Бобрики - о жизни и любви

Тук-тук-тук, тук-тук-тук  – мерно выстукивают колёса пассажирского поезда. Едем уже часа два, и ни одной остановки. Со своей случайной попутчицей изредка перебрасываемся фразами о приметах наступившей весны. Наконец на одной из маленьких станций, затерявшихся среди лесных просторов, поезд остановился. Немногочисленные пассажиры поспешили к вагонам.

 На платформе, напротив нашего окна, появилась девочка лет четырнадцати с лукошком, в котором красовались букетики первых весенних цветов. Валентина (так звали мою спутницу), женщина лет пятидесяти очень приятной наружности, торопливо застучала по стеклу, привлекая внимание обладательницы цветов, и тут же выбежала из вагона. Когда поезд тронулся, моя соседка со счастливой улыбкой стояла в проёме открытого купе с двумя лилово-синими букетиками.

Цветы, поставленные в стакан с водой, сразу оживили наше купе.
– Сон-трава, – сказала я, показывая свою осведомлённость в ботанике.
– А у нас, там, где я родилась, называют эту травку любовно: бобрики. – Валентина ласково погладила узкие  рассеченные листочки, похожие на волосики. – Шубка у растения впрямь, как у бобра – мягкая, серебристая. В ней цветок от заморозков весенних прячется.
– Да-а, – протянула я восхищённо, заглянув в глаза своей соседке. – Мне кажется, эта ваша любовь к бобрикам неспроста. Наверняка, кроется какая-то история.
– Особой истории нет, но при встрече с этим чудом природы вспоминаю эпизоды своей жизни.
– Валентина, расскажите, – умоляюще произнесла я.
– Путь наш долгий. Почему бы и не рассказать, – запросто ответила соседка.

«Мои родители жили в деревне. Я была первым ребёнком в семье. Через два года родился мой брат. Подрастая, я чувствовала не совсем одинаковое отношение к нам со стороны родителей. Это потом, лет в четырнадцать, я узнала от бабушки, что когда-то на наш род было наложено проклятие, и с тех пор, вот уже в третьем поколении, дети мужского пола редко выживали. Поэтому было такое трепетное отношение со стороны взрослых к моему брату. А тогда я, семилетняя девочка, ревновала, страдала и втихомолку плакала.
– Ты чего ревёшь? – спросил меня однажды Базулин Валерка, когда мы возвращались из школы. – Портфель тяжёлый? Давай понесу.
– Да, нет. Портфель мой лёгкий, а жизнь тяжёлая, – горько ответила я и ещё сильнее разрыдалась.
– Это ж как? – удивился Валерка, округлив глаза.
– Вот сейчас приду домой и увижу, как носятся вокруг Женечки: «Женечка, вымой ручки, Женечка, покушай, Женечка – то, Женечка – это».  А обо мне никто и не вспомнит. Хоть ты и старше меня на целый год, а не понимаешь: не любят они меня.

На переменках Валерка часто дёргал меня за косички, а теперь ему стало очень меня жалко, и он с готовностью предложил:
– Давай, я тебя буду любить.
– Люби, – разрешила я великодушно и вытерла кулачком слёзы.
–    Я тебе сейчас чудо покажу, – обрадовавшись тому, что я успокоилась, сказал мой приятель. 
Взяв меня за руку, потащил к трём соснам, стоявшим поодаль от дороги.
–    Смотри, – сказал он шёпотом, указывая на проталины между деревьями.
Греясь на солнышке, будто стесняясь своей красоты, стояли бобрики… Осторожно, боясь ненароком повредить, Валерка сорвал несколько нежных синих цветочков, обрамлённых серебристыми пушистыми листочками, и подал их мне. Это были первые в моей жизни цветы, подаренные мальчиком».
Валентина замолчала, задумавшись. А я, беспокоясь о том, что рассказ на этом закончится, поспешила прервать её молчание:
– Валентина, мне кажется, что было продолжение.
– Конечно, всё как в жизни.
Она взяла в руки цветы, окунула в них  лицо и через минуту продолжила.
 
