СНЫ

Думаю, что человек не может умереть, пока не выполнит какого-то своего предназначения. В это верили древние, в этом суть компьютерных игр.
Что такого сделали мои близкие, что умерли рано, один за другим в течение десяти лет? Кроме того, что их смерти предшествовала тяжелая болезнь и медленное угасание?
Хотя я и не знал их слишком хорошо.
А возможно, они выбаливали свою жизнь, и, пройдя Чистилище на земле, сразу попали в Рай?
С другой стороны, нельзя быть точно на все сто процентов уверенным, что твое предназначение в том-то и том-то. Бывает, один человек всю жизнь спасает других, встает в пять утра, ухаживает за садом, у него постоянно чистая ряса и вкус вина знаком только по тому глотку, которым он причащается во время Мессы; и он проживает свою жизнь до глубокой старости; во время Поста, совершая Крестный путь, ожидает спокойной смерти. Но проходит пять, десять лет, а он все жив, мучаясь сам и мешая другим, уставшим уважать его старость. Что он не сделал? В своем исчезающем сознании перебирает самые важные события в жизни, а их было, как выясняется, не так уж и много; отчаявшись, корявыми уже руками делает он бумажный кораблик, чтобы пуститься на нем во все тяжкие – и вот только тогда Смерть настигает его.
СНЫ
Когда мне было пять с половиной лет, мы переехали в другой, бОльший город.
Мне часто, точно не знаю с какого возраста, снится одно место, параллельные дороги, ряд домов, магазин, река или озеро справа, если смотреть в ту сторону, куда я иду. Между домами и дорогой неширокая запущенная полоска земли. Деревьев нет. Так же справа, но на противоположной стороне, двор в виде перевернутой буквы «П» со старыми домами, где я не живу, но часто бываю и у меня там много друзей.
Не думаю, что это место знакомо мне по городку где я родился и где мы жили. Скорее это собирательный образ мест, в которых я бывал, или на которые смотрел маленьким, но мне туда было нельзя.
Иногда в это место вплетаются фрагменты городов, в которых я побывал, и образы эти ярки настолько, что на следующую ночь я могу вернуться туда, хотя не всегда запросто нахожу дорогу к нужному мне зданию.
За исключением этих добавлений, параллельные дороги, ряд домов, неухоженная полоска земли и двор остаются неизменными.
РЕАЛЬНОСТЬ
Полного ремонта в комнате не было, думаю, никогда. Убогими коричневыми, с пошлым рисунком, обоями правую стену после похорон матери обклеила тётя. На противоположной стене плакаты в течении пяти лет переклеивал я сам, сначала с одной женой, потом с другой, затем с очередной женой мы оторвали наиболее малопонятные или плохо приклеенные. И часть стены, с фрагментами покрытий разных лет, от последних плакатов, вцепившихся намертво, и, по счастью, красивых, до тридцатилетней давности покраски – мерзостной, маркой, осыпающейся дряни грязно-желтого колера – простояла нетронутой в ожидании вразумительного ремонта пять лет.
В центре стены остался большой фотографический пейзаж, изображавший горное ущелье, с протекающей речкой, лесные склоны и снежные шапки самих гор и никаких следов человеческого жилья.
В углу плакат с размытым изображением беременной молодой негритянки с белым курчавым мальчиком полутора лет на коленях.
Как-то в юности, наполненной творческими потугами, я придумал изобразить на стене размытый осенний пейзаж, с фрагментами ломаных черных веток. Разговоров об этом хватило на целый год, но дальше разговоров дело не пошло.
И подбор обоев приводил к покупке в магазинах цветочных горшков и обеденных сервизов, карнизов и индийских благовоний.
Стена сопротивлялась всему этому.
GOD’S CALL
В отличие от других, я могу назвать точную дату начала своего многолетнего запоя – через день после смерти жены друзья сказали, что мне стоит попробовать выпить – это помогает. Не важно, отчего. Хотя, скорее, сгладить мрачное впечатление от реальности.
Пиво, портвейн, утреннее похмелье, превращающееся в вечерние посиделки; сухое, сладкое, крепленое, дегустации, репетиции, театральные буфеты.
