Азъ грешный Книга пауз и отступлений

                1

В предтече речи возраст, время, –
вся метафизика пласта
слиянья новости с твореньем:
вселенский жест стихотворенья,
предвестий творческих размах,
без разновесков на весах
мгновенной полноты явленья
великий первобытный страх!

Все струны ощущений – ветер
текуще-ткущихся эпох,
у кромки жизни или смерти
на грани раннего бессмертья
на фронт работ свой фонд тревог.
И белый лист, что потолок
для вверх глядящего младенца.
Исток, вибрация, поток!

В стихии вешнего теченья
речные льдины, облака
в одном порыве воплощенья:
в пушнине шума ось движенья,
сливаются два рукава,
как рукокрылая строка
нерукотворного творенья
в минутах, длящихся века!
          _______________

Негромкий у прибрежной кромки
ледышек пресный перезвон
и подавляюще огромный, -
глобальна каждая подробность, -
пространства небывалый фон
гром вставших на дыбы торосов –
весь «шумовой объём сверхплотный
«звучащей тишины во всём»!

Играю льдинками хрустально,
застыв на кромке, на краю,
как на игрушечном рояле
прозрачным пальчиком сыграли,
весь в том, что вижу и люблю;
в провалах совпаденья тактов,
кренясь на виражах крылато,
что в невесомости парю!

Плеск и овации сплошные
осипшей длинной тишины,
течение несётся в мыле
на встречный волнорез быка,
как древесина в лесопильне,
но ниже вновь течёт река
стремниной той же, полной жизни,
всей широтой материка!

По легендарному настилу,
давно снесённому мосту,
чуть выше ростом, чем перила,
вибрируя могучим скрипом,
вновь гуттаперчево иду,
как набираю высоту
возникшей радуги в стихии
из брызг и хаоса в цвету!
          ______________

Непроизводные начала
в метаморфозах внешних форм
земные радости-печали,
невосполнимой яви сон,
как время Оно до времён
возврата к далям изначальным,
истокам, что всегда венчали
ребёнка, ставшего творцом!

И отражаешься младенцем
в безмерно любящих очах,
припомнив эталон блаженства,
мифическое счастье детства
уже в заоблачных мечтах,
иных мирах и временах,
едва не обнаружив сердце
не в пятках если, так висках!

Самосвеченье в ореоле
влекущих неизбежных глаз,
бесёнок в играх, гений в роли,
без злости мировая страсть,
чтоб мне пропасть, творила всласть
мой образ в будущем и прошлом.
Хочу прослыть таким хорошим,
каким мне никогда не стать!

Так отзывается реальность
на свод неутолимых жажд,
от прогрессивных до астральных
невинных грёз, заёмных краж, –
так проявляется мираж
из представлений идеальных
и страхов индивидуальных,
входящих свойствами в купаж!

Но где врасплох бы ни настигли
шальные мысли, вздор сплошной,
превыше разума и силы
святое чувство перспективы,
пожалуй, каждому дано,
от Бога ибо внушено,
врождённым даром в общем виде
настаиваясь, как вино!
          _______________

И не пройдя до середины,
я канул в сердцевинный мрак
тепла преджизни с пуповиной
вины тотальной всех безвинных
вне времени при двух мирах
как преждевременный экстракт
уже посмертного развитья, –
всё предстояло потерять!

И если б знать, что всё нормально:
не аномалия талант,
но дух развитья в экстремальных
условиях приносит праздник!
Презрев поверхностный парад,
благодарить ты будешь ад,
вернувшись к общему согласью
путём положенных утрат!

Не ведать бы, что все напрасны
попытки мирно привнести
спасительного смысла ясность
в игру крутых страстей, соблазнов,
ведь в слепоте нужды-тщеты
незримы вечные черты,
как невозможен лик прекрасный
без самоценного пути!

Когда ещё не можем сами
ни сесть, ни встать, ни дать, ни взять,
то смотрим чуждыми очами
сквозь линзы, бывшими слезами.
И в мире, что не по нутру,
свет сфокусирован в дыру
несостоятельных мечтаний
стремлений к счастью и добру!

В струю удачной распродажи
попав, способный примитив,
пожертвовав пороку дважды,
уже почти, как боги жаждет
утратить несравненный миф,
себя самое обделив,
но там, где крал, стать верным стражем,
весь легион опередив!

Так и начнёшь, не устоявшись,
в мир проникать игрой с листа
на пяди голого пространства
между миров вне государства.
Ещё в предтече красота,
уже сгораешь со стыда
за празднества, утратив праздник,
вкус жизни, соль и смысл труда!

Ключ легендарности в отбросах
фантазий и сезонных грёз
грядущего в соблазнах сочных,
как достояний, между прочим,
ведь что бы ни было, жилось
иллюзией счастливых слёз
прекрасно… в безобразном прошлом!
Зачем тогда духовный рост?

Дотла сжигающая проза,
ничто, нигде и никогда!
Как аромат увядшей розы
дух дотлевающих набросков,
невосполнимость, как всегда,
и смерть, как гений без труда
приводит к наивысшей позе,
«случайный  дар» превосходя!
          _______________

Кто я, что, где и как завершился,
ничего не свершив на Земле,
зачехлился в решётку, зашился,
заблудился, расчёлся, приснился
легендарно уже не себе,
но какой-то типичной судьбе,
где убогий ущерб подтвердился,
обнаружив телесный надел.

Ну, и «рабская эта закваска»,
и бессилие праздной мечты
созидать бескорыстно и страстно,
отвечать за всеобщее счастье
вне воспитанной страхом среды,
где от прока прогноз красоты
сделал лишним моё соучастье
в сотворении мифа судьбы!

Окна настежь! Приманивай, сердце!
Ветер, ветер! Пространство даёшь,
ведь без этого некуда деться,
волнорез бесконечного детства
с гильотиной мгновения схож:
на потом… никогда проживёшь!
Обрывается лживым соседством
нить свидетельств, как повод и спрос!

Хлоп и всхлип! Исторический глобус
отсечённой отпал головой!
Заклинаю любую подробность,
восходя в неизвестного область
над гудящей, как тыква Землёй:
отреши от иронии злой,
раз в душе исчезает потребность
в первом встречном с открытой душой!



                2

Уходят музыка и тайна
в преджизненно посмертный чин
молчания, святых святая,
и взрослыми уже страдают
внутри всё те же малыши,
сильнее те, кто свыше жив,
страшнее те, кто понимают,
что дар потребует за жизнь!

Воспоминанье – отмиранье,
в единой связке смерть и жизнь,
рост и развитие – дыханье:
на вдохе вечность и случайность
на выдохе – поберегись,
мгновенье речью округлив,
мир самоценный возвращая,
предотвращая словом взрыв!

Но в промежуточных мечтаньях
заложен личный интерес
в общественной канве звучанья:
по мере расширений знаний
усугубляется процесс
борьбы как будто за прогресс,
что упрощает выживанье,
но усложняет выбор средств!

И тут пропорции кавычек
дилектических речей,
акцент хронических привычек
и иронический обычай
традиционны для людей:
те больше прочих и мудрей,
кто снизу видят как бы свыше
намного проще и скромней!

Поэзия, какая жалость,
из прозы вовсе не растёт!
Она – смещённая отсталость,
опережающая данность:
как почвой, языком живёт,
однако, выдавая плод,
от жизни пожинает драму
и социальный анекдот!

«Живущий» жив, «всё знает мёртвый»,
цвет жизни в лепестках смертей,
но свет души и дух природы
всепроникающе свободны
в бессмертном воздухе детей,
и «поршень прошлого» плотней
выталкивает к горизонту
метафизических идей!

Новорождённый беспределен:
в конверте скрыт потенциал
всесильной жизни, в слабом тельце
есть расширение пределов,
Бог совершенствуется в деле!
Но лучший миг и смертный час
за гранью наших ощущений
в сближении концов-начал!
          ______________

О, первый воздух первых улиц!
Язык – потусторонний взгляд….
Случайно на него наткнувшись,
почувствовал опеку лучших,
хотя не очень-то был рад:
везде со мной «третейский взгляд»,
как память, неизбежный случай
а то, предчувствие утрат!

И даже в тех первоначальных
попытках бегства от себя
присутствовало ожиданье
манящим входом в некий сад,
куда ещё не приглашали.
Неизречённый концентрат
внушённых свыше обещаний
символизировал тот взгляд!

О, первый воздух первых улиц!
Тот случай, когда в строчке всё
и ничего: взлечу, споткнувшись,
а вдох – воздушная подушка
и восклицательный подъём,
пока не требуется форм
для самопроявленья лучшим
преображённым языком!



                3

Итак, сначала! Что же дальше?
Как мне поладить с тем добром,
что было беспардонной фальшью,
провалом, кажущимся счастьем,
защитно-птичьим языком
внушённой яви, страшным сном
реальности до надлежащей
развязки? Всё же был подъём!

В великом двойственном начале
сиял победоносный фон.
Послевоенный мир – мечтанье,
сплошной надеждой из отчаянья
с удачей выживших начнём
отстраивать общинный дом
непреходящий в настоящем
не то, что древний Вавилон!

Но налицо нерезкость рамок,
опасно фокус страха сбит
презреньем к смерти: в недрах ада
искали Бога безотрадно,
как справедливость, может быть,
что может падшего добить
бездушным реализмом правды, –
век мародёров подтвердить!

И дабы не утратить праздник,
режима поддержав прогресс,
гноить одних другим на радость,
и тех, кто радовался, – к ряду,
чтоб устрашился каждый здесь,
а свежий жертвенный замес
питал мечтой любви и братства
фундаментальный интерес!

Зачин – мемориал парадный,
отбор лютующих легенд,
лелеющих святой порядок,
чтоб повторялась так, как надо,
цепь поражений и побед….
Победоносный фон, как свет,
но без террора жизнь наладить,
что праздновать без жутких бед!
          _______________

Мечтанья! Розы обещаний
над розами ветров, тревог
за кругом встреч и вновь прощаний
и мотыльками над свечами,
пока огонь ещё не сжёг.
Без настоящего на вдох,
пожалуй, только оправданья
за счастье в неоплатный долг!

В неуловимом настоящем
не может лучшего затмить
начала тень эпохи мрачной
когда-нибудь потом, не раньше,
чем изумит и защемит…
Икар уже влетит в зенит,
а мастер дел непреходящих
Дедал достроит лабиринт!

