Родом из СССР ч. 2, 25гл

                Г л а в а  25

           А куда пойдём? – спохватился Володя, когда мы шагали по нашему длинному коридору, под бдительным взглядом, выглянувшей из дверей нашей бывшей комнаты новой соседки. – У Патриарших прудов мы уже были сегодня.
           Соседка, я думаю, переживала, что вот купили холодильник, обмывали его, а её не позвали на такое ответственное событие. Но она с рыжим своим сыном, который был ровесником моей матери или чуть моложе, не покупали, а стало быть, и не употребляли шампанское. Им надо крепче напитки, в виде водки или самогона, который привозили им бывшие соседи по деревне. И звать их на какое либо событие в нашей маленькой семье не стоило. Думаю, что Белке было бы неприятно слушать их пьяные излияния, которые и так почти каждый день доносились из их теперь комнаты. Мне кажется, и мама думала как я, насчёт любопытства новой соседки. Поэтому ответила Володе довольно поспешно.
           - Если вам надоел наш пруд, то совсем недалеко до Тверского бульвара. Там когда-то гулял Пушкин, встречаясь со своими друзьями. Оттого, наверное, и поставили ему памятник, в тех местах,  сначала он стоял как раз на бульваре.
           - А потом его перенесли на Пушкинскую площадь, - пошутил Бага, переступая вслед за мной небольшой порожек нашей длинной квартиры. – Не споткнитесь, тётя Реля.
           - Да что ты, Володя. Будто я своих порожков не знаю, - улыбнулась мама, но, спускаясь с лестницы, руку Баги не отвергла. - Живём же мы здесь с Олегом уже почти шестнадцать лет. Осенью будет шестнадцать. И вот я маленького этого гражданина носила на руках по этому длинному вестибюлю, гулять, то к пруду нашему дорогому, то на Тверской бульвар. На Тверском бульваре Олег и шаги свои первые сделал, что запечатлено на фотографиях.
           - Видел я эти фото и завидую Олегу. Вы как-то находили возможность снимать, как растёт ваш ребёнок. О чём не побеспокоились мои родители. Живут только своей жизнью – им не до сына. Но вот мы идём по Малой Бронной улице, где вы носили на руках маленького Олега. Коляски не было?
           - Была старенькая коляска, но попробуй его усади в неё. Только и повозила несколько раз в ясли, когда Олегу было девять месяцев. Но потом он внезапно заболел – его сильно простудили в яслях, и укладывают моего сына в Филатовскую больницу с воспалением лёгких. Где он болеет несколько месяцев, а я бегаю с шести часов утра и нахожусь там до 12 часов ночи.
           - И вы так просто спустили на тормозах тем нянькам, которые Олега застудили?
           - Не няня, а воспитательница – полная дама – которой зимой было душно, и она читала книги, при открытом окне, и не только не высаживала детей на горшок, но и не переодевала их, если у малышей, по её недосмотру случалась неприятность. Я ей, ещё когда забирала Олега с температурой, пригрозила, что как он выздоровеет, приду в эти детские ясли работать, и у неё не будет случая читать книги, при открытом окне. И другие родители бунтовали, и вскоре толстуха уволилась, боясь, что от слов, кто-то перейдёт к делу, и её побьют.
           - Бездельниц надо бить, потому что есть дети, которые не выздоравливают от их «усердия». Я знаю пример, когда наш сосед – совсем маленький заболел вот так, как Олег и умер. Но у него мама не так резво бегала в больницу, как вы, тётя Реля. Наоборот, положила ребёнка в Филатовскую больницу, а сама по парикмахерским – причёски делать, ногти красить. А ребёночек в тоске, что маму не видит, не пожелал жить на свете. Или вы не встречались с таким?
           - Володя, ты мне сердце рвёшь. Разумеется, были и на моей памяти случаи, и когда Олежка лежал в больнице, и когда я стала работать в хирургическом отделении в Филатовской. Но это так тяжко вспоминать, что давайте я вам лучше расскажу о детских годах Пушкина, который гулял уже взрослым по Тверскому бульвару.
           - Он и родился, наверное, недалеко от Тверского бульвара, если и взрослым его сюда тянуло? Нет? Вот удивление. Где же он родился тогда? Знаю, что в Москве, но не знаю где.
           - Ехал бы с нами в экскурсию «По следам Пушкина», - упрекнул я. – Тогда бы и знал Москву лучше, и не ломал бы сейчас голову, в каком уголке Москвы родился Пушкин.
           - Правда, Володя. Я не стану тебе говорить, где родился Пушкин. Лишь намекну, что недалеко от Елоховского собора – главной святыне Москвы – потому что его там и крестили. А ты выбери момент – Олег тебе подскажет, как это сделать – и поезди, и походи по Москве за гидом по следам пребывания Пушкина в ней. А поскольку вы уже большие мальчики, советую взять с собой девочку из вашего же класса или из другого – кто тебе по душе. И ей будет интересно и тебе не грех блеснуть перед девочкой своей эрудицией. Я тебе дам почитать Раевского, кто много пишет о Пушкине. Так если ты внимательно почитаешь его – сможешь блеснуть перед спутницей своей.