В мою задачу входило уснуть, напившись, чтобы не думать весь вечер и часть ночи перед тем, как забыться и во сне смотреть… не стоит об этом. Это не приятно.
Продавалось такое крепкое очень плохое пиво в огромных, по два с половиной литра пластиковых жбанах. Такой жбан убивал тебя и превращал в бесчувственное бревно.
Наутро, такой побочный эффект, очень хочется пить, гораздо сильнее, чем от обычной водки. Пьешь литрами холодную воду, а вот этого делать нельзя ни в коем случае. Почки не успевают перерабатывать жидкость, подскакивает сначала почечное, потом артериальное давление, наступает гипертонический криз.
Темнеет в глазах, становится трудно дышать, голова кружится. Сильно давит и режет грудь. Понимаешь, что можешь умереть и страх смерти заставляет еще сильней биться сердце.
Медсестра, заспанная и недовольная потому, что это воскресенье, восемь утра, ставит укол и говорит, что через пару минут будет все в порядке.
Проходит десять минут, но ничего не меняется.
Неделя в больнице. Удается ходить более-менее прямо.
Но ощущение того, что ты смертен, и это может случиться практически в любой момент, ты уже получил. God’s call.
Физиологи утверждают, что сновидения есть ночное развитие и продолжение наших дневных тревог и надежд, проблем и решения задач. Отсюда и вещие сны – мы видим оптимальное разрешение ситуации, следуем увиденному сценарию и добиваемся успеха. Главное, чтобы сновидение пришлось в ночь с четверга на пятницу – только такие сны сбываются.
МОЯ НЫНЕШНЯЯ ЖЕНА
Есть фильм, в котором Жерар Депардье вступает в фиктивный брак с Джулией Робертс, кажется, чтобы получить вид на жительство. Потом он и его фиктивная жена сдают экзамен специальной комиссии – на знание друг друга. Среди вопросов – какие духи она предпочитает, каким кремом пользуется, какие носки он носит. Мы живем вместе уже лет, наверное, десять. Я бы никогда не сдал такой экзамен. Я ничего не знаю о ней, о ее пристрастиях и предпочтениях. Мы оба не можем сразу ответить, когда именно мы познакомились, сколько друг другу лет и когда у нас День Рождения. Мы не слишком любопытны. Я не знаю, в каком году окончил школу, институт; а о том, что мне стукнет сорок, узнал из поздравительной открытки, которая пришла на электронную почту из отдела кадров.
Так же в этом фильме пара предъявляет комиссии фото и видео своего отдыха, посещения вечеринок и тому подобное. И с этим ничего бы не вышло. Видеокамеры у меня нет, а фото я не люблю делать принципиально – в истории и так много всяких важных свидетельств, чтобы загаживать ее отчетом о воскресном посещении зоопарка летом 2002 года.
Я и так помню как выглядит снежная сова, а интересующиеся запросто найдут ее качественное фото в соответствующем издании.
Тем более что есть Интернет.
Вот чего мне действительно жалко, это что я не сделал эротических фото с одной девушкой в конце прошлого века. Мы были очень хороши – нам об этом говорили свидетели откровенных сцен. Мы делали это красиво и неплохо выглядели. Смотрел бы на старости лет и гордился собой.
Спустя лет семь я встретил ее случайно и предложил попробовать – просто фотосессию, на память. Мы выбрали время, пока ее муж и моя жена были в отлучке, легли, разделись, полежали немного, потом оделись и попрощались немногословно.
АГНОН
У Шломо Агнона есть рассказ, где рассказчика просят переслать немного земли с Земли Обетованной, чтобы бросить ее на могилу умирающего в далекой стране. Но что-то мешает ему – то неотложные заботы, то закрытая почта, то изменившиеся тарифы. Проходит более года, и вот посылка с вожделенной землей отправлена. Назад возвращается благодарственное письмо, в котором сообщается, что смертельно больной был жив все это время, и скончался как раз накануне прихода посылки.
Чтобы что-то произошло, нужно, чтобы что-то произошло.