Ныряет поплавком чудесным
взор, принимающий простор,
мир бесконечно интересен:
«я» проявилось и исчезло
в возвратных мигах над листом,
что обнаружатся в ином
подтексте времени и места
сейчас, как никогда потом!

Как в несравненности творимый
мир, словно бомбу начинять
грозящей каторгой доктриной?
О, труд полезный в карантинах,
дающий импульс разделять
и властвовать, права качать:
роль эффективного кретина
талантливо изображать!

Чем оправдать благие цели,
не превратив их в анекдот?
В созвездьях мальчиков лицейских
какой блистательно бесценной
сверхновой звёздочкой блеснёт?!
Ах, если бы лет с четырёх
и по-французски, в самом деле,
что в наше время, не дай Бог!

Подобно року с малолетства, -
здесь и пролог, и эпилог, -
жмёт легендарное соседство!
Держал бы, как атлант советский
прав и обязанностей свод
с посулами великих льгот,
но сердце выбирает средства
без плевел бедственных невзгод!

Цветенье и во лжи движенье
без пауз, пропусков, цезур….
Какая лёгкость, право, пенье
неуязвимого творенья!
Журчанье, ропот, рокот, гул….
Пока есть отзвуки, могу
определиться в представленьях
и брать, не глядя, на лету!

Какая горечь отрезвленья,
запинка в каждой запятой,
что соды с уксусом шипенье,
и лёд тяжёлый окисленья
в осадок выпавшей порой
внушённых гению толпой
неизумляющих прозрений,
давно изжитых ей самой!

Каскадом новых обольщений
на кромке тела и души
отшит от прежних заблуждений,
обманов чувств и побуждений.
И только страхи не прошли,
чьи эха подлинно страшны.
Придёт к стихии уваженье,
и «счастья полные штаны»!
          _______________

С опереженьем, отставаньем
врождённый жизненный мотив,
что бесконечность обретаю:
в раструб открытого сознанья
я бессознательно открыт,
мечта бессмертная парит,
подобно воле мирозданья!
Мой первый день, мой лучший вид!

Особенный и потому, что
любовью общей освещён,
к тому же, небом всемогущим
мне вручены глаза и уши,
и потому, что обречён
с надеждой ждать иных времён
с уходом бедствий неминучих,
когда отец вернётся в дом!

Дыханьем глубже погружён я
в сердцебиенья ритм и такт,
самозабвенно отрешённо
живу мечтой невоплощённой,
хоть мир давно уже в летах,
так или этак отражённый
реальностью незавершённой,
где страхом создаётся факт!

И бесконечный день творенья
цветным неповторимым сном
мгновенных мифопроявлений
я снова вижу, мне дано
свободы первое вино
внушённых свыше представлений
за гранью всяких повторений,
дойдя почти до «вот оно»!
          _______________

Творящая прозрачно тайна,
детальный дьявольский соблазн
лишь оболочками играет,
случайно сущность отлучая
от центра излученья в нас,
Вещь целая в себе и нас
явление предвосхищая
творится между мной и вас!

Неприкасаемо творится
то, что уже в природе есть,
как было, будет, повторится,
проявится и будет длиться,
как весть и вещь, и снова весть
точнее, выше тотчас здесь,
и только надо возродиться,
чтоб видеть, слышать и прочесть! 
          _______________

И в новом пониманье поля
перед карающим мечом
неизмеримо лучшей доли
и, как казалось, высшей волей
Бог был с машиной совмещён,
а человек раскрепощён
великой прогрессивной ролью
и в ноосферу вовлечён!

Законов Ньютона предельных
очерчен совершенный круг,
шинкуют циферблаты стрелки,
как колесо гоняет белка.
Пласт выжит, но сверхплотный дух
преодолеет, что недуг
возможности святого тела,
заняться коим недосуг!
          _______________

Заманчивый автобус первый,
снующий уличный челнок, –
в нём было замкнуто мгновенье,
а расстояние и время
лицом его воплощено,
как «вот он я» и «вот оно»
в метаморфозах проявлений
сейчас и здесь… давным-давно!

Описывать теперь напрасно
в семь ощущений слиток чувств,
всё в целом было в нём прекрасно,
внутри тепло и безопасно,
родной снаружи, наизусть,
неважно, полон или пуст
наполовину в детских красках,
не достигая устья уст!

Уют, надмирная тревога,
как свет и воздух, цвет и звук,
сезонные октавы года,
нерукотворная природа,
маршрута неизменный круг.
И торжество творящих рук,
и благо творческой свободы, –
всё вместе: зрение и слух!


                4

Незавершённый день творенья
когда теперь я повторю?
Всеобщий праздник возвращенья
без всяких триумфальных шествий
во все концы по одному,
но паводком неся молву
из тьмы неисчислимых бедствий,
сбываясь снами наяву!

Дождались наконец-то чуда
эпохи свежести надежд,
и будут праздничными будни,
всё нехорошее забудем!
Вина на времени, но есть
надежда вытолкнуть прогресс
в реальность нынешней минуты –
не выдаст Бог, свинья не съест!

Весна в жестокие морозы
не побирушечка с сумой
со страхами и без вопросов, –
в слезах босое чудо роста
с цветущим посохом, судьбой,
доверчивости слепотой!
Замри, мгновенье! – будет поздно,
как никогда уже потом!

Оазис счастья! Возвращаюсь
в единодушный общий тон
молвы правдивых обещаний:
пришли в движение мечтанья,
история манила в дом,
что мы построим, обживём
после испытанных страданий
и цели общие вернём!
          _______________

О, средоточие пахтанья
с неистовством стихийных сил!
Эпоха! Пафос созиданья
и с ренессансным придыханьем
великой и прекрасной лжи,
хотя предания свежи,
на вдох за выдохом отчаянья –
надежды праздничной души!

Пробило молнией аркаду
премногих триумфальных врат:
Аркадия! Свобода! Радость!
И то был знак – вселенский разум
томил легендами утрат,
внушив победоносный взгляд
на бездну прошлых безобразий,
настроив праздничный парад!

Вот сердцевины средоточье
и тут же взрыва эпицентр –
в уже растрескавшейся толще
раскалывался лёд досрочно!
Раскол и смута средь людей,
но средство спасено как цель
тактической задачей срочной, –
мост стратегический был цел!

Как небо нёбо раскололось!
Молвы молниеносна взвесь:
всеобщая вина и совесть
исчезли вдруг, всплыл идол, то есть
за всё и вся виновный здесь,
запятнана светила честь,
взывают жертвы, жаждут крови!
И грянул гром – Двадцатый съезд!

И снова впереди в грядущем
недостижимый идеал
в началах достижений лучших,
сравнительно с эпохой худшей:
мечтам всеобщим отвечал
порядка нового накал.
Порой такой благополучной
как я родиться угадал!
          _______________

Пока не выплыл новый идол,
молва несёт его в себе
мечтой, «предвестьем льгот и выгод»,
феномена совсем не видят, –
всё есть в общественной судьбе
для созревания вполне:
любой посул почти что выход
от дальше некуда… к звезде!

Хоть в тесноте, да не в обиде,
пусть в нищете, да вровень благ,
и рабство празднует избыток
самой свободы и развитья!
Раздаться было бы куда,
торжествовало бы «всегда»,
и каждый шаг дарил открытьем,
событием, как никогда!

Обожествлённый пострадавший
непострадавшим оскорблён,
как старшим, не испившим чаши,
так младшим, в срок не угадавшим:
порядок, очередь, закон, –
незаменимых не найдём,
идём все вместе, хором пашем,
а то, фальшивим или лжём!

Легенды мощи, парадоксы
сменились повсеместно вдруг
системой оправданий после,
бессилием всех жертв и мук
осилить долговой недуг,
что помыслом свободы создан,
как лучший мир из худших двух
соцреализмом одиозным!

Но большим было изумленье,
когда в единственных живых
скопилось время без прощенья,
неведенье и убежденье,
что правота и соль вины
соотносились в эти дни:
повержен идол, и на гений
ложится тяжесть всей Земли!
          _______________

Как пир чужой голодных дразнит,
так те, кто строк двух не связал,
желали верить в слово-праздник,
как в мир грядущего прекрасный
в расцвете силы как-никак,
не ведая о стариках
в последнем всплеске общей фразы
перед распадом на века!

Сцепленье фраз литературных,
страстей игры-войны пасьянс
и расщепление натуры
в природе мировой культуры:
«что наша жизнь?» – предсмертный час,
«глас вопиющего» как раз
любви бессмертная фактура, –
тоскует истина по нас!

А искренность желаний лучших,
и честность дружеской среды,
и правда силы так научат,
что созидающий разрушит,
освобождённый запретит:
мир фраз от целого отшит,
но есть души глаза и уши, –
несправедливость вразумит!
          _______________

Застолье. Ореол надежды –
в полпарашюта абажур!
Как смысл грядущего безгрешный
вбираю фразы, лица, песни –
весь ритуальный общий шум
еды-питья, большой сумбур,
присущий праздникам извечным
«былого в свете новых дум»!

Забавы, сценки, анекдоты,
и смех сквозь слёзы, радость всласть
от ощущения свободы;
и отмолчавшимся за годы,
казалось, было что сказать,
с моментом только не связать
благополучного исхода,
что значит, сытость, благодать!

И тут среди обожествлённых
на фразу подмывало так,
что сладкого «наполеона»
не надо – вымолвить бы слово,
во всеуслышанье сказать –
свой звонкий голос услыхать:
на этом искушённом фоне
оригинально прозвучать!

Сквозь тернии пробиться к звёздам
и новизной всех изумить…
«Сачком антенны грандиозной
нельзя ли бабочками звёзды
недостижимые ловить?!»
Мечтанье! Радио висит,
помятое, как старый зонтик, –
мне век расти до десяти!

Как иглы, сыплющие с ёлки,
занозист больно звёздный бред
неудержимого ребёнка:
от Рождества Христова сколько?
И Дед Морозу, кстати, столько!
Каков вопрос, таков ответ
по вере с суеверной ролью,
отдельно мухи от котлет!

Во фразах о стране и мире,
безграмотной кошмарной тьме,
самотерроре страшной силы,
о лучших тех, кого любили,
из недоживших до побед,
о жертвах, излучавших свет,
и благодарной вещей лире
рассвет грядущий, что расцвет!

