Ангелина-ангел

перевод Валерия Липневича

Она шла впереди по длинному коридору дома отдыха, держа за руку белобрысого мальчугана, который, как заводной, дергал ее из стороны  в сторону. Сдерживая его рывки, видно уже привычные для нее, она каждый раз немного напрягалась, невольно подчеркивая необыкновенную стройность  фигуры. Что-то было в ней от горной серны, которая  грациозно, стремительными прыжками, перелетает с утеса на утес.
Изгибы ее тела во время этих рывков  волновали Германа. Волновали и ее длинные распущенные волосы, также отклонявшиеся при каждом движении. Он отметил еще у лифта, какие они жесткие и черные — как самая чёрная ночь. Да, она вызывала это ощущение — долгой, бесконечной ночи, подаренной почему-то именно ему. Возможно, это чувство испытывал каждый мужчина, задержавший на ней взгляд. Эта мысль больно отозвалась в нем. Никаких мужчин рядом с ней Герман видеть не желал.
Он медленней обычного шел за ними по длинному коридору, ощущая непривычное волнение, непривычное именно здесь, на отдыхе, где все навевало покой и даже сонливость. Герман не был равнодушен к женскому полу. И в свои тридцать пять он отзывался на женскую прелесть так же взволнованно, как и в юности. Он влюблялся постоянно — очень пылко и мимолетно. Вероятно, поэтому  еще и не женился.
У всех друзей уже подрастали дети, а он все пробовал и примеривался. Друзья снисходительно поглядывали на Германа с высоты своего отцовства. Но Герман пока делал карьеру. Это вызывало у приятелей завистливые и иногда не доброжелательные взгляды. Хотя зарабатывали они больше его. Но у Германа была любимая, творческая работа, удовольствие от которой не измерялось никакими деньгами. Впрочем, они, к счастью, толком и не представляли, чем занимался Герман, этот вечный отличник, карьерист, как они говорили, еще с детского сада. Поэтому и не догадывались о той высоте, какой достиг их вечно занятый друг детства и юности, которому некогда было даже жениться. Они прощали Герману его  успехи, так как все воспринимали его за чудака, непрактичного, романтика, которому только и оставалось, что мечтать о любви — как будто он не парень под метр девяносто, а субтильная девица, выросшая в оранжерейной атмосфере.
Постоянная влюбленность давала Герману ту огромную энергию, которая требовалась для его сложной и трудной работы. Он был биолог — как скромно рекомендовался приятелям и знакомым, не упоминая, что он уже доктор наук, член-корр., и, в общем, биолог-генетик такого уровня, для которого превратить муху в слона не представляло принципиальной трудности. Или барана в волка. Впрочем, сегодняшняя жизнь справляется с этой проблемой вполне успешно и без помощи ученых.
 
Герман рос единственным ребенком у матери. Она родила его от любимого мужчины и вырастила сама. Что за любовь была у его матери с отцом, Герман  толком и не понял — каждый раз эта история звучала немного по-другому. Фотография отца — известного ученого, который был намного старше матери,— висела у него над столом, и он привык думать о нем и любить этого незнакомого ему  человека. Тем более что фамилию он носил тоже отцовскую.
Первая любовь, к однокласснице, закончилась как-то очень быстро: свидания отнимали много времени, а те поцелуи, которыми его одарили на лестничной клетке, были похожи на плату за помощь в трудных домашних заданиях и неожиданных контрольных. Любовь к учительнице биологии дала ему больше — не только выбор профессии, но и золотую медаль. Ее замужество совпало с окончанием школы. Поэтому он не очень страдал, хотя, конечно,  красота и зрелость учительницы были бы для него идеальным вариантом. Конечно, если бы он был в состоянии содержать семью. В сущности, в каждой девушке он искал вторую маму, только помоложе.
Перечислить всех, кому Герман дарил  мимолетное внимание, нет никакой возможности. Иногда он был влюблен сразу в нескольких. Но так как все это было практически виртуально, то особых проблем не возникало. Разочарования он принимал легко, возможно, он даже их провоцировал. Тем более что влюбиться для него не составляло никакого труда. Разлюбить также.


Герман жил внешне тихой и размеренной жизнью ученого, уже большого, хотя и очень молодого. Собой он никого не отягощал, даже мать хотела бы больше беспокоиться и переживать за сына. Но никаких поводов, за исключением одного -  не торопится жениться, он ей не давал. В глубине души она ждала появления другой женщины со страхом и враждебностью. Неужели кто-то сможет любить ее мальчика сильнее, чем она? Правда, наученная чужим жизненным опытом,  предполагала, что ее мальчик может полюбить какую-то вертихвостку сильнее, нежели родную мать.
Поэтому, на словах постоянно подталкивая сына к решительному  шагу, все же была довольна, что этого шага он пока не делает. Достаточно, что она в свое время сделала такой шаг. Но у нее остался ее мальчик. И больше ничего — ничего из того, что было в изобилии у ее подруг и приятельниц.
Вот только внуков ей все же хотелось, но тоже как-нибудь так, чтобы не надо было приводить в дом чужую женщину. Заботиться о ней, возможно, даже любить. Нет, для нее это было бы очень трудно, а может и непосильно. Ничего в своей жизни она не хотела менять. И сын чувствовал это, и вовсе не стремился усложнять жизнь своей любимой и такой умной мамочки. Он был бесконечно благодарен ей уже только за то, что она смогла обеспечить ему гены такого отца. А могла бы выйти за какого-нибудь алкоголика. Нет, у него самая лучшая мать — она пожертвовала для него даже своей личной жизнью: мужчин в доме никогда не было. Правда, Герман иногда думал, что присутствие отца, пусть даже алкоголика, как-то изменило бы его жизнь, дало бы ему те ощущения, которых он был изначально лишен. Возможно, тогда и с женщинами дела обстояли бы у него не так виртуально. И он тоже был бы отцом и мужем. Но как же тогда наука?

Как всегда, с приближением очередного отпуска, мать начинала советовать сыну, что вот хорошо бы, наконец, провести его как люди — на каком-нибудь модном и дорогом заграничном побережье. Не надо копить деньги, надо их тратить. Там если и встретишь кого-нибудь, то это будет встреча на всю жизнь. Герман шутливо отбивался, говоря, что заграницами он сыт и по работе, что хочется тишины и тихой прелести родного озерного края. Такой красоты, как здесь, уже нигде нет. Тем более что к встрече на всю жизнь он не готов.
— Хорошо, сынок, тебе виднее,— согласилась мать, в глубине души довольная его словами о том, что к решающей встрече он еще не готов. А что уж там может встретиться на родном озере? Только  что-то очень привычное, на что и внимания не обратишь. Тем более, обойдется и без самолетов — одни волнения. Сел на автобус и через пару часов на месте. Если что-то случится с ней,— тьфу-тьфу, пока бог миловал,— сын сразу же будет дома.

В этот раз Герман решил проверить дом отдыха «Лесное озеро». Все знакомые, что там были, только нахваливали. И девственная природа, и комфорт почти европейский, а уж персонал — красотка на красотке. А такой романтической легенды, которая бытует среди отдыхающих, нигде больше не услышишь. Рассказывают, что лунными вечерами на глади озера появляется русалка, и тот, кто отваживается выплыть к ней навстречу, обязательно влюбляется всерьез и надолго. Шутки шутками, но именно эта легенда и решила выбор. Видно, Герман так заработался, что романтическая влюбленность была ему просто необходима.
 