РУКА ГОСПОДНЯ
Много раз ждал я знамения от Господа в жизненно важные для меня моменты, но всякий раз либо Господь безмолвствовал, либо я не в силах был разгадать Его знаки.
Много раз мерз я на остановке в ожидании автобуса, чтобы ехать в сомнительное место, и, если ждал слишком долго, выяснялось, что и ехать не стоило.
И другие мелкие случаи.
А не в таких ли мелочах с нами Рука Господня?
А на все остальное у нас свободная воля?
И сказано: «Довольно с тебя благодати Моей, ибо благодать Моя свершается в немощи».
А вообще люди умирают по двум причинам – если они уже сделали что нужно в этом мире, или зачем-то понадобились Богу в том.
За исключением тех людей, которые должны были сделать что-то в этом мире, но уже точно не будут этого делать и их просто как бы стирают. Это самое грустное.
ОТЕЦ
Спустя семь лет после смерти отца, разбирая старые бумаги, я нашел письма, из которых узнал что у меня есть несколько братьев и сестер; но их матери так ненавидели моего отца, что предпочли уничтожить всякую память о нем. Моя мать уведомила о его кончине, но они ответили, что ничего не желают знать об этом. Уважая их желания, я не стал даже смотреть на адреса, не говоря уже о том, чтобы писать и связывать нас родственными узами. Если кому-то станет интересно – я живу там же. У меня в паспорте один штамп о прописке. Как бы я ни хотел уехать, адрес остается прежним.
Когда умерла моя жена, сыну было семь, а дочери три года. Знакомый протестантский священник предложил увезти их в Кентукки. Главное условие – я никогда и ничего не буду знать о них, а они обо мне. Я отказался. Иногда я сомневаюсь что поступил правильно.
Прежде чем решить, правильно ли я распоряжаюсь настоящим, в котором никак не могу навести порядок, подозреваю, мне нужно навести порядок в прошлом.
Каждая из жен, приходя в мою квартиру, ревностно бралась делать ремонт, чтобы избавиться от предшественницы. Их хватало на неделю. В очередной раз, делая инспекцию стены, я нашел три вида краски, четыре фрагмента обоев, плакатов, в том числе которые клеил я сам.
Справа – плакат, который я купил в Таллинне в 1984 году. Поездку мне подарили родители в связи с окончанием школы. Плакат посвящен Дню Матери. День Матери по эстонски “Emadipaev”.
БРАТ
Брат был старше меня на четыре года. Когда его сбил мотоцикл, ему было двадцать. За несколько месяцев до смерти мы стали по-особенному близки, а в последний месяц он писал мне каждый день. Одно письмо пришло на следующий день после похорон, другое, недописанное, мне отдали уже после всего вместе с вещами, которые были при нем в момент смерти – носовой платок, библиотечное удостоверение, несколько монет, ключ, неоконченное письмо на двойном листе в клетку – все испачкано кровью.
СТЕНА
На стене, кроме перечисленного, висит также портрет дочери когда она ходила в детский сад; большое деревянное распятие, постер с картиной семнадцатого века, где два человека в лесу наблюдают затмение солнца. А так же от руки нарисованный фрагмент моста, арки и холм, на котором они стоят.
ДОМ
Летом, проездом, я посетил городок, где родился. Мне даже показалось, что я узнал некоторые места, кинотеатр. Возможности подойти к дому, квартире у меня не было. И это правильно. Кладовка в пять и сорок лет – абсолютно разные вещи. В четыре года я нашел лист из журнала, где был изображен человек, у которого из располосованного живота вываливались разные вещи – кони, колеса, башни, монеты и многое другое. Урок анатомии в школе случился неприятным откровением.
На стене оставалось много свободного места, и, рассматривая ее по утрам я понял, что мне нужно дорисовать пейзаж, чтобы получилась законченная картинка.
Дом, в котором родился; дом, в котором жил; общежитие, где жил во время учебы; дома, в которых жили мои бабушка в старинном русском городе; моя мать в годы учебы; где жил после рождения мой брат; где я любил бывать у своих друзей; места, которые знал по фотографиям и где должен бы жить, не случись война и суетное послевоенное время.
