Дом у озера в дюнах

Впервые опубликовано в журнале "Балтика" №1, 2014 г.

Это был первый солнечный день. Дождь лил так долго, что казалось, он никогда не пройдет. Но вдруг небо расчистилось.
Оставив сумки в комнате, Иван и Марьяна вышли на крыльцо. Старый немецкий дом с чердаком под крутой черепичной крышей был окружен маленьким садом. Серые стены дома с проплешинами, багровая черепица с прозеленью от сырости, белые оконные рамы. Ставни с окон давно поснимали, от них остались только ржавые напоминания – петли в кирпичной стене. До войны здесь жила рыбацкая семья. А после – переселенцы из разоренной Брянщины. В наше время их потомки съехали жить в город, где были работа и хорошие школы, а дом стали сдавать туристам, приезжающим отдыхать на Куршскую косу. Так рассказывала хозяйка.
Осмотревшись, Иван и Марьяна вернулись в дом разбирать привезенные вещи. В просторной комнате чисто прибрано. На окнах белые кружевные занавески. У стены стоит круглый стол. Небольшая печка в комнате выложена по-старинному изразцами расписанными колокольчиками. По одну сторону печки поместилась широкая кровать, а с другой – платяной шкаф. В начале осени печь топили только на ночь, чтобы прогнать сырость. Тогда в печном теле начинало потрескивать, гудеть и посвистывать. Вскоре тепло распространялось на весь дом. С пробудившейся печкой становилось уютно. Только подбрасывай в ее железный зев побольше дров. Дом, словно бы оживал, начинал дымить в трубу, распахивались его глаза-окна, и весь он наполнялся тихими звуками. Теперь, когда в доме поселилась молодая пара, он снова очнулся, повеселел и посветлел. Он очень обрадовался своим новым постояльцам.
– Мы одни здесь посреди песков и воды, – сказала Марьяна, вынимая вещи из сумки, чтобы развесить их в шкафу.
– Это твоя идея, – ответил Иван, складывая возле печки приготовленную на вечер охапку дров, приятно пахнущую хвойной смолой.
– Только ты и я в этих дюнах.
– Это будет наш мир.
Иван, двадцати двух лет, был высокий, худощавый и широкоплечий. Марьяна была на год моложе, стройная, бронзовая от загара, с черными вьющимися волосами. На русский манер он звал ее Машей. В его бледном лице отражались все ласковые чувства к ней. Ему нравились ее темные искрящиеся глаза, ее шелковистые волосы, которые она обычно подвязывала сзади васильковой ленточкой, ее глубокий приятный голос с южным акцентом.
Последующие дни, что они проводили в дюнах, были солнечными, а как стемнеет, так уже задувало холодом, и за ночь земля остывала. С рассветом над озером поднимался туман и вскоре заполнял собою окрестности. Утром все травы покрывались росой. Ходить было мокро. Солнце, поднимаясь над заливом, играло блестками на траве, паутинах, дорожке, пока они не подсыхали. Начало нового дня утки в тростниках встречали громким кряканьем.
В соседнем бору за дюной повылезало много грибов. Заметив это, Иван звал Марьяну их собирать. После завтрака они выходили из дому и шагали друг за другом по брусчатке, потом сворачивали на тропинку за дюной и углублялись в лес. Среди деревьев сквозили солнечные лучи. Прохладный воздух был пряным от хвои. Тут и там среди травы, мха и кустиков черники высовывались разноцветные шляпки. Обычно Ивану везло, он скоро набирал большую корзину. Марьяна же в грибах не разбиралась. Она бродила по лесу с полупустой кошелкой из-под рыночной клубники, в которой перекатывались из угла в угол лишь несколько скромных сыроежек.
Кора сосен розовела в боковом солнечном свете. Жарко сияли открытые небу лужайки. Марьяна ступала по мягкой земле, слушала свист синиц и улыбалась белым бабочкам, которые порхали вокруг нее, когда она вся светилась на солнце. Над лесом высоко в небе летели стаи птиц. Они покинули свои северные луга, леса, болота и теперь звали к теплу. Марьяна думала, как хорошо иметь крылья, ведь так легко путешествовать, куда только вздумается. Улететь бы с Ваней далеко-далеко, где никто не станет искать, и раствориться там в неизвестности. Она мысленно унеслась в какие-то далекие страны. И эти страны рисовались в ее воображении необыкновенными, сказочными. Как вдруг мирную лесную благодать в клочья разорвал запевший телефон. Марьяна вздрогнула, торопливо достала его из кармана ветровки, с негодованием поглядела на экран и, нажав кнопку, заговорила, отчаянно сдерживая свое волнение. Нельзя и представить себе чего-нибудь более чуждого, чем этот внезапный звук телефона, отменивший вдруг разом красоту, покой и тишину окружающего леса.