О русалках пока ничего не было слышно. В этот заезд они еще не появлялись. Но вот женщина, грациозная как серна,— брюки только подчеркивали ее изящество — шла впереди него по зеленой ковровой дорожке. Герман шел за ней, как во сне. Просыпаться не хотелось. Хотя, наверно, стоило бы поторопиться  — не сегодня-завтра ее навестит муж. Оставлять такую красавицу в одиночестве просто жестоко. Но почему он решил, что она такая уж красавица? Вид сзади ни о чем еще не говорит. Вдруг она оглянется, и вся магия ее походки окажется бессильной перед каким-нибудь самым обычным и ничем не замечательным лицом. Сколько раз так случалось. Герману стало грустно, словно он в самом деле, увидел ее лицо и разочаровался. Нет, не может быть, не было бы тогда в ее походке этого торжества и уверенности в себе.
Словно в ответ на страстное желание Германа, она обернулась.
Сердце упало и разбилось на мелкие осколки. Он прислонился к стене коридора. Бог ты мой. Нет, этого не может быть. Не может быть. Это она. Вся из его сновидений и потаенных желаний. Такое впечатление, что он уже видел ее раньше и даже был знаком. Знаком с ангелом? Но если это его ангел-хранитель? Герман почувствовал, что счастье идет к нему в руки. Сумеет ли он удержать свое счастье?
Она неожиданно толкнула дверь номера напротив его собственного и со смехом втянула туда упирающегося мальчишку.
«Соседка моя… дорогая моя соседка»,— прошептал Герман, и сердце отозвалось тихой и щемящей болью.
Какой большой у нее ребенок. Наверное, вышла замуж сразу после школы. Кстати, в школе у них был мальчик по кличке Ангел. На пару классов младше. Все девочки были в него влюблены. Да и сам был как девочка — тонкий, изящный.
Да, вот кого она напоминает. Может, сестра, надо спросить при случае. Это может быть и поводом для знакомства: «А вы не сестра ангела?» — «Нет, я и в самом деле ангел». Даже какая-то претензия на остроумие. Один раз они пересеклись с этим Ангелом на олимпиаде по биологии. У него просто фамилия была очень подходящая — Ангелов. Болгарская, вроде. От школы и было их только двое. Потом они вместе ехали домой, и Герман удивился, как много этот Ангел знает. И знания не из учебника, а самые свежие — из научных журналов на английском. Герман, хотя и старшеклассник, журналов этих и в руках не держал. Чувство неловкости от явного, хотя и щадяще-деликатного превосходства младшего по возрасту и помешало тогда взаимной симпатии, основанной на общем интересе, перерасти в дружбу. Но зато скоро и сам Герман начал читать эти журналы. Правда, уже в институте. Герман подумал, как много случайностей соединяются, чтобы человек, в конце концов, нашел себя. Но находит, конечно, только тот, кто ищет. Только для него эти случайности имеют смысл.
Герман собирался немного полежать после обеда, почитать кое-что из тех книг, на которые не хватало времени дома. Он честно взял книгу в руки, прочитал полстраницы, но ничего не понял. Прочитал еще раз — с тем же результатом. Нет, какое тут к черту чтение! Тело требовало движения, разрядки от таких неожиданных переживаний.
Герман быстро обошел озеро, почти не замечая ни его совершенно овальной формы, ни величественной красоты старых дубов, словно собравшихся возле озера на какое-то тайное вече.
К одному из них, напротив дома отдыха, когда-то великий поэт — великий потом, а тогда просто влюбленный парень,— прижимал свою панну. Об этом извещала металлическая табличка. Дубу, наверное, тоже было приятно ощущать своей корявой корой её молодое и горячее тело. От этих фривольных мыслей Герман повеселел.
Он пришел к ужину приятно утомленный прогулкой. Тем более что время от времени, благо был в кроссовках, делал короткие пробежки. Поэтому, как ему казалось, думал о прекрасной незнакомке, намного спокойнее и трезвее. На самом деле все так же безумно. Если муж отпустил ее одну с ребенком, значит, не очень любит и бережет.
Герман стоял у того самого дуба, воспетого поэтом, и думал, как все несправедливо в жизни. Прекрасная женщина достаётся алкоголику, а приличному мужчине — стерва.  Но кто же избранник его незнакомки? Нефтяной магнат? Принц крови? Уголовный авторитет? Кто же отец этого белобрысого и не очень воспитанного мальчугана?
В душе Германа загорелся огонь нетерпения. Он заторопился в столовую, надеясь встретить Ванечку и Ангелину. Именно так он назвал про себя молодую маму и ее сыночка. Да, Ванечка и Ангелина. Очень подходят им эти имена. Герман был почти уверен, что не ошибся. Он довольно часто угадывал имена незнакомых людей. Когда его спрашивали, как ему это удается, он с улыбкой отвечал, что все очень просто. Он ведь генетик и угадывает по генетическому коду.
Однако ни Ванечка, ни Ангелина ужинать не пришли. Она что — морит ребенка голодом? Уж эти современные мамаши! Начитаются невесть чего - и тут же экспериментировать на родных и близких. Не появились они и в кинозале, где шел старый, но очень хороший французский фильм с Жаном Габеном. Правда, не для детей.
После фильма Герман постоял немного у озера, любуясь лунной дорожкой, что начиналась у самого берега. Казалось, только наберись уверенности в самом себе и смело шагни -  и эта золотая полоска от берега до берега спокойно выдержит вес твоего тела. Но для этого ей нужно и твое спокойствие, и абсолютное доверие. Сегодня к прогулке по лунной дорожке Герман был не готов. Возможно, к концу отдыха он прогуляется по этой дорожке вместе с Ангелиной. И добавит еще одну легенду в обиход отдыхающих. Нет, пора спать. Герман подумал, что завтра снова увидит Ангелину, и улыбнулся.
 