Из всех этих фрагментов, взяв самое теплое и уютное, я должен построить на стене пейзаж, карту, в которой найду свое место, где мне будет лучше всего.
И там остаться.
А там посмотрим, должен ли я что-то еще этой жизни.
СНЫ
Очень просто запрограммировать себя смотреть во сне что-то конкретное. Надо перед сном думать только об этом. Если поесть тяжелой жирной пищи и посмотреть фильм ужасов – ночной кошмар обеспечен.
Перед сном я вспоминаю сон, виденный накануне. Заставляю себя снова посетить двор, расположенный буквой «п», с маленьким круглым неработающим фонтаном в центре, тяжелой заедающей дверью в подъезд, сырыми стенами и запахом ванили в тесной квартире, где кроме мебели пространство крадут низкие потолки и занавески-шторки в каждом возможном месте, включая ванную-туалет с облупившейся краской и проржавевшими трубами.
Именно в такую ванную позвала меня девушка, которую я тогда любил; чтобы пожаловаться на парня, с которым она жила и спросить моего совета. А я не смог предложить ей ничего, а в дверь стучались и требовали, чтобы мы вышли, подозревая невесть что и дело закончилось дракой, досталось и мне, и ей. И ему досталось, и они в конце концов развелись и она вышла замуж за одного моего друга, с которым была так же несчастна. Может, из-за того, что тогда в ванной я все-таки должен был сказать что-то важное, опрокинувшее мир и поставившее его правильно?
Я рисую на стене угол дома, остальное закрывают кусты акации, разросшиеся до второго этажа. Дом двухэтажный.
В таком же доме походил День Рождения моей крестной дочери, ушедшей через три года в монастырь. Она присылала мне открытки пару лет, но я был занят своими свадьбами и разводами; для случайной встречи на воскресной службе не нашлось важных слов; я пририсовываю к дому фрагмент лавки, которая мешает подогнать грузовик прямо к подъезду.
БАБУШКА
Из своего детства я вспоминаю, как бабушка, умершая потом от рака желудка, несет меня запеленатого по снежной улице и останавливается у синего почтового ящика. Несколько раз в год она присылала мне (ну, не мне, а всем нам), посылки, в которых одежда, книги и коричное печенье. Она пекла его сама и запах корицы до сих пор возвращает меня в то прошлое; я не плачу потому, что в мои сорок это выглядело бы глупо.
На одном из фрагментов стены я изображаю берег сильно заросшего озера, к которому я ходил даже не рыбачить – слишком был мал; но наблюдать за рыбаками на плоскодонках. На одной из этих лодок мы поплыли с дядей – и я, боясь его расстроить, не показал своего ужаса, когда наша лодка посреди озера качнулась и зачерпнула воды. А еще, когда я шел по тропинке среди высоких зарослей тростника на берегу, дорогу мне пересек больной енот. Почему больной? Он шел медленно, шатаясь, совсем не обращая внимания на меня. Я видел потом енота в зоопарке – они здоровые совсем по-другому выглядят.
Бабушка жила в тесной комнате, бывшей келье мужского монастыря. Над дверью оставалась фреска из Жития Святых. Ее родственники жили на берегу озера в частном, старом, покосившемся доме. Чтобы в него попасть, нужно было с порога шагнуть вниз сантиметров на двадцать. В доме пахло сыростью и кожей, которой было обито все – от стульев и сундуков до входной двери. Но внутри на всех столах и пианино лежали кружевные салфетки.
Бабушка умерла, протирая пол в коридоре своей дочери, моей тети, испытывая страшную боль; она не умела ничего не делать.
Судебные исполнители искали следы «последнего укола», но так ничего и не нашли.
Что меня удивило – после похорон, возвращаясь с кладбища, сотрудники моей тети в крытом кузове грузовичка затянули песню на украинском языке. Я думал, что петь нельзя.
