не раз… Йозефу было уже не до еды… Ему так и не было суждено понять, что в России люди общаются между собой прежде всего посредством души… Одни гости уходили, другие приходили… Гуляли до поздней ночи. Все съели, все выпили, наплясались, напелись ! Оторвалась и русская и немецкая душа во всю ее ширь и глубину !
… Наверное, отец знал, чего в этот вечер хотел: - Шипуновская земля, каждый квадратный метр которой был пропитан его потом, люди, которые сначала не приняли, а потом поняли и признали ! Семья снова вся вместе ! И рядом его сыновья – продолжение рода ! Кто его сейчас сможет упрекнуть и в чем ? А, главное, он себя ни в чем не может упрекнуть ! Свою жизнь, как оказалось, прошел правильно и абсолютно честно ! Война, которая искорежила Фамилию в прямом и переносном смысле – теперь для него закончилась ! Теперь любое будущее ему не страшно, а наоборот – в радость и в созидание ! Оно в его руках ! Он, САМ, своими руками, вопреки прожорливому и похотливому на мертвечину лесоповалу и лесосплаву, беспросветному голоду, абсолютному бесправию, - одержал победу над злой судьбой ! Сам…

х х х

… Я весь вечер не отпускал отца из виду. Он ни разу ни с кем рядом не присел, не выпил, но и к нам, своим сыновьям, не подошел… Что творилось в этот момент в его душе, никто не знал. А тот, кто знал, не считал нужным утешать, да, он бы и не принял сочувствия… А нам, его сыновьям, тогда самое верное было бы подойти к нему, и прилюдно поблагодарить, сделать так, чтобы он и все присутствующие поняли: - мы его достойное наследие… Не случилось. Гордыни и величия отца нам не суждено было постичь ни тогда, ни потом…
… Ночь накрыла своим черным покрывалом уставших гостей и виновников торжества. В доме все спали… Все, кроме меня и отца. Он пытался чем-то занять себя: то обходил хозяйство, то сидел на своей лавочке, о чем-то размышляя, то ложился, пытаясь заснуть. Потом, прихватив бутылку вина, стал собираться к выходу из дома. Я за ним.
- Ты чего не спишь ? – уже без строгости в голосе, спросил у меня.
- С тобой пойду…
- Куда ? - Ночь на дворе…
- Пойду с тобой, - заупрямился я.
Махнув рукой, пошел степенной и раскованной походкой в сторону колхозных ферм, чем привел меня в недоумение. "Чего он там-то забыл ?" Минут через десять мы вошли в помещение водонапорной башни, в которой была оборудована небольшая мастерская и операторная. Дежурил там старый друг отца – дядя Миша Тупиков… "Так вот почему его не было у нас" – мелькнула мысль. Отец и дядя Миша обнялись так, как буд-то не виделись целую вечность… Последний тут же развернул нехитрую закуску: - хлеб, сало, огурцы и зеленый лук. Их разговора я уже был не в состоянии ни понять, ни услышать. Сон свалил. Дядя Миша сбросил на топчан свой тулуп, и я провалился в небытие… Эх, если бы судьбе было угодно разрешить остаться при их разговоре, наверное, в таком случае потребовалось гораздо меньше времени в понимании истины в последующие годы моей жизни… Не случилось… 
…Утром, вернее, часам к одиннадцати, я проснулся дома. Значит, отец принес меня на руках. Значит, только своему другу отец поведал свои чувства… Значит, только с ним сверил часы жизненного пути… Только с НИМ !
… Последующие дней пять-шесть не оставили в моей памяти ничего примечательного. Йозеф со мною так и не общался. В один из жарких дней он захотел искупаться. Холодная вода Алея, берущего свое начало в ледниках Горного Алтая, не приняла слабого телом и духом Йозефа. Он простудился и запаниковал. Видно инстинкт самосохранения, приобретенный им еще с голодного и безродного детства, когда он мучился в приюте с больными легкими, побудило в нем желание скорее вернуться домой в Германию. Простуду залечили быстро. Мама сидела у его кровати сутками… Отъезда Йозефа я не помню…