Утром он обнаружил их за дальним столиком у окна. Мальчуган упрямился и не хотел есть манную кашу. За ночь Герман успокоился и решил держать себя в руках. Почему он должен строить свое счастье на чужом несчастье? Он оставил их в столовой и решил осмотреть недалекую деревню, что начиналась за дорогой.
Солнышко уже припекало, люди возились на своих участках, видно было, что хозяйствуют они с учетом близкого дома отдыха — в огородах росло все, что могло понадобиться отдыхающим. Наткнулся Герман и на небольшую теплицу для цветов. Там за прозрачной пленкой цвели розы — белые, красные, желтые. Двери теплицы были открыты, и аромат растекался по саду, струился через невысокий забор на улицу.
Ладненькая старушка в белом платочке ковырялась в грядках .
— День добрый, бабушка! — окликнул ее Герман.— Какой у вас сад богатый!
Старушка выпрямилась, внимательно взглянула на Германа, не признала, но все равно приветливо улыбнулась.
— Да уж, все наше богатство и помещается тут. А тебе, может, надо чего? Вижу, оттуда,— она кивнула в сторону дома отдыха.— Может, букетик для барышни, любят они цветочки.
— Да кто ж, бабушка, цветочки не любит!
— Какая я тебе бабушка? Не старше тех крашеных лахудр, что по берегу шляются, да к молодым парням подкатываются. Ни стыда, ни совести. Не догуляла, мол. Свое взять хочу! Да твое-то уже в огороде, на грядках, и семье польза и тебе, дуре, успокоение. Что, неправду говорю? Чего улыбаешься? Ты-то вижу парень приличный. Но тоже, видно, гульнуть решил, отдохнуть от жены да детишек.
— Да неженатый, я ба… тетушка.
— Все тут неженатые да незамужние.
— В самом деле, холостой еще.
— А чего так? Бедный очень?
— Да некогда все.
— И чем это ты так занят, что на жену да детишек у тебя и времени нету?
— Да ерундой разной.
— Правду говоришь. Первое дело в жизни — после себя потомство оставить. За то бог и наслал людям потоп, что не хотели больше плодиться, а только жили в свое удовольствие да прелюбодействовали. Но с женитьбой и торопиться особо не следует. У каждого свое время. Значит, половинку свою еще не встретил.
— Встретил. Вчера. Да замужем она.
— Не робей, парень. Если уверен в себе, добьешься. Вот я тебе дам такую розу, что любое сердце растопит, самое холодное.
Бабушка вошла в оранжерею и срезала полураспустившуюся алую розу.
— Вот,— вручила она ее Герману.— Будешь приходить за розами каждый день, слово тебе даю, уломаем мы ее.
Герман потянулся было за деньгами, но старушка предупредила его движение.
— Когда добьешься своего, тогда и расплатишься.

С розой в руках, вызывая любопытные взгляды отдыхающих и персонала, Герман появился в доме отдыха. Прошел по коридору, остановился возле заветной двери, и осторожно пристроил розу к дверной ручке.
Возбужденно-радостный, с улыбкой на губах он сбежал по лестнице в холл. Подумал, что неплохо бы встретить ее здесь, а потом вместе подняться на лифте. Но чувства и надежды переполняли его, и стоять или сидеть — спокойно дожидаться — Герман был не в силах. Поэтому он снова отправился в поход вокруг озера. Только теперь он видел все, что вокруг.
Озеро лежало бирюзовым блюдом с облачными пирогами. Травы и цветы благоухали, одуванчики стояли маленькими и гордыми солнышками. Золотым блеском слепила калужница. Белоснежные заросли черемухи источали дурманящий аромат. Шмели и бабочки, казалось, одни оценивали окружающую красоту и наслаждались ею без конца. Теперь к ним присоединился и Герман. Впервые за долгое время он почувствовал, что счастлив — полнота жизни переполняла его. В голове «бродили» какие-то не то свои, не то чужие стихи. Он повторял строки вслух и улыбался.
Во втором классе он написал первое и единственное стихотворение, посвященное ромашкам. Показал учительнице. Потом стихи напечатали в стенгазете. Правда, учительница сказала тогда какие-то не совсем понятные слова о том, что ему будет труднее в жизни, чем другим,— потому что он чувствует и понимает красоту. Но, во всяком случае, он запомнил, что красота, которая вроде сама по себе и ни в ком не нуждается, оказывается, может как-то выделять тех, кто ее чувствует. И на них падает ее отсвет. Получается, что даже некрасивые люди могут становиться красивее когда, когда любуются прекрасным.


В этот же день, после полдника, они и познакомились. Наблюдая, как белобрысый мальчишка дергает ее из стороны в сторону, Герман не выдержал:
— Да отпустите вы этого попрыгунчика, пусть побегает.
— Если вы обещаете мне потом его поймать.
— Обещаю.
— А вот и не поймаете! — радостно вскрикнул мальчик и бросился к воде, к лодкам, голубевшим свежей краской у деревянного причала. Но потом почему-то опять вернулся, и сам взял маму за руку. Но уже не дергал ее, а тихо стоял рядом и настороженно поглядывал на Германа.
— Я Ангелина, а это…
— Ваш сынок Ванечка,— продолжил с улыбкой Герман. Да, все так, как он и предполагал. Значит, и все остальное тоже должно идти в русле его желаний.
— Нет, я не сынок, это моя тетя.
— Я хотела бы, что бы у меня был такой сынок, как ты.
— А я не хотел бы! — неожиданно твердо возразил Ванечка.
— Вот тебе и на! — немного растеряно удивилась Ангелина. Видно, что ответ Ванечки был для неё  неожиданным и не совсем приятным.— Отчего это ты такой суровый сегодня?
— Мама у меня есть! — Он с вызовом взглянул на Германа и добавил: — И папа тоже! Они сейчас путешествуют. Автостопом. Последняя открытка была из Австралии. Когда я вырасту, я тоже буду путешествовать.
— Конечно. Но две мамы — это совсем не плохо,— примирительно сказал Герман.
— Так не бывает. Мама должна быть одна,— убежденно ответил мальчик.— Зато ни у кого нет такой красивой тети. Мама у меня тоже красивая, но тетя красивее. Когда я вырасту, я на ней женюсь. На маме жениться нельзя, а на тете можно.
— Понятно! Вот ты, оказывается, какой хитрый! — улыбнулся Герман своему белобрысому и неожиданному сопернику.— Но тебя могут опередить.
— Вы тоже хотите на ней жениться? — проницательно взглянул на него мальчик.
— Если ты не имеешь ничего против.
— Я вас мало знаю, но кажется, что вы человек хороший. Вы можете на ней жениться, пока я не подрасту. Если она опять не уедет в Америку.
«В Америку!» — Герман невольно напрягся. Не успел познакомиться, а уже маячит разлука. Но что такое Америка — теперь все рядом. Герман провел там в научной командировке целых полгода, но разглядеть Америку не успел. Да на экскурсии и времени не было, хотелось как можно полнее использовать неожиданно открывшиеся возможности. Кстати, вскоре после отпуска он должен ехать опять. Все документы готовы, виза продлена еще на год. Грант дали именной, лично ему. Видно, оценили его усердие в первый приезд. «Вы подарили нам столько идей!» Если удастся подтвердить последние теоретические выкладки, то, глядишь, и Нобелевская обломится. Но хотелось бы, конечно, все оформить  дома. Ну, там посмотрим. Во всяком случае, их возможности и средства надо пока использовать на все сто. Но как же тогда с этой неожиданной женщиной? Точнее ожиданной — он ждал ее всю жизнь. Он не должен с ней расставаться.
— Э, женишки,— отозвалась с улыбкой Ангелина.— А меня вы спрашивали? Между прочим, свое имя вы нам так и не назвали.
— Ну, это дело поправимое — Герман.
— Какое редкое и интересное имя,— задумчиво произнесла она, обняв племянника за плечи.
— Просто моя мама очень любила и до сих пор любит оперу «Пиковая дама». Ваше гораздо интереснее, тем более что оно, видимо, говорит правду.— Герман почувствовал, как у него вырастают крылья.
Ангелина рассмеялась:
— Я далеко не ангел, а всего лишь Ангелина! Стоит вспомнить, что и дьявол тоже был из ангельского воинства.
— На дьявола или дьяволицу, во всяком случае, пока, вы не очень похожи. А вот из Ванечки вполне может получиться очень симпатичный чертенок.
— Это уж точно! — подтвердила Ангелина.
— Но мы этого не допустим, мы возьмем его на перевоспитание.
— Нечего чужих детей воспитывать! — дерзко возразил Ванечка. Этот прекрасный ребенок, который оказался всего лишь племянником, стал вдруг Герману милее собственного сына.
Всего лишь племянник — чудесно. Для племянника он прекрасно воспитан. Да и то, что Ванечка согласился уступить Ангелину, хотя бы и на время, пока вырастет, также расположило Германа к мальчишке.
«Не замужем, она не замужем! У нее нет ребенка!» — радость стучала ему в сердце. Хотя знакомство только начиналось, и Герману никто ничего не обещал.