Нарисовав над прибрежными зарослями тростника маковки монастыря, где жила моя бабушка и дом ее родни на берегу, понимаю, что сильно размахнулся и рядом рисую четырехэтажный дом - на первом этаже магазин, где я несколько лет покупал макароны и овощи. На этот магазин выходят окна студенческого общежития. Чуть дальше – перпендикулярную улицу со зданием почты; улица упирается в конечную трамвайного маршрута, кинотеатр и станцию метро. Чтобы выйти на проспект, ведущий к аэропорту, нужно пройти через тяжелую арку, под ногами каша из снега, грязи и льда; киоск, в котором продают лекарства.
По вечерам, когда в коридорах общежития особенно шумно, я сажусь на 203 автобус, еду в аэропорт и в подвальном буфете пью кофе с молоком и сдобой. Прилетают самолеты, в том числе с родины - родины, которая должна быть моей; родины, которой я не знаю.
Утром, когда в коридорах общежития еще тихо, я выхожу на проспект, спускаюсь в метро, выхожу на Площади Восстания, иду две остановки пешком на утреннюю службу. Тридцать минут латыни. После службы захожу в кафетерий на углу, стакан горячего сладкого какао с рогаликом - и на занятия.
На стене рисую невзрачную вывеску кафетерия, на противоположной стороне зарешеченный вход в арку. Фонарные столбы вместо деревьев, трехметровый забор старого госпиталя красного кирпича. Стрельчатые окна над забором. Ранее утро, машин почти нет, сырость, звон колокольчиков, возвещающих пресуществление.
Неважно, как ее звали. Перед тем, как изменить мужу со мной, она, верующий человек, закрывала и убирала складень 18 века. Такси, которое должно было везти ее на вокзал, сигналило во дворе, а мы с сосредоточенными лицами прощались навсегда. С открытыми, но невидящими глазами.
А еще знаки внимания оказывала девушка Оксана. Но в какой-то момент ей показалось, что я дурак и мы не стали встречаться. Мне повезло – благодаря ей несколько одногруппников схватили триппер.
Рука Господня потом не раз меня так спасала.
Я не сдал теорию балета, а из общежития выехали почти все, кроме безногого и безрукого инвалида; Гали и приехавшего на следующую сессию бас-гитариста Юры. Я устроил вечеринку, чтобы не бродить по пустым коридорам одному.
Ничего из той вечеринки не могу изобразить на стене.
ГАЛЯ
Старательно вырисовываю из зарослей акации кованую высокую ограду, перед ней брусчатку площади, где трамвай сворачивал с Красного проспекта; пару скамеек в сквере. Я сидел сразу за ней на сиденье в трамвае; не помню, чтобы мы говорили. В ту ночь ничего не получилось – у нее начались «эти дни» а в три часа ночи вернулся с прощальной вечеринки маленький вьетнамец Ван, которому, как потом выяснилось, исполнилось сорок пять.
Спустя семь лет я работал в ночную смену и мы созванивались, а, поскольку это были междугородние звонки, на адрес станции приходили бешенные телефонные счета. Мы могли говорить по три-четыре часа. Она утверждала, что счастлива, но на следующую ночь снова проводила по нескольку часов у телефона, разговаривая со мной. Ее адрес – Школьная 2, дом 10.
ЭЛИНА
Наши столичные родственники в основном женщины глубоко за сорок, так и не смогшие найти себе достойных партнеров и от безысходности выходившие замуж за таксистов или полковников в отставке. У Элеоноры была бодрая бабушка, окна их многоэтажки выходили на заросший пруд. Бабушка долго вертела мою ладонь и довольно точно предсказала множество жен, взлетов и падений, а так же три очень важных события. До сих пор ломаю голову, какие из этих событий случились со мной, а каким еще предстоит произойти.
САШКА
Дорисовываю широкий проспект со станцией метро, полукольцом стоящие киоски с цветами, напитками и газетами. Магазин «Рыба», от которого рукой подать до того самого места, где Пушкин стрелялся с Дантесом, а мы догонялись пивом потому, что погода стояла теплая и до Сашкиного дома было совсем близко.