Иван тем временем аккуратно срезал с пня стайку опят. Он слышал пение телефона, но так был увлечен своей находкой, что не придал тому значения. Пень был наполовину трухлявый. Опята, от мала до велика, повылезали на нем, как будто из любопытства, желая узнать, что вокруг делается.
Вскоре к нему подошла Марьяна и, заглядывая в его корзину, сказала:
– Какой ты удачливый! Столько грибов нашел! А я вот совсем не умею их собирать. – Показала Ивану кошелку. – Я их в траве не вижу.
– Они умеют прятаться, – согласился Иван. – Главное, знать, где искать. Иначе обязательно проглядишь.
– Боюсь, я только мешаю тебе. Хожу здесь попусту. Давлю, наверное, грибы.
– Ничего, сварим из них пюре.
– А как хорошо в лесу! Светло, тепло, пахнет осенью. Мне так хорошо здесь с тобой.
Иван со щелчком сложил ножик, сунул его в карман и посмотрел в свою корзину.
– Наверное, хватит на сегодня.
– Пойдем уже.
– Приготовишь их с картошкой?
– Еще на суп останется.
– А белые грибы повесим на нитке сушиться.
Марьяна прижалась к нему, старательно пряча свои расстроенные чувства: ей не хотелось, чтобы Иван знал о телефонном разговоре. А он обнял ее, поцеловал в губы и сам спросил:
– Это снова они?
Марьяна задумалась на мгновение и неохотно ответила:
– Да.
Солнце начало уже припекать. Они зашагали по тропинке к дому. Было тихо вокруг, и обоим казалось, что здесь кроме них больше никого нет. Никого, кроме Машенькиного телефона, который, слава Богу, уже отзвонился. А значит, сегодня никто больше не станет мешать.
Старый телевизор стоял на кухонном столе. Пока они перебирали грибы, чистили их и бросали в большую кастрюлю с водой, по новостям передавали репортаж о Парижских погромах на почве национальной розни. Темные улицы, горящие машины, отблески пламени в осколках стекла и витрин, куда-то бегущие люди в платках на лице, плотные ряды полицейских в шлемах, со щитами, дубинками – разразился большой переполох.
– Зачем они так? – с негодованием спрашивала Марьяна.
– Выключи, – попросил Иван.
Она послушно поднялась и щелкнула кнопкой под экраном.
– Чего они хотят? – удивлялась она.
– Это все зависть, – ответил он. – Им хочется прав коренных парижан. А убийство темнокожего подростка – оправдание этих погромов.
– А мы с тобой здесь будем жить тихо, мирно и счастливо.
– Так и будет.
Иван, закончив чистить последнюю лисичку, сунул ее в кастрюлю, затем сменил в ней воду и поставил на газовую плиту.
На другой день снова было солнечно. Они направились к озеру с удочкой и ведром. Зашли на помост и сели на краю, опустив ноги в воду. Вокруг рос высокий тростник. Его золотистые стебли перешептывались и вздыхали от ветра. Ребристое зеркало воды местами густо покрывал зеленый ковер из ряски. Летом здесь гнездилась пара уток, еще вчера их семья бороздила водную гладь в поисках корма, а теперь они куда-то переселились. Иван держал удочку и следил за поплавком, рассчитывая наловить плотвиц и окуньков. Марьяна пристроилась у него под боком и все глядела на летящих в небе птиц.
– Наши утки тоже улетели, – задумчиво проговорила она. – Даже печально как-то.
– Они вернутся, – промолвил он.
– Вернутся, – повторила она. – А мы с тобой уедим навсегда.
– Ну, может, еще вернемся потом.
– Спустя много лет. Когда станем совсем уже старыми. Ты будешь седой дед, а я – крашеной старухой.
– Так нескоро?
– Ну хорошо, ты можешь хоть каждый год приезжать, если так хочется.
– А ты нет?