«Шли годы. Каждую весну я с Валеркой бегала смотреть, как расцветают бобрики. Мы взрослели, и к концу восьмого класса меня стали называть, а кто-то и дразнить «Базулиной невестой». Это меня не волновало, так как в деревне всем рано или поздно даёт народ определённое прозвище.
 
В девятом классе я почувствовала к себе особое внимание со стороны мальчиков-старшеклассников: они наперебой приглашали меня танцевать на школьных вечерах; моя подружка-одноклассница Таня Киселёва подслушала однажды, как мальчишки спорили между собой, кто из девочек самая красивая – я или Женя Иванова. В конце концов решили, что всё-таки я. Не участвовал в этом споре только Валерка. Он молча слушал, опустив глаза.

В том же девятом классе, в начале марта,  я сильно заболела бронхитом и воспалением лёгких. Целый месяц лечили меня в местной больнице, но не вылечили, направили в область. Болезнь и там не отступала. Бабушка запаниковала: «Навет на девку пущен! Видная, красивая, умная, в тень превратилась! –  Нина, доченька, отпроси ты её на выходные из больницы, поезжай к Моргуше, за двое суток обернётесь».

Бабушка Моргуша, удивительно добрая и ласковая старушка, усадила меня под образами и целый вечер читала надо мной молитвы, окропляла святой водой, опять молилась. А я смотрела на неё и удивлялась тому свету и заботе, которые исходили от неё. Наконец мне стало теплее, прошёл озноб, меня клонило ко сну... Бабушка велела залезть на тёплую печь и спать до утра.
 
А утром мне показалось, что кусок льда, долго сидевший во мне, растаял, что никакой хвори у меня будто и не было. Расставаясь, Моргуша дала матери бутылочку с водой, а мне сказала:
– Ты уже почти взрослая. Женихи, небось, одолевают? – Она посмотрела прямо мне в глаза. Я смутилась. – Так ты, Валюша, смотри в оба: два у тебя будет жениха-то. Прогадаешь – рано останешься вдовой, долго будешь воз свой тянуть одна.

В больницу мы вернулись с мамой к обеду, а там меня ждал сюрприз: Валерка с букетом бобриков…
К концу подходили в школе выпускные экзамены. Со своим школьным другом мы почти не виделись: так только случайно встретившись, могли обмолвиться несколькими словами. Знала, что он очень серьёзно готовился к поступлению в институт. На выпускном вечере он пригласил меня танцевать медленный танец. Мы не проронили ни слова, мой школьный друг молча печально смотрел на меня большими карими глазами.

Валера поступил в технологический институт, жил в городе в общежитии, в деревню приезжал редко, мы почти не виделись. Я  училась в десятом классе и тоже собиралась поступать в вуз.
 
Весной Валера уходил в армию. Его родители устроили по этому поводу торжество, на которое пригласила и меня. И опять никакого намёка на любовь, лишь один единственный, ничего не обещающий танец, да фраза о том, что все бобрики в лесу, которые расцветут этой весной, мои.

Я успешно заканчивала школу. Перед выпускными экзаменами мы со своими одноклассницами решили пойти на дискотеку в клуб. Вот тут и появился он – Володя. Высокий, светловолосый, голубоглазый, разговорчивый и смелый.
Жил он в посёлке городского типа в двадцати километрах от нашей деревни. Это был уже взрослый самостоятельный человек: на шесть лет старше меня, отслужил в армии; окончив строительный техникум, работал мастером на стройке.
 
Поступив в финансово-экономический институт в областном центре, я все выходные старалась быть дома: отец к этому времени заболел; привозила ему то лекарства, то просто требовалась моя помощь по дому. А Володя тут как тут. Мне нравилась его внешность, его самостоятельность, его взрослость и настойчивость. Я влюбилась. Его ухаживаний не отвергала: в любую погоду он был у меня; даже тогда, когда убирали во время разлива мост через реку, он переправлялся на баркасе. Так продружили мы с ним полтора года.

