Высший дискурс и вера

БОГ КАК ВСЁ САМОЕ-САМОЕ

То есть, бог - это то, к чему (Кому)  человек обращается, чтобы сохранить себя, своих близких, свой народ, свой разум, культуру и общество, то есть, решить нечто принципиально важное.
Но неужели именно "бог" необходим, чтобы преодолеть опасности?  Ведь кроме молитв, причастий, нужно сделать массу практических действий во имя обороны.  Не есть ли "бог-бог" чем-то пустым в этом отношении?
"Атеист" (вульгарный высокомерный фанатик в очках) считает, что это пустое. Сделаем небольшое отступление, что главнокомандующий Советской арии, генералиссимус  Сталин так не считал. Формально он был "атеист", но именно с началом Войны и уже в её преддверии Сталин провёл мероприятия по реабилитации церкви, освобождению её иерархов из  лагерей и тому подобное...
Обращение ко "всему самом-самому" в себе, в обществе, в культуре и т.д. - это условие сохранение разума.  Нет скрепы, нет сверхзадачи, доминанты, разум начнет разрыхляться. В этом разуме - и память, и способность соображать, и идеи, и взаимоотношение с людьми, эвристики, интуиции, наблюдения.  Обращая внимание на "самое-самое",  мы обеспечиваем ясность видения, умение, аккуратность расчётов, взвешенность. Если "выход" есть, "всё самое-самое"  поможет его отыскать и понять. Самоотверженность, спасение и защита других - величайшая, святая ценность.
 Иногда ( в смысле очень часто)  под богом люди видят что-то эдакое  с куполами церквушек, с колоколами. И форму путают при этом с содержанием. Из этого же свойства оказываться в иллюзии возникает культ и слава актёров и певцов. То что они поют, и то что они играют на сцене и в кадре, совсем не совпадает с тем, что они себя представляют. Актер играющий негодяев, вполне нормальный и даже, возможно, глубоко порядочный человек.  С этим фактом худо-бедно, но удается разобраться, и людей, которые пугаются актеров, играющих злодеев, приводят как пример нонсенса, деревенскую глупость. Но актёры, играющие умных, добрых и смелых, становятся кумирами. Почти невозможно убедить кого-либо, что Маккартни, Цой, Филипп Киркоров посредственности, обыватели и никакие не герои. Поэтому так удивляют общество глупости-тупости Кикабидзе, Макаревича, Басилашвили, Ахиджаковой, Окуджавы или Смоктуновского.  Люди полагали, что они были умными, высоконравственными, героическими, гениальными и святыми. А они таковыми не были. Актер может и хорошим, и героическим, но то что он создает на сцене - это художественный образ.  Басилашвили -  не Воланд и не препод-интеллектуал  из "Осеннего марафона", он актеришка, питерский обыватель, старый пердун, добрый глупый дядька, среднестатистический мудак. 
Что-то попы, брамины, муллы и бодхидхармы нам скажут важного и замечательного про Бога, но это, скорее всего, и не совсем правильно, это образы, тени теней чего-то, что могло быть правильным когда-то где-то.  А что этот "самый-самый всё-бог" на самом деле, догадывайтесь сами.
Кстати, традиции вам подскажут своими словами примерно тоже самое: не воняй дзэном, не постись на людях, не труби перед собою языки ангельскими как фарисеи в синагогах, не прельщайся, не поминай Его всуе... etc.
--
БОГ - НРАВСТВЕННОСТЬ

Бог персонален потому, что он должен быть больше чем мертвая природа, животное, он должен быть больше, чем лучший из людей,  раз он абсолют.
Нравственное - это заповедь, предписание, указание, приказ, закон. Это не то, что нужно открывать объяснять, разъяснять. Это установка, это система ценностей.
Этому указанию следует подчиниться, верить.  Так что реалистичность бога не есть обязательное.