– Вряд ли. Не хочу. Сыта.
Иван глянул на Марьяну и улыбнулся.
– Сюда будем приезжать, – сказал он.
– Ну, разве что сюда, – подумав, ответила она.
Вдруг как будто бы клюнуло. Иван дернул и, вращая катушку, вытянул лесу из воды. На ее конце болтался пустой крючок.
– Сорвалась, – вздохнула Марьяна, открыла пластиковую коробочку, в которой кривлялись черви, и подала одного Ивану.
Он взял его, наживил на крючок и забросил его подальше от берега.
– Они снова звонили, – вдруг промолвила Марьяна.
– Что на этот раз? – спросил он.
– Заволновались. Спрашивали, почему долго не брала телефон? А я мылась, не слышала. Пришлось потом перезвонить. Все им надо знать.
– Каждая минута под прицелом.
– Не рви мне сердце.
– Прости.
– Мне надоело врать.
– Потерпи еще немного.
– Я постараюсь, – поникшим голосом сказала она. – Думают, я в Клайпеде на студенческом слете. Говорю, а сама боюсь, как бы голосом себя не выдать.
– Если узнают – прибьют, – сказал он.
– Этому не бывать. Постараюсь звонки не пропускать. Или буду сама звонить на опережение.
– Все будет хорошо.
– Ой, смотри, дергает! Рыба! Тащи ее! Ну же!
Поплавок резко исчез под водой, снова появился, заходил. Леса упруго натянулась. Иван приподнял удочку и стал наматывать лесу. Вскоре в воздухе заблестел полосатый окунь. Марьяна поднялась, поймала его, сама сняла с крючка и сунула в ведерко с водой.
Пока рыба ловится, Марьяна отправилась на соседнюю лужайку, где было много цветов. Наверное, земля цветет для того, чтобы показать свою любовь ко всем, кто на ней живет. Там Марьяна нарвала ромашек, одуванчиков и клевера большую охапку. Потом села на круглый камень и сплела из них два венка. Ей очень хотелось, чтобы они с Ваней носили на голове эти венки.
– Это твой, – сказала Марьяна, вернувшись, и возложила венок на голову Ивана.
Обернувшись, он поглядел на ее сияющее в венке лицо.
– Нравится? – спросила она.
– Очень. Тебе идет, – ответил он.
Марьяна села рядом с Иваном.
– А денег у нас мало, – вдруг вспомнила она. – Что если они кончатся?.. Впрочем, не беда, протянем тут на рыбе, грибах, яблоках и все это будем запивать чаем из листьев смородины. Так можно жить сколько угодно.
– Значит, не пропадем, – ответил он. – Но потом я вернусь на стройку.
– Жаль, что так вышло, – промолвила она после продолжительного молчания. – Вот сбежала с тобой. Но я ни о чем не жалею. Потому что ты дороже мне всяких правил.
– Мы здесь, значит, и все правила здешние, – рассудил Иван.
Где-то рядом деловито забубнил шмель, предупреждая о наступлении холодов, он очень торопился приготовиться к зиме и потому облетал последние цветы. По воздуху тянулись серебристые нити – это разлетались по окрестностям юные крестовики. Тяжело вздохнул морской ветер и зашелестел, раскачивая тростники.
– На вечер мы рыбой обеспечены, – сказала Марьяна, заглядывая в ведро. – Сварим суп. И еще останется пожарить.
– Побудем тут еще немного? – спросил Иван.
Она кивнула, прижалась к нему крепче и обняла за шею.
Ночь в дюнах тиха. Слышен был только шорох деревьев, пение сверчка под окном и потрескивание догорающих поленьев в печи – звуки, создающие покой и умиротворение тем, кому никак не спится.
– Страшно мне, – вдруг заговорила Марьяна, когда они лежали в постели, окутанные кромешной тьмой.
– Чего тебе страшно? – сонно прошептал Иван.
– За нас с тобой страшно, – промолвила она. – Преступница я.
– Глупости, – возразил он. – Забудь. Еще все переменится.
– Это трудно забыть, когда ежедневно звонит телефон.
– Они никогда не узнают. Здесь нас никто не найдет. Успокойся.
– Не заподозрили бы чего.
– Для этого нет никакого повода, – он повернулся и поцеловал ее в щеку, нос, губы.
