Последний бой

Жаркое солнце над выжженной равниной. Горный горизонт с востока и плоская бесконечность со всех остальных сторон света. Надрывное дыхание под тяжестью полной выкладки. Скрип кислых песчинок на зубах. Струйки пота, бегущие по спине, потому что в бронекостюме сдохло кондиционирование. Голова, которая сама кажется бронированной от долгого нахождения в бронированном шлеме. Зловещее урчание броневиков. Озверелый мат сержантов. Стоны раненых. Подвывание пленных.

Колонна лёгких броневиков, медленно ползущая по равнине. Две колонны солдат, неторопливо бегущих справа и слева от броневиков. Раненые, изнывающие от палящего солнца сверху и раскалённой брони снизу. Несколько десятков пленных – мужчин и женщин, связанных друг с другом и бегущих, спотыкающихся, падающих, встающих и бегущих дальше между броневиками.

Орда, возвращающаяся из набега. Конкистадоры после очередного похода в сельву. Каратели и завоеватели.

Русские солдаты на территории Российской Федерации.

Он бежал вместе с солдатами, пешком. Командир должен быть вместе с солдатами, рядом с ними в боевом порядке.

А порядок был боевым. Боевой маршевый порядок. Здесь, на охваченных пламенем мятежа территориях – только так. В боевом порядке. Или в боевом маршевом порядке.

*****
Вспоминал он часто. Особенно зимой, когда небо становилось особенно звёздным. Он наливал до краёв стакана виски, неотличимый от натурального ни по вкусу, ни по цене. Закуривал сигарету, с безумно дорогим, не синтезированным и с высоким содержанием никотина табаком. Вставал из мягкого кресла. Проходил, шаркая, мимо сложенного из настоящих кирпичей камина, в котором плясало неотличимое от подлинника электрическое пламя и потрескивали электрические дрова. Подходил к окну и, прижавшись лбом к прохладному стеклопластику, вспоминал. Тот рейд. Последний рейд по мятежному краю.

*****
Пятидневный рейд подходил к концу. Шестеро пехотинцев погибли в стычках, тринадцать получили ранения, на случайной мине потерян один броневик. Ликвидированы три бандформирования, два склада с оружием, взяты пленные и трофеи. В собственном доме в станице Даг-Ахуан убит при попытке сопротивления известный полевой командир сепаратистов Сергей Макаров. Семью навестил, почти без охраны пришел. Теперь, вон, его голова в мешке на броне трясется. Незачем труп целиком с собой таскать. Только своих возим. Этого по голове опознают, его аккуратно подстрелили, в сердце, молодец Горюнов. Снайпер.

Полковник Кирибеев, старый хрыч будет доволен. Очень удачный рейд. Чистая победа. Реванш за прошлый раз, когда первая рота попала в засаду в Красном Урочище и почти вся полегла под огнём мятежников, пока помощь подоспела. А сепы скрылись. Кажется, кого-то из нападавших тогда, взяли сегодня. Кажется, вон тот, с перебитой ногой, который сейчас плетётся за броневиком и тоненько подвывает. Вроде бы как раз Макаров и командовал делом в Красном Урочище? Впрочем, на базе разберутся. Контрразведка разберется, у Цыгана все говорить начинают.

Будут награды, и, может быть, тыловики пришлют, наконец, в полк девок из Службы психологической разгрузки. Конечно, пришлют. Тыловым крысам, разумеется, всё по барабану, но если командир Корпуса обратит на полк внимание, то пришлют. А Батя обратит, непременно обратит – после такого удачного рейда.

Нужно только добраться до базы, сдать трофеи и чтобы Кирибеич, старый хрыч послал рапорт. Бате. Пошлёт, непременно пошлёт, ему после Красного Урочища позарез победа нужна. А вот она, победа.

И всё позади. Позади – сгоревшие дотла хутора и фермы, разрушенные поселки и станицы. И трупы. Трупы, трупы, трупы Мужчин, женщин, детей. Сожжённые нами и ими. Мы жжём и убиваем тех, кто за них, за сепаратистов. Они жгут и убивают лоялистов, тех которые за нас.  Без пощады. И тех, кто между нами, тех тоже.  Те, кто «между», всегда гибнут. И трупы тоже горят.