Поскольку "заповедь-указание есть приказ одного человека другому,  и поскольку это указание должно быть максимально и абсолютно авторитетным.  Отдавший приказ должен быть максимально уважаем и почитаем. Он царь  царей, богатый из богатых, могучий из могучих. Он должен  находиться на вершине пирамиды. Бог - автор заповедей.  это утверждение, что бог автор заповедей является гарантией  авторитетности заповеди. Главное в ценностном утверждении, моральном предписании то, что оно должно быть исполнено, оно императивно, оно - аксиома, постулат, максима, обязательное к исполнению, то, что надо принят без разговоров. Бог - генератор нравственных указаний. Физическое существование Бога  в контексте этой ценностно-моральной задачи неуместно.  Бог по определению (по самому смыслу) есть  нечто-некто императивно освящающий моральные истины.  Бога надо любить, иначе распадётся нравственность. Любить ближнего, мать, отца - это и есть нравственность. Нравственное и этическое возможно исследовать, наблюдать философию этого феномена, изучать историю этики etc, но чтобы быть этичным, чтобы любить близких, свой народ, человечество в целом, нужно это утвердить; обоснования, философия морали могут в этом поспособствовать, но в сущности мораль устанавливается.  Институт морали предшествует институту знания. Если  мы ведем подобающе, поскольку ждём за это награды или общественного успеха, то это в сущности есть и не моральное, а как раз аморальное поведение. Исторически мы также видим, что институты обсуживающие нравственность-мораль появляются раньше, чем институт, обслуживающий знание с его наукой и вольнодумным любомудрием (философией).  Более того храм  в сущности универсален, так как университет-академия и даже школа изначально предназначались лишь для особой очень узкой группы (сейчас эта группа шире, но тоже совсем не массовая). Воспитывая ребенка также мы сначала  научаем его правильному поведению, самым общим принципам и законам и лишь в определённом возрасте становится возможной  школа, дающая ребенку систематизированные знания.  Выражение "верую потому что абсурдно"  приходит к разъяснению веры с позиции философа-ученого.  Правильнее бы звучало: "Верую, потому что Верю, а разъяснение здесь просто не уместно". Тут есть естественное восхождение в дискурсах- институтах (формациях-укладах): сначала мы научаемся говорить, потом мы обретаем некоторую систему мифов-традиций, потом мы научаемся ритуалам и ритмическим  соединениям-объединениям, но поскольку формальное и традиционалистское   соединение посредством воскурений трубки мира и  т.д.  не вызывает прочных связей, то появляется институт, провозглашающий мораль (любовь к ближнему) и даже отвергающий традиции, которые  институт морали противоречат; потом появляются универсальное светское знание, которое расширяет то воззрение на мир , которое создается в рамках религиозной метафизики. Когда однажды знаний становится много, то линейно-архаичное вульгарно-научное мировоззрение создаёт нелинейное,  синергетическое знание, на основе которого возникают в массе высокие технологии, которые непрерывно развиваются, творя новые достижения и новые проблемы, самая элементарная из которых профицит информации и  экспроприация ("отчуждение") личности - уже не её собственности, а её самой.
      Технократическое, пост-научное "знание",  вооруженное технологизмом,  походя, а также и целенаправленно разрушает и нивелирует и научное знание, и институты религиозных заповедей, системы ритуалов, объединяющие общество, и  мифологемы, держащие на своих плечах вселенную,  и сам язык (вроде, например, так называемой "украинизации") .
     Предшествующие технократизму дискурсы оставляли некоторый люфт для прочих дискурсов и не мешали бытийствовать личности, хотя бы она не была главным  институтом, а напротив,  нередко трагически сталкивалась с обществами, окормляемыми  идеологиями матриархата, патриархата, античности, феодализма, модерна-капитализма.  Теперь технократизм (сознательно и бессознательно) атакует все дискурсы и более всего личность, так что всё то, что раньше свои творчеством созидала личность, теперь всё больше вытесняется технологическими новинами, а технологический бум просто не оставляет места и возможности личности для приложения своей инициативы.  Человек перестает быть нужен, нередко даже и физически.

БОГ - НЕ ТОЛЬКО НРАВСТВЕННОСТЬ

Но всё-таки Бог не только нравственность-этика. То есть, лучше скажем немного иначе:  императивность (веруй ибо абсурдно, прими-и-подчнись)  присутствует не только в  предписаниях  религиозной этики и в метафизике "поздних" писаний, требующих госреформ, как мы рассмотрели выше.
Для языка также требуется постулирование, аксиоматика, императивность.
Традиция (она же мифология) также по самой своей сути есть некий незыблемый, законсервированный пакет  воззрений, тем, смыслов,  важных событий.  Ритуал также есть ритуал, повторяемый без разъяснений. В науке также есть структуры  запостулированные. Слова "постулат", "аксиома" взяты даже именно из математики.
Если присмотримся, то и технологии также есть некая запостулированная схема. Стандартные схемы в технологиях - краеугольны. В целом жесткость технологий даже ещё больше режет по нервам, чем жесткость религии или языка...
То есть, дискурсы отличаются между собой не свободой и  традиционализмом, а тем, что именно подвергается стандартизации. консервации, сакрализации.
 Язык сакрализирует, нормирует базовую лексику, грамматику, правила, морфологии  синтаксиса. "Сакральную" часть языка, как правило, именно и изучает школа.
Мифология сакрализирует, постулирует важнейшие исторические темы, типичные ситуации, характерные проблемные, конфликтные темы и сакрализирует выходы из всех этих ситуаций.  Лиса говорит колобку льстивые слова, чтобы его съесть.  И так далее.
Мифология - "гены" человеческого знания, умения, общественного и природного  существования. Пантеон сказок, мифов, легенд, поговорок и прочих фольклорных богатств, панчатантр, эзопов, крыловых,   база житейской мудрости, фольклор - есть стволовой, реликтовый "шопенгауэр" человечества, архиучитель, может быть, даже праучитель.  Традиционализм, стремление сохранить, законсервировать некий институт присуще всякому институту, а не только институту первобытного традиционализма с её мифами.  Просто в "Репке" практически нет ничего кроме самого мифа, самой ситуации, когда за лакомой репкой выстраивается градация существ, просто рисунок закона  "Переход количества в качество", если угодно. Мифология схватывает архетипные ситуации, качества. Сказки и песни эти ситуации удерживают, сохраняют простым повторением.