Начнём сначала! С Новым годом
и новым счастьем! – дайте срок,
преобразим итог убогий
в цветущий сад! И жест широкий –
вперёд по лучшей из дорог!
Бессмертный вождь уже не бог,
но крови жаждущий пророков
эпохам неоплатный долг!
          _______________

На ослеплённый стыд наткнувшись,
скрываемый горючий стыд,
что как ребёнок золотушный
расцвечен худо смыслом лучшим,
убытки спишем от обид.
Дотла эпоха прогорит,
грядущее исчезнет в прошлом,
как некогда товарный вид!

И счастье вот оно, нет ближе
давно рассыпалось во прах,
и свыше избранный здесь лишний, –
преступник, пойманный с поличным,
как за неистовый размах,
так пух надежды на устах,
правдивость, словно неприличье
и как неодарённость, факт!

Неужто незачем стараться?
Исчерпан срок, и вестник скрыт,
как будто не с кем сообщаться,
с культурой можно попрощаться….
Как ребус, вдребезги разбит
Икар. Богат и знаменит
Дедал. От ревности ужасной
им даровитый Тал убит!

Да, счастье было много ближе
великим эпохальным днём,
а романтический излишек,
перебродив сугубо личным
и не найдя достойных форм,
исчезнет в куче старых догм
интимной сферы обезлички!
И снова поиск днём с огнём!
          ______________

Лицом рву паутину ритмов!
Когда придётся отвечать,
листом обрежусь, словно бритвой,
пропав из ряда вон событьем,
не знаю что: кричать, молчать,
но только не права качать,
самопрезрение – открытье,
о чём не смели и мечтать!

И с неизменным опозданьем
уткнувшись в гибельный порок
от жажд, надежд и ожиданий
по мере накоплений знаний
не в корм коню, совсем не впрок
ущербный постигаю слог
в кормушках общих достояний,
а в лучшем каждый одинок!

И затесался «третий лишний»,
как между нами, мной и мной
затасканный, как такса нищий
с косноязычием приличным,
феноменальной слепотой
и легендарной глухотой,
что сильной доброй власти ищет
над неприкаянным собой!

Внутри ничто, зато снаружи
в трескучих фразах вся молва
в приобретённой форме тут же:
уподобленье не удушье –
способность повторять слова
и имитировать дела,
быть наилучшим среди худших, –
талантов некуда девать!

Так вот оно что, ты послушай,
ведь не проходит сердцем свет,
обманутым как обманувшим
себя самих ни смысл не нужен,
ни наслаждения букет,
в нюансах ощущений нет
крупиц божественных жемчужин, –
погиб ребёнок и поэт!

Окаменевший всплеск гортани,
волн концентрических цветок
в одной из первых голограмме,
утопленный в игре зеркальной
свечи сердечком мотылёк,
в потоке вечном жизни срок,
что брошенный в пучину камень,
и за прологом эпилог!

Как долго длится умиранье,
как памятен первотолчок!
В незнании сам сок познанья,
в себе самих распознавали
неизмеримо худший слог,
как самый правильный подлог
с самопрезреньем идеальным,
когда в душе не любит Бог!
          _______________

Что будешь делать? – улыбнулось
с другого берега реки
лицо ребёнка. Пульс запнулся
в столичном шуме древних улиц:
я снова вышел в «новички»,
не по глазам ношу очки
и уши стен, на всякий случай,
дыша, нагуливая стих!

Накачанные шины сдули
до душной камерной тоски,
и на котурнах и ходулях
лишь безнадёжней задохнулись,
поскольку всюду потолки,
и лишь в проколе фистулы
прорвётся воздух первых улиц
как «заповедный полый крик»!

На исторических высотах
форсирую свои верха:
Москва-река, в закатных сотах
мир отражается особый!
Надлобный улей – не рука,
но бьют глаголы без греха
по золотому ксилофону,
и звук проходит сквозь века!

Ориентируюсь вслепую
по маковкам и куполам,
готовый жить, насколько умер,
как день вчерашний без раздумий,
и в том, о чём уже сказал,
хотя себя ещё не знал,
но помнил кромки шум огульный,
как край мгновенья всех начал!

Многоэтажного раската
прекрасно освещённый фон:
заката пламенем крылатым
слепят провальные цитаты
сведённых храмов и имён,
не заживающих времён,
как раны общего порядка,
иной религии канон!

И остаюсь на высшей точке
всеотражающей канвы,
последней точкой многоточья,
сражённый, словно хуком точным
лучом каким-нибудь шальным
от проезжающих машин,
а то, зачатьем непорочным
структур, создавших наш режим!



                5

Ну, что ж, порок счастливой жажды,
и совесть больше не сюрприз,
но некролог надеждам нашим.
Как опоздать уже неважно,
понять, что выжить, ибо жизнь
всё то, что есть уже, держись
чем только можно благодарно,
а то, умри и вновь родись!

Выносит время без спасенья,
уносит спасшихся живых,
в конце концов, живёшь мгновенье
на острие своих стремлений!
В конце начало. Убедит
не прихоть случая, но миг
с возвратом смысла продолженья
и наше «я» в значенье «мы»!

Кто обманул? – каким соблазном
и неосознанным каким
желанием зачёркнут праздник,
что не даёт, язвит и дразнит,
а вроде был неуязвим
и свыше бережно храним,
имея царственную наглость
явиться в мир собой самим!

Не веря, мы религиозны,
покуда совесть в нас легка
свободой задавать вопросы,
предполагая в них прогнозы, –
пробьётся весть издалека
потусторонняя слегка:
в сквозной надежде невозможной
суть безнадёжного труда!

В тоске, тасующей начала,
попытках выраженно жить
и быть, поступки различая
и неизменно отвечая
за время жизни и любви,
как то, что не осуществил,
теряя радость узнаванья
и жидко-сущностный распыл!

Но благо встречи и слиянья –
всеобщим всплеском широты
объединяющего знанья
в венце открытого сознанья
пространства–времени, где мир
не протирается до дыр,
но движим духом созиданья
и неизменной красоты!

И мы действительно не знали,
что настоящими людьми
в неволе вовсе бы не стали,
хоть в сто раз больше пострадали
от репутации страны,
в реализации мечты
концептуальных идеалов
дойдя до роковой черты!
          _______________

Ну, а пока рывок подъёмный,
крен испытательный крыла,
без ложной скромности подробный
и в том же ритме допотопном
парадный высший пилотаж,
как говорится, эпатаж
для дебютантов камень пробный!
О, Господи, поэт ты наш!

Но и компьютерные роли,
и биоэлектронный рай
несли прах жертв – святого болью
свою фатальную недолю:
в науках есть внезонный край,
а ты на гребешке играй,
зуди полуутробным тропом,
жди, конкурируй, пробивай!

На парах рифм – дизайн терзаний,
по интерьерам НТР
тащись, молву опережая,
теряя зубы на скрижалях
и сея то, что только съел,
и благо в том, что не поспел
пострел угрозы урожаем
собрать в попытках добрых дел!

Плотнее губы поджимая
и ограничив поле тем
магическим кольцом желаний,
стремлений, помыслов, мечтаний, –
тем самым «кругом вечных тем»,
в реальном мире, между тем,
с опережением отстали,
житейских не решив проблем!

Не выйдя за черту запрета
и «фирменный» освоив стиль,
в союзе времени и места
лови в дырявый бредень вести
сверхновых звёзд, ультрасветил,
взирая мрачно на утиль
традиционного контекста, –
на всё, чем праздновал и жил!

За каждой жертвой добровольной
отмершей тканью песни слог,
жди голоса, как вести с воли,
пока в загонах волком воешь
не с голодухи – вот порок,
но от тоски совсем не впрок
определившимся героям
культуры горла поперёк!

Свет славы, вольности в опале
с цыганской пляской на столе,
и ещё лучше будет дальше:
на побережье вила в пальмах
и экзотический букет
всех благ земных на вкус и цвет,
в конце концов, где гениальность,
там и лирический расцвет!

Почти бессмертное раздолье,
едва отпустит смертный спазм
безбудущности: мир в расколе,
а средств уничтоженья столько,
но есть и золотой запас:
машина времени, как Спас
в мгновенном переносе поля
в мир неопознанных пространств!

Космический паром – отрада,
все сливки правд и льгот минут
в изображениях обрата,
и призраки в объятьях братских
кино, ТВ не пропадут,
в трёхмерном виде красоту
сочтут бесценной для рекламы,
за счёт которой заживут!

Как в космос, в недра проникаем
и далее, проникнув в мозг
со смыслом целей мирозданья, –
от ДНК к сознанья тайнам,
нащупывая тот же мост,
пусть в мировой культуре SOS
на счётчик Гейгера мотает,
заметен прогрессивный рост!

В жизнь воплощаются мечтанья!
Что происходит? – ничего:
сквозняк нейтрино, плазма тает,
в «петле для кошки» мир рожает
в предсмертных муках никого!
Кто контролирует? – никто…
несовершенье… совершает,
и подбивается итог!
          _______________

Откуда начинать? Конечно,
с общеизвестного конца,
листа нетленного, предтечи
элементарных звуков речи
с исчезновением лица
в простреле световом венца:
связующая смертных вечность
всегда в пути через сердца!
         _______________

День за чертой, и я вне дома:
нигде, ни в мире, ни в себе
«невыражением врождённым»,
чудовищно неодарённый,
как рокировочный курбет
между миров, которых нет,
оси, ничем не пресечённой,
уже мыслитель и поэт!

Потусторонние томленья
сплошных несбыточных начал
зеркальных ложных отражений,
что виртуозность без прозрений,
за что купил, за то продал,
не искупал, не испускал
свет, прогорая нетерпеньем,
ночь, как пластинку заиграл!

И сны казались пробужденьем
в те отрешённые часы,
когда ведомый побужденьем,
я заблуждался, тем не менее,
причастный тайнам высших сил,
как мне казалось, сильно жил
для красоты и наслаждения
там, где… не помню, всё забыл!
         ______________

Фрагменты времени без места,
фрагменты места вне времён
в слиянии рождают вести!
Пока гипотезы. Маэстро,
ваш выход! Думайте потом,
все объяснения – погром!
Заждались музыки оркестра,
блестящих вымышленных форм!