— Герман, я могу оставить на тебя мою тетю? — вдруг строго спросил Ванечка.— Мне хочется немного поиграться с лодками.
— Можешь,— сказал Герман тоже серьезно.
Ванечка опять бросился к лодкам и ловко запрыгнул в одну из них.
Наблюдая за Ванечкой, который стоял на сиденье лодки и раскачивал ее, они прошли к знаменитому дубу. Ангелина легко прислонилась к стволу дерева, и хотя была в джинсах, а не в пышном платье по моде далекого столетия, показалась Герману гостьей именно оттуда, из той далекой и непонятной теперь жизни. Нежная, молодая листва дуба давала уже небольшую освежающую тень. Солнечные зайчики бегали у ног Ангелины.
— Да, я еще не поблагодарила вас за розу. Она прекрасна, и с каждым часом становится все прекрасней.
— Какая роза? — деланно удивился Герман.
— Та, что вы подарили ручке двери моего номера. Я подумала, что ручка не в состоянии оценить такой подарок и тут же приватизировала вашу розу. Не отпирайтесь. Следствие вели знатоки и улики неопровержимы. К тому же вы покраснели, как девица. Кстати, где вам удалось раздобыть такой роскошный экземпляр?
Герман понял, что притворяться глупо и смущенно произнес:
— Здесь, неподалеку, у одной симпатичной бабули, мы можем завтра посмотреть, где они растут.
— Обязательно. Это будет прекрасная прогулка. Вообще-то к такому пенсионерскому отдыху я не привыкла. Молодежи раз два и обчелся, ни танцев настоящих, ни интересного общения.  Только что тишина и красота обалденная. Такого нигде больше нет. Я прожила в Америке шесть лет и там такой отдых по средствам только очень и очень богатым людям. Так что если вы обещаете взять над нами шефство, мы с Ванечкой будем очень вам благодарны.
«Мы с Ванечкой» — отметил Герман, вот и Ванечка пригодился. Опять эта Америка. Что там у нее?
Здесь, у дерева, она снова напомнила ему того паренька из школьного детства по кличке Ангел. Удивительно сходство и в деталях и в общем облике. У него тоже были пронзительно-бирюзовые глаза и такие же пышные каштановые волосы. И вроде такой же нос и овал лица с выступающими скулами. Только, конечно, у нее все это предельно женственно.
— У вас есть брат?
— Почему спрашиваете?
— Вы очень похожи на одного моего давнего школьного приятеля.
— Прямо таки очень?
— Да. Чувствуется одна и та же порода.
— Насчет породы вы очень круто загнули. Все мы люди, прежде всего, и это наша единственная породная принадлежность. А что касается брата…

На вскрик и всплеск они обернулись одновременно. Тут же раздался истеричный вопль:
— Ребенок, ребенок утонул! На помощь! Спасите! — женщина на берегу приседала и, выбрасывая руки вверх, кричала, не переставая.
Герман рванулся к лодкам, Ангелина бросилась за ним.
Только круги по воде. Пробежав по лодке, Герман немного задержался на корме, не совсем понимая, где искать утопленника, но тут же по инерции прыгнул в воду. Хорошо, что не головой вниз. Теперь он стоял по пояс во взбаламученной воде и непонимающе глядел по сторонам. Так быстро утонуть мог только камень. Или кирпич. Или, что очевидно, Ванечка. Золотой ребенок — по весу.
Наверное, Герман был очень смешон, стоя одетый в воде и чувствуя, как майская вода начинает обжигать тело. Поэтому он не удивился, когда услышал сзади осторожное хихиканье. Оглянулся и увидел… Ванечку. Тот, пригнувшись, прижимался к борту лодки. Веселый азарт горел в его глазах. Тоже весь мокрый, но холода, видимо, пока еще не чувствовал. С берега его не было видно. Вот паршивец. Задать бы ему березовой каши. Ревность, видимо. Нашел способ снова переключить внимание на себя. Серьезный соперник. Улыбнувшись, Герман повернул к берегу. Илистое дно замедляло шаги. Вышел он не только мокрый, но и в грязных потеках на джинсах. Приложив палец к губам, нарочито громко сказал Ангелине:
— Все, утонул мой соперник. Надо вызывать водолазов и похоронную команду.
— Герман, как вы можете так шутить?
На берегу собирались отдыхающие. Все-таки какое-то незапланированное развлечение.
— Да, да! — бойко повествовала только что кричавшая женщина.— Мамаша любезничает с кавалером, которого подцепила, сама видела, а ребенок, чудесный мальчик, брошенный без присмотра, тонет у меня на глазах. Вот эти вам хваленые современные мамаши, такого в наше время не было!
Герман, склонившись к уху Ангелины,— какой тонкий аромат! — рассказывает, в чем дело.
— Предлагаю немного подождать, чтобы он почувствовал всю прелесть весенней водички, а потом тащить в номер и начинать согревающие и воспитательные процедуры. Я переоденусь и приду к вам на помощь.
Не дослушав, Ангелина бросилась в лодку. Наклонилась над бортом и с силой, неожиданной в худенькой девушке, выдернула Ванечку из его укрытия и тут же влепила ему подзатыльник. Схватила за руку и потащила за собой.
Возмущавшаяся женщина ошарашено глядела на них.
— Ребенок утонул, а она его еще и бьет! — выдохнула она напоследок.
Сенсации не состоялось. Собравшиеся на берегу люди начали наперебой советовать, что делать с утопленником и как спасти его от воспаления легких.
— Я врач и сама все знаю,— сухо отрезала Ангелина.