Мир возникающих этносов, первогосударств связан с разного рода ритуальными, ритмическими действиями. Это уже не простое повторение  и повторения того, что повторялось всегда. Здесь появляется "новое". Появляется государство, появляется вождь-победитель. Теперь следует  "убедить" обществом не просто повтором, а чем то ещё, так как появляется новое, а нечто старое, хотя и не может быть отвергнуто, но должно уйти на периферию. Ритм, ритуал, музыка, броскость визуальной формы, короны, венцы, перья вождя, разукраска лица, ожерелья, браслеты, жезлы, танец, церемониал, совместное питие травных напитков, меда, курения, славословия в адрес. Этот "дискурс" также постулируется, сакрализируется, связывается с Богом либо с высшими (небесными)  силами, принципами.
 Но увязывается ли с Богом дискурс знания, науки, теоретического рационализма?
Увязывается ли с императивно бездоказательно принимающимися высшими силами технологическое бытие?    
Мы знаем, что наука нередко особенно в средневековье и новое время вступала в конфликт с Богом. А техника вступает в конфликт и с Богом, и с наукой.
Во-первых, subject matter религии и науки - разный.  Религиозная метафизики занята воспитанием, регулированием поведения человека и общества (возлюби этого, не прелюбодействуй, не убий, слушайся вот этого), то есть, религия (точнее религиозная метафизика) озабочена системой ценностей. А предмет науки - изучения  объекта, бытия, то есть, знание, как что устроено, как себя то-это  ведет, по каким законам движется тележка из пункта А в пункт Б. Конфликт, стало быть, в том, что религия и наука  заходят на территории друг друга. Религия пытается посредством писаний исследовать объекты. А наука пытается с помощью исследований и рациональных теорий атаковать  ценностно-этическую, общество образующую  миссию церкви. Сначала церковь  сжигает  ученых, потом ученые рушат церкви.  Конфликт науки и церкви также в том, что науке требуется сакрализировать науку (наука поднимается в табели о рангах на ступеньку выше религии). Создаётся культ знания, книги. Возникает университет, академия. Профессора также облачаются, студенты поют свой гаудеамус, в каждой области есть свои научные святые:  Архимед, Эвклид, Ньютон, Линней, Гумбольдт, Ломоносов, Лобачевский, Дарвин, Менделеев, Эйнштейн, Бехтерев, Павлов,  Мендель, Выготский, Курчатов, Тесла, Вернадский, Хомский, Виннер. Научных "святых" не меньше, чем религиозных. Наконец, в виде Нобелевского комитета возникает "научный ватикан". Ученый верит, что накопление знаний  абсолютно и безупречно, знание - свет,  миссия ученого священна, ученые - несут спасение.  Чтобы открыть законы наук, чтобы усвоить массу знаний, нужна вера, фанатичная  и героическая, как у Циолковского, который во время голода продолжал чертить свои ракеты, как у Кибальчича, который тюрьме изобретал летательные аппараты, как у Королева, как у Григория Перельмана, забывшего обо всём за своими поисками решения теоремы Пуанкаре.  Наконец, известен миф об Архимеде, который сказал: "Noli tangere circulos meos", когда римские солдаты ворвались в Сиракузы,  и так погиб. 
Говоря о Попове, Циолковском, Королеве, Калашникове и так далее мы уже говорим о технике, технологиях.  Везде должна присутствовать вера в технику и вера в успех своих технологических поисков. Суть технологической ментальности как раз  в том и состоит, что есть техническое задание , которое необходимо исполнить. Например, Ленин имел техническое задание на социалистическую революцию. Сталин и его товарищи на построение сильного советского государства. Очевидно, что без веры в несомненную необходимость и успех, технических успехи не были бы успешными.  И когда императивность  исчезает, то успехи индустриализации и молниеносного социально-экономического развития СССР ( предвоенного, военного и послевоенного) кажутся невероятными, кажутся  "чудом". 
Америка с её небоскребами, автомобилями, конвейерами и всем прочим   - обитель технократизма. Конечно же, в этом есть и культ. 
То есть, мы видим разные по вектору, по цели-объекту веры. Скорее всего, человек всегда были остаётся всё же в той или иной степени многоукладным. Он верил в  язык. Верил в мифы-традиции. Верил в ритуалы.  Верил в институт церкви с храмом, священниками, писаниями, святыми. Верили в науку. Верил, что на Марсе будут яблони цвести и по небу будут летать ковры самолёты. И также верили, что личность и общество преобразятся.
"Объективно" (и "субъективно")  последняя вера в расцвет всесторонне развитой личности самая священная. Может быть, и самая утопичная ( в смысле самая невероятная).  И поскольку все прочие задачи и веры также могут быть реализованы именно личностью, то личность и воспитывающая взращивающая её  поэзия, понимаемая нами как седьмой универсальный институт- дискурс человека разумного. Его созданный в недрах второй сигнальной  системы  тип мышления, собирающий все прочие  типы- ментальности во внутрь главной "матрёшки", называемой личностью, также  требует веры, а точнее, есть голая вера, так как Личность - это и есть такое отношение индивида в своим задачам и ориентировкам, максимам, установкам, которое связано с максимумом, с амбицией поразить носорога,  достичь самых главных высот. Личность - это стремление индивида искать  важнейшую вершину и идти в к ней. 