Трупы, трупы, трупы. И пепелища, пепелища, пепелища.

Но всё позади. Пепелища, трупы, минные поля, засады сепов, выстрелы из-за угла, растяжки, закладки, всё позади. Главные опасности позади.

Впереди – двадцать два километра до базы, до спасительной прохлады бункеров под надежной защитой автоматических дотов. Двадцать два изматывающих километра душной пыли. Теперь уже двадцать один с половиной. Всё позади.

*****
– Справа два вижу разбитый турболёт без опознавательных знаков, - запищало в шлеме, неузнаваемо искажая голос наблюдателя из головной машины. – Рядом человек. Комбез наш. Машет руками в нашу сторону, расстояние два триста, окружающее пространство чисто.

Ххе, стихи, однако… Песня, а не война.

Колонна остановилась. Броневик умчался к далёкой высотке и через несколько минут перед командиром роты стоял, слегка покачиваясь, молодой, загорелый блондин в грязном, изодранном маскировочном комбинезоне. Солдаты сгрузили с брони четыре мёртвых тела – два в лётных комбинезонах и два в таких же, что на блондине, маскировочных, – и выдранный с корнями кубик бортового процессора.

– Лейтенант Орлов, разведка Генерального штаба, - представился блондин, лихо козырнув двумя пальцами ко лбу.

Разведка Генштаба, надо же, кум с горы. Лемц нарочито подождал, пока громыхнёт и стихнет  взрыв аэрокара (ни единой детали в руки мятежников попасть не должно!), неторопливо оглядел лейтенанта с ног до головы, достал папироску, сплюнул и только после этого назвался:
– Капитан Лемц, Второй бронестрелковый батальон Экспедиционного корпуса.

Сказано было с традиционной для Корпуса надменностью. Корпус – это вам не вшивые салоеды колониальных гарнизонов. Бронестрелки – это вам не изячные авиабарышни. Капитан – это вам не ефрейтор.

– Что у вас случилось, лейтенант Орлов?

Лемц закурил, протянул блондину раскрытый  портсигар, махнул рукой Собянину, мол,  объяви перекур, растопыренными пальцами показал: три минуты.

– Моя группа выполняла разведку на плато Святого Терентия, - разведчик легко противопоставил надменности Лемца флотскую непринуждённость. Даже улыбнулся, отклоняя портсигар. – Две недели на свежем воздухе. Наконец, получили приказ на возвращение. Вышли к точке эвакуации. Нас принял транспорт. С плато ушли нормально, а на границе равнины, в оазисе обнаружили стоянку небольшого бандформирования. Сообщить не успели, были сбиты, но удалось спланировать турболёт сюда. Один пилот погиб при попадании ракеты, остальные – при падении. Там не сепараторы, капитан. Ферганские наёмники. Они-то нас и сбили.

– Давно? - помедлив, спросил Лемц.

– Двадцать семь минут назад.

– Далеко?

– Двенадцать километров на восток.

– Откуда известно, что там ферги?

– Мы успели просканировать стоянку. Они, видимо, нас тоже. Успели просканировать.

И даже спасибо не сказал, подлец. Куковал бы здесь до второго пришествия, р-р-разведчик.

– Небольшое бандформирование – это сколько? Чем вооружены?

– Около десятка. Лёгкое стрелковое оружие, гранатомёты и, видимо, ПЗРК, из которого нас сбили. Транспортных средств нет. Вероятно, передвигаются пешком. Думаю, возвращаются на базу.

Завершая рейд, обременённый ранеными и пленными, капитан Лемц имел полное моральное право избегнуть нового, как говорят пресс-штабисты, боестолкновения.