х х х

… Отец после отъезда Йозефа заметно постарел. Все чаще стал уставать. Появилась хромота из-за левой ноги, которая своими болями напоминала ему лагерную жизнь. Все более становился молчаливым. Однако Вероника была настойчива в желании сохранить связи со своим младшим братом, как и положено старшей сестре. Наладив переписку с Йозефом, она все время по несколько раз перечитывала отцу получаемые письма…. Шли годы. Но неудовлетворенность в душах сестер не угасала…, и каждый раз, когда родственники собирались вместе, они возвращались в своих разговорах к анализу причин этой неудовлетворенности. Мальчишку винить нельзя, полагали они. Во всем виновата война! И Гитлер! Это он, сволочь, опоганил нацию! Это по его вине до сих пор страдают Советские немцы! Это из-за него нам до сих пор не верят, и не разрешают селиться на родине... Русские тоже не виноваты: - Сталин сдох, а дух его живуч, как и раньше... А нам, что много надо? Вернуться бы к могилам предков, поклониться им, да заново начать строить свою жизнь на родной земле ради детей, внуков и правнуков… Как показала дальнейшая жизнь, наши многочисленные родственники, которых отец выцарапывал ото всюду под свое крыло, в конце 60-х стали покидать Шипуновскую землю. Первой выехала Агата Готтлибовна с детьми. Смогла осесть в Молдавии. Дальше, в Горностаевский район Украины, ее не пустили. Туда же уехала и Серафима Готтлибовна с детьми и внуками. А в конце семидесятых все обозримые родственники выехали на постоянное место жительство в Германию. Мотивация была одна: - хоть и не ждут нас там, но внуки и правнуки будут жить на земле предков, станут полнокровными гражданами исторической родины…

х х х

… Прошло несколько лет после визита Йозефа. Переписка между ним и Вероникой протекала в вялотекущем режиме. Судя по фотографиям, уровень жизни его был достойным. Но никаких намеков на повторный приезд к родным не давал. От приглашений отказывался, ссылаясь на чрезмерную занятость. Отец очень переживал по этому поводу. Стал вести разговоры о своем будущем… Рядом теперь не было ни сестер, ни братьев его, ни сына… Возрожденный им из небытия родовой порядок, рушился вновь… Только теперь он ясно понимал, что ничего изменить уже не сможет. Время идет, жизнь меняется…
Как-то в один из вечеров, придя домой с работы, он заявил:
- Готовь, жена, вещи в дорогу…
- Куда собрался, Фридрих ? –  недоумевала мама.
- Поеду к Йозефу. Попрощаться надо…, пока я могу еще… Не увидимся больше.
- Да, ты что думаешь, так просто сел и поехал ? Это ж не до Барнаула…
- У меня все готово, - перебил ее отец, я вам не говорил, но визу я уже получил…
- Когда успел…, - продолжала недоумевать мама.
- Успел.
… Летом 1967 года он уехал. В этот раз все происходило рядовым, обычным порядком: - без проводов, без напутствий и пожеланий, без передачи приветов, без "жаренных" сенсаций в печати… Свое решение он мотивировал последним своим долгом перед сыном, перед памятью его матери… А долги отец по жизни никогда не допускал. Никогда!