           - Ну, это, тётя Реля за экскурсию же деньги платить – за себя и за девочку. А если она будет, как сибирский валенок? У нас в классе есть такие – им бы только с парнями взрослыми по зарослям той же Филатовской больницы лазить по вечерам. Вот, Олег подтвердит.
           - Вы меня огорчаете, мальчишки. Вернее огорчают ваши сверстницы, которые уже вызывают недоверие к себе своим не всегда хорошим поведением. Где же вам подруг брать?
           - А нигде пока, - отвечал я Белке. – Перебьёмся без девочек. Ты, мам, говори о Пушкине. А ты, Бага, не уводи разговор в сторону. Поедем с тобой завтра на эту экскурсию, если захочешь.
           - Завтра не могу. Лучше послезавтра.
           - А послезавтра я получаю паспорт и прямым путём на молокозавод – работать там – буду ящики клеить для мороженого. Уже договорились с Алёшкой, - с досадой сказал я. – Ходили на это хладокомбинат – даже в бригаду нас определили. И вдруг это бирюк взбрыкнул – вставать надо в пять часов утра, чтоб к семи подъехать совсем недалеко.
           - Но Тарасюк и переехал вдруг внезапно, - возразил Володя, в защиту нашего общего друга. -  Ему тоже надо теперь и холодильник, и машину стиральную доставать, чтоб облегчить стирку белья его бабушке. Тем более, у Алёшки есть деньги на сберкнижке, которые он, по получению паспорта, может снять. Тётя Реля, вы помните, сколько ему наложили денег на сберегательную книжку, когда умерла матушка Алёшки?
           - Я про все деньги не знаю, но думаю, что значительную сумму. Я лично вкладывала лишь те деньги, которые собрали с класса – и это был не плохой первый взнос. Но в чужой карман не принято заглядывать. Тем более Алёша, мне кажется, не очень поможет бабушке, - мама вздохнула, а я подумал: - «И не за что. Не старуха ли безграмотная загоняла тётю Настю в могилу, тем временем обожая и оберегая старшую дочь. Но чего добивается Бага? Не ему ли я рассказывал неделю назад, как бабушка Алёшки планомерно загоняла тётю Настю в гроб?»
           - Послушай, Бага, что ты всё о деньгах судачишь? Давай слушать мамины рассказы о Пушкине. И, надеюсь, Белка, ты расскажешь не по Раевскому, где Пушкин уже взрослый, а  размышления Тынянова, о маленьком мальчике, потом подростке, как мы с Володей и Алёшкой.
           - Заказ принят, - мама улыбнулась. – Но вначале ты расскажи вот об этом дивном памятнике Володе.
           - Я знаю, тётя Реля. Олег мне уже талдычил о Тимирязеве. Как стреляли по нему в войну и отбили кусок. А теперь он где-то сбоку пристроился. Давайте о Пушкине, раз он ходил по этим аллеям. Но раньше здесь была стена Белого города что ли – это мне мой отец вбивал в голову. Где-то дальше, в той стороне есть дом Саввы Морозова, в котором он почти не жил, а прятался от революции в своём особняке, на улице Алексея Толстого, тогда называемым Спиридоновкой. И не совсем ушёл от революции, он его догнала где-то во Франции, куда он убежал. И его там догнала пуля революционера Красина. Красин убил Савву Морозова, не потому, что он отказался давать деньги «на кровь», как сказал великий промышленник. Была ещё причина и здесь стояла женщина – жена тогда уже знаменитого Горького.
           - Это Марья Андреева? – ахнула Белка.
           - Она самая. Великая революционерка, ещё до замужества с Горьким жавшая деньги из Морозова на революцию. И даже став женой Горького, всё равно доила Савву. Вы уж простите, тётя Реля, что я сказал плохое слово, насчёт этой женщины. И не смотря на то, что у Саввы Морозова было четверо детей, он в 1905 году, устав от бунтов на улицах и даже на своей фабрике, где были созданы рабочим хорошие условия… - Володьку несло. Он очень хотел показать перед Белкой, что и он знает кое-что о давних делах. И мама слушала с великим вниманием. – Так вот, устав от бунтов, Морозов скрывается во Франции, взяв лишь жену с собой, он предварительно выписывает 100 тысяч рублей на Андрееву, чтоб, в случае его смерти, она не бедствовала.
           - Деньги, по тем временам, не малые, - заметила мама.
           - Да. Поэтому, - считает мой отец – его и подстрелили во Франции. Вот, думали революционеры, не даёшь деньги на наши подвиги, так мы тебя убьём, а деньги присвоим. Дали, конечно, немного и Андреевой, чтоб она возила «буревестника» революции на курорты на Капри.