Нет тишины плодоносящей,
случайность сочная ушла,
нет настоящего без фальши,
страх позади, страх будет дальше:
страх отводящие дела 
в страх приводящие тела….
Маэстро, будьте же бесстрашны,
искусство вне добра и зла!

И перед бездной раскрываюсь
незнанья бездной, что холстом,
отбеленным мечтой экрана –
сверхплотное пространство в рамках,
виски сжимает тем же льдом
полюсовым, в лице моём
сплошные тропинки румянца,
о, живописный длинный сон!

Желаний жизненные краски,
соблазн расширенным зрачком
сигары в вытяжке затяжке,
махровый цвет мертвеет красным
как подворотен светофор,
перекрывающий простор
оранжерейного пространства
внезапных страхов густотой!

Плантация проспекта: маки
и розы, словно майский Крым,
Причерноморье в светлом мраке,
цветы без запаха, как знаки,
код информации и ритм,
воспринимаем, тормозим,
не узнаём, не осязаем,
но представляем, говорим!

Канвы искусственные знаки
болгарским вышиты крестом,
рой спелых огоньков сигнальных
и ярких фонарей гирлянды
как вертикаль на небосклон,
старинной меди мягкий звон,
что пробуждает в душах арфы
и углубляет дивный сон!

И в скоростном расплыве, мнится,
накатываю, словно вал,
не дай мне Бог, остановиться,
и в лобовое… лбом врубиться,
дай сбыться так, как я мечтал
стихией всех своих начал!
Удар! – на градус выше взвиться,
шепча: спасибо за удар!

И широтой распространится
в грядущем-прошлом полотно,
и грёза жизни удлинится,
удастся если возродиться,
сливаясь вновь в речной поток,
свивая в путь узлы дорог,
тут тормоз – там раскрепоститься,
сбываясь, как всегда, не в срок!

Всегда сейчас уже сегодня!
И даже белым полотном
стянув незримый уголь ночи,
как куклу мумии бессрочным,
века не тлеющим бинтом,
пространство отражённых догм
насквозь прожжёт «живое очень»
мгновенно вечным существом!

Односторонне отстранённей,
пока возврата не дано,
до вертикального подъёма
в пространство полного объёма
открыться, если суждено
для восприятья смертных форм
сейчас и здесь уже сегодня,
и никогда уже потом!

Проспект – река, легенды, грёзы,
волшба органики живой
в сигнальных вспышках – дышим кожей,
сливаясь в тождестве тревожном
в сплошной прамузыки прибой,
звуча реликтовой волной,
которая наполнит позже
пространство вечной тишиной!

Кипенье звёзд, воды мерцанье
заворожённость блеском глаз,
словами страсти с придыханьем
невероятного желанья,
какой восторженный размах
на взлёте небывалом страх
обрыва вниз, что предвкушали,
как будто знали, что и как!

Всё сплошь и насквозь иллюзорно:
проспект – ристалище реки,
неуловимые узоры
мерещатся абсурдным вздором,
вблизи спонтанные мазки
параноической руки, –
природы дух преображённый,
как мозаичный лик вдали!

Всегда на градус выше нормы
выводит прочный смысл из снов,
как опыт вечности бесспорный:
в неизречённости, что в «споре»
закрыт мыслительный микроб
от времени начала слов,
конец которых обусловлен
рождением от них миров!

Определяюсь в тех началах,
одновременно вниз и вверх
снуя по полой вертикали
той, что всегда внутри спирали.
Надежд рессоры – ретроспект   
во время Оно, каждый век
в невосполнимом обретая,
как будто нужно больше всех!

Духовный рост – продукт сознанья,
и если в обезьяну Бог
вошёл началом созиданья,
то Бога ищешь в обезьяне, –
не челюстной её порок!
Бог любит тех, кто превозмог,
себя самое созидая,
и им в себе не пренебрёг!

И «от рапсода до распада»
и страх постиг, и высший страх,
очеловечивая атом,
кругами расширяясь ада,
равняя меру на весах
как на Земле, так  небесах
живых и мёртвых так, как надо,
преображая мифом факт!

Заклинит на повторах, каюсь,
в смещённые пласты эпох
я постоянно возвращаюсь
единственным, не умножаясь
за счёт других, живущих в долг,
обещанного ждущих в срок….
Маэстро, мы уже скучаем,
но с вами даже без стихов!

О, перспективные уклоны…
На высший взлёт разбег – побег
без дрожи идолопоклонной:
кем не был понят, будут помнить!
Мой век навек, канонов нет,
и гений завтрашний, привет,
не знаю, по каким законам
вчерашний преступив запрет!

Нет посторонних и прохожих,
на людях каждый человек
без жажды блошье-скоморошьей
и вшивой скромности ничтожеств,
кровососущих, в общем, тех,
где всякий высосан из всех
типичной прорежимной рожей
из «обречённых на успех»!

Неодолимый дух подъёма –
стихия, миф ещё ничей,
крик немоты во сне бездонном
моментом мощи иллюзорной
в общеизвестном без ключей
порядке жизни и вещей
бессилья плотного платформа
и одержимый блеск очей!

Наклонной взлётной полосою
поток, течение, проспект,
фонарь – пропеллера звездою,
и сам своих находок стоил:
кому разгон, кому разбег:
Россия. Космос. Человек!
И плоскость ослепленья – поле
с бенгальской искрой по траве!

Кто видел истинную щедрость
в союзе с искреннею лжой,
избыток тратил в пользу бедных,
но разум извлекал из бедствий,
когда добро спасала злость,
сама бездарность – дара ось?!
И, тем не менее, всё вместе
от райской жизни повелось!

Уменье сравнивать – не повод
единым отраженьем жить,
быстрей убьёт житейский опыт,
но, возрождаясь бесподобно,
врождённый миф свой претворить, –
несказанное повторить,
как ни было бы неудобно,
мир самоценный сохранить!

Страшится гений отрезвленья,
страшится ига нелюбви,
кошмара перенаселенья,
а то, почтенного презренья
и ненавистнейшей любви,
ещё не признанный, увы,
а признанный уже не гений:
халва хвалы, кила хулы!

Увы, в неодарённом мире
все гении, как на подбор!
В пыль втоптанной поклоны лире,
из пыли поднятые лиры, -
критерий где? – трескучий вздор,
попробуй лучше, сторож-вор,
сравниться с лирой в лучшем мире!
И это сложный перебор!

Так повторяясь, умножаясь
в своих бессмысленных долгах,
в преджизни общей растворяюсь
и от молвы не отрекаюсь.
Сам обошёлся бы, но как
мне обойти причинный страх
затратных мелочных терзаний?
Поговорим, да будет так!
         


                6

Надрыв отчаянный – начало!
Стремления уносят ввысь:
все безнадёжные мечтанья
традиционного сознанья
о высшей доле дарит…слизь,
изнанка лжи и фальши – близь
реакций иррациональных,
в себе самом кричи и рвись,

растягивая пуповину –
хронический анахронизм,
поскольку виноват безвинный,
держась причины от почина.
Лирический трагикомизм!
По ветру реющий, держись,
ведя занёсшейся личиной
воздушным змеем вверх и вниз!
          ______________

Оцепененье станет ритмом,
довольством полным смертный шок.
Не просто будет пробудиться,
легко вздохнув, возобновиться:
как до рождения истёк,
погиб, не выдержав свой срок
тот, кто живым желал родиться!
Бессилье Бога – это рок!

Эпоха сложных алгоритмов,
кибернетический расчёт,
невероятные открытья
и беспрерывное развитье,
но свет сквозь сердце не течёт,
и высшей точности отсчёт
лишь отчуждает от событья,
не отрешая от невзгод!

Всё те же рамки плоскостные,
всё средства, жизнью не пахнёт:
непонимание – бессилье,
непонимание – насилье,
непонимание – расчёт
и в свой черёд курбет – просчёт!
К чему напрасные усилья?
Тюрьма тюремщиков гнетёт!

Тюремщиков рождают тюрьмы!
Мёртворождённый плод – оплот!
Тюрьма – удел самой натуры
без света разума культуры,
а дружный страх – непрочный плот,
что по течению несёт
как раз к тому, чего, в натуре,
страшатся более всего!

В попятно-реставрационном
отступничестве – ренессанс!
Непонимание в законе
развитья прошлого канона:
в себе вскрываем мир без нас,
меняясь тут же всякий раз,
меняя в прошлом незаконно
грядущее уже сейчас!

Как вырваться за круг и плоскость
спирально скрученных основ?
Звучит пластинка, ради Бога,
да всё, в конце концов, неплохо
звучит в гармонии без слов
в пучине запоздалых снов,
себя судить не будем строго,
рассеяв взгляд поверх голов!

Апокрифы и анекдоты
между глобальных вечных книг.
Бунт суеверий и жестокий
имперский суверенно-строгий,
традиционный карантин….
Рубахой красной коротит
в итоге жреческую тогу,
и всё в тартарары летит!

Необратимо круг за кругом, -
все с чёрно-красною каймой, -
затягивает в прорубь руку
долгоиграющим недугом,
гипнотизируя канвой
мотива бездны ледяной
до откровенного испуга
из метафизики сплошной!

Беременное безвременье.
И многозначная молва
от точки сжатья к расширенью,
что с голодухи к ожиренью
распространяясь тут и там
по далям, весям, временам…
без фазы вечного мгновенья,
что нам пока не по зубам!

История и диалоги,
вне места-времени молва,
распространённые итоги,
анналы, бойни, некрологи….
Восток и Запад – два пласта
единой мистики листа:
как в «Илиаде» к жутким войнам
мир подстрекает… красота!

В ней ядовитое стрекало.
Литературный мазохизм
в стихии секса и скандала,
наркотиков и карнавалов
перерождается в садизм, –
парадны святость и цинизм,
и с ортодоксией безглазой
безухий спелся прогрессизм!

Держись! Нескучное начало
России вот таких имён!
От венценосных до удалых
всех знаем, всё перевидали,
от «Слова о полку» идём
сквозь синтаксический раскол,
вкусив грамматику без правил
воловьим жёстким языком!
          ________________

Расцвет в мозаике фрагмента,
разгон ритмических начал
без ключевого инструмента,
игра, точней, тоска момента
от развращенья вширь и вдаль,
хоть в прошлом ничего не жаль,
предельно пошлым ретроспектом,
но не о том моя печаль!