– Как хорошо нам с тобой, Ванечка, – прошептала она, прижимаясь к его груди. – Какое это счастье. Никто не поймет...
Утром Иван снова торопился в лес за грибами. Наскоро умылся, налив подогретую воду в таз, затем поставил на плиту чайник, после этого причесался и некоторое время разглядывал себя в зеркале. Над губой темнели усы. Светлые волоски виднелись на щеках, подбородке. Иван редко брился, хотя Марьяна купила ему набор для мужчин в подарок. Погладив себя по щекам, он решил, что бритва пока еще подождет. Потом, когда в кухню вошла полусонная растрепанная Марьяна, он снова набрал в кувшин теплой воды и стал поливать ей на руки над тазом, чтобы она могла умыться. Струйки скатывались с ее лица, бежали по шее, плечам, низвергались с сосков серебряными нитями. «Как хорошо, что мы здесь, – думал Иван. – Но как долго мы тут пробудем? Хотелось бы продлить. Уверен, она думает также». Они познакомились немногим больше года назад в кафе «Причал», где он играл с друзьями в бильярд, а она с однокурсниками отмечала свой день рождения. Он пытался найти причину, за что все-таки любит ее, но не находил ничего определенного. Все в ней нравилось: как она говорит, как смотрит, как улыбается и то, как увлечена им – самым обыкновенным парнем. Мысли о возможной разлуке были мучительны. И Ваня мужественно гнал их прочь.
– Мы снова пойдем по грибы? – спросила она, снимая с его плеча полотенце.
– Соберем их на ужин, – ответил он и понес таз во двор, чтобы вылить воду.
Наскоро позавтракав яичницей с хлебом и маслом, они вышли из дома.
В солнечном сосновом бору после ночного дождя все вокруг сверкало. Тепло пахло смолой. С моря дул свежий ветерок. В деревьях все что-то выстукивал дятел. Под ногами хрустели хвоинки, и было приятно ступать, когда мягкая почва при каждом шаге пружинила. На этот раз грибов было мало. Удалось собрать только горсть лисичек, несколько свинушек и боровиков. Тогда Марьяна предложила выйти из леса и подняться на соседнюю дюну, поросшую реденькой травой, кустами и кривыми деревцами.
С высоты дюны открылся залив. Иван и Марьяна сели на гребне возле выбеленной, похожей на кость, коряги и стали смотреть на окрестности. Залив искрился в солнечных лучах. Маленькие волны с шелестом лизали узенький песчаный пляж. Если хорошенько присмотреться, то можно было различить вдали серую полосу деревьев на противоположном берегу. А здесь, на косе, только высокие дюны. Справа виднелись крыши соседнего поселка, с другой стороны – лес, за лесом – серое море. Только приютившего их дома отсюда не видно. Место, где он есть, угадывалось по мерцающему внизу озеру.
– Здесь очень красиво, – сказала Марьяна.
– И безлюдно, – добавил Иван.
– Почему я раньше сюда не приезжала? Хотя много слышала о косе. Да не было случая приехать.
Они сидели, прижавшись друг к другу, слушали гул ветра и провожали взглядом стаи птиц, летящих под рыхлыми облаками в южные страны.
На другой день Марьяна, сидя у окна, дожидалась Ивана из поселка, куда он отправился за продуктами. Пока его не было, она уже сходила за яблоками в сад, чтобы набрать их и запечь с сахаром и корицей – как любил Иван. Но вот уже готовы яблоки, а его все нет и нет. Марьяна стала беспокоиться.
В магазин они вдвоем не ходили. Остерегались. «Нам лучше не показываться там вместе», – говорил Иван, и Марьяна соглашалась.
Из окна была видна рябина, что росла у калитки, она вся усыпана яркими гроздями плодов, а листья уже начали краснеть. И все вокруг: трава на склоне дюны, кусты снежноягодника, чертополох с белыми мохнатыми шапочками на головках, вьюнки, облепившие забор, все то, что еще совсем недавно зеленело начало увядать. Перед окном замаячила оса, точно почуяла сладкий дух печеных яблок, но никак не могла проникнуть в комнату. Она стукалась головой о стекло, улетала в поисках другой лазейки, но вскоре возвращалась. И от того, что незримое препятствие невозможно преодолеть, она очень сердилось. Открытая форточка была затянута мелкой сеткой от комаров. Желание осы проникнуть в дом было так велико, что Марьяна опасалась, как бы эта зверюга и в самом деле не залетела... Ну где же Иван?.. Потом откуда-то взялись вороны и вдруг начали орать как-то тревожно, с надрывом, со злобой. И Марьяне теперь хотелось выбежать во двор и прогнать этих коварных птиц прочь, чтобы не кликали тут беду, но никак не могла она решиться оставить окно, словно боялась пропустить возвращения Вани.