Когда Герман, переодевшись в сухое и отхлебнув немного коньяка, который всегда вручала ему с собой его мама — на всякий случай, как лекарство — вошел в номер напротив, скулящий голос Ванечки раздавался из ванной:
— Ой, горячо! Горячо, слышишь? Я маме буду жаловаться и больше с тобой никуда не поеду!
— Если ты не перестанешь ныть, мы сейчас же собираемся и возвращаемся домой!
Ванечка что-то обиженно пробурчал и замолчал.
Оказывается, голос Ангелины мог быть не только нежным, но и суровым.
Она расхаживала по комнате и нервно курила. Как-то очень по мужски. Это не очень понравилось Герману. Курящих девиц у него и на работе хватает. Но хорошо, что хоть не держит в другой руке бутылку с пивом. Да и без очков на лбу. Герман пришел с кипятильником и банкой маминого малинового варенья. Вот и пригодилось. А он еще и брать не хотел.
— Да у нас уже закипает,— Ангелина кивнула на тумбочку, где в большой кружке торчал точно такой же кипятильник, как и у Германа. В гостиничной вазе на другой тумбочке стояла его роза. Она распустилась и источала нежный аромат любви и надежды.
Герман заглянул в ванную. Утопленник из синего уже успел превратиться в красного.
— Здорово ты это придумал, Ванечка,— утонуть средь бела дня. И воды холодной не побоялся. Я бы не рискнул.
— А ты здорово про водолазов сказал, и про похоронную команду, я чуть было сразу не выскочил.
Пили чай с малиной в хорошем настроении, то и дело вспоминая по-новому смешные детали неожиданного происшествия.
— Купальный сезон в доме отдыха «Лесное озеро» разрешите считать открытым,— сказал Герман.— Завтра надо продолжить. Но уже вместе с тетей.
Ванечку закутали в простыню и накрыли двумя одеялами. Глаза его сонно слипались, и он скоро заснул.
— Пойдемте ко мне,— предложил Герман.— Не будем ему мешать. Я думаю, он больше ничего не учудит, маленький наш ревнивец. Угощу вас коньяком.
— Ой, нет, боюсь отлучаться. У меня до сих пор стоит в ушах крик этой бабы — «ребенок утонул!». Такого ужаса я никогда не испытывала. Знаете что, пойдемте на ужин. Еще успеем. Очень есть хочется.
— А как же бедный ребенок?
— Ну, знаете, пить коньяк наедине с мужчиной — это одно, а поглощать положенный тебе ужин в общественном месте — это совсем другое. За это бог не наказывает.

Они сидели за их столиком у окна. Люди интересовались:
— Как мальчик? Отогрелся?
— Да, все в порядке.
— Может, какие лекарства нужны?
— Нет, спасибо, все нормально.
Герман и Ангелина благодаря «чертенку» -  Ванечке, стали героями дня, вдруг оказавшись в центре общественного внимания. Когда проходили к выходу, какая-то старушка, заглядевшись на них, сказала другой: «Какая красивая пара!»
Они переглянулись, и Ангелина опустила голову. Молча прошли по коридору. Остановились у своих дверей. Ангелина взялась за ручку двери и тут же отдернула руку.
— Что такое? — забеспокоился Герман.— Статическое электричество?
— Нет, маленькая заноза от вашей розы. Сразу не извлекла.
— Надо достать,— он взял ее за руку и увлек в свой номер. Там достал из маминого дорожного набора тонкую иголку. Сам сел на кровать, а ее усадил на стул перед собой. Смочил коньяком пальчик, и осторожно извлек обломок шипа.
— Ну, вот и все.
-Так в детстве доставала мне занозы бабушка…
— Больно?
— Немножко.
— Сделаем обезболивающее.— Герман поднес ее пальчик к губам и поцеловал. Потом поцеловал и остальные пальчики. Хотя, конечно, это была не классическая пухлая женская ручка, а сухая и сильная рука хирурга или пианиста. Ангелина улыбалась. Герман взял вторую руку, перебрал губами пальчики и на ней.
— А эту зачем?
— Чтобы ей не было обидно.
— Какой вы искусный соблазнитель…
— Никакого искусства, подлинное чувство находит пути к сердцу любимого человека.
— Уже и любимого? Мы с вами знакомы только несколько часов.
— Но зато каких часов! Лично я влюблен в вас уже целые сутки. Любовь с первого взгляда. Давайте по рюмочке. Точнее по стаканчику.
Герман разлил коньяк по тонким казенным стаканам.
— За знакомство!
— За знакомство…
Они сидели так же, как и при операции по доставанию занозы, напротив друг друга. Герман держал ее руку в своей  и смотрел, как она смакует коньяк. Она явно расположена к нему, но не больше. Конечно, она уже не девочка. Хотя и трудно сказать, сколько ей на самом деле. Да это и не важно. Сколько бы ни было. Но видимо все же немного моложе его. А может, и ровесница.
— Неспокойно мне как-то. Пойду гляну на Ванечку.
— Вернетесь?
— Нет.
— Я вам совсем не нравлюсь?
— Нравитесь.
— Но не очень?
— Очень.
— Так в чем же дело?
— Именно в этом. Хочу уберечь и вас и себя от ненужной боли. Я анестезиолог по профессии. Давайте сегодня на этом закончим.
Она провела рукой по щеке Германа, поднялась и вышла.
Он сидел, разнеженный, ощущая, как ее пальцы скользят по его уже щетинистой щеке. Но сказать, что он что-нибудь понимает, было бы опрометчиво.



На следующий день после завтрака Герман и Ангелина с Ванечкой отправились на большую прогулку вокруг озера — оказывается, они уже давно собирались ее совершить. Но все никак не получалось.
Стояло ясное майское утро, свежесть зелени радовала глаз, в зарослях черемухи во всю щелкали соловьи. Изредка подавала свой голос кукушка. Они шли свободно, не торопясь, останавливаясь, когда захочется — то послушать соловья на близком дереве, то посчитать пророчества кукушки. Она куковала так усердно, что у них не хватало терпения дослушать. Герман и Ангелина беспечно радовались этому майскому дню, взаимной симпатии, что сразу возникла между ними. Казалось, что они знали друг друга всегда. Развлекала их и прихотливая ревность Ванечки, который постоянно вымогал у своей будущей «жены» знаки особого внимания. На минутку приласкавшись к тете и обняв ее за талию, он бросал торжествующий взгляд на Германа и снова устремлялся бегом по дорожке, постоянно оглядываясь, словно проверяя, чем они занимаются и не слишком ли близко оказываются иногда друг к другу. И нет ли в случайном касании рук и плеч коварного умысла.
За свое «противное поведение» он, в конце концов, был наказан — на всем бегу с повернутой к ним головой Ванечка споткнулся о корень дерева, пересекавший дорожку. Ушибся, видимо, сильно, собирался было уже заплакать, но, вспомнив о сопернике, мужественно вынес боль и — снова с гордостью — принимал поцелуи, которыми Ангелина, смеясь, осыпала шишки на лбу.
Глядя, как она  целует племянника, Герман сказал, что теперь пусть Ванечка идет рядом с тетей, а он побежит впереди них, и, может быть, ему тоже повезет зацепиться за что-нибудь. Ангелина рассмеялась и сказала, что одного пострадавшего ей вполне хватит, а то пока они обойдут озеро, у неё губы распухнут от поцелуев. Она казалась вполне счастливой, но иногда какая-то тревожная тень набегала на лицо и глаза выдавали, что она вовсе не так весела и беспечна, как хотела казаться.
Разговорившись, они выяснили, что Ангелина работала в той же американской клинике, в которой полгода стажировался Герман. Это была самая богатая и современно оснащенная клиника, разрабатывающая самые смелые научные проекты. Обнаружились даже общие знакомые. О них она знала также немного, как и Герман, хотя и проработала там больше. Да, мир действительно тесен.
— Все в Америке живут очень замкнуто, хотя внешне  приветливы, улыбчивы. Но улыбка служит у них не для того, чтобы привлечь человека, а для того, чтобы его оттолкнуть. В конце концов, эта постоянная демонстрация, что у них все о"кей, начинает раздражать. Хотя поначалу я была в восторге от их деликатности.
— Да, потом оказывается, что это просто равнодушие. А выйти замуж за американца не было возможности?
— Была возможность, но цели такой — просто выйти замуж — не было. Туда хорошо приезжать на время, когда знаешь, что ты все-таки вернешься домой. Одна моя подруга кардинально изменила свою жизнь, вышла замуж, но теперь начала пить. Наша скука по сравнению с их скукой просто невиданное развлечение. У них даже не скука — просто тоска. Понимаешь теперь, почему у них и наркотики, и все возможные извращения. И  это в среде вполне приличных по нашим понятиям людей, интеллигентов. Во всем удручающая узость, специализация. Никто не знает никаких американских писателей, которых мы читали. Все рассчитано на толпу, все служит её убогим вкусам. Достаточно посмотреть, над чем они смеются. И какие они все толстые — или, наоборот, худые.
— И вы вернулись домой навсегда?
— Не знаю. Вот в Европе я могла бы жить. Но опять же, наши  образование и воспитание оказываются по заграничным меркам просто аристократическими. А чтобы вращаться в том кругу, нам не хватает материального уровня. Попросту денег. Я думаю, что могла бы выйти замуж только за какого-нибудь принца.
— Или короля,— погрустнел Герман.
— Принц и станет со временем королем.
— А вам бы пошло быть королевой.
— Я была бы самой демократичной королевой в мире.
Так понемногу разговаривая обо все и ни чем, они дошли до оранжереи, где росла та первая роза, подаренная ручке двери.