х х х

…Я много думал, пытаясь понять и объективно оценить моральную сторону описываемых событий. Мой оппонент наверняка будет вовлечен в оболочку цинизма после прочтения: - Банально! Скучно! Ну и тому подобное… Такая реакция вполне естественна. У нас в Советском Союзе очень хорошо умели за тенью банальности прятать актуальность, своевременность, антипартийность и прочую идеологическую мишуру с тонким расчетом на то, что русскому обывателю не до тонкостей идеологии, а Советские немцы обыватели за пределы семейного круга проблемы нации, навязанные государством своими преступными действиями на всеобщее обозрение выставлять опасались. И не важно, что Советский немец, мой отец, в частности, принужденный к жизни в условиях, когда ты, хоть, и "товарищ", но "товарищ низшего сорта", и таковыми останутся дети и внуки, когда постоянно нужно было думать и вычислять – как вести себя в обществе, как поступать при тех или иных обстоятельствах, на что рассчитывать… Русскому обывателю и в голову не приходило соизмеряться с моральной усталостью обывателя немца, что и было на руку власти. И потом,  какой морали должен был придерживаться мой отец в свои 62 года, его сестра и братья, пережившие так называемые "перегибы" Сталинского, а потом и Хрущевского режимов, строящих при помощи грубой утверждающей силы "светлое будущее"? Ведь, образно говоря, побеждал в этом строительстве тот, "кто мог лучше пользоваться этой самой силой, кто успевал выстрелить первым и стрелял больше, стрелял чаще, кто был беспощаднее и жестче".  (См. Г. Попов  "Контроль или производство. По поводу статьи тов. Ленина "Лучше меньше, да лучше"). Только Советские немцы не собирались ни стрелять, ни бунтовать, ни в подполье уходить. Они по менталитету – созидатели и труженики, с уважением относящиеся к русской культуре, и не более того…  Мой отец никогда не был сторонником возмущения против порядка и закона, причем, принципиально. Но, когда в 1966 году его вызвали в райцентр Шипуново для оформления пенсионных документов, он повел себя крайне бурно. На следующий день не пошел на работу, чего он никогда не допускал, даже при более худших обстоятельствах. Слонялся по дому, ничего не делая, только ходил из угла в угол, словно загнанный в клетку зверь. Мама, почувствовав неладное, побежала к Веронике со своими тревогами. Вечером на семейном совете отец заявил, что отказывается от пенсии… На простой вопрос: - почему? – он, словно, взорвался. Таким его никто не видел из нас раньше…
- 30 рублей?! Кому ? Мне? … 45 лет за рычагами трактора… Трудармия… А тут! Всю войну в голод и холод, в нищите! Да, пропади все пропадом! … Не надо мне ИХ подачек! Пошли ОНИ к чертовой матери!
На попытки матери и сестер разубедить, он жестко аргументировал:
- Раньше выжил, вопреки ИМ, вас выкормил, а сейчас, тем более, ОНИ мне и на хрен не нужны… Не пропадем с матерью. Пока я еще в силах и без вашего государства…
Весь спор молчаливо наблюдал только муж Вероники – Иосиф Иванович Орт, человек рассудительный и умный. Отец его очень ценил и уважал, и всегда считался с его мнением. Когда наступила пауза в споре, Иосиф Иванович произнес:
- Отец, давай-ка поговорим…
Это означало, что всем остальным нужно покинуть дом. Отец и старший зять остались одни. А я затаился в соседней комнате… Распечатав бутылку водки, Иосиф, не спеша, разлил ее в стопочки. Молча пожевали нехитрую закуску. Отец, сложив руки на стол, сжав их в замок, смотрел в окно.
- Скажи, отец, - прервал молчание Иосиф, - зачем тебе это надо? Ты о внуках подумал? Школьники, ведь, уже… Сейчас, ведь, не сорок пятый год, когда мы, хоть, на что-то надеялись, помнишь? Но, тогда мы крайне нужны были этой земле, вот и пригвоздили… Но, мы-то, жизнь прожили, хуже уже не будет… А детям и внукам надо на ноги становиться… А власть-то рядышком… Нам с тобой она ничего не сделает, тем более сейчас…, а им? Ты, вот ругнулся, а где и на ком аукнется потом… Ты ж, отец, не один на этом свете такой обманутый… Вон, той же Надежде Демьяненко, она ж с тобой всю войну в прицепщицах, при том же голоде… Так ей 12 рублей пенсия… А это как?
…В последствии мое присутствие в соседней комнате оказалось "разоблаченным", и я был выдворен вон…
… За все оставшееся время совместной жизни в семье, я никогда не видел отца получающего пенсию. За него это делала бережливая мама…




Ч А С Т Ь  10


"О  М  У  Т"