Наконец он появился на дорожке, и Марьяна встрепенулась. Она глядела на него во все глаза. Убедилась, что с ним все хорошо, и тогда почувствовала на душе облегчение. Заметив Машеньку в окне, Иван кивнул ей, и она в ответ помахала рукой. Вслед за этим она исчезла за стеклом, только занавески заколыхались, и в следующую минуту появилась на пороге. Бросилась Ванечке на шею. Так и встал он со своими пакетами в руках, пока она обнимала и целовала его.
– Как долго тебя не было, – шептала Марьяна взволнованно. – А они снова звонили. Мне уже показалось, они там все-таки чего-то подозревают.
Иван заметил, как она встревожена, как дрожит вся.
– Успокойся, – тихо проговорил он.
– Подозревают.
– Пусть думают, что хотят.
– Наверное, были в университете.
– Ну и что?
– Там и узнали.
– Пойдем в дом.
Она отпустила его, отворила дверь и последовала за ним в кухню.
– Мы играем с судьбой, – промолвила она сама себе. – У нас слово старшего – закон. А я нарушаю его.
Иван подошел к столу и поставил на него пакеты.
На кухне Марьяна уже не отходила от него ни на шаг. Поливала ему на руки над тазом, потом подала полотенце и вдруг обняла крепко. Затем они вместе разбирали покупки. Марьяна все поглядывала на спокойное Ванино лицо, словно искала ответ на какой-то важный вопрос. Потом она выдвинула из духовки противень и стала выкладывать остывшие яблоки на блюдо.
– Возьми. Они сочные, как ты любишь, – подала ему яблоко.
– Спасибо, – сказал он. – Очень люблю.
– А приедем сюда на Рождественские каникулы, хочешь?
– Отличная идея, – ответил он, взял чайную ложечку, сел за стол и принялся за яблоко.
– Надо будет предупредить хозяйку, чтобы никому дом не сдавала, – продолжила она, с удовольствием глядя, как Ваня ест.
– Наверное, здесь самое уютное место в наших краях.
– Это мне подруга посоветовала. В прошлом году они тут отдыхали. Целый месяц. Летом.
– Подруга?
– Ну да, – Марьяна пододвинула блюдо с печеными яблоками поближе к Ивану, – мы учимся вместе, она… – тут она запнулась, в страшном смущении задумалась и виновато поглядела на Ивана.
– Что-то не так? – спросил он, поймав ее встревоженный взгляд.
– Так, ничего, все в порядке, – тихо промолвила она.
После ужина они вышли в залитый солнечным теплом сад. Рябиновое солнце скатывалось по хребту серой дюны. На другой стороне розовела вершина соседнего песчаного холма. На ней засверкала золотом юная березка. Когда солнце спряталось, все побледнело вокруг, похолодало, и в листьях зашелестел ветер.
Они сидели на скамейке возле крыльца и вспоминали:
– Когда я была маленькая, в нашем ауле выпекали лепешки с козьим сыром. Я так хорошо помню их вкус! В следующий раз попробую приготовить такие же для тебя.
– Из детства я помню ломоть батона с маслом и сахаром.
Потом Марьяна встала, взяла Ивана за руку и потянула за собой:
– Холодно. Пойдем в дом.
И они поспешили со двора, покорные своим чувствам, окутанные уже прохладными сумерками гаснущего дня.
На крыльце Иван подхватил Машеньку на руки и понес ее в комнату на кровать.
– Я люблю одного тебя, – прошептала она.
– Ты ведь никогда его не любила, – ответил он.
– Никогда.
– Значит, в этом мире только ты и я.
Они не слышали, как за окном прошуршала по брусчатке машина, как в дом кто-то вошел, как распахнулась дверь в комнату.
Старший и младший братья Марьяны, их приятель, ругаясь и выкрикивая: «Мы ведь предупреждали!», кинулись на Ивана. Опомнившись, он изловчился ударить одного из них в лицо, разбив тому губу, но тут же был скручен. Тогда парень с разбитой губой ударил Ивана в живот. Младший брат удерживал кричащую, отбивающуюся, рыдающую сестру, предупреждая ее пинки, удары кулаками и попытки вырваться.