Именно Сашка научила меня вычеркивать из записной книжки телефоны и адреса тех, кто удачно вышел замуж и уехал в Швецию, Израиль, Италию, Австрию, Америку.
Именно Сашка научила меня спокойно переживать ночи, когда ты в одной квартире с молодой полуодетой девушкой, а секса нет, потому что она сидит на тяжелых наркотиках, а ты слушаешь музыку и смотришь иллюстрированные альбомы по Израилю из Израиля и прибираешься на кухне, потому что любишь чистоту; а им на все плевать.
Рисую двухэтажный дом с крутыми ступеньками на второй этаж, которые дико скрипят, так, что хозяйка дома на первом этаже начинает колотить шваброй в потолок.
Особое чувство друга и самые откровенные разговоры только потому, что ты не лезешь к ней в постель и вообще через три недели уезжаешь навсегда.
Всю жизнь прожив в мегаполисе, я, наверное, должен изобразить на стене множество многоэтажек, в которых встречался с друзьями и где происходили важные события.
Многоэтажки, с их изобилием жизненных коллизий убивают индивидуальность. Поэтому даже если что-то важное произошло между вторым и девятым этажом, я перенесу всё на узкую улицу с мягким светом осенних фонарей, гладким асфальтом перед гостиницей «Центр Азии» в центре Кызыла; гостиницей «Выборг» в центре Выборга, где в 1985 году после бессонных 46 часов из-за перемены часовых поясов в четыре утра я пьяным в полной тишине качу на роликах по тротуару.
Мне нравится женщина одного возраста с моей матерью, но она подтянута, стройна, спортивна, учит меня жизни на заднем сиденье автобуса и останавливает, когда я даю волю своей юношеской сексуальности. «Эй-эй, - говорит она, - ищи себе подходящую девочку». И идет спать с водителем автобуса.
ИРИНА
Именно с Ириной мы спали, потому что ненавидели одиночество и дико скучали по своим семьям, детям, мужьям и женам. В постели рассказывали друг другу, как счастливы в браке, а все другие раздражались таким разговорам.
По утрам я ехал в свою церковь, а она в свою.
Будем ли мы оправданы перед Богом? А можете подождать, пока я умру и задать этот вопрос моему духу? Ничего не буду скрывать – а смысл?
ДЕТСТВО
Начиная с пятилетнего возраста я все время был в кого-нибудь влюблен. Но не всегда имел смелости это признать. В школе, классе в седьмом, мне дико нравилась одна девочка, которая жила и училась на другом конце города. Транспорт ходил редко, и пару раз зимой я чуть не отморозил себе ноги, стоя в осенних туфлях на зимней остановке. У меня нет ее фото, но она была похожа на даму червей в одной из колод. Вместо ее фото я несколько лет хранил карту. Потом она все-таки подарила мне фотографию, а еще, спустя лет десять, мы даже месяц жили вместе; но появился ее муж, какая-то из моих подружек всерьез взялась за меня – и я рисую на стене угол дома, где она жила на первом этаже, а чуть дальше – стена воинской части с покатыми крышами казарм.
ИРКА
Ирку я любил так сильно, что попросил брата купить мне бутылку портвейна (я заработал на уборке овощей, но мне спиртное по молодости лет не продавали). А потом поехал в ее город, снял номер в гостинице и пригласил в гости. Ничего не вышло, ее родители вызывали милицию и выламывали дверь. Хорошо, что обошлось без медицинской экспертизы. Мы трогательно переписывались; а через несколько лет она порвала со своим (он сел) и приехала ко мне – без телеграммы, не позвонив. Я познакомил Ирку с женой, неловкая пауза, небольшая прогулка по осеннему проспекту – и даже не поехал провожать ее на вокзал.
От Ирки на стене ничего не остается – мелкий и ничем не примечательный городишко, гостиничный номер 9 квадратных метров, ночь в аэропорту, ночь на вокзале.
Ночуя на вокзале, я написал вступительное сочинение молдаванину, приехавшему поступать в училище искусств. Надеюсь, он поступил.