…Поздний, весенний паводок, при помощи солнца, вдруг появившегося из-за вечно хмурых, со свинцовым оттенком туч, спровоцировал неуправляемый бунт реки Алей, спящей под метровым слоем льда… Нервная, словно после глубокого похмелья, она взламывала свой панцырь с треском и глухим стоном, вырываясь мутными потоками сквозь трещины семимесячного плена. Огромные глыбы выталкивались одна на другую, образуя ледяные заторы, которые безжалостно подрезали левый, скально-глинистый берег, вымывая в его основании углубления, в которых стремительная вода моментально образовывала конусообразный водоворот-омут… Несчастные пескари и прочая речная мелочь, обезумевшая от избытка, вдруг ворвавшегося в подводное пространство кислорода, ничего не могла поделать с силой стихии. Циничный и равнодушный омут втягивал их в свой смертельный танец. Лишь только мудрые и ленивые налимы, подныривали под основание омута, раскрывали свои пасти и ждали, когда они, ненасытные, набьются обезумевшей от круговерти рыбешкой… Спасался только ерш, и то, если успевал расправить свои колючки-шипы. Сом-то любит покладистого пескаря и прочую безвольную рыбеху…
…Но, ничего не бывает вечным, в том числе союз водоворота-омута и налима против пескаря… Пьяная весна также быстро уходит, как и приходит, уступая место спокойному и теплому лету. Алей затихал и снова мирно располагался в своем вековом русле. Не успокаивался только скалистый левый берег. Его огромные и тяжеловесные береговые глыбы, подточенные омутом, падают, накрывая собою и водоворот и хитроумного налима. Однако спасшиеся от стихии природы хозяева речной глубины, которые, по сути, являясь самыми незащищенными хищниками, отупевшими от сытости, попадают в руки вездесущих и бескомпромиссных рыбаков… Все! Конец трагедии ! …Но, самое страшное для слабого и бесправного то, что этот закон природы вечен и он повториться снова, следующей весной, только в другом месте и при других составляющих обстоятельства…

…Не нужно бояться жизни, нужно стремиться адекватно понимать ее законы…, не забывая, однако, что налим-хищник не перестанет быть таковым, даже если вокруг не будет изобилия беспринципных пескарей…

х х х

…Май 1981 года... Я стою у огромного могильного холма на сельском кладбище. Опустошенная моя душа рвалась на части… Мне не хватило всего-то 5-6 часов, чтобы проститься с отцом и проводить его в последний путь !… Не хватило всего 5-6 часов, чтобы проститься с человеком, чья могучая уверенность по жизни была для меня, словно, бронежилет… Всего-то 5-6 часов !…
…Вечером того же дня, Иосиф Готтлибович, довольно строго, спросил у меня:
- Ты почему не приехал во-время ?
- Не смог…
…Рассказывать ему, что меня поставили перед выбором: - либо я со своей ротой участвую в одном общественно-политическом мероприятии на Мамаевом кургане города Волгограда, либо, в случае отъезда, подразделение останется обманутым. (Бойцы о моем горе осведомлены не были). Рассказывать о том, что командование мотивировало свой запрет на отъезд из-за того, что телеграмма с известием о кончине отца не заверена военкоматом, рассказывать о том, что я оголил свои последние нервы и выплюнул в лицо "политическим божкам" крайнее отвращение на их цинизм: - "Не волнуйтесь, личные проблемы над служебным долгом не ставлю !", рассказывать о том, что не писаный "окопный закон" не позволяет командиру подводить подчиненных даже в мелочах – я не стал… Я не стал ему рассказывать о том, что только благодаря прапорщикам, рабочим и служащим нашей части из числа немцев, которые в категоричной форме потребовали человеческого ко мне отношения, я был отпущен домой, в противном случае данный факт не остался бы незамеченным в среде немцев из числа местных жителей. А этого допустить не могли уже органы КГБ. Им и без меня хватало работы по предотвращению разного рода провокаций.  Ни дядя, ни сестра таких объяснений не поняли бы…
… Самодурство – наследие сталинизма в рядах нашей Армии живо до сих пор…