– Оставьте его! – кричала она сквозь слезы. – Умоляю вас, оставьте! Не трогайте нас! Убирайтесь к черту!
Но Ивана повалили на пол. В руках старшего брата ярко блеснула заточка.
Упирающуюся Марьяну братья потащили из дома. Увидав на Ванечке кровь, она горестно простонала:
– Убийцы.
Но ее не слушали.
– Я все равно его люблю! – кричала она, что было сил. – Я буду с ним! Подонки! Ненавижу вас!..
Братья затолкали сестру в машину. «Суженый», как оба называли своего приятеля, сел за руль. Машина резко тронулась, дала задний ход, и вскоре свет ее фар, полоснув сгущающиеся сумерки, пропал из виду среди дюн.
Марьяна отыскала Ивана в городской больнице. В тот страшный вечер она позвонила хозяйке дома. Просила Ивану помочь. И вот он теперь в палате. Состояние его было тяжелым и внушало врачам опасения. Марьяна так и чувствовала, что ее Ванечка совсем плох, неужели и впрямь не выкарабкается. Она ужаснулась, увидав его: лицо бледное как лед, узкие полосочки заплывших глаз, полупрозрачная кислородная маска. Перебинтованный, неподвижный, едва живой вытянулся он на больничной койке. Марьяна кинулась к нему со слезами, моля его бороться. Она знала, что жизнь Вани зависит теперь не только от волшебных рук врачей, но также от доброй суммы денег.
– Вашему другу требуется серьезная операция, – объяснял главный врач. – Мы сделали все, что было в наших силах. Но этого мало.
– Сколько еще требуется? – спросила Марьяна в отчаянии.
Врач задумался, взял, лежавшие на столе бумаги, просмотрел их и ответил.
– Сколько? – едва сдерживая слезы, переспросила она и достала из сумочки бумажный платок, чтобы промокнуть глаза.
Врач хмуро повторил, а потом добавил:
– Понимаете, это единственный шанс.
– У меня столько нет, – произнесла она. – Даже если работать буду сутками много лет.
– Операция нужна сейчас.
– Помогите.
– У него есть родственники?
– Он детдомовский, я не знаю, может быть есть. Где мне искать? Я ничего о них не слышала.
– Время уходит, – с досадой покачал головой врач.
– Но что же мне делать? – простонала Марьяна.
И тогда врач, глянув в ее полное решимости лицо, ответил:
– Есть один способ.
– Скажите, я все сделаю, – загорелась она. – Я должна его спасти. На все пойду. Только скажите.
Выйдя от врача, Марьяна торопилась, спешила, не глядя, что происходит вокруг. Полы наспех накинутого на плечи халата развевались позади нее. Медсестры, врачи, пациенты расступались, давая ей дорогу. Всеми мыслями устремилась она к главной цели своей, и все будто бы понимали ее горе, провожая взглядом сочувствия. И Марьяне казалось, никогда прежде она не ощущала в себе такого стремления, такой смелости духа, какой восстал в ней теперь. «Только бы успеть, – твердила она решительно, – как важно все успеть».
Скрыть свой поступок от родных Марьяна не сумела. Узнав, братья обвинили ее в чудовищной глупости, «суженый» с досады куда-то пропал, с тех пор его больше не видели, а родители, не желая огласки, строго потребовали оставить сестру в покое. После тех страшных дней, Марьяна больше не жила с ними, а снимала комнату.
Весной они с Иваном вернулись в дом у озера. «Ничего, – говорила она, – живут ведь люди с одной почкой, и мы будем жить вместе долго и счастливо».
Когда потеплело, они каждое утро после завтрака отправлялись гулять по берегу залива. Брали с собой бутерброды и чай в термосе. Потом долго сидели на дюне и наблюдали в небе летящих с зимовки птиц.
– Посмотри, утки вернулись, – весело сказала Марьяна, показывая рукой на пару крякв возле камышей на озере. – У них снова будут птенцы.
Иван, улыбнувшись, кивнул ей в ответ.
Утки плавали по блестящей водной глади, окунались с головой и осматривали свои тростниковые владения, потрепанные зимними ветрами.