Наступил декабрь. Наша деревня выглядела сказочным царством, затерявшимся среди сугробов, таинственного леса, одетого в дорогие белоснежные меха, среди укатанных деревенскими санями дорог. По одной из них, держась за руки, мы с Володей гуляли, наслаждаясь красотой звёздного зимнего неба, где царствовал серебристый месяц. Столбики сизого дыма, поднимающегося из труб заснеженных домов, будто, соревнуясь друг с другом, какой из них выше поднимется, таяли в поднебесье.
– Чудная картина, – сказал зачарованно Володя, обнимая меня за плечи. – Уверен, именно такую ночь подсмотрел великий классик Гоголь, когда писал свою знаменитую повесть.
– А я помню, как в такую чудную ночь, когда мы были в шестом классе, со своей школьной самодеятельностью на лошадях, запряжённых в сани, под звон колокольчиков мчались в ваш посёлок показывать свои таланты. Тогда мы все думали, что никогда не покинем свой совхоз и свою деревню.
– Так вот, оказывается, когда я тебя заприметил! А то мучаюсь столько времени, не мог вспомнить! – расхохотался Володя, согревая своим дыханием мои руки и нежно целуя каждый пальчик. –  В эту волшебную ночь ты не имеешь права мне отказать…
– В чём?
– Давай поженимся: ведь мы же любим друг друга.
– Любим, – согласилась я…

Узнав о нашем решении, мать была категорически против.
– Володя, ты пойми правильно: по возрасту, тебе уже конечно пора заводить семью. Но Валентина всего лишь на втором курсе института. Что, бросать учёбу?
– Зачем бросать? – настаивал мой жених. – С нового учебного года она перейдёт на заочное отделение. А пока пусть учится, как и училась. Жить будем у нас: ей проще из посёлка ездить на занятия в институт.
– Да у вас же в доме и так полно народу: и родители, и старший брат, жена которого на сносях, и сестра с мужем.
– В тесноте, да не в обиде. Да и ненадолго это. Скоро у меня будет своя кооперативная двухкомнатная квартира. Дом уже строится.
– Ох, не знаю. Ну подождали бы эту квартиру… Что ты, отец, молчишь? – обратилась мать к лежавшему на диване больному отцу.
Отец, видимо, уже понимавший, что дни его сочтены, молча слушал диалог, изредка открывая глаза, поглядывал то на меня, то на Володю…Наконец он вздохнул и тихим голосом произнёс:
– Вспомни, Нина, с чего и как мы начинали. Отдай дочку замуж, пока я жив – потом будет не до этого. А вас, дети, прошу: не ошибитесь…
В деревне, узнав о моём решении выйти замуж, начали судачить, да кто во что горазд. «При больном отце! Куда несёт её нелёгкая! В ту семью?! Разобралась бы!  Видно, подпёрло – деваться некуда!»
В ближайший выходной, как только я приехала из института домой, прибежала ко мне Наташа, младшая сестра моего школьного приятеля. Она вызвала меня на улицу, где поджидала мать Валеры.
– Ты что, всерьёз решила выйти замуж? Да ещё в пост? А как же мой сын? – не сдерживая волнения, заговорила Тамара Сергеевна.
– Но ведь это была просто детская дружба, – удивившись, ответила я. – Никакого намёка на любовь никогда и не было.
– Зато сейчас я разговариваю с тобой по его просьбе. Молоды вы ещё. По весне придёт Валера из армии, вы и договоритесь, всё решите между собой. Не спеши.
Я ничего не ответила Тамаре Сергеевне. «Детство закончилось… Бирюк и молчун этот Валерка», – подумала я и никак не могла представить его на месте моего говорливого Володи…

Дом, где мы стали жить с Володей, был большой, места хватало всем. Особых неудобств в таком «общежитии» я не чувствовала: рано уезжала на занятия в институт, в выходные дни мы с мужем торопились в мой родительский дом, да и любовь нас грела. Если и было что не так – не замечалось.