х х х

…За два года до кончины отец лишился своей левой ноги… Лагерная жизнь, оставившая неизлечимую рану на голени, проявилась в виде гангрены… Мне удалось встретиться с врачом районной поликлиники, который осуществлял и ампутацию и боролся с инфарктом… Необходимо было забрать Свидетельство о смерти…
- А вы кто будете Фридриху Готтлибовичу ? - напряженно всматриваясь в меня, спросил он.
- Сын…
- Йозеф ?
- Нет, - Александр…
- А-а, понятно…
Не "догоняя" суть вопроса, подумал: - "Причем тут брат…?" Я даже в первое мгновение забыл за чем пришел.
- Давай, капитан, выйдем…, перекурим…
- Я не курю…
Разместившись на лавочке импровизированной "курилки" не далеко от входа в поликлинику, доктор вынул сигарету, задымил, пристально в меня всматриваясь, словно хотел что-то разглядеть и понять.
- Ну, что ж, капитан…, Александр Фридрихович… Вот, ведь, как устроена жизнь, - он явно не мог сосредоточиться на основной своей мысли, - я же давно знал твоего отца… Столько добра он сделал, в том числе и мне… И, уж, судьбе было угодно, чтобы именно мне и в этот раз выпало бороться за его жизнь…
Доктор достал новую сигарету, тут же нервно прикурил…
- Я, капитан,  тогда сделал все, что мог, но шансов не было…
- Понимаю. Наша семья вам очень благодарна… Мы понимаем…
За всю небольшую самостоятельную жизнь мне никогда не приходилось видеть врача, искренне переживающего за своего пациента. Похоже, для него мой отец был несколько значимее, чем просто хорошо знакомый человек…
- Тогда ногу его спасти не представлялось возможным, слишком поздно…, да и гангрена настолько быстро развивалась… Короче, была дорога каждая минута…  Дядя Федя как закричит на нас: - "Чего вы стоите ? Отрубите ее к чертовой матери ! Я и с одной проживу!"
Доктор засунул руки в карманы своего халата, замолчал…
- Во-от… А как проводить ампутацию ?  Сердце-то у него слабое… Не выдержало бы наркоза… Ну, а уж, когда он заорал на нас, - мы решились… на операцию под местным наркозом… Риск, конечно, был, но меньший…
Доктор закурил снова….
- … Пока резали мышечную ткань бедра – молчал, только скрипел зубами… Молчал, когда пилили кость бедра… по живому… Понимаешь, капитан, моя ошибка в том, что не сказал я ему…, что в бедре две коси пилить надо  будет… Не настроил его соответствующим образом… Когда он открыл глаза, разжал зубы, обвел всех взглядом и сказал:
- Ну, что, мужики, все ?
- Нет, батя, потерпи еще немного… Когда начали пилить вторую кость бедра, он приподнял голову и стал смотреть на нашу работу… Потом начал так ругаться русским, отборным матом, что медсестра испугались… "Что ж вы, сволочи, делаете-то? Что ж вы на работу приходите с тупой ножовкой ? Наточить, ума не хватает, что ли ? Или совести ? Мать вашу … А, ну, дай ее сюда, сам себе быстрей отпилю… Сволочи, гады!!…
Доктор закурил снова…
- Ну, а что делать… Держится дед… Я и говорю ему: - ругайся, дядя Федя ! Матерись ! Легче будет ! А что я ему мог сказать в такую минуту ?… После операции он еще долго выговаривал нам за плохо подготовленный инструмент. Все возмущался, - как же так можно работать с тупыми зубьями на пиле… Почему-то говорил нам, что в войну такой халатности нам бы не простили … Он что, воевал ?
- Был… В трудармии…
- Вот в чем дело-то… Понятно. Огромной силы был твой отец, капитан…
Доктор замолчал. Я понимал, что он готовится рассказать и о том, как отец умирал…
- Ну, что ж… Честно сказать, я тогда считал, что больше года с такой ампутацией он не проживет…Прожил больше… Да-а… Последние часа три до смерти он испытывал ужасные боли в сердце… Инфаркт… Боролись мы, но все тщетно… На всю больницу был слышен его крик: - "Саша, Саша !"… Теперь я понял, капитан, что звал он тебя… До последней секунды его сознание было ясным и четким…
Доктор замолчал. Докурил очередную сигарету. Вручил мне Свидетельство. Встал…
- Пусть земля ему будет пухом… И запомни, капитан, твой отец был личностью…