Тем более, банда действительно была небольшой, для этого района в этот сезон – малозначительной. Вот в Подмосковье десяток вооружённых инсургентов – не только информационный повод для журналюх, но и действительная проблема, требующая немедленного решения. А здесь, в этом краю, где из двенадцати тысяч жителей станицы Даг-Ахуан нейтралов – пятьсот человек (с женщинами и детьми), а лоялистов (живых) – ни одного…

Отмщение за сбитый турболёт разведки также не входило в планы капитана Лемца. Едва ли кто среди боевых офицеров Экспедиционного корпуса, с потом и кровью тянущих лямку на пыльных широтах, любит щеголеватых зазнаек и белоручек из разведки. Тем более, генштабовских, по вине которых погиб не один хороший мужик. Тем более, если за ранеными турболёта не допросишься, а тут – нате, пожалуйста, всего-то две недели по вражеским тылам побродили, безо всяких боестолкновений.

Но…

Наёмники…

Ферганские наёмники…

Не будь помощи из-за границы, особенно - наёмников, мятежники давно бы сложили оружие перед непобедимой мощью русской армии. Ликвидировать такую группу – означало для Лемца как минимум присвоение внеочередного подполковника, статус Героя  и отпуск.  Ещё лучше взять парочку, или хотя бы одного в плен. В подарок Цыгану и Бате.

– Лейтенант, покажите по карте маршрут, которым вы двигались, - Лемц вытащил планшет, – оазис вот этот? Из какой точки вы следовали?

– Капитан, может, не стоит рисковать? - Орлов внимательно посмотрел на Лемца. – Их там может уже и не быть, кроме того…

– Лейтенант, покажите по карте! Это приказ.

Лейтенант Орлов мог не выполнять приказ капитана Лемца. Разведка Генштаба не подчиняется никому. Даже бронестрелковому капитану Экспедиционного корпуса.

Но первое боевое задание после училища… Но ещё сохранившееся, – казалось, что сохранившееся – тепло рукопожатия начальника сектора перед командировкой… Принеси нам удачу, мой мальчик, я надеюсь на тебя… Но наёмники… А георгиевский крест с полу не поднимешь…

– Мы двигались вот с этого направления. Вот здесь и здесь у них посты наблюдения. Отсюда пошла ракета…

Всего семь броневиков. Семь. В каждом – по двое, плюс на броню по четыре, получается… Нет, один придется отправить на базу с ранеными и трофеями. Значит шесть-ю-шесть – тридцать шесть. Остальные… Так, ещё шестеро с… из сержантов пусть будет Григоренко, у него через неделю заканчивается контракт, не будем подставлять парня под пули, итак, шестеро и Григоренко сопровождают пленных. Остальная рота – со старшим лейтенантом Собяниным  марш-пешком по маршруту за нами. Через двадцать минут они там и заканчивают наше дело. Если будет что заканчивать.  Тридцать шесть прокалённых в боях бронестрелков на шести броневиках внезапно, решительно атакуют какой-то десяток расслабившихся на привале боевиков – что там заканчивать? Только трофеи помочь погрузить. И награда – в кармане. То есть на груди. Старый хрыч Кирибеев будет локти кусать от зависти.

*****
Когда виски заканчивался, он шаркал обратно к бару, ставил на стойку бокал, ждал, пока механический бармен наполнит его и кинет кусочек льда. Он всегда пил один виски со льдом, следующий – без льда, один со льдом, следующий – без льда… Брал бокал, шаркал обратно к окну, закуривал новую сигарету, не обращая внимание на жужжание мусорщика, подбиравшего брошенный на пол окурок.
За окном мерцали гирлянды реклам, вспыхивали и переливались в темном небе разноцветные фейерверки, складывающиеся в названия фирм, корпораций и товаров. Огни домов ночного города там, внизу за окном светились ровными рядами, невозмутимо. Как тогда, в трёхстах метрах от безымянного оазиса невозмутимо и ровно, в ряд, как шли в боевом порядке, горели пять броневиков из шести.

*****
Там действительно были наёмники. И в отличие от вчерашних рантье, землепашцев, шахтёров и бомжей, составлявших основное пушечное мясо армии мятежников, это были профессионалы войны. В сравнении с ними ветераны Экспедиционного корпуса оказались слепыми кутятами.