А за Петром и Грозным проблеск
и узы нового узла,
Восточный запад, Север, то есть
Великий Новгород как полис….
Сентиментальная волна
от классицизма понесла
волной умноженных достоинств
дворцовых залов – красота!

На фоне Ренессанса дико
творят великие дела
в имперском стиле византийском
и в духе сверхдержавы Рима
с патриотизмом, оба-на,
от фресок до двойного дна
в каналах Северной Пальмиры!
Вся жизнь войне посвящена!

Расцвёл ампир, барокко вздулось.
От венценосного чела –
венцом эпохи развернулись,
Бог в церковь, царь на трон вернулись!
Собор, дворец, тюрьма и храм
причислены к святым дарам,
что по наследству достаются, –
хвала великим временам!

И царства также достоянья
народные: все мы – народ
разнообразный безымянный
в разброде страхов беспрестанных,
что строит, рушит, сеет, жнёт,
хранит живот, кладёт живот
с главою на алтарь державный,
из разных состоя пород!

Все жили призрачной мечтою,
держась за имя, как живот
в иерархическом раскрое,
что славой общество покроет,
за дружный страх, как соль свобод
и фразу, словно свой приплод!
Имея столько, сколько стоят
соблазны общих прав и льгот!

Элитный звук – валютный отзвук,
мотив мелодии в канве
соблазнов общих, как расхожей
монетой ощущенья множа,
объединяющей вполне
два мира в мире и стране
союзом жертвы непреложной!
Есть имидж, значит без проблем!

Национальное богатство –
союза Муз центр узловой.
Проникнешь, если постараться,
кино утешит, может статься,
прошьёшься ниткой за иглой….
Мне хватит средств, само собой,
с иллюзиями рассчитавшись,
дойти до точки ключевой!

От Грановитой к Оружейной, -
с Тверского Пушкин на Страстной, -
алмазный фонд – венец стремлений,
никем не превзойдённый гений,
Пётр с Пугачёвым, том шестой,
и «Царь Борис» идёт в Большом….
Язык, история и вечность –
проблемный комплекс непростой!

Ступай по каменной палате,
а ну, бояре, расступись,
под шапкой Мономаха так-то,
в коврах роняя жезлом такты –
глухие звуки вдаль и в близь
от погребов до сводов ввысь
величиной невероятной,
Россией всей отозвались!

Да, тяжела рука монаршья,
как мономаший альманах!
Тут роскошь подлинно прозрачна
и блеск смертельно настоящий, –
свод суеверий на плечах,
абсурдом распылённый страх
и прорубь с проблеском бесстрашья,
как пульс, стучащийся в висках!

И самозваный царь Лжедмитрий,
и всенародный Пугачёв,
как воскрешённые попытки,
неисчислимые убытки
от жажды правды, словно льгот,
чтоб справедливости оплот
вернуть войной, всеобщей пыткой,
от пьедестала… эшафот! 

Венчая догмы именами, -
их свежесть скрасит худший час
надеждой, правдой испытаний, -
бунт бесконтрольностью деяний
уравновешивает власть –
неограниченный соблазн
владеть всеобщим достояньем!
Казнится сам в себе палач!

Осознаётся – воздаётся
по мере справедливой всем:
царям, поэтам, полководцам,
большим и малым, в ком куётся
бессмертных капитал идей,
мечты царей, потом вождей,
и Божье слово пресечётся
в тандемах жертв и палачей!

Спиральная пружина срока,
по вертикали восхожу
за поршневой основой слова
пустою сердцевиной снова,
но снисхожденья не прошу,
лишь понимания ищу
и без лазеек и уловок:
есть, значит, вижу и дышу!

А нет, так нет! В миру, на полках
и в настоящем свете дня
всё есть уже, со вкусом, толком,
включая рай, – покой и волю….
Я там и в том, где нет меня, –
в парадоксальной фазе сна,
где невозможное возможно,
ну, скажем, наблюдать себя!
          ______________

Судки невымытые суток
от скудных пересудов дня,
как свежестынущий рассудок
нагромождением паскудным
вот рухнет с громом на меня, –
жри, что дают, или себя:
«как ты забыл, тебя забудут»,
забил в себе, заспал дитя!

Что нового в извечной боли?
И старых анекдотов соль
всё там же, в слове подневольном,
что вырывается на волю….
Смеяться над другим изволь,
довольствуясь самим собой,
но даже в рабстве добровольном
терпенье в меру, дорогой!

Быть искренней, бунтуя круче,
утратив интерес к игре,
азарт в фантазиях на случай,
что пеной брызгаться шипучей.
С бессмертием червя в себе
зарыться в мировом дерьме,
нашёптывать суфлёром в будке,
что значит, честным быть вполне….

В поток фатально вовлечённый,
предпочитая красоту
вороной белой в списке чёрном,
святым до глупости учёным
отстаивать неправоту,
а то, по истине тоску,
лелея ту же обречённость,
венчая жертвами мечту?!

Любое слово подотчётно.
По ту ли, эту… берегись
крутых неписанных законов!
Жизнь ниже, выше, как угодно:
не скажешь – смерть, за скажешь – жизнь,
хоть как борись или мирись,
используют, и пшёл ты к чёрту,
дорожкой скатертью катись!

Сливаясь с городом, огромна
тоска космических широт!
За шиворот, как капли грома
жестянки падают сурово –
нездешних градинки миров.
Забьём на скверный анекдот:
всё впереди, и за порогом
великое начало ждёт!



                7

Не в форме я. В молчанье форма.
Я оскорблённой прозой бит,
унижен сцепкой с шоком нормы,
презреньем к ней нелепо-вздорным,
и сам в себе, как сон забыт,
и в спорах начисто разбит!
Для тех, кто спорит, всё ведь спорно,
а проигравший победит!

Поэзия! Но Бога ради,
зачем так громко говорить
на всю катушку, словно радио, –
соседей через стенку «радовать»,
а сами из дому фюить!
Как с полным правом есть и пить,
по норкам и углам попрятавшись,
учитесь молча говорить!

Друзья! Поэзия расцвета!
Я славное предвестье нас,
предвосхищенье лучшей вести,
неподражаемая песня
и чистый праздничный соблазн;
да не отнимет Бог, что даст
всем по-отдельности и вместе,
чтоб ниже пояса не пасть!

Что так влечёт, а после гонит?
Разочарованность грозит
утратой локтя и ладони,
как одинаковой бедою
когда-то всплеск всеобщих сил!
Тот, кто попытки прекратил,
так и остались за чертою,
где белый свет совсем не мил!

В невосполнимом… бесконечном
клубке творящихся пространств,
горении недолговечном,
но в пламени мгновений вечных
азъ многогрешный помню вас
певучестью влюблённых глаз,
когда вдруг зажигались свечи
от звёзд, венчая лучший час!

О, эти замершие лица,
живые уши и глаза,
принять, понять и озариться
способные дарить и сниться,
и авансировать в слезах
уже проявленный размах
в грядущем сбывшихся событий,
снимая мифом подлый страх!

Глаза возвышены и сужены,
в движенье образ – красота!
Прицельное общенье с душами
сквозь амбразурные отдушины!
В них всё: и фатализм листа,
и «неизбежные глаза»,
оркестр вскрывающие тут же,
как праздник тающего льда!

Несбыточность ещё хрустальна
бессмертной вестью на сносях,
всё призрачней, точней, прозрачней
воображается реальность,
здесь и теперь, как никогда,
горит умершая звезда,
мифическая держит данность
смысл почвы деревом в песках!

Здесь, на отшибе поколений
сейчас не так уж и важны
невоплощённый в слове гений,
скользящий свет, распыл стремлений –
все эти «звуки и мечты»,
неотличимые почти
от подражаний-отражений,
но в них всеобщие черты!

Всё сказано! Пора пейзажа –
изображеньем возместить
те безопорные миражи,
возникшие из жуткой жажды
мир лучше, чем он есть, открыть,
размах бесспорный воплотить
в полёте, пусть надежды наши
пока что нечем оперить!

Мечтаний тени гонят страшно
летящим по ветру дождём.
Всего несбыточность – пропажа,
иллюзии – пространства пряжа,
не видимая днём с огнём,
но это всё – бессмертный дом,
прижизненное счастье наше, –
всё будет сказано потом!

Глаза… Приливы и отливы
поэзии до книг и книг –
неутолимая светимость
и та ещё необратимость,
как пульс, всеобщности родник,
в младенца темечко проник,
и чудом роста в перспективе
стал «родничок» в какой-то миг!

И в этот миг самопознанья
близки себе, как никогда:
всё шире, но ничтожней знанья,
дар жизни кажется случайным:
необратимые года,
неотвратимая беда,
мир без иллюзии мельчает,
и всё опасней красота!

Ау, прищур самозабвенный,
непроизвольный артистизм
блистает чистым обольщеньем
с людьми и Богом сообщенья,
всего лишь поза, жест и стих
сливаются в тот самый миг
из фразы первого прочтенья,
рождённой в мире для двоих!

О, сердце сладостных мучений,
порхнувший мимо светлячок,
откат момента воплощенья
от содроганья к утешенью,
свечою вспыхнувший зрачок
затянет прямо в уголок
слезою самоупоенья
от тесно связанных двух строк!

Как всякий миг, не вечен вечный:
вкусил, испортил, возомнил
и, повторяясь бесконечно,
по-артистически беспечно
привык, усвоил и забыл
всё то, что нёс и кем же был.
И лишь утраченное нечто
осталось в проблесках светил!

Возможно, лучший мир спасался
одним «бессмертным большинством»,
преображённым узнавался,
в душе надеждой оставаясь
на Бога, что в себе несём, –
тем, что с собой не унесём,
по-человечески спасаясь
мгновенно-вечным существом!
          _______________

О, грёза праздничного мира!
Свет сердца продлевает ось
вплоть до слезы неудержимой!
Луч в душной тьме необозримой
и отдалённый стук колёс,
как к уху ходики поднёс,
истории локомотивы,
мотивы, повод и запрос!

Как пропустил натуру съёмки –
сквозной свет фары и туннель,
бесшумный или невесомый
луч света впереди вагонов,
во лбу прорезалась турель,
как электрическая дрель!
Нет, кое-что ещё я помню,
но к черту всю «анатурель»!