Из примитивного дискурса неизбежно возникнет более сложный. Но не потому что количество переходит в качество, а потому что крупинки более сложных и важных дискурсов уже имеются. То есть, есть ритуал, но есть и этическое поведение. Ритуал, собирающий людей в круг и хоровод, может привести и к рождению этической метафизики, раз люди объединены и у них в запасном кармане есть гранула этики. 
Вопрос о высшем дискурсе подняли коммунисты. Поскольку максима буржуазии это право частной собственности (теоретически для любого гражданина. но практически и даже теоретически - для меньшинства), то коммунисты говорили об общественной собственности.  Интересные рассуждения на это счет имеются  у Бориса Поршнева, которые говорит о буржуазной частной собственности, но также и о других формах частной собственности (например, феодальной). Ведь даже если феодал имеет земли в держании, не в собственности, а во владении, он всё равно эксплуатирует  своих подчиненных. Также происходит с чиновником или церковью. Поршнев остановился на научном рассмотрении двух  пониманий частной собственности (буржуазно правой и принципиально властно классовой собственности класса-эксплуататора).  В этом отношении он вспоминал принципы экономического и внеэкономического принуждения. При этом экономическое принуждение свойственно именно капитализму,  а вот внеэкономическое принуждение бывает разным:  это прямое военно-политическое насилие, это религиозно-идеологическое внушение, это власть общинных традиций, это и просто гипнотическая  власть слова или даже жеста (например, дети неизбежно суггестивны относительно взрослых и это связано не только со свойствами детского мозга, но с примитивным его содержанием).
Высший  дискурс должен избавить человека от любой формы эксплуатации, любого отчуждения. Но сказать что частная собственность может быть отменена посредством её отмены - это тавтология. 
Но коммунисты понимали "тавтологичность" такой отмены, которую они  называли  или "диктатура пролетариата",  или "социализм, первая стадия коммунизма". Настоящий (а не предварительно-вспомогательный) коммунизм может состояться только посредством расцвета личности. Такой расцвет не наступает посредством улучшения материально-технической базы.  Материально-техническое не может быть проигнорировано, но коммунистический социализм всё же произрастет лишь через качественный скачок личностного, то есть, когда возникнет такая массовая ментальность, где личностное,  поэтическое окажутся в верхней части такой ментальности.
 Мы показали уже, что Личностное неизбежно связано с верой в бога,  с императивной  установкой на высшее, максимальное, лучшее  и т.д. Но возникнет вопрос, почему "Дубровский", "Двенадцать стульев" или  поэма "Хорошо" более "связано с верой и Богом", нежели Библия, Коран или Бхагавад-Гита?  В священных писаниях также есть поэтическое, образное, иносказательное, выразительное. Но суть и главное  в них - это религиозная философская метафизика, главное принять религиозное послание, то есть суть сакрализация института этической метафизики (концептуально-обобщительно: религия - то, что учит делать хорошо и не делать плохо, предписывает алгоритм правильного поведения).  В художественно-литературных текстах также может присутствовать дидактика, морализм, ориентировка  на некоторые институты, но  всё же в них  есть субъект, который ломает каноны, выстраивает нечто новое, своё, излагает текст от себя, своими словами и, несмотря на  включенность в традиции, поэт говорит всё по-своему . Священники так делают очень редко, а если и говорят своими словами, то это не является для священника профильным способом говорения, в целом он говорит канонично или в стиле не смущающем паству (то есть, хоть и не каноничном стиле, но допускаемым общественным мнением религиозной общины). Поэт говорит по-своему, нередко "смущает паству", поэт-писатель  всегда субъект, он максимально разотчужден. Шестов, например, обнаруживает в философии романов Достоевского моральные червоточины, он даже замечает, что Достоевский сам - скорее Иван Карамазов, чем граф Мышкин. Но всё же Достоевский пишет "своими словами", в его романах трепещут его, Достоевского, комплексы, заморочки, страсти,  психозы, его неуверенности, его глупости, амбиции.  Неуверенность Достоевского в личности, в поэтическом, в сползании его в "достоевщину" (а Толстого - в толстовство) не могут сделать романы Достоевского движителями, но всё же, несмотря на предупреждения и опасения Шестова, они как-то делают ту работу, которую безнравственность, завистливость и архискверность Достоевского вроде бы сделать не должна.  Литература (изящная словесность)  обращена к развитию Личности, и хотя бы автор и мало понимал как это может происходить, талантливый писатель человека развивает прямо ли, или каким-то обратным образом. Поэт-в-России-больше-чем-поэт доступным и уникальным для него образом поэтически целостно соединяется с обществом (прошлым и настоящим, близким и далёким) и в своём тексте соединяет себя (увязанного со всем миром) со своими читателями.  Поэтический текст - наиболее сложный и наиболее свободный тип текста (тип дискурса, тип мышления). Цель автора соединиться и соединить. В поэзии и герои, и автор, и художественное амплуа автора, и читатели,  - все личности, все сломанные ученые, изобретатели, изобретшие как у Вадима Шефнера невесть что, расстриги, изгои, уплывшие на далекие острова в океан, косноязычные чужестранцы, забывшие родной язык, и едва-едва научившиеся языку аборигенов. Личность есть поэт, а поэт, как как-то выразился поэт. В. Кальпиди, есть маргинал. Поэт рисует одно, но нарисовывает всегда совсем другое, так,  чтобы читатель дорисовывал всё сам. Поэт в отличите от ученого, пророка, изобретателя, гениален в меру, и остается слегка глуп, чтобы осталось места для гениальности и легкой глупости читателя.