ВОДИТЕЛЬ ДИМА
Водитель Дима не был интересным и высокоинтеллектуальным человеком. Я однажды взял у него прокатиться велосипед, чуть не залетел под КАМАЗ, сделал шикарную восьмерку на переднем колесе и он сказал - «Я разобью тебе лицо».
Дима любил рассказывать о своих победах, их было много. Я по молодости удивлялся, как этот никчемный человек может быть таким ловеласом, и завидовал. А потом повзрослел и понял – Дима имел успех у столь же несложных женщин, как и он сам.
Я немного горжусь тем, что всех, с кем был, за редким исключением, я любил искренне.
А уж рассказ Димы о том, что он однажды заказал проститутку, а приехала его одноклассница, в которую он был влюблен и которая казалась ему недосягаемой в восьмом классе…
ИГОРЬ
Игорь был богат на истории из своего бурного прошлого, где весь мир склонялся к его ногам и два аккорда на гитаре превращали холостяцкую гостинку в гарем. Вся эта бравада разбилась о тридцатипятилетнюю любовь, когда он потратил половину зарплаты, чтобы в два часа ночи поехать на такси в соседний город к любови своей, хотя дома ждала жена, а там был муж и в лучшем случае подъезд оставался открытым. Снимаю шляпу, хотя он сейчас живет в квартире, за которую платит опять половину зарплаты, один, питаясь, как и я, прошлым.
Рисовать на стене не может, потому, что эта стена ему не принадлежит.
ОЖИДАНИЕ
Я специалист по ожиданиям, местА, в которых я ожидал свершения самого лучшего в своей жизни, накрепко отпечатались в моей памяти.
Четвертый этаж, третье окно слева. Третий этаж, второе окно. Первый этаж, первое окно. 29-12-46, код 312. Комната 312 (просто совпадение), Школьная 2, дом 10.
Через полгода после смерти жены я написал заявление в Женевскую семинарию, но отец Леопольд отговорил меня, с тем, что на мне лежит ответственность за моих детей, и что, согласно Священному Писанию, я должен найти новую мать своим детям. Мужчинам такое положено. Четыре года подряд приходили разные женщины и выходили за меня замуж.
Я мог бы стать неплохим проповедником.
Если бы не жил во грехе практически постоянно.
От воспаления легких меня за два дня исцелила Святая Мария. Терапевт в больнице наорала на меня. Ну, типа, я своими анализами ввел в заблуждение мед.персонал.
Потом Святая Мария исцелила меня от чесотки. С алкоголизмом моим ей справиться пока не удалось.
ЛЮБА
Ничего о моей жене на стене я изобразить не могу. Грязный подъезд, нацарапанная сгоревшей спичкой на стене надпись «чайная роза», кухня, на которой мы провели большую часть нашей недолгой совместной жизни.
После ее смерти мне нужно было оформить какие-то бумаги в том районе, где мы жили. Пару раз я пытался туда приехать, но слезы душили в автобусе, колотила дикая дрожь. Я попросил барабанщика Игоря сопровождать меня.
Ненавижу таблетки.
Полгода после её смерти я уходил вечерами к Сергею, который разошелся с женой, и мы молча валялись у телевизора, каждый переживая свое горе; отличие в том, что его жена все-таки вернулась, а я нашел женщину, которая была похожа на мою жену и промучился с ней около двух лет. Не повторяйте моих ошибок. Внешность ничего не значит. Не прописывайте у себя женщину, которая случайно улыбнулась вам в автобусе или кафе.
От нашей с женой жизни осталась видеозапись – минут пять. Раз в год я смотрю ее. И этого много.
СЛАВА
Когда двое решают переспать, это может быть не актом любви, а актом ненависти.
Я познакомил ее со своим другом и они прожили несколько месяцев.
В старости – Виагра, в молодости – портвейн.
ЛЕХА
Была вечеринка в баре, где мы работали. В полутемном зале, напившись медицинского спирта, танцевали пары работниц рынка и небольших бандитов. Бар располагался на небольшом корабле, мы вышли на заднюю палубу. Вода у берега подернулась ледяной коркой.
Леха: Алекс, мы с тобой интеллигентные люди. Что мы делаем здесь?