Бабушка, сложив руки на животе, сидела в тени на скамеечке возле веранды.
— Здравствуйте! — с сердечной улыбкой поприветствовал ее Герман.
Она окинула внимательным взглядом всю их компанию. Чуть дольше задержала взгляд на Ангелине, потом, как заговорщик, подмигнула с улыбкой Герману.
— Я же говорила, что розы мои не простые.
Вмешалась и Ангелина:
— Ваша роза просто чудо!
— Спасибо на добром слове. Да и ты, милая, не абы что. Таких я тут и не видала ни разу.
— Ой, что вы такое говорите, в краску меня вгоняете.
— Я и говорю, что таких красавиц, да чтобы еще и краснеть умели, не видывала в наших местах. Присядьте на лавочку, охолоните немного, солнце сегодня просто жарит, работать нет никаких сил. Постреленок твой большой уже. Да что это я? Несу абы что. Не твое это дитя, нерожалая ты еще. Да и не замужняя. Что это ты, милок, вчера про нее тут наплел? А главного то и не сказал. Тяжесть у тебя на сердце, непростая тяжесть, ох, непростая. Вы тут, мужички, посидите, водички моей попейте, редиской похрустите, а мы, бабы, отлучимся маленько. Пойдем в дом, милая, может, скажу тебе что…
— Спасибо, я и так все про себя знаю,— сказала Ангелина с улыбкой, но жестковато.
Бабушка поднялась и улыбнулась:
— Тогда и проверишь. Пойдем, денег не беру.
Ангелина тоже поднялась и, склонив голову, нехотя пошла за ней.
Вернулись они не скоро. Мужички успели и редиску истребить, и водицы попробовать не раз.
Ангелина вышла с каким-то расслабленным и беззащитным лицом. Она старалась не глядеть на Германа. У старушки лицо было отчужденно-замкнутое.
Прощаясь, она сурово сказала:
— Как свет повернулся, чего только люди ни выдумали. Ох, будет, будет кара небесная и господняя. Да только то обидно, что и невинные души погибнут за грехи те чужие. Не знаю, ничего не знаю, и карты мои с панталыку сбила. Такого никогда со мной не было. Компьютер надо заводить, не иначе. В твоих делах я тебе не советчик. Отстала я от вас, а может, вы слишком нас обогнали. Да и не догоним уже видно. Если только на том свете. Не обижайся, поступай по совести, по тому закону, что богом дан и в сердце сохранен. Милок,— повернулась она к Герману,— иди глянь розочку-то.
— Не надо,— мягко сказала Ангелина,— еще и вчерашняя не распустилась до конца.
— Ничего, не страшно. Роза к розе ревновать не будет. Я знаю, какую теперь тебе надо.
Она прошла в оранжерею и срезала пышную и самоуверенную желтую розу.
По дороге к дому отдыха Ангелина молчала. И Герман, и Ванечка, чувствуя, что ее настроение резко изменилось, старались ничем не докучать. Они сломали по ветке ольхи и начали усердно гонять комаров, которых раньше вроде и не замечали. Ванечка сгонял комаров, которые садились на Германа, а Герман — тех, что на Ванечку. Со стороны казалось, что они фехтуют ветками.

После обеда все отдыхали у себя в номерах. Герман впервые заснул днем — прогулка сказалась — и проснулся только перед самым ужином. Что же Ангелина может подумать? Они, наверное, где-нибудь прогуливаются. Но Ванечка с Ангелиной, тоже, оказывается, не выходили после обеда из номера — спали, смотрели телевизор. На ужин они шли вместе, как образцовая семья, хотя каждый из них был всего лишь независимой единицей.
Герман поел быстро. Потом медленно пил чай, чтобы  выйти вместе с ними.
— Мы опять к телевизору,— сказала Ангелина.— Ванечка обожает сериалы. А вы не будете скучать без нас?
— Буду,— честно признался Герман.
— Ну, займитесь чем-нибудь полезным, сыграйте партию в бильярд или поухаживайте за молоденькими девушками. Они на вас поглядывают с большой надеждой. Одна есть очень даже ничего. Зовут ее Машенька.
— Вы совсем не ревнуете?
— Увы, чего не могу, того не могу. В нашем мире надо делиться всем, что имеешь.
— Какая вы…
— Какая?
— Уж больно современная. А я ревнивец и очень понимаю Отелло. Но душить вас не буду.
— Ну, не капризничайте. Вы же не Ванечка. Если не станете скучать, вам будет потом сюрприз.
— Обещаете?
— Обещаю. Как только уложу Ванечку.

На берегу у лодок никого не было. Пожилые женщины, как и Ванечка, смотрели свой мексиканский сериал. Солнце стояло над лесом, готовясь вскоре спрятаться за деревья и отдохнуть от дневных забот. В лодке сидела девушка и читала книжку. Или делала вид, что читает. Когда Герман проходил мимо, она подняла глаза и невольно улыбнулась, но тут же погасила улыбку и снова опустила глаза в книгу. Симпатичная девушка. Но на русалку не тянет. Неожиданное ощущение пустоты и бессмысленности жизни вдруг накатило на Германа. Быть рядом с ней и без нее — это выше его сил.
Он спустился в бар. Там сидели три размалеванные девицы и громко что-то обсуждали. Заметив Германа, стали говорить потише,  явно учитывая его присутствие. Герман подошел к стойке. Барменша —  дородная блондинка — приветливо улыбнулась.
— Что будем пить?
— Сейчас сориентируюсь…Видимо, красное сухое.
— Какое? Французское? Испанское? Грузинское? Молдавское?
— А, вот, вижу — мое любимое «Саперави». И шоколадку.
Но сидеть с любимым вином далеко от любимой женщины было никак невозможно. Поэтому он взял бутылку с собой в номер.
Когда остановился у двери номера, услышал за спиной еще работающий телевизор и бойкие комментарии Ванечки.
Может, тоже включить телевизор? Нет, лучше принять ванну. Часа полтора он нежился то в горячей, то в холодной воде. В конце этой процедуры тоска явно ослабела, а после того, как он выпил еще стакан терпкого грузинского вина, вообще исчезла. Потянуло опять на сон.