И наёмников было больше десятка. Лемц так и не узнал, на сколько их было больше и почему их вдруг оказалось больше, но их было больше. Не меньше полноценного взвода. И у них были ранцевые миномёты. Как минимум, два – они дали четыре залпа, а потом у них, наверное, кончились ракеты. А нашего ракетчика они накрыли сразу же, вместе с броневиком, за которым тот бежал. И Собянин через двадцать минут не пришел на подмогу. Не пришел и через час, и через два. Вместо него в тылу остатков группы Лемца появились казаки. Не меньше полусотни, а может, и вся сотня – кто знает, скольких успели положить пехотинцы, пока сами не полегли все до последнего в безнадёжной схватке – без прикрытия, атакованные подло, внезапно, из под земли, как умеют эти чёртовы казаки.

Последний броневик застрял между валунами, плюясь огнем во все стороны, пока под его прикрытие перебежками перебирались уцелевшие пехотинцы. Очень немногие уцелевшие. И ненадолго уцелевшие. По всем расчётам, запаса энергии у броневика оставалось минут на десять, не больше. А потом отключится защитное поле и сепы его достанут.

Лемц поймал в прорезь прицела фигурку, неосторожно мелькнувшую за самым ближним кустом, спустил курок – на месте фигурки вздыбилось облачко взрыва.

Восемь, сосчитал капитан, израсходовал впустую два заряда, сменил обойму. Последняя обойма, отметил он про себя. Плакали аксельбанты, плакал отпуск, и старый хрыч Кирибеев, всхлипнув, лично нажмёт энтер, отправляя похоронку, и жёнушка милая, верная, единственная утрёт перед монитором слезу,  и, наверное, ещё пару дней будет, в знак траура, трахаться медленно и скорбно. А на ритуал похорон не поедет, сука, сошлётся наверняка на дороговизну билетов. Да и ритуал будет скорым, пятнадцатиминутным, тел хоронить не надо будет, не останется после нас тел.

Лемц прицелился, выстрелил. Девять.

У ферганских наёмников винтовки интеллектуальные, целиться не надо, навёл – выстрелил – забыл. У казаков вооружение попроще, зато их много.

Неподалёку дико орал поджаренный заживо, но ещё живой Меркулов из первого взвода. Отличный сержант, полный георгиевский кавалер, две кампании за спиной. Это он из Горюнова отличного снайпера сделал, столько сил потратил, днём и ночью на стрельбище гонял, а Горюнов ещё рекрутом был, обижался. Нет больше Горюнова, вон его безголовое туловище валяется, а голову куда-то в сторону откатило взрывной волной… Всё, и Меркулова больше нет – лейтенант Орлов сострадательно прострелил сержанту голову. Поберег бы патроны для сепов, пацан.

– Капитан, - как ни в чём не бывало разведчик плюхнулся на землю рядом с Лемцем, достал собственный золоченый портсигар (так он всё-таки курит? А от папирос отказался, пижон), закурил. – Капитан, минут через десять нам полная крышка.

– Десять, … - сосчитал Лемц, продолжая выцеливать и отстреливать, – одиннадцать… 

Капитан оторвался от приклада, оглянулся. Справа и слева пехотинцы ещё вели бой. Но вот уже вспыхнул броневик – видимо, электромагнитной гранатой погасили защитное поле. Вот кто-то не выдержал, чёрт, не разглядеть кто, вскочил, замахал руками и упал обугленным трупом.

– Ты прав, лейтенант, - как легко всё-таки в бою переходишь на «ты», сколько раз замечал это Лемц! – Через десять минут мы умрем героями. Твои предложения?

Внезапно стрельба прекратилась со всех сторон. Кто-то из пехотинцев по инерции пальнул пару раз, что-то крикнул, но тоже услышал неожиданную тишину и сам притих. Казалось, каждый шорох разносится на много километров. Даже шорох мысли. Это было неприятно.

Сепараторы знали, что солдатам некуда деться.  К горам не пробиться, дальняя связь накрылась вместе с броневиками, а в солдатских бронекостюмах передатчики маломощные, да и сели аккумуляторы за время рейда. Сепаратисты, наверняка, это тоже знали – они же слушают эфир, в котором не звучали переговоры солдат. А может, просто сразу, как только начался бой, сепы поставили помехи. Да, наверное, так и было –  Лемц приказал запросить помощи сразу, как только понял, в какую заваруху они попали. Если бы сигнал приняли на базе, уже кружила бы в воздухе авиация, уже другой бы шёл разговор.