В один из моих приездов к родителям, в начале мая, будто невзначай зашла ко мне Наташа.
– Валера письмо прислал. В конце мая вернётся со службы. Просил меня поздравить тебя с наступающими Майскими праздниками, – сказала Наташа, протягивая мне букетик мохнатых синих бобриков.
Мне стало не по себе.
– За память спасибо ему. Его дорога в противоположную сторону: вернётся из армии – продолжит учёбу в институте. У него большие перспективы. Желаю ему огромного счастья. Я же выбрала свой путь – это семейная жизнь с любимым человеком. О наших с Валерой бобриках буду помнить всегда, но это теперь… осталось в детстве…

В конце мая мы похоронили отца. Тяжесть утраты близкого мне человека я заглушала бесконечной домашней работой в большой семье: стирка, уборка, заготовка дров, подсобное хозяйство, часто нянчила беспокойного ребёнка золовки. Я и сама уже ждала рождения первенца. Свекровь была очень довольна приобретением в моём лице такой домработницы.
 
Всё бы ничего, но…бичом этой семьи оказался самогон. Он подносился на завтрак, на обед, на ужин; любое торжество, ни одно серьёзное дело не обходилось без этого зелья; «для сугреву, для аппетиту, с устатку», – всегда находилась причина выпить. Подносили и мне. Я молча отказывалась. Вечно поднятая рюмка в руках наших домочадцев меня вскоре стала раздражать. Особенно беспокоило то, что и мой Володя никогда не отказывался выпить за семейным столом. Я стала возмущаться вслух и грозиться, что уйду из дому. «Подумаешь, – говорила свекровь, – все пьют. Мы же никакие-то алкоголики, а пьём так, по чуть-чуть, для поддержания здоровья».

Не знаю, чем бы закончилась моя история пребывания в этом доме, но мы с Володей переехали в райцентр в новую кооперативную квартиру. Вскоре я родила Алёшеньку. Маленький ребёнок, благоустройство нового жилища – это занимало всё свободное время моего мужа. И я была довольна, что он забывал о пьяных семейных традициях отчего дома.

 Сыну исполнилось полтора годика, я отдала его в детские ясли. Сама продолжала учёбу заочно, устроилась на работу в заводскую бухгалтерию. Эта работа была для меня хорошей практикой и неоценимой школой профессионализма, что пригодилось мне на всю жизнь. «Валентина, ты очень способная ученица. Мне сейчас нужна твоя помощь. Надеюсь, ты не собираешься в ближайшее время в декретный отпуск», – говорила моя наставница Катерина Фёдоровна. Иногда приходилось задерживаться на работе, и тогда обычно спешил муж, чтобы забрать Алёшеньку домой вовремя.
 
Но в моей семейной жизни стало происходить что-то неладное. Однажды Володя сказал мне, что в родительском доме намечается торжество по поводу крестин племянника. Я отказалась от этой поездки, муж поехал один. С тех пор его родственные связи возобновились с новой силой: Володя находил причины, чтобы уехать из дому и в выходные дни, и в другое свободное время. А однажды моему Алёшеньке пришлось остаться в ясельках со сторожем. Такая ситуация стала повторяться, а муж находил всё новые и новые оправдания.
«Спасай семью: заводи ещё одного ребёнка», – писала мне школьная подруга Татьяна в ответ на мои откровения. И я вскоре родила второго сына.
Дружба с Таней была моей отдушиной в тяжёлые моменты жизни. Окончив один и тот же институт, Валера с Татьяной по иронии судьбы  трудились на одном предприятии в Твери. У подруги была уже семья, а мой друг детства был всё ещё холост. Приезжая к родителям, Таня всегда заезжала ко мне – для меня это были настоящие праздники души. В один из её приездов я поделилась с ней своей тайной:
– Ты знаешь, прошло уже пять лет моего замужества, а Валера часто снится мне до сих пор. Стоит у моего родительского дома с букетом бобриков и зовёт меня к себе. А ведь я не вспоминаю его и не думаю о нём.
– Говорят, если часто снится тебе человек, то это он думает о тебе. Кстати, Валера до сих пор не женат и иногда спрашивает  у меня о тебе…