Разбудил его тихий и удивительно знакомый голос над самым ухом. Кто-то повторял его имя.
— Напился и дрыхнет. Американский стандарт. Главное, чтобы никому не мешать.
Это и был обещанный сюрприз.
Ангелина сидела сбоку на постели и держала правую руку возле его щеки, легонько сжимая пальцами мочку уха.
Герман лежал, глядя на нее еще сквозь остатки сна, ощущая одновременно нежность и тяжело поднимающееся желание. Он накрыл ее ладонь своей правой и поднес ладонь к губам.
— Я тоже хочу вина,— тихо сказала Ангелина.
— А я только тебя, готов пить до скончания дней …
Голос его прозвучал с какой-то хриплой дрожью.
— Ты в самом деле меня хочешь? — неожиданно прямо  спросила Ангелина.
Но это не оттолкнуло Германа. Он молча притянул ее к себе за плечи и поцеловал в губы. Потом повернулся, немного подвинулся к стенке и уложил ее рядом с собой. Оба лежали на боку и смотрели друг на друга. Ее рука все также лежала у него на щеке.
— Я хочу вина,— тихо сказала она.— Давай встанем и немного посидим.
— Может, потом?
— Мне нужно именно сейчас. Я хочу посмотреть тебе в глаза.
Герман уступил. Они сидели напротив друг друга, как тогда, когда он доставал занозу. Она пила вино маленькими глотками и неотрывно смотрела на него. Что было в этом взгляде, Герман так и не мог понять. Потому что в нем было очень много всего.
— Я расскажу тебе про Ванечку. Его родители погибли недавно во время цунами. Он пока не знает об этом. Я прошу друзей присылать ему открытки, откуда только можно. Получается, что мать с отцом путешествуют. Долгое путешествие вокруг света, автостопом. Еще года на два. Он сын моего брата-близнеца, которого я очень любил…ла. До школы нас даже наряжали только как девочек. Сестрички близняшки. Что-то от девочки оставалось в нем до последнего. Это было очень трогательно и всегда привлекало женщин. Он удачно женился, хорошо зарабатывал, но вот потянуло его перед Новым годом в теплые края. Первый отпуск за несколько лет. Тела их так и не нашли. Они были на каком острове в Индонезии. Я себя чувствую так, как будто меня разрезали напополам…Видимо, мы с Ванечкой все же уедем в Америку. По разным причинам нам здесь будет очень трудно. В том числе и материально. Мне хотелось бы ответить на твои чувства. Только прошу тебя, будь очень внимателен и осторожен. Так получилось, что ты первый мужчина в моей жизни. Не знаю, почему… нет, неправда, очень хорошо знаю, почему ты волнуешь меня…
Ангелина замолчала, но потом, словно преодолев что-то в себе, добавила:
— Потому что ты моя первая любовь…
Ангелина любит его, сама признается в любви! Боже, за что ему такое счастье. Он — первый мужчина в ее жизни!
— Ангелина, ты… ты тоже моя первая любовь,— честно соврал Герман.
— Нет, Герман, я - не «тоже». Всё очень не просто, такой любви, как у нас с тобой, еще ни у кого не было.
— Не было, никогда не было и больше не будет! — согласился с ней Герман. -Ангелина, будь моей женой! — выпалил он неожиданно для самого себя.
— Как ты торопишься… Я имею в виду нечто совсем иное, чем ты думаешь, здесь не столько исключительность чувства, которая у каждой влюбленной пары, здесь…
Герман притянул ее к себе и закрыл рот поцелуем. Длил его до тех пор, пока не почувствовал, как ее твердые губы начинают размягчаться, распускаться, как роза. Герман осторожно и властно освобождал ее от одежды. Целовал шею, грудь. Руки его ласкали ее нежную кожу, а губы двигались всё ниже и ниже.
— Ты не хочешь слушать,— бормотала Ангелина,— не хочешь…
Она слабела, поддаваясь магии прикосновений и поцелуев.
И, наконец, они слились воедино, стали одним сердцем, одним телом, одной душой, переполненной вечным блаженством…

— Я знала, я знала, что это будет, что я тоже испытаю то, что испытывали все женщины до меня, но как долго и трудно я шла к своему счастью…
Умиротворенный голос Ангелины он слышал сквозь блаженную пелену, что все еще окутывала его сознание.
Женщина его мечты, его потаенных желаний, она рядом с ним, она любит его… Слезы счастья стояли в глазах Германа, и Ангелина выцеловывала их соленую влагу. Теперь они всегда будут вместе, и Ванечка будет как сын. Потом у них будут и свои дети, прекрасные дети, что рождаются от настоящей любви… Но что она там говорит? О, зачем сейчас слова — только касания, поглаживания, поцелуи… Герман слушал, особо не вникая, слушал просто ее нежный и печальный голос. Откуда в нем такая печаль?

— Ты сегодня вспоминал Ангела, того мальчишку из школьного детства, я тоже вспоминала его, снова переживала его одиночество в мире мужчин…
— Так это твой брат? — расслабленно спросил Герман.
— Нет, не мой брат… Это… — Ангелина замолчала, а потом твердо произнесла: Это я была Ангелом, Герман, и уже тогда любила тебя.
— Почему была? — расслабленно заметил Герман, явно не понимая, что ему говорят,— ты и сейчас ангел. А я твой первый мужчина, с которым ты познала земную любовь. Ведь так, дорогой мой ангелочек?
— Герман, прислушайся к тому, что я тебе говорю. Это важно для нас с тобой. Да, ты первый мужчина — с тех пор, как я стала женщиной.
— Ничего не понимаю,— благодушествовал Герман.— Какая-то казуистика. Ты хочешь сказать, что стала женщиной только со мной, а раньше это у тебя не получалось? Что я, в сущности, и не очень первый? Не волнуйся, зато я надеюсь быть твоим последним мужчиной.
— Герман! — Ангелина села на постели, спустив ноги на пол. Грудь ее упруго качнулась. Он глядел на эту приятно округлую грудь и не очень вслушивался в ее слова. После близости все женщины любят поговорить.— Герман! Я и была тем мальчиком в школе и еще какое-то время юношей. Понимаешь? Мать родила меня мальчиком! Но я всегда чувствовала какую-то неполноценность среди мужчин. Поэтому и увлечение биологией, желание понять, кто я на самом деле. Как выяснилось в этой клинике, перевес мужского начала в моем теле минимальный, а с годами женское стало бы преобладать и уродовать мужское тело. Я видела интерес к себе со стороны мужчин, но не могла любить их в качестве мужчины. Я хотела любить — и, прежде всего тебя — в качестве женщины. Благодаря стечению обстоятельств я получила возможность поставить эксперимент над самой собой — или самим собой — и стать той женщиной, которой ты подарил сегодня столько счастья. Его может хватить мне на всю оставшуюся жизнь. Теперь ты понял?
— Что ты говоришь такое, ангел мой? Ты хочешь, чтобы я поверил в эти сказки? Чтобы сказал, что все равно люблю тебя? Я говорю тебе это: я тебя люблю, и буду любить. Мне все равно из чего ты сделана: из обычной лягушки или из ангела. Пусть даже из того, что учился в нашей школе. Хороший парень был. Из него ничего плохого получиться не могло. Я не могу, Ангелина! Я опять хочу тебя…
— Именно меня, которая была мужчиной?
— Меня не интересует твое прошлое. Кем бы ты ни была, ты сейчас именно такая, какая мне нужна!
— Но я не смогу тебе никого родить… Во всяком случае пока. Твои гены пропадут. А у тебя бы могли быть гениальные дети.
— Да бог с ними, с этими генами. На работе надоели. Мне хватает моей собственной гениальности. Ангел мой! Ни слова больше! — Герман потянулся к ней и снова увлек на ложе любви.
Все было действительно так, как будто впервые.
Она заснула в его объятьях.