 Если человек не будет сам-сам думать, догадываться, искать, дорисовывать, дерзать, придумывать, никакая Библия ему не поможет, никакая Бхагавад-гита. Перефразируя Ленина, я бы сказал: Лев Толстой, Пушкин, Гоголь, Чернышевский, Тургенев, Достоевский, Чехов, Марк Твен, Кафка, Гашек, Фолкнер, Воннегут, Аркадий Гайдар, сам Ленин, Сталин, Грин, Беляев, Андрей Платонов, Твардовский, Такубоку и Оэ - глыбы, матерые человечища, зеркала прошлых и грядущих революций.
 Шестову кажется, что Достоевский ломается и противоречит самому себе, потому что в нем, Достоевском ницшеобразный бес, но на самом деле - это литература: всё сдвинуть, заставить смотреть на вещи вверх ногами, чтобы почувствовать  личностное,  межличностное, внутреннее, живое человеческое мыслечувство, бытие мозгов и сердец без купюр и максимально осязаемо. Поэт есть тиран-волшебник. Если  прохожий не верует, у священника ничего не получится. У ученого не получится передать своё открытие, если читатель не сведущ в науках, формулах, вычислениях.  Если человек не знает китайского, он не поймёт китайской речи. Но поэт залазит под кожу даже тем, кто  хотел бы остаться в своем рутинном неведении. Поэт не приглашает к сотворчеству, он врывается.    
Достоевскому, ровно как и Есенину, несколько безразличны философия и наука.  Для них важнее литература (изящная словесность). Иногда поэты достоевщинствуют. Тогда, как сказал бы "круктой мэн", пусть своё умничание засунут себе в ж...  Видимо, иногда приходится и случается поэту взяться за философско-публицистическую чушь-муру. Как сказал Оскар Уайльд, это всегда скучно, а иногда даже убедительно. Уайльд, правда путал поэтическое с эстетическим, как это делается часто и массово до сих пор. Музыка, натюрморты. пейзажи, танцы, моды,  каллиграфия, архитектура, дизайн - это сфера ритуально-ритмического. Это очень базовый дискурс, но много более примитивный чем религия, наука или техника даже.  Поэзия главней их всех.  Не верьте никому, кто будет вам возражать на этот счёт. Симфоническая музыка на много реакционней джаза. А в джазе хорош лишь Утесов и то потому, что поёт.
Поэт и его читатель расширяют своё я. Больше они ничего не делают существенного.  "Я" стремится удвоиться, утроиться, стать дважды, трижды, четырежды рожденным. Преуспеть в этом Я-Личность может лишь под управлением сверхзадачи, то есть, Бога. Поэзия - это единственно реально практический путь выхода в абсолют, в богатство  всех знаний, выработанных человечеством. Ученому открываются частности, он не может открыть даже самого себя. Познать самого себя не возможно, ибо я-  не объект, это стремление создавать. поэтизировать. В познании себя или ещё чего-то нет смысла, надо изменять, творить. Откуда эта возможность и способность. Ниоткуда,  или , как вариант, от Бога. 

НОВЫЙ БОГ

Как-то попадалась анкета на конфессиональную принадлежность, и там была графа  "вера без конфессиональной принадлежности". То есть, не то чтобы беспоповство, но и даже так, что "адепт" некой веры дистанцируется вообще от всякой конфессии.  То есть, у такого "верующего" бог выглядит инвариантно. Человек не отвергает вер, но дистанцируется от институтов, так как институт чаще всего (а может быть, даже и всегда) забирает внимание на себя. Бог-бог, а денюжки, корову и прочую десятину тащи сюда на двор попадье, потому что без попа с попадьёй веры не получится. А она как раз даже получается именно без них. Исторические религии используются как образный материал, а человек пользуется "институтом" веры, эмансипируясь от института церкви, клира и прочего духовенства. Причем такая эмансипация не обязательно радикальна, ведь борются институты, соперничая, споря насчёт прозелитизма.
Можно задаться вопросом: "Но если все так,  то  когда исторические религии исчезнут, то неоткуда будет извлекать инварианты. Как тогда?".  Другой вопрос может быть в том, а не потеряет ли инвариантный, абстрактный верующий соль веры, если он будет лоялен и осведомлен в различных религиозных доктринах, не тронется ли он умом от многоверия, как , например, какой-нибудь Рамакришна, чьё жизнеописание оставил Ромен Роллан (?) 