Второй ребёнок мою семью не спас. Мне становилось всё невыносимее от мужниных частых попоек, от систематического его отсутствия дома, от его отговорок и вранья. Иногда он говорил: «Не поеду в эти выходные к родителям: там выпить нечего». С должности мастера его на работе попросили. Вся жизнь стала измеряться наличием или отсутствием выпивки. Из-за пьянства умер отец Володи, затем муж его сестры. Со страхом я невольно ожидала худшего в своей семье. Так оно и случилось.
 
Володя завёл себе друга по имени Василий, который жил в соседнем подъезде на пятом этаже один. Они вместе работали каменщиками в одной строительной организации, вместе пили, вместе пропивали зарплату. Накануне той роковой ночи муж изрядно выпил и уснул на диване прямо в одежде. Проснувшись среди ночи, набросил на себя куртку и направился к другу. Никакие уговоры не помогли. Прошёл час, Володя не возвращался.
 
Я оделась и вышла во двор. Взглянув на пятый этаж, увидела спину своего мужа. Он сидел на подоконнике открытого кухонного окна. Мне показалось, что шла какая-то потасовка между ним и Василием. Я замерла в оцепенении. Володя не удержался на подоконнике…

 В день похорон я ни на минуту не могла отойти от гроба. Мне казалось, что Володя спит и что вот-вот он откроет свои голубые глаза, улыбнётся мне и скажет, как это было в первый год нашей жизни после свадьбы: «Валюша, я проспал, прости, дорогая», а я непременно его поцелую. Но он не просыпался, а я всё гладила и гладила его волнистый белокурый чуб и вспоминала тот сказочный декабрьский вечер.

После похорон родственники мужа вылили на меня ушат грязи, обвиняя в случившемся. Я молча всё это приняла и пережила. И ещё  после похорон ждал меня удар в самое сердце: случайно я услышала  между моей золовкой и её подругой разговор, из которого я поняла, что у моего Володи, кроме тяги к спиртному, была тяга к чужим юбкам. Глядя в упор на золовку, я спросила: «Когда это было?» Растерявшись, она ответила: «Твоему старшему сыну было тогда три года»…

Так что права была бабушка Моргуша, сказав мне когда-то: «Гляди в оба». Значит, не доглядела я…
Изо всех сил старалась одна поднять детей, дать им достойное воспитание и образование. У меня всё получилось: я горжусь своими сыновьями, невесткой старшего сына, внуком; младший сын пока не женат».
Валентина замолчала, окончив свой рассказ. Она вынула из букета цветок, молча и печально рассматривала его. Меня мучил один вопрос, который я хотела задать моей спутнице, но прервать молчание я не решилась…
Дверь в купе открылась, заглянула проводница:
– Готовьтесь, через пятнадцать минут Тверь…
Поезд плавно подкатил к вокзалу.
– Ну, вот. Наконец-то я добралась в гости к подруге. – Выглянув через оконное стекло на платформу, добавила с радостью, – вон она в светлом плащике стоит, ждёт меня.
– Счастья Вам, Валентина, – пожелала я своей случайной попутчице на прощанье.

Я видела, как подруги обнялись. Держа Валентину за обе руки, Татьяна, глядя в её глаза, улыбаясь, что-то говорила. Наконец она кивнула в сторону стоявшего поодаль мужчины. В его руках красовался лилово-синий букет весенних цветов – бобриков. Валентина взглянула на него и замерла. Поезд тронулся, конец происходившего я уже не увидела.