Проснувшись, Герман еще какое-то время нежился в воспоминаниях  о прошедшей ночи. Да было ли это все? Может, просто приснилось после вина? Но вмятина на подушке рядом и аромат ее духов говорили, что это не сон. «Так что же я лежу?» — вдруг спохватился Герман. Он вскочил, глянул на часы — бог ты мой, вот здоров спать, обед скоро! Быстро оделся, вышел,  и требовательно постучал в номер напротив. Тихо. Толкнул дверь. Заперто. Гуляют, наверное.
Не дожидаясь лифта, Герман сбежал со своего шестого этажа в холл и ткнулся было в стеклянную дверь, но оклик девушки-администратора остановил его.
— Оставьте ключ, пожалуйста. Сегодня меняют белье.
Когда Герман отдал ей ключ с брелком-бочоночком, на котором стоял номер его комнаты, и устремился к выходу, девушка вновь окликнула его.
— Вам сообщение! — она протянула белый конверт.
 Герман машинально взял его, тут же вскрыл и достал маленький листок плотной бумаги, от которого пахнуло знакомыми духами.
На нем столбиком стояло пять аккуратных слов:
«Любил
Любила
Люблю
Ангелина
Ангел».
Заметив растерянность Германа, девушка пояснила:
— Ангеловы уехали еще до завтрака. Неожиданно заболел ребенок.
— А телефон не оставили?
— Нет.
— Но адрес-то у вас должен быть.
— Вообще-то есть, но у нас не принято сообщать его частным лицам.
— А несчастным лицам? — Герман с такой печалью посмотрел на нее, что она заколебалась. Герман почувствовал ее колебание и сказал с максимальной убедительностью:
— Вы можете спасти мне жизнь…
— Хорошо,— сдалась она,— я загляну в компьютер. Но вы ничего от меня не получали, ладно?
Она бойко постучала по клавишам.
— Адреса нет, только телефон.
— Давайте.
Герман бросился к телефону-автомату. Какая-то пожилая дама детально повествовала о прелестях домотдыховской жизни. Прерываться она пока не собиралась. Как назло, мобильник он оставил дома, решил отдохнуть от контактов с внешним миром. Наконец дама опустила трубку, и тут же решила набрать еще один номер. Но, глянув мельком на Германа, как-то суетливо освободила место у телефона.
— Пожалуйста, пожалуйста…— пробормотала она с каким-то непонятным испугом. Непонятным для Германа. Потому что, глядя на него со стороны, можно было вполне испугаться. Так видимо смотрел классический Герман на графиню из «Пиковой дамы». Или Родион Раскольников на старуху-процентщицу.
Долго не брали трубку. Только на десятом гудке ему ответил чей-то дряблый и слезливый голос.
— Алё, алё…
То ли старик, то ли старуха долго не могли понять, чего Герману надо. Но все же Герман добился своего. Оказывается, они с Ванечкой только что уехали в аэропорт.
— Да, опять в свою поганую Америку поехал! — продребезжал напоследок слезливый голос.— Уж не знаю, кем он оттуда в следующий раз приедет. Не дай бог дожить…


Ванечка впервые летел самолетом. Восторг переполнял все его существо. Вообще сегодняшний день был просто класс! Сначала они неслись на такси, потом быстро позавтракали у бабушки. Потом опять на такси мчались в аэропорт. Потом пару часов сидели в зале ожидания — вылет откладывался. Вообще-то сидела тетя, ей с утра не здоровилось. А он изучал территорию международного аэропорта. И вот, наконец, уже им командуют пристегнуть ремни и не курить.
— Я и так не курю! Что я, дурак, себе жизнь укорачивать. Правда, Ангелина?
— Да, это я дура, а ты у нас умный,— глухо произнесла тетя, не поворачиваясь к нему от круглого окошка, в которое упорно смотрела.
В этот момент на свободное место рядом через проход опустился запыхавшийся мужчина.
Ванечка мельком глянул на него и осторожно потянул за руку тетю, что упорно отворачивалась от него сегодня, то и дело прикладывая платочек к носу и глазам. Чтобы не заразить, как она сказала. Видно, простудилась в этом паршивом доме отдыха. Столько манной каши он не съел и за всю жизнь.
— Чего тебе? — не очень ласково ответила тетя.
Ванечка молча тянул ее за руку. Она, наконец, повернулась к нему и встретилась взглядом с Германом.
— Чуть не опоздал,— сказал он без улыбки.— Ванечка, давай поменяемся местами.
Ванечка молча пересел на его место, тут же пристегнулся и стал, в свою очередь, смотреть в окошко. На кораблях и в самолетах оно называется иллюминатором. Красивое слово. Ванечке вдруг стало ясно, что жениться на тете ему не удастся. Но зато он сможет летать на самолетах, а это не хуже, чем женитьба. Самолеты тоже очень красивые. Ладно, пусть пока Ангелина побудет его мамой, если  ей так хочется. Тогда Герман получается как будто папа? Ванечка глянул на Германа и тетю, которые до сих пор не сказали друг другу  ни слова, и увидел, что Герман взял ее руку с платком в свою. Ангелина с улыбкой смотрела на Германа, а из глаз с потекшей тушью, прокладывая дорожки в пудре, катились настоящие взрослые слезы. Ванечка отвернулся к иллюминатору, но не заплакал. Хотя очень хотелось.
В тот день мать Германа вышла перед обедом в булочную, потом разговорилась со знакомой, потом медленно прошла по бульвару, присела на скамейку. Солнце показалось ей очень жарким, и она решила возвратиться домой, а выйти посидеть ближе к вечеру.
Соседка по лестничной клетке, что стояла возле подъезда, радостно сообщила:
— С сынком-то разминулась, любезная!
Вот человек — хоть маленькую неприятность сообщить, и то радость. Соседки, как это часто бывает, недолюбливали друг друга. Поднимаясь на свой третий без лифта, мать недоумевала: что там у него могло случиться? Наверное, вызвали на работу.
Оказалось, что она была права.
И даже больше — опять срочная и длительная командировка в Америку. Может, там, наконец, и найдет ее Герман счастье?
Не знала она, что он уже нашел его.
А какое оно, это его счастье, она так никогда и не узнает.