Глаза, сплывающие набок,
сирень, как шапка набекрень…
Какой невероятный запах –
все ощущенья сплошь и разом,
кино за кадром, в кадре тень,
миг канул, и закончен день
как детский бесконечный праздник,
и остаётся дребедень!

Что было в позах, жестах, фразах –
всё исчезает навсегда,
когда сливаются с пространством
творящие желанный праздник
те «неизбежные глаза»,
пусть даже набежит слеза,
но положенья не исправить,
как понимаешь, никогда!

Лишь беспристрастное пространство –
незавершённости раструб
я ощущаю, благодарный
себе и миру, да, бездарный,
но в одарённейшем миру
очнувшись спящим наяву
без исторических кошмаров
и жертв безвинных на кону!
          _______________

Иконописны, живописны
преображённые глаза…
внутри к себе вернувшись свыше,
и на поверхность тут же вышли
к святому духу образца
от почвы – сердца и лица,
везде сопровождая в жизни,
как звёзды детства до конца!


               
                8

Язык, история и вечность,
пространство-время, лучший Бог,
фрагменты жертвенной предтечи,
предшум молвы до внятной речи,
недолговечный данный срок,
неисчерпаемый пролог:
от символа и вести к вещи, –
я продолжаю, путь далёк!

Как в мире быть, но не казаться,
так на войне как на войне
лист – контур смерти, форма сжатья
и грань тридцатилетья сжато:
Ребёнок-бог и бог-творец
в единстве цели, но без средств
преодолеть барьер разлада,
как связь разрыва сын – отец!

Контакт. Связующее слово
историей рассечено….
Мне удалось вернуться снова
в центральный узел и ab ovo
развязывать язык без слов:
на лямках каменный мешок
Калининским проспектом новым
висит как долговой оброк!

Кривой виток от умиранья
в итогах календарных лет,
попытках возродить желанье,
фонд обновить надежд и знаний,
быть может, прободать запрет,
уйти от вздора, как от бед,
пройдя соблазны и страданья,
извлечь сложившийся букет!

И понимающий без знаний,
и совершающий без средств
несовершенные терзанья
от знанья либо от незнанья
я принял как фатальный крест:
был у Геракла интерес
на время подменить Атланта
под сводом давящих небес!

Гнёт отражённой силы слабых
в реальности, которой нет
без иллюзорной общей славы
и «правоты своей отравы»
в оплётке мифов и легенд
былого счастья и надежд,
ведь время – это состоянье,
что нынче сведено на нет!

Центр излучения утрачен
артезианских высших сил,
и «коготок увяз» в задачах
глухой нужды, тщеты незрячей
технологической поры:
пусть в микро-макро есть прорыв,
но настоящее лишь дальше
без перспектив, альтернатив!

Инерцией тотальной тащит
веками к спайкам «чёрных дыр»,
витками к проруби манящей,
а выход только через «ящик»
нулём-пространством перекрыт:
«звезда с звездою говорит»,
причём, в отсутствии блестящем,
пока стихия мирно спит!

Когда внутри эпоха рухнет,
все лучшие покинут дом….
Опора в круговой поруке:
так легче привыкают к трупам,
извечным сноскам на потом,
живя насущною нуждой
не хлеба если, значит чуда
мечты с каёмкой голубой!

По проблескам, заветным вехам
стремятся к свету, широте,
кайму зонального запрета,
как маскировочную сетку
и здравомыслящую сень
под страхом смерти каждый день
таская временем и местом
укрытьем внутреннем в себе.

Рачки-отшельники, улитки…
гиппопотамы и бобры….
В любой среде есть свой строитель,
и врачеватель, и воитель…
столп и толпа, зверьё и дичь,
невинный бред, полезный бич
предельных прав самозащиты,
с задором не на речь, так спич!

Когда безверье просто норма, –
всё небо суеверий свод
вмещается в глобальной догме
церковной о Господнем доме.
Ну, да в природе нет пустот,
за всех и вся ответит тот,
кто обещал, но не исполнил
и «льготой усугубил гнёт»!

Неоценим в святом народе
не разум, но предельный страх,
внушённый жесточайшим гнётом:
в хозяине раба свобода!
Силён хозяин, значит, прав,
бьёт сильно, знать, горячий нрав,
но он порядок и платформа
во всех известных степенях!

Пусть он, как медный таз сияет
завхозом храма и тюрьмы:
инстинкт спасенья – созиданье,
повиновение – сознанье,
тепло желудка, страх спины….
На генном уровне среды
заложен опыт выживанья
самим инстинктом основным!

Возврат к «эзопам» и фольклору,
тюрьма и храм расчленены,
от перемены мест платформа
не вздрогнет даже бестолково,
но либо слово, либо взрыв…
факт не прибьёт, покуда миф
нейтрализует шнур бикфордов:
иллюзии спасают мир!

Всё поразительно не ново:
канва трагедий, фон молвы,
и если бы живое слово
на возрождающей основе
дарилось всем, входящим в мир,
как покидающим сей мир,
то в прорубь, что «метроворонку»
не затянуло бы, поди!

Но смысл и цель в самом движенье
от предваряющих начал,
поскольку вечное творенье
не устаёт от повторений,
Бог помогать не перестал
тем, кто ещё собой не стал,
но бит уже настенной тенью:
«преджизнь посмертна», - я сказал!
           _____________

Многообразие рисунков
и неумолчный шум молвы:
имеют, но не имут в сумме…
сверхозабочено бездумны….
Невероятный лабиринт
как чудо света знаменит, –
мозг с Минотавром от рассудка
в безвыходности жертвой сыт!

Тиран, производящий Минос,
потом творящий суд арбитр
в подземном царстве без запинок…
Дедал, что, наконец, покинул
живым и невредимым Крит
как мэтр, известный всем кумир,
мечты чьи сына погубили –
Икара, взмывшего в зенит!

На середине всё сначала!
Начала и концы пути
утрачены в большом и малом:
от первых впечатлений праздных
до заключительных картин,
где угрожает катаклизм
всем на Земле погибнуть разом,
либо в одном  умрёт весь мир!

Для повторенья это важно.
Прошу прочувствовать момент
«непреступимой первой фразой»:
ab ovo и memento… разом
венчают срок или фрагмент,
и жизни нет, и смерти нет,
насколько выжил чувством разум,
настолько высох сам поэт!

В познаньях более чем скромных
богатый общий опыт есть:
самопрезренья неудобства,
отбросы трусости геройства.
Необеспеченную честь
пытались сбыть, чтоб пить и есть…
да, мало ли, чего по-свойски
не промычать и не пропеть!
          _______________

Этап под двойственным конвоем:
растленный худшим языком
и им же битый, безусловно,
как место мёртвое пустое
в канве счастливых смертных форм!
То и другое метит злом, –
поговори с самим собою,
отверженный самим листом!

Речь – обуздание соблазнов,
но говорить – вкусить соблазн
свободы призраком безгласным,
провозглашая: жизнь прекрасна!
Ночь обречённому на казнь
свобода здесь уже сейчас!
Сиротство, либо соучастье –
стихии безнадёжный спазм!

Так надо или же не надо
стремится молча говорить,
всё помнить, что забыть бы надо,
ради чарующей отрады:
и дух подъёма сохранить,
и расстоянье сократить
меж всеми «надо» и «не надо»,
чтоб легче было жить и быть?!

Неразрешимые задачи
и бесконечные узлы:
не скажешь, и ни шагу дальше,
а скажешь – не видать удачи!
Бессилье от избытка сил
и памяти, что не убил
как долговую незадачу,
зачем корпел, на что копил?!

Неужто только возраст, знанья
от опыта тому виной? –
как недоступно узнаванье
и неприступно пониманье,
так отрешенья не дано,
лишь нежеланное вино
смягчает горечь расставанья,
и среди многих никого!

Что значит, всё уже напрасно:
любовь, поэзия, борьба!
«Прощай» перетянуло «здравствуй»,
пародия убила праздник,
свободу – помыслы раба….
Зло непричастного добра
умножит низменные страсти
в проблемах сноба и жлоба!
          _______________

Глаза зеркал и уши стенок,
пожалуй, только это, что ж,
и это неплохая сцена…
уют минуты драгоценный
совьёт… паническая дрожь!
Итожь себе, а нас не трожь,
у каждого свои проблемы,
но ими каждый с каждым схож!

И подтверждаюсь отрицаний
неумолимой правотой,
неисполнимостью желаний,
хотя «величием страданий»
герой в толпе – толпа вся в нём!
Снаружи образ: стиль с финтом,
внутри же «масса чуждой расы» –
все как один – ничто, не то!
          _______________

Обрывки фраз, фрагмента лента
из-под могильных как бы плит:
«Ты слышишь, он тревожит чем-то…
но красота, ведь это, это…
живут лишь для себя… не спишь?
У всякого свой кайф, каприз…
мы знаем столько, что нелепо…
какая пустота внутри!

Оригинал, первоисточник,
язык утраченный, где ключ?
Труд безнадёжный… что-то очень…
взгляните-ка на этот почерк!
Вы слышали, смотрели? Чушь!
Мне очень хочется, кручусь…
живу я чувством, между прочим….
А дальше что? Не надо! Пусть!

Ах, этот хрыч, со всем почтеньем…
сверхновая звезда… вот вздор!
Читали, были, пили-ели….
Как лучше… никаких сомнений…
не придавать значенья! Ор….
Ни слова больше… сторож, вор….
Без никаких… изгнали… гений,
кто умер? Вот как! Ну и что….»

Так, где и с кем, вернее, в ком мы?
Чтоб удовольствие продлить,
в любого превратиться склонны
самопародией законной;
и прочих нечем убедить,
собравшихся нам тут же мстить!
Себя не любим, так кого же
понять способны, оценить?!

Собою как распорядиться,
когда внутри то никого,
то давка, чтоб войти и выйти,
производитель – потребитель:
как сами делаем не то,
так с нами делают не то!
Что с этим делать, всё ведь снится,
до пробужденья далеко!

Всегда лишь вечность современна,
жизнь, как расторгнутый контракт!
Прозрел и жди, когда созреют,
когда кривой покрасивеет,
а новый перспективный факт –
нуждой навязанный контакт:
вот мерки сферы потребленья,
к чему каноны, есть Устав!