           - Так вот откуда у Горького были деньги, а я всё удивлялась. В школе нам говорили, что его тогда печатали в Европе и платили хорошо за его «шедевры». Но ты, Володя, про Савву Морозова и как его обманули революционеры, нигде больше не рассказываешь?
           - Что я дурак? За это и посадить могут. Мне отец даёт эти знания, с расчётом, что я где-нибудь брякну и меня посадят. Но вы ведь мои самые хорошие друзья – вот я и разговорился.
           - Спасибо, Володя. Ты сказал много того, что я не знала. Ходила в музей Горького – до того как он закрылся на ремонт. И вот хожу в этом прекрасном творении Шехтеля – это архитектор, строивший чудный особняк, не для Горького, а для такого же промышленника как Морозов Рябушинского. Хожу по этому прекрасному зданию и думаю, чем Горький заслужил жить в таких хоромах? Неужели таинственной дружбой со Сталиным?
           - Сталин же ездил мимо дома Горького на ближнюю дачу, в Кунцево, и заезжал на чаёк. Ещё великий вождь хотел, чтоб Горький описал его жизнь – как он славно делал революцию, а потом, убив Ленина, забрался в Кремль. А Горькому не хотелось. Всё же он видел, хоть ему и затыкали глаза великолепными особняками, да продуктами, я думаю, он понял, как и Савва когда-то, что революция это большое зло.
           - Это тоже тебе отец сказал, Володя?
           - Ха! Скажет он. Это я в книгах вычитал – пока запрещённых, как Булгаков, как Зощенко.
           - Но Булгакова скоро на макулатуру будут давать, - запротестовал я. – Сам говорил.
           - Да. Будут. Но я вам, наверное, надоел своими разговорами, тётя Реля? Извините.
           - Ты знаешь. Слушала с удовольствием. Ты, мой дорогой, под воздействием шампанского выдаёшь такое, что и я не знаю. Верее знаю чуть-чуть, а ты расширяешь мои познания. Спасибо.
           - А теперь про Пушкина, - сказал я. – Или ты, мама, его меньше любишь, чем Горького?
           - Горького со школы не люблю, хотя нас  заставляли его учить, буквально заучивать. Как чувствовала, что этот «глашатай революции», ею же и захлебнётся. Ведь его убили по распоряжению Сталина. Этого я нигде не читала, но каким-то чутьём догадываюсь.
           - Вы же ясновидящая, тётя Реля. Об этом даже мой отец говорит. И боится вас, за это. Чтоб не напророчили ему, какой беды. Например, быструю смерть, как Ванторину. – На лице Багги промелькнуло мрачная тень, что он хотел бы, чтоб мама его гаду-отцу напророчила. Не знаю, почувствовала ли это Белка, но она покраснела и стала, как бы извиняться.
           - Я никогда не говорю о быстрой смерти тому человеку, на чьём лице это вижу. И вы не проговоритесь, мальчишки. Между собой можете это иногда обсуждать, когда Ванторин вам чем-то досадит, но до него не доносите. Известие это может его толкнуть даже на убийство не виновного человека. Особенно тому, кто ему это скажет. Ваш Вант – человек не предсказуемый.
           - А так тихий мальчик уже не одну деву испортил, - сказал с досадой Бага. – Мне нравилась одна девушка из десятого класса, как смотрю уже идёт с Вантом в обнимку.  И он моргает мне, что, мол, моя уже эта куколка. Девчонки липнут на пустобреха, не смотря на то, что его из школы попёрли, после восьмого класса, за неуспеваемость. Вот правду говорят, что в голове у него пусто, зато в другом месте густо. – Володька отчаянно покраснел, поняв, чтоб брякнул Белке совсем не нужные ей новости. И этим испортил всем настроение. Мы так весь бульвар прошли молча. Только возле Пушкинского метро, мама оживилась.
           - Помните, юноши, когда построили, сей объект? В 1975 году – вы ещё в седьмом классе были. И ходили смотреть на это чудо. Читали на стенах метро Пушкинские стихи и мне рассказывали. Я сама тогда – Господи помилуй – из реанимации не вылезала, и мне сходить было некогда. Страдала от этого, передать не могу. Но вскоре – предсказываю я вам, построят под одним куполом ещё одну станцию и переход у них будет общий. Но та станция будет более глубокой, чем Пушкинская. И назовут её очевидно Горьковской, потому что она ближе к улице будет располагаться. И это парадокс, что улица Горького у нас центральная. Раньше называлась Тверской. И говорили гостям столицы, что Тверь – в Москву дверь. Имея в виду ближайший город Тверь, который тоже претендовал на звание столицы. Вот такие бывают случаи в нашей жизни.

                глава 26 - http://www.proza.ru/2015/03/18/1009