У Лемца вдруг защемило сердце. Отправь он сообщение на базу сразу, перед тем как бросаться в атаку, подполковником он, конечно, не стал бы. Но и рота осталась бы цела. А ведь можно было бы и вовсе не соваться к безымянному оазису…  Бы… Если бы да кабы… Теперь этот оазис, наверное, назовут Ферганским. Или Казацким. Или Лемца. В зависимости от того, за кем останется этот край.

– Сейчас они предложат нам сдаться, - обронил Орлов, вслушиваясь в тишину. – Наверняка. Что-то вроде: вы окружены, сопротивление бесполезно, предлагаем вам горячий чай и наше радушие.

Лемц усмехнулся.
– Ты, наверное, только из училища, лейтенант, - вопросительной интонации в голосе капитана не было.

Догадаться нетрудно – если лейтенант разведки не знает, что казаки солдат в плен не берут, значит, эполеты этого лейтенанта совсем свежепришитые. Красуются на парадном мундире, ещё, наверное, только один раз надёванном, в шкафу у лейтенанта дома, дожидаются хозяина. Напрасно дожидаются.

– Казаки пленных не берут, - сказал Лемц,  – А там - казаки. Мы видели. А там, - капитан махнул рукой в противоположную сторону, – там ферги, ты сам говорил, что просканировал. Да и по почерку видно. Ферги тоже пленных не берут. Так что, лейтенант Орлов, вороги сейчас, скорее, обсуждают, как добычу будут делить, кому сколько ушей с наших голов причитается для отчётности. А может, просто поиграться с нами решили. Как кошка с мышкой. Может, ждут, что мы им развлечение доставим, сами сдаваться начнём. Психологи сраные! – капитан сплюнул. – Надеюсь, лейтенант Орлов, ты не хочешь сдаться в плен?

Орлов торопливо кивнул, даже если мысль о сдаче в плен у него и была. Очень убедительно держал Лемц одну руку на спусковом крючке автомата, а другую – на штык-ноже у пояса.

– Я,… - начал Орлов, но Лемц перебил:

– Как тебя хоть зовут, лейтенант Орлов?

– Легарт.

– Зэконно. А по отчеству?

– Петрович.

– Значит, тёзки значит. Почти что, - капитан закурил последнюю папиросу и отбросил ненужный более портсигар далеко в сторону, жив буду - новый куплю, не жив - так пусть не с тела возьмут, в песке пошарятся. – Меня Фердинандом Петровичем в метрике записали. Батюшка мой, Пётр Петрович, царствие ему небесное, большой выдумщик был насчёт имён. Писатель! - Лемц хохотнул. – В честь эрцгерцога Франца-Фердинанда. Знаменитый эрцгерцог, мировую войну пытался остановить. Так и говорил, мол, война в Европе возможна только через мой труп. Слыхал про такого?

Орлов кивнул, Лемц улыбнулся, продолжал:
– Так-то все Фёдором зовут. Для тебя - Федя. Будем знакомы.

Пожав разведчику руку капитан спросил:
– Ты женат, Легарт Петрович?

– У меня невеста.

– А я женат, - капитан громко закашлялся, небрежным щелчком отбросил окурок в сторону противника. – Чёрт, столько раз хотел курить бросить. Теперь не брошу. Невеста, говоришь, у тебя? Тебе повезло, никогда не женишься теперь. А мне, вот есть, кого вдовой оставлять… Так ей и надо, твари.

Лемц снова сплюнул и протер рукавом приклад винтовки.

– Капитан, я лишь хотел сказать,… - начал Орлов, но Лемц уже принял решение.

– Рота! – рявкнул капитан во всё горло, примыкая штык к стволу. – Слушай мою команду! Покажем тварям, что такое Экспедиционный корпус! Примкнуть штыки! Не стрелять! В атаку! За мной! Марш!

Лемц неторопливо поднялся из-за валуна и шагнул вперед, в сторону таких близких и казавшихся в сей момент такими далекими зарослей оазиса. Разрывная пуля не ударила сразу ему в грудь и капитан двинулся вперед. Медленно и ровно. Держа шаг, как на показательных выступлениях. Раз, два, левой. Раз, два, левой. Вперёд. Покажем тварям.