От инвариантного "многоверия" конкретные веры вовсе не исчезнут. Скорее наоборот, в церквах увеличится паства за счёт ранее абсолютно равнодушных к религии. Эти люди будут образованы, веротерпимы, менее фанатичны,  более "легкомысленны", чем  "воцерковленные" энтузиасты, они реже будут посещать религиозные действа и обряды, но их будет больше и больше. И даже "адепты" других вер забредут "в нашу синагогу". 
Соль от  многоверия или абстрактной инвариатной веры также не теряется, как от знания иностранных языков не теряется знание своего. Пушкин прекрасно знал французский, что иных историков заставляет даже предполагать, что Александр Дюма и Пушкин были одним лицом. Набоков замечательно писал на английском. Владимир Путин, несмотря на своё беглое знание немецкого, является русским лидером с самым гибким, широким и бойким владением русским языком с использованием его самых разных диапазонов.  Ленин, Сталин также не были монолингвистами. О знании французского Львом Толстым говорит уже начало его романа "Война и мир ".  То есть,  заход на чужую каноническую территорию вовсе не приводит  к забвению смыслов своей канонической территории. 
То есть, новая инвариантная вера - вещь хорошая. И по всей видимости во многих странах в силу очевидное и неустранимой многоконфессиональности такая вера должна уже возникать.
Иногда многоверие не приводит к инвариантности, и  верующие сегментируются, сектантизируются в своих секторах, расходятся по разные стороны баррикад, как в Северной Ирландии или пост-британской Индии (индусы и мусульмане, индусы и сикхи). Но в России уже в царское время выстроился формат лояльности, так что крупная община мусульман сохраняла свои обряды, также дозволялось веровать по своему обряду лютеранам, католикам. Поселившиеся в России калмыки исповедовали буддизм. И каким-то образом православная элита не расценивала этого факта, как преступное зло.
Советская история породила так называемую советскую веру. Особенность этой веры в том, что она "скрывает" свою религиозность (хотя в сущности её скрыть невозможно), так что  адепт советской веры в сущности может быть адептом какой-либо "явной" исторической веры.
В 70-ые годы  советская вера развивалась шире. Если раньше она выступала как героизация сильных духом пламенных революционеров, то теперь уже появлялись психологические обоснования "веры", которая официально была демонизирована, но под другими именами оказывалась поддерживаемой и продвигаемой ещё  даже активней, чем обычная вера во времена  её пассионарных пиков.  Психологическая вера называлась в СССР доминантой Ухтомского, сверхзадачей Станиславского, аутотренингом Владимира Леви, поисковой активностью, не помню уже фамилию, чей термин.  Психологическая вера в позднем СССР, очевидно, была несколько "неуверенной", так как официальный атеизм требовал безбожия, так что в вере психологов и революционеров Бог отсутствовал, а это оксюморон. Вера - это Бог. Сверхзадача - это Бог. Психологическая доминанта - это "имагинативный абсолют" Голосовкера, то есть, строго говоря. всё же Бог. Имагинативность Бога с точки зрения религии выглядит как атеизм, как пантеизм. Но Бог в любых вариантах, имагинативен, другое дело, что при всей Его имагинативности остается вопрос о Его онтологичности.  Религия настаивает, что абсолютные, надматериальный, волшебно-трансцендентный бог реален (материален?). "Инвариантный" верующий, который в первую очередь Поэт, которому как поэту понятен язык главного конструктора, изобретателя паровоза, создателя таблицы Менделеева, у которого нет табу ни на изучение биологии, ни на религиозную обрядность, понимает, что "функция" Бога и функция религии, окормляющей веру в Бога, не является наукой ни вольнодумствующей, научно мировоззренческой философией. В религиозных богословиях есть концепты, есть обоснования этичности религии, но самое ремесло религии либо - не объяснить-доказать, а дать веру, либо сохранять веру, &  no more .  Обычно считается, что вера нужна, чтобы либо успокаивать человека не понимающего, что делать, либо чтобы прессовать его, чтобы он сохранял свою терпильную покорность.  Но верующие при это тоже восстают, бунтуют, воюют, тоже приходят в беспокойство и горюют, несмотря на веру. Наконец, верующие уходят в ереси и расколы. Вера не обеспечивает подчинения и  так называемого "опиума". Не препятствует вера и "прометеям" науки, хотя атеистическая  мифология настаивает именно на этом, "священники  сожгли на костре Коперника за то, что он сказал, что она вертится". Это перл всех времен и народов принадлежит г-ну Грызлову. Но если  мы  захотим вспомнить, по какому случаю он это изрёк, то окажется, что сей ляпсус предназначен "мракобесам" уже  научного ареопага, уже инквизиторам от Академии Наук.  Кажется, у нас полно фактического материала, как религия гнобила науку, и мы должны с этим фактом согласиться. Но мы перекрестимся, раз кажется, и в качестве преамбулы обратим внимание, что и британская и российская академии наук была созданы своими  религиозными правительствами, причем российская  академия наук была создана религиозно-ортодоксально-феодальным правительством. Но сам ответ на вопрос об антинаучности религии сводится к тому, что наука появляется как развитый и конкретный институт вследствие накопления большого объёма знаний. Накопление знания происходит  с глубокой древности, но наука как полноценный и доминирующий институт возникает, когда этих знаний накапливается достаточно много. Генезис чего-либо всегда чреват страданиями  первородных схваток, и только поэтому происходил конфликт "церковь и учёные".