Есть правила, дерзай и действуй,
есть также внутренний устав:
чем уже сфера приложенья,
тем слаще грёза совершенства,
приятней доля мастерства.
Примеры – тени образца,
где безответственная честность –
необщий стиль, но без лица!

Но кто же может, кто же должен,
да так ли нужно, для кого?
В себе, я повторю, ничтожность –
есть коренная невозможность
познать и ощутить простор…
Но через слёзы, кровь и пот
всегда нуждающийся больше
добудет больше прав и льгот!

Ушедшие уже не имут
вины на разных полюсах
одноимённой прошлой жизни,
всегда полезной и не лишней
во временах и именах.
Живые – в душах и сердцах
непреходящей вечной жизни:
словах, поступках, образцах!

Всяк на свой лад бессмертью служит:
злом, кровожадной слепотой,
не замечающей могущих,
добром – избыточным удушьем,
«своё не пахнет», самой гущей –
тлетворно тёплою средой,
где не способен жить живой,
что не надеется на случай,
чтоб выжить, став самим собой!

Зло и добро в извечной спайке,
как преступление и прок,
непредсказуемо-фатальный
случайных жизней неслучайный
завязан мёртвый узелок,
и это, так сказать, не слог,
которым можно обольщаться,
но самый бестолковый долг!



                9

Дешёвое подспорье споров,
утилизация сырья
с упорством на пайковой норме
известного всем априори,
но я совсем уже не я,
не потеряв ещё себя:
врождённый миф без сносной формы
не удостоен бытия!

На чём сойдёмся, тем сочтёмся,
не привлекая горших бед,
чтоб с удовольствием содомским
утихомирить недовольство:
в чём прока, в том опоры нет,
но позитивный белый свет
дождётся полного расстройства
без негатива жутких бед!

Вот сообщённость, даже больше,
почти что узами родства
казались путы мнений общих –
народ трепещет или ропщет,
но ведь использует слова
защитой доброй против зла,
казалось бы, куда уж проще,
мир упростив до «дважды два»!

Как коренная невозможность,
нас провоцирует мечта
открыться днесь в грядущем-прошлом,
и доопошлить всё, что можно!
Все знают, словно ни черта
не могут сами – да, беда,
а не вина, но как ничтожно
звенит в итоге пустота!

Но темы спорных разговоров,
неподцензурный интерес
и непритворные раздоры
слепых, что производят формы,
представив там, пощупав здесь,
то подхватив благую весть,
а то, внушением бесспорных
и очевидных правд болезнь!

Вирусология познанья
и заразительный подтекст,
алхимия реакций тайных,
к потёмкам душ чужих реальный
традиционный интерес,
пусть ощущается подтекст
автоволнового сознанья:
не выдаст Бог, свинья не съест!

Кто не спасается отважно,
когда альтернативы нет
тому, что знают все и каждый:
одной неутолимой жаждой
все как один сойдутся здесь,
чтоб разделить нужду и песнь,
создав немыслимую давку –
ажиотажный интерес!

Все ждут кого-то и чего-то,
не ожидая от себя,
и потому из анекдота,
из спайки рабства и господства
не выходили никогда,
поскольку дальше-то куда?!
Пугает джунглями свобода
всю животину со двора!

Так, чуть от вздора отрешившись
и поумнев во сне дурном,
трезвея в пьяной перекличке,
кого ещё, – себя с поличным
поймаешь, ну-ка друг, постой,
ты, видно, парень непростой
с привитой развитой привычкой
порочной, если не святой!

Ждут не того, не там, не в этом,
так том, ну, а самим слабо
не стиль, не образ, но систему,
где зазеркальность с внутривенным,
изобретать без прока: «Бог, -
цитирую, изрёк пророк, -
там проявляется мгновенно,
где ждать его никто не мог»!

Без предварительных условий
и оснований целей-средств
из бездорожья, суесловья
не выбраться к прямому слову,
и не пройти весь свод-реестр, –
для казни собственной свой крест
дотащишь разве до Голгофы,
став жертвой, нужной позарез?!

И в этом смысле не нарушил
традиционной пустоты,
молву возвысив слогом худшим,
чем хуже, повторим, тем лучше:
факт выраженья – акт любви,
толпа во мне против толпы
на улицах, глаза и уши
принадлежат глухим, слепым!

Иду навстречу, как от встречи,
вручая то, чего не ждут,
что не спросили, тем отвечу!
Я тот, кто жив превыше речи,
и весь, как раньше, не умру
в тоске неизречённых пут,
однажды вымолвив «словечко»,
извечный продолжая путь!

Особенно гордится нечем,
вписавшись в контур, чтобы знать
оттенки протокольной речи,
как врут добытчики и лечат….
Что отрицать, что утверждать, –
на все вопросы отвечать,
что на картечи залп… осечкой:
типа того, не мог смолчать!

Скажу точнее, контур смерти –
неуловимая мишень
в общеизвестном ритме сердца,
ни избежать, ни опереться….
Самоубийственная цель
и голос – временная щель
с сипящим клапаном «акцента
эпохи», - уточнить хотел!

Упущена возможность в прошлом,
так, значит, суждено судьбой:
изменчива, как мода пошлость,
насколько обольщает новость,
настолько укрощает строй,
где быть вполне самим собой,
пожалуй, даже не придётся, –
игра кончается войной!

Производящая основа –
потребсоюз – потребсоблазн.
Зависящий от спроса, повод
толкает жанровые формы
на эстетический альянс
с порочным рынком общих фраз,
определяя униформу,
и универсум против нас!

Что мы творим? Как будто знаем,
на что толкает нас нужда,
а то, свободное желанье
таланта в виде наказанья
там, где всегда, как никогда:
пусть горе, только не беда,
и чтобы волей мирозданья
дарила радость красота!

Ищу себя неосторожно
на безответственный манер,
как будто делать это должен, –
способным добрым и хорошим
любить всё то, чего терпеть
я не могу теперь и здесь,
для целей будущего в прошлом
не находя достойных средств!
          _______________

Как все, как все, ещё ничтожней
сверх лицемерия юнца
хотя бы намекнуть роскошно,
другим нельзя, но мне-то можно
вещать от первого лица
со сладострастьем подлеца.
А то, «лопатой сделав рожу»,
связать два мира – два конца,

замкнув в себе контакт мгновенно:
не я, так кто, мол? Цель и смысл
всё в той же жертве откровенной, –
перл подражанья, фунт презренья,
не доискавшись красоты,
быть подтвержденьем правоты,
в которую нельзя поверить,
«стерев случайные черты»!

Суть в том, что подлинное поле
откочевало на поля,
где все доигрывались роли,
по принужденью, добровольно
осуществлялся личный план
не без надежд, иллюзий, драм:
тем и живём, и столько стоим,
что не даётся в руки нам!

Традиционные цитаты,
утраты с прибылью несём,
острее боль былой расплаты,
старинные страданья святы,
хотя достаток средств и форм –
нам не чета, но мы растём
своим страданием невнятным,
хоть мало что осознаём….

Всё, что не в теме – отступленья
от низких истин, подлых догм.
Каких желаем повторений,
не совершая преступлений
в проходках «сволочным путём»?!
И ждём чего, когда не ждём
спасенья, чуда избавленья,
как никогда уже потом!

Нельзя иначе: диалоги
с толпой в себе давно ведёшь
у перекрёстка, где дороги
уже обрублены жестоко,
вся в слоговом потоке ложь, –
от слова ничего не ждёшь
совсем ненужного в итоге,
когда живёшь – горишь – поёшь!

И это также очень важно
для повторения начал:
растит порок счастливой жажды,
преображаемся однажды:
Бог отнимает то, что дал, –
надежд расхожих капитал,
всё лучшее от лучших в каждом,
потребовав, как жизнь и дар

того, что требовать не вправе,
поскольку срок не подошёл
для исключения из правил….
И справедливых оправданий
по всей шкале реальных зол
утихомирить эту боль
не хватит, как не снять «проклятья
смоковницы» с души больной!
          _______________

В грядущем или прошлом гений,
опережая нюх молвы,
за подражательные перлы,
вопросы, заданные первым,
вневременную вздыбив пыль,
достоин прав святой любви
от презираемой им черни,
за что не раз бывал убит!

Поэтому теперь я должен
терзаться именно за то,
что понапрасну прах тревожил,
процеживая, что не прожил,
живя невинным воровством!
Всегда сегодня, а потом,
как никогда, всё будет можно!
И жизнь проходит день за днём!

Неважно, что другие тоже
своим достоинством сочли
неподцензурную возможность
страдать безгласностью острожной,
вопить о лучших, что ушли,
но были имена важны, -
распятья в пунктах подорожной, -
тем, что в них не было нужды!


               
                10

Промеж поэзии и прозы
на скользкой линии межи
всё слишком рано, слишком поздно, –
элементарные вопросы
не удаётся разрешить:
ждём жизни и страшимся быть,
сведя духовные запросы
на том, что, в общем, нечем жить!

Куда тянулись, неизвестно,
и повторяется опять
нужда на переходе в песню,
что степень пользы, интереса.
Тут искренность заставит лгать,
а правда – честно воровать
во имя прока и прогресса
достойной жизни, так сказать!

Не ради промыслов известных
из жалости к самим себе
поэзии не время-место, –
в ней, мягко скажем, бесполезность,
а грубо говоря, запрет:
вне уровня ни слова нет,
а уровень нужды и песни,
отнюдь не воздух и не свет!

Не всякому ловчить неловко,
напротив, эффективный труд –
возможность проявить сноровку
и проложить свою дорожку,
пусть обстоятельства запрут
в себе и мире там и тут!
«К способностям без искры Божьей
неприменим духовный суд»!

Кто в высшей мере справедливость
однажды вовремя постиг?!
Что должно требовать от мира,
то от себя… несправедливо
потребовать да в тот же миг!
«Я» с основанием в других –
табличка: «требуйте долива
после отстоя пены»! Стих

на этой ниве вырос в повесть
утрат, расписок долговых,
что позже стыд, а глубже совесть
сожжёт ненужной гущей-толщей!
Куда идём, чего хотим,
как подросли, так и растим,
соразмеряя прок и пользу
и становясь себе чужим!