Повар Света пренебрегла очередным медицинским осмотром, половина команды лечилась от триппера, а нам повезло – лобковые вши. Запах от мази перебивали ароматические индийские палочки.
Заходила Марина и говорила – «а сколько будет выключить эту херню?».
К концу недели на барной стойке скапливались десять-пятнадцать кассет с записями Михаила Шуфутинского. Мою книгу с новеллами Симона Кармиггелта, голландского писателя, взял почитать Серега и потом уже не вернул.
Новеллы Симона Кармиггелта я приобрел, ожидая самолет в аэропорту Абакана, с разбитым сердцем возвращаясь от Ирки, с которой так и не потерял девственность, в Красноярск.
Родители разъехались по командировкам, брат преподавал в поселке; а у меня оставалась бутылка крепкого сладкого вина и полкоробки сигар; стояла золотая осень, дожди.
Я сидел в кресле-качалке у открытого балкона с дождем, бокалом вина, сигарой и томиком английского Ивлина Во на коленях.
Свои лучшие рассказы, по моему мнению, я написал в те четыре дня.
Наши подруги часть времени проводили со своими мужьями, поэтому мы другую часть времени спали у меня на полу и выглядели соответственно. Носили одинаково круглые очки; однажды бомжеватые прохожие остановили нас, и один из них объяснил своему другу «Смотри, это Эрик Клэптон, а это Джон Леннон».
Теперь я крепко лысоват и уже не похож на Леннона.
НОРА
Мы много времени проводили вместе. Нам нравился один и тот же тип женщин. В пивном киоске мы встретили женщину с носом с горбинкой и худыми ключицами. Купив у нее пива, мы договорились вернуться, и, кто первый ее соблазнит, тот получает полтинник рублей.
Не вышло у обоих – она разгадала наш план, была замужем и даже с дочерью.
Нора оставила трогательную записку, из серии «а что, если бы…». К сожалению, я нашел и прочитал ее слишком поздно.
Как и многие другие записки.
Пишите четче и оставляйте записки на более видных местах.
ШОУ
К тому, что я делаю, к тому, как я живу, я отношусь как к шоу. Меня уже трудно переделать. Моя первая жена ревновала меня к этому шоу так, что улетела на другую сторону земли на полгода; другие просто ненавидели меня; после одного из концертов все лицо и грудь были покрыты отпечатками губ с помадой; когда мы занимались сексом с Танькой, в комнату ворвались три голых пьяных мужика – актеры – она прикрылась зонтом и потом сказала, что не хочет иметь со мной ничего общего.
На одной из вечеринок гитарист говорит – «Эй, может быть, ты оставишь девушку в покое, ведь уже шесть утра!».
Я не могу остановиться.
На одном из концертов мы с бывшей подружкой устаиваем шоу – раздеваемся на сцене. Алена психует и уезжает в общагу.
Забыв о том, что в пожарном щитке лежит ключ, топором выбиваю дверь – а она, всё простив, ночует в комнате подруги.
АЛЁНА
Несколько раз я ночевал в подъезде. До сих пор удивляюсь, как это случилось. Когда ночуешь в подъезде, главное – проснуться вовремя, пока ее мама или другие знакомые не застали тебя скукоженого за мусоропроводом.
С другой стороны, если ты не ночевал в подъезде – нет доказательств истинной привязанности.
ВЕРКА
Дальше на стене я рисую небольшой заборчик, яблони, типичный прибалтийский домик — 50 квадратов первого этажа, 50 квадратов второго. Подвал со всякой ерундой и велосипедами, гараж.
Она все так же красива, высокий голос не постарел ничуть. Утром (ну, как утром? ближе к полудню) мы пьем кофе и я еду на съемочную площадку, где торчу до восьми вечера.
Дети присылают открытки электронной почтой на рождество и день рождения.
Мы спим в одной просторной постели, я долго не могу уснуть, вижу во сне заросший пустырь, трамвайные пути, универсам на первом этаже, двор буквой «п» с неработающим фонтаном в центре и лавкой, которая мешает подъехать на грузовике прямо к подъезду...