х х х

… Да, мой отец был личностью… В день и час похорон в селе все трактористы, шофера остановили свои машины и на целую минуту включили звуковые сигналы… Когда процессия приближалась к кладбищу, из машин и тракторов был организован своеобразный коридор, сквозь который пронесли гроб с телом отца. Мощные гудки, прощаясь, набатом оповещали священную алтайскую землю, что скоро она примет верного ей труженика… Простые люди, селяне отдали свой последний долг так, как того заслужил Кёлер Фридрих Готтлибович. А вот те самые партийные деятели, которые черпали себе славу за счет таких, как он в годы войны, да и в последующем не гнушались, - теперь молчали. Их просто не было на прощании… Напрашивается простой вопрос: - почему ? Отвечу: - потому, что – "ОМУТ" ! Разве коммунистическая власть любила тех своих граждан, которые вопреки всякой логике, выныривали из-под "омута"? Нет, она их добивала физически и морально. Разве коммунистическая власть ценила своих граждан, которые вопреки аморальности людоеда, не умерли от организованного голодомора в
30-х ? Нет, она их грабила. Раз выжили, не прося у власти помощи, значит, у них еще есть, чем поживиться… Награбленное у Советских немцев в 41-м, не возвращено до сих пор…
… А вот мой отец, Советский немец, свой долг земле отдал… За несколько дней до отъезда в больницу, он обратился к своему старшему зятю Иосифу с просьбой  предоставить возможность проехаться по всем полям и угодьям колхоза, где в военные годы трудился. Наверное, он мысленно поблагодарил землицу, которая не дала тогда умереть с голоду ни ему, ни его детям… В день отъезда в больницу к автобусу он категорически отказался от какой-либо помощи дочерей и мамы. Отбросив ненавистные костыли, с великим трудом оделся, сам и взгромоздил огромное тело в автобус. Он, словно, хотел доказать самому себе, что еще силен, и что судьба ему покорится и в этот раз… Водителя попросил проехать по всему селу… Все, кто попадался на пути, останавливались и отвечали прощальному жесту отца… Наверное, таким образом он поблагодарил людей, за то, что тогда в 42-м приняли и поняли его…
…Люди, а не власть отдали последние почести Советскому, Российскому немцу… Я помню, как однажды на сенокосе, мужики подшучивали над отцом, - ну, какой ты немец, дядя Федя ?… Это раньше было, а теперь ТЫ НАШ – русский ! Так определились в своем мировоззрении русские люди… 
Люди, а не власть !