Правительство Брежнева не прореагировала на проект Глушкова о безбумажном управлении (интернет и компьютер) ,  Брежнев исчез и о Глушкове почти забыли, но  интернет появился и безбумажное управление грядет, и Онатолио Вассерман пророк его.  Также произойдёт с безрелигозной верой (её "пророк" наверное Луначарский).
Личностно-поэтическая вера в Бога, в такого, какого надо самому субъекту Бога, потеснит локальные, эгоцентричные религии, ровно как и замшелый древнепервобытный атеизм Онатолио и тьмы прочих. .
Новая Вера есть безусловно более чистая, более дистиллированная, как результат и более эффективная "Вера".  Если институты сдерживают Веру, если атеизм лишает психологическую  веру уверенности и отнимает у неё опыты исторических вер, то инвариантная высшая вера произрастает на ниве высшего личностно-поэтического дискурса, её мало что сдерживает.  Вера  и поэтическо-личностный дискурс - не разлей вода, так как нет веры, нет и дискурса.   
Эта новая вера уже приходит. Она гениальна настолько, что ей не особо-то нужны и пророки, жертвенные страдальцы, религиозные войны, её созидателей не обязательно короновать в аватары, бодхисатвы, епископы или реформаторы. Эта новая вера возникает с разных сторон. Её утверждают и дипломаты, вроде Лаврова, который говорит: "Мы за этику, которая во всех религиях". Её утверждает и Путин, который говорит об идеологии,  деятельности  и проповеди  с позиции "нравственного превосходства". И научный воинствующий атеист-ленинец  Зюганов, причащающийся в церкви, тоже такую новую веру  продвигает.
В целом  она продвигается сама. Более того, она продвигается сначала внутри самой личности, то есть там, где не требуются активы, собственность, специальные площадки до общинных бдений и мистерий. Обряд можно сделать новый, можно пользоваться старым, можно вообще без обряда.  Можно обобщать христианство, можно - буддизм, можно - индуизм, можно - словарь поговорок Даля. Можно извлекать нектар новой веры из писаний и истории-практики коммунистического движения. Все дороги приведут в Рим.
Суть, что вера в горчичное зерно - главный энерджайзер. Важно также, чтобы эта вера была направлена туда, куда надо. Спроси, и Абсолютный Имагинатив, Аттрактор, Императив покажет, поможет, подскажет. Утром, когда мудренее чем вечером, гештальты выстроят перед вами то, чего вы не знали,  ещё даже вчера не подозревали и даже не проектировали, а если и проектировали, но совсем для чего-нибудь другого.  Это приходит, врывается в наше бытие спонтанно, и совсем не так уж медленно. Нечаянная вера - тоже вера. Иногда она даже сильнее умной веры, ибо вере больше к лицу быть иррациональной, беспричинной, немотивированной, как любовь. Почему любим, за что? Потому что любим, потому что мой любимый, за то, что мой любимый.
Осмысленная умная вера в инвариантную Благую Весть, во внеконфессионального Бога тоже не сможет затормозить процесс (хотя умники обычно очень тормозят и тупят). Ум нужен в преддверии, в строительстве-богостроительстве, в упрочении идейных блокпостов.  Когда заяц попадётся в силки, силки будут не нужны. Пока зайца нет, Чжуан-цзы, Иисус, Чайтанья, Ленин для нас -  кумиры, божества, аватары, гуру. Когда заяц пойман, они, эти махатмы, становятся просто замечательными старшими братьями, философами вроде Иешуа Ганоцри, забавниками вроде Ошо, друганами, корефанами, одноклассниками, своими пацанами. Хорошая книжка на книжной полке может даже и больше и лучше, чем богопоклоненный гуру, когда инвариантный Бог, с его даруемой нам суперверой,  уже с нами.   
Вера не научна и не философична.  Высшая Вера - поэтична, она есть ваше личное чувство, ваша любовь, грусть, улыбка, страх, ярость, нежность, восторг, шок, гордость, доброжелательность, щедрость, умиротворение.

ВЕРА И ЛИЧНОСТЬ

Личность - это индивид, у которого поставлена задача  увеличиваться, расти, изменяться, улучшаться, преображаться, достигать высоких целей, т.е. личность - это индивид-субъект-агент, который принял в свои покровители Сверхличность... По-другому: вера - вера возможность достижения высоты, и убежденность (укрпеленность, утвержденность) , что главный рычаг достижения всякой высоты - это сама вера в такую возможность, в такое достижение.