Чем ни вело, тем отдаляло:
хотя «разумный эгоизм»
притягивал добром и славой
с букетом выдержки державной,
любая цель теряла смысл,
а идеал и катаклизм
сходились в точке небывало,
и схлопывались даль и близь!
          _______________

Нужда, как говорят, заставит!
А без нужды… нужда была
жить исключением из правил,
то крылья ангела расправив,
то пав ничком на край стола:
о, Господи, твои дела,
сам просто не имею права
качать какие-то права!

Для прогрессивного подтекста,
соблазнам, проку вопреки,
не помня о полезных средствах,
источнике всемирных бедствий,
писать стихами не-стихи,
как искупать ничьи грехи
благонамеренным протестом,
как говорится, от руки!

Штурмуй высоты артистизма,
страстными буднями живёт
страна сплошного оптимизма,
играя, как воюя в смысле
ликует, празднует народ,
дождавшись, словно прав и льгот
признания своих солистов
на фоне мировых широт!

«Я» – это мы на самом деле,
такая гордость разопрёт,
едва не лопается тело,
от пафоса при беспределе, –
счастливчик долго не живёт
ведь не за жизнь, но на живот
воюет, привнося идеи
в общинный обезьянник мод!

О, разномастные породы:
на экзотических задах
вся география свободы,
и Бога за бороду просто
схватить, как чёрта за рога –
с собой поладить в двух мирах
в пределах жизненного срока,
что заслужить священный прах!

Превыше всяких… уваженье
на потребительский манер,
в котором жалость и презренье
другого вида и значенья,
ну, зависть-ревность, например,
если случается шедевр:
культ «как сказать» куда важнее,
и тут есть нравственный барьер!

Вся подноготная разврата,
пожалуй, от блестящих форм,
в которых гений без таланта
вскрыл, словно жилу некий клапан,
обрёл желаемый простор,
смягчая иго жёстких форм,
воспользовавшись силой слабых,
сплочённых мнимым большинством!

Пока читаешь, бредишь – видишь,
когда же надоест – живёшь,
свою предпочитая пытку
чужим бесчисленным открытьям,
где всё, что правда, то и ложь:
бери, наследуй, как не трожь, –
без ощущений и событий
сам без посредников помрёшь!

В иную крайность западая,
что там, сказать и для кого, –
допустим, извлекаешь радость
отвратной лжи, невзрачной правды!
«Никто не больше никого»!
И полный поворот кругом:
углы «великого квадрата»
съел мир раскрученным волчком!

Изменится запрос, и повод
легко сменяется другим,
бывает, противоположным,
и нет нужды возиться с прошлым,
в грядущем ставшем не таким
ужасно бедным и больным,
счастливым или грандиозным,
не вовсе если никаким!

Нужда и польза неделимы!
Не можешь, скажем, не писать,
моги не мочь, проверка стиля,
сопротивленья мощи силе!
Как ничего не может знать
тот, кто никем не может стать,
кому труды не оплатили, –
нюансы есть, чего скрывать!

Упрётся всякая идея
в сплошной товарооборот,
серьёзным занимайся делом
без помыслов о средствах цели,
свобода обусловит гнёт,
тюрьма, припомним, наш оплот,
освобождение – идея,
что за оградой отомрёт!

Могучий страх плодит ничтожеств,
способных возвести инстинкт
самозащиты в бунт всеобщий,
что обернётся, как и должно,
террором для себя самих,
как нет своих или чужих,
так уничтожен тем, чем должен
облагородить был других!

Лишая мелочной опоры,
основ лишиться самому:
нужда с тщетою та платформа,
где всяческое зло добротно
не по одёжке, так уму,
а нереальную мечту
лелеют вздорные заботы,
как безобразья – красоту!

Убийство суеверной нормы, -
а это, собственно, мораль, -
карается по всем законам!
Приплод нужды в минутных формах –
ни смерть, ни жизнь, ни рай, ни ад,
а истина и красота –
плод веры, род мечты жестоки,
живут всегда, как никогда!

Нужда, необходимость, нужность
и бесполезность. Благо. Зло.
Извечный срок и вечность чувства
природе натуральной чужды.
Привычка, как покой, комфорт,
когда не скверный анекдот,
к тому же, и любовь, и дружба…
на всё про всё цитата вот:

«Покамест благо не созрело,
зло может видеть и благой,
как счастье – злой во зле незрелом;
когда же ягодки поспеют,
то только зло увидит злой,
как видит благо лишь благой».
Свет блага в мире многомерном,
что тьму рассеивает зло!



                11

Итак, познания вкусили:
на лучших жертвах рос палач
и становился несравнимым –
живущим и непобедимым!
Глухой непроявимый плач
облагороженных задач
стал нервным смехом импульсивным –
на выходе с вещами – страсть!

Все по-отдельности получше,
но вместе – нравственный распад,
случайно всё, но всякий случай
не избежишь, как неминучий….
За ладом с проблеском – разлад,
привычка рабская – диктат!
Беспомощных беда научит,
могущих – немощи экстракт!

Чуть погодя, скажу я больше:
тот, кто ничем не мог помочь,
бессильем научить поможет
преодолеть в себе, возможно,
всё то, что надо превозмочь,
ну, а пока ещё невмочь
увидеть нечто и продолжить,
хоть воду в ступе растолочь!

Сверкал, свербил сверчок незримый
поскрёбышем пространств, широт,
но вдруг умолк: в пустотах мира
глухонемая нелюдимость,
сверхпроводимый смертный ток,
между листом и мной лишь срок,
копирка, калька или дырка,
в которой канул небосвод!

От страхов тени.  Паутина
из пыли мёртвой тишины, –
ушли кануны и почины,
смысл отошёл к первопричине
в бездонность любящей души:
как свежи были, хороши,
но вдох уже недостижимость,
а сны реальные страшны!

И запахов неуловимость,
и попадание впросак
в тех складках памятного дыма,
что изнутри-вовне и мимо
уносится, оставив знак
вопроса на семи ветрах
при восклицательном порыве,
развеявшем душевный мрак!
           ______________

Не память, не воспоминанья,
но нечто большее, чем страх
утраты мифов состоянья…
бессмертье – уровень сознанья,
не растворимого в следах,
неповторимого в веках
особого живого знанья,
не завершённого никак!

Невосполнимо сохранимо
желанье, а нетленный лист –
иного сердцевина мира,
дух сообщённости незримой,
как будто всплеском даль и близь
сошлись мгновенно, разошлись
в преображённом целом или
в сердцах и душах между лиц!

Не свёртываясь, истекает
необъяснимый запах, а
мотив желанный ускользает,
но «глыба мрамора» подтает,
как полотно задышит, факт!
Сирени крестик на губах,
крап обмирания, сиянье, –
есть впечатляющий контакт!

Во взгляде взгляд в момент слиянья –
немыслимая ветвь в слезах,
вкус и «величие страданий»,
бывает, от непониманья
букета ощущений смак:
неповторимости экстракт,
когда из мифа выпадает
забытый моментальный факт!
          _______________

Жизнь или время – ожиданье
с огромной амплитудой дня,
объём свободного дыханья
в подъёмной музыке незнанья
и щедрой ласкою маня:
есть в каждом место для меня:
пустоты эти, что желаний
первоначальная канва!

Плод понимания предсмертный
и продолжение без жертв,
всегда есть выбор, чувство меры,
но также и пространство-время
для тех, кто выйдет тотчас здесь
на уровень бессмертный – весть
живой природы несравненной
о том, что постоянно есть!
          _______________

Проклятье мне! Я говорил,
что жив эффектом благодарным
и мог бы удовлетворить
сей мир без меры кровожадный,
раз бесконечно боги жаждут
жертв правды или правоты
пока ещё не пережит
свой яд неутолимой жажды!

Проклятье вам! Немой раскат
с откатом эха ностальгии,
дотла сжигающий закат,
несущий живописно гибель!
О, Деянира, Несс… настигла
святая кара – красота
за всякий в поводе соблазн,
и это только справедливо!
          _______________

Осоловелость и дурман,
мурлыканье, бурчанье, пенье –
вот, что ответствует стихам
в «большой жратве» при усвоенье
блуждающих улыбок тени,
флюс плохо скрытого зевка,
зоб добродушия в тисках
тоски, апатии и лени…

Куда же? В мыслях над листом…
За поворотом синий сумрак,
горящим в вечности кустом –
горючий стыд и страх подспудный,
всё от неладного недуга
вернуть упущенное  в срок,
как воду обратить в вино,
в миф состоянья злую муку!
           ______________

Кому в молве на фактах лжи
несовместимой с грёзой правды,
кому бездомно надлежит
одной реальностью держаться….
Материально беспощадной
достигнуть цели – смысл убить,
но цели в средства обратить,
и это будет продолжаться!

А судьи кто, кому судить
и безнадёжно повторяться?
Душе виною не вменить
основы права государства….
Одна святая благодарность,
как бесконечно лучший вид.
Посмертно жертва изумит,
застыв в оглядке легендарной!

Как умереть?! Вот, в чём вопрос!
Распорядись бессмертным даром
предсмертным часом, без забот
отдав давно назревший плод
прозрений, долгих ожиданий
уже на выходе с вещами,
и обязательно придёт
возобновлённое желанье!
          _______________

Ни отрешённого мгновенья
между силками слов и снов,
тащусь навязанным движеньем,
пустой инерцией скольженья
не плохо и не хорошо,
что плохо или хорошо,
вписавшись в круге совершенном,
где всё уже предрешено!

И явлено без продолженья,
не выходя из тупиков,
кому нести свои сомненья,
переходящие в смятенья
стихии внутренних миров,
поступки даже в виде слов:
за каждой грёзой возвышенья –
расчёт на низменный порок!

Не ново неуменье лучше,
не ново в поисках пути
быть недоноском из могущих,
ещё рассчитывать на случай,
что может просто погубить!
Ни враг, ни бес не обольстит
личиною любви и дружбы:
идти ведь то же, что вести!

Застывшее в порыве пламя –
бросок оленя, всплеск листвы,
игра светил мгновенной ткани,
идеи, истины и тайны
неповторимо повторим
и в тех, кого приговорим,
уничтожаясь много раньше,
когда, не ведая, творим!

Всё бытие – исчезновенье….
И в восхождении, увы,
как в оползании явленья
в пути одном и том же, веря,
что под опекой высших сил
делам бессмертным послужил
загадкой вечного мгновенья
и просто умер, ибо жил!

                1973-1983