П О С Л Е С Л О В И Е…

…1985 год. Жаркий июль. Погода "миллион на миллион"… Наш авиаполк с молодыми летчиками оттачивал свое мастерство в Донском небе… Штабы пусты, все на аэродроме… Ну, а мне, начальнику штаба ОБАТО по всем мыслимым и немыслимым законам положено сидеть в штабе батальона и обеспечивать оперативную связь между техническими позициями и командованием вышестоящих штабов, руководить службой войск, в общем, - держать руку на пульсе… Что делать, теперь от привычки всегда быть в гуще своих подчиненных на боевых позициях, приходится отвыкать… С одной стороны это и на руку: - скоро сессия в Университете, можно найти время, хоть, краем глаза, но почитать классиков марксизма-ленинизма. Во всяком случае, даже если и нагрянет кто-либо из начальства и застанет за подобным занятием, навряд ли станет упрекать, что читаю неположенную литературу…  В общем, все, как всегда… Но в этот июльский день обычный ритм моей жизни был разрушен… Через окно кабинета увидел, что на плац въехала "Волга" черного цвета. "Странно, кто бы это мог быть ? И почему ее пустили через КПП ? Почему наряд не доложил ? Спят, наверное, черти полосатые ?" Хотел было пойти и разобраться со служивыми, но… Из машины вышло двое офицеров.  Мне не нужно было долго напрягать память. Этих "товарищей-особистов" я и по тени узнаю. "Этого еще не хватало ? Уж, не по мою ли душу опять ? Точно, - по мою…"
… Пару недель назад, благодаря ротному опыту, мне удалось "раскрыть" за собой слежку.  Штабной писарь рядовой Бринкис стал немотивированно сторониться меня. Часто проявлял невнимательность и растерянность. На вопрос: - у тебя дома все в прядке ? – отворачивался… В один из дней я пригласил его в кабинет и потребовал объяснений. Тот тут же выдал:
- Извините, товарищ майор, но мне стыдно смотреть вам в глаза…
Это уже серьезно.
- Говори.
- Наш особист вынудил следить за вашими контактами, слушать разговоры, особенно на темы межнациональных отношений и докладывать ему письменно каждую субботу…
- Докладывал ?
Бринкис опустил голову.
- Он сказал, что если я этого делать не буду, то отправит служить в Забайкалье… А я боюсь… Дед мой там десять лет отсидел… Наслушался… Знаю… И вас уважаю… Хоть беги от сюда к чертовой матери…
Такой волны злости и ненависти в себе я никогда не ощущал…
- Чего ты сопли распустил ? Что, твой дед также дергался, как ты сейчас ?
- Нет !
Словно отрезвев, Бринкис вскочил…
- Ну, вот… Приказы нужно выполнять, а не сомневаться, понял ?
- Понял… Нет, не понял ?
- Так, понял или не понял ? - засмеялся я.
- Понял, только, как же…
- Иди, занимайся делом… Я не держу на тебя обиды…
… Кабинет оперуполномоченного КГБ был этажом выше. Хозяин его, - молодой старший лейтенант что-то старательно выписывал на листочке. Тихо играла музыка в радиоприемнике.
- О-о, Александр Федорович, заходите, по чайку может ?
- Спасибо. Немец чай не пьет.
- А что он пьет ?
- Кофе, в основном… Молоко любит… Соки, компот…
- А-а.., ну, с этим у меня проблемы…
- Слышь, старший лейтенант, - я начал наглеть, и ничего с этим уже поделать не мог, - у тебя не только с этим проблемы…
- ? ? ?
- Чего так непрофессионально работаешь, что я твою агентуру раскрыл, не выходя из кабинета ?
"Молодой следопыт", видимо в своей школе усвоил, что при противоречивых обстоятельствах нужна выдержка и больше слушать "посетителя", если тот болтает без умолку. А я, зная это, в свою очередь ждал от него ответа. Но "следопыт" молчал…
- И еще вопрос: - что вам еще обо мне нужно знать ? Наверное твое начальство поставило задачу собрать на Фамилию информацию, да ?
"Следопыт" молчал.
- Значит, так: - сегодня вечером придешь ко мне домой, якобы в гости… Я тебе вручу все необходимые документы о моих предках, отвезешь их куда надо, изучите… И отстаньте от меня наконец-то !! Тебе что, делать больше нечего, старший лейтенант ?
"Следопыт" напрягся. Такой "удачи" в своей оперативной работе он явно не ожидал…
- Но, при условии: - моего бойца ты отставишь в покое. Договорились ?
… Вечерний гость не заставил себя ждать. В обстановке непринужденной и беспредметной болтовни, чтобы семья не догадалась о цели его визита, я вручил ему то, что обещал… Из гарнизона особист исчез… Так что теперешний визит "высокого" начальства из вышестоящих органов – не случаен… Так оно и случилось…
- Здравствуйте, товарищ майор, - подполковник в сопровождении майора приветливо улыбнулся, войдя в кабинет, поздоровались за руку. Я указал им место на двух широких креслах.
- Чего один-то ? Летают мужики ? Ну, и жара нынче… А мы из Ростова на Дону по делам… Решили вот заглянуть, да перекусить, а то до Волгограда еще 200 км… Как, покормишь ?
"Господи, как вы осточертели со своими прихватами шпионскими…"
–  Да, нет проблем, пойдем -те в столовую, накормим, а как же иначе…
… Обед они "смолотили" резво. Видно, действительно, больше их тут ничего и никто не интересовал. Но, я оказался не прав… Зайдя на перекур в небольшую рощицу, заботливо выращенной бойцами, подполковник без вступлений, посмотрев мне прямо в глаза, сказал:
- Значит, так, Александр Федорович, - служи спокойно… «Колпак» с тебя снят… Езжай в свою академию, учись на благо Отечества нашего… И вообще. Претензий к тебе, наши органы, во всяком случае, иметь не будут… Офицер ты перспективный, вся жизнь еще впереди… Понял? Ну, а если, возникнут проблемы…, ПРЕЖНИЕ, - звони… Разберемся…
…"Волга" стремительно унесла офицеров госбезопасности…
У них теперь впереди были более важные задачи…
«Более важные задачи»… Советский Союз начал подавать признаки агонии. Русских граждан насильно, с риском для их жизней стали выгонять из Казахстана, Азербайджана, Армении, Грузии, Узбекистана, Туркмении, Киргизии, Латвии, Литвы и Эстонии… Не обошлось здесь, к сожалению, без жертв… К 90-му году на Россию свалили обвинения в геноциде Литовцев, Эстонцев, Латышей, в оккупации территорий этих республик! Советская Армия в боях с мирным населением ряда Советских республик вынуждена была покинуть свои позиции и вернуться в Россию. Тут же поднял голову русский, прибалтийский, грузинский, украинский и белорусский фашизм. Офицерство русское, потомки победителей в 45-м, переодевались в гражданское польто для того, чтобы безопасно перевигаться по родной земле. Авторитет Армии освободительницы в глазах общественности упал. Боеготовность снизилась до критических пределов. Ну, и как следствие – война в Чечне, которая показала действенную фазу межнациональной ненависти. Ненависти, прежде всего, к русскому... 
Должна ли русская нация делать из этого выводы?
Убежден, что обязана! Не опоздала бы….