Крепость-Вера не нуждается в раскопках и вскрытиях, химическом анализе молекул и хромосом, ибо не есть предмет науки или техники. Крепость-вера - дискурс-область, учащий добиваться успеха, создавать, побеждать, спасать, спасться, защищать, находить, излечивать, строить, генерировать.  И суть этой "науки побеждать" - ни наука-sciense, ни техника, а именно поэзия-проза-драматургия, которая есть ничто иное как пахтанье Веры.
Личность способна сама себя пересоздавать, если она обнаруживает новое качество нужное ей. Вера личности не привносится, а сама пробуждается в ней. Хотя индивид может отвлечься от своей собственной природы и своей веры, уйти под власть иных временных, локальных, частных, частичных, фрагментарных и ложных задач и парадигм (например во власть языка, мифов, ритуальных систем, религиозных систем, научных доктрин и энциклопедий, технических навыков и приспособлений). Это возможно, но не нужно.
Бог-вера - не предмет научных изысканий. Умом бога не понять, в Него надо только верить.. Бог находится за пределами научного дискурса.  Говорить, что Бог непознаваем - не корректно. Он не есть предмет, который надо познавать, как из стихотворении про ёлочку нельзя судить о геометрии или урожайности Нечерноземья.
Поэзии нет в ритуальном дискурсе.
Веры в Бога нет в религии. Она есть лишь в личности. Верить, не верить, во что верить, это решает личность. Религия предписывает, рисует метафизические правила и законы. Религия не может верить или не верить или решительно повлиять на веру. Это возможность личности. В каком-то смысле - вера это единственное, что может именно личность.   
В религии же бог - существо, которое требует от нас посещения храма, слушания священников, соблюдения таинств. Хотя сами Иисус, Хой-нэн, Чайтанья говорили очень замечательные вещи (почти тоже, что и мы), но религия превращала ими сказанное в религию, то есть этические предписания, заповеди, инструкции.
Бхагавад-гита учит: "Оставь все религии, все дхармы и писания и уверуй в Бога". Люди слушают, соглашаются, но не оставляют ни религию, ни писания.  Слышат, что сказал Бхагаван, но слушаются гуру-кенгуру.  Христос тоже учил, что не надо храмов, возлюби Бога, возлюби ближнего, отдай рубашку. Те фарисеи, которых Иисус изгонял из храма, те фарисеи, которым он обещал, что разрушит их храмы, они сейчас сидят в этих храмах и рассказывают нам умные притчи о Христе, те самые, в  которых Христос  их гнал из разрушаемых им храмов. Буддисты и дзэн-буддисты  открыто учили, что "Не надо никакого Будды,  ведь зеркало сердца уже чисто", но везде в мире лам и чаньских мастеров статуи ушастых Будд. 
 Ибо религия - аппарат внушения, вещания, управления массами. Но теперь это уже не просто суггестия, как на заре первобытного человечества,  теперь это установление в сознании человека Текста преданий, притч, катехизисов и прочей писанины.
Чайтанья пессимистично (но для нас оптимистично) говорил, что у него ничего не получилось, его не смогли понять, и лишь потом, через 500 лет, придёт его генерал сена-пати - и у того получится. У христиан тоже что-то говорится о втором пришествии мессии, у которого получится.
Новая, но уже продуманная, "вежливая", контр-контр-суггестивная, очищенная от психопатии, от всех этих колдунов с кадилами, всех увлекающихся администрированием и от прочих  болезней левизны в грубом первокоммунизме, революция грядёт. Вернее, наступает-наступил новый этап этой революции. Этот этап связан с Инвариантной Верой (нектаром, выжимкой, сутью всех исторических вер). Её могут исповедовать и батюшки, и ламы, и саньясины, и  обычные маляры-плотники, любители КВНа. Но поверхность (вообще вся:  все писания, все храмы, все иерархии, облачения и свечки)  не важна, в чем-то нужна-интересна, но не обязательна.  Человек сам-сам ищет и отыскивает, что верно и правильно. Священные буквы разрушенных храмов могут помочь, могут подсказать, а могут быть совсем отодвинуты, так как нам нужна лишь сама вера в то, что мы можем отыскать нужный путь. Что-то мы сами найдем, что-то с  помощью кого-то, какой-то случайности, или некого Мирового Разума, но  искомое найдётся. Может, быстро, может,  медленнее. 
Личность - это не только носитель веры, это собственно вера. Индивид без веры не есть Личность. Личность выстраивается поэтическим словом, поэтическим творчеством. Личность - это поэт и сам герой-Зорро, которого изваял поэт. Поэзия - мышление без форматов. Поэзия создаёт, узаконивает формы, приёмы, правила поэтических игр, но непременно их же и нарушает, потому что поэзии не нужны законы и правила, она пробуждает нас от техники, науки,  догм, ритуалов,  традиций и магии-суггестии  слов, от всего, что мешает личности уверенно побеждать. 
____
Подробнее: http://www.proza.ru/2014/08/12/1090
Про вера это поэзия: http://www.proza.ru/2014/09/18/330
Вера. Сущность: http://www.proza.ru/2014/08/26/422