Скосив глаза Лемц понял, что наступает один. Его бронестрелки, сколько их там осталось, его солдаты, прошедшие с ним огонь Атлантиды и воду Сахары, оставили командира один на один с противником.

– А ну встать, мать вашу растак! – услышал Лемц сзади громкий голос лейтенанта Орлова. – Вперёд, вашу мать, сыны Отечества, эфиоп вашу душу бога бабушку!

Поднялся из-за камней один, выкарабкался из воронки и пошел вперед другой… Редкой цепью уцелевшие пехотинцы шли за командиром, подбадривая себя матюгами и самим маршевым ритмом атаки.

Вперёд. Вперёд. Покажем тварям, что такое Экспедиционный корпус. Раз, два, левой. Раз, два, левой.

 Сепараторы всё ещё не стреляют. Оторопели, поди, от этакой наглости. Сейчас мы вам покажем, суки. Вперёд. Раз, два, раз, два. Эх, барабан бы, подумал Лемц за миллисекунду до того, как у него рвануло под ногами.

*****
Устав стоять возле окна, он хромо шаркал обратно в кресло возле камина. Чёртовы медики, не смогли протезы одинаковой длины подобрать. А может, не захотели – слишком много возни, а лазарет был забит ранеными. Сейчас, конечно, можно протезы поменять на другие, нормальные, неотличимые от настоящих ног, только ты сам знать будешь, даже баба в постели не заметит разницы. Как ветеран он имел полное право на бесплатное обслуживание в государственной больнице, да и на частное лечение ему бы денег хватило. Но сама мысль о возвращении на операционный стол вызывала в нём дрожь и панику, сравнимые лишь с ощущениями того момента, когда он очнулся на носилках.

*****
Прямо над ним вспыхнул, ослепив, и сразу исчез белый огонь. Это и есть он – переход в мир иной, подумал он, зажмуривая глаза. А когда снова открыл, увидел близко наклонившееся к нему длинноволосое, небритое лицо. Что-то подобное он видел на иконах. В церкви. Да, в церкви он давно не бывал. Думал, не пригодится.

– Вы можете говорить? Я журналист. Влад Антонеску, газета «Новый Курьер». Вы можете говорить? - Лицо отодвинулось, снова мелькнула вспышка, уже в отдалении. –  Вы можете говорить? Вы не будете возражать, если я опубликую ваш снимок как фото последнего героя бессмысленной войны?

– Почему последнего? – с трудом, сквозь тупой шум в голове и отчаянную боль в ногах пробормотал Лемц, хотя ему казалось, что он кричит. – Почему последнего?

– Если хотите, это будет портрет последней жертвы войны. Вы, ведь, чувствуете себя жертвой?

Не дождавшись ответа, репортёр или, как их там называют, журналист, корреспондент утратил интерес к Лемцу и повернулся к чумазому, поцарапанному, ободранному, но живому и невредимому Орлову:
– Господин лейтенант, пару слов для «Нового Курьера». Что вы почувствовали, когда узнали, что ваша операция по захвату оазиса и ваша последняя героическая атака были бессмысленны? Вы ведь уже знаете, что бой начался как раз тогда, когда подписывали соглашение о прекращении огня, да, знаете?  Вы погибали, когда война уже закончилась! Что чувствует участник последнего боя этой войны?

Орлов что-то отвечал, а Лемц, с трудом поворачивая голову и пытаясь осмотреться, пробовал сообразить, что всё это значит: дикобраз с идиотскими вопросами, полковник Кирибеев, отдающий приказы куда-то в сторону, стоящий рядом с полковником хлыщ в штатском, а ещё явный, просто явный, бородатый и чубатый казак. Что всё это значит, почему я жив, а может быть, именно так выглядит тот свет? Что-то вроде чистилища?

Капитан хотел встать и обнаружил, что ног ниже колен у него нет. Одна нога небрежно валялась рядом с носилками, а другой не было видно.

*****
Если вам понравилось произведение, сообщите об этом автору:
R861936957